— Понял. Начинаем без главного говнюка. “Крошка Таня” на халяву, — доносится ответ.

— Достал меня этот слабак. Уйду я. Каждый раз одно и то же, — в сердцах заявляет бас-гитарист, выслушав новость.

— Не надо было его вчера к рому подпускать, — говорит ударник, потягиваясь. — Ты вчера с ним пил — тебе за него и отдуваться.

— Попробовал бы я отказаться, — оправдывается басист. — Ты сам-то пробовал его удержать? И текста я не знаю. Пускай Варвар рулит.

— Ничего. Сымпровизируем. Не впервой. Двинули, что ли? Есть у кого закинуться?

Я выныриваю из серого беззвучного омута. Прямо в красно-желто-синие сполохи огня. Прожектора из чернильной тьмы сверлят глаза. “ХЛЕ-Е-БА! ХЛЕ-Е-БА!” — оглушительно скандирует зал. А мне чудится неясное “слева”. И я никак не могу понять, что они орут. И почему. Толпа, расцвеченная разноцветными вспышками, хаотично разрывающими темноту где-то высоко под невидимым куполом, кажется мне черной скользкой грязью, отражающей блики звезд. Грязь идет волнами. Черные камыши гнутся от ветра. Это руки. Тысячи взметнувшихся рук. Белые пятна в бордовых бликах — лица. Запахи косметики, травки, пива, горячих тел. Прохладный бриз на мгновенье касается лица.

Сцена залита сиреневым светом. Туман затягивает ее. Остров курится, как огромный вулкан. Дым стекает на плечи охранников из оцепления. Головы в стеклянных забралах торчат из вселенского пожара, стекла отражают вспышки. Замысловатые призрачные чудища высотой с хороший дом ходят, летают, плавают в тумане. Навсегда исчезают в глубинах сцены. Растекаются цветными ручьями, пронзенные лазерными вспышками. И Мишель положила ладонь на мой локоть. Я только сейчас почувствовал ее руку.

Басовый аккорд наполняет пространство. Перекрывает шум ревом разогреваемого авиадвигателя. Разом глотает жалкие потуги толпы перекричать себя. Звук так плотен, что я с трудом подавляю желание коснуться ушей. Иглы прожекторов выхватывают из сиреневого дыма яркие фигуры людей в легких одеждах. Лица их одинаковы под слоем грима. Они выдвигаются к краю сцены, бросив на произвол судьбы клавишника. Ударник возмущенно сыплет им вслед яростным звоном тарелок. Бас еще раз гулко бьет по ушам и переходит на ровный ритм. Длинноволосый трубач роняет в пропасть с края сцены длинный хриплый звук. Смешно надувает щеки. И джаз-банд выдает что-то бодренькое. Бравурное. Что-то, чего я никогда не слышал. И толпа постепенно успокаивается. Волны перестают сотрясать ее. Потасовки стихают сами собой. Парочки вновь начинают обниматься. Кто-то уже сидит на полу, кто-то лежит, опираясь на локоть. Зал начинает напоминать огромный бивак под лунным небом. Самые активные ручейками стекаются поближе к сцене. Туда, где шеренги охранников стоят по грудь в клубящихся волнах, отгородившись от толпы металлическими стойками.

Я жадно ловлю плотный звук. Пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Не скажу, чтобы он мне нравился, это самый джаз новой волны. И на джаз в моем понимании он вовсе не похож. Но звук удивительно хорош. Атмосфера зала заводит не хуже наркотика. Тепло от ладони Мишель делает ложу самым уютным местом в мире. Я забываю свою недавнюю обиду. И продолжаю вслушиваться.

— Алгоритм защиты разработан, — вмешивается в идиллию Триста двадцатый.

— Ты поэтому меня отпустил? Закончил расчеты?

— Подтверждение.

— И что это за алгоритм?

— Не смогу объяснить в двух словах.

— Ты можешь просто показать. До сих пор у тебя неплохо получалось.

— Не стоит тратить время. Ты все равно не поймешь. С вероятностью 80 процентов алгоритм обеспечивает надежную защиту от любого нападения, исключая атаку с применением армейской техники или авиации. Защита на малых дистанциях будет производиться имеющимися средствами.

Снова начинает пощипывать плечи.

— Программа защиты задействована. Выход на расчетный уровень защиты в пределах данной планеты через десять часов.

— Теперь можно не бояться?

— Бояться не следует. Следует соблюдать осторожность.

— Спасибо, дружище. Что бы я без тебя делал?

— Сидел бы на Джорджии в полной безопасности, — ворчит мой помощник.

Отчего-то мне кажется, что он не договаривает. Скрывает от меня часть правды. Расставляет акценты в нужном порядке. Никогда между нами такого не было. Мне казалось, что я понимаю свою электронную половинку. И доверяю ей.

— Все будет в порядке, — успокаивает Триста двадцатый. Еще бы. В отличие от него, мне невозможно скрыть свои мысли.

И все же мне становится легко. Согласитесь, насколько лучше жить, зная, что тебя не прихлопнут, как насекомое. И постепенно я забываю о странном недоверии, посетившим меня. Смутная мысль, что, возможно, я забываю об этом не без чужой помощи, какое-то время бродит внутри. Но потом гаснет и она. И я вновь погружаюсь в волну звуков. Волна накрывает меня с головой.

Композиция заканчивается длинным соло на ударных. Зал одобрительно плещет хлопками. Взрывается свистом.

— Добрый вечер, придурки! — вопит в темноту, опасно нависая над краем сцены, бас-гитарист. Темнота отвечает гулким нестройным ревом. — Еще не подохли со скуки? Я надеюсь, что наша музыка поможет вам испортить себе настроение. Доведет вас до самоубийства. До прыжка с моста. До петли. Обещаю вам трудную смерть. Внимание: мы начинаем!

И под громовую овацию стайка бэквокалисток с неестественно длинными ногами и тонкими талиями высвечивается из тумана. Покачивая бедрами, они что-то томно шепчут на разные лады, пока клавишник заводит публику пассажем с постепенно раскручивающимся темпом.

— Филодора на сцену! Филодора! — беззвучно орут в передних рядах, обнаружив подвох, самые продвинутые. Но их никто не слышит. Музыка топит их крики. Гитарист самозабвенно терзает струны. — Филодора! Фи-ло-до-ра!

Крики расползаются по толпе, как круги по воде от брошенного камня. Вот уже они мечутся из конца в конец зала. Отталкиваются от стен. Набирают силу. Азарт публики придает им организованности.

— ФИ-ЛО-ДО-РА! ФИ-ЛО-ДО-РА! — скандирует зал, почти перекрывая музыку.

В конце концов, после шести бутылок темного пива и двух таблеточек “успокаивающего”, Филодор, покачиваясь, выползает из своей гримерной. Срочным порядком вытащенный из артистического буфета импресарио поддерживает звезду. Все вокруг уверены, что парочка просто держится друг за друга, чтобы не свалиться. На Филодоре ослепительно белая рубаха, строгий черный галстук и мерцающие синим свободные штаны. Свет ламп отражается от синих же башмаков. Вокруг откуда-то образуется небольшая толпа. Технический директор, который что-то настойчиво спрашивает, но его никто не слушает. Хореограф — томная дамочка с тонкой сигаретой в ярко накрашенных губах. Администратор в сопровождении пары распорядителей. Тайно снимающая все происходящее корреспондентка местного молодежного издания, прикинувшаяся приглашенной медсестрой. Даже бригадир рабочих сцены зачем-то затесался. Всем интересно происходящее. В воздухе носится аромат назревающего скандала. Личный телохранитель идет впереди и с некоторым презрением поглядывает на перекрывших все входы и выходы местных охранников.

— Где моя гитара? — громко вопрошает звезда.

— Твоя гитара на сцене, Фил, — заверяет импресарио.

— Ты уверен?

— На все сто. Слышишь — вон она играет.

— Действительно, — говорит Филодор. — А почему без меня?

— Потому что ты здесь, а она там.

— Логично, — соглашается заезжая знаменитость.

Взмокший администратор делает его спутнику умоляющие жесты. Знаками показывает в сторону сцены. Процессия медленно, но верно продвигается в нужном направлении. Группа фанов атакует внезапно. Выскочившие из дверей грузового лифта с табличкой “не работает” парни и девушки в комбинезонах окружают кумира. Суют фотографии и ручки для автографов. Поднимается невообразимый гвалт. Все чего-то спрашивают. Просят автограф. Отрывают пуговицу с рукава. Объясняются в любви. Предлагают отдаться из любви к искусству. Толкают за пазуху карточки с номерами своих коммуникаторов. Филодор пытается отпихнуть импресарио.

— Это. Мои. Поклонники. Я. Их. Всех. Люблю, — проникновенно выдавливает он. Из леса протянутых ручек выбирает одну и, не глядя чиркает что-то в подставленном ворохе бумажек.

Импресарио не сдается. Цепко держит подопечного за плечи. Пытается протолкнуть в рот звезды таблетку-антидот.

— Скушай, Фил. Это успокаивающее. Пойдем, мы опаздываем.

Охранники врубаются в кучу-малу и начинают ловить разбегающихся фанов. Филодору, наконец, удается вырваться из лап своего менеджера. В суматохе его толкают. Импресарио шарит руками в воздухе, потеряв опору. Цепляется за кого-то. Этот кто-то — один из ошалевших от счастья фанов.

— Чувак, а можно мне носовой платок от Фила? — глупо улыбаясь, спрашивает кривой на всю башню обкуренный синеголовый человек. Не понять, какого пола. Комбинезон скрывает фигуру, подбородок гладкий, глаза накрашены, в ухе тяжелое золотое кольцо.

— Ну вот. Смотри. Что ты. Натворил, — почти по слогам говорит Филодор, обращаясь почему-то к бедняге администратору. Он сидит у стены. Рубаха растерзана. Карманы и оборки с рукавов сорваны с мясом. Нет половины пуговиц. Один ботинок отсутствует — тоже пошел на сувениры. Задетый кем-то в свалке нос кровоточит, пачкая белоснежную ткань.

— Господи, только не это! — в ужасе кричит администратор.

Набежавшие гримеры, врачи и костюмеры утаскивают звезду.

— Ну и дурдом, — ошалело говорит забытый всеми импресарио. Он тоже сидит на полу. Карманы его рубахи оборваны. Видимо, из-за его причастности к звезде. Рядом с ним — хореограф. Дамочка умудрилась сохранить и томный вид и сигарету. “Медсестра”, конечно же, исчезла. Затесалась под шумок в толпу прихлебателей. Вместе со всеми просочилась в святая святых — в гримерку.

Джаз-банд стойко держится без лидера. Фантастические эффекты способны даже самых бесстрашных превратить в писающих от страха по ночам. Чудища, сотворенные из яркого света, то и дело бросаются в зал. Огромными скачками мечутся в чернильной темноте. Светящаяся слюна искрами брызжет из их распахнутых пастей. Световое шоу превращает зал то в дно моря, то в снежную пустыню. Грохот ударных похож на артобстрел. Публика беснуется. Теперь я понимаю, почему в зале нет кресел. Сейчас бы их разломали в хлам.

— ФИ-ЛО-ДО-РА! — накатывает штормовой вал. Охрана сцены отбивается кулаками и дубинками. Бутылки и банки отскакивают от продолговатых шлемов. — ФИ-ЛО-ДО-РА

— Хавай, пиплы! Чтоб я сдох! — вопит бас-гитарист.

И джаз-банд снова зажигает. Кучка людей на полыхающем острове — как оркестр на палубе погибающего корабля. Грохот. Вой. Стон. Дым. Свет.

— ФИ-ЛО-ДО-РА!

Совершенно отупевший, оглохший, ошалевший от урагана бушующих вокруг эмоций, я уже не могу ничего различить в этом звуковом шторме. Невероятно, но я вдруг узнаю мелодию. Даром, что никто под нее не пел. Но все равно — это была старая добрая “Какой облом”. Та самая, что выдавали когда-то ребята из “Крим”. Одна из моих любимых. Просто ушам своим не верю! Вот тебе и новая волна. Я невольно покачиваю головой в такт пассажам ритм-гитары. Незаметно для себя начинаю напевать. Сначала тихо. Потом громче. Потом встаю во весь рост и с наслаждением пою под настоящий живой звук. Голос мой едва слышен мне самому. Мишель смотрит на меня удивленно. Потная личность за барьером замечает меня. Прекращает орать. Толкает соседа (соседку?). Показывает на меня. Сосед (соседка?) толкает еще кого-то. А этот кто-то — своего соседа. А тот — своего. И все вокруг смотрят на меня. Я замечаю этот факт слишком поздно. Вот так и начинается это безумие.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.