С самого утра я вновь сам не свой. Даже привычные вещи – ну, вы понимаете, когда надо штаны в туалете расстегнуть, – кажутся удивительными. Будто вижу все это впервые. Руки сами все делают, а я только смотрю и удивляюсь. И потом, когда я завтракаю. Ем овсянку со сливочным маслом. А потом сладкий сок. Все такое вкусное, и на языке необычно, будто я минуту назад жевать научился. И мне нравится свое состояние. Странное и волнующее. Когда я бреюсь – оказывается, когда намазываешь на лицо белую пену, чтобы волосы не росли, это называется «бриться», я смотрю в зеркало на свое лицо. И вижу там не просто щеки и нос. Я вижу там себя. Глаза смотрят на меня внимательно и немного испуганно. А я ведь мужчина. Я не должен ничего бояться. И я делаю сначала грозную рожу, потом высовываю язык и дразню сам себя, потом хмурю брови, и так я тренируюсь до тех пор, пока мои глаза не перестают смотреть испуганно. Я больше никогда не буду так смотреть.
      А потом приходит Кати и начинает хозяйничать. Она достает откуда-то маленький жужжащий ящик, и тот катается по комнатам, и наводит порядок. Чистит ковер. Убирает мои носки из-под кровати. А Кати открывает холодильник и выкладывает в него какие-то пакеты. Опять еду принесла. Когда я выхожу из ванной, чистый и побритый, Кати на меня даже не обращает внимания. Так, улыбается мельком и идет себе дальше по своим делам. Обходит меня, будто я вещь какая. Я говорю ей: «Доброе утро, Кати». А она только досадливо плечом дергает, словно от мухи отмахивается. И сгребает мою постель.
      Когда она наклоняется, платье ее задирается, я вижу ее крепкие сильные ноги. Она запихивает постель в какую-то стеклянную дырку и чего-то там нажимает. А потом стелит свежие простыни. И я снова вижу ее ноги. И ткань натягивается на каких-то ее выпуклостях, и мне почему-то интересно на нее смотреть и одновременно неловко. А еще я начинаю злиться – чего она тут хозяйничает, будто меня и нет вовсе? И я надеваю куртку и иду к двери.
      – Ты куда собрался, Юджин? – вдруг спрашивает Кати, когда я берусь за ручку двери.
      – Гулять, – просто отвечаю я.
      – А почему так рано? – не отстает она.
      – Потому что мне так хочется. – И я выхожу, оставив женщину стоять с раскрытым ртом и с подушкой в руках.
      Потом она спохватывается.
      – Доктор Генри будет недоволен! – кричит она из окна. – Тебе нельзя гулять так рано!
      Я только дергаю плечом, отмахиваясь. Что мне теперь Генри? Я теперь другой. Я мужчина, а мужчине не пристало бояться. И я смело иду по дороге. И ухожу далеко. Гораздо дальше угла. И ничуточки не боюсь заблудиться. Если я заблужусь, я спрошу у кого-нибудь дорогу. Это ведь так просто.
      Я перехожу улицу, и все машины останавливаются, пропуская меня. Я улыбаюсь им. Не потому, что так учил Генри. Просто потому, что мне хорошо. Из-за стекла одной из машин я вижу чью-то ответную улыбку. Я иду и иду, никуда не сворачивая, пока не дохожу до большого места, которое все поросло деревьями. Между деревьев проложены красивые каменные дорожки. Я вступаю под сень листьев. Эти деревья совсем не такие, как у меня во дворе. Они раскидистые и высоченные. Сквозь них почти не видно солнца. Только отдельные лучики едва пробиваются через листву и играют на дорожке, то и дело прячась. Пряный влажный запах земли и свежескошенной травы касается меня. Я купаюсь в нем, тихо млея. Я улыбаюсь озабоченной женщине, что торопливо идет навстречу. Она машинально отвечает на мою улыбку, а потом озадаченно оглядывается мне вслед. Затылком я чувствую ее взгляд. Кто знает, может быть, когда-то очень давно, в другой жизни, я нравился женщинам? Даже не могу представить, каково это – нравиться кому-то. И я иду беззаботно дальше, петляя по дорожкам вокруг стволов.
      А потом выхожу на шумную улицу, и покупаю в передвижном магазинчике на колесах огромное мороженое. Сажусь на резную металлическую лавочку и не спеша, наслаждаясь каждым кусочком, съедаю его. На меня никто не обращает внимания. Люди вокруг торопятся по своим делам. Мимо проносятся разноцветные машины. Я разглядываю прохожих. Люди все такие разные. Мне нравится угадывать, что они сейчас чувствуют. Кажется, я немного способен на это. Вот девушка в потешных кожаных шортах и полупрозрачной майке шустро лавирует в толпе, уворачиваясь от встречных людей. Она озабочена чем-то. Кажется, опаздывает. Одновременно переживает внутри что-то приятное. Не могу понять, что именно. Похоже на то, как я сон вспоминаю. Не вспомнишь, что видел, только знаешь, что очень хорошее. И от этого тепло на душе. Девушка чувствует мой взгляд, на ходу крутит головой, определяя его источник. Находит меня. На мгновенье наши взгляды встречаются. Читаю в ее глазах удивление, вопрос, радостное ожидание. Потом она мчится дальше. Я для нее – не более, чем мужчина, что обратил на нее внимание на улице. В день ей таких, наверное, десятки встречаются.
      А вот грузный мужчина средних лет. Идет уверенно. Не спеша. Поигрывает брелком на пальце. От него веет благодушием. Наверное, только что позавтракал в каком-то ресторанчике. Садится в большое серое авто. Машина слегка проседает под его весом. Машина совсем новая. От этого мужчина горд собой и ему все по плечу. А может, я это просто выдумал?
      Я снова встаю и бреду бесцельно дальше. И все краски, все звуки, все запахи вокруг сжимаются в упругий водоворот и вливаются в меня, как в жадно распахнутую воронку. И я чувствую, что свободен. Я, как все, могу идти куда хочу. Хоть на край света. И, может быть, я даже найду женщину, которая будет улыбаться и нежно обнимать меня. При мысли о женщине перед глазами снова встают крепкие ноги Кати, появившиеся из-под задравшегося края ее платья. Я трясу головой, отгоняя видение. Моя женщина не должна быть такой холодной и равнодушной ко мне, как Кати.
      Когда я поворачиваю за угол, замечаю, что за мной потихоньку едет черно-белая машина. Я помню, что это за машина. На такой меня привозили назад, домой, когда я уходил далеко. Я грустно вздыхаю. Похоже, моей прогулке пришел конец.
      Машина обгоняет меня и из нее выбирается человек в синей форме, весь увешанный на поясе какими-то штуками. Откуда-то я знаю, что с этими штуками на поясе лучше не связываться.
      – Гуляешь, парень? – спрашивает полицейский, преграждая мне дорогу.
      Я останавливаюсь.
      – Гуляю.
      – Ты слишком далеко забрался, дружок, – говорит полицейский, улыбаясь. – Давай мы тебя домой отвезем. А то как бы чего не вышло.
      Не знаю почему, не нравится мне его улыбка. И то, что внутри – тоже. Кажется, он готов сделать мне больно. Я непроизвольно сжимаюсь. Полицейский кладет мне руку на плечо. Рука у него тяжелая. И теплая. Я даже через куртку это чувствую. Я вдруг вспоминаю, что я мужчина. И что я обещал себе не бояться.
      – Я с вами не пойду, – говорю. И даже удивляюсь слегка – как это у меня естественно вышло.
      Полицейский немного растерян. Оглядывается на свою машину.
      – Что там, Вэл? – кричат ему оттуда.
      – Да вот, идти не хочет… – отвечает полисмен.
      – Дай ему по башке, и вся недолга, – отзывается громкий голос.
      Мужчина в синей одежде снова поворачивается ко мне. Неуверенно тянется к поясу, к одной из своих непонятных штук.
      – Пойдем лучше по-хорошему, парень, – просит он. – Тебя ведь Юджин зовут?
      – Капитан Уэллс. Личный номер 93/222/384. Третья эскадрилья второго авиакрыла, «Нимиц», планета базирования Джорджия, – совершенно неожиданно для себя выпаливаю я. Совсем как тогда, когда с Сергеем познакомился.
      Коп размышляет. Оглядывается на машину.
      – Ну что там, Вэл? Чего ты возишься?
      – Он говорит, что он вояка, – кричит коп в ответ. – Может, ну его к чертям? Пускай военные сами с ним нянчатся!
      – Ты даешь, Вэл! Он же псих! Тащи его сюда, пока не натворил чего!
      – Ладно… – неохотно бурчит полицейский и осторожно тянет меня за плечо.
      Что-то или кто-то просыпается во мне. Я становлюсь весь из стали, вместо рук у меня – грозное оружие, я классифицирую цель, я готов открыть огонь. Ноги мои, точнее, стальные опоры с шипованными подошвами, вросли в мостовую.
      Я говорю металлическим голосом:
      – Военнослужащие не относятся к юрисдикции гражданских властей. Я вправе оказать сопротивление аресту с применением всех имеющихся средств, включая оружие. Это официальное предупреждение, рядовой.
      И полицейский отпускает меня. Он все равно не может сдвинуть меня даже на сантиметр. Такую махину, как я, даже его автомобиль с места не стронет. Он озадаченно смотрит на меня, а потом машет рукой и идет прочь.
      – Ты чего, ополоумел? – слышу я голос его напарника.
      – Пусть это дерьмо вояки сами разгребают. Не хватало еще от него по кумполу схлопотать. Или чего похлеще. Им никто не указ, сам знаешь. Смотри, как напружинился. Чисто отморозок.
      – Лейтенант не обрадуется, – предупреждает напарник.
      – Плевать. Здоровье – оно одно. Поехали.
      И черно-белая машина срывается с места. Я остаюсь один. И через мгновенье я – снова человек, что стоит растерянно на тротуаре и щурится от солнца. И спешащие люди обтекают меня по сторонам живым ручьем, как будто ничего не произошло.
      Я делаю шаг. Другой. Перехожу улицу. И иду, куда глаза глядят. Ошеломление от странного состояния сменяется мальчишеским восторгом. Я – мужчина! Я никого не боюсь. И я свободен. Как все.

      На следующий день я ухожу из дому, не дожидаясь Кати. Что-то подталкивает меня. Мне не сидится на месте. Я наспех съедаю яичницу и даже сок не допиваю. Голос внутри, точнее, не голос, но что-то такое, чего я не могу описать, влечет меня за собой, рождая во мне какое-то радостное нетерпение. Я ему не сопротивляюсь. Может быть, даже то, что со мной происходит, как-то связано с ним. Мне стоит только захотеть что-то вспомнить – и это тут же встает перед глазами. Будто я книгу из шкафа достаю. Я помню весь вчерашний день до мельчайших черточек. Вчера я бродил по городу несколько часов, пока не устал. И потом незаметно вышел к своей калитке. К своему дому. И смотрел разные программы по визору. Особенно про женщин. Были даже такие, в которых женщины оставались совсем без одежды. Когда я на них смотрел, внутри у меня что-то ломалось. Словно я должен что-то сделать и хочу этого, но не знаю – что именно. И мой голос тоже хочет узнать – что именно. Я чувствую это.
      Я покупаю мороженое у недовольного Ахмада и отправляюсь в путь. На этот раз иду совсем в другую сторону. Я жадно исследую новый для себя мир. Иду быстрым шагом, останавливаясь только затем, чтобы пропустить машину на перекрестке. Вид домов и ярких вывесок становится для меня почти привычным. Теперь я больше наблюдаю за людьми. Не всем это нравится. Некоторые отвечают на мой интерес вызывающим взглядом. Тогда я улыбаюсь и перестаю на них смотреть. Я не люблю ни с кем ссориться.
      Странно, но обнимающихся парочек на улице сегодня я не встретил. Наверное, это от того, что еще слишком рано. Люди вокруг все куда-то спешат. Меня обдает волнами исходящей от них озабоченности. Я вижу, как впереди идущий мужчина бросает обертку от съеденного пирожка в какую-то квадратную дырку с рисунком над ней. Потом смотрю на зажатые в руке бумажки от своего мороженого. Подражая мужчине, осторожно сую их в черное отверстие. Руку мою обдает теплом. Я быстро отдергиваю ее. Бумажки исчезли, будто их и не было. «Уничтожение мусора» – гласит надпись над дыркой. А я-то, недоумок, вчера весь день кидал мусор прямо на разноцветные тротуары! С этого момента решаю всюду искать такие же черные дырки. Мои смятые бумажки смотрятся на красивых камнях очень странно. Наверное, из-за этого вчера некоторые смотрели на меня косо.
      Какой-то мужчина приветливо улыбается мне и протягивает книжечку.
      – Совершенно бесплатно! – искренне говорит он. – Помогите Святой Церкви Восходящего Солнца! Прочитайте это, и ваш путь обретет смысл!
      – Спасибо, – вежливо говорю я и беру тоненькую брошюрку, намереваясь продолжить путь.
      – Постойте, молодой человек! – мужчина цепко ухватывает меня за рукав.
      – Да?
      – Я сказал, что это совершенно бесплатно, – частит мужчина, не переставая улыбаться и заглядывать мне в глаза. – И это действительно так! Но, получая эту уникальную книгу, человек должен внести небольшое пожертвование Утреннему Богу.
      – Пожертвование?
      – Да, совершенно небольшое. Иначе прочитанное не обретет для вас глубокий смысл и ваше драгоценное время будет потеряно зря, – поспешно говорит мужчина.
      Что-то не нравится мне в его настойчивости. Какое-то чувство, кроме радости, исходит от него. Но он так мне улыбается, как никто до него. И мне хочется сделать для него что-нибудь приятное.
      – Что я должен делать? – спрашиваю я.
      – Совсем пустячок. Крохотный взнос для Утреннего Бога. Скажем… – мужчина на долю секунды замешкался, глядя мне в глаза, -…десять кредитов!
      – А как?
      – То есть? – опешил божий человек и даже улыбаться перестал.
      – Как это сделать?
      – Ну… очень просто. Дайте мне эти деньги, и все!
      – Возьмите, – я протягиваю ему свой жетон.
      – Что это? – с подозрением спрашивает мужчина. Его радушие как-то на глазах вянет.
      – Деньги, – отвечаю я.
      – Мне нужны наличные, – безапелляционно заявляет он.
      – Но у меня нет других, – мне так жаль, что я расстроил такого доброго человека. Я чувствую, как вместо радости он начинает испытывать нечто совсем другое. Раздражение.
      – Тогда вы не сможете приобщиться к таинствам Святой Церкви Восходящего Солнца, – снова улыбнувшись широко-широко, он вырывает у меня из рук книжечку и спешит дальше.
      Я провожаю его взглядом. Надо же, какой приятный человек. Жалко, что я не смог поговорить с ним подольше. Мужчина, тем временем, включает улыбку и бросается наперерез женщине со спортивной сумкой через плечо. Ухватывает ее за руку. Что-то проникновенно говорит. Женщина отвешивает ему тяжелую затрещину, вырывает руку и не оглядываясь, спешит дальше.
      – Чертовы жулики! Совсем обнаглели, – бурчит она себе под нос.
      Я улыбаюсь ей. Она подмигивает в ответ. Поправляет сумку на плече. И исчезает за поворотом.
      Через несколько кварталов – я уже знаю, что такое «квартал» – мне навстречу попадается девушка на высоких каблуках. Она явно никуда не спешит. Внутри нее только тревожное ожидание. И никакой спешки. Завидев меня, она улыбается.
      – Какой красивый мужчина, – говорит она, странно растягивая слова. – Такому не пристало ходить одному. Где же ваша пара, мистер?
      – Пара?
      – Вы же не хотите сказать, что одиноки?
      Секунду подумав, я вынужден был признать, что я действительно одинок. Ведь у меня нет семьи. А Генри и Кати – вовсе мне не семья.
      – Как вам тяжело, должно быть, – грустно улыбается девушка и берет меня за руку.
      От исходящего от нее запаха у меня сразу пересыхает во рту. Она мягко влечет меня за собой.
      – У нас вам помогут, сэр! – она горячо шепчет мне в самое ухо, так, что ее губы тепло щекочут кожу. – У нас никто не чувствует себя одиноким.
      – Мне так хочется, чтобы меня обняла красивая женщина, – говорю я ей. – Меня никогда не обнимали так, как мне хочется.
      – Нет ничего проще! К тому же, у нас совсем недорого.
      – Наверное, вы меня не так поняли, мисс. Я имел в виду любовь.
      – Сэр, мы просто говорим на разных языках! Именно это я и хотела вам предложить, но стеснялась. Любовь – это же так интимно…
      И она провожает меня в дом с кожаной мебелью. Там мне дают посмотреть красивые движущиеся картинки, на которых разные неодетые женщины. Угощают чаем. И еще чем-то, от чего у меня перешибает дыхание и кружится голова. Потом очень вежливая и обходительная женщина спросила у меня, кого я выбрал. Мне так стыдно было ее огорчать, к тому же, у меня глаза разбежались, и я ткнул пальцем куда-то не глядя.
      И тогда пришла невысокая девушка в коротком платье. Она сказала: «Привет». И взяла меня за руку. И повела наверх. А потом она сняла с меня всю одежду. Всю-всю! И с себя тоже. У меня даже дыхание перехватило, когда она меня обняла! Вот что чувствуют те люди на улице, когда это происходит. Не знаю почему, но мне это сразу понравилось. Я бы с ней так и стоял долго-долго. Но девушка толкнула меня, и я упал на мягкий диван. И она стала делать со мной всякие приятные штуки, от которых у меня глаза на лоб лезли. Таких штук я даже по визору не видел. И мне понравилось, то, что она со мной делала. Больше, чем мороженое. И тут я спросил ее, вернее, не я, а снова будто ляпнул, сам не знаю что:
      – Это и есть любовь?
      А девушка встала, надела свое платье, и странно так на меня посмотрела.
      – А ты чего ждал, дружок?
      На это я не знал, что ответить. И она ушла. А потом я оделся, и вежливая женщина у входа попросила у меня денег. Сегодня такой день – все просят у меня деньги. Я растерялся. Вдруг ей тоже нужны не такие, как у меня? И сказал, что есть только это. И показал жетон. И она улыбнулась, и очень тепло мне ответила, что это вполне сгодится. И сунула его куда-то. Совсем как в магазине. И попросила палец приложить. Я и приложил.
      – Я немного чаевых для Сары сниму? – спросила она непонятно.
      – Да, – ответил я, чтобы ее не огорчать.
      И женщина проводила меня до самого выхода. И сказала, чтобы я еще приходил. Что я замечательный молодой человек. И очень красивый. И еще непонятное – что очень любит военных. И я сказал «До свидания» и пошел себе дальше. И все время, пока я шел, меня не оставляло чувство, что это была какая-то не такая «любовь». Во всяком случае, я ожидал чего-то большего. И более продолжительного. Ведь, если я захочу пригласить такую девушку, как Сара, к себе, и быть с ней вместе долго – у меня никаких денег не хватит. Какая же это любовь?

      В последующие несколько дней я обошел весь город. Ну, почти. Город оказался очень маленьким. Его называют «пригород». Но все равно тут здорово. Много деревьев. Мороженое на каждом углу продают. И полиция меня больше не трогала. Так, поедут за мной немного на машине, а потом я сверну куда-нибудь, и они отстанут.
      И еще я так и не нашел женщины, которая бы обняла бы меня просто так. Без денег. И которая улыбнулась бы мне тепло-тепло. Мне иногда улыбаются на улице, но как-то походя, на бегу. Это называется – «вежливость». Это когда ты должен поздороваться при встрече и сказать «до свидания», когда уходишь. Оказывается, можно и улыбаться из вежливости. А одна женщина, которая стояла у магазина, мне очень понравилась. Я подошел к ней, и сказал, как меня зовут. И руку протянул. Как Сергей учил. Только эта женщина сразу ушла. Быстро. И когда шла – все время оглядывалась. Мне кажется, она чего-то испугалась. Но зато разные красивые девушки снова и снова приводили меня в тот дом с кожаной мебелью. И каждый раз они обещали мне «любовь». Теперь я знаю Марию, и Джессику, и Таню. Правда, Джессика просила называть ее каким-то глупым именем. Лулу. А меня звала «пупсик». И губы у нее были холодные и влажные. В общем, она мне не понравилась. И я больше не хожу в тот дом. Любовь там, может, и есть, но я никак не могу ее увидеть. Но зато каждый раз, когда я ее ищу, у меня просят деньги. Что-то подсказывает мне, что если я буду искать ее так активно, они у меня могут кончиться.
      А потом пришел Генри и долго-долго со мной говорил. Опять прикладывал мне к голове блестящую штуку и спрашивал слова. И почти все я угадал. Только Генри все равно остался недоволен. Что-то смотрел на маленьком экранчике и хмурился. Правда, не все слова я знал. Кто-то мне их подсказывал. Действительно, откуда мне знать, что твиндек – это «пространство внутри корпуса судна между двумя палубами или между палубой и платформой». А еще Генри говорил мне, что я не должен ходить один по городу. Что это запрещено. Запрещено – это значит нельзя. Я спросил его, почему мне нельзя. А он сказал что-то вроде того, что я «неспособен». И что со мной должен находиться сопровождающий. И я сказал Генри, что все понял. Чтобы он отстал, в общем. А Генри опять сильно удивился и долго тыкал меня блестящей штукой во все места и все смотрел на свой цветной экранчик. А когда он ушел, я все равно оделся и пошел гулять. Потому что мне так хотелось. Потому что я Генри неправду сказал – я все равно буду ходить, где хочу. Потому что я теперь, как все.
      Я долго ходил по улицам, пока есть не захотел. И тогда зашел в дверь, откуда вкусно пахло едой и дымом. Люди оттуда выходили все довольные. Умиротворенные. Мне знакомо это ощущение. Так чувствуешь себя, когда хорошо поешь и ничего больше неохота. Только спать немного. Люди садились в свои машины и уезжали. А на их место тут же приезжали другие. В общем, мне это место понравилось. Никто на меня внимания не обращал.
      Когда я внутрь зашел, сначала не понял ничего. Все сидели за столиками и ели. И еще пили. И курили. Дым столбом стоял. Даже стойка, за которой женщины в белых передниках работали, из-за этого была мутной, как в тумане. Когда туман утром стоит, деревья напротив моего дома так же мутно проступают. Как будто ненастоящие. И еще тут было шумно. Не так, как на улице, когда ветер шумит или машины шуршат. По-другому. Здесь играла музыка и все чего-то друг другу говорили. И от этого шум стоял. Такой: «бу-бу-бу-бу». И женщина в переднике, которая быстро шла между столиками с большой плоской штукой, где было много разной еды, громко спросила у меня:
      – Чего желаете, сэр?
      Я просто был голоден. И я так ей и ответил: мол, есть хочу. И она махнула на столик у окна – он как раз освобождался – и велела мне присесть. И сказала, что сейчас подойдет. И я уселся, вытянул ноги и стал ждать. Рядом со мной такая решетка была. А к ней растение прилепилось. Похожее на то, как у меня на калитке. Только ему не сладко тут, я это сразу понял. Сами посудите – кому в таком дыму хорошо будет? Даже я едва не закашлялся.
      Потом женщина подошла и спросила, что я буду «заказывать». Я ей снова сказал, что есть хочу. Тогда она мне дала большую блестящую штуку с надписями. Сказала, что это «меню». Наверное, вид у меня был, как у придурка, хотя я и есть придурок, потому что она со мной по-человечески заговорила. Сказала, что из всего этого только бифштексы и картошка съедобны. И я ее попросил, чтобы она мне их дала. Она и принесла. Посмотрела на меня странно и ушла. И еще потом на меня смотрела, когда я ел, а она по залу мимо бегала. Наверное, это оттого, что я сильно проголодался. А может, я как-то не так ел. Все вокруг ели вилками и ножами. Отрезали мясо маленькими кусочками и ели. А я весь кусок цеплял на вилку, и так с него и откусывал. А мясо было вкусное. И подливка тоже. Только картошка мне совсем не понравилась. Совсем несоленая. Но мне не хотелось эту женщину обижать, и картошку я тоже ел.
      А потом ко мне подсел такой небольшой человек, весь чернявый. И глаза у него тоже черные. И волосы. И стал он рыбу есть. И вид у него такой, извиняющийся, что ли? И когда я на него посмотрел, он мне сказал «Добрый день». И улыбнулся. И мы с ним разговаривать начали. С этого все и началось. Хотя я ни о чем не жалею.

      Женщина, что с посудой по залу ходит, спросила меня:
      – Еще что-нибудь, сэр?
      – Еще мяса. Если можно, – потом подумал и добавил: – Без картошки.
      – Что будете пить, сэр?
      – Пить?
      Я вижу, что женщина начинает сердиться. Чувствую. Она улыбается, но улыбка у нее усталая. А тут я еще на ее голову.
      – А можно мне сок?
      – Конечно. Апельсиновый, яблочный, лайм, тыква. Что именно, сэр?
      – Не знаю. Мне все равно, мисс.
      И она снова смотрит странно. И убегает.
      – Я вас тут раньше не видел, – говорит мне человек, тот, что ест рыбу.
      – Я тут раньше не был, – отвечаю. Потом решаю, что разговаривать с человеком, не представившись, не очень вежливо. И говорю: Я Юджин Уэллс. Капитан. Личный номер 93/222/384.
      Ну и прочее такое, что всегда говорю. Уж больно это складно звучит. И руку ему протягиваю. Как Сергей учил. А мужчина этот чуть рыбой не поперхнулся. Смотрит на меня, на руку мою. Потом спохватился, ладонь салфеткой вытер, и мы с ним поздоровались.
      – Очень приятно, сэр! Я не знал, что вы военный. Извините. Меня зовут Анупам Патим. Я работаю электриком в космопорте. Ничего, что я к вам подсел? Я тут часто обедаю.
      А потом он стал смотреть на меня выжидательно, как будто я должен что-то сказать. И рыбу есть перестал. А я подождал немного, и стал свое мясо доедать. А потом женщина в переднике принесла мне еще мяса. И сок. И мужчина этот, Анупам, стал смотреть, как я вторую порцию собираюсь съесть. Тут я решил – невежливо так вот сидеть с набитым ртом, когда на тебя смотрят.
      – Хотите? – и на мясо показываю.
      – Спасибо, сэр, – говорит Анупам. И улыбается виновато. Я заметил – он всегда виновато улыбается. – Я не ем мяса. Не привык. Да и дорого. Я к рыбе привык.
      – А я люблю мясо, – говорю. – И еще креветки. И мороженое.
      И тогда он кивнул и снова стал есть свою рыбу. Быстро-быстро. И все время на меня поглядывать. И при этом улыбаться виновато. Нипочем не пойму, как можно с набитым ртом так улыбаться? Зубы у него белые-белые, а губы темные, и сам он смуглый, и оттого кажется, что улыбка у него блестит на лице, так ее видно.
      И как-то так вышло, что мы с этим человеком разговаривать начали. Сначала о погоде. Я ему рассказал, что люблю, когда солнце, а когда дождь – люблю сидеть у окна. А он мне – что не любит «осень». И голос мне внутри сказал, что осень – это время года. Как будто от этого мне яснее стало. И еще Анупам сказал, что на его планете погода лучше. Там все время солнце и тепло круглый год. Так, что можно прямо на улице спать. На его планете многие и спят так – прямо на улице. Я представил себе, как это классно – лежать на улице, а вокруг деревья шелестят. А потом подумал, что когда дождь, то спать на улице не очень-то и здорово. И ему сказал. А он мне – что это ерунда. Что можно укрыться «коробкой», и все будет замечательно. Главное – под пальмой место найти, у нее листья широкие и когда град идет, они, листья то есть, не дают ему падать на голову. Я рассказал про свой самолет. Про «Красного волка». И про то, как сны всякие вижу. А он обрадовался отчего-то, и тоже мне про сны рассказал. Про то, как он свою родину во сне видит. И ему там хорошо. А тут он временно, «на заработках». И скоро – через три года, домой вернется. И будет у себя в городе богатым человеком. Купит велосипед. А может быть, даже мотороллер. И ему на улице будут говорить «господин». И милостыню просить. А еще у него много родственников. И им не всегда есть, что кушать. И что он иногда им денег немного отправляет, только вот отправлять отсюда деньги – очень дорого, потому как его планета очень далеко. И он их отправляет «с оказией». Я не знаю, что это означает. И голос внутри молчит. А потом я ему рассказал, что мою маму зовут Кэрри. И что она вкусно пахнет. И что я не знаю, где она теперь. А он мне – про свою сестру. Про то, как ее зовут Чандраканта, что означает «любимая луной». И как он хочет, чтобы она смогла улететь с родной планеты, чтобы закончить «университет». Тогда она тоже будет госпожа. Будет учить детишек или раздавать в больнице таблетки. Только у нее на это денег нет. И он, Анупам, тоже иногда ей деньги на это посылает. Он говорит, что Чандраканта очень бережливая девушка. И она обязательно скопит достаточно для того, чтобы на билет хватило. Вот ему, Анупаму, на билет помог скопить старший брат. И еще немного денег дал в долг дядя – Четана. Что в переводе означает «бдительный». А я спросил у него, что означает его имя, и Анупам ответил, что это переводится как «несравнимый». И мне стало немного неловко, что я не знаю, как переводится мое. И я попросил Анупама еще рассказать о его замечательной планете, где можно спать прямо на улице.
      И он рассказал мне, какие у них большие города. Как много разных людей там живет. И какие они все добрые. Радушные. Всегда помочь готовы. И что планета называется Кришнагири Упаван. И что это лучшее место на свете. И что люди там любят друг друга, и оттого на душе у них всегда мир. И при слове «любят» я встрепенулся и поделился с ним, что мечтаю найти любовь. Не такую «любовь», за которую нужно деньги платить, а чтобы мне с женщиной было хорошо просто так. И чтобы она меня обнимала. И нежно мне улыбалась. Как те люди на улицах. Тогда Анупам сказал, что если бы он был военным, как я, то у него, без сомнения, было бы много денег. И он сразу же уехал бы на Кришнагири. Там столько красивых порядочных девушек, и все они готовы полюбить тебя, особенно если ты богатый сахиб, и все без обмана, и они могут быть верными женами, и смотреть за детьми, и готовить вкусную еду.
      За разговором мы незаметно все съели. И тогда Анупам предложил «немного выпить». И я согласился. И мы позвали женщину в переднике, и Анупам попросил ее принести нам «водки». А она посмотрела на нас подозрительно и сказала: «Сначала деньги, сэр». И я дал ей свой жетон, она его сунула в какую-то штуку, а я палец к ней приложил – там такое зеленое пятнышко, к нему и надо прикладывать, и тогда женщина сразу подобрела. И даже снова улыбаться стала. И мы стали пить эту самую «водку» и заедать ее моими любимыми устрицами. Эта водка была не очень вкусная, но я смотрел, как Анупам ее пьет, и делал, как он. И скоро уже не обращал внимания на горький вкус. И на шум вокруг. Мне даже дым мешать перестал. Наоборот – с ним стало как-то уютней. Наверное, это оттого, что Анупам здорово про планету Кришнагири рассказывал. Он так говорил, что я про все на свете забыл. Даже про свой самолет. Даже про Сергея. И про Генри.
      Анупам мне рассказывал, какое у них голубое море. Какие красивые города. Про замечательных людей, которых очень-очень много на Кришнагири. Не то, что здесь, он презрительно сморщился и кивнул куда-то в сторону. Но я сразу понял, что он имеет в виду наш город. И мне так захотелось там побывать, на его планете. Увидеть этих добрых людей, готовых помочь незнакомцу. Посмотреть на красивых женщин, которые умеют любить по настоящему.