23. ИЗ УБЕЖИЩА ХИЧИ

Надо было также думать о Кларе, если бы я достаточно знал о ней, – и не только о Кларе, но и о Вэне (впрочем, он вряд ли этого заслуживал), а также о Капитане и его хичи, которые прежде всего этого заслуживали. Но тогда я и об этом не знал. Я расширился, правда, но умнее не стал.

И к тому же меня отвлекали собственные проблемы, хотя, если бы мы с Капитаном знали друг друга и могли сравнивать, интересно было бы посмотреть, чьи проблемы труднее. Вообще-то получилась бы ничья. Оба набора проблем просто не вмещались в обычную шкалу, слишком они трудны для разрешения.

Физическая близость двух людей была одной из проблем Капитана. Для его костистых ноздрей они воняли. Они вызывали физическое отвращение. Пласты свисающего жира и подрагивающая плоть скрывали линии их структуры – хичи такими бывают исключительно редко, когда умирают от наихудшей известной им болезни. Но даже и тогда запах у них не такой отвратительный. Человеческое дыхание пахло разложившейся пищей. Голоса людей гудели, как циркулярная пила. У Капитана болело горло, когда он пытался произносить эти жуткие гремящие согласные их жуткого языка.

С точки зрения Капитана, пленники вообще были отвратительны, а не только потому, что отказывались понимать, что им говорят. Когда он попытался дать им понять, какой опасности они чуть не подвергли себя – не говоря уже об укрытии хичи, – их первым вопросом было:

– А вы хичи?

Даже при всех своих неприятностях, Капитан почувствовал раздражение от этого вопроса (Такое же раздражение испытали обладатели парусных кораблей, когда узнали, что хичи называют их жителями грязи. Капитан об этом не знал и не думал).

– Хичи! – простонал он, потом пожал животом. – Да. Это неважно. Тихо. Будьте спокойны.

– Фу! – сказал Белый-Шум, имея в виду не только вонь. Капитан сердито повернулся к Взрыву.

– Избавился от их корабля?

– Конечно, – ответил Взрыв. – Он движется в укрытие. Но как насчет кугельблитца (Конечно, он не использовал слово «кугельблитц»)?

Капитан мрачно пожал животом. Он устал. Они все устали. Много дней они работают на пределе своих возможностей, и теперь это начинает сказываться. Капитан постарался привести в порядок свои мысли. Парусник убран. Эти люди удалены из окрестностей самого опасного объекта, кугельблитца, и их корабль в автоматическом режиме идет в укрытие. Пока сделано все, что в его силах. И не без жертв, подумал он, печально вспоминая Дважды; трудно поверить, что при нормальном течении событий сейчас он наслаждался бы своей ежегодной любовью.

Но этого недостаточно.

Вполне вероятно, подумал Капитан, что в данном случае «достаточно» и не может быть; возможно, и ему, и всей расе хичи уже поздно что-нибудь предпринимать. Но он не мог согласиться с этим. Пока есть хотя бы один шанс, он должен действовать.

– Покажите карты с их корабля, – приказал он и повернулся к пойманным им бесформенным существам-медузам. Стараясь говорить как можно проще, он произнес: – Посмотрите на эту карту.

Капитана раздражало, что более худой и, следовательно, физически менее отвратительный пленник ведет себя совершенно неразумно.

– Тихо! – приказал он, указав своим костлявым кулаком на Вэна; его вопли лишены смысла. – Ты! Ты знаешь, что это такое?

У самки по крайней мере хватило ума говорить медленно. Потребовалось всего несколько повторений, и он понял ответ Клары:

– Это черная дыра, куда мы направлялись.

Капитан задрожал.

– Да, – сказал он, стараясь справиться с непривычными звуками. – Верно. – Взрыв переводил для остальных, и Капитан видел, как от потрясения извиваются мышцы у них на лицах. Капитан принялся тщательно подбирать слова, советуясь с умами предков, чтобы быть уверенным в правильном выборе:

– Слушай внимательно, – сказал он. – Это очень опасно. Давным-давно мы обнаружили, что раса Убийц уничтожает все технологически развитые цивилизации во вселенной – по крайней мере в нашей галактике и в некоторых ближайших…

Что ж, дело продвигалось медленно. Капитану приходилось снова и снова повторять, иногда по десять раз каждое слово, прежде чем медузоподобное существо смогло понять, о чем он говорит. Задолго до того, как он кончил, у него саднило горло, а остальные члены экипажа, хотя они все понимали, какая опасность им угрожает, откровенно дремали. Но он не прекращал. Карта на экране, с ее многочисленными знаками опасности, не позволяла ему остановиться.

Убийцы совершали свое дело за тысячелетия до появления на сцене хичи. Вначале хичи думали, что они просто чудовища из первобытного прошлого, и их стоит бояться не больше, чем хичи-эквивалента тиранозавра.

Но потом они открыли кугельблитц.

Капитан помолчал, глядя на экипаж. Дальнейшее сказать трудно, потому что оно ведет к очевидному заключению. С дергающимися сухожилиями он заговорил снова:

– Это были Убийцы. Они ушли в черную дыру – такую дыру, которая состоит из энергии, не из материи, потому что и сами они не состоят из материи. Они из чистой энергии. В своей черной дыре они существуют в виде стоячих волн в энергетическом море.

После нескольких повторений в разных формах он заметил, что возникают вопросы; но того логического заключения, которого он опасался, среди них не было. Вопрос задала самка, и только один:

– Как может жить существо, состоящее только из энергии?

Ответить легко. Ответ «Я не знаю». Капитан знал, что есть разные теории: теории утверждают, что некогда Убийцы обладали физическими телами, но потом каким-то образом избавились от них; но даже старейшие из соединенных умов не могли сказать, имеют ли эти теории отношение к реальности.

Капитан объяснил, что сама трудность выживания для существ из чистой энергии и ведет к худшему свойству Убийц. Вселенная негостеприимна по отношению к ним. И поэтому они решили изменить вселенную. Каким-то образом добавили огромную массу. Превратили расширение вселенной в сжатие. Сами скрылись в кугельблитце… и теперь ждут.

– Я часто слышал о недостающей массе, – сказал пленник-самец. – Когда я был ребенком, Мертвецы часто об этом говорили… но ведь они сумасшедшие.

Самка остановила его.

– Почему? – спросила она. – Почему они это сделали?

Капитан помолчал; он ужасно устал от попыток общения с этими опасными примитивными существами. Опять лучший ответ «Не знаю», но есть и кое-какие рассуждения.

– Соединенные умы считают, – медленно заговорил он, – что физические законы нашей вселенной определены случайным распределением материи и энергии в первое мгновение после большого взрыва. Возможно, что Убийцы пытаются вмешаться в этот процесс. Когда вселенная сократится и возникнет вновь, они могут изменить фундаментальные законы – соотношение масс электрона и протона, число, связывающее гравитационные силы с электромагнитными – и тем самым создать вселенную, в которой им было бы удобнее жить… но мы с вами в ней жить не сможем.

Самец все меньше и меньше способен был сдерживаться. Он начал издавать воющие звуки, в которых лишь с трудом можно было разобрать разумные слова:

– Хо-хо! – кричал Вэн, вытирая слезы. – Какие вы трусы! Боитесь каких-то существ, живущих в черной дыре, которые собираются что-то сделать через миллиарды лет! Какое нам до этого дело?

Но самка поняла, что имел в виду Капитан.

– Заткнись, Вэн, – сказала она, и ее лицевые мышцы напряглись, почти как у хичи. – Ты говоришь, что Убийцы не допускают никакого риска. Они уже выходили раньше и уничтожали всех, кто может стать достаточно цивилизованными, чтобы помешать их планам. Они могут сделать это снова!

– Совершенно верно! – в радостью воскликнул Капитан. – Ты точно выразилась! И опасность в том, что вы, варвары… вы, люди, – поправился он, – можете призвать их. Используете радио! Проникаете в черные дыры! Летаете по вселенной, добираетесь даже до кугельблитца! Они, несомненно, оставили следящие системы, которые должны известить их о появлении новых цивилизаций. Очень скоро вы насторожите их, если уже не сделали этого!

Когда наконец пленники все поняли – Вэн, скулящий от страха, Клара, побледневшая и потрясенная; когда им дали пищевые пакеты и велели отдыхать; когда экипаж собрался вокруг Капитана, чтобы узнать, отчего у него мышцы лица извиваются, как змеи, он мог только сказать:

– Это невероятно. – Достаточно трудно было заставить медуз понять; но самому понять их – невозможно. Он сказал: – Они утверждают, что не могут заставить других остановиться.

– Но они должны! – в ужасе воскликнул Белый-Шум. – Они ведь разумны, не так ли?

– Разумны, – согласился Капитан, – иначе они не овладели бы так легко нашими кораблями. Но я думаю, они также безумны. У них нет закона.

– Но у них должен быть закон, – недоверчиво сказал Взрыв. – Ни одно общество не может жить без закона.

– Их закон – принуждение, – мрачно сказал Капитан. – Если кто-то из них оказывается в таком положении, что его не могут принудить, он делает все что ему вздумается.

– Тогда пусть принуждают! Пусть выследят все корабли и заставят прекратить!

– Ты говоришь глупости, Белый-Шум, – сказал Капитан, качая головой. – Подумай, что ты сказал. Проследить их. Сражаться с ними. Сражаться в космосе. Можешь представить себе более шумное событие? Неужели Убийцы не услышат?

– Что же тогда? – прошептал Взрыв.

– Тогда мы должны открыться, – сказал Капитан. Он поднял руку, прекращая споры, и отдал приказы.

Экипаж никогда не думал, что услышит такие приказы, но все понимали, что Капитан прав. В десятках мест Галактики долго молчавшие корабли получили команды и проснулись. Сообщения были отправлены в следящие системы у черной дыры, где жили хичи; вскоре предупреждение будет получено за барьером Шварцшильда, и появятся подкрепления. Геркулесов труд для немногочисленного экипажа, и больше, чем всегда, все сожалели об отсутствии Дважды. Но наконец все было сделано, и корабль Капитана лег на новый курс для встречи.

Свернувшись в сонный клубок, Капитан обнаружил, что улыбается. Невеселой улыбкой. Ответ на парадокс, слишком болезненный, чтобы реагировать по-другому. Он опасался в течение всего разговора с пленниками, что они придут к одному нежелательному заключению: как только они узнают, что Убийцы спрятались внутри черной дыры, они легко заподозрят, что хичи сделали то же самое, и тогда главная тайна расы хичи будет в опасности.

В опасности! А он сделал гораздо больше, чтобы подвергнуть ее опасности! Своей властью, без одобрения или запрета свыше, Капитан разбудил спящий флот и вызвал подкрепления из-за горизонта событий. Тайна больше не тайна. Через полмиллиона лет хичи снова выходят.

Поскольку Робин, что вполне естественно, был занят другими проблемами, я не смог обсудить с ним кугельблитц так подробно, как мне хотелось бы. Статистические данные здесь очень интересны. Температуру кугельблитца я рассчитал в три миллиона градусов Кельвина, но не это тревожно. Обеспокоила меня плотность энергии. Плотность энергии излучения черного тела равна кубу его температуры – это старый закон Стефана-Больцмана, но число протонов тоже возрастает линейно вместе с температурой, так что внутри кугельблитца происходит возрастание в четвертой степени. Один Кельвин – это 4,72 электрон-вольта на литр. А три миллиона в четвертой степени дают… сейчас посмотрим… примерно 382_320_000_000_000_000_000_000_000 эв/литр. А в этой штуке очень много литров. И что в этом самое важное? Что вся эта энергия разумна. Это Убийцы. Целая вселенная их, запрятанная в кугельблитц, ждущая, пока ее планы созреют. И тогда вселенная будет переделана им в угоду.

24. ГЕОГРАФИЯ НЕБА

Где же я на самом деле был? Потребовалось немало времени, чтобы ответить на этот вопрос для себя самого, во многом потому что мой учитель Альберт отверг его как бессмысленный.

– Вопрос «где» – это глупое человеческое предубеждение, Робин, – сказал он. – Сконцентрируйтесь! Учитесь действовать и чувствовать! Оставьте философию и метафизику для долгих свободных вечеров с трубкой и добрым пивом.

– Пиво, Альберт?

Он вздохнул.

– Электронный аналог пива, – язвительно сказал он. – Он совершенно «реален» для электронного аналога личности. Теперь обратите внимание на вводы, которые я для вас открываю. Это видеосканирование внутренностей каюты «Истинной любви».

Я, конечно, послушался. Я не менее Альберта торопился завершить свой курс обучения, чтобы делать – то, что я могу делать в этом своем новом и пугающем состоянии. Но в свободные фемтосекунды я не мог не размышлять над этим вопросом и в конце концов нашел ответ. Где же я на самом деле?

Я на небе.

Подумайте. Большинство особенностей совпадает. Живот у меня больше не болит – у меня его нет. Я больше не смертен, смерть осталась позади. Конечно, меня впереди ждет не совсем вечность, но что-то очень к ней близкое. Мы уже знали, что информация в веерах хичи без сколько-нибудь заметной деформации способна храниться полмиллиона лет – принадлежавшие хичи веера по-прежнему действуют, – а это очень много фемтосекунд. Больше никаких земных забот, вообще никаких забот, кроме тех, что я сам изберу.

Да. Небо.

Вы, вероятно, не верите, потому что трудно себе представить, что бестелесное собрание единиц информации в веере может иметь в себе что-то «небесное». Я это знаю, потому что с трудом воспринимаю сам. Но «реальность» – это субъективное представление. Мы, существа из плоти и крови, представляем себе «реальность» не непосредственно, а как бы из вторых или третьих рук, как аналог, нарисованный нашими сенсорными системами и синапсами головного мозга. Так всегда говорит Альберт. Это правда – или почти правда – нет, это больше, чем правда в некоторых отношениях, потому что у нас, бестелесных собраний информации, гораздо больше «реальностей», чем у вас.

Но если вы по-прежнему мне не верите, я не могу обижаться. Сколько раз я говорил себе все это, все равно мне трудно было поверить. К тому же мне никогда не приходило в голову, как ужасно неудобно – в финансовом, юридическом и многих других отношениях, а не только по отношению к супружеству – ужасно неудобно быть мертвым.

Вернемся к вопросу, где же я на самом деле. Конечно, дома. Как только я… гм… умер, Альберт в раскаянии повернул корабль назад. Потребовалось довольно много времени для возвращения, но я ничем особым не был занят. Просто учился, как делать вид, что живу, тогда как на самом деле я мертв. И всю дорогу назад я этому учился, потому что родиться в информационном веере гораздо труднее, чем старым органическим способом, – мне на самом деле приходилось совершать что-то, понимаете. Вокруг меня все было гораздо обширнее. В определенном смысле я был заключен в содержимом информационного веера хичи с объемом примерно в тысячу кубических сантиметров, и в этом смысле меня извлекли из гнезда, и пронесли через таможню, и принесли домой, на Таппаново море, не с большими трудностями, чем пару туфель. В другом смысле я был больше галактик, потому что в моем распоряжении была вся информация мира. Быстрее серебряной пули, подвижней ртути, стремительнее молнии, я мог отправиться куда угодно, куда только может привести накопленная людьми и хичи информация, а это значит – везде. Я слушал эдды обитателей грязи с парусника и охотился с первой исследовательской группой хичи, которые захватили австралопитеков; я болтал с Мертвецами с Неба Хичи (несчастные маловразумительные калеки, так плохо в спешке записанные, но все еще помнящие, что это значит – быть живым). Ну. Неважно, где я побывал. У вас все равно не хватит времени выслушать. И все это очень легко.

Гораздо сложнее человеческие дела…

К тому времени как мы вернулись на Таппаново море, Эсси смогла отдохнуть, а у меня было время и возможность попрактиковаться, чтобы узнавать, что я вижу, и мы оба преодолели травму моей смерти. Не скажу, что окончательно, но по крайней мере мы смогли поговорить.

Вначале только говорили, потому что я стеснялся показаться своей дорогой жене в качестве голограммы. Но потом Эсси повелительно сказала:

– Робин, это невыносимо. Я больше не могу только разговаривать с тобой. Я хочу тебя увидеть!

– Да, сделай это! – приказала другая Эсси, записанная вместе со мной, а Альберт прибавил:

– Просто расслабься и позволь этому произойти, Робин. Все подпрограммы на месте. – И все равно мне потребовалась вся храбрость, чтобы показаться, а когда я это сделал, моя дорогая жена осмотрела меня сверху донизу и сказала:

– О Робин, как ты ужасно выглядишь!

Звучит, может, не очень ласково, но я понимал, что имеет в виду Эсси. Она не критиковала, она сочувствовала и старалась удержаться от слез.

– Позже будет лучше, дорогая, – сказал я. Мне хотелось дотронуться до нее.

– Правда, миссис Броадхед, – искренне сказал Альберт; только тогда я заметил, что он сидит рядом со мной. – В настоящий момент я помогаю ему, и одновременная демонстрация двух изображений затруднительна. Боюсь, оба изображения искажены.

– Тогда исчезни! – предложила она, но он покачал головой.

– Робину нужно практиковаться, и я думаю, вы сами захотите внести некоторые усовершенствования в программу. Например, окружение. Я не могу дать Робину фон, если сам не участвую в нем. Необходимо также улучшить жизнеподобность, способность реагировать в реальном времени, совпадение отдельных фрагментов…

– Да, да, – простонала Эсси и принялась за работу в своей мастерской.

И мы тоже, Нужно было очень многое сделать, особенно мне.

В свое время я беспокоился о многом, и почти всегда не о том, о чем нужно. Беспокойство о смерти всегда оставалось на краю моего сознания – как и у вас тоже. Я боялся уничтожения. Но его не случилось. Зато у меня возникла гора новых проблем.

Мертвый человек, видите ли, не обладает никакими правами. Он не может владеть собственностью. Он не может избавиться от собственности. Не может голосовать – и не только на правительственных выборах; он владеет большим количеством акций в сотнях корпораций, которые сам организовал, но голосовать, как крупнейший акционер, не может. Даже если он крайне заинтересован, как я, например, в транспортном проекте, связанном с перевозкой колонистов на «С.Я.», его просто не услышат. Как говорится, он все равно что мертвый.

Но я не хочу быть таким мертвым!

Дело не в алчности. Как у информационной записи разума, у меня очень мало потребностей; никакого риска, что меня отключат, если я не оплачу счета. Но у меня очень сильные побуждения. Террористы не исчезли после захвата Пентагоном их корабля. Ежедневно они взрывали бомбы, похищали людей и стреляли. Были совершены нападения еще на две петли, и одна из них повреждена; танкер с пестицидами был сознательно затоплен у берегов Квинсленда, и поэтому умирали сотни километров Большого Барьерного Рифа. Начались настоящие войны в Африке, Центральной Америке и на Ближнем Востоке; крышка на паровом котле едва держалась. Нам нужна была тысяча таких транспортов, как «С.Я.», и кто построит их, если не я?

Поэтому мы солгали.

Распространили сообщение, что у Робина Броадхеда был сосудисто-мозговой криз, но положение постепенно улучшается. И это правда. Конечно, не в том смысле, в каком все это поняли. Но как только мы оказались дома, я смог поговорить – правда, без изображения – с генералом Манзбергеном и кое с кем в Роттердаме. Через неделю я время от времени начал показываться, закутанный в длиннополый халат, предоставленный плодородным воображением Альберта. Через месяц группа с ПВ сняла фильм; я, загорелый и ловкий, плыву в Таппановом море на своей яхте. Конечно, команда ПВ была моя собственная, и клип был больше произведением искусства, чем репортажем, но это было очень хорошее искусство. Разговор лицом к лицу с собеседником я не мог вести. Но мне это и не нужно было.

Как видите, все было не так уж плохо. Я вел свои дела, осуществлял наши планы, чтобы уменьшить терроризм, – конечно, проблемы это не решило, но мы по крайней мере больше ни сидели на слетающей с котла крышке. У меня было время выслушивать соображения Альберта об объекте, который он называл кугельблитц, и если мы точно не знали, что это такое, так это даже лучше. Мне не хватало только тела, и когда я пожаловался Эсси, она убежденно сказала:

– Боже, Робин, ведь мир для тебя не кончился. У многих есть подобные же проблемы.

– То есть они тоже превращены в информацию. Я думаю, таких не очень много.

– Но у них те же проблемы, – настаивала она. – Подумай! Здоровый молодой человек катается на лыжах, падает и ломает себе позвоночник. Паралич ног. Но у него сохраняется тело, которое нужно кормить, за которым нужно убирать, которое нужно мыть – ты всего этого лишен, Робин. Однако важнейшая часть тебя – она по-прежнему здесь!

– Конечно, – сказал я. Я не добавил, что в мое определение «ценных» входят некоторые части тела, использование которых я всегда особенно ценил. Но и здесь есть определенные плюсы. Поскольку у меня нет половых органов, неожиданно упростились мои внезапно усложнившиеся сексуальные отношения.

Но это сказано не было. Напротив, Эсси сказала:

– Подбодрись, старина Робин. Имей в виду, что ты только первое приближение к конечному продукту.

– Что это значит?

– Перед нами великие задачи, Робин. Я согласна, что первоначальная запись «Здесь и После» несовершенна. Я многое узнала при создании нового Альберта. Однако мне никогда не приходилось записывать целиком личность, очень ценную для меня и, к несчастью, мертвую. Технические проблемы…

– Я понимаю, что были технические проблемы, – прервал я; на самом деле не хотел слышать – пока не хотел – подробности этой рискованной, неиспытанной, исключительно сложной операции по переносу «меня» из разлагающегося вместилища моей головы в ждущее вместилище информационной емкости.

– Конечно. Ну, что ж. Теперь у тебя много времени. И ты можешь хорошо рассчитывать. Поверь мне, Робин, возможны дальнейшие усовершенствования.

– Во мне?

– Конечно, в тебе. А также, – добавила она, подмигнув, – в весьма несовершенной копии меня. Поверь, она станет для тебя гораздо интереснее.

– Ох, – сказал я. – Ух. – И снова захотел, хотя бы временно, обладать телом: больше всего на свете мне хотелось обнять свою дорогую жену.

А тем временем, тем временем миры продолжали двигаться. Даже крошечный мир моего друга Оди Уолтерса и его сложной любви.

Когда смотришь изнутри, все миры одного размера. И мир Оди не казался ему самому маленьким. Я очень быстро разрешил одну из их проблем: дал каждому по тысяче акций парома «С.Я.» и всех связанных с этим предприятий. Джейни Джи-ксинг больше можно не думать о том, что она уволена; она может снова наняться пилотом или, если предпочтет, лететь на «С.Я.» пассажиром. Оди тоже. Или он может вернуться на планету Пегги и отдавать приказы своим прежним хозяевам на нефтяном месторождении; или не делать ни того, ни другого, а провести всю остающуюся жизнь в роскоши; и Долли тоже. Но, конечно, их главной проблемы это не решило. Они втроем бродили некоторое время по нашим гостевым помещениям, пока наконец Эсси не предложила, чтобы мы предоставили им «Истинную любовь» для полета в никуда, пока они не разберутся в своих отношениях, и так мы и сделали.

Они не глупы, хотя иногда, как и все мы, поступают глупо. Они поняли, что им дают взятку. Знали, что на самом деле я хочу, чтобы они помалкивали о моем нынешнем бестелесном состоянии. Но они также понимали, что это дружеский дар, не говоря уже о его большой материальной ценности.

И что же они делали втроем в «Истинной любви»?

Мне не хочется об этом говорить. Никому до этого нет дела. Подумайте. Бывают моменты в жизни каждого – включая вас и, несомненно, включая меня, – когда совершаешь незначительные, но не очень красивые поступки. Урчит в животе, мелькает шокирующая мысль, вы портите воздух, вы лжете. Все это не имеет особого значения, но никто не хочет, чтобы становились широко известны такие моменты в жизни, когда человек выглядит нелепым, смешным или злым. Обычно это остается неизвестным, потому что никто не видит. Но теперь я расширился и всегда могу увидеть. Может быть, не немедленно. Но рано или поздно, когда чьи-то воспоминания добавятся к информационным записям, для меня не будет загадок.

Я говорю о личных проблемах Оди Уолтерса. Все его действия и тревоги определялись одним восхитительным и желанным чувством – любовью. Мешала его любви тоже любовь. Он любил свою жену Долли, потому что привык ее любить все время их брака – так, на его взгляд, и должны жить люди в браке. С другой стороны, Долли оставила его ради другого мужчины (не очень подходящий термин по отношению к Вэну), а Джейни Джи-ксинг его утешила. Обе они очень привлекательные женщины. Но их многовато. Оди так же привык к моногамии, как и я. Если он выберет Долли, остается Джейни – а она была так добра с ним; он обязан и о ней подумать – это тоже можно назвать любовью. Но между ним и Джейни стоит Долли. Они собирались жить вместе, и он не хотел это менять, так что это тоже можно назвать любовью. Все усложнялось тем, что он должен был как-то наказать Долли, а на Джейни сердился из-за того, что она встала на пути его брака – помните, я вам говорил, что бывают моменты нелепые и смешные. Все это еще более усложнялось соответствующими чувствами Долли и Джейни…

И они ощутили почти облегчение, когда в разгар ожесточенного спора – они в этот момент по эллиптической орбите приближались к поясу астероидов – Долли пораженно выдохнула, Джейни сдавленно крикнула, и Оди Уолтерс повернулся и увидел на экране корабли, многочисленные и огромные, гораздо больше, чем видел когда-нибудь человек в Солнечной системе.

Несомненно, они испугались до потери сознания.

Но не сильнее всех нас остальных. По всей Земле и в космосе, везде, где у человека были средства связи, воцарились потрясение и ужас. Ожил кошмар всего человечества последнего столетия.

Хичи возвращались.

Они не скрывались. Они были здесь – и как их было много! Оптические приборы космических станций зафиксировали больше пятидесяти кораблей – и каких кораблей!