Чума Мидаса

Итак, они поженились.

Жених и невеста были прекрасной парой; она – в своих двенадцати ярдах белоснежных кружев, и он – в строго серой гофрированной блузе и панталонах в складку.

Свадьба была небольшая – лучшая из того, что он мог себе позволить. Из гостей – только ближайшие родственники и несколько друзей. Всего было двадцать восемь лимузинов (в двадцати ехали роботы-слуги) и три машины с цветами.

– Благословляю вас, дорогие мои, – с сентиментальной слезой проговорил старый Элон. – Тебе, Мори, досталась самая красивая девушка, наша Шерри… – Он с чувством высморкал нос в мятый квадратик батиста.

Старики держатся прекрасно, продумал Мори. На вечеринке, окруженные грудой свадебных подарков, они пили шампанское и ели крошечные очаровательные канапе, вежливо слушали оркестр из пятнадцати инструментов, и Шеррина мать даже станцевала с Мори один танец. Видимо, сентиментальности ради, потому что всем было ясно, что не о таком партнере она мечтала. Шерри и Мори изо всех сил старались развеселить гостей, но все равно – две пожилые фигуры в скромной, возможно даже взятой напрокат, одежде обескураживающе бросались в глаза посреди четверти акра гобеленов и звенящих фонтанов – главного украшения загородного дома Мори Фрая.

Когда подошло время гостям расходиться по домам, а молодым начинать совместную жизнь, отец Шерри пожал Мори руку, а мать поцеловала в щеку. Они сели в свой крошечный двухместный автомобильчик, отъехали, и лица их потемнели от нехороших предчувствий. Разумеется, они не имели ничего против Мори, но все же не пристало бедным людям жениться на богатых невестах.

Конечно, Мори и Шерри любили друг друга. И это помогало. Они говорили это друг другу по десять раз в час весь свой медовый месяц. Им нравилось ходить за покупками – они толкали тележку по великолепным сводчатым коридорам супермаркета. Мори отмечал покупки в списке, а Шерри выбирала лучшее. Было очень весело.

Но недолго.

Их первая ссора случилась именно в супермаркете – между секциями «Продукты к завтраку» и «Товары для ухода за полами», как раз там, где недавно открылся новый отдел «Драгоценные камни».

Мори поднял голову от списка.

– Бриллиантовое ожерелье, кольца, серьги.

– У меня уже есть ожерелье, ну пожалуйста, Мори, дорогой, – капризно сказала Шерри.

Мори неуверенно перевернул несколько страниц. Действительно, ожерелье там значилось, выбора не было.

– Может, купим браслет? – спросил он. – Посмотри, прекрасные рубины, они замечательно подойдут к твоим волосам, дорогая.

Он кивком подозвал сновавшего вокруг робота, и тот протянул Шерри шкатулку с браслетами.

– И мы не будем брать ожерелье? – спросила Шерри.

– Конечно, нет. – Мори взглянул на этикетку. О! Как раз несколько пунктов. – Просто замечательно! – воскликнул он, когда Шерри надела браслет.

И пока она колебалась, бодро добавил:

– А теперь пошли в другой отдел. Я там присмотрел пару отличных бальных туфелек.

Шерри не возражала ни тогда, ни потом, когда они отдыхали после похода по супермаркету. И только в конце, дожидаясь в вестибюле, пока робот-бухгалтер составит счет, а робот-кассир поставит печать в их чековые книжки, Мори вспомнил про браслет.

– Не стоит посылать его вместе с остальными вещами, дорогая, – сказал он. – Хочу, чтобы ты его надела прямо сейчас. Честно говоря, я и не припомню, чтобы что-то другое так тебе шло.

Шерри выглядела взволнованной и счастливой. Мори был доволен собой; вряд ли кто-нибудь еще мог бы так хорошо справиться с этой маленькой семейной проблемой.

В таком приподнятом настроении Мори пребывал всю дорогу домой, пока Генри, их робот-компаньон, развлекал их веселыми историями про завод, на котором его собирали и воспитывали. Шерри редко пользовалась услугами Генри, хотя этого робота трудно было не любить. Шутки и смешные рассказы, когда вам нужно развлечься, участие, когда вы не в духе, неиссякаемый запас новостей и информации о любом предмете – все это был Генри. В тот день Шерри даже попросила Генри составить им компанию во время обеда и смеялась над его остротами не меньше Мори.

Но потом, в оранжерее, когда Генри тактично оставил их одних, ее веселье иссякло. Мори ничего не заметил; он спокойно смотрел три-ди, выбирал послеобеденный ликер и проглядывал вечерние газеты.

Шерри вдруг закашлялась, и Мори оторвался от своих занятий.

– Дорогой, – сказала она, – я сегодня чувствую себя совсем разбитой. Может, нам… я хочу сказать, что… может, мы сегодня останемся дома?..

Мори посмотрел на нее с легким беспокойством. Шерри полулежала в кресле, глаза были полузакрыты.

– Что-нибудь серьезное, дорогая?

– Нет, милый. Просто не хочется никуда сегодня идти. Настроение не то.

Мори сел в кресло и машинально зажег сигарету.

– Вижу, – сказал он. По три-ди показывали комедию, и некоторое время Мори пытался ее смотреть.

– Мы собирались сегодня вечером в клуб, – напомнил он.

Шерри переменила позу; ей явно было не по себе.

– Я помню, – сказала она.

– И еще у нас билеты в оперу. Я не хочу придираться, дорогая, но мы просто обязаны их использовать.

– Мы можем все отлично увидеть по три-ди, – ответила Шерри тихим голосом.

– Ничего не поделаешь, любимая… Я не хотел тебе говорить, но Уэйнрайт вчера – в офисе – кое-что мне сказал… Он сказал, что накануне вечером был в цирке и рассчитывал встретить там меня. Но нас там не было, и, если мы не пойдем сегодня в оперу, один Бог знает, как я буду оправдываться перед ним на следующей неделе.

Он подождал ответа, но Шерри молчала. Мори продолжил тем же взвешенным тоном:

– Так что, если б ты взяла себя в руки и все-таки решила пойти сегодня…

Он вдруг замолчал с открытым ртом: Шерри плакала, тихо и безутешно.

– Дорогая… – проговорил он невнятно. Он порывисто потянулся к ней, но она отстранилась, и ему оставалось только беспомощно стоять рядом и смотреть, как она плачет.

– В чем дело, дорогая? – не выдержал, наконец, Мори.

Но Шерри только затрясла головой.

Мори покачался на каблуках. Это был не первый раз, когда он видел слезы Шерри. В прошлом осталась мучительная сцена, когда они чуть было не расстались, решив, что слишком многое их разделяет; это произошло еще до того, как они поняли, что должны принадлежать друг другу несмотря ни на что… Но на этот раз ее слезы заставили его почувствовать себя виноватым.

И он чувствовал себя виноватым. Он стоял и молча глядел на нее, не зная, что предпринять.

Потом он повернулся и побрел к бару. Проигнорировав целую батарею бутылок с ликерами, налил в два стакана неразбавленного виски, вернулся к Шерри, сел напротив и сделал большой глоток.

– И все-таки, что случилось? – спросил он теперь уже совершенно спокойным тоном.

Нет ответа.

– Ну же? В чем дело?

Шерри взглянула на него и вытерла глаза. Почти беззвучно она прошептала:

– Прости…

– Что «прости»? Ведь мы же любим друг друга. Давай поговорим спокойно.

Шерри схватила стакан и, подержав, поставила обратно, даже не пригубив.

– Зачем, Мори?

– Пожалуйста. Давай попытаемся.

Она пожала плечами. Мори безжалостно продолжал:

– Ты несчастна, верно? И это потому, что… все это, – он обвел рукой роскошно обставленную оранжерею, ворсистый ковер, множество механизмов и приспособлений, создающих комфорт, которые только и ждали, чтобы к ним прикоснулись. Подразумевалось еще двадцать шесть комнат, пять машин, девять роботов. Мори сказал с нажимом: – Ты не привыкла к такой жизни, правда?

– Я ничего не могу поделать, – прошептала Шерри. – Ты же знаешь, Мори, я пыталась. Но когда я жила дома…

– Проклятье! – вспыхнул он. – Твой дом здесь! Ты больше не живешь со своим отцом в пятикомнатном коттедже! Ты больше не копаешься в саду вечерами! Ты больше не играешь в карты с мамой и папой! Ты живешь здесь, со мной, своим мужем! Ты знала, на что идешь Ведь мы обо всем договорились задолго до свадьбы…

Слова иссякли – слова были бесполезны. Шерри снова заплакала и уже не так тихо, как раньше. Сквозь слезы она причитала:

– Милый, я же старалась… Ты даже не знаешь, как я старалась. Я носила все эти дурацкие платья и играла во все эти дурацкие игры и ходила с тобой повсюду, сколько могла, и ела эту ужасную еду, слишком жи-и-ир… Я думала, я надеялась, что смогу это выдержать… Но я не могу это любить, меня от этого тошнит… Я… я люблю тебя, Мори, но я сойду с ума, если буду жить вот так… Я ничего не могу с собой поделать, Мори. Я УСТАЛА БЫТЬ БЕДНОЙ!..

Наконец, слезы высохли, размолвка канула в прошлое, влюбленные поцеловались, и все наладилось. Но Мори всю ночь лежал без сна, вслушиваясь в легкое дыхание жены, доносившееся из соседней комнаты и вглядываясь в темноту так пристально и трагически, как этого не делал до него ни один нищий.

Блаженны нищие, ибо они унаследуют Землю.

Блажен Мори, наследник всех мировых благ, которые он просто не в состоянии переварить.

Мори Фрай, погрязший в изнуряющей бедности, никогда в своей жизни не испытывал недостатка ни в чем, что только могло пожелать его сердце, будь то пища, одежда или крыша над головой. В этом мире вообще никто не испытывал недостатка ни в чем. Никто и не смог бы.

Мальтус[1] был прав – но правота его относилась к цивилизации, которая не знала машин, автоматических фабрик, гидропоники, пищевой синтетики, ядерных заводов, океанской добычи руды и минералов и постоянно растущих резервов рабочей силы, архитектуры, которая взметнулась высоко в небо, спустилась глубоко под землю и уплыла далеко в океан сооружений, которые возводились буквально за один день… И наконец, та цивилизация не знала роботов.

Прежде всего роботов, роботов, которые роют и возят, плавят и собирают, строят и пашут, ткут и шьют.

Все, в чем нуждалась суша, в изобилии поставляло море, остальное изобретали лаборатории; промышленность превратилась в трубу изобилия, из которой сыпалась еда, одежда и дома для дюжины колонизованных миров.

Невероятные открытия в науке, бесконечная сила атома, неутомимый труд людей и роботов, механизация, которая уничтожила на Земле джунгли, болота и льды и возвела на их месте города, промышленные центры и межпланетные порты… Из этой трубы сыпалось изобилие, которого во времена Мальтуса никто не мог себе даже вообразить.

Но у всякой трубы имеются два конца. Богатство, потоком льющееся из одного конца, должно было каким-то образом черпаться на другом.

Счастливчик Мори, скромная единичка общества, утопающего в половодье материальных благ, мужественно пытался съесть, выпить и сносить свою часть непрерывно плывущего изобилия.

Сам Мори чувствовал себя отнюдь не блаженным, ибо блаженство нищеты лучше всего оценивать издалека.

Квоты терзали его сон, пока он не проснулся на следующее утро в восемь часов – измученный, с красными глазами, но преисполненный решимости. Отныне он начинает Новую Жизнь.

Утренняя почта была ужасна. И хуже всего – письмо из Национального министерства потребления.

«С сожалением сообщаем, что следующие предметы, возвращенные Вами в соответствии с августовской квотой как использованные и непригодные к употреблению, были проверены и признаны недостаточно изношенными». Приложенный список был такой длинный, что у Мори закружилась голова. «В этой связи сообщаем также, что Вам отказано в кредите. Дополнительная потребительская квота на текущий месяц составляет 435 пунктов, из которых 350 должны быть использованы по категориям текстиля и домашних приспособлений».

Мори швырнул письмо на пол, но робот невозмутимо поднял его, сложил и положил на стол.

Это несправедливо! Ладно, может быть, всеми этими купальными штучками и пляжными зонтиками в самом деле пользовались не слишком долго, – хотя, какого черта, горько спрашивал он себя, я буду пользоваться снаряжением для плавания, если просто некогда плавать? И между прочим, спортивные штаны он использовал! Носил их три полных дня и целое утро четвертого. Чего они хотят? Чтобы он ходил в отрепьях?!

Мори с ненавистью посмотрел на кофе и тосты, которые робот-лакей принес вместе с почтой, и укрепился в своем решении. Справедливо это или нет, но он должен играть в эту игру по своим правилам. Если не ради себя, то ради Шерри. И единственный способ начать новую жизнь заключался в том, чтобы ее начать.

Он будет Потреблять За Двоих.

– Забери эту дрянь обратно, – сказал Мори роботу. – Я хочу к кофе сливки и сахар – много сливок и сахара! А еще – тосты, взбитые яйца, хрустящий картофель, апельсиновый сок… нет, принеси лучше половинку грейпфрута. Ладно, апельсиновый сок тоже давай…

– Будет сделано, сэр, – сказал робот. – Вы будете после этого завтракать в девять часов, сэр?

– Разумеется, буду, – ответил Мори. – Двойную порцию. – И, когда робот уже закрывал за собой дверь, крикнул вслед: – Не забудь к тостам масло и мармелад!

Он двинулся в ванную с твердым намерением воспользоваться всем, что стояло на многочисленных полках. Под душем он три раза тщательно намылился, затем, смыв мыло, стал открывать пробки и крышки – три лосьона, обычный тальк, ароматизированный тальк и тридцать секунд ультрафиолета. Затем снова помылся и вытерся полотенцем, хотя только что пользовался горячим воздухом. Большинство ароматов исчезли после второго мытья, но, если Министерство потребления обвинит его в расточительности, он всегда может отговориться, что экспериментировал. И между прочим, эффект получился не такой уж плохой.

Он вышел из ванны, преисполненный бодрости. Шерри уже проснулась и теперь молча и с отвращением глядела на поднос, который принес робот-лакей.

– Доброе утро, дорогой, – сказала она наконец. – Ах…

Мори поцеловал ее и погладил по руке.

– Хорошо! – воскликнул он, взглянув на поднос и изобразив на лице широкую притворную улыбку. – Еда!

– Но этого много даже для двоих!

– Для нас двоих? – переспросил Мори жизнерадостно. – Чепуха, моя дорогая. Я съем все это сам.

– Ах, Мори! – воскликнула Шерри и послала ему такой признательный взгляд, что он мог бы быть достаточной платой за дюжину подобных завтраков.

И все же его не оставляли сомнения. Побоксировав с роботом, спарринг-партнером, и усевшись, наконец, за главный завтрак, состоявший из копченой селедки, чая и пышек, он решил обсудить свои планы с Генри.

– Мне понадобится кое-какое оборудование, Генри. Три часа в неделю гимнастики, но не простой, а чтобы как следует похудеть. Думаю, мне это не повредит. Тренажеры выбери на свой вкус. И подходящую одежду – на эту неделю у меня есть, а на следующую нет. Теперь по поводу врачей. Про дантиста я помню, а когда там у меня визит к психиатрам?

– О да, сэр! – сказал робот с чувством. – Вы должны быть у них сегодня утром. Я уже дал распоряжения шоферу и сообщил в ваш офис.

– Отлично! А теперь, Генри, выдай что-нибудь повеселее.

– Да, сэр, – сказал Генри и, напустив на себя вид диктора ОРС агентства Один Робот Сказал, – принялся развлекать своего господина.

Мори молча закончил завтрак и порадовался собственной добропорядочности. Оказывается, совсем нетрудно быть в мире со всем миром; есть даже что-то приятное в усердном потребительстве – если ты над этим как следует поработал, размышлял он. И только одна мысль омрачала обретенное благодушие – а ведь кто-то может себе позволить не приспосабливаться к окружающему миру, кто-то, не он… Ну и ладно, подумал Мори со спокойной грустью, кому-то, значит, суждено страдать, нельзя сделать омлет, не разбив яйца. И потом, его решимость стать добропорядочным потребителем вовсе не была демонстративным вызовом общественному порядку или протестом против несправедливости, она была продиктована единственно заботой о своей жене и своем доме.

Жалко, что как раз сегодня он никак не мог вплотную заняться потреблением – сегодня у него был рабочий день – но ничего, он наверстает свое в те четыре дня, которые отведены исключительно для потребления и ни для чего другого. А сегодня его ждет терапия, и – сказал себе Мори теперь, когда он посмотрел своим проблемам в лицо, психоанализ может дать лучшие результаты.

Рассеянно поцеловав на прощание Шерри, Мори, все еще в плену своих мыслей, направился к машине. И он совсем не обратил внимания на маленького человечка в огромной мягкой шляпе и ярких мятых брюках, который стоял, почти спрятавшись за кустами.

– Эй, Мак! – громким шепотом позвал человек.

– А? Что такое?

Человечек воровато огляделся вокруг.

– Слышь, приятель, – заговорил он быстро, – ты, похоже, культурный малый, не откажешься помочь бедняге. Трудные времена настали, но ничего, ты помогаешь мне, я – помогу тебе. Хочешь уговор на талоны? Шесть против одного. Один твой на шесть моих, лучшее предложение во всем городе. Они, конечно, не настоящие, но никто не заметит, дружище, вот увидишь…

Мори прищурился.

– Нет! – сказал он яростно и оттолкнул человека в сторону. Еще и вымогатель на мою голову, подумал он с горечью. Соседство с трущобами и бесконечная грязная возня с пайковыми талонами не могли не расстроить Шерри, но иногда назойливость всяких темных личностей становилась просто нестерпимой. Разумеется, к Мори не впервые приставали мошенники с фальшивыми потребительскими талонами, но чтобы под его собственной дверью – такого еще не бывало!

Садясь в машину, Мори даже подумал, не вызвать ли ему полицию, но потом решил, что аферист все равно успеет удрать до ее прибытия и сбудет с рук свои фальшивки где-нибудь в другом месте.

Конечно, было бы здорово получить шесть талонов за один.

Вот только если он на этом попадется, подумал Мори, это будет совсем не здорово.

– Доброе утро, мистер Фрай, – звякнул робот-регистратор. – Не угодно ли пройти направо? – стальным пальцем он указал на дверь с табличкой «ГРУППОВАЯ ТЕРАПИЯ».

Мори много раз клялся себе, что обязательно заведет личного психоаналитика. Но всякий раз пасовал, подчиняясь общепринятым нормам. Групповая терапия помогала снимать постоянные стрессы современной жизни; без нее человек запросто мог докатиться до участия в истерических пайковых бунтах или вообще стать «фальшивомонетчиком» – подделывателем талонов. Но ей не хватало человеческого тепла. Психоанализ – интимное дело, подумал Мори, а групповой психоанализ напоминает попытку жить счастливой семейной жизнью в доме, где постоянно толчется десяток угодливых роботов…

Он вдруг испугался. Как, откуда прокралась эта мысль?.. Входя в комнату и приветствуя свою группу, Мори заметно волновался.

Их было одиннадцать: четыре фрейдиста, два ришеиста, два юнгианца, гештальтник, шокотерапевт и пожилой тихий саллиренист.[2] У каждого из них имелись различия в подходе к пациенту, но Мори, даром что четыре года общался с группой, так и не смог запомнить, в чем эти различия заключаются. Я знаю, как их зовут, думал он, и этого достаточно.

– Доброе утро, эскулапы, – поздоровался он. – Что у нас на сегодня?

– Доброе утро, – мрачно ответил доктор Зиммельвайс. – Если вас что-нибудь беспокоит, вы пройдете в комнату первичного осмотра, а если нет, то тогда по расписанию у нас психодрама. Доктор Файрлесс, – обратился он к коллеге, – по-моему, лучше сразу приступить к делу – мистер Фрай сегодня явно не в себе. Пора начинать раскопки. Ну а ваша психодрама может подождать до следующего раза, как вы считаете?

Файрлесс степенно наклонил старую лысую голову.

– Что касается меня, то мне все равно, но вы знаете правила, доктор.

– Правила, правила, – язвительно проворчал Зиммельвайс. – Какой с них толк? Перед нами пациент в состоянии повышенной тревожности – и даже я это вижу, а могу вас заверить, вижу я отлично – а мы, значит, должны проигнорировать это только потому, что так велят правила? Это вот так лечат пациента?

Маленький доктор Блейн холодно сказал:

– Видите ли, коллега Зиммельвайс, существует множество способов лечения, и лично я не вижу необходимости отступать от правил. Я сам, видите ли…

– Что «вы сами»?! – скорчил гримасу Зиммельвайс. – Вы сами ни разу в жизни еще не вылечили ни одного пациента. Когда вы собираетесь покинуть нашу группу, Блейн?

Блейн разъяренно повернулся к Файрлессу.

– Доктор Файрлесс, обратите внимание, я не намерен выслушивать подобные оскорбления! Неужели только потому, что к доктору Зиммельвайсу раз в неделю приходят два персональных пациента, он думает…

– Джентльмены, – примиряюще сказал Файрлесс, – прошу вас, давайте вернемся к работе. Мистер Фрай пришел к нам за помощью, а не для того, чтобы слушать наши препирательства.

– Прошу прощения, – коротко бросил Зиммельвайс. – Однако я по-прежнему призываю не возводить правила в догму.

Файрлесс снова наклонил голову.

– Прошу проголосовать, кто за прежний порядок ведения наших собраний? Девять. Против только вы, коллега Зиммельвайс. Посему мы сейчас приступим к психодраме, если секретарь напомнит нам заметки с прошлого сеанса… Прошу.

Секретарь, толстый, приземистый молодой человек по фамилии Спродж, перелистнул назад несколько страниц своего журнала и прочитал нараспев:

– Протокол сеанса от двадцать четвертого мая, объект – Мори Фрай; присутствовали доктора Файрлесс, Билек, Зиммельвайс, Каррадо, Вебер…

Файрлесс вежливо прервал:

– Если не трудно, давайте сразу следующую страницу, то есть, последнюю, коллега Спродж, будьте так добры…

– Гм… Да. Так вот. После десятиминутного перерыва для проведения дополнительного теста Роршаха.[3] и энцефалограммы, группа, собравшись, провела ассоциативный словарный эксперимент[4] Результаты были сведены в таблицу и сопоставлены со стандартными Значениями, после чего было отмечено, что значительная часть психических травм объекта, соответственно…

Мори почувствовал, что его внимание уплывает. Терапия была полезной, это знал каждый, но всякий раз она казалась ему немного скучной. Хотя, если бы не терапия, неизвестно, что могло случиться. Вдруг он тоже поджег бы свой дом и стал бы хохотать над роботом-пожарным, как тот бедняга Невилл из соседнего квартала, когда его старшая дочь развелась с мужем и вернулась в отчий дом вместе со свой потребительской квотой. У Мори ни разу не возникло соблазна сотворить что-нибудь этакое, противозаконное и безнравственное, например уничтожить или испортить вещь – хотя, нет, честно признался он себе, был однажды грешок, маленький совсем соблазн единственный за долгое время. Но ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Он был здоров, совершенно здоров.

Вздрогнув, он поднял глаза. На него изумленно смотрели доктора.

– Мистер Фрай, – повторил Файрлесс, – вы займете свое место?

– Конечно, – поспешно ответил Мори. – А где?

Зиммельвайс захохотал.

– Скажите на милость! Ничего, Мори, вы пропустили совсем немного. Мы сейчас прогоним одну важную сцену из вашей жизни, ну, одну из тех, о которых вы нам поведали в прошлый раз, помните? Вам четырнадцать лет, Рождество, ваша мать кое-что вам пообещала…

Мори проглотил комок в горле.

– Помню, – сказал он грустно. – Помню. Где мне встать?

– Лучше сюда, – сказал Файрлесс. – Вы – это вы, Каррадо – ваша мать, а я – ваш отец. Коллеги, которые не участвуют, прошу отойти назад. Отлично. А теперь, Мори, у нас здесь рождественское утро. Веселого Рождества, Мори!

– Веселого Рождества, – сказал Мори вполголоса, – Ах, папа, дорогой, где же мой – ах! – мой щенок, которого мне обещала мама?

– Щенок? – сердечно переспросил Файрлесс. – Мы с мамой приготовили для тебя кое-что получше. Ну-ка, посмотри, что это там, под елкой? Ба! Да это же робот! Да, Мори, твой собственный тридцативосьмипроцессорный робот, твой личный компаньон! Давай, Мори, не бойся, подойти к нему, поговори с ним. Его зовут Генри. Ну, давай, мальчик, иди!

Мори внезапно почувствовал неприятное пощипывание в носу.

– Но я… я вовсе не хотел робота, – проговорил он неуверенно.

– Конечно, ты хочешь робота, – настойчиво сказал Каррадо. – Ты всегда хотел робота. Ну же, детка, пойди поиграй со своим милым роботом.

– Я ненавижу роботов! – воскликнул Мори яростно. Он оглянулся на докторов, на серые стены и с вызовом добавил: – Вы слышите меня, вы все? Я их терпеть не могу!

Возникла секундная пауза, а затем начались вопросы.

Примерно через полчаса в комнату вошел робот-регистратор и объявил, что пора закругляться. За эти полчаса Мори бросало то в жар, то в холод, у него перехватывало дыхание от гнева, но все же он вспомнил то, что было забыто целых тринадцать лет назад.

Он ненавидел роботов.

Ничего удивительного не было в том, что в молодости Мори испытывал к роботам отнюдь не лучшие чувства. То был «роботовый бунт» – последний отчаянный протест плоти против железа, битва не на жизнь, а на смерть между человечеством и машинами – его собственным порождением… Битва, так никогда и не произошедшая. Маленький мальчик, ненавидевший роботов, становясь мужчиной, учился работать и жить с ними рука об руку.

Всегда и во все времена конкурент на работу, особенно новичок, ставился вне закона. Конкуренты вытеснялись волнами – ирландцы, негры, евреи, итальянцы; каждая волна загонялась в свое гетто, варилась там и кипела, пока не рождалось на свет поколение, готовое жить с соседями в мире.

Роботы национальности не имели; по крайней мере, с этой стороны их обвинить было не в чем. Схемы с обратной связью, начав с систем наведения ПВО, стали затем расползаться повсюду, обрастая тысячами приводов, рычагов, мощными источниками питания и прочими конструкторскими ухищрениями.

И наступил, наконец, момент, когда на выставке прозвякали первые роботы.

Но они не значили ничего, они лишь мостили дорогу. Сотни и сотни моделей отправились в утиль и на слом, прежде чем десятки других не начали работать всерьез, а потом их вдруг стало много – миллионы, несметные миллионы…

И по-прежнему никто не протестовал.

Потому что роботы приходили, неся с собою дары, и имя дарам было «ИЗОБИЛИЕ».

А со временем даже самые упорные недруги роботов поняли, что время бунтов безнадежно прошло. Изобилие оказалось отличным лекарством. Сперва вы принимаете его с охотой, затем оно слегка приедается, и вы хотите уменьшить дозу, и вот, наконец, вас уже тошнит, но – поздно. Яд проник в организм и отравил его – сразу и навсегда.

Наркоман, который нуждается в ежедневной порции белого порошка, вовсе не ненавидит его, так же, как он ненавидит торговца, который этот порошок продает. И если Мори-мальчишка мог возненавидеть робота, из-за которого он лишился щенка, то Мори-мужчина прекрасно понимал, что на самом деле роботы – его слуги и друзья.

Но в каждом мужчине живет мальчишка, и тот, маленький Мори, так и остался при своем мнении.

Обычно Мори с радостью предвкушал наступление своего единственного рабочего дня, когда он мог сделать что-то полезное, а не просто потреблять, потреблять, потреблять – до одурения. Вот и сегодня он вошел в испытательный зал КПБ (Компания развлечений Брэдмура) с отчетливым ощущением душевного подъема.

Но пока он менял уличную одежду на рабочий халат, в зал вошел Хауленд из отдела комплектации. Вид у него был многозначительный.

– Тебя хотел видеть Уэйнрайт, – прошептал он. – Иди лучше прямо сейчас.

Мори, нервно кивнув, согласился, что – да, так будет лучше.

Кабинет Уэйнрайта был размером с телефонную будку и гол, как антарктический лед. Каждый раз, когда Мори бывал здесь, он чуть не лопался от зависти. Подумать только! Пустой стол – ни часов-календаря, ни диктофонов, ни подставки для карандашей двенадцати цветов…

Он весь сжался и сел, дожидаясь, пока Уэйнрайт закончит телефонный разговор. Мысленно Мори перебирал возможные причины, по которым Уэйнрайт захотел поговорить с ним лично, а не по телефону, или вообще бросить пару фраз, проходя через чертежный зал. Пожалуй, ничего хорошего ждать не приходится, подумал он.

Уэйнрайт опустил трубку, и Мори выпрямился на стуле.

– Вы меня искали? – спросил он.

В современном пышнотелом круглолицем мире Уэйнрайт был аристократически худ. Главный управляющий отделом дизайна и развития КРБ, он обретался в высших сферах зажиточной части общества.

– Искал – это не то слово, – проскрежетал Уэйнрайт. – Черт возьми, Фрай, что вы себе думаете?

– Не понимаю, мистер У-уэйнрайт, – чуть запинаясь, проговорил Мори, вычеркивая из списка возможных причин этого вызова все мало-мальски привлекательные.

Уэйнрайт фыркнул.

– Я догадываюсь, что не понимаете. Но не потому, что вам не было сказано, а потому, что не хотите понять. Это разница. Вспомните, неделю назад я сделал вам выговор. За что?

– За мою потребительскую ведомость. Видите ли, мистер Уэйнрайт, я понимаю, что истратил маловато, но…

– Маловато! Ничего себе! Как вы думаете, что по этому поводу скажет Комиссия? Они получили претензию из Министерства потребления. Естественно, они переслали ее мне. И, естественно, я вызвал к себе вас. Вопрос в том, что вы намерены с этим делать. Боже милостивый! Вы только посмотрите на эти цифры! Одежда – пятьдесят один процент, продукты – шестьдесят семь процентов, развлечения и прием гостей – тридцать процентов! Вы хоть в чем-нибудь за этот месяц истратили свою норму?

Мори с удрученным видом уставился на листок бумаги.

– Видите ли, мистер Уэйнрайт, мы – я и моя жена – как раз вчера вечером обсуждали этот вопрос. Можете мне поверить, мы исправимся. Засучим рукава и… я думаю, все будет нормально, – закончил Мори не очень уверенно.

Уэйнрайт кивнул, и в его голосе появились нотки симпатии.

– Ваша жена. Дочь судьи Элона, не так ли? Хорошая семья. Я много раз встречался со старым Элоном. – Затем он резко добавил: – Ладно, Фрай, я вас предупредил. Меня не волнует, как вы выкрутитесь из этой истории, но я не потерплю, если Комиссия снова мне о ней напомнит, вы поняли?

– Да, сэр!

– Отлично. Вы закончили схему нового К-50?

Мори вспыхнул.

– Почти, сэр! Сегодня я дописываю на ленту первую секцию. Я очень доволен, мистер Уэйнрайт, честно, очень доволен. У меня получилось больше восемнадцати тысяч подвижных элементов, и это без…

– Ладно, ладно, – Уэйнрайт опустил глаза на свой пустынный стол. Возвращайтесь к работе. И исправляйте все остальное. Вы это можете, Фрай. Потребление – долг каждого из нас. Имейте это в виду.

Хауленд встретил Мори в испытательном зале.

– Плохи дела? – сочувственно осведомился он. Мори хмыкнул. Кого-кого, а Хауленда это не касалось.

Он уселся за пульт управления; Хауленд остался стоять за его спиной. Мори изучил матрицу параметров, сверяя их со схемой, затем включил установку и принялся прогонять ленту с тестами. Хауленд хранил молчание. Тесты шли безупречно, без единого сбоя, и Мори позволил себе отойти от пульта и с удовольствием зажечь сигарету. Теперь оставалось только нажать кнопку.

– Давай, жми, – сказал Хауленд. – Ужасно хочется посмотреть.

Мори усмехнулся, затем аккуратным движением вдавил кнопку «ПУСК». На пульте пробежали огоньки, запикал крошечный метроном – и это было все. Мори знал – на другом конце четвертьмильного ангара несколько роботов собирают модель К-50 – новый игровой автомат фирмы КРБ. Но с того места, где находились они, видеть это было нельзя. Мори взглянул на часы и записал в журнал время запуска конвейера. Хауленд быстро перепроверил его программу.

– Все в порядке, – торжественно провозгласил он наконец и с силой хлопнул Мори по спине. – Зови на праздник! Как-никак, твоя первая работа, верно?

– Да, моя первая самостоятельная…

Хауленд уже выуживал из своего стола бутылку, которую держал специально для таких случаев.

– За Мори Фрая! – с чувством воскликнул он. – Нашего великолепного разработчика! Поднимем бокалы за отличного парня!

Мори выпил. Обычно он добросовестно уничтожал минимальную годичную норму выпивки, так что лишняя рюмка погоды не делала. Все хорошо в меру, подумал Мори и почувствовал, как во рту, в горле, в груди разливается тепло, а приятный жидкий огонь начинает тлеть где-то в самой глубине. И когда Хауленд, продолжая расхваливать К-50, предложил выпить еще, Мори – к своему удивлению – не возразил.

Хауленд осушил рюмку.

– Может, ты удивляешься, почему я так тобой доволен, Мори Фрай? – Спросил он ясным голосом. – Так я могу тебе сказать.

Мори ухмыльнулся.

– Ну, скажи.

Хауленд кивнул.

– Вот я и говорю. Потому, Мори Фрай, что я доволен всем на свете. Вчера вечером от меня ушла жена.

Мори был шокирован, как только недавний жених может быть шокирован новостью о крушении семьи.

– Быть не может! В самом деле?

– Да, она покинула мою постель, мой дом, пятерых роботов, и я счастлив видеть, что ее больше нет. – Он налил еще по рюмке. – Женщины… Невозможно жить с ними и невозможно жить без них. Сперва вы вздыхаете, страдаете, добиваетесь, а потом… Ты любишь стихи? – спросил он неожиданно.

– Некоторые, – ответил Мори осторожно.

– «Доколе, о любовь моя, я буду биться головой о стену между нашими садами, моим из дивных лилий и твоим из роз…» Нравится? Я написал это Джоселин – моей жене, тогда невесте, – когда мы только познакомились.

– По-моему, здорово, – сказал Мори.

– А она со мной два дня не разговаривала. – Хауленд опрокинул рюмку в рот. – Эта девушка была сплошной характер. Я охотился за ней, как тигр. А потом я ее поймал. Дерьмо!

Мори сделал глоток.

– Что значит «дерьмо»?

– Дерьмо, – Хауленд ткнул в Мори пальцем. – Дерьмо значит дерьмо. Мы поженились, и я взял ее в свой дом – дерьмо! – а вышел один обман… Дерьмо, я же говорю! После рождения ребенка случились у меня кое-какие передряги с Министерством потребления, так, ерунда, ничего особенного, но кончилось все дракой, дерьмовой дракой… С самого начала все шло к драке, понимаешь? Она сперва слегка придралась, и я, конечно, ей ответил, а потом – удар! – и мы готовы. Бюджет, бюджет, бюджет! Я, наверное, сдохну, если еще хоть раз услышу слово «бюджет». Мори, ты женатый человек, знаешь, на что это похоже, скажи мне правду. Скажи, у тебя встали бы волосы дыбом, если бы ты поймал свою жену на жульничестве с бюджетом?

– Жульничестве с бюджетом? – поразился Мори. – Каким образом?

– Ха, способов куча. Например, твои сношенные рубашки жена вдруг берет и вписывает в свою квоту. И ты остаешься с носом и с полной квотой на рубашки. Ну, ты понимаешь…

– Проклятье! – воскликнул Мори. – Я об этом и не думал! Но Шерри никогда так не сделает.

Несколько секунд Хауленд тупо на него смотрел.

– Ну конечно, нет, – проговорил он наконец. – Давай-ка лучше еще по чуть-чуть.

Поморщившись, Мори протянул рюмку. Шерри не из тех, кто жульничает, подумал он. Конечно, не из тех. Красивая, любящая девушка из хорошей семьи, ей такое и в голову не придет.

Хауленд говорил чуть нараспев:

– Нет больше бюджета. Нет больше драк. Нет больше «папа никогда так со мной не обращался». Нет больше придирок. Нет больше дополнительной квоты семейного потребления, ха-ха… Нет больше… Мори, что ты скажешь, если мы смоемся отсюда и немного выпьем? Я знаю одно местечко, где…

– Извини, – сказал Мори. – Мне нужно еще поработать.

Хауленд захохотал и протянул вперед руку с часами. Пока Мори над ними склонялся, чтобы разглядеть, часы пропикали час. Офис закрывался через несколько минут.

– О! – сказал Мори. – А я и не представлял, что уже… Но все равно, Хауленд, спасибо, я не могу. Жена будет волноваться. Прости.

– Конечно, будет волноваться, – хихикнул Хауленд. – Вдруг ей придется съесть вечером ужин на двоих…

– Хауленд! – веско сказал Мори.

– О, пардон, пардон! – Хауленд замахал руками. – Я ничего не имею против твоей жены. Просто, мне кажется, что Джоселин отшибла у меня охоту ко всем женщинам подряд. Знаешь, как это местечко называется? «У Дяди Пиготи в погребке, в Старом городе». Туда странные личности заходят, ты понимаешь, Мори, пару раз за последнюю неделю они устраивали… Я не хожу туда каждый день, как некоторые, но по случаю всегда рад, честное слово…

Мори твердо прервал его.

– Спасибо за приглашение, дружище. Мне нужно домой. Жена ждет. Желаю от души повеселиться. Увидимся.

Он, пошатываясь, побрел прочь, у двери повернулся, чтобы отвесить вежливый поклон и, поворачиваясь обратно, с треском врезался лбом в дверной косяк. Удар, однако, был едва ощутим сквозь приятное оцепенение, охватившее все тело, и он с трудом воспринимал Генри, который хлопоча вокруг, без умолку трещал, рассказывая анекдоты, а потом Генри вдруг застыл, и Мори заметил, наконец, что по одной стороне его лица стекает струйка крови. С достоинством он вытер ее рукавом.

– Это, черт подери, настоящая рана, – проговорил Мори с гордостью. Крову Генри, кровь! Но уж тебе-то, робот, пугаться нечего. Спрячь свою жестяную рожу. Я хочу думать. Понял?

И он проспал в машине всю дорогу домой.

Это было не просто похмелье, это было во много раз хуже.

Казалось бы, ничего сверхъестественного – вы немного выпили, потом немного поспали; после этого полагается проснуться и с новыми силами браться за дело. Но нет ничего хуже, чем перепить, а потом недоспать. В голове стучит, во рту словно нагадил медведь и вообще кренит, как при шторме.

Есть только одно лекарство.

– Сделай-ка коктейль, дорогая, – хрипло проговорил Мори.

И Шерри с удовольствием разделила с ним предобеденный коктейль. Шерри, нежно подумал Мори, как она прекрасна, прекрасна, прекрасна…

Он вдруг заметил, что качает головой в такт мыслям, и это движение заставило его вздрогнуть. Шерри тут же подлетела сбоку и нежно притронулась к его виску.

– Очень больно, дорогой? – спросила она сочувственно. – Наверное, ты где-то налетел на дверь?

Мори посмотрел на нее пристальным взглядом, но ничего, кроме обожания, на ее открытом лице не прочел.

– Да, слегка. Ерунда, – постарался он ответить как можно более бодро.

Робот-дворецкий подал стаканы и удалился. Шерри подняла свой стакан, Мори взял свой… и тут до него донесся запах содержимого. Пальцы чуть было не разжались сами собой. Усилием воли он заставил себя сделать глоток.

Как ни странно, это оказалось приятно, и коктейль, попав в желудок, не попросился обратно, и удивительный феномен разлившегося тепла начал свой второй круг… Мори допил залпом, махнул роботу, чтобы тот наполнил стакан снова, и попробовал улыбнуться. Лицо почему-то не слушалось.

Следующий глоток исправил положение. Мори почувствовал, как на него нисходит счастье и покой, но не только выпивка была тому причиной. В прекрасном расположении духа он и Шерри сели за обеденный стол; они жизнерадостно болтали друг с другом и с Генри, и Мори даже несколько раз сентиментально посочувствовал бедному Хауленду, у которого не сложилась семейная жизнь, потому что на самом деле семейная жизнь – это просто уют, тепло, покой и доверие…

Вздрогнув, он переспросил:

– Что?

– Это самый умный план, который я слышала, – повторила Шерри. – Он был такой смешной, этот коротышка, и какой-то нервный, ты понимаешь, милый? Он все время озирался на дверь, как будто ждал, что кто-нибудь придет. Вот глупость, верно? Зачем его друзьям следить за ним в нашем доме?

– Шерри, пожалуйста, – настойчиво сказал Мори. – Повтори, что ты говорила о потребительских талонах?

– Ну-у, дорогой! – протянула Шерри. – Это было утром, сразу, как ты ушел. Явился этот смешной коротышка и даже не сказал, как его зовут. Я с ним поговорила, я подумала, что это наш сосед, а с соседями никогда нельзя быть грубой, ты же сам говорил, дорогой, помнишь…

– Потребительские талоны! – взмолился Мори. – Я не ослышался? Ты сказала, что он предлагал фальшивые талоны? Да?

– Ну, в общем-то, да, – неуверенно проговорила Шерри. – Они действительно в некотором смысле фальшивые, ну, не совсем такие, как обычные, тот коротышка так и сказал. Но зато четыре за один, дорогой. Четыре его талона за один наш, представляешь, как выгодно?! Так что я взяла нашу книжку и оторвала парочку недельных талонов…

– Сколько?! – прорычал Мори.

Шерри заморгала.

– Примерно… около двухнедельной квоты, – сказала она тихонько. Что-нибудь не так, милый?

Мори ошеломленно закрыл глаза.

– Двухнедельная квота, – повторил он. – Четыре за один. Да будет тебе известно, ты продешевила.

– А откуда я могла знать? – запричитала Шерри. – Когда я жила дома, мне ничего подобного не предлагали! Я не знала, что такое трущобы, не знала, что такое обжорные бунты, не знала, что такое эти ужасные роботы и отвратительные, грязные, маленькие человечки, которые нагло лезут в твой дом!

Мори вяло посмотрел на нее. Шерри снова плакала, но на этот раз ее слезы не производили никакого впечатления на грубую броню, которой неожиданно обросло его сердце. Робот Генри издал звук, который, будь он человеком, означал бы предупредительный кашель, но Мори приморозил его взглядом побелевших глаз.

Угрюмым монотонным голосом, едва слышным сквозь рыдания Шерри, Мори проговорил:

– Ладно, я тебе объясню, что ты наделала. Пусть даже эти несчастные талоны – обычная подделка, а не провокация. Лучшее, что можно с ними сделать – выбросить, пока нас с ними не поймали. Но что получилось? А получилось, что ты осталась на руках с двухмесячной нормой по фальшивым талонам. Может, ты еще не до конца уяснила, что пайковые книги – не просто украшение, так вот, я тебе говорю, – это не просто украшение. Каждый месяц их положено сдавать на проверку, чтобы доказать, что мы истратили свою месячную Потребительскую квоту. Каждая книга, как минимум, просматривается инспектором, а выборочно их проверяют ультрафиолетом, инфракрасными и рентгеновскими лучами, радиоизотопами, хроматографами, кислотами и щелочами и кучей других проклятых способов, которые изобрело проклятое человечество!!! – Его голос поднимался крещендо. – Если нам повезет и мы проскочим с одним таким талоном… Да мы просто не осмелимся – слышишь Мы просто не осмелимся! – использовать больше одного-двух таких талонов на дюжину настоящих! И это значит, Шерри, что ты купила не двухмесячный запас, а, в лучшем случае, двухлетний. Но поскольку – ты, конечно, этого никогда не замечала, – срок действия талонов ограничен, мы сможем использовать не больше половины этих бумажек! – Временами Мори казалось, что сейчас он вытащит из-под себя стул и обрушит Шерри на голову. – Более того, – продолжал он, – те талоны, которые ты отдала этому ублюдку, нужны были мне прямо сегодня, прямо сейчас, потому что, так уж получилось, и мне дали это понять, нам две недели придется жить на двойной норме. Как это ни печально. Но даже не это самое главное. О самом главном ты и не подумала. Иметь фальшивые талоны противозаконно. Да, Шерри. Я бедный, Шерри; я живу в трущобе и знаю это. Мне еще предстоит долгий путь, прежде чем я достигну такого богатства и уважения, каких достиг твой отец, о котором я уже начинаю уставать слышать. Но я могу сказать тебе со всей определенностью – по крайней мере до сих пор я был честен. Всегда.

Слезы у Шерри остановились, и к тому времени, когда Мори замолчал, она сидела с бледным лицом и сухими глазами. Мори иссяк, но раздражение его не покинуло. Некоторое время он мрачно смотрел на жену, потом встал, развернулся и выбежал из дома, хлопнув дверью.

«Семейная жизнь! – подумал он на ходу. – Тьфу!»

Он шел почти час, не разбирая дороги.

И вдруг почувствовал… Не может быть, сказал себе Мори, наверное, это от похмелья. Хотя… И он признался себе, наконец, что да, похоже, он испытывает сейчас то самое чувство, которого не испытывал больше десятка лет. Он был голоден, просто голоден.

Мори оглянулся вокруг. Он находился в миле от дома, в Старом городе, где жила, в основном, беднота. Отвратительные трущобы, Мори таких еще не видел – китайские пагоды, часовни в стиле рококо вокруг Версальского дворца… На каждом фасаде налипали пышные украшения; не было ни одного здания, которое не блестело бы и не сияло.

Через улицу он заметил ослепительно изукрашенное заведение, в котором можно было поесть. «Проворная пчелка бюджета Билли» – так оно называлось. Уворачиваясь от сплошного потока машин, Мори пересек улицу. Вблизи заведение оказалось жалкой пародией на ресторан, но Мори чувствовал, что сейчас ему все равно. Он нашел место под пальмой в кадке – подальше от журчащих фонтанов и струнного ансамбля из роботов, устроился поудобнее и потребовал ужин, даже не поинтересовавшись ценами. И только, когда официант, приняв заказ, незаметно исчез, он вдруг вспомнил, что его потребительская книжка осталась дома. На душе стало еще противнее. Мори вздохнул. Отменить заказ? Нет, уже поздно. Ну и черт с ним! Подумаешь, еще один ужин сверх нормы. Делов-то!

Поев, он почувствовал себя лучше. Покончив с profiterole au chocolat и оставив на тарелке примерно треть, что, в принципе, дозволялось, он заполнил чек, и, когда робот-кассир протянул клешню за его потребительской книжкой, Мори испытал момент торжества.

– Нету! – сказал он громко. – Нету книжки.

У роботов не было подходящего устройства, чтобы выразить удивление, но он попытался. Человек, сидевший позади Мори, подавился и пробормотал что-то о «трущобниках». Мори счел это за комплимент и покинул «Проворную пчелку» в почти хорошем настроении.

Настолько хорошем, чтобы идти домой к Шерри? Секунду Мори думал об этом всерьез. Но он не собирался признаваться, что был неправ, да и Шерри тоже не готова, конечно, к тому, чтобы признать свою глупость. Да и вообще она уже спит, хмуро сказал себе Мори. Такова уж Шерри: ничто не могло лишить ее сна. Она даже не использовала свою квоту на снотворное, хотя Мори не раз ей об этом говорил. Конечно, напомнил он себе, он был не так уж и вежлив с ней, как положено молодожену. Но ведь и она, похоже, даже не поняла, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Ладно, сказал себе Мори, когда-нибудь это все равно кончится!

Мужественный человек Мори Фрай, собственноручно надевший на себя богато изукрашенный хомут, решительно вышагивал по улицам Старого города.

– Эй, Джо, хочешь провести время?

Мори поймал вопросительный взгляд.

– Опять ты?! – прорычал он.

Коротышка уставился на него с неподдельным удивлением. Затем слабый отблеск узнавания промелькнул в его глазах.

– Ага, – проговорил он. – Сегодня утром, да? – И он сочувственно закудахтал: – Как жаль, что ты не стал заключать со мной сделку, ах, как жаль! Но ничего, твоя жена оказалась сообразительнее. Конечно, ты меня малость расстроил, Джек, так что пришлось соответственно повысить цену…

– Ты, подлец, ты обманул мою бедную, доверчивую жену! Мы вместе пойдем сейчас в ближайший полицейский участок, и ты все расскажешь им, понял?

Коротышка поджал губы.

– Мы… чего?

Мори энергично тряхнул головой.

– Ах ты, ублюдок! Я тебе скажу… – он замолк на полуслове, потому что на плечо ему легла огромная ручища.

Хозяин оказался ей под стать, и странно было слышать от такого громилы вежливые, спокойные слова:

– Этот джентльмен беспокоит тебя, Сэм?

– Не очень, – ответил коротышка. – Но, по-моему, он чего-то хочет, так что не уходи.

Мори высвободил плечо.

– Не думайте, что сумеете меня запугать! Я немедленно иду в полицию!

Сэм недоверчиво покачал головой.

– Ты думаешь, закон будет на твоей стороне?

– А как же иначе!

– Что скажешь, Уолтер? – Сэм печально вздохнул. – Бедная женщина… Такая красивая леди.

– Что это ты болтаешь? – потребовал Мори; коротышка задел его больное место.

– Я болтаю о твоей жене, – объяснил Сэм. – Сам я, конечно, не женат. Но сдается мне, что если бы я был женат и моя жена вляпалась бы в какую-нибудь историю, то я не стал бы звать полицию. Нет, сэр, я бы постарался выкрутиться сам. Почему бы тебе просто с ней не поговорить? Заставить ее понять ошибку…

– Погоди минуту, – прервал его Мори. – Ты хочешь сказать, что впутал в это дело мою жену?

Коротышка расстроенно развел руки.

– Это не я ее впутал, приятель, – сказал он. – Это она сама впуталась. Преступление ведь совершают двое, верно? Ладно, я продаю, не отрицаю. Но как бы я мог продавать, если бы никто не покупал, а?

Мори угрюмо уставился на него, потом посмотрел на верзилу Уолтера. С тех пор, как он увидел Уолтера впервые, тот никак не уменьшился. Мори задумался. Драка отпадала, полиция отпадала, оставался не самый почетный путь – воспользоваться удобным моментом и удрать от коротышки снова.

– Ну вот, – сказал Сэм, – рад видеть, что ты кое-что понял. Давай теперь вернемся к моему первому вопросу, Мак. Так как, хочешь неплохо провести время? Мне кажется, ты ловкий парень, мне кажется, тебя бы заинтересовало одно местечко, тут, рядышком, в конце квартала, а?

– Так ты еще и местный зазывала, – горько сказал Мори. – Да уж, ты настоящий талант.

– Спасибо, – кивнул Сэм. – По моему опыту, талонный бизнес затухает к вечеру. Люди лучше соображают в светлое время суток. Но я, можешь мне поверить, и в темное время в грязь лицом не ударю. Взять хотя бы то место, про которое я толкую, оно называется «У дядюшки Пиготи», совершенно необычное местечко, сказал бы я. А ты что скажешь, Уолтер?

– Согласен с тобой на все сто, – пророкотал Уолтер.

Но Мори уже думал о другом.

– «У дядюшки Пиготи», говоришь? – спросил он.

– Ну да, – ответил Сэм.

Мори помолчал, переваривая идею. Уж не об этом ли кабаке говорил сегодня днем Хауленд? И если так, то это может быть интересно.

Пока он обдумывал эту идею, Сэм и Уолтер обняли его с двух сторон, и Мори вдруг обнаружил, что куда-то идет.

– Тебе понравится, – успокаивающе пообещал Сэм. – Ты на меня больше не злишься за утро? Конечно, нет. Ладно, вот взглянешь разок на Пиготи, и все твои проблемы улетучатся. Пиготи – это кое-что особенное. Клянусь, хоть они и платят мне за то, что я кого-нибудь привожу, но я б не водил, если бы не верил.

– Эй, Джек, потанцуем?! – сквозь шум бара прокричала какая-то девица. Она отступила назад, подняла колышущиеся юбки на высоту лодыжек и исполнила ловкий найнстеп.

– Меня зовут Мори! – завопил Мори в ответ. – И танцевать я не хочу!

Девица пожала плечами, хмуро и многозначительно посмотрела исподлобья на Сэма и протанцевала прочь.

Сэм сделал знак бармену.

– Первый круг для нас, – объяснил он Мори. – Это чтобы потом не суетиться. Будешь пить, пока пьется. Ну, нравится это местечко? – Мори заколебался, но Сэм и не ждал ответа. – Отличное местечко! – прокричал он и опрокинул в глотку стакан, который поставил перед ним робот-бармен. – Ну ладно, обвыкай тут!

И он куда-то исчез вместе с громилой Уолтером. Мори неуверенно осмотрелся. Пожалуй, раз уж он сюда попал, надо бы выпить. Он сделал заказ.

Погребок дядюшки Пиготи оказался третьеразрядной забегаловкой с претензией на деревенский клуб для высшего света. Бар, например, был отделан якобы деревянными рейками, прибитыми гвоздями, но, приглядевшись, Мори обнаружил в отделке расслоение, типичное для пластика. То, что для неискушенного посетителя должно было изображать холщовые портьеры, на самом деле было тщательно обработанной тканой синтетикой. Фальшь, повсюду фальшь, подумал Мори.

На возвышении продолжалось какое-то представление, но, казалось, никто на него не обращал внимания. Мори напряг слух, стараясь уловить слова конферансье, и поморщился, шутки у того были плоские, как гладильная доска. А еще на сцене маялся унылый кордебалет красавиц в длинных панталонах с оборками и прозрачным верхом; Мори подумал, что девица, которая порывалась с ним станцевать пару минут назад, тоже наверняка там.

Рядом с ним какой-то мужчина с чувством читал стихи женщине средних лет:

– Эй, да это же Мори! – воскликнул вдруг мужчина. – Что ты здесь делаешь?

Он повернулся, и Мори узнал его.

– Привет, Хауленд, – отозвался он. – Так, знаешь, случайно оказался свободный вечер, я и подумал…

Хауленд захихикал.

– Ладно, ладно, догадываюсь, что у твоей жены предрассудков поменьше, чем было у моей. Давай выпьем! Робот!

– У меня есть, спасибо, – сказал Мори.

Женщина, бросив на него тигриный взгляд, потеребила Хауленда по руке.

– Не останавливайся, Эверет! Это же одна из самых прекрасных твоих вещей!

– Да, Мори, верно, послушай мою поэму. Между прочим, я хочу представить тебя очаровательной, юной и талантливой леди Тэнквилл Байглоу. Мори работает со мной в одном офисе, Тэн.

– Понятно, – сказала Тэнквилл Байглоу холодно, и Мори поспешно отдернул руку, которую начал было протягивать.

Разговор не клеился; Хауленд, пораженный холодностью Тэнквилл, растерялся, и тут Мори показалось, что в голову ему пришла хорошая идея. Поймав взгляд робота-бармена, он заказал на всех троих выпивку и учтиво попросил записать ее на потребительскую книжку Хауленда. Пока робот готовил напитки, Мори успел подумать, что идея так и не сработала, но вдруг Тэнквилл Байглоу стала оттаивать.

– По-моему, вы из тех людей, которые умеют думать, Мори, – сказала она. – Мне нравятся такие люди, с ними приятно разговаривать. А то я совсем потеряла всякое терпение с этими тупицами, которые днем работают до упаду, а вечером едят и едят, потребляют и потребляют, как сумасшедшие, и откуда они только берутся такие? Правильно, я вижу, вы все понимаете. Каждый псих, едва родившись, уже несется потреблять, и потребляет, пока его – хрясь! – не похоронят. И кто в этом виноват, если не роботы?

По поверхности расслабленного умиротворения пробежала рябь беспокойства:

– Тэн, – проворчал Хауленд, – может, Мори не интересуется политикой.

Политика, подумал Мори, ладно, пусть будет политика. У него кружилась голова. Слушая эту женщину, он чувствовал себя словно шарик в игральном автомате, который он испытывал сегодня утром. И еще неизвестно, сколько углов, столбов и поворотов ждут его впереди.

Он сказал почти искренне:

– Нет, пожалуйста, продолжайте, миссис Байглоу. Мне очень интересно.

Она улыбнулась, но затем вдруг нахмурилась. Мори напрягся, но почти сразу сообразил, что вовсе не он причина этой метаморфозы.

– Роботы! – громко прошипела Тэнквилл. – Вы думаете, это они работают на нас?! Ха! Это мы их слуги, это мы работаем на них – каждую секунду каждого дня нашей жалкой жизни! Люди – рабы! Мори! Хотите присоединиться к нам и стать свободным?

Мори прикрылся бокалом и сделал свободной рукой выразительный жест. При желании его можно было расшифровать двояко, но женщину это, кажется, удовлетворило. Она заговорила обвиняющим тоном:

– Знаете ли вы, что больше трех четвертей населения в этой стране за последние пять с половиной лет получили нервные расстройства? Что больше половины находятся на постоянном учете у психиатров по поводу психозов? И это не считая неврозов, которые есть и у моего мужа, и у Хауленда, да и у вас, уверяю. Можете мне поверить, у меня они тоже есть. Так вы знаете это? Знаете, что минимум сорок процентов населения подвержены маниакальной депрессии, тридцать один – шизофрении, что у тридцати восьми процентов психические расстройства имеют комбинированный характер, а у двадцати четырех…

– Остановись на минутку, Тэн, – прервал ее Хауленд. – Слишком ты сыплешь процентами. Начни снова.

– Ах, да провались все оно к дьяволу, – грустно сказала женщина. Был бы тут мой муж, он гораздо лучше меня это излагает… – Она залпом выпила половину стакана. – Пока вы еще не совсем окосели, – неприятным тоном обратилась она к Мори, – как насчет еще одного круга, на сей раз в счет моей потребительской книжки?

Мори согласно кивнул. В его ситуации это было проще всего. Выпив, он сделал еще один заказ – снова на книжку Хауленда.

Насколько он мог судить, Тэнквилл Байглоу, ее муж и, вполне возможно, Хауленд принадлежали к некоей антироботной группе. Мори слышал о таких; они имели полулегальный статус, не одобрялись, но и не запрещались. Но сам он никогда прежде с ними не сталкивался. Вспомнив вдруг ненависть, которую он так мучительно переживал на сеансе психодрамы, Мори озабоченно подумал, что, быть может, он тоже принадлежит к таким людям – по духу. Другое дело, что, насколько он помнил, ни в какой организации он не состоял.

Наконец, Тэнквилл надоело объяснять про проценты, и она отправилась искать своего мужа, а Мори и Хауленд, заказав по новой порции виски, затеяли обычную перебранку двух пьяниц о том, кто заказывает следующий круг. Каждый пытался предложить свою книжку, но потом Мори, в очередной раз, вспомнил, что своей книжки у него при себе нет, и подумал, что Хауленд наверняка получит кредит по спиртному, если учесть, сколько Мори выпил сегодня по его квоте.

Потом вернулась Тэнквилл Байглоу, и с нею был тот самый великан, с которым Мори уже встречался в компании Сэма-фальшивомонетчика и предводителя всех прохвостов в Старом городе.

– Ха, тесен мир, верно!? – прогудел Уолтер Байглоу, в меру сжимая руку Мори в своей лапище. – Да, сэр, моя жена сказала мне, что вы интересуетесь философскими основами нашего движения. Я с удовольствием обсудил бы их с вами. Для начала, сэр, ответьте, размышляли ли вы когда-нибудь над принципом Двойственности?

– Как? – переспросил Мори.

– Ничего страшного, – сказал Байглоу учтиво. Он прочистил горло и продекламировал:

– Это только первый станс, – он пожал плечами. – Правда, может быть, вы их знаете?

– Нет, – сказал Мори.

– Тогда – второй станс, – решительно объявил Байглоу.

Воцарилась выжидательная пауза.

– М-да, – сказал Мори.

– Ах, правда, как здорово это все объясняет? – требовательно спросила Тэнквилл. – О, если б только другие могли видеть это так же ясно, как я! Опасность в роботах и спасение в роботах! Голод и пресыщение! Везде Двойственность, везде!

Байглоу похлопал Мори по плечу.

– Следующий станс объяснит еще лучше, – сказал он. – Это потому, что он глубже, понимаете? Между прочим, там больше Хауленда, чем меня. Он помогал мне с поэзией. – Мори бросил взгляд, но Хауленд прочно смотрел в сторону. – Третий станс, – объявил Байглоу. – Слушайте внимательно, он длинный.

– Хауленд, – прервал он себя, – дружище, я верно передаю ритм? А то я всегда на этом месте спотыкаюсь. Ну ладно, поехали дальше…

– О, дорогой! – вскричала Тэнквилл Байглоу. – Это великолепно!

Раздался всплеск аплодисментов, и Мори вдруг осознал, что почти половина посетителей бара, оставив шумное веселье, слушали стихи. Судя по всему, Байглоу был здесь фигурой значительной и хорошо известной.

– Никогда не слышал ничего подобного, – едва слышно проговорил Мори. Он нерешительно повернулся к Хауленду, и тот моментально откликнулся:

– Выпиты Немедленно! Что нам всем сейчас нужно, так это выпить!

И они выпили, отнеся счет на книжку Байглоу.

Отозвав Хауленда в сторонку, Мори спросил:

– Слушай, может ты меня просветишь? Что это за придурки?

Хауленд, казалось, обиделся.

– Никакие они не придурки.

– Но что это за стихи? Что это за Двойственность? Что она вообще означает?

Хауленд пожал плечами.

– Могу тебе сказать, Мори, что если она что-то значит для них, то она что-то значит вообще. Эти люди философы, Мори. Они смотрят в корень, в глубь вещей. И ты представить себе не можешь, как я горжусь тем, что принадлежу к их кругу.

И они выпили снова. Разумеется, на книжку Хауленда.

Мори вежливо вернул Уолтера Байглоу с небес на землю.

– Послушайте, давайте оставим на минуту эту вашу Двойственность. Что там насчет роботов?

Байглоу взглянул на него округлившимися глазами.

– Неужели вы не поняли стихи?

– Да нет, понял. Только вы растолкуйте мне простыми словами, чтобы я потом мог жене пересказать.

Байглоу просиял.

– Так что же обычная дихотомия, – объяснил он. – Ну, как будто маленький мальчик соорудил соляную мельницу, а она стала молоть и молоть и молоть… Ему нужна была соль, но не столько. Уайтхед[5] это ясно показал…

Они выпили еще – на книжку Байглоу. Наклонившись к Тэнквилл Байглоу, Мори сказал заплетающимся языком:

– Послушайте, вы, миссис Уолтер Тэнквилл Байглоу Крепкая Рука, послушайте меня…

Тэнквилл осклабилась.

– С каштановыми волосами, – добавила она кокетливо.

Мори тряхнул головой.

– Неважно это, какие волосы, – отрезал он. – Неважно, все это, стихи всякие… Скажите мне просто и ясно, как можно проще, что плохо в сегодняшнем мире?

– Мало каштановых волос, – быстро ответила она.

– К черту волосы!

– Ладно, скажу, – согласилась Тэнквилл. – Слишком много роботов. Слишком много роботов делают слишком много вещей.

– Ха! Так надо выкинуть их! – торжествующе воскликнул Мори. – Надо просто от них избавиться!

– Нет! Нет! Ни за что! Нам нечего станет есть. Все механизировано. От роботов нельзя избавиться, нельзя замедлить производство. Замедление – это смерть, остановка – мгновенная смерть. Принцип двойственности – вот та концепция, которая все объясняет…

– Что же нам делать? – спросил Мори отчаянно.

– Что делать? Я скажу вам, что нам нужно делать, если вы хотите, чтобы я вам сказала… Я могу вам сказать. Запросто.

– Тогда скажите.

– Что нам нужно делать… – Тэнквилл изящно икнула. – Нам нужно взять еще выпить.

Они выпили еще. Разумеется, он галантно отказался платить, а она весьма негалантно – заспорила с барменом насчет причитающихся ей потребительских талонов.

Мори держался долго. Во всяком случае, он честно пытался. И не его вина, что зеленый змий в конце концов его одолел. Он заплатил за все сполна.

Сознание померкло раньше, чем перестали шевелиться руки и ноги. То был настоящий провал в памяти, но, несмотря на провал в памяти, он все же ухитрился запомнить целый калейдоскоп мест, где успел побывать, и людей, которых успел повидать. В этом калейдоскопе был Хауленд, позорно напившийся в хлам, правда Мори вспомнил, как он смотрит на Хауленда почему-то снизу вверх – наверное, с пола… Еще в калейдоскопе мелькали двое Байглоу. И Шерри – его жена – заботливая и непонятно почему веселая. И еще там был Генри – совершенно лишнее дополнение.

Чтобы восстановить ход событий, Мори напряг все свои похмельные силы. Это было очень трудно – восстановить ход событий – и в то же время очень важно. Почему это важно, Мори никак не мог вспомнить, и наконец оставил тщетные попытки, удовлетворившись тем, что знает теперь про двойственность роботов, а незаурядная женщина Тэнквилл Байглоу на самом деле ему не приснилась.

Каким образом он проснулся утром в своей постели, Мори вспомнить не мог. Память была пуста. И только после долгих трудов всплыл момент, когда они с Хаулендом после двенадцатого стакана, обняв друг друга за плечи, сочинили новый станс о Двойственности и на мотив старого марша орали его сквозь шум и галдеж бара.

Пожалуй, в тот момент он действительно все понимал…

Но если алкоголь открыл Мори глаза на существование Двойственности, то, быть может, именно алкоголь ему и нужен?..

Ладно, назовем это дихотомией, если это слово больше подходит. Вид борьбы, состязание двух неутомимых бегунов на бесконечной дистанции. Например, холодильник в доме. Вот он стоит, и воздух кипит вокруг него, то нагреваясь, то охлаждаясь, и так без конца. Назовем тепло – Янь, назовем холод – Инь. Янь настигает Инь. Затем Инь уступает Янь. Затем Янь уступает Инь. Затем…

Назовем их иначе. Пусть Инь будет рот, рука будет Янь.

Если рука отдыхает, рот голодает, но, если остановился рот, рука просто умрет.

Но и Инь не может вечно тащиться сзади.

А теперь назовем робота – Янь.

И вспомним, что трубы имеют по два конца.

Как всякий человек, который напивается чрезвычайно редко, можно сказать раз в жизни, Мори попробовал переключиться и поскорее забыть об этом, но с ужасом понял, что это сделать ему не дадут.

Шерри была странно возбуждена.

– Ты был таким веселым… – хихикнула она. – И таким романтичным…

Он допил кофе. Руки у него дрожали.

В офисе все хохотали в голос и хлопали его по спине.

– Хауленд нам рассказал, что в последнее время ты живешь на широкую ногу, парень!

– Эй, послушайте! Вы слышали, какой номер отмочил Мори Фрай? В первый раз в жизни, наверное, решил покутить ночь, так умудрился забыть дома потребительскую книжку!

И все думали, что это была замечательная шутка.

Но скоро все наладилось. Правда, Шерри не исправилась – она по-прежнему ненавидела выходить куда-нибудь по вечерам, и Мори не замечал, чтобы она стала есть больше, чем раньше; но однажды вечером, разбирая счета, он обнаружил, что они очень даже неплохо справляются со своей потребительской квотой. По некоторым пунктам они потратили всю месячную норму и даже залезли вперед!

Не нужны даже фальшивые талоны. Мори потихоньку их собрал и, улучив удобный момент, тайком от Шерри сжег. Поначалу, едва лишь обнаружив перерасход потребительской квоты, он хотел бежать к Шерри и поздравить ее – еще бы, такой успех! Но осторожность взяла верх. Эта тема была для Шерри больной. И Мори сдался, подавил в себе желание поделиться радостью. Пусть все остается как есть.

И добродетель его бича вознаграждена.

Его вызвал Уэйнрайт. Начальство улыбалось.

– Ну, Мори, для вас добрые вести! Мы оценили вашу работу, и теперь у нас появилась возможность показать это более осязаемым образом, чем просто комплиментом. Я не хотел ничего говорить раньше времени, но теперь могу сказать – ваш статус пересмотрен квалификационной комиссией Министерства потребления. Теперь вы больше не в Четвертом классе «А»!

– Неужели Четвертый «Б»? – спросил Мори робко, с трудом справляясь с нахлынувшей надеждой.

– Пятый класс, Мори! Пятый! Когда мы что-нибудь делаем, то делаем это до конца. По справедливости. Мы просили специальной санкции от Министерства потребления – и получили ее, и вы перескочили в следующий класс. Но если честно, – добавил Уэйнрайт, – дело не только в нашей поддержке. Очень помогло ваше недавнее замечательное достижение в потреблении. Я же говорил вам, что вы можете этого добиться…

Мори пришлось сесть. Уэйнрайт говорил что-то еще, но он не слышал его. Да это и не имело значения. Вскочив, Мори выбежал из офиса, уклонившись от толпы сослуживцев, которые стремись его поздравить, и схватился за телефон.

На другом конце провода Шерри впала в экстаз и косноязычие.

– Ох, дорогой! – только и смогла она вымолвить.

Тогда Мори решился.

– Между прочим, – проговорил он, – без тебя я ничего бы не добился… Уэйнрайт мне так и сказал. Если бы мы не… ты не справилась с нормой, дорогая… Я давно хотел тебе это сказать, и что я очень это ценю… Алло?! – В трубке вдруг возникла подозрительная тишина. – Алло? – повторил он встревоженно.

И Шерри ответила. Голос ее звучал резко, с нажимом.

– Мори Фрай, подлый ты человек. Конечно, ты не мог не испортить мне настроение. – И она повесила трубку.

Открыв рот, Мори уставился на телефон. Из-за спины послышалось хихиканье.

– Женщины! – сказал Хауленд. – Никогда не пытайся понять их. Все равно не поймешь. Во всяком случае, прими поздравления, Мори.

– Спасибо, – промямлил виновник.

– Кстати, Мори, теперь-то, после повышения, надеюсь, ты не скажешь Уэйнрайту, что я вчера говорил… Ну, о том, что…

– Извини, – сказал Мори и, не дослушав, отодвинул Хауленда в сторону. На миг ему захотелось позвонить Шерри снова, а еще лучше – бежать домой, чтобы не стоял между ними этот ее резкий тон, но он взял себя в руки. Конечно, ничего страшного, просто он задел ее больное место.

И в тот момент, когда он так решил, часы напомнили ему, что подошло время, отведенное на этой неделе для психиатров.

Мори вздохнул. День дал – и день отнял. Блажен тот день, который приносит с собой только хорошее.

Если такое бывает.

Сеанс шел плохо. В последнее время почти все сеансы шли плохо. Доктора перешептывались, переглядывались, словно бы блуждая в темноте вместо того, чтобы точно, резко и правильно делать свое дело корректировать его, Мори, психику. Что-то тут не так, подумал он.

Пожалуй, так оно и было. И подтвердил это сам Зиммельвайс, прервав групповую терапию. Когда остальные доктора вышли, он пригласил Мори сесть напротив – для личной беседы. И за свое собственное время; он даже не заикнулся о вознаграждении, и Мори почувствовал нервный холодок – значит, дело действительно важное.

– Мори, – сказал Зиммельвайс, – по-моему, вы что-то скрываете.

– Я вас не понимаю, доктор, – серьезно ответил Мори.

– А вот за это я не поручусь. Мы изрядно покопались в вашем сознании, мистер Фрай, мы проникли довольно глубоко и обнаружили там кое-что интересное. Правда, об окончательном диагнозе говорить рано… Видите ли, мы исследуем человеческое сознание так, как если бы посылали разведчиков через территорию людоедов. Сами вы не можете увидеть этих людоедов, иначе вы больше ничего и никогда не увидите. Но вот вы посылаете разведчиков сквозь джунгли, и если он не появляется на другой стороне, то это явно означает, что он встретил на пути какие-то препятствия. Забрел, так сказать, в людоедскую деревню. Применительно к человеческому сознанию такая деревня называется травмой. Что это за травма? Как она влияет на поведение? Вот что мы должны понять, а поняв, принять меры.

Мори кивнул. Все это было давно известно. Но он никак не мог взять в толк, куда клонит Зиммельвайс. А тот продолжал, разглядывая Мори в упор:

– По сути, работа психиатра заключается в том, что он должен проникнуть сквозь психические блоки и залечить эту самую травму, избавив тем самым человека от болезненного состояния. Беда лишь, что мы не знаем, где остановиться. Закомплексованный человек находится как бы под напряжением. Мы пытаемся снять напряжение, но если мы добьемся полного успеха, оставив человека вообще без тормозов, то рискуем получить уголовника. Следовательно, торможение – социально необходимый фактор. Но представим на минуту, что у обычного человека не было бы сдерживающих центров. Предположим, что вместо того, чтобы использовать свою потребительскую квоту естественным и законопослушным образом, этот человек, например, поджигает свой дом или топит в реке продукты. Когда так поступают отдельные индивидуумы, мы этих индивидуумов лечим. Но если бы это совершалось в массовом порядке, это означало бы конец, крах нашего общества. И без того в каждой газете можно найти описание полного набора антиобщественных акций. Муж избивает жену, жена превращается в мегеру, подросток бьет стекла, имярек спекулирует на черном рынке потребительскими талонами. И в каждом таком человеке можно проследить основополагающую причину, которая привела их к грани, – это недостаток потребления…

Мори вспыхнул.

– Это несправедливо, доктор! Это все было несколько недель назад! С тех пор я начал действовать – и вполне успешно, я даже получил похвалу от Министерства потребления!.. Я не…

– Зачем же так волноваться, Мори, – мягко сказал Зиммельвайс. – Я позволил себе лишь общие рассуждения.

– А, по-моему, это вполне естественно – возмущаться, когда тебя обвиняют.

Зиммельвайс пожал плечами.

– Мы никогда не обвиняем пациента, мистер Фрай. Мы стараемся ему помочь. – В знак окончания сеанса он закурил сакраментальную сигарету. Пожалуйста, подумайте над этим, мистер Фрай. Жду вас на следующей неделе.

Шерри встретила его в дверях, храня неприступный вид. Холодно чмокнув его в щеку, она объявила:

– Я разговаривала по телефону с мамой. Рассказала ей наши новости. Они с папой приедут к нам сегодня отпраздновать.

– Хорошо, – кивнул Мори. – Дорогая, скажи, ты не обижаешься на меня за тот звонок? Я что-нибудь не то ляпнул?

– Они приедут около шести.

– Хорошо, хорошо! Скажи, ты обиделась на меня из-за этих норм? Если ты обиделась, то, клянусь, я не понимаю – за что!

– Я обиделась, Мори.

– Прости, – сказал он отчаянно. – Я даже…

Повинуясь внезапному импульсу, он поцеловал ее.

Сначала Шерри не отвечала, но так продолжалось недолго. Когда он оторвался от ее губ, она оттолкнула его, но Мори уже видел – она смягчилась. Он перевел дух.

– Хочу переодеться к ужину, – сказала Шерри.

– Конечно, дорогая. Прости меня, я был просто…

И он замолчал, потому что она прижала палец к его губам.

Успокоенный, Мори побрел в библиотеку. Там уже ждали вечерние газеты. Просмотрев наполовину «Уорлд телеграм сан пост энд ньюс», он позвонил Генри. Прежде, чем робот явился, Мори успел пробежать раздел происшествий в «Тайм геральд трибюн миррор».

– Добрый вечер, – сказал робот вежливо.

– Почему так долго? – поинтересовался Мори. – И где все роботы?

Обычно роботы не запинаются, но Генри явно помедлил с ответом.

– В подвале, сэр. Они зачем-то вам нужны?

– Нет. Просто я их не вижу вокруг. Дай мне выпить.

Генри снова заколебался.

– Скотч, сэр?

– Перед ужином?! Принеси «Танхэттен».

– У нас кончился вермут, сэр.

– Как кончился? Что ты имеешь в виду?

– Он весь выпит, сэр.

– Ты что, издеваешься? – резко сказал Мори. – Да нам за целую жизнь не выпить столько пойла, и ты это отлично знаешь. Боже мой… – он вдруг запнулся, и в глазах его появился проблеск ужасной догадки.

– Боже мой – что, сэр? – напомнил Генри.

Мори проглотил комок в горле.

– Генри, я… я что-нибудь сделал такое… чего нельзя делать?

– Я этого совершенно не могу знать, сэр. Это вообще не мое дело говорить вам, что можно делать, а чего нельзя.

– Да, конечно, – мрачно согласился Мори.

Он сидел прямо, с несчастным видом уставившись в пространство и вспоминая. И то, что он вспомнил, не доставляло ему никакого удовольствия.

– Генри, – сказал он наконец. – Пошли. Пошли в подвал. Немедленно!

Эти слова принадлежали Тэнквилл Байглоу. СЛИШКОМ МНОГО РОБОТОВ ДЕЛАЮТ СЛИШКОМ МНОГО ВЕЩЕЙ.

В этих словах было зерно, и оно проросло в доме Мори. Больше, чем обычно, выпив и контролируя себя меньше, чем всегда, он посчитал задачу немудреной, а ответ простым. И вот теперь со все возрастающим беспокойством он озирался вокруг, а его собственные роботы, следуя его собственному приказу, отданному всего несколько недель назад…

– Все в точном соответствии с вашими указаниями, сэр, – сказал Генри.

Мори застонал. Он смотрел прямо перед собой, и от того, что он видел, его колотила дрожь и по спине бежали мурашки.

Робот-дворецкий старался изо всех сил, но блестящее его лицо не выражало ничего. Одетый в бриджи и туфли для гольфа, робот с важным видом лупил клюшкой по мячу, мяч летел в стену, затем робот ловил его, снова бил, и так без конца, пока от мяча не отлетали лохмотья, клюшка не сгибалась от ударов, и на одежде не расползались швы. И тогда все это заменялось новым.

– Боже мой! – проговорил Мори растерянно.

Роботы-горничные, облаченные в лучшие Шеррины наряды, сгибались, наклонялись, садились и вставали… Робот-повар готовил обед, перед которым не устоял бы сам Дионис…[6]

– Вы… вы… давно это… – проговорил Мори с трудом. – Так вот почему исчерпалась квота…

– О да, сэр! Все, как вы сказали, сэр, – ответил Генри.

Мори пришлось сесть. Один из роботов-слуг почтительно подал ему стул.

Растрата.

Мори повертел это слова на языке.

Растрата.

Вы никогда не портили вещи. Вы ими пользовались. Вы доводили себя до изнеможения, чтобы использовать их вовремя. Вы превращали каждый вдох и каждый час в мучение, стараясь использовать их на максимальное количество процентов – и так до тех пор, пока за прилежное потребление и/или профессиональные заслуги вас не переводили в следующий, более высокий класс, позволяя потреблять не так страстно и напряженно. Но вы никогда не разрушали бессмысленно вещи и никогда не выбрасывали их неиспользованными. Вы потребляли.

Не дай Боже, это дойдет до Министерства, подумал Мори с ужасом.

Правда, напомнил он себе, пока это до Министерства не дошло. И пока еще никто из людей не видел, что здесь происходит. И надо сделать так, чтобы никто сюда и не входил. Это не противоречит ни законам, ни обычаям, и устроить это будет тоже несложно. Ведь даже когда случаются поломки, что бывает очень редко, роботы управляются сами. Хозяева их даже не догадываются, что произошло, потому что для вызова ремонтной команды роботы пользуются собственной РПС-связью, и все происходит автоматически.

– Генри, ты должен был мне сказать, – проговорил Мори с упреком. Хотя бы напомнить мне об этом.

– Но, сэр, – запротестовал Генри, – вы же сами приказали мне… Вы сказали: «Не говори не единой живой душе».

– Хм. Ладно. Продолжай в том же духе. Сейчас мне надо идти. А роботы пусть пока приготовят ужин.

Мори покинул подвал с тяжелым чувством.

Ужин проходил трудно. Мори всегда нравились Шеррины родители. Старый Элон после обязательного досвадебного расследования, которое он, как отец, непременно должен был учинить жениху своей дочери, целиком погрузился в свою работу и больше их не тревожил. Но Мори не мог сказать, что старики совсем их забили, наслаждаясь своим высоким социальным статусом. Они помогали молодым, по меньшей мере раз в неделю приезжая обедать, и миссис Элон не раз перешивала Шеррины платья для себя, присовокупляя к ним Шеррины же украшения.

И они сделали богатые подарки на свадьбу. Родные Мори не пошли дальше серебряной посуды и хрусталя, но Элон обещал забрать машину, павлиний загон для своего сада и полный набор мебели для гостиной! Конечно, они могли себе позволить делать такие подарки, имея высокий статус и мизерную квоту потребления. И Мори знал, что без их помощи в первые месяцы семейной жизни у них с Шерри было бы гораздо больше проблем.

Но в этот вечер Мори было трудно, как никогда. Поглощенный своими мыслями, он односложно отвечал на вопросы и еле что-то пробормотал, когда Элон произнес тост за его повышение и блестящее будущее.

Просто Элон ничего не знал…

Именно так. Храбрясь в глубине души, Мори, тем не менее, думал лишь о том, какое наказание ждет его впереди. Он пережевывал и пережевывал в уме ситуацию и, к тому времени, когда с обедом было покончено, и он со своим свекром перешел в кабинет выпить бренди, довел себя почти до бесчувствия.

В этот раз, впервые с тех пор, как они познакомились, Элон предложил Мори одну из своих сигар.

– У тебя теперь пятый класс, сынок, положено покурить чужие сигары, верно?

– Верно, – хмуро кивнул Мори.

На несколько мгновений повисла неловкая пауза, но затем Элон, корректный, как робот-компаньон, кашлянул и попробовал снова:

– Ведь я отлично помню, как сам добивался пятого, – сказал он задумчиво. – Потребление преследует человека всю жизнь, это уж точно. Вещи дома, вещи в офисе, в машине, вещи, вещи… Ни на минуту нельзя расслабиться, ни на минуту нельзя забыть о вездесущих потребительских талонах. И это правильно, потому что потребление – главнейший гражданский долг. Мы с мамой немало хлебнули в свое время, но, я думаю, каждая пара, которая хочет совместить семейную жизнь и гражданский долг, должна быть к этому готова, верно?

Мори подавил дрожь и снова кивнул.

– Самое приятное в повышении, – продолжал Элон как ни в чем ни бывало, – то, что можешь не тратить столько времени на потребление и заняться работой. Эх, хотел бы я снова стать молодым! Пять дней в неделю в суде – вот и все, что у меня есть. Я бы мог и шесть, но врач не разрешает. Говорит, нельзя перебарщивать с удовольствиями. А ты, значит, будешь теперь работать два дня в неделю, верно?

Мори изобразил еще один кивок.

Элон глубоко затянулся сигарой, глаза его вспыхнули и уставились на зятя. Он явно что-то почуял, и Мори, даже сквозь свое смущение, смог точно уловить момент, когда Элон потянул за ниточку. Но не за ту.

– У вас с Шерри все нормально? – дипломатично спросил он.

– Прекрасно! – очнувшись, воскликнул Мори. – Лучше не бывает.

– Хорошо, хорошо, – Элон моментально сменил тему. – Расскажу тебе о суде. Недавно был интересный случай. Молодой парень – на год-два моложе тебя. Статья девяносто седьмая. Знаешь, что это такое? Кража со взломом!

– Кража со взломом? – удивленно повторил Мори, против поли заинтересовавшись. – Как это?

– Старый термин. В законах их полно. Обычно люди крали вещи.

– И он крал вещи? – спросил Мори недоверчиво.

– Именно! Крал! Я сам совершенно случайно наткнулся на эту формулировку. Потом я поговорил с одним из его адвокатов; для него это тоже был сюрприз. Оказывается, у мальчишки была подружка, симпатичная крошка, только чересчур полновата. Она интересовалась искусством.

– Но в этом нет ничего предосудительного, – сказал Мори.

– Ну да, она-то ни в чем не виновата. Правда, парень не очень ей нравился, она все не соглашалась идти за него замуж. Ему пришлось поломать голову, как бы ее переубедить… Ты знаешь большую картину Мондриана[7] в Музее?

– Никогда там не был, – признался Мори смущенно.

– Гм. Когда-нибудь стоит попробовать, сынок. Короче, однажды перед закрытием Музея парень пробрался внутрь и украл картину. Да-да, украл. Спер ее и отнес своей девчонке.

– В жизни не слышал ничего подобного, – Мори озадаченно покачал головой.

– Это еще не все. Девчонка картину не взяла! Она просто перепугалась, когда ее увидела. То ли она сама позвонила в полицию, то ли кто-то еще. Но неважно. Им понадобилось почти три часа, чтобы найти картину, хотя она просто висела на стене. Бедный ребенок. Он еще так молод. Сорок две комнаты в доме.

– И против кражи вещей был закон? – спросил Мори. – По-моему, это все равно, что издать закон против дыхания.

– Ну, это старый закон, разумеется. Мальчишку понизили сразу на два класса. Ему дали бы и больше, но – мой Бог! – он был всего в третьем классе.

– Да уж, – произнес Мори, облизнув губы. – Скажите, папа…

– М-м?

Мори прочистил горло.

– Скажите, а какое наказание… ну, например, за… за то, что человек, например, что-нибудь сделает со своими квотами?

– То есть? – брови Элона поползли вверх.

– Ну, например, у вас есть норма на выпивку, а вместо того, чтобы эту выпивку выпить, вы ее выливаете… или еще что-нибудь…

Голос его совсем потерялся. Нахмурившись, Элон сказал:

– Веселенькое дельце! Даже не припомню, чтобы я когда-нибудь задумывался о таких вещах. Во всяком случае, ничего приятного преступника не ждет, это я могу гарантировать.

– Виноват… – еле слышно прошептал Мори.

Так оно и было.

Может, это и было нечестно, может, это и был грех, но – проходили дни, а радость, поселившись в доме Мори, не спешила его покидать. Равно как и процветание. Шерри была просто счастлива, а Уэйнрайт то и дело находил повод похлопать его по плечу.

Неприятный момент возник однажды, накануне переезда в новый дом, больше подходящий для семьи новоиспеченного потребителя пятого класса. Застав Шерри наблюдающей за колонной роботов-грузчиков, уже прибывших за имуществом, Мори едва успел приказать своим роботам замести все следы… Но – обошлось.

Новый дом показался Мори настоящей роскошной находкой. В нем было всего пятнадцать комнат; Мори предусмотрительно оставил за собой на одного робота больше, чем полагалось для пятого класса, и это позволило – в порядке компенсации – уменьшить размеры дома.

Правда, роботы слишком шумели – в новом доме было куда меньше простора для них, занятых безостановочным потреблением. Прижавшись к мужу в уютной интимности их общей кровати в единственной спальне, Шерри не раз говорила с затаенным любопытством:

– Чем они там занимаются? Хочу, чтобы они перестали так шуметь…

И всякий раз Мори обещал поговорить утром с Генри. Разумеется, ему нечего было сказать Генри, кроме как отдать приказ прекратить круглосуточное «потребление», единственно благодаря которому они могли выдерживать изнурительную гонку с безжалостными месячными квотами.

Мори был уверен, что, несмотря на приступы любопытства, Шерри вряд ли догадается о том, чем именно занимаются роботы. Она выросла в богатой семье, вот в чем все дело. И она слишком мало, почти ничего не знала о том, что такое тоска, тоска и тоска потребления, которая была уделом лишь низших классов. Шерри была выше этой тоски.

Временами Мори позволял себе расслабиться, придумывая для роботов новые и новые задания, и они моментально и беспрекословно их исполняли.

Мори везло.

Но горизонт не был безоблачным. Приближался неприятный момент, когда Министерство потребления пришлет ежеквартальный отчет о степени износа возвращенных вещей. Вещи же, которые Мори сдавал как изношенные, были изношены до предела. Это касалось всего – одежды, мебели, домашней утвари. С одной стороны это было неплохо, но с другой… Ни один нормальный человек ни единой лишней минуты не стал бы держать в доме протертые до дыр брюки; больше того, он не стал бы дожидаться, пока брюки протрутся до дыр. Заподозрит ли Министерство, что здесь не все чисто?

Кроме того, Мори мог разоблачить сам характер потребления роботами вещей. Анатомия человека и строение роботов, естественно, не совпадали, а места износа, например, на одежде были характерны именно для последнего.

Но беспокойство оказалось напрасным. Когда отчет пришел, Мори не сдержал облегченного вздоха – ни одного неутвержденного пункта!

Да, Мори везло – система работала.

Удачливому человеку за успех достается награда. Однажды вечером, после трудного дня в офисе, усталый Мори подъезжал к своему новому дому. Заметив на дорожке припаркованную чужую машину, он встревожился. Машина была не простая – двухместный седан, престижная модель, из тех, на которых ездят высшие чиновники и зажиточные люди.

К этому времени Мори уже успел усвоить первую половину урока растратчика: любые перемены опасны. Входя в дом, он приготовился к тому, что сейчас на него набросится с вопросами какой-нибудь чин из Министерства потребления.

Но встретила его сияющая Шерри.

– Мистер Порфиро журналист, он хочет написать о нас статью для «Выдающихся потребителей»! – выпалила она. – Ах, это так почетно!

– Спасибо, – сказал Мори хмуро. – Привет.

Мистер Порфиро тепло пожал ему руку.

– Я не совсем из газеты, – поправил он. – «Трансвидео-пресс» – вот как это называется. Мы – это самые свежие новости. Мы поставляем в сорок семь газет новости и комментарии к ним, – сказал он самодовольно, – и их потребляют все, с первого класса по шестой. Мы выпускаем воскресное приложение – о том, как помочь самому себе в потреблении, – и наш девиз «Воспитание примером». Вы установили завидный рекорд, мистер Фрай. Было бы просто отлично, если бы мы смогли рассказать об этом читателям.

– Гм, – проговорил Мори. – Давайте для начала пройдем в гостиную.

– Ну нет! – воскликнула Шерри. – Я тоже хочу послушать! Мори такой скромняга, мистер Порфиро, вы не представляете! Я – его жена – и то понятия не имею, как ему удалось добиться такого потребления. Он просто…

– Хотите выпить? – спросил Мори, нарушая разом все правила этикета. Ром? Скотч? Джин с тоником? Бурбон? Бренди Алессандер? Мартини? Что угодно? – Он начал осознавать, что разболтался, как последний дурак.

– Все равно, – сказал журналист. – Ром – это замечательно. Мистер Фрай, я хочу сказать, что у вас великолепный дом. И место отличное. Ваша жена говорит, что загородный ваш дом еще симпатичнее. Но я, как только вошел, сразу сказал себе: «Вот прекрасный дом! Ничего лишнего! Шестой класс. Может быть, даже седьмой». Но миссис Фрай говорит, что загородный дом еще…

– Да, да, – резко отозвался Мори. – Могу вам сказать, мистер Порфиро, что на моей мебели сосчитана каждая царапина. Не знаю, на что вы намекаете…

– Что вы! Я ни на что не намекаю! Я просто хочу получить от вас информацию, которую затем передам своим читателям. Ведь вы владеете секретом, мистер Фрай, и мои читатели наверняка хотели бы его узнать. Как вы достигли такого уровня потребления, мистер Фрай? Каким образом?

Мори кашлянул.

– Мы… просто мы стараемся, – сказал он. – И это тяжелый труд.

– Тяжелый труд! – повторил Порфиро восхищенно. Из кейса он выудил блокнот для записей и раскрыл. – Я так понял, мистер Фрай, что каждый может достичь таких же успехов, если целиком посвятит себя этой цели? Что вы скажете, например, о строгом графике и еще более строгом его соблюдении?

– О да, – сказал Мори.

– Другими словами, вы должны делать то, что вы должны делать, и так каждый день?

– Точно. В нашем доме я веду бюджет, у меня больше опыта, чем у моей жены. И вы видите результат. Но я не вижу причин, которые мешали бы женщине заниматься тем же.

– Бюджет, – одобрительно кивнул Порфиро. – Бюджет – это важно.

Интервью получилось не таким уж страшным, как казалось сначала. Мори выкрутился даже тогда, когда Порфиро обратил внимание на тонкую талию Шерри. «Вы знаете, миссис Фрай, многие домохозяйки считают, что очень трудно удержаться от – ну, как бы это сказать, – им очень трудно сохранить фигуру…» Не обращая внимания на изумленный взгляд Шерри, Мори просто наплел что-то про специальный тренажер для гимнастики. Шерри – умница и хорошая жена – протестовать не стала.

Однако из интервью Мори извлек вторую половину урока растратчика. И, дождавшись, когда Порфиро уйдет, он подошел к Шерри и сказал чуть тверже, чем нужно:

– И верно, дорогая, все дело в упражнениях. Мы действительно должны этим заняться. Не знаю, заметила ли ты сама, но я-то вижу – ты набрала вес за последнее время. Ведь мы этого не хотим, верно?

До следующего ужасного и никому не нужного душевного стриптиза с одиннадцатью детекторами лжи Мори успел как следует усвоить этот урок. Ведь от украденной шкатулки с драгоценностями гораздо меньше проку, чем кажется, если у вас не хватает смелости наслаждаться ее содержимым.

Справедливости ради скажем – некоторые из сокровищ Мори заработал честно.

Новый брэдмурский игральный автомат К-50 был целиком и полностью его собственным детищем. Он сам спроектировал его и создал. Но ему повезло в главном – в том, что ему разрешили потратить столько усилий именно во имя и ради общественной пользы. Во имя роста потребления.

Для этой цели К-50 был почти совершенной машиной.

– Великолепно! – сказал Уэйнрайт, когда автомат прошел первую серию испытаний. – Никто не скажет, что я не умею выбирать талантливых людей. Я всегда знал, что вы сможете это сделать!

Даже Хауленд расщедрился на поздравления. Пока шли испытания, он с чавканьем пожирал полную тарелку птифуров (у Хауленда по-прежнему был только третий класс), но потом, в конце концов, сказал с энтузиазмом:

– Отлично, Мори! Такая скорость изнашиваемости – это же просто сенсация! Вот бы все механизмы были такие!

Мори вспыхнул от удовольствия.

Уэйнрайт ушел, расточая поздравления, и Мори с чувством похлопал по корпусу модель своего К-50. Он даже залюбовался ее совершенством, разноцветьем и блеском хромированных деталей. Внешний вид любой машины, вспомнил он поучения Уэйнрайта, не менее важен, чем ее работа. Воистину так.

– Вы должны заставить их захотеть с ней играть, дружище. Они не захотят с ней играть, если не будут ее видеть. Понимаете?

И вся серия автоматов с индексом К создавалась с обязательными радужными световыми табло, из динамиков лилась зазывающая музыка, и каждого прохожего преследовал сладостный аромат, обладающий неодолимым действием.

Мори вспомнил старые шедевры игорного дизайна: однорукий бандит, кегельбан, джук-бокс… Вот вы ставите свою потребительскую книжку на кон, выбираете игру, в которую хотели бы сыграть с машиной, и затем начинаете жать на кнопки, крутить ручки или пускаете в ход еще какой-нибудь из трехсот двадцати пяти способов противопоставить свое человеческое мастерство запрограммированному мастерству машины.

И вы проигрываете. Конечно, у вас есть шанс выиграть, но неумолимая и выверенная статистика гласит, что если вы будете играть достаточно долго, то проиграете наверняка. Да, можно сорвать банк и погасить сразу тысячу потребительских талонов, что позволит вам сделать недельный перерыв в безостановочном потреблении; но такое случается редко. Более вероятно, что вы проиграете и не получите ничего.

Так было всегда. Но главным достоинством автоматов, придуманных Мори, было то, чего не было никогда. Выпал вам выигрыш или проигрыш, но вы всегда получите приз – витаминизированную, сладкую, гормональную с антибиотиками жевательную резинку. Вы играете свою игру, выигрываете или проигрываете свою ставку, получаете приз, кладете его в рот и начинаете следующий кон. Пока длится игра, вкус растворяется. Но вы получаете новый приз – и начинаете снова…

– Это то самое, что больше всего понравилось человеку из Министерства потребления, – шепнул Хауленд на ухо Мори. – Он забрал с собой документацию. Они собираются вставить эти блоки во все автоматы подряд. Да, скажу тебе, голова у тебя варит!

Это была хорошая весть. Мори немедля помчался звонить Шерри, чтобы рассказать о такой удаче. Похоже, Министерство заинтересовалось всерьез. Он нашел Шерри у матери, которой она наносила обычный визит и, удостоверившись, что она оценила его успех, вернулся к Хауленду.

– Давай, может, выпьем? – несмело предложил Хауленд.

– Конечно, – ответил Мори. Вот уж чего-чего, а выпить за счет Хауленда он может себе позволить. Бедный малый крепко застрял в третьем классе. А всего-то и надо человеку – просто чуть больше везения, хоть иногда.

И когда Хауленд, узнав, что Шерри оставила Мори на вечер холостяком, предложил снова пойти к «Дяде Пиготи», Мори почти не колебался.

Байглоу были рады его видеть. Мори нисколько не удивился, встретив их снова за тем же столиком. В самом деле, не похоже было, что Уолтер и Тэнквилл много времени проводили у домашнего очага.

В конце концов, когда Мори заявил, что зашел в кабачок пропустить пару рюмок перед обедом, а Хауленд вывел его на чистую воду, объяснив, что он свободен на целый вечер, Байглоу захватили Мори в плен и пригласили к себе домой.

Тэнквилл не преминула выпустить отравленную стрелу:

– Не уверена, что наш дом похож на дом мистера Фрая, – сказала она своему мужу прямо через голову Мори. – Что ж, пока это наш дом.

Мори что-то вежливо промычал в ответ. На самом деле его чуть не стошнило от одного вида обиталища Байглоу. Это был огромный, яркий, новый особняк, куда больший, чем даже прежний дом Мори, до отказа набитый встроенными диванами, роялями, тяжелыми стульями красного дерева, аппаратурой три-ди, ванными, кабинетами, столовыми и детскими комнатами.

Именно детские комнаты привели Мори в великое изумление; он никак не ожидал, что у Байглоу могут быть дети. Но так оно и было, и, несмотря на поздний час и ранний возраст – пять и восемь лет, – дети все еще не спали и играли под присмотром двух роботов-нянь.

– Вы даже не представляете, как это здорово, что у нас есть Тони и Дик, – сказала Тэнквилл Байглоу. – Они потребляют гораздо больше своей потребительской нормы. Уолтер говорит, что каждая семья должна иметь минимум двоих или троих детей. Они отличные помощники! Уолтер такой умный в этих делах, так приятно слушать, что он говорит. А вы слышали его поэму, Мори? Он ее называет «Двойственность».

Со всей возможной поспешностью Мори заверил Тэнквилл, что уже слышал поэму. Он уже примирился с потерей целого вечера – Байглоу были экстравагантны, пока находились в объятиях дедушки Пиготи. На своей территории они сбросили маскировку, превратившись в обыкновенных скучных бедняков. Ужин, конечно, был отвратительный; Мори уже успел вкусить прелесть спартанского образа жизни, чтобы это оценить. Но он помнил об этикете и, нацепив маску завзятого консерватора, добросовестно пробовал все блюда подряд. И под бесконечную череду вин и ликеров ужин закончился вполне мирно; во всяком случае, Мори не почувствовал, что его желудку что-то не понравилось.

После ужина приятная компания собралась в разукрашенном кабинете Байглоу. Тэнквилл, посовещавшись с детьми и проверив их потребительские книжки, заявила, что сейчас состоится концерт: двое роботов-танцоров выступят под аккомпанемент струнного квартета роботов-музыкантов. Мори напрягся, приготовившись к жуткому зрелищу, но потом вдруг обнаружил, что ему нравится. Это тоже был урок: когда за роботами не нужно следить, они, оказывается, могут доставлять удовольствие.

– Спокойной ночи, дети, – сказала Тэнквилл Байглоу, когда представление закончилось. После недолгих протестов мальчики ушли спать, но не прошло и пяти минут, как один из них вернулся и пухлой рукой потянул Мори за рукав.

Мори посмотрел на него и спросил смущенно:

– Что случилось, Тони?

Он совсем не умел общаться с детьми.

– Я не Тони, – сказал мальчик. – Я – Дик. Дайте мне автограф. – Он протянул блокнотик и вульгарный, украшенный драгоценными камнями карандаш.

Не переставая удивляться, Мори расписался на открытом листе, и ребенок убежал. Тэнквилл Байглоу с улыбкой сказала:

– Он видел ваше имя в колонке новостей Порфиро. Дик обожает Порфиро, читает его каждый день. Он вообще умный мальчик. Если я не заставлю его играть или смотреть три-ди, сразу норовит сунуть нос в книжку.

– Да, вполне приличная хвалебная статейка, – откомментировал Уолтер Байглоу. «А ведь он мне завидует», – подумал Мори. – Держу пари, вы будете Потребителем года. Хотел бы я, – вздохнул Уолтер, – чтобы и мы хоть ненамного опередили квоту. Но, кажется, это нереально. Мы едим, играем и потребляем, как сумасшедшие, кое-как сводим концы с концами, а Министерство шлет нам предупреждение и награждает штрафными пунктами. И в результате мы в еще худшем положении, чем раньше. Представляете?

– Вам никогда не понять, – сказала Тэнквилл. – Потребление – это еще не все, это еще не вся жизнь. У нас есть наша работа.

Уолтер согласно кивнул и предложил выпить, но – это было не совсем то, чего хотел Мори. Он сидел с пылающими щеками, чувствуя не столько опьянение, сколько приятное возбуждение.

– Послушайте, – сказал он внезапно.

Байглоу поднял глаза от стакана.

– А?

– Если я расскажу вам кое-что по секрету, вы сможете держать язык за зубами?

– Зачем, Мори? Я и так догадываюсь…

Но жена резко оборвала его:

– Разумеется, Мори, конечно, мы никому не скажем. А в чем дело? – В ее глазах Мори заметил какое-то мерцание. Он насторожился, но потом решил не обращать на это внимания.

– По поводу той статьи, – сказал он, – ну, вы знаете, не такой уж я пылкий потребитель на самом деле. На самом деле… – Все глаза обратились к нему, и на мгновение Мори сам себе удивился: зачем он это делает? Секрет, который известен двоим, скомпрометирован, а секрет, который знают трое, вообще не секрет.

– Так вот, – твердо произнес Мори, – вы помните, о чем мы говорили той ночью у «Дяди Пиготи»? Помните? Так вот, когда я добрался до дома, то сразу отправился к своим роботам…

И он рассказал им всю историю.

– Я знала! – торжественно произнесла Тэнквилл Байглоу.

Уолтер бросил на жену мягкий упрекающий взгляд и спокойно сказал:

– Вы сделали большое дело, Мори. Великое дело. Не знаю, догадываетесь вы или нет, но вы вынесли смертный приговор всему нашему обществу. Будущие поколения будут чтить имя Мори Фрая!

И он с чувством пожал Мори руку.

– Что? – ошеломленно проговорил Мори.

Уолтер кивнул. Это было как напутствие.

– Придется созвать чрезвычайное собрание, – сказал он жене.

– Конечно, Уолтер, – преданно ответила Тэнквилл.

– И Мори будет на нем присутствовать. Обязательно, Мори, не отказывайтесь. Вы должны познакомиться с Братством. Правильно, Хауленд?

Хауленд неуверенно кашлянул, кивнул уклончиво и налил себе еще выпить.

– О чем вы говорите? – отчаянно потребовал Мори. – Хауленд, ответь мне!

Хауленд спрятался на своим стаканом.

– Ладно, – сказал он наконец. – Тэн и так почти все рассказала тебе той ночью. Просто несколько человек, кое-что понимающих в политике, образовали небольшую группу…

– Небольшую группу! – презрительно повторила Тэнквилл Байглоу. Хауленд, я иногда просто поражаюсь, глядя на вас! Да только здесь, в Старом городе, нас восемнадцать человек! А во всем мире гораздо больше. Ах, Мори! Да ведь я с самого начала знала, чем все это кончится. На следующее утро после того, как мы с вами познакомились, я сказала Уолтеру: «Запомни мои слова, Уолтер, этот человек, Мори, к чему-нибудь придет. Обязательно». Но, надо признать, – добавила она почтительным тоном, – я и вообразить не могла, что вы приметесь за дело с таким размахом. Вы только представьте: целый мир потребителей восстает, как один человек, и, скандируя имя Мори Фрая, побеждает проклятое Министерство потребления его же собственным оружием – роботами! Как это поэтично и справедливо!

Байглоу кивнул с энтузиазмом.

– Позвони в «Дядюшку Пиготи», дорогая, – сказал он твердым голосом. Спроси, есть ли возможность собрать кворум прямо сейчас. А мы с Мори пока сходим в подвал. Пошли, Мори, пошли! Мы откроем новый мир!

Мори с лязгом закрыл рот.

– Байглоу, – прошептал он, – вы хотите сказать, что собираетесь распространить мой метод в вашей подрывной организации?

– Подрывной? – жестко переспросил Байглоу. – Дорогой мой человек, всякая творческая мысль является подрывной, и не имеет значения, является ли ее носителем чудак-одиночка или группа чудаков под названием Братство Свободных. Мне чертовски нравится…

– Неважно, что вам нравится, – настаивал Мори. – Вы хотите созвать собрание этого вашего Братства и предлагаете мне рассказать на нем то, что я только что рассказал вам? Правильно?

– Ну да.

Мори встал.

– Хочу вам сказать, что, может, это и замечательно, но участвовать в этом я не буду. Спокойной ночи!

И он выскочил из дома прежде, чем они успели его остановить.

На другой стороне улицы решимость оставила его. Окликнув робота-такси, он приказал водителю везти его домой через парк. Это был кружной путь, но за время езды Мори рассчитывал успокоиться и обдумать все как следует.

То обстоятельство, что он ушел, не удержит Байглоу от соблазна рассказать все членам пресловутого Братства. Мори вспоминал фрагменты разговора с Уолтером и Тэнквилл – и проклинал себя последними словами. Он просто обязан был проявить осторожность! Только полный идиот не понял бы их намеков! И он-таки их не понял. Виной всему эта чепуха насчет Двойственности, подумал Мори. Она отвлекла его от того, что на самом деле было яснее ясного: он столкнулся с действительно подрывной организацией.

Мори взглянул на часы. Поздно, но не очень; Шерри, должно быть, еще у родителей.

Он наклонился вперед и дал водителю новый адрес.

Это было как первый укол из назначенной врачом сотни. Вы знаете, что уколы вас вылечат, но все равно это больно.

– Вот так, сэр, – мужественно сказал Мори. – Я знаю, что оказался дураком. И я готов нести ответственность.

Старый Элон задумчиво потер подбородок.

– Гм, – проговорил он.

Шерри и ее мать почти с самого начала Мориного рассказа напрочь потеряли дар речи. Потрясенные, они сидели бок о бок на кушетке поперек комнаты, и с лиц их не сходило напряженно-недоверчивое выражение.

– Прошу прощения, – внезапно сказал Элон. – Мне надо позвонить. – Он вышел из комнаты, коротко переговорил с кем-то по телефону и, вернувшись, бросил через плечо жене: – Кофе. Нам понадобится много кофе. Свалилась нам на голову задачка…

– Что же мне теперь делать? – спросил Мори.

Элон пожал плечами, потом неожиданно улыбнулся.

– А что ты можешь сделать? – спросил он почти весело. – По-моему, хватит того, что ты уже успел сделать. Ну, еще можешь выпить кофе. Только что, – объяснил он, – я позвонил моему судебному секретарю. Он будет здесь с минуты на минуту. Его зовут Джим. Мы его порасспросим о кое-каких секретах и тогда подумаем, как быть.

Шерри подошла к Мори и села рядом.

– Не волнуйся так, – сказала она просто, но для Мори эти слова были как бальзам на сердце. В самом деле, подумал он, сжав Шеррины тонкие пальчики, какого черта!? Почему я должен волноваться? Самое страшное наказание, которое мне грозит, – разжалование на два класса. И что в этом такого?

Непроизвольно он поморщился, припомнив свои не столь уж давние мучения в первом классе и что в первом классе было «такого».

Наконец, появился Джим, судебный секретарь, крошечный робот с корпусом из нержавеющей стали и тупым выражением на широкой медной морде. Элон отозвал его в сторону, коротко посовещался, затем снова вернулся к Мори.

– Так я и думал, – удовлетворенно сказал он. – Прецедента нет, запрещения законом нет, следовательно и криминала нет.

– Слава Богу! – выдохнул Мори с восторженным облегчением.

Элон покачал головой.

– Но прецедент создан, и твое положение наверняка будет пересмотрено. Вряд ли тебе удастся сохранить пятый класс. Твое поведение будет квалифицировано как «антиобщественное» со всеми вытекающими последствиями.

Свалившийся с небес на землю, Мори выдохнул снова, теперь уже с горечью:

– Ох… – Но, овладев собой, он поднял глаза. – Хорошо, папа. Это горькое лекарство, но я готов.

– Правильно, – сказал Элон с одобрением. – Сейчас иди домой. Выспись как следует. А утром первым делом отправляйся в Министерство потребления. Расскажи им свою историю. Они не будут строги к тебе. – Элон заколебался. – Да, наверняка, они не будут к тебе строги. – И поправил себя: – Надеюсь.

ПРИГОВОРЕННЫЙ СЪЕЛ ОБИЛЬНЫЙ ЗАВТРАК.

Так было надо. Этим утром, едва продрав глаза, Мори подумал, что отныне он обречен каждый день, долго-долго, потреблять тройную норму. И чуть не задохнулся от отвращения.

Он поцеловал на прощанье Шерри и всю дорогу до Министерства провел в молчании. Генри он оставил дома.

В Министерстве Мори, спотыкаясь, преодолел череду роботов-регистраторов и, наконец, добрался до молодого клерка по имени Хачи. Тот был в меру спесив, как и положено клерку.

– Меня зовут Мори Фрай, – сказал Мори. – Я пришел… я хотел кое-что рассказать. Я занимался…

– Конечно, мистер Фрай, – сказал Харчи. – Я немедленно приглашу вас к мистеру Ньюману.

– И вы не хотите узнать, что я сделал? – спросил Мори.

Хачи улыбнулся.

– Неужели вы думаете, что мы не знаем? – сказал он и вышел.

Это был Сюрприз Номер Один.

Но Ньюман все объяснил.

Ухмыльнувшись Мори, он покачал головой.

– Опять то же самое, – пожаловался он. – Люди совсем не хотят знать, что за мир их окружает. Как ты думаешь, сынок, что такое роботы?

– Как? – изумленно спросил Мори.

– Роботы. Как, ты думаешь, они работают? Ты думаешь, они такие же, как люди, только тело у них жестяное и нервы из проволоки?

– Почему же, нет. Они – машины, не люди.

Ньюман просиял.

– Прекрасно, – сказал он. – Робот – это машина. У нее нет ни мяса, ни крови, ни кишок, ни мозгов. Но, – он вытянул вперед руку, – роботы вполне сообразительны. Почему? Ведь электронная думающая машина, мистер Фрай, требует столько же места, сколько дом, в котором вы живете. Значит, роботы не носят свои мозги с собой, их мозги слишком велики и тяжелы.

– Но как же они думают?

– Своими мозгами, конечно…

– Но вы только что сказали…

– Я сказал, что они не носят их с собой – и только. Но каждый робот постоянно поддерживает радиосвязь с Центральным процессором. Потом ЦП отвечает, и робот действует. Это то, что люди называют «радио ОРС».

– Понятно, – сказал Мори. – Это все очень интересно, но…

– Но вы по-прежнему ничего не понимаете, – кивнул Ньюман. Вдумайтесь, если роботы постоянно получают информацию от Центрального процессора, то ведь и Центральный процессор постоянно получает информацию от роботов.

– А… – сказал Мори. Потом громче: – А… Вы хотите сказать, что все мои роботы… – Слова застряли у него в горле.

Ньюман удовлетворенно кивнул.

– До последнего бита. Так что, мистер Фрай, если бы вы не пришли к нам сегодня, в самом скором времени мы пришли бы к вам.

Это был Второй Сюрприз. Мори выдержал его стойко. Уже ничего нельзя изменить, напомнил он себе.

– Хорошо, – сказал он. – Так или иначе, сэр, я здесь. И я пришел сюда по доброй воле. Я признаю, что использовал своих роботов, чтобы потребить свою нормативную квоту, и я…

– Действительно, вы здесь, – вставил Ньюман.

– …и я готов подписать признание в совершении этого действия. Я не знаю, какое наказание мне положено, но я приму его с достоинством. Я виноват и не отрицаю свою вину.

Глаза Ньюмана расширились.

– Вина? – повторил он. – Наказание?

Мори остолбенел.

– Сэр, – сказал он. – Я ничего не отрицаю.

– Наказание, – снова повторил Ньюман. Потом он начал смеяться.

Он смеется, подумал Мори, это уж слишком. Сам он никак не мог взять в толк, над чем можно смеяться в подобной ситуации. Правда, ситуация довольно быстро становится двусмысленной, признался он себе.

– Простите, – наконец выговорил Ньюман, вытирая слезы с глаз. Ничего не смог с собой поделать. Наказание! Ладно, мистер Фрай, позвольте успокоить вас. На вашем месте я не стал бы волноваться и бояться наказания. Видите ли, как только мы стали получать отчеты ЦП о том, что вы делаете со своими роботами, мы, естественно, назначили специальную комиссию, которая вела за вами – ну, скажем, – наблюдение. Кроме того, мы направили рапорт в Главное управление. Рапорт мы сопроводили рекомендациями – просто, чтобы сократить волокиту, и вот – пожалуйста вчера мы получили ответ.

Мистер Фрай, Национальное Министерство потребления счастливо довести до вашего сведения, что ваш вклад в решение задачи распределения признан неоценимым. В развитие вашего метода признано целесообразным создать экспериментальную сеть объединений роботов-потребителей… Господи! Наказание! Мистер Фрай, да вы просто герой!

Герой – должность обременительная, и Мори это быстро дали понять. Ему разрешили нанести короткий успокоительный визит в лоно семьи, разрешили совершить круг почета по старому офису компании КРБ, а затем его перенесло в Вашингтон, где уже шли последние испытания пресловутой сети.

Кругом кипела работа. Министерство стояло на ушах.

– Самое главное мы уже сделали, – сказал ему один из высших чиновников. – Не удивлюсь, если окажется, что это наше последнее средство! Да, сэр, мы пытаемся положить конец нашим мучениям, и мы не имеем права ошибиться!

– Я могу чем-нибудь помочь… – предложил Мори.

– Вы уже внесли свою лепту, мистер Фрай. Вы дали нам замечательный шанс. Это тот толчок, в котором мы нуждались. Это было с самого начала ясно, но за деревьями мы не видели леса, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Я не слишком силен в риторике, но я хочу сказать, что ваше открытие – величайший шаг, который сделало человечество в этом столетии. У меня просто нет слов!.. Разрешите, мистер Фрай, я покажу вам, что мы уже успели сделать.

И в сопровождении целой свиты чиновников Министерства потребления человек по имени Мори Фрай отправился на экскурсию по заводу.

– Здесь замкнутый цикл, видите, – объясняли ему, пока он разглядывал трудяг-роботов, отрабатывающих погрузку обуви. – Ничто никогда не теряется. Если вы хотите машину, то можете взять самую новую и лучшую. Если вы ее не берете, ею пользуется робот, а через год ее утилизируют, чтобы сделать из нее новую модель. Мы не теряем металл, его можно восстановить. Все, что мы теряем, – немного энергии и работы. Но энергию дают солнце и атом, а работу делают роботы, и делают они больше, чем мы можем переварить, и это касается всей, без исключения, продукции.

– Но при чем здесь роботы? Зачем они? – спросил Мори.

– То есть? – непонимающе переспросило одно из высших лиц в государстве.

Мори попал в трудную ситуацию. Все в нем протестовало против целенаправленной порчи вещей, а то, что здесь готовилась именно порча, было ясно даже сквозь наукообразный жаргон.

– Если потребитель потребляет вещи только затем, чтобы их употребить, – сказал он упрямо, понимая, какой опасности подвергается, – то почему бы не построить машину, которая уничтожала бы вещи сразу? Зачем использовать для этого роботов? Кроме того, зачем нужно уничтожать вещи?

Чиновники встревоженно переглянулись.

– Позвольте, но это именно то, чего добивались вы, мистер Фрай, и то, что вам блестяще удалось, – напомнил один из них с еле заметной угрозой в голосе.

– О, отнюдь! – быстро возразил Мори. – Ведь я встроил в своих роботов контуры удовольствия – моя специальность проектирование, если помните. Регулируемые контуры, конечно…

– Контуры удовольствия? – переспросили его. – Регулируемые?

– Именно. Ведь если робот получает удовлетворение от используемой вещи…

– Не говорите ерунды, – оборвал его министерский чиновник. – Робот не человек. Его невозможно заставить испытывать удовлетворение. Тем более регулируемое.

Мори объяснил. Это была настоящая лекция на высоком уровне, потребовавшая большого количества больших листов бумаги и сложных графиков на них. Но среди чиновников оказались подкованные люди, и под конец они разволновались еще сильнее, чем в начале.

– Великолепно! – вскричал один из них в экстазе. – Теперь перед нами нет ни моральных, ни юридических, ни психологических проблем!

– Но каким образом?! – вопросил министерский чиновник. – Расскажите, мистер Фрай!

Мори попробовал – и не смог. Но он мог показать, как действует этот принцип.

Специально для него была развернута лаборатория с таким огромным числом помощников, что он не знал, как их занять. Но в конце концов, целая бригада роботов, работавших на шляпной фабрике, получила эти самые контуры удовлетворения.

И Мори начал демонстрацию.

Роботы делали шляпы. Всех видов и сортов. Мори отрегулировал цепи в конце дня, и роботы, переругиваясь друг с другом, принялись мерить шляпы, и каждый уходил, торжественно неся с собой по несколько коробок. На металлических лицах невозможно было увидеть гордость или удовлетворение, но людям было ясно – этим роботам куда больше нравится носить шляпы, чем их производить.

– Ну как? – удовлетворенно воскликнул великий инженер Мори Фрай. – Их можно заставить полюбить эти шляпы, можно заставить носить их, пока они не рассыпятся в пыль. И роботы будут носить эти шляпы, потому что это для них – удовольствие.

– Но ведь так мы зациклимся на производстве одних только шляп, сказал министерский чиновник. – Цивилизация не может производить одни только шляпы, шляпы и шляпы.

– Это как раз не проблема, – ответил Мори скромно. – Смотрите.

Он перестроил что-то в цепи удовольствия, робот-грузчик принес контейнер лыжных рукавиц, и все увидели, как роботы-шляпники набросились на рукавицы с тем же механическим пылом, с каким до того мерили шляпы.

– Так будет с чем угодно – от булавок до яхт, – добавил Мори. – Но главное в том, что они получают удовольствие от обладания вещами. Эту жажду можно регулировать, нужно лишь знать, где, когда и каких вещей переизбыток. – Он заколебался, прежде чем продолжить. – Это то, что я сделал для своих роботов-слуг. И как видите, здесь есть обратная связь. Стремление к удовлетворению влечет за собой расширение производства вещей, лучших вещей, от потребления которых они получат новое удовлетворение, и так далее, по кругу.

– Замкнутый цикл! – благоговейно прошептал какой-то министерский чиновник. – Настоящий замкнутый цикл!

Так были окончательно посрамлены казавшиеся доныне незыблемыми законы спроса и предложения. Человечеству недолго мешало неадекватное предложение, преодолело оно и половодье перепроизводства. Теперь оно получило совершенное средство – все излишки отправлялись в жадную – но регулируемую! – утробу роботов. И ничто не уничтожалось безвозвратно.

Потому что у трубы два конца.

Мори похвалили, поблагодарили, наградили, с триумфом провезли через весь Вашингтон, а затем отправили на самолете домой. Некоторое время спустя Министерство потребления самоликвидировалось.

Шерри встретила его в аэропорту, и всю дорогу до дома они возбужденно болтали. В гостиной они закончили тот поцелуй, который начали еще в машине, и Шерри, задыхаясь и смеясь, уронила голову ему на грудь.

– Я тебе не говорил, – сказал Мори, – что я теперь не работаю на Брэдмур? Так вот, теперь я работаю на Министерство в качестве консультанта! И, – добавил он многозначительно, – начиная с сегодняшнего дня у меня восьмой класс!

– Ой! – выпалила Шерри с таким обожанием, что Мори почувствовал угрызения совести.

Он честно добавил:

– Конечно, если верить тому, что мне сказали в Вашингтоне, классы теперь почти ничего не будут значить. Они будут присваиваться как почетные знаки…

– Да, – сказала Шерри преданно, – совсем как у папы. У него восьмой класс, а он сидит в суде уже не знаю сколько лет.

– Не может же людям все время везти, – Мори наморщил губы. – Конечно, главная черта сохранится, то есть у первого класса будет большая норма потребления, у второго немного поменьше, и так далее, все, как сейчас. Но у каждого человека в каждом классе будет свой робот-помощник, именно он и будет заниматься потреблением, понимаешь? У каждого человека будет робот-двойник…

Шерри остановила его.

– Я уже знаю, дорогой. Каждая семья получит роботов-двойников на каждого человека.

– Ну-ну, – протянул Мори с досадой. – Откуда ты знаешь?

– Потому что наши роботы уже здесь, – объяснила Шерри. – Человек из Министерства сказал, что мы – первые получатели, потому что это твоя идея. Они еще не включены. Я поставила их в зеленой гостиной. Хочешь посмотреть?

– Конечно! – воскликнул Мори и отправился вслед за Шерри смотреть на овеществленные плоды своего вдохновения. Роботы неподвижно стояли возле стены, дожидаясь, когда их включат и они начнут свою бесконечную заботу о людях.

– Твой просто прелесть, – галантно сказал Мори жене. – Но неужели вот этот похож на меня? – Он с неодобрением принялся рассматривать хромированную лицевую панель робота-мужчины.

– Тот человек сказал, что сходство только самое общее. – Шерри стояла прямо за его спиной. – Больше ничего не замечаешь?

Мори наклонился ближе, чтобы внимательнее рассмотреть лицо своего робота-двойника.

– Какой-то он слишком роскошный… – проговорил он и вдруг застыл. Ох! Ты имеешь в виду вот это?

Позади пары роботов прятался третий – ростом не больше двух футов, большеголовый, пухлый. Мори изумленно подумал, что он выглядит почти как…

– Боже мой! – Мори повернулся кругом и вытаращил глаза на жену. – Ты говоришь…

– Я говорю, – сказала Шерри, блаженно улыбаясь.

Мори схватил ее за руки.

– Дорогая! – закричал он. – Почему ты мне не сказала?!

1

Мальтус Томас Роберт (1766–1834) – английский экономист.

2

Фрейд Зигмунд (1856–1939) – австрийский психолог, создатель психоанализа; Рише Шарль (1850 1935) – французский физиолог, психолог, гипнолог; Юнг Карл-Густав (1875 1961) – швейцарский психиатр, психолог, основатель аналитической психологии; Салливен Гарри Стэк (1892–1949) – американский психиатр и психолог, представитель неофрейдизма; гештальтпсихология (от нем. Gestalt – образ, форма) – направление в психологии, рассматривающее психику человека с точки зрения целостных структур.

3

Роршах, Герман (1884–1984) – шведский психиатр; изобрел названный его именем тест, заключавшийся в интерпретации испытуемым чернильных пятен определенной конфигурации.

4

Проективный тест, предложенный К.-Г. Юнгом для выявления скрытых аффективных комплексов. Тест требует от испытуемого возможно более быстрой реакции на предъявляемое слово первым пришедшим на ум словом.

5

Уайтхед Альфред Норт (1861–1947) – англо-американский логик, математик, философ.

6

Дионис – Бахус, Вакх – в древнегреческой мифологии бог плодородных сил земли, земледелия, виноградарства, виноделия.

7

Мондриан Питер Корнелис (1872–1944) – нидерландский художник-абстракционист.