ХИМИК

— Где этот моральный урод?!

Слышите! Это меня старпом ищет. Сейчас он меня найдет и заорет

— Куда вы суетесь со своим ампутированным мозгом?!!

А теперь разрешите представиться: подводник флота Ее Величества России, начальник химической службы атомной подводной лодки, или, проще, — химик.

Одиннадцать лет Северный флот качал меня в своих ладонях и докачал до капитана третьего ранга.

— Доросли тут до капитана третьего ранга!!! — периодически выл и визжал мой старпом, после того как у него включалась вторая сигнальная система и появлялась, извините, речь, и я знал, что если мой старпом забился в злобной пене, значит, все я сделал правильно — дорос!

Умный на флоте дорастает до капитана первого ранга, мудрый — до третьего, а человек-легенда — только до старшего лейтенанта.

Нужно выбирать между капитаном первого ранга, мудростью и легендой.

«Кто бы ты ни был, радуйся солнцу!» — учили меня древние греки, и я радовался солнцу. Только солнцу и больше ничему.

Химия на флоте всегда помещалась где-то в районе гальюна и ящиков для противогазов.

— Нахимичили тут! — говорило эпизодически мое начальство, и я всегда удивлялся, почему при этом оно не зажимает себе нос.

Химик на флоте — это не профессиональный промысел, не этническая принадлежность и даже не окончательный диагноз.

Химик на флоте — это кличка. «Отзывается на кличку „химик“.

— Хы-мик! — кричали мне, и я бежал со всех ног, разлаписто мелькая, как цыпленок за ускользающим конвейером с пищей; и мне не надо было подавать дополнительных команд «Беги сюда» или «Беги отсюда». Свою кличку «химик» лично я воспринимал только с низкого старта.

— Наглец! — говорили мне.

— Виноват! — говорил я.

— Накажите его, — говорили уже не мне — и меня наказывали.

«НХС» — значилось у меня на карманной бирке и расшифровывалось друзьями как — «нахальный, хамовитый, скандальный».

— С вашим куриным пониманием всей сущности офицерской службы! — кричали мне в края моей ушной раковины, на что я хлопал себя своими собственными крыльями по бедрам и кричал:

— Ку-ка-ре-ку! — и бывал тут же уестествлен.

«Кластерный метод» — как говорят математики. Берется «кластер» — и по роже! И по роже!

На флоте меня проверяли на «вшивость», на «отсутствие», на «проходимость» и «непроходимость», на «яйценескость» и на «укупорку», и везде стояло — «вып.» с оценкой «хорошо».

— Наклоните сюда свой рукомойник!!! (Голову, наверное.)

— Я сделаю вам вливание! Я вас физически накажу!

— Есть, наклонил.

— Перестаньте являть собой полное отсутствие!!!

— Есть, перестал.

— И закусите для себя вопрос!!!

— Уже закусил.

— А что вы вообще можете, товарищ капитан третьего ранга, подводник флота Ее Величества России?

Могу — носить, возить, копать, выливать, вставлять!

Могу — протереть влажной ветошью!

Могу — еще раз!

— А Родину защищать?

А это и есть — «Родину защищать». Родина начинается с половой тряпки… для подводника флота Ее Величества России… и химика, извините за выражение…

КАРТИНА НАВСЕГДА

В глазах застыла картина: навсегда центральный пост атомного ракетоносца, размеренно и тихо, все по углам; лодка у пирса; послеобеденное время, все переваривают, в едином временном измерении, дремотно.

Вдруг в центральный — ни с того ни с сего — влетает старпом и, наклонившись, орет

— Суки! Суки! Суки! Все — суки!!! У-у-у, е-елки! — и убегает.

Все застывают Замирают. Соображают Думают про себя. Онемело Остекленело Минуту, наверное.

Наконец, мимо, внося с собой жизнь, проходит вахтенный: он пришел из другого отсека, не присутствовал.

Словно подуло. Потихоньку отпускает. Дышится. Движения свобедней. Дежурный говорит матросу.

— Ты в трюме был? Давай рысью туда.

Тот в трюм

Все оживает, восстанавливается и — потекло, размеренно, чинно; послеобеденное время, хорошо, опять все переваривают…

ФЛОТ

в выражениях, междометиях, афоризмах, в вопросах и ответах, в бессвязных выкриках.

— Что это у вас?

— Это усы, товарищ капитан первого ранга!

— Это не усы, это трамплин для мандавошек.

— Сгниешь на «железе», сгниешь! А я говорю, сгниешь! Да… а вы думали здесь что? Что вы думали?

— Чего вы тут сявку раз-зявили?! Что вы тут сидите молью! Я вам тут что? Что?! Я вас с-спрашиваю! Мал-чи-те! Лучше!!! Я вам верну дар речи, когда это нужно будет!!! Если хотите со мной говорить, то молчите!.

Абсолютно новый крик.

— Что вы тут ходите! Ногами! С умной рожей! Па-дай-ди-те сюда, я вам верну человеческий облик!.

— по-ротно на одного линейного дистанции…

— Ссс — чет! — Раз! — Ииии — раз!!!

— Поздравляю вас!

— Уууу-ррр-ааа!!!

— Эй, сколопендра!

— Это вы мне?..

— А кому же? Ползи сюда!.

— Что вы мечетесь, как раненная в жопу рысь! Вы мичман или где?.

— Слушай, что стряслось во вселенной? Умер кто-нибудь из высшего командования или съели твой завтрак?

— Где ваш конспект?

— Сильные не конспектируют.

— Кто вы такой? Кто вы такой, я вас спрашиваю?! Вот доложите, кто вы такой!

— Что вы тут разматываете сопли по щекам? Что вы тут роняете пену на асфальт? Га-ва-ри-те члена-раздель — на! Члена-раздельна! Каждый свой член в раздельности!

— Где ваш план? Что вы мне подсовываете здесь постоянно?! Это что? План? Почему за месяц? Где за год? Восстановить немедленно! Жизнь без плана — жизнь впустую!.

— Что вы тут опять написали? Липа должна быть липовой, а не дубовой Поймите, дело может стоять, но журнал должен идти.

— Что такое флотский смех? Это когда по тебе промахнулись.

— И все-таки, а какова преамбула!

— Че?

— Преамбула, говорю, какова!

— Че?

— Да-да-да! Да! Те же яйца, только в профиль! Значить, так! Задернить! Восстановить методом заливания! Нештатные тропинки уничтожить! Ямы защебенить! Для чего достать щебенку! Озеро одеть в гранитные берега. Назначаю вас старшим над этим безобразием. Горячку пороть не будем. К утру сделаем. Через три часа, когда ты уже задернил.

— Так! Все! Дрова в исходное! Удалось отбиться, теперь это не наш объект.

— Видишь ли, Шура, замечания и традиции у нас с русско-японской войны. А может быть, с Чингис-хана… Не устранены еще… И грань между замечанием и традицией такая стертая… что замечание легко переходит в традицию, а традиция… в замечание… Так что потом, когда мне говорят вот это: «славная традиция» или «беречь и умножать традиции, бережно сохранять»… я все думаю: о чем они говорят… бедные…

— У вас такое лицо, будто вы только что побывали в лапах нашей флотской организации…

— Не организации, а «долбо-ледизма».

— А это как что?

— Дробь БП и долбить лед… до бетона…

— Личный состав, обалдевший от обилия вводных, действует ли по этим вводным?

— А как же! Аж пиджак заворачивается!..

— …и осуществили ремонт методом выхода из дверей…

— Боже мой, сколько не сделано… сколько не сделано… а сколько еще предстоит не сделать…

— Кя-як сейчас размажу… по переборке! Тебя будет легче закрасить, чем отскрести…

— Говорят, подводнику положено десять метров дополнительной жилой площади. Есть постановление…

— Это только после увольнения в запас…

— Чтоб лечь и умереть спокойно…

— Только не квадратной, а кубической…

— Что это за корыто на вас?

— Это фуражка, товарищ капитан первого ранга!

— Бросьте ее бакланам, чтоб они ее полную насрали…

— Товарищ капитан третьего ранга, а когда нас накормят?

— Вот если б ты питался от моей груди, то был бы всегда сыт…

— Па-че-му не гла-жен?! Почему?! (По кочану, вот почему.) Времени не хватило?! Я вам найду время! Лучше б ты в море упал. Наберут отовсюду не поймешь каких трюмных!..

Начальник физической подготовки и спорта — флагманский мускул — доложил: «Слишком много у нас больных!»

Принято решение: впредь больных вместо физзарядки выводить на прогулку с… ломами! И знаете, больные резко сократились.

— Ч-т-о ж т-ы с-п-и-ш-ь, с-о-б-а-к-а, т-ы ж г-е-р-м-а-н-с-к-и-й к-о-н-ь… — между прочим, из германского героического эпоса.

— А из японского можешь?

— Могу:Ч-т-ож т-ы с-п-и-ш-ь, с-о-б-а-к-а, т-ы ж я —п-о-н-с-к-и-й к-о-н-ь…

— …Великое, старина, — это простое… Простое, старина, — это плоское… Великое — это плоское, старина…

— Ты мешаешь мне правильно реагировать на те порции света и тепла, которые исходят от солнца лично для меня…

— Ты знаешь, какая самая первая самцовская обязанность?

— ?

— Метить территорию. О-собыми выделениями о-собой тер-рриториальной железы .. Выходишь… ежедневно и… метишь…

— И последнее, товарищи! Так, с хвостов, встаньте в каре. И последнее. Командующий требует спокойствия и выдержки. В ходе инспекции десять человек сымитировали повешение. Трое доимитировались до того, что повесились…

— Ну как ваш новый зам?

— Видишь ли, Шура, в детстве его так сильно напугали «бабайкой», что еще с колыбели в ответ на «Коза идет, коза идет» он научился приставлять ладонь торцом к переносице.

— Наберут трусов на флот, а потом хотят, чтоб они умирали гер-роями…

Цок, цок, цок.

— Доложите в центральный: прибыл гражданский специалист к радистам.

— Цэнтралный. Прышол дэвишка, хочет радыстов.

— Я не девушка, я гражданский специалист. К радистам.

— Цэнтралный… ана нэ дэвишка… ана хочет радыстов.

— В пять утра прибыть в казарму!

— Мда-а…

— Не успели с моря приплыть — на тебе…

— Сейчас почти час, в два — дома, в три — на жене, в пять — в казарме…

— Вот они, пассаты, дующие в лицо…

— Мама моя, лучше б я назад в море ушел или в говно упал.

— Страна ты моя Дуремария ..

— Вы что-то сказали или мне показалось?

— Вам показалось…

— Ночь. Везде темно. И только в Стране Дураков загорался свет.,.

— А в Абрам-мысе водку по прописке продают…

— Иди ты! А где ее берут?

— Кого? Водку?

— Нет, прописку…

— Внимание, товарищи! Командующий флотом объявил оргпериод флоту! С сегодняшнего дня — якорный режим. Сход запрещен. Экипаж на борту. Сходню сбросить!

— Мать моя женщина, опять семья на якорном режиме…

— Жалуйтесь. В лигу защиты сексуальных реформ…

— Никак не пойму, это что — домой сегодня не пустят?

— Плохо быть деревянным…

— Не-ет, флотом управляют двоечники…

— Вы хотите сказать, что командующий флотом — двоечник?

— А разве командующий флотом управляет флотом?..

— А мне еще двенадцать лет вот так просидеть на оргпериоде — и все!

— Помрешь, что ли?

— Пенсия…

— А-а…

— А американцы вообще говорят: «Войну им объявим, но не начнем. Они себя сами задолбают оргпериодами…»

Крыса попалась в петлю. Ее повесили в боевой рубке с биркой: «Повесилась в результате якорного режима».

— Я вас категорически приветствую. Прошу разрешения подержаться за вашу мужественную руку. Как ваше драгоценное для флота здоровье?

— Безнадежно здоров. Годен только к службе на подводных лодках. Место службы изменить нельзя. У нас нет оснований для беспокойств и переводов. А списывают с плавсостава теперь по двум статьям: трупные пятна и прободение матки.

— Ну с маткой, я думаю, у нас все в порядке.

— Слушай, что это за козел ходил с вами море удобрять?

— Из института. Мы с ним три вахты проговорили. Я думал, он серьезный мужик, а он кандидатскую пишет…

— «Есть», «так точно», «никак нет» и «ура!» — четыре слова, отпущенных военнослужащему. Как из них сделать кандидатскую диссертацию? Не понимаю…

— Мужики, слушайте, что пишут в нашей любимой газете, удивительное рядом, докладываю близко к тексту: «Крейсер. Ночь. Корабль спит. Устало дышат кубрики. Затихли орудийные стволы. Легкий бриз. Лишь одно окно освещено. Это окно замполита. Стук в дверь. На пороге — старшина трюмный, старшина первой статьи Пер-фильев.

— Разрешите, товарищ капитан третьего ранга?

— Проходи, проходи… Перфильев…

— Вот, задумка есть, товарищ капитан второго ранга, как бы мне вывести свою команду в отличные?.. — и еще долго-долго не тушился свет в каюте замполита».

— Во дают, растудыт ее в качель… живут же люди… к замполиту тянутся…

— А наш хрючит по ночам, как трофейная лошадь, аж занавески развеваются…

— Почему у вас начштаба зовут Бамбуком?

— Потому что деревянный и растет быстро.

— Факт, как говорится, на лице; я не хочу, чтоб он был у вас на лице

— Я сейчас соберу узкий круг ограниченных людей; опираясь на них, разберусь как следует и накажу кого попало.

— Я теперь, порой, иногда даже думаю с ошибками.

— Если нет мозгов, бери блокнот и записывай! Я всегда так делаю.

— Я вчера в первый раз в жизни подумал, осмотрелся, осмотрелся, взглянул на жизнь трезво и ужаснулся.

— Поймите вы, созерцательное отношение к жизни нам чуждо, чуждо… Этим занимались древние греки… и хрен с ними.

— Товарищ командир, прошу разрешения быть свободным.

— Вас освободила Великая Октябрьская революция.

— Товарищ командир, прошу разрешения на сход с корабля.

— А зачем?

— К жене.

— Дети есть?

— Двое.

— Остальное — разврат!

ПАЧЕМУ БРЕВНО ПЛАВАЕТ?!.

Командир дивизии уставился в распорядительного дежурного (вахтенные, собаки, проворонили; черт, как он возник, неизвестно).

— Почему бревно плавает?

Распорядительный (в первый раз заступивший самостоятельно испуганный лейтенант с чахоточной грудью) испуганно приподнимается, вылезая из очков.

— Вы что… онемели?

— Так… (время идет).

— Я спрашиваю: почему плавает бревно?!!

—Так… удельный вес… этой… воды… он больше…

— Вы что, идиот?!

Лейтенант вздрагивает и смотрит долго.

— Идиот?!!

Лейтенант вздрагивает и смотрит долго.

— Почему… бревно… плавает?!!

Лейтенанта сняли, унесли, откачали, отжали. Комдив имел в виду акваторию, захламленную плавником.

Запись в личном деле: «Передан вместе с материальной частью».

В КАЮТ-КОМПАНИИ НА ЗАВТРАКЕ

— …и жрет и жрет…

— А это психология отличника боевой и политической подготовки…

— …лежу я, значит, мечтаю о демобилизации и вдруг…

— Крысиные блохи из вентиляции сыплются тебе прямо на рожу.

— Да они на человеке не живут.

— Укусят… и подыхают…

— А у меня вчера на подушке крыса ночевала…

— Военнослужащий может испытывать радость от человека напротив. Вот сидит человек напротив, а военнослужащий смотрит на него… и радуется… Так что ты говоришь насчет крысы?..

…НА ОБЕДЕ

— Там город, Саня, город! Театр! Кино! Там женщины, Саня… прямо на асфальте… Идешь… на асфальте — и женщина… идешь

— еще одна…

— Не люблю ночевать с дурами. Никакого интеллектуального удовлетворения…

— Ох и баба на днях попалась…

— Ви-тя (укоризненно)… Пехотный офицер образца 1913 урожайного года сообщил бы офицерскому собранию: «Элегия… элегия, а не женщина» или сказал бы: «Ее бедра метались, как пойманные форели», а Витенька, интеллект которого неизмеримо выше табурета, говорит «баба». И с этой женщиной он провел лучшие минуты сегодняшней ночи…

— Да пошел ты…

— ЧТО ВЫ ПОЛЗЕТЕ, КАК БЕРЕМЕННАЯ МАНДАВОШКА ПО МОКРОМУ.. ХУУУ— Ю?!!

— А-а-а-тдать носовой?

— Есть, отдать носовой!

— Отдать кормовой!

— Есть, отдать кормовой!

— Проверить буй усилием шести человек на отрыв!

— Есть, проверить буй усилием шести человек на отрыв!.. Проверен буй усилием шести человек на отрыв!.. Буй оторван…

— ПА-ЧЕ-МУ?!! (Пятнадцать восклицательных знаков.) Па-че-му не стрижен?!! (Глаза оловянные.)

— Так… тащ капитан второго ранга… ведь перешвартовка… а время теперь на подготовку к вахте не предоставляют… я докладывал… а в парикмахерской очередь…

Визг:

— Пачему не стрижен?!!

— Тык… я же… время же не дают… я отпрашивался… сегодня…

Вой:

— ПАЧЕМУ НЕ СТРИЖЕН?!!

—Тык.. времени… же… а в парикмахерской…

— Хер в парикмахерской, хер! Почему не стрижен?!

Длительное молчание по стойке «смирно», потом:

— Есть…

Что и требовалось..

СОСТОЯНИЕ ЕСТЕСТВА

«Все пропьем, но флот не опозорим!»

— Да… был у нас один… непьющий… вообще ничего не пил совершенно… из партии исключили… он думал, что все тут — как в газетах… ну и от несоответствия совсем… одичал… командир его как вызовет на профилактику… так он выходил от него, и его тошнило… аллергия у него была… на командира… отказался с ним в автономку идти… ну и выгнали его… а что делать…

Твердые, как дерево; обветренные, как скалы; пьют все, что горит, после чего любят бешено все, что шевелится.

Белая ночь, розовая вода. тишь. По заливу медленно маневрирует тральщик. Гладь. На мостике три вытянувшиеся остекленевшие рожи (по три стакана в каждой). В глазах — синь. Воздух хрустальный. Баклан пытается сесть на флагшток. Мегафон в его сторону, и с поворота:

—Ты куда-а! Ку-да! Та-кой-то и такой-то рас-ку-ро-чен-ный па-пу-а-с!!!

По рейду: «…ас …ас …ас…»

С испугу баклан срывается и, хлопая крыльями, летит. Вслед ему на весь залив:

— Вот так и лети… ле-ти… к та-кой-то ма-те-ри!!!

Комбриг перед строем, в подпитии, фуражка на глаза, чтоб никто не заметил. Из него факел метра на полтора. Покачиваясь, сложив губы дудочкой, примеряясь:

— Ну-у… Кто у нас за-ле-тел?.. се… дня…

—Да вот, Плоскостопов…

— Плос-кос-то-пов! (Тыча пальцем.) Обрубок вы… а не офицер…

— Товарищ командир, тут вот телефонограмма для вас.

Командир слегка не в себе, старательно не дыша:

— А выбрось ее… сь… сь…

— А? Что вы сказали, товарищ командир, куда? — дежурный склоняется от усердия

— Выб-рось ее к-к-к… х-хе-рам…

На офицерском собрании:

— …И далее. Лейтенант Кузин привел себя в состояние полной непотребносги и в этом состоянии вошел сквозь витрину прилавка магазина готового платья и всем стоячим манекенам задрал платья, после чего он вытащил свой…

Комдив, прерывая докладчика:

— Лейтенант…

Лейтенант встал.

— Вы что, не можете себе бабу найти?!.

— Что?! Опять?! И уписался?!. Где он лежит?!. Так… ясно… струя кардинала, почерк австрийский…

— Пол-ный впе-ред!

— Так… товарищ командир, пирс же…

— Я те что?! Я те что, клозет тя поглоти?! Полный… Т-та-х!!!

— На-зад… Отдать носовой…

На пирсе строй полупьяных со вчерашнего матросов. Отменили приказ. Перед ними замполит: два метра и кулаки, слава Богу, с голову шахматиста. Зам проводит индивидуальную беседу со всем строем одновременно:

— Я уже задрался идти вам навстречу!!! Облупился… весь! Ноги отстегиваются! Куда ни поцелуй моряка, везде жопа! Ублюдки! Рок-ло! Салаги! Карасьва! (Волосатый кулак под нос.) Вот вам, суки, и вся политработа! Всем понюхать!

Все понюхали. Пожалуй, все… а теперь на горшок и спать. Такая армия непобедима…

УЧЕНИЕ

Мороз дул. Те, кто испытал на себе мороз, знают, что так сказать можно. Чахлое солнце, размером с копейку, мутно что-то делало сквозь небесную серь. Под серью сидел диверсант. Он сидел на сопке. На нем были непроницаемый комбинезон, мехом внутрь, с башлыком и электроподогревом. И ботинки на нем тоже были. Высокие. Непромокаемые, наши. И диверсант тоже был наш, но привлеченный со стороны — из диверсантского отряда. Ночевал он здесь же. В нашем снегу. А теперь он ел. Тупо. Из нашей банки консервной. Он что-то в ней отвернул-повернул — откупорил и стал есть, потому что банка сама сразу же и разогрелась.

Широко и мерно двигая лошадиной челюстью, диверсант в то же время смотрел в подножье. Сопки, конечно. Он ждал, когда его оттуда возьмут.

Шел третий день учения. Неумолимо шел. Наши учились отражать нападение — таких вот электро-рыбо-лошадей — на нашу военно-морскую базу.

Был создан штаб обороны. Была создана оперативная часть, которая и ловила этих приглашенных лошадей с помощью сводного взвода восточных волкодавов.

Справка: восточный волкодав — мелок, поджарист, вынослив, отважен. Красив. По-своему. Один метр с четвертью. В холке. А главное — не думает. Вцепился — и намертво. И главное — много его. Сколько хочешь, столько бери, и еще останется.

Волкодавов взяли из разных мест в шинелях с ремнем, в сапогах с фланелевыми портянками на обычную ногу, накормили на береговом камбузе обычно едой, которую можно есть только с идейной убежденностью, и пустили их на диверсантов. Только рукавицы им забыли выдать. Но это детали. И потом, у матроса из страны Волкодавии руки мерзнут только первые полгода. А если вы имеете что сказать насчет еды, так мы вам на это ответим: если армию хорошо кормить, то зачем ее держать!

Шел третий день учения. В первый день группа не нашего захвата, одетая во все наше, прорвалась в штаб. Прорвалась она так: она поделилась пополам, после чего одна половина взяла другую в плен и повела прямо мимо штаба. А замкомандующего увидел через окно, как кого-то ведут, и крикнул:

— Бойцы! Кого ведете?!

— Диверсантов поймали!

— Молодцы! Всем объявляю благодарность! Ведите их прямо ко мне!

И они привели. Прямо к нему. По пути захватили штаб.

Во второй день учения «рыбы» подплыли со стороны полярной ночи и слюдяной воды и «заминировали» все наши корабли. Последняя «рыба» вышла на берег, переодетая в форму капитана первого ранга, проверяющего, по документам, и, пройдя на ПКЗ, нарезала верхнему вахтенному… нет-нет-нет — только сектор наблюдения за водной гладью. А то он не туда смотрел. Только сектор и больше ничего. И чтоб все время! Как припаянный! Не моргая. Наблюдал чтоб. Неотрывно. Во-он в ту сторону.

И вахтенный наблюдал, а «товарищ капитан первого ранга, проверяющий» зашел по ходу дела к командиру дивизии, штаб которого размещался тут же на ПКЗ. (По дороге он спросил у службы: «Бдите?!» Те сказали: «Бдим!» — «Ну-ну, — сказал он, — так держать!» — и поднялся наверх.) И арестовал командира дивизии, вытащил его через окно, спустил с противоположного сектора и увез на надувной лодке. Причем лодку, говорят, надувал сам командир дивизии под наблюдением «проверяющего». Врут. Лодка уже была надута и стояла вместе с гребцами у специально сброшенного шторм-трапика. Шелкового такого. Очень удобного. Хорошая лодка. Мечта, а не лодка.

Вахтенный видел, конечно, что не в его секторе движется какая-то лодка, но отвечал он только за свой сектор и поэтому не доложил. Так закончился второй день.

На третий день надо было взять диверсанта. Живьем. На сопке. Вот он сидел и ждал, когда же это случится. А наши стояли у подножья, указывали на него и совещались возбужденно. Наших было человек двадцать, и они поражали своей решительностью. Вместе со старшим. Он тоже поражал.

— Окружить сопку! Касымбеков! Заходи! — наконец скомандовал старший, и они начали окружать и заходить.

Волкодавы пахали снег, по грудь в него уходя, плыли в нем и неумолимо окружали. Во главе с Касымбековым. Не прошло и сорока минут, как первый из них подплыл к диверсанту. Первый радостно улыбался и задыхался.

— Стой! — сказал он. — Руки вверх!

После чего силы у него иссякли, а улыбка осталась.

Диверсант кончил есть, встал и лягнул первого. В следующие пятнадцать минут к тому месту, где раньше стоял первый, сошлись остальные. Еще десять минут были посвящены тому, что волкодавы, входя в соприкосновение с диверсантом, не переставая улыбаться и азартно, по-восточному, кричать, взлетали в воздух, сверкая портянками, а затем они сминали кусты и летели, летели, вращаясь, вниз, и портянки наматывались им вокруг шеи. Это было здорово! Потом диверсант сдался. Он сказал: «Я сдаюсь».

И его взяли. Живьем. Упаковали и понесли на руках.

Так закончился третий день.

С этого дня мы начали побеждать.

ДАВАЙ!

Утро начинается с построения. И не просто утро — организация начинается с построения. И не просто организация — вся жизнь начинается с построения. Лично моя жизнь началась с построения. Жизнь — это построение.

Конечно, могут быть и перестроения, но начальное, первичное построение является основой всей жизни и всех последующих перестроений.

Можно построиться по боевым частям, можно — по ранжиру, то есть, говоря по-человечески, по росту, можно — в колонну по четыре, можно — по шесть, можно, чтоб офицеры были впереди, можно, чтоб не были, можно — три раза в день.

На флоте столько всего можно, что просто уши закладывает.

Есть мнение, что построение — это то место, где каждый думает, что за него думает стоящий рядом.

Это ошибочное мнение. На построении хорошо думается вообще. Так иногда задумаешься на построении, а мысли уже кипят, теснятся, обгоняют, месят друг друга, несутся куда-то… Хорошо!

Я, например, думаю только на построении. И если оно утром, в обед и вечером, то я думаю утром, в обед и вечером.

Опоздание на построение — смертельный грех. Нет, ну конечно же, опаздывать можно и, может быть, даже нужно, но в разумных же пределах!

А где они, эти разумные пределы? Где вообще грань разумного и его плавное сползание в неразумное? Вот стоит на построении разумное, смотришь на него, а оно — хлоп! — и уже неразумное.

— …опять тянутся по построению. Что вы на меня смотрите? Ваши! Ваши тянутся!

Это у нас старпом. Наши всегда тянутся. Можно потом целый день ни черта не делать, но главное — на построение не опаздывать и не тянуться по построению.

Старпом на корабле — цепной страж всякого построения Новый старпом — это новый страж, собственная цепь которого еще не оборвала все внутренние, такие маленькие связи и цепочки.

Старпом — лицо ответственное, и отвечает оно за все, кроме матчасти.

Приятно иногда увидеть лицо, ответственное за все на фоне нашей с вами ежедневной, буйной, как свалка, безответственности. Хотел бы я быть вот таким «ответственным за все» — всем все раздать, а себе оставить только страдание.

— Где Иванов?

Между прочим, старпом к нам обращается, и надо как-то реагировать.

— Иванов? Какой Иванов?

— Ну ваш Иванов, ваш. И не делайте такие глаза. Где он? Почему его нет на построении?

— Ах, Иванов наш!

— Да, ваш Иванов. Где он?

— На подходе… наверное…

— Ну и начальнички! «На подходе». Стоите тут, мечтаете о чем-то, а личный состав не сосчитан. Первая заповедь: встал в строй — проверь личный состав. Ну, а Петров где?

— ???

— А где Сидоров ваш? Почему он отсутствует на построении?

— Си-до-ров?..

— Да, да, Сидоров, Сидоров. Где он? Что вы на меня так смотрите?

Кость лобковая! Действительно, где Сидоров? Ну, эти два придурка — понятно, но Сидоров! Не понятно. Ну, появится — я ему…