"ИПЦ Маска", Москва, 2007
      ISBN 978-5-91146-101-0
      Џ Ольга Покровская
 
      Снег был хлопчатый и липкий, слепил глаза, и то ли потому, что прохожие смотрели вниз, то ли потому, что не удивлялись, но на человека, стоящего посреди Садового кольца с расстегнутыми штанами, никто не обращал внимания. Правда, в стеклянной будке на Зубовской смутно угадывались могучие ватные плечи и фуражка представителя дорожной власти, но он видимо никуда не собирался вылезать в такую погоду, да и развернулся в другую сторону, туда, где из-под машинных колес вылетали на обочину брызги бурой каши.
      Молодой человек в нахлобученном на голову капюшоне двуцветного китайского пуховика, с навигационными целями изучающий снежную грязь под ногами, чуть было сослепу не влетел в тот сугроб у колоннады, где страусино изогнувшись и мучая брючную застежку, возвышалась фигура в куртке. Рядом с фигурой, накреняясь в снегу, стояла пустая пивная кружка. Больше ничего.
      -Оп-па, - негромко произнес молодой человек, удивляясь, скорее всего, больше собственному отсутствию бдительности. Только что он благополучно пересек переход на светофоре, где водители лезли, как дальтоники, не разбирая цветов, а какой-то старик в старом драповом пальто и седыми клоками волос из-под шапки, не выдержав наглого великолепия, плюнул на мерцающий капот проплывшего Альфа Ромео; прошел мимо продуктового, обогнув грузчика в замызганном халате, который волок мимо по снегу, оставляя за собой широкую мокрую борозду, огромный бидон, набитый синеватыми курицами; бросил мимолетный взгляд наверх, туда, где в темноте, в густой снежной крупе светилась высотка МИДа: внизу палевая, с зеленоватыми русалочьими окнами, а сверху розовая, с проблеском красных огоньков - и, стоило на минуту отвлечься от дороги, как на ней возникло такое неожиданное препятствие. Он отшатнулся в сторону, и на него сзади чуть не налетел парень, шерстяной варежкой прижимавший к груди банан - но вовремя увернулся и пошел дальше. То ли движение, возникшее в пределах бокового зрения, напугало фигуру, то ли возглас, хоть и негромкий - но только, не меняя позы, он начал тихо и невозмутимо заваливаться на спину.
      -- Э, - сказал молодой человек, на всякий случай выставив руку. - Осторожней.
      Хозяин куртки обернулся и прозрачными пьяными глазами неподвижно уставился на собеседника.
      -- Чего? - сказал он хмуро.
      -- Ничего, - ответил молодой человек, уже жалея, что подал голос, и, пытаясь избежать непрошеного конфликта, тут же придумал отговорку. - Закурить есть?
      Куртка продолжала смотреть, непонимающе сдвинув мокрые брови. В его глазах призрачно вспыхнула, отражаясь, мигалка, пронесшаяся на чем-то угольно мерцающем, в левом ряду, гордо рассекающем грязную топь, по направлению к Крымскому мосту, и в синей вспышке утонуло выражение глаз.
      -- Ты ж бросил, - сказал он оторопело.
      Молодой человек даже вздрогнул от неожиданности. Это была правда - он бросил курить недели две назад. Гадая, с кем его перепутали, он пожал плечами и собирался идти дальше, как вдруг пьяный жалобно пробормотал ему в спину:
      -- Виталик, руку дай. Сейчас башмак потеряю...
      Молодой человек резко остановился, потому что пьяный назвал его имя.
      -- Мы где виделись? - спросил он, но вместо ответа пьяный как-то легко сделал широченный шаг и оказался рядом с ним. Странная восковая голова с очень близко посажеными глазами, с кожей, усеянной мелкими морщинками, на мгновение приблизилась из-под кепочного козырька. Сильные вполне координированные пальцы сдавили запястье и тут же отпустили.
      -- Погода, а? - проговорил пьяный, снова исчезая под козырьком, стряхивая снег и топая ботинком, из-под которого тут же полетели жидкие ошметки. - Тут маму родную не вспомнишь... - проходящая мимо девушка испуганно шарахнулась в сторону. Мелькнуло в фонарном свете ее возмущенное бледное лицо, обрамленное синей шапочкой, и вдруг пьяный резко наклонился, клюнув головой вперед.
      -- Да вот как раз... - радостно рявкнул он, протягивая руку. - Здррасте... - и, когда он выпрямился, девушку как ветром сдуло. Пьяный поднял припорошенную голову. Снова возникли его водянистые неживые глаза, и он, разлепив губы, проговорил: - А ты не здороваешься?
      -- Знаешь, командир, давай спокойно, - сказал Виталик, отстраняясь. - Не будем народ пугать.
      Пьяный вдруг перестал качаться и замер в бесформенной позе, будто его повесили на невидимый крюк. В тишине прозвучал негромкий звук - хлоп от падения мокрого снежного клока с ветки.
      -- Какое сегодня число? - спросил он в воротник, не поднимая головы.
      -- Двадцать первое, - ответил Виталик безмятежно.
      -- Зима, - пробормотал пьяный. - Страшное время, - он с хрустом двинул плечом и начал загибать наполовину вынутые из рукава пальцы. - Сначала католическое рождество, потом Новый Год, потом наше рождество, потом старый новый год, а еще впереди день советской армии... Хоть не работай вообще. Скорей бы весна, - он повернулся и медленно направился к Зубовской площади, но через несколько шагов снова завис на одном месте и, выкинув руку назад и не оборачиваясь, проговорил, пытаясь быть внятным: - Это... это твое...я, собственно, зачем тут... догоняй, давай.
      Виталик проводил его взглядом. Пьяный не шатался. Его горбатая спина, все менее различимая в снежной метели, проплыла, по-тюленьи отливая кожей, мимо магазинных витрин, потом его заслонили два разлапистых подростка, пихающих друг друга локтями. Один из них поскользнулся и уцепился другому за рукав. Оба чуть не полетели в снежный кисель, замахали руками для сохранения равновесия, как ветряные мельницы, и, когда они, наконец, исчезли, кожаной куртки уже не было ни на улице, ни дальше, на площади, где стояли человек пять у перехода.
      Виталик перевел взгляд на сугроб. Чуть завалившись набок, в нем лежала забытая пивная кружка с неразборчивой, наполовину утонувшей в снегу надписью. Наверное, из "Хамовников" вынес, решил Виталик. К нам в контору, что ль, когда приходил? Не помню... Внезапно он обнаружил, что его каким-то образом пронесло вслед за пьяным с десяток метров, и сейчас он стоит у дверей продуктового. У Мишки жрать нечего, подумалось ему. Купить хоть чего... хоть колбасы вареной. Тут в него почти врезался пошатывающийся мужик, бормотавший "где тут это... слушай! улица Руслимова где?..", и Виталик удивился снова. Вроде сегодня была не пятница. Пока он размышлял на эту тему, заблудившийся, перехваченный какой-то сердобольной гражданкой, уже был направлен в нужную сторону и тоже исчез в снежной падалице, а Виталик, избавившись, наконец, от нетрезвых приставал, зашел в магазин.
 
      Пока он, войдя, толкался у прилавков, изучая худосочный ассортимент, девушка в синей шапочке прошла мимо подземного перехода, в котором, как тараканы в щели, просматривались бурые спелые бомжи, мимо черного зева Неопалимовского переулка, дальше, свернула во двор и, оглянувшись на всякий случай по сторонам, открыла тяжелую железную дверь подъезда. Из темноты, пахнувшей кошатиной и чем-то кислым, на нее чуть не налетела морщинистая неопрятная тетка с мусорным ведром в руке и с крупными янтарными бусами на морщинистом, являемом из ситцевого халата декольте. Тетка посмотрела на девушку с недобрым подозрением, а та проводила ее взглядом, недоуменно соображая: неужели тут мусоропроводов нет? Никогда не думала... В гулком лифте она поднялась на нужный этаж, позвонила в нужную дверь и вошла в квартиру, весело поздоровавшись с открывшим ей дверь весьма мрачным мужчиной в бесформенном сером свитере и с непричесанными серыми волосами. (А, Галка, - проговорил он равнодушно). Войдя, она первым делом направилась к зеркалу, стянула с головы синюю шапочку и энергично встряхнула упавшими на плечи золотистыми кудряшками.
      -- Ну и погода! - проговорила она, аккуратно, об колено, стряхивая с шапочки растаявшие капли. - Миша, в такую погоду точно никуда выходить не хочется!
      -- А я и в хорошую не выхожу, - флегматично ответил Миша, повернулся и пошел куда-то по длинному коридору.
      -- Можно, я тапки возьму? - крикнула Галя ему вслед и, получив в ответ подобие мычания, нырнула в огромные мужские тапки и, косолапо шаркая, засеменила по коридору вслед за ним. В дверях, отделявших коридор от кухни, ей встретилась пожилая женщина, которая, неприязненно глядя на нее, сказала, обращаясь на кухню:
      -- Ну, я пошла. Сегодня, Миш, они еще не очень, а завтра вкусные будут. Щи со временем созревают. Но ты кушай все равно.
      -- Спасибо, Мария Тимофеевна, - не слишком убедительно раздалось с кухни.
      -- Кушай, - продолжала Мария Тимофеевна, неприветливо разглядывая гостью. - Что ж тебе, голодному сидеть?
      -- Здравствуйте, - вежливо сказала Галя.
      -- Здрасте, - сказала Мария Тимофеевна и добавила в сторону кухни. - Я сама захлопну, ты не волнуйся.
      Проследовав по коридору, она хлопнула входной дверью, как и предупреждала. Галя прошла на кухню, где Миша сидел, наклонившись над тарелкой, за столом, обтянутым липкой клеенкой со следами застарелых порезов от кухонного ножа.
      -- Приятного аппетита, - вежливо сказала она. - Можно я сяду? - получив что-то вроде пригласительного мычания, она опустилась на краешек табуретки.
      -- Извини, - проговорил Миша, звучно прихлебывая щи. - Тебе не предлагаю.
      -- О, ничего страшного, - поспешно заверила его Галя, делая успокоительный жест, чтобы Миша, не дай бог, не волновался. - Я привыкла, ты не беспокойся.
      -- К чему привыкла? - спросил Миша непонятливо и вытер уголок рта.
      -- О, - Галя огорченно махнула рукой, округляя губы на разочарованном "о". - Я не так выразилась. Просто я хотела сказать, что я же не в гостях, ты же меня не приглашал, ты и так был очень любезен, что разрешил мне у тебя встретиться с сестрой... Просто понимаешь, ехать друг к другу это целая история, все равно что в другой город - она в Перово, а я в своем Паскудниково... собственно, она мне не сестра, а четвероюродная, это даже родней не считается, но все-таки, и наши мамы дружат... А идти куда-то дорого, и к тому же ей надо кое-какое барахло примерить, я вон целый пакет приволокла. Так что спасибо тебе большое...
      -- Не за что, - сказал Миша, прерывая ее монолог. - И так тут у меня проходной двор. Сегодня еще Серега хотел прийти, Сашка... Виталик тоже. Как будто у меня тут дом свиданий, - сказал он с обидой. - Как будто меня тут вообще нету.
      -- Что же удивительного, центр, всем удобно, - дипломатично сказала Галя, пожимая плечами. - Да к тому же тебе, наверное, веселее, когда к тебе приходят?
      -- А мне и так не скучно, - сказал Миша. - Общаться с самим собой мне интереснее всего. Слава богу, я могу себе позволить, никто над душой не дудит. А то вечно кому-то был должен: то пионерской организации, то обществу, то еще какому-нибудь хрену... Сейчас наконец-то никому.
      -- Я бы так не смогла, - сказала Галя. - Впрочем, у меня нет и возможностей.
      -- Как кому, - сказал Миша вяло. - А чего твоя сестра делает?
      -- С ума сходит, - сказала Галя, сожалительно вздыхая. - Получает в своем НИИ десять долларов - да и от НИИ одни воспоминания, все разбежались, одни пенсионеры остались. У нас в головной конторе место появилось, я его отвоевала с большущим трудом - так ее нужно было еще уговаривать. Господи, почему меня никто не уговаривает? Теперь ее нужно хоть как-то одеть, там же не станут держать такое пугало, посмотрят и скажут: до свиданья, дорогая. Я принесла ей костюм. Мне он маловат, а ей будет в самый раз. Начальство тоже любит, когда ему радуют глаз. У нас была одна секретарша...
      -- А у вас-то сколько платят? - снова перебил ее Миша.
      -- Ну... - протянула Галя, как бы решая, говорить, или не говорить. - Ей сразу дадут триста. Если понравится.
      -- Чего триста? - спросил Миша. - Долларов?
      Галя кивнула.
      -- Для нее это вполне неплохо, - пояснила она. - У нее семьи нет, кормить ей некого...
      -- Нормально, - подвел итог Миша, потянулся и взял еще кусок черного хлеба.
      -- Только бы эта коза не заблудилась, - проговорила Галя озабоченно. - Она же у нас вся в науке, вся в диссертации... Да, кстати... - она нерешительно потерла пальцем драный торец разделочного стола. - Можно тебя спросить?.. Я давно хотела, но...только ты не обижайся, мне это просто очень важно...
      -- Чего такое? - спросил Миша с беспокойным подозрением, отрываясь от тарелки.
      -- Ну... правду говорят, что ты голубой?
      Миша аж подскочил на месте и с плеском выронил ложку.
      -- Это кто тебе сказал? - завопил он. - Кто тебе сказал такую гадость? Кто... ну... - он даже захлебнулся от возмущения и замотал косматой головой, чуть не залезая волосами в тарелку. - Кто сказал такое?..
      Галя, перепуганная таким неожиданным взрывом эмоций, испуганно заерзала на табуретке.
      -- Ой, ну извини... - пролепетала она. - Миш, я же совершенно не к тому... Я не думала, что ты так... Миш! Мне на самом деле все равно, кто ты есть, я только хотела совета спросить...
      -- Нет, ну кто тебе сказал? Кто?
      -- Миш, никто не говорил, я просто...
      -- Нет, ну ты же не просто так спросила! Кто тебе сказал? Серега? Я давно...
      -- Миш, ну никто не говорил, просто ты так живешь... один...
      -- Ну и что? Кто слухи распускает?
      -- Да никто, Миш, честное слово, я просто посоветоваться хотела, я, может, сама такой стану, вот я хотела спросить...
      Миша оторопело замолчал.
      -- То есть как? - спросил он после паузы. - То есть какой? Это... зачем?
      -- Ну, понимаешь, - сказала Галя, облегченно вздохнув тому, что он наконец успокоился. - За мной сейчас женщина ухаживает. Вот я хотела спросить... Но раз ты не в курсе...
      Миша усмехнулся издевательски и опять потянулся за брошенной ложкой.
      -- А ты что, - спросил он, откусывая хлеб. - Любишь женщин, что ли? Лесбиянка, что ли?
      -- Да нет, - сказала Галя, пожав плечами.
      -- А на фиг тогда?..
      Галя закрутила волчком лежащий на столе нож и мечтательно подняла глаза.
      -- Я с ней в Интернете познакомилась, - проговорила она. - Она так ухаживает... Она во всем меня понимает. Она мне стихи присылает. Она говорит, что я великолепная, чудесная... Она меня никогда не видела, но все равно приятно.
      -- А ты ее? - спросил Миша с насмешливым интересом.
      -- Нет, - Галя покачала головой. - Я тоже. Я только ник ее знаю. Ее зовут Милена.
      Миша снова усмехнулся - очень довольно. Тема разговора начала ему нравится.
      -- Да эта твоя Милена дядя лысый, - сказал он.
      Галя продолжала мечтательно изучать треснувший потолок.
      -- Нет, сказала она задумчиво. - Мужчина так не может... Мужчина никогда так не ухаживает. Она хочет именно меня, никого другого... нет, конечно, это женщина.
      -- Ну и что? - спросил Миша.
      -- Ничего, - ответила Галя. - Она мне сказала, что сама меня найдет. На самом деле может, она меня где-то и видела, я не знаю... Но ведь я должна на что-то решиться, правда?
      -- И все-таки, - процедил Миша. - Кто тебе сказал такую гадость про меня?
      Галя огорченно выдохнула.
      -- Ну, никто, Миш, правда никто... - тут вдалеке послышался звонок. - Ой, в дверь звонят? Может, это Инка? Я открою, Миш?
      -- Открывай... - проговорил Миша ей вслед. - Лесбиянка...
      Галя пролетела по всему длинному коридору, шаркая тапками, до входной двери и, затормозив у самого косяка, открыла замок. Под ее радостные возгласы в квартиру, недоверчиво глядя исподлобья, ступило существо в старом драповом пальто с лисой покроя пятнадцатилетней давности и кроликовой ушанке, достойной вокзального грузчика.
      -- Ну и трущобы тут, - проговорило существо, которое девушка называла Инкой, в ответ на приветствия. - Ходить страшно...
      Существо сняло, энергично встряхнув, ушанку, пальто и оказалось женщиной неопределенного возраста в самовязанной кофте почти до колен и коричневой юбке. Темные волосы с заметной проседью были собраны в хвост. На лице не было никаких признаков косметики. Скорее всего, женщина была довольно молода, меньше тридцати лет, но на первый взгляд ей можно было дать все сорок. Галя схватила с пола свой пакет и захлопотала вокруг, приговаривая : Проходи, сейчас все расскажу... Я тут тебе принесла, сейчас померяешь...
      -- Меня родители пилят второй день, - сказала Инна, проходя в маленькую пустую комнату при входе, где Галя тут же зажгла лампочку в голубоватом темном абажуре, оставлявшую темным далекий потолок. - Слышишь? Зачем ты им сказала? Мама чуть не плачет. Я так чувствую, что мне придется соглашаться, - добавила она мрачно.
      -- Ах ты, несчастье какое, - сказала Галя иронично. - В кои то веки будешь получать, как человек.
      -- Ну да, диссертацию бросить и в продавщицы податься, - сказала Инна, рассеянно оглядывая высокие стены. - Для этого я высшее образование получала. К тому же не могу я в коммерческих фирмах работать. Там надо с начальством спать, а я этого не люблю.
      У Гали на лице ясно отразилась некая мысль, которую она силой удержала при себе, но по одному взгляду можно было прочесть ее мнение о том, что пришлось бы долго искать такое смелое начальство.
      -- Не надо, - ответила она, обращаясь к собеседнице, как обращаются к людям, которых не хотят волновать. - Ты же не к бандюкам пойдешь, а к приличным людям. Я их знаю. Не будет там тебя никто соблазнять. Хочешь у метро пирожками торговать, в памперс писать? Это редкость, что там кого берут... они б и не взяли, но там несчастье - сотрудник погиб...
      -- Застрелили? - живо поинтересовалась Инна с оттенком даже какой-то радости.
      -- Почему застрелили, - сказала Галя оторопело. - Он в машине разбился. Ехал пьяный...
      Инна недоверчиво поморщилась.
      -- Ну вот. На место покойника...
      Галя фыркнула.
      -- Нет, вы видели. Можно подумать, ее в чумной барак ведут. Я в роддоме лежала на койке, где передо мной какая-то баба умерла, и ничего - не жужжу. Жизни ты не бачила, родная. Померяй лучше, ты ж не в таком виде туда пойдешь, - она вытряхнула из пакета темно-красный юбочный костюм из какой-то полиэтиленовой ткани и ярко-желтый шейный платок. Инна даже слегка вздрогнула от неожиданно вспыхнувших на невзрачной клетчатой диванной попонке цветастых пятен.
      -- Ну что ж я, попугай? - сказала она недоуменно.
      -- Слушай, - сказала Галя решительно. - Ты там совсем отстала. Одевай и не спорь!
      Инна покорно подняла пиджак, держа его двумя пальцами, и несколько боязливо засунула туда руку, словно там сидел кто-то, кто мог укусить. Пока она одевалась, Галя приговаривала: - Будет она там киснуть, даже твой научный руководитель ушел телефонами торговать, ты ж сама говорила.
      -- АОНами, - поправила Инна.
      -- АОНами, какая разница...
      -- Нам зарплату обещали повысить, - сказала Инна.
      -- На два рубля?
      -- Нет, ну государство же должно нас обеспечить...
      -- Должно! Но не обязано. Много ты видала с этого государства? Повернись, - она с видом раздумья подняла одну бровь. - Прическу надо будет сделать.
      -- Зачем? - запротестовала Инна. - Сама же говоришь, там ни с кем спать не надо.
      -- Не надо. Но настроение людям портить своим видом тоже не надо. Люди там евроремонт сделали, мебель хорошую купили, картины повесили, и тут ты будешь отсвечивать своей неяркой красотой. Не спорь! И волосы покрасить. (Чем... - начала было Инна.) Чем хочешь. Хоть марганцовкой, хоть чаем... хоть йодом. Хоть краской акварельной. Иди, посмотри на себя в зеркало.
      Она вытолкнула Инну в коридор. В коридоре тем временем появились какие-то люди, они здоровались с Галей так, будто хорошо ее знали. Пока они вертелись перед зеркалом, вошел, отряхиваясь, какой-то человек с быстрыми движениями и желтоватым лицом и сразу закричал вглубь коридора:
      -- Миша, мне доверенность должны подвезти, я твой телефон дал! Мне звонить будут! - и обратился к Гале. - А, Галка, привет! А я машину купил. Пошли, обмоем. (Сережа! - приветственно закричал ему кто-то из комнаты). Угадай, какая.
      -- Я машины только по цвету смотрю, Сереж, - виновато сказала Галя. - Я до сих пор еще Жигули от Москвича не отличаю.
      -- Серая, металик! - сказал Сережа. - Зверь! (На спине с двумя горбами и с аршинными ушами, - меланхолично подсказали из комнаты). Да сам ты с ушами!
      -- Переоденешься, подходи, - сказала Галя Инне и пошла вместе с Сережей в другую комнату, побольше. Там уже были трое мужчин и две девушки. Над столом с пивными бутылками, сушеным снетком и еще какой-то вяленой рыбой витал удушливый запах - девушка поджаривала рыбий пузырь на зажигалке, которую ей галантно держал один из молодых людей.
      -- Она бензином будет пахнуть, - сказал другой. - На свечке лучше.
      Разговор, видимо, шел на тему отмечаемого события - об автомобилях.
      -- Я тут как-то еду в туннеле под Ленинградкой, - рассказывал большой, как шкаф, мужчина, который сидел дальше всех, у окна. - Скорость километров сто двадцать. И смотрю - в левом ряду бульдозер стоит. Ни знаков, ничего. И эти гады, продавцы полосатых палочек, хоть бы почесались, как не надо, так они из каждого куста вылезают...
      Перед Галей поставили стакан и налили туда пива, но не успела она протянуть к нему руку, как в кармане запиликало.
      -- У кого пейджер? - спросил Сережа, но Галя уже схватилась за карман и выхватила устройство, поспешно поднося его к свету. Сообщение гласило:
      "Галя, я люблю всех твоих родственников до седьмого колена, открой серверную".
      -- Ооо... - простонала Галя с ужасом, и пейджер тут же запищал снова.
      "Галя, я люблю всех твоих родственников до седьмого колена, открой серверную".
      -- Телефон, - закричала Галя, метнулась к телефону, стала, ворочая диском, набирать какой-то номер, но адресат не откликался, и Галя бросилась в коридор.
      -- Подожди меня, - сказала она Инне, как раз принявшей свой привычный облик. - Мне придется на работу сбегать. Я сейчас вернусь! Я быстро, одна нога здесь...
      -- А что случилось? - спросила Инна удивленно, глядя, как быстро Галя натягивает сапоги.
      -- Генеральный, - пояснила Инна. - Он в серверной заперт. Наверное, опять напился и там заснул. Я дежурной звоню - не отвечает, зараза, где-то лазает. Алкаш чертов... Я сейчас быстро.
      -- Ты мимо метро пойдешь? - крикнул один из молодых людей. Возьми мне там мороженое. Там в ларьке хорошее... Крем-брюле возьми.
      -- Ненормальный, - сказал ему Сережа. - На улице минус, ему мороженое.
      -- А что ж, если минус, теперь мороженое не есть?..
      Галя не слушала, она быстро застегивала пальто. В этот момент раздался звонок.
      -- Сейчас, сейчас, - пробормотала Галя, открывая дверь. Вошел мокрый Виталик, держа под мышкой пакет с колбасой.
      -- Добрый вечер, - сказал он, вежливо улыбнувшись. Галю он без синий шапочки после мимолетной встречи на улице не узнал, впрочем, она его тоже. - Михаил дома?
      -- Кажется, был, - проговорила Галя, посмотрев на него внимательно и замедлив темп действий.
      -- Спасибо, - проговорил Виталик, снял пуховик, повесил на вешалку поверх других пальто, отряхнул ботинки, еще раз улыбнулся Гале, заметив произведенное им впечатление, и отправился в глубину квартиры, негромко зовя: - Хозяин, где ты есть?..
      -- Ты чего? - спросила Инна, тоже заметив, что Галя вдруг перестала торопиться.
      -- Да нет, - сказала Галя, проводив Виталикову спину. - Странно, он вошел, а мне сейчас вдруг детство вспомнилось. Как мы на даче... Лето, светло, у нас яблоками пахнет, и дедушка жив... Что-то похожее... Ладно, - она встряхнулась. - Ты не уходи без меня!
      Она опрометью бросилась на лестницу. Тем временем Виталик обнаружил хозяина квартиры, вытащил из теплой компании, привел на темную кухню и хорошо ориентированным в этом чужом пространстве жестом включил маленький ночник на стенке.
      -- Ты бы хоть ботинки снял, - проворчал Миша недовольно. - Тапки есть.
      -- Нет уж, - сказал Виталик, подойдя к окну с широким подоконником. - Свои тапки носи сам. Публики у тебя много бывает, грибок еще какой подхватишь, так что, за океан твою заразу везти... Мне сейчас болеть нельзя. Я тебе колбасы принес - хотя, я гляжу, тебя сердобольные души уже накормили?
      -- Потом пол после тебя мыть, - продолжал бурчать Миша.
      -- Ну и мой, - сказал Виталик. - Что тебе еще делать? Полезным трудом займешься. Мускулы атрофируются, а так хоть занятие какое-то будет. А то скоро говорить разучишься, - он засунул руку в треугольный воротник пуловера, к рубашечному карману, и вытащил тонкую пачку, обернутую бумагой. - Пятьсот баксов. Пересчитай.
      -- Пять сушеных президентов, - проговорил Миша, разглядывая бумажки и пряча в брюки. - Едешь-то скоро?
      -- Не знаю, - сказал Виталик. - Еще не определилось... Надо еще чтобы родители успокоились, привыкли... Понимаешь. Да и вообще, дел много, - он сел на табуретку и заглянул в окно, на угол гаражей и мокрые деревья, опушенные роскошной снеговой белизной. - Я посижу немного, отдохну.
      -- Поди пивка попей, - посоветовал Миша. - Ребята собрались, Серега машину купил. Трещит без умолку.
      Виталик покачал головой.
      -- Не хочу сейчас пива. Устал. Весь день по делам бегал. Свободный день выдался, представляешь? Прихожу сегодня на работу, а мои уроды говорят: шеф велел компьютеры не включать. Ну, велел и ладно. Я не включаю. Может, он какой глубокий смысл в это вкладывал. А потом выясняется, что это помощник младшего охранника прочел в газете "Московский комсомолец", что в компьютерах появился новый вирус, вот шеф и приказал. Ну, вирус так вирус. Я и свалил на радостях. Завтра им Касперского принесу, а сегодня весь день свободный... В кои то веки такое счастье.
      -- У меня все дни свободные, - сказал Миша слегка вызывающе.
      -- Сплюнь, - сказал Виталик и слабо пошевелил рукой, лежащей на подоконнике, намечая намерение постучать по дереву от сглаза. - Чего стоят твои свободные дни. Сидишь тут в четырех стенах, до того уже дошел, что пенсионерка нищая тебя супчиком кормит. Ты ей хоть помог чем? Вот сгорит твоя хваленая дача в Малаховке, что ты тогда делать будешь, ты работать-то уже не умеешь. Да и не умел никогда.
      -- А я никому не мешаю, - сказал Миша обиженно. - Хочу не выходить, и не выхожу. Нравится мне так! Спасибо родителям покойным, я наконец могу делать, что хочу. Ты сам едешь черте куда, я ж тебе ничего не говорю. Ну, езжай, езжай. Будешь там пиво из пакета пить. А шампанское - из вазочек для варенья.
      -- Почему из пакета? - спросил Виталик непонимающе.
      -- А говорят, в Америке бутылки нельзя по улицам носить. Только в пакете.
      Виталик пожал плечами.
      -- Я, знаешь ли, могу вообще без пива обойтись, - сказал он. - Я работать еду, а не на диване лежать и не задницу лизать уголовникам.
      Миша немного помолчал.
      -- Тебе здесь жениться надо, - посоветовал он. - В Америке с этим делом туго, там бабы ненормальные.
      Виталик задумчиво покивал головой, как будто вообще не слушал, что говорил ему Миша.
      -- Да это есть... - сказал он. - Ну, где ж я тебе сейчас женюсь. Да и на ком? У тебя тут народ шастает, нет подходящей кандидатуры? Вот, кстати, сейчас какая-то светленькая была в коридоре...
      -- Эта тебе не покатит, - сказал Миша авторитетно. - Она с прицепом, у нее дочке четыре года. Вот там скорее сестра при ней, та может быть - одинокая, и аспирантка вроде, там зарабатывать может, карьеру, глядишь, сделает.
      Виталик фыркнул.
      -- Это пугало огородное? Ты ее видел при свете-то?
      Миша развел руками.
      -- Нет некрасивых женщин, знаешь ли...
      -- Ну, я столько не выпью, - сказал Виталик, движением кисти отметая даже возможность такой мысли. - А в комнате я там видел, костикова... Скучную ты публику собираешь, Мишк, ей-богу. Ты бы нарезал колбасы, тебя все жаба душит, а я ж тоже есть хочу.
      Пока они в полутемноте шуршали бумагой, раздался звонок в дверь, и Сережа выскочил из комнаты, прокричав в сторону кухни: - Это ко мне, это доверенность привезли, я открою!
      Распахнув входную дверь, он замер, наткнувшись, словно на преграду, на спокойный, насмешливый и несколько наступательный взгляд неподвижно стоящей за дверью женщины. Женщина была далеко в среднем возрасте, небольшого роста, с круглым лицом и гладкой черноволосой прической, открывающей лоб. На ее плечах небрежно лежала длинная, почти до пят, норковая шуба, оставляя открытой ее коренастую фигуру в простом черном платье. На ногах были туфли, не тронутые снегопадом. Общее впечатление необычности не портили даже золотые корундовые сережки - кондовый ширпотреб советского ювелирпрома - красными огоньками горевшие в мочках ушей. Сережа сперва открыл рот от неожиданности открывшегося ему зрелища, а затем пролепетал: - Эээ... проходите, пожалуйста.
      Женщина переступила порог, весело посмотрела Сергею в лицо, потом бегло скользнула взглядом по бумаге в прозрачной пластиковой папке, которую держала в руке.
      -- Сергей Александрович? - спросила она отчетливо.
      -- Да, да, это я. Вы проходите пожалуйста, - говорил Сергей. - Вы... знаете что... вы водку пьете?
      Женщина рассмеялась, нисколько не удивившись.
      -- Пью, чего ж не пить, - сказала она и протянула ему папку, положив верхний край ему на плечо, и закончив прокурорским голосом. - Доверенность проверьте.
      -- Сейчас, - проговорил Сергей, мельком заглядывая в доверенность и тут же, судорожно поискав вокруг глазами свободное место, отложил ее на галошницу. - Вы проходите. Мы как раз сейчас машину обмываем. Знаете... за одно колесо, за второе... Не обмоешь, ездить не будет. Примета такая. Вы сами не за рулем?
      -- Нет, я с водителем, - сказала женщина равнодушно. - Он ждет.
      -- На минуту, - настаивал Сергей. - Одну рюмочку. Ездить не будет, в аварию попаду, кого винить тогда? Не шутите святыми вещами. Вас как зовут?
      Женщина продолжала спокойно стоять на месте и смотреть веселыми глазами.
      -- Людмила Павловна, - сказала она.
      -- Отлично, Людмила. Я Сергей. Да, - он суетливо махнул рукой, - вы же знаете. Проходите, водитель отдохнет пока. Он же тоже человек. Вести ему, наверное, в такую погоду трудно...
      Не дрогнув ни единым мускулом лица, женщина рассмеялась одними глазами, сделала какое-то змеиное движение изнутри шубы, и шуба плавно поползла вниз. Сергей поспешил подхватить ее и повесить на вешалку, совмещая поспешность избавления от лишней вещи и одновременно демонстрацию бережного с ней обращения, декларативно распространяемого и на вещи хозяйки. Людмила Павловна приподняла каблук, проверяя, не пачкают ли туфли, выпрямилась и, не дожидаясь подсказок, куда идти, направилась именно в ту комнату, откуда раздавался шум застолья. Сергей побежал за ней следом.
      -- Там кто-то пришел, - сказал Виталик, обращая Мишино внимание на то, что происходило за пределами полуосвещенной кухни.
      -- Там все время кто-то приходит, - сказал Миша зло, оборачиваясь на яркий прямоугольник дверного проема. - Приходят, приглашают, кого хотят. Ладно вечером еще. А то еще по утрам продолжение. Николай Васильевич тут как-то изволили сильно набраться на ночь глядя, поздно пошли, загремели в обезьянник. У нас тут срочники ходят, им все равно, кого брать. Утром звонок. Открываю, стоит на пороге Коля, рожа бурая, каменная, на меня не смотрит, молча идет мимо. Идет, идет на автомате, проходит к моему холодильнику, лезет внутрь, достает банку пива - моего пива, между прочим - открывает зубами, выпивает половину, розовеет, выдыхает и говорит: "Ну, здравствуй, Миша". Вот прямо так и открыл - зубами.
      -- Скажи спасибо, - сказал Виталик. - Ты нужен еще кому-то. (Не я, а квартира, - заметил Миша). Да ладно, квартир много, приходят-то к тебе. Я сейчас уеду, и никто ко мне по утрам не будет приходить, и банки зубами открывать не будет.
      -- Ох ты сиротинушка, - сказал Миша. - Ну не едь, кто тебе велит.
      -- Нет уж, поеду. Я тебя держу? - поинтересовался Виталик. - Иди к ребятам. Я посижу и пойду. Не съем тут у тебя ничего, батон хлеба не вынесу под полой.
      Миша ухмыльнулся, показав неровные зубы.
      -- А у меня и нет его. Да, - он нахмурился. - Ты про меня никому ничего не говорил?
      -- В каком смысле? - спросил Виталик.
      -- Нет, ну вообще: никому про меня ничего не говорил?
      -- А что про тебя скажешь? - удивился Виталик. - Ты что, резидент? Миллионер подпольный?
      -- А что-нибудь слышал от кого?
      Виталик потряс головой, как отгоняя наваждение.
      -- Да что я должен слышать, не понял? Что ты двоечник и бездельник, это и так все знают. Больше я про тебя ничего не знаю. А что ты один в квартире прописан, это твой участковый лучше меня кому надо расскажет.
      -- Ну, я серьезно! - возмущенно взвыл Миша. - Слухи какие-нибудь...
      -- Да ты кинозвезда, оказывается. Про тебя слухи распускают. Скажите. Что хоть за слухи?
      -- Ну, я серьезно!..
      -- И я серьезно. Мне просто уже интересно стало. Скажи, чем ты отличился. Про меня в жизни слухов не было.
      -- Это ты просто не слышал, - сказал Миша мрачно.
      Виталик непроизвольно подался к собеседнику и чуть нахмурился.
      -- Да? И что это про меня говорили? - спросил он озабоченно, насторожившись и замерев в какой-то чересчур аккуратной позе.
      -- Что ты с Ленкой Марковой... в девятом классе...
      Подушечками разжавшихся пальцев Виталик прошелся по столу.
      -- Это не слухи, - сказал он, завершая движение руки игривым взмахом. - Это чистая правда.
      -- Какая правда, это ты сам всем лапшу на уши вешал!..
      Какое-то время они еще сидели и препирались. Миша сердился, настаивал, но постепенно успокоился. Они еще немного поговорили, потом Виталик поднялся и пошел к выходу. Миша отправился провожать. Когда проходили мимо комнаты, выскочил большой мужчина, которого звали Костиком.
      -- Слушай, - сказал он Мише, показывая руками в глубину комнаты. - Я за этого маньяка не отвечаю. К нему приехала какая-то бабушка, привезла доверенность. Он ее напоил и увел в ту комнату. Я тут ни при чем.
      -- У тебя тут еще и оргии, - проговорил Виталик, не останавливаясь, пока Костик, виновато разводя руками, продолжал: - Поручик Ржевский фигов. Под ним кто-нибудь как-нибудь от старости помрет.
      Виталик подошел к вешалке, с удивленным уважением оттянул рукав норковой шубы, висевшей сверху, порылся, запустив руку, в ворохе курток и вытащил свой пуховик. Надел, накинул капюшон, вздрогнул, обнаружив мокрую подкладку, и видимо задумался.
      -- Можно перевернуть, - подсказал ему чей-то голос из маленькой комнатки. Обернувшись, Виталик увидел Инну, которая никуда не уходила и честно ждала, сидя на диване, как ей было велено.
      -- Не получится, кнопки с другой стороны, - сказал Виталик.
      -- Подвернуть и пристегнуть на то же место, - сказала Инна деловито. - Будет другой цвет, но зато сухо.
      -- Толково, - согласится Виталик, подняв брови и обдумав совет. - Кстати... - он поднял глаза и посмотрел на Инну пристальней.
      -- Что? - спросила Инна.
      -- Нет, ничего, - сказал Виталик. - Пойду так. Не страшно.
 
      Галя выбежала из подъезда и, по лужам, скользя, застегивая на ходу пальто, шарахаясь от собак, которых выгуливали во дворе, бросилась к Садовому кольцу, к остановке троллейбуса. Тот пришел почти что сразу, полупустой - час пик уже кончился - и неторопливо повез ее по направлению к Октябрьской площади. Галя сжимала кулаки в варежках и подпрыгивала на месте, нетерпеливо вглядываясь в черные мокрые стекла, по которым хлестало водой и снегом. На Крымском мосту троллейбус прибавил ходу. В окно Галя увидела стоящую у тротуара аварийную машину и нескольких зевак - наверное, с моста опять кого-то снимали. Оттуда все время кого-нибудь снимали. Галя посмотрела вверх, на мостовую опору, пытаясь разглядеть, что там происходит, но троллейбус уже взвыл на подъеме и пролетел мимо.
      Сразу за тоннелем она слезла и побежала к Ленинскому проспекту. Ноги уже устали бежать по снежной каше, но она торопилась. Скоро уже другой троллейбус вез ее к Ударнику, и через пятнадцать минут Галя углубилась в темный страшный лабиринт переулков в районе Софийской набережной. В руке она сжимала свое оружие - вынутый из сумки пульверизатор с уксусной эссенцией, которую надлежало при случае брызнуть в глаза нападающему.
      Железные ворота были закрыты, калитка тоже. Галя заколотила по кнопке звонка. В динамике что-то хрустнуло и затрещало.
      -- Кто? - спросил сердитый женский голос.
      -- Ирина Всеволодовна! - закричала Галя, испуганно оглядываясь на черную свинцовую улицу с черными, кое-где высаженными, окнами домов. - Это я! Аркадий в серверной. Откройте!
      Замок пискнул, Галя влетела в калитку, пробежала, спотыкаясь, по заваленному давнишними сугробами двору и стала подниматься по узкой, полувинтовой лестнице на второй, верхний этаж небольшого здания. Наверху, у дверей комнатки с настольной лампой, ее встретила пожилая дежурная Ирина Всеволодовна с вопросительным выражением на лице.
      -- Что? - спросила она вполголоса, хихикнув, как хихикает проштрафившийся, в надежде, что его простят и сведут в шутку его проступок. - Опять?
      -- Опять, - подтвердила Галя, запыхавшись. - Я вам звоню, а вас нет... Пришлось бежать. Вам-то он не звонил?
      -- А я выходила кошек гонять, - сказала Ирина Всеволодовна. - Снова слышу, по крышам бегают, я думаю, не дай бог опять, как в прошлый раз, свалятся Николаю Викторовичу на его лимузин, и сигнализация будет орать, как в прошлый раз...
      -- Пойдемте, - сказала Галя, и они пошли по кривому узкому коридору с горбатым, скрипящим под ногами паркетом.
      -- Так это он стучит-то, - говорила по дороге Ирина Всеволодовна. - А я думаю, чего там стучит? Думала, бомжи где-то по соседству опять поселились...
      -- Прям хоть выкидывай этот чертов диван, - пожаловалась Галя, отдуваясь. - С тех пор, как его в серверную принесли, все не слава богу. А я сегодня в гостях, так мне еще туда успеть надо, и домой, чтобы Насте сказку на ночь прочитать... И это обязательно, она же не заснет...
      -- Ну, пока он сервер не сломает, никто не почешется, - сказала Ирина Всеволодовна. Ирина Всеволодовна, как бывший программист оборонного завода, могла говорить о серверах авторитетно. - А Саня тоже с ним?
      -- Наверное, - сказала Галя, на ходу роясь в сумке и вынимая ключи. - Если только один пить не начал.
      -- Ему недалеко, - сказала Ирина Всеволодовна.
      Мерный стук, сначала еле слышный, по мере того, как они шли по коридору и заворачивали за угол, становился громче.
      -- Сейчас, сейчас! - крикнула Галя и повернула ключ в замке. Дверь открылась. За ней стоял генеральный директор с закрытыми глазами и вяло и монотонно стучал кулаком - теперь уже о пространство. Из открытой двери вырвался наружу спертый воздух, и сильно потянуло перегаром.
      -- Аркадий Петрович, - сказала Ирина Всеволодовна. - Очнись, мы здесь.
      Аркадий Петрович приоткрыл один глаз и взвыл.
      -- Сууки... - протянул он тоскливо. - Уволю всех!.. - и он принялся ругаться.
      -- Ооо... - протянула Галя разочарованно (благодарности за ее марш-бросок ждать не приходилось), махнула рукой и, развернувшись, пошла прочь. Ирина Всеволодовна осталась увещать.
      -- Ты в себя приди, Аркадий Петрович, - говорила она. - И не стыдно тебе? Сервер сломаешь, ксерокс сломаешь, они дорогие, что тебе Николай Викторович скажет?
      -- Скажет... - тянул Аркадий Петрович. - Пусть другого дурака найдет, который ему такие подписи поставит, ксерокс это тьфу...
      -- Дураков у нас хватает, - сказала Галя негромко, себе под нос. Она дошла до комнатки Ирины Всеволодовны, зашла и устало опустилась на стул, расстегивая пальто. Ирина Всеволодовна подошла минут через пять и стала в дверях.
      -- Лучше б даже не выпускали, - сказала она. - Ну, куда их тут теперь девать?
      -- Да ведь правда сломают, потом отвечай, - сказала Галя. - Или хуже того, нагадят на оборудование. Вы их в приемной положите.
      -- Положишь их, - сказала Ирина Всеволодовна. - Они ж теперь до утра не угомонятся. Осточертеет это все скоро Николаю Викторовичу, я чувствую. Что он сук под собой рубит?
      -- Он, говорят, был нормальный, - объяснила Галя. - Но с тех пор, как просидел месяц в тюрьме города Калуги, немного умом двинулся. Во-первых, запивает периодически, во-вторых, мечтает объявить наркотики легальными, и сделать на них состояние... Что-то ему там насоветовали, видно.
      -- Мало кто где сидел, это ж не повод, - не согласилась Ирина Всеволодовна. - Устала?
      -- Устала, - кивнула Галя. - Сейчас, отдышусь...
      -- Так может, чаю попьешь?.. - Ирина Всеволодовна наклонилась было к старенькому электрическому чайнику, стоящему на полу, но тут за ее спиной возникло видение: Аркадий Петрович в дубленке, нетвердым шагом, волок на спине повара Саню, и оба таким образом приближались к выходу, рискуя вот-вот свалиться в крутой провал лестницы. Ирина Всеволодовна ахнула и встала у них на пути, раскинув руки.
      -- Куда? - закричала она. - Куда пошел? (Мы к Ударнику сходим... - пробубнил Аркадий Петрович). А Саню куда понес? Ты хоть Саню положи! (А, Саню... - удивленно протянул Аркадий Петрович, подумал минуту и положил Саню на пол. Саня дрыгнул ногой и повернулся на бок.) Что ж на пол-то живого человека? Отнеси Саню в приемную! Слышишь, чего говорю? Отнеси Саню! Как не стыдно, как не стыдно...
      Аркадий Петрович потянул было Саню за руку (Саня дрыгнул рукой) и почему-то отказался от намерения нести Саню куда бы то ни было.
      -- Я сейчас быстро... - пробормотал он. - К Ударнику схожу и вернусь...
      -- Не пущу, - решительно сказала Ирина Всеволодовна.
      -- Уволю! - завопил Аркадий Петрович. - С дорроги...
      -- Увольняй. Ты в сугробе замерзнешь, или по башке тебя треснут, а я виновата буду. (Я сам тресну... - возразил Аркадий Петрович.) Я о тебе ж забочусь, а ты уволю. Стыдно! Давай знаешь, как с тобой договоримся: скажешь, как меня зовут - пущу. Договорились?
      -- Угу, - Аркадий Петрович неуверенно кивнул головой, чувствуя подвох.
      -- Ну, вот и хорошо. Как меня зовут, ну-ка.
      Аркадий Петрович помолчал, собираясь с силами.
      -- И-ри-на Всел.. всев... дов... влав...
      -- Не получается?
      -- Нет, - сознался Аркадий Петрович.
      -- Вот видишь, уговор дороже денег. Давай-ка, Саню неси. Что ж он у тебя на голом полу лежит. Разве так делают?
      Аркадий Петрович послушно повернулся и поволок Саню вглубь по коридору, бормоча под нос: тебя ж и стрезва не скажешь... всев... лов... тьфу!.. вот папаша с мамашей обидели... Остался пришедший вместе с ними запах, который никак не мог рассеяться.
      -- Справитесь вы с ними? - сказала Галя, вздохнув. Ирина Всеволодовна усмехнулась.
      -- Не привыкать, - сказала она бодро. - Он же тихий. Вот у нас военпреды, бывало... мужики крепкие, офицеры... как напьются, так держись. А этот что? Сам себя больше боится. Будут блевать, так Нина завтра помоет. Иди к ребенку, не волнуйся.
      -- К ребенку... - пробормотала Галя. - Тут так просто не получится. Тут сперва к одному ребенку, потом к другому...
      Попрощавшись, она вышла на улицу и попыталась быстро идти к мосту, но особенно быстро не получалось из-за усталости. Снежный буран понемногу стихал, становилось яснее, спокойнее, провода и деревья в сквере были очерчены мокрым блестящим контуром. Вздыхая и обреченно глядя на часы, Галя проделала всю обратную дорогу, сначала в одном неторопливом троллейбусе, потом в другом. Переходя Октябрьскую площадь, она провалилась в лужу и промочила ногу (сапог никуда не годился). После Парка Культуры в троллейбусе остались кроме нее только двое пьяных на переднем сидении. Один еще кое-как держался. Второй отключился, и его голова моталась в такт троллейбусным рывкам из стороны в сторону; время от времени он вздрагивал, очухивался и кричал:
      - Шеф! Только не в Зюзино! Толь-ко не в Ззюзино...- первый толкал его, и тот затихал. На Парке Культуры оба поднялись, шатаясь и едва и не падая, и вышли. Один застрял в дверях, так что водитель раздраженно рявкнул в микрофон: "В чем дело, уважаемые? Закрываю!" Галя боялась, что будет пробка у Зубовской, но там было безлюдно, светились только карамельные огни на кремовых стенах домов. Преодолев бегом пустынный подземный переход (чтобы никто не напал), она свернула во двор, из которого ушла час назад. У самого подъезда проход заслонял огромный антрацитовый Вольво - темный и без признаков жизни. Галя вдруг испуганно остановилась. Она со дня еще пребывала под впечатлением от обещания загадочной Милены найти ее, Галю, безо всякого на то Галиного содействия. Машина выглядела так страшно, и так нарочито заслоняла Галину (и не только Галину, впрочем, но ей это не пришло в голову) дорогу, что сердце у нее екнуло и она попятилась в арку. Нет... - сумбурно пролетало в голове. - Как же так сразу... Я еще не готова... Нет...
      Тут дверь подъезда открылась, хлопнула, вышла женщина в длинной шубе с капюшоном на голове, попробовала ручку дверцы (заперто) и постучала в окно. Вольво разом осветился изнутри неярким светом черно-белого телевизора, обнаружив присутствие водителя (лужковская кепка с козырьком, пухлая фигура, профиль как у Дениса Давыдова - носик пуговкой и усы. Гале представилось, что наверное, и щеки у него румяные). Женщина открыла дверь, скользнула на сидение, откинулась на подголовник и повернулась к водителю, а водитель повернулся к ней. Несколько секунд они пребывали в полной неподвижности (Гале было не видно, но по каким-то самодостаточным позам полнейшей отделенности от остального мира она могла заключить и даже поклясться, что эти двое не сказали друг другу ни слова). Потом водитель отвел взгляд, завел мотор, и Вольво бесшумно двинулся, как по твердой дороге, по мокрым сугробам к выезду со двора. Галя облегченно выдохнула и посмеялась про себя. Как же, - подумалось ей. - Принцесса за собой приехала на белом коне. Губы в трубочку сверни, а то раскатала... Усталое лицо женщины проплыло мимо нее (водитель одной рукой переключал радио), и машина вывалилась через бортик тротуара на Садовое кольцо.
      Галя поднялась по лестнице и позвонила в ту дверь, из которой вышла час назад. В ответ на ее звонок послышалось некое оживление, какие-то возгласы и со словами "забыла что-то" дверь открыл Сережа.
      -- А, это ты, - сказал он несколько разочарованно и отвернулся в сторону комнаты. Галя обратила внимание на золотую цепь у него на запястье - то ли ее раньше не было, то ли ей она на глаза не попадалась. Галя хотела уже было пошутить на тему стремления в новорусскую популяцию населения, но Сергей уже был на расстоянии и говорил: будет звонить - ты не знаешь, где меня искать, понял, Мишк? И вообще, ты не знаешь, кто я такой. А то понравится, пристанет, знаю я этих охотниц за молоденькими...
      Галя заглянула в комнатку. Инна дисциплинированно, поджав ноги, сидела на том месте, где ее оставили.
      -- Ну что? - спросила она без особенного интереса.
      -- Ничего, выпустила, - проговорила Галя, расстегивая сапоги. - Сейчас пойдем. Я домой черт знает когда попаду... А где... - она разочарованно посмотрела вглубь коридора. - Подожди, я сейчас.
      -- Она отбросила сапоги и ушла кого-то искать - в тапках, пальто и шапке. Инна послушно поднялась, взяла с собой пакет с костюмом и стала искать на вешалке, под грудой чужих курток, свои антикварные одеяния. Краем уха она слышала, как Галя кого-то упрашивала - кажется, хозяина дома. О чем именно шла речь, не было слышно, так как в дальней комнате шумели: - А ты что, не попадал в аварии? - Скажешь тоже! Это я не попадал в аварии? - Что, попадал? - Еще как! В первый раз я ударил мента. Кстати, приличный мент попался, даже денег не взял. - Это не мент был. - А кто? - Бандит переодетый, на дело ехал. Ну, может и не бандит, но только никак не мент. - И, наконец, вылетела оживленная, розовая Галя, пряча в карман какой-то клочок бумаги.
      -- Все, пошли, - сказала она весело.
 
      Через несколько дней Инна приехала на Остоженку, в переулок, к небольшому зданию, заваленному коричневыми от застарелой грязи сугробами почти до окон первого этажа. К тому времени снова ударил мороз, и было холодно. Войдя на первый этаж, Инна сняла мамино пальто, вывернула подкладкой наружу, маскируя его вид, и засунув под мышку, зашла в лифт. На ней были красный полиэтиленовый костюм, черные колготки, черная водолазка и ярко-желтый Галин платок на шее. Волосы ее были пострижены (стригли, видимо, дома, а может и она сама, потому что пряди лежали довольно неровными клоками) и покрашены в черный цвет. Чувствовала она себя в этом новом образе чрезвычайно неловко, держалась скованно и смотрела по-прежнему исподлобья.
      На площадке третьего этажа скучал на столом квадратный детина в синей форме цвета халата мастера дяди Васи, с непонятными нашивками. При виде постороннего детина принял умеренно угрожающий вид, который, правда, не произвел на Инну впечатления. Ей не особенно хотелось, чтобы ее пустили, и она была бы даже рада лишнему препятствию, чтобы иметь возможность с чистой совестью развернуться и уйти.
      -- Извините, - сказала она. - Мне к Вадиму Александровичу.
      -- Пропуск есть? - осведомился детина, двигая мускулами.
      -- Не знаю, - сказала Инна. - Я новый сотрудник.
      Детина задумался.
      -- Пропуска нет, - сказал он, переворошив для вида какую-то замызганную тетрадку. - Не заказывали.
      Инна пожала плечами.
      -- Мне сказали сегодня с утра приступать к работе, - раздраженно сказала она, пожав плечами и сделав движение, будто собиралась уходить.
      -- А вы новый сотрудник? - спросил детина, как будто не слышал этого две минуты назад.
      -- Вроде бы, - сказала Инна.
      Детина еще подумал.
      -- Ну, вы пойдите сами спросите, - сказал он, указывая на стеклянную дверь за своей спиной. - Прямо по коридору, комната тридцать пять.
      -- Спасибо, - сказала Инна разочарованно, что ей не дали улизнуть.
      Она прошла через стеклянную дверь в отремонтированный светлый коридор. Дверь в тридцать пятую комнату была открыта. - Хорошо в Таиланде, - доносилось оттуда. - Тепло, море... Люди только дикие. И японцев много... - Инна нерешительно остановилась на пороге. Напротив сидела за компьютером и барабанила по клавиатуре молодая очень сильно загорелая девушка с остреньким лисьим лицом. Она как елка была увешана золотыми цепочками - штуки три висели у нее на шее, и по несколько на руках. У стены, на кожаном свином диванчике помещался, обнимая портфель, приятного вида человек лет пятидесяти в ярко-зеленом пиджаке, с седым, поднятым дыбом аккуратным ежиком на голове. Пахло какой-то парфюмерией, но непонятно от кого. Инна попятилась было в коридор, но оба уже посмотрели на нее, и мужчина в зеленом пиджаке кивнул, изобразив предупредительную улыбку.
      -- Вы к кому? - спросила девушка подозрительно.
      -- К Вадиму Александровичу, - ответила Инна.
      -- По какому вопросу? - спросила девушка, окинув Инну мимолетным взглядом, раздражив при этом тем, что взгляд, несмотря на мимолетность, был абсолютно исчерпывающ, с головы до ног, и достаточен для составления определенного мнения об Инне на вековечные времена.
      -- Я новый сотрудник, - сказала Инна.
      -- Ааа... - протянула девушка многозначительно, а мужчина в зеленом пиджаке, еще раз улыбнувшись Инне, понимающе вздохнул и спросил у девушки: - Это вместо Павла, да?
      Видимо, он претендовал на хорошее знание окружающей обстановки.
      -- Присядьте, - сказала девушка, указав на место рядом с зеленым пиджаком, и сняла трубку. - Вадим Александрович. Новая сотрудница пришла. Да. И, - извиняющимся голосом, как будто напоминая шефу, о чем он забыл, - вас Комаров ждет.
      Не успела она повесить трубку, как боковая дверь рывком распахнулась, и выскочил человек лет тридцати в сером с отливом костюме и красивом узорчатом галстуке. Зеленый пиджак тут же подпрыгнул и вытянулся по стойке смирно.
      -- Приветствую, - бодро сказал серый костюм (его и звали Вадимом Александровичем) и энергично потряс зеленому руку. - Прошу! Надя, чаю сделай. (Надя включила где-то кнопку импортного чайника, и тот зашумел). Или, может, чего покрепче? Кофе с коньяком хочешь? - последнее обращение было уже вглубь кабинета, куда охотно проследовал зеленый пиджак.
      -- Да что ж, - ответили оттуда. - Коньяк дело хорошее. С утра выпил - весь день свободен.
      -- Какой у тебя коньяк? - спросил Видим Александрович Надю. - Хенесси будешь? (это зеленому). В общем, приготовь тут... (это Наде). Ну что, - он повернулся наконец к Инне. - Здравствуйте! С раннего утра? Я даже еще пропуск не заказывал... Надя, ты заказала?
      -- Нет, Вадим Александрович, - по-военному отозвалась Надя.
      -- А кто пустил?
      -- Не знаю, Вадим Александрович. Олег, наверное, кто ж еще.
      -- Вот кретин! Уволить к чертовой матери (Инна вздрогнула и попыталась что-то возразить, но Вадим Александрович ее не слушал, а уже кричал в открытую дверь кабинета) - А вот менеджер, который через любую охрану пролезет это правильный менеджер, я верно говорю? (Веерно, - протянул невидимый Комаров, пока Вадим Александрович снимал трубку с Надиного телефона и набирал номер). Нам такие менеджеры и нужны... Алло, Таня, здравствуй. Есть там кто у вас? А кто есть? А где они лазают, время десять часов! Рабочий день давно идет! Тогда ты зайди. Давай... - он повесил трубку и веселыми глазами уставился на Инну, которая готова была провалиться сквозь землю. В отличие от Надиного, взгляд Вадима Александровича был откровенный, продолжительный и в своем праве. - Хорошие менеджеры нам нужны, - повторил он. - Особенно умные. Ты диссертацию пишешь? (Надя при этих словах тоже посмотрела на Инну и поджала губы). Это правильно. Ты садись.
      -- Он не хотел пускать... - выдавила наконец Инна, пораженная таким быстрым и решительным действиям своего нового начальника.
      -- Ты ему пистолетом пригрозила? - серьезно спросил Вадим Александрович.
      -- Нееет...
      -- Я почему-то так и думал.
      Зазвонил телефон, Вадим Александрович замолчал, развернув ухо в сторону звонка, а Надя сняла трубку.
      -- Алло! - сказала она. - Его нет. Он еще не приезжал. Да, попозже.
      Трубка легла обратно на рычаг.
      -- Кто? - спросил Вадим Александрович.
      -- Вологда.
      Вадим Александрович замахал руками, отмахиваясь от невидимой мошкары.
      -- Правильно. И вообще: ты меня с разными дураками сейчас не соединяй.
      -- Хорошо, - послушно сказала Надя, доставая из шкафа посуду.
      В дверях за Инниной спиной неслышно появилась крупная высокая девушка в очень короткой юбке, вишневой блузке, расстегнутой до самой ямочки на пышной груди, и с темными распущенными, чуть спутанными волосами. Глаза у девушки были припухшие - то ли от слез, то ли со сна.
      - А, Таня, - проговорил Вадим Александрович, указывая на Инну. - Это вот наш новый сотрудник. Возьми, ознакомь там... ну и так далее.
      Он быстро скрылся в кабинете, оставив Инну с открытым ртом.
      -- Как там у вас? - спросила Надя у Тани в ответ на приветственный кивок.
      -- Ох, я прям не могу, - вздохнула Таня, приложив руку к полураскрытой блузке и покачала головой, как бы показывая, что у нее нет слов на ту тему, которая подразумевалась в Надином вопросе. - Пошли, - сказала она Инне меланхолично.
      Инна перехватила пальто, упорно выскальзывавшее из-под мышки на пол (саржевая подкладка никак не держалась на месте) и проследовала за Таней по коридору, по прокуренной пожарной лестнице, этажом ниже в какую-то дверь, за которой оказалась большая комната, почти зала, разделенная высокими перегородками на несколько помещений. Таня жестом пригласила Инну в ближайший к двери закуток, где находились шкаф, стол с компьютером, книжная полка над столом, деревянный стул с драной обивкой и телевизор "Рубин" на полу, не включенный в розетку, на котором лежала груда бумаг.
      -- Вот, - сказала Таня. - Вот здесь твое место. Ты знаешь компьютер? Вот смотри, включаешь... - голос у нее был тихий, как будто шелестящий. - Эксел включаешь... Вот здесь табличка, называется "отгрузки". Смотри, берешь накладную... - она взяла один лист с телевизора. - И набиваешь по порядку, вот, смотри: номер... дата... станция... номер вагона... вес... Видишь, так вот все надо, их уже вон сколько накопилось. Если что-то неясно, ты зови, я здесь буду.
      Она ушла куда-то за перегородку. Инна осмотрелась по сторонам. Потом открыла шкаф и, мазнув пальцем по полке (пыли вроде не было), запихнула туда пальто. Посмотрела на потолок - там оказался кусок лепного узора, уходившего куда-то за перегородку. Посмотрела в окно - там в дымке морозного инея, на детской площадке, сидели две личности с бутылками Балтики N9 и наблюдали за собакой, похожей на обрубок с короткими ножками. Собака тупо прыгала вверх, пытаясь достать зубами висящую на ветке пластиковую бутылку, а личности так же тупо следили за процессом, двигая головами вслед за собачьим местонахождением в воздухе, и периодически прикладывались к бутылкам. Инна осмотрела стол. Клавиатура была грязная. На корпусе монитора - остатки каких-то содранных наклеек. На углу стола лежала картонная папка с непонятной надписью "ИНКОТЕРМС". Инна изучила книжную полку. Там стояли англо-русский словарь деловой лексики, справочник МПС, старый засаленный сборник ГОСТов, Фигурнов, книга по Windows 3.11, основы делопроизводства, орфографический словарик с оторванным переплетом и хрестоматия по русской литературе для 8 класса средней школы. Удивившись присутствию хрестоматии, Инна сняла ее с полки и заглянула внутрь, ожидая обнаружить там тайник для пистолета или что-нибудь в этом духе. Но хрестоматия была настоящая, из раскрытого разворота выскользнул оторванный листок, спланировал в воздухе и упал на пол. Инна подобрала его, и ей бросились в глаза строчки "Роняет лес багряный свой убор". Инна посмотрела в окно на засахаренные инеем ветки, морозный пар вокруг собачьих наблюдателей и подумала про себя со вздохом, что лес уже все давно обронил. Она захлопнула книгу и обнаружила на обложке четкий вдавленный след от какой-то мебельной ноги - книгу подкладывали под шатающийся предмет обстановки, и таким образом ее присутствие логически объяснялось. Инна поставила хрестоматию обратно и поморщилась от неудобства - ей уже было жарко в сапогах, она не взяла с собой сменной обуви. Из закутка была видна перегородка напротив - больше ничего. Инна осторожно раскрыла дверь шкафа, установив внутреннее зеркало таким образом, чтобы ей из сидячего положения было видно входную дверь. Потом села, протерла носовым платком клавиши и принялась делать то, что показала ей Таня.
      Через некоторое время раздался звук открываемой двери. Инна посмотрела в зеркало - ее система сработала. Она увидела, как, снимая меховую шапку и расстегивая на ходу дубленку, вошел человек с широким лицом и короткой светлой бородкой.
      -- Привет, - сказал он, уже пропав из поля видимости (очевидно, Тане). - Влад подъехал?
      -- Нет, - ответила невидимая Таня.
      -- Звонил? - деловито сказал пришедший.
      -- Звонил, - сказала Таня со вздохом. - Сказал два неприличных слова, и связь оборвалась.
      -- Значит, в дороге, - бодро сделал вывод пришедший. Слышны были его шаги по скрипящему полу. - Уже? - спросил он после паузы, понизив голос. Инна подумала, что, скорее всего, он в этот момент показывает на закуток, где она находилась.
      -- Уже, - согласилась Таня.
      -- Быстро. Ну, ясно, - послышались еще несколько шагов, и пришедший продолжал. - Сегодня приедет Лада. При ней не рыдай. И приведи себя в порядок. Вот это вот все убери... и вообще, сделай прическу нормальную. Сдержанность и достоинство, Таня! Сдержанность и достоинство. Поняла?
      -- Поняла, - согласилась Таня. - Только вот... Ыыыы... - к Инниному ужасу, из-за перегородки послышались рыдающие звуки.
      Если Инна испугалась, то на пришедшего эти рыдания никак не подействовали.
      -- Тише, тише, тише, - сказал он наставительно. - Ну, успокойся. Валерьянки дать?
      -- Нет...
      -- Смотри. (Раздался телефонный звонок). Успокойся и подойди!
      -- Сейчас... - Таня сняла трубку и тихим скользящим голосом спросила: -Да? Кого? Минуту... Толя, тебя.
      Изо всего услышанного Инна сделала вывод, что пришедшего зовут Анатолием, и попыталась осмыслить, что все это значит, но тут дверь снова открылась, и на пороге оказался следующий визитер - худенький, щуплый, с темными, мокрыми, размазанными по голове прядями волос. Он немного боязливо осмотрелся по сторонам, немедленно заметил Инну и вежливо кивнул. Инна обернулась и поднялась навстречу.
      -- Здравствуйте. Я Максим, - проговорил новоприбывший, внимательно осмотрел Инну, сделал какую-то скорбную физиономию и тихо исчез. Из-за перегородки донеслось: - Макс, где тебя носит!
      -- Я на метро, - сказал Макс. - Думаешь, на метро так быстро? Попробуй доедь! Эти козлы задержали поезд на пять минут, и на станции было битком народу, я думал, меня на рельсы спихнут...
      -- А по-моему, ты пешком шел, - сказал Толя недовольно. - Ты на время посмотри!
      -- Ничего, - сказал Максим. - Целей буду.
      -- Ты что, на машине теперь не ездишь? - спросила Таня.
      -- Нет уж, рисковать... извините, - сказал Максим. - Скользко сейчас! Вся вода замерзла, сегодня вообще день жестянщика будет... А пьяный я вообще зарекся! Пьяный я еще осенью зарекся. Когда ночью домой ехал. Встал на светофоре, отключился. Очухался - чувствую, щеке мокро. Открываю глаза - лежу в луже, на том же светофоре, из двери вывалился, и смотрю, ноги гаишные ко мне топают. Я тут обратно вскочил, говорю "здравия желаю, товарищ старшина!", и по газам. Он за мной не погнался... С тех пор - ни-ни! А сейчас вообще... брр... как подумаю...
      Дверь широко распахнулась, как от удара ноги, в зеркале быстро пролетел кто-то довольно большой, в распахнутой одежде. Лица Инна разглядеть не успела.
      -- Холодно! - рявкнул громкий голос. - Таня, чаю подогрей! Ты что делаешь? Что ты сидишь? А кто отгрузками занимается? Что, работать мы прекратили? - слышно было, как он с хлопаньем пожимает руки присутствующим.
      -- Новый сотрудник занимается, - ответил Макс. - Не ори.
      -- Какой еще к бесу новый сотрудник?! - Инна подскочила от испуга, а за перегородкой тем временем происходила какая-то игра мимики и жестов, Инне невидимая.
      Через несколько минут рядом с Инной возникла мощная фигура, обтянутая коричневым свитером, с внушительным животом, висящим над поясом брюк. Пояс каким-то чудом держался на том месте, откуда уже начинали расти ноги.
      -- Влад, - решительно сказал обладатель живота, протягивая руку, которую Инна, назвав свое имя, неуверенно пожала. - Очень приятно, - добавил он. - Тебе все объяснили? Хорошо. Если что - обращайся.
      И он исчез за перегородкой. Инна, чувствуя себя чрезвычайно неуютно, взяла с телевизора новую стопку накладных.
      Послышалось какое-то Максово бормотание ("там Комаров приперся...") и хихиканье, но тут зазвонил телефон.
      -- Что, Леша? - спросил Толя громко. - Что? Опять большая и чистая любовь? Да-да, Лех, ты все-таки только выпроваживай ее скорее и приезжай. По дороге возьми хлеба... и ветчины какой-нибудь... мяса по-татарски возьми! И еще возьми на вечер... Ну... Урсуса возьми, и шампанское. (Толя, - сказала Таня, щелкая чем-то, кажется, клавишами на калькуляторе. - Шампанское у нас есть.) Вот меня тут поправляют - два Урсуса и шампанское...
      -- Пусть мне журнал "Огонек" привезет, который у него в туалете лежит! - закричал Макс. - Я не дочитал.
      За перегородкой еще послышались шаги, кто-то переходил из одного помещения в другое, где-то рядом пискнул компьютер, в другом месте затарахтел факс. Из дальнего угла послышались негромкие голоса, и Инна отчаянно напрягла слух.
      -- Вадик что-то поторопился... - говорил Толя задумчиво. - Взял бы кого-нибудь из наших... А то гляди: аспирантка ему понадобилась. На отгрузки... Свихнулся совсем на этом образовании. Сам до десятого класса был двоечником, это его отец потом с репетиторами вытащил. Нужно оно? Я сейчас пять дипломов себе куплю. Я вон уборщиц найму с двумя высшими образованиями, и рассекать будут как миленькие... - А кого? Ну кого наших? - отвечал Влад. У него был низкий рокочущий басок. - Не знаю. Кольку хотя бы. - Да не возьмет он Кольку. Что он, ненормальный? Мало мы с ним - и с тобой, кстати - этого Кольку вытаскивали из ментовок, из притонов, отмазывали от суда, лечили от триппера... И где он сейчас? Я о нем уже полгода не слышал. Может, он уже на зоне, или у бандитов, да мало ли где... - Зато Колька, - возразил Толя, - когда в здравом уме, он тебе все, что надо, сделает, и спокоен будешь... - А много он пробудет в здравом уме? Недельку продержится, потом сорвется, месяц мы останемся без отгрузок, и Аркадий потом на пересылке будет рассказывать, как у него обстоятельства сложились. - Да Аркадий-то... Он и так сидеть будет столько, что сидеть устанет. - А кого еще? - Ну, может, вон, Ладу, мало ли, вдруг она бы захотела...- Влад как-то странно рассмеялся. - Да брось ты. Здесь она будет меньше получать, чем в своей дизайнерской студии. И зачем?.. Да и не пойдет она. Прошли те времена...
      Инна про себя уже возненавидела Толю. Новая работа ей совершенно не нравилась, но попытки лишить ее этой работы она уже воспринимала болезненно.
      -- Мало ли... - продолжал Толя, не спеша. - Может, Павлик сам бы захотел... - Слушай, ну чего ты, - пророкотал Влад. - Я, конечно, понимаю, любимая, и все такое... - Да где там... - Ну вот. Она же к тебе всегда тянулась больше, чем к остальным. Только ты не женился на ней, а Павлик женился. А ты женился бы?... - Да что я, дурной? И потом брак... брак это святое. Я когда Ленку увидел, то сразу понял, что это раз и навсегда. Это на небесах совершается. - Вот видишь, а он не испугался. И жили себе хорошо. И не надоедали друг другу, и все друг про друга знали... и иногда разнообразили себе жизнь. - Я знаю. - Ну и я тоже знаю. Самое главное, парень у них хороший растет. - Хороший парень, - подтвердил Толя. - Правильный парень, и никаких подробностей он о родителях не знает, да и твои дети тоже не знают, и никаким детям о родителях лучше подробностей не знать... Ну, так какая разница тогда?.. Из Вологды звонил кто с утра? - Из Вологды нет, из Юхнова звонили, я им долго пытался объяснить, что такое диэйчэль, они не поняли, потом спросили тебя... они тебя вообще сильно зауважали, с тех пор как я им сказал, что ты в Макдональдс обедать поехал, - Толя захихикал, - для них это верх шика... - Когда это я в Макдональдс ездил? Я такого не помню. - Может, и не ездил, а кто-то по телефону сказал. - Да я вообще не езжу в Макдональдс! Чтоб я платил свои деньги за бутерброд с котлетой, пусть он даже черт знает как зовется? Из него вечно все высыпается... и еще рот открывать надо... не барское это дело. А этот их Геннадий Андреевич он вообще с приветом, он тогда приезжал, все Макса норовил за талию обнять, потом в ванную к нему чуть не залез... - захихикали оба, Таня крикнула: "Влад, будешь с автобазой разговаривать?", Влад взял трубку и принялся так ругаться, что Инна вздрогнула и со всей силы постаралась не прислушиваться к тому, что говорят. Потом еще кто-то ходил, хлопал дверью, еще звенели телефоны, а Инна собралась с мыслями и, стараясь не обращать внимания на окружающее, как заведенная принялась забивать данные в компьютер. Накладная... еще накладная... еще накладная... Она оптимизировала свои действия до самого легкого движения. Пачка бумаг на телевизоре быстро таяла, в то время как пачка на подоконнике - прошедшая через Иннины руки - росла. Часа через полтора у нее заболела правая рука - та самая, которую она протягивала, чтобы взять очередной листок. Инна взглянула на часы и выделила себе десять минут на отдых. За окном уже не было ни собаки, ни ее наблюдателей, на скамейке мирно сидела бабушка в сером платке, а ребенок лет пяти в двух метрах от нее со всей силы топтал ногой алюминиевую банку. Банка не поддавалась, но ребенок был терпелив. Входная дверь открылась - как-то неуверенно - и Инна мельком заглянула в зеркало. На входе стояла бледная молодая женщина в коричневой нутриевой шубе, без шапки, с темным коротким каре, и покусывала обветренную нижнюю губу. Лицо у нее было спокойное, под глазами и в уголках губ - темные тени.
      -- О! - раздался радостный возглас Макса. - Лада пришла!
      Женщина сделала шаг вперед и пропала из вида.
      -- Привет, - послушался ее хрипловатый голос. - На, возьми. Это Пашин. Он виноват перед тобой...
      -- Эээ... - сказал Макс и что-то испуганно забормотал, но тут деловито вступил Толя: - Лада, здравствуй! Проходи. Таня, поставь чай. И к телефону подойди.
      -- Там факс... - робко проговорила Таня.
      -- Потом, - сказал Толя с нажимом. - Садись. Шубу снимай, дай, я повешу.
      Стало тихо - совершенно тихо. Инне стало любопытно, что там происходит, она встала, подравняла оставшуюся на телевизоре пачку и как бы мельком заглянула за пределы перегородки. Толя и Лада сидели рядом на мягком офисном диване, едва не соприкасаясь лбами - а может, и прикасаясь, Инна не успела разглядеть.
      -- Что я могу сделать? - сказал Толя. Лада молчала. - Хочешь, я к тебе приеду? Или кто-нибудь из ребят?
      -- Нет, - ответила Лада, встала и задумчиво повернулась к окну. - Я сейчас должна сама с этим справиться.
      -- Как Денис? - спросил Толя (Лада ответила молча, каким-то жестом). - Хороший у вас парень, только сейчас с Владом говорили... Ни у кого из нас бы такой не получился...
      Ответ снова был молчаливый.
      -- Нда... - продолжал Толя. - Мне кажется, я тебя понимаю... Давай выпьем немного. Может, шампанского открыть?
      -- Нет, - сказала Лада.
      -- Хорошо. Таня, дай нам водку и две рюмки.
      -- Таня? - спросила Лада, как будто ей представили давно знакомого понаслышке человека. - Выпей с нами, - попросила она.
      -- Возьми себе рюмку, - скомандовал Толя. Звякнуло стекло, дверь со всего размаха раскрылась, и на пороге возник невысокий круглый запыхавшийся человек, еще в облаке морозного пара.
      -- Ла-ду-сик! - заорал он с порога. - Ла-доч-ка! - тут же он обратился к кому-то другому, потрясая пакетом: - Не было Урсуса, я Гжелки кристалловской взял.
      -- Где брал? - спросил Толя придирчиво, сразу отвлекаясь от Лады.
      -- На набережной, - сказал человек, удивленно разводя руками.
      -- Врешь все. Небось, паленая.
      -- Поди спроси, - обиделся пришедший. - Тебе продавец подтвердит. Что я, себе враг, что ли... А вы тут уже пьете? А сами приезжай, приезжай... работать надо. Вот так вы и работаете.
      -- Уйди, Леша, - сказал Толя раздраженно. - Вообще: позовите этого дурака из туалета! Он уже полчаса как туда пошел. Что он там делает, моется, что ли? Скажите, Лада пришла.
      -- Это ты кому? - спросил Макс с любопытством.
      -- Тебе, например.
      Макс вздохнул и подошел к двери.
      -- Влааад! - закричал он куда-то в коридор.
      Издалека раздался голос Влада, постепенно приближаясь.
      -- Что ты орешь, и так тут люди жалуются, молодой бизнес, говорят, у Вас тут больно голосистый... Здравствуй, Лада. Сейчас пойдем. Таня, набери.
      -- Н-не трогайте Ладу вашими грязными лапами, - сказал новоприбывший Леша. - Лада - лучшая женщина...
      -- Успокойся, никто не трогает, - сказал Влад. - Алло, Вадим. Здесь Лада. Сейчас придем.
      Делегация из трех человек - Лада, Толя и Влад - куда-то ушла. Из-за перегородки послышалось оживленное хихиканье новопришедшего Леши.
      -- Ну, как она? - спрашивал он. - Ничего, я смотрю, она держится... молодцом! А я представляешь, сегодня просыпаюсь, ну ничего не помню, слышу, в ванной шумит, я думаю, кто это у меня в ванной моется, и не помню, хоть убей, представляешь... Ну, так я же тоже старался, я даже причесочку сделал на одном месте...А этот сразу работать, работать... прям он тут над всеми начальник. Пальцы он тут будет мне раздвигать... А я еще сейчас все палатки обошел, там одни черные торгуют, а ты же знаешь, я только у русских покупаю из принципа...
      -- Она мне отдала его крест, - сказал Макс скорбно и явно не слушая, что ему говорят.
      -- Какой крест? - не понял Леша. - Кто она?
      -- Лада, - пояснил Макс еще более упавшим, чуть не рыдающим голосом. - Она мне сейчас отдала его крест. Представляешь, что за шутки? Я прям чуть не упал. С покойника крест... и что мне теперь с ним делать?
      Леша активно думал. Даже через перегородку, флюидами передавались его мысленные усилия.
      -- А чего с ним делать, - сказал он наконец. - Не знаю... на шею повесь.
      -- А свой я куда дену?
      -- Не знаю... я весь этот ритуал как-то... свой на могилу положи.
      -- Как это на могилу? Чтобы он бомжам достался? Он золотой! Кстати, а этот какой...
      Леша еще подумал.
      -- Ну, в землю там зарой.
      -- Спасибо! Спасибо тебе, Леша! Чтоб я там в могиле ковырялся, да? Ну, молодец, спасибо тебе.
      -- Да, а Пашка как чуял, - проговорил Леша задумчиво. - Крестился-то...
      -- Ты чего говоришь! - чуть не закричал Макс. - Чего он там чуял? Он крестился год назад! А я - полтора! Скажешь, я тоже, да?... Ну, спасибо тебе, Леша, спасибо на добром слове...
      -- Чего ты психуешь, - сказал Леша добродушно. - Выпей вон там чего... валерьянки вот выпей.
      -- Нет уж, - сказал Макс мрачно. - Я с нее только хуже дергаюсь. Мне бы сейчас мозги замутить конкретно, но эти же все командиры большие, мы же негры для них, работать и все...
      Дверь распахнулась, и на косяке повис, не заходя, Вадим Александрович собственной персоной.
      -- Памятник на шоссе поставили? - рявкнул он.
      -- Нет... - протянул Макс удивленно. - Какой там памятник... Там снегу два метра... и земля мерзлая.
      -- Ничего не знаю. Это друзья называются! Чтобы послезавтра на двадцать седьмом километре памятник стоял, что хотите делайте, хоть зубами землю ковыряйте. И венок чтобы повесили! Хороши...
      Он хлопнул дверью и исчез.
      -- Во, видал, - сказал Макс возмущенно. - Он крутой. Вот сам бы бригаду и послал. На что он нужен вообще, этот памятник, я не понимаю? Удивили кого. Да в Подмосковье на каждом километре дороги по памятнику, и так на дачу еду, как по полю битвы, дергаюсь. И еще мы тут добавим.
      -- Распорядился, - подтвердил Леша. - А сам хоть бы с нами вчера посидел, хоть рюмку выпил. Западло ему с братвой... Этот его Дима, лицо приближенное, квартиру себе на одних откатах построил, а старым друзьям черта лысого... И Надька его, стерва, вообще не здоровается. С кем он там сейчас? Что там у него за авторитеты?
      -- Говорят, Комаров сегодня, - сказал Макс и захихикал, Леша тоже засмеялся.
      -- Во-во. Нашел себе партнера. Это ты чего делаешь?
      -- Да фуру ищу с утра!
      -- Ну-ну, валяй, ищи. Мне никто не звонил?
      -- Не знаю. По-моему, никто... Подожди, Лех, у меня с утра голова...
      -- Да у тебя всегда голова больное место, - Леша опять тихо захохотал чему-то своему. - И главное, представляешь, совсем уже, в собственной квартире просыпаюсь и думаю: я где?..
      Инна вздохнула и поднесла замерзшие руки ко лбу. Снова сосредоточилась и принялась за накладные. От строчек на компьютерном экране у нее уже рябило в глазах, но она была так разозлена всем виденным, слышанным, и главное, обижена тем, что у нее теперь такая идиотская работа, и похоже, что возврата к нормальной работе уже не будет. Ей хотелось плакать, но она попыталась справиться с собой. Откуда-то запахло кофе. Она не обращала внимания, не обращала внимания больше на входную дверь, и только протягивала руку, брала листок, набивала данные, сохраняла, перекладывала листок на подоконник, опять за новым... Она позволила себе расслабиться только когда вся стопка на телевизоре закончилась. Инна потянулась и выгнула затекшую спину. Руки устали, ноги устали, хотелось есть и хотелось в туалет. Из еды у нее был в сумке бутерброд, который положила мама, но ей неудобно было есть прямо здесь, за рабочим столом, всухомятку. Она прислушалась - было тихо. Она осторожно выглянула из-за перегородки - никого не было. Прикрыв за собой дверь, она вышла в коридор, подумала, не следует ли запереть дверь, и решила, что ключей у нее все равно нет, а выходить из помещения ей никто не запрещал.
      Она прошлась по этажу, исследовала весь - довольно обшарпанный - коридор, выяснила, что где находится, нашла крохотный и традиционно грязный туалет, с наслаждением вымыла руки, постояла у окна, глядя на переулок (мимо, не торопясь, проехала машина с посольским флажком, Инна покопалась в памяти, флажок не идентифицировала и решила, что бразильский, из теплых стран). Делать больше было нечего, сидеть на туалетном подоконнике глупо. Инна вышла, поднялась на третий этаж, к отправной точке - приемной. В приемной по-прежнему пахло парфюмерией - только уже другой, загорелая Надя грызла яблоко, а какая-то женщина средних лет стояла у факса и изучала длинный, не спеша выползающий оттуда свиток. На ней был темный джемпер с большой блестящей брошью - то ли стекла, то ли бриллианты, Инна не отличала одно от другого. Обе повернули головы к Инне в безмолвном вопросе.
      -- Мне к Вадиму Александровичу... - проговорила Инна.
      -- Вышел, - ответила Надя равнодушно.
      Инна, не ожидая приглашения, уже уверенно опустилась на диван, где утром помещался зеленый Комаров.
      -- Врут, все врут! - возмущенно говорила женщина, разглядывая факс. - Ладно они налоговой врут, но чтоб нам так врали... Ну вот платежи... откуда? У них денег-то таких на счете нет.
      -- Да они по привычке, - сказала Надя.
      -- Вадим им устроит привычку, - сказала женщина.
      На пороге возникло нечто - молодой человек с красным, как свекла, лицом, растрепанными волосами, в желтой шелковой рубашке, малиновой жилетке, с галстуком, сбитым набок. Молодой человек ожесточенно смотрел в одну точку, и было видно, что ему очень плохо, настолько плохо, что даже двигать глазными яблоками ему трудно и не хочется.
      -- Здрассте... - хрипло выдохнул он. Женщина у факса ахнула.
      -- Дима! Что с тобой? - спросила она.
      -- Ох... - проговорила Дима заплетающимся языком. - Вчера Федю провожали... Прровались... - он замолк, не закончив фразы.
      -- Дима, к тебе какой-то парень приезжал, - сказала Надя официальным тоном. - Оставил пакет. Сказал, что в нем двадцать тысяч долларов. Он там, в шкафу лежит, на полке.
      -- Проверила? - выдохнул Дима, напряженно поднимая руку и массируя затылок.
      -- Что? - не поняла Надя.
      -- Проверила, что доллары? Может, там бомба.
      Надя испуганно подскочила на месте, и вся ее официальность разом исчезла.
      -- Нет... - пролепетала она. - А может...
      -- Она такого цвета... - проговорил Дима женщине, указывая рукой на Надю. - Я торчу... Двадцать тысяч... - он полез в стенной шкаф и вытащил полиэтиленовый пакет. - Этот? - открыв пакет, он попытался поднять его содержимое на уровень глаз, чтобы не шевелить головой.
      -- Ну что? - проговорила Надя тревожно.
      Дима смотрел в пакет и шевелил бровями, пытаясь сфокусировать взгляд. Получалось с трудом. Надя вытянула шею и не сводила с него глаз.
      -- На этот раз не обманул, - ответил наконец Дима, опустил руку и поволокся обратно к выходу.
      -- Хочешь, я тебе алка зельцер дам? - предложила женщина ему вслед.
      -- Ааа... - прохрипел Дима, махнув рукой с пакетом. - Мерртвому припарки... - выйдя в коридор, он ногой распахнул дверь напротив, и оттуда послышался его голос: - Девки! Баксы принимайте... - видно было, как он вытряхнул содержимое пакета на чей-то стол, повернулся и медленно потащился куда-то по коридору, охая и помахивая пустым пакетом. Деньги остались лежать кучей - там было несколько пачек, перетянутых резинкой, но какие-то пачки, видимо, еще и развалились, доллары разлетелись россыпью (часть, наверное, улетела и на пол, но этого Инна не видела).
      -- Печень убьет, - сказала женщина печально, проводив Диму взглядом. - Господи, что за работа? И молодые совсем...
      Она оторвала от факсового аппарата бумажную ленту и ушла. Успокоившаяся Надя выбросила в корзину огрызок, скучно посмотрела на Инну и углубилась в компьютер. Только сейчас Инна по ритму нажатия мышиной кнопки поняла, что та играла в какую-то игрушку.
      -- Что, деньги принесли? - раздался голос Вадима Александровича. - Ну-ка дай мне.
      -- Сколько, Вадим Александрович? - спросил женский голос.
      -- Не знаю. Сколько-нибудь дай.
      Заглянув напротив, Инна увидела, как Вадим Александрович сгреб рассыпавшиеся из пачки деньги, засунул их в карман и направился в приемную. Инна поднялась ему навстречу.
      -- Ты что тут делаешь? - спросил он.
      -- Я... я хотела узнать, что дальше делать, - проговорила Инна. - Я все закончила.
      -- Это ты не ко мне, - сказал Вадим Александрович, следуя мимо. - Ты по всем вопросам к Владиславу обращайся, он тебе все скажет, что делать. Видела Владислава? Вот к нему, - он без остановки прошел к себе в кабинет, и Инна услышала, как он там кому-то говорил: - Вот так работать надо, понятно? А то только и ноют: я не успеваю, я не успеваю... Там отгрузки были за неделю! Вот так! Бездельники!
      Дверь с грохотом захлопнулась. Инна осталась стоять как столб. Надя посмотрела на нее с сочувствием.
      -- Позвонить Владу? - спросила она.
      -- Да нет... Я сама... - проговорила Инна и пошла обратно. Она была потрясена таким динамичным стилем поведения, и вообще тем, как легко Вадим Александрович принимает решения. У них в институте давно уже оставались только такие мужчины, которые не могли без долгих мучений решить, на какую ногу первым одевать ботинок. И выглядел он потрясающе. Она представила себе, как со стороны смотрится она сама по сравнению с теми же Надей или Таней, и с горечью поняла, что конечно, такой человек никогда не обратит на нее внимания. Она медленно спустилась по лестнице - уже начинало смеркаться, и в переулке зажигали фонари. Вернулась на свое рабочее место, отыскала Влада и сказала, что порученное ей дело закончено. Влад рассеянно согласился (он изучал инструкцию к какой-то технике - к видеомагнитофону, кажется), предложил выпить без особой настойчивости (на столе была порезана какая-то колбаса, лежали ломтики апельсинов, пахло кожурой, и стояли водочные бутылки) и, когда Инна отказалась, отослал изучать модем, который в ближайшее время должен был понадобиться. Инна медленно пошла и села в свой закуток. Изучать модем она не собиралась - слишком устала, да и помнила возглас Вадима Александровича, значивший, что она и так перевыполнила норму. Она зажгла настольную лампу, нашла в компьютере пасьянс и стала играть. Тем временем пришел откуда-то Толя и доложил: - Проводил, все в порядке. - Замерз? - спросил Влад. - Да почти, согреться надо. - Я тут вот вспомнил... - мечтательно протянул Влад. - Помнишь, ты к нам ее привел? Вам тогда пойти было некуда. У нее ведь тогда уже грудь была размера четвертого... - Да, наверное. - Тише вы, - призвала Таня. - Вас же там слышно, наверное. - Ничего не слышно. - Что-то ты загнул насчет четвертого, - возразил Леша. - Ты откуда знаешь? Ты же с нами тогда не ходил, хочу, говорит, большой и чистой любви, мне ваша грязная не нужна. Ты за этой бегал - лупоглазой. На выпускном вечере еще по кустам за ней гонялся, чуть не изнасиловал. - Я был пьян. Я был так пьян, что не мог никого изнасиловать. И вообще, я от выпускного помню только речь директора, и больше ничего. - Ага. Я зато помню. Хорошо, хоть заранее аттестат дали. - А куда бы делись?.. - Да как же я с вами не ходил? Я ходил. Я помню, мы у нее в квартире презервативы кидали с балкона, а прятали в лифте... - Да тише вы!.. - Это уже на первом курсе было. - Разве? - Ну вот, я ж говорю, склеротик. - Ну что? - раздался громкий всхлип Макса. - Началось. Кто следующий?.. - Озверел, что ли? - возмущенно закричал Леша. - Я спать не мог всю ночь... Прилег... На жену наорал... - А ты задницу меньше подставляй!.. - Не дождешься!... - Да нужен ты мне! - Кончай шуметь! - С ума сошли? (это Таня). - А что он каркает? - Этому больше сегодня не наливать (это Влад). - А чего?.. И вообще - один раз не педерас... - Ох, заткнись ты, ради бога... Ну, все, сейчас он "шумел камыш" петь будет... - за перегородкой так вкусно пахло, и стучали стаканы, что Инна полезла в сумку, вытащила свой засохший бутерброд и принялась есть, отламывая по маленькому кусочку.
      Раздались шаги, и кто-то подошел совсем рядом - Инна подумала, что к ней, и привстала. Оказалось, нет - брякнула вешалка о металлическую палку. Кто-то одевался, и уже послышалось удивленное: ты куда это?
      -- Куда - домой, - раздался Толин голос. - Таня, ты извини, я пойду. Мне жена еще в обед звонила и сказала, что если вечером секса не будет, она меня из дома выгонит.
      Инна вспомнила, что действительно был днем какой-то звонок, когда говорящий все время повторял в трубку: да, солнышко, конечно, солнышко, целую, солнышко...
      -- Да мы тут сами все старые импотенты, - высказался Леша, хотя обращались к Тане. - Водочки попьем и пойдем...
      Инна пугалась все больше и больше. Ей представилось, что сейчас в этом помещении будет жуткая пьянка и всяческие безобразия, которые она даже не могла себе представить, поэтому боялась еще больше. Она уже мысленно подбирала те слова, которыми она выскажет Гале свои впечатления о новой работе и новых сослуживцах. Тут Толя заглянул к ней в уголок, вежливо проговорил: "всего хорошего" и исчез, прикрыв за собой входную дверь. Инна посмотрела на часы, на темное окно, и пришла к выводу, что если один кто-то пошел домой, то уже можно уходить и другим. Она поспешно выключила компьютер, набросила пальто и робко выползла на свет к общему столу, за которым уже сидели все присутствующие. Влад посмотрел на нее хмуро и недовольным голосом отпустил, призвав утром не опаздывать, а Леша уже в спину предложил неубедительным голосом составить компанию, но Инна уже с ужасом вылетела в коридор (вот, западло с братвой... - протянул за ее спиной Леша, но беззлобно, и кажется, его осадили).
      Через несколько минут она уже была на свободе и шла по темной Остоженке к метро, вдыхая морозный воздух, спокойно ощущая сильный голод и оплакивая про себя свое нынешнее положение, свой полумертвый институт, в котором ей так нравилось, свою диссертацию, которая никому не была нужна, своего научного руководителя, ушедшего торговать АОНами, научных сотрудников, разбежавшихся кто куда... На углу, закутанная пуховым платком, стояла женщина и торговала мерзлой, твердой, как булыжники, хурмой, покрытой изморозью, и Инне подумалось, что и кто-нибудь из ее института может сейчас вот так стоять, и она могла бы... Что ей делать и как ей существовать в новом коллективе, как и на каком языке с ним общаться, она не представляла. Велика была вероятность того, что эти люди ее попросту выгонят. Работа не нравилась тоже. Как может вообще нравиться такая работа? У машинистки и то осмысленней... В общем, все было плохо. Мороз стоял такой, что руки мерзли даже сквозь перчатки. В полиэтиленовом костюме было холодно. Одно только светлое пятно виделось ей в данной ситуации - это Вадим Александрович. Чтобы совсем не расстраиваться, Инна стала думать о нем. Вадим Александрович, следуя ее мечтаниям, выплыл из вороха недавних впечатлений и зримо предстал в памяти, отливая мышиным пиджаком и благоухая духами, с пачкой долларов, небрежно смахнутых со стола в карман. Похоже, это и правда было нечто стоящее, способное хоть как-то заместить в ее стремлениях образ кандидатского диплома. Инна вздохнула, понимая, что задача на этот раз сложнее, но ей столько раз говорили в аспирантуре, что она способная, что она может добиться своего... Ничего, решила она, тут наверняка существует какой-то алгоритм... надо посоветоваться с Галкой, она опытнее... И, рассеянно глядя на грильмастера, мирно спящего в окружении своих куриц с поджаренной, налитой соком корочкой, которые плавно вращались вокруг вертельной оси, (очень хотелось курицу, но денег не было) она перешла улицу и спустилась в метро.
 
      Виталик, не торопясь, бродил по переделанному в большой магазин павильону ВДНХ. Все пространство под крышей было поделено стойками на множество отсеков, каждый из которых специализировался на своем собственном направлении. Виталик уже посмотрел на очки (ему ненужные, так со зрением у него было все в порядке), на швейные машинки (не нужные тем более, так как в семье даже мама шить не умела), на сувениры из поделочных камней (топорные ониксовые вазы и малахитовые часы с державной претензией), и задержался в отделе, торгующем фотоаппаратами. Народу в середине буднего дня было очень немного, продавец, нахохлившись в куртке, скучал и елозил металлическими ножками стула по мраморному полу. Виталик наклонился над аппаратом, который его привлек его внимание. Напротив, по другую сторону стойки замерло нечто бежевое, но Виталик не проявлял интереса к посторонним зевакам, и поднял голову, только когда женщина в шубе внятно и иронично произнесла: - Привет, дорогой.
      Виталик выпрямился. Женщина в длинной норковой шубе стояла за разделяющим их фотоаппаратом и слегка покачивалась на каблуках. Капюшон шубы был откинут, корундовые сережки в ушах покачивались в такт ее движениям. Нахмурившись, Виталик поздоровался и остался молча стоять, показывая, что раз она заговорила, то пусть и продолжает разговор.
      -- Прицениваешься? - спросила женщина, указывая глазами на фотоаппарат. - Покупать собираешься?
      -- Нет, - ответил Виталик. - Просто смотрю. Мне незачем покупать. Я скоро уезжаю.
      -- Далеко? - поинтересовалась женщина.
      -- В Америку.
      -- Аа, - сказала женщина, не удивившись, и только чуть приподняв бровь в знак того, что информация услышана. - А в Америке такими штуками что, не пользуются?
      -- Пользуются, - сказал Виталик. - Их там даже продают. Что с собой барахло тащить за океан?
      -- Ясно, - сказала женщина. - Выходит, ты, наконец, исправил свою тройку по английскому?
      -- У меня четверка была, - сказал Виталик.
      -- Ну, какая там четверка, - сказала женщина, кидая взгляд на соседний аппарат и делая вид, что он ее интересует. - С большой натяжкой, друг мой, с большой натяжкой...
      -- Тебе откуда знать, - сказал Виталик, двигаясь за ней. - Ты вообще ни слова не знаешь.
      -- Не груби, - сказала женщина. - Не я же еду.
      -- И вообще мне там язык на первых порах не понадобится, - сказал Виталик. - Я буду работать в конторе, где русских больше, чем аборигенов. У нас там сейчас почти вся группа институтская сидит.
      -- Ясно, - сказала женщина, продолжая медленное движение вдоль стойки. - Но не обольщайся. Все равно придется активно учить местный и так же активно забывать родной...
      -- Ну, родной забывать необязательно, - сказал Виталик.
      Женщина быстро подняла на него темные глаза и посмотрела в упор пристально, с каким-то отсутствующим выражением.
      -- А иначе какой смысл? - спросила она. - Зачем тогда ехать? Зачем груз за собой волочить. Нет, тогда уж надо быть американцем на все двести процентов...
      -- Необязательно, - сказал Виталик агрессивно.
      Женщина вяло отмахнулась.
      - Ох, опять этот детский лепет...
      -- Чтобы жить по-человечески, - сказал Виталик. - Здесь я не нужен. А там нужен. Там для меня даже целую проблему двухтысячного года придумали, слышала?
      -- Для тебя? - спросила женщина с интересом.
      -- Не для меня лично. Для таких, как я.
      -- Для таких, как ты, нужно ремня хорошего и соску, - возразила женщина невозмутимо. - И проблем никаких не надо, ни двухтысячного года, ни трехтысячного... А что за проблема? Без вас двухтысячный не наступит?
      -- Не наступит, - сказал Виталик, разозлившись. - И еще хочется жить в нормальной стране, - он сделал акцент на прилагательное. - Где нормальные люди живут.
      -- Ну, с нормальными людьми ты не договоришься, - сказала женщина. - С ними тебе делать нечего... Нда, ничего я не понимаю в этих стекляшках - сказала она с сожалением, попытавшись прочесть данные об аппарате, написанные на прислоненной к нему картонке. - Для меня все это темный лес... Понапишут, сами не знают чего. Да и дорого, по-моему. Пятьсот убитых енотов - за какую-то фитюльку... Это хороший агрегат? - она ткнула пальцем в стекло на уровне объектива.
      -- Нормальный, - сказал Виталик. - Я сам не знаю, я не фотограф.
      Женщина рассмеялась сама себе и снова подняла глаза на Виталика.
      - Значит, ты сейчас сидишь на чемоданах? - спросила она.
      -- Да нет пока, - сказал Виталик. - У меня еще и документов нет. Пока работаю.
      -- Здесь? - женщина указала пальцем на потолок и описала дугу.
      Виталик отрицательно покачал головой.
      -- Нет, я тут в одной фирме компьютерами занимаюсь. Двадцать машин и сетка небольшая. Не бог весть что, но зарплата зелеными, и в конверте. Родители поэтому думают, что я в мафии... Я сюда за комплектующими приезжал - здесь дешевле. Взял, - он похлопал себя по нагрудному карману. - Память, пару мышей... в общем, мелочи всякие.
      -- Хорошо, - сказала женщина, задумчиво кивнув. Виталик скептически пожал плечами.
      -- Ничего особо хорошего. Вечный анекдот на тему "мартышка и очки". Только мартышек полна фирма, а очки чинить труднее. А ты как? - он демонстративно провел взглядом по ее шубе, от воротника до пяток. - Я смотрю, у тебя все в порядке?
      Женщина снова подняла бровь.
      -- В общем, - сказала она. - Более или менее.
      -- Ты бы как-нибудь маме позвонила, - сказал Виталик. - Она почему-то питает к тебе достаточно теплые чувства. Ей было бы приятно.
      -- Позвоню, - согласилась женщина равнодушно. - Как она себя чувствует?
      -- По-всякому, - сказал Виталик. - Давление, ревматизм...
      -- Все мы такие, старики, - сказала женщина, пожав плечами. - А папа?
      -- Тоже по-всякому, - сказал Виталик. - Им зарплату не платят уже полгода, поэтому, сама понимаешь, какое настроение.
      -- Тогда имеет смысл... - протянула женщина. - Как же они тебя отпускают? - она остановилась и обернулась к Виталику. Тот вздохнул и помедлил с ответом.
      -- Вот так, - сказал он, наконец. - Вот так и отпускают... А что, собственно, здесь ловить?..
      -- Да, ты прав, - сказала женщина. - Маме надо позвонить. Я не люблю разговоров о болячках, но что делать... Ладно. Тем более, как ты утверждаешь, она питает ко мне теплые чувства, хотя ты в чувствах вообще ничего не понимаешь, тем более в теплых, так что не тебе судить.
      -- А ты что здесь делаешь? - спросил Виталик. - Технику прикупить решила?
      -- Я Андрея жду, - женщина сделала движение плечом, указывая себе за спину. - Решили заехать, он по делам, а я так... смотрю.
      Виталик проследил ее движение в глубину павильона и увидел мужчину в жемчужной, серой в яблоках, дубленке, оживленно о чем-то беседующего с продавцом над неким предметом. Приглядевшись, Виталик увидел, что предметом был диктофон.
      -- Это Андрей? - сказал он, усмехаясь. - И кто он?
      -- Да так, - женщина снова дернула плечом. - Импотент вроде тебя.
      -- Я не импотент, - сказал Виталик.
      -- Это ты так думаешь, - возразила женщина все так же невозмутимо.
      -- Ну, - сказал Виталик, все более злясь, но все-таки стараясь сдерживаться. - Что еще скажешь хорошего?
      -- Да что тебе говорить, - продолжала женщина. - О своей жизни я тебе рассказывать не собираюсь, а о твоей слушать, так ты ничего интересного поведать не в состоянии... Позвони мне, что-нибудь придумаем. Я тебе телефон дам... - она расстегнула крохотную сумочку, вытащила авторучку и стала дышать на стержень.
      -- Уверена, что позвоню? - спросил Виталик, пребывая уже близко к точке кипения.
      Женщина оторвалась от карточки, на которой писала телефон, и посмотрела на него непонимающе.
      -- Не спорь со старшими, паршивец, - сказала она. - Мама разве так учила тебя разговаривать со старой теткой?
      -- Мама еще не все знает, - сказал Виталик. - Что бы она тогда сказала.
      -- Что плохо тебя воспитывала, - сказала женщина безапелляционно, силой вкладывая карточку в его руку. - Ты сейчас куда, в центр? Подвезти тебя?
      -- Не надо, - сказал Виталик с удовольствием. - У меня, представь себе, свидание. А до него я сам доберусь. Мне назначила его девушка, которая видела меня один раз в жизни.
      Женщина насмешливо улыбнулась.
      -- Ах, извините. Очередная жертва твоих голубых глаз. Представляю, как она будет разочарована.
      -- Она не будет разочарована, - сказал Виталик с нажимом. - Она будет в восторге.
      -- Ну, это уже из области фантастики.
      -- Времена меняются, - сказал Виталик.
      -- Времена меняются, - согласилась женщина. - Только с людьми ничего не делается... - она обернулась туда, где прекратился далекий разговор, и Андрей, которому успели упаковать диктофон, уже подходил с коробкой в руке. Виталик увидел, что это довольно молодой человек, лет тридцати пяти или, во всяком случае, намного моложе собеседницы. Жемчужная дубленка с торчащей из кармана антенной мобильного была ему к лицу, как юбка цирковому медведю - на Виталиков взгляд, ему бы пошла телогрейка с кайлом, но глаза у Андрея были умные и настороженные, и этими настороженными глазами он внимательно изучал обоих.
      -- Андрей Николаевич, - сказала женщина спокойно. - Смотри, кого я встретила. Это племянник покойного мужа, Виталий. Знаю его с бог знает каких лет... - Андрей Николаевич послушно пожал Виталику руку. - Маме привет передай, я ей позвоню обязательно. (Так может... с нами... - начал было Андрей Николаевич). Ничего, у него тут дела. Пока, Виталик, - она накинула на голову капюшон, взяла Андрея Николаевича под руку, и оба исчезли за стеллажами. Некоторое время раздавались оттуда ее каблучки, стучащие по каменному полу, с перерывами на те места, куда был брошен упаковочный картон. Виталик разжал руку с карточкой. Это была обычная белая визитка, без логотипа, без названия фирмы, даже без должности. Стандартным шрифтом было напечатано "Котова Людмила Павловна" - и телефон, очевидно, рабочий. Ниже рукой был приписан другой телефон, домашний, слово "неизбежно" и три энергичных восклицательных знака.
      Раздраженно пожав плечами, Виталик опустил визитку в карман пуховика, посмотрел на часы и вышел на улицу, под холодный ветер, гуляющий на просторах ВДНХ. Было скользко. Мимо него два мужика протащили коробку со стиральной машиной, и один из них, поскользнувшись, чуть не упал. Виталик поднял воротник, рассеянно посмотрел на дальнюю ракету, на золотые фигуры фонтана, плечи которых покрывал снег, на неподвижно нависающий ажурный диск чертова колеса и направился к выходу вдоль колосчатых, только что зажегшихся фонарей. Навстречу прошла стайка веселых вьетнамцев, одинаково невысокого роста, в одинаковых куртках непонятного цвета. В ноздри попадал кисловатый маринадный запах горелых шашлыков. Доносились обрывки дикарских мелодий, искаженных до неузнаваемости плохими динамиками. Предстоящее свидание, на которое Виталик довольно нехотя согласился, теперь представилось ему в более выгодном свете. Стоило пойти хотя бы ради столь удачного упоминания в разговоре. Он шел мимо бесчисленных киосков, разглядывал груды худосочной воблы, разложенной на картонных ящиках, и прикидывал, чего бы купить. Остановился на бутылке столичной и пакете апельсинового сока. Купил, далеко протягивая руку - у самого окошка бились с привязанной за веревку открывалкой подростки, и никак не могли открыть пиво. Прямоугольных размеров товарищ смотрел на них с глубоким сожалением - по выражению его лица было видно, что с такой задачей он бы справился даже зубами. Бутылка с пакетом тоже последовали в карманы пуховика - тем он и был удобен, что в него помещалось хоть полмешка картошки. Впереди грузчик в камуфляжной афганке тащил по вязкому снегу тележку и громко кричал двум старушкам: "Девчонки! В сторону!.." Старушки испуганно бросались врассыпную. На входе в метро уже начиналась давка. С одной полупересадкой (тем и был удобен для него этот путь) Виталик доехал до Таганки, от которой ему проще было ориентироваться, и где была назначена встреча. Он немного беспокоился, что не узнает ту, с кем договорился - от непродолжительной встречи ему запомнились только волнистые белокурые волосы и что-то синее, но под шапкой волос не видно, а лицо он опасался перепутать. Но, увидев Галю, он с облегчением понял, что зря боялся - она стояла на середине станции, напротив перехода, у полосатой колонны - без шапки, и все запомнившиеся ему приметы были налицо: светлые волосы, синее расстегнутое пальто, под которым рябили сине-белый вязаный свитерок - кроме того, увидев его за несколько шагов, она приветственно улыбнулась.
      -- Я не опоздал? - спросил Виталик, поздоровавшись. (Нет, - Галя тряхнула кудряшками. - Я сама только что прие...) - Куда мы пойдем?
      Галя, все так же улыбаясь, смотрела на него кукольными глазами, преодолевая некоторую неловкость от общения накоротке с фактически незнакомым человеком.
      -- Не знаю, - сказала она.
      -- Тогда у меня такое предложение, - сказал Виталик (как раз накатил поезд метро, и ему пришлось кричать). - Мы пойдем ко мне на работу. Это тут в двух шагах. Нет возражений?
      Галя удивленно засмеялась.
      -- Ну, хорошо... - проговорила она. - А где ты работаешь?
      -- На фирме, - пояснил Виталик. - Там тепло, можно посидеть спокойно... в нормальной обстановке.
      -- Хорошо, когда на работе нормальная обстановка, - согласилась Галя, двигаясь следом за ним. - У нас бы такой номер не прошел. У нас круглые сутки что-то происходит... Такая сумашедшая контора...
      -- Что, круглосуточный цикл? - спросил Виталик.
      У эскалатора они замешкались на несколько минут, потому что какой-то мужичок никак не мог управиться с вечной тележкой на колесах, создав затор при входе. Наконец ему удалось вкатить ее на ступеньки.
      -- Не, - сказала Галя, ступая на эскалатор, боязливо косясь наверх и проверяя, достаточно ли устойчиво стоит там тележка, и потом быстро поворачиваясь к нему. - Цикл вообще нулевой... - она говорила еще немного неуверенно, подбирая ощупью правильный тон, созвучный собеседнику, и теребя пуговицу на пальто. - То есть работы может вообще не быть... Но что-то все время происходит. По крайней мере - скучно не бывает.
      -- Это хорошо, - сказал Виталик. - Когда скучно не бывает.
      -- Лучше, чтоб было все в меру, - проговорила Галя, вздохнув. - У нас два начальника: один реальный, один номинальный. Один любит женщин, но не пьет. Другой к женщинам равнодушен, но пьет как лошадь.
      -- Да, это не сочетается, - согласился Виталик. - Рожденный пить любить не может.
      Галя улыбнулась.
      - Ну вот, продолжала она. - В результате у одного хроническая белая горячка, или он бегает по фирме в пижаме, потому что иногда там живет - а зачем ему домой идти, его никто не ждет... Или он с лестницы падает и ноги-руки ломает - у нас лестница узкая такая, винтовая... Или он в шкаф заползет, или еще куда-нибудь, и его там запрут... А параллельно с этим у другого активная личная жизнь, то он меняет секретаршу, устраивает кастинг, и у нас на фирме оказывается половина веселых женщин города Москвы, то ему кто-то в рожу от ревности вцепится, то какая-нибудь пассия кошелек свистнет... Вчера, например, к нему какая-то девушка с младенцем явилась. Не знаю, что хотела, он ее не пустил. Вышел наш самый солидный охранник, сделал ребенку козу, и тем дело и ограничилось... Но, естественно, никто не работал, вся фирма сидела у монитора и наблюдала за сценой... В общем, если для работы время выдастся, то уже хорошо.
      Пока она рассказывала, Виталик послушно улыбался на тех ее словах, которые она подчеркивала, как смешные, и наблюдал за ней и заодно бросал рассеянный взгляд через ее плечо, чуть наверх, где не эскалаторе стоял парень с рюкзаком за спиной, из застежки которого торчала под углом в девяносто градусов к несущей спине, смущенная обилием народа, острая морда колли. Внизу колли вел себя тихо, но когда эскалатор стал подниматься, собака испуганно заскулила и робко тявкнула. Парень, не оборачиваясь, пихнул ее локтем, и колли закрыл пасть, продолжая издавать тихий скулящий панический звук. Галя тем временем уже немного расслабилась и говорила вполне естественно. Поднявшись, они вышли на улицу. Галя натянула шапочку и стала застегивать пальто, чуть не поскользнувшись на углу у перехода. Виталик подал ей руку, за которую она охотно уцепилась и подкатилась под бок привычным кошачьим движением. Виталик повел ее вниз, к реке, в то время, как Галя оглядывалась по сторонам и назад, на сверкавшую огнями площадь.
      -- Совсем не знаю этого района, - проговорила она. - А где театр? (Виталик показал рукой: там). Я была пару раз, но все равно не чувствую... Хотя я в Москве мало что знаю. Где живу, где работаю... и где раньше жили. Мы раньше жили на Аэропорте - я была маленькая, но хорошо помню. Мы с бабушкой ходили гулять на бульвар, который посередине проспекта... Вечером так хорошо: по обе стороны машины едут, а мы гуляем... Там рядом конюшни, конная милиция стояла, и когда в "Динамо" какой-нибудь матч, сразу видно: вечером они выезжают такой колонной, по двое, и шагом медленно-медленно по бульвару едут - тихо... Лошади красивые - там даже белые были. Так как-то уютно становится, когда лошади идут по городу...
      -- Ну и вляпаться тут же можно, - скептически предположил Виталик, усмехаясь и принимая тем самым предлагаемую роль насмешника.
      -- Можно, конечно, - согласилась Галя, рассмеявшись. - Но вляпаться и так можно, надо просто под ноги смотреть.
      Они спустились в переулок и подошли к зданию нежилого вида. Несколько окон горели сизым дневным светом.
      -- Вот здесь я и работаю, - сказал Виталик. - Удобно: и метро рядом, и центр.
      Они поднялись на лифте на темный этаж. Их шаги гулко отдавались в коридоре. Галя опасливо озиралась по сторонам.
      -- Не заблудимся? - проговорила она с некоторым недоумением от того, что ее завели непонятно куда.
      -- Ничего, - сказал Виталик. - Тут надо на свет смотреть. Воон, туда и пойдем.
      -- Ах, рыцарь, что такое свет... - рассеянно вздохнула Галя, опираясь на его руку. Виталик ключом открыл дверь в небольшой предбанник, где работал телевизор и уютно сидели на диване два охранника - Эдик и Слава. Оба разом вскинулись на звук ключа, но Виталик, спокойно бросив: - добрый вечер, - и крепко взяв Галю за локоть, уверенной рукой провел ее мимо сидящих, в дверь напротив.
      -- Куда? - привычным металлическим голосом, окрашенным угрозой, спросил Эдик.
      -- На рабочее место, - ответил Виталик хладнокровно и прошел мимо.
      Он провел Галю в дальнюю комнату и зажег там настольную лампу, неярко осветившую белые стены, стол, низкий черный диванчик и свалку коробок и оборудования в углу.
      Эдик - в трикотажном джемпере, с засученными рукавами, обнажавшими волосатые руки с часами и металлическим браслетом (золотым, вероятно), бежал следом.
      -- Виталя-Виталя-Виталя! - позвал он приглушенным голосом, но требовательно (Галя неуютно поежилась).
      -- Чего? - спросил Виталик, выходя к нему в коридор и закрывая за собой дверь.
      -- Как девушку зовут? - спросил Эдик, шипя и вращая глазами.
      -- Галиной, - ответил Виталик.
      -- Хорошо зовут, - удовлетворенно заключил Эдик и вернулся обратно.
      Виталик посмотрел ему вслед и вошел к Гале. Она в пальто напряженно сидела на диване и вопросительно посмотрела на него.
      -- Раздевайся, - сказал Виталик, рассмеявшись, и Галя нерешительно взялась за пуговицы. - Там вешалка есть... Бардак, правда, страшный - прошу прощения... Весь мусор, который не работает - он тут, у меня. Половину выкинуть, конечно, надо, но все руки не доходят. - он достал из карманов и поставил на стол бутылку и пакет с соком. - Ты это... употребляешь? Я взял как универсальный вариант.
      -- О, конечно, - поспешно ответила Галя. - Очень хорошо, что сок, а то я в чистом виде не люблю...
      -- Стаканы тоже есть, - продолжал Виталик. Он сбросил пуховик на коробки и выдвинул ящик стола (что-то брякнуло). - Даже чистые... - он вытащил стакан и для подтверждения своих слов дунул в него.
      -- Удивительно, - сказала Галя, рассмеявшись.
      -- Ну вот, - он чувствовал, что ей все еще не по себе. - Садись удобнее, что ты на краешке? Тут не страшно! Устраивайся. Может, ты чаю хочешь? Сейчас, я согрею.
      Он вытащил из-за жалюзи, с подоконника, чайник. Тот был практически пустой.
      -- На окне стоит, - проговорила Галя. - Не залезут, не стащат?..
      -- Второй этаж, - сказал Виталик. - Тут не такие альпинисты кругом, и потом все-таки охрана, что-то она все-таки делает.... Я сейчас.
      Он вышел с чайником в руке и направился к туалету. Охранники пребывали на своем месте. На тарелочке лежала порубленная колбаса. Слава, развалясь, ел бутерброд и смотрел в телевизионный экран. Эдик ходил по комнате как тигр по клетке и энергично рубил рукой воздух.
      -- Что ты смотришь! - кричал он. - Что он смотрит! Нашел, что смотреть!
      На экране плыли узнаваемые и с детства знакомые кадры какого-то кривого отечественного детектива.
      -- А что? - благодушно отвечал Слава. - Я же не всякое там разложение, Голливуд смотрю, - он обратился к Виталику. - Он сам такие фильмы, такое разложение смотрит, я знаю. А я свой фильм смотрю.
      -- Про ментов! Он смотрит про ментов! - Эдик еще махнул рукой (Ну и что? - спросил Слава). - Ненавижю ментов!
      -- Эдик, - напомнил Слава. - Ты сам мент.
      -- Все равно ненавижю. Ты не туда смотри. Ты сюда смотри. В этот телевизор, это твоя работа, - Эдик ткнул в монитор наружного наблюдения, где на четырех кадрах светились виды пустых лестниц и коридоров.
      -- А чего туда смотреть, - протянул Слава, кусая разом половину бутерброда. - Там уж ни одной живой души. Нет никого...
      Они оба уставились на монитор где, словно специально для опровержения Славиных слов, возникло какое-то движение.
      -- Вот, пожалуйста, - сказал Эдик, торжествуя. - Где никого? Вон кто-то ходит.
      Слава озадаченно взглянул на часы.
      -- Носит кого в такое время.
      Они продолжали разглядывать монитор. Виталик тоже взглянул. На экране, показывающем боковую лестницу, двое - мужчина и женщина - поднимались вверх, поднялись на площадку и, перегнувшись через перила, внимательно посмотрели вниз.
      -- Чего это они там высматривают... - проговорил Слава и еще более озадаченно добавил. - Ого! Чего это они делают? Смотри-смотри. Он презерватив вынимает. Ей-богу, смотри! Это презерватив у него!
      Все трое, уже не отводя глаз, прилипли к экрану.
      -- Дает мужик! - сказал Слава.
      -- Под самую камеру стали! - сказал Эдик, оттесняя всех и вплотную приникая к монитору. - Хоть бы глаза подняли. Там же прямо видно, что камера.
      -- Ну, чего делают! - заорал Слава восхищенно. - Ты видишь, чего делают!
      -- Кольца есть? - рявкнул Эдик. - На руки смотри!
      -- Да что на руки, что я рук не вижу?
      -- Камера пишет? Пишет камера? На руки смотри! Кольца есть? Смотри, у мужика есть?
      -- Тебе какая разница, - сказал Виталик, тоже увлекаясь происходящим действием. - Тоже моралист нашелся.
      -- При чем тут моралист? Это денег стоит! Это на пленку все записано. Больших денег! Не вижу... Хоть бы правую руку выставил, козлина. На левой нет. Нет на левой?
      -- На левой и не будет, - сказал Слава, проверив на всякий случай собственные руки, убедившись, что у него самого кольцо на правой, и возвращаясь к экрану.
      -- Не у всех на правой, - возразил Эдик. - У католиков на левой, у вдовцов на левой.
      -- Много ты возьмешь со вдовца, - сказал Слава. - Плохо работает, хоть бы раздел ее, что ли... Не видно ничего.
      -- Что надо, все видно, - сказал Эдик, влезая в экран чуть не носом. - А потом что вдовец? Вдовец тоже женится рано или поздно... У нее есть кольцо, не видишь?
      -- Нету, - сказал Виталик. - У нее точно нету.
      -- У него глаз хороший, у компьютерщика, - заметил Слава. - Точные науки это тебе не просто так.
      -- А что-то я их не знаю, - проговорил Эдик. - Ты знаешь? Баба местная, нет?
      Он, не отрываясь от экрана, придвинул к себе клочок газеты и стал что-то черкать огрызком карандаша, которым обычно заполняли кроссворд.
      -- Поймешь тут, - сказал Виталик, которого почти не было слышно за довольным гоготанием Славы. - Лица не видно. Вот голову запрокинет, посмотрим...
      За их спинами не слышно, как привидение, вопросительно возникла Галя в наброшенном на плечи пальто. Никто не заметил ее появления кроме Эдика, который попытался закрыть экран волосатой пятерней и закричал: - Девушка, вам не надо смотреть эту порнографию, это наша работа такая!
      -- Это камера на лестнице, - пояснил ей Виталик. - Иди, я сейчас.
      Галя неслышно кивнула, бросила взгляд на экран, вздохнула и выскользнула из предбанника - не туда, куда ее приглашали, а к лифту. Отсутствия ее никто не замечал минут пять, пока Слава комментировал, а Эдик подсчитывал, при этом оба советовали друг другу пойти на место событий и посмотреть внимательней на лица, которые плохо видно, и, когда Виталик наконец обернулся, он увидел лишь раскрытую дверь. Заскочив в комнату, он убедился, что она пуста.
      -- Ушла? - сочувственно спросил Эдик, когда Виталик вернулся и выглянул на лестницу посмотреть, не стоит ли там еще Галя. - Вот не надо от живых людей отрываться. Это мы тут на работе, наше дело такое. А если к тебе девушка пришла...
      -- Да вы с вашими камерами кого угодно распугаете, - сказал Виталик. - Что человек подумает? Что тут у вас тотальная слежка.
      -- А ты чаще приводи, - посоветовал Слава. - У нас такого никогда не случалось, а как ты пришел - вот, пожалуйста.
      -- Кассету смотай, - велел Эдик.
      -- Не кончилась еще. Как кончится, смотаю.
      -- Вот. И не надо разложение на работе устраивать. Даже мы со Славой не устраиваем, хотя у нас сейчас рабочее время. А твое рабочее время давно кончилось, тебе тут делать нечего. Слышишь, - он обратился к Славе. - Я когда еще в милиции работал, мы как-то ночью в магазин приехали, сигнализация сработала...
      -- У меня ненормированный рабочий день, - сказал Виталик. - Слышал про такую вещь?
      -- Э, - сказал Эдик. - Ненормированный рабочий день это у тебя при советской власти было. А где сейчас советская власть? Сейчас у тебя хозяин есть. Когда тебе скажут - тогда у тебя и будет рабочий день.
      -- Догони, - посоветовал Слава. - Недалеко ушла.
      Виталик махнул рукой.
      -- Ладно, - сказал он. - До следующего раза.
      Эдик нахмурился.
      -- Девушка не нужна? - спросил он. - Слушай, дай телефончик. Жена к родителям уедет...
      -- Обойдешься, - сказал Виталик, покачав головой. - Просто чего догонять, раз напугалась. Пусть отойдет... - он помолчал. - День сегодня с утра не задается... ладно.
      -- Ну, тебе видней, смотри, - согласился Эдик.
      -- Слышишь, - сказал Слава, хмыкая и тыча Эдика в плечо. - Я музычку к этой записи подберу. Чтоб ритмичнее было. Сперва там чего-нибудь медленное, чтоб с настроением, а потом тыц-тыц-тыц... Гарик прям на запись наложит, он же у нас оператор...
      Галя тем временем быстро шла, почти бежала, к метро. У самого входа запиликал пейджер. "Нет...." - застонала Галя чуть не со слезами. Ей пришла в голову перспектива опять на ночь глядя бежать на работу и кого-то выпускать, или еще что-нибудь делать. Пропади ты пропадом, - подумала она со злостью. - Нет меня, нет, нечего меня дергать, и вообще... Хоть увольте. Другую такую дуру найдите по ночам носиться... - и она уверенно вошла в метро, даже не заглянув в сумку, где лежал пейджер.
      Она достала его только дома, когда уже переоделась и готовилась ужинать. Мама двигала на кухне посуду, пахло свежим грибным супом, дочка спала, а Галя, сев на диван, довольно вытащила аппарат из сумки. Все равно сейчас никуда не поеду, - подумала она с удовольствием. - Не поеду, и все. Или пусть машину присылают... Где-то наверху, у соседей, ребенок мучился за пианино, с автоматизмом отчаяния пытаясь подобрать "жили у бабуси два веселых гуся", каждый раз сбиваясь на фразе "один се..." - и это "се" каждый раз упорно влетало не туда, и ребенок начинал все сначала.
      На пейджере висело сообщение: "Галя, срочно позвони Свете". И так три раза. Света была их секретарша.
      С досадой плюнув, Галя набрала номер.
      -- Галка! - почти закричала в трубку Света. - Наконец-то! Я тебе никак не могу... ты где была?
      -- В ресторане, - небрежно сказала Галя. - А там подвал... не берет. Я сейчас только посмотрела...
      -- Галка! - продолжала кричать Света, не слушая. - Ты завтра на работу приходи рано, к восьми приходи! Даже еще раньше! Надо бумаги уничтожать! У тебя там бумаг много? Ты знаешь, что у нас происходит? У Вадима в офисе взрыв был!
      Галя похолодела от ужаса, сразу же вспомнив про Инну.
      -- Ой, - проговорила она. - Кто пострадал?
      -- Никто вроде, не знаю, - продолжала кричать Света. - Главное завтра с утра... чтобы к девяти ни одной бумаги! И в компьютере все сотри, хотя Игорь завтра проверит, он уже поехал сервер снимать! - Игорь был их компьютерщик. - И Елена Дмитриевна тоже поехала! - Елена Дмитриевна была главный бухгалтер.
      -- Ужас, - сказала Галя. - Ладно, эти справятся.
      Она бросила трубку и позвонила Инне. Инну вызвали из постели, и она сонным голосом произнесла: - Алло...
      -- Инка! - закричала Галя. - Ты жива? Что там у вас происходит?
      -- Взорвали чего-то, - протянула Инна, нехотя просыпаясь на ходу. - У вас так часто бывает?..
      -- Ты что, одурела? - рассердилась Галя. - Кого взорвали? Кто-нибудь пострадал?
      -- Да нет, - ответила Инна. - В шкафу что-то взорвалось, туда кто-то что-то положил... Откуда я знаю, я же не спрашивала... А никто не пострадал... у Надьки морда была черная, никак отмыть не могла... И у тетки какой-то давление подскочило... А что, раньше такого не было? Ты извини, мы там все какого-то успокоительного натрескались, я теперь ничего не соображаю...
      -- Ты никогда ничего не соображаешь! - рассердилась Галя. - Научный работник, тоже мне... Спустись с облаков! Может, тебе не ходить пока на работу, раз на Вадима кто-то наехал? Переждать?..
      -- Да ладно, - сказала Инна. - Ничего не случится.
      -- Не случится? С автоматами приедут, поздно будет! Нам-то там что, мы далеко...
      -- А что, приезжают? - спросила Инна с любопытством.
      -- Оооо... - протянула Галя, у которой не было слов от раздражения. - Ладно, спи иди!
      Она положила трубку и съежилась, сидя на диване.
      -- Господи, какой день жуткий... - проговорила она. - Жуткий, жуткий, жуткий день...
      Она машинально протянула руку к будильнику и принялась заводить его, не глядя на циферблат, и только убито повторяя: жуткий, жуткий, жуткий день...
 
      Вечером, когда стемнело, Виталик сошел с опоздавшего поезда за шестьсот километров от Москвы. Поезд ушел дальше, оставив Виталика с сумкой через плечо на пустой привокзальной площади, где было ветрено, но тепло - почти на шестьсот километров теплее - и можно было не застегивать распахнутый пуховик. На тротуаре у стены спали, свернувшись, тихие бродячие псы, рядом стоял киоск, и какая-то толстая тетка со всей силы дубасила кулаком в дверь, крича: "Ве-рыч! Откррой, Верыч!" Виталик тоскливо бродил по площади среди сиротливых столбиков с ободранными вывесками, ища нужную остановку. Остановки не нашел, вместо нее на столбе висела пустая рама от щита, и никакой другой информации не предвиделось. На скамейке сидел грязный мужичок в кепке, надвинутой по самые уши, и пьяно медитировал, уставясь куда-то в пространство. Потоптавшись вокруг, Виталик понял, что больше разговаривать не с кем.
      -- Эй, отец, - сказал он, останавливаясь рядом и пытаясь определить на глаз степень отключки. - Новозаводская улица далеко?
      Мужичок не торопясь, глубокомысленно пожевал губами и, когда Виталик уже отчаялся получить ответ, невнятно произнес:
      -- Это тебе в город надо.
      Виталик хмыкнул.
      -- Вот мило. Я знаю, что не в степь. Куда в город-то?
      -- В город. Здесь улицы нету.
      Виталик тяжело вздохнул.
      -- Мудрец хренов... Сеятель... хранитель.
      Тут словно по тайному сигналу на площадь вылетела битая "Волга", сделала широкий размашистый полукруг, остановилась рядом, из нее почти по пояс высунулся здоровый детина и бодро проорал: "Командир, куда едем?"
      Виталик счел, что это оптимальное решение проблемы, распахнул дверцу и опустился на сидение.
      -- Улица Новозаводская, - прочитал он по бумажке. - Дом тридцать два.
      -- Это где? - спросил водитель хрипло.
      Виталик удивился.
      -- Вот уж не знаю, - сказал он. - Знал бы, так сам добрался.
      -- Э, их черт не поймет, - сказал водитель. - Это улица Фрунзе бывшая, что ли.
      -- Весьма вероятно, - сказал Виталик немного раздраженно, наклоняясь и размещая сумку под сидением.
      Водитель возбужденно хмыкнул.
      -- Переименовали все к чертовой матери. Ну, детство, а? То так обзовут, то эдак. И главное, думают, от этого что-то изменится. А она так же как была - грязи по колено, - он включил передачу и тронул машину. - Это что. У меня сестра на западной Украине за местным. Вот где улицы так улицы, уж зоопарк по-взрослому. Пишу ей теперь на улицу Линкольна - это бывшая Ленина, значит. А сами ж темные, толком и не знают, кто такой - то ли вроде машина, то ли вроде человек. Им главное переназвать, чтоб хоть имени черта с рогами, а табличку поменять, отчитаться, - он наклонился к Виталику и уставился прямо на него. - Я тебе так скажу. Ты хоть обкукарекайся, перья не вырастут, - Виталик отстранился, и водитель, отвернувшись, тронул передачу. - Эх... ладно, сейчас найдем.
      Сразу за вокзалом они свернули куда-то в темноту, и Виталику показалось, что город на этом и кончился. Машина перевалилась через переезд и погрузилась в пучину деревенских одноэтажных переулков с редкими фонарями на углах. Фары освещали все сплошь сугробы, дощатые заборы с жестяными почтовыми ящиками и черную проволоку кустарника. Несколько раз водитель останавливался, разглядывая таблички. Несколько раз им в глаза мигали фары встречных (Да засада, знаю... - бормотал водитель. - Тут всегда гайцы в кустах сидят... Тут левый поворот запрещен...) Виталик уже стал подозревать, что они ездят кругами по одному и тому же месту, так все было похоже, и наконец машина тормознула у расчищенной от снега лавочки перед очередным забором.
      -- Вот Новозаводская, - сказал водитель. - Я ж говорил, это Фрунзе бывшая.
      Виталик согласился (как будто он мог выразить сомнение в том, что бывшая Фрунзе), рассчитался (деньги с него водитель взял смешные, за какие в Москве бы и за квартал не повезли) и довольно неуверенно вылез в темноту. Где-то за забором загремели цепью и загавкали - к Виталикову изрядному облегчению, за другим забором. За этим было тихо и, заглянув в калитку, Виталик увидел что-то, напоминающее в темноте замшелую деревенскую избушку с одним горящим тусклым окошком - низко над самым сугробом. Виталик нерешительно стукнул щеколдой и крикнул, адресуясь окошку.
      -- Эй! Хозяин!
      Загавкала еще одна собака - откуда-то сзади, с противоположной стороны улицы. Виталик стоял, не заходя во двор. Наконец в избушке скрипнула дверь, и в освещенный проем выполз хмурый мужик вполне хрестоматийного вида - в телогрейке, треухе и валенках.
      -- Кто там? - спросил он недовольно и скрипуче.
      -- Свои, - ответил Виталик уже смело, узнавая характерный голос.
      -- Еоолки... - сказал мужик.
      Он бросил что-то, что держал в руках.
      -- Ну, ты и забрался, - сказал Виталик, подходя к двери. - Тебя в такой норе и захочешь, не найдешь.
      -- Так это ж правильно, - сказал мужик.
      Он посторонился, одновременно протягивая руку и пропуская Виталика в дом.
      -- Здорово, Витька, - сказал Виталик, пожимая ему руку. - Тебя вообще не узнать. Прям как Лев Толстой, бороды только нету. Ну и будка у тебя стала... устрашающая.
      -- Тоже неплохо, - сказал Витька степенно.
      Телогрейка на рукаве у него была порвана, из нее торчала вата.
      -- Это что это у тебя, - сказал Виталик, проходя мимо и выщипывая клок, пока Витька звенел задвижкой. - Ты как всегда... Что это такое? Прям как от ножа...
      -- Ты не видел, как от ножа, - сказал Витька снисходительно. - Раздевайся. Ты с Московского, что ль?
      -- Да вот, вижу теперь, - сказал Виталик на первую половину фразы. - А с какого еще я по-твоему, что у вас, самолеты, что ль, летают?
      Витька скинул телогрейку и повесил на крючок, попутно скользнув взглядом по рваному месту.
      -- Это не то, - сказал он, пригладив вату. - Это не нож, это собака.
      -- Собака?
      -- Ну да, - непринужденно протянул Витька, довольный реакцией на его слова. - Видел когда-нибудь, как они кидаются? На такие случаи хорошо, когда рукав толстый. Ватник, телогрейка... это лучше всего. Только не всегда подгадаешь... ну, знал бы, где упасть, соломки бы постелил... Ты не топчись в дверях-то, проходи.
      -- А ты делал уколы от бешенства? - спросил заинтригованный Виталик. - Там, говорят, надо делать много уколов, а потом полгода пить нельзя...
      -- Нет, не делал.
      Они прошли в небольшую темную комнатку, где Виталику в первую очередь бросились в глаза печка и стол со стареньким телевизором, покрытый вязаной крючком домашней скатертью.
      -- Ты один? - спросил Виталик. - А бабка где?
      -- Хватился! Бабка померла давно. А дочке ее эта халупа ни к чему, у нее квартира с туалетом и теплой водой... да к тому же я деньги ей хорошие плачу. Так что я один тут обитаю. Ты садись.
      Виталик сел на старый диван, над которым был натянут на два гвоздя вечный гобелен с оленем.
      -- А вдруг она бешеная? - спросил он, возвращаясь к заинтересовавшей его теме.
      -- Да не бешеная она. Обычная цепная, домашняя. Откуда у цепной собаки бешенство, она весь век за забором, разве что хозяева искусают... Не бери в голову вообще, - он махнул рукой.
      -- Да? А чего ж ей тогда кидаться?
      -- С того, что натравили, - сказал Витька беспечно. - Нет, к собаке у меня нет претензий. Даже жалко.
      -- Ничего себе жалко.
      -- Жалко, конечно, - Витька прошел в угол, а там дальше, наверное, в кухоньку, потому что клацнула дверца старого холодильника. - Неравный бой получается, - продолжал он из-за угла. - Я-то все-таки царь природы, какой-никакой. А она на цепи всю жизнь сидела, да еще сдохла по чужой глупости.
      -- Все-таки сдохла? - крикнул ему Виталик и поискал на полу под диваном. - У тебя тапочек нет каких-нибудь... - не найдя тапочек, он все-таки стал расстегивать ботинки. - Ладно, у меня в сумке есть... Я же говорю, бешеная!
      -- Нет, не сдохла, - раздалось из-за угла. - Я ее зарубил.
      -- Однако... - протянул Виталик потрясенно.
      -- А чего, - сказал Витька, и в комнате появились его голова и рука с кухонным ножом. - Чего же мне делать, по-твоему? Я и говорю, жалко. Собака-то ни при чем. Я бы предпочел хозяев...
      -- Ну и нравы у вас тут, - сказал Виталик, поежившись, и боязливо оглядываясь на черное окошко, точно в них сейчас могли возникнуть злые собаки вместе с хозяевами.
      -- Нравы как нравы, - сказал Витька. - Это не нравы, а обычная борьба за существование, - он назидательно поднял ножик и исчез. Холодильник клацнул еще раз. - А нравы да, нравы у нас такие, я вот иду сегодня, смотрю, двое в подворотне, пыхтят, я думал, они убивают друг друга, а оказалось - в футбол играют... Я понимаю, что не стоит все делать своими собственными руками, конечно, надо отучаться... Куда деваться, воспитание такое, привык все делать сам... Соседи нервные попались, сволочи, по-человечески не умеют отношения выяснять...
      -- И много у них собак осталось? - спросил Виталик. - Это я просто к тому, так, стоит ли на улицу выходить...
      -- А не волнуйся, - сказал Витька. - Они уже успокоились. Я им сказал, какой будет следующий шаг... Сиреневый тумааан...- он замурлыкал под нос какую-то мелодию.
      Виталик тяжело вздохнул.
      -- Чего ты там возишься, - сказал он, потянув молнию на сумке. - Я все привез.
      -- Ах ты. Извини. Я ж забыл, что ты богатая столичная штучка. И что там у вас пьют теперь?
      -- Да все то же, - сказал Виталик.
      -- Ты ж знаешь, - почти извиняясь, сказал хозяин, уже без первоначального куража, появляясь с двумя тарелками. - Меня всегда какие-нибудь приключения находят...
      -- Знаю, - согласился Виталик, ставя на стол бутылку "Топаза".
      Через несколько часов эта бутылка уже пустая стояла под столом, тарелки с салом и колбасой и две банки местной говяжьей тушенки - в стеклянных банках - с торчащими оттуда вилками тоже стояли полупустые, а они начинали вторую, сидя друг против друга. За окном посвистывало, и Виталик время от времени ежился, когда из оконной щели особенно дуло в спину.
      -- Не могу, Витьк, - говорил Виталик. - Ну не могу. Я чувствую, что деградирую, каждый день чувствую. Я же не этому учился. Я же не этим хотел заниматься. Не все могут торговать. Не все могут быть деловыми людьми, понимаешь? Кому-то дано. Кому-то нет. Раньше нас все заставляли общественной работой заниматься. Ну не могут все заниматься одним и тем же! Теперь те же люди нас заставляют заниматься капитализмом. Не могу я! Я сопьюсь, если буду торговать. Точно сопьюсь. Может, если бы меня с детства к этому готовили, так получилось бы. Но я уже знаю, как заниматься другими вещами. Поздно, все. Я отравленный. Меня теперь либо отстреливать надо, либо гнать из страны. Вот я и еду, пока не отстрелили. Что ты все "колбасный эмигрант", "колбасный эмигрант"... "какие возможности"... Все не так. У меня возможностей нет. Ты смог, и слава богу. Я не могу. Что я тут буду ловить? Холод? Нищету? Бандитов?.. Соседу вечером бутылкой по голове засветили прямо у подъезда... в семь вечера... Не могу!
      -- Я не смог... - хмуро протянул Витька, подпирая щеку рукой. - Меня жизнь заставила... Тебя бы заставила - и ты бы смог...
      -- Нет, - категорично ответил Виталик, мотая головой. - Честь тебе и хвала. Я бы не смог. Я бы бомжом на вокзале стал. Я знаю, нечем гордиться. Ты бы стал классическую музыку сочинять, если б эта самая жизнь тебя заставляла? Или китайский язык за день выучить? Или корень квадратный в уме за секунду считать? Есть предел у каждого. А кто-то может, я ж не спорю.
      -- И я не спорю, - сказал Витька. - Я разве что говорю? Езжай...
      -- Да и эта вся деятельность... - продолжал Виталик. - Все бизнесменами заделались и пальцы гнут... Да тут уже ничего никогда не будет! Все! Сейчас все разворуют, свалят, тут тундра останется! Выжженная земля... Потом уже поздно будет. Вот ты. Ты чего тут сидишь? У тебя бы там были такие возможности!...
      Витька облизал вилку с глубокомысленным видом.
      - Кто-то покидает корабль первым, - проговорил он философски. - А кто-то последним. Кому что.
      -- Ну-ну, - сказал Виталик, обидевшись. - Утешай себя этим. Сдохнешь тут... Ты бы ехал хоть в Москву, - Витька усмехнулся. - Ну что ты ухмыляешься? Сейчас проблем нет, вон, Шамиль Басаев по Москве ходит. Тебе за деньги сто паспортов выдадут. У моего шефа партнер в федеральном розыске, так хоть бы хны. По всем людным местам, по всем кабакам шляется... от телекамер только шарахается, они тут с шефом на презентацию ходили, он там все под стол падал... Да господи, у нас таможенный брокер десять паспортов на разное имя в кармане носит, и все десять настоящие. Откуда ты знаешь, может, и дело-то твое давно закрыли? Ты узнавал?
      Витька покачал головой и в такт движениям потыкал вилкой в банку, скрежеща по стеклу.
      -- Вот видишь, не узнавал, - продолжал Виталик. - Лет сколько прошло. С тех пор уже столько преступлений совершилось, что твое просто невинная шалость. В Москве сейчас стреляют каждый день на каждом углу, вот, кому-то надо вспоминать, что пять лет назад кто-то там из окна по пьянке выпал. Если уж у тебя здесь бизнес, то в Москве ты еще не так развернешься. Ты же умеешь!
      Витька снова покачал головой.
      -- Бизнес у меня... - проговорил он. - Что у меня - деньги шальные? Я, знаешь ли, кредитов не присваивал, у бабушек пенсию не воровал. Я же вкалываю, света не вижу, я все своими руками, своим горбом, понимаешь? У меня все чисто - кроме собственного документа, и это знает, кто надо, и дай бог ему здоровья, что он этим не пользуется... Я людей не гублю, я каждую копейку честно заработал... Я как проклятый тут кручусь! Москва... ну и что мне делать в Москве? Здесь я человек, я себя уважаю, и меня уважают...
      -- Собаками травят, - подсказал Виталик.
      -- Травят, - скромно согласился Витька, как будто это было признание его заслуг. - У меня здесь Люська... Знаешь как я Люську нашел? Нуу, это такая история была, прям детектив. Все началось с Кулеша... ты Саньку Кулешова видел, дружка моего? Я тебе показывал. (Виталик согласно кивнул головой, вспомнив того, о ком он говорит.) Так вот, у Кулешова мать укатила куда-то за шмотками, то ли в Польшу, то ли в Турцию, не помню... в общем, хата пустая, скучно, говорит Кулешов, перебирайся ко мне. Вот мы как-то с ним сидели, с Кулешовым, в скверике, вернее, я сидел, а Кулешов пошел за добавкой. А он такой - решение принимать не умеет в принципе, то есть если стоят рядом вино "Анапа" и портвейн "Кавказ", он и то два часа колебаться будет, а тут какая-то гадость кислая на всю полку, что там внутри, не поймешь... В общем, Кулешов застрял капитально. Сидел я, сидел, мне скучно стало, сначала я на рыла глядел, кто мимо проходит, а потом взял, положил кирпич посреди дороги. Ну, кто, думаю, уберет? Ни мур-мур, все мимо ходят, кто-то, может, ногой отпихнет. А одна девушка взяла и убрала, и вот это как раз была Люська... Так вот, перебрались мы с Кулешовым на квартиру. Первый этаж. Кругом деревня. Кулешов от меня даже был в выигрыше, потому что у них там традиция такая, на улице Карла Либхнехта, что четный Карл Либкнехт бьет нечетного Карла Либкнехта, стенка на стенку, и на чужую территорию лучше не заходить. А единственная их точка местная - кафе "Снежок" было на той стороне, и Кулешову туда путь заказан. А я что - у меня прописка на тыщу верст отсюда, в городе Козлопупинске, такого города, по-моему, в природе нет, в котором у меня прописка, я нейтрален как Швейцария, какие ко мне претензии, я вообще могу не знать, что это за улица, и мне по фигу все их проблемы. Заваливались мы, естественно, без задних ног, и без передних, а у меня тогда нервы были не того, я замечал, черти не черти, но вроде мерещилось кой-чего. Не глюки даже, а что-то такое... сомнамбулическое... вроде сплю и не сплю. И значит, сплю я, и снится мне, что я в той же самой Кулешовской квартире, и вдруг я слышу, что за дверью в подъезде кого-то убивают. Все отчетливо слышу: крики, стоны... хрипение. Я встаю, подхожу к двери. Слышу, эти самые, кто убивал, суют ключ в замочную скважину и вроде вот-вот откроют. Я подумал - нас с Кулешовым только двое, в доме только кухонные ножи тупые да табуретки, другого оружия нету, сами мы на ногах не стоим, в общем, дело худо. Становлюсь я тогда на четвереньки мордой к замочной скважине и начинаю лаять собакой. Там, за дверью, вроде задумались, ругнулись, ключ вынули и слышу, вроде ушли. Я на лестничную клетку, смотрю, в темном уголочке мужик приткнулся, тихонько так, не шевелится, вокруг кровища... И значит, снится мне дальше, что посмотрел я на этого мужика, вернулся, запер дверь и снова спать завалился.
      Утром просыпаюсь, глаза продираю, смотрю - против окна мотоцикл с ментом, здрасте, картина Репина "Приплыли". И голоса на лестничной клетке. Я Кулешова растолкал, выйди, говорю, разберись, я тут без прописки, и вообще меня тут нет - ежели что, права качай побольше. Кулешов просыпается, сонный, весь слипшийся, как пельмень. Выполз, слышу, чего-то там тявкает. Смотрю в приоткрытую дверь - народ галдит, на полу - в том самом месте, что я видел! - вот такая лужа крови. Я начинаю думать: я в своем уме или нет? Пошел голову поправлять. Тут появляется Кулешов и докладывает: сосед дядя Жора с утра лужу крови увидел, милицию вызвал, снимите, говорит, отпечатки пальцев, тут черте какое преступление века налицо, а милиция ему говорит: ты пойди проспись и припомни, может, сам вчера спьяну паяльником в косяк вписался, а теперь стражей порядка от работы отвлекаешь, раз пострадавших нет, то мы знать ничего не знаем, и дело с концом.
      Тут мне сразу мысли в голову полезли мрачные, одна другой противней. И себя еще жалко стало. Вот, думаю, сейчас и правда что-то найдут - труп далеко не ушел - и по сторонам посмотрят, и возьмут меня, непрописанного, с фальшивым паспортом, и припаяют мне все висяки с тех времен, как их монголы брали. В общем, я ноги в руки и на вокзал. Сел бы в поезд, но тут с утра до полудня никто не останавливается, а там уж я чуть охолонул. Что ж, думаю, так я и буду по стране кататься, нет уж... здесь теперь моя судьба, и будь что будет. Надо же и останавливаться на чем-то... так и до Тихого океана доехать можно короткими перебежками, а дальше что - в море? В общем, никуда не поехал. Сидел на вокзале в ресторане весь день, пил. Когда ресторан закрыли, пошел в город... бродил, бродил... часов до двух прошлялся. Тут бы меня и брать голыми руками, но я вроде как в трансе был, не сообразил. Я тогда закрытых помещений боялся, думал - забьюсь куда-нибудь, вот тут-то меня и повяжут. Тогда-то я Люську и вспомнил. Я ведь ничего не знал про нее, имя только спросил - она сказала - и еще заметил, что она в автобус села на Ильинку. Смотрю - у одного дома стоит какой-то чувак, в окно уставился тоскующим взглядом. То ли он о девушке мечтал, то ли за квартирой следил по наводке - не знаю. Я подхожу, говорю: друг, говорю, нужна твоя помощь, позарез нужно женщину найти, ничего о ней не знаю, только имя и район - приблизительно. Этот малый даже не удивился. По правде, если человек посреди ночи торчит на улице, его ничем не удивишь. Идем, говорит. И мы с ним пошли. До Ильинки добрались... уже самое утро было...
      -- А с чего у тебя глюки-то? - неуверенно спросил Виталик. - Что убитых-то там видел?
      -- Да, это все просто оказалось, - Витька махнул рукой. - Там вот в чем было дело: сосед этот, дядя Жора, завел на балконе петуха. Ну, сельский житель, привык. А там то ли распоряжение какое есть, что нельзя их держать, то ли согласие соседей требуется... не знаю, не вникал в эту проблему. Суть в том, что чего-то нарушил. Ну и соседи были не в восторге: по утрам орет, и Пашка Логинов с третьего этажа ему давно обещал свернуть шею, ну и свернул, петуха забрал себе, а голову привязал дяде Жоре к ручке двери. А дядя Жора жаловаться побоялся - самому еще по шее дадут - а милицию вызвал на всякий случай, голову отвязал и вызвал, мало ли, вдруг у них там план не выполнен, дело заведут, а там заодно и Пашке под горячую руку чего-нибудь перепадет, этого Пашку милиция знала как облупленного, на него в отделении уже готовые протоколы держали, и только даты проставляли по мере необходимости. Так что вот... мы все к геометрии Эвклида привыкли, а в жизни оно по Лобачевскому, по Лобачевскому, это я часто замечал...
      -- Кстати, не придет она? - спросил Виталик, озираясь на окна. - Может, я тебе мешаю?
      -- Не, ничего, - отозвался Витька, ворочая вилкой в банке и пытаясь намотать на нее тушеные мясные волокна. - Перерыв... Каникулы... Отдыхать тоже надо... Я, ей-богу, весь этот год как собака... устал, даже пить и то сил нет... Вот пью сейчас, а сил нет, лучше б и не пил.
      -- Отдохнуть бы съездил, - посоветовал Виталик. - Взял бы свою Люську, загранпаспорт сейчас купить не проблема...
      -- Нет уж, - сказал Витька. - Хватит с меня купленных паспортов. Чего ради я буду на таких мелочах прокалываться?
      -- Ну, в Крым съезди.
      Витька снова покачал головой.
      -- В Крым как за границу? Нет уж. Я не знаю, как там международное сообщество, оно чего хочет может делать... а я их еще не признал.
      Он еще поскреб вилкой по стеклу.
      -- Ты извини, что я тебя так встречаю. Сейчас закрыто ж все, завтра еды купим. А готовить - я не готовлю, а Люська не научилась еще. Она до сих пор не привыкнет, что рыбу жарить надо. Ее папаша алкоголик сырую потреблял... когда была. Суп она, правда, варить умеет, рассольник, только я его съел... А ты, может, помыться хочешь? - он в радостном порыве неустойчиво качнулся вперед. - Я организую.
      -- Думаешь, есть смысл? - спросил Виталик скептически. Он устал, и ему не хотелось ничего делать, тем более в таких диких условиях.
      -- Да по мне-то что, хоть весь век ходи грязным, хоть в белье зашейся, напугаешь меня, что ли. Диван этот всякое видал, на нем и по пять человек спали... (Клопов в нем нет, я надеюсь? - спросил Виталик, заерзав на хваленом диване). Да! - Витька вспомнил. - Мы на сборах с Мишкой Скоковым как-то спали на двух вот таких досках, тесно обнявшись. Когда один шевелился, другой сразу сваливался, и ничего... (Я с тобой обниматься не буду, - прокомментировал Виталик). - А ты мне немытый и не нужен - умерь свое грязное столичное воображение... Как там твои-то? Я слышал - ты болел осенью.
      Виталик не спеша обдумал услышанное, подняв сперва одну бровь, потом другую.
      -- Откуда слышал? - сказал он удивленно.
      -- Откуда! Сестрица говорила, откуда еще.
      -- А она с чего взяла? - спросил Виталик непонимающе.
      -- А она Ирке твоей звонит.
      -- Ну вот, здрасте. Я Ирку-то уже полгода не видел. И слава богу...
      -- А она, значит, с матерью твоей разговаривает.
      -- Действительно... - протянул Виталик, осознав и зрительно представив всю цепочку. - Вот не думал... Да только я не болел. Или это не я. Это у них чего-то... помехи на линии.
      -- Не знаю, - сказал Витька, разведя руками. - Я потому и удивился, когда тебя увидел. Рожа вроде кирпича просит... А сын-то как? Что ж ты, и сына не видишь?
      Виталик сокрушенно вздохнул и облокотился на стол.
      -- У него и без меня родственников выше крыши, - проговорил он. - Все эти тетки ненормальные ему в попку дуют...
      -- Ну и дурак, - сказал Витька, облизнувшись. - Тоже мне, отец называется. Это ж сын твой! Я не знаю... я как племянника на руки первый раз взял, у меня аж все перевернулось... ручки крошечные... ножки крошечные... да он же пахнет! - Витька пальцами попытался изобразить в воздухе какую-то иллюстрацию к своим словам. - Он пахнет одуренно! Ты хоть помнишь, как твой пахнет?
      -- Перестань, - раздраженно сказал Виталик.
      -- Не помнишь, - удрученно подытожил Витька. - Ну, ничего. У меня тоже будет. Люська родит... если сможет. Подлечить ее надо, у нее придатки все отмороженные, отец из дома выгонял, во дворе спала... Ничего, подлечим. У меня будут дети... не дождетесь. Ничего. Снова будет небо голубое! Снова будут в парке карусели... А ты слабый, вот ты и ребенка не любишь...
      Виталик энергично покачал головой, категорически не соглашаясь.
      -- Нет, - сказал он. - Я сильный. С тех пор, как мы тут как-то тащили руками на второй этаж насыпной сейф весом в полторы тонны, я понял, что я сильный... Потому что не умер на месте. Просто у меня, кажется, чувство отцовства атрофировано. Это не для меня. Может, потом и придет. И вообще, она его завела, меня не спросив... И вообще, разбираться еще надо, от кого... он на меня непохож!
      -- Действительно, - проговорил Витька. - Хороший парень... явно не в тебя.
      -- Я, знаешь, до смешного мало народа здесь оставляю... - сказал Виталик. - Даже обидно. Тебя вот, дурака... родителей... больше никого! Вот разве только... да нет, тоже вряд ли.
      -- У тебя карточка есть? - спросил Витька, подумав.
      -- Какая карточка? - не понял Виталик.
      -- Ну, сына.
      -- Нету. Да оставь! - сказал Виталик раздраженно, увидев, к чему клонит собеседник.
      Витька помолчал, сложной мимической игрой изображая на лице превосходство своих доводов. За окном что-то дрогнуло, и потом раздался легкий удар по стеклу. Виталик обернулся и увидел качающуюся за окном ветку. Снисходительный Витька и глазом не повел.
      -- А чего у тебя кольцо? - спросил он, указывая глазами на Виталикову руку, обнимающую стакан. - Ты опять женился, что ли?
      Виталик покачал головой и вытянул пальцы, бросая взгляд на блестящий ободок.
      -- Я его и не снимал, - сказал он.
      -- Почему? - сказал Витька оторопело и нахмурился сам себе. Судя по всему, он уже боялся пьяного искажения реальности.
      -- Да с руки не слезает, - пояснил Виталик. - Пальчики-то тоненькие были... Это я сейчас мордоворот.
      -- Есть малость, - согласился Витька. - А не мешает?
      Виталик пожал плечами.
      -- Вроде нет. Оно мне и раньше не мешало. Не пилить же. Может, я еще женюсь когда-нибудь, так чего кольцо портить. Оно золотое как-никак.
      -- Во жлоб, - сказал Витька удивленно и замолчал, переваривая полученную информацию.
      -- А ко мне тут Маринка приезжала, - сказал он, наконец.
      -- Простила она тебя? - спросил Виталик.
      -- Помирились, - сказал Витька удивленно. - За что меня прощать?
      -- Ну, ты ж ее в карты проиграл.
      -- Да не проигрывал ее в карты! Что за дичь? Что я - совсем отмороженный, на бабу в карты играть? Я, конечно, много чего вытворял, вспомнить даже тошно... но уж до такого не доходил. И вообще - где Маринка и где я? Чего мне на нее играть? Про меня вообще такие сплетни сочиняют, я сам удивляюсь, откуда взяли. Прикалывались по-всякому там... но уж в карты я на нее точно не играл, такое я б запомнил.
      -- Хорошо, хорошо, - сказал Виталик с сомнением.
      -- Так вот. Маринка мне одну вещь рассказала, - Витька напряженно сдвинул брови. - Ты все говоришь: приезжай, приезжай... а она мне вот что... Вокруг меня вообще какие-то странные вещи постоянно творятся, я сам удивляюсь. Говорит, как-то вечером звонок. Подходит Маринка к телефону, а там ей моим голосом говорят: "Здравствуй, это Витя". Как будто я звоню.
      -- Может, ты и звонил? - спросил Виталик.
      -- Я Маринке? Отсюда? Нет, это я б запомнил. Так вот, а Маринка говорит, ей тоже стало сомнительно. А голос совсем как мой! И тут Маринка говорит, сказала ему одну фразу. Любой бы мужик, говорит, на такое обиделся, кроме тебя. Я, говорит, знаю, что ты на меня голос не повысишь, что б я ни вякнула. Ну вот. А тот, с похожим голосом, сначала опешил, а потом ругаться стал. И Маринка трубку повесила. Нет, меня там ищут... ждут меня там... То ли следователь мой никак не успокоится, то ли родственнички того придурка, упокой господи его душу несчастную, фантазию проявляют... Нет... я туда не приеду... И к тебе не приеду никогда - не жди. Мне лишний раз светиться с загранпаспортом не хочется...
      -- Сказочник ты, - сказал Виталик. - Тебе, по-моему, больше все снится.
      -- А что я здесь с тобой сижу, - сказал Витька. - Тоже снится? Нет... Я в нору забился, ты меня отсюда никакими силами не выкуришь... Вот жалко только, что ты не летом приехал. Мы бы с тобой на рыбалку сходили. Мы с Кулешовым летом ходили на леща, всю рыбу в реке, какая ни есть, как дураки, пшенной кашей перекормили... Поймали, правда, полторы штуки.
      -- У вас там, небось, вместе с рыбой вся таблица Менделеева плавает, - сказал Виталик недоверчиво.
      -- Нет, это ты зря, - возразил Витька. - У нас как все заводы позакрывались, и вверху по течению химический тоже медным тазом накрылся, так чисто, хоть пей... Вода прямо такая... Слушай, - он вдруг нахмурился и, приподняв голову, уставился прямо на Виталика хитрющими и желтыми, как у кошки, глазами. - А ты как... уверен, что она вообще существует?
      -- Кто она, - протянул Виталик.
      -- Ну, Америка твоя.
      Виталик опешил и недоуменно почесал ухо.
      -- Здрасте... - проговорил он. - Это как это?
      -- Ты ж там не был. Откуда ты знаешь? Может, и нет ее вовсе.
      Виталик даже сначала не нашелся, что ответить.
      -- Я же туда еду! - возмутился он. - Туда же еще документы фиг оформишь!... Как это нет?
      -- Мало ли кто куда едет. Убедил! Приедешь, а ее, - Витька развел руками, - нету.
      -- А что же есть? - спросил Виталик непонимающе.
      -- А ничего нету.
      Витька снова широко развел руками и скорчил пьяную рожу. В такой позе, бритый, полуголый, он напоминал какого-нибудь ехидного лешего из тех детских мультфильмов, которые кажутся созданными в похмельных кошмарах.
      Виталик еще подумал, стараясь подобрать убедительные аргументы.
      -- Как это нету, - сказал он. - Она на карте есть. Ты ж сам ее в школе учил. Нам ее в кино показывают.
      -- Мало ли чего показывают, - довольно сказал Витька, смакуя Виталиково недоумение. - А может, врут все. Тебе и коммунизм тоже в кино показывали. Нет, - он недоверчиво покачал пальцем. - Я бы на твоем месте убедился получше. Тут даже если руками пощупать, так и то, знаешь... не аргумент. А то что ты учил, ты лучше к ночи не поминай. Ты ведь небось и эту учил... по-лит-эко-но-ми-ю со-ци-а-лиз-ма... - он решительно налил, постукивая горлышком о край, по полстакана сначала себе, потом Виталику. - Меня, правда, бог миловал, я до этого счастья не дошел... Мало ли что где. В Сенегале, братцы, в Сенегале...
      Виталик потряс головой, отгоняя наваждение. На него почему-то очень сильно подействовали Витькины слова.
      -- Нет, что ты ерунду какую-то несешь... - бормотал он. - Ты тут скоро совсем ошалеешь... Мне письма оттуда шлют... Как это нету...
      Он еще долго бормотал и не мог сойти с этой неожиданно подброшенной ему мысли.
      Позже они вышли во двор, на дорожку, протоптанную среди сугробов. Виталик задрал голову. Небо было черным, звездным, мерцающим. Виталик уже не помнил, когда он еще видел такие звезды, которых не видно бывает на мутном, зеленоватом, затянутым смогом московском небе.
      -- Ба-а-тюшки... - протянул Виталик. - Вот это даа... Слушай, - ему вдруг пришло в голову. - А ведь там я точно такие увижу! Дико, а?
      -- А ты в какое полушарие едешь? - задумчиво спросил Витька в ответ.
      Утром Виталик сел в проходящий поезд на Москву, и к вечеру снова был дома. Он вылез из поезда, одурев от тепла и духоты вагона. Попытки отоспаться в поезде ни к чему не привели - только он заснул, как кто-то проходя по вагону, схватился ему за пятку, и весь сон сразу пропал. Он вышел на вокзале, легко неся сумку, в которой оставались одни тапочки, прошел по переходу с замершими плевками на кафельном полу, лавируя между оккупантскими сумками, которые тащили со всех сторон от него: и впереди, и сзади, и справа, и слева. Пахло рельсами. Две женщины с меховых шапках целовались с визгом умиления, размазывая друг другу по лицу губную помаду. Над головами людей поднимались дымки от сигаретного дыма и пар изо рта. На углу молодой парень в гимнастерке, с голубым беретом, лежащим у него в ногах, бренчал на гитаре и немелодично тянул что-то про Афганистан, не попадая в тональность. Рядом валялась брошенная упаковочная картонка с надписью печатными буквами: "Люди, помогите, умерла мама". Дальше тетка в платке и в рейтузах с начесом, стоящая за столом, громко кричала: "Ррас-про-да-жа! Каас-метику берем недорого!", а за ней тихонько топтались старушки с пачками сигарет и батонами копченой колбасы. Стояли сколоченные из фанеры ящики со стеклянными дверцами, с огарками внутри, обогревающими груды мандаринов и пучки гвоздики на ломких членистоногих стеблях. Продавец потрясал гроздьями поясных сумочек и монотонно твердил, упреждая очередной вопрос потенциального покупателя: "Пистолет влезает... пистолет влезает...".Машины, поставленные вкривь и вкось, загромождали половину проезжей части. Виталик вдохнул городской воздух. Было морозно, откуда-то несло горелыми чебуреками, белый пар котельных клубами висел где-то над крышами, пар валил и от канализационных решеток. Виталик подумал, потоптался у тротуара, вынул из кармана карточку и внимательно рассмотрел одно слово, написанное на ней черной ручкой. Потом вошел в вестибюль метро, купил в кассе телефонную карточку и, разыскав за углом телефон, набрал номер.
      -- Говори громче, - сказал он в трубку. - Здесь дикий шум, я ничего не слышу.
      В ответ ему продиктовали адрес, который он повторил несколько раз, запоминая, и потом повесил трубку. В метро, немного отогревшись, он достал ручку и, отогрев дыханием, записал адрес на карточке. Женщина, сидевшая напротив - в меховой ушанке с подвязанными ушами, с пакетом стамбульского duty free - посмотрела на него недоверчиво.
      Это оказалось рядом - через полчаса он был на месте.
      Он никогда здесь не бывал. Он знал, что адресат, значащийся на его карточке, давно переехал, но не знал, куда. И был разочарован. Он ожидал престижного дома, а дом был обыкновенный, с малогабаритными квартирами и грязным подъездом. Разве что близко от метро и близко к центру.
      Все еще сомневаясь, не шутка ли это, он позвонил в железную, обитую дермантином дверь. Дверь распахнулась почти что сразу - его ждали. Людмила Павловна, в черном домашнем халате, с теми же кроваво-золотыми капельками в ушах, с насмешливой улыбкой, пропустила его в квартиру. Она была без косметики, увядающая кожа на ее лице несколько лоснилась, и потому она выглядела старше, чем в их последнюю встречу на ВДНХ.
      -- Боже мой, - проговорила она. - Что это с тобой стряслось? Я уж и не ждала...
      -- Да вот, - сказал Виталик. - Я тебе не мешаю часом? Может, я не вовремя?
      -- Ты знаешь, - сказала она, то ли шутя, то ли всерьез. - Мне хорошие люди не мешают... Ты проходи, раздевайся.
      -- Я бы и не пришел в нормальном состоянии, - сказал Виталик, снимая ботинки. - Но мне скоро уезжать. Поэтому хожу, посещаю людей, которые для меня что-то значат... или значили... Вот от Витьки приехал, и сразу к тебе, чтобы уж сразу всех охватить.
      -- Значит, и моя очередь подошла, - сказала Людмила Павловна насмешливо, выпрямляясь и подставляя круглое, блестящее от крема лицо лучам коридорного бра. - И как Витька? Справляется с собственным характером, или так и несет его, куда, не знаю?.. Где он обретается?
      -- Витька в порядке, - сказал Виталик. - Бизнес у него свой. А где, не скажу. Далеко.
      Людмила Павловна засмеялась.
      -- Да храните, храните свои тайны, - сказала она. - Меньше знаешь, лучше спишь, - она приняла у него куртку и повесила на вешалку. - Холодная. Морозит там?
      -- Ничего, - сказал Виталик. - Умеренно, - он надел мужские тапки, которые она выгребла ногой из-под галошницы. - Это этого твоего... не запомнил, как... хмыря?
      -- Ну, а что мне, - сказала Людмила Павловна, невозмутимо пожимая плечами. - Для вас, для каждого, отдельные держать, что ли?
      -- Я понимаю... - пробормотал Виталик со вздохом. - Тогда бы пришлось тут склад организовывать...
      -- Не хами, - сказала Людмила Павловна равнодушно. - Нечего за мной считать, я за тобой не считаю. Что за болезненное любопытство к дамской жизни?..
      -- Да молчу, молчу... - сказал Виталик, выпрямляясь и рассеянно оглядывая стены. - Дай мне чаю, я с поезда.
      -- С поезда, так покормлю, - сказала Людмила Павловна. - Ты, может, своим позвонишь? Тебя когда ждут? Мать не будет волноваться?
      Виталик покачал головой.
      -- Проходи в комнату, - сказала Людмила Павловна, запахнула халат потуже и ушла на кухню. Виталик отправился по указующему движению ее руки и оказался в освещенной комнате. Он ожидал встретить здесь что-нибудь сверхсовременное и дорогое, и очень удивился, когда обнаружил точный бытовой слепок советской эпохи: ковры на полу и на стене, шкаф с горкой, тахту и полированный столик с хрустальным корабликом, наполненным "Белочкой" - хозяйкиными любимыми конфетами. Пахло какой-то косметикой - то ли духами, то ли кремом - и лишь запах этот был для Виталика чужим, раньше у хозяйки был другой запах. На стене висел портрет мужчины, в котором Виталик узнал хозяйкиного покойного мужа, а своего родного дядю. Он опустился на тахту, взял конфету, развернул и засунул в рот - ему хотелось есть. Людмила Павловна, войдя, застала его за разглаживанием пальцем фольги на гладкой полированной поверхности.
      -- Сюда тебе принести? - спросила она. - Или на кухню пойдешь?
      -- Пойду, - сказал Виталик, устало поднимаясь. - А у тебя все дядя Вася?.. - он указал глазами на портрет.
      -- У меня другого мужа нет, - ответила Людмила Павловна. - А муж это святое. Вообще семья это святое. Вот чего ты никогда не понимал. И не поймешь. От этого все твои беды.
      -- Все ты знаешь... - проговорил Виталик. - Ты покорми сначала... Потом воспитывать будешь...
      -- Больно надо мне тебя воспитывать, - сказала Людмила Павловна. - Что мне, больше заняться нечем?..
      Она провела его на кухню и усадила за стол. На газовой плите в чугунной сковородке грелись макароны по-флотски. Виталик оглядел кухню. Практически все - полки, посуда, даже занавески - было ему хорошо знакомо. Новыми были только микроволновая печь и пластмассовый электрический чайник.
      -- Ты ничего не поменяла, - сказал он удивленно. - Что ж так?
      -- А зачем? - сказала Людмила Павловна, вываливая содержимое сковородки на тарелку перед ним. - У меня нет такого зуда - все менять. Я спокойно живу, себя не дергаю. Что сломается, то меняю. А что работает, то работает. Здесь еще мамины вещи есть, они меня переживут.
      -- Не круто по нынешним временам, - сказал Виталик. - Вон у нас шефов партнер себе квартиру купил и всю мрамором отделал. Эксклюзив... Говорят, входишь, как на станцию метро Краснопролетарская... Живет теперь в этой гробнице Тутанхамона...
      -- Я же не новый русский, - сказала Людмила Павловна с той же, что у него, еле заметной иронией в голосе. - Я русский очень уже старый. У меня и есть-то может меньше, чем у тебя. Все так... декорация одна. У тебя вон хоть родители живы.
      Виталик взялся за вилку, чтобы не отвечать.
      -- Звонила тут маме, - продолжала Людмила Павловна, усаживаясь напротив на табуретку и массивно облокачиваясь на стол. - Не рассказывала она?
      -- Нет, - сказал Виталик удивленно. - Не рассказывала.
      Он мимолетом поднял на нее глаза и снова уткнул их в тарелку. Людмила Павловна улыбнулась.
      -- И о чем говорили? - спросил Виталик.
      Людмила Павловна разгладила бархатистую ткань на коленке.
      -- О своем, - проговорила она. - Мало ли о чем нам есть поговорить? Есть о чем... - она вздохнула. - Ты чего-то любопытный стал? Вопросы задаешь...
      Виталик уткнулся еще глубже в тарелку.
      -- Обложили со всех сторон... - пробормотал он вполголоса.
      Людмила Павловна усмехнулась и, полуобернувшись назад, к плите, плавно поправила сковородку, установив ее точно по центру газовой конфорки.
      -- Кому ты нужен, - сказала она. - Обкладывать тебя. На себя-то посмотри.
      Виталик жевал и накалывал макаронины на вилку одну за другой. Потом, не доев, он положил ее на край тарелки и нервно провел рукой по лицу.
      -- У тебя выпить есть? - спросил он.
      -- Есть, чего ж не быть, - ответила Людмила Павловна охотно и полезла в кухонную полку. - Замерз, что ли?
      Она достала хрустальную стопочку и поставила перед ним на стол.
      -- Не замерз, - сказал Виталик устало. - Может, просто выпить с тобой хочу. На брудершафт...
      -- Ааа, - сказала Людмила Павловна глубокомысленно.
      Она поставила вторую стопку рядом с первой и вышла. Вернулась из комнаты с пузатой коричневой бутылкой "Бейлиса" и свернула крышку.
      -- Что ты делаешь, - сказал Виталик изумленно. - Что я, старшеклассница, что ли? Что, кроме этого нет ничего?
      -- Аристократ нашелся! - воскликнула Людмила Павловна со смешком. - Весь мир пьет, и радуется, а ему плохо. Знаешь, какая вкуснятина! Ты сам-то что пьешь? Водку самопальную из ларька? Уж извини, этого не держу, - она попыталась разлить ликер, но Виталик, горестно махнув рукой, отнял у нее бутылку, пробормотав "отдай уж..." и разлил сам.
      -- Может, я хочу, - проговорила она, садясь, - чтоб ты был сладкий и липкий.
      Виталик тяжело вздохнул.
      -- Я уже давно жесткий и несъедобный, - сказал он. - Твое здоровье.
      Выпив, он неприятно поморщился и снова взялся за вилку. Людмила Павловна наблюдала за ним.
      -- Господи, всегда от Витьки такой измочаленный, - проговорила она. - Ты от него и из соседнего подъезда точно такой приходил... Где он обретается, беспокойная душа?
      -- Не скажу, - ответил Виталик мрачно.
      Людмила Павловна издевательски хмыкнула, всем своим видом показывая, что ее знания настолько велики, что глупо скрывать подобную мелочь.
      -- Ох, да, забыла! Ну, храни, храни...
      Виталик помолчал как бы в знак того, что действительно хранит.
      -- У Витьки все в порядке, - протянул он. - Даже не переменился... Только вместо Высоцкого и "Машины времени" слушает Шевчука и группу "Любэ". .. А так все такой же...
      Он оглянулся по сторонам, словно ища чьего-то присутствия.
      -- Твой-то тебя не ревнует? - спросил он.
      -- Который? - спокойно сказала Людмила Павловна.
      Виталик снова вздохнул.
      -- Господи, - сказал он. - Я и забыл, что тебя лучше ни о чем не спрашивать. Только наступи, сразу куда-нибудь вляпаешься...
      -- Да никто меня не ревнует, - сказала Людмила Павловна, разглаживая халат на колене. - Меня вообще никто не ревнует. Никогда, - последнее слово она подтвердила легким хлопком ладони.
      -- Неправда, - сказал Виталик задумчиво. - Я ревновал...
      Людмила Павловна рассмеялась и махнула на него рукой.
      -- Врешь ты все. Что это за ревность, коли я даже не замечала.
      -- Я к дяде Васе ревновал, - сказал Виталик. - По глупости... Не показывать же.
      -- Да уж действительно по малолетству, - сказала Людмила Павловна и посерьезнела. - К мужьям и женам не ревнуют, - проговорила она, поглядев прямо на Виталика.
      -- Да, - согласился Виталик и повторил за ней. - К мужьям и женам не ревнуют...
      -- А ты-то, - Людмила Павловна издалека уставила указующий палец на Виталикову руку. - На память по своей, что ли, кольцо носишь?
      Виталик усмехнулся.
      -- Второй раз подряд меня об этом спрашивают. Да ломает меня его снимать. Я привык. Очень удобно. Никаких истерик, лишних претензий, посягательств на свободу...
      -- А что, - спросила Людмила Павловна иронически. - Много посягают?
      -- Не много, - сказал Виталик. - Но бывает...
      -- Зараза ты, - сказала Людмила Павловна равнодушно. - Заразой был, заразой и остался. Хотя... я и сама не люблю ничего менять.
      Виталик, наконец, оторвавшись от тарелки, поднял на нее глаза.
      -- И в спальне, - спросил он. - Ты тоже ничего не меняла? Там по-прежнему весь пол в матрасах и ничего кроме шкафа нет?
      Он уставился на нее, вертя вилку в руке, и Людмила Павловна ответила ему таким же взглядом, уперев руки в черный бархат халата.
      -- Ты ешь пока, - сказала она. - Там увидишь.
 
      Через несколько дней на фирме случился второй взрыв - на этот раз под машиной Вадима Александровича, которой оторвало бампер, и которую пришлось сдать в дорогой ремонт (где обнаружили, что дно совсем прогнило от соли, и работа затянется). В тот же день Надя объявила, что всем сотрудникам надлежит сидеть по домам, и на работу не ходить. Инне в тот день все равно нужно было ехать в центр - она хотела поздравить Галю с днем рождения. Сперва ее мама, благодарная Гале за устройство дочери, приготовила ей подарок - несколько мотков шерсти и куклу для Насти, но когда на новом месте, сперва казавшемся таким привлекательным, стали происходить страшные вещи, мамин энтузиазм несколько приутих. Но подарок все равно уже был приготовлен, и Инна настояла, что должна его преподнести, не дожидаясь оказии - в тот самый день, какой нужно.
      Тем не менее, сперва она поехала не к Гале, а на работу.
      На этаже была тишина. Было довольно холодно от отсутствия людей и бездействия электрообогревателей - старом здании штатное отопление работало не слишком эффективно. Без деловой активности светло-серые стены, цвета снятого молока, казались особенно безжизненными, и черные дверные проемы - чередой - усиливали неприятное впечатление. Инна осторожно заглянула в приемную. Надин стол был абсолютно пуст, на нем стояла прозрачная стеклянная ваза, а за столом сидел незнакомый охранник - без формы, в джинсовой рубашке. Дверь в кабинет была распахнута, и оттуда слышался голос Вадима Александровича.
      -- ...я вижу, - говорил он. - Но в этом во всем нету логики, понимаешь? Обычно всегда все побудительные причины видны, они на поверхности, да? Сделал какое-то действие - получай противодействие...
      -- Тело, выпертое в воду, - продекламировал в ответ незнакомый голос. - Выпирает на свободу. Оно прется оттуды весом выпертой воды...
      Охранник, подозрительно глядя на Инну, усмехнулся одним уголком рта.
      -- А тут же логики нет! - продолжал голос Вадима Александровича, не заметившего стихотворной реплики. - А у кого у нас еще нет логики? Это или маньяк, чего я не допускаю... Маньяк сейчас в нашем бизнесе и шагу не сделает, да? Или государство. Вот чего я и боюсь. Оно у нас как обезьяна с гранатой, никогда не знаешь, что в следующий момент будет. Но зачем?.. Вот это я...
      -- К кому? - произнес охранник угрюмо, сверля Инну глазами. Вадим Александрович оборвал фразу на полуслове и выглянул из кабинета. Он сменил костюм с отливом на темную водолазку.
      -- Ты чего? - спросил он, не здороваясь, увидев Инну. - Сегодня не работаем. Что, Надя не предупреждала?.. Иди домой!
      -- Она предупреждала, - поспешно пробормотала Инна, стремясь выгородить невиновного. - Я просто...
      -- Забыла чего? - сказал Вадим Александрович резко. - Давай быстро, забирай и уходи.
      -- Нет, я... - проговорила Инна и поежилась. - Мне страшно дома сидеть...
      Вадим Александрович резко выдохнул.
      -- Ей страшно, - сказал он и крикнул невидимому собеседнику вглубь кабинета. - А что тогда про меня говорить? - он снова повернулся к Инне. - Тебе-то чего страшно? Да еще дома?
      -- Не знаю... - пробормотала Инна. - Говорят, могут приехать... забрать... - она осеклась и жалобно посмотрела на Вадима Александровича.
      Охранник перевел любопытный взгляд на своего шефа и усмехнулся двумя уголками рта.
      -- Кто? - заорал Вадим Александрович. - Ты тут даже не работаешь! Ты еще не оформлена! Твоих документов тут нет, какие к тебе вопросы? В гости зашла, и больше ничего... Кстати, - он постучал пальцем по столу. - Трудовую книжку потом принесешь, не забудь. Когда вся эта бодяга закончится. Иди давай. До свиданья.
      Он сделал движение корпусом, собираясь повернуться к Инне спиной.
      -- Извините, - проговорила Инна. - Я хотела вам еще сказать...
      -- Ну? - проговорил Вадим Александрович нетерпеливо, останавливая в зародыше вращательное намерение.
      -- Я... - сказала Инна и покосилась на охранника.
      -- Игорь, - велел Вадим Александрович. - Пойди на внешний пост.
      Охранник крякнул, не торопясь, с китовой грацией поднялся, вылез из-за стола и проследовал мимо Инны в коридор. Дорогой он занял собой весь дверной проем, и Инне пришлось отскочить в сторону, чтобы он не снес ее.
      -- Садись, - Вадим Александрович показал рукой на диван. - Ну?
      Инна присела и снова поежилась.
      -- Я... - она понизила голос, чтобы ее не слышали в кабинете. - Вы мне нравитесь, - выдавила она.
      -- Так, - сказал Вадим Александрович нетерпеливо. - Ну-ну?
      Он явно счел это заявление прелюдией к какому-то важному сообщению и ждал, в чем оно будет заключаться.
      -- Вы мне очень нравитесь, - пролепетала Инна с отчаянием.
      Последовала пауза. Потом Вадим Александрович вздохнул, сделал шаг в сторону, грохнул дверью в кабинет, сел на Надин стол и поковырял ногтем в зубе.
      -- Ну, - сказал он, глядя на Инну. - И что мы будем делать? Что ты от меня-то хочешь?
      -- Не знаю... - выдавила Инна, готовая провалиться сквозь землю.
      -- У меня семья есть, ты знаешь? - проговорил Вадим Александрович.
      Инна, не поднимая глаз, помотала головой. Она действительно не представляла, что у Вадима Александровича зачем-то может быть семья.
      -- А у тебя есть какой-нибудь друг близкий, знакомый? - спросил Вадим Александрович.
      Инна снова помотала головой.
      -- Нет... - пролепетала она.
      Вадим Александрович присел рядом на диван и похлопал ее по руке, лежащей на коленях.
      -- Ничего, - сказал он. - Все будет хорошо. Ты, главное, успокойся. Успокоишься?
      -- Угу... - проговорила Инна.
      -- Ну вот, успокойся, подумай... отдохни. Благо, время есть. Все будет хорошо. Главное - не волноваться. У меня тоже видишь какие вещи происходят, и то я не волнуюсь. Не будешь волноваться?
      -- Нет... - проговорила Инна, не понимая, чего от нее хотят.
      -- Водички выпьешь?
      -- Нет... - выдавила Инна. - Я не... Мне не надо...
      -- Вот и хорошо, - он снова похлопал ее по руке. - Давай, иди. Иди, иди. Не надо здесь находиться. Игоря позови там обратно, - он вскочил, исчез в кабинете и снова хлопнул дверью - на этот раз с другой стороны.
      У Инны все оборвалось внутри. Она чувствовала, как горят у нее лицо и руки. Она уронила на пол выскользнувшее пальто, рассеянно подобрала - сейчас она, как никогда, чувствовала себя никому не нужной уродиной, и пальто ей лишний раз об этом напомнило - набросила его на плечи и, пряча лицо, хотя никто не мог ее видеть, пошла к выходу. На улице она обнаружила, что ее всю трясет, и что слезы ползут у нее по щекам. Совершенно замороженный троллейбус, с отогретыми пятачками на стеклах и торчащими в них любопытными глазами проехал мимо. Будущего не было. Она понимала это, и все же постаралась взять себя в руки. Вспомнила, что мама просила ее купить газету с программой, подошла к киоску, постояла немного, успокаиваясь, и по привычке ковыряя ногой снег в поисках монеток. Потом нагнулась к окошечку и почувствовала, как вздрогнула киоскерша, услышав ее убитый голос. За стеклом большими буквами красовался газетный заголовок "Конец света наступит в марте", но Инна даже не обратила внимания на предсказание грядущей катастрофы. Она отошла с газетой в сторону, и тут же продавщица у ларька, приняв ее остановку за внимание к своему товару, предложила: "Женщина, возьмите грибы жарить". Инна шарахнулась в сторону, и ей подумалось, что ей не для кого жарить грибы, и никогда не будет уже того человека, для которого она могла бы жарить грибы.
      В мозгу все повторялся и повторялся, назойливо, как заевшая пластинка, недавний разговор. Инна болезненно поморщилась, вошла в метро и сунула нос в газету. В глаза бросилась какая-то очередная сплетня не то об актере, не то о певце - Инна не знала, кто это такой. Ей пришло в голову, что о ней никогда, никогда и никто не будет сплетничать, и она захлопнула газету. Ехать до встречи с Галей ей было недалеко, но так как считалось, что она едет из дома, то и свидание пришлось назначить на собственной ветке, а туда пришлось переправляться через две пересадочные станции. На эскалаторе несколько мальчишек, чуть выше ее, пускали вниз по желобу мелкие монетки, и Инна подумала, что у нее никогда не будет детей. На пересадке неподвижно стоял внушительный представитель церкви, в рясе, в накинутой поверх рясы кожанке, с ящиком на шее, и равнодушно изучал ногти, поднеся их к глазам, и, глядя на его красивое уверенное лицо, Инна подумала, что ее, наверное, даже в монастырь не возьмут. На другом эскалаторе женщина с расплывшимся лицом, в белом берете, игриво махала кому-то на прощание полусогнутыми пальчиками, и Инна раздраженно подумала, что ей некому игриво махать. Она вышла на Площадь Революции, из-за ее спины вышли двое, один со скрипкой, другой с гитарой. Оба вошли в открытые двери вагона, грянули что-то разухабистое, двери закрылись, и поезд двинулся, разгоняясь и унося отголосок мелодии. Тут Инна увидела Галю. Та стояла на середине пустой станции, у металлической девушки с курами, опустив плечи, и задумчиво разглядывала лестницу, уводящую вниз. Инне пришло в голову, что все-таки имениннице не стоит в такой день знать об Инниных проблемах, и она постаралась исказить свое лицо в подобии улыбки.
      -- А, - сказала Галя меланхолично, в ответ на ее приветствие. - Здравствуй.
      Она явно не замечала Инниного состояния - видимо, ей самой было не слишком весело, хотя на щеках блуждал неверный румянец от выпитого.
      -- Поздравляю, - сказала Инна, вручая пакет.
      -- Да, - пробормотала Галя. - Спасибо...
      Она заглянула внутрь, и лицо ее прояснилось.
      -- Ооо... - восхищенно проговорила она, округляя губы характерным для нее колечком. - Я как раз Насте хотела вязать свитер... тут много, можно и шапочку, и на шарф хватит... спасибо, - она стала сворачивать пакет. - Вот хорошие люди всегда что-нибудь полезное подарят, - проговорила она с чувством и свернула пакет с намерением засунуть его в сумку.
      -- А что тебе на работе подарили? - спросила Инна.
      -- А, - Галя махнула рукой, но все-таки достала из сумки зеленоватую коробочку. - Вот... ну вообще-то они ничего... девчонки постарались.
      -- Это что? - поинтересовалась Инна, так как ничего не понимала в такого рода коробочках.
      -- Духи, - пояснила Галя.
      -- Французские? - спросила Инна с уважением. Ей пришло в голову, что многие ее беды происходят от того, что она ничего не понимает ни в духах, ни вообще в этих загадочных дамских коробочках. Она старательно понюхала упаковку, но запаха не почувствовала. Галя там временем, заталкивая пакет в сумку, вытащила что-то яркое, оказавшееся шелковым платком.
      -- Не то, что некоторые, - проговорила она дрожащим голосом. - Нужна мне эта тряпка... Я ее сейчас... - и она, сделав движение в сторону и вверх, попыталась повязать платок на могучую шею девушки с курами, но тут испуганная Инна повисла у нее на руках. Ей уже панически виделось, как к ним спешат милиционеры.
      -- Ты что, ну ты что, - заговорила она, вернув Галю на предыдущую позицию. - Чего ты хулиганишь, нас сейчас заберут... И вообще, смотри, какая вещь славная, - она разгладила платок на руке, сама удивившись, насколько приятна руке его струящаяся прохладная поверхность. - Пригодится потом. Убери, мало ли...
      Галя мрачно смяла платок в горсти, засунула в сумку и задернула молнию.
      -- Это кто тебе подарил? - спросила Инна.
      -- Козлы, - пояснила Галя, глядя в сторону. - Сборище козлов.
      Она потрясла головой, словно приходя в себя.
      -- Ладно, - проговорила она и вдруг улыбнулась. - Нечего об этом думать. Пойдем, - она потянула Инну за руку. - Пойдем в ЦУМ, съедим мороженого, что ли... День рождения, как-никак. Надеюсь, там сейчас не холодно...
      Она повела Инну на эскалатор, в сторону Театральной площади.
      -- Как тебе сейчас, - сказала она. - Не работаете?
      -- Дома сижу, - сказала Инна. - Даже не знаю, что делать.
      Ей опять вспомнилась сегодняшняя сцена, и она неприятно поморщилась.
      -- В таких случаях зарплату продолжают платить, - утешила ее Галя. - Это же их проблемы в конце концов, они сами их решать и должны.
      -- Кого "их"? - спросила Инна.
      -- Ну, начальства, кого еще.
      -- Ааа... - проговорила Инна. - А что, такое часто бывает?
      -- Нет, - Галя покачала головой. - Такого никогда не было. Один раз было, когда налоговая серьезно наехала, тоже несколько дней все по домам сидели, а они там сами расплачивались... То есть для Вадима, конечно, все эти наезды не новость, но они обычно все там сами решали... а чтоб так реагировали, это впервые.
      -- Страшно, - выдавила Инна, поежившись.
      -- А, чего страшно, - сказала Галя. - Ты-то при чем? Тебе главное рядом не случиться, если что, так тебя и так домой отпустили. Чего страшно? А за Вадима - так ты не страшись, он, если что, за границу, и только его ищи. У него в Вене квартира... в Чехии тоже вроде что-то есть... не знаю, ну тут меньше знаешь, лучше спишь. Так что ты за них не волнуйся. Они не пропадут, эти ребята. Они-то в последнюю очередь...
      Они плавно ползли вверх вместе с эскалатором, и Инне вдруг пришло в голову, что она, скорее всего, знает, откуда взялся шелковый платок, потому что пару дней назад она слышала, как ее коллеги обсуждали проблемы подарка кому-то, и Леша орал на всю комнату Владу: "Да господи, подари ты ей букет цветов, счастлива будет до соплей!"
      -- К семье лишний раз съездит, - продолжала Галя. - А то, небось, жену на улице увидит, не узнает. И детей не помнит, сколько их есть. Так что не волнуйся за него.
      -- Кто? - удивленно спросила Инна, отвлекаясь от своего открытия.
      -- Да Вадим.
      -- А что, у него жена есть? - спросила Инна.
      Галя что-то ответила, но они как раз сошли с эскалатора. Они вышли на улицу, побрели под руку к Метрополю, и Инне пришлось повторить вопрос, выдавая свою заинтересованность.
      -- Так у него жена есть?
      Галя посмотрела на нее с удивлением.
      -- Есть, конечно. Чего это тебя так интересует. Где это ты видела мужика, чтобы жены не было? Есть... Это у него вторая. Первая не выдержала. Она у него из одной группы была, студенческая дружба, человеческие чувства... А тут деньги пошли сумасшедшие. Ну, когда его раз из бани принесли в коматозном состоянии, в женских грязных трусах пятьдесят второго размера, она и не выдержала, плюнула и развелась. А вторая уже умная, ей по фигу, в чем его там приносят, она живет себе в Вене в свое удовольствие, и знать ничего не хочет.
      До Инны дошло, что ей рассказывают про человека, которому она не далее как два часа назад объяснялась в любви.
      -- О господи, - сказала она испуганно. - Он что... такой?
      -- Какой такой? - переспросила Галя, глядя на нее насмешливо. - Они все такие. Уж господа бизнесмены особенно.
      -- Кошмар, - проговорила Инна. Вадим представился ей каким-то жутким маньяком. Она уже проклинала себя за то, что так поторопилась. Если бы Галя сказала ей это раньше! А вдруг он теперь обратит на нее внимание? Что она ему теперь скажет?
      -- Страшно, - повторила она.
      -- Что опять страшно? - спросила Галя.
      -- Иметь дело с такими людьми, - пояснила Инна побелевшими губами.
      -- Да тебе-то что, - сказала Галя. - Тебе главное, какой он на работе. А он ничего... нормальный. С ним все любят работать, он к людям хорошо относится. Правда. Ты у кого хочешь из своих спроси.
      Привалившись друг к другу, рука к руке, не торопясь, они прошли подземный переход и направились к ЦУМу вдоль стены Малого театра, по легкому снежку, засматриваясь по дороге на угрюмого Островского.
      -- А ты чего, - спросила Галя. - Глаз на него положила?
      Для Инны такая постановка вопроса была немыслимой, она смутилась и что-то отрицательно пробормотала.
      -- Брось, - равнодушно продолжала Галя, которую это бормотание не обмануло. - Смысла не имеет. Ну, добьешься, ну в постель к нему залезешь, и что? - Инна даже вздрогнула, услышав такое кощунственное предположение, которое для Гали, кажется, было в порядке вещей. - С тебя же пять шкур сдерут. Знаю я таких красавцев как облупленных. Ты же для него не человек... Надька рассказывала... приезжал к нему как-то родственник его из Пензы, этот, как его... Веретенников. Там на него прокуратура наехала, или еще что-то, в общем, он сюда явился, у Вадима в кабинете жил, на улицу носа не высовывал, ждал, когда гроза пройдет. А он тогда незашитый еще был... ну вот, у Вадима дверь открыта, Надька слышит, как Веретенников говорит: ты, говорит, мне пару бутылок оставь, бабу какую-нибудь с улицы сюда приведи, и больше мне ничего не надо. А Вадим отвечает: да ты кого-нибудь из своих подбери, дешевле возьмут... Это тебе не институт, там ты могла хвостом крутить в свое удовольствие... - Инне было лестно слышать такое мнение о себе, потому что она вообще не умела делать ничего похожего на то, о чем говорила Галя, и она немного приосанилась. - Сейчас все либо до хорошей жизни дорвались, либо на обломке мачты спасаются. До тебя дела нет никому. Не обольщайся.
      На первом этаже ЦУМа они взяли у лоточницы по хрустящему вафельному стаканчику шоколадного мороженого, встали в уголке у кассы и принялись с наслаждением лизать, слушая мелодичный звон монет о мраморную тарелочку за спиной. Было тепло, и они расстегнули пальто.
      -- Нет, - сказала Галя, настроение у которой явно улучшалось по мере смакования лакомства. - Надо какого-нибудь приличного человека искать... где только его найдешь, они сейчас все свое приличие в самый дальний карман положили, самоутверждаются... Но это ничего, - она загадочно подмигнула Инне. - У меня запасной вариант всегда есть. Он, правда, не совсем стандартный, этот вариант... Да это ладно... Мы же не пропащие, точно говорю? Я сегодня как раз письмо по Интернету получила... теплое письмо такое, я потом распечатаю... - она что-то вспомнила и мечтательно закатила глаза.
      Инна все еще находилась под впечатлением от рассказанного Галей, поэтому информацию о нестандартном варианте и полученном сегодня письме пропустила мимо ушей.
      -- Ты такие жуткие вещи рассказываешь, - проговорила она, покачав головой. - Прямо хоть вообще туда не ходи.
      -- А ты и так не ходишь, - сказала Галя. - Да и какие жуткие вещи? Нормальные. Ты просто глаза давно не разевала. А ты разуй. Я ж тебе говорю, он с деньгами еще никого вроде не кидал. Ты вот сейчас дома дурака валяешь, а тебе зарплата идет.
      -- Только бы мама не узнала, - проговорила Инна убито.
      Галя сделала неопределенную гримаску.
      -- А ты что, все маме рассказываешь? - спросила она.
      -- Нет, - сказала Инна почему-то виновато.
      Галя кивнула.
      - И то слава богу.
      -- А если это... - проговорила Инна обеспокоено.
      -- Что это?
      -- Ну... приставать начнет?...
      Галя посмотрела на Инну сожалеющими глазами и, выдержав паузу, громко хрустнула стаканчиком.
      -- Ты чего, с ума сошла? Ой, ты ему нужна. Сдались ему... - она запнулась, подбирая выражение, и наконец подобрала, - аспирантки, прости господи, - она тихо вздохнула и посмотрела куда-то поверх Инниной головы, на стойку с косметикой. - Зачем ему с его деньгами приставать? Он покупает...
      -- Еще не легче! - переполошилась Инна. - А если...
      -- А ты ему чего предложить можешь? - спросила Галя задумчиво. - За деньги-то?
      -- За деньги ничего... - пролепетала Инна.
      -- Вот именно, - проговорила Галя. - Мы с тобой гроша не стоим. Кому мы нужны...
      Она вздохнула, о чем-то еще подумала, потом выпрямилась, тряхнула головой, повесила на лицо улыбку, и улыбка эта прямо на глазах прирастала к ней, и, наконец, стала искренней и веселой.
      -- Мы еще за себя поборемся, - сказала она задорно и пихнула Инну в бок. - Нам рано жить воспоминаньями! Правильно?
      Инна кивнула, но она все находилась под впечатлением Галиного рассказа, и, кроме того, она успела за день устать от обилия событий и полученной информации. Она доела мороженое, распрощалась и поехала домой. По дороге в метро она забилась в дальний угол вагона, сжалась и в ужасе думала о том, какие жуткие люди ее теперь окружают, и что же будет, если Вадим решит использовать ее сегодняшнее признание, как это будет страшно, и что ей тогда делать. У нее было чувство, что она сама себя загнала в ловушку.
      Вечером она, засыпая, лежала в постели, и в темном невнятном преддверии сна ей мерещилась шелковистая гладкость Галиного нового платка, гибко извивающегося и летящего в глухую, кишащую сновидениями воронку.
 
      Галя, подозрительно оглядываясь в темноту подъезда, на маячившую где-то внизу долговязую фигуру, шедшую следом за ней, позвонила в знакомую Мишину дверь. Ей открыл веселый оживленный Сергей, источавший смесь винного перегара с ментолом жевательной резинки.
      -- А, это ты, - сказал он разочарованно. - Привет.
      Галя возмущенно рассмеялась.
      -- Послушай, - сказала она. - Ты меня второй раз уж так встречаешь. Обнаглел совсем. Что это ты за принцесс ждешь, интересно знать?
      -- Да он совсем умом тронулся, - сказал насмешливо у него из-за спины другой Галин знакомый, Коля. - Мишку забодал. "Кто мне звонил?", "Кто мне звонил?" Президент Российской Федерации тебе звонил, сказал "Да-ра-гой Ссе-рео-жжа..."
      -- Отстань, - отмахнулся Сергей, в дверь позвонили, он снова оживился и воскликнул: "Вот это ко мне!", а Галя поспешно стала искать под галошницей тапки, пока не появился еще один претендент. Сергей открыл дверь.
      -- Во, я ж говорю, ко мне, - сказал он.
      Из темноты лестничной клетки в квартиру вошла как раз та самая фигура, которая двигалась вслед за Галей, и которую она так опасалась в подъезде.
      -- Здорово, - сказал вошедший сипло и закашлялся, а Галя поспешно шарахнулась от него в сторону, чтобы не заразил.
      -- Проходи, - сказал Сергей. Вошедший снял куртку и повесил ее на вешалку, повернувшись к Гале боком. У него был забавный для такого детины профиль: пухлые круглые щечки, из которых торчала пуговка носа. Увидев эту пуговку, Гале смутно что-то вспомнилось, и она стала думать, где она могла это видеть. Наконец вспомнила - антрацитовый Вольво у подъезда, женщину в норковой шубе и тусклый свет в салоне, очертивший два тихих силуэта.
      -- Где тебя так прихватило? - спросил Сергей тем временем. - Голос как из трубы.
      -- Ну, так погода, - прохрипел детина. - Туда-сюда... Утром жарко, вечером холодно. Не угадаешь... И главное, не болит ничего, только во... - он издал что-то похожее на ультразвук.
      Они вдвоем направились в комнату. Гале проходить не хотелось.
      -- Ленка пришла? - спросила она негромко у Миши, который маячил где-то вдали, в районе кухни.
      -- Не, - ответил Миша односложно.
      -- Я ее тогда подожду, - сказала Галя, подмигнув. - Я тихонечко.
      И она осторожно, на цыпочках, пока ее не хватились, прошла в маленькую комнату рядом с дверью. Ей вовсе не хотелось разговаривать с Леной, которую она ждала, при свидетелях.
      -- Я пока позвоню, - проговорила она, как бы извиняясь за свое отсутствие. Пройдя в комнату, она действительно сняла телефонную трубку, но у Миши был параллельный телефон, и кто-то уже говорил. Галя даже определила, кто именно - по сиплым обрывкам слов. Она уже хотела повесить трубку обратно на рычаг, но вдруг ее поразил необычный женский голос, отвечавший сиплому. Он был глухой, очень четкий, как бы звенящий, и было в нем что-то зловещее. Галя даже вздрогнула - ей показалось, что именно таким голосом страшнее всего читают приговоры - не металлическим, а глухим, теплым, но безжалостным.
      -- Кончай заливать, - проговорил голос повелительно. - Или лучше лечись. Если хочешь, я тебе меда пришлю.
      -- Вот я и пойду, - ответил сиплый, изо всех сил вкладывая в свой немелодичный хрип все старания соблазнителя, какие возможно. - Лечиться. Мы сейчас знаешь куда идем? В "Зеленую змеюку". Есть осетрину с гранатовым соусом. (Галя сглотнула слюну).
      -- Счастлива за тебя, - сказал женский голос холодно.
      -- Может с нами, а? - сказал сиплый просительно. - Мы потом в баньку...
      -- Что ты пристал, - сказала женщина досадливо.
      -- Ну, запал на тебя мужик, - сказал сиплый извиняющимся тоном. - Что тут сделаешь?
      -- Не говори глупости, - сказала женщина. - Я с ним расплатилась. Что ему еще надо?
      Сиплый громко вздохнул, а Галя тихонько, стараясь не стучать трубкой об аппарат, повесила ее на место. Почти сразу в прихожей раздался шум, вездесущий Сергей появился уже там, скоро возни и сиплый, и они начали громко собираться. "Сейчас сразу на Садовом тачку берем", - возбужденно говорил Сергей. - "А ты не за рулем предусмотрительно..." - "Все равно в ремонте" - прошелестел сиплый. - "Дверь битую меняют". - "Что ж ты поторопился, мы б ее пару раз подставили сейчас на Садовом, бабок бы настригли... Я свидетелем, или вот кого... вот Галку хотя бы взяли..." - "А чего тачку? Может, на рогатом поедем?" - "Да несолидно, что ж мы, не белые люди?.." Галя, воспользовавшись моментом, снова взялась за телефон, наконец-то свободный, позвонила домой и передала, что задержится. Мама подозвала Настю и Галя радостно увлеклась беседой с ребенком. Когда она слышала нежный неразборчивый голосок дочери, ее невольно терзали угрызения совести от того, что она могла бы сидеть дома на мягком, местами протертом, таком уютном диване, рядом с ребенком и любимым ребенкиным мишкой, читать сказку, и Настя бы радовалась, и от того, что Настя ждет ее так, как никто другой не ждет и ждать не будет, а она, Галя, зачем-то тратит время на посторонних людей и бессмысленное времяпровождение. Но она постаралась справиться с возникшим настроением, и сказала самой себе: "Ничего, у ребенка должна быть счастливая мать", и это придало ей уверенности в себе. Тем временем Сергей с сиплым уже ушли, пришла Ленка, веселая рыжая Ленка, и сразу же с заговорщицким видом и радостным хихиканьем скользнула к Гале.
      -- Вот, - сказала она, доставая из кармана кожаной жилетки ключ и передавая его Гале с таким видом, словно передавала что-то втайне от других, хотя в комнате больше никого не было, и на них никто не смотрел. - Давай, дорогая, успеха тебе. Я его знаю?
      Галя поблагодарила.
      -- Нет, вряд ли, - сказала она, краснея.
      -- Только учти, там сосед, - продолжала Ленка, склоняясь к Галиному уху. - Не пугайся. Пенсионер одинокий, он малость не в себе, но тихий. И пьет тихо. Мешать не должен, он вас, может и не заметит. У него крепко в башке тараканы.
      -- Куда потом ключ?.. - спросила Галя.
      -- Дверь захлопни, и в ящик брось, - сказала Ленка. - Только ящик смотри не перепутай. Там ремонта сто лет не было, не разберешь, где какая квартира и где какой ящик. Внимательно смотри.
      -- Буду смотреть, - пообещала Галя. - Обижаешь.
      -- Подожди, - сказала Ленка. Она достала носовой платок и, облизав кончик, аккуратно вытерла уголок Галиного века. Перед глазами мелькнула ее рука с тонкими пальцами и колечком из кубачинского серебра. - Размазалось от снега... Теперь нормально. У тебя что за духи?.. - спросила она озабоченно. - Холодноватые...Класс! Ну, иди, иди!
      Сжимая в кулаке, как сокровище, ключ, Галя выбежала, застегивая по дороге пальто, на улицу. Теперь, когда все было готово, сердце у нее стучало, и она чувствовала, как пылали щеки, и хотя она силой заставляла себя сохранять хладнокровие, как будто ничего не должно было случиться, но все равно ничего не могла с собой поделать, и волновалась. Ей было даже немного странно сознавать, что вот сейчас, через полчаса она встретится с Виталиком, которого увидит третий раз в жизни, и совсем скоро уже совсем будет понятно, как у них сложатся отношения, и сложатся ли вообще, и совершенно непонятно, от чего это все зависит, если от нее, то она ведь готова на целый ассортимент ухищрений, но в том-то и дело, что все зависит не только от нее... Через пятнадцать минут она уже была на Белорусской и поспешно бежала, не замечая прохожих, к замку, который отпирался зажатым в руке ключом. Ей пришло в голову, что она смотрит на себя как бы со стороны, с каким-то наблюдательным интересом, так, словно она играет чью-то роль, а не живет сама по себе. Я сделаю все, что от меня зависит, твердила она себе, перебирая в памяти все свои интимные умения, которые, жарко дыша, выскакивали из полузабытой глубины и толпились в ожидании своей очереди, пока Галя мысленно не пристроит их в связный сценарий.
      Впрочем, уже через полчаса вся эта неприличная толпа убралась обратно в подкорку, а Галя была вынуждена разочарованно признаться самой себе, что контакта с Виталиком у нее не получается никакого, и что они как были чужими людьми, так и остались.
      Он поднялся и отсел от нее на стул к окну, а она, чувствуя себя покинутой, неуютно поежилась. Молчали, и, кажется, это молчание было для него совершенно естественно. Он оперся локтем на стол и смотрел вверх, на высоченный потолок, где в тенистой темноте угадывались какие-то очертания.
      -- А чья это квартира? - спросил он, неясно улыбаясь кому-то тому, кто находился там наверху, рядом с потолком.
      Галя, сидя на диване, сжалась в комочек, и ей почему-то захотелось что-то натянуть на себя, хотя от толстых батарей несло теплом.
      -- Не знаю... - протянула она. - Знаю только, что хозяева сейчас не придут.
      Снова случилась пауза. Он как будто забыл про нее.
      -- Это хорошо, - он так и не опускал на нее глаз. - Умели раньше строить, а?
      -- Да, - согласилась Галя, вздохнув. Ей было все равно, умели строить или нет. - Непонятно только, как там пыль протирать.
      Виталик вспомнил про нее от неожиданности ответа.
      -- Откуда там пыль? - сказал он непонимающе.
      -- Пыль везде, - сказала Галя и принужденно рассмеялась, исключительно для того, чтобы не сбивать этот беспредметный разговор на серьезное и занудное обсуждение. - Да это я так, к слову.
      -- А, - сказал Виталик и поднялся. - В горле пересохло. Пойду воды выпью.
      -- Там сосед, - предупредила Галя. Виталик кивнул, натянул джинсы и вышел в коридор. Там было совсем темно, пахло сырыми овощами, которые наверняка здесь где-нибудь в ящике хранились, и чем-то кисловатым. Виталик отметил про себя, что ему очень хочется жить в цивилизованной стране, где цивилизованно хранят припасы. Впереди откуда-то падал неяркий свет, и слышался шум воды из открытого крана. Ступив на порог кухни, Виталик настороженно замер. Низко над круглым столиком висел пурпурный дольчатый абажур, направленно кидая желтое пятно строго вниз, и распространяя по остальному пространству красновато-бурый таинственный полумрак. В желтом пятне над алюминиевой кастрюлькой сидел худой старик в клетчатой рубашке, чистил стершимся стальным ножом картошку. Услышав шаги, он поднял глаза на Виталика и, не выражая никаких эмоций, зафиксировал на нем взгляд. Виталику показалось, что он даже не моргал. Ему стало неуютно, и он остановился, чтобы первоначально прояснить обстановку. Старик все смотрел и смотрел. Виталик обратил внимание, что хрусталики его кажутся как нарисованные простым контуром на глазном яблоке.
      -- Живой? - наконец спросил старик. - Или мертвый?
      Виталик опешил и ничего не отвечал. Он уже был не рад, что попался на глаза этому ненормальному, и стал потихоньку прикидывать, с какой стороны бы его скрутить поделикатнее, если тот вдруг начнет нервничать. Тут же он поймал себя на том, что нет у него, наверное, чувства юмора. Витька, к примеру, наверняка был бы в восторге от такого необычного экземпляра. Виталик склонил голову набок и прикинул. Деликатно скручивать он не очень-то умел. Тот же Витька предпочел бы в морду. Такие понятия как неловкость или почтение к старости вообще не из Витькиного морального кодекса.
      Тем временем старик чуть нагнулся вперед и пристально сощурился.
      -- Подожди, - сказал он недовольно. Голос у него был негромкий и как бы без выражения. - Не помню я твоей фамилии. Багров? Нет... Ферсман? Подожди... Крутицкий? Как же тебя... стоп! Терещенко? Точно, - старик со звяканьем отпустил нож на дно кастрюльки. - Точно, Терещенко.
      Виталик не возражал. Он вообще уже решил не волновать престарелого дедушку резкими движениями.
      -- Терещенко... - продолжал старик довольно. - Помню. Память не отшибло еще... - он вздохнул. - Я тебя давно ждал. Чувствовал... А остальные где? Придут?
      Виталик ничего не мог сказать ни про остальных, ни про неведомого ему Терещенко, а потому продолжал молчать, но старик, видимо, не нуждался в ответах.
      -- Смотри, молодой ты какой, - сказал он с досадой. - Не то что я... Вот, видишь, какой старый гриб сижу... Стой, как же звали-то тебя? Сергей? Нет, Сергей это тот... как его... ну неважно. Видишь, плохо с именами у меня. Лица-то я все помню... Филипп? Ну, правильно. Конечно, Филипп тебя звали. Отчество уж извини, не помню. Да на кой тебе, такому молодому, отчество?
      Виталику надоело стоять. Он на ощупь зацепил ногой табуретку и сел, хотя его не приглашали.
      -- Сядь, сядь, - одобрил его старик. Он все еще был занят пристальным изучением Виталикова облика.
      -- Чистое у тебя тело-то, - заметил он, наконец, и Виталик вздрогнул от удивления тем, что у него чистое тело. - Ничего нет... чистое. Подожди, а шрам у тебя вроде был, вот здесь, - он провел себе ребром ладони под мышкой. - Хотя нет, это не у тебя... да хотя что. Там шрамов нету, - он опять вздохнул. - А я вот знал, что придешь именно ты. Сигналы, что ль, какие посылал?
      Виталик ничего не ответил. Он не придумал с ходу, что ему ответить такое, чтобы не сильно возбуждать дедушку.
      -- Ну, молчи, молчи, - разрешил старик. - Молчи, раз у вас так положено. Это, брат, понятно: раз положено - надо выполнять. Всюду свой порядок имеется. Мы ведь тоже... положено - надо выполнять...
      Виталик скорбно подумал, что вот он, облик родины, в ее чистом беспримесном виде. Ему пришло в голову, что неспроста ему напоследок пришло такое явление. Это стоило запомнить. В коридоре что-то тихо зашуршало, и Виталик понял, что у Гали кончилось терпение. Чтобы предупредить ее появление рядом с ним, он плавно поднял руку в останавливающем жесте в ее сторону.
      Галя остановилась. Она тоскливо постояла в коридоре, подождала. Потом вернулась обратно в комнату. Молча посидела на диване, съежившись и обняв себя за плечи. Виталик не шел. Галя почувствовала, хорошо знакомое ей чувство ненужности - чувство, которого она очень боялась и не любила. Она послушно натянула сапоги, пальто, скучно забросила через плечо сумку, открыла дверь на лестницу и нерешительно оглянулась. Было тихо. Галя неслышно прикрыла дверь, щелкнув замком, спустилась по лестнице вниз и, задумчиво вздохнув, опустила так недавно вожделенный ключ в нужный почтовый ящик.
      Она медленно шла по улице, мимо ехали машины, вздрагивали провода, в домашних окнах горели люстры, висели занавески, стояли на подоконниках банки с вареньем, кипели чайники. У фонаря Галя посмотрела на часы, убедилась, что уже поздно, но не ускорила шаг. У нее как будто вообще не было сил, и ничего не хотелось делать, даже идти домой. Даже мысль о ждущей Насте ее не подгоняла. Настя все равно уже спала.
      Она шла, опустив голову, по темному переулку, пока чуть не влетела в мусорный бак, оставленный на тротуаре. На баке коряво и размашисто было выведено масляной краской "уютный у.". Галя вздрогнула от общего дискомфорта и от того, что непонятная надпись только усиливала это чувство. Но тут же, подняв глаза, она увидела высокие витринные окошки, обведенные полуарочной неоновой надписью "кофейня "уютный уголок". За окошками стояли столики, сидели под золотыми светильниками люди, только на всех столиках почему-то были большие пивные кружки с янтарным пивом, белой пеной, и изящные пальчики с лакированными ноготками задумчиво двигали ближайшую кружку по круглой подставке. Строго над дверью висела гигантская сосулька, словно приберегая себя для какого-то большого человека, на кого не жалко и упасть.
      На углу Лесной Галя забралась в троллейбус, немного спустя - пересела на другой. На метро было бы быстрее, но хлопотней, а она чувствовала себя слишком уставшей для подземелья, тем более что спешить уже было некуда. В троллейбусе было холодно, промозгло, и от кого-то пахло псиной. Галя забралась на колесо к окну, чтобы никто не тревожил и не требовал освободить место. Сперва было людно, но постепенно все народ сходил, и становилось свободнее. Дождевая морось обметала черное троллейбусное стекло. Фонарные кружки радужно переливались. Измученная Галя наблюдала, склонив голову, как короткий серебристый перелив сменялся горячим оранжевым, затем наползала лазурная полоса, переходя опять в серебристый... Она чувствовала себя усталой, безмерно усталой, и хотя умом понимала, что вся эта усталость от мелких чисто женских неприятностей, но от этого понимания ощущение усталости не проходило. Она попыталась мысленно убедить себя в том, что надо быть жестче и закаленнее, но ничего не получалось. Слишком надоело это постоянное одиночество, и что никто не дает себе труда хоть немного притвориться, что неравнодушен к ней и сказать хоть одно ласковое слово, просто ради приличия, и что на свидание водят под видеокамеры, и что ключ от комнаты надо искать где-то самой, и что на ее появление огорченно замечают "а, это ты...", и что сесть не приглашают, и что на день рождения не подарят даже одного цветка, и что все не по-человечески, и холодно, холодно... Завтра я буду сильной... - говорила она себе. Буду сильной, и ни на что не буду обращать внимание. Плевать мне будет на все. Подумаешь, какая принцесса на горошине... Вот только сегодня силы уже кончились...
      На очередной остановке лихо запрыгнула молодая девушка в козлиной шубе, слежавшейся клоками, неверным пьяным взглядом окинула троллейбусную внутренность и, хотя были пустые скамейки, плюхнулась рядом с Галей. Галя равнодушно отвернулась. Через некоторое время она поняла, что соседка бочком, бочком придвигается к ней поближе. Галя скучно повернула голову, и девушка, дождавшись внимания, навалилась на Галю и заговорила, дыша каким-то сладким ядовитым ликером в самое ухо.
      -- Слушай, - сказала она, искательно жмурясь. - У тебя не будет мелочи?
      Не отвечая, Галя локтем слегка отстранила от себя клокастую шубу, порылась в кармане и отрешенно высыпала девушке в быстро подставленную ладонь какие-то монеты. Та энергично кивнула, чуть не свалившись при этом со скамейки.
      -- Вот спасибо, дай тебе бог здоровья!
      Она слезла с сидения и, пошатываясь в такт троллейбусным поворотам, отправилась к водителю. Галя снова отвернулась. Через некоторое время девушка, с честно прокомпостированным билетом в руке, снова плюхнулась рядом. Шуба у нее на коленях разошлась, и Галя обнаружила, что та одета прямо на ночную рубашку. Соседка, хоть и была пьяна, заметила Галин взгляд.
      -- Ты не думай, - сказала она. - Я не попрошайка. Просто так получилось... я ушла из дома... в ночи... выбежала, а ничего не взяла с собой. Ох, у меня, понимаешь, такие обстоятельства... любовь жуууткая... - она навалилась Гале на плечо. - Ты Славку Тарелкина знаешь?
      -- Нет, - сказала Галя, безучастно покачав головой. - Не знаю.
      -- Да ты что! Славку тут весь район знает. Жууткая, короче, у меня любовь, понимаешь, вот бегу к нему в одной ночнушке... Ты меня осуждаешь?
      -- Нет, - сказала Галя устало. - Мне все равно.
      -- Вот спасибо, дай тебе бог здоровья! - обрадовалась девушка, чуть качнулась и поправила полы шубы. - Вообще-то я замужем, вот какая петрушка... и ребенок у меня... а вот от них гуляю. Ты меня осуждаешь?
      -- Нет, - повторила Галя. - Мне все равно.
      -- Вот спасибо, хороший ты человек!
      Галя пожала плечами, не понимая, за что ее благодарят. Тем временем девушка продолжала говорить. Она что-то рассказывала, какой у нее муж, какой Славка Тарелкин, и какая у нее история... Галя слушала одним краем уха, ничего не отвечала, и только покорно следила: серебристый, оранжевый, лазурный... серебристый, оранжевый, лазурный...
      Наконец девушка встряхнулась и вскочила.
      -- Ну вот, - сказала она, оглядываясь на окна. - Это моя, - она похлопала Галю по рукаву. - Хороший ты человек! Дай тебе бог, чтоб все у тебя было, а тебе б за это ничего не было!
      И она бодро вывалилась в открывшиеся двери. Потом они захлопнулись, и троллейбус, пробуксовав на старте в снежной наледи, тронулся дальше. Рядом с Галей опустился бледный подросток, держащий в вытянутой над коленями руке пакетик с квашеной капустой. На пальце тускло серебрилось кольцо, где вязью было выдавлено "Господи спаси и сохрани". Галя сразу вспомнила про Настю. "Хорошо, - подумала она. - Мне хотя бы есть, к кому приехать...".
 
      В коридоре купейного вагона, в поезде, шедшем на Москву, часа в четыре вечера, под прозрачными лампами, стояла, держась за поручень, молодая женщина и смотрела на дальние, проплывавшие мимо в синеватом предвечернем свете заснеженные поля, коричневые нитки дорог, дымчатые пятна леса и пролетающие станционные домики на переездах. Женщина была очень тоненькая, в белой майке, подчеркивающей полное отсутствие каких бы то ни было телесных округлостей, и в брюках, с коротко стриженными темными волосами, загибавшимися на концах вверх, как поганочья шляпка.
      Лязгнула дверь, ведущая в тамбур, и в коридоре сразу послышались голоса.
      -- ... да никакая не эпилепсия! - произнес кто-то энергично.
      Женщина посмотрела в сторону открывшейся двери. Навстречу по коридору гуськом, один за другим, двигались двое молодых людей в тренировочных штанах. Первый был красивый спортивного вида парень с зачесанными назад мокрыми волосами, с зубочисткой в углу рта, прыгавшей в его напряженно кривящихся от разговора губах. Второй, его сверстник, был пониже ростом, порыхлее телом, с круглой вихрастой физиономией.
      -- Что я, эпилептиков не видел? - продолжал красивый. - У них тогда изо рта пена, и они боли не чувствуют. Хоть лупи их, сколько хочешь, им по барабану. А это так... сердечный приступ, наверное.
      -- У такого молодого сердечный приступ? - недоверчиво возразил рыхлый. - Это у мужиков в возрасте сердечные приступы бывают.
      -- А молодые что, не люди? - сказал красивый презрительно. - Сердечный приступ он хоть у грудного младенца может быть.
      Они уже приблизились, когда женщина обернулась и преградила им путь.
      -- Где он, - спросила она решительно и без предисловий. - У кого приступ?
      Рыхлый осклабился, обнажив щербатые зубы.
      -- Вы что, врач? - спросил он с любопытством.
      Красивый еще пожевал зубочистку.
      -- Лучше не ходите, - посоветовал он деловито. - Помрет, так под суд пойдете.
      Женщина недоверчиво покачала головой.
      -- Меня переживет... - сказала она мрачно. - Где он, далеко?
      -- Второй вагон отсюда, - кивнул красивый и обернулся к спутнику. - Второй, точно?
      -- Второй, - согласился рыхлый. - Посередине где-то. Да там найдете.
      Оба продолжили свой маршрут, а женщина, войдя в раскрытое купе, достала из сумки несколько лекарственных пузырьков и отправилась туда, куда ей указали. Лязгая дверями, через холодные, продуваемые сквозь щели переходы, она добралась до нужного места, где в купе посреди столика была завернутая в фольгу курица, а на нижней полке лежал Виталик в полурасстегнутой рубашке, закрыв лицо рукой, а рядом с ним, со стаканом в руках, испуганно хлопотала полная тетушка в стеганом халате. При появлении в дверях посторонней она подняла голову, беспомощно глядя на женщину в белой майке.
      -- Может, валидола?.. - спросила она с явной надеждой передать свои хлопоты любому, кто настолько замешкается, чтобы эти хлопоты принять. Откуда-то из дальнего купе выглянула проводница, видимо, держащая процесс на контроле.
      -- Не надо валидола, - серьезно сказала женщина, входя и приседая на край полки. Виталик при звуке ее голоса вздрогнул, отодвинулся и забормотал что-то вроде "Уйди, Ирка...", и полная тетушка озабоченно встрепенулась, но была остановлена успокаивающим движением руки - Ничего не надо. Сейчас справимся.
      Она уверенно схватилась за ручку подстаканника и потрясла над коричневыми остатками чая перевернутым пузырьком. Резко запахло анисом. Тетушка, облегченно увидев, что пост при больном принят, и что все вроде делается правильно, вышла и шустро пропала где-то в глубине вагона.
      -- Давай, - сказала женщина, которую звали Ириной, отнимая Виталикову руку от лица. - Давай, давай. Дурака не валяй. Загнуться хочешь?
      -- Ты тут еще зачем... - пробормотал Виталик неприязненно, приподнимаясь. Черты лица у него совсем заострились, и оттого казались жутковатыми - Тебя еще не хватало...
      -- Вот и благодарность, - сказала Ирина. - Вот так всегда. Говорила тебе, вместе поедем. Нет, надо в детство играть...
      Виталик допил стакан, поморщившись от запаха, поставил его, звякнув, обратно на столик и сел, измученно проведя ладонью по лбу. Поза его уже была не болезненная, а просто усталая.
      -- Ну, кто ж знал, - проговорил он, вздохнув. - Ты на меня действуешь отвлекающе... Фу, гадость какая... Ты травишь меня, что ли?
      -- Такого как ты, - сказала Ирина без тени улыбки, - Никакая отрава не возьмет. Тебя хоть змеиным ядом пои - толку не будет.
      -- А ты что, раньше пробовала? - произнес Виталик задумчиво.
      Он поднялся, шагнул из открытой двери купе к коридорному окну и взялся за поручень. Из соседнего купе обреченно и лениво доносилось : дэ-пять - ранен!- дэ-шесть - убит...
      -- Ну и запах ты тут... - проговорил он, не докончив фразы - И можешь дышать этой дрянью? Пускай проветрится.
      Ирина подошла и встала рядом с ним.
      -- Чего ты так, - сказала она, покачиваясь и глядя в окно. - Возьми себя в руки. А то не в Америку свою попадешь, а в дурдом. Или язву желудка какую-нибудь схватишь. От нервов.
      -- Легко сказать, - проговорил Виталик, не смотря на нее. - Ты забываешь, что я его опознавал...
      -- Ты опознавал? - сказала Ирина равнодушно, с легкой долей удивления.
      -- А кто еще? Не родителям же это показывать...
      Ирина флегматично пожала плечами, словно не понимая существа проблемы.
      -- Ну, опознавал... Что ж теперь, самому вешаться, что ли.
      Виталик раздраженно покачал головой.
      -- Вот... вот какая же ты все-таки бездушная! А потом удивляешься, что едем порознь.
      -- Конечно, - сказала Ирина, презрительно надув губки. - Я бездушная. Я все дела бросаю, еду на похороны, и я же теперь бездушная.
      -- А чего ты приехала, - сказал Виталик, неприязненно отворачиваясь. - Могла бы не появляться.
      Ирина скривилась.
      -- Да надо же человека в последний путь проводить, - она, задумавшись о чем-то, взялась за кольцо на пальце и стала крутить его из стороны в сторону. - Чтоб по-людски все было. Надо ж, чтоб хоть кто-нибудь за гробом пошел. А то... при жизни шатался из стороны в сторону, так хоть похоронить нормально.
      -- Могла бы не трудиться, - сказал Виталик резко. - Витьке твои одолжения не нужны.
      -- А ты за Витьку не говори, - проговорила Ирина. - К тебе не приду. А к Витьке у меня свое отношение.
      Они помолчали. Поезд покачивало, и стучали колеса. За их спинами на столике купе подрагивала о стакан бутылка боржома с вечной пробкой. За окном темнело, в коридоре зажгли свет. В сизом, постепенно чернеющем окне видны были приглушенные зеркальные отражения, бледные снежные поля с дымчатым пухом лесных массивов и далекие огоньки на горизонте.
      -- Ему по большому счету уже вообще ничего не нужно, - проговорила Ирина. - Все для себя делаем.
      -- Ты-то сейчас как? - проговорил Виталик после паузы и, по-прежнему не глядя на собеседницу. - Чем занимаешься?
      -- Работаю, - сказала Ирина. Она говорила ровным, невыразительным голосом.
      -- Начальник, небось? - спросил Виталик едко.
      Ирина скорчила гримасу куда-то в пространство, брошенному заводскому зданию с битыми стеклами, как раз проплывавшему мимо.
      -- Начальник дурака валяет, - сказала она. - Я руковожу. У меня турагентство. Могу тебя куда-нибудь отправить, если хочешь. К чертям на куличики.
      -- И как, - спросил Виталик с иронией. - Как бизнес идет?
      Ирина проследила пролетевшие мимо окна сперва вспышки фонарей с затухающим кометным хвостом и, следом за ними, тяжелые бетонные противовесы на железных опорах.
      -- Да ничего, - протянула она. - Средне. На рекламу бы денег побольше. Чтоб фирму раскрутить. А так нормально.
      -- Какие вы все коммерсанты, - сказал Виталик. - Аж противно. Господи, и куда от всех от вас деваться?
      -- Не бесись, - сказала Ирина. - Видишь, убивают коммерсантов иногда. Утешает это тебя?
      -- Нет, - сказал Виталик. - Не утешает. Потому что убивают не тех.
      -- Ну, извини, - проговорила Ирина все так же спокойно. - Вот жива я пока. Не меня убили.
      -- Тебя не убьют... - процедил Виталик. - Ты сама кого хочешь...
      -- Ну-ну, - сказала Ирина все так же без эмоций. - Спасибо. Я еще бездушная после этого.
      -- Нет-нет, - сказал Виталик, мотая головой и делая рукой жест, как будто перечеркивая сказанное. Рука задела расстегнутый воротник рубашки, и Виталик поспешно стал застегивать пуговицы. - Ты извини. Я не то... Не дай бог... Живи сто лет. Ты не так поняла.
      Ирина повернулась и прислонилась спиной к поручню.
      -- Правильно, - сказала она. - И не дождешься. Мне сына надо растить. Это тебе не надо, а мне его оставлять не на кого.
      Она потянулась к карману и вытащила пачку сигарет.
      -- Пошли, покурим, - сказала она.
      -- Мне полагается спросить, как дела у ребенка, - проговорил Виталик издевательски ей в спину.
      -- Да мне тоже, знаешь, одолжений не нужно, - бесстрастно сказала Ирина. - Дай накинуть что-нибудь...
      Она, наугад засунув руку в купе, сняла с крючка его разноцветный пуховик.
      -- Это твое? - спросила она, набрасывая на себя одеяние и теряясь в его мешковатых недрах. - Ты и носишь черте что.
      -- Да я и сам-то, - сказал Виталик. - Подожди...
      Он вернулся в купе и вернулся с пачкой Явы в руке. Вместе они, мимо проводницы в открытом дверном проеме, в ворохе серых простыней, вышли в ледяной тамбур. Стены были заплеваны, и в переходе между вагонами билась в такт качкам поезда какая-то железка. Сильно стучали колеса, и пахло какой-то гарью.
      - Вообще-то я бросил, - объяснил он, подавая ей сигарету и шаря по карманам в поисках зажигалки. - Месяц почти не курил. Но тут бросишь, чего доброго. Я так чувствую, до Америки, там бросать теперь буду... в здоровой обстановке... - тихий язычок пламени взмыл над зажигалкой в его руке.
      -- Успокоился? - спросила Ирина, освобождая от падающего рукава тонкое запястье и закуривая. Она почти утонула в бесформенном пуховике.
      -- Нет, - ответил Виталик. - Боюсь, я не скоро успокоюсь, - он отвернулся. - Бежать... - проговорил он, тряхнув головой. - Бежать отсюда без оглядки...
      Мимо проплыл в отдалении грязно-желтый обшарпанный дом культуры с покосившейся дверью.
      -- Беги, - сказала Ирина по-прежнему невозмутимо. Она затянулась и прислонила палец к мутноватому оконному стеклышку.
      Поезд шел по мосту, и оба наблюдали, как распространяется по тамбуру удушливый дым, и как пролетают мимо окна мостовые опоры.
      -- Я ведь совсем недавно к нему ездил, - сказал Виталик. - Успел же, а? Просто как чувствовал. И знаешь, он мне так понравился в этот приезд. Не пил. Я так понял, что давно не пил. Настроение у него было хорошее. Он мне ничего не говорил, что какие-то неприятности! Наоборот... То есть, конечно, цапался он там по мелочам, с соседями... так ведь он без этого не мог, чтоб с кем-нибудь не погрызться. Ведь у него бывало, что Маринке его телеграмму отправляли, а она его приезжала вытаскивать откуда-то из притонов в жидком состоянии, без сознания, в одних трусах. А тут он был совершенно здоровый, веселый...
      -- Может, их и не было неприятностей, - сказала Ирина, выдыхая и окутываясь беловатым дымом. - А так, по пьянке долбанули. Или по ошибке.
      -- Не знаю, - сказал Виталик, тряся головой и отвергая такое голословное утверждение. - Боюсь, что теперь уже никогда не узнаю. Но я в такие случайности не верю. Братки не ошибаются. И всегда самые лучшие люди, вот ведь что!..
      -- Ошибаются, - проговорила Ирина спокойно. - Извиняются, правда, потом. Но уже что сделано...
      Тамбурная дверь приоткрылась, высунулся лысый мужичок в куртке, наткнулся взглядом на Виталика и Ириной и, почему-то решив, что помешал, исчез, сильно двинув защелкой.
      -- Кое-что он мне правильно сказал, - проговорил Виталик. - Кое-что умное... Это он был прав, наверное...
      -- Да он вообще был неглупый человек, - согласилась Ирина, изображая полное нежелание интересоваться и спрашивать, о чем Виталик это роняет обрывки фраз с таким глубокомысленным видом.
      -- Он был умный человек, очень умный, - сказал Виталик, как будто обидевшись. - Ты вот чего скажи: что у Петьки?
      Ирина чуть скривилась.
      -- Ему нужен велосипед, - сказала она грубоватым баритоном.
      -- Так, правильно, - процедил Виталик. - Ты сразу: что нужно.
      -- А ребенку все вообще все время что-нибудь нужно, - сказала Ирина ядовито. - Как ни странно.
      -- Ну, - сказал Виталик. - И сколько стоит этот твой велосипед?
      Ирина, слегка оттопырив нижнюю губу, бросила на него короткий презрительный взгляд.
      -- Двести баксов, - сказала она.
      -- Сколько?!
      -- Двести баксов, - она опять выпустила дым. - Конечно, это такой, который ездит, и который из остатков баллистической ракеты не клепали по конверсии.
      -- Без такого велосипеда он, конечно, не может обойтись, - сказал Виталик зло.
      -- Может, - сказала Ирина. - Я и сама могу его купить. Как и всегда покупаю. Просто ты спросил, я говорю.
      Виталик громко вздохнул.
      -- Хорошо, - сказал он, нажимая на слова. - С завтрашнего дня начинаю копить ему на этот самый велосипед. За двести долларов. Если уж он без него никак.
      -- Копи, - согласилась Ирина так же равнодушно.
      Виталик помолчал.
      -- Пойду, - сказал он неприятным голосом. - Наверное, уже проветрилась твоя отрава.
      -- Бывай, - бросила Ирина ему вслед, не оборачиваясь. Она продолжала курить, не сводя глаз с дверного окошка. За ним проносились один за другим кирпичные домики со ржавыми трубами, потом их вереница разом оборвалась, и потянулись кривоватые на закатном фоне башенки, похожие на цементный завод. Было уже довольно темно. Виталик вернулся к себе в купе, поморщился от неуловимого остаточного присутствия аптечного духа, сел за стол и, взяв голову в руки, просидел так до самого вокзала. Неслышно вошла тетка в стеганом халате, опекавшая его, неуверенно покосилась, но ничего не сказала. Вернулся в протянутой к вешалке руке его пуховик - он не поднял головы. Только когда поезд убавил ход, тетка стала вытаскивать из сумки какие-то тряпки, чтобы переодеться, а на верхней полке кто-то всхрапнул и зашуршал, он вышел в коридор, прижался к стене и ждал, пока мимо него таскали сумки и тюки всевозможных размеров, и пробегала в узкой юбке, в накинутом на плечи форменном кителе, проводница, расталкивая пассажиров и цепляясь каблуками за рваную тряпичную дорожку. Был уже совсем вечер, когда поезд прибыл на вокзал. Виталику, когда он наблюдал за кукольным в вокзальном освещении перроном и за людьми, которые медленно двигались по нему, пришло в голову, что, наверное, он больше никогда в жизни не поедет больше в тот городок, да и вообще больше с этого вокзала никуда не поедет. Он машинально взял из купе свою небольшую сумку и, медленно двигаясь в хвосте нагруженной процессии навстречу морозному воздуху, вышел на платформу. Напоследок его пихнули в спину каким-то тюком, но он даже не обернулся - спешил. В болезненном неоновом освещении вокзала ему чудилось что-то угрожающее, и убежать хотелось прямо сейчас. У выхода с платформы ему показалось, что румяный детина, заполняющий на перилах кроссворд, оторвавшись на секунду, как-то странно на него посмотрел, словно поджидал с чем-то недобрым. Толпы ожидающих с фиолетовыми ответами на лицах внушали ужас. У самого входа в метро он шарахнулся в сторону от тетки, которая, вглядываясь куда-то в темноту за горой пустых и рваных коробок, мягко воскликнула: "Ой, они за телегу драться собралися, во дурные, а?" За коробками, однако, было тихо. Только подошел, привлеченный возгласом, продавец багульника, чуть не попав Виталику в глаз жестким пучком с кожистыми листиками. Отведя взгляд, Виталик увидел рядом с теткой ценник "Сосиська в тесте". Отвернувшись, он направился к источавшему тепло входу, но дорогу ему перегородило низкорослое женское существо - от двенадцати до двадцати пяти, точнее не определишь - со взрослым личиком и толстым разлапистым щенком в руках. Тот мирно зевал и облизывался. На его мягком коричневом животе было выведено синей шариковой ручкой "50$". Решив почему-то, что все эти люди его караулят, Виталик отскочил как ошпаренный, но продавщица щенка даже не взглянула на него, чутьем определив его покупательную неспособность, и, пройдя мимо, сунула свой товар под нос какой-то умилившейся женщине. Под светлыми сводами метро Виталик сначала было успокоился, но тут напротив уселся странноватый тип и, развалив ноги в стороны, стал ожесточенно крутить кубик Рубика. Время от времени он поднимал на Виталика сумасшедшие глаза и подмигивал. Виталик ерзал, смотрел на часы и считал остановки. Наконец его путешествие близилось к концу. Когда он слез с автобуса, то решил, что можно, наконец, немного расслабиться, и медленным шагом, вдоль улицы, направился к дому. Тут уже все было свое, и Виталика не смутил даже сурового вида дворник, который внушительной лопатой колол лед на тротуаре, так, что ледяные брызги летели в стороны, и хмуро отвечал кому-то прохожему в ответ на приветствие: "Салам, салам". Виталик почувствовал, что его знобит, как будто кладбищенский холод - он сильно промерз там, на ветру - все никак не отпускал его. В мозгу упорно всплывали картины прошедшего дня, ему снова виделось мертвое лицо Виктора в гробу, лицо, вымазанное тональным кремом, со зловещей полоской помады на губах. Виталик представлял себе, как он сейчас придет домой, и как его встретят, и что он скажет родителям, но тут к нему снова пришло неприятное чувство преследования. Он обернулся и вздрогнул от неожиданности - прямо за ним по проезжей части медленно полз черный автомобиль с приоткрытой дверцей, рожа у водителя была самая бандитская, и только через мгновение Виталик идентифицировал за приоткрытой дверью, в фигуре с гладким скосом лобной кости, на котором лежал синеватый отсвет фонарей, свою тетку Людмилу Павловну.
      -- Эй, - сказала она тихо и насмешливо. Машина мягко остановилась, словно ткнувшись бампером в подушку.
      На Виталика вслед за испугом нахлынуло дикое раздражение, скопившееся за весь тяжелый день, и он почувствовал, что сейчас выместит все именно на Людмиле Павловне.
      -- Уйди, - проскрежетал он, отвернулся и пошел дальше. Даже не боковым, а каким-то затылочным зрением он понял, что автомобиль двинулся следом за ним, и одновременно поймал себя на том, что пошел, подлаживаясь под скорость движения автомобиля. Тогда он остановился.
      -- Ну, - спросил он, когда полуоткрытая дверца поравнялась с ним. - Что за фокусы? Что тебе надо?
      -- Выпить хочешь? - спросила вместо ответа Людмила Павловна, извлекая откуда-то из рукава, как царевна Лебедь, плоскую фляжку. Словно бы для того, чтобы до Виталика быстрей дошел смысл, она сама запрокинула голову и приложилась к горлышку. - Тебя замерзнешь, пока ждешь, - проговорила она и вытерла губы, пахнущие водкой.
      -- Давай, - сказал Виталик уже спокойно. Он взял у нее отдающую духами фляжку, не сомневаясь, что в ней будет что-либо качественное - дешевой выпивки она не употребляла даже при Советской власти. Но внутри оказалось всего несколько глотков.
      -- Что ж ты предлагаешь, - сказал он разочарованно, перевернув фляжку вверх ногами.
      -- Есть еще, - сказала Людмила Павловна с готовностью. - Залезай.
      Она отодвинулась, Виталик забрался в машину, на гладкое кожаное сидение и тихо прикрыл дверцу. Людмила Павловна вложила в его руку бутылку и, обнаружив, какая у него холодная рука, принялась ее энергично тереть, и Виталику показалось, что ему действительно становится теплее.
      -- Устал я, - проговорил он, откинув голову и закрывая глаза. Он только сейчас ощутил, что так устал, что не может даже вылезти из машины и дойти до дома, хотя оставалось всего несколько шагов.
      -- Так немудрено, - согласилась Людмила Павловна. Она уже грела его кисть своим нетрезвым дыханием.
      -- Куда едем? - спросил Виталик обреченно.
      -- Домой едем, - сказала Людмила Павловна негромко. - А ты куда думал? Домой... Хорошо только дома может быть, правильно?
      Она плавно тронула шофера за плечо.
      -- Поехали.
      Машина тронулась. Печально, поймав фонарный блик, качнулся на цепочке плоский крестик, привязанный к зеркалу. Еле слышно хлюпнули и опустились запирающие кнопки на дверцах.
      -- Хлоп, - сказала Людмила Павловна, рассмеявшись. - Попался.
      Виталик тоже рассмеялся ей в тон.
      -- Да, - проговорил он. - С тобой надо держать ухо востро.
      -- Попался, - весело подтвердила Людмила Павловна и снова тронула шофера. - Потеплее сделай, я смотрю, он закоченел совсем. - Она распахнула шубу на груди. - А мне тут жарко... Ну-ка дай, - она отняла у него бутылку.
      Машина незаметно катилась по сухой, в коридоре невысоких сугробов, улице, в салоне стало тепло, почти жарко, и Виталик, глядя, как Людмила Павловна пьет из горлышка, не мог понять, то ли она действительно пьяная, то ли притворяется, и это очередная ее уловка - впрочем, он готов был мириться уже и с уловкой.
      -- Эй, - сказал он удивленно. - Да ты совсем наклюкалась, матушка? Может, хватит тебе?
      Людмила Павловна радостно залилась визгливым бабьим смехом.
      -- Какая я тебе матушка? - захохотала она. - Какая я - тебе - матушка? Нашел матушку! Ты в зеркало на себя посмотри!
      Она обняла его и попыталась поцеловать, но Виталик, покосившись на водительскую спину, осторожно отстранил ее.
      -- Тихо, тихо, тихо, - сказал он. - Тут неизвестно, кому надо в зеркало смотреть.
      И он действительно посмотрел в зеркало - водительское - где ему была видны только глаза водителя с выражением, которое ему, однако, не понравилось. Сидящий за рулем детина молчал, но молчал совершенно не как чужой человек, а как свой, который тоже принимает участие в действии, но просто в данный момент занят, а может, просто ему говорить ничего не хочется.
      Игра продолжалась всю дорогу по залитым огнями улицам, вплоть до подъезда Людмилы Павловны - якобы пьяная она, якобы трезвый и корректный Виталик и молчаливо присутствующий водитель.
      Машина легонько заехала на обледенелый тротуар, Людмила Павловна вылезла, кивком набросила на голову капюшон, выпрямилась и посмотрела наверх, на освещенные окна с разноцветными шторами и цветами на окнах.
      -- Ну вот, - сказала она, покачнувшись. - Люди посмотрят, чего скажут. Надрались на ровном месте.
      Виталик поспешил поддержать ее за локоть. Он не удивился бы, если водитель последовал бы за ними, но тот опустил кнопки и уверенно уплыл вместе с машиной, не ожидая никаких других инструкций.
      В подъезде она, снова залившись смехом, повисла на шее у Виталика, с громким чмоком поцеловала и, развевая полы шубы и топая каблуками, пешком побежала по лестнице. Виталик тоже засмеялся и отправился за ней. Дверь распахнулась как-то неожиданно быстро, и они оказались в квартире. Шуба полетела куда-то в сторону, сапоги в другую, зажглось неяркое бра в коридоре, и Людмила Павловна, без тапок, в одних колготках, побежала по паркету к спальне. Виталик, задержавшийся с ботинками, настиг ее в дверях, и тут его с визгом встретила подушка. Виталик со смехом швырнул эту подушку в Людмилу Павловну, разбив ей прическу, потом подобрал с большого матраса еще одну подушку, и тоже швырнул, потом вдруг схватил следующий предмет - это оказалась небольшая хрустальная вазочка, стоящая на полке - и, словно не контролируя себя и видя себя как бы со стороны, в замедленной съемке, расчетливо и метко отправил вазочку прямо в Людмилу Павловну.
      Очевидно, она была все-таки не так пьяна, какой хотела казаться, потому что без крика, без единого возгласа, не удивившись, молча бросилась ничком на матрас. Вазочка, медленно описав дугу, проследовала по воздуху, врезалась в противоположную стену и рухнула вниз, за кресло. Почти в тот же миг Виталик опустился, почти упал на пол, прислоняясь к косяку и схватившись за сердце. Людмила Павловна, не поднимаясь на ноги, вдруг сразу оказалась рядом с ним - как будто подползла - и, приподнимая его голову одной рукой, другой помогала расстегнуть воротник рубашки.
      -- Что, что? - сказала она. - Валерьянки? Валидола?
      -- Воды дай, - выдохнул Виталик.
      Она быстро метнулась на кухню и тут же вернулась, поднеся к его губам стакан воды. Виталик сделал глоток и сдавленно выдохнул.
      -- Валерьянки... - проговорил он, отводя глаза от Людмилы Павловны. - Вы меня достанете сегодня этой валерьянкой... На меня скоро коты кидаться будут...
      -- Тише, тише, - проговорила Людмила Павловна, подсовывая ему подушку под голову. - Это ничего. Это переживаемо...
      -- Да все, все, - сказал Виталик, приподнимаясь, отталкивая подушку и уже сидя прислоняясь к стенке. - Со мной все в порядке.
      На самом деле сердце у него билось как бешеное, и руки дрожали, и ему отчаянно хотелось их чем-нибудь занять, и он взялся ими за виски.
      -- Ох, - проговорил он, словно этим движением брал в руки не только голову, но и самого себя.
      Людмила Павловна поставила стакан рядом с ним, немного отдалилась и присела, опираясь на груду бархатных подушек, лежащих прямо на покрывающем пол матрасе.
      -- Ну что, Виталька, - проговорила она немного погодя. - Квиты мы с тобой.
      Виталик не ответил. Людмила Павловна закинула руки за спину, поправила в прическу выбившиеся пряди и поднялась.
      -- Не волнуйся, - сказала она совершенно трезвым и спокойным голосом. - Сейчас домой поедешь.
      Виталик слышал, как в другой комнате она звонила по телефону и говорила кому-то:
      -- Слышишь? Дело еще сегодня есть. Возвращайся. Нет, недалеко... Я сказала: возвращайся. Вот видишь. Раз принять не успел, считай, сегодня не повезло. Да вообще сегодня день не легкий...
      Трубка легла на рычаг.
      -- Сейчас поедешь, - повторила из комнаты Людмила Павловна. Виталик не видел, что она там делала, только было тихо, и она не появлялась.
      -- Извини, - выдавил он, не отнимая рук от головы.
      -- Ерунда, - тихо проговорила из комнаты Людмила Павловна, почти прошелестела. - За такое ж прощения не просят. Все, квиты, квиты! Я же сказала. Одевайся, сейчас поедешь. Сейчас тебе машину подадут... и помчишься домой с ветерком... там уже ждут...
      Виталик не отвечал.
      -- Встанешь? - спросила Людмила Павловна, появляясь рядом. - Или помочь?
      - Встану, конечно, встану, - встрепенулся Виталик, делая такое движение руками, словно отстраняясь от нее. Людмила Павловна отвернулась и отошла. Виталик медленно натянул пуховик и, пока он одевался, в дверь позвонили, и Людмила Павловна немногословно поручила его все тому же недовольному, но органичному, как тень, водителю, в глазах которого не было никакого стороннего выражения, вроде вопроса или злорадства по поводу того, что здесь произошло. Тот хмуро обозначил свое прибытие и затопал вниз по лестнице. Виталик послушно пошел следом за ним.
 
      На следующий день Сергей позвонил в Виталикову дверь около часу дня. Была суббота. У соседей заливалась дрель и, пока Серей ждал открытия, какой-то мужик с засученными рукавами телогрейки пронес по лестнице вниз ведро с водой и струйками пара, вьющимися над поверхностью. Мужик дорогой мрачно и неприветливо изучил Сергея от макушки до пяток, Сергей ответил ему тем же, и на том расстались. Где-то громко гавкнули и замолчали. Тут, наконец, раскрылась дверь, и Сергея встретил Виталиков отец, Евгений Михайлович - в довольно ветхой рубашке и растянутых тренировочных брюках.
      Первым делом, не успел Сергей еще и рта раскрыть, Евгений Михайлович внушительным жестом поднес палец к губам.
      - Тссс... - проговорил он. - Тише. Спит. Ты давай раздевайся и на кухню проходи.
      Сергей послушно, в темной прихожей, сбросил куртку и в носках отправился на кухню, где на столе в тарелке стояли остатки яичницы с луком, а на окне в банках рос пучками тот самый лук, что был в яичнице, а Виталикова мама, Раиса Николаевна, негромко воскликнула: "Сережа, а тапочки-то!" Сергей принялся объяснять, что он в шерстяных носках, ему не холодно, не стоит волноваться, не надо и чаю, и наконец он добился, что его оставили в покое, а Раиса Николаевна ушла куда-то в комнату.
      - Спит, и боюсь будить, - пояснил Евгений Михайлович, тыкая пальцем вглубь квартиры. - Приехал вчера в таком виде... мы перепугались, что сам кончится. Аж черный. Лица нет. И валокордином несет за километр. Как уж он там был, не знаю... даже спрашивать не стали. Мать этой... мадам его бывшей с утра звонила, а ее дома нет, уже где-то шляется. Той-то все как с гуся вода...
      - Похороны, - глубокомысленно объяснил Сергей, разводя руками. - Это не праздник.
      Он обвил одну ногу вокруг табуретной ножки и принял какую-то довольно замысловатую позу. Долго беседовать с Евгением Михайловичем изначально не входило в его планы, он надеялся застать именно Виталика.
      - Похоже, и ночь не спал, - продолжал Евгений Михайлович, вгоняя Сергея в тоску этим заявлением: все шло к тому, что Виталик проснется часа через два, а может, и позже.
      - Мм-да... - промямлил Сергей неопределенно.
      - Я говорил ему: не езди, - продолжал Евгений Михайлович. - Нет, завелся: друг детства, видите ли. Я с лучшим другом прощаюсь. Нашел, тоже, лучших друзей...
      - Ну, так ведь это... - сказал Сергей неопределенно. - Вроде как действительно...
      - Что действительно? Ты-то вот не поехал?
      Сергей снова развел руками.
      - Да я и знал его меньше... и на работе б меня не отпустили...
      Евгений Михайлович взял в руки вилку и недовольно швырнул ее в тарелку с яичницей.
      - Самому ведь, может, скоро уезжать, - пояснил он. - Лучше б с родителями лишний день побыл. Нет... поедем уголовников хоронить... у нас друзья такие... Так ведь у друзей-то это ж в порядке вещей, образ жизни такой, а он потом больной приезжает.
      - Да нет, ну какой же он уголовник... - проговорил Сергей без особого возражения. - У него жизнь так сложилась...
      - Конечно. Если людей из окна выкидывать, так жизнь так и сложится, именно так. Чего ж тут удивительного.
      - Не, Евгений Михайлович, - Сергей помотал головой. - Там все не так просто было. Тот парень сам из окна выпал. Его никто не выкидывал.
      Евгений Михайлович наклонился немного вперед и потыкал пальцем в стол.
      - Сережа, - проговорил он в такт движениям пальца. - Люди просто так из окна не падают. Это ж тебе не фрукты с дерева. Вон, смотри, - он показал за занавеску, на девятиэтажный дом напротив. - Вон сколько окон. Кто-нибудь оттуда падает? Ты видел когда-нибудь такое? Нет? И я не видел.
      Сергей все мотал головой, избегая смотреть прямо на собеседника.
      - Не, Евгений Михайлович, - проговорил он. - Там обстоятельства так сложились. Ну, бывают же обстоятельства...
      Евгений Михайлович отодвинул в сторону тарелку.
      - Не бывают, - сказал он. - Обстоятельства они тоже, знаешь ли... как в поговорке: где тонко, там и рвется. А если они там все были так наркотиками накачанные, что никто потом не соображал, кто чего делал, так опять же, чего удивляться? Не ходи в такие места, вот и не будет обстоятельств. Что ты головой качаешь? Вот ты же не ходишь?
      Сергей изобразил какую-то неопределенную игру мысли на лице и тяжело вздохнул.
      Он уже подумывал, не уйти ли от греха подальше, но тут послышался тревожный голос Раисы Николаевны: "Ты как себя чувствуешь?".
      - Нормально, - ответил Виталик, выходя на кухню и щурясь. - Привет.
      -- Здравствуй-здравствуй, - ответил ему Евгений Михайлович неприветливо, а Сергей приветственно кивнул и ничего не сказал. Скоро Виталик уже сидел за столом, и они вместе с Сергеем (за компанию) пили чай и ели блинчики со сметаной, а Виталиковы родители занялись чем-то в комнате и оставили их вдвоем.
      -- Как там? - спросил Сергей. - Все-таки выяснили, отчего он погиб?
      Виталик болезненно сморщился.
      -- А у кого там спрашивать? - сказал он. - Когда там все одной веревочкой повязаны? Я даже разговаривать не стал... Наверняка они все прекрасно знают. Будут врать. И что за удовольствие, когда тебе врут? Можно было бы, конечно, у этой... сожительницы его спросить... но зачем? Да и не особо приятно с ней, честно говоря. Пусть они там без Витьки теперь хоть синим пламенем горят. Мы свое сделали...
      Он задумчиво потянулся за вареньем.
      -- А родители как? - спросил Сергей.
      -- Не знаю, - ответил Виталик, пожимая плечами. - Мне кажется, они его уже один раз похоронили... когда с ним это все случилось. Теперь это уже как бы повторение пройденного. Они даже не переживают, по-моему.
      -- Сам-то как? - спросил Сергей. - Мне тут Евгений Михайлович сейчас расписывал, что ты еле живой приехал.
      Виталик потряс головой, словно отгоняя надоедливый кошмар.
      -- Нет, я вообще на похороны не ходок, - проговорил он. - Не могу я этого выносить. Тем более в нашем исполнении... когда кладбище все кривое, грязи по колено, пьяные уроды за каждый шаг деньги клянчат.... И еще гробики эти с бумажными рюшками, как на первомайской демонстрации... Мерзкая страна. Богом проклятая страна. Нет, я теперь до-олго ни на какие похороны не пойду... бог даст, что долго. Понимаешь, я просто не могу. Я уж молчу. Я ведь вчера был в таком виде, что чуть человека не убил.
      Сергей недоверчиво присвистнул.
      - Вот именно, - сказал Виталик. - Вот был бы хорош. И был бы мне тогда фиг, а не Америка. Смотрел бы на небо в крупную клеточку. И вся биография. Нет, чур меня. Не иначе как бог сохранил...
      -- Знаешь что, - сказал Сергей с недоверчивым вздохом. - Тебе, дорогой, лечиться надо.
      -- Да нам всем лечиться надо, - согласился Виталик. - При такой жизни. От нее и лечиться. Это наш главный диагноз.
      -- Да нет, ну точно надо. Иначе у тебя крыша поедет.
      -- Ладно, еще один доктор, - отмахнулся Виталик. - Я уже наглотался всяких таблеток по самые уши. Кто меня только не поил. Разве что ленивый не поил.
      Сергей угрюмо отхлебнул чаю.
      -- Кого мочил-то? - спросил он неуверенно.
      Виталик отмахнулся.
      -- Нет, лучше не спрашивай. Потом расскажу как-нибудь. Сейчас даже помнить не хочу... А ты что, вчера звонил, что ли?
      Сергей изобразил какой-то извиняющийся жест, то ли почесав затылок, то ли расправил там волосы, и при этом тоскливо скосил глаза куда-то вбок.
      -- Нет, вот я поэтому и не поехал, - проговорил он. - Я, знаешь, тоже подумал, как я там буду лазать по этой деревне... и на работе б меня просто по стенке размазали, я еще на той неделе отпрашивался, когда в ГАИ ездил, а если еще теперь, так просто бы уволили, ну просто... Мы с Олегом вечером за упокой души пропустили... Олег, правда, Витьку не знал...
      -- А я так и тоже не знаю, кто такой Олег, - дополнил Виталик.
      -- Да парень у нас с работы, студент, молодой, из Алма-Аты сбежал к нам сюда... Тормозов в башке нету... Мы с ним пошли на набережную в клуб, потом я его потерял, потом сам отрубился... очнулся в собственном дворе на детской площадке. Ничего не помню. Знаю, что дрался и вроде что победил...
      -- Почему? - перебил Виталик.
      -- Рука, - пояснил Сергей, показывая ссадины на кулаке. - Разбита. Значит, дрался. А морда цела.
      -- Правильно, - согласился Виталик, усмехаясь.
      -- Вот... Ну, думаю, геморрой мне сейчас Олега разыскивать, а он тут сам позвонил. Он в общежитии Менделеевского института очухался. Говорит, негры одни кругом, он сперва перепугался, что в Африку занесло, но потом пригляделся - ура, вроде Москва.... В общем, надоели они мне все.... Надоели, - Сергей поежился. - Я уже с утра борща жирного поел, алкоголь в крови связал, сейчас мы с тобой как приличные люди на новой машине куда-нибудь поедем... надо завязывать с такой жизнью, ей-богу.
      -- ... как она у тебя? - спросил Виталик, указывая на серую переливчатую красавицу, когда они спустились на улицу, к расчищенному пятачку среди сугробов, в котором толкались несколько машин, в том числе и Сергеева, выступая из общего ряда длинным капотом.
      -- Что ты! Я свет увидел! - довольно проговорил Сергей. - С тем, что было, никакого сравнения. Вот только менты теперь чаще останавливают.
      -- А ты засунь в багажник доску, - посоветовал Виталик ядовито. - Чтоб вытарчивала на метр. И привяжи к ней красную тряпочку от семейных трусов. Тогда ты никаким ментам не нужен будешь.
      Сергей озабоченно осмотрел свою собственность (не открутили ли чего, не нацарапали чего-нибудь гвоздем, не дай бог) и стал оживленно рассказывать о ее существовании. Виталик, который водил иногда отцовскую машину, но никогда не имел своей собственной, слушал с некоторым внутренним удивлением, вспоминая, что каждый раз мамина одинокая полубезумная родственница так же повествует о своей собаке. Впрочем, он слушал несколько снисходительно. Он уже знал, был уверен, что в его новой жизни, за океаном, у него будет машина гораздо лучше, может быть, даже несколько машин, и он сможет говорить о них еще трепетнее, и с большим знанием дела, чем Сергей. Они сели, Сергей, не слишком внимательно глядя на дорогу, тронулся с места, и они стали выруливать по дворам, по узкой дорожке между сугробами и гаражами-ракушками. Один раз перед ними пролетел и врезался в мостовую снежок - невидимые дети играли где-то за гаражами. Виталик слушал Сергеев рассказ с удовольствием - на него все эти механические подробности действовали успокаивающе, и еще он с некоторой завистью думал, что Сергею на любых похоронах, на любом самом страшном действе никогда не стало бы плохо, потому что тот по своей счастливой раздолбайской натуре никогда не принимал ничего близко к сердцу, а думал бы о подвеске или о свечах зажигания, или в крайнем случае беспокоился бы о собственном здоровье, но уж точно бы не переживал, может, даже и рыдал бы, но только от жалости к себе, любимому, попавшему в переплет. Тем временем они с некоторым трудом (не пускали) выехали на мутную размытую улицу и двинулись следом за грузовиком, исторгавшим, как змей Горыныч, черный дым из выхлопной трубы. На лобовое стекло летели бурые брызги, дворники размашисто, с легким шуршанием, перемещались то направо, то налево, с трудом справляясь с погодными условиями. Дальше последовало шоссе со сплошным потоком, и Сергей вылез в левый ряд, покрикивая на тех, кто оставался позади, как будто те могли его слышать - он добродушно кричал что-то вроде: "Урод! Куда лезешь? "Москвич", а туда же..." По всему его виду, и по той солидности, с которой он говорил, было понятно, что ему нравится так беседовать с Виталиком и самому при этом чувствовать себя спокойным солидным человеком, точно он вчера в компании своего Алма-атинского коллеги успел уже основательно разувериться в том, что он спокойный солидный человек и владелец иномарки. В общем, оба были довольны как собой, так и друг другом. Тем временем серые, неровно облепленные балконными надстройками, серые коробки закончились, потянулись широкие безлюдные пространства и прямые линии распластанного проспекта, приближался центр. Обогнав кособокий, немытый, похоже, с осени, троллейбус, они свернули следом за ярко-голубым фордом к Белорусскому вокзалу, где по самому краю проезжей полосы носильщик в фуражке катил к такси тележку с чемоданами. Мимо большущего, почти квадратного милиционера у светофора (голубой форд проскочил на желтый свет, и Сергей видимо подавил досаду и желание проскочить за ним следом), по тесной Брестской улице, на которой было свободно полторы полосы, и поэтому раздражал темно-зеленый Ауди, ехавший в опасной близости, борт к борту, и еще норовивший время от времени подать вправо, чтобы не попасть колесом в выбоину, они въехали сперва в тень гостиницы "Пекин", а потом сразу к широкому прогалу Садово-Триумфальной площади и дальше, на Садовое. Виталик, которому не надо было следить за дорогой (впрочем, ему казалось, что и его водитель не слишком за ней следит), с любопытством рассматривал какие-то новые для него, недавно появившиеся вывески, растяжку над улицей, проплывавшие мимо планетарий в глубине квартала, переход на площади Восстания с заждавшейся толпой народа, улицу, ныряющую к Пресне, башню жилой высотки, желтое посольство с очередью от угла, на которое Виталик возлагал такие большие надежды, и впереди, над зевом тоннеля, голубой шар Нового Арбата и вздымающуюся тень Смоленской площади. Глядя на все эти знакомые пейзажи из автомобильного окна, как экскурсант, Виталик не мог отделаться от мысли, что может быть, он никогда уже не увидит этих мест, и что неплохо бы сейчас просмотреть их сознательно, как будто держа в руках ворох открыток, чтобы потом либо запомнить, либо сразу все забыть, как придется. Вынырнув из тоннеля вверх, они взлетели к Смоленской, Сергей повернул направо, на Плющиху, и чуть погодя, свалился вниз, в хитроумную узкую сеть переулков, круто спускавшихся к Саввинской набережной. Виталик сказал, что они не доехали до Мишки, и ему стукнулось какое-то неясное воспоминание о том, что кроме Мишкиного дома они пропустили в маршруте еще кое-что: пока они ехали низом, в колее набережной, потом на мост, над бурой москворецкой водой, навстречу синим бусинам метропоезда, быстро взмывающего совсем перед глазами, вниз к Киевскому, мимо пугающих, как кошмар, бурых заводских корпусов на Бережковской, Виталик вспомнил, что это было воспоминание о пьяном с пивной кружкой, который встретился ему в снежной пурге на Зубовской и сказал ему что-то непонятное, то ли важное, то ли не очень, но сидевшее крючком где-то в ватных глубинах памяти, а что именно, Виталик не мог припомнить. Тем временем их нахально обогнал красный ржавый Опель с задранным хвостом, и чуть дальше над ними нависли промышленные трубы, а по левую руку мерцали узорчатые кресты и сахарные зубцы Новодевичьего монастыря, потом перелетели на подъем Мосфильмовской, свернули в меланхоличные университетские аллеи, и скоро тихо следовали мимо смотровой площадки на Воробьевых горах, с равнодушными коробейниками, матрешками, гирляндами форменных ушанок и неизбежными свадьбами, которых было несколько, одна как раз выгружалась из черных лимузинов с разноцветными ленточками, женщина в распахнутой шубе махала руками и что-то кричала, а краснолицая невеста, в пальто поверх длинного платья, в фате, мела длинным хвостом снежную грязь на асфальте и хохотала, опираясь на руку подружки. Жених в толпе не идентифицировался. Развернувшись, Сергей выехал на мост, и они, не спеша, по безлюдной дороге, направились прямо к подножию туристической журнальной картинки, где слева, надо льдом Москва-реки уверенно стояла массивная громада стадиона, а за ним, вдоль уверенной линии Комсомольского проспекта, уходили вдаль бесчисленные дома и кварталы, упираясь в венчавшую их, в дымке, сетку строительных кранов на месте бывшего бассейна "Москва" и будущего храма.
      По дороге они уже решили, какая будет конечная цель на сегодня. Фирма, где работал Сергей, арендовала помещение у дышавшего на ладан академического института, который большинство своих площадей таким же образом сдавал заведениям различного профиля. Сергей знал большинство из них, и в первую очередь ресторан "Дядька Черномор" в полуподвале. Рядом с рестораном на пятачке выкроили охраняемую, обнесенную драной рабицей стоянку, где можно было оставить машину, а завтра вечером спокойно уехать на ней после работы. Сергей довольно часто так и поступал.
      В "Дядьке Черноморе" они засиделись надолго. Ресторан, располагавшийся то ли в бывшей лаборатории, то ли на складе, не отличался обстановкой, и требовательная публика сюда не ходила. Все, что смогли себе пока что позволить хозяева, это поставить при входе деревянную усатую скульптуру (судя по стилю, унесенную с детской площадки) и закрыть потеки на стенах разухабистой росписью, изображавшей каких-то неопределенных тварей в чешуе. Обслуживающий персонал был многочислен, бестолков и нетороплив. Но кормили вкусно, цены были невысокие, и Сергей охотно рекомендовал ресторан всем знакомым.
      Сейчас народу в полутемном зале почти не было. Негромко поигрывала запись группы "Дюна". Мимо, не обращая на вошедших никакого внимания, прошла объемистая официантка в белой кофточке навыпуск и обтягивающих коротких штанишках наподобие рейтуз. Прошла и скрылась в недрах кухни. Долгое время никто не показывался, и Виталик отпускал издевательские замечания, вертя пепельницу в центре стола. Потом откуда-то вышел коренастый южный человек в рубашке с засученными рукавами. Человек задумчиво оглядел зал. Посетители для него не существовали так же, как и для официантки. Человек озабоченно поправил занавеску на окне, смахнул крошки со стола, после чего на его озабоченность на его лице сменилась довольным любованием. То, что он видел перед собой, ему нравилось. Затем он снова нахмурился, и на его лице появилась какая-то мысль. Он неторопливо ушел за перегородку, вышел оттуда в пепельницей в волосатой руке, приблизился, убрал со стола, за которым сидели Сергей с Виталиком, абсолютно чистую пепельницу и заменил на точно такую же принесенную. После чего снова видимо успокоился и удалился. Изумленный Виталик проводил его глазами.
      -- Видишь, спокойно, - пояснил Сергей. - И братков здесь никогда почти не бывает. А как-то мы сидели в гостинице "Севастополь", туда какие-то отморозки ворвались, из автомата начали стрелять. Все сразу на пол, и я сам ловлю себя на мысли, что и на пол ложиться вроде как несолидно, ну взрослый вроде бы человек, и сидеть тоже вроде как очень неуютно...
      -- И что? - спросил Виталик с интересом.
      -- Пришлось лечь, - сказал Сергей со вздохом. - Хорошо, они в другой угол целились.
      Из-за перегородки наконец-то появился тощий официант в болтающемся костюме и с отсутствующим лицом, неся под мышкой поздравительный адрес с вложенным листком лаконичного меню. Виталик через стол швырнул папку Сергею.
      - Ты лучше знаешь, как они готовят, - сказал он. - Выбери что-нибудь коронное. Чтоб не отравиться сразу.
      -- Чтоб не отравиться... - пробормотал Сергей, щуря глаза. - У них тут только повар тут с закосом. Все никак с гор родных не спустится. Берешь хачапур какой-нибудь - во рту тает, долма - великолепная, борщ простой - никакой, пельмени - тоже никакие, холодец - вообще голимый желатин... Ну вот смотри: салат столичный...
      -- Боже сохрани! - отмахнулся Виталик. - Мы же не дома новый год встречаем.
      -- Ага. Квашеная капуста с клюквой... Свекла с чесноком... Ты сегодня целоваться будешь?
      -- Не исключено.
      -- Не исключено. На фиг свеклу... Корейская морковь... (О нет... - простонал Виталик.) Да не убивайся, она у них не острая. (Тогда вообще смысла нет, - проговорил Виталик). Сельдь в горчичной заливке... (С костями, - подсказал Виталик. - Это мы уже много раз проходили. Полчаса тратишь на то, чтобы вытащить из нее все кости!)
      Сергей прыснул.
      - На тебя не угодишь. Рисовый салат с крабовыми палочками... (Знаю, знаю, при из рыбной трухи.) Заливное с хреном... (Заливное что? ) Не что, а с хреном! (Да нет, кого заливали?) Ну тебя! (Да нет, это ну тебя! Читай что-нибудь порядочное!) Ну, хорошо: куриные крылышки фри...
      После долгих споров набрали много пива - в виде компромисса - и взяли к нему креветок и куриные крылышки. Официант попался феноменально рассеянный и постоянно путал, что ему говорили. Виталик отпускал в его адрес бесцеремонные замечания, и Сергей каждый раз принимался извиняться, как будто официант приходился ему родственником. Тем временем в зале появились еще две молодые пары. День был облачный, темный, и поэтому, как только занялись сумерки, все тот же южный человек, неторопливо возникнув белым рубашечным пятном, зажег плоские свечи на столах. Стало уютнее. Несколько раз появлялась в своем полустиптизерском наряде официантка, стремительно пролетала по залу, но ничего заметно не делала, и поведением никак не оправдывала форму одежды, подходящую больше для притона.
      Они обсудили много важных тем. Виталик рассказал подробно про вчерашнюю поездку, которая под пиво, крылышки, нелепых официантов и присутствие Сергея, словно при другом освещении или при смене угла зрения, уже не казалась такой невыносимо страшной. Умолчал он только о Людмиле Павловне, о которой никто из Виталиковых друзей вообще ничего не знал. Сергей в свою очередь рассказывал о своих планах. Он намеревался заняться бизнесом. На этот счет у него было несколько идей, и он убеждал Виталика войти в долю и никуда не ехать, а Виталик вздрагивал, вспоминая, что еще совсем недавно один такой бизнесмен, еще живой и здоровый, тоже делался с ним своими планами на будущее, а теперь от него даже фотокарточки не осталось.
      -- Это тебе с моей Иркой на эту тему говорить надо, - сказал он, вспомнив свое вчерашнее впечатление от бывшей жены. - Вот уж кто любой бизнес поднимет одной левой. И глазом не моргнет.
      -- А потом зарежет, - воскликнул Сергей, отмахиваясь. - Шутишь, что ли?
      Таким образом, Иркина кандидатура была отвергнута. Когда их беседа плавно перетекла с деловой тематики на более легкомысленные вопросы, Сергею пришло в голову осмотреть развлекательные оазисы, невидимо для посторонних глаз внедренные в научную среду. От кого-то из сослуживцев он слышал, что зарплату здесь, как и в других аналогичных заведениях, подолгу не платили, и местный коммерческий директор тихо и неуклонно расширял институтский плацдарм для деньгодобычи под предлогом необходимости внедрения рыночных отношений. Вряд ли самому институту доставались хоть капли из этих источников, но в том, что они скрыто существовали, сомневаться не приходилось. Когда дело клонилось к завершающим аккордам в виде требования счета, Сергей резким выбросом руки тормознул официантку, которая в который раз, покачивая, как флагами, полами кофточки, амплитудно колыхавшейся в такт ее шагам (Виталик облегченно вздохнул, увидев, что Сергей по крайней мере не стал хватать руками объект, несмотря на вызывающе удобные очертания).
      -- Одну минутку, - важно сказала официантка усиленно приветливым тоном, который, видимо, давался ей непривычно и с трудом. - Я сейчас вызову менеджера, и он все вам покажет.
      Через пять минут официант, сомнамбулически явившийся со счетом, сообщил, что менеджер уже вызван, только пройдите через кухню. Расплатившись, они нырнули за перегородку, мимо проволочных ящиков, упаковок с соками и картонных коробок с водкой, и через услужливо распахнутую боковую дверцу попали в темный, низкий, выкрашенный зеленой масляной краской по бугристому бетону, коридор с редкими голыми лампочками, висящими на проводах под потолком. Пахло грибком и сыростью.
      - Тут что, шампиньоны разводят? - спросил Виталик с любопытством. - Ты куда меня привел?
      Тем временем появился менеджер, который оказался местным электриком, в грязной полукуртке-полутелогрейке и с угрюмо сморщенной малиновой физиономией. Не хватало ему только папиросы, приклеенной в уголке рта, и, скорее всего, она когда-то была, но его вынудили с ней расстаться, произведя в ответственный чин. Суровый менеджер откликался на имя Алексеич.
      -- Боже мой, - проговорил Виталик негромко, развернув Сергея вполоборота к себе, пока менеджер перекидывался парой слов с кем-то на кухне. - Ну и морда у него. Ты только посмотри внимательней. С ума сойти! Это такой наш менеджмент по-российски. Спорим, он до сих пор думает, что это бранное слово. Обижается, наверное, когда его так называют.
      Сергей хмыкнул. Алексеич приблизился и, старательно пожав гостям руки внушительной шершавой пятерней, повел по коридору.
      -- Сейчас все покажем, - приговаривал Алексеич, ведя их куда-то в чернеющие недра. - Вы не смотрите, что так... У нас все по первому разряду. Это вот все скоро тоже переделаем. Никак не соберемся еще. А так все будет...
      -- Это что, секретное метро? - негромко поинтересовался Виталик. - Или это такой развлекательный комплекс для макшейдеров и проходчиков? Или как они там еще называются?..
      -- Не обращай внимания, - бросил Алексеич. - Это тут лампочка в потолке перегорела.
      Они приближались к очагу странного шума: откуда-то доносились громкие удары, истошные взревывания и хруст, точно какой-то исполинский дракон метался по подземелью, натыкаясь на стены. Виталику несмотря на иронический настрой стало не по себе. Ему показалось, что кого-то убивают и вспомнились рассказы о шашлыках из человеческого мяса.
      - Как ты думаешь, что это может быть? - проговорил он так же негромко, в плечо, так, чтобы слышал только Сергей. - Тебе не кажется, что это развлекательный комплекс для садистов?
      "Мда..." - пробормотал Сергей удивленно. Они завернули за угол. Под очередной тусклой лампочкой, за дощатым столом четверо мужиков в спецовках самозабвенно резались в домино.
      -- Это не обращай внимания, - бросил через плечо Алексеич и рявкнул на играющих. - Тише вы! Здесь люди ходят! Вы мне людей напугаете!
      За столом что-то зарокотали, хрустя костяшками, но тише не стало.
      Они углубились дальше в катакомбы. Наконец менеджер нашел где-то в стене низенькую дверь, куда можно было войти только, сильно нагнувшись.
      -- Это вот бильярд, - пояснил провожатый, ныряя под дверную раму и обводя рукой внутренность открывшегося помещения. - Все по евростандарту... Русский есть, американка... Вон все, пожалуйста, что хочешь.
      В большом, неожиданно уютном зале яркими травяными лужайками зеленели биллиардные столы, жирно блестели яркие шары, словно смазанные маслом, лампы, как и положено, нависали над бархатистым сукном, и у одного стола двое играли аппетитный крепыш в темно-синей футболке, обтягивающей мощное тело, с ярким сосудистым пятном на щеке, и молодой худощавый парень в пиджаке, с седыми висками, а девушка в кожаных брюках оседлавшая стул, задумчиво курила и наблюдала за партией.
      Постояв немного и подождав реакции, которую посетители попридержали, Алексеич повел их дальше.
      -- Это вот зал тренажерный, - сказал он, демонстрируя другое помещение. - Дорожка есть, качаться если надо, то пожалуйста... Инструктор бывает два раза в неделю, заниматься можно. Потом каждый день будет. И велотренажеры сейчас тоже покупаем. Вон, - он указал на бритый круглый затылок, мерно вздымающийся с правильностью маятника над снарядом. - Людям нравится.
      Аккуратно закрыв дверь, он отправился дальше, к мокрым черным пятнам на стене.
      -- Это вот сауна у нас, - сказал он, хозяйски ударяя пятерней в очередную дверь. Среди сплошной темноты подвала вспыхнул в теплых клубах пара яркий четырехугольник, и глазам наблюдающих предстал просторный предбанник, обшитый золотистым деревом, с гладкими деревянными скамейками, кожаными диванчиками и с живописными пластичными группами из голых розовых тел во всевозможных позах и комбинациях.
      -- Однако попали... - пробормотал Сергей.
      -- Бассейн есть, - продолжал Алексеич, ни минуты не смущаясь представшей перед ними картиной, так, как не смущался бы гид в зоопарке, застав подопечных за не зрелищными действиями. - Клиенты у нас... вип-клиенты, - он ткнул указующим пальцем в вип-клиентов, словно род их занятия подтверждал несомненную исключительность. - Парилка... Массажист будет... Хотим сделать, чтобы двадцать четыре часа в сутки. Приходи и парься, когда хочешь...
      Непрошенные туристы стояли на пороге - один в пуховике, другой в дубленке - и с глупым видом, пряча глаза, притворялись, что слушают своего экскурсовода. Сидящая за столом напротив девушка, распаренная, закутанная в простыню, с мокрыми, зачесанными назад волосами, подняла голову от блюдца с чипсами, которые деликатно, по одному, отправляла в рот. В размытых чертах ее лица промелькнуло что-то знакомое, медленно сгустившись в непривычный, но, несомненно, Галин облик.
      -- Подожди... Галка! - возмущенно вдохнув, заорал Сергей и попытался было войти, но Алексеич выставленной ногой вовремя преградил ему путь. - Ты что тут делаешь?
      На Галином лице отразились одновременно испуг и досада от надвигающегося неприятного скандала.
      -- Попали, называется... - продолжал Сергей, от избытка эмоций издавая шипящий звук наподобие сдутого мяча. - Галка! Ну-ка пойди сюда!
      Галя поспешно облизала пальцы, вытерла их о простыню, извиняюще оглянулась на свою компанию и семенящим шагом приблизилась. Перешагнув через порог, она, ежась от холода, стала у притолоки.
      -- Чего тебе? - сказала она со страдальческим от незванного вмешательства вздохом и переступила с ноги на ногу.
      -- Ты чего тут делаешь? - напустился на нее Сергей, энергично покрутив пальцем у виска. - Ты... ты соображаешь, нет?
      Галя невозмутимо пожала голыми плечами. На Виталика она вовсе не смотрела, как будто его не существовало.
      -- Не твое дело, - сказала она и снова лизнула палец, недовольно отведя взгляд. - И не кричи. Что вы все время орете?...
      Из бани тем временем раздавались голоса: "А не фига... Пусть он того... справку... паспорт пускай предъявит... что он ей муж. Я с любовниками вообще разговаривать не буду... Тут сейчас сто человек припрется... и что, мне с ними со всеми - как с людьми разговаривать?.. Не фига... - Тихо, тихо, Леша. Уйди от греха, драться все равно не тебе... Таня, уведи его... в парилку уведи. - Он только что оттуда, - ответил рассудительный голос. - Для сердца вредно. - Ну, в туалет его запихни... и лучше запри его там вообще. - А не фига...".
      -- Тихо, тихо, ребят, - авторитетно вмешался Алексеич. - Не надо.
      Он закрыл дверь, в которую Галя быстро проскользнула, оттеснил Сергея подальше в коридор и стал поперек двери, загораживая вход и раскинув в стороны руки толщиной с батон вареной колбасы.
      -- Вип-клиенты! - закричал он хрипловатым голосом, почему-то скакнувшим на несколько тонов выше обычного. - У нас тут того... скоро охрана будет!
      -- Тьфу, да пропади! - в сердцах сказал Сергей, плюнув.
      Увидев, что сауну не собираются брать штурмом, Алексеич несколько успокоился.
      -- Люди отдыхают, - пояснил он, возвращаясь к обычному тембру. - У людей дома проблемы. Вот у тебя дома проблемы, ты там их решай. А здесь люди отдыхать приходят. Все живые. Всем отдыхать надо. По работе там... или в семье какие неприятности. А охрана будет... не сомневайся.
      Силясь придать своей речи как можно больше убедительности, он положил одну свою клешню Сергею на рукав, в то время как тот, пораженный, все еще не мог прийти в себя.
      -- Нет, мне вообще-то дела нет, - выдохнул он, наконец, стряхивая с себя Алексеичеву лапку. - Мне что? Я ей, слава богу, ей никто вообще. Пусть делает, что хочет!
      Виталик, пришедший словно в какое-то легкое состояние ступора, вздрогнул и проснулся.
      -- Слушай, - сказал он удивленно. - Красивая ж девка... Кожица тонкая, прозрачная... как у виноградинки.
      -- Кто? - закричал Сергей. - Вот эта вот? Да в гроб такую красоту... тьфу, смотреть противно. Ну да, красивая, конечно... И главное, прилично вроде выглядит... - и, подталкиваемый сконфуженным от собственной оплошности Алексеичем, он повернул обратно, бормоча под нос что-то разочарованное.
      -- Главное, никогда с виду не поймешь, - ворчал он вполголоса, пока они плутали по совершенно одинаковым коридорам, которые Алексеич почему-то отлично различал. - Пользуются, что некому стало их убивать... И вечно они все такие несчастные, и судьба-то у них тяжелая... А что же ты, милая, хочешь? За замком, за замком, за семью печатями, и не пускать к интеллигентным людям... Слушай, может, это я так набрался? Может, у меня глюки, мне все чудится?..
      Он бормотал и бормотал, пока они вдруг не оказались на сизой улице среди сугробов и стылой капели, падающей под ноги, где Сергей, который о чем-то уже сам с собой договорился и, следовательно, отошел частично, внезапно обнаружил, что шел совсем не в ту сторону, и, увлекшись внутренними переживаниями, покорился твердой руке Алексеича, который постарался сплавить его от греха подальше. Шмыгающие мимо переулка машины и хлынувший на них поток холодного воздуха поначалу вызвали у Сергея удивленное внимание, но через минуту он пришел в себя.
      -- Э, чего-то мы здесь... - начал он, оборачиваясь к Виталику. - А вообще, ну их с их притонами... Тут, может, вообще где-нибудь людей режут. Нет... на воле легче дышится. Пойдем к метро... я там боулинг знаю.
 
      Зайдя в душный подъезд дома, недалеко от Садового кольца, Инна сперва содрогнулась от температурного перепада и внезапного жара, а потом, распахнув пальто, обнаружила, что ее то ли знобит, то ли трясет, безотносительно к климатическому режиму. Она сжала в одной своей руке другую, точно это движение могло унять дрожь, но это, как и следовало ожидать, не помогло. Она боялась. Страх у нее нарастал последнее время все больше и больше, но когда ей позвонила с ее новой работы Надя и сообщила, что Вадимова партнера убило подмашинным взрывом, и пока до распоряжения надо сидеть дома, страх достиг апогея. Она оглянулась, но в подъезде было тихо. Вызвала лифт - с лязгом вздрогнув, он взвыл, доехал и хлопнулся перед нею в положенное ему гнездо. Инна оглянулась еще раз - вроде бы снова ее не преследовали. Тогда она быстро ломанулась внутрь, захлопнула двери и поспешно нажала кнопку. Лифт, подрагивая, приполз на нужный этаж. Сквозь окошечко, затянутое проволочной сеткой, Инна попыталась разглядеть, нету ли кого на лестничной клетке или даже прислушаться к наличию дыхания. Нервная имитация слуха и зрения - нормальные органы чувств в такой обстановке не работали - подсказала, что все спокойно, и Инна выбежала, путаясь в многочисленных лифтовых дверях, наружу и нажала звонок. Эхо от собственных движений ее напугало, она приникла к двери, которую как раз раскрыл хозяин дома.
      -- Извините... - проговорила Инна, одновременно вглядываясь, тот ли это знакомый человек, или посторонняя засада. - Я к Гале... Можно Галю подождать?
      -- Здорово, - вяло сказал хозяин дома, не проявляя к Инне никакого внимания. - А здесь она.
      И развернувшись, ушел, не предложив даже войти, впрочем, Инна этого пренебрежения приличиями и не заметила. Раз она пришла для того, чтобы войти, то все равно бы вошла.
      Раздевшись и кое-как набросив пальто на пеструю заполненную вешалку, она обернулась и увидела Галю в той же самой комнатке у входа, с красновато-кирпичной занавеской и голубоватым отсветом абажура на стене, где они в прошлый раз мерили полиэтиленовый костюм. Галя стояла спиной, но Инна все равно бы узнала ее полосатый свитер, светлые кудряшки и голос.
      -- Ой, Галка... - сказала она, заходя. Галя обернулась, потянув за собой спиральный телефонный провод.
      -- Ну, - сказала она в трубку, одновременно приветственно кивнув Инне и подняв в воздух палец, прося тишины. - Ну, конечно! А кто бы сомневался, что не спит? Я же просила, мама! Я сама эту сказку с детства терпеть не могу! Зачем ребенку это слушать, я не понимаю? Черти... попы... щелбаны... дичь какая-то! А если Пушкин написал, то ребенку теперь мучиться? Мне бы самой кошмары мерещились! Я же просила, я не знаю...
      Она горестно закачала головой.
      -- Ладно... ну что... не знаю... теперь что-нибудь приятное ей расскажи. Про принцев там на коне, про королев с цветами... Ну, смотри. Ладно, пока, - и она повесила трубку, обращаясь к Инне. - Привет! Ты чего такая растрепанная? Садись...
      -- Ой, Галка... - начала было Инна, но тут откуда-то пронзительно запищало, и она, еще раз ойкнув, дико вздрогнула, а Галя, покорно вздохнув, достала откуда-то с пояса пейджер.
      -- Оооо! - сказала она, прочитав сообщение и нахмурившись. - Включи да включи. Дался им этот телефон... Слышишь, - она подняла голову к Инне. - У меня теперь телефон мобильный есть. Как у нового русского. Обвешали побрякушками, как новогоднюю елку...
      Здоровый, как кирпич, черный телефон, был тут же извлечен из сумки, нажаты на нем нужные кнопочки, и агрегат тут же загудел. Галя опустилась на желтый клетчатый диван и обреченно поднесла телефонную трубку к уху.
      -- Здравствуйте, Николай Викторович, - сказала она вежливо и отчетливо. - Извините, пожалуйста, но мне все время посторонние люди на него звонят. Я не виновата, Николай Викторович! Это Надя мой телефон дает всем подряд! Да, конечно. Хорошо, Николай Викторович. Больше не повторится. Да. Помянули. Посуду помыли. Да. Ирина Всеволодовна уберет. Да. Чеки я Ире отдам. Нет... К семье Тимур поехал. Ну, как представитель... от коллектива. А что? А разве он пьет? Нет, Николай Викторович. А что было на седьмое ноября? Нет, не видела. - голос ее упал до полного уныния и стал монотонным. - - Нет, Николай Викторович, не видела, - она тяжело вздохнула. - Нет, как за женщинами гонялся, тоже не видела. Нет, даже и не рассказывали. Что ж тут удивительного, вот если бы он доброе слово кому сказал... Молчу, извините. А что еще происходило? Ох... Так это... Николай Викторович. Это, может, и хорошо. Ну семья хоть отвлечется... от горестных мыслей... Да, им занятие будет... Николай Викторович, ну что ж его, связывать? У него, наверное, генетическая нестойкость. Непьющие предки... мусульманская семья... извините, молчу. Да. Хорошо, Николай Викторович. Будет включенным.
      Она со злостью нажала на кнопку и запихнула телефон обратно в сумку, предварительно показав ему язык.
      -- Откуда я знаю, что он напился и телефон утопил в банке с солеными огурцами! - сказала она возмущенно. - Я что им, нянька? Про все их гадости знать никакой памяти не хватит.
      -- Это вот про этого... убитого? - проговорила дрожащим голосом проговорила Инна.
      Галя кивнула.
      -- Да, да. Все ж на ушах стоят, хлопот не оберешься...
      -- Он у вас работал? - пролепетала Инна в ужасе.
      -- Да... Это ж наш генеральный директор. Хороший был мужик, кстати сказать... А ты чего такая напуганная? - она пригляделась было к Инниному лицу, но в сумке снова загудело.
      -- Ну, я не могу! - воскликнула Галя раздраженно. - Как тут его держать включенным?
      Она рывком извлекла телефон и приспособила к уху. Теперь ее голос был совсем другим - нетерпеливым, скучным, в общем, крайне неприятным.
      -- Да, - говорила она, устало вымучивая слова. - Ну и что? Нет. Нет, извини. Завтра тоже. Я не хочу. Нет. Извини, но я не хочу. Ну и что? Я не твоя девочка. Не звони, пожалуйста, по этому телефону, это рабочий. Это мобильный телефон, он чертовых денег стоит. Хорошо, в данный момент я у Миши. Ну, кто он тебе, я не знаю - одноклассник, что ли? С Инной. С сестрой моей! Да проверяй, пожалуйста...
      Резко сжав напоследок телефонный аппарат, как эспандер, она швырнула его в сумку.
      -- Тебя тут только не хватало... - проговорила она вполголоса, адресуясь к отключенному собеседнику.
      -- Кто это? - спросила Инна подозрительно, так как в самом факте Галиного отпора ей уже виделись бритые бандиты на другом конце линии.
      -- Да, - Галя махнула рукой. - Был тут один... Слова-то какие придумал, когда надо... Люблю, говорит, обожаю... жить не могу... - каждое слово расцветало в ее объемистых жестах, словно пион. Инне, которой никогда никто не говорил таких слов, стало завидно.
      -- А что? - переспросила она, уточняя, чего именно она не поняла, и чем Гале все это не нравится. - Может, действительно любит?
      Галя на излете последней дуги плавно опустила руку, утверждая окончательный приговор невидимому оратору.
      -- Слушать их больше, - проговорила она равнодушно. - Еще одному бесплатная проститутка понадобилась. Любовь выдумали русские, чтоб не платить. Надоели...
      Инна растерянно помолчала, не зная, что говорить.
      -- Да ты ж видела его, наверное! - сказала Галя, что-то вспомнив. - Он был здесь. Пегий такой. Показалось на минуту... сказка какая-то в глазах была. Да бог с ним. Садись, - она похлопала рукой по обшарпанной, в дырках из-за смещенных нитей переплетения, диванной ткани. - Чего ты такая всколоченная?
      -- Ох... - выдавила Инна.
      -- Чего ох? - спросила Галя участливо, как, наверное, спрашивала свою дочку.
      -- Страшно... - проговорила Инна, не глядя на Галю и с хрустом разминая сильные короткие пальцы. - Страшно, не могу. Спать перестала... в голове аж звенит.
      -- Да чего тебе страшно? - Галя даже снисходительно рассмеялась, наклоняясь к сестре.
      -- Знаешь, - Инна подняла глаза, словно что-то увидев. - Сны снятся. Жуткие такие, знаешь, сны. Подробные. Абсолютно связные. Вот позавчера сказали, что убили этого... Аркадия. А я сон видела, как я его убиваю. Все в деталях, и как я взрывчатку делаю, и как под машину запихиваю... Все вижу. Просыпаюсь - понимаю, что не я. А как засну, так точно знаю - все моих рук дело. Все, как происходило, в деталях знаю. Утром, правда, детали забываю, как в тумане все... вот и сейчас не помню. Я думаю, может и взрывы там же происходят, только во сне? Так ведь нет, они-то здесь. А я их там делаю.
      -- Господи! - Галя всплеснула руками. - Вот аспирантка-то ты наша... Да если б я знала, что ты так будешь реагировать... Подумай: что ты. Ведь разумный же человек. Мало ли какие потрясения в жизни бывают. Ты себя убеждай. Ну, подумаешь, взорвали кого - их каждый день взрывают, они уж и сами-то внимания не обращают. Вон в газетах ты каждый день читаешь, так не волнуешься. Кто они тебе, братья, сватья... ты о своем здоровье в первую очередь думать должна, а уж если время лишнее останется, то тогда про них. Нельзя же так...
      Инна затрясла головой мелко-мелко, опуская ее на руки, и чем ниже опускала, тем меньше была качательная амплитуда, постепенно затухавшая.
      -- Ты не знаешь, - тихо сказала она, помолчав. - Ты только не говори никому. Тот первый взрыв, который в шкафу был, тот я сделала. Действительно я.
      На Галином лице изобразилось неподвижное недоумение, как будто она, будучи не в силах решить, какое выражение изобразить, заморозила все мышцы.
      -- Ты что... - нерешительно спросила она. - Ты с ума, что ли, уже сходишь? Или правда?
      Инна молчала. Галя вскинула руки к разом покрасневшим щекам и ахнула.
      -- Да ты что?.. - выдохнула она. - Зачем?..
      -- Ну... - Инна совсем согнулась и принялась ожесточенно тереть уши. Голос ее еле долетал откуда-то из-под мышек. - Я когда пришла... мне Вадим очень понравился... это ты потом мне сказала... что он такой... я подумала, что сама ему никогда не понравлюсь... я решила, что должно что-нибудь такое произойти... чтобы его из колеи выбить. Чтобы он на меня внимание обратил.
      Галя поражено замерла.
      -- Да ты и вправду сумасшедшая, - выдавила она. - Клиника. Господи. А я-то ее рекомендовала. Ооо, господи, что же мне теперь делать? У меня же Настя....
      -- А что делать? - испуганно сказала Инна, поднимая голову. - А мне чего? Я думала: так... Ну я же химик все-таки. Меня этому пять лет учили. Что же - все зря?..
      -- Замолчи! - Галя ткнула ее обратно, лицом к коленям, и огляделась по сторонам. - Я ничего не слышала! Тебе приснилось это, поняла? Уродина ты химическая... Забудь! Не было ничего! И я ничего не знаю!.. Язык проглоти, поняла? - Инна, плаксиво скривившись, кивнула и заканючила что-то о том, что ее вырвали из привычной обстановки.... - Чтоб ты из дома вообще никуда не вылезала! Ясно? Рот пластырем заклей! Все, все... - она вскочила и, все еще держась за щеки, попыталась успокоиться. - А я тебя вообще не знаю, - тихо бормотала она, медленно приводя себя в норму и как будто прислушиваясь, насколько нормален собственный голос. - Мало ли родственников... седьмая вода на киселе. Я ничего не знаю. Я с тобой не общаюсь. Я не к тебе сюда пришла.... У меня свидание... важное свидание, между прочим, - она поправила волосы, глядясь в черное стеклянное отражение окна. - Потому и нервничаю. Меня по телефону достают, у меня свидание... все в порядке, - она схватилась за сердце. - Ох, господи. Выпить, что ли... нет, хуже будет. Сейчас... сейчас мы себя в порядок приведем, - она поправила свитер и неуверенной походкой пошла из комнаты. В дверях она обернулась. - А ты домой! И не чирикать! Ты меня не видела!
      Оставив на месте Инну, которая правда, не послушалась приказания и, как сидела, никуда с дивана не сдвинулась, она удалилась в соседнюю комнату, пройдя мимо Сергея, который демонстративно старался на нее не смотреть, впрочем, она его вообще не заметила. В комнате что-то отмечали, пили вино, чай, и Ленка, которая не так давно одалживала Гале ключи, старательно мазала один за другим бутерброды со сгущенкой и раздавала присутствующим. Общее внимание привлекала интересная личность, которую все звали Максом: это был молодой человек в драной и сильно засаленной трикотажной робе, порванной на плече, и протертых на коленках брюках. На шее висело, продетое, через веревку, обручальное кольцо. Макс был небрит, его бесцветные волосы торчали перьями, а глаза смотрели куда-то глубоко в обратную сторону, внутрь личности.
      -- Макс, - подзадоривали его присутствующие. - Скажи тост! Ну, скажи тост!
      Скоро уже вся команда почти что кричала хором:
      -- Макс, пожалуйста, скажи тост!
      Макс, сжимая в ловких, тренированных на какой-то постоянной работе пальцах стопку водки, неторопливо поднялся. Глаза его смотрели на прозрачную капельку, стекавшую по стеклянному краю, но взгляд был обращен по-прежнему в одному ему ведомые дали. Все затихли, ожидая злорадно ожидая речи, которая, судя по кровожадности взглядов, не могла быть произнесена в принципе, по каким-то органическим показателям. Даже Ленка, пряча улыбку, замерла с ложкой в руке.
      -- Ну, - сказал Макс, наконец выдохнув. - Энтер!
      С этим коротким тостом он решительно опрокинул содержимое в рот и спокойно сел на место. Общество тоже вздохнуло и весело зашевелилось. Возобновилась прерванная беседа, шкафообразный Костик передал Гале стакан с отколотым краем, предварительно дунув в него, так что Галя, взяв в руки предложенный предмет, внимательно и придирчиво рассмотрела его изнутри (могли использовать в качестве пепельницы). Потом Галя оглянулась по сторонам - в кресле у двери развалился Миша, еще в комнате были две знакомых пары, и еще двое незнакомых мужчин разговаривали у темного незанавешенного окна с широким подоконником, причем по их разговору нельзя было понять - знают ли они друг друга с детства, или познакомились десять минут назад.
      На улице тихо мелькали огоньки, несколько раз по очереди взвыли разноголосые сирены автомобильных сигнализаций (Это у нас школьники, - пояснил Миша, - машины раскачивают. Мимо пройти не могут, детки фиговы...), кто-то из гостей вспомнил собственное детство, и Гале, незаметно устроившейся среди подушек на диване, тоже вспомнилось собственное мирное детство, и она с удовольствием слушала рассказы о школьных подвигах и пионерских лагерях, узнавая, как в зеркале, уютные картинки собственного прошлого. На их фоне ей было легче себя успокаивать и убеждать, что все в порядке, и ничего особенно страшного не происходит.
      -- Я свой родной пионерлагерь завода имени Орджоникидзе, - рассказывал Костик. - Два раза покидал раньше срока. Один раз, когда мы пошли ночью в соседний отряд, унесли у них всю обувь и на дереве у столовой развесили - они тогда утром на линейку не вышли, а это ЧП. Мы на них злы были, потому что они, сволочи, мазались не пастой, а зеленкой. Один у них как-то нашему парню одному ночью зеленкой на лбу, извините, неприличное слово написал - мы ему утром этот лоб еле оттерли, красный был, как будто кирпичом по нему скребли. Я под раздачу попал, потому что меня накануне ночью поймали в туалете с тюбиком зубной пасты. Я ее в горячей воде размягчал. Решили, раз я по ночам мазать хожу, то с обувью тоже я балуюсь. В общем-то правильно решили, да и вообще у меня репутация была еще та... А с пастой мы садисты были, нам же не просто намазать, а самое интересное, если спящему в руку пасты напустить, а потом по щеке соломинкой провести. Он тогда спросонья по щеке рукой хрясь! Бабах! А второй раз, когда мы с одним парнем поспорили, он выпил на спор одиннадцать стаканов кефира. И выиграл. Но на следующий день загремел в изолятор с подозрением на дизентерию, и весь лагерь закрыли на карантин. А когда выяснили, что почему, нас обоих из лагеря вышибли. И в третий раз тоже хотели выгнать, когда я уже большой был, в первом отряде. У нас был конкурс инсценированной песни, а мы поставили запрещенную - у нас в лагере такие запрещали - "Где среди пампасов бегают бизоны" - а я изображал молодого ковбоя, который с креолкой на песке. Так мы это дело хорошо изобразили, что наш воспитатель глаза свои запойные протер и в крик. Но директор у нас был политик известный, обострять вопрос не стал. Зачем ему за амораловку отвечать? Так нас и оставили, хотя мы тогда уже совсем распустились. Помню, я как-то у вожатой парик утащил, и мы пошли девок пугать...
      Все по очереди стали обмениваться подобными историями, которые было так приятно вспоминать.
      В таком расслабленном состоянии компанию застал Виталик, ворвавшийся в квартиру с нетерпеливым повторением трелей звонка. Открыл ему Миша.
      -- Ааа... - протянул он без особого интереса (Виталик горячо дохнул на него, разогретый быстрой ходьбой). - Как там погода?
      -- Не знаю, - отрывисто сказал Виталик, сам удивляясь справедливости того, что говорит. - Не заметил.
      -- У тебя часом хлеба нету? - спросил Миша. - А то еды вроде принесли, а хлеб кончился.
      -- Нету, - сказал Виталик, сбрасывая пуховик, хотя Миша пока не предлагал ему ни раздеваться, ни проходить (по забывчивости).
      -- Ну, тогда сейчас за ним пойдешь, - сказал Миша.
      -- Угу, - ответил Виталик, резкостью тона подчеркивающий невозможность подобного предложения. Он окинул взглядом вешалку, убедился, что свободные крючки придется искать, далеко засунув руку в ворох чужих одежд, и свалил свой пуховик Мише в руки. - Галка здесь?
      Миша разочарованно пожал плечами.
      -- Здесь вроде... Вон, в комнате, - он оглянулся, чтобы на всякий случай проверить. - Рыбий плавник лопает.
      Виталик направился в комнату, оставив Мишу с пуховиком в руках. Миша подумал, зашел в маленькую комнатку, где до сих пор неподвижно сидела Инна, и, словно вовсе не замечая ее, положил пуховик рядом с ней на диван. Он проявлял минимальное вмешательство в то, что происходило в его квартире: нравится людям сидеть в одиночестве без движения на диване - пускай сидят.
      Виталик стал у косяка. Галю он увидел сразу - она задумчиво, склонив голову и уронив на синее шерстяное плечо светлые кудряшки, обсасывала какую-то кость из пивного набора и слушала сидящего напротив толстяка. При виде Виталика она неприятно вздрогнула и отвела глаза - но с места не сдвинулась, и Виталик не стал подходить ближе, чтобы не напугать. Кроме того, он надеялся, что ее сейчас сильно напоят, и разговаривать станет легче. Он опустился на скрипнувший массивный подлокотник Мишиного кресла и принял из чьих-то чужих рук наполненный стакан и мятый кусок сала с налипшими на него черными хлебными крошками.
      -- Тост, тост! - закричала Ленка, а за ней все остальные. - Виталик, скажи тост!
      Виталик уже намеревался было произнести какие-то слова из своего дежурного репертуара, все замолчали, стало тихо, и в возникшей тишине, за дверью, на лестничной клетке, со звоном, отдавшимся резонансным дрожанием по всей высоте пролета и в проволочной шахте, грохнула лифтовая дверь.
      -- Ого, - сказал кто-то. - Как круто. Может, это ОМОН идет?
      Не успели все посмеяться этой шутке, как резко и отчетливо прозвучал дверной звонок.
      -- Кто бы это такой? - озабоченно спросил Миша, кажется, успевший напугаться. Но поскольку никто не пошевелился, он нехотя встал и пошел открывать, продолжая бормотать по дороге: "Ничего себе... вроде наши все дома..."
      Когда он открыл дверь, у него отчасти отлегло от сердца. Не ОМОН, не милиция, не бандиты - за дверью стояла черноволосая невысокая женщина в норковой шубе и весело смотрела прямо на него.
      -- Добрый вечер, - сказала женщина приветливо. - Можно?
      -- А вы к кому? - нагло сказал Миша, решивший, что перед ним аферистка, но женщина уже аккуратно переступила туфелькой через порог и прошла мимо него, уверенно следуя в нужном направлении.
      -- Я на минутку, - пояснила она, на ходу полуоборачиваясь к хозяину дома. - Меня, кажется, ждут, - и она прошла в комнату, где Виталик, услышав ее хорошо знакомый голос, застыл от ужаса со стаканом в руке. Он даже не подумал, зачем она пришла, и как его разыскала, он судорожно представлял, как ему сейчас трудно будет сейчас отвязаться от нее и выкинуть вон из квартиры, как вдруг он заметил, что Сергей напротив с каким-то странным выражением лица проворно сполз с подоконника навстречу Людмиле Павловне и словно ждал того, что она ему скажет.
      Людмила Павловна, войдя, остановилась и, спокойно улыбаясь, обвела глазами собравшихся.
      -- Добрый вечер, - дружелюбно, и в то же время равнодушно повторила она. - Извините...
      Глаза ее, вопросительно блуждающие по лицам, остановились на Гале, которая вдруг медленно, завороженно, как кролик перед удавом, поднялась с дивана и рассеянно опустила стакан на стол (Полную не ставить! - скомандовал было Костик, но осекся). Лицо у нее пошло красными пятнами от волнения, а губы дрожали, не решаясь складываться вопросительным колечком.
      -- Я Милена, - негромко сказала Людмила Павловна, глядя Гале в глаза и протягивая ей опушенную мехом руку. - Пойдем.
      Галя молча, покорно вложив пальцы в протянутую кисть, без звука, последовала, пройдя мимо Виталика, за ней, молча одела пальто, натянула сапоги, а Людмила Павловна ласково поправила синюю шапочку на ее кудрявой голове. Все по-прежнему молчали, и только негромкий недоуменный возглас Сергея "Люда!.." повис в воздухе без ответа. Потом женщины, держась за руки, вышли, и дверь за ними громко хлопнула.
      Виталик - единственный, наверное, не удивившийся ничему из произошедшего - молча повернулся за ними следом и, не слушая судорожных обсуждений у себя за спиной, тупо уставился на закрывшуюся на его глазах дермантиновую дверь. Он смотрел на нее, будто никогда не видел раньше, и как будто на ее обшарпанной клеенчатой обивке с дырочками кое-где вместо отлетевших гвоздиков сейчас появится, как на аэропортовом табло, информация о прибытии, убытии и прочих изменениях в расписании. Сбоку висел ободранный кусок обоев. Больше ничего. "Москва, - сказали где-то у него за спиной со вздохом, - город маленький..." Рядом что-то зашелестело. Виталик заглянул в маленькую комнатку и в голубоватом аквариумном свете, увидел на диване под бледным абажуром Инну, которая, не отнесясь всерьез к Галиным гневным словам, виновато сидела и ждала, пока ее заберут, а тут неожиданно что-то случается так, что ждать некого. Теперь она продолжала сидеть на диване, подняв на Виталика жалостные глаза.
      Виталик задумчиво, как приглядывался только что к двери и обоям, пригляделся к Инне. Сначала он ее не узнал. Потом, заметив что-то знакомое, мысленно совместил с чучелообразным существом, виденным сравнительно недавно, отметил явную динамику в сторону прогресса, и этот факт вызвал у него уважение.
      -- Привет, - сказал он.
      -- Привет... - протянула Инна еле слышно.
      Виталику пришло на ум все то, что Миша рассказывал ему в прошлый раз об этом женском существе. Пожалуй, аспирантка, столь резко переменившая внешность к лучшему, его вполне устраивала.
      -- Что? - спросил он бодро. - Сидишь?
      -- Сижу... - выдавила Инна.
      -- Поедешь со мной? - спросил Виталик неожиданно, из глубин полнейшего непонимания собственных слов.
      -- Куда? - испуганно пролепетала Инна, непроизвольно сжимая плечи.
      -- Далеко, - сказал Виталик. - Очень далеко.
      -- Да! - вдруг закричала Инна шепотом, подавшись вперед. Она не сводила с Виталика умоляющих глаз. - Поеду! - добавила она и энергично закивала головой.
      Виталик вздрогнул. Он ощутил странноватое ватное состояние сна наяву, когда вокруг творятся какие-то фантастические вещи, и кажется, что стоит встряхнуться, как калейдоскоп сложится в нужный узор, и все вернется на свои места, но очертание причудливых картинок меняется, так и не сводясь к нужной. Машинально он заложил за спину руку с кольцом.
      -- В Америку? - сказал он, все еще стараясь убедиться, что не спит. - Поедешь со мной?
      -- Поеду! - еще истовее повторила Инна.
      Они замолчали. Говорить было вроде больше не о чем. Виталик еще раз посмотрел на нее.
      -- Дай мне свой телефон, - сказал он. - Я тебе завтра перезвоню.
      Инна быстро выхватила из кармана какой-то замусоленный клок бумаги (это оказался магазинный чек) и поспешно стала черкать, протыкая бумагу насквозь и насаживая ее на шариковый стержень. Сперва она попробовала писать на ладони, потом на колене (не удалось), потом, мельком убедившись взглядом, что Виталик ждет (он терпеливо тянул вверх уголки рта, чувствуя, наконец, свое превосходство) положила на колени сумку. С третьего раза получилось, и Виталик, демонстративно сложив бумажку пополам, сунул ее в карман, затушевывая довольной ухмылкой тот факт, что говорить было решительно не о чем, да и не хотелось.
      -- Так я позвоню? - спросил он уже немного нерешительно, нарочито придавая тону игривость.
      -- Да! - подтвердила Инна в третий раз.
      Виталик оторопело отошел от нее подальше.
      -- Завтра позвоню, - подтвердил он, хлопая себя по карману. - Мишк! - крикнул он. - Я пошел.
      Мишка не отозвался. Возможно, не слышал. Вообще никто не заметил, как Виталик в коридоре одевался и напяливал свой пуховик. Из комнаты доносился возбужденный и уверенный Сергеев голос: "Нет, ну зная Галку... нечего удивляться... я, например, не удивился.". Торжествующий голос всеми своими модуляциями интригующе намекал на то, что Галку его обладатель знает как нельзя лучше, но что именно он знает, никому не скажет - не из скромности, а исключительно из общего самодовольства. "Сережа, ты знаешь что, - ответил ему пьяный голос. - Скажи тост. Ну, скажи тост!.."
      Спускаясь по лестнице, Виталик спрятал руку, уберегая ее от ожидаемого за дверью мороза, в глубину пуховика и ощупью наткнулся на твердую картонную пластинку. Окунувшись в холодный уличный воздух, он при слабом фонарном свете достал визитную карточку с расплывшейся чернильной надписью и швырнул ее в сугроб, туда, откуда уже торчали обрывок бумажной веревки и мятая пачка сигарет. Карточка вяло мелькнула в воздухе, спикировала и нырнула куда-то под ноги. Трусивший мимо угрюмый ротвейлер, влекомый на поводке таким же приземистым и серьезным хозяином в кепке, прошелся по тому месту, куда упала визитка, не проявив любопытства, но Виталик уже отвернулся. Он прошел мимо тетки в платке, сдирающей объявление с водосточной трубы и яростно скребущей ногтями по полому железу, мимо двух подозрительных теней, которые, сливаясь с очертаниями пивных горлышек, таились под чернеющей аркой у решетки, к жидким рыжеватым фонарям и мокрому тротуару Садового кольца. Там он надвинул на голову капюшон и медленно потащился к арке и дальше, вдоль бульвара по направлению к Зубовской.
 
      3