Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Проба памяти

ModernLib.Net / Покровская Ольга / Проба памяти - Чтение (Весь текст)
Автор: Покровская Ольга
Жанр:

 

 


Покровская Ольга Владимировна
Проба памяти

      Охранник проснулся от истошного стрекотания будильника. Автоматически сев на диване, еще приходя в себя, открыл один глаз и посмотрел в окно. Светало. В сизоватом рассветном окне розовел румяный, словно яблочный бок, торец противостоящего здания. Утро в одном из Московских офисов начиналось так, как всегда начиналось. Охранник послушно выдвинул разболтанный ящик тумбочки. Растерзанная пачка сахара. Два серых кусочка отдельно от пачки. Банка кофе. Ложка. Вилка. Коробочка из-под леденцов. Чашка, не мытая полгода - с угольным чайным налетом внутри. Зубная щетка и тюбик пасты... Засунув зубную щетку в карман тренировочных брюк, охранник вышел в коридор и медленно побрел в другой конец, машинально пиная по дороге картонные коробки из-под оборудования. Монитор... монитор... бошевский перфоратор... Сам перфоратор давно уж украли, а коробка все стоит...Офис располагался в бывшем детском садике и, хотя рисунки на стенах давно скрылись под слоями евроремонта в азиатском исполнении, а маленькие стульчики и столики заменили на взрослую мебель, во всем облике офиса чувствовалось какое-то размерное несоответствие, то ли изначально заложенное в проект, то ли приобретенное в процессе эксплуатации, и фантомно сохранившееся даже по удалении старой обстановки. Во всяком случае, большой охранник даже в пустом коридоре смотрелся как Гулливер в гостях у лилипутов.
      В туалете кто-то презрительно фыркал и плескался. Войдя, охранник застал худенького молодого человека, в мятой футболке, с металлическими пирсинговыми капельками, похожими на прыщики, по всей мочке уха. Молодой человек, сильно наклонясь над слишком низко повешенной раковиной, протирал красные воспаленные глаза и приглаживал пятернями длинные жидкие волосы, собранные в тонкий хвостик.
      -- Ты здесь еще? - спросил охранник миролюбиво, дожидаясь, пока молодой человек вытрет о футболку ладонь для рукопожатия. - Я и забыл про тебя. Как вчера завалился... - и он почесал пальцем под подбородком.
      -- Завалился... - проворчал молодой человек недовольно. - У тебя тут офис вынесут с тобой вместе, так ты не заметишь.
      -- Замечу, - проговорил охранник снисходительно. - У меня внимание избирательное. Не на таких же, как ты, тараканов реагировать, - и он благожелательно хлопнул молодого человека по плечу, от чего тот улетел на несколько метров в сторону.
      -- Завалился... - продолжал ворчать молодой человек, возвращаясь к раковине. - А я полночи по проводам ползал, как мышь. Весь в грязи, в пыли... хоть выбивай, как ковер.
      -- Работа у тебя такая, - сказал охранник благодушно. - Ты лучше иди, Сергею Кириллычу в таком виде на глаза не попадайся.
      -- Не попадайся... - молодой человек закрыл кран. - Урроды, дергают за провода, как будто им это игрушки... Говорил, проводку сделать, как у людей. Неет... мы лучше диван кожаный купим, и крокодила в аквариуме посадим... Так оно круче... Прикид их мой не устраивает, видите ли...
      Охранник охотно согласился.
      -- За это доплачивать надо, - сказал он. - Я с этой тварью ночевать-то боюсь. Сказать даже если кому неудобно: сплю с крокодилом. Его ж в бронированное стекло сажать надо. А так расколотит он этот аквариум как-нибудь к чертям собачьим, что ему стоит. Проголодается и расколотит. Или просто на волю потянет. На волю всех тянет... Кому ж охота в банке сидеть. Ни повернуться ему там, ни хвостом пошевелить... Видал, как они на воле? На два метра хвостом машет...
      -- Он пока маленький, - возразил молодой человек. - Вот подрастет года через два, тогда держись... Мне-то ничего, у меня дверь на замках, их ОМОН не откроет, а к тебе придет... - он мечтательно улыбнулся, представив себе что-то приятное.
      -- Да ты утром выйдешь, - хмыкнул охранник. - Спасут тебя эти замки.
      -- Не выйду, - сказал молодой человек довольно. - Я крики твои услышу, и не выйду. Подожду, пока МЧС приедет, - он вытер руки о штаны. - Там, кстати, туалетной бумаги опять нет, - сказал он, поворачиваясь. - Сергей Кириллыч опять унести изволили. Что значит условный рефлекс. Уже и офис свой, и сам себе хозяин, а туалетную бумагу все-таки крадет...
      Охранник только тяжело вздохнул и ничего не ответил.
      -- И кстати, - проговорил молодой человек, адресуясь уже закрытой туалетной двери. - Я слышал, его тут рекомендуют на ночь выпускать. А утром загонять обратно. А то моцион ему надо делать. Сидит там без дела... еще зубы выпадут. Так что у тебя скоро еще одна обязанность появится. Выдадут тебе бронежилет, шлем, как у космонавта, будешь его по офису гонять, - он скорчил самому себе в зеркале довольную рожу и вышел в коридор. Вслед ему, гулко отражаясь от кафеля, несся рев из кабинки:
      -- Дохохмишься у меня! Порву как Бобик грелку!..
      Через полчаса офис начал постепенно заполняться людьми. Пришли уборщицы, бухгалтерши, менеджеры, секретарши, повар протащил на кухню свою огромную сумку, водитель, который его привез, завалился в дежурке на диван и включил видео. Не хватало только руководства. В приемной секретарша Вера засыпала кофе в кофеварку и позвонила буфетчице, чтобы принесла фрукты, а уборщица принялась протирать рамки с сертификатами, боязливо косясь в угол, на небольшого крокодила, таинственно бледневшего в аквариуме. Вице-президент фирмы Сергей Кириллович вообще очень любил сертификаты, дипломы и знаки отличия, и поэтому вся приемная, как и его кабинет, были увешаны внушительными бумагами в рамах и под стеклышками, усиливавшими своим блеском впечатление общей престижности. В основном были сертификаты на английском, но попадались и французские, а несколько было на неизвестных в радиусе пяти тысяч километров языках. Любой диплом, который можно было выписать из-за границы за несколько долларов, Сергей Кириллович с удовольствием покупал и вставлял в рамочку (экономя, по возможности, на качестве рамочек). Самыми красивыми были бумаги Общества Поддержки Экологических исследований, диплом Университета Новой Науки (настолько новой, что ни одна живая душа, кроме учредителей диплома, не знала, в чем она состоит, а, скорее всего, и сами учредители тоже не знали), Всемирной Финансовой Академии города Редвилль, штат Кентукки, и еще много других. Сергей Кириллович был убежден, что все эти сертификаты способствуют респектабельности офиса и внушают уважением клиентам и партнерам фирмы - тем более что большинство клиентов и партнеров даже русский язык знали скорее как иностранный, а думали и общались между собой на русском ненормативном.
      Наконец на входе возникло какое-то оживление, и в офис, с нехарактерным для себя опозданием на десять минут, ввалился вице-президент фирмы Сергей Кириллович, энергичный плотный человек лет тридцати с небольшим, в сопровождении своего заместителя Максима Николаевича, который демократично позволял сотрудникам называть себя просто Максимом. Вокруг Сергея Кирилловича всегда возникали какие-то вибрации воздуха, даже когда он молчал. Но сейчас он громко говорил Максиму, идя по коридору, и голос его этом отдавался во всех уголках детского садика:
      -- Этот козел мне чуть ухо не отстриг! Был бы я крутой, у него б уж его ножницы из задницы торчали! Баночек всяких там наставить, скляночек - это они научились, а вот уши не отстригать - это еще не научились. Салон красоты, блин! Стрижка бровей у них!..
      Проходя мимо Веры, Сергей Кириллович бросил, поздоровавшись:
      -- Звони Анатолию. Домой звони, на мобильный, жене звони. В общем, дозвонись.
      Вера оставила кофеварку и метнулась к телефону. Она уже набирала номер второго вице-президента компании, Анатолия Леонидовича, но тут раздался звонок из кабинета.
      -- Вера, зайди. Я тебе еще два телефона дам... в общем... по ним тоже звони.
      Вера послушно вошла в кабинет и взяла поданный клочок бумаги. Сергей Кириллович сидел за столом и, страдая, потирал лоб.
      -- Голова еще трещит... - пожаловался он Максиму. - Может, погода... Вера! Посмотри на барометр. Какое сейчас давление?
      -- Семьсот тридцать один, Сергей Кириллович - громко доложила Вера, выйдя обратно в приемную и взглянув на барометр с золотым ободком.
      -- А было сколько?
      -- Не знаю, Сергей Кириллович.
      -- Ты что, предыдущее значение не выставляешь?
      -- А как?
      -- Все... звони... - простонал Сергей Кириллович и, когда Вера закрыла дверь, пожаловался, опершись локтями на внушительный стол из полированного дерева: - Ну? И зачем я держу это стадо бедных родственников? За что я им плачу? За то, что они меня бандитам не сдадут? Или в налоговую? Так ведь сдадут все равно... От этих манагеров хреновых толку, как от козла молока... Вера!
      Открылась дверь, появилась Вера.
      -- Что, Сергей Кириллович?
      -- Вера, - сказал Сергей Кириллович, по-прежнему потирая лоб. - Если сюда ворвутся люди с автоматами, ты что сделаешь?
      -- Лягу на пол, Сергей Кириллович, - с готовностью ответила Вера.
      -- Ляжешь на пол... а по инструкции?
      -- Жизнь дороже, Сергей Кириллович, - бодро доложила Вера. - А что, уже едут?
      -- Типун тебе... - протянул Сергей Кириллович. - Ладно, иди, звони...
      Вера закрыла за собой дверь и тихонько доложила референтке Лиле:
      -- В меланхолии. Ведет себя мерзко. Скорей бы уехал...
      Ожидалось, что Сергей Кириллович весь день проведет на переговорах.
      Прошло минут десять. Вера послушно набирала все номера по очереди. Где-то не отвечали, где-то говорили, что такого знать не знают, в общем, Анатолия Леонидовича нигде не было. Вдруг позвонили с ворот.
      -- Вера, - сказал встревоженный охранник. - Тут Люба приехала.
      И по приемной, мимо Веры с Лилей, вся в розовом костюме и в золотых украшениях, сморкаясь в платок, размахивая сумкой, мобильным телефоном, бахромой шарфа, пробежала заплаканная жена Анатолия Леонидовича, Люба.
      Почти сразу за ней в кабинет прошел начальник службы безопасности Николай Евгеньевич, с суровым выражением на лице и играя бровями, попеременно, то одной, то другой.
      -- Может... началось? - нерешительно спросила Вера у Лили. - Может, пора вещи собирать?..
      Та в раздумье пожала плечами. У обеих на памяти был случай, когда один чересчур вспыльчивый клиент дал им обоим полчаса на эвакуацию, "потому что девчонок жалко", и потом ситуацию с большим трудом удалось вернуть в мирное деловое русло.
      Тем временем в кабинете Николая Евгеньевича вводили в курс дела. Люба, прихлебывая воду из стакана, рассказывала:
      -- Пришел... лица нет... говорит, Борьку встретил. Я говорю: какого еще Борьку? А он говорит: это нам за грехи... Мертвых надо в покое оставлять... А мы его на земле держим... Вот его тень и по земле ходит... Я, говорит, к батюшке пойду... Я говорю: куда на ночь глядя? И нету, и нету... И телефон не отвечает...
      -- Вера! - рявкнул Сергей Кириллович. - Позвони отцу Михаилу. Ну, который офис освящал.
      -- Звонила, - всхлипнула Люба. - Не появлялся...
      -- Вера! Не надо звонить. Ты погоди, - Сергей Кириллович еще потер лоб и поморщился. - Где он его видел? Ты по порядку.
      Люба затрясла головой.
      -- Он к свекрови собирался. Машина в ремонте. Я говорю: вызови такси. А он говорит: их не дождешься, я бомбилу поймаю на Ленинградке, у Динамо. Пошел... А через десять минут возвращается... Борька, говорит... в черной машине... крыльями хлопает...И ушел...
      Николай Евгеньевич крякнул и покосился на парадную фотографию, стоящую на столе у вице-президента. На старом черно-белом снимке, улыбаясь и гримасничая, смотрели в камеру пятеро старшеклассников. Приглядевшись, с большим трудом можно было узнать в одном из них самого Сергея Кирилловича, в другом - Николая Евгеньевича, в третьем - Максима, в четвертом - отсутствующего Анатолия Леонидовича. Пятого никто в офисе никто никогда не видел, но все знали, что это ныне действующий президент фирмы Борис Андреевич Додонов, который не появляется на месте работы, и даже своего кабинета не имеет, но исправно руководит и подписывает все бумаги.
      Максим все это время смотрел в окно, неприятно морщился и постукивал пальцами по пластиковому подоконнику.
      Рыдающую Любу успокоили совместными усилиями, затребовали валерьянки, вызвали водителя с охранником и отправили домой, а Сергей Кириллович лично позвонил домашнему врачу и велел явиться по нужному адресу. После этого в кабинете на какое-то время установилась тишина.
      -- Вера! - наконец рявкнул Сергей Кириллович. - Анальгину!
      Перепуганная Вера принесла всю облатку целиком. Как выяснилось, сделала она правильно: Сергей Кириллович одним махом проглотил три таблетки и в раздражении шарахнул стаканом о стол. Досадливо посмотрел на капли, брызнувшие через край стакана на полированную поверхность. Бережно вытер ее рукавом пиджака. После этого стакан перешел в руки Максима, который тихо допил, что в нем осталось, и налил себе еще.
      -- Ну? - свирепо спросил Сергей Кириллович. - Что это значит? К чему это?
      -- Бред, - сказал Николай Евгеньевич охотно.
      -- Бред? Накануне переговоров?
      -- Я Артуру позвоню,- поспешно сказал Николай Евгеньевич. - Может, его какой дурью обкормили? Грибами там?
      -- Нда... - протянул Максим, задумчиво рассматривая стакан с водой на просвет и словно бы что-то там увидев. - Вспомнили. Нашли время вспоминать. Борька уже давным-давно в могиле истлел. Уже сын его, которого он никогда не видел, в институт пошел...
      -- Не факт, что это его сын, - вставил Николай Евгеньевич.
      -- Ладно, не факт! Ты посмотри на него! Одно лицо.
      -- Да ну, бред, - повторил уверенно Николай Евгеньевич. - Кто так будет переговоры срывать? Может, белка у него? Мало ли, почудилось.
      -- Пусть он сам бы и сказал. Где он? Ну, где? Начальник безопасности хренов...
      -- Откуда я знаю! В кабаке каком-нибудь небось. Или в притоне. Не знаешь ты его, что ли. Он тебе увидит! - он махнул рукой. - Будет вам и белка, будет и свисток...
      -- Вот и найди. Ты Артуру хотел позвонить. Вот звони.
      -- Уже звоню, - Николай Евгеньевич выдернул из кармана мобильный, но с Артуром сразу не соединили, поэтому он позвонил сперва какой-то Ане, потом еще кому-то, и все это время Сергей Кириллович сидел молча, наморщив лоб. Потом он поднял вверх палец.
      -- Надо в Интернете поискать, - сказал он. - У меня сын все в Интернете ищет.
      -- Что искать? - иронически спросил Максим. - Где Толька и где Интернет вообще?
      -- Не Тольку. А вот насчет Борьки. Мало ли... Вдруг что-то появлялось.
      Максим махнул рукой.
      -- Что там могло появиться. Когда Борька погиб, Интернета-то никакого не было.
      -- Нет, нет... И Артуру... Артуру скажи, - Сергей Кириллович обратился к Николаю Евгеньевичу, стоящему у него за спиной с телефоном у уха. - Пусть пробьет... А может, родственники... Где этот... где этот наш гений-то наш компьютерный, который дезодорантом не пользуется?.. Вера! Позови этого... как его... Данилу.
      В кабинет был препровожден утренний молодой человек в мятой майке с хвостиком за спиной.
      -- Ты это... - протянул Сергей Кириллович. - В Интернете можешь информацию найти?
      -- Могу, - вяло сказал Данила, чего-то жуя.
      -- Ну, включи, - Сергей Кириллович вытащил ноутбук из верхнего ящика, положил на стол и приглашающе ткнул в него пальцем с золотой печаткой.
      Пока Данила лазил под стол, включая провода в розетки, Николай Евгеньевич закончил какой-то разговор, подозрительно скосил глаза на Данилину белую спину и сказал:
      -- Что Интернет? Там привидения не живут.
      -- Это вы зря, - отозвался Данила, внезапно проснувшись. Он вылез из-под стола и отряхнул коленки. - Еще как живут.
      -- То есть? - сказал Сергей Кириллович оторопело, и в кабинете снова стало тихо. Слышно было только, как Максим от удивления поставил стакан на стол.
      -- Это сколько раз было, - охотно пояснил Данила с каменным от серьезности лицом. - Духов вызывают в Интернете. Они являются, с ними разговаривать можно. Не знаете? Многие давно практикуют.
      -- Что ты врешь! - возмутился Николай Евгеньевич.
      -- Я не вру, - сказал Данила с достоинством. - Интернет это что? Хранилище информации. А вокруг нас что? Та же ноосфера. Согласно Вернадскому. Что вы, Вернадскому не верите? Одно есть подмножество другого. Информация ж никакая не пропадает, она только в электронный вид переходит.
      Противно запищал модем.
      -- Люди вообще к Интернету легкомысленно относятся, - продолжал Данила невозмутимо. - Думают, железный ящик, и все. А сколько раз случалось: получает человек по почте картинку, посмотрит на нее и падает замертво. Вирус-убийца. В кино сколько раз показывали... Вот, пожалуйста, - он подтолкнул ноутбук к Сергею Кирилловичу.
      -- Что-то ты, братец, по-моему, врешь... - проговорил Максим неуверенно. В кино показывали... Мало ли что тебе покажут.
      Николай Евгеньевич возмущенно хмыкнул.
      - Нашел, тоже мне. В кино. Вон, там, в кино показывают, как это... как губернатор Калифорнии с трансглюкатором за марсианами гоняется. Что, верить теперь? - он погрозил пальцем. - Погоди, вот я у Артура спрошу...
      -- Не хотите, не верьте, - обиделся Данила. - Что искать-то?
      -- Набирай... - сказал было Николай Евгеньевич, но Сергей Кириллович его перебил: - Нет! Имя не надо! Погоняло набери: царь Салтан.
      -- Это сейчас весь Пушкин вывалится, - сказал Данила.
      Все три руководителя столпились вокруг Данилы, заглядывая ему за плечо.
      -- Четырнадцать тысяч восемьсот двадцать шесть ссылок, - сказал Данила. - Что, все смотреть? Вы конкретизируйте. Из какой области...
      -- Он историей авиации интересовался! - воскликнул Николай Евгеньевич, размахивая мобильником. - Немцами, нами, времен тридцатых... Что там было? Вспоминай, Макс! Мессершмиты, Юнкерсы, как их там... У нас-то кто был? Лавочкин...
      -- Туполев, - подсказал Максим.
      -- Ты сейчас на нем летаешь, на Туполеве! Историк, тоже... Антонов, во, Антонов!
      -- Мясищев, - подсказал Сергей Кириллович глубокомысленно. - Длинный такой... - он развел руками, как рыбак, повествующий об улове.
      Данила невозмутимо щелкал клавишами.
      -- Ну, вот, - сказал он, наконец. - Вроде похоже на то, что вам нужно.
      Руководители молча и несколько оторопело разглядывали экран. Сергей Кириллович опустил руки и положил их на колени. На экране светилось следующее:
 
      Злой Гоблин: Пиплы, шо за пепелац? Знает кто-нить?
      Царь Салтан: Ты бы похуже еще фотку нашел.
      Злой Гоблин: Какая была. Базар не по сабжу.
      Царь Салтан: Ну, арбуз. Ну, двухмоторный. Трехсотый или триста десятый. Трехсотый, скорее всего. В чем прикол? Инфы по арбузам не хватает?
      Злой Гоблин: Не гон?
      Kontrik: А в Шарике сегодня весь день бомбу искали. Не нашли...
      Злой Гоблин: Во втором?
      Kontrik: В первом.
      Царь Салтан: Кликай здесь, очень похожая фотка, для сравнения.
 
      -- Расшифруй, - произнес наконец Сергей Кириллович, крякнув. - Это что?
      -- Разговаривают, - пояснил Данила невозмутимо. - Обсуждают тему. Вы ж видите. Это ники. Клички. А кто тут живой, а кто мертвый - это не поймешь, - добавил он уверенно. - На то и Интернет.
      -- Это если, - проговорил Сергей Кириллович, постучав пальцем по корпусу. - Вычислить можно? Их же вычисляют как-то, хакеров-то этих, их же ловят! Я ж читал... мужика тогда в Англии поймали...
      -- Живых можно, - сказал Данила. - Только вам это очень дорого будет. Хорошего хакера, его годами ловят. Да даже и плохого... Инструментальная база не создана, - объяснил он авторитетно. - А мертвых вообще не поймаешь.
      -- А ты можешь тоже... подключиться? Вопрос задать?
      -- Не могу, - сказал Данила. - Вы на дату посмотрите. Это было два года назад. Он уж ушел оттуда давно. Тут вычислять надо... Бог его знает, где он следующий раз появится. И захочет ли.
      -- Специалист тоже, понимаешь... - разочарованно проговорил Сергей Кириллович и немного помолчал, делая про себя какие-то выводы. - Хорош, все. Иди.
      Когда за Данилой закрылась дверь, Сергей Кириллович некоторое время сидел молча, упираясь взглядом в картину на противоположной стене. На картине был изображен букет цветов, который, видимо, никак не стимулировал Сергея Кирилловича к мыслительной деятельности.
      - Нет, нет... - проговорил он словно бы самому себе. - Этого не может быть... Один исчез... другой появился... чертовщина какая-то... Не может быть, говорю!.. - он решительно саданул кулаком по столу, подводя таким образом итог своим сомнениям. - А своему скажу, чтобы не смел к компьютеру подходить, - дополнил он и, тревожно переключившись на какую-то другую мысль, взвыл: - Потеряем ведь здание!.. Столько сил потратили!
      -- Может, Борька с того света какой знак подает? - сказал Максим, медленно поворачивая стакан вокруг оси симметрии. Он словно избегал смотреть в лица своим сотоварищам. - Да нет, быть этого не может. Врет все этот маугли доморощенный. Борька бы первое дело к нам явился, если что.
      -- Вот он и явился, - сказал Сергей Кириллович, беспокойно переводя глаза с картины хрустальную, с серебряной окантовкой, итальянскую пепельницу, в которой не было ни одного окурка, а одиноко лежала смятая акцизная марка, и все. - Куда ему еще? В офис? Может, у Веры на прием записаться?
      -- Я бы на его месте являться поостерегся, - уточнил Николай Евгеньевич, единственный из всех сохранявший хладнокровие, что ему, впрочем, полагалось по должности. - Тем более что на этом свете ему особо ловить нечего. Кроме лет семи. По новому кодексу. А баба с сыном его не особо-то и ждали... А знаешь, куда Толька мог податься, - вспомнил он. - Помнишь, он к экстрасенсу-то таскался? На Соколе... на улице генерала... какого-то... плохо у меня с генералами... Вера!
      Снова появилась Вера с выражением покорности судьбе на лице.
      -- Газету дай, - велел Николай Евгеньевич. - Эту, с объявлениями. Я видел, у тебя вчера лежала...
      Появилась газета, Николай Евгеньевич опустился в кожаное кресло и стал с бумажным хрустом что-то искать, морща лоб и шевеля губами, словно только вчера научился грамоте.
      - Потомственный ясновидящий... - читал он, внимательно водя пальцем по газете, - досуг... запой... приворот... вип-досуг... сауна... целитель... запой... досуг... запой... запой... запой... наркологическая помощь... верну мужа... девушки... красотки... студентки без посредников... выезд... апартаменты... массаж... огромный выбор... похудение... сейчас, сейчас я его найду...
      Сергей Кириллович словно не слышал его бормотания. Он как-то даже робко посмотрел на Максима, как будто старался его в чем-то убедить.
      - Ведь ни слова, никогда... - сказал он полувопросительно. - Начали бизнес... окрепли. Встали на ноги. Он же наш талисман. Наша путеводная звезда. И никогда... ничего. Вера! Позвони все-таки отцу Михаилу... И надо с Мариной поговорить, - закончил он со вздохом.
      -- Нет, это не я, - сказал Николай Евгеньевич, оторвавшись от газеты и крестясь мобильником. - Я лучше с братками... И вообще, я звонить пошел.
      -- Надо поговорить, - повторил Сергей Кириллович настойчиво, когда закрылась дверь за начальником службы безопасности. - Если кто чего знает, то она. Борька б уж в первую очередь туда явился. Не к женщине своей, так хоть к сыну.
      -- Что ты на меня смотришь, - удивился Максим. - Мне с ней, что ли разговаривать? Позвони сам. Вон Вера пусть позвонит.
      -- А кому? - возмутился Сергей Кириллович, отвечая вопросом на вопрос.
      Максим поморщился, словно вспомнил что-то очень неприятное.
      -- Я ее видел в последний раз лет семь назад, когда родители переезжали, - сказал он. - Она увидела меня и заплакала. Причем не с радости. Думаешь, так хочется разговаривать с женщиной, которая, увидев тебя, плачет? С ходу. Ни единого слова не сказав, только увидела - и плачет. Ты можешь с ней говорить с тем же успехом.
      -- Нет, ни с тем же. Ты - другое дело. У тебя с ней были истории.
      -- Такие же как у тебя.
      -- Не такие же. В общем, я тебя в командировку отправляю. Все, все! - он снова замахал руками. - Звонить... идти тут надо, лично. Конфет там купи... игрушку какую-нибудь... а, хотя этот ейный уже в институте. С подходом, в общем. В душевным. Мне зданием заниматься надо! Этот академик чертов уже на мази, а тут мне начинается всякая загробная жизнь! Ты будешь зданием заниматься? Считай, ты в командировке!
 
      -- Ах, так, - сказал Максим. - Ну ладно же.
      Выйдя от бывшего одноклассника, а ныне начальника, он в первую очередь, не спеша, отправился на кухню и потребовал обед. Повар Женя ничуть не удивился, сделал несколько каких-то быстрых движений, и через пару минут стол уже был сервирован, как положено, в вазе стояли цветочки, поданы были вчерашний холодец, салат оливье, бутылка боржома, а на плите, распространяя дразнящий запах, жарилась отбивная. Максим молча ел и прикидывал. Идти к Марине, конечно же, не хотелось. Кроме того, она могла тоже переехать. Почему бы и нет? Замуж выйти, в конце концов... квартиру продать и уехать... куда-нибудь. Она переводчик... что ей стоило уехать... в Бразилию, например. Или она с испанского переводит?.. Мало ли что кому привиделось?.. Мало ли царей Салтанов во дворах и подворотнях?.. Все же в цари метят... Сергей особо просил не волноваться за семью, обещал позвонить Вале - жене - и сообщить о том, что ему необходимо ехать на три дня за город. "Мало ли как сложится... старая любовь не ржавеет... отдохнешь денька три..." Отдыхать с Мариной вместе совершенно не хотелось, но можно же было продумать другие варианты...
      Из офиса он поехал домой, с сожалением расставания поставил в гараж свою любимую Мазду и завалился спать. Не идти же к Марине днем? Днем нормальные люди работают...
      Проснувшись - ближе к вечеру - он пообедал еще раз, выслушал Валины комментарии по поводу идиотских командировок, переоделся, во что похуже - спортивный костюм - взял врученную ему сумку с бельем, бритвой и тапочками, и, чувствуя себя последним кретином посреди улицы в спортивном костюме, отправился на задание.
      На улице было лето, воздух влажный и душный, стояло предзакатное марево. От мысли ехать на малую родину на машине он отказался еще по получении задания. Где ее там оставлять? Он хорошо помнил родной двор и его нравы. Такси тоже отпадало. Начиналось время пробок, и поездка свелась бы к многочасовому нюханью выхлопных газов где-нибудь на третьем транспортном, или какой-нибудь радиальной магистрали. Оставалось метро. В метро Максим не ездил уже несколько лет, и отвык. Пришлось с трудом вспоминать, где находится нужная станция, и как делать пересадку. Правда, с его времени кое-что изменилось - пассажиры вваливались в вагон, не дожидаясь, когда оттуда выйдут, и по полу в такт движению раскатывались туда-сюда бутылки из-под пива. Рядом разговаривали о чем-то мужчина и женщина. За шумом вагона их было не слышно, но когда вагон остановился, но внезапно образовавшейся тишине раздался резкий мужской голос:
      - Я не хочу это обсуждать.
      Максим вздрогнул и поджал ноги. Ему все казалось, что обсуждают его. Окончательно чувствуя себя дикарем в большом городе, он высадился на родной станции метро, и не узнал местности. Тем временем уже темнело. У самого метро шпилями вздымались вверх какие-то уродливые новостройки. На самом выходе вместо пыльного скверика сверкал стеклами торговый центр, увешанный вывесками сверху донизу. Иллюстрация к китайскому кварталу из детских страшилок про империалистический образ жизни. За стенами центра, который Максим с трудом обогнул, чтобы не свалиться в канаву, начиналась жизнь попроще. Теснились друг ларьки и лавочки. У одного хохотали три толстых тетки, крича продавцу: "Нам пивка! Для рывка..." Остановки автобусов перенесли черт знает куда. Впрочем, после душного метро на автобусе никуда ехать не хотелось, особо торопиться тоже не хотелось, и Максим решил идти парком. Швейцарские часы, золотые цепочки и печатку он снял и оставил дома, так что нападать на него смысла не было. Костюм, правда, тоже хороший, костюм адидасовский, но будем надеяться, что вокруг нет товароведов, отличающих подделку от настоящего адидаса. Выгляжу, наверное, как молдавский грузчик. Хоть от милиции прячься. Бррр...
      Углубившись в парк метров на сто, он скоро пожалел об этом. Сперва его подстерегала траншея. Чуть не свалившись, он решил двигаться газоном, но это не помогло. Все кругом было перерыто, перекопано, где-то стояли ограждения, а где-то нет, грязь была по колено, что удивляло при условии отсутствия дождей в течение последней недели, приходилось продираться через газоны, кусты, и натыкаться на лавочки. Местами под ногой хрустело стекло от побитых фонарей. Все, как было, подумал Максим. Впрочем, такого он и раньше не припоминал. Стареем, что ли... Что за клады они так упорно ищут каждое лето, неужели нельзя положить трубы так, чтобы раз и навсегда... У него уже появилась идея вернуться обратно к метро, и начать все заново. Черт с ней, с давкой, лучше в автобусе... Может, он сегодня и не успеет к Марине. Все бывает. На пути возвращения пугала только перспектива окончательно завязнуть в грязи или свалиться в ров.
      Он нашел какую-то перевернутую лавочку, вернул ее в нужное положение и сел. Где-то в темноте ржали и звякали бутылками. За деревьями шумела улица. Над кронами переливались в небе огни незнакомых зданий, которые Максим раньше никогда не видел, и даже не мог взять местность и представить, где они построены. Он попытался вызвать в памяти уже почти двадцать лет как погибшего Борьку. Как они в детстве бегали по этому парку, который казался тогда большим и не таким грязным. Посидев какое-то время, он с сожалением вздохнул, смирившись с тем, что воспоминания не приходили, все казалось происходившим очень-очень давно, и Максим ничего не мог представить - даже вместо Борькиного лица ему являлась все та же намозолившая глаза парадная фотография со стола вице-президента. И все. Еще вспоминалось, как Сергей ругал Веру за то, что она купила неправильную рамку для этой фотографии... Он хотел с завитушками, она стоила дороже, а для памяти о дорогом друге мы ничего не жалеем... А думалось скорее о том, что завтра будут переговоры относительно приобретения нового здания, и волновало его, насколько успешно эти переговоры кончатся. Не волновал его покойный Борька, ну хоть убейте. Да и никого не волновал, он мог поклясться, что и Сергей и Николай чувствуют то же, что и он. Было и прошло... А Толька вообще с ума сходит за первый свист. Давно ли такой чувствительный сделался...
      Внезапно послышался истошный женский крик. Ну вот, начинаются приключения, подумал Максим. Ржание и звяканье бутылками сразу же испуганно смолкло, а крик снова возобновился. Насилуют, что ли, кого, подумал Максим. Или режут... Это вряд ли, придушили бы сперва... До него медленно доходило, что он не в кино и не в компьютерной игре, а в реальном парке, недалеко от дома, где родился, а тем временем стало разборчиво слышно, что женщина кричала "Стой!", и кто-то тяжело бежал навстречу. Как тут еще можно бегать, подумал Максим. Наверное, местность хорошо знает... Мудрено ее знать, небось, каждый день тут новую яму роют, а старую закапывают. Вон он, абориген фигов, местный юный натуралист, ломится через кусты. Сейчас эту лавочку обежит стороной. Обежит или нет? Сейчас мы его проверим на спортивную ориентацию... - и Максим, повинуясь соображениям чистейшего любопытства, взялся за угол скамейки, развернул ее вокруг другого угла и поставил между двух кустов с какими-то белыми неизвестными ягодами, которые они в детстве с треском давили ногами об асфальт. Тяжелая фигура стремительно выскочила из проема, попыталась отпрыгнуть, не получилось, одновременно раздались удар, треск то ли дерева, то ли костей, мучительный рев и дикие ругательства, а через несколько секунд к ним добавились женские крики, удары и визг. Мужчина был поглощен болью от удара и не сопротивлялся, а женщина, дико крича, лупила его и пинала ногами. "Сумка, гад, сволочь... ууу... ногу сломала... убью, сука... уйди!" Все может плохо кончиться, подумал Максим. Не дай бог еще подкрепление придет... Наверняка где-нибудь рядом еще парочка друганов... Прикинув, где в этом клубке находится женщина, он обхватил ее стал оттаскивать, проговаривая на ухо: "Возьми сумку и идем, тихо, тихо, тихо..."
      По мере удаления от места событий женщина успокаивалась, наконец, она отпихнула его в сторону с криком "Пусти!"
      -- На месте сумка? - спросил Максим, тяжело дыша. - Проверь, кошелек, документы, и пошли отсюда.
      -- Я его убью! - истерически кричала женщина. - Я его в милицию сдам!
      -- Ну, сдавай, я пошел, - сказал Максим, высматривая, как отсюда выбраться. Сталкиваться лишний раз с милицией ему не хотелось. Неизвестно еще, что было с мужиком, наскочившим на лавочку. Тот все еще стонал, выл и дико матерился, угрожая всему окружающему миру всевозможными карами. Запишут еще как тяжкие телесные... Бабу не тронут, а его так охотно... Одет он еще как гастарбайтер, так что пока разберутся, почки отобьют... Женщина испуганно схватила его за руку.
      -- Стой, - закричала она тонким голосом. - Я боюсь. Выведи меня.
      Молодая, подумал Максим. Можно требовать благодарности... Он быстро потащил ее через кусты, а женщина, дрожа от возбуждения и испуга, сбивчиво говорила: - Сволочь... я за ним от остановки бегу... он как сдернул... я ничего не поняла... ты его сильно?..
      Она так и не увидела, что случилось.
      -- Не знаю, - сказал Максим, останавливаясь у очередной ямы. - Проверь, все ли на месте.
      -- Закрыта она...
      -- Все равно проверь.
      Женщина наклонила голову и полезла в сумку.
      -- Я так испугалась, - пожаловалась она откуда-то из-под копны волос. - Меня прям колотит всю.
      Тут же она сказала, что "вроде все цело", снова горячей пятерней вцепилась в его руку, и они пошли к выходу из парка. К тому времени, пока они вышли наружу, он уже знал, что ее зовут Илона, что она студентка какого-то платного института, местного аналога Всемирной Финансовой Академии города Редвиль, штат Кентукки, учится на менеджера непонятно чего, работает, с милицией ей лишний раз на самом деле тоже сталкиваться не хочется, потому что регистрация хоть и есть, но мало ли что... При фонарном свете Илона оказалась худенькой живой блондинкой с остреньким носиком, чем-то похожей на белочку, в обтягивающей кофточке, с волосами, распущенными по плечам, и Максим сразу повеселел.
      -- Я смотрю, местная порода все улучшается, - сказал он покровительственно. - И давно ты в Москве?
      -- Давно, - охотно отвечала Илона. - Уже три года, - она махнула лапкой. - Уже привыкла к вам. И насмотрелась.
      -- Не собралась еще замуж? - спрашивал Максим. Они двигались как раз в нужном ему направлении, но он старался отогнать мысль о том, что ему сегодня еще куда-то надо идти.
      -- Не-а, - весело сказала Илона. - Я ж говорю, на вас насмотрелась. Нужны вы мне!
      -- Есть такой анекдот, - сказал Максим, гнусно усмехнувшись. - Как мужик ночью через кладбище идет. Страшно ему, смотрит - прохожий идет. Он подошел, говорит: "Можно я рядом пойду, а то покойников боюсь?" а тот отвечает: "А чего нас бояться, мы не страшные".
      Илона захихикала.
      -- Это ты к чему?
      -- Да к тому, что не страшные мы, - сказал Максим. - Или ты все больше страшных наблюдала?
      -- Всяких крокодилов, - сказала Илона. - Ты и сам небось в душе такой крокодил.
      -- Обижаешь, - сказал Максим, надувшись. - Разве я похож? Я это, можно сказать... рыцарь... вон, сумку твою спасаю. А ты: крокодил, крокодил...
      Так, не торопясь и разговаривая, они двигались туда, куда шла Илона, и Максим с каким-то неприятным удивлением отмечал, что идут они в ту самую сторону, куда его послали, и куда ему так не хотелось. Совершено не хотелось. Вот прошли родную школу, пропади она пропадом. Вот обогнули то место, где раньше стояла пятиэтажка, в которой ребенком жил Сергей Кириллович, а теперь на ее месте высился длинный многоэтажный зуб, а вокруг, в кучах мусора и разбросанных труб, раскинулся дикий марсианский пейзаж - бугры красной глины, воронки и впадины. Только лунных кратеров недостает. Пари держу, что это надолго... Вот пристройка - бывший НИИ без опознавательных знаков, теперь на ней две вывески - "Фитнесс-клуб" и "Зал игральных автоматов". Культура в массы, подумал Максим. Он уже с ужасом предугадывал, что они вот-вот повернут к бывшему Борькиному дому, но они все же свернули в сторону, мимо передвижной колбасной лавочки, к замшелой девятиэтажке, заросшей деревьями выше крыши, и Максим немного успокоился. Подошли к подъезду. У подъезда было сыро, и пахло плесенью.
      -- Воон там я живу, - манерно сказала Илона, неестественно выгнутой тоненькой ручкой показывая вверх, то ли на пятый, то ли на шестой этаж. - Воон... сейчас приду, лягу, отойду малость... в себя приду после таких приключений...
      -- И меня не пожалеешь? - спросил Максим укоризненно. - Ты-то вот придешь в себя, а я? Неужели прогонишь защитника?
      -- Ага, - сказала Илона, кивая головой с сильно преувеличенной амплитудой. - Прогоню. Я такая... - она сочувственно вздохнула.
      -- Примета плохая, - сказал Максим, вступая в игру. - В другой раз некому заступиться будет, одну оставят.
      -- Я в другой раз осторожная буду, - протянула Илона. - И соседка у меня строгая, суровая... жестких правил вообще женщина, - произнося эти слова, она все ломалась и извивалась, как лиана. Максим долго и насмешливо взывал к ее чувству благодарности, говорил, что пострадал в процессе защиты девушки (то есть Илоны), что она должна, просто обязана, залечить его раны и залатать дырки (попутно он осматривал и ощупывал себя в поисках тяжелых ран и повреждений в одежде). Ран не обнаружилось, а вот порванный рукав неожиданно нашелся, причем Максим даже не мог вспомнить, когда это он его порвал. Не исключено, что рукав и раньше был порван, а Валя недоглядела.
      Таким образом, предлог, чтобы подняться в квартиру, был естественно найден. Вот так, думал Максим, мысленно адресуясь к жене, следила бы хорошо за мужем, так и не было бы повода обращаться к другим. Сама виновата.
      -- У тебя ж, небось, и вода горячая есть? - спросил он Илону на лестнице, где было темно, и пахло мусоропроводом и кошками.
      -- Еесть...- протянула Илона.
      -- Вот видишь. А у меня вот отключили.
      Максим врал. Горячая вода у него была, но никогда не мешает усилить момент.
      -- Проходи, - сказала Илона, открыв не особенно солидную, в нескольких местах побитую дверь. - Эээй! - крикнула она в глубину квартиры. - Есть кто живой?
      В лучах вспыхнувшей в коридоре лампочки возникла худенькая черноволосая девушка, смуглая, с крючковатым носиком и действительно угрюмым выражением лица.
      -- Что кричишь? - спросила она. - Гостей приводишь? Ну-ну. Есть все равно нечего, не надейся. И он пусть не надеется, - она пронзительными глазами уставилась на Максима. - Даже хлеба нет. Был ка-мам-бер, - она подчеркнуто разделила слово на слога. - Но я его съела. Я как будто так и знала, Илона Юрьевна, что вы приведете какого-нибудь нахлебника.
      -- Это не нахлебник, - протянула Илона, сбрасывая туфли и ничуть не удивляясь приему. Видно было, что между девушками существовал какой-то особый язык, непонятным посторонним. - Это спасиитель... Его зовут Максим. Он спас мою сумку. Максим, это Катя...
      -- А много там было, в твое сумке? - хмыкнула Катя, пожав плечами. - Спас пять копеек, а убытку от него будет на пять рублей.
      -- Там был паспорт! - сказала Илона возмущенно. - Вот свистнули бы паспорт, что бы я стала делать? Трахали бы меня все менты в округе, в рамках борьбы с терроризмом, а кто-нибудь на мой паспорт взял бы кредит на квартиру... - она жалобно, преувеличенно жалобно всхлипнула. - Ты такая нечувствительная, прям я не знаю!..
      -- Я не нахлебник, - подтвердил Максим, почувствовав, что его походная форма одежды оказывает неблагоприятное впечатление. - Я вовсе даже наоборот. Для таких прекрасных девушек я вовсе даже кормилец и поилец.
      -- И спонсор? - иронически спросила Катя.
      -- Это по обстоятельствам, - сказал Максим.
      -- Все слова, - отчеканила Катя, снова уставив на Максима пронзительные, неподвижные глаза. - Пришел же вот с пустыми руками. Кормильцы не приходят с пустыми руками. Принес бы девушкам... принес бы вот французского вина.
      Илона издалека кинула в Катю снятой туфлей, но не попала.
      - Не обижай моего спасителя! - воскликнула она обиженно. - Был бы твой спаситель, так ты б его уже облизывала, и во все места целовала, а как мой спаситель, так ты его обижаешь, злая, противная...
      -- Это сейчас, - охотно согласился Максим. - Вино сейчас будет. Про все места мы потом поговорим...
      Уже спускаясь по лестнице, он сообразил, что ему следовало хотя бы для виду спросить, где находится ближайшая точка. Хотя он вполне мог представиться и местным жителем. Не зря же он оказался у метро.
      Все окружные точки он мог бы найти с закрытыми глазами. Ближайшая была внизу, под горкой, мимо сберкассы, которая одна во всей округе сохранилась в неприкосновенности. Дойдя до двери магазина, Максим остановился покурить. Он курил и посматривал то на крышу Марининого дома, видную из-за деревьев, утюгом срезавшую нижнюю часть гаснущего неба, то на серую легковушку с кривой надписью по пыли, выведенной пальцем: "Помой меня, я вся чешуся". Видимо, надпись была совершенно свежая, а в Маринин дом он, судя по всему, сегодня не попадет. Вечер был теплый, невдалеке противно дымилась урна, а к магазину, пока Максим гадал, где сегодня закончится его день, неспешной походкой подошли двое мужчин. Один был в джинсах и китайской футболке, другой - в летней рубашке и светлых брюках. Оба чем-то возмущались.
      -- Нет, ну ты подумай, - сказал другому тот, что был в джинсах. - А я в этом ларьке еще филе щуки взял. Я надеюсь, филе щуки-то они подделывать еще не научились?
      И оба, поднявшись по невысоким ступенькам, решительно вошли в магазин. Максим, придя к выводу, что предупрежден о характере заведения, выбросил сигарету и зашел следом. Мужчины уже пререкались с кем-то в подсобке, а за прилавком стояла девушка в безобразном нейлоновом переднике и частично медитировала, частично внимала нудному нытью какого-то грязноватого гражданина. Пахло почему-то стиральным порошком, хотя никакой химии среди товаров не было. Максим стал внимательно осматривать полки. Скоро ему стало ясно, что профиль магазина - это дешевая выпивка и такая ж дешевая закуска. И еще стало ясно, что никакого французского вина здесь, конечно же, не найдешь. И достойной его еды тоже. Были: селедка, селедка, крашеная под горбушу, сушеный кальмар, сухарики и чипсы сортов десяти. Слава богу, были конфеты. Максим решил, что надо взять большую коробку "Рафаэло" - наверняка провинциальным студенткам это покажется шикарным - и большую бутылку розового Мартини (он внутренне содрогнулся, бросив взгляд на ядовитую емкость, но ничего ближе к заявленному требованию на полках не было. Не отравятся, по крайней мере, этой синтетикой. Не брать же им ликер "Рябинушка"... В таком ларьке даже "Три пиявки" выглядят подозрительно...) Да, литр соку. Любого. Нет, лучше апельсинового... И лучше два литра... А вот себе... И Максим погрузился в долгое и мучительное изучение водочных этикеток. Тут лучше не ошибаться... как саперу... Лучше у продавщицы спросить... Максим мельком посмотрел на продавщицу. Нет, лучше не спрашивать.... Тут он обнаружил, что грязноватый гражданин все еще стоит перед прилавком и канючит, не переставая.
      -- Свет, ну ты ж меня знаешь... Свет... Ну как человек же... Ну прошу же... Ну ты ж добрая должна быть, женственная... тебя Ахмет любить не будет... Свет...
      Продавщица задумчиво поковыряла ногтем в зубе, осмотрела ноготь, сунула руку в карман фартука и продолжала медитировать. Потом каким-то боковым зрением обнаружила созревшего покупателя, медленно уперлась глазами в Максима и лаконично спросила:
      -- Вам?
      Максим уже принял решение. Он загадал, что если он сейчас осчастливит этого алкаша, то и ему сегодня повезет.
      -- За мой счет дай ему чего-нибудь, - распорядился он. - А мне вот что... стой, - остановил он окрыленного просителя, уже успевшего вырвать из рук продавщицы бутылку и запихнуть ее в карман штанов. - Что у них тут получше, чем не отравишься?
      -- Вон! - алкаш радостно замахал руками. - Вон, нижегородскую возьми! Как слеза! Чистая, настоящая!.. Ты, главное, долгопрудненскую не бери, и столичную не бери, это дурь одна, ей только крыс морить, они тосолу туда подливают, вон, Ахмет ее, и Топаз не бери, он у них осетинский, и это...
      Перечисление длилось все время, пока Максим выбирал и расплачивался. С пакетами в магазине оказалось тоже проблематично. Отсюда, надо полагать, все обычно уносили в руках. Или в водочных ящиках. Кое-как упаковав покупки, рассовав по карманам презервативы, Максим вышел на улицу и блаженно ощутил, что уже прошла дневная духота, и в воздухе пахло свежестью. Мужичок семенил за ним следом.
      -- Друг, - сказал он решительным тоном, сбиваясь время от времени на фальцет. - Ты не думай... Ты это... пойдем ко мне! Пойдем, я тут рядом...
      -- В другой раз, - сказал Максим, отстраняя от себя подальше источник перегара. - Я сейчас, знаешь, в гости. А в другой раз обязательно...
      -- Ну! - подтвердил мужичок. - Ты... это... в любое время... Воон, видишь дом? Значит, ты запомни: второй подъезд, седьмой этаж, квартира семьдесят три. Вот! В любое время...
      Он энергично кивнул, шагнул прямо в кусты, и с треском и благодарственным бормотанием стал медленно удаляться, а похолодевший Максим застыл на месте как вкопанный. Ему даже на какой-то момент пришла в голову идея бросить все бутылки, бросить все, поймать такси и немедленно ехать домой, прочь отсюда, позвонить Сергею, послать его вместе с его мудреными командировками подальше... Сразу захотелось куда-нибудь сесть. Максим оглянулся по сторонам, добрался до сберкассы и опустился на бетонные перила. Какое-то время он сидел, прижав ко лбу прохладный пакет с соком, и приходил в себя, медленно выискивая в отказавшей голове обрывки рациональных мыслей. Естественно, что Борькина квартира не стоит пустая. Естественно, в ней должен кто-то жить. Вполне естественно, что это может быть и местный синяк - почему бы нет - они ведь тоже где-то живут... Но первоначально нахлынувшее паническое чувство все еще не проходило, а сохранялось где-то в стороне, но рядом. Главное, почему такое совпадение?... Нет, надо выпить, подумал Максим. Надо не только выпить, а крепко напиться. А потом, проспавшись, уже разбираться, что к чему. Или наоборот, следует скорее бежать по горячим следам, расспрашивать, кому еще знать, как не обитателю Борькиной квартиры? Правда, судя по всему, с реальностью он тоже не особо дружит... Рядом остановилась стройная девушка в корректном черном платье, черном пиджаке и аккуратных туфельках. Пышные белые волосы были разложены по плечам. Изящным движением закурила и выпустила дым. Повернулась в Максимову сторону, и он, увидев ее размалеванное, грубое лицо, неприязненно отшатнулся в сторону. Вылитая смерть, без косы только, подумал он. Что ж такое, все сегодня попадается одно к одному. Может, меня тоже какой дурью опоили?.. Тут наконец череду неприятных ощущений прервала появившаяся на дорожке пара средних лет. Оба были одеты в какое-то мешковатое барахло. Мужчина держал в одной руке открытую бутылку пива, в другой - пакет сухариков, который галантно подставлял даме. Дама охотно лакомилась и о чем-то весело щебетала. Вокруг них витала благостная атмосфера согласия и душевного спокойствия, и Максим немного пришел в себя. Все мерещится, решительно подумал он, перехватил пакет с соком под мышку и направился к девятиэтажке.
      Он немного опасался, что ему не откроют дверь. Но ее открыли, и очень охотно.
      -- Что ты нам принеес?... - запрыгала Илона. - Покажи, что ты нам принеес... Он нам вкусное принес!
      Появилась Катя с пижонской дамской сигаретой в пальцах, пахнущей какой-то приторной ароматической дрянью.
      -- А еда? - спросила она требовательно. - Слушай, ты смотри, он нас насмерть напоить хочет.
      -- В такое время не едят, - сказал Максим, решительно пресекая попытки услать его еще куда-нибудь. - На ночь есть вредно.
      -- У нас же еще есть огурцы! - сказала Илона Кате укоризненно. - И два помидора. И этого... салата еще оставалось.
      -- Морковного? Нет уж. Я не заяц. Я морковку не ем.
      И Катя презрительно пожала плечами. Максим сбросил ботинки и следом за Илоной пошел на кухню.
      Кухня была изрядно драная, с грибковыми пятнами в углах и на потолке, с битой мебелью и облупленными батареями. Ничего другого Максим и не ожидал. У него у самого десять лет назад была такая же точно кухня, немного почище, правда, с теми же полками из опилок и связками ялтинского лука на гвоздиках. Правда, в углу бутылки из-под молдавской "Лидии" у него не стояли... Мда, с кем он связался. Для такого контингента и Мартини чересчур роскошно...
      -- Учти, мы девушки строгие, - сурово предупредила Катя. И у нас есть молодые люди. Они только сегодня на концерте... Ушли слушать этих клоунов... как их... ролеры... рэперы...
      Илона, поднеся к глазам бутылку, стала медленно читать по слогам:
      -- Напиток... ал-ко-гольный... ароматизированный... на основе...
      -- Да что ты читаешь, мать? - сказала Катя. - Оставь! У тебя в диктанте шестнадцать ошибок! Оставь!
      -- Уйди!.. Уйди, рюмки достань!..На ос-но-ве...
      -- Хорошие молодые люди? - спросил Максим насмешливо.
      -- Да так... фигня... - протянула Илона, все еще изучая этикетку.
      -- Илона Юрьевна! - с притворным возмущением ахнула Катя.
      -- Ну так что ж, я правду говорю, - сказала Илона.
      Однако, пока она вертела в руках бутылку, Катя осторожно положила сигарету на край блюдечка, заменявшего пепельницу, открыла холодильник, порезала запотевшие овощи, вытряхнула на тарелочку чипсы, открыла коробку с конфетами - одним словом, сделала все, так что Илоне осталось только сесть за стол.
      -- Ну, - сказала Илона, взяв в руки стакан и кокетливо поправляя волосы, когда все уже было разложено и разлито. - За что мы пьем? За какой праздник?
      -- Можно пройтись по всему лету, - сказал Максим. - Какой у нас там первый летний праздник? День защиты детей?
      -- День независимости, - мрачно сказала Катя. - От Туркмении.
      Выпили за день независимости, за престольный праздник Петра и Павла, за день пограничника, за яблочный Спас, за медовый, за Ильин день. Когда дело шло к дню военно-морского флота, Катя прицепилась к Илоне из-за последней конфеты, на этот раз не притворно, а всерьез.
      -- Вот вы всегда так, Илона Юрьевна! - закричала она сбивчивым, истеричным голосом. - Вы всегда так! Все себе! Никогда не думаете о подруге!
      -- Я не думаю? - залепетала Илона возмущенно. - Я всегда только о тебе думаю! На, подавись!
      Она швырнула конфетой в Катю. Катя кинула конфету обратно в Илону, дернула ее за волосы и убежала в комнату. Илона матерно выругалась и побежала за ней. Максим неприятно поморщился, испугавшись, что подерутся, поднялся с табуретки и нетвердым шагом отправился мирить. Не хватало завершить все дракой и вызовом участкового. Наверняка он сюда наведывается время от времени... Когда он вошел, перебранка смолкла, и обе девушки уставились на него, Катя - темными, блестящими от злых слез, а Илона - небесно-голубыми и очень пьяными глазами. Обе они сидели на кровати и ждали его приближения. Кровать тут видала виды, это явно...
      -- Ребята, - проговорил Максим, пошатываясь. - Давайте жить дружно.
      Он подошел, и Катя цепко, гибкой и сухой змеиной ручкой взяла его за руку. Максим, несмотря на хмель, слегка вздрогнул от бесцеремонности этого касания.
      -- Все тебе да тебе, - сказала она Илоне. - Господь велел делиться.
      -- Да пожалуйста! - сказала Илона возмущенно. - Можно подумать, мне жалко, ты так говоришь...
      И она мягко взяла Максима за вторую руку.
      -- Девчонки, - сказал Максим, обнимая обеих. - Вы только из-за меня не ругайтесь... Зачем из-за меня ругаться? Дружно будем жить... Мы... это... мы мирные люди... и наш бронепоезд...
      -- Кто принесет мартини? - спросила Катя, свободной рукой вытирая глаз.
      -- Ну, я, я принесу, - сказала Илона. - Чтоб только крика не было, принесу я.
      И она пошла и принесла бутылки в комнату, пока Катя гладила Максима по руке. Ее пальцы были так наэлектризованы, что Максиму казалось, при ее движениях раздается легкий шелест, как от опавших листьев.
      - Мадам... - проговорил Максим заплетающимся языком. - Зачем такой женщине какие-то паршивые конфеты? Попробуйте меня. Н-не пожалеете...
      Утром Максим проснулся поздно, в непонятное время дня, и один. Какое-то время вспоминал, где находится (вспомнил - в командировке) и разлепил глаза. На кухне кто-то двигался и звенел посудой. Потом в комнату вошла Катя. Она была одета в красный топик, удачно оттенявшую ее смуглую кожу и черные волосы, и вообще она казалась сейчас даже красивее, чем вчера.
      -- Привет! - сказал Максим безмятежно. Кажется, пора выметаться, но главное - сохранять спокойствие.
      Катя посмотрела на него неприветливо.
      -- Ну, ты и храпишь, - сказала она вместо приветствия. Села на стул, медленно закурила, не сводя с него глаз. Максим поискал по комнате, что бы надеть. Вставать при ней было неудобно. Катя загасила сигарету, поднялась и пересела к нему на кровать.
      -- Составлю тебе компанию, - сказала она, по-прежнему не улыбаясь.
      -- В чем? - спросил Максим.
      -- В лежании в постели, - она потянула кверху топик, разделась и залезла к нему под одеяло. - Тебе кто больше понравился, - спросила она строго. - Илонка или я?
      -- О других женщинах... в присутствии... - забормотал Максим. - Ты прекрасна... подожди, я сейчас...
      И он побежал в ванную.
      Выбраться на улицу ему удалось только к вечеру, вернее, он догадывался, что это именно вечер, потому что чувство времени уже успел утратить. Но он рефлекторно, от детства, прекрасно помнил, где, над каким домом и во сколько, находится солнце в этом районе. Он медленно брел мимо сберкассы по направлению к Борькиному бывшему дому. В ноздрях еще стоял запах Катиной сигареты. Идти к Марине хотелось еще меньше, чем вчера. Ветер на углу взбил облачко пыли. А может, и не к Марине? Что Марина скажет, тем более ему. С кем она живет-то еще, неизвестно, не напороться бы на мордобой... Максим перелез через низкую ограду, сел на лавочку у детской площадки и принялся задумчиво разгребать бутылочные осколки носком кроссовки. Маринины окна были на третьем. Сверху кто-то вселился. Какие-то хозяева жизни, вставившие новые рамы ярко-коричневого цвета. Занавески... Максим пытался вспомнить, какие у Марины были раньше занавески, но не вспомнил. Тем временем к детской площадке подошел мальчик с собакой, покосился на Максима, взобрался на качели, перебросив поводок через сидение, и стал неторопливо, тупо раскачиваться. Качели с каждым тактом движения издавали истошный скрип, от которого волосы вставали дыбом. Собака покорно ходила туда-сюда. Несколько раз она нерешительно порывалась задрать ногу на качельную опору, но была увлекаема вслед за сидением. Мальчик собачьих потребностей не замечал, а только продолжал равнодушно раскачиваться. Максим скоро понял, что не вынесет этого скрипа, и встал. По двору ходили люди, гуляли мамы с колясками, постоянно подъезжали машины, постепенно забивая все асфальтированное пространство. Скрежетали ворота ракушек. Наконец в женщине, не спеша бредущей к третьему подъезду, одетой к обтягивающую зеленую майку и брюки, Максим узнал располневшую Марину. Он вылез на дорогу и, не спеша, направился следом. Чтобы Марина, обернувшись, не обнаружила его за спиной, он пропустил вперед невысокого пузатого мужичка с таксой, с текстом Гимна Советского Союза, отпечатанным на спине футболки. Марина свернула в подъезд, мужичок с таксой последовал за ней, и третьим повернул за ним Максим, облегченно подумав, что не придется ждать, пока кто-нибудь откроет ему железную дверь.
      В подъезде он сделал вид, что задерживается у почтовых ящиков. Он слышал, как Марина вызвала лифт.
      -- Здорово, - негромко, но доброжелательно, сказал ей мужичок за углом.
      -- Привет, - спокойно ответила Марина.
      -- Что-то тебя не видно, - сказал мужичок. - Не болеешь?
      -- Да нет, - ответила Марина. - Дела.
      -- А.
      -- Выгуливаешь? - спросила Марина, вздохнув.
      -- Ну! - сердито сказал мужичок. - Я их предупреждал, когда заводили. А тут детки, падлы, сразу, понимаешь, в отказ, мол, мы такие занятые. Мамка с тещей тоже, у нас, мол, припасы, готовка, нам огурцы крутить надо. Ну-ну. Папаша у них самый свободный. А папаша-то, между прочим, весь день под машиной пролежал, тоже не дурака валял... Но так вот, кому тварь эту жальчее, тот ее и ведет. Живая ж, не игрушка...
      -- А что у тебя с машиной? - спросила Марина без интереса.
      -- Даа... - мужик помолчал. - Ты когда в гости зайдешь?
      -- Не знаю.
      -- Завела, что ль, кого? - спросил мужик, усмехнувшись.
      -- А что, заметно?
      -- Да уж заметно. Сияешь. Смотри, не спались, - тут загремел открывающийся лифт. - Ладно, свяжемся.
      Двери закрылись, лифт взвыл и унесся. Максим поднялся в лифтовый холл, но там уже никого не было. На стене рядом с кнопкой вызова пребывал ярко отпечатанный след ребристого ботинка. Больше ничего интересного.
      Еще в гимн оделся, папаша, подумал Максим. Хорош... природолюб фигов. Да все тут хороши... и судя по всему, ничегошеньки не изменилось. А вот мордобой вполне вероятен. Кто бы ни был Маринин сожитель, у него должны быть крупные счеты с худшей половиной человечества... Ну, и о чем с ней говорить?
      Максим вышел из подъезда, шарахнув железной дверью на весь квартал. Какая-то мелкая скотина с перепугу шарахнулась в кусты - то ли кошка, то ли крыса. Янтарное предзакатное небо тепло светилось над домами. Проходивший мимо подросток в бейсболке невозмутимо закурил, бросил на мостовую смятую пачку и пошел дальше.
      Надо пива купить, подумал Максим. А лучше с собой принести. Все-таки в лоб получишь не сразу.
      Он вчерашним маршрутом спустился к сберкассе, но, не успел он подойти к дверям магазина, как неизвестно откуда возник вчерашний алкаш. То ли он персонально Максима дожидался где-то рядом, то ли у него здесь был постоянный пост. За прошедший день он как-то еще погрязнел, на щеке у него появилась лишняя царапина, а на отвисшей трикотажной коленке - дыра.
      -- Сегодня это... пушкинскую привезли, - сказал он искательно, размахивая руками.
      Если вчера этот тип со знаковым адресом вызывал у Максима дикий ужас, то сегодня он скорее обрадовался его появлению. Вон он, пожалуйста, живой Борькин след, сам идет, и разговаривать с ним, как хотите, куда проще и приятней, чем с Мариной.
      -- С нее копыта не отбросишь? - спросил Максим, морщась от задумчивости.
      -- Они сами пьют ее, - алкаш указал на магазин, имея в виду, очевидно, торговый персонал. - Сами всегда пьют. Они себе-то не враги, знают, чего пьют.
      -- Ладно, - сказал Максим, приняв наконец решение. - Пошли.
      Через десять минут они уже шли обратно, по направлению к Борькиному и Марининому дому, только настроение у Максима уже было лучше, а шаг уверенней. Моя совесть чиста, думал он. Чиста, как слеза. Я фактически иду к Борьке... По дороге Максим терпеливо выслушивал все, что бубнил попутчик, и только у самой Борькиной двери ему стало не по себе. Дверь, кажется, не изменилась, она была та же, Борькина, только темней и старше. Замок только был другой, и этот единственный штрих немного успокоил Максима и вернул в действительность. Он уже внутренне приготовился к худшему, но обстановка за дверью была совсем не та, что двадцать лет назад. Вот только ковер, который выглядывал в открытую дверь большой комнаты, кажется, был тот же самый... но ковер он и есть ковер, их в стране миллионы, таких ковров... В прихожей на глаза Максиму попались маленькие детские башмачки, и этот факт его почему-то удивил. Ну да, у алкашей тоже бывают дети, что ж тут странного. Скоро они оба очутились на кухне, сидели за столом со следами ножа на столешнице, и Максим радовался, что ничего не узнает. Его неожиданный собутыльник - Максим уже знал, что его звали Васей - рассказывал, что теперь он гражданин России, и вообще столичный житель, а жить-то ему здесь не нравится, дорого, жутко, люди злые, как собаки, ему бы заработать денег и на родину, да тут уже семья, да и на родине никто особо не ждет, и зарплату там не платят, на родине, да и государство уже другое, на родине... По рассказам выходило, что Вася кем-то работает в местном ЖЭКе, и что в Москве он лет семь, не больше, а на вопрос, кто тут раньше жил, отвечал, что жена его с бабкой парализованной, только бабка потом померла, ну а он, Вася, осел...
      -- Я тут всем враг, понимаешь, - скорбно твердил Вася. - Здесь всем враг, а на пятьдесят километров отъедешь, так вообще всем первый враг, потому что москвич... Ты, наверное, в отпуск-то за границу ездишь? В Турцию там, в Египет?.. Ты попробуй в Нижний... Да в любой другой город попробуй, и скажи, что ты москвич, получишь по полной... А здесь лимита... свой участковый знает, а в соседний квартал, как зайдешь, за тобой уже патруль едет, карман оттопыривает... Я просидел у них как-то ночь в обезьяннике. Ребята, говорю, у мня паспорт дома, заедем... Ну, не взял я его, за сигаретами вышел, я же, видите, в тапочках... Нет, говорят, ничего не знаем... Не били хоть...
      Говорок у Васи был простонародный, южный, так что на Максима сразу пахнуло перестроечным телевидением пятнадцатилетней давности. Наверное, откуда-то из тех же краев...сейчас будет путать ударения и говорить "ложить". Ну а что ты хотел... естественная смена поколений. Был тут Борька, а теперь - пожалуйста, Вася...
      Пушкинская водка была все-таки рассчитана на организм, привычный к дихлофосу, и скоро у Максима как-то все померкло перед глазами. Очнулся он в полубреду, в мучительных, неприятных обрывках то ли сна, то ли кошмара, кажется, где-то на диване, под слабо мерцающим дымчатым светом лампочки. Из этого тумана сгустилось и приблизилось к Максиму расплывчатое, как на старых фотографиях, неясное женское лицо, грустное, усталое, даже скорее изможденное, с какими-то неестественно тонкими и чистыми чертами - иконописными линиями носа, обреченным выражением глаз, печалью в уголках губ. Лицо казалось абсолютно нездешним, не из этого мира, а давно-давно, на старых коричневых фотографиях было в лицах что-то подобное, полностью растерянное недалекими предками - отблеск каких-то несметных богатств, которые были, и нету. Забитая жизнью жена алкоголика? В этих глазах был плач по разграбленным усадьбам, горечь крушения, достоинство нищеты, тоскливая мечта о чем-то далеком и невоплощенном, но никакого смирения перед мелющими ее судьбу жерновами здесь не было. Или ему показалось во сне? Потом где-то возникли длинные, суховатые, робкие пальцы, которые нерешительно прошлись рельефными подушечками по Максимовой щеке. Максим вздрогнул, но не испугался, а напротив, потянулся ближе, и женский шепот зачарованно и грустно произнес: "красивый какой...".
      Потом был, кажется, сон - тяжелый, но абсолютно ясный. Максиму виделась темная метель, дорога, низкое серое непрозрачное небо и снег, снег на земле, снег, валившийся с неба, высокие сугробы по сторонам дороги. Куда-то он ехал на машине. С кем-то. С кем именно, осталось за кадром, но кто-то был. Зачем ехали, тоже утонуло за рамками сна, но ехать было необходимо, в самом воздухе и падающем снеге было разлито ощущение неумолимой необходимости. На обочине дороги стояли машины. Замерзшие. Кажется, были даже сгоревшие. Так они ехали мимо этого серо-белого молочного кладбища машин, и цель уже была близка, но зачем-то они свернули куда-то в пургу, в заносимый снегом домик. Так было нужно, это был долг перед кем-то, оставшимся в далеком времени. Домик был низенький, по крышу ушедший в сугробы, в нем было темно, и в нем была какая-то тетка с длинными, как клешни, руками, и был Максим чем-то давно этой тетке обязан. По крайней мере тетка встретила его как старого знакомого. Максиму чудилось, как она обняла его этими клешнями... лицом уложила на стол... кажется, собралась есть. Ему отчетливо виделось, как появились у нее в руках ножик и вилка, и как она отчетливо пыталась вырезать кусок из его лопатки. Было жутко. Он выскочил из домика и в сером снежном воздухе увидел ту цель, к которой двигался первоначально, высокий шпиль на холме за рекой, горевший золотым бликом в непроницаемой снежной мгле. Блик был очень далеким, безнадежно далеким, но надо было идти, двигаться, двигаться было трудно, мучительно трудно, снег лежал выше колена. Максим увидел, как он спустился к реке, вниз, и золотистый блик взмыл в недосягаемую высоту, но все горел, а на речном льду было сыро, была какая-то снежная каша, и из мокрых лунок один за другим стали появляться, вылезать на лед мясистые черви, извиваться, свиваться в клубки, их было все больше, уже пропал лед, а были сплошные скользкие твари, и к Максиму пришла тоскливая безнадежная мысль, что он никогда не перейдет эту реку, и тут он в ужасе проснулся. Лежал он на каком-то кислом покрывале в комнате, и его мелко трясло от отчетливого кошмарного ощущения. Над ним был потолок, желтовато подсвеченный фонарем из окна. От общей жути Максиму даже показалось, что люстра - старая чешская, с тремя рожками, один из которых разбит, и в нем торчит голая лампочка - висит не по закону земного тяготения, а как-то под углом. Снега нигде не было, за окном стояло лето, вяло шевелилась листва, и в открытую форточку доносились далекие соловьиные трели автомобильной сигнализации. Максим лежал, смотрел на люстру, и его продолжало трясти. Где-то рядом отечно похрюкивали во сне, но это не помогало окончательно вернуться к действительности. Максиму все еще чудилась слизь от червей - на руках, на теле, на кровати - везде. Пошатываясь, он встал - оказалось, он так и спит в завязанных кроссовках - и побрел в ванную. В ванной на местах, где откололась плитка, зияли бетонные дыры, и пахло гнилью. Помнится, в Борькины времена тут тоже пахло не амброзией, а больше кошкиной ванночкой... Максим открыл кран, умылся и, вглядываясь в треснувшее зеркало, убедился, что лицо и личность без видимых изменений. Стало немного легче. Но окончательно чувство ужаса не проходило. Брезгливо оглядев ржавую ванную, Максим разделся, перешагнул через бортик и включил душ. Наконец-то отпустило. Максим облегченно вздохнул и поискал на крючках полотенце почище. Сгоряча ему не пришло в голову, что еще нужно будет вытираться. Одно, полосатенькое, бело-рыже-зеленое, кажется, внушало больше доверия, чем остальные... Что ж мы пили, подумал Максим, что за дрянь, или туда правда какого-то крысомору плеснули... Вот и ходи в народ после этого... Никогда... Jamais... Повышенные командировочные надо платить за командировки в народ, по пятьдесят баксов в день, как в Европу...
      Распахнулась дверь, и Максиму почудилось, что сон продолжается. Все это был сон, и во сне он неподвижно стоял под струями душа, а к нему спокойно приблизилась женщина с печальными глазами и молча смотрела на него, как на изображение, как на бессловесное существо, потому что только во сне возможет такой рисунок происходящего, да и лица такие бывают только во сне, а не в реальности...
      Снова Максим очнулся уже от головной боли, теперь уже точно на кровати, и, судя по всему, снова был день. Снова в кроссовках, как будто и не снимал. И вообще... одетый. Бред. Максим метнулся в ванную с отбитым кафелем, сунул голову под холодный кран и стал мучительно вспоминать, что происходило за чертой пробуждения. Что-то было тяжелое, пугающее. Кажется, была женщина, которая прижималась к нему, всхлипывая, со словами "Ты будешь меня?.. Будешь?.." Кажется, она плакала, а Максим уговаривал ее, шепча "Конечно... Успокойся...". Полотенец сейчас не было вообще, хотя Максим точно помнил, что ночью они были. Сейчас на гвоздике висели какие-то полуистлевшие тряпки. Максим сбросил майку, вытер майкой голову, натянул майку обратно и, не глядя, что происходит в квартире, и есть ли там кто-нибудь, выскочил на лестничную клетку. Ничего себе командировка, думал он, скатываясь вниз. Пускай сами в такие командировки ездят... С каждым днем все хуже и хуже...
      На улице он поймал машину, залез внутрь и только тогда задумался над тем, куда ехать. На часах было уже пять вечера. Нет уж, подумал Максим с ненавистью к Марине, сегодня я уже до тебя доберусь, и неизвестно, кто в конечном итоге получит в лоб. Машина, не спеша, катилась по улице. Пробок еще не было. На углу, прыгая и размахивая руками, голосовали человек семь молодых людей, сильно пьяных, в цепях, в амбарных замках, с гребешками на головах. Водитель с сожалением проехал мимо, вздохнув и спросив у себя самого: "Ну, и как таких сажать?.." Максим, которому жутко хотелось есть, и в желудке после вчерашней выпитой гадости, казалось, кто-то ползал и кусался, велел остановить у ближайшей забегаловки. Навстречу ему вышли три важные женщины в золотых серьгах и синтетических костюмах, с большим количеством макияжа на лицах, и одна манерным голосом говорила другим:
      -- ... ну и куда мы пришли? В шашлычную еще приведи!..
      Максим вошел внутрь, потребовал дежурный шницель с жареной картошкой и пива, и скоро ему стало немного легче. Вспоминать о прошедшей ночи ему было очень неприятно, он старался думать о чем-нибудь другом, и одно воспоминание выплыло совершенно неожиданно: в этом странном доме была Борькина раковина, вернее, раковина Борькиных родителей, большая раковина, откуда-то из южного моря, такие было модно ставить на полки в советские времена, на пару с кораллами - потому что больше ставить было нечего. Кто-то подарил в свое время Борькиным родителям эту раковину, и она ему очень нравилась, если поднести ее к уху, она гудела, и Максим был уверен в том, что в прошедшую ночь он тоже подносил раковину к уху, и она гудела так же, и это точно была та самая раковина... Прочь, прочь, зря я туда пошел, подумал Максим. Теперь прямо к Марине - и все. За соседним столиком два мужика оживленно пили пиво и обсуждали международное положение. Один из них, наклонясь к другому, говорил проникновенным голосом:
      -- Эти уроды забабахали почему-то по Японии... Надо ж было по Китаю!... Двоечники хреновы, географию не учат ни фига, берутся миром управлять...
      Второй с солидным видом кивал и прихлебывал. По луже на столе ползла муха и, казалось, тоже кивала в знак согласия.
      Теперь - сразу к Марине, думал Максим. К Марине уж лучше... Да и надоело тут слоняться. Надо сразу все решить - и домой. Его отчасти мучило то, что происходило сегодня ночью, и то, что он не совсем понимал, что же происходило. Проснулся вроде одетый... Все было так как утром, по крайней мере, на том же месте... Надо бы антибиотики поглотать на всякий случай, решил Максим, поморщившись. Да и помыться бы где-нибудь не мешало. У Марины не попросишь. Хорош буду, на самом деле, если приду, двадцать лет не виделись, попрошу помыться... Нет, сегодня с ней повидаюсь, и сразу домой, и никаких...
      Максим ел, пил пиво, время от времени делал перерыв, не спеша курил, снова возвращался к своей тарелке и медленно приходил в себя. Вокруг него в интимном полумраке свисали с потолка пластмассовые лианы, а рядом со столиком помещалось чучело петуха. Все в целом изображало деревенскую идиллию. Максим посмотрел на петуха с каким-то братским сочувствием, словно разделяя его жизненную неудачу. Не повезло тебе, брат... Мне вот тоже чего-то не везет...
      Поев, Максим неторопливой походкой вышел из ресторана. Был уже снова вечер, рядом было все то же метро, кругом толпился народ. Сзади шли два подростка, один другому рассказывал: - а я его из базуки бу-бу... а потом бензопилой жжж... - Да нет! - сопереживал второй подросток. - Это монстра можно бензопилой, а задохлика огнеметом, огнеметом...
      Глаза у подростка горели каким-то желтым нехорошим огнем. Максим невольно отшатнулся. Пешком сегодня не пойду, решил он. Хватит искать приключений. Напорешься вот на такую юность страны... он же, как бультерьер... от молодого адреналина и боли не чувствует. Мелочь есть... поеду на маршрутке.
      Минут десять ушло на то, чтобы выяснить, какая маршрутка куда идет. Разобравшись наконец, вскочил на переднее сидение разболтанной газели, и поехали. У Максима, привыкшего к своей тщательно лелеемой и ухоженной Мазде, сразу возникло впечатление, что маршрутка развалится сейчас прямо на дороге. Оторвался от жизни, ничего не скажешь... Сморщенный водитель беседовал с Максимовым соседом, веселым бородатым мужиком: - Ты года какого? Шестьдесят первого? И я. А месяц? Ну надо же! И я июль. А число? Нет, я пятого... А звать тебя как? Сергей? Хорошее имя... Попутно водитель занимался экстремальным вождением: обгонял автобус по встречной, поворачивал через полосу налево, не снижая скорости, в местах заторов выныривал на тротуар, распугивая прохожих, и все это без малейшего видимого напряжения, как будто проблемы соблюдения правил уличного движения для него не существовало вообще.
      Сейчас мимо провезет, подумал Максим, но, слава богу, бородатый мужик запросился наружу. Водитель проводил его словами: бывай, Серега, счастливо тебе! И добавил внушительно, трогаясь с места: коренной москвич коренного москвича всегда поймет... Максим посмотрел на него искоса и с большим сомнением, словно не понимая, что это коренной москвич делает за рулем такой развалины.
      Наконец они доехали. Максим был в своем собственном квартале, по которому кружил уже третий день. Все, теперь, не отвлекаясь, прямо, решил он, сделал строгое лицо и направился к Марининому дому.
      К подъезду он подошел, пропустив вперед себя сутулую девушку, в надежде, что та откроет ему дверь. Но девушка, остановившись у подъезда, стала жать на кнопки домофона.
      -- Кто? - недовольно спросил шуршащий голос из динамика.
      -- Откройте пожалуйста, рекламная почта, - заученным голосом попросила девушка.
      -- Пошли на ...! - ответили из динамика и отключились.
      Девушка встрепенулась, тоненьким женственным, с придыханием, голоском, с чувством изрекла длинную матерную фразу и, закончив, снова стала нажимать на кнопки.
      С четвертого раза ей открыли, наконец, дверь, и Максим проскользнул следом за ней.
      Лифт не работал. Пахло помойкой. Максим стал подниматься по темной лестнице, разгребая ногой всякий мусор, обертки от чипсов, шприцы, пластиковые бутылки. Скоро потеряв счет этажам, он остановился на лестничной клетке и принялся изучать табличку с номером этажа, еле видную под потолком и наполовину замазанную краской.
      Открылась соседняя дверь, и на площадку вылезла дородная тетка с вантузом наперевес в руке. Вылезла и угрожающе уставилась на пришельца. Максим хотел уже быстро уйти, но тут в теткином облике ему почудилось что-то отдаленно знакомое. Он вспомнил: тоненькая хрупкая молодая женщина, часами играющая на пианино Шопена. Сидя у Марины, они всегда слышали где-то вдалеке эту музыку. Кажется, она в аспирантуре училась тогда... На четвертом она жила, конечно, значит, я на четвертом... По вечерам ее ждал во дворе очкастый молодой человек, они тогда над ним смеялись... как же ее звали? Наташа, выплыло из памяти. Наташа...
      Изменения были так разительны, что Максим открыл рот от изумления.
      -- Наташа?... - проговорил он. - То есть, извините, Наталья?...
      -- А ты кто? - грубо спросила женщина, опустив вантуз и сощурив глаза.
      -- Помните, - быстро заговорил Максим, - тут Борька Додонов жил двадцать лет назад, на седьмом этаже, мы к нему ходили, и к Марине еще ходили, на третьем, Борька тогда с родителями в аварию попал, когда они на юг ездили, помните меня?
      Наташа всплеснула руками.
      -- Господи! - проговорила она радостно. - Ну, как же узнаешь? Вы ж маленькие тогда были, противные такие, а теперь вон какой солидный... ты - Коля?
      -- Нет, я Макс, - возразил Максим.
      -- Да, да, я путала вас, - согласилась Наташа. - Ой, ну надо ж!
      Максима удивила ее радость. С чего бы...
      -- Я к Марине иду, - сказал он. - Заблудился, кажется.
      -- Да у нас лампочки выворачивают, сволочи, - пожаловалась Наташа. - А Маринку сейчас не застанешь, она по четвергам в фитнесс-клуб ходит, за углом здесь, в сауне парится... Ты зайди, зайди. Подождешь.
      Она отступила назад и пропустила Максима в квартиру. При свете Максим увидел, что она изменилась гораздо больше, чем ему сперва показалось. Фигура расплылась до полной бесформенности, лицо тоже было как полный морщинистый блин, а вместо копны пушистых каштановых волос были какие-то клочья, стянутые резиночкой. Пьет она, что ли, подумал Максим. Они прошли через коридор, весь заставленный до потолка картонными коробками и заваленный каким-то тряпьем, пахнущим нафталином и молью одновременно. Кухня вся была увешана сохнущим бельем, а на стене напротив стола была пришпилена большая фотография черноволосого молодого человека в кожаной куртке, нахально и белозубо улыбающегося в объектив.
      -- Садись, - сказала Наталья, указав на табуретку. - Сейчас чайку попьем. Видишь, как живу...
      Она развела руками.
      -- Давно не видно вас никого, съехали, что ли, куда?
      -- Да, - сказал Максим. - Мы давно переехали.
      -- Ну да, - Наталья вздохнула. - А я все тут же, как видишь...
      -- Я собственно, к Марине шел про Борьку узнать, - сказал Максим. - Вы ничего про него не слышали?
      Наталья снова тяжело вздохнула и покачала головой. В этом ее качании Максиму тоже почудилось нечто алкогольное. Что ж за дом стал, подумал он.
      -- Нет, - сказала она. - За все эти годы - ничего... Несчастный парень, господи, и семья так погибла страшно... Но Марина, может, и знает. Ты у нее спроси. Пойдешь к ней, так и спроси.
      Она повернулась к плите и зажгла чайник.
      -- А это кто? - спросил Максим, указывая на фотографию. Никаких признаков того, что здесь обитал мужчина, он по дороге не заметил, но раз уж фотография висит на видном месте, значит, хозяйка не обидится на расспросы.
      -- Это? - сказала Наталья и вздохнула в третий раз и неуверенно покачнулась. - Это Марат... Это и судьба моя, и болезнь моя, и все... Да... Я ж сейчас на рынке торгую. Сумками, обувью... Нужны будут, приходи. У меня товар хороший... Да... - она тяжело задумалась. - Все молодые тогда были, хорошенькие... А потом пошло... Я, знаешь, чем только не торговала... И в Польшу ездила, и в Турцию, и товар возила... Сейчас хоть не вожу, на месте торгую... А ты как? Ты кто?
      -- Я-то, - сказал Максим задумчиво. - Я, пожалуй что, бизнесом занимаюсь, так сказать можно. Я бизнесмен.
      -- Биз-нес-мен? - произнесла Наталья по слогам и сделала какую-то гримасу, так, что лицо ее расплылось, как игрушка-трансформер, и стало подобным чему-то морскому, кальмаристому, и так же пошло слегка пятнами. - Это хорошо... Это вы все так говорите. А что ты умеешь, бизнесмен? Ушами умеешь шевелить? А язык в трубочку сворачивать? А иголкой щеку протыкать? Вот видишь. Дерьмо ты, а не бизнесмен, - сказала она благодушно. - Ничего ты не умеешь. Я и сама-то ничего не умею. Только шишек мне жизнь набила, а умений-то, знаешь, никаких и нет. Только чужие деньги считать, да чужим же отдавать... Маринка тоже вот... ну, ты с ней поговоришь...
      Максим хладнокровно смирился с приговором. Не обижаться же, в самом деле.
      -- А в Борькиной квартире, я смотрю, сейчас какие-то алканы, что ли, живут? - спросил он. - Там Вася какой-то...
      -- Да уж, - усмехнулась Наталья. - Повезло девке. Представляешь, она за эту тварь замуж вышла, да еще и в квартире его прописала. То есть от него вообще никуда теперь не денешься, только разве если сдохнет под забором, да ведь не дождешься, такие век живут. Жену, детей в гроб вгонит, а сам всех переживет. Вот так вот. Бедная девка... Но сама во всем виновата, характера нет никакого...
      Она поставила перед Максимом чашку и блюдо с печеньем.
      -- Сама вчера пекла, - сказала она гордо, и Максиму сразу подумалось, что она предпочла бы накормить кого-то другого. - С джемом. Ты попробуй...
      -- А их кого туда вселили? - спросил он, послушно ломая печенье.
      -- Вселили семью, - сказала Наталья, тяжело приземлившись задом на табуретку. Крепкие у нее табуретки... - Мать, отец, бабка и дочка эта вот, Ларка. Семья нормальная, ничего не могу сказать, хорошие люди. Но знаешь... - она закатила глаза. - Неправедно нажитое счастья не приносит. Я об этом всегда вспоминаю. Как начнешь думать, этот хапнул, этот украл... А потом как вспомнишь, так и подумаешь: чему завидовать? Всех бог накажет... Не на самом, так на детях...
      Она, не поднимаясь, сняла с плиты чайник и налила в чашку кипятка. Чай был ароматный, душистый. Не иначе, как чаем она тоже раньше торговала, знала, какой лучше.
      -- За что же накажет? - спросил Максим.
      -- Их-то точно не за что, - сказала Наталья. - Не они ж виноваты... Очередники. Кто их тогда спрашивал? Куда поселили, туда и поехали... Может, покрепче чего хочешь? По рюмочке?..
      Максим вспомнил свое твердое желание попасть сегодня домой.
      -- Нет, - сказал он уверенно. - Спасибо, я зашитый, - от него наверняка пахло пивом, но ему показалось, что так убедительней.
      -- Ну вот, - продолжала Наталья, как показалось Максиму, с легким разочарованием. - Отец у них года через два умер - инфаркт. Потом бабку парализовало... Потом мать умерла, надорвалась... Рак у нее был... Тяжело она умирала, ох...- Наталья отмахнулась, отгоняя воспоминания. - И осталась эта Ларка, да бабка парализованная. А в ней ничего, ни твердости, ни умений, ничего. Хоть веревки из нее вяжи. Растерялась... Тут и набежал на нее этот Вася, она ж даже отказать, я думаю, не умела никому. Так и вот... Я уж не знаю, отчего у них бабка-то померла, может, от болезни, а может, и голодом заморили. Ларку-то эту ж кормили как птенчика, в ротик кусочки совали. Она ж, поди, и не знала, что булки не на деревьях растут... Это не Маринка... ух, вот уж эта-то не пропадет... - она снова что-то вспомнила, и на лице у нее отразилась какая-то игра. - Знаешь Маринку-то, в общем. А, человек сам себе наибольший враг, злее врага нету... Ей уж все говорили: Ларка, ну не прописывай ты его, хочешь, пусть живет, черти с ним, только руки себе не связывай... Как же! Она порядочная, ей замуж надо... Я считаю, за то, что Борьку обидели, им это все, пусть не сами, но бог все видит...
      Она чуть пригорюнилась и громко отхлебнула чаю.
      -- Чем же они его обидели? - сказал Максим.
      -- Как чем? - Наталья поставила чашку и рукой медленно разгладила клеенку на столе. - Квартиры лишили... Приехал он тогда, сам от ветра шатается, а в квартире чужие люди... И попробуй докажи кому, в суд только подавать, а у него, кажется, и с документами проблемы были...
      Максиму показалось, что у него потемнело в глазах. Кажется, он даже пролил чай, но вовсе не заметил, что пролил. Пьяница чертова, подумал он со злобой. Несет всякую пургу... Меня ж так кондратий хватит...
      -- Когда приехал? - спросил он и добавил по слогам, пытаясь разобраться в путанице: - Борька. Борька Додонов, - Он даже попробовал показать на пальцах, о ком он говорит. - Они с родителями в аварию попали, на машине разбились, когда на юг ездили. Погибли все.
      -- Что ж ты его хоронишь, - возмущенно сказала Наталья, поднимая голову и глядя на него мутными непонимающими глазами. - Родители у него погибли, да. А он живой остался.
      -- Борька?!!
      -- Борька, - подтвердила Наталья удивленно. - А ты не знал? Ничего себе!.. Хороши ж вы друзья были! - она усмехнулась. - Борька... Он через год вернулся, весь по кусочкам собранный. Больной. Без документов. Ты неужели не знал?.. Что ж вы тогда делали?..
      -- Не помню... - пробормотал Максим, судорожно вспоминая, что же они тогда делали. - Учились... Бизнес начинали... Борька?.. Вы ничего не путаете?.. Борька!..
      -- Что мне путать, я не беспамятная, - сказала Наталья обиженно. - Он приехал тогда. Весной. В квартире чужие люди. Не пустили его даже. Ничего, говорят, не знаем. Мы говорим: Борька, в суд надо подавать. Мы все поможем, свидетелями будем. Он говорит: я больной, мне в больницу надо... А тут началось: советская власть закончилась, зарплату не платили... Я его с тех пор и не видела... Может, уехал куда... Вот этой Ларке и аукнулось за Борьку-то, я так считаю...
      -- Я позвоню... - сбиваясь, проговорил Максим. - Где телефон... - он вспомнил, что телефон в кармане. - Вот телефон... - телефон оказался выключенным, аккумулятор разрядился. - Дай я позвоню!.. - он чуть не взвыл.
      -- Пожалуйста, - сказала Наталья удивленно. - Вон трубка, на подоконнике.
      И она спокойно пододвинула к себе сахарницу.
      Максим нашарил трубку, чуть не уронил ее на пол, и тут же обнаружил, что не может набрать номер. Руки дрожали, кому набирать, он не соображал, и ни одного телефона из собственной памяти извлечь не мог, так как всегда полагался на встроенную телефонную. Наконец он вспомнил мобильный Сергея и, трясясь, набрал номер - со второго раза. Наталья тем временем помешивала ложечкой в чашке и с удовольствием наблюдала за бесплатным цирком.
      -- Ты не волнуйся, - приговаривала она, кривя уголок рта. - Что ж ты так волнуешься? От этих нервов все болезни. Переволновался - инфаркт, переволновался - инфаркт...
      И она даже улыбнулась, растянув губы, словно вообразила что-то приятное.
      Нужный номер, наконец, набрался.
      - Алло! Серега! - истошно завопил в трубку Максим, в то время как в один голос с ним на другом конце провода так же истошно завопили: -Маакс!
      Максим чуть не выпустил из пальцев трубку - от волнения, которое доставляло такое удовлетворение снова отхлебнувшей со вкусом чаю и наблюдавшей за ним Наталье.
      -- Макс! - орал Сергей. - Ты где лазаешь? До тебя, блин, не дозвонишься! Нашли мы его! Нашли!
      -- Кого нашли?... - в ужасе выдавил Максим.
      -- Кого нашли, блин, ну кого искали, того нашли! Ты бухой там, что ли? Толяна! А ты кого там ищешь, забыл уже, что ли? Вот, блин, посылай к бабам...
      -- Где он? - спросил Максим.
      -- Да здесь, живой-здоровый, целенький. Что на голову больной, так уж с этим ничего не сделаешь, это от природы... У экстрасенса нашли, он там свечки жжет, псалмы поет какие-то, три дня не мылся, козлом пахнет... В общем, все как всегда. Давай, снимайся с поста, мы сейчас в баню поедем, ты тоже подтягивайся...
      -- Подожди! - крикнул Максим. - Он далеко там?
      -- Да здесь. Рядом.
      И словно в подтверждение этих слов раздалось какое-то негромкое фоновое бормотание - то ли речитатив, то ли вправду пение.
      -- Подожди! - крикнул Максим. - Ты спроси у него: где он Борьку видел? Слышишь? Сейчас спроси: где видел?
      -- Ты тоже, что ль, двинулся? В пьяном кошмаре, где еще.
      -- Спроси!
      В трубке недоуменно хмыкнули, а фоновое бормотание усилилось, и Максиму явно послышалось, что кто-то тянет "Боже, царя храни...". Он потряс головой, пытаясь восстановить сознание в его нормальном виде.
      -- На Динамо, - наконец сказал Сергей.
      Максим сплюнул от разочарования.
      -- Знаю, помню, что на Динамо. Где?
      -- Где, Толян?.. А... На углу, говорит, где заезд на Театральную аллею... А ты чего, Макс? Нарыл чего?
      Фоновое бормотание перешло в громовой хохот, который утопил последние Сергеевы слова.
      -- Езжайте в баню, - сказал Максим, досадливо поморщившись. Имей дело с пьяными придурками... - Я потом подъеду.
      -- А ты куда сейчас? Домой?
      -- Подъеду, говорю! До связи.
      -- Домой?.. Скажи, домой?..
      Максим на середине фразы нажал кнопку отключения, швырнул трубку на подоконник и заметался по кухне, хлопая себя по карманам.
      -- Да сядь ты! - рявкнула Наталья, разводя в изумлении руками. - Что ж шебутной-то такой... Посуду поломаешь, сядь!
      Максим послушно сел.
      -- Чаю выпей, - подсказала Наталья. - Охолонь. Чего метаться, уж пятнадцать лет прошло. Тут метайся, не метайся...
      -- Телефон, - сказал Максим отрывисто. - Есть зарядка?
      -- Есть какая-то... Только у меня ж от своего...
      Зарядка оказалась нужного типа, и к Максимову телефону подошла. Пока Максим ожесточенно наблюдал, как бегают по экрану квадратики индикации аккумулятора, Наталья то ли насмешливо, то ли горько, стряхивая широкой опухшей ладонью крошки со стола, приговаривала:
      -- Разволновался... Чего сейчас-то суетиться... Теперь уж не найдете вы его... Что ты хочешь... пятнадцать лет. Тут человеку недели хватит, чтоб с концами сгинуть, а ты сейчас спохватился... Нет, - она недоверчиво покачала головой. - Не найдете.
      -- Как бы он нас не нашел... - пробормотал Максим. - Вот это, может, хуже будет...
      Как только на аккумуляторе застыл один квадратик, свидетельствующий о том, что хотя бы в течение вечера телефон будет живой, Максим выдернул шнур и стал на бегу прощаться. Выскочив на темную лестницу, он понесся вниз, и этажом ниже чуть не сбил женщину с мусорным ведром в руке.
      -- Ай! - коротко завизжала женщина в голос.
      -- Извините... - пробормотал Максим. - Я случайно...
      -- С ума сошел, - сказала женщина удивленно.
      Максим понесся дальше и, уже оказавшись на улице, последовательно понял три вещи.
      Во-первых, этой чуть не сшибленной женщиной на темной лестнице была Марина, которую он так упорно и безуспешно искал все три дня.
      Во-вторых, она его сразу узнала.
      В третьих, она ничуть не удивилась.
      Максим было приостановился и чуть было не повернул назад, но тут же решил, что уже не имеет смысла, все понятно, и Марина ему уже больше не нужна.
      В голове у него был такой сумбур, что она сам не помнил, как он добрался до станции Динамо. Кажется, он лез напролом в маршрутку, и какая-то тетка в джинсовой кепке орала ему дурным голосом: "Ой, пироги! Ой, на пироги сел! Да куда ж ты такой боров!..". Сейчас он обнаружил, что, наконец, ему вспомнился Борька, так вспомнился, что Максим не мог отогнать эти воспоминания всю дорогу. Пока он ехал в метро, перед ним мысленно чередой проходили события тех лет. Что же они делали тогда?.. Сперва все было как игра... торговали китайской электроникой... потом компьютерами... компьютерами тогда не торговал только ленивый... тогда вообще все торговали всем... Потом провал...черный год... потом они нашли учредителей, а учредители нашли их... тут неизвестно еще, кто кого нашел... Потом два года - продукты, вагонами, это было золотое дно, тогда и красть можно было тоже вагонами... Опомнился он, уже выйдя из дверей на улицу. Ступенчатая площадь перед станцией пустовала, матча сегодня не было, не было и раскрашенных и обвитых шарфами болельщиков, не было милиции, ни конной, ни пешей, только один наряд лениво бдел рядом с ларьком, высматривая приезжих. Максим спустился вниз, к Ленинградскому проспекту, забитому машинами и, исследуя местность на предмет лавочки или чего-нибудь, на что можно присесть, перешел улицу и оказался на троллейбусной остановке в сквере. Темнело. За спиной, сквозь листву деревьев, в призрачной подсветке, дымились узорчатые стены Петровского замка. Вокруг противно мигали лампочки: мигала гирлянда, окаймляющая крышу палатки у метро, мигала вывеска ювелирного на другой стороне проспекта, мигало что-то, рекламирующее замки и двери. Машины, слепя, ехали сплошным потоком, разгонялись сразу же от светофора до недопустимых скоростей, и Максиму живо представилось, что какая-нибудь пьянь, не справившись с управлением, легко может разнести остановку в дым, вместе с навесной крышей, лавочкой и самим Максимом. В чернеющем небе страшно вздымались подсвеченные сине-желтым наклонные прожекторы стадиона, похожие на гигантские клещи, неуклонно смыкающиеся над жертвой. Чтобы не мелькало в глазах, Максим попытался сосредоточиться на рекламном щите и уперся взглядом в непонятные слова "на березовых бруньках". В голове по-прежнему была каша, и березовые бруньки только усугубили бессмыслицу. Бруньки... что за бруньки... - не понял Максим. Через несколько минут до него дошло, что рядом на плакате нарисована водочная бутылка. Пролетающие фары горели таким ярким светом, что Максим упал духом. Пять сбесившихся машинных рядов с включенным дальним светом. Да тут вообще никого не разберешь... Сплошные бруньки... Сейчас бы домой...
      На светофоре зажегся красный, поток остановился, и Максим обратил внимание на черную Волгу, застывшую в крайнем правом ряду. Волга была очень, очень старая, наверное, она еще помнила какого-нибудь первого секретаря райкома или заводского директора. Одно крыло у нее было скошено чуть набок и отставало от кузова. Максим разглядывал машину, и ему вспомнились слова о том, что "Борька... крыльями хлопает..." Вот же оно - крыло... и черная машина... Он встал и выкинул вперед руку. Светофор мигнул, поток тронулся, и серебристый, затонированный по самую макушку красавец бимер, весь увешанный государственной символикой и с мигалками на крыше, с готовностью вырулил строго по диагонали из крайнего левого ряда и плавно замер рядом с Максимом. Произошла мимическая сцена, в процессе которой Максим махал руками, как мельница, стараясь одновременно и отогнать непрошеный бимер и остановить черную Волгу. Наконец бимер нехотя отстал и рванул дальше. Волга стояла немного поодаль. Человек, сидевший за рулем, откинулся назад, и Масиму не было видно его лица, видны были только руки, лежащие на дужке руля. С замиранием сердца Максим подошел и открыл переднюю дверь. Водитель поднял к нему лицо, и в эту секунду Максиму захотелось бежать без оглядки, потому что его сознание еще не привыкло к мысли, что Борька жив, и теперь, когда он вопросительно смотрел на него, Максиму еще казалось, что перед ним покойник. Он растерялся, не зная, что сказать. Перед ним несомненно был Борька - какой-то пожелтевший, чуть высохший, но точно Борька, и Максиму даже показалось, что он за семнадцать лет переменился меньше, чем они все. Борька устало и вопросительно смотрел на него, и наконец равнодушно спросил:
      -- Куда едем?
      Несомненно еще было и то, что Борька его не узнал.
      -- На Комсомольский, - выдавил Максим.
      -- Садись, - согласился Борька невозмутимо.
      Максим какую-то секунду еще помедлил, но потом решительно, как в клетку с тигром, влез в машину, и они поехали.
      -- Вот из-за таких козлов все аварии, - хрипловато произнес Борька вслед бимеру. - Ездят как отморозки... Через пять рядов, через сплошную... потом удивляются, что по городу не проехать...
      Максим молчал, стараясь собраться с мыслями.
      -- Мы куда? - спросил он, оглянувшись.
      -- На третье, - бросил водитель и повернул мимо Петровского замка в глубину парка.
      Косясь на кирпичные стены, Максим сразу же вспомнил моментальный кадр: школа, "Евгений Онегин" по программе, поход по Пушкинским местам, и русичка, стоя напротив запертых ворот академии имени Жуковского, вдохновенно цитирует: "Вот окружен своей дубравой Петровский замок...". А рядом Борька, Серега, Толян... Колька косил тогда, кажется. А может, болел...
      Максим все еще молчал, краем глаза разглядывая водителя, и только когда из-за деревьев вынырнули и взмыли в небо прожекторные клещи, он неуверенно произнес, обращаясь к водителю:
      -- Борис...
      -- Ты ко мне, что ль? - спросил водитель неторопливо. У него был даже какой-то провинциальный акцент, который Максим не мог идентифицировать по местности. Филолога бы сюда. Референтка Лиля, кажется, филолог... Нет, тут настоящий филолог нужен, а не по диплому Всемирной Финансовой академии... Не московский, точно... Может, реинкарнация? Переселение душ?.. Толян каким-то похожим бредом в свое время увлекался... Нет, каких там душ. Тут тело налицо...
      -- К тебе, - подтвердил Максим неуверенно, как будто сам точно не понимал, к кому обращается.
      -- Обознался, - объяснил водитель терпеливым тоном, словно давно уже привык к различным причудам клиентов, и теперь ничему не удивляется. - Меня Виктор зовут.
      -- Как Виктор... - произнес Максим и взмолился. - Борька! Что ты мне мозги дуришь?
      Он готов был даже треснуть этого притворявшегося гада, если бы тот не держал руль, а вокруг не бурлил бы московский уличный трафик.
      -- Что-то меня все путают последнее время... - проговорил водитель и сунул руку в бардачок.
      Максим на ощупь понял, что ему передают водительские права. Он машинально раскрыл корочки. Кравченко Виктор Петрович. С виду - настоящие. Фотография - взрослого Борьки. Теперь у Максима уже не было никаких сомнений - на фотографиях у Борьки почему-то один уголок рта получался ниже другого, и на водительской фотографии это правило тоже соблюдалось в точности.
      -- Денег, что ль, должны тебе? - спросил водитель, то есть Виктор Петрович Кравченко, с умеренным любопытством. Надо же поддержать разговор с чудаковатым пассажиром. - Я паспорт не терял, у меня все в порядке... в других местах ищите...
      Смотрел он по-прежнему на дорогу, и собеседник его не особенно интересовал.
      -- Нет, - сказал Максим, положив на место права. Попутно он одним глазом заглянул в бардачок. Потрепанные карты дорог, фонарик, таблетки, темные очки...а что ты там хочешь найти, бриллиантовое колье или шпионскую рацию? - Школьного друга.
      -- Моя школа в Барнауле осталась, - проговорил водитель, одним глазом проследив за тем, чтобы бардачок закрыли правильно. - Двадцать седьмая средняя школа... Красноармейский проспект... И одноклассники все там же... кто не в могиле и не на зоне...
      Максим как-то внутренне ахнул. Почему-то ему показалось, что водитель говорит чистую правду, вернее, сам верит в то, что говорит чистую правду. И выговор какой-то... Ну, не собирался Борька поступать в театральный, никаких склонностей к самодеятельности не имел, зачем ему этот цирк?
      -- Как в Барнауле? - сказал он. - Это точно?
      Водитель мельком посмотрел на него и усмехнулся.
      -- Вроде еще память не пропил, - сказал он и помрачнел, словно понял, к чему клонит собеседник. - Но я тут с регистрацией. У меня все законно. Регистрация, на машину доверенность... все законно.
      -- Не может быть, - сказал Максим, потому что больше сказать было нечего.
      Водитель снова усмехнулся.
      -- Странные вы, - произнес он и замолчал.
      Максим замолчал тоже. Машина уже взмывала в небо на поворотах и эстакадах третьего транспортного кольца, за окнами, насколько хватало взгляда, рассыпались московские огни, и Максим чувствовал себя слишком усталым, чтобы спорить с Борькой о том, что он на самом деле Борька. Он откинулся в кресло, вздохнул и вытащил телефон. Одновременно он следил за водителем - не напряжется ли. Нет, ничего подобного. Водитель был спокоен и внимание его поглощено дорогой.
      Максим набрал Валю. В трубке сперва раздалась запись Иглезиаса, Валиного любимого, который Максиму уже осточертел до последней степени, а потом уже Валин голос. Отрывается в отсутствие мужа.
      -- Алло, - сказал Максим. - Я еду. Буду через пятнадцать минут.
      Отключившись, он какое-то время подумал и набрал Сергея. В трубке раздался все тот же Иглезиас. По радио его, что ли, передают. Сбесились совсем.
      -- Я сейчас домой, - сказал Максим. - На работу завтра с утра выйду. Завтра, все завтра. Устал...
      Отключившись вторично, он удивленно задумался. По какому это радио Серега слушает Иглезиаса. Он раньше все "Радио Ультра" слушал, как прыщавый подросток, и сейчас далеко не ушел. На его любимых станциях Иглезиаса не передают... Или он "Шансон" включил... Бред, все бред, куда ни кинь, какая-то ерунда... Потом он вспомнил, что Серега, должно быть, в бане... ну да... в притон, что ли, какой-нибудь подались...
      Он оглядел водителя внимательнее. Тот был в дешевеньких замызганных брюках, грошовой китайской футболке, часы на руке были тоже китайской поделкой, из тех, которые продаются в газетных киосках по цене газеты. Руки грубоватые, со ссадинами и трещинами. Никаких следов потомственного интеллигента Борьки Додонова в его облике не было. Вполне естественный пролетарий. Гармоничный со средой обитания. Бред, еще раз подумал Максим и снова потряс головой.
      -- Ты это... - спросил он осторожно. - Бомбишь, что ли?
      -- Ну да, - согласился водитель. - Самое время...
      -- А за рулем давно?
      Водитель хмыкнул.
      -- С армии.
      Максима снова резануло по ушам. Какая еще армия?.. Борька собирался в университет, правда, родители были против... А если он вернулся, как говорит Наталья, инвалидом, кто б его в армию взял?.. У нас, конечно, и с оторванной ногой возьмут, но из больницы-то забирать не станут... Где ж найти его, стоп... Машина по доверенности, прописки нет наверняка...
      -- Нам иногда в такое время ездить нужно, - сказал быстро Максим. - Телефон есть у тебя?
      -- Есть... - проговорил водитель охотно. - Я ж говорю, я на законных основаниях. Не таджик какой-нибудь...
      И опять же не мог Борька, потомственный космополит и интернационалист, такое выговорить... Семнадцать лет назад не мог, правда, за семнадцать лет взгляды меняются...
      Тем временем водитель вытащил из кармана листочек резаной бумаги и передал Максиму, зажав в двух пальцах, как сигарету, и от вычурности этого жеста Максим снова вздрогнул. Пластика Борькина у него, хоть убейте. Визитная карточка на туалетной бумажке, елки. Прогресс идет вперед... Водитель категории... телефон... Виктор... звонить в такое-то время... С ума сойти.
      -- Если что, мне лучше заранее, - Виктор Петрович чуть потеплевшим голосом. - А то мало ли, иной раз занят, так никуда не денешься...
      Настроение у него явно улучшилось. Все как надо... с работодателем разговаривает... Максиму стало вдруг страшно, действительно страшно. Что же это происходит? Зачем этот маскарад? Или не Борька? Да нет же! Борька и есть. При чем тогда Барнаул... армия... регистрация...
      Слава богу, они уже свернули на Комсомольский и въезжали во двор. Максим протянул Виктору Петровичу две мятые купюры из кармана, потрясенно проследил, как его машина растворилась в темноте, и поспешно записал ее номер все на той же импровизированной визитке. Телефон. Может, липовый? Он набрал номер с визитки, подождал и услышал ответные гудки. Нет, настоящий... Он выключил связь, отвернулся, отмахнулся еще ото всего, что на него за эти три дня навалилось, и побрел к подъезду.
 
      -- Вот только этого нам не хватало... - убито пробормотал Сергей Кириллович, когда замученный головной болью и невысыпанием Максим замолчал и измученно закрыл лоб ладонью.
      Бывшие школьные друзья сидели в кабинете Серея Кирилловича. Где-то за дверью у Веры разрывался телефон, но до кабинета все эти звонки, согласно строгой инструкции, не доходили.
      -- А я что говорил! - торжествующе воскликнул Анатолий Леонидович, заклеенный почему-то пластырем через всю щеку. - А вы: алкоголик... в нарки подался...
      -- Как же ты его отпустил-то? - сказал мрачно Николай Евгеньевич и закрутил ус. Всем своим видом он показывал, что от него уж никакие самозванцы бы не ушли.
      -- Как прикажешь? - спросил Максим, морщась и дожидаясь действия анальгина. - Что, руками его хватать? Милицию вызывать? И что сказать милиции? Чтобы мне скорую психиатрическую вызвали? Вот телефон тебе, мало?..
      -- Я по базе пробью, - веско сказал Николай Евгеньевич и принялся с каким-то ожесточением рассматривать мятую бумажку с обратной стороны. - И Артуру позвоню...
      -- Артуру! Зачем тебе Артур, ты по этому и звони...
      -- Нееет... - Николай Евгеньевич размашисто покачал указательным пальцем. - Сперва Артуру... Береженого бог бережет...
      И он изобразил на лице снисхождение перед наивностью сотоварищей.
      -- Это он готов уже был, он знал уже, - сказал Анатолий Леонидович, указывая рукой на Максима. - А я представляете, что испытал? Представляете? Думал, все, второе пришествие... мертвецы восстали... Думал, ноги откажут... А что ты думаешь? Так и загнуться можно...
      -- Ты меньше уродов всяких слушай, - процедил сквозь желтые зубы Николай Евгеньевич. - Поначитался всякой фигни загробной... - он закусил губу. - Прибил бы Маринку, прибил... Знала же, змея...
      -- Ее за что? Себя прибей!
      -- Ох, ну ладно, разведет тут сейчас!..
      -- А ну дай, - веско сказал Сергей Кириллович и забрал у Николая бумажку. Все опять замолчали. Сергей Кириллович бумажку задумчиво понюхал и заявил, словно его внезапно осенило: - Я знаю! Я читал... Это у него память отшибло. Сейчас много таких случаев, когда память отшибает, и человек ничего не помнит - где он, кто он...
      -- Этот-то помнит, - вяло возразил Максим. - И Барнаул, и армию... и машина у него, и документы, и регистрация... все при нем.
      -- А это ему в дурдоме рассказали, - возразил Сергей Кириллович уверенно. - Или это... программу в него зашили. Закодировали. Кого-то от алкоголизма кодируют, а кому-то вот так внушают, кто он, что он... Я читал... Где вот этот... - он пощелкал пальцами в воздухе, - компьютерный гений-то наш?..
      -- Ага. И документы дают? Готовенькие? И что, ты знаешь, что ему в башку запихали? Может, ему запихали убить президента Российской Федерации?
      Сергей Кириллович махнул рукой.
      -- Это б уж сработало давно. Семнадцать же лет прошло!..
      -- Прошло-то семнадцать, да может, его перезашили-то вчера!..
      -- Не, - сказал Николай Евгеньевич, наконец сделав сам для себя вывод и крутя головой. - Ошиблись вы, мужики. Не он это. Не может быть. И Наталья эта небось пьет запоем. Ты б к Марине сходил все-таки, а то сплетни собираешь... А этот вообще...врет, как очевидец...
      За Максима обиделся Анатолий Леонидович.
      -- Я!.. - закричал он, стуча себя по груди. - Чтоб я Борьку не узнал!.. Да ты что, слов русских не понимаешь! Говорят тебе, Борька!.. Ты бы сам на него посмотрел.
      -- А правда, - согласился Сергей Кириллович. - Давайте посмотрим. Чего мы гадаем.
      Все снова замолчали.
      - И Наталью проверить легко, - продолжал Сергей Кириллович. - Послать запрос...
      -- Куда послать? - спросил Николай Евгеньевич ядовито. - Ты, может, помнишь, где они разбились? Или ты по всей федеральной трассе "Крым" запросы разошлешь? И на незалежную еще?.. У вас тут двадцать лет назад авария была!.. Где-то. Тебе ответят...
      Сергей Кириллович отодвинул на край все посторонние документы, положил бумажку на свой необъятный стол и расправил двумя пальцами.
      -- Нда! - пробормотал он и снял трубку. - Вера!
      Анатолий Леонидович бумажку отобрал.
      -- Охренел, что ли, - сказал он. - Это с Борькой тебя Вера будет соединять?
      Вызванная Вера тут же возникла на пороге, и Сергей Кириллович скомандовал:
      -- Ничего. Потом. Иди.
      Вера изобразила на лице покорность и закрыла дверь.
      -- Ты не помнишь, - досадливо сказал Анатолий Леонидович, почесывая нос. - Ты с твоим начальником разговаривать будешь.
      После неловкой паузы Сергей Кириллович четко и безапелляционно отрезал:
      -- Мой начальник - Борис Андреевич Додонов. Родившийся в Москве. Проживающий по адресу. А это - Витя с Барнаула. Видишь? Вот, вот написано! - он ткнул бумажку Анатолию Леонидовичу в лицо.
      -- Что ты орешь? - сказал Анатолий Леонидович. - Легче тебе от этого?
      -- Это он должен звонить, - возразил Николай Евгеньевич, указав на Максима. - Он с ним разговаривал.
      Бумажка, описав круг, оказалась у Максима в руке.
      -- Голова... - пробормотал Максим. Потом принял бумажку, словно та была отравлена. Закинув руку далеко вперед, снял трубку телефона, подтащил, сильно растянув провод, к себе и неловко прижал к уху.
      -- Набери...- проговорил он.
      Подскочивший Николай Евгеньевич поспешно набрал номер. Максим тяжело вздохнул.
      -- Алло... - проговорил он. - Виктор?.. Ага... Мне бы сегодня поездить надо по Москве. Несколько концов. Ну, договоримся... Хорошо, идет... Ага... Адрес пиши...
      Словно вконец измученный человек, он выпустил из рук трубку, и Николай Евгеньевич, ловко подхватив ее, положил обратно на рычаг.
      -- Сейчас подъедет... - пробормотал Максим, как человек, сделавший все, что мог, и теперь умывающий руки.
      -- Вот посмотрите! - торжествуя заранее, воскликнул Анатолий Леонидович. - Посмотрите, посмотрите!..
      -- Посмотрим, - зловеще процедил Николай Леонидович. - Все посмотрим... - он выхватил с пояса мобильник. - Андрюша? Через полчаса мужик на черной Волге подъедет... Запиши номер...
      Прижимая мобильник плечом к уху, он вышел из кабинета, открыв ногой дверь.
      Сергей Кириллович проводил его кислым взглядом, побарабанил пальцами по столу, играя резной печаткой, и сделал какой-то неопределенный жест самому себе.
      -- Что ж, - сказал он. - Подождем...
      Анатолий Леонидович озабоченно потрогал пластырь на щеке.
      -- Я пойду... - сказал он. - Посмотрю тоже.
      -- А я никуда не пойду... - простонал Максим. - Я из тяжелой командировки вообще... мне сюда... - и он на полусогнутых переместился на диван за спиной у Сергея Кирилловича, и блаженно развалился на нем, почувствовав себя наконец в привычной и комфортной обстановке.
      -- Ждем, - повторил Сергей Кириллович и поднял голову в сторону открывшейся двери. - Что?..
      Последнее слово было адресовано вошедшему менеджеру Саше, неуверенно потрясавшим в воздухе пластиковым файлом.
      -- Не отгружают, Сергей Кириллович, - пожаловался Саша.
      -- А чего хотят?
      -- Денег хотят, платежку требуют.
      Сергей Кириллович подумал.
      -- А что у нас с деньгами? - спросил он.
      -- Н-ничего, - сказал Саша осторожно.
      -- С этого... Строймосстандартрезерва деньги не пришли?
      -- Завтра обещают, - сказал Саша, вздохнув.
      Сергей Кириллович еще подумал.
      -- Сделай ты им платежку. На ксероксе вон сделай. И по факсу отправь. Только мне покажи, прежде чем отправишь. Я проверю. За вами ж все проверять надо...
      -- Сейчас, - сказал Саша и исчез, а Сергей Кириллович уже кричал в приемную:
      -- Вера! Эту мне набери... как ее... Виолетту.
      Раздался звонок, и Сергей Кириллович, включив громкую связь, откинулся в кресле, оттянул от воротничка галстук и, задумчиво вертя перед глазами карандаш, закричал:
      -- Виолетта! День добрый!
      -- Здрав-ствуйт-тее, - ответил женский голос с сильным прибалтийским акцентом.
      -- Как там погода у вас? Дождей нет? - продолжал Сергей Кириллович. - В общем так, мы сегодня деньги проплатили. Платежку вам Саша сбросит. Отгрузите сегодня?
      -- Все се-годня не буудет, - ответил женский голос. - Все заавтра будет, о-кон-чатель-но.
      -- Да, вот еще: надо, чтоб вы письмо дали на станцию, что это груз Красноводской фабрики, и кто получатель. Слышите, Виолетта? С подписью и печатью.
      В аппарате помолчали.
      -- Я не знааю... - недоуменно протянул женский голос. - Эт-то могут быть труд-нос-ти...
      -- Хорошо, - прокричал Сергей Кириллович, мимолетно изобразив какую-то неприязненную реакцию движением одной брови. - Сбросьте нам чистый бланк этой Красноводской фабрики, мы тут сами все сделаем.
      В аппарате еще помолчали.
      -- Но эт-то криминааал!.. - пораженно произнес женский голос.
      -- Дааа! - радостно подтвердил Сергей Кириллович, вертя карандаш. - Конечно, криминал! Он самый и есть!
      В аппарате снова помолчали.
      -- Хо-ро-шоо, - сказала женщина. - Гово-ри-те номер факса.
      -- Переключаю, - сказал Сергей Кириллович. - Вера! Скажи ей номер факса!
      Он переключил линию, вернулся в вертикальное положение и швырнул карандаш на стол.
      -- Урроды... - прорычал он. - Ну что? - он уже обращался к тихо появившемуся Саше. - Сделал?
      -- Вот, - сказал Саша гордо, подавая листок.
      -- Так... ну... ну... ну... ага. А дату ты какую поставил? Ставь сегодня... - он посмотрел на часы. - Десять тридцать. Вот так вы и прокалываетесь, разведчики хреновы. На мелочах.
      -- Прошу прощения, - сказал Саша с достоинством. - И на старуху, как говорится...
      -- И звони ей сразу же. Пять раз позвони, дави, но чтоб сегодня отгрузили. Мда, - сказал он, когда Саша скрылся. - Что-то сегодня с утра не то... - он обернулся к Максиму, который лежал с закрытыми глазами. - Ты все дурью маешься?
      -- Не дурью, а головой, - простонал Максим. - Тебе бы так... Я три дня и три ночи искал ваш...
      -- Да ладно, не один ты работал. Я, может, больше тебя, и трудней еще...
      С грохотом, роняя где-то вдалеке стулья, ворвался Анатолий Леонидович.
      -- Подъехала! - закричал он. - Черная Волга подъехала! Та самая! Та самая, какую я видел. А вы: алкогольный токсикоз... у вас у самих токсикоз, я, может, не пью с самого...
      Максим резко сел, как Ванька-встанька, но глаз не открыл.
      -- А Борька? - спросил Сергей Кириллович недоверчиво и немного подавшись назад.
      -- Не знаю, - сказал Анатолий Леонидович, запыхавшись. - Я не смотрел. Я машину только...
      -- Мда, - повторил Сергей Кириллович, вопросительно глядя на своих сотрудников, которые никак на его вопросительные взгляды не реагировали, а отводили глаза кто куда.
      Зазвонил телефон.
      -- Что, Коля? - спросил Сергей Леонидович, быстро наклоняясь к трубке. - Что?
      -- Звездец, - лаконично ответил Николай Евгеньевич и отключился.
      -- Я, пожалуй, пойду, - сказал Анатолий Леонидович, нерешительно поворачиваясь и двигаясь прочь, к выходу. - Я уже один раз это видел, у меня нервы не железные...
      -- У меня тоже, - сказал Максим, поднимаясь, но по-прежнему не открывая глаз.
      -- Сидеть, - скомандовал Сергей Кириллович (Максим послушно сел). - Тебя он хоть знает, этот... а я что...
      Максим открыл глаза и закричал:
      -- Фото!.. Фото убери!..
      Сергей Кириллович поспешно сгреб парадную фотографию в ящик стола и замер в неестественно прямой позе. Поднял руку и поправил галстук. Снова замер.
      -- Сергей Кириллович, к вам, - доложила Вера, раскрывая дверь.
      Из-за ее спины показались двое. Впереди вчерашний водитель, упорно называвший себя Виктором, и Максим, еще раз внутренне застонав, убедился, что это все-таки Борька, и ни кто иной. При дневном свете было совершенно очевидно, что это Борька. Вошел спокойно, не волнуясь. Плюшевый джемпер. Брюки те же, что вчера. Посматривал по сторонам, но, в общем, ничему не удивлялся. Бросив взгляд на Максима, узнал - как узнают случайного попутчика. Сергея Кирилловича не узнал. Негромко поздоровался и встал на пороге.
      Вторым зашел Николай Евгеньевич - белый, как мел, старающийся мысленно переварить увиденное и со взглядом, обращенным внутрь собственной личности с неким вопросом, что было ему совершенно не свойственно.
      Сергей Кириллович встал, но если и удивился, то не показал виду. Коротко поздоровался и требовательно уставился на Николая Евгеньевича. Тот, наконец, очнулся.
      -- Вот, - сказал он. - Это Виктор, - и принялся опять крутить ус.
      Сергей Кириллович кивнул.
      -- Садись, - сказал он деловито, указывая пятерней на стул, и поднял глаза. - Спасибо, Николай Евгеньевич.
      Бледный Николай Евгеньевич открыл было рот, закрыл и вышел из кабинета.
      Сергей Кириллович, изобразив на лице дружелюбную улыбку, с полминуты молча разглядывал посетителя. Не подействовало. Посетитель сидел и казался совершенно равнодушным и терпеливо ждущим, когда ему расскажут, зачем привели.
      -- Похож, - радостно объявил Сергей Кириллович после паузы. - Максим Николаевич, а ведь правда похож?
      -- Мммм, - ответствовал Максим Николаевич неопределенно.
      -- Похож, - подтвердил Сергей Кириллович довольно и обратился к посетителю. - Мы ищем водителя в офис, вот, наверное, Максим Николаевич говорил... Я так понимаю, ты водитель?
      -- Так точно, - подтвердил посетитель.
      -- В постоянной работе есть заинтересованность?
      -- Да что ж, конечно, - хрипловато проговорил посетитель. - Если договоримся.
      -- Договоримся. Обычно мы по рекомендации берем, как и все нормальные люди берут, но вот Максим Николаевич, наверное, говорил тебе вчера, что ты очень похож на нашего общего друга. Я так считаю: если человек похож на кого-то внешне, то он и внутренне будет походить. Так что тут, можно сказать, твоя внешность тебя рекомендует... А там как ты сам себя покажешь... Мы всегда берем на испытательный срок.
      -- Законно, - глухо сказал посетитель.
      Он никуда не торопился и не спешил разговаривать. Он был им нужен, и степенно выслушивал предложение.
      Максим нахмурился. Он не понимал, о чем идет речь, и к чему клонит Сергей Кириллович. За столом собеседники принялись обсуждать деловые вопросы, есть ли трудовая книжка, есть ли права, каков стаж работы, давно ли попадал в аварии, и, соответственно, навстречу, какая зарплата, каковы условия, как насчет сверхурочных... Обсуждение совершенно закономерное и с одной и с другой стороны. Максим сперва наблюдал за водителем, но скоро понял, что наблюдать бесполезно. У того в глазах не было даже особенного интереса к будущему шефу. Предлагают очередную работу какие-то психи... не они первые и не они последние. Вот он положил руку ребром ладони на полированную поверхность. Незнакомый, нехарактерный, совсем не Борькин жест. Вот он встретился глазами с Максимом - чуть недоуменно от интенсивности наблюдения, и Максим перевел глаза на цветочки. Встал и подошел к окну. Он понял, что ему неприятны и этот разговор, и вообще этот оборотень тоже неприятен и страшен. Зомби. Зачем он нам нужен за баранкой? Все, что с ним можно делать - это либо сдавать в институт Сербского очищать Борькину сердцевину, как луковицу от шелухи, либо оставить в покое, и пусть живет, как хочет. Живет же как-то...
      За окном какая-то тетка парковала "Октавию". Поехала вперед. Врезалась в бампер "Пассата". Вылезла. Долго и озабоченно разглядывала атакованный бампер. Залезла в машину. Подала назад. Наехала одним колесом на поребрик. Перегородила дорогу. Коллапс. Вперед теперь уже ехать, видно, боится. Ждут ее уже двое. Вот гудят... Вылезают... Цирк, да и только. Наверняка купила права. С тем же успехом и этот купил... Был бы он вообще без документов, волновал бы меньше. А тут...
      -- Максим Николаевич, - позвал Сергей Кириллович.
      -- Да? - Максим вздрогнул и вернулся к действительности.
      -- Пойдем покажем офис нашему новому сотруднику.
      -- Пойдем, - согласился Максим.
      Никаким новым сотрудникам офис никогда не показывали. Тем более водиле на испытательном сроке. Максим не понял, зачем это делается, но послушно пошел следом.
      Сергей Кириллович широким жестом распахнул звуконепроницаемую дверь, и на экскурсантов обрушился громкий матерный рык - в числе других звуков. В приемной под множественно белеющими на стенах дипломами, удостоверениями и сертификатами находились Вера, Саша и еще один менеджер, Денис. Денис прижимал в уху трубку Вериного телефона и орал:
      -- Странный? Да меня не трахает, что он странный! Я, может, вообще с прибабахом! Я, может, приеду и трахну кирпичом по голове! Скажи ему, будет выеживаться...
      Саша с Верой не обращали на Дениса никакого внимания. Они были заняты - Саша печально следил за длинным бумажным полотном, которое с треском вылезало из факсового аппарата и кольцами сворачивалось на полу, а Вера, озабоченно хмурясь, печатала на клавиатуре какой-то документ.
      Сергей Кириллович мечтательно заулыбался.
      -- Ты гляди, - произнес он, разводя рукой перед открывшейся картиной. - Гляди, как работают! Орлы! Одних оставлять могу - работают так же! Не люди у нас, а золото... Ты, Денис, - сказал он, делая отечески строгую мину, - ты бы потише. При людях, при Вере вот...
      Вера продолжала щелкать по клавишам, а Денис хряпнул трубкой о рычаг и извинительно пробасил:
      -- Я с ними на дипломатическом языке... Деревня... по-другому не понимают.
      Саша обернулся, кисло что-то пожевал, и продолжал флегматично наблюдать за факсом.
      -- Здесь вот у нас фауна, - продолжал Сергей Кириллович, подходя к аквариуму с бледнеющим там, как покойник в тине, крокодиловым бревном. - Вот... для интерьера. Васенька... Вера, когда кормили?
      -- Позавчера приходили, - ответила Вера, не отвлекаясь.
      -- Мышами его кормят, - пояснил Сергей Кириллович. Специалисты приходят и кормят... Самим нельзя - руку отхватит... Вера, ты спросила, где они мышей берут?
      -- На птичьем рынке, - ответила Вера.
      -- Ты проверяй. Чтоб какую-нибудь падаль из мышеловки не приносили. А то заболеет...
      -- А как проверишь? - спросила Вера непонимающе. - На них же штампа магазина нету.
      -- Ну как - по виду. По шерсти там... Если глаза веселые - значит, все правильно.
      -- У кого глаза веселые? - спросила Вера. - У рыбников?
      -- У мышей!
      Вера опять изобразила покорность судьбе.
      -- Так что, в глаза им заглядывать?
      -- Загляни. Одно только нехорошо, - проговорил задумчиво Сергей Кирилович, разглядывая неподвижного крокодила. - Один сидит... Скучает. Да... - Сергей Кириллович отвлекся. - Ну, пойдем дальше.
      Они вышли в коридор.
      -- Вот здесь, - проговорил Сергей Кириллович, останавливаясь у следующей двери. - Здесь наши финансовые гении сидят.
      Он открыл дверь. За дверью был длинный ряд шкафов, набитых картонными папками. Пока делегация шла мимо шкафов внутрь комнаты, кто-то за шкафами бубнил:
      -- А вот сто тридцать вторая... Мужеложство, лесбиянство и иные действия сексуального характера с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшему в скобках потерпевшей скобка закрывается или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшего скобка потерпевшей скобка закрывается тире наказываются лишением свободы на срок от трех до шести лет... От трех до шести! Те же деяния...
      -- Я не понял, - просипел в ответ чей-то хриплый голос. - Там развратные действия, а тут действия сексуального характера... В чем разница?
      -- В возрасте! Те же деяния...
      -- Но мужеложства-то нету, - сказал третий голос. - Мужеложство-то не карается...
      -- Вот они! - прогремел Сергей Кириллович, и за шкафами сразу все стихло. - Вот они наши финансисты.
      В открывшейся перед глазами большой комнате находились пятеро худосочных молодых людей, оживленно изучавших какую-то потрепанную брошюру. При виде начальника все притихли, и только один из них - видимо, руководитель - встал и вытянулся по стойке смирно.
      -- Что изучаем? - спросил Сергей Кириллович весело.
      -- Производственное совещание, - уверенным официальным тоном доложил местный руководитель.
      -- Ну-ну... - проговорил Сергей Кириллович, позволив себе некоторую долю сомнения. - Изучайте...
      Направились дальше. Следующей по коридору была маленькая комнатка, настолько маленькая, что несколько человек толпились у дверей, не заходя внутрь.
      -- Это вот наш компьютерный специалист, - проговорил Сергей Кириллович. - Весь такой умный - аж страшно. Его все в Австралию зовут, не едет. Жары, говорит, не люблю...
      Комнатка вся была битком набита аппаратурой, коробками, компьютерными корпусами, стоящими один на другом, откуда-то свисали провода и связки мышей. За монитором сидел Данила и видимо мучался - то ли спросонья, с похмелья. Время от времени он одним пальцем лениво нажимал какую-то кнопку. Клавиатура, лежащая перед ним, была почти черная от грязи.
      Перед ним в дверях с брезгливым видом стояла холеная дама, которая поворачивала кольцо на пальце и выговаривала стальным голосом:
      -- Данила, наша Лена опять не может войти в компьютер.
      Стальной голос на Данилу не действовал. Он посмотрел на даму затуманенным взором и лениво спросил.
      -- А кто ее заводил?
      -- Ты заводил, - сказала дама возмущенно. - Каждый раз у нас происходит такая...
      -- Я? - перебил Данила так же отсутствующе. - А какой логин я ей дал?
      -- Елена, - сказала дама. - Даже я это знаю, а если...
      -- А какой пароль? - спросил Данила.
      -- Понятия не имею! - сказала дама.
      Данила вздохнул.
      -- А когда я ее заводил?
      Дама возмущенно повернулась и пошла вглубь коридора.
      -- Через пять минут мы должны работать! - бросила она на ходу. Данила снова вздохнул. Подошла очередь коренастого человека в потертом костюме.
      -- Слышь, Дань, - сказал он. - У нас картридж кончается. Как бы поменять?
      -- Поменять? - произнес Данила. - Очень просто. Идешь в магазин, берешь бутылку водки... - тут он увидел Сергея Кирилловича, покосился на него и сказал. - Поменяю, поменяю.
      В комнатушку влетела толстая низенькая девушка в обтягивающих джинсах и с порога бросила Даниле:
      -- Бумажка дай, да? - тут она увидела всю делегацию начальства и испуганно и громко сказала: - Ой.
      Сергей Кириллович, не удостоив ее комментариями, вплыл из комнатки. Делегация пошла дальше.
      -- Вот это наша охрана, - проговорил Сергей Кириллович, проходя мимо поста, за которым сидел большущий охранник, закованный, как в латы, в черный костюм с рубашкой и галстуком. - Ну что, Андрюша? Андрюша у нас молодец, даже премию получил в этом месяце.
      Охранник улыбнулся доброй детской улыбкой.
      -- Я, Сергей Кириллович, стараюсь, - сказал он. - Я квалификацию повышаю. Это... деловому этикету учусь. Я, пока Максим Николаевич в командировке был, я на его звонки отвечал.
      -- Растет, растет, - довольно сказал Сергей Кириллович. - А кто звонил, Андрюша?
      -- С Чувихинского комбината звонили, - доложил Адрюша.
      -- И что говорили?
      -- Денег просили, - сказал Андрюша степенно.
      -- И ты что сказал?
      -- Я сказал: пошли козе на хрен, какие деньги?
      Сергей Кириллович покивал и наставительно поднял вверх палец.
      -- Мягче надо с партнером, - произнес он. - Мягче... Ну, что, в буфет?
      Водитель молчаливо согласился, и они пошли в буфет.
      -- Здрасте! - весело крикнул повар Женя. - Вы уже обедать, Сергей Кириллович, или так... закусить? Я еще суп не варил. Вчерашних щей могу...
      -- А что у тебя на второе? - спросил Сергей Кириллович вальяжно.
      -- Котлеты "Дружба", - ответил Женя с готовностью.
      -- "Дружба"? И кто ж там в них у тебя с кем дружит? Кошка с собакой?
      -- Говяжьи, - сказал Женя обиженно.
      Сергей Кириллович хмыкнул.
      -- У нас, помнится, в пионерлагере, знаешь, каша была "Дружба". Из остатков всех круп, какие не украли. Ты уж не пугай такими названиями...
      -- Блинчики могу предложить с семгой, - отрапортовал Женя. - Малосольная семга, свежая.
      -- Вот, давай нам всем блинчики, - распорядился рукой Сергей Кириллович. - И воды минеральной.
      Сели за стол. Через несколько минут прибежал Женя с подносом - вазочка с цветами, две бутылки "Боржоми" и тарелки с блинчиками.
      -- Приятного аппетита, - пожелал он.
      Максиму есть не хотелось. Он рассеянно ковырял блинчики вилкой и наблюдал за тем, как есть их новый водитель. Обыкновенно ел. По всем, кстати, правилам. Вилка - в левой. Нож - в правой. Жалко, что к блинчикам хлеб не полагается. А то посмотрели бы, не кладет ли он, часом, кусок хлеба на тарелочку и не отламывает ли кусочки... Максим уже не мог вспомнить, как это делал Борька. Но для водителя - было б интересно... Впрочем, Алтай. Считайте, что Сибирь. Скажет, если что: у меня, мол, бабка с дедом аристократы сосланные... Все может быть... У нас сума да тюрьма никому не заказаны, никаким аристократам...
      -- Вот такой вот у нас офис, - не спеша, говорил Сергей Кириллович. - Люди, условия работы... У нас серьезный бизнес, партнеры иностранные...Я тебе специально все показал, чтобы ты все понял... сделал выводы... хочется тебе здесь работать или нет. Если хочется - тогда чтобы ты сразу к работе подошел соответственно, добросовестно, с отдачей...
      Услышав про иностранных партнеров, Максим невольно спрятал улыбку, вспоминая последний визит в офис нарытого где-то учредителями американца. Накануне был большой шмон, Веру заставили натереть стеклоочистителем все сертификаты, чтобы лучше блестели, а офис-менеджер пинками пригнал на встречу мучимого сумеречным состоянием Данилу, одетого в майку со звездно-полосатым флагом, которая, кажется, со времени бомбежек Югославии ни разу и не стиралась. Американец попался кондовый, турецкого происхождения, по-русски ни слова не понимал, на майку взирал благосклонно, не зная, что под флагом написано "Не ту страну назвали Гондурасом". В общем, визит прошел в теплой дружественной обстановке...
      Тут, словно в ответ на Максимову улыбку, водитель поднял голову, и в его глазах какую-то долю секунды блеснул хитрый, веселый и очень знакомый огонек. Максима передернуло. Он чуть не выронил вилку. Да это же не просто Борька... он же все понимает... все помнит. Ему снова стало очень неприятно, он скорее налил себе стакан воды и сидел пил, отдуваясь от пузырьков и уткнувшись глазами в стол.
      После обеда Сергей Кириллович повел водителя отдавать распоряжения, отправил его в рейс вместе с офис-менеджером - за канцелярией, потом на рынок, потом в химчистку по указанию жены Сергея Кирилловича. Максим не участвовал в разработке маршрута, ему было неловко подходить близко, но как только Сергей Кириллович переступил порог офиса, Максим схватил его за локоть.
      -- Серега, - прошептал он, косясь на безмятежного Андрюшу. - Ты что, обалдел? Зачем ты тут цирк устроил?
      -- Да вы сами обалдели! - воскликнул Серега недовольно. - Это не он вообще! Ну, похож немного... но немного. Приглядись! Ничего ж общего! Глаза тупые стеклянные... какой это Борька?
      -- Борька это, - сказал Максим уныло. - Больше того, он все понимает. Я уверен, что он все понимает. Зачем ты его взял? Да еще водилой. Еще б уборщицей. Думаешь, он не узнает, кто тут президент?
      -- И пусть узнает, - сказал Сергей Кириллович. - Он-то по документам кто? Пусть узнает... меня это его своенравие еще в школе достало. Пусть посмотрит, кто мы, а кто он.
      -- Обалдел, - констатировал Максим. - Просто совсем из ума выжил.
      Он опустошенно махнул рукой и ушел к себе в кабинет.
 
      На другой день Максим лениво возвращался с переговоров. Во дворе офиса он настороженно окинул взглядом стоящие на асфальте машины. Слава богу, битой черной "Волги" среди них не было, потому что лишний раз встречаться с ее владельцем почему-то не хотелось. Вот повесили себе на шею обузу... Взяли работника...
      Охранник Андрюша сидел в своем черном костюме за столиком, который был ему заметно мал. Глаза у Андрюши разъезжались - одним он смотрел в телевизор, а другим на вошедшего. Была у Андрюши такая странная способность - смотреть одновременно в разные стороны. Максим был уверен еще, что Андрюша умеет спать с открытыми глазами, потому что иной раз он заставал его в состоянии, которое можно было объяснить только глубоким сном.
      За Андрюшиной спиной, за полуоткрытой дверью, бушевал офис-менеджер, крича кому-то в трубку:
      -- Что значит, не знаете? А кто знает? Вы где работаете? В Московской городской телефонной сети, или в деревне Кукуево?..
      Максим удовлетворенно кивнул. Работают, подумал он. Зарплату отрабатывают...
      -- Здрасте, Максим Николаевич,- приветствовал Андрюша.
      -- Здравствуй, - ответил Максим равнодушно. - Как дела? - он вспомнил про Андрюшино повышение квалификации. - Кто сегодня звонил?
      -- Никто не звонил, Максим Николаевич, - доложил Андрюша.
      -- Вот и хорошо, - бросил Максим, проходя мимо.
      -- А нового водителя уволили, - доложил Андрюша вдогонку.
      Максим остановился. Его первой непосредственно реакцией было огромное облегчение, но вслед за ним он понял, что что-то не так.
      -- Почему уволили? - спросил он, разворачиваясь.
      -- За нарушение трудовой дисциплины, - объяснил Андрюша охотно. - С утра на работу не вышел. Ему уже Вера отзвонила, сказала, что может не беспокоиться...
      Максим тупо посмотрел на ухмыляющегося Андрюшу, замер на несколько секунд, потом быстро пошел, почти побежал по коридору к Серегиному кабинету.
      -- Сергея Кирилловича нету... - проговорила было Вера, вскочив, но Максим даже не посмотрел в ее сторону. Он ворвался в кабинет и увидел картину маслом. В креслах, развалясь, присутствовали господа топ-менеджеры - Николай Евгеньевич и Анатолий Леонидович. Размякшие, как пельмени, с расстегнутыми верхними пуговичками и приспущенными узлами галстуков. Пахло коньяком. Коньяк перед ними и стоял, на столике - Хенесси. Extra Old. Для особо важных случаев. Рядом с коньяком находились пластиковые коробочки с готовым салатом - из супермаркета. Готовый вчерашний, если не позавчерашний, заклеклый салат. При живом-то поваре, специалисте по французской кухне. С коньяком за полтораста баксов. С тем же успехом могли закусить бычками в томате или гамбургерами. Такое сочетание само по себе было совершенно ненормальным, во всяком случае, говорило о какой-то очень большой неразберихе, вынуждавшей не обращать внимания на вещественное обрамление ситуации.
      Николай Евгеньевич, зависая над столиком, тыкал одной рукой с зажатой в ней одноразовой вилкой в салат, а другой рукой с судьбоносно вытянутым пальцем - в Анатолий Леонидовича.
      -- А вот отец Михаил, - запальчиво говорил Николай Евгеньевич, шевеля обеими руками, и даже усами. - Он про твоего Рериха вообще даже слышать не хочет. А от твоего Даниила Андреева вообще вздрагивает. Я в этом не соображаю, а он-то в этом деле понимает, его ж это... в семинарии учили... У него вера предков в неприкосновенности...
      Тут они оба обернулись в Максимову сторону и замолчали. Наконец Анатолий Леонидович вяло поковырял вилкой в зубе и сказал.
      -- Ага. Вот и все тут.
      Николай Евгеньевич опустил указующую длань, привел пальцы в обычное положение, ухватился ими за горлышко и задумчиво пропел:
      - Со-ветс-кий цирк!.. Па-пам, па-пам, па-пам... - и затем крикнул:
      -- Вера! Еще стакан!
      Испуганная Вера послушно появилась в дверях со стаканом. Как-то неудобно сгорбившись, она поставила его на стол и приготовилась выскользнуть из кабинета.
      -- Ты телефон нашла? - строгим басом остановил ее Николай Евгеньевич.
      Вера ненатурально всхлипнула.
      -- Николай Евгеньевич, я везде, я и корзину для бумаг, и под диваном...
      -- Ищи! - рявкнул Николай Евгеньевич и отпустил Веру царственным взмахом. Когда она скрылась, он рявкнул. - Курица безмозглая!
      Анатолий Леонидович отправил в рот горку салата, флегматично пожевал и пробормотал:
      -- Какие мы иногда грубые бываем...
      Максим принял налитый ему стакан и спросил:
      -- Где Серега?
      Николай Евгеньевич пожал плечами и ответил:
      -- А хрен его знает, - и он поднял стакан. - Не чокаясь, - велел он Максиму, у которого при этих словах упало сердце в ожидании еще какой-то неприятности. - Лично я - не чокаюсь, - он пояснил: - Эта курица потеряла Борькин телефон. Теперь найти не может. Ты, конечно, на память его не помнишь?
      -- Что тут происходит? - сказал Максим, выпивая коньяк.
      -- Все идет своим чередом, - сказал Николай Евгеньевич, подкладывая ему конфетку из хрустальной вазочки для посетителей. - Закуси... Бизнес идет, все как надо... нарушителей мы увольняем... Мы твердо на этой земле ногами стоим, нам мистики не нужно... Завтра вот отец Михаил придет... на всякий пожарный...
      -- Может, у них что случилось? - спросил Максим. - Там... - он неопределенно взмахнул руками. - Между...
      -- Что случилось, он с утра не появлялся. Этот... начальник наш... - Николай Евгеньевич особо подчеркнул последние слова, - говорит: уволю бездельника. Плевать мне, что он на Борьку похож. Мало ли кто на кого похож... у нас тут не конкурс двойников. Пальцы раздвинул и поехал...
      -- Куда? - спросил Максим.
      -- Не знаю! - категорично сказал Николай Евгеньевич. - Скажу тебе ответственно, как начальник службы безопасности: не знаю, и знать не хочу!
      -- Вот с этого все и начинается, - глубокомысленно пробормотал Анатолий Леонидович.
      -- Ясно, - сказал Максим, поднимаясь.
      Уже за его спиной Николай Евгеньевич проговорил:
      -- Ему все ясно, а мне так ничего...
      Максим вышел в приемную и осмотрелся по сторонам. Вера сжалась и попыталась спрятаться за монитор.
      -- Вера, - сказал Максим.
      -- Максим Николаевич, ей-богу, я везде... - плаксиво залопотала Вера.
      -- Дай ключ от сейфа, - сказал Максим, обрывая ее причитания на полуслове.
      Вера моментально замолчала, выдвинула ящик и положила на стол ключ. Максим отпер сейф, стоящий за Вериной спиной, достал папку "Учредительные документы", подумал, достал из нее паспорт в парадной кожаной обложке, еще подумал, сунул паспорт в карман, а сейф запер.
      -- Телефон, - сказал он Вере. Она быстро схватила и подала ему трубку. С мобильного Сергея сонно квакнули:
      -- Да?
      -- Артем, - сказал Максим шоферу. - Вы где сейчас?
      -- У дома стоим, - охотно ответил шофер.
      -- Давно стоите? - спросил Максим.
      -- С полчаса, - лениво ответил Артем.
      Максим набрал домашний, но услышал только долгие гудки.
      -- Не отвечает, - подсказала Вера.
      Максим бросил трубку и крикнул в сторону кабинета:
      -- Может, он его сам забрал? И увез?
      -- Кого? - спросили из кабинета.
      -- Да бумажку с телефоном!
      -- Вообще он тут был, - обрадовано подтвердила Вера. - Ходил. Я как раз чашки мыла, так что...
      -- Ты ищи, давай, - прервал ее Максим, давая понять, что его предположения не касаются Вериных действий, и снова крикнул в сторону кабинета. - Я съезжу!
      -- Куда? - спросили из-за двери, звеня стаканами.
      -- К нему.
      -- Ты чего, - сказал Анатолий Леонидович, высовывая голову. - Ты что, за руль в таком виде сядешь?.. Одурел, что ли?..
      -- Что ж тут поделаешь, - развел руками Максим. - Коли мы водителей увольняем... Сейчас я зажую... Вера, дай лимон.
      -- Вера! - закричал издалека Николай Евгеньевич. - Вызови Максиму Николаевичу такси! Я как начальник службы безопасности... - добавил он, появляясь в приемной неверным шагом и грозя кулаком.
      Максим вздохнул, положил в рот кусок лимона вместе с коркой и принялся с отвращением жевать.
      Через пятнадцать минут явилось такси, Максим сел и назвал нужный адрес в Филях. Пока продирались по Кутузовскому проспекту, то в пробках, то по свободным местам, Максим меланхолично, словно в трансе, смотрел в окно на проплывающие мимо здания, колонны, разнокалиберные башенки, болтающиеся растяжки и, наконец, на темные колонны Триумфальной арки, пытаясь понять, что происходит, и свести все воедино. Может, есть между Борькой и Серегой что-то такое, о чем он не знает? Что произошло на самом деле?.. Долго петляли по дворам, огибая мусорные баки, и приехали на место. Белый "Вольво" Сергея Кирилловича стоял рядом с подъездом. Максим подошел и заглянул внутрь. Артем, здоровый детина, мирно спал, открывши рот и откинувшись на сидение, как обычно спал во время любой остановки. Максим набрал код, нацарапанный прямо на домофоне, и вошел в подъезд. Дом был старый, Сергей Кириллович приобрел здесь квартиру еще в первые годы дикого капитализма, когда казалось, что ничего круче быть не может, да так и задержался, хотя сам дом был далеко не элитный. Максим нажал кнопку, но лифт не прореагировал. То ли сломался, то ли кто-то его держал. Лифт тут был старый и ломался довольно часто. Пахло краской, и тут же стояла, прислоненная к стене малярная стремянка. Держась подальше от стен и бормоча ругательства, адресованные жильцам дома, эксплуатационным службам, мэрии, и так далее по нарастающей, Максим стал подниматься по широченной лестнице, огибающей проволочную лифтовую шахту. Ему уже оставалось пройти полэтажа, он как раз находился на уровне лестничного подоконника, усеянного мелкими рыбными костями, со стоящей на нем консервной банкой, набитой окурками, и сквозь проволоку он видел массивную, блестящую металлическими накладками, дверь Сергеевой квартиры, когда замок щелкнул и дверь приоткрылась. Интересно, кто ж оттуда выйдет, подумал Максим и остановился. Напугать его, что ли. За дверью чмокали, как будто ели спелый арбуз. Ага, подумал Максим, а у нас вот такие командировки в рабочее время. Понятное дело, пока жена в Карловых Варах водичку пьет...
      -- Подожди, еще ж не звонили, - нежно пробасил Серегин голос.
      -- Я на улицу выйду, там дождусь, - отвечал полушепотом женский.
      Еще раз чмокнули, дверь закрылась, и на лестницу вышла женская фигурка в знакомом полосатом пиджачке и обтягивающих коротких брючках. Поправила прическу, озабоченно понажимала кнопку вызова и, чертыхнувшись, стала, хлопая каблуками босоножек, спускаться вниз, но с ужасом остановилась, увидев Максима, который уже бежал, пропуская ступеньки, к ней наверх, потому что узнал собственную жену Валентину.
      Отбросив замершую на месте Валю в сторону, Максим попытался открыть дверь, но замок уже заперли. Максим заколотил по металлической поверхности одновременно ладонью и ботинком, но хозяин, очевидно, заподозрив неладное в таком стуке, не откликался.
      -- Открой! - закричал Максим. - Открой, сука! - и одновременно с ним испуганная Валя истошно закричала: - Не открывай!
      Никто и не думал открывать. Удары гулко разносились по подъезду, но, казалось, не волновали ни одну живую душу. Никто даже не полюбопытствовал, что происходит. Потом наконец вздрогнул лифт, завыл и куда-то поехал.
      Устав стучать, Максим опустил руку. Повернулся и медленно пошел вниз. Валя по мере того, как он перешагивал со ступеньку на ступеньку, все больше съеживалась, втягивала голову в плечи, но на лице тем не менее пыталась изобразить что-то уверенное, и даже возмущенное.
      - Ты чего разорался... - начала было она, но Максим, не вступая в дискуссии, молча ударил жену кулаком в челюсть, сбросив ее на лестничную площадку, и продолжал спускаться, почти не замедлив шага.
      Выйдя из подъезда, он поискал глазами по клумбе, уже обнаружил подходящий кирпич, уже даже направился к нему с тем, чтобы перебить на "Вольво" стекла - повезло, не бронированные - но его отвлек звонок на мобильный. Машинально он достал его из кобуры, машинально взглянул на определитель - звонила Валя - и брезгливо бросил телефон куда-то в сторону, в кусты. Он все еще шел по направлению к кирпичу, когда его внимание отвлек какой-то шум в кустах, и он увидел, как мужичок, засовывая его телефон в карман, поспешно отходит куда-то в сторону по дорожке. Перескочив через низкую загородку, Максим погнался за мужичком и все еще звонящим телефоном. Догнал, отобрал телефон, сильным ударом повалил на землю, посмотрел на звонок - снова звонила Валя - выключил телефон, снова догнал и ударил, мужичок заорал "стой, не надо, стой!" и стал отмахиваться руками, Максим пнул его ногой и в самом деле остановился. Злость куда-то ушла. Уже не хотелось возвращаться к кирпичу, да и вообще ничего не хотелось. Закололо сердце. Валидол... В кармане? Похлопав по карману, он вспомнил, что валидол остался в бардачке. А может, это и не сердце, а от нервов... А может, и нет... Инфаркт тут среди бела дня получишь... Он тупо посмотрел на телефон в руке. Телефон... Что-то вспомнилось... Совсем недавно он так же недоуменно сжимал его в руке, и так же смотрел. Вечер. Он у своего подъезда. Он изумленно набирает номер с клочка бумаги, и его удивляет тот факт, что в ответ ему слышатся гудки. Борька. Он набирал его телефон. Этот номер остался здесь, в памяти. Где же он... Максим пролистывал записи в телефонной памяти. Валя, Серега, родители, фабрика, станция, комбинат, таможня, экспедитор... вот.
      Он нажал кнопку и ждал, когда номер отзовется.
      -- Алло, - сказал хрипловатый голос на другом конце провода.
      -- Борька! - закричал Максим. - Борька, гад! Все из-за тебя, урод! Театр тебе здесь, доприкидывался, довыпендривался, Станиславский чертов, убью! Доберусь, и точно убью, чтобы уже никаких сомнений не было! Борька! Ты меня слышишь, урод?
      В трубке молчали, Максим, собственно, и не ждал, что с ним кто-то будет разговаривать, как вдруг вполне человеческий, совершенно Борькин голос со вздохом спросил:
      -- Ты где?
      -- В Филях, - ответил Максим, опешив.
      -- Ладно, не вой, - сказал Борька. - Я сейчас подъеду.
      Пробормотав адрес, Максим опустился на трубу ограждения, по-прежнему, не сводя глаз с телефона. Бред... он вроде ничего и не пил сегодня. И не употреблял. Стакан коньяка... Так это ерунда. Коньяк же был хороший... да уже и развеялся. Бред... Валя... Кирпич... Борька.... Вернуться и разбить стекла? Да ну к черту... Сколько времени? Откуда он едет?...
      Максим взглянул на свою крутую золоченую "Омегу" и побрел к улице.
 
      ...Представь: летний вечер. Воскресенье. Жара. Мухи ползают. Дежурят два молодых хирурга, два молодых специалиста, только из института, как козлы отпущения. Все старшие товарищи у себя на дачах грядки копают. На всю больницу - два паралитика и механизатор, которого ножом от комбайна порезало. Все. Делать нечего вообще. Все кроссворды давно разгаданы, медсестры перетраханы, в телевизоре сплошной "прожектор перестройки". Даже пить в такую жару противно. Просто хоть вешайся с тоски.
      Но вот что-то слышно... Неужели? Ага! Кажется, скорая. Никак, к нам? Вот счастье-то... нет, в морг... ну вот... везет как утопленникам.
      Что, кто-то живой?... Этот парнишка?... Уверены?... Это у вас шутки такие? Нет, это уж не наш клиент... Агония... В реанимацию-то, конечно, положим... но можем до нее и не довезти, лучше уж сразу в морг отправлять...
      Тут один из них говорит другому: "Послушай, нам ничего за это не будет. Давай хоть руки потренируем. В этой дыре даже гланды рвать некому, какого ж черта мы штаны протирали. Малый все равно не жилец, давай хоть вспомним, чему нас учили. Вот прямо как есть, по конспектам. Такого случая, может, еще год не представится." - "Давай", - говорит другой. И вот уже крик, шум, медсестер гонят в операционную, хирурги натягивают халаты, перчатки, в общем, всю свою амуницию, и они уже чувствуют себя людьми, а не мальчиками на побегушках, они при деле, они спасают человеческую жизнь, и никто им слова не скажет...
      ... Почти сутки они стояли у стола. Никакой самодеятельности. Все по конспектам. Как учили. Разобрали на детали и собрали снова. Разрезали и заново сшили. Вылезли полумертвые. А парень-то живой! Не отдал у нас концы до сих пор, живучий, сердце хорошее... "Ну нет... - говорил один. - Хрен я ему теперь дам помереть, зря, что ли, мучались. Загоняю всех этих телок толстозадых, ноги повырываю, но чтоб выходили, не упустили..."
      И выходили, вытащили. Еще два раза потом спасать пришлось. Про них даже в газете писали. В местной. "Золотые руки врачей..." Что-то в этом духе. Мне рассказывали. Я сам не видел. Я сам только через два месяца соображать стал, и было мне не до газет. Я всему заново учился. Сидеть. Ложку держать. Ходить. Думать...Они оба потом на повышение пошли, один сейчас зам главврача в той больнице, другой какой-то большой медицинский чиновник в области...
      В апреле я сюда приехал, помню. Рвался на выписку, не пускали, я еще падал, случалось. Думал, как приеду, так все страшное кончится. А все только началось... Приехал, дома нет... ничего нет... сам же оказался последней сволочью... и все-то кругом мною обижены... Вон, - Борька указал рукой на окно третьего этажа. - Откуда ж я знал, что она родила. Да и мне, честно говоря, было тогда не до этого. Мне самому спасаться надо было, а других спасать у меня сил не было. Погиб бы... Умирать не хотелось, до меня только дошло тогда, как это жить хорошо... просто воздухом дышать...
      Они сидели вдвоем на лавочке детской площадки, в темноте, под бывшими Борькиными окнами, мирно горевшими на седьмом этаже. Максим курил, и куря, заметил, только сейчас он заметил, что Борька отворачивается от сигаретного дыма.
      -- Ты что? - спросил он, пошевелив рукой и обратив внимание на сигарету.
      -- Так, - сказал Борька. - Голова кружится. Я ж не совсем еще крепкий. Это видимость одна. Я из кусочков собранный...
      Максим отбросил сигарету подальше в сторону.
      -- Почему ты к нам не пришел? - спросил он.
      -- К вам... - сказал Борька. И что б вы сделали? Я сейчас у вас был - успешные, не бедные, довольные, все можете... и чего? Звонил я тогда, - сказал он, выпрямляясь. - Вы ж тогда и дома-то не жили.
      -- Вообще, бывало, - согласился Максим.
      -- Вот. Я тогда в больницу сбежал, от всей этой свары, да и деваться больше было некуда. Что, дальних родственников искать? В Норильске... И как? Вещи из квартиры все выкинули, ни адресов, ни телефонов... Здесь даже родителей друзья, так я не знал, где они, что они... Куда пойти? Сбежал в больницу, в области положили. Там с одним мужиком познакомился. Он с пулевым ранением лежал, тяжелый, а я уж по себе знал, каково быть тяжелым... Занялись бизнесом, стали коттеджи строить, в общем, прогорели... Снова фамилию пришлось менять. Потом машины из Германии перегоняли, там у меня вообще паспортов десять было на руках, ну, и в ментовке связи остались...Это у меня уж пятая жизнь. Пятое имя. Нет у меня сил одну лямку волочь... как чего-то подламывается - я имя новое беру, документы переписываю, и все, что раньше было, стираю...
      -- Что ж ты нам-то... - проговорил Максим. - Вид такой делал, будто не помнишь.
      -- Я и не помню, - сказал Борька. - Это все как прошлая жизнь. Это вы все в сладкие воспоминания детства играетесь. А я не помню ничего. Я, смешно сказать, как сына зовут, не знаю...
      Он замолчал. Максим потянулся было за сигаретой, но потом вспомнил, что не надо, и отдернул руки от кармана.
      -- Могу сказать, - проговорил он.
      -- Не надо, - негромко ответил Борька.
      Кто-то вышел из подъезда и хлопнул дверью. Низкорослая пузатая фигура медленно приблизилась к лавочке. Максим увидел, что это давешний владелец таксы. На нем была все та же футболка - если сзади был гимн, то спереди на пивном животике у него красовался герб СССР.
      -- Здорово, мужики, - спокойно сказал пузатый.
      Он подошел вплотную, сунул Борьке руку, и Борька, не удивляясь, ее пожал, как старому знакомому. Следующим по очереди был Максим, и он тоже послушно пожал протянутую ему руку, гадая, с кем его спутали на этот раз. Возражать не хотелось. Максим украдкой понюхал свою ладонь после липкого рукопожатия. Ладонь пахла кислой капустой. Это летом-то... Он постарался незаметно вытереть руку о лавочку. Пузатый сел рядом, вытащил сигаретную пачку и закурил.
      -- Э, - возражающе сказал было Максим, но пузатый тут же заверил, словно заранее знал, о чем идет речь:
      -- Я в сторону.
      И действительно, он выпустил дым куда-то чуть ли не под мышку.
      Все трое сидели молча. Было тихо в округе, только время от времени далеко стреляли петарды и заливисто перекликалась сигнализация. Максим разглядывал светящиеся окна. В одном, на втором этаже - большой красный абажур... На третьем - в кухне темно, а в комнате на подоконнике высокие стопки книг и старых журналов... На четвертом - в два ряда горшки с цветами. Там, наверное, и света днем не видно... На пятом - открыта форточка, и на фоне желтых стен виден коричневый угол шкафа...
      Со стороны детской площадки послышалось негромкое подростковое ржание. Потом резкий скрип качелей. Все трое вздрогнули.
      -- Эй, там, - выпустив дым, коротко сказал пузатый в темноту. - Сейчас встану, головы откручу!
      Ржание затихло, и скрип прекратился. Очевидно, сказанное прозвучало убедительно. А может, пузатого тут знали хорошо. Максим попытался припомнить... нет, не было такого. Пришлый, наверное, женился на какой-нибудь местной...
      -- Вот черт его знает, - проговорил пузатый задумчиво. - Смотрю я на своих... Да все они какие-то странные сейчас... То ли у них мозгов нет, то ли били их мало... Всему верят. По телевизору какой козел чего скажет - верят. Уши развесят... Их же как хочешь, так и поверни... Да разве мы в их годы кого слушали? Или телевизор смотрели? Отцов-командиров на них нету... Я-то своих только сейчас забывать стал...
      Пузатому никто не ответил, да и он, кажется, не собирался завязывать разговор.
      - Стареем... - проговорил он как бы самому себе. - Захожу тут как-то в магазин. Смотрю - вино "Анапа"! То самое. Я аж обалдел... Сразу все вспомнилось... И шестнадцать лет, и подъезды, и подворотни... Не мог не купить!.. Попробовал - оно! Оно самое... Тот же вкус, один в один отрава, без обмана. Лучше не стало со временем...
      Помолчали еще.
      -- А что ты сегодня не пришел? - спросил Максим осторожно, не зная, как лучше сформулировать. - Обострилось... то есть заболел?
      -- Да нет... - Борька усмехнулся. - Я не такой уж стеклянный. Я уже научился форму держать. Не распускаюсь... Просто, - он вздохнул, - Про должок мне напомнили. Есть у меня долг...
      -- Кому? - спросил Максим.
      -- Никому. Себе. По большому счету. Я ребенка должен вырастить. Вырастить и воспитать. Своего-то не видел... Я про этот долг никогда не забываю... Вот вчера мне про него особо напомнили.
      -- Блажен, кто верует, - сказал пузатый, сплетая пальцы рук. Золотистым бликом сверкнуло обручальное кольцо на безымянном. - Такой долг ты век не отдашь. Себя не обманывай... А впрочем... - он помолчал. - Хоть долю малую, и то неплохо...
      -- Вот и я подумал, - продолжал Борька. - Да мне время от времени такое приходит... Вернуться. Попутешествовал, и хватит. К себе пора. На исходную. Взять свое имя, которым мама с папой назвали... Сделать нормальный паспорт... В общем, стать собой... Не мальчик уже, чтоб, как Штирлиц, с чужими фамилиями шататься, как в цирке... Устал...
      Максим снова вздохнул и полез во внутренний карман.
      -- Твой паспорт я тебе могу хоть сейчас отдать, - сказал он.
      Он развернул корочки и вложил в Борькину руку.
      -- Не бойся, настоящий, - сказал он. - Тут даже фотография на тебя похожа. Долго подбирали в честь умершего друга... Даже кастинг объявляли... Чтобы твою память не оскорблять несходством. Как же! Покойный друг для нас святое... то есть извини, тьфу-тьфу, - он сплюнул. - Так считали... Только пользоваться им не советую. На нем, - Максим постучал пальцем по фотографии, - лет на десять будет всякого... А тебе к своим блужданиям еще только ходки недостает...
      Борька молча разглядывал в темноте фотографию. Двойник смотрел в объектив круглыми оторопелыми глазами, и выглядел, как стукнутый мешком.
      -- Ты же наш талисман, - продолжал Максим. - Наша звезда путеводная... Без тебя, можно сказать, весь наш бизнес никуда... - он махнул рукой и замолчал.
      -- Ох, господи! - выдохнул наконец Борька.
      Он резко встал и прогнулся назад, как будто у него заболела спина.
      Максим и пузатый подняли головы и дружно смотрели на него снизу вверх.
      -- Ну, значит, не судьба, - сказал Борька негромко, словно самому себе.
      Максим молчал.
      - Так мне все и казалось, - проговорил Борька, адресуясь не ему, а куда-то в пространство и напряженно морща брови, словно припоминая какие-то ускользающие подробности. - Не хотел я вас искать. Боялся... Мне все время что-то чувствовалось...
      -- От корешков верных, - добавил негромко пузатый. - Упаси бог... Это оно так всегда бывает...
      Он отбросил окурок и быстро сплюнул в сторону.
      Борька все покачивался, расправляя плечи и морщась.
      -- Ну? - спросил он кого-то невидимого. - Ты чего?
      -- Мужики... - робко произнесли из темноты, и неяркий свет заслонила темная фигура в тренировочных штанах с пузырями. Фигура беспокойно разводила руками. - Десятки не будет?.. Я тут... это...
      Пока Максим разглядывал своего недавнего знакомого Васю, гадая, узнал ли он его, и как реагировать правильно, пузатый снова очень убедительно и мрачно сказал:
      -- Иди отсюда.
      Вася замер с явным намерением немедленно исчезнуть, но тут его остановил Борька.
      -- Подожди, - сказал он. - Пойдем, у меня будет... - он тронул Васю за плечо и, обернувшись, сказал. - Судьба... Ладно, увидимся. Когда-нибудь...
      Максим смотрел им вслед, как они выбрались на асфальтированную дорожку и направились все к тому же магазинчику. Потом убрал паспорт. Пузатый, не двинувшись, сидел и разглядывал какое-то из окон. Наверное, свое.
      - Не люблю я, когда так говорят, - передразнил он. - "Судьба..." Это бабам можно только... - он назидательно поднял палец. - Но и ему тоже. Ему можно.
      Потом он поднялся.
      -- Бывай, - бросил он через плечо и пошагал к подъезду.
      Максим остался сидеть. Закурил. С Борькиным уходом Борька как-то сразу улетучился из его мыслей, и тяжелая обида взяла его за горло. Тварь... из-за нее я еще семью бросил... И что теперь? В мозгу у него уже метались один за другим планы раздела имущества, один другого ловчее. Отдавать не хотелось. Выгнать бы ее вообще к чертовой матери. Нет... с ней такой номер не пройдет. Суд? Тут больше денег уйдет на адвоката, да и Серега ей своего даст, у него адвокат еще та сволочь. Юрий Германович... Максиму вспомнились жирная улыбка Юрия Германовича, бриллиантовые гайки на пальцах и галстук-бабочка, и стало противно. Квартиру жалко, хорошая квартира, дорогая. И район... может, припугнуть?... Да она сама кого хочешь припугнет... С нее станется... Какому-нибудь любовнику-водопроводчику тесак в руки сунет... Сядет потом, но от этого самому не легче. Башни-то нету, мозгов тоже... Что на работе? Обязательств на мне нету... права подписи даже нету, слава богу. Оформить, конечно, могут задним числом, чего-нибудь повесить... Надо Тольку предупредить, чтобы следил... И Коляна тоже. Могут ведь, все могут, в том-то и дело... И главное, за что она его так? Что, Серега денег ей, что ль, давал? Чушь, у него снега зимой не выпросишь... Погоди... - подумал он удовлетворенно. - Еще локти кусать будешь... Счета... Ну до счетов никто не доберется, ни Серега ни она... Ладно... Пусть устаканится для начала.
      Он посмотрел на часы, полюбовавшись ими лишний раз, и поднялся. Правильно я их тогда купил... Сегодня - к родителям, подумал он. Правда, не в гостиницу же ехать. А завтра разберемся...
      Он вышел к остановке. Рядом стоял продуктовый киоск, какой-то мужик буднично писал на стенку, словно так и надо, а киоскерша, высунувшись по пояс наружу, кричала: "Сволочь! Пошел вон отсюда!". Однако почему-то не выходила. Максим усмехнулся и тормознул "Жигули" почище.
      -- На Щукинскую, - бросил он водителю.
      Тот кивнул, но, когда Максим залез внутрь и захлопнул дверь, протянул ему бумажку и карандаш. На бумажке криво было написано "Куда?". Боже, подумал Максим и хотел уже вылезти, но машина уже тронулась, орать глухому водителю было уже бесполезно, и он смирился. Ладно, подумал он. Главное, чтоб не слепой и не безрукий. Зато не станет приставать с разговорами за жизнь... Борька ж вот тоже такой...
      Он послушно нацарапал на бумажке требуемый адрес и ткнул водителю в лицо. Тот покивал, соглашение было достигнуто, и они молча поехали. Только фиг я тебе лишнего заплачу, думал Максим. Надоели вы мне все, больные и увечные... и вообще все надоели.
      Родительский подъезд неприятно удивил. Дурными запахами и грязью. Максим уже успел у себя дома от этой экзотики отвыкнуть. Эк, как тут, подумал он. Стоило переезжать из родных пенатов. Но ничего. Я ненадолго. Он позвонил в дверь, и отцовский голос весело закричал из-за двери:
      -- Славочка, я сейчас!..
      Здрасте, подумал Максим. И тут не ждали. Славочку какого-то ждут... В общем, надо было, конечно, позвонить... Но это ж родители все-таки, не кто-нибудь.
      Открылась дверь, и отец - Николай Георгиевич - ахнул:
      -- Батюшки!.. Что такое? Что случилось?
      -- Ничего, - ответил Максим хмуро. - Войти-то можно?
      -- Да входи, входи... Что, с Валей что-нибудь? Или поругались?.. Нина!..
      Но мама - Нина Максимовна - уже мчалась к двери, на ходу вытирая руки о фартук.
      -- Что, что такое, в чем дело? Ты какими судьбами?
      Изучив за несколько секунд лицо сына и составив себе представление о причине его появления, она произнесла:
      -- Ночевать будешь? Эх, говорили тебе, дураку... Есть, небось, хочешь?
      Максим тут обнаружил, что есть хочется чрезвычайно. С утра во рту крошки не было... Чего ж удивляться, что так фигово...
      -- А я-то думал - Слава... - проговорил Николай Георгиевич, суетясь и мешая проходу. - Сейчас Слава обещал заехать. Брат Александра Арсеньевича... Помнишь Сашу, он в Америку уехал, а Слава до сих пор в институте работает...
      -- Ай, к черту твоих всех Слав, дай сыну-то войти, - отрезала Нина Максимовна, приговаривая вполголоса. - Говорили дураку, говорили... Не слушал...
      Вот, приперся, подумал Максим. Сейчас все дружно вспомнят, как ему не советовали уходить от первой жены, сейчас заявится еще этот Слава из института, будет жаловаться на нищую жизнь, и я еще окажусь виноватым за то, что развалили страну... Интересно, сестра дома или нет, еще и она добавит... В коридоре мелькнула худая и очень некрасивая девочка-подросток, и Максим даже не сразу понял, что это племянница, которую он года два как не видел. Господи, вот уродину вырастили...
      -- Сейчас я все приготовлю, - сказала Нина Максимовна. - В гостиной тебя положим. Если звонить будет, твоя-то, чего сказать?
      -- Скажите, нету, - объяснил Максим и молча пожал руку своему лысому зятю, тоже появившемуся в коридоре.
      -- Может, помыться хочешь? У вас вода горячая есть? Слышишь, - Нина Максимовна обернулась. - Катьке скажи, трубку будет брать, так его нету.
      Горячая вода у Максима была, но он решил, что это, пожалуй, оптимальный вариант - отсидеться полчасика в уединении. Заодно и душ принять...
      -- Да, - сказал Максим, - я уж сразу в ванную...
      -- Полотенце сейчас чистое дам! - прокричала Нина Максимовна и скрылась.
      Максим прошел в ванную и присел на бортик. В атмосфере уверенного присутствия матери ему стало немного легче. Натравить бы ее на Вальку, подумал он мечтательно. От той бы, пожалуй, перья б полетели, так что любо-дорого... Ладно... не хочется мать втравливать... Сам мужик, сам разберусь... тем более что действительно все говорили, и обо всем предупреждали... Он услышал звонок, раздавшийся в прихожей, и голос Николая Георгиевича:
      -- А вот он и Слава! Проходи, Слав!
      -- Здравствуйте, - ответный голос действительно очень напоминал и по тембру и по интонациям хорошо знакомый голос отцова сослуживца, Александра Арсеньевича. Они на рыбалку все раньше вместе ездили. Громкий такой был мужик, веселый... этот вроде потише... но и времени сколько прошло, не все до пенсии веселиться... - Я ж на минуту - на охоту еду... Это вот к чаю... с гарантией, что съедобно. Даже вкусно. Сам надзирал за исполнением... сам заставил этих лишенцев руки помыть. Так что этим точно отравиться нельзя.
      -- Проходи, Слав, проходи...
      Голоса проследовали мимо двери ванной в сторону кухни, и Максим включил воду. На охоту он еще едет. Тот был рыбак, этот охотник... Хотя что ж ему еще остается, в институте-то работая... Странно, что к брату не уехал. А впрочем, семья, наверное... А впрочем... какой у него еще институт... может, он какую-нибудь историю КПСС изучал... нет, эти-то ребята сейчас все в шоколаде, это народ изворотливый...
      Постояв немного под теплым душем, Максим пришел в себя. Ничего, подумал он, случалось и не такое... Утро вечера мудренее... завтра встану, там будет видно, что к чему. Подумаешь - жена. Не первая и не последняя. Подумаешь - друг-приятель. Одним меньше, одним больше... Раз живой, значит, все в порядке. Вон Борька как... и тот не рыдает... Взять бы сейчас того же Борьку, мы б с ним таких дел наворочали... Ладно, об этом завтра лучше думать...
      Когда Максим вышел, Нина Максимовна крикнула откуда-то из комнаты:
      -- Иди на кухню, я тебе положила! - вслед за этим послышался энергичный хлопок, как от знамени на ветру, очевидно, Нина Максимовна встряхивала пододеяльник.
      Максим вошел на кухню. Там на одном краю стола был сервирован чай с то ли кексом, то ли пирогом, облитым глазурью, а на другом краю - ужин, предназначенный Максиму. Вячеслав Арсеньевич сидел к нему спиной, обтянутой китайской байковой рубашкой в невообразимую клетку и говорил:
      -- Да мне она на самом деле такая на фиг не нужна. Я бы, понимаешь, лучше бы вездеход купил. Все эти их машины на нашу грязь все равно не рассчитаны. Или завязнешь... или подвеску поломаешь. Но у нас же не думают о родной промышленности, наоткрывали этих дурацких автоцентров, вот и покупай, чего дают. А на вездеходе даже если и поедешь, то это до первого мента, на взятки больше потратишь. Да и девать его некуда... плохо. Все говорят, поддержка отечественного производителя, а где она?..
      -- Да, да, - подтверждал Николай Гергиевич. - Совсем о своих не думают.
      Точно, убито подумал Максим. Началось... Поздоровавшись, он посмотрел на Вячеслава Арсеньевича. Оно самое. Обнищавший инженер. Грошовая рубашка. Жиденькие седые волосы домиком. За толстыми стеклами очков лукавые-лукавые глаза. Наверняка в КСП когда-то участвовал. Сейчас начнут рыдать о судьбах родины... Он решительно взял в руки вилку.
      -- Помнишь Вячеслава Арсеньевича? - спросил Николай Георгиевич. - Это брат Александра Арсеньевича, - Максим уже слышал эту информацию раньше, но покорно кивнул. - Как там Саша-то, Слав?
      -- Так, ничего, - лукавые глаза Вячеслава Арсеньевича еще заискрились от чего-то, кажущегося Вячеславу Арсеньевичу очень смешным. - Он там совсем от жизни отстал. Уезжал-то он, когда мы тут спирт "Рояль" хлебали, ну ему все так и кажется...что мы тут милостыню в метро собираем. Он как-то посылку прислал. А в посылке бутылка бренди, такого, что в нем только носки полоскать, и водолазка, сделанная в стране, которой не то что на карте, а и в природе-то, по-моему, нету. Юморист...
      -- Что ж, - вздохнул Николай Георгиевич. - Оторвался от корней... Ты ему, Слав, привет от меня передавай.
      -- Обязательно. Да ты сам ему напиши. Почта быстро ходит. У них с географией плохо, но страну Россию все-таки знают, худо-бедно отправляют правильно... Он как-то жаловался - в Киргизию писал, так шло чуть ли не через Мозамбик... а к нам пока правильно идет, в неделю может.
      -- Напишу, - сказал Николай Георгиевич и словно что-то вспомнил. - Я уж тыщу лет никому писем не писал, разучился... Ты пей, Слав.
      -- Уж пью, - согласился Вячеслав Арсеньевич. Он поднял подстаканник на уровень глаз и полюбовался медово-золотым светом, вспыхнувшим в стакане на просвет. - Хороший чай, - произнес он с удовольствием. - Вкусный.
      Максим тоже невольно поднял глаза на стакан, но тут его внимание привлекла рука, сжимавшая ручку подстаканника, и его словно ударило. Маникюр. Настоящий. Ногти подпилены, кожица с лунок срезана... Опять бред. Такого просто не может быть. Или он педик? Нееет... Инженеры не бывают педиками. Или запутался в смутное время? Или подрабатывает массажистом где-нибудь в салоне красоты, так знакомая маникюрша сделала... но зачем? Нет, нет, все не то... Бред, да что ж такое, везде, куда ни пойдешь просто полоса какого-то сплошного сумасшествия... Живой Борька... Валя с Серегой... инженер с зарплатой тридцать баксов и с маникюром на руках... скоро марсиане с неба посыплются... Может, куда-нибудь в санаторий?... нервы подлечить?..
      -- Ты чего? - спросил Николай Георгиевич, заметив Максимово смятение. - Плохо себя чувствуешь?... - он понимающе крякнул и пояснил Вячеславу Арсеньевичу, стараясь не вдаваться в семейные подробности. - Работы много. Бизнесмен, - он произнес это слово, как будто в нем было что-то неприличное. - Да они теперь все бизнесмены. Другое поколение, неромантичное. Деловое. Все на деньги считают. Так что ж... может, так и надо время от времени... трезвый взгляд на вещи...
      -- Ничего подобного, - возразил Максим, угрюмо жуя. - Тут у нас кругом одни романтики. Вон Толян... помнишь? Так он на этой романтике просто помешался. То к кришнаитам ходил, голову брил, то к каким-то экстрасенсам... псалмы поет, раскачивается... за колокольчики дергает. Душа у него, видишь ли. Возвышенного требует. Дышать-то и то по-человечески не может... все по-Стрельниковой... по Бутейко... - он покосился на гору грязной посуды в раковине. Валя, по крайней мере, никогда себе такого не позволяла.
      -- С жиру бесится, вот и все, - махнул рукой Николай Георгиевич. - Это ж он сам не знает, чего хочет, вот и дергается.
      -- Ну, почему, - проговорил Вячеслав Арсеньевич задумчиво. - Само по себе неплохо. Леонтьев вот говорит, что любой порыв к мистицизму позитивен, как отвлечение от прозы жизни, даже к самому кривому мистицизму. Правда, он имел в виду людей с твердым христианским воспитанием, а у нас тут какое ж воспитание. Пустыня. Был моральный кодекс строителя коммунизма, да и тот не читали...
      -- Этот-то, - презрительно хмыкнул Максим, удивляясь столь хорошо сохранившейся неопытности Вячеслава Арсеньевича. - Он что ему велят, то и скажет.
      Вячеслав Арсеньевич снова засмеялся про себя, и глаза за стеклами очков хитро засветились.
      -- Не тот Леонтьев, - произнес он мягко и погладил наманикюренными пальцами ручку подстаканника. Максиму снова стало не по себе, и он промолчал.
      -- А вы ведь рядом работаете, - вспомнил Николай Георгиевич. - Вы же это... Ты ведь рядом с НИИ "Гранат" работаешь? Зеленое здание такое, в переулке? Они рядом, - пояснил он Вячеславу Арсеньевичу.
      Максим мстительно усмехнулся про себя. Вот ты откуда, подумал он. Ну-ну. Знаем твой "Гранат". Съедим скоро твой "Гранат" вместе с твоими умствованиями. У себя на кухне будешь умничать.
      -- Знаю, - проговорил он и, помолчав добавил. - Знаю даже одну организацию, которая ваше здание хочет занять. Скорее всего, займет.
      Не скорее всего, а точно, подумал он про себя.
      Глаза у Вячеслава Арсеньевича стали уже просто какими-то радужными от избытка радости. Просто конкурс детсадовского рисунка. Солнышко, и птички поют.
      -- Передайте этой организации, - сказал он иронично. - Что у них вряд ли чего получится, - и он обратился к Николаю Георгиевичу. - Они все думают, что у нас НИИ. Что мы наукой занимаемся. Была наука, милые мои... Была когда-то... А к примеру, даже вот этот пирог, - он указал пальцем на тарелку, - и тот у нас в подвале узбеки испекли. А я проследил, чтоб чистыми руками... Наукой-то у нас во всем институте три человека занимаются... сам академик и два аспиранта, которым корочки нужны, что они кандидаты. Им это на визитках написать, говорят, сейчас ценится... Ладно, Коль, - он допил чай и поднялся. - Поеду я, спасибо. Темно уже, а мне ехать черте куда... Всего хорошего, - проговорил он в Максимову сторону, насмешливо наклонив голову.
      Максим что-то промычал в ответ, и Николай Георгиевич пошел провожать гостя, а Максим уставился непонимающими глазами на пирог. Что за черт... может на понт берет... мы же все проверили... все выяснили... обычный НИИ... во флигеле библиотека... да не может быть, нет такой секретности сейчас, чтобы мы не знали, что там происходит... все секреты давно уж проданы... или это не те секреты... Ну, допустим... Он тупо отломил кусок пирога, положил в рот и пожевал. Вкусный... ну и что?.. Да! На чем он поедет? Максим вскочил и уставился в окно. Седоголовый человек вышел из подъезда, поиграл брелком сигнализации, и здоровый "Лексус", стоящий у бровки, откликнулся и мигнул фарами. Вячеслав Арсеньевич привычно осмотрелся по сторонам - не подошли ли сзади - легко вскочил внутрь, и "Лексус" пополз к выезду, огибая по дороге наставленные там и тут машины. Максим замер. Вездеход ему, подумал он. Отечественный производитель ему нужен... На охоту он поехал... Или все-таки мне это снится, и завтра я проснусь? А если не проснусь?.. Отпуск завтра срочно, с утра же... И пусть Серега сам все расхлебывает... У меня права подписи нету... Или лучше вообще уволиться, мало ли...
      Он пошел в гостиную, где на диване была расстелена свежая постель, присел на одеяло, все еще находясь в какой-то прострации, и услышал приглушенный шепот из соседней комнаты.
      -- И чего? Чего они пришел? Так он здесь у нас и жить будет? Сначала женится на какой-то твари, а потом является подарочек...
      Сестрица, гадюка, понял Максим. Я же сам в эту их квартиру сколько вложил, а теперь ей дивана жалко... Муженек ее в жизни в дом копейки не принес, да и сама она в своей инвестиционной так называемой компании девочкой на побегушках...
      -- Цыц! - сердито отозвалась Нина Максимовна. - Я тебе! Брат родной, а ты нос воротишь. Ну, воспитала я тебя, ну воспитала...
      -- А чего брат? Эта комната Катьке нужна. Ей уроки делать где?..
      Пошли вы все к черту, подумал Максим. Завтра же уеду... В санаторий поеду. Один, никто не пожалеет, никто руку помощи не протянет... Он чуть даже не всхлипнул от жалости к себе. Пойду лягу в больницу... как Борька говорил, что он в больницу тогда лег. Или в санаторий. В санаторий лучше. На воздухе гулять, на природе... ванны принимать... Полечусь месяц, пока оно само по себе здесь уляжется... А там видно будет... Нет, лучше даже не в санаторий, а дом отдыха, наш любимый дом отдыха, мы как-то туда в командировку вчетвером уезжали, дома думали, что мы в Смоленске... и Новый Год мы там как-то встречали... Максим вспомнил в подробностях, как встречали. Да, там лучше, и обстановка привычнее. Там перезимую.... Тихо и незаметно. И, весь измученный от общей обиды, он уснул.
      Утром, пока все бегали мимо полуодетые и собирались, кто на работу, кто в школу, он принципиально не просыпался. Пусть себе в своей убогой клетушке остаются, думал он. Я поеду туда, где поля... где свежий воздух...
      Когда все разошлись, он позвонил на работу.
      -- Вера, - велел он секретарше. - Оформи мне с сегодняшнего дня отпуск. За свой счет. На месяц.
      -- Хорошо, - Максим Николаевич, - согласилась Вера, но тут за пределами трубки возникло какое-то смятение, и Вера, чуть помедлив, спросила: - Максим Николаевич, а вы где?
      -- На Кипре, - ответил Максим. Пусть думают. Пусть, коли нужен, на Кипре поищут...
      -- А... - начала было Вера, но тут у нее выхватили трубку, и Серегин голос, темный от общей неловкости и стремящийся куда-то в сторону инфразвука и полного пропадания, произнес: - Макс. Ну, приезжай, слушай... Поговорим.
      -- Я в отпуске, - сказал Максим сухо. - До свидания.
      -- Я тебя уволю! - завопил Сергей.
      -- Во, - сказал Максим довольно. - Увольняй.
      И он повесил трубку.
      Выйдя из подъезда, он бодро потянулся и посмотрел на небо. Небо было серое, но не дождевое. Для выстраданного начала новой жизни хотелось бы, конечно, от природы чего-нибудь более торжественного... И на том спасибо. Мы к солнышку не привыкшие... Слава богу хотя бы за то, что нет проливных дождей, бурь, ураганов, града и других катаклизмов... Оглядевшись по сторонам и приведя себя в состояние готовности к решительным переменам, Максим принялся думать. Машина оставалась на стоянке рядом с работой. Являться туда не хотелось. Да и зачем машина человеку, намеревающемуся залечь на дно. Бог его знает, что там за стоянка, у дома отдыха, может, там местные школьники гвоздиками царапают на капотах что-нибудь вроде "слава КПСС", как в нашем сопливом детстве...Рядом с офисом целее будет... Без машины вообще-то непривычно, и даже, можно с уверенностью сказать, что отвратительно. Как улитка без раковины. Но что поделаешь... Придется еще немного побыть с народом. Максиму вообще-то казалось, что в последнее время он уже перевыполнил план по нахождению среди народа, можно и сделать перерыв... но с другой стороны, ну не дадут же ему в электричке булыжником по башке? Вернее, будем надеяться, что не дадут, о таких вещах никогда нельзя говорить с уверенностью... Кстати, а какой же там вокзал?...Павелецкий? Курский?... Максим вспомнил, какой ему нужен вокзал, и решительно направился к остановке. Через час он уже сидел в полупустой электричке, шедшей в сторону от Москвы, и наблюдал в окошко за проплывающими мимо полями и лесами, а также за дачными поселками, пристанционными избушками и столбами линий электропередачи. В конце концов, не так страшен черт, как его малюют. В вагоне было, конечно, грязно до ужаса, и коробейники проходили со своими универсальными отвертками и сборниками тупых кроссвордов через каждые пять минут, но все-таки не так уж страшно. В разных углах вагона сидели несколько человек, и у кого-то из них мерзким истерическим хохотом всю дорогу заливался в кармане мобильник, так что Максиму самому хотелось пойти и навесить веселому владельцу по ушам, но никто из сидящих не устанавливал связь, поэтому было неясно, кому именно навешивать. Под большим подозрением был бледный, но вполне довольный жизнью юноша с копной немытых черных волос и в темной футболке с непонятными письменами, но юноша держал в тонких, усеянных мелкими ссадинами пальчиках, другой мобильник -молчащий, и всю дорогу увлеченно играл, периодически шипя и морщась на наиболее острых моментах. Или у него два мобильника? От этой нынешней молодежи всего можно ожидать...
      Доехав до нужной станции, Максим отправился искать попутный транспорт. Вообще-то в дом отдыха ходил автобус. Даже наверняка ходил. Максим точно помнил, что ходил. Правда, из памяти ускользало название дома отдыха. Зеленый мыс, кажется... или нет? При чем тут мыс, ближайшее море за полтысячи километров... Или все-таки мыс?.. Точно что-то зеленое. А какое еще? Тут других цветов и нету... Максим поискал глазами щит на остановке, но вместо щита висел тетрадный клетчатый листок с надписью от руки "продажа авиамест на Душанбе в неограниченных количествах". Видимо, злободневное объявление...Приехал в глубинку, называется. Максим посмотрел по сторонам, ища адресатов объявления. Адресатов не нашел. Правда, были двое в оранжевых железнодорожных жилетках, руками собирающие на площади мусор в полиэтиленовый пакет, но Максим мог бы поклясться, что это не таджики. Скорее, узбеки. Или казахи. В общем, что-то ярко выраженное монголоидное. Да еще мимо прошел парнишка с плеером, громко распевающий самому себе "Батарейка кончилась! Оой! Батарейка кончилась!", но это уже было явное Закавказье. Вот, наконец, европеоиды полезли... лучше бы и не появлялись. На площадь не торопясь, ломающимся шагом, вышел длинный молодой человек. В фетровой шляпе, черной кожаной куртке, в черных высоких ботинках и с ухом, истыканным серебряными серьгами. В таком виде и небитый. Удивительно. Сильно изменилась область... Из ботинок торчала бирка Camelot. Стоило выпендриваться. Молодой человек встал на остановке, вынул из кармана куртки пакетик и принялся аппетитно закусывать какой-то гадостью. Максиму даже была видна надпись. Желтый полосатик. С ума сойти. Интересно, существуют ли синий полосатик, красный полосатик и зеленый полосатик... Нет, ну точно это был Зеленый мыс, хоть зуб даю... Из-за ларька, обогнув бетонный вазон с тощей календулой, вышла разносчица в толстых шерстяных носках и домашних тапках, с подносом, покрытым грязной тряпкой и двумя большими термосами на боку.
      -- Пиироги! - заунывно раздалось над площадью. - Саамса! Чай, кофиии!
      Разносчица остановилась рядом с Максимом и взвыла еще раз, персонально ни к кому не обращаясь и глядя исключительно в пространство. Максим покосился на грязноватую тряпку. Самса. Пойми, из каких собак ее тут делают. Это тебе не самса из кулинарии ресторана "Прага", Валина любимая... впрочем, к черту Валю. Ехать, ехать... пора ехать. Разносчица повернулась и пошлепала к рынку, и Максим направился следом за ней. У рынка кстати нашлась машина, пыльный битый Жигуль, и Максим, беспокойно ежась в своем офисном костюме, с опаской залез внутрь.
      Со стороны дом отдыха выглядел хуже, чем запомнился Максиму. Наверное, сильно тогда мы были пьяные... сарай сараем. Но выбирать уже не приходилось. Вокруг было совершенно безлюдно, кроме пенсионера, мирно спавшего у шлагбаума на въезде - никого. В темном холле тоже было пустынно, только у самой стойки толпился народ. Максим подошел ближе. Пятеро плотных мужиков весело шуршали анкетами и заигрывали с администраторшей. Максим пригляделся. Ухоженные, не бедные. Пока трезвые, но видно, что с намерением. Только один в пиджаке, и то на полосатую фуфайку. Остальные в джемперах. Морды обветренные, кирпича просят. Не москвичи, скорее всего, областной райцентр. Какая-нибудь оптовая база. Или строительная. Эти гудеть будут не по-детски... не слишком удачное соседство для тонкой натуры, исстрадавшейся душой.
      -- Вы нам это, девушка, - гомонили оптовики. - Вы нам самый лучший номер дайте. Самый-самый, какой есть! Президентский! У вас тут президент не отдыхал?
      Девушка в ответ сдерживала улыбку, сильно сжимая углы губ, отчего походила немного на крокодила. Того самого, в аквариуме. Я ж по крокодилам специалист, подумал Максим. У нас там все крокодилы... Почему они не могут нормально улыбаться? Хочется ей с ними похохмить... почему бы и нет? Зачем так мучить лицо...
      -- Президент не отдыхал, - процедила администраторша благожелательно. - Есть номер, в котором артист отдыхал, со своим другом.
      Артист был назван по имени, и оптовики возмущенно зароптали.
      -- Да чтоб мы, - громогласно пророкотал круглолицый голубоглазый мужик, - в номер, где пидоры жили? Да никогда! Да вы что! Вы нам это... нормальный дайте!
      Морально здоровые люди, подумал Максим. Хоть и на том спасибо... Он молча потянул чистый бланк анкеты и отошел в сторону, за горшок с анютиными глазками.
      -- Мне давайте из-под артиста, - сказал он администраторше, когда оптовики, получив ключи, рассосались по номерам. - Я не такой брезгливый.
      Затем он поднялся на второй этаж, прошел по коридору, застеленному зеленой дорожкой и пахнувшему какой-то едкой химией, открыл дверь в номер. Дверь, прямо скажем, не роскошная. Битая дверь. Внизу на косяке отметины. Совершенно очевидно, что этим косяком кололи орехи. Звезда ли эстрады отметилась в перерыве между романтическим времяпровождением, или еще кто-то из высоких гостей постарался... Максим прошел в номер, сел на диван и осмотрелся. Дом отдыха был годов семидесятых. Мебель того же времени. Из опилок. Перекошенная - не от времени, а согласно первоначальному техническому заданию. Сделана, как для злейших врагов. Дверь у шкафа с трещиной, и скрипит. Максим прошел в ванную. Сантехника худо-бедно отмыта, но под ванной следы дуста. Вторая комната. Столик. Сервант. В серванте посуда - черепки местного завода фаянсовых изделий. Балкон. Впечатление гнетущее. Максим сел на кровать, откинул покрывало, помял в руке уголок простыни и задумался. Казенный дух времени был невыводим. И мебель сделана - не для людей, и чашки в серванте- не для людей, а уж что говорить про обои... В таком номере хотелось не совершенствоваться душой, а предаваться безобразиям до полного исчезновения видимого мира. Куда ж деваться, придется, обстоятельства вынуждают... Максим вытащил трубку и набрал номер.
      -- Алло, - кисло сказали в трубке.
      -- Привет, - сказал Максим игриво. - Что, не рада меня слышать?
      -- Ты кто? - сказали, переходя от безразличности к раздражению. - Алло!... - и потом, после небольшой паузы. - Ой!.. Это ты?... Вот уж не ждали, так не ждали...
      -- Кто это, кто это? - защебетал голос рядом с трубкой. - Катька, ну кто это?
      -- Отстань. Это Макс, - сказала Катя в сторону.
      -- Маакс! - завопила Илона. - Надо же! Ой, Маакс! Он такой пушистый!
      Что это они там, совсем обдолбались, подумал Максим. Какое сейчас время суток? Вроде утро... Вменяемые они или нет?
      -Тут маза появилась, - заговорил он проникновенно. - Отдохнуть недельку. Шикарная точка - зеленый мыс. Кругом безбрежные пространства... Как, есть настроение?
      -- Ммм... - сказали в трубке задумчиво.
      Впрочем, соглашение сторон было достигнуто довольно быстро. Настроение у Максима сразу улучшилось, потому что в перспективе появились какие-то занятия. Он пошел в ресторан и пообедал гречневой кашей с привычным с детства общепитовским вкусом. Оптовики уже были там же всей компанией, наворачивали за пятерых и беспокойно стреляли глазами по сторонам, грязно приставая к официанткам. Максим посмотрел на них снисходительно и с чувством превосходства. Потом он вышел за территорию и отправился на поиски цивилизации. Надо было как минимум купить какие-нибудь джинсы, чтобы не бродить в костюме и не провоцировать население, а также сделать припасы на несколько дней. Еще следовало пойти договориться насчет сауны, потому что конкуренты могли упасть туда на несколько дней, по всему видать, мужики здоровые... в общем, неожиданно появилось много дел. Разыскав в поселке магазин, Максим с тоской долго изучал содержимое винных полок, водя глазами по длинной шеренге из различных сортов "Балтики" и "Сибирской короны". Он вдруг обнаружил, что очень хочет самого обыкновенного пива, но в картину, нарисованную им в дальнейшей перспективе, пиво не въезжало никак. Наконец он принял компромиссное решение - пиво ему одному и на сегодня, а все остальное - троим и назавтра... Наконец, когда все было куплено и доставка организована, Максим с наслаждением завалился на кровать в собственном номере с бутылкой пива, хвостом вяленой корюшки и телевизионном пультом. Жизнь впервые за последние несколько дней показалась ему если не прекрасной, то хотя бы в какой-то мере нормальной и упорядоченной. Артист тут с другом... Максим попрыгал спиной на кровати. Ишь ты. Ну и подумаешь, артист... Мы сами артисты такие, что диву даешься...
      Спал он крепким здоровым сном, даже не реагируя на то, как под окном какие-то вдребезги пьяные мужики хором тянули жалобными голосами: "Сиреневый тумаан... над нами проплывает...." Один только раз он лениво перевернулся с боку на бок, и на фоне продолжающего сна у него проскользнула мысль: сейчас встану... бутылкой засвечу с балкона... но затем мысль пропала, и он заснул.
      Утром Максим встал, не надеясь особенно на горничных, сдвинул в угол пустые бутылки, смахнул с постели рыбные кости и отправился к станции встречать гостей.
      Гости прибыли с опозданием на час. Он долго ждал, развалясь на лавочке, выпив еще две бутылки пива и успев изучить площадь до самых мельчайших подробностей. Вот, наконец, загудела отходящая электричка, из прохода посыпались прибывшие, и среди них два гибких силуэта волокли, сгибаясь от тяжести, сумки и о чем-то эмоционально переговаривались по дороге. Катя была в чем-то красном, озабоченно осматривала сломанный ноготь, и была, как обычно, на кого-то сердита. Илона была весела, растрепана, очаровательна, и на скуле у нее почему-то была тонкая длинная царапина. Либо с кем-то подралась, либо очередное приключение. Либо и то и другое одновременно. Не забыть им сказать про артиста, подумал Максим. Пропрутся...
      -- Солнце мое! - сказала Катя, степенно поставив сумку, и одной рукой обняла Максима, а другой отпихнула Илону. - А ты не лезь перед старшими, Илона Юрьевна, очередь соблюдай.
      -- Катька! - взвыла Илона возмущенно и на всю пристанционную площадь. - Ну, ты стерва! Всегда норовишь мужику первая на хрен наскочить!
      И она повисла на Максиме с другой стороны. Проходивший мимо селянин в сдвинутой на лоб кепке, с дубовым от загара лицом, со стаканом мороженого в руке, покосился на их скульптурную группу, сделал какой-то вывод про себя и пошел дальше.
      -- Это хорошо, - говорила Катя, пока они запихивали вещи в багажник местного такси, - что за границу не надо. А то ж я подумала - в за границу.
      -- Да, а то ты как сказал "Зеленый мыс", мы подумали, что это где-то на море! - воскликнула Илона. - Ну, Маакс! Такой прикольщик!
      -- А чем вам заграница не угодила? - осведомился Максим.
      -- Да ничем, - сказала Катя, и они сели в машину. - Загранпаспортов-то нету. Я ж нигде не была. Эта вот шалава, - она ткнула пальцем в Илону, - была в Израиле. Только без паспорта вообще. Без никакого. Без регистрации и прочих бюрократических ноу-хау.
      -- Это как? - спросил Максим.
      -- Да так. Очухалась, дура, в самолете...
      Водитель крякнул, ничего не говоря, и переключился на вторую скорость.
      -- С нашей границей, предположим, понятно, - сказал Максим. - А Израильскую-то ты как пересекала?
      Илона пожала плечами, а Катя пояснила:
      -- А что Израильская. Когда там все наши люди.
      -- И как в Израиле, хорошо? - спросил Максим, не поверив ни единому слову. Хотя, если вспомнить события последнего времени, все может быть. Принципиально.
      Илона снова пожала плечами и мечтательно улыбнулась.
      -- А что она там видела-то? - сказала Катя, храня полную серьезность на лице. - Кроме койки? Она ж и не видела, что там море есть...
      Тут же на Катю обрушился град возмущенных ударов легкой голубой сумочкой.
      -- Ты зараза, зараза! - завопила Илона. - Ничего подобного, все я видела, есть там море, есть! Я знаю.
      -- Девки, - сказал Максим внушительно, наводя порядок. - Тихо. Ехать мешаете.
      Водитель покосился на Максима уважительно, перевалил через переезд, и машина, ныряя на битом асфальте, поплыла через поле к дому отдыха.
 
      Через несколько дней, когда Максим экспериментально установил оптимальную дозу для каждого и правильный режим, жизнь вошла в колею, и дни полетели один за другим. Поэтому сколько точно прошло с начала его вынужденного отдыха, он не знал, не был уверен. Счет времени и правильным датам вели Катя с Илоной. Им нужно было выходить на работу и в институт, а ему - не нужно. В тот день он тоже не помнил, какое точно число. Они как раз вышли в холл и двигались к ресторану на обед, все трое. Максим шел впереди, девушки по бокам, опухшие от интенсивности отдыха оптовики, сидевшие с местными дородными красавицами, завистливыми взглядами провожали тонкие девичьи фигурки, из колонок доносились фальцетные "Белые розы", затухая в ковровых дорожках и фикусах, и где-то хрипел пылесос. Внезапно из-под кадки, с шелестом раздвигая головой длинные листья, поднялась навстречу понурая встрепанная личность. Капитан разбитого корабля. Максим сперва не узнал, потом, узнав, сделал вид, что не узнает, по-хозяйски облокотился на Илонино плечо и попытался пройти мимо, но Сергей загородил им дорогу. Пришлось остановиться и, во избежание разговора наедине, тормознуть эскорт - двумя руками, за пояса джинсов, отмечая боковым зрением восторженную оторопь оптовиков при этом жесте.
      -- Ну вот, Макс, - пробубнил Сергей себе под нос. - Вот он я. Хочешь драться, так бей. Добей меня совсем.
      Он не просто чувствовал себя неудобно. Произошло что-то очень неприятное, едва ли не катастрофическое. Таким Максим его никогда не видел. Дрожал он сам, мелко дрожал, чуть ли не со слезами, его голос, на нем все висело - пиджак, рукава, брюки, и даже голова висела как-то бессильно, даже кустистые брови надломились домиком и повисли. Перед Максимом стоял словно большой напуганный бассет-хаунд.
      -- Ага, - сказал Максим зло, обращаясь к девушкам. - Это вот тот самый хорек, большой начальник. Друг детства! Специалист по чужим женам... Что ты явился? Приказ об увольнении мне привез? В память о школьной дружбе?
      -- Бей меня, Макс, бей, - повторил Сергей. - Какой я большой начальник... Выгнали меня.
      -- И правильно сделали. Поздно только, - Максим сперва сказал, и потом до него дошло. - Кто тебя выгнал?
      -- Кто еще меня мог выгнать, - Сергей, казалось, упивался жалостью к себе. - Учредители. Коззлы... Все чистенькими быть хотят... Безработный я, Макс, добивай... Вот он я перед тобой, как на тарелочке...
      -- Ох, есть хочется, - вздохнула Илона. Катя не говорила ничего, и только пристально, сверкая глазами, изучала большого начальника и друга детства.
      -- Молчать! - рявкнул Максим, занятый разговором, и Илона замолчала, только снова вздохнула, а Сергей встрепенулся.
      -- Девушка есть хочет, - сказал он, поднимая голову с глазами, полными всемирной скорби и рассматривая сперва Илону, потом Катю. - Давай покормим девушек, Макс. Я плачу, Макс. Я теперь за все плачу, за все вдвое плачу, даже за то, что не делал, плачу. Что ты хотите, девчонки? Ликеру сладкого хотите? Здесь есть ликер, Макс? Девчонки любят ликер...
      -- Мы текилу... начала было Илона, но Максим ткнул ее в спину и молча, презрительно скривив лицо, двинулся к ресторану, и Сергей посеменил за ним следом.
      -- Макс, прошептал он на ходу, в ухо Максиму. - Какая твоя?
      Максим хотел было презрительно не ответить, но вопрос так его поразил, что он не выдержал.
      -- Как какая? - сказал он, словно что-то само собой разумеющееся. - Обе мои...
      -- Везет тебе, Макс... - прохныкал Сергей. - Мы там... как на войне... одни интриги... а ты здесь кайф ловишь, Макс...
      Они сели за столик, и Сергей суетливо поискал глазами меню. Максим был спокоен. Он неторопливо откинулся на спинку стула.
      -- Ну что, - спросил он. - Уволил ты меня? Хоть это успел, по крайней мере? Пока самого не выгнали?
      -- Да что ты, Макс, - сказал Сергей. - Как я могу тебя уволить? Тебя, Макс? Лучшего друга? Я тебе зарплату повысил, Макс... Не веришь, у Веры спроси. Приказ неделю назад был...
      -- Я за жену денег не беру, - отрезал Максим.
      -- Да при чем тут жена... - Сергей ушел головой в меню. - Ты теперь сам большой начальник, Макс... Ты ж в мое отсутствие вице... и генеральный... тебя все ищут, найти не могут...только ж я знаю, где тебя искать, Макс. Я тебя всегда разыскивал... Тут уха хорошая, Макс? Они с осетриной делают? Девчонки, будете уху?
      -- Угу, - сказала Катя серьезно, а Илона сперва радостно воскликнула: - Будем, будем! - но потом, обнаружив признаки надвигающего серьезного мужского разговора, затихла.
      -- Это тебя из-за здания? - спросил Максим, которому все-таки было интересно, что стряслось.
      -- Ну да. Из-за здания. Откуда ж я мог подумать. Служба безопасности хренова... Ничего сделать не может... Да ты знаешь, - он нагнулся на столом. - Он все знал, Макс. Это все интриги. Такие вот у нас друзья... Так что ты не радуйся прежде времени, неизвестно еще, кто будет начальник, Макс. Денег ему не хватало, суке... Надписи ему не хватало на визитке, кресла кожаного... я Боржоми возьму, Макс... Что, нету Боржоми? Тогда пусть Ессентуки семнадцатые... Да где тут эти официантки чертовы... я тогда еще заметил, что у них обслуживание совковое... помнишь, Макс?..
      Он энергично, привычными движениями большого человека с кожаным креслом, поманил официантку. Убедил. Хоть и безработный, а привычки сразу не пропьешь... Пошло дотошное уточнение заказа: "Когда варили? Вчера варили? Не пойдет... А рыбка?.. И хлебушек помягче... И проследи, чтоб текилу не бодяжили... Да я знаю, знаю, ни в одном глазу и так далее... Я тебе вот о чем: проследи сама. Отблагодарю... Отблагодарю лично... Мы это, порченый продукт не употребляем..." Максим пока что неторопливо разворачивал салфетку и протирал вилку. На всякий случай - очаги культуры далеко, лучше не рисковать...
      -- Я тоже знал, - проговорил он негромко, кладя вилку на место, когда официантка отошла.
      Сергей на мгновение замер, а потом монотонно закивал головой, как китайские куколки, столь любимые водителями автобусов.
      -- Вот-вот, - проговорил он. - Я же говорю. Вот такие друзья. Такие вы все друзья, - он нахохлился и замолчал.
      -- Я-то уж потом узнал, - проговорил Максим. - Случайно... Не лез бы к чужим женам, я б тебе давно рассказал. Сам виноват. Каждый, знаешь ли, пожинает то, что посеял...
      Он с неудовольствием обнаруживал, что никакой злости на Серегу у него нет. То есть была издали, а как только Серега, живой и ощутимый, появился в поле зрения, то оказалось, что Максиму вовсе не хочется на него оскорбляться, бить морду... то ли от общего пьянства и разложения, то ли еще от чего... Максим даже с трудом вспоминал, что у него где-то там жена... и из-за нее ругаться...
      -- Да какая там жена, - сказал Сергей неожиданно спокойно, отбросив игру в обиженный тон. - Валька-то. Какая она жена, Макс. Да посмотри ты на нее внимательно. Это Ленка тебе была жена. Так никто и подумать не мог. А эта-то... Ну, какие из них жены. Что я... Я, что ль, к ней приставал... - он махнул рукой. - Ты там лучше в доме проверь. Слесарей, ремонтников... Я тебе ничего не говорю, - он вскинул руки с открытыми ладонями. - Проверь сам...
      -- По компьютерам мастер... - вдруг вспомнил Максим, которого одно время раздражал постоянно ломающийся компьютер и необходимость чуть ли не ежедневного вызова техника.
      -- Во-во, - охотно подтвердил Сергей.
      -- Что "во-во"? - рявкнул Максим.
      -- Да ничего. Я, Макс, хоть не заражу ничем...
      -- Спасибо тебе еще сказать!
      -- Да хоть и скажи!
      Оба замолчали и надулись. Илона робко заглянула в их лица по очереди - не пора ли разнимать или вмешиваться в разговор, чтобы смягчить обстановку. Решив, что не пора, перевела взгляд в темную глубину ресторана и принялась разглядывать зеркальную барную стойку с разноцветными витражами наполненных бутылок. Катя сосредоточенно протирала приборы и только время от времени поднимала глаза.
      -- А мы все каждый день за грибами идти собираемся... - проговорила было она, но Катя скомандовала: "Замолчи", и она замолчала, наклонилась к Катиному плечу и стала о чем-то шептать. Официантка, перегнувшись через нее, поставила на стол лоточек с резаным хлебом, и Сергей поднял в воздух палец.
      -- Ты нам прямо сейчас текилы принеси, - велел он. - Хотя нет... у нас уха на первое... к ухе ты нам водки принеси. Получше какой!.. По двести грамм. А там видно будет...
      Водка была подана немедленно, Сергей разом выпил и зажевал хлебной коркой, обильно роняя на стол крошки. Потом поежился.
      -- Я, Макс, никому не сказал, что здесь, - повторил он. - И Ирке не сказал. Позвонил сказал только, что в бегах, пусть не ищет. Ты когда обратно думаешь?.. Я бы здесь с тобой посидел, втихую пока...
      -- Некуда мне возвращаться, - сказал Максим, тоже закусывая стопку. С толком, с расстановкой, как и положено смертельно оскорбленному. - Твоими молитвами. Нету у меня дома теперь, квартиры нету...
      -- Ой, ой, ой, - проговорил Сергей насмешливо. - А то я не знаю, что у тебя квартира на мать записана. Сиротку-то не строй из себя. Ты ж тогда даже на отца ее записывать не стал, а только на мать... потому что мать у тебя квартиру твою хрен кому в жизни отдаст... я-то знаю... сама скорей у кого отберет... А машина, - Сергей стал скатывать хлебные шарики, - у тебя на отца. Ты ж даже на сестру не записал ничего, потому что мало ли, зять с бандюками свяжется, разборки устроит... А уж про совместно нажитое, так его никакой юрист с собаками не найдет, а зарплата у тебя согласно штатному расписанию - восемьсот баксов... и на сто баксов я ее увеличил недавно...
      Увидев, что Илона с Катей инстинктивно оживляются, услышав краем уха слово "баксы", даже ушки у них согласно розовеют и подрагивают, Максим под столом пнул Сергея ногой.
      -- Не будем о скучной прозе, - сказал он. - С нами прекрасные дамы.
      -- Прекрасные дамы, да... прекрасные дамы... - Сергей покачался на стуле. - А ты чего, Макс, разводиться задумал? Да плюнь... какая тебе разница. Нашел из-за чего. Тогда из-за Маринки, помнишь - тебе ж было по барабану, ты и не возражал ничего...
      -- Я на ней и не женился, - уточнил Максим.
      -- Да, тоже правильно, - согласился Сергей, кивнув. - Ну а чего ты тут жмешься? У нас же это... Юрий Германович. Он тебя в два счета разведет, ты и опомниться не успеешь... Ты ж теперь большой начальник... Тебе можно...
      -- Ладно тебе тоже прибедняться-то! - крикнул Максим.
      Принесли на подносе уху. Девушки деликатно взяли в руки ложки и, не торопясь, отведали, пробуя, не горячая ли. Сергея температура рыбного варева не волновала - он без промедления принялся зычно хлебать, закусывая хлебной коркой.
      -- Только ты, Макс, - проговаривал он. - Губы-то не раскатывай. Ты их того... вовсе в трубочку сверни. Там на место вице-президента... сто человек позубастей найдется, пока ты тут прохлаждаешься... Я вот тут, - сказал он тоскливо, - все думал, чего ж мы покойника-то в президенты записали... Глупые были... Не к добру... Это уж потом я с отцом Михаилом когда поговорил, понял, чего мы наделали. А то насмотрелись пионерского детства... мавзолей у нас... Ильич у нас вечно живой... герои у нас всегда в строю... уделали нам мозги... Я тут себя как-то на мысли поймал: тогда мы покойника в живые записали, так надо теперь отпустить, свидетельство о смерти оформить... А потом до меня дошло: елки-палки, я ж теперь еще хуже, я ж вообще человека заживо хороню!.. Да... А я, знаешь, Макс, давно чувствовал, скверно у меня на душе было как-то... А как Борьку увидел, меня вообще как током шибануло, ну, думаю, вот оно... Боюсь, - и он снова тоскливо оглянулся по сторонам. - Чокнемся, Макс.
      -- Так ты что ж это, - проговорил Максим, чокаясь с Сергеем. - Узнал его все-таки?
      -- Конечно, узнал, - сказал Сергей, вздыхая. - Да ты ж видел его, Макс. Как его не узнать... Он, мне кажется, и меньше нас всех переменился. Это мы тут раскабанели, жиром заплыли, а у него режим... Я думал - оттуда смерть пришла, жди неприятностей, а оказалось, с другой стороны... Хоть бы уволить, что ли, его... По документам, в смысле. Кстати, паспорт его ты не брал?
      -- Брал, - вспомнил Максим. - Только где он сейчас, не помню. Но не у Борьки, точно. А может, у меня?.. Надо в кармане пиджака поискать, может, найдется.
      -- А не ищи, - мстительно сказал Сергей. - Пусть там и валяется. Пусть поищут. Я и копии-то все выкинул. Пусть новый, как хотят, делают... - он вдохновенно махнул еще стопку и повеселел. - Ох, Макс! Ну и будет нам с тобой! А телефон, - он махнул рукой, - я вообще в кабинете оставил. Забыл я его! Макс, я с тобой тут поживу. Я знаю, ты в люксе. Там места хватит. Оттянемся, как раньше...
      Максиму - то ли от того, что он уже изрядно принял, то ли от того, что соскучился - показалась очень своевременной идея о том, что Сергей останется с ним. Очень даже хорошая идея. Все равно девки уже надоели в усмерть... нужен компаньон. С компаньоном будет веселее...
      У Сергея тоже настроение заметно улучшилось. Когда они выходили из ресторана, Сергей ковылял уже довольным, хотя не очень уверенным шагом и приговаривал:
      -- Прости, Макс, ну прости! Я виноват... ну, я скотина... ну, хочешь, я перед тобой сейчас на колени встану? Хочешь? А ты мне врежешь? Ей-богу, я не против, Макс. Живем ведь как в чаду... знаешь, я только тогда себя толком осознаю, что делаю, когда, знаешь, ото всего отвлекусь, напьюсь, в коматозном состоянии лежу... Только не бросай меня, Макс, ну ей-богу...А мы с тобой погуляем... Вспомним молодость... Не стоит она, Валька... Твоя какая? Ты себе какую берешь?... А, все равно!
      Максим обернулся и сгреб его за грудки, чуть приподняв.
      -- Что мне морда твоя, - рявкнул он. - Ей только на пользу, отполируется малость... А вот если я Ирку?.. А? Что? Не нравится идея?
      Сергей, вися на кулаке, разом погрустнел и всхлипнул.
      -- Что ж, - сказал он. - Отбирай последнее... Отбирай самое святое... Давай... с ними заодно... Интриги... везде интриги... - он уже, кажется, был готов к тому, чтобы смахнуть скупую, но горючую слезу.
      Максим замер в своей угрожающей позе. Вот оно, Серегино лицо перед глазами. С первого класса знакомое, как облупленное. И что с ним делать? Куда его девать? Удивил он его? Да нет, и не удивил...
      -- Ай, пропади ты! - сказал Максим, отпуская Сергея. - Я не такой подлец, как ты. Я благородный человек!
      Он величественно развернулся и, слегка качнувшись, продолжил путь к выходу. Сергей двинулся за ним. Казалось, он уже забыл про все свои неприятности.
      -- Только не бросай меня, Макс, ей-богу... - заговорил он. - А мы с тобой погуляем... Вспомним молодость... Ну, не стоит она, Валька... Твоя какая? Ты себе какую берешь?... А, все равно!
      Среди ночи Максим очнулся, сбросил с себя чью-то конечность и, услышав храп, удивился. Кто храпел? Может, это комар зудит? Нет... Явно чей-то храп... Кругом было как-то очень много народу. Чересчур много. Раньше было намного меньше... Мужик какой-то... Храпит.... Что он тут делает? Что-то, конечно, вспоминалось, вроде, днем что-то происходило, но что?.. Приглядевшись, под скудным светом дальнего уличного фонаря, Максим разглядел Сергея. Так этот гад явился к нему сюда?... Ну, погоди... Я тебе сейчас... Недолго думая, Максим со всего размаху врезал кулаком по спокойно спящему телу. Раздался перепуганный рев, и через несколько секунд в реву присоединился женский визг в два горла. Какое-то время все дружно орали, радуя соседей и окрестные поля, потом Сергей частично проснулся и возмущенно закричал:
      -- Ты чего, сдурел? Ты чего дерешься! Придурок...
      -- А ты чего? - прокричал в ответ Максим, не нашедший, что ответить.
      -- Совсем уже!.. Окосел!..
      -- А ты чего! - кричал Максим. - Иди отсюда!..
      -- Да пошел ты! Нужен ты мне!..
      Сергей слез с кровати, захватил с собою Илону и, зажав ее голову под мышкой, нетвердым шагом проследовал в соседнюю комнату. Оттуда еще некоторое время доносилось, как он ворчал что-то под нос и жаловался, укладываясь на диван.
      Вот так! - подумал Максим. Он тоже встал и пошел в ванную. Открыл дверь и включил свет. Послышался быстрый шорох, что-то куда-то метнулось, и на кафельной стенке остался один большой черный таракан. И тебя тоже, подумал Максим, снял тапок и со всего размаху врезал по стенке. Кафельная стенка треснула, и на пол с грохотом посыпались плитки.
      -- Ой, чего там? - испуганно спросил Илонин голос.
      -- Опять с кем-то дерется... - прорычал Сергей. - Совсем окосел...
      Максим в недоумении перевернул тапок и принялся рассматривать подошву. Никаких следов раздавленного таракана. Он пожал плечами, одел тапок и пошевелил груду плитки. Опять же никаких следов. Сбежал он, что ли? Или привиделось? Что за черт... Был же... Здоровый черный таракан...
      -- Идите вы все в баню... - сердито проговорил обескураженный Максим, возвращаясь в комнату. Он был недоволен. Опять вокруг творилось что-то непонятное. Надо было чем-нибудь врезать, подумал он с сожалением, бросился со всего размаху на кровать и заснул.
      Дни снова покатились один за другим, только почему-то пить приходилось больше. Поэтому Максим нисколько не удивился, когда как-то серым тяжелым утром, проснувшись и слабо приоткрыв один глаз, он увидел на балконе сидящего там желтого попугая. Приехали, подумал Максим. Он открыл глаз полностью, но попугай не исчез. И даже после открытия второго глаза ситуация изменилась ненамного. Что-то там сидело желтое. Максим беспокойно встал и выглянул на балкон. Там сидел в пластмассовом кресле Сергей, кутаясь в одеяло, на которое был одет канареечно-желтый пододеяльник. В цветочек.
      -- Ты чего? - спросил у него Максим хмуро, вместо утреннего приветствия.
      -- Чего? - повторил Сергей как эхо.
      -- Что сидишь?
      -- А что, нельзя, - огрызнулся Сергей, не оборачиваясь.
      Максим подошел и, поеживаясь от утреннего холода, опустился во второе кресло.
      -- Маячишь перед глазами, - объяснил он. - Людей пугаешь...
      -- Кого это: людей?
      -- Ну, меня.
      -- А я тебя чем напугал.
      -- Да не ты, - вздохнул Максим. - Я уж подумал, белка пришла. Я нервный сейчас...
      -- А я не нервный, - отозвался Сергей.
      Он с тоской смотрел на дальний лес, еле видный в легкой полоске тумана. Где-то там, в дымке, граяли и кружились вороны.
      -- Холодает, - произнес он. - Чуешь, Макс? Холодать стало... Пора отсюда сваливать... В тепло.
      -- Пора, - подтвердил Максим.
      -- Надоело все... Пить уже сил нет... Девки осточертели... И главное, как в окно посмотришь - опять это проклятое поле... Пора. В город пора.
      -- Ага, - согласился Максим. - Чтоб из окна помойку видеть.
      -- Да хоть помойку, - сказал Сергей с чувством. - Все не так муторно.
      Максим промолчал и с удовольствием вдыхал свежий утренний воздух.
      -- Скоро птички потянутся... - произнес Сергей мрачно.
      -- Какое скоро, одурел, - возразил Максим. - Август месяц...
      -- А, - сказал Сергей с надрывом. - Какая разница.
      Максим снова промолчал.
      -- Ты чего в городе будешь делать, Макс? - спросил Сергей.
      -- Разводиться, - ответил Максим.
      -- Тьфу. Да прости ты ее, - сказал Сергей беззлобно. - Ну, оторвалась баба... Подумаешь... - он вздохнул. - Моя как с курорта приезжает, я ей вопросов даже не задаю. Нарвешься... Мудрее надо быть...
      -- Я тебя, мудрого, еще не добил до конца, - сказал Максим. - Так что не квакай.
      -- Как хочешь, - сказал Сергей.
      Он поерзал под одеялом, кутаясь еще глубже.
      -- У тебя Борькин телефон остался? - спросил он.
      -- Зачем тебе? - спросил Максим.
      -- Приедем... Дело какое-нибудь замутим... Все по-новой.
      -- Борька-то тебе зачем? - спросил Максим.
      -- Здрасте, - Сергей удивился. - Как это зачем Борька. Будем вместе. Организуем бизнес какой-нибудь... Лечить его будем, Макс... Станет как новенький... Он наша звезда путеводная... Куда мы без Борьки... Мы же с ним вместе все это время...
      -- Только он не в курсе, - пробормотал Максим.
      -- Да ладно, - сказал Сергей, поморщившись. - Это все внутренние разборки. Все же мы свои люди...
      Он поднялся с кресла и ушел с балкона.
      -- Угу, - задумчиво проговорил Максим сам себе. - Конечно, свои. Только я тебя, своего, как-нибудь убью...
      Он еще какое-то время сидел и наблюдал за тем, как растворялся туман, пока не замерз окончательно. Действительно, холодает, подумал он. Действительно пора...
      Днем, собирая немногочисленные вещи и бросив взгляд на груду бутылок из последней, еще неубранной партии, Максим слегка испугался при мысли, что они все это выпили. Как не отравились...
      Самым трудным было привести в сознание и запихать в машину Катю с Илоной. Остальное заняло немного времени. Скоро они все уже сидели в Сергеевом "Вольво", и Максим с наслаждением ощущал себя в приличном автомобиле. Переодеться только осталось. Катя с Илоной молча, лишь иногда поскрипывая, томились на заднем сидении, но Максим о них уже забыл, как будто их уход за спину автоматически означал уход из действительности. Приближалась Москва, машин на шоссе становилось больше, тянулась пригородная застройка, на каждом шагу уже мелькали указатели, в общем, предчувствовалась нормальная человеческая жизнь. Да... надо время от времени так забываться - чтобы не терять чувства реальности. И все-таки чего-то не хватало. Максим нащупал в кармане телефон и включил. Прорва неотвеченных звонков... половина вообще непонятно от кого... чей же это префикс девятьсот десять... Вале звонить все равно не буду, подумал Максим. А кому... самое смешное, что, пожалуй, кроме Борьки звонить-то некому. Интересно будет ему поведать о наших новостях... он набрал телефон, заранее представляя себе Борькин голос в трубке, но вместо Борьки ему вежливо сообщили "абонент не отвечает или временно недоступен".
      Здрасте, подумал Максим и, не дослушав фразу до конца, прервал связь. Может сбой, сигнала нет? Он набрал номер сто и металлический голос размеренно сообщил ему точное время. Есть сигнал... Он снова набрал Борьку и снова выслушал отказ. Вот тебе на. Куда он теперь-то подевался, бродяга, подумал Максим с тревогой. Неужели снова сменил шкуру - имя, фамилию, место рождения, образ жизни... Кошмар. И где теперь его искать? Может, в метро?... Вряд ли в метро. Он автовладелец, бомбила, что ему в метро делать, он, поди, забыл, как оно выглядит... И неполезно ему, наверное, из кусочков собранному, под землю спускаться...
      -- Чего? - спросил Сергей, заметив боковым зрением Максимово беспокойство. - Ты кому звонишь?
      -- Борьке, - ответил Максим неохотно.
      -- И чего?
      -- Выключен, - Максим набрал еще раз - для контроля. - Это ж такая пташка певчая, что не знаешь, где следы искать. Упорхнет, не достанешь... Птичка божия...
      Сергею вел машину с каменным выражением лица, так как ему, видимо, тяжелы были любые мимические упражнения, но тут он все-таки нахмурился.
      -- Ты звони, - процедил он. - Потом перезвонишь. Он же когда-нибудь к нему подходил, так?
      -- А, что? - простонали с заднего сидения, и Сергей веско ответил:
      -- Ничего!
      В салоне снова наступила тишина, и только периодически слышался тихий точечный писк от того, что Максим нажимал кнопки на телефоне.
      К тому времени, когда они доехали до Катиного и Илониного дома, Максим так и добился положительного результата. Там пришлось убрать телефон в карман, потому что надо было сперва вытащить девушек из машины, потом поднять на этаж и с милыми улыбками затолкать в квартиру, чтобы сразу после закрытия двери счастливо вздохнуть с облегчением. Закончив этот тяжелый труд, они поспешили к "Вольво", пока никакая добрая душа по ней гирькой не хватила. В воздухе уже и правда чувствовался август, и пока они стояли у машины и курили, было довольно холодно. Максим оглядывал окрестности и искал глазами Васю - Борька тогда с Васей ушел... Васи на горизонте не было. Вот так всегда. Как не надо, так не отобьешься, а как чего потребовалось, так с фонарями не отыщешь... Сбербанк... магазин... детская площадка... нет, нигде нету.
      -- Сейчас к Ирке... - рассуждал Сергей. - Уж не знаю, как встретит... Может, и эспандером по башке, как тогда...
      -- Да ну уж... - возразил Максим вяло, вовсе не думая о том, как встретит Сергея жена.
      -- Тогда, конечно, я был в шапке с рогами... и пьяный... и еще двое доходяг со мной... - Сергей посмотрел на Максима с тревогой. - Что там, на фирме, как думаешь?
      -- Не знаю, - сказал Максим, выдыхая дым. - Тебе видней.
      -- Это почему?
      -- Ну, как. Ты капитан.
      Сергей усмехнулся.
      -- Да уж. Вы вечно все на меня сваливаете. Подставляете по полной... - он отбросил сигарету. - Что? Ко мне поедем?
      Максим покачал головой.
      -- Пойду Борьку поищу, - сказал он. - Что-то не нравится мне все это. То он есть, то его нету...
      -- Здесь? - удивился Сергей. - Ты где его здесь найдешь, его ж давно выселили оттуда.
      -- След возьму, - объяснил Максим. - Я тут прошлый раз одному кенту сдал. Пусть отчитается, куда дел человека...
      -- Помочь? - спросил Сергей, оживляясь.
      -- Не надо.
      Сергей поморщился от каких-то своих мыслей.
      -- Давай, - сказал он. - Я-то на связи. Так что звони, если что.
      В городе у него опять сразу стал какой-то поникший вид. Былиночка на девяность кило... Совсем не тот петух, что был последнее время на Зеленом мысу... Он еще поморщился, залез в машину и крикнул напоследок:
      -Ты на ночь приходи, Макс, куда ж тебе еще?..
      Максим проводил глазами матово блеснувший бок "Вольво" и снова оглянулся. Никого. Вообще никого, словно все вымерли. Даже дети куда-то подевались. Он медленно зашагал к Борькиному дому. Можно, конечно, подняться сразу в квартиру... но жена... Максим неприятно содрогнулся. То ли было что-то с ней... то ли не было... нет, только не в квартиру. Придется опять тихо сидеть на скамеечке и ждать. Клоун, да и только... Дурачка нашли... Ну, Борька, ну, затейник... прибить мало...
      Максим подошел уже к самому дому, когда ему в голову пришла счастливая мысль. А Наталья-то! Во-первых, наверняка все знает. Во-вторых, ее можно под каким-нибудь предлогом, по-соседски, послать в Васину квартиру за Васей. В третьих, можно телефон подзарядить - аккумулятор почти на нуле... Чайку попить, опять же. Эх, неловко с пустыми руками... Он оглянулся по сторонам, словно ища какой-нибудь ларек, хотя на самом деле прекрасно знал, что никакого ларька поблизости нет. Спуститься, что ли, к магазину?.. Тут он провел взглядом по детской площадке и замер. Раньше он еще утешал себя надеждой, что Васина жена ему привиделась в алкогольном токсикозе, но теперь понял, что нет - она стояла недалеко от качелей, и Максим, еще даже не доведя до нее взгляда, понял, что это именно она. Очень худая, очень бледная, с блеклыми тонкими чертами лица женщина. Пепельные волосы собраны в хвостик. Усталое выражение, скорбная складка в уголках рта. Одета в какое-то широкий подпоясанный мешок из темного занавесочного ситца. Похоже, что сшила сама. В школе. На уроке труда. С тех пор и носит. Максиму вдруг показалось, что он узнал не случайную знакомую, виденную мельком, а что-то такое, что видел давно... где-то в прошлой жизни... Вот же оно. Попадание в точку. Как же звали-то ее, Наталья ж говорила... Женщина стояла неуверенно, глядя на песочницу, в которой играли дети, и словно не решаясь подойти к лавочке, заполненной оживленно болтающими мамашами. Максим быстро отвернулся, пока его не заметили. Хорошо, значит, дома ее точно нет. Путь свободен... Максим вошел в подъезд, перешагнув через кирпич, который фиксировал в открытом положении железную дверь, и поднялся к Борькиной бывшей квартире. Позвонил. Никакой реакции. Позвонил еще раз. Звонок противно верещал за дверью, но в ответ - ни шелеста, ни дуновения. Максим тяжело вздохнул. Да... Придется все равно, хочешь не хочешь, идти к Наталье. На улице ждать нельзя - вернутся они, скорее всего, вместе... неудобно.
      Он спустился вниз и позвонил в Натальину дверь. Сейчас снова выйдет с вантузом, думал Максим, ожидая, когда ему откроют. Или, не дай бог, со своей любовью всей жизни. А у того, судя по роже, менталитет не здешний, горячий...
      -- Кто? - весело спросила Наталья из-за двери.
      -- Свои, - ответил Максим, решив, что это самое удобное объяснение.
      Дверь послушно распахнулась. Из квартиры пахнуло жареным луком и спертым воздухом.
      -- Ой, - сказала Наталья, щуря глаза. - Какие люди! Мужчина, вы меня прямо не забываете!
      -- Можно войти? - спросил Максим.
      -- Можно, - охотно согласилась Наталья, закрывая полы халата на груди.
      Максим протиснулся в коридор и, встретившись с ее дыханием, понял, что она слегка навеселе.
      -- Чего, - сказала она. - Все в прятки играешь? На кухню проходи...
      -- Да все играю, - подтвердил Максим.
      -- А я готовлю, гости сегодня придут, - сказала Наталья, становясь к плите, спиной к Максиму. На сковородке там что-то шипело. - Гостей сегодня жду... Чаю хочешь?
      -- Да нет, - сказал Максим, прикинув, что ей не до чая.
      -- Так чего, - она не оборачивалась, - нашел тогда Борьку-то?
      -- Нашел... - сказал Максим, садясь на табуретку. - И снова потерял... Это ж такая жар-птица, что никак его за хвост не ухватишь...
      -- Ты знаешь, у Маринки он навряд появлялся-то, - объяснила Наталья. - У нее ж семья все-таки, пацан сейчас приехал, куда-то он на заработки ездил... Не, навряд.
      Максим взял со стола синюю плюшевую прихватку для горячего и принялся вертеть в руках.
      -- Да я, пожалуй, сейчас не к Маринке, - сказал он. - Я, пожалуй что, к Васе этому, что в Борькиной квартире живет. Мне бы его найти...
      Наталья удивленно повернулась и посмотрела на него, поигрывая деревянной лопаточкой.
      -- Не ты один его ищешь, - сказала она. - Ларка-то вот его тоже ищет. Уж и заявление подала, и на передачу написала...
      Конечно, вспомнил Максим. Ларка. Вот как ее зовут.
      -- Это вот жена его, - сказал Максим вопросительно. - Я ее сейчас видел внизу.
      -- Может, и видел, - проговорила Наталья хмуро. - В тряпке такой ходит. Она сейчас только на свет божий стала вылезать... Только за мальчишкой смотреть стала как следует... Хоть рубашечки-то ему стирать научилась, пока этого гада нет...
      -- А она что, тоже пьет? - с любопытством спросил Максим, отвлекаясь от темы.
      -- Не знаю, - сказала Наталья сухо, и Максим тут же заподозрил, что неизвестно, как Ларка, а вот сама Наталья-то, похоже, попивает. Да... фортепиано и поэтичный молодой человек в очках... - Я ее пьяной не видала. Так у них в квартире-то одними парами сивушными надышишься...
      -- Давно пропал? - спросил Максим.
      -- А тебе зачем? - сказала Наталья неприветливо.
      -- У меня возможности другие, - пояснил Максим. - У Ларки одни, ну а у меня... Я-то его скорее найду.
      Наталья вздохнула и переставила сковородку на подставку. Погасила газ. Потом села на табуретку напротив Максима. Вздохнула снова.
      -- Эх... мишку почистить пора... - произнесла она, глядя куда-то поверх Максимова плеча.
      -- Чего? - не понял Максим, оборачиваясь и тоже смотря вслед за Натальей на небольшого мягкого мишку на кухонной полке.
      Наталья махнула рукой.
      -- Ты Ларке только не говори, - произнесла она, понизив голос. - Помер Вася-то.
      -- Как это помер, - непонимающе спросил Максим. - Ты-то откуда знаешь?
      -- Оттуда. Мы только ей не говорим. У меня, знаешь ли, - сказала она внушительно. - Тоже возможности другие.
      -- Ну? - сказал Максим, подгоняя ее.
      -- Так вот. У нас-то тут, знаешь, граница округа недалеко, за улицей. А там вон, где овраги, - она махнула рукой. - Там уже округ другой. А для них, для милиции, другой округ это как чужая планета, хоть и под носом, а чего там творится, они не знают...
      -- Ну? - повторил Максим.
      -- Так вот. А у нас Пашка тут живет, он в том округе работает, опером. Туда одним автобусом, он раньше-то на автобусе ездил, ему удобно было... Наше-то отделение, до него тремя транспортами, хоть оно и ближе, а то одним... Там в оврагах две недели назад два трупа нашли. Говорит, похоже, водкой отравились, или чего они там пили, очиститель какой... Нашли уже в таком, знаешь, виде, их там уже крысы поели, или собаки... место-то такое, туда нормальный человек носа не сунет. Ну, Васю-то Пашка все равно узнал, говорит, майка его... шевелюра тоже узнаваема, - Наталья перешла на шепот. - А Ларке мы не говорим. Потому что так она сидит, да мужа пропавшего ждет. Себя блюдет, ребенка... А как свидетельство о смерти получит, так все, сейчас какой-нибудь очередной Вася набежит, да еще и в квартире пропишется. Головы-то нету... А так - ну пропал и пропал. В любое время может обратно объявиться. Пока-то признают, пока документы оформят... Пускай ждет, - Наталья махнула рукой. - Или еще хуже: как станут хоронить, да как приедут из этой Винницы его мать с отцом да четырьмя братовьями, так их потом не выгонишь обратно никакими силами. А так... ну шляется где-то... не впервой. Вроде как все в норме. Не говори! - Наталья предостерегающе подняла палец.
      Максим замер от ужаса.
      -- А кто... второй... - проговорил он.
      -- Второй-то? Да второй Жорка, это бомжик у нас на рынке жил, у метро... Он тихий такой был, иногда к Васе приходил, мы его иной раз подкармливали... Он тоже как раз пропал в это время, смотрим - все не появляется Жорик...
      -- Опознали? - деревянным языком спросил Максим. - Они где? В морге?
      -- Нет, - Наталья махнула рукой и поморщилась. - Их похоронили уже.
      Максим непонимающе потряс головой.
      -- Нет, стоп... Так по закону...
      -- Ну, что по закону, - сказала Наталья с досадой. - Мы Пашку уговорили. Он же тоже человек, понимает... Что там в морге лишние места держать. Бомжи и бомжи... Похоронили уже.
      -- Подожди, подожди, - Максим снова почувствовал себя в каком-то жутком трансе, когда вокруг происходят совершенно невероятные вещи, и он ничего не может изменить. - Какого числа их нашли? Нет... проговорил он сам себе. - Не может быть...
      -- Может, - сказала Наталья, вздохнув. - В жизни все бывает, - она выпрямилась и посмотрела на него требовательно. - Не скажешь?
      -- Нет, конечно, - пробормотал Максим и усмехнулся. - Знаешь, - сказал он. - Борька все говорил, что у него долг - ребенка воспитать. Своего вспоминал... Впрочем, черт его знает, чей он...
      Наталья отмахнулась.
      -- Э, - сказала она. - Говорить-то про такие долги все мастера. А как до дела доходит...
      Она поднялась и снова взялась за сковороду. Максим все сидел и разглядывал мелкие вишенки на прихватке.
      -- Так как там Борька-то? - спросила Наталья. - Здоров? Когда вот я его последний раз тогда видела, так ему ж там где кого воспитывать, самому сиделка нужна была. И у меня тоже, знаешь... то давление, то сосуды. Я в этом году, веришь, даже ни грамма варенья вишневого не сварила, нет сил, и все тут, то одно, то другое...
      -- Да... - проговорил задумчиво Максим. - Что ему сделается... Он как Ванька-встанька. Упадет - поднимается, упадет - поднимается...
      -- Хорошо, коли так, - сказала Наталья.
      -- Ладно, - проговорила Максим, вставая. Транс продолжался, и он почувствовал, что все его дальнейшие поступки должны определяться именно этим трансом, а не логикой - Я пойду, - он подумал и уточнил. - Так значит, Ларка эта ваша теперь фактически свободна?
      Наталья сделала скептическую гримасу.
      -- Что, - сказала она. - Глянулась, что ль?
      -- Не знаю, - проговорил Максим сам себе. - Есть в этом некий символизм... совпадение...
      Наталья от изумления открыла рот и всплеснула руками.
      -- Да ты что, ополоумел! - сказала она. - С кем связываться! Зачем тебе это надо? Брать с нее нечего, квартира... что, квартиры у тебя нет? Совесть-то поимей! У нее ж мальчишка!
      Максим поморщился.
      -- Что сразу квартира? - сказал он. - Почему сразу что-то брать?
      -- А то я вас не знаю! - сказала Наталья. - А иначе какой смысл? Что она, королева красоты? К тому ж дура.
      Максим улыбнулся сам себе.
      -- Подумаешь, дура, - сказал он. - Удивила... У меня этих дур уже две было только по паспорту... Одной больше, одной меньше... Пойду зайду в гости, - сказал он решительно и прибавил: - Не беспокойся. Ничего я не скажу.
      Наталья, пораженная, все стояла на одном месте с деревянной ложкой в руке.
      - Пока, - сказал ей Максим, улыбнулся, подмигнул и закрыл за собой дверь.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8