О поездке Александра Ивановича на Остров Свободу напоминает книга "1-й съезд Компартии Кубы" с дарственной надписью: "Моему уважаемому и любимому другу маршалу авиации Александру Покрышкину, трижды Герою Советского Союза, наши самые глубокие чувства любви и симпатии. Фидель Кастро".
      Саша говорил, что в заключение почти трехчасовой беседы с ним руководитель Республики Куба пригласил его приехать к ним на отдых всей семьей. Однако воспользоваться этим любезным приглашением мы не смогли из-за ухудшегося здоровья мужа.
      Еще в период службы в Киеве Александр Иванович в составе правительственной делегации побывал во Франции. На его долю выпало установление контактов с нормандцами. И хотя летчики знаменитого полка "Нормандия - Неман" и Покрышкин воевали на разных участках советско-германского фронта, они многое знали друг о друге и были очень рады личной встрече.
      У нас сохранилась памятная запись, сделанная на визитной карточке одного из французских летчиков-фронтовиков Игоря Эйхенбаума: "Многоуважаемый, дорогой и знаменитый Александр Иванович! Летчики полка "Нормандия - Неман" не раз вдохновлялись Вашими беспримерными подвигами и еще смелее били фашистских фрицев. Лично всегда с жадностью читал Ваши статьи обо всем: тактике боев, сознании человека. Теперь все на мир, на дружбу, свято храня память о всех тех, кто отдали вчера жизни для победы и для вечного солнца, для счастья подлинных людей.
      От летчиков-ветеранов, семейств погибших, детей и от себя: большое спасибо Вам лично и вашему народу. И. Эйхенбаум. Париж".
      Состоялась встреча мужа с Луи Дельфино, который после Луи Тюляна командовал полком "Нормандия - Неман" и воевал вместе с ныне уже покойным близким нашим другом дважды Героем Советского Союза Владимиром Дмитриевичем Лавриненковым. Луи Дельфино сразу же поинтересовался, жив ли и здоров Владимир Дмитриевич. Когда Александр Иванович ответил утвердительно и добавил, что Володя служит вместе с ним, радости Луи не было предела. Он торопливо обшарил свои карманы в поисках подходящего сувенира. Ничего не найдя, сдернул с шеи шарф и попросил передать его Лавриненкову.
      Вскоре после визита нашей делегации во Францию в районе города Орла был обнаружен сбитый во время войны советский самолет-истребитель с останками погибшего французского летчика. Установлено это было точно, так как в целой неповрежденной кабине сохранились личные документы пилота.
      На церемонию перезахоронения погибшего летчика должны были приехать министр обороны Франции Пьер Месмер и Луи Дельфино. Накануне они направили в Москву запрос с просьбой включить в состав участников церемонии с советской стороны А. И. Покрышкина и В. Д. Лавриненкова. Кандидатура мужа у начальства сомнений не вызвала, а вот по поводу Лавриненкова начались телефонные звонки: почему именно он понадобился французам? Пришлось Александру Ивановичу объяснить кое-кому, что фронтовая дружба - не эфемерное понятие и забывать об этом людям, тем более военным, не к лицу.
      Объяснение, видимо, посчитали убедительным, так как мы с Дусей, женой Владимира Дмитриевича, получили от мужей задание подобрать какой-нибудь памятный сувенир для Дельфино. Непростое это дело - подбирать подарок незнакомому человеку, да еще иностранцу. После долгих сомнений остановились на изделии закарпатских резчиков по дереву "Дикие кабаны в камышах". И угодили, что называется, в самое "яблочко"!
      Когда наши мужчины вручили Луи Дельфино этот сувенир, он в буквальном смысле подпрыгнул от радости. Оказалось, он сам увлекался резьбой по дереву и наш подарок явился для него сверхприятным сюрпризом.
      Сюрприз поджидал и Александра Ивановича - Пьер Месмер торжественно, по поручению своего правительства, вручил ему удостоверение и знак "Заслуженный военный летчик Франции". Надо сказать, что аналогичные звания и знак - "орел с распростертыми крыльями несет в клюве золотой лавровый венок" - получил муж и от поляков.
      Не знаю, чем объяснить, что у себя на родине ни Александр Иванович, ни Иван Никитович Кожедуб такого звания удостоены не были. Хотя судя по количеству выданных знаков "Заслуженный военный летчик СССР", более достойных, нежели оба трижды Героя Советского Союза, нашлось немало.
      Вдвоем с мужем нам шесть раз доводилось бывать в братских социалистических странах, в том числе - в Болгарии и Венгрии. Провести отпуск в Болгарии нас пригласил Добри Маринович Джуров, в ту пору министр обороны этой страны. С ним Александр Иванович учился в двух академиях. Мы хорошо знали его семью: жену Елену и двух детей. Дочь закончила МГУ, а сын был летчиком.
      Нам удалось осмотреть чуть ли не всю Болгарию, начиная с Родоп и кончая Рилским массивом, куда в сопровождении знакомого нам генерала Ханымова поехали специально для осмотра древнего монастыря, превращенного в музей.
      День для поездки в Рилский монастырь мы выбрали неудачно: музей был закрыт. Огорченные, остановились на подворье монастыря, разглядывая великолепные фрески XIII века. Генерал Ханымов куда-то отлучился. Увлеченные осмотром церкви, мы не сразу заметили его возвращение. Пришедший вместе с ним человек в темно-синем костюме, весь сияя от радости, прямо-таки бегом устремился к Александру Ивановичу:
      - Другарю генерал, вот уж никогда не думал, что мне выпадет счастье увидеть вас! Я тоже бывший летчик, Стоян Стоянов.
      Имя это оказалось хорошо известным моему мужу. После свержения монархо-фашистской диктатуры и прихода к власти правительства Отечественного фронта (1944 год) Болгария объявила войну гитлеровской Германии. И Стоян Стоянов сбил наибольшее из всех болгарских летчиков количество вражеских самолетов - двенадцать.
      - Но вы еще не все знаете! - воскликнул наш новый знакомый. - Ведь я дрался с фашистами на вашем самолете!
      - Почему же не знаю, - возразил муж. - Мне известно, что часть боевой техники мы передали болгарской армии.
      - Да нет, я летал на Як-3, подаренном жителями Новосибирска лично вам. На нем даже надпись была.
      - Все правильно, был такой подарок. Но я привык к "кобре", не мог от нее отказаться.
      - Подарок ваших земляков я сберег, - сообщил Стоян Стоянов. - Этот самолет стоит сейчас в Варненском музее как свидетельство братской дружбы наших народов. А сам я после демобилизации стал директором музея здесь, в Рилах. Пойдемте, дорогие гости!
      Открыв музей, Стоян повел нас, показывая собранные здесь экспонаты. Среди них мы увидели и три личные грамоты царя Ивана Грозного болгарскому государю.
      Как нам рассказали друзья-болгары, во время шестисотлетнего турецкого ига Рилский монастырь являлся средоточием и хранителем болгарской национальной культуры. Опасаясь народного гнева, турки не решались вторгаться в его владения. И болгары берегли под его защитой самые драгоценные свои святыни, в том числе и грамоты русского царя.
      Навсегда остались в нашей памяти поездки в Пловдив, Плевен, Габрово, Толбухин, памятник героям Шипки, храм Александра Невского... А также искреннее радушие, с которым нас всюду встречали.
      Забыла упомянуть, что шефство над нами во время этой незабываемой поездки взяли два замечательных человека - национальный герой Болгарии Славчо Трински и Пешо Шиновски, оба - генералы.
      Во время второй мировой войны они возглавляли крупные партизанские отряды и наводили ужас на фашистов. За их поимку были назначены огромные суммы денег, но патриоты, опираясь на помощь населения, оставались неуловимыми. Фашисты хватали каждого, на кого падало хотя бы малейшее подозрение в связях с партизанами.
      В концлагерь попала жена Пешо Мара, которая должна была вот-вот родить ребенка. Мальчик Пешо там и родился. И это обстоятельство дало фашистам возможность еще более усугубить ее бесконечные пытки. К мучениям матери добавились угрозы убить младенца. Но Мара так и не выдала ни мужа, ни его друзей. Однако ежедневные пытки над ней самой и издевательства над новорожденным привели к психическому срыву.
      В Киеве я по просьбе Пешо показала Мару нашим лучшим врачам-специалистам. К сожалению, потрясение оказалось слишком сильным, и Мара рано ушла из жизни, оставив своих дорогих двух Пешо и маленького Янчо, которому не было и 10 лет.
      Однако вернусь к нашей поездке по Болгарии. Там мы встретились тогда с отдыхавшими на "Златних Пясцах" с супругами Надеждой Васильевной Поповой и Семеном Ильичом Харламовым, с которым мужу позднее довелось работать в ЦК ДОСААФ. Оба они - фронтовики, Герои Советского Союза. Семен Ильич сбил более двадцати вражеских самолетов. Надежда Васильевна совершила 850 боевых вылетов на По-2.
      Прошу извинить за еще одно отступление, но не могу не сказать хотя бы несколько слов об этой замечательной женщине. Я познакомилась с ней еще на фронте. В районе Моздока летчицы из полка Евдокии Бершанской, в котором воевала Надя, нередко прилетали на наш аэродром подскока (так назывались аэродромы, располагавшиеся в непосредственной близости от линии фронта).
      Девочки прилетали к вечеру, садились у нас, дозаправляли свои самолеты горючим, пополняли боеприпасы и улетали на передовую. Представляю, как им было страшно. Стоило По-2 появиться над линией фронта (а это, как правило, происходило с наступлением темноты), как гитлеровцы тут же стремились поймать их в лучи прожекторов и открывали яростный прицельный огонь из зениток. Нередко мы со своего аэродрома видели, как только что взлетевшие от нас По-2 огненными факелами круто прочерчивали ночное небо.
      И вот однажды (это было уже в конце нашего отпуска) Славчо Трински забрал наших мужчин в Пловдив на встречу с болгарскими летчиками. Нам с Надей было предложено посетить местный краеведческий музей. После его осмотра нас повезли в другой музей, расположенный на месте сражения русско-сербской армии и болгарского ополчения с турецкой армией в начале 1878 года. Это место является священным для каждого болгарина. Здание музея окружено великолепным ухоженным парком, ограда которого сделана из турецких ружей. В церкви, в саркофагах, покоятся останки наших героических предков.
      Да, забыла упомянуть, что тот день тоже был понедельником и музей оказался закрытым. Но стоило сопровождавшему нас болгарскому офицеру сказать, что "другарки" приехали из Советского Союза и у них очень ограниченное время, директор тут же сам взял ключи, открыл музей и повел показывать экспозицию. Замечу, что представились мы ему только после осмотра.
      Уже в парке, заканчивая осмотр, я спросила:
      - Другарю директор, я слышала, что здесь у вас похоронены отец и сын Заимовы.
      - А откуда другарка знает, кто такие Заимовы?
      - В нашей стране их имена известны многим.
      Конечно, мы не могли тогда предугадать, что спустя несколько лет в 1972 году пламенному антифашисту генерал-полковнику болгарской армии Заимову Владимиру Стоянову будет посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
      - Владимир Займов был большим другом советского народа и не склонился перед фашистами, - сказал директор музея. - Он до конца боролся против них, и в 1942 году его вместе с сыном расстреляли. Очень рад, что советские другари знают о Займовых. Они похоронены в этом же парке вместе с вашими воинами, на священном для болгар месте. Я покажу вам его.
      Мы с Надеждой Васильевной подошли к памятнику Займовым и склонили головы в знак глубокого уважения перед их несгибаемым мужеством. Затем от всего сердца поблагодарили директора музея за память и внимание к славе русской. Он же, тронутый нашим вниманием к болгарской истории, горячо поблагодарил нас.
      Думаю, что только так, во взаимном уважении друг к другу и живет нерасторжимая дружба наших народов.
      Переполненные впечатлениями и взволнованные до слез, мы с Надей приехали в авиашколу к нашим мужчинам. Здесь состоялся торжественный обед, на котором выступили Александр Иванович, Семен Ильич и Надежда Васильевна. Молодые болгарские летчики никак не хотели с нами расставаться и километра три, если не более, провожали пешком до аэродрома, где нас ожидал самолет.
      Несколько позже, когда Александр Иванович уже работал в ЦК ДОСААФ, мы были приглашены в Венгрию, чтобы провести отпуск на Балатоне. Нет нужды описывать природные красоты и достопримечательности этой ухоженной добрыми и трудолюбивыми руками страны. Она очень красива и своеобразна.
      В первые дни по приезде мы отправились с друзьями в город Секешфехервар. Здесь, как нам рассказали, жил удивительный человек - Бори Енои. Он был одновременно и художником, и скульптором, и поэтом. Но больше всего он прославился тем, что на протяжении сорока лет строил для своей любимой жены замок любви, в котором теперь открыт музей.
      Совсем незадолго до нашего приезда, ненамного пережив своего мужа, ушла из жизни и та, для которой этот замок был построен. Одна из их дочерей теперь содержит его на деньги, получаемые от экскурсий.
      Хозяйка и смотрительница замка рассказала нам, что никакого состояния ее отец не имел и без устали работал зимой, чтобы иметь возможность продолжать строительство летом. Здесь все выполнено его руками: балюстрады и портики, великолепные портреты его красавицы-жены, галерея скульптур исторических личностей Венгрии.
      Бори Енои очень дорожил своим детищем, но когда в Секешфехервар пришли советские войска и на территории замка разгорелся бой, престарелый хозяин достал из тайника винтовку и вместе с нашими солдатами пошел в атаку на фашистов. Двое советских солдат в этом бою пали смертью храбрых. Хозяин, выбрав самое видное место посреди газона, похоронил их и своими руками соорудили великолепное надгробие.
      Отдыхая на Балатоне, однажды вечером мы с мужем сели в лодку и уплыли кататься по озеру. Плавали довольно долго, а когда вернулись, увидели на берегу рядом с нашим переводчиком Йожефом мужчину с женщиной и двоих детей. Они ждали Александра Ивановича. Незнакомцы объяснили, что, узнав из газет о пребывании на Балатоне. Покрышкина, не раздумывая, всей семьей, прихватили имевшуюся у них книгу Александра Ивановича и приехали из города Дунайвароша только ради того, чтобы увидеть прославленного летчика и получить на память его автограф. Меня удивило, что муж, обычно не любивший, как он говорил, "уподобляться кинозвезде", на этот раз с удовольствием сделал памятную надпись на книге. Оставшись с ним наедине, спросила о причине такой перемены точки зрения.
      - Так ведь здесь у меня просят автограф не как у какой-то знаменитости, их тут своих хватает. Ко мне обращаются как к представителю великой армии великого народа, который спас мир от фашизма. Здесь я готов с утра до вечера давать автографы.
      До последнего удара сердца
      Кажется, я уже упоминала о том, что муж за всю войну был подбит дважды: летом и осенью кровавого 1941-го. Больше он не потерял ни одного самолета. А здоровья? Напомню те два случая словами самого Александра Ивановича.
      "Утром третьего июля мы получили задание разведать переправы через Прут. Вылетели втроем. Я должен был прикрывать Фигичева и Лукашевича. Над Прутом немцы встретили нас организованным зенитным огнем. Три разорвавшихся рядом с моим самолетом снаряда вывели из строя мотор. На козырьке фонаря появились брызги воды и масла. Двигатель работает с перебоями, не тянет. Самолет вот-вот свалится в Прут. Стрелки приборов показывают максимальную температуру.
      Осторожно повернул на восток, к линии фронта. Подо мной - заросшие лесом холмы и ни одной поляны. Но вот показалась вдали большая долина с речкой. Решил садиться там, не выпуская шасси. Подтянул плотнее привязные ремни и сдвинул очки на лоб, чтобы не повредить глаза при ударе. С трудом перевалил через холм в долину и увидел: рядом - дорога, а на ней немецкая колонна. В мою сторону уже бегут солдаты, стреляют...
      Говорят, при смертельной опасности, если не терять хладнокровия, рождается единственно правильное решение. Больше рулем поворота, чем креном, разворачиваюсь поперек дороги и речки. Мотор уже на последнем вздохе перетягивает самолет через долину. Над речкой слышу резкий скрежет и удары. В моторе что-то лопнуло, и он умолк. Выключил зажигание, чтобы предотвратить пожар, бросил ненужную теперь ручку управления, руками уперся в приборную доску. Весь напрягся. Истребитель плашмя падает в лес. Удар... и я потерял сознание.
      Очнулся. Чувствую, что жив. Очень болит нога, но выяснить, в чем дело, времени нет. Нужно как можно скорее уходить от места падения. С трудом выбрался из самолета. Осмотрел пистолет. Нога болит, но двигаться можно. По солнцу и часам определил направление.
      К своим вернулся на четвертый день. Там уже считали меня погибшим. Даже в журнале записали: пропал без вести. А нога распухла, и ходить я уже не мог. Уложили в санчасть..."
      Второй случай - более серьезный. Как вспоминал муж, такого с ним не было за всю войну:
      "Опять летели на разведку. На этот раз - в район Запорожья. Ведомый у меня - Комлев, молодой неопытный летчик, да еще незадолго перед этим сбитый, не оправился от психологического потрясения.
      Уже на обратном пути ведомый оторвался от меня и за ним увязалась пара "мессершмиттов". Надо спасать товарища! Едва успел нагнать их. Дистанция для стрельбы еще большая, но ждать нельзя, и я выпустил по вражеским самолетам эрэсы. Не попал, но напугал ведомого. Он отвернул в сторону.
      Нагоняю ведущего, от него к самолету Комлева уже потянулись дымные пулеметные трассы. Тут же открываю огонь и длинной очередью прошиваю "мессера". Он загорелся. И тут по мотору моего "мига" ударила пулеметная очередь. Бросил самолет вправо и вниз. Над моей головой пронесся "мессер". Сгоряча, спасая Комлева, не заметил справа вторую пару врага.
      Мотор сразу дал перебои, скорость упала. Три оставшихся "мессершмитта", бросив моего напарника, заходят ко мне в хвост. Об активном бое и думать нечего. Помощи ждать неоткуда. Единственное спасение - тянуть к своим войскам у Малой Токмачки.
      Из-за бронеспинки внимательно слежу за "мессерами": надо уловить момент открытия ими огня и резко уйти под трассу. Маневр нельзя делать ни на секунду раньше, а позже - тем более. На первый раз хитрость моя удалась огненная трасса проходит выше, и "мессер" проскакивает вперед. Заходит в атаку второй. Все повторяется. Однако или я чуть запоздал, или вражеский летчик открыл огонь раньше, - пули бьют по бронеспинке. Но самолет жив.
      Так раз за разом ухожу от огня противника. И с каждым уходом под трассы теряю высоту. А она так нужна мне, чтобы дотянуть до своих! Перед самой землей мотор заглох. Иду на приземление "на живот". И вдруг снова дробь пуль по бронеспинке, но подныривать под трассу уже нельзя - земля рядом. В самолете раздаются взрывы, и он с перебитым управлением идет к земле. Грохот... удар головой о приборную доску и... темнота.
      Очнулся от сильной боли. В полуобморочном состоянии переваливаюсь через борт кабины. Падаю вниз головой на крыло. Замечаю капли крови и чувствую, что правый глаз ничего не видит. Все! Глаз выбит, и мне уже больше не летать. Так обидно и горько стало!.."
      На этот раз он добирался до своих неделю. И раненный (стекла разбитых очков попали в надбровную дугу), контуженный, сумел повоевать за это время в рядах пехотинцев, прорывавшихся к своим.
      А сколько здоровья отняли у него так называемые благополучные боевые вылеты (их было свыше шестисот пятидесяти). А борьба с рутинерами и бюрократами, когда доходило до исключения его из партии и списков полка? А послевоенная служба? Ведь его постоянное стремление работать так же творчески и инициативно, как он воевал, не всем было по душе. Но Александр Иванович никогда не умел и не хотел жить спокойно. Все это, конечно же, не могло не отразиться на его здоровье.
      Первый "сигнал" поступил еще в середине шестидесятых, когда муж служил в Киеве. У него стала болеть спина. Видно, сказались давние падения с самолетом. А в 1978 году врачи положили Александра Ивановича на операцию. Более чем серьезную.
      С rex пор я потеряла покой. Болезнь оказалась тяжелой и неизлечимой. Что мне было делать? Как помочь самому дорогому мне человеку? Если бы можно было взять его боль на себя! Увы, оставалось лишь держаться так, чтобы со стороны не было заметно даже тени моего подлинного состояния.
      Спустя пять лет Александр Иванович перенес еще одну операцию. Огромного труда стоило мне на этот раз поднять его на ноги, восстановить силы. В конце концов, ему вроде бы стало лучше. Он прислушивался к моим советам, старался поменьше, как говорил, копаться в своем самочувствии и не придавать особого значения болезни, истинную причину которой, кроме лечащих врачей, знала только я. Во всяком случае, надеялась, что это так.
      Только потом я стала подозревать, что неспроста муж именно в это время особенно охотно заводил разговор о своих родственниках-долгожителях: его мать прожила восемьдесят шесть лет, бабушка по отцу - девяносто четыре года. Скорее всего, он догадывался обо всем и... старался успокоить меня, прикрыть, насколько было возможно, от надвигающегося несчастья. Это так на него похоже!
      Единственное, в чем я никак не могла его убедить, - оставить работу. Он просто не мог жить без нее. После медицинского обследования в 1983 году проработал еще два года с обычной для себя нагрузкой.
      Однако подошло время, когда Александр Иванович сам почувствовал, что работать как раньше он уже не может. Очень переживал это, колебался, но, наконец, решился и сам позвонил в отдел административных органов ЦК партии Александру Ивановичу Голякову:
      - Как ты смотришь на то, чтобы подыскать мне замену?
      Такая постановка вопроса не обрадовала заведующего сектором отдела административных органов ЦК КПСС. Он предложил мужу перейти на сокращенный рабочий день. А если и это окажется ему не под силу, то хотя бы "представительствовать" на своем посту председателя ЦК ДОСААФ:
      - Помощников ты себе подобрал и подготовил дельных. С работой они справятся. А ты им своим именем и авторитетом поможешь. Это ведь тоже большое дело - авторитет.
      - За теплые слова, конечно спасибо, - поблагодарил муж. - Только зря ты мне все это говоришь. Не хуже меня знаешь, что авторитет не на имени держится, а на делах Так что не бойся меня обидеть, ищи замену.
      В тот день, когда он в последний раз приехал из ЦК ДОСААФ, я накрыла на стол. Сели с ним вдвоем, и такая грусть меня охватила, что не сдержалась и расплакалась. Расплакалась от жалости к нему, от того, что ушли молодость и здоровье, похоже, что уходит и жизнь...
      - Ну что ты, родная, - сказал он. - Наоборот, радоваться надо. Ведь я так мало уделял тебе внимания Все работа да работа. Всю жизнь не хватало времени. Спасибо тебе, что ты относилась к этому с пониманием. Вот теперь поездим и на экскурсии, до которых ты большая охотница, и порыбачим вволю. Загрузишь меня чем-нибудь по хозяйству.
      На том и порешили. Однако бездеятельная, домашняя жизнь оказалась не по нему. Он заскучал. Я старалась не лезть со всякими спасительными идеями, но про себя мучительно искала выход из создавшегося положения. И вот однажды меня осенило:
      - Санечка, ты меня извини, но мне кажется, что у тебя за спиной интересная и насыщенная жизнь. Мог бы попробовать написать еще одну книгу.
      Смотрю, мой Саша задумался, а через некоторое время начал что-то набрасывать в тетради. И наступил день, когда он поделился своим замыслом.
      - Знаешь, Мария, ты - молодец. Спасибо за идею. Я действительно попытаюсь написать книгу о войне.
      - Но ведь у тебя уже есть две: "Крылья истребителя" и "Небо войны". Не получится ли так, что ты начнешь повторяться?
      - Нет, я уже обдумал. Это будет совершенно другая книга о тех же событиях. Только не перечень воздушных боев, а их анализ, раздумья о развитии бойцовских качеств у летчика-истребителя, росте его боевой выучки, мастерства. Задача, конечно, нелегкая, но опыта у меня, думаю, должно хватить. Я и название своей книги уже придумал: "Познать себя в бою..."
      И муж принялся за работу над книгой, день за днем вновь переживая свою боевую молодость. К сожалению, выхода ее в свет он уже не дождался.
      Я очень просила его не переутомляться, работать часа по два в день, не больше. Но Александр Иванович был очень увлекающимся человеком. Принявшись за какое-нибудь дело, он остановиться уже не мог и каких-либо ограничений в работе не признавал.
      Между тем болезнь постепенно брала свое. Состояние здоровья Александра Ивановича неуклонно ухудшалось. Теперь он больше находился в больнице, чем дома. Но мы все равно были вместе. Не было такого дня, чтобы я оставила его одного. Обычно приходила к нему по два раза в день. Не буду говорить, чего мне стоили эти визиты, но в палату входила всегда веселой и улыбающейся, причесанной и тщательно одетой. К тому времени работа над рукописью новой книги была уже закончена. Она готовилась к выпуску.
      Десятого мая 1985 года, сразу же после торжеств в честь 40-летия Великой Победы, по Центральному телевидению был показан новый документальный фильм "Александр Покрышкин". Озвучивал его народный артист СССР В. С. Лановой, знакомый нам всем по двадцатисерийной кинолетописи "Великая Отечественная".
      Александр Иванович находился в больнице. Накануне врачи отпустили его на два дня по случаю приема, устроенного Михаилом Сергеевичем Горбачевым для фронтовиков - Героев Советского Союза. Но девятого мая "отпуск" его кончился, и на просмотр телефильма мы приехали к нему в больницу вместе с детьми и ближайшими друзьями. Приехал и режиссер телефильма Д. И. Демин, для которого была интересна первая реакция Александра Ивановича на его работу.
      Сотрудники больницы установили в холле телевизор, составили кресла. Получился самый настоящий маленький просмотровый зал. Фильм мужу понравился своей правдивостью.
      После просмотра я накрыла в палате стол. Выложила принесенные из дома припасы, поставила цветы и до позднего вечера мы пробыли у него. Александр Иванович был очень рад, что рядом с ним собрались самые близкие ему люди. И все были веселы, хотя многие, пожалуй, понимали, что эта встреча являлась, по сути, прощанием.
      И вновь начались мои ежедневные визиты в больницу. В тот период она стала для меня даже не вторым, а первым домом. Прежде чем идти к мужу, непременно заходила к врачам, чтобы ненароком не сказать ему чего-нибудь лишнего. Потом - обязательно к зеркалу, приводила себя в порядок, и лишь затем шла к нему в палату. Подхожу, стучу по привычке и открываю дверь. А он рад мне, улыбается:
      - Могла бы и не стучать, я тебя по шагам в коридоре уже узнал.
      Чтобы как-то уравновесить себя и не расплакаться, первым делом брала вазы с цветами и шла менять воду. После этого, собравшись с силами, возвращалась и, улыбаясь, начинала рассказывать мужу домашние новости: о детях, внуках, как они учатся и ведут себя, кто из друзей звонил или заезжал, шутила...
      Старалась казаться веселой и беспечной. Видевшие меня в эти моменты удивлялись, как мне это удавалось. Не знаю, не уверена, потому что сердце мое рвалось на" части и сжималось от боли.
      Я уже упоминала, что редкий день видела мужа без книги. Последней прочитанной им книгой была "Полководец" В. В. Карпова. Читал он ее с особенным вниманием, так как лично был знаком с генералом армии И. Е. Петровым. Очень уважал его за полководческий талант и личные качества. Часто отвлекался и комментировал мне отдельные эпизоды из книги:
      - Нет, ты только послушай, Мария, какой же Карпов молодец! Не побоялся поднять такие пласты истории войны. Настоящий фронтовой разведчик. Честь и хвала ему!
      Я знала, что дни мужа сочтены и близится час, который отнимет его у меня навсегда. И он наступил...
      3 ноября Александра Ивановича должны были выписать домой. Нет, не в связи с улучшением здоровья, а по его и моему желанию. Дома ему было бы лучше. Однако накануне мужу сделали непродуманную и ненужную процедуру, в результате Александр Иванович оказался в шоковом состоянии, из которого вывести его уже не удалось.
      Девять дней он был почти без сознания, метался в постели и без конца подавал команды своим летчикам-истребителям на атаку врага. Он и в последний час бредил тем, о чем думал всю жизнь.
      * * *
      Тринадцатого ноября 1985 года в 11 часов 30 минут я стала вдовой. Прошли годы, но мне все еще кажется, что вот-вот прозвучат три коротких звонка в прихожей - так всегда звонил он, - и я побегу открывать дверь. Он войдет и улыбнется своей необыкновенной улыбкой...
      Я жду. И это чувство ожидания, наверное, останется во мне до конца. Каждое утро, просыпаясь, думаю: а может быть, смерть Саши - только страшный сон? Ведь для меня-то он не ушел из жизни!
      Кажется, лишь на время он покинул тот самый кабинет, где родилась масса замыслов. Одни из них воплотились в книгах и пособиях и поныне нужных молодым летчикам, всем, кто готовится к армейской службе. Другие - так и остались замыслами. Незаконченная докторская диссертация... 14 папок с материалами по тактике истребительной авиации... Учебник для летчиков... Более 100 схем воздушных боев... 4 разработки новых книг: "Маршрутами "а Берлин", "Один в чужом небе", "Об Александре Клубове" и "Повесть о любви". Все это - дорогая нам память о нем.
      Тут же письма из его родного Новосибирска. Там имя Александра Ивановича носят профессионально-техническое училище, где он когда-то учился, Дворец культуры, станция метро, улица... По решению правительства создается музей Покрышкина.
      Имя А. И. Покрышкина присвоено Запорожскому авиационному училищу летчиков ДОСААФ, Киевскому высшему инженерному радиотехническому училищу ПВО и океанскому танкеру, приписанному к Новороссийскому порту.
      Президиум Верховного Совета Украины удовлетворил ходатайство о присвоении имени Покрышкина образцово-показательной автошколе ДОСААФ в Бучаче (Тернопольская область). В Киеве его именем названа станция метро и одна из улиц.
      Ежегодно на приз маршала Покрышкина проводятся соревнования по авторалли, дзюдо и вольной борьбе. Открытая Крымской обсерваторией 6 марта 1975 года в день рождения Александра Ивановича новая малая планета названа "Покрышкин"...
      На нашем доме установлена мемориальная доска. А на Новодевичьем кладбище воздвигнут памятник Александру Ивановичу. Его авторы - скульптор Михаил Владимирович Переяславец и архитектор Анатолий Павлович Семенов никогда не встречавшиеся с Покрышкиным, сумели отобразить не только внешнее сходство Александра Ивановича, но и его характер, духовную сущность.
      Заодно отвечу и на вопрос, который часто мне задают: "Почему Александр Иванович как национальный герой не захоронен в Кремлевской стене?" Скажу честно: такое предложение было. Но я не могла смириться с кремированием, все существо мое восстало против этого. И вот теперь он там, на Новодевичьем, рядом с памятником, который на века сохранит его незабвенные черты.