На другой день радостное настроение было омрачено.

— Александр Иванович, получена радиограмма с «Тигра»: погиб Вишневецкий. При перебазировании командного пункта колонну машин атаковало звено «Фокке-Вульф-190», и Вишневецкого в суматохе сбила автомашина, — доложил Абрамович.

— Как будто рок преследует! — сказал я. — Рядом с радостью идут и несчастья.

— Это свойственно войне. А вам, Александр Иванович, надо лететь на КП. Передали о взятии танкистами Ченстохова. Там к середине дня на аэродроме будут готовы к приему наших истребителей.

— Сегодня же надо перелетать полкам туда. Найдутся любители захватить его первыми. Мы уже и так начинаем отставать от танкистов. Передайте в полки распоряжение на подготовку к перебазированию. Я сейчас туда вылечу со своей группой. Вы тоже не задерживайтесь с передислокацией штаба.

— Уже ушла передовая команда. К вечеру выедет остальной состав штаба.

— Хорошо! До встречи в Ченстохове! — И подумал:

«Молодец начальник штаба. Оперативно распорядился». Через пару часов моя группа приземлилась на грунт, рядом со взорванной бетонной взлетно-посадочной полосой. Я осмотрел аэродром. О ремонте полосы нечего было и думать. Глыбы бетонных плит и огромные воронки сплошь покрыли ее из конца в конец. Организовав управление прилетающими самолетами и определив место стоянок самолетов полков, я пошел проститься с Константином Вишневецким. Это была тяжелая потеря с начала Висло-Одерской операции. Нелепая гибель уже в канун полной победы над фашистской Германией вырвала из наших рядов незаурядного летчика, умного командира, Героя Советского Союза. Винить в его гибели кого-либо не следовало. Он погиб в боевых условиях.

По рассказам офицеров КП, Вишневецкий ехал в колонне на трофейном мотоцикле. Внезапно машины обстреляла четверка «Фокке-Вульф-190». Шофер одного из грузовиков резко рванул с дороги в сторону поля и сильно ударил ехавшего сбоку Вишневецкого. Я приказал похоронить отважного пилота во Львове. Перелетевшие в Ченстохов летчики и офицеры штаба дивизии простились с ним. Были отданы все воинские почести славному сыну Отчизны.

Рано утром наш дивизионный КП выехал догонять ушедшие вперед корпуса танковой армии генерала П. С. Рыбалко. Они стремительно продвигались на Ельс и Бреслау. Вскоре нагнали командный пункт танковой армии и стали продвигаться вместе с ним. Сразу же за освобождением Ельса к Рыбалко прибыл командующий фронтом И. С. Конев. С ним были другие генералы, в том числе командующий воздушной армией С. А. Красовский. После совещания, улучив удобный момент, обратился к Степану Акимовичу, попросил перебазировать дивизию на аэродром в Ельсе.

— Не разрешаю! Здесь расположатся «илы». Уже и так самовольно захватил аэродром в Ченстохове. Я собирался посадить туда штурмовиков.

— Товарищ командующий, дивизия отстала от передовых соединений танковой армии более чем на сто километров. В боях на Одере и за Бреслау мы не сможем надежно прикрыть танкистов. А погода улучшается.

— Рыбалко не будет брать Бреслау. Он пойдет на юг, вдоль Одера. Надо прикрыть его движение в Силезию. Там будет видно, что делать, куда перебазироваться.

— Все ясно! Постараемся надежно прикрыть танкистов от вражеской авиации!

— Вот это другое дело.

Смело повернув танковую армию на юг, Конев стремился при освобождении Силезского промышленного района уменьшить потери войск, избежать боев в городах, среди заводов с железобетонными и кирпичными зданиями. А главное — сохранить от разрушения этот важный промышленный центр Польши. Это было умное и дальновидное решение. Заходом танковой армии с запада, этим решительным маневром, он угрожал окружением войскам силезской группировки и вынуждал ее к поспешному отходу, чтобы на открытой местности разбить соединения гитлеровцев.

Наша дивизия сделала все, чтобы обезопасить части армии генерала П. С. Рыбалко от удара с воздуха, дать ей возможность стремительно продвигаться вдоль Одера. После прихода бригад из Оппельна я получил распоряжение переключиться на прикрытие 5-й гвардейской армии генерала А. С. Жадова, захватившей плацдарм за Одером.

Прибыв на КП этого объединения, я доложил командарму о поставленной задаче. А. С. Жадов ознакомил меня с обстановкой, подчеркнул необходимость надежно прикрыть войска на плацдарме, а также переправы через Одер. В эту армию входили известные еще по Сталинграду корпуса, которыми командовали генералы Бакланов и Родимцев.

Свой командный пункт мы развернули у реки на оградительной дамбе, рядом с КП Бакланова. Связался по радио со штабом дивизии и поставил полкам боевые задачи. Вскоре над переправой появилась восьмерка наших истребителей. Ее вел Цветков. Наши прибыли вовремя, когда на подходе в этот район была обнаружена большая группа пикировщиков Ю-87 и истребителей «Фокке-Вульф-190».

— Цветков, я — «Тигр». К плацдарму подходят бомберы с «фоккерами». Ударной группе атаковать бомберов, верхней четверке сковать боем «фоккеров». Действуйте!

Стремительный удар нашей группы истребителей — и два бомбардировщика и один ФВ-190 свалились в Одер. В воздухе заколыхались два парашютиста. Опустились они в расположении наших войск, на плацдарме. Снова в воздухе зарокотали очереди пушек и пулеметов. Бомбардировщики, не доходя до переправы, поспешно сбросили бомбы и развернулись на запад. Вскоре еще один «фоккер» врезался в землю. Остальные бреющим уходили из боя. Один из истребителей противника, по-видимому, перепутав в испуге направления, пикировал в сторону нашего КП, За ним гнался Цветков. Очередь Цветкова попала не только в машину противника, но и осыпала дамбу около КП. Подбитый «фоккер» пытался развернуться и уйти за Одер, но второй очередью наш летчик вогнал его в землю.

На насыпи, за дамбой, собралось до полсотни солдат и офицеров. Они внимательно следили за воздушным боем, слушали мои команды истребителям. Воздушный бой закончен, передышка.

Вдруг просвистели снаряды над головой, вздыбились взрывы перед дамбой, среди домиков, где расположился КП Бакланова. Немецкие артиллеристы, по-видимому, засекли нас и вели пристрелку. Находиться на дамбе было небезопасно — нас брали в вилку разрывов. Но и уходить не позволяло достоинство командира.

Обстановку разрядил адъютант Бакланова. От имени комкора он попросил уйти всех за дамбу, передал приглашение прибыть к нему на завтрак.

— Причина веская и своевременная, — слышу голос одного из офицеров КП,

— без завтрака воевать нельзя.

Приказал спуститься всем вниз, из поля видимости противника. Сам отправился к комкору.

Бакланов встретил меня сердитым выговором:

— Ну что вы все вылезли наверх дамбы и маячите там? Из-за тебя мы остались без завтрака. Кухня разбита, повар ранен. Придется завтракать консервами.

— Прошу извинить! Но уж очень удобно наблюдать с дамбы за воздухом.

Завтрак прошел без горячей пищи и в этом была моя вина.

С КП командарма сообщили, что туда доставили сбитых фашистских летчиков, и просили приехать на их допрос. Я тут же выехал. Важно было услышать мнение противника о наших действиях, получить новые сведения о воздушной группировке врага. Первым привели летчика со сбитого «Фокке-Вульф-190». Он сразу же заявил, что давать показания не будет, мотивировал это тем, что является членом фашистской партии с начала тридцатых годов. Это был матерый враг, убежденный нацист.

Затем ввели майора, командира группы бомбардировщиков. Он охотно давал исчерпывающие ответы на вопросы, сообщил ряд важных и интересных сведений. Оказалось, что он и другие летчики группы бомбардировщиков были инструкторами авиашколы в Брно. Учебное заведение, как и другие, расформировали и всех пилотов направили в боевые летные части, а технический состав — в пехотные войска. Этот боевой вылет для него был первым и последним. Он откровенно жаловался на нехватку летного состава, особенно опытных летчиков, имеющих боевой налет. Это было приятное для нас известие. Наши летчики в тяжелых схватках в прошедшие годы войны выбили опытный летный состав противника. Теперь фашистское командование противопоставляет нам необстрелянных малоопытных летчиков. Неужели фашисты думают, что еще сумеют спасти положение? Или же это агония умирающего зверя… Теперь мы — хозяева в воздухе!

Командующий воздушной армией сообщил мне о подготовке в начале февраля к Нижне-Силезской операции. Ставилась задача окружить Бреслау, крупный город и промышленный центр. Исходя из этого, боевые действия нашей дивизии должны переместиться севернее. Базирование полков в Ченстохове из-за большого расстояния от предполагаемого района действий не позволяли эффективно использовать истребителей в предстоящей операции. Надо было немедленно искать аэродромы ближе к Одеру. По разведкарте я выбрал аэродром с бетонной полосой Альтдорф, в районе небольшого городка Крейцбурга и решил лично его осмотреть.

Под вечер, после окончания патрулирования наших групп над плацдармом, я выехал на Альтдорф. В сумерках мы не встретили ни одной автомашины. Подъехали к асфальтированной дороге. Поперек нее и вправо хорошо видны следы на глине от проезжавших автомашин. Влево, куда лежал наш путь, асфальт был чистый.

— Василь, поворачивай влево, — посмотрев на карту, говорю своему шоферу, бывалому старшине, ранее возившему Красовского.

— Товарищ командир, нельзя туда. Асфальт, как зеркало, нет следов от машин. Видимо, дорога заминирована. Взорвемся!

Доводы веские, но и плутать сейчас, в сумерках, искать в лесу село Альтдорф, времени нет. А скоро наступит темнота. Между тем дорога ведет к нужному нам населенному пункту. Еще раз осмотрел полотно асфальта — ничего подозрительного.

— Рискнем, Василь! Бог не выдаст — свинья не съест. Поехали!

Вскоре дорога пошла через лес. Он закрыл обзор. Чувствуешь себя напряженно. Поворот вправо — и перед нами в полсотне метров на дороге и сбоку ее показалась большая группа немецких солдат, с автоматами и пулеметами.

— Василь, полный газ! Жми! — крикнул я водителю, а сам пытаюсь вытащить пистолет из кобуры под меховыми летными брюками.

Немцы расступились на дороге, и мы пронеслись в двух метрах от них. Жду автоматные очереди в спину… Через сто метров поворот дороги вправо, и группа противника осталась позади, скрытая сосенками.

— Счастливая у нас машина, — промолвил наконец водитель. Он вытер пот со лба, потянулся к фляге с водой. А сам ни на секунду не ослаблял внимания, следя за дорогой.

«Почему они не стреляли? Приняли за своих, не успели разглядеть…» — думал я. Да, счастливо ушли от смертельной опасности.

Через несколько километров въехали в Альтдорф. Он словно вымер. Ни одной живой души. В окнах не видно света. Вскоре в одном из домов заметили тускло мерцающее окно. Из трубы шел дым.

— Василь, подъезжай к дому. Кто-то там есть.

Наученный горьким опытом, я засунул пистолет под ремень брюк и вошел в дом. У печурки сидел старый немец.

— Добрый вечер! — произнес я по-немецки. От моего голоса старик в испуге вскочил и стал по стойке «смирно». Стараюсь выяснить местонахождение аэродрома. Использую весь запас немецких слов. С трудом поняв меня, старик показал рукой в сторону, что-то стал объяснять. Чтобы не плутать в темноте, я попросил его сесть в машину, провести нас.

Немного проехав по лесу, мы оказались на аэродроме. С первого взгляда он разочаровал меня — никакой бетонной полосы не было. Грунтовое летное поле. На краю его, у леса, лежало несколько обгоревших «фоккеров», сожженных, видимо, при отступлении.

— Товарищ командир, не надо ездить по летному полю. Может, оно заминировано, — взмолился шофер.

— Поехали вдоль полосы, а потом по стоянкам! — настоял я на своем. После пережитого на дороге казалось, что все страшное позади. Осмотрели летное поле. Потом подвезли старика к дому. Надо возвращаться. Выехали на шоссе, ведущее в Ченстохов.

— Василь, держи скорость! Если наскочим на кого-либо, то она нас спасет. Жми, но только не загони мотор, а то придется ночевать в этих лесах.

В час ночи добрались до дивизии. Поездка была рискованной, но крайне необходимой. Начальнику штаба Абрамовичу я дал подробные указания: с утра направить передовые команды аэродромного батальона, подготовить полки и штаб дивизии к перебазированию в Альтдорф. Предупредил о блуждающих группах противника.

Проспал до рассвета как убитый и утром выехал на КП. По пути решил снова заехать на аэродром, чтобы еще раз рассмотреть его в светлое время. Дальше мы поехали по дороге, на которой произошла встреча с гитлеровцами. Увидели три сожженные грузовые автомашины, убитых и полураздетых бойцов. По-видимому, они наткнулись на эту группу после нас…

— Не повезло нашим солдатам, Василь!

— Вот видите, товарищ полковник, и мы могли так же лежать убитыми из-за вашего несогласия с моими советами, — грустно проговорил Василий, объезжая убитых.

— Да, Василь! Видимо, нас спасла здесь, как и в воздушных боях, скорость. Мы так внезапно выскочили, так быстро проскочили, что от неожиданности они ничего не поняли.

Через несколько дней полки начали боевую работу с аэродрома Альтдорф. Первой вылетела с него группа Дольникова. Патрулируя четверкой над переправами через Одер, Дольников получил предупреждение с пункта наведения:

— С юго-запада на подходе группа противника. Не допускайте ее к переправам!

Вскоре летчики группы обнаружили идущую на них шестерку «Фокке-Вульф-190». Дольников приказал второй паре набрать высоту, а своей пошел в лобовую атаку. Противник не принял ее и стал уходить вверх. Дольников успел обстрелять ведущего и сбил его. Второго «фоккера» подожгла находившаяся выше пара Синютина.

В ходе боя Дольников расстрелял еще одного «фоккера». Остальные вражеские истребители поспешно, форсируя моторы, вышли из боя, ушли со снижением в западном направлении.

Подобных боев с небольшими группами «Фокке-Вульф-190» наши истребители провели немало, несмотря на сложные метеоусловия начала февраля. Мы потерь не имели. Лишь однажды из-за своей оплошности едва не погиб молодой летчик. Произошло это западнее Одера. В ходе боя он оторвался от своей группы. Не имея навыков пилотирования в сложных метеоусловиях, растерялся и, оказавшись один, пытался взять курс на аэродром, но потерял ориентировку. Внизу заметил поле около населенного пункта и решил сесть. Думал, что находится уже на освобожденной территории. Посадку совершил удачно. Видит, к нему бежит девушка. Открыл кабину, слышит ее крик:

— Куда вы сели!? Здесь немцы! Улетайте скорее, а то они вас схватят!

— А кто ты такая и как здесь оказалась?

— Я принудительно вывезена немцами в Германию, работаю у помещика. Улетайте скорее! Вон уже солдаты бегут сюда!

У летчика хватило решимости оценить обстановку, успел даже спросить у девушки название населенного пункта. Лишь после этого летчик дал газ и взлетел над головами подбегавших солдат.

В те дни большая нагрузка легла на бомбардировщиков и штурмовиков. Они смело и решительно наносили удары в пекле зенитного огня. В таких условиях погиб один из наиболее талантливых летчиков бомбардировочной авиации, командир корпуса пикировщиков Пе-2 генерал И. С. Полбин.

В тот день он повел большую группу для нанесения бомбового удара по военному объекту в Бреслау. Летчики точно вышли на цель. Группа бомбардировщиков попала под сильный зенитный огонь. Но Иван Семенович Полбин, подавая пример летчикам всей группы, как всегда хладнокровно и уверенно вел себя в этих сложных условиях. Но вот зенитный снаряд разорвался в кабине пикирующего бомбардировщика командира корпуса. Из падающего горящего Пе-2 выбросился с парашютом лишь стрелок-радист. Полбин и его штурман, по-видимому, получившие тяжелые ранения, самолет не покинули и упали вместе с ним в воды Одера. Гибель отважного авиационного командира, дважды Героя Советского Союза Ивана Семеновича Полбина была тяжелой утратой для Военно-Воздушных Сил. Все мы с горечью переживали эту потерю.

Улучшение погоды в феврале принесло новью трудности в нашей работе. Боевые действия все более сдерживала начавшаяся предвесенняя распутица. Грунтовая полоса обеспечивала безопасность взлета и посадки лишь по утрам, после ночных заморозков. К середине дня становилось теплее, почва оттаивала, затрудняла взлет и посадку. Самолеты на разбеге с трудом отрывались от вязкой земли в конце полосы и на пределе перетягивали лес на границе аэродрома. На посадке колеса зарывались в грунт. Произошло несколько поломок шасси. Могло быть капотирование самолетов, поломки винтов. Пришлось, как всегда в трудных условиях, выпускать на боевые задания только опытных летчиков. Мы в штабе ломали голову: что делать. Понимали, что весенняя оттепель грозит полностью закрыть боевую работу. А допустить этого было нельзя. Требовалось немедленно перелететь на новые бетонные аэродромы, имеющие полосы.

При встрече с С. А. Красовским я попросил у него разрешения перегнать полки на захваченный аэродром в Оппельне, с бетонной полосой. Получил отказ и новую задачу. Дивизия перенацеливалась на прикрытие танковой армии генерала П. С. Рыбалко, действующей на правом крыле фронта. Аэродром базирования — Аслау, западнее Легницы. Нам предстояло первым в воздушной армии выполнить бросок за Одер.

Были немедленно высланы передовые команды от батальона аэродромного обслуживания, от полков и штаба дивизии. Через два дня пришло краткое сообщение о прибытии в Аслау наших групп.

Вылетаю парой на боевых самолетах, чтобы осмотреть состояние аэродрома и решить вопрос о перебазировании полков. Под нами Аслау. Связываюсь по радио с передовой командой. Вдруг слышу предупреждение:

— «Сотый», грунтовая полоса раскисла, непригодна для посадки. Бетонной полосы здесь нет.

Вот тебе и новость. Мысли забились, как в лихорадке. Что делать? Возвращаться обратно? Впереди никаких перспектив — весна придавит нас к земле. Надо искать выход, и искать его не где-нибудь, а именно здесь.

Хорошо, что в полете внимательно наблюдал не только за воздухом, но и за землей. Решаю сесть на пролегающую рядом с аэродромом двухполосную автостраду, точнее на одну из ее полос. Захожу на посадку. Подо мной узенькая лента бетона шириной не более девяти метров. Размах же крыльев самолета двенадцать метров и разнос шасси — четыре. Рискованно, но садиться надо.

А на автостраде — автомашины. Хотя и редко, но идут. Это заставило меня три раза уйти на второй круг. На четвертом заходе разрыв между автомашинами обеспечил безопасный пробег после посадки. Приземляюсь и своим самолетом закрываю проезд.

Запрашиваю напарника:

— Голубев, садиться можно. Справишься?

— Захожу на посадку! — отвечает уверенно. И действительно, сел он удачно.

За нашей посадкой наблюдали офицеры, прибывшие с передовой командой. Вскоре подошла автомашина и я поехал осматривать аэродром. Грунтовая полоса была в плохом состоянии. Тщательно обсудил обстановку и принял решение: полки посадить на автостраду. Это было не просто — могли быть серьезные поломки самолетов. Однако другого выхода не было, надо рисковать. Разумный риск — спутник победы. И в будущем он себя оправдал. Мы успешно прикрывали с воздуха танковую армию генерала Рыбалко, не раз спасали танкистов от штурмовок «фоккеров».

Сразу же закипела работа. Воины батальона сделали объездную дорогу вокруг нового аэродрома, притащили большие транспортные планеры, устроили из них баррикады под пересекающими мостами на концах нашей импровизированной взлетно-посадочной полосы. С внешних сторон баррикад поставили на всякий случай щиты с надписью «мины».

С утра следующего дня начался перелет на автостраду в Аслау. Шли поэскадрильно. Садились летчики на девятиметровую полосу. Среднюю грунтовую часть автострады, разделяющую бетонные полосы, только начали заделывать битым кирпичом от взорванных зданий на аэродроме.

Посадкой руководил сам, по радио. Подсказывал летчикам:

— Спокойно заходи! Садись точно на середину полосы и выдерживай направление без резкой работы тормозами… Молодец. Отлично сел. Перед мостом сруливай вправо по бетонной дороге.

К середине дня более ста двадцати самолетов сели на дорогу. Ни одного ухода на второй круг, ни одной грубой посадки и поломки. Думаю, что в истории авиации еще не было случая посадки боевых самолетов на дорогу шириной девять метров. А здесь села целая дивизия. Это диктовалось боевой обстановкой. Летчики понимали это и действовали умело и хладнокровно. Такая посадка способствовала привитию смелости летному составу. Смелость, мастерство и риск — черты характера, присущие настоящему истребителю. Уверенное перебазирование на этот «аэродром» показало наличие этих качеств у летного состава нашей дивизии. Я верил, что с такими летчиками можно творить чудеса.

Во второй половине февраля сложилось трудное положение на правом крыле нашего фронта. Танковая армия П. С. Рыбалко к этому времени была уже значительно ослаблена в предыдущих жестоких боях. Предпринятое наступление для выхода к реке Нейсе и захвата городов Лаубан и Герлиц развивалось медленно. Противник перебросил в этот район крупные резервы, активно поддержанные авиацией. Он сорвал наступление, нанес удар северо-восточное Лаубана, обходя с востока втянутые в бои корпуса танковой армии. Создалась угроза их окружения, В тяжелых оборонительных боях танкисты и соединения общевойсковой армии генерала К. А. Коротеева совместными усилиями отражали удар вражеских танковых дивизий. Полки воздушной армии, базируясь на раскисших аэродромах восточнее Одера на большом удалении от района боев, не могли оказать действенную помощь наземным войскам. Перелет нашей дивизии на автостраду оказался кстати. Находясь недалеко от Лаубана, мы могли надежно прикрыть с воздуха соединения Рыбалко и Коротеева. В этих условиях на наше соединение ложилась важная и ответственная задача.

Летчики хорошо понимали это. В воздухе они действовали смело и решительно. Первые вылеты принесли первые победы.

Четверка Сухова, патрулируя в районе боев, была наведена на «Фокке-Вульф-189». Он вел разведку и корректировку огня своей артиллерии.

— Сухов, западнее вас на высоте более тысячи метров «рама», — последовал приказ с командного пункта.

— Вижу! Атакую! — сразу же отреагировал командир группы. Спикировав, он с короткой дистанции открыл огонь.

«Рама» от разрывов снарядов развалилась в воздухе. Через некоторое время к району патрулирования подошел второй «Фокке-Вульф-189» в сопровождении четверки «мессершмиттов». С КП дали новый сигнал:

— Сухов, на подходе выше вас «рама» с «мессерами». Не упустите!

На командном пункте и в воздухе понимали, что противнику позарез нужны данные о передвижении наших танковых колонн в этом районе. Важно было сорвать разведку.

Боевым разворотом Сухов выходит снизу и в упор расстреливает «раму». А его ведомый Кутищев сбивает ведущего Ме-109, попытавшегося атаковать Сухова. Остальные «мессершмитты» спасаются бегством.

В этом вылете Сухов пополнил свой счет сбитых «Фокке-Вульф-189», а также подтвердил славу лучшего специалиста по уничтожению воздушных разведчиков. Все мы знали, что первую «раму» он сбил почти два года назад в боях под Мелитополем.

Группы истребителей, вылетавшие на патрулирование в тот день, провели ряд воздушных боев с группами «Фокке-Вульф-190», которые пытались штурмовать наши войска. Летчики сорвали попытки противника нанести прицельные удары по советским наземным частям. Уже под вечер на патрулирование вновь вышла четверка Сухова. В районе Лаубана его группа с КП была наведена на воздушную цель. Десятка «фоккеров» пыталась штурмовать наземные части.

— Вижу! Атакую! Кутищев, прикрой! — дал команду Сухов своему ведомому и ринулся вниз.

В прицеле «фоккер», идущий с набором высоты. Очередь из всех точек вооружения — и вражеский самолет, вспыхнув, врезался в землю. Остальные «фоккеры» ушли на бреющем полете. Преследовать их нельзя: на подходе еще две четверки «Фокке-Вульф-190» и пара Ме-109.

Лобовая атака звена Сухова по первой четверке оказалась удачной. Ведущий «фоккер» сорвался горящим факелом к земле. Но и на машине Сухова загорелось крыло. На подбитом самолете опытный летчик пошел на вынужденную посадку. Вдогонку за ним бросилась вторая четверка «фоккеров», не связанная боем. Наши зенитчики, как говорят, не дремали. Они отогнали мощным зенитным огнем из 37-миллиметровых пушек эту группу, прикрыли наш поврежденный истребитель.

Выискивая площадку для вынужденной посадки, Сухов увидел, что на кабрировании огонь в крыле его самолета пропадал, а на снижении снова разгорался. Он воспользовался этим, стал маневрировать. Так дотянул до аэродрома и приземлился на грунтовую полосу.

Первый день боевой работы дивизии с автострады закончился в основном успешно, без потерь с нашей стороны. Однако было все-таки мало сбитых вражеских самолетов. А это значит, завтра они снова будут в воздухе.

Вечером я собрал командиров и начальников штабов полков. Разговор был серьезный, острый. У некоторых руководителей еще осталась привычка посылать на патрулирование мелкие группы истребителей. В боях до Одера и над переправами через него это было еще объяснимо, в какой-то мере оправданно. Тогда, при плохой погоде, нельзя было выполнять боевые задания крупными группами. А сейчас — нормальная погода. Базируемся мы на бетоне, сил вполне достаточно. Тем не менее на патрулирование высылаются, как правило, звенья и шестерки. Они с трудом выполняют боевые задания, часто ведут бои с численно превосходящим противником. В течение всего дня, например, из полка Речкалова, на барражирование уходили только отдельные звенья.

— Требую от всех командиров, — закончил я свой разбор, — посылать на прикрытие войск усиленные патрули в составе одной-двух эскадрилий. На силу надо отвечать силой. Смену производить в районе прикрытия без опоздания. Пропуск «фоккеров» на штурмовку, неоправданные потери своих летчиков буду считать чрезвычайным происшествием, с немедленными и серьезными выводами…

С Абрамовичем продумали меры по усилению контроля за планированием вылетов и организацией боевой работы.

Утром, проверив точность выполнения указаний, я выехал на передовой КП дивизии, развернутый около Бунцлау. В городе заехал к нашему коменданту. Уточнил ряд вопросов, спросил, где находится музей фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. Я знал, что гениальный русский полководец во главе русских войск, преследующих армию Наполеона, дошел до Бунцлау. Он скончался в этом городе.

— Фашисты надругались над памятью о Кутузове, — сказал комендант, — музей они ликвидировали.

Офицер проехал со мной к этому зданию. Мы вошли в дом. Ничто здесь уже не напоминало о пребывании М. И. Кутузова. Хорошо, что осталась хоть комната, где прошли последние часы жизни полководца.

Затем мы подъехали к памятнику на окраине Бунцлау. Здесь захоронено сердце нашего великого предка. Отдали сыновью честь Михаилу Илларионовичу Кутузову.

Прибыв на командный пункт, я первым делом отправил распоряжение Абрамовичу о выделении группы солдат и офицеров в распоряжение комендатуры города — комендант просил помочь в восстановлении музея Кутузова. А затем уже приступил к управлению боевыми действиями.

В тот день боевая работа шла более успешно. Усиленные группы наших истребителей, встречая «фоккеров» на подходе к району прикрытия, наносили чувствительные удары по вражеской авиации. Были полностью исключены удары по наземным частям. Армии генералов Рыбалко и Коротеева успешно разгромили контратакующую группировку противника и отбросили ее за реку Квейс. В воздушных боях в эти дни летчики действовали умело. Но, к сожалению, не избежали и потерь…

Однажды группа командира звена Николая Климова, закончив патрулирование, возвращалась на аэродром. С КП я увидел, что ее догоняет шестерка «мессершмиттов». Они пытаются нанести внезапный удар по шестерке Климова. Немедленно проинформировал Климова по радио, дал команду:

— Быстрый разворот на противника!

Мне было хорошо видно, как наша группа энергично пошла в лобовую атаку. Пять Ме-109 не приняли ее и отвалили в сторону с набором высоты. А шестой — ведущий, упорно шел навстречу. Климов бросил свой самолет на него. В воздухе раздался сильный взрыв от столкновения истребителей. К земле Ме-109 падал, вращаясь листом, с оторванной задней частью фюзеляжа. А рядом с ним кружилась «кобра» с отбитым левым крылом…

— Климов, прыгай! Прыгай! — кричал я в микрофон. Но Климов, по-видимому, потерял сознание от удара при столкновении. Наш самолет упал на окраине Бунцлау. Выполняя свой долг советского воина, Н. Климов таранил бросившего вызов фашистского аса, награжденного Железным крестом.

Похоронили Климова, отважного воздушного бойца, рядом с памятником Кутузову.

Гибель Климова была не единственной потерей. Как-то разгорелся тяжелый бой нашей эскадрильи с большой группой «фоккеров» и «мессершмиттов». Мне пришлось вызвать по радио усиление. Срочно подняли готовую к вылету четверку во главе с командиром эскадрильи Графиным. Через некоторое время слышу его доклад:

— Я — «граф», пришел на работу!

Наши истребители, смело и решительно вступили в бой, сбили несколько вражеских самолетов. Остальные стали уходить на запад. Графин, преследуя удирающего на малой высоте Ме-109, пристроился к нему в хвост и на развороте открыл огонь. В это же время «мессершмитт» обстреляли зенитчики. Пулеметная очередь задела и машину Графина. Сбитые самолеты, вражеский и наш, упали почти рядом.

Когда я подъехал к месту падения, то увидел спорящих зенитчиков. Они доказывали друг другу, кто сбил самолеты, требовали у танкистов подтверждения.

— Что вы спорите?! Вы же обстреляли и свой самолет! Видите, звезды на обломках крыльев, — со злостью оборвал я их спор. Узнал номера частей, чтобы потом принять меры.

Единственная пуля попала нашему летчику в висок. Тяжело было переживать гибель незаурядного офицера. Графин нравился мне своей отчаянностью в боях, способностью выполнить самое опасное задание. Он пользовался большим уважением у летчиков.

Боевая жизнь преподносила самые различные, порой непредвиденные случаи. Выполняя по плану прикрытие наземных частей, заместитель командира полка Андрей Труд со своей группой, не встретив противника в воздухе, решил ради любопытства посмотреть на вражеские танки. Снизился на малую высоту и оказался под сильным зенитным огнем противника. Самолет был серьезно поврежден. Труд все же сумел дотянуть до своих войск. Приземлился он на «живот». Узнав об этом, я немедленно выехал с КП в дивизию.