Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Обитель духа

ModernLib.Net / Фэнтези / Погодина Ольга / Обитель духа - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Погодина Ольга
Жанр: Фэнтези

 

 


Три оставшиеся овцы прижались к стволу и даже не блеяли от ужаса. Потому что на дереве, расправив бархатные крылья, сидел орх – гигантский орел, самая крупная птица в Великой Степи и за ее пределами. Он только что прикончил пятую овцу, тушка которой бессильно свешивалась из его мощных желтых лап с длинными, острыми как бритва когтями величиной с палец мужчины. Размах его крыльев, ржаво-коричневых снаружи и желто-песочных изнутри, превышал рост взрослого человека. Круглые глаза, окаймленные желтой роговицей, немигающе уставились на Илуге.
      Он вытянул стрелу из колчана скорее автоматически, вскинул лук. Что-то помешало ему выстрелить в первый момент. А потом они застыли, и время сделалось вязким: Илуге почему-то не мог спустить тетивы, а орх почему-то не улетал. Краем глаза Илуге отметил, как рядом на ветру болтается туда-сюда сломанная ветка, завораживающе размеренно, и только поэтому он мог понимать, что мир вокруг двигается. А он почему-то все не мог отвести глаз от орха.
      Наконец орх вскинул крылья, тряхнув намокшими перьями, и переступил своими жутковатыми желтыми лапами, выпуская добычу, которая грузно плюхнулась наземь. В этот момент Илуге осенило.
      «Это не простой орел – орлы так себя не ведут! Это вестник Аргуна, бога ветров и бурь, властелина степей, явился мне. Мне!»
      Илуге медленно опустил лук и неподвижно застыл в седле. Капли дождя, капая с отвисшей шапки, потянулись холодом по позвоночнику. Орх все не улетал, казалось, выжидая. Чего? Илуге понятия не имел, как себя вести в подобных случаях.
      – Вот, возьми овцу, великий дух, – зашептал он, в основном потому, что не знал, что делать дальше. – Это твоя добыча, я тебе ее дарю. Скажи там, наверху, хозяину Ы-ыху, чтобы ждал Менге. Ты ведь знаешь, Менге ушел. Со своим конем. Будет всадником на Полях и молодым станет. Так говорят. Про тебя говорят – это великий знак для тех, кому ты явишься. Ты принес мне весть, великий дух? Мне? Что я должен сделать? Что со мной будет? Дай мне знак! Я готов совершить все, что ты мне укажешь! – Илуге понял, что бормочет что-то бессмысленное, и замолчал.
      Снова раскачивалась сломанная ветка – туда-сюда. Снова Илуге утонул в глазах орха – странных, нечеловеческих глазах, – ярко-золотых, с лучистой радужкой и круглым неподвижным зрачком. Наконец, орх дернул головой, нахохлил воротник темно-рыжих, как волосы Яниры, перьев и заклекотал. Илуге показалось, что его клекот звучит осмысленно, и на всякий случай стащил с головы шапку – единственный известный ему знак почтения.
      – Удачной охоты тебе, великий дух, – пробормотал он.
      Орх еще раз резко, отрывисто крикнул, взмахнул огромными крыльями, подобрал брошенную овцу и не торопясь улетел, напоследок обдав Илуге волной влажного воздуха. Илуге поднял голову и увидел большое маховое перо, опускающееся ему на колени. Сердце его остановилось на мгновение, захлебнувшись надеждой. Но потом Илуге положил перо на ладонь и озадаченно на него уставился. Перо было белым. А у птицы, его обронившей, не было в оперении даже маленького белого пятнышка.
      Белый у всех степных племен был цветом зимы, цветом холода, цветом смерти. В белых одеждах приходит к мужчине Аргун Безжалостный, бог войны, покровитель воинов, и забирает его душу на свои Небесные Луга. Белую войлочную ленту вывешивают у юрты умершего воина. Белые полосы наносят на лица мужчины, уходящие в набег. Цвет смерти воина – белый.
      «Менге умер, – подумал Илуге, поворачивая в руках перо. – Или это значит, что умрет кто-то еще? Воин. Воины. Белые ленты на ветру. Белые полосы на лицах…» – В памяти всплыли ритуальные слова шамана, провожающего уходящих воинов. – «Время пришло, ваше время. Вы, жертвенный нож и жертва. Вы, олень и охотник, вы – дающие и берущие. Вы – служители властелина, ибо смерть – властелин степей…»

Глава 2
ПРАЗДНИК ОСЕННЕЙ ВОДЫ

      – Мой сын сдал экзамен на степень сэй, – в седьмой раз повторял господин Ито, расплываясь в блаженной улыбке. Господин Ито был по этому торжественному случаю более пьян, чем обычно. Его маленькая желтая шапочка с кистью, знак его ранга, была неподобающе сдвинута на левое ухо, круглое добродушное лицо лучилось неподдельной гордостью.
      – Он у меня молодец, мой Юэ, – доверительно сообщил господин Ито неизвестному спящему соседу. Он сделал большой глоток дешевого кислого пива из глиняной кружки и с сожалением посмотрел на оставшееся. Несмотря на сильное желание заказать еще, господин Ито знал, что следует пойти домой, – он еще не перешел грань в половину месячного жалованья, после которого дома последует скандал. Но был опасно близок к этой грани. Идти домой совсем не хотелось.
      Господин Ито бросил уснувшего и пересел за соседний стол, где сидел кто-то, еще способный слушать. Будь господин Ито более трезвым и менее счастливым, он бы, пожалуй, не стал искать общества этого человека – в непроницаемых черных глазах незнакомца таилось что-то неуловимо опасное. Впрочем, в остальном его облике не было ничего предосудительного для посетителя корчмы-гэдзи средней руки здесь, в Нижнем Утуне. Одежда, в отличие от бесшабашно распахнутого ворота господина Ито, была в полном порядке. Но нижний халат был не зеленым, как у большинства жителей южных провинций, а серым, как у торговца из Восточной Гхор. Однако выговор был явно не гхорский, волосы не заплетены в традиционные для гхорцев четыре косы, а закручены в узел и подняты под шапку, как у столичных военных. На пальцах – следы чернил, и это при том, что гхорцы в большинстве своем годятся только для выпаса горных быков. В общем, господину Ито следовало бы обратить внимание на эти вопиющие несоответствия, но, как уже говорилось, господин Ито был пьян более, чем обычно. Он перебрался со своей кружкой к одиноко сидевшему незнакомцу и представился.
      Пожалуй, незнакомец не слишком-то горел желанием поддержать беседу. Он вообще вел себя настороженно и нервно, и словно бы кого-то ждал, так как пристально оглядывал каждого входящего. Но на круглом лице господина Ито было написано такое бесхитростное дружелюбие, что человек вдруг усмехнулся, плеснул из своей чашки в чашку господина Ито, как это принято у поддерживающих знакомство, и представился торговцем Ду из Восточной Гхор.
      Господин Ито был не склонен к подозрениям. Он был склонен во всех подробностях описать достижения своего двадцатидвухлетнего сына, который с немалым трудом получил со степенью доступ к карьере профессионального воина.
      – Теперь мой мальчик себя покажет! – восклицал господин Ито после пространного описания процедуры получения заветной степени. – Теперь ему есть на кого равняться – как на великих полководцев древности, подобных Фуси и Бусо, так и на недавних современников. Возьмем, к примеру, великого Фэня, победителя царства Луэнь и героя Первой Южной войны, – он также сдавал экзамены и прошел безо всякой протекции, совсем как мой мальчик!
      Торговец Ду из восточной Гхор невесело усмехнулся.
      – Не думаю, что вашему сыну стоит идти путем господина Фэня, – обронил он. – Я слышал, в настоящий момент господин Фэнь с семьей находится в ссылке.
      – Не может быть! – всплеснул руками искренне огорченный господин Ито. – Господин Фэнь известен как честнейший человек. Должно быть, его оклеветали!
      Господин Ито так разгорячился, что торговец успокаивающе положил ему руку на рукав:
      – Право, не стоит волноваться из-за этого, господин Ито. Я уверен, в столице разберутся по справедливости с этим делом.
      – Но они посмели оклеветать господина Фэня! – негодовал господин уездный писарь. Его добродушное лицо потемнело от гнева, узкие глаза на полном лице сверкали. – Автора «Трактата Тысячи Путей», «Записок полководца» и «Войны как средоточия ясности»!
      – Тише, тише! – украдкой оглядываясь, просил торговец. Он-то заметил, что трактирщик весьма внимательно прислушивается к разговору. – Смею уверить, я полностью согласен с вами, уважаемый господин Ито, но этот разговор не для здешних ушей. Такая утонченная беседа не должна касаться ушей ремесленников. Однако я поражен вашей эрудицией в подобных вещах.
      – Еще бы, – окончательно размяк господин Ито, – мой род небогат, но может похвастаться отличной родословной, в которой встречались великие воины. Например, при сражении на равнине Гуань…
      – Да-да, – торговец торопливо расплатился и вдруг совершенно неожиданно добавил: – Окажите мне честь и разрешите проводить вас, господин Ито. Наш разговор столь интересен, что мне хотелось бы продолжить его по дороге. Эй, распорядитель утробы, – обратился он к хозяину традиционным прозвищем, – присмотрите за моими вещами, пока я провожу достойного господина.
      – Право, не стоит даже думать, – смущался растроганный господин Ито. – Мой дом здесь прямо за углом, и я с большим удовольствием показал бы вам…
      Пошатывающийся уездный писарь, почтительно поддерживаемый торговцем Ду, скрылся за порогом. Какое-то время еще было слышно его неразборчивое бормотание, шаркающие шаги и успокаивающий голос его спутника – тихий и невыразительный. Однако хозяин гэдзи едва не вывернул тощую шею, стараясь уловить каждое слово. Под его подбородком, словно у большой птицы, туда-сюда нервно заходил кадык, желваки на скулах напряглись. Наконец он, воровато оглянувшись, спустился на кухню, выдернул с кухни трудившуюся там жену и прошипел:
      – Будет спрашивать кто – пошел за мукой для завтрашнего хлеба. И ни звука никому. Я быстро.
 
День за днем, утекающим быстро,
Прихорашивается вишня
Перед зеркалом вод озерных,
Так желанна ли, как кажусь?
Ах, пришла пора отразиться
В двух озерах влюбленных глаз…
 
      Юэ закончил наносить каллиграфический текст на шелковую поверхность платка в левом нижнем углу, как требовала строжайшая из традиций. На платке было с большим искусством изображено деревце вишни, отражающееся в воде. Мягкий бледно-розовый фон наводил на мысли об утренней свежести. Несколько нежных зеленых листков оживляли пастельные разводы, белые цветки усыпали темные, прочерченные резкими штрихами ветви.
      Стоит сказать без ложной скромности – платок отвечал самому взыскательному вкусу. Такой подарок мог бы, как говорили многие, украсить свою владелицу. Юэ очень надеялся на это, тем более ему еще не приходилось подносить кому-то шелковый платок – традиционный символ ухаживания.
      Юэ собирался поднести платок своей избраннице тайно, как это описывалось в лучших любовных драмах, освященных временем и оттого тронутых патиной изысканной грусти. Правда, со стыдом признавался он себе, полюбить живущую по соседству девушку, а не какую-нибудь известную, ни разу не виденную даму, для человека, сведущего в высоких чувствах, совсем не оригинально. Но оттого тем более следовало придать своему ухаживанию всю возможную в этих приземленных обстоятельствах возвышенность. Например, как в поэме «Сань Фу» трехсотлетней давности, когда влюбленного, не успевшего признаться в своих чувствах, убивают на войне, а дама, получившая таинственный и несравненный подарок, отказывается от притязаний других женихов и до самой смерти ожидает призрачного возлюбленного…
      Хотя канва стихотворения содержала довольно прозрачный намек: кто еще может каждодневно следить за утренним туалетом красавицы, как не сосед, чьи окна находятся напротив ее спальни?
      Ах, не слишком ли явственен намек? Вдруг прелестная Ы-ни разгадает его слишком быстро – и отвернется от него, занимающего по социальной лестнице куда более скромное положение? Впрочем, если кто и может опередить соперников в борьбе за сердце девушки – это, конечно, он, Юэ. Сосед, у которого есть возможность ежедневно любоваться ею и знать о ней куда больше, чем это позволено для девушки из знатной семьи, которой зачастую позволено увидеться со своим женихом только после помолвки.
      Когда он закончил, за окном уже давно стемнело. Юэ подул на ткань, чтобы высохла краска, брызнул на платок из флакончика с позолотой, и на его поверхности рассыпались клейкие сверкающие пылинки. Вот так. Осталось выдержать краску в закрепителе, высушить – и думать, как преподнести. Что само по себе будет целой проблемой, учитывая, что отец Ы-ни, рин третьего ранга, господин Хаги, никак не возжаждет ухаживаний со стороны сына своего писаря. Да и отцу это может повредить.
      Господина Хаги, могущественного главу провинции Нижний Утун, маленький писарь весьма забавлял – своим наивным добродушием, своим пристрастием к военной истории, настолько несовместимой с его внешним обликом. И своей необыкновенной памятью, собиравшей и хранившей все, что когда-либо видел и слышал господин Ито. Следует отметить, что именно это качество, насколько ценилось господином Хаги, настолько же раздражало госпожу А-ит, супругу господина Ито. В первую очередь потому, подозревал Юэ, что оно мешало госпоже А-ит спорить с мужем, который помнил все ее доводы и упреки, приведенные годы назад. Если бы не необыкновенная кротость в семейных делах господина Ито, неизвестно даже, не отослал бы он свою супругу обратно родителям. И тогда, кстати, не было бы сейчас господина Юэ, новоиспеченного Служителя степени сэй восьмого ранга, расписывающего этот платок. Юэ усмехнулся. При сдаче экзаменов их заставляли упражняться в логике, риторике и философии.
       «Войско ведет за собой сила правды. Сила правды утверждается силой слова. Сила слова рождается силой духа, а сила духа рождается в послушании и работе ума»,– нараспев повторяли они цитаты из «Войны как средоточия ясности». Только Юэ к моменту поступления мог без запинки цитировать классиков военной истории страницами. Остальные осваивали науку натужно – или с его помощью. Юэ без труда стал первым учеником в выпуске – и не без труда подавлял желание поправить учителей, неверно называвших авторство или коверкавших суть древних изречений (с прискорбием заметим, что сии досадные факты случались и с лучшими из учителей, – безупречной оказывалась лишь память маленького писаря).
       «Лучше иметь маленький, но безупречный талант, чем большой, но с изъяном,– записал по этому поводу Юэ в свой дневник. – Потому что первый добавляет нечто к сонму вещей, совершенных под звездами, а второй–  только спеси, которая будет наказана. Ибо даже в большом таланте изъян рано или поздно разовьется, как червь в сердцевине плода, и отравит все его содержимое».
      Юэ, подобно древним полководцам и мыслителям, вел дневник своих собственных изречений и втайне мечтал, что когда-нибудь, после многих великих побед, в таких вот школах на степень сэй восьмого ранга будут цитировать его, Юэ. «Нечего говорить мне о молодости, юнцы! Великий Юэ записал эту мысль в возрасте двадцати двух лет. Извольте хотя бы без запинки повторить за ним!»
      Юэ тряхнул головой и рассмеялся. До исполнения этих великих планов еще далеко.
 
      Господин Ито не слишком хорошо помнил, как попал домой. Подвыпив больше, чем следовало, он тем не менее сохранял в какой-то степени разумность и входил в дом с черного хода, чтобы не будить слуг и жену. Потому что, если жена заставала его на месте преступления, следовал громкий скандал, и господин Ито изгонялся в деревянный павильон во внутреннем дворе. Невзирая на время года, а ночи уже стояли прохладные.
      Видимо, в этот раз все обошлось без скандала. По крайней мере, когда господин Ито открыл глаза, расшитый птицами шелковый потолок был потолком его спальни. Правда, почему-то потолок заслоняла чья-то отнюдь не дружелюбная рожа.
      – Караул! Грабят! – придя в себя, что есть мочи закричал господин Ито и получил за это быстрый и сильный удар в челюсть. Господин Ито упал с кровати и закрыл голову руками, ожидая новых ударов. Его рот наполнялся кровью, язык нащупывал выбитый зуб (о милосердная Иань, уездный писарь не может щеголять прорехами во рту – это неприлично!), и господин Ито решил, что самым благоразумным будет молчать. Он только жалобно стонал, когда сапоги присутствующих обрушились на его ребра.
      – Отвечай, падаль, где он?
      – Фто? – просипел господин Ито в полном недоумении. Изо рта и носа у него ручьем лилась кровь.
      – Тебя с ним видели, так что не отпирайся. Говори, куда он направился? Или ты его спрятал?
      – Фто? – печально вопросил господин Ито. – Гофподинфу?
      – Ты что, издеваешься? – Господина Ито за шиворот подняли с пола, и его глаза оказались прямо напротив некоего толстогубого, дурно пахнущего рта. Передние зубы значительно выдавались вперед, как у огромного зайца.
      – Фто фы, гофподин, – испугался господин Ито, – никак неф!
      – Тогда отвечай! – Хватка чуть ослабла.
      – Но я нифефо не фнаю. – Господин Ито всхлипнул. – То есфь я фыл ф зафедении… Гофподин Фу пфедложил пфофодить меня…
      – И ты не знаешь, кто он такой? Не морочь меня, дурак! Мне донесли о чем вы говорили!
      – О фоенном деле, – еще больше испугался Ито. – Я им уфлекаюсь, знаете ли…
      Робкая улыбка на его разбитом лице привела рожу с заячьими зубами в ярость:
      – Тащи-ка сюда остальных! – приказал он, продолжая трясти господина Ито, как грушу.
      Результат не замедлил себя ждать. Двое солдат (а на них были мундиры императорских войск, помоги нам боги!) втолкнули в комнату ошарашенного Юэ, причитающую А-ит и остальных детей. Однако прежде чем начальник стражи сумел открыть рот, госпожа А-ит его опередила:
      – Ах ты, дно выгребной ямы! Как ты мог вовлечь семью в скандал, ослиная твоя голова? Говорила же я тебе – закончишь плохо, пьянчуга несчастный! Что он натворил, господин Сэй Шестой степени? Ах, это невыносимо – жить с пьяницей! Вы себе не представляете – он абсолютно теряет голову при одном запахе пива. А как получит жалованье – так и норовит завернуть в гэдзи, и помоги нам боги, ни разу еще не вернулся с полной мошной… Любой проходимец там его и облапошит, и оберет. А он, дурак, только тратит семейные денежки и поит всякую там шваль. С кем он на этот раз связался, господин Сэй Шестой степени? Сил нет моих больше! Уж я и молилась, и даже совершала паломничество, да все без толку, без толку! – Госпожа А-ит ринулась к мужу и принялась осыпать его плечи ударами маленьких кулачков, умудряясь при этом выглядеть деликатно и трогательно, – высокородная дама в отчаянии.
      – Ваш муж был замечен в компании государственного изменника, – прокашлявшись из сострадания к горю дамы, пояснил господин Сэй Шестой степени. Услышав это, госпожа А-ит взвизгнула, прижала руки к напудренным щечкам (многие знатные дамы накладывали слой белил, румян и пудры с запасом, на 3–4 дня, вынужденные поэтому спать полусидя, чтобы макияж не осыпался) и грациозно опустилась на пол. Один из стражей, не чуждый милосердия, даже попытался помочь распростертой на полу даме. Но отступил под грозным взглядом начальника, желавшего сохранить мизансцену в неприкосновенности с целью большего воздействия на совершенно уничтоженного господина Ито, который делал попытки ползти к жене с невнятными покаянными возгласами.
      – А вы что скажете, сэй Юэ? – не без иронии к свежему званию обратился стражник к юноше. Юэ был, пожалуй, белее стены, к которой прислонился.
      – Я… я спал, – выдавил он из себя. – Отец… часто задерживается, когда получит жалованье, и никто его особо не ждал. Смилуйтесь, господин Сэй Шестой степени, – осмелился добавить он, – мой отец не заговорщик!
      В этот момент с улицы послышался невнятный шум, застучали копыта лошадей.
      – Где Линь? – прозвучал властный голос. – Где этот олух?
      С господина Линя вмиг слетела вся спесь. Бросившись к окну, он свесился вниз и затараторил:
      – Я здесь, убэй Тян! Допрашиваю сопереживающего. Он почти уже раскололся, вот-вот выдаст, куда бежал преступник. Я обещаю вам, что еще до полуночи…
      – Что за болван, – даже в темноте было видно, что убэй Тян сплюнул в пыль. – Взяли мы его. Надеялся отсидеться в лесу. Видно, заподозрил что-то еще в трактире… Так что сворачивай тут свою мордобойню.
      – Так ведь сообщник здесь… Того… – пытался бормотать господин Линь.
      – Да это же дом пьянчужки Ито, – раздался голос из темноты, и Юэ узнал голос убэя их квартала, дородного Лэ. – Убэй Тян, этот человек никакой не заговорщик. Он скорее всего даже и не знал, с кем разговаривал. А цитаты из «Войны как средоточия ясности» я от него слышу вот уже двадцать последних лет.
      – Заканчивай, Линь, – снисходительно махнул рукой убэй Тян, – тебя ждет другая работа, поважнее.
      – Слушаюсь! – сапоги последнего уже грохотали по лестнице вниз.
      Только сейчас Юэ увидел, что к луке седла убэя привязана веревка. А другой ее конец тянется к темной куче, осевшей в воротах. Господин Тян натянул веревку, и на Юэ накатил приступ тошноты: в пыли валялось человеческое тело.
      – О, преисподняя, – прошипел господин Тян, подтягивая тело ближе. – Похоже, мы перестарались. Эй, – заорал он, задрав голову. Его палец ткнул в Юэ, подошедшего к окну: – Быстро воды!
      Схватив ведро, Юэ рысцой сбегал к колодцу во внутреннем дворе, вернулся ко входу и выплеснул воду на лежавшее в пыли тело. Когда вода смыла кровь с лица трупа, Юэ отчетливо увидел неподвижные глаза, глядящие в темное небо. На него почему-то снизошло спокойствие, глухое и ровное, как рокот барабана. Он будто издалека слушал, как препираются блюстители закона. Лежащий у его ног мертвый человек вовсе не выглядел разбойником или убийцей. У него были мелкие правильные черты лица, тонкие пальцы в несмываемых пятнах чернил, выбритый лоб – признак благородного происхождения. В складках одежды блеснуло серебро. Повинуясь неведомому инстинкту, Юэ нагнулся и разглядел вещицу. Он, конечно, не мог не узнать ее. На груди мертвеца красовалась высшая награда Военной академии – серебряный тигр с выгравированной надписью. Юэ не стал читать каллиграфическую вязь. Он знал, что увидит. «За высшую доблесть». Эту награду, учрежденную после великой победы над объединенным войском самозванца, провозгласившего себя новым императором, присуждали только один раз. Об этом знал каждый, хоть как-то интересующийся военным делом в империи. В пыли перед Юэ с вывороченными руками, непристойно распахнутым халатом и ободранным мертвым лицом лежал величайший военный стратег, победитель двенадцати битв, гений тактики, автор восьми несравненных трактатов, ставший при жизни легендой. Мастер Фэнь.
 
      Госпожа А-ит, несмотря на сварливый нрав, обладала хорошим инстинктом выживания. И потому начала голосить, только когда поняла, что опасность миновала. А поскольку домочадцы знали ее повадки очень хорошо, именно ее причитания вывели остальных из шока. Юэ почувствовал, что может наконец сдвинуться с места, где он и простоял пень-пнем, пока стражники бестолково суетились вокруг тела. Поняв наконец бесполезность этой суеты, они резво вымелись со двора, не трудясь обращаться с мертвецом уважительней, чем с живым. Юэ провожал глазами волочившиеся по земле бессильные руки господина Фэня, не чувствуя при этом ничего, кроме мучительных и бесплодных позывов к тошноте. Вопли матери вывели его из состояния ступора, и Юэ наконец вошел в дом, с силой захлопнув входную дверь, словно отрезая себя от увиденного.
      Он стал взрослым в эту ночь, определенно. Жалость душила его, застряв комком в горле. Жалость к себе, к отцу, к военному гению господину Фэню – ко всему, что обладает умом и духом и способно превратиться в слизь под сапогами гогочущих тупиц с потными рожами. Эта жалость застряла у него как кость в горле, никак не желая переходить в спасительную ярость.
      Господин Ито поднялся с пола и прополоскал разбитый рот в тазике, моментально принесенном служанкой (вся прислуга обожала господина Ито и старалась как могла ему Угождать). Вода тут же окрасилась в красный цвет, хотя кровь на губах уже спеклась. Господин Ито морщился, прикладывая к лицу влажную ткань. Он избегал смотреть сыну в глаза, и от этого Юэ становилось еще больше его жаль. Он любил безобидного добряка-отца любовью, какой любят детей и домашних животных, и стыдился этой любви в себе. Должно быть, отец чувствует все возможные муки, будучи избитым и униженным на глазах у жены и сына.
      Юэ подошел к матери, продолжавшей громко и бессмысленно причитать, и тоном, которого от него еще никто никогда не слышал, произнес:
      – Хватит.
      Мать мгновенно замолкла – то ли подчиняясь приказу, то ли просто от изнеможения. В доме наступила болезненная тишина, был отчетливо слышен шорох ветвей сливы о черепицу крыши, далекий собачий лай…
      – Отец, дозволь осмотреть тебя, – спокойно произнес Юэ, – в нашу подготовку входил курс медицины. Конечно, я бы не смог определить заболевания внутренних органов по пульсу, глазам или линиям ладони, но остановить кровь и предотвратить заражение мне вполне по силам. Кроме того, я полагаю, мы не станем вызывать к тебе лекаря господина Хаги, как делали это обыкновенно.
      Господин Ито тоже подчинился. Юэ обнаружил себя в неожиданной роли единственного человека, способного сохранять ясную голову. Он осмотрел заплывший глаз отца, ощупал ему голову, ребра, почки. Пожалуй, обошлось без серьезных повреждений. А вот зуб ему сломали, и, если не вытащить осколок, он впоследствии будет мешать, не говоря о причиняемой боли и возможности заражения. Юэ поднял голову:
      – Прошу тебя проводить госпожу А-ит в спальню, – обратился он к служанке. – Приготовь ванну, добавь три капли розового масла, две – жасминового и две – мятного. Сделай госпоже успокаивающий массаж. И оставайся с ней, пока она не уснет.
      Мать, привыкшая сама раздавать указания направо и налево, продолжала молчать и всхлипывать. Повинуясь кивку Юэ, ее увели.
      – Ты будешь великим полководцем, мой мальчик, коли сумел подчинить себе нашу матушку, – попытался пошутить господин Ито. Получилось жалко, и сердце Юэ снова защемило.
      – Мне придется удалить тебе осколок зуба, – глядя в глаза отцу, сказал Юэ. – Я не умею этого делать, и тебе может быть очень больно. Но если я этого не сделаю, ты не сможешь есть, и рана может загнить.
      Господин Ито кивнул и поднялся. Они молча прошли в покои господина Ито, носившие следы несвоевременного и отнюдь не дружелюбного присутствия: прелестная бамбуковая ширма с лаковыми миниатюрами перевернута, содержимое шкатулки с бумагами веером разлетелось на полу, на балдахине из зеленого шелка с толстыми кистями – след сабли. Дорогую ткань скорее всего распороли просто так, безо всякой мысли, плохой или хорошей.
      Юэ усадил господина Ито в глубокое, удобное кресло из твердого полированного дерева с инкрустированными перламутровыми рыбками на спинке. Зажег лампу, хотя уже начало светать. Аккуратно расстелил полотенце под подбородком покорно молчавшего отца.
      – Там, у кровати, должна стоять бутылка, – неожиданно произнес господин Ито. – Дай мне выпить, сынок. Это притупит боль.
      Вздохнув, Юэ мысленно признал его правоту. Своими руками поить отца не хотелось, слишком много бед принесло им его пьянство, но делать было нечего. Он обошел кровать, затем опустился на четвереньки, выуживая из-под нее закатившуюся бутылку.
      И обнаружил ее за каким-то довольно объемистым деревянным сундучком. Чтобы достать бутылку, ему пришлось выволочь из-под кровати и сундучок. А когда он наконец выудил проклятое пойло и собрался подняться, ему бросился в глаза незнакомый герб на сундучке. Иметь в гербе дракона могло только пять фамилий в Империи.
      – Отец, – хрипло сказал Юэ, – откуда у тебя это?
      Господин Ито недоуменно заморгал, вылез из кресла, свесился через кровать… И стал до того белым, что Юэ, испугавшись, бросился к нему и усадил обратно.
      – Это… это дал мне тот человек… торговец Ду, – прошептал он. – Я только сейчас вспомнил. Он сказал, что там последние сочинения господина Фэня. А я поверил ему… Какой я глупец! Я поверил…
      – Отец, – мягко сказал Юэ, – я почти уверен, что там на самом деле последние сочинения господина Фэня. Потому что это господин Фэнь был тем человеком, которого они искали. Которого волокли за лошадью и который умер в нашем дворе. Потому что ни у кого из живущих не хватит наглости подделать Разящего Тигра, а именно его я увидел на груди мертвеца.
      Господин Ито вскочил с кресла и тут же рухнул обратно, морщась от боли. Повинуясь невысказанному желанию, Юэ сходил за ящичком, благоговейно погладил безупречно отполированную поверхность темного дерева и нажал простой, безукоризненной формы замочек. Крышка открылась. В ней были плотно уложены тонкие, исписанные мелким каллиграфическим почерком листы.
      – «Обитель духа, или Трактат о феномене власти» – прочел Юэ. – Я больше не сомневаюсь, отец. Это действительно последние произведения господина Фэня.
      Отец молчал. Юэ повернулся к нему и увидел, что господин Ито плачет. Он плакал, на этот раз не стыдясь, резко выдыхая между всхлипами:
      – Это был он! Я видел его! Говорил с ним! Он назвал мои знания исключительными! Мне удалось польстить ему! О, счастливый час! – Господин Ито блаженно откинулся в кресле.
      – Ты понимаешь всю важность того, что мы обнаружили? – спросил Юэ. Он аккуратно уложил листки обратно, закрыл сундучок и оглянулся в поисках места, в которое его бы удалось незаметно пристроить.
      – Да, да, конечно. – На господина Ито явственно накатил ужас. – Мы никогда и ни при каких обстоятельствах не можем никому сказать, что у нас в руках.
      – Отец. – Юэ наконец пристроил сундучок в стенной нише, завалив его стопками книг, наполнявших комнату господина Ито, вечно им разбрасываемых и вечно стаскиваемых служанками в этот угол. – Я знаю, что ты пьешь и что хмель развяжет тебе язык рано или поздно. Тебе придется следить за собой, отец. И мне придется следить за тобой.
      Господин Ито долго молчал, его плечи виновато ссутулились.
      – Я знаю, что говорил это много раз твоей матери, – наконец произнес господин Ито. Его плечи распрямились, черты лица стали жестче. – Но тебе скажу в первый – и единственный раз. Я больше не стану пить. Я пил, потому что жизнь моя казалась мне лишенной смысла. Я считал, что несправедливо мне было родиться таким никчемным, ничего не сумевшим совершить. Эта мысль разъедала меня изо дня в день, как уксус. Но так было до сегодняшнего дня. Теперь я знаю, что можно прожить и сорок, и пятьдесят лет ради одного значительного события в своей жизни. Тебе не придется следить за мной.
      – Я верю тебе, отец. – Мысли Юэ уже были где-то далеко. – Но тебе придется нарушить свое слово еще один раз, – с этими словами он протянул бутылку.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5