– Я же тебе сказал. Русским языком сказал, да? Я же тебе поручил! И что слышу? – толстая морда с удивлённо вытаращенными глазами подалась через стол вперёд, словно прислушиваясь. – А я слышу… Да ничего я не слышу!
      Рявкнув и грязно выругавшись, обладатель морды огромной ручищей хватанул компьютерное кресло и запустил в собеседника.
      – Вот так! – вновь перешёл он на вкрадчивый тон, но уже обращаясь ко второму, стоящему на вытяжку собеседнику. Первый лежал на полу, толи оглушённый, толи претворившийся таковым.
      – Может и ты мне скажешь, что хана, пора о вечном думать? Ну так я вас всех вперёд себя пущу! Ну!
      – Есть, шеф, один эээ чудотворец, – начал второй.
      – Уже теплее, – откинулся назад шеф, рассматривая подчинённого. "Битый" Крутой, а здесь – навытяжку. "Даа, скольких я сломал в этом кабинете… Да и не только в этом. И эта… зараза меня не сломает!".
      – Смелее. Садись. И усади этого недоноска.
      Битый поднял и кинул в кресло напротив стола "недоноска" – очень похожего на самого шефа мужика, только помельче и не так и грубо сколоченного. Сейчас было видно, что он не притворялся, – в области левого виска разливался здоровенный синяк.
      – Живой он хоть? – поинтересовался шеф и на утвердительный кивок Битого нажал кнопку на пульте.
      – Откачать – и опять ко мне сюда, – бросил он двум появившимся охранникам. – А ты давай, про этого святого.
      – Он… шеф… не совсем святой. Он чудотворец, шеф, – испуганно поправил его Битый.
      – Какая разница! К делу давай!
      – Да, конечно. И эти чудеса, за которые его так назвали именно эти самые… исцеления и есть.
      – И такие вот хвори?
      – Говорят, и такие.
      – И в такой стадии.
      – Говорят, и в такой.
      – Говорят, говорят…, – начал опять яриться шеф. – Ты что мне лапшу… я тебе за что плачу? Разговорчики слушать? Базарчики? – он потянулся своей лапищей через стол, норовясь сгрести Битого за ворот рубахи.
      – Но шеф! – вскочил и отпрыгнул в сторону Битый. Это была неслыханная наглость – уворачиваться от шефа. И от предметов, запускаемых шефом, тоже.
      – Да ты что? – взревел тот, вставая. Стало видно, насколько велик его рост.
      Говорят, раньше, то есть, намного раньше, он даже занимался баскетболом. – Ты…
      Ты… – остановился, не находя слов хозяин кабинета.
      – Ради тебя шеф! – жался в дальнем углу подчинённый. – убьёшь- не узнаешь. Не просто говорят! Говорят те, кого он излечил!
      – Это другое дело – плюхнулся назад в кресло шеф. – Ладно… живи. – А в штаны-то наложил, – громко захохотал шеф.
      – С вами станется, – угодливо улыбнулся Битый.
      " Как шестёрка так на зоне", – мелькнула злорадная мысль. Но сейчас было не до долгого злорадства.
      – Коротко. Ясно. Быстро. Ну?
      – Опросили троих. На серьёзе. Не туфта. Сейчас здоровы. А по историям болезней – были… ну в общем, уже.
      – Кто с историями?
      – Сам смотрел.
      – Знаток, твою!
      – Вот фотокопии. Тоже сам сделал.
      – Ладно. Вижу, подсуетился. Ну? В чём фишка? Почему он ещё не здесь? Почему я его не вижу? И он меня? – вновь вкрадчиво поинтересовался шеф.
      – Есть, есть фишка, – затараторил Битый. Типа только там какая- то целебная вода есть…
      – Так набери цистерну и сюда, с этим…
      – Она в течении четверти часа действует. А надо несколько сеансов.
      – Да, даже на ракете… И что ещё?
      – Ну… не всех он лечит.
      – Это не про меня.
      – Помните Жанночку? Отказал. Этому… силовику… не к ночи будет помянут. Тоже отказал.
      – Ему то за что?
      – Не знаю. Он – то не рассказал. Не успел.
      – Если он мне попробует отказать, если только заикнётся, то уже сам не успеет объяснить, почему. Едем!
      – Шеф, это… эээ… за Уралом!
      – Тогда летим! Немедленно! С собой группу. Побазарим, если пойдёт в отказ. – А ты, – обратился он к вошедшей жертве кресла – молись, чтобы я вернулся в хорошем настроении. Пока остаёшься за Битого.
      – Вот так, вот так и вот так. А теперь беги. Ну, не бойся, уже не больно! – девушка отпустила белку и та рыжей струйкой брызнула по стволу дерева. А девушка, проводив её рассеянным взглядом, перевела свои васильковые глаза на небо, на высокие облака, затем откинулась на мягкую траву и, улыбаясь, задремала. Но очень скоро она резко вскочила на ноги и опять долгим взглядом уставилась в небо, – туда, где озабоченно губя прорезал инверсионный след самолёт. Что – то напоминал этот гул, чем – то тревожил. Но что? Но чем? Она не смогла вспомнить и тихонько заплакала. Гулявший на полянке ветерок казалось, сочувствовал ей и ласково поглаживал чёлочку со странной седой прядкой.
      Почему? Почему? Почему? Почему – повторяла она без остановки этот вопрос.
      Выбившись из сил, девушка вновь легла на траву и теперь спокойно стала рассматривать теряющий резкость след самолёта. Солнце уже начало цепляться за верхушки деревьев и на поляну выползли тени, когда она всхлипнув, поднялась, взяла корзину с какими-то травами и пошла по едва приметной тропинке. Через хороших пол – часа тропинка превратилась в довольно утоптанную дорожку, и девушка надела на свою русую голову серый капюшон монашеской рясы. Она прибавила шагу – надо было торопиться.
      Из скита отшельника раздавался неразборчивый разговор. Сегодня с утра к нему приехал какой-то важный монах. И не только он. Вон там, у пещеры уже толкутся какие-то люди. Много их стало в последнее время. А ведь зимой было так тихо и спокойно! Зимой? Девушка остановилась, пытаясь поймать мелькнувшую мысль. Зима.
      Не здесь зима. Какие-то санки, горка, лошадь выдыхает пар… Горячая печь…
      Киса – Анфиса. Она улыбнулась этому словосочетанию и пошла дальше – в свою маленькую пещерку. Откинула капюшон, развесила сушиться травы, села на койку.
      Опять задумалась, наморщив светлый юный лобик. Скоро луна. И опять придут люди.
      И они с отцом Георгием снова будут их лечить. Почему они всё время болеют?
      В это время отшельник Георгий, закончив беседу, предложил гостю пойти с ним.
      Проходя мимо девичьей обители ласково позвал:
      – Дитя моё, пора.
      Девушка вздохнув, оторвалась от своих обрывочных мыслей и, вновь накинув капюшон, закуталась в тёмный плащ и вышла.
      У пещеры их уже ждали. Их было человек пятнадцать. С детьми на руках, с подростками, со скрюченными или искалеченными родственниками.
      – Сегодня вы, вы, вы… и вы. Как договаривались, – обратился к ним отшельник.
      – А… святой отец, а мы?
      – Ночь коротка, а случаи тяжёлые. Долгой молитвы требуют.
      – Но мы приехали аж…
      – Все здесь не местные. Вот они – кивнул Георгий на отобранных – уже ждут неделю, подождёте и вы.
      – Но вы не отказываете?
      – Я никому не отказываю. Езжайте, устраивайтесь и молитесь, чтобы вам не отказал Господь в милости своей.
      – Святой отец, но мой ребёнок… Я боюсь, что…
      – Оставайтесь. И заходите уже. Прямо сейчас. Остальные можете подождать вон там, на полянке. Там и скамьи, и костёр скоро разведут. А лучше – вон, в часовенке молитесь.
      – Дитя моё, сегодня с нами побудет отец Арсений. Он приехал очень издалека подивиться чудесам, которые Господь являет в этой пещере. Фигура в капюшоне молча поклонилась.
      – Теперь пора. Что у него, сестра моя? – обратился отшельник к матери уже лежащего на сколоченной деревянной кровати ребёнка лет восьми.
      – Врачи говорят… врачи говорят… – разрыдалась мать, из суеверного страха не решаясь назвать болезнь её именем.
      – Хорошо, сестра моя. Не надо. Становись вот здесь на колени и молись! Умеешь хоть?
      – Выучила. Специально выучила.
      – Это похвально. Только молись с душой и Бог услышит.
      Отшельник подошёл к кровати, наклонился к ребёнку. Подозвал закутанную в плащ девушку. Чудотворец покропил ребёнка водой из какого-то странного сосуда, воздел над ребёнком руки, а ассистентка отвела по сторонам обшлаги широких рукавов его сутаны. Вскоре над ребёнком появилось сияние, лучи которого исходили от рук целителя. Закрыв глаза, он молился. Видимо, молилась и закутанная фигура – был слышен тоненький шёпот. Сияние разгоралось всё ярче, молитвы всё истовее. Мать больного ребёнка прервала молитву и со страхом посмотрела на эту странную пару.
      И в этот же момент ассистентка начала медленно оседать. Погасли и удивительные лучи.
      – Ты зря прервала молитву, – сурово обратился отшельник к всё ещё стоявшей на коленях женщине. – Но Господь милостив. Твоему сыну теперь ничего не угрожает. А завтра он будет совершенно здоровенький. Бога благодари, не меня! – оторвал он руку от губ разрыдавшейся женщины. – Иди с миром! А следующий пусть заходит через четверть часа.
      Когда женщина унесла ребёнка, брат Георгий отвёл полубесчувственную девушку к стене пещеры, уложил на низенькую кроватку и завозился с чем-то в темноте. Затем скрипнули петли и откуда-то сверху полился лунный свет.
      – Ну вот, видел? – обратился отшельник к отцу Арсению. Но тот молчал, разглядывая открывшееся личико.
      – Совсем молодая, – закончил он свои наблюдения. – И ты уверен, что этот ребёнок…
      – Да, она его исцелит. Можно было бы и сегодня. Она сейчас придёт в себя. Но…
      Не будет… той… торжественности.
      И дёйствительно, очень скоро девушка пришла в себя. Арсений увидел вдруг, как холодным голубым льдом блеснули её глаза и почему- то вздрогнул. Но лёд сразу растаял. А может, он вообще почудился священнику.
      – Ой, Вы извините, что я… Но у меня всегда так, когда им больно. И когда надо всё делать быстро. Но я сейчас, я уже. Она всё ещё пошатываясь, села и повернула к лунному свету лицо с широко раскрытыми глазами.
      А затем… Затем всё повторилось. И ещё раз. И ещё. И ещё. Когда же в пещеру начал пробиваться предрассветная прохлада, Григорий и его ассистентка закончили удивительное исцеление ожогов обварившейся кипятком женщины.
      – Иди и молись Господу нашему! – устало напутствовал чудотворец последнюю на сегодня исцелённую.
      – Всё на сегодня, братья и сёстры! – зашёл в часовню отшельник. – С остальными, как условились и как Бог даст.
      Исцелённые не спешили ночью пробираться через лес – были тут же, молились. И дожидавшиеся своего часа больные, видевшие их преображение, встретили слова Григория почтительным молчанием.
      Дождавшись ухода паломников, отшельник отнёс спящую девушку в её обитель, затем вместе с отцом Арсением пристроился на длинной скамейке у уже догорающего костра.
      – Ты всё видел, – начал он.
      – Да, всё видел и понял, – жёстко ответил священник. – Эти фокусы с рукавами…
      – Я ничего перед тобой и не собирался скрывать. Конечно, это она, бедное дитя. И эта сила, и это сияние, и эти исцеления – всё от неё.
      – Тогда зачем – же?!!!
      – Во славу Господа нашего и Церкви нашей. Ибо чудеса сии узрев, укрепятся их видевшие в вере…
      – Не надо, брат. Ты скажи лучше, откуда она такая и не диавольское ли это искушение?
      – Откуда – не знаю. Зимой это было. Если помнишь, лютые морозы стояли в январе.
      А у меня, как на грех, зуб прихватило. Стою здесь, молитву отправляю. Не отпускает. Вдруг чувствую – коснулся меня кто – то. Смотрю – дева младая, обнажённая. Да что там – голая совсем. Хотел было вскочить, искушение крестным знамением отогнать. Только чувствую – боли зубной уж и нет. А она так по – доброму: "Всё-всё-всё уже не болит и болеть не будет". Ну, встал я, накинул ей от искушения диавольского одежу кое – какую.
      – Кто такова, говорю, откуда и куда путь держишь.
      – Не знаю, – говорит. – Не помню. Отвёл я её к себе в пещеру. Поесть дал. Чуть поклевала. Потом прямо за столом и уснула. Уложил её на свою кровать, сам в часовне, ночь в молитве коротал. Потом как-то попробовал языком дупло в зубе – а его то нет! Дупла то есть. Задумался я крепко, потом решил проверить, она это или святость места, или икона чудотворная появилась. Не знаю, ведомо тебе или нет, чем я, грешный, в миру занимался? Но остался у меня плохо сросшийся перелом.
      И охромел я, и на холод боль приходила мучительная.
      – Да, знаю, но теперь ты не хромаешь.
      – Она, птаха Божья. За одну ночь. Она всегда ночью. Сначала руки начинают светиться, потом, когда очень трудно, вся светится. Когда силёнки кончаются, идёт к лунному свету. Наберётся от него сил – и опять.
      – Ох, чую, не от Бога это, – вздохнул Арсений. – И свет этот лунный…
      – Она и от солнечного, – поторопился развеять эти сомнения отшельник. – Встанет и смотрит открытыми глазами, не отрываясь. Посты держит. Даже великий. Ну вот, – продолжил он свой рассказ. – Потом богомолка пришла. Откуда- то издали.
      Вымаливала здоровья своему сыну. У того – падучая страшная. При мне и забился. Я к нему. И она к нему. В общем, изгнала из него всех бесов. Или усмирила- не знаю…
      Но так, аккуратно, по- доброму, без всех этих…
      – Брат Георгий, не увлекайся. Излечила эпилептика – да и весь сказ.
      – Если "весь сказ", отец Арсений, – обиделся отшельник, – то излечила она с того времени не меньше сотни и больных, и искалеченных. И среди них – знаешь кого?
      – Знаю. Ты мне прямо скажи, – весь этот балаган непотребный для чего развёл?
      Зачем себе чудеса исцеления присвоил?
      – Она исцеляет тела, я – души. После чудес, здесь явленных, паства укрепляется в вере.
      – Некрепка вера, если её чудесами укреплять надобно. Но не об этом. Деньки почто собираешь?
      – Деньги? Я? Деньги?
      – Потому и прислан. На станции большой стеклянный ящик стоит. Пожертвования на постройку здесь храма Господня собирают. И такой разговор идёт – тебе здесь платить – грех. А вот обязан каждый, к тебе попасть желающий, по приезду пожертвовать, и после исцеления – деньги немалые туда же, в ящик. А коль скоро никакого храма не строится…
      – Это… это… – вскочил, побледнев, отшельник.
      – Не ты, значит?
      – Снимите постриг! Вернусь в мир, всех поубиваю. Лично! Мой грех будет, но с такой хулой жить!
      – Гордыня ещё сильна в тебе! Ох, и сильна! И вижу, лукавишь ты несколько.
      Нравится тебе поклонение.
      – Богу же поклоняются. Я…
      – Всё. Твои пояснения принял и удовлетворён. Помыслы твои чисты. А с этими…пожертвованиями власти мирские разберутся. Сегодня же сообщу о мошенниках. А знаешь, брат мой, храм здесь был бы очень и очень кстати… Но кто она? Не дознавался? может, приметы какие?
      – Не местная, точно. И видно – не помнит, кто она. А из примет…
      – Говори.
      – Браслетик у неё странный. Змейка такая золотая вокруг руки.
      – Не знаю… Знак, вроде, не бесовский. Но доложу… Что же, пора мне и в обратный путь, брат мой. Только…- замялся инспектор. Только… ты говорил, она и днём может…?
      – Что у тебя, отец Арсений? – понял Георгий.
      – Радикулит. Кельи в юности – радикулит в старости.
      – Пойдём, попросим.
      – Но удобно ли? Приехал проверить и воспользовался?
      – Ну что же такого неудобного? Проверил, правду ли говорю. Особенно о том, что не только в ночное время она свои способности являет.
      Проверкой Арсений остался доволен.
      – И об этом доложу, – уже возле машины прощался он с пошедшим провожать его до опушки отшельником. Проезд к самой пещере отшельника был категорически воспрещён.
      – И ты знаешь, – осенённый новой мыслью Арсений даже выбрался назад из привезшего его такси. – Ведь наш горлом мается. Последнее время даже службы… с трудом.
      – Буду несказанно рад, если соблаговолит сюда…- начал Георгий.
      – Н-е-ет, не о том. Её надо туда, к нам. Может, с тобой. Новую чудотворницу ещё надо эээ раскручивать, как говорят в мире, а ты уже известен. Ну, с Богом.
      – Бедная, бедная птаха, – думал, возвращаясь, отшельник. – Если тебя в центр…
      Они думают, что всё так просто. Я тоже хорош. Не сказал, что больно ей каждый раз. А там – толпы. Миллионы страждущих. Что же с тобой будет – то, а? И им уже не откажешь, будто бы вода целебная свою силу быстро теряет. Но что же придумать – то?
 

 
      Размышления прервали два здоровенных джипа, с рёвом продирающиеся по лесной дорожке. Поравнявшись с отшельником, первый остановился.
      – Он? – спросил огромный, под стать автомобилю, мужчина, кого – то в салоне.
      Получив положительный ответ, кивнул на открывшуюся заднюю дверку. – Садись, святой отец, быстрее приедем.
      – Здесь ездить запрещено, – хмуро возразил отшельник.
      – Кем? – поинтересовался великан. – Если не Господом Богом, то садись и поехали.
      – Нельзя на автомобиле к скиту. Какая с него потом святость?
      – Садись – садись. Помогите святому отцу.
      Два угрюмых качка " помогли" и усадили Георгия между собой на заднее сидение.
      – Ты, святой отец, не обижайся. На меня вообще обижаться не следует. А в этом конкретном случае, согласишься, когда узнаешь срочность моей проблемы. О! Уже и приехали! А так бы тянулся и тянулся. Ладно, приглашай в свой скит. Потолкуем.
      – В скит нельзя. Вот это как раз, Богом и запрещено.
      – Прямо вот так сам взял и запретил? Ну, лады. Где тут у тебя потолковать с глазу на глаз можно? Там? Ну, лады. Битый! Ждать вон там! А кое- кому и помолиться не помешает!
      Великан, брезгливо поморщившись, сел таки на пенёк напротив также устроившегося отшельника.
      – Долго базарить не буду. У меня онкология. С третьей на четвёртую. Это у меня-то! – гигант сжал огромные, с пудовые гири кулаки. – Ну ладно. Предлагают все эти химиопроцедуры. Дерьмо! Простите, святой отец. Выехал к этим светилам американским. Бабок убухал не меряно. И что? Они мне дают десять процентов.
      Хороши ставки – один к десяти. А тут говорят, вы одного моего, скажем, коллегу на ноги поставили.
      – Это кого же? – всё также хмуро уточнил Георгий.
      – Ну, Алекса Борзого.
      – В рванину оделся. "Шестеро детей. Вдовец. Сиротками останутся". Уже потом я дознался, кого он кормилец и какие от него сиротки остаются.
      – Да, по всяким прикидам он мастер. Но я попроще. Ты говоришь, сколько, я отстёгиваю и делаем дело. Так сколько?
      – Чудеса за деньги не купишь.
      – Понимаю. Поэтому и спрашиваю, сколько? Ты бессребреник, это и козе понятно.
      Сколько? Вон, на храм жертвуют. Хочешь, такой, как Христа Спасителя отгрохаем?
      Ну, может чуть поменьше. Совсем чуть – чуть. А если поднапрячься…
      – С ваших денег только храмы Спаса на крови строить.
      – Отец, нет времени на препирательства. Мне сейчас каждая минута дорога. Говори сколько и приступим. А потом, – пожалуйста, побазарим о спасении душ и всё такое прочее.
      – Нет.
      – Ну, не хочешь базарить, так и тоже верно. Сколько? У меня с собой. На аванс хватит. А если нет, вон – указал он на одного из попутчика, через местного авторитета братву напряжём, сколько надо притарабанят. Да и вообще…
      – Это он на храм собирает? Жулик. Ничего святого.
      – Отец, я не для разборок приехал. Хочешь, потом их накажем? Но потом. А сейчас…
      – Нет.
      – Та-а-а-к, – подался вперёд коллега Алекса Борзого. – А чего же ты хочешь, святой отец? – вкрадчиво спросил он. – Вот этого? – он одним ударом кулака отбросил отшельника далеко в сторону.
      – Мученической смерти хочешь? – склонился он над выплёвывавшим зубы Георгием. – Ты её получишь. Станешь не чудотворцем, а святым. Так что – ли. Но вначале ты вылечишь меня, урод. Битый, иди сюда! Чудотворца – в его этот… схрон?
      – Скит.
      – Давай. Братву туда-же, пусть готовятся. Егор, ты со своими местными – никого не пускать. С понтом, лечит кого – то из важняков. Кстати – должок за тобой.
      Этого святого отца окрысил. Храмовые деньги заныкал? Отработаешь.
      Пока шеф- великан делал выволочку представителю местной уголовщины, его заплечных дел мастера заволокли отшельника в пещеру, раздели, сноровисто связали и умастили на кровать, где ранее происходили светлые чудеса исцеления.
      Девушка была на своей поляне, когда услышала страшный крик. Расстояние поглотило громкость и крик был страшным по своей сути – боль, стыд и ярость клокотали в нём. Оторвавшись от созерцания очередного инверсионого следа, смутно что – то напоминавшего, она вскочила и прислушалась. Крик повторился и перешёл в рыдание – не менее страшное мужское рыдание. Зажав от ужаса уши, загадочная ассистентка кинулась в сторону скита – именно оттуда раздавались эти звуки. И она уже знала, кому они принадлежат. Девушка промчалась через лесную чащу и выбежала на дорожку.
      На ней, сложив руки на груди, стоял низенький, но крепко сбитый человек, с выбритым черепом, в очках, в узких джинсах, синей майке и цепью на шее. В общем, бык. Пытаясь оббежать его, девушка приняла в сторону. Но и он сделал шаг в том же направлении.
      – Куда бежим, сестрица, – поинтересовался бритый.
      – Там… там… – запыхавшись показала девушка в сторону скита.
      – Там сегодня отшельник бесов изгоняет.
      – Нет! Там что-то другое, там что-то ужасное с ним – кинулась было она дальше. Но бритый грубо хватанул девушку за плечо и развернул к себе лицом.
      – Тебе же сказано, – начал он.
      – Погодь, – вмешался вышедший из леса второй бычила, отличающийся от первого только ростом. – Это отшельника помощница. Он без неё никогда никого не лечит. И вообще, где – то я её видел. Или не её? – он, взявшись двумя пальцами за подбородок девушки, запрокинул её лицо вверх.
      – Наверное, не только в этом помощница, – осклабился железными зубами первый.
      – Во! Вспомнил! Хотя нет… Не может быть… И вообще, так совсем дитё была…
      – А вот мы проверим, как они тут от зова плоти воздерживаются, – гнул своё первый.
      – Урод! Если этот… без неё не лечит, а мы её… Потом лучше самому быстренько удавиться. Пошли, проведём. Не нужна будет – другое дело.
      – Чего лаешься? Я так… А на кого она похожа? – поинтересовался он, когда они втроём шли по дорожке.
      – Это с год назад было. Даже меньше, – начал было высокий. Но, вновь услышав крик боли, теперь уже близкий, девушка сама завизжала и вновь помчалась бегом.
      Попутчикам не оставалось ничего другого. А в узких джинсах, в раскоряку, да ещё с отвычки, бег – дело нелёгкое. У пещеры стояли двое из команды великана. Они вначале настороженно рассматривали бегущих, но узнав в эскорте монашки местных братанов, успокоились. Даже расступились.
      – Ну, что там, – повернулся на шум шеф.
      – Эта… девка… она всегда с ним… Он… без… неё… не… лечит, – отдуваясь объяснил высокий братан. – Вот… мы и…подумали.
      – Что доставили – хвалю. Что "подумали" – скажу вашему. Может, у вас тут и такие заморочки. А я мыслителей не держу. Всё. На своё место! Битый, а вы держите девку!
      – Ну вот, – повернулся он к отшельнику. И, увидев скрытую раньше кровать, девушка вновь пронзительно закричала.
      – Отвернись! Бога ради, отвернись, – прохрипел отшельник. – Не смотри! – он страшно напрягся, пытаясь отвернуться на бок.
      – Это цветочки, святой отец. Это мы позанимались тем, чем ты наверняка чудес не творишь. Или ты, как Распутин, этим делом из баб беса изгонял? – прорычал шеф. – Подтащите девку сюда! пусть посмотрит.
      Но девушка уже закрыла в ужасе глаза.
      – Заставить смотреть! Или нет! Вот что! Мы его заставим смотреть! Ну – ка, давайте её вон туда, к стене! Снимай одежду! Держите! Ничего! Изящная штучка, – оценил он, но не хрупкое тельце девушки, а блеснувший на руке браслет. Тааак. Ну, – повернулся он к отшельнику. – Да перевяжите его пока, уроды! Если отдаст концы до того, как меня вылечит, – каждый на этой койке побывает! С каждым сделаю тоже самое. – Ну? – опять склонился он над отшельником. – Думай, пока мои ребятки копошатся. – Они и с ней начнут с того, чем она тебе чудеса творить не помогает.
      Понял? Потом… И лучше не доводи меня до потом. Ну? Ладно. Кто начнёт?
      – Нет! – прохрипел отшельник. – То есть, да! Останови!
      – Стоять, Тату!
      Татуированный жлоб, уже снявший майку и джинсы, разочарованно вздохнул и отошёл к стене. Брюк он пока не надевал. Надеялся.
      – Чего они хотят? – подала голос девушка.
      – Объясни, отче, только быстро.
      – Они, то есть он…
      – Дмитрий, для друзей – Дима, – поклонился великан.
      – Он хочет, чтобы его исцелили.
      – Нет!
      – Но, девочка моя…
      – Нет!
      – Ладно. С этими "нет" потом разберёмся. Ты же своего решения не поменяешь?
      Давай, отец, начинай. Где там твоя святая вода? Ну-ка вы двое, сюда. Будете отца держать, а то стоять он не сможет.
      – Нет!
      – Слышь, мужик, ты меня не зли. Что опять "нет"? Твоя сучка не согласна? Так мы сейчас продолжим. Тату, приготовься.
      – Её нельзя трогать! Это она, понимаешь – она! – закричал в отчаянии отшельник.
      – Она!!! И если кто ей сделает зло… Не знаю… Может, она больше никогда… И не заставишь!
      – Так ты что – же? – начал вкрадчивым тоном шеф, сев на кровать и приблизив свою морду к лицу Георгия. – Она, значит, лечит, а ты пенки снимаешь? И вместо того, чтобы уговаривать девушку, я тут с тобой, козлиная морда, битый час беседу веду?
      Это значит, не я тебе, а ты мне яйца морочил? – Не сдержав своей ярости он схватил стоявший рядом тот самый серебряный кувшин для " святой воды" и со всего размаху ударил им в голову несчастного отшельника.
      – Со мной в такие игры давно так не играют. – Он кинул кувшин и повернулся к девушке.
      – А с Вами мадемуазель, мы пока поговорим дружески… – здесь великан запнулся и потряс головой, отгоняя наваждение. "Мадемуазель" в этот момент перепрыгнула через корчащегося на полу Тату и кинулась к отшельнику. Также лежали на полу два быка, раньше её державшие. Эти, правда, лежали абсолютно неподвижно.
      Чудотворница склонилась над телом отшельника. На миг пещера осветилась от полыхнувшего над кроватью синим огнём шара. Но он почти сразу начал угасать.
      – Всё… всё… – прошептала девушка. – Мозг… Если бы… Всё! – крикнула она, вскакивая.
      – Да, с ним всё, – подтвердил босс, косясь на приспешников, тормошивших своих лежащих на полу товарищей. – Но он же сказал, что это ты можешь…
      – Да! Я могу! – зло расхохоталась она. – Ещё как могу!
      – Взять её! Наверное тронулась!
      – Да! Взять меня. Ну! Вот ты, – она показала на заляпанного кровью блондина с длинными, завитыми в косичку волосами. – Ты палач, да?
      – Рекомендую, – не понимая происходящего держал тон шеф.
      – Ну, иди, возьми меня! Чего пятишься? Вот тебе, гад, боль отшельника!
      – Но Вы переходите на оскорбления! – начал было шеф, но поперхнулся от дикого крика палача. Тот повалился на землю, и, прижимая руки на джинсах в районе ширинки, крича начал качаться по полу.
      – Кончай базар! Что ты здесь? – взревнул было шеф, но осёкся, видя, как проступает кровь на брюках блондина.
      – Дима, а ты сам когда – нибудь испытывал боль? – поинтересовалась девушка?
      – Я же сказал, взять её – вновь заревел шеф. Но теперь в рёве прорезался страх.
      – Ну, кто здесь берёт? Ты? Ты? Ты? И ты тоже? – она показала пальцем на всех, находившихся в пещере быков, и все они молча повалились на пол. Только один успел отреагировать, выхватить пистолет и пальнуть в девушку. Но и он после выстрела стал оседать по стене.
      – Ты не ответил, Дима, – повторила девушка вопрос. – Ты, такой большой, такой сильный, такой страшный, никогда не испытывал боли?
      – Ты это брось. Ты… давай договоримся… Я же… это он довёл, – бормотал шеф, пятясь потихоньку к выходу. У меня же онкология… Спасения искал… Столкуемся.
      Любые деньги… Или храм…
      – Вижу, боли ты Дима, и не знаешь.
      – Ты, ведьма, знаешь – закричал шеф, выхватывая пистолет и разряжая всю обойму в девушку. Но увидев, как пули, пронзая тело, с визгом рикошетируют от стен, он кинул бесполезную " пушку" и рванулся из пещеры. За шаг до выхода у него отказали ноги. Затем наступили сумерки. Потом пришла боль. Он ещё слышал, как шелестела чем-то, наверное, одеждой ведьма, как прошла она мимо его к выходу.
      Нестерпимая боль заставляла кричать. Но и кричать он не мог. Затем ещё пришла и тишина. И толь, боль, боль, терзала большое тело. И теперь, приходя иногда в сознание, он звал смерть, умолял её прийти быстрее. Но она не спешила. Вместо неё вдруг появлялись те, кого убил он, кого замучили его подручные. И тогда приходила их боль. И библейский ад не мог сравниться с этим адом.
      А девушка, выйдя из пещеры, направилась назад по той же дорожке – к тому, кто её "смутно помнил".
      – Смотри! Отпустили! А я думал, этот крутой шеф их кончил. Что тогда за стрельба?
      – Не наши дела. Отпустили, значит, не нужна. Ну что подружка, побалуемся, – схватил её в охапку бычила.
      – Некогда. А то я бы побаловалась! – возразила девушка и бык, разжав объятия, упал.
      – А ты, быстро, где и когда меня видел.
      – Я… – запнулся второй, с ужасом глядя на своего братана. Тот тонко повизгивал, качаясь по траве и зажимая руками глаза. – Я же ничего… Это он, урод… Да вы же и слышали…
      – Я не о том, говори, ну?
      Но братан молчал, переводя взгляд то на коллегу по ремеслу, то на девушку.
      Наконец, облизнув пересохшие губы он начал.
      – Не вас, девушку одну, меня тогда Вованом звали…
      Повествование заняло минут десять. И аккурат к окончанию: "Я человек подневольный, я ещё тогда за это и огрёб по полной программе." в лесу раздался свист.
      – Шеф собирает. Что -то срочное… Так я пойду?
      – Пошли.
      – Но шеф будет недоволен.
      – Это который Дима? Не переживай.
      – Дима – приезжая штучка. Наш покруче будет. Это просто за их шефом много кого стоит.
      – Ваш покруче? Пошли!
      К их приходу местные уже вытащили из пещеры чужаков. Кровать с отшельником решили не трогать. Озабоченно и гадливо смотрели на лежащего возле входа, истекающего кровью чужака. Пытались хоть что – то сделать с Тату, но тот начинал орать при каждом прикосновении. Но наибольшее недоумение и ужас внушал приезжий шеф – обездвиженный, молчаливый, но с непередаваемыми гримасами боли на большой враз побледневшей морде с остекленевшими глазами навыкате.