– Ты, отец Афанасий, зря всё это затеял, – укорял больного в дороге настоятель.
      – Всё понимаю, но зачем вот так… Всё в руках Божьих…
      – Да, конечно. Но я не потому. Я излечился. И возвращаюсь жить, а не помирать!
      Чудо исцеления свершилось.
      – Вот это правильно. Это, конечно…, – без большого ликования и даже убеждения согласился настоятель.
      – Не веришь… А ведь раньше в каждое слово…
      – Нет, верую, верую в чудеса Господни. И если это так…
      – Вот, взгляни на посланца Господня! Сей муж и есть тот, кого я ждал. Но он пришёл не только за моими словами, но и с исцелением!
      – Хорошо – хорошо. Давай уж дома договорим, – опасаясь, что отец Афанасий бредит, соглашался со всем настоятель. – Ты бы отдыхал, набирался сил.
      В монастыре Максиму отвели гостевую келью, отвели за общий трапезный стол. Пока вроде никто и не сомневался, что он – их брат. Ели растительную пищу, но исключительно вкусно приготовленную.
      "Вообще-то пост должен быть испытанием. А здесь – одно удовольствие", подумалось Максиму.
      Но настроение вдруг испортилось. Он вновь обвел взглядом трапезную. Прикрыл глаза, а открыв увидел…
      В полутёмной трапезной с перевёрнутыми столами было темно, только пара факелов освещала центр. В этом освящённом круге стояла на коленях массивная фигура в монашеской одежде. А над ней – низенький, худой человечек в кожанке потрясал революционным маузером. Два угрюмых бойца в будёновках держали факелы, а дальше в темноте также можно было угадать коленопреклонённых монахов.
      – Значит, страдания этого человека тебя не убеждают? Товарищ Егоров, посвети ещё разок!
      Факел полыхнул прямо в глаза и Максим увидел себя, прикованного к стене. Себя?
      Нет, какой же это я? Вон, руки ноги без ожогов. Но и это ведь – не мои. А исполосано всё как! Что же с ним… со мной делали, а? Кнутом, что ли били?
      – Мы с ним ещё продолжим. Есть ещё за что поквитаться, правда, господин поручик?
      Поручик???
      – Молчите-молчите. Попозже и вам язык развяжем. Пока – со святым отцом беседа.
      Факел вновь удалился туда, к центру событий.
      – А вот посмотрим, во что ты ставишь жизнь своих подопечных… Давай сюда.
      В круг втолкнули какого-то толстого монаха.
      – Это твой келейник? Может, и ещё кто? нет, теперь смотри сюда! – кожаный схватил монаха за бороду, дёрнул вверх. – Вот так. Ну! идо трёх считать не буду!
      Где она? – он приставил маузер к затылку келейника.
      – Прощая, брат Мефодий!
      – Прощай, отче.
      Грохот выстрела.
      – Отходите чуть подальше, товарищ комиссар. Во, забрызгались весь! – подала голос одна из будёновок.
      – Ничего! В крови рождается новый мир! Уберите падаль… Таак. Значит, шлюшка голубых кровей тебе дороже? Ладно. А как насчёт вот этого?
      В круг втолкнули совсем молоденького монашка. Кем он был несчастному настоятелю,
      – Бог весть. Но вскочил священник, сгрёб мальчика в свои объятия, закрыл собой.
      – Вот это ближе к истине. Вот это выбор, правда? Отнять!
      В начавшейся возне силы были неравны, и вскоре настоятель с залитым кровью лицом и вывернутыми руками вновь стоял на коленях, а напротив, также на коленях стоял монашек.
      – Прости, сын мой. Но…я… я обет дал…
      – Да, святой отец… прошептал подросток.
      – Ты не посмеешь! Ты же не Ирод, чтобы убивать невинных детей! – это уже комиссару.
      – Ещё как! И у нас с Иродом даже где-то идентичные цели. Государственные.
      Понимаешь? Ну? Здесь уже до трёх посчитаю. Посмотри, посмотри на слёзы этого невинного детёнка, а? Раз! Поднимите ему образину! Пусть сморит! Отец Афанасий, это ещё только начало. Если будет надо, одного за другим – всех. У тебя на глазах. Два! Ну! А её мы всё равно найдём! И кто она тебе? Стоит ли она этой обители и братьев твоих?
      Страшно, мучительно застонал, а затем в голос разрыдался несчастный настоятель.
      – Два с половиной, – осклабился комиссар. Стало ясно – сейчас выстрелит.
      Сломался настоятель. Расскажет. А пацана – для убедительности.
      Понял это и монашек. И на лице его застыла маска напряжённого ожидания – когда?
      Всё! Накатила поручика волна ярости. Даже особенно не напрягаясь, он вырвал вмурованные в стены железные кольца и размахивая цепями кинулся к комиссару. Тот успел только оглянуться на лягз и повести в сторону своей смерти маузером…
      Максим потряс головой, посмотрел на сидящих рядом монахов. Встал, подошёл к стене. Да, вот тут были вмурованы кольца. Значит, если смотреть отсюда, то они были вон там. Хорошенький прыжок! Но что это? Раздвоение личности – первый признак шизофрении. А может и не первый, но основной.
      – Что, брат, тоже наслышан? – улыбнулся толстый добродушный монах.
      – Смутно…
      – А конкретно никто и не знает. В гражданскую здесь настоятеля пытали. А потом ворвался сюда ангел – воитель и растерзал мучителей.
      – Ангел и растерзал?
      – Растерзал. Весь отряд. А отец настоятель за ту ночь поседел.
      – Отец Афанасий?
      – Точно.
      – А нынешний отец Афанасий, он…
      – Да, в прямом родстве. Только это… сам понимаешь. Все люди грешны – перекрестился монах. Только грехи одних от плоти человеческой, других – от духа их неправедного.
      – Да, конечно… А кого тот отряд здесь искал?
      – Это уже мирская суета, брат мой.
      После ужина его пригласил к себе отец-настоятель. Но беседы не получилось.
      Максим не считал нужным что-либо тому рассказывать. Только и договорились, что Макс – это " брат Максим", а настоятель – "отец Аввакум". Ох и не понравился этот Аввакум брату максиму! По настойчивой просьбе юноши, его провели к отцу Афанасию. Видимо, заряд бодрости, подаренный священнику, уже начинал иссякать и он выглядел действительно уставшим и больным.
      – Не вовремя вы всё это затеяли, – упрекнул старика " брат Максим". Ещё бы денёк – два подлечились, а потом – пожалуйста.
      – Не я это, сын мой. Мы все заложники промысла Божьего. Как я понял, именно в это время привезли в больницу того, смертельно раненного. Которого и оперировали вместо тебя.
      – Но зачем!!!?
      – Ты нужен церкви. Так решил Патриарх. А власть светская тебя бы ни за что не отпустила из своих… объятий. Теперь ты умер. И можешь спокойно заниматься своим великим делом.
      – Великим делом? Каким?
      – Не обольщаюсь. Не моё исцеление – твой подвиг. Но я знаю… И пока не увидел тебя, не понимал, в чём же смысл моих дальнейших страданий, почему Господь не освободит меня от них. Так вот слушай. Я был уже болен. Неизлечимо. Но меня всё -таки привезли в нашу больницу. Нашу. Мы оплачиваем лучших врачей и там лечатся наиболее выдающиеся сыны нашей Церкви.
      – А не выдающиеся?
      – Не перебивай. Время дорого. Я ведь и согласился на этот переезд, чтобы тебе помочь. Так вот. Привозили сюда одну чудотворницу. А сюда без благословения Патриарха… Поэтому и обуял грех любопытства сестёр – монахинь.
      – Прежде всего, сестры – Ольги? – улыбнулся Максим.
      – Да, она больше подвержена такому искушению, – тоже улыбнулся монах. – Но ради Бога, не перебивай. У меня… мне… – начал запинаться старик.
      – Эээ, нет. Так не пойдёт. Всё это захватывающе, но давайте пока продолжим лечение. Вы уже вон, никакой от боли. Пора.
      – Подожди… Эта… чудотворница… она же и… Меч Господень. Явила много чудес исцеления, а затем… Затем… Как дланью небесной уничтожила она посланца дьявола, но и сама потеряв все силы, обратилась в… мумию.
      – Но… отец Афанасий… но…, – ошалело присел на койку возле монаха Максим, собираясь с мыслями.
      – А почему…? Нет, всё. Позже. А сейчас, – юноша протянул руки и сосредоточился на борьбе с болезнью. А монах с благоговением всматривался в исходящие от целителя лучи, чувствовал, как превознемогает тот боль, исходящую от терзавшей его тёмной силы. Помощниц – сиделок сюда, естественно, не допустили, а монахов отец Афанасий попросил сегодня его не навещать – устал мол. Поэтому Максим сам подошёл к узкому, как бойница, окну и прислонясь к стене, стал впитывать лунное серебро.
      – Благодарю тебя, сын мой. И слушай дальше.
      – Может, потом? – попросил Максим, накапливая живительную силу.
      – "Потом" может не быть. Тот, кто всё это устроил… Не для того, чтобы меня излечить.
      – Тогда тем более. Сейчас продолжим.
      – Выслушай же ради Бога! Заклятье на ней. И властительница её теперь – Тьма.
      – А Тьма, это…
      – Нет. Не он, не к ночи будет помянут. С тем…, ты знаешь, о ком я говорю, не тебе бороться. Нет. Не так. Не тебе победить – точнее. А вот со слугами его, даже с самыми могущественными… Тьма – одна из них. Вырви деву из её власти и вы сможете… впрочем, мне не открылось, что вы ещё сможете…
      – Да я бы… знаете, мне самому надо бы… но… а как вырвать?
      – Крест и ожерелье должны справиться со змеем.
      – Ну вот, ещё и змей. Горыныч?
      – Ты извини, что говорю витиевато. Так открылось. Стараюсь ничего не упустить.
      Видел… Видел и воительницу с седой прядью, и воителя, вначале обожженного, да-да, тебя, а потом и – юного, прекрасного…
      – Ну, уж и прекрасного… Вы опять сбиваетесь на какие-то… Ладно, продолжим.
      А… где искать? – задал Максим главный вопрос.
      – Её от кого-то спешили схоронить. Спрятать. Думаю, что те, кому ты нужен сейчас, это знают.
      – Они что, тоже слуги Тьмы?
      – Нет. Просто, они по-своему понимают добро. А может и… не знаю…
      И затем, полагая всё важное сказанным, отец Афанасий в перерывах между целительными сеансами излагал Максиму христианское видение добра и зла. На уточняющие вопросы Макса о Тьме, девушке, змее, отвечал, что сказал всё, ему открывшееся.
      "Крест и ожерелье". Вот почему эта тварь растерзала Хому. За крест. И вой…
      Тогда… И потом, когда эти бусы… Ну что же. Ты у меня ещё повоешь, улыбался Максим, встречая рассвет. Исцелённый монах уже крепко спал. Юноша одарил своего пациента золотыми лучами и побрёл в свою келью. Как удачно получилось! За одну ночь! Нет, вообще-то он ещё днём начал. Но всё равно. Видимо, и в чудесах большую роль играет практика! Он завалился на узкую койку под распятием, хотел, было обдумать всё, сказанное старым монахом, но блаженно уснул.
      Когда Макс проснулся от осторожных толчков в плечо какого-то опять же довольно упитанного монаха, было уже далеко за полдень.
      – Отец настоятель приглашает к себе, – объяснил своё вторжение монах.
      – Хорошо. Только где у вас…ну эти… умыться там и прочее?
      Помещение, занимаемое настоятелем, как-то не ассоциировалось с кельей. Нет, что здесь жил священник – сразу чувствовалось. Но по размерам! Да и сам настоятель…
      Но почему с незапамятных времён попов так разносит? Максим и ранее, глядя на трансляции всяческих торжественных богослужений с улыбкой подмечал это. Вот, очередной горластый талант. Гренадёр! А через год – уже брюшцо. А ещё через годик – и ряха, как у всех. Бородой не припрячешь. Так и здесь. "Рядовые" монахи, или подвижники, типа отца Афанасия – пример аскетизма. А вот настоятели, их прихлебатели – вон, как поотъедались! На постах столько жирку не нагуляешь! Ну да ладно. Если сама их эээ паства не видит этого безобразия, то чего уж нам…
      – Садись – садись, сын мой, – сделал неопределённый жест рукой, словно подвигая её для поцелуя, настоятель. – Продолжим нашу беседу. Ты из какого прихода?
      – Я вообще-то не из прихода. И не из монастыря.
      – Мирянин? И обрядился в одежды священнослужителя?
      – Не сам. Там, в больнице вашей предложили.
      – Большой грех, – вздохнул настоятель. – А веры ты хоть какой?
      – Вообще- то…
      – Ну, крещёный по православному обряду?
      – Это да. Родители…
      – А исповедовался когда?
      – Никогда, – вздохнул Максим.
      – Надо сын мой. Вижу по тебе, что уже это крайне необходимо для души твоей.
      Много уже нагрешил, поди?
      – Наверное, много, хотя… Но святой отец, я здесь не для этого.
      – Знаю. Уведомлен. Но, почему бы… Это сам Господь привёл тебя. Исповедуйся!
      Такая настойчивость крайне не понравилась Максиму. Да и сам отец- настоятель тоже. Было в нём что-то скользкое, что-то… " Не может быть!" – отмахнулся, было Макс от своей догадки. Затем внимательно посмотрел на пристроившегося здесь же монаха, келейника что-ли.
      – Скажите, а отец Афанасий здесь в этом монастыре эээ живёт?
      – Нет, – улыбнулся настоятель. – Святой отец несёт свой обет в отдельном ските.
      Это он к нам был привезен в связи с болезнью. К нам, а затем – и в больницу.
      – Понятно. А…
      – Сын мой, у нас мало времени. Я бы лично принял твою исповедь!
      – А ваш эээ вот этот тоже лично вам исповедуется? – спросил Максим, показывая на келейника.
      – Ааа, да, конечно.
      – Ну ещё бы, даже при тайне исповеди о его содомский грех лучше отпускать лично вам, а?
      – Да как ты смеешь? – поднялся в негодовании настоятель.
      – Да вот, посмел.
      – Не по годам дерзок!
      – Не почину грешны!
      – Убирайся из дома Божьего!
      – Содом никогда не был домом Божьим! И оставаться здесь сам не намерен! – поднялся Максим. Он выскочил из покоев и рванулся по коридору к келье старого Афанасия. Тот, уже сидя на ложе, что-то рассказывал монахам.
      – Отец Афанасий, можно вас на минутку?
      Тот легко поднялся и вышел вместе с юношей.
      – Исцелил! Боле того, омолодил! Лет, наверное, тридцать так легко себя не чувствовал! А ясность мысли! Чем я могу тебя отблагодарить, кроме молитвы?
      – Отец Афанасий, этот настоятель… Он… только честно, голубой?
      – Есть такой грех, – сразу помрачнел монах. – И приблизил таких же.
      – Так как же вы…
      – Бог терпит. Вон, в европах уже и браки такие регистрируют…
      – Но это же… Это же…, – не мог найти слов Максим.
      – Нельзя быть таким нетерпимым. Нетерпимей Самого.
      – Тогда скажи братии, что больше Он не потерпит. Сегодня же этот… этот… вертеп при храме будет уничтожен.
      – Не много ли на себя берёшь? – заглянул в дикие сейчас чёрные глаза старый монах.
      – Если Господь не захочет этого, он…
      – Сынок, когда сбросили первую атомную бомбу, пилоты думали тоже самое.
      – Я не буду никого убивать! Я же попросил – предупредите! Вам же здесь верят! И… и не надо на меня так смотреть. Я… да вопрос не в том, что я лично их ненавижу.
      Даже не ненавижу… Как можно ненавидеть к примеру, прокажённого? Но когда всё это выпячивается, лезет на сцену, вылазит на площади, на стадионы! А теперь вот, и в монастырях? Бог терпит? Пусть убедятся – больше не потерпит.
      – Ладно, сын мой. Но всё равно… По… помилосердней, прошу тебя.
      Было видно, что монах поверил Максиму. А тот вышел за ворота и скрылся в лесу.
      Несмотря на поднимающееся солнце, лес уже притих – почувствовал зиму. Кое-где выглядывали поздние грибы. Максим вздохнул. Как они с отцом ходили за рыжиками!
      Да какое там "ходили" – добирались. Через речку по подвесному мосту, а потом через гору. Не горочку – настоящую гору. И только в ложбине между двумя горами, в молоденьком соснячке росли эти удивительные грибы.