– Скажите, а почему, те, первые… – поинтересовался Михаил утром, когда Максим уже утраивался на отдых.
– Глазки сразу не сформируются.
– А те, вчерашние, парализованные?
– Тоже надо время на восстановление нервных связей, – соврал Максим.
– А тогда, в прошлый раз…
– Раз на раз не приходится, – оборвал Максим, и повернулся лицом к стене.
Здоровый скепсис конечно нужен, но лучше бы вот так сомневались в проповедях своего пастыря. Ничего. Завтра – дети полегче. В смысле, лечить их будет полегче…
А потом – всё равно к Синичке… А по поводу этой их церкви Миша прав… А по поводу директора, ох, не случайно он такой пример привёл. Надо бы разобраться…
Но разбираться пока не было времени. Хрупкие детские тельца не терпели грубого насилия и в большинстве своём требовали плетения тонких кружев нежных клеточек и паутины нервов, а не выжигания заразы. Втянувшись в целительство и всячески "ускоряя процесс", юноша отдавал детям все свои силы. К концу недели дошло до того, что вечером он выходил с помощниками сам, а утром его заносили во времянку. К счастью, никто не мешал. Напоминающий полуспущенный мяч пастор дважды провёл служение, но проповеди носили академический характер, без характерных ранее выпадов против "неверных". А в остальном всё шло своим чередом. Только два адепта их церкви – Татьяна и Михаил осунулись и часто о чём- то озабоченно шептались.
" Любовь" – улыбаясь, решили их друзья.
" И всё же, не зря живу" – улыбался Максим, упиваясь осенним солнцем. Сегодня он закончил. Последнюю ночь он щедро делился с детьми своими золотыми лучами. А завтра, завтра они все, все, до единого, одновременно… Так лучше. Никто не мешал. Почему не сегодня? Надо ещё заглянуть в сейф к директору и потолковать с ним. Макс уже знал, что первое лицо интерната не утруждает себя пунктуальностью.
Да и остальной персонал тоже. Тогда, в момент бума, сюда набрали блатноты – престижное и многообещающее место. Спал ажиотаж и оказалось, что работа-то рутинная. И грязноватая. И малооплачиваемая. А поэтому… В общем, когда Максим, дождавшись ухода парочки, вновь возвратился в интернат, всё было тихо. Пройдя сквозь дверь кабинета, юноша открыл её изнутри, облачился в оставшуюся за дверьми одежду. В столах ничего особенного не было. В сейфе – тоже. Осторожен или честен? Максим включил своё второе зрение и очень скоро обнаружил небольшой тайничок под одной из панелей. Так себе, тысчонок в тридцать евро. Мелочишка.
Ладно, придётся ждать.
Открытая дверь несколько озадачила директора. Страшный незнакомец озадачил ещё больше. Первая встреча с ним в этом же кабинете закончилась как-то странно – участковый уволок в наручниках пастыря, на этого типа жаловавшегося. А теперь тот утроился в его кресле и в упор разглядывает жутким чёрным взглядом.
– Садитесь, – пригласительным жестом показал "тип" на кресло напротив.
Потрясённый такой наглостью, директор повиновался.
– Так вот, Степан Васильевич, – начал Максим (фамилия, имя, отчество были красиво выгравированы в табличке на двери), вопрос один, как будем жить дальше?
– Кто вы такой? И почему? – решился таки Степан Васильевич.
– Это не интересно. Интересно другое, – откуда валюта в тайничке?
– Какая ещё… Я сейчас милицию! – потянулся к телефону директор.
– Давайте- давайте – подвинул телефон Максим. – Я лучше им покажу, вон, за той панелью. Пусть разбираются. Пальчики найдут, – не в перчатках же вы денежку пересчитывали?
– Что вы хотите? – тут же сдался директор.
– Откуда?
– Ну… тут… за счёт… внутренних резервов…
– Тааак, – раздумывал Максим. Такая быстрая капитуляция охлаждала и не настраивала на жестокости. – Хорошо. Значит так. Всё украденное вернуть. До копейки.
– Конечно – конечно. И больше ни- ни.
– Да вы что? Так, бес попутал.
– Кто ещё?
– Эээ, главный бухгалтер, завхоз. Ну, там повара, они сами. Так себе. По мелочам.
– Прекратить.
– Конечно – конечно.
" Врёт" – понял Максим.
– Через неделю опять буду здесь. Хоть что-то не изменится – пеняйте на себя.
– Конечно- конечно. Незамедлительно.
"Ладно, процесс пошёл. Завтра продолжим". Сейчас уже после ночи целительства слипались глаза, и Максим, попрощавшись, направился во времянку.
И на этот раз долго отсыпаться не пришлось. Степан Васильевич действовал быстро.
Максима довольно грубо стащили с постели, накинули на голову мешок и затянули в автомобиль. Ехали недолго. В принципе оно и понятно – леса кругом. Завернув руки Макса за спину, его привязали к юной берёзке, затем сорвали мешок. Обычные мордовороты. Наши, родные. Отупевшие от власти силы и денег, от вседозволенности и сытной жизни при минимальных затратах физической и психической энергии. Трое.
В камуфляжах. Даже без масок. Значит, будут мочить.
– Хочешь умереть быстро – рассказывай, – начал один из них, судя по осмысленному взгляду – поводырь.
– О чём? – испуганно уточнил Максим. – Следовало убедиться, кто их послал, поэтому к решительным действиям приступать было рано.
– Как о чём? О чём! Ты до смерти напугал хорошего человека. Васильевич даже заикаться начал. Говорит, узнайте, пожалуйста, кто такой. И почему вопросы неудобные задаёт. Ну? Кто такой?
– А Васильевич, это директор? Я вроде бы тут двоих напугал. Ещё пастыря, но как того зовут…
– А-а-а! Так ты здесь пугалом пристроился. Ну, морда как раз.
Двое подручных тут же заржали удачной шутке.
– Ну-ну, пошутковали и хватит. Давай успокоим Степана Васильевича. Кто такой? Ну? – достал вожак нож и подошёл к Максиму. – Говорят, очень больно, когда… – он опустил нож ниже.
– Прочувствуйте! – Максим отошёл от дерева, потирая запястья. Его собеседник, свалившись наземь, дико закричал. Ему тут же начали вторить и двое других отморозков.
Всё было ясно. Этот дрожащий от страха холодец был не так прост. Надо возвращаться. Куда? Максим снял боль у одного из камуфляжей.
– Поехали назад! – приказал он, садясь в заезженное " зубило".
– Едем, шеф! Едем! – кинулся на место водителя пощаженный.
– Рассказывай. Кто такие? Почему здесь. Кто заказал?
– Стасовские мы. По кликухе Станислава, ну, который те… вас. Заказал директор.
– А кто он такой, чтобы его заказы выполнялись?
– Не знаю. Это Стас с ним. Мы – так, шестёрки.
– Это ты-то шестёрка?
– Я… я только на подхвате… вот, тачку водить, яму если что, выкопать… но сам никого не мочил! Ни разу!
– " Ни разу". А много было таких " разов"?
– Не знаю. Я как бы… Ну, не всегда…
– А у директора много "заказов" было?
– Не было. При мне – нет.
– Ладно. Крови на тебе нет? Живи тогда. Брось всё и, как вы говорите " рви когти" отсюда.
– Стас найдёт…
– Стаса больше не будет. Или, сосредоточился на секунду Максим, – Всё. Стаса уже нет.
– Вот как… – побледнел водитель. – Я сейчас… мне надо… Он остановил авто, вышел и вдруг рванулся в заросли. Полагая, что сообщение о гибели босса вызвало определённую физиологическую реакцию, Максим некоторое время подождал. Затем, поняв, что водитель уже последовал совету "рвать когти", пожал плечами и сел за руль. Благо, уже был виден молитвенный дом.
Подъехав к интернату, юноша рванулся к входной двери. Первый барьер – охранник, явно из тех же стасовцев просто остался сидеть на полу, с удивлением ощупывая ставшие непослушными и бесчувственными ноги. Второй барьер – запертая дверь остановила Максима на мгновенье. Как и ранним утром, он прошёл сквозь неё, затем открыл замок изнутри и уже на глазах сползающего с кресла директора, быстро оделся.
– Вызывай всех своих ублюдков. Ну, быстро! – подвинул Максим телефон внутренней связи.
Собрались ворюги довольно скоро – было сейчас в голосе директора что-то пугающее.
Но этого времени Максиму хватило для некоторого обуздания своего гнева. Он не убил их. Вспомнив первую разборку с такими же лихоимцами, юноша согнул всех в три погибели, и, как участковому, пропёк их внутренности.
– Будет вот так, пока не вернёте всё украденное. А там – посмотрим. Он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Обошёл всё ещё рассматривающего ноги дерджиморду.
– Это… мне как бы… врача, – пробасил он вдогонку.
– Скоро приедут! – пообещал Максим, отправляясь теперь доспать. Но и на этот раз вздремнуть не удалось. Он увидел вышедшую из церкви парочку. Его помощники предпочли служение отдыху и школе. Нет, так не пойдёт. Надо всё же переговорить по этому вопросу. Юноша пошёл вслед за ними. Михаил что-то горячо доказывал, а Татьяна слушала время от времени покачивая головой.
" Пастырь этот продолжает чудить?" – подумал Макс и обратился в слух.
– И ты поверила? Это же бред какой-то! Да ты только присмотрись! – горячился подросток.
– Я и присмотрелась… Когда он… исцелял.
– Ну конечно! " Исцелял"! Неделю светится, как фонарик, а толку никакого.
– А ты и так не можешь!
– Да не про это я! Много фокусников, которые могут то, чего я не могу. И что? А этот… Где результат?
– Он же сказал…
– Сказал! Вспомни, как тот, настоящий. Ночь – и исцеление, сложный случай – две ночи, три ночи, а потом – исцеление. А этот… Знаешь… Я думаю… Не то что не он это – я никогда и не думал, что это он. Этот даже не такой. Просто какой-то аномал. А тут прослышал, что вот так исцеляли, вот и решил присоседиться.
– Но зачем?
– Прикинь. Узнают, что опять явился чудотворец. И вновь сюда хлынут страждущие.
Вот и снимет сливки. Поэтому он и пастыря запугал, чтобы…
– Чтобы сливки не снимали мы?
– Нет! Чтобы не разоблачили.
– Но почему он тогда скрывает?
– Ждёт, что мы раззвоним. Не случайно на тебя вышел. Вот увидишь, если ещё день – два не откроется, он что-нибудь придумает. Ну, ещё помощников попросит, чтобы утечка всё-же началась. Да и скандал этот – тоже реклама…
– Не может быть… Он же все силы отдаёт, ты же видишь.
– Ну, такие фейерверки устраивать – конечно.
– Ты злой.
– Зато ты – наивняк. Это вот так первому встречному довериться!
– Но ведь ты тоже пришёл!
– Тебя да деток защищать. И ещё неизвестно, как на них эта его светомузыка закончится.
– Так зачем ты позволял?
– Думал. Сопоставлял. Теперь – всё. Больше не позволю. Уже сегодня – не позволю.
Вечером после служения всё расскажу нашим – и пойдём к нему. Или пусть хоть одного исцелит, или пусть выметается. Ты с нами?
– Но… всё-таки…
– Ты с нами? Ты… со мной или с ним?
– С тобой… С нашими… Мне правда, казалось, что…
– Со мной, таки?
– С тобой, конечно, с тобой!
"Конечно, с ним", – убедился Максим и повернул назад, к оставленной у детдома бандитской девятке. Надо ехать. Исцеление всех детей уже "запрограммировано" на утро. Выяснять отношения с молодежью не хотелось. Да, он мог бы "явить им чудо".
И не только чудо исцеления. От кипевшей обиды недоверия он мог сотворить многое.
Но, вероятнее всего – недоброе. А своего гнева он уже боялся. Да и на самом деле завтра начнётся ажиотаж. А у него другие задачи. Ни минуты задерживаться нельзя.
Максим сильно, до грохота закрыл дверку, и вскоре обитель несчастных детей скрылась из виду.
Максим уже не увидел, что происходило дальше. Действительно, вечером, после вновь какой-то пресной проповеди, Михаил попросил остаться молодёжь и коротко рассказал о том, что делал этот пришелец. Что Татьяна вообще приняла его за того, прежнего. И что он сам, было, поверил, что этот, новый, из их команды. Потому, что сам процесс был похож. Но вот, столько времени прошло, а результатов нет.
Рассказал о своей догадке, о тревоге за детей.
Татьяна сидела молча, лишь согласно кивала головой на вопросительные взгляды друзей.
– Он просил никому не говорить. Да, мы обещали. Но… боюсь я, что с детьми вдруг что… Поэтому, предлагаю пойти и спросить. И пока – запретить. Пока не докажет…
Исполнить задуманное и одобренное всеми не удалось. Времянка была пуста. Тихо было и в детском доме.
– Ну вот всё и разъяснилось, – улыбнулся Максим. – Понял, что афера не удалась и смотался. Всё. Закончен бал! По домам!
– Может, он просто куда отлучился?
– Нет. У него джинсовка вот здесь всё время висела. И бейсболка. Теперь их нет.
Чувствую – смотался. Ну, по домам. Честно говоря, сегодня вообще не ел.
– Господи! – прошептала вдруг Татьяна. – А ведь он… А ведь мы ему… Слушай, мы же ему ни разу ничего поесть не принесли, а? Как же он…
– Ну… может, где на стороне покупал. Тут, когда на трассу выезжаешь, то и недалеко… – начал придумывать сконфуженный Михаил.
– Ребята, кто-нибудь его вообще видел после того… когда он с пастырем…?
Оказалось, что нет.
– Значит… значит он выходил только к детям. Потом здесь… А мы с тобой… А мы… – начинала наливаться жалостью Татьяна.
– Всё-всё, домой. По дороге обсудим, – тормошил девушку её кавалер.
– Это всё ты! Нет, это – мы, всхлипывала Татьяна. Только говорим о любви к ближнему…
– Ну, мне ты об этом и говорить запрещаешь…
– Тебе всё шуточки! А как он столько времени…
– Ну, фанатики или там одержимые, могут и дольше…
– Всё равно… какие же мы, а? Почему?
Дома она тихонько проскользнула в свою комнатку и ещё долго плакала от жалости.
Или от стыда? Или разочарования? Чуда-то так и не произошло. А рано утром также тихонько прошмыгнула в школу. Не нравился ей новый избранник сестры. И что она нашла в этом бывшем менте? Поэтому, когда тот появлялся в квартире, девушка старалась с ним не сталкиваться. К счастью, богемно – разъездной стиль жизни тележурналистки, вернувшийся после выздоровления сына, надолго предоставлял квартиру одной Татьяне. Не сейчас, правда.
Глава 22
Максиму пришлось задержаться. Переночевал он в реквизированной девятке, в лесочке у самого выезда на трассу. До этого бесцельно ездил по каким – то просёлочным дорогам, переваривая обиду. А когда начало светать, с двух сторон от автомобиля раздался треск. Проснувшийся юноша увидел, как появляются в обшивке дверок рваные дырки. Словно холодные струйки воды прошли сквозь тело. Максим уже знал, что так пронзают его странную плоть пули. Хотя нет. Тогда, на площади…
Значит, и это тело всё больше приобретает таинственные свойства прежнего. В принципе, если я прохожу сквозь предметы, то и они – сквозь меня. Максим затих, ожидая развития событий. Вскоре дверка открылась и его грубо, за шкирку вытянули из салона.
– Этот?
– Он! – подтвердил знакомый голос водителя девятки. Ай да расторопы! Это тебе не провинциальные бульдозеры. Те пока развернуться, пока раздумают. А эти – вычислили – и в расход.
– Вообще-то, наверное, я. Но я не понимаю… – начал было Максим беседу. Реакция была отменной – его отшвырнули на несколько шагов и вновь полили из двух стволов "калашей". Судя по дырам в одежде, да и в машине – из старых, верных "сорок седьмых".
– Ну вот. Мне в гости, а вы… – развёл руками Максим, вставая, – ну как теперь в таком виде.
– Стреляйте бля, да стреляйте же, – взревел тот, который проводил опознание. Но, не ожидавшие ничего подобного киллеры, нервно перезаряжали оружие. Было видно, как дрожат их руки. Один не мог вытащить из-за ремня рожок, у второго не получалось вставить его на место. Хотя, казалось бы, чего проще-то?
– А ты говорил: "Только водила!" – с укоризной обратился Макс к наводчику.
– Но я… Я только рассказал… Я же должен был! А они – не поверили… Потом, когда нашли Стаса и Василька, вот он сказал: "Из под земли достать. А я, чтобы опознать…, – оправдывался, пятясь, а потом вжимаясь в дерево робкий бандит.
– Да сдохнешь ты или нет! – заорал, воспользовавшись этим диалогом "вот он" и выхватил устрашающего калибра бульдог. Резко выкинув руку к голове Макса, он раз за разом нажимал на курок. Но уже после третьего выстрела опустил резко задрожавшую руку и отбросил бесполезное оружие.
– Что это такое? – пробасил он, тоже начиная пятится.
– Да так. Конец пришёл, – криво усмехнулся Максим. В тот же миг главарь и двое подручных рванулись в чащу. И ещё через мгновенье раздались их дикие крики – осенённый новой идеей Максим наградил их тем, от чего избавил детей – инвалидов, киллеров – слепоглухотой, а их поводыря – параличом.
– А это мысль, а? – поинтересовался он у всё ещё вжимающегося в дерево наводчика.
– Как Робин Гуд – отбирать у одних и отдавать другим!
– Вот, возьмите всё, – по-своему понял собеседник, протягивая бумажник.
– Раздевайся! – приказал ему Максим.
– Нет! Не надо! Ради Бога! – упал на колени бандит. Трудно сказать, какую расправу он себе представил, но, став серым от ужаса, он, поскуливая, пополз к Максиму.
– Встань, брюки измажешь. Я же сказал – мне в гости. Вот так идти, что – ли?
– Вы… только… для этого?
– А ты что, за голубого меня принял? Э! Да трусы-то зачем? – уже улыбнулся Максим излишнему рвению.
– Это можешь носить на память обо мне – подтолкнул он продырявленную в решето рубаху и джинсовую пару, достав предварительно деньги и паспорт. Паспорт лежал в правом заднем кармане и не пострадал. А с деньгами было хуже – растрющили их киллеры здорово.
– Да и это – сбросил он с головы бейсболку с двумя солидными выходными отверстиями. – На чём приехали?
– Здесь, рядом. "Авдюшка".
– Документы, ключи?
– Там, у меня… точнее, уже у вас в куртке.
– Всё тогда. И выбирайся из этого болота. Обо мне больше ни слова. Иначе, – Максим кивнул в сторону душераздирающих завываний недавних киллеров.
– Да-да, конечно! Если вам нужны деньги… Ваши же попортили… Там, в тачке, за бардачком, маленькая схованка. На всякий пожарный держим… держали.
– Спасибо. Бывай.
Автомобиль Максим оставил в пригороде мегаполиса, предварительно опустошив бандитскую заначку. Дальше поехал на такси. Поэтому у двери журналистки он оказался, когда Холера уже исчез по своим новым делам, Татьяна ушла в школу, а Алексей ждал в скверике свою прихорашивающуюся маму.
Синичка отошла от двери, пропуская нежданного гостя.
– Где можно поговорить?
– Пойдёмте – кивнула женщина в сторону кухни.
– А Лёша где?
– Гуляет…
– Думаю, на ноги больше не жалуется?
– Вы действительно много знаете. Жаль, что милиция там… мягкотелая.
– Ну, не скажите, – устраиваясь на пуфике у столика, возразил Максим. – А здесь ничего не изменилось. Наверное, и кофе тот же, "Селект", да?
– Да, как привыкла к этой… да, ещё раз повторю, вы много знаете.
– Ну как вас убедить, что я – это я? Ну хорошо. Я видел ваше фото, где вы на югах с Холерой. Он же и прислал. Вы там уже в купальнике. Открытом. А могли бы теперь и топлесс, да? Шрама то уже нет! А там, где он заканчивался, очень симпатичная родинка. Вот её и видно было бы.
– Что же он… – резко вскочила Синичка. – И про это? Порядочный же парень. Не верю. Или под пытками, или под наркотиком. Ах, хорошо бы вас…
– Но, в конце концов, почему вы не верите? – тоже вскочил Максим. В то, что я могу исцелять, поверили, когда вылечил вашего сына. Что выживать, пулями нашпигованный – когда пришёл к вам после вашей же подставы. И это – нормально! А что меня могло вот так искорёжить – не верите? Я знаю, почему. Просто вам теперь от меня ничего не надо. Когда у вас беда – хоть в Бога, хоть в чёрта. А когда у меня… Правильно! – уже со слезами на глазах заканчивал свою обличительную речь Максим – всем по душе только супермены. Прощайте! Я лучше думал о вас! – он выскочил из квартиры, хлопнув дверью.
– Но это не так… – попыталась возразить журналистка вслед. Бросившись к окну, она увидела, как высокая фигура понуро шла по скверику. И вдруг к ней со всех ног бросился Алёшка. Подбежав, он обхватил ноги лже-Макса. Незнакомец присел и тогда её сын, обняв того за шею, что – то говоря, прижался щёчкой к обгоревшему лицу.
– Господи! – прошептала Синичка, задыхаясь. – Господи! Господи!! Господи!!!
Она рванула раму окна, затем метнулась к балкону, ещё раз взглянула в окно – сын уже побежал к друзьям, а фигура незнакомца удалялась в сторону выхода из сквера.
Женщина кинулась к выходу.
Лёша! – бегом ко мне.
– Что, ма? – моментально оказался возле нее сын.
– Этот… дядя… с которым… ты… сейчас… кто???
– Как кто?
– Кто? Кто-кто-кто, ну?
– Да ты что, ма? Это же дядя Макс! Который меня вылечил!
– Ты… а… он ведь… как ты…
– Да, он вырос. Я тоже вырасту. И где-то сильно ожёгся. Но я его сразу узнал. Я ему сказал…
– Максим! М-а-а-а-а-а-а-кс!!! – пронзительно, словно сама ожёгшись, закричала журналистка, бросившись по скверику.
Она ещё несколько минут металась по тротуару, пугая прохожих своим криком. А вернувшись, села на скамейку и громко, навзрыд разрыдалась.
– Ма, мамочка, ты чего? Ты не плачь. Я тоже хотел…, – начал успокаивать её Алексей, – но он сказал, что вылечится.
– Он – конечно, сквозь слёзы улыбнулась Синичка. – А вот твоя мама…
– А что у тебя? – насторожился сынишка. – Мы попросим, и он вылечит.
– Это вряд ли.
– Ай. Он от всего вылечит!
– Ладно, сынок, успокоил.
Она вернулась в квартиру и набрала Холеру.
– Здравствуй, дорогая! – бодро отозвался тот.
– Какие новости? – сухо спросила журналистка.
– Кое-что есть. Знаешь, я беседовал с одной девушкой… той самой…, которая у церкви. Она же ближе всех видела этого геройского попа. Так вот, на лице – страшный ожог!
– Этого следовало ожидать. Так вот, мой дорогой сыщик! Это Максим! Понял? Максим!
Максим!!! – закричала она, впадая в истерику. – Два козла мы с тобой, понял!
– Ну, ты, пожалуй, больше козочка…
– Не до шуток сейчас. Алёша его узнал! Просто так! На улице, когда он от меня ушёл!
– Он был у нас… у тебя?
– Да, и я его выгнала. А сын… там… в сквере… – она опять вспомнила, как Алексей бросился к одинокому… несчастному… отверженному… и вновь разрыдалась.
– Ребёнок узнал… А я… А мы… Когда он нуждался в помощи, я его под пытки к ментам… Правильно он сказал… А ты говоришь – и там, у церкви – он? Бедный!
Что же у него на душе должно твориться!
– Ну-ну-ну. Хватит самобичеваний! Сваляли дурака, давай что – то делать. Где он?
– Не знаю.
– Ладно. Я выезжаю, а ты пока выплачься и подумай, где его в столице искать. Не просто так же он приехал.
– Я… я сейчас думать ни о чём не могу. Я жить, дышать не могу!
– Успокойся. Тебе истерики не к лицу.
Затем она набрала младшую сестричку и ей тоже всё рассказала. Правда, после её встречи с Холерой, доверительные отношения были утрачены, но по такому вопросу…
– Я тебе только что звонила, – страшным голосом ответила девушка.
– Только что случилось ужасное!
– Нет! Послушай меня! Включи ящик! Оказывается, они все… Сегодня утром…
– Танька, подожди! Врубаю. Ты пока послушай, что я скажу…
– Нет! Это был он! – разрыдалась в телефон младшая сестра. – Я сначала узнала… потом не узнала… Это всё Михаил!
– Ты о чём? Кто "он"?
– Максим, кто же ещё!
Синичка уде смотрела новости. Кто-то из коллег уже давно подсуетился насчёт информатора, и новое чудо недолго оставалось неведомым широкой общественности.
Шёл прямой репортаж из всё того же интерната. Здоровые, начавшие осторожно ходить паралитики, рассматривающие осветившийся мир бывшие слепые детки… И уже счастливые матери. И сияющий, отпевающий благодарственный молебн пастырь.
– Он… он даже не ел и не пил… Всё мучился, исцелял. А результата всё не было… – продолжала по телефону Татьяна. – А вчера мы перестали верить… хотели… хотели… а он исчез… А сегодня…
– Он не исчез. Он пришёл ко мне…
– Не отпускай его! Ради Бога, не отпускай! Я скоро буду!
– Поздно. Я его прогнала. А во дворе его Лёшка узнал. Какая же я дура!
– Господи! Какой же ад у него сейчас в душе!
– Да… Бедный, бедный мальчик, – прошептала Синичка, отключая телефон.
Но она ошиблась. В действительности, Максим, счастливо улыбаясь, рассматривал город из окна такси.
"Нет, ну ты настоящий урод!" – радостно корил он себя. " Нашёл к кому лезть!
Если даже ребёнок узнал, то…". И всё же, когда в дверном проёме показался Белый-старший, сердце Максима забилось быстро – быстро, а потом остановилось.
– Это я, па… – сдавленным, дрожащим голосом произнёс он. – Честное слово… – юноша не успел договорить, как очутился в родных крепких объятиях отца.
" Вот я плыву по извилистой речке Чувствую сильные руки отца" – задохнулся он от счастья.
" И потому мне легко и беспечно И потому плыть могу без конца…" – разревелся бедный мальчишка. На " Аааххх" он вдыхал воздух, а выдыхал уже слезами.
– Наконец-то… Живой… – шептал отец, не выпуская Максима. А тот и не вырывался и не вытирал слёз. Как они нам нужны, наши старики и как поздно это начинаешь осознавать!
– Ну всё. Проходи, – спохватился отец, услышав похожие на всхлипывания звуки. Он не был круче сына, просто боялся, даже не боялся, а просто не хотел показать своей слабости. И даже не то, чтобы не хотел… Ну да ладно.
Они прошли в квартиру. Пока что Максим не замечал ничего, не отрывая взгляда от своего папули. Это же так соскучится! А отец – ничего. Только вот седины здорово прибавилось. И глаза. До чего же уставшие глаза!
– Садись, – потянул Белый-старший сына на просторный диван в зале. Или пошли в твою комнату. Ты вообще посмотри нашу квартиру. Вот это зал, понял, да? Это твоя комната. А это – детская для Насти. Или нет, может, есть хочешь? Конечно, хочешь!
Пойдём на кухню, как в старые добрые. Заодно и расскажешь, где болтался и что это с тобой.
Кухня была большая и светлая. Но неуютная. Ещё точнее – чужая. Только старый родной, видавший виды чайник согревал душу. Отец, не мудрствуя лукаво, начал сооружать яичницу, нарезал колбасы, затем, спохватившись, вытянул из холодильника кастрюлю, поставил на плиту. Электрическую. Максим вздохнул, вспомнив, как в раннем детстве жарил прямо над газовой конфоркой колбасу. Чтобы пригорела и получилась "как шашлык". Все вилки закоптил.
– Сейчас всё будет готово. Я пока позвоню… Пусть всё бросает и бежит сюда.
Они с Настюшей гулять пошли. А я… Максим, ты не представляешь, как же ты меня… нас… ну нельзя же так! – потянулся отец к мобильнику.
– Не надо, па. В таком виде…
– Ничего. Ей придётся привыкать. Мне, правда, тоже… Что это вообще такое? Что с тобой вообще твориться? Что, да что же с тобой сделали, сынок?
– Вот именно, па. Давай сначала поговорим. Что творится и что это такое, – собираясь с мыслями, Максим смотрел, как отец, спохватившись, наливает в его любимую с детства глубокую тарелку борщ. Себе не налил, сел напротив, ожидая рассказа.
– Я не знаю, па. После того самого первого случая, ну ещё в больнице, всё вприпрыжку. Знаешь, я даже эмира лечил.
– Я много знаю, сынуля. Не совсем отставший от жизни динозавр. За новостями слежу. Догадывался, к каким сенсациям ты руку приложил. За деток инвалидов – горжусь. Ты у меня просто умница! А вот, что в разборки с криминалом влез – зря.
– Но па! Разве ты забыл… ты видел, как тогда… что они с…
– Ладно, не об этом сейчас. Вот это – что с тобой?
– Папа, папуля, ты только не пугайся, хорошо? Ты веришь тому, что я говорю?
– Приходится верить, – кивнул в его же сторону отец.
– Так вот, па. Я подозреваю… что… мы… – собирался с мужеством Максим, – что мы… вообще не люди! То есть, люди, – но…, поспешно поправился Максим, увидев, как побледнело лицо Белого-старшего, – но другие, понимаешь. Ну, как люди произошли от обезьян, так мы – от людей.
– Людены, – вдруг усмехнулся Максимов отец. – Ничего нового и оригинального.
Стругацких и я в юности до дыр зачитывал. – Только вот не выплясывается, сынок.
– Им, после как ты говоришь, "происхождения от людей" все наши проблемы до фени были. А ты только и делаешь, что болтаешься неизвестно где, лечишь кого ни попадя и разборки с бандюганами устраиваешь…
– Они могли уже делать, что хотели. А меня оттуда сбрасывает назад и – опять в какую-нибудь новую кашу. А последний раз какая- то девчонка так приветила, что вот такой стал.
– Подожди! – потряс головой отец. – Ты ешь, пока я это переварю…
– Каламбурчик, – фыркнул Максим, но послушно взялся за ложку.
– И ты ещё смеёшься?
– А что, плакать? Уже. Когда боялся к тебе прийти таким…
– Ладно-ладно, – ласково погладил отец обгоревшую лысину Максима. – Эк тебя потрепало – от смеха в слёзы… Супермен! Ешь, сказал!
Он замолчал и думал до тех пор, пока Макс не выскреб последнюю капельку борща и не облизал ложку.
– Очень вкусно! Спасибо! Почти как у нас, в военторговской столовой.
– В твоих устах – высшая похвала, – усмехнулся лётчик. – На здоровье. Но не я готовил.
– Догадываюсь.
– Ладно. Давай теперь кратко, по порядку, и самое эээ аномальное.
Рассказ получился недлинный – если самое аномальное, то многое можно и опустить.
Ну, там, про девчат, например…
– Я интересовался этой девушкой. Думал, ты чудишь, – начал обсуждение отец.
– Я?!
– А что? Помнишь, на Новый год девушкой вырядился? Никто и не узнал. Поэтому всё – в компе. Файл " Ведьма". Почитаешь на досуге.
– Папуля, на каком "досуге"? Ты что, не понял?
– Кстати, если помнишь, людены – анаграмма от " нелюди". Я не дам сыну превращаться в чёрт знает что. Пускай другие дальше " происходят от людей".
– Кто… " другие"? Что ты ещё знаешь?
– Не знаю! Это ты сказал!
– Ничего я не говорил такого.
– Сказал! " Мы вообще не люди!" Что? Проболтался?
– Ах, папуля! – успокоено вздохнул юноша. – Ты только не пугайся, но "мы", это – я… и… ты! И ещё Наташа. Я это увидел раньше. Но не хотел говорить, потому что в тебе и ей это пока… ну, не проявилось.
