Алёна ступила на опущенный трап, когда её враг смотрел в сторону удаляющейся лодки.
      – Ты хочешь знать, кто ты? – спросила она, поднимаясь по трапу.
      Максим обернулся на нежный девичий голос. На судно поднималась стройная русоволосая девушка со странной седой прядкой на лбу. Как и на чём она добралась до яхты он не заметил – был поглощён своими мыслями.
      – Если честно, только что об этом думал, – улыбнулся он незнакомке. – А вы что, можете подсказать?
      – Я? Я могу! – подтвердила странная девушка, выходя на палубу. Максим ещё успел отметить, что незнакомка, приблизительно, одного с ним возраста, что она очень даже ничего. Но в это время черты её довольно милого лица начали странно искажаться.
      – Ты зверюга! Зверюююга! – хрипло взвыла она. – За что моих братиков?
      – Значит, было за что! – жёстко ответил Максим. Он решил, что с ним пришла сводить счёты одна из родственниц уничтоженных им в своём городе "братков".
      – Было?!! За что?!!! – перешёл с хрипа на визг голос девушки.
      – Я пока ни за что никого…
      – Чудовище!!! В джунглях мне говорили о чудовище. Вот ты какое!!! – девушка оскалилась, словно готовясь вцепиться в Максиму в горло. Потянула в его сторону руки. Сцена была неприятная, но для Макса нестрашная. Пока из огромных зрачков девушки не выглянула Тьма.
      – Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!! – закричала незнакомка. Затем, взглянув на Макса безумными глазами, страшно преобразилась. Словно пропала плоть и проявились череп и костяшки протянутых к юноше пальцев.
      – Сдооохнииии – взвыл, кинувшись к Максиму огненный смерч. Вмиг пожрав тело, огонь, даже уже не огонь, а волна раскалённой лавы ударила по его действительной сущности. И словно тогда, в спортзале после нокаута, всё поплыло в сознании Макса. Пылающая яхта, море, побережье, континент начали быстро проваливаться куда-то вниз.
      Максима тянуло куда-то вверх, к свету, к жарким солнечным лучам. В бессознательном бреду или в странной реальности он видел свою настоящую сущность, казалось, сотканную из невидимой человеческому глазу паутины лучей.
      – Плазмоид? – подумалось Максу. Полевая форма жизни? Но я думаю! Мыслю! – поймал он сам себя. Значит – существую! Или сплю. Но всё равно существую. Но… что это было? И… и что это сейчас? И… куда? Ладно, потом.
      Действительно, новизна открывшегося мира захватывала. Такое он видел только в компьютерных обработках фотографий "Хаббла". Вселенная – это, оказывается, не пустота, разбавленная звездами и планетками. Это… это… Это океан со множеством течений, волн, островов. Вот жаркий Гольфстрим нашего Солнца. Максим распахнул навстречу целительным ручьям родного светила своё растерзанное поле. А вот покалывающие ручейки сверхновой. Гамма, что ли? Прямо, как иглоукалывание. А вот…
      Что ещё он увидел, прокомментировать не удалось. Что-то, в отличие от Макса, сотканное из тьмы, ударило в центр распростёртого им поля. Судорожно сжавшись, Максим начал падать вниз.
      – Ты видел? Нет, ты видел?! – тряс за плечо один парень другого. В принципе, вопрос был риторический. Друг и сам стоял, вытаращив из под соломенной шляпы глаза и уставившись в ту же точку, – в лес, где кончался прочерченный на небе кроваво-красный след.
      – Метеорит? – выдвинул гипотезу хозяин шляпы.
      – Разве они так падают?
      – Самолёт?
      – Нее…
      – Ты думаешь…
      – Поехали. Это недалеко.
      Ребята смотали удочки и вскочили не велосипеды.
      Ориентироваться было просто, но жутковато – на крик. Макс увидел их, когда отлегла боль. Два паренька лет по тринадцати, в простеньких джинсах и рубашках – хаки окаменели на краю лесной полянки, судорожно вцепившись в свои велосипеды.
      – Ребята, где это я? – обратился он к ним.
      Макс пожал плечами, когда визг пацанов помчался вдогонку за ними. Конечно, такого они ещё не видали. Он взглянул на брошенные велосипеды. Улыбнулся. Это были ветераны прошлого века – из тех, на которых и ездили сами, и возили мешки со всякой всячиной, и катали детей, а потом дети ездили на рыбалку и на танцы, а потом – и внуки. Дома! В России. Но куда закинуло всё-таки? Ладно, выйду к людям – узнаю. Только вот с одеждой. Ну, придут за великами, разговорю потихоньку.
      Максим встал и чувствуя непонятный дискомфорт, шатаясь, подошёл к велосипедам.
      – Круто она меня. И там, вверху. Что это было? – подумал он, потянувшись к велосипедам, чтобы поставить их у дерева – быстрее заметят. Но взглянув на свою протянутую руку, ахнул. Посмотрел на вторую. Сел на велосипедное колесо.
      Зажмурился, вновь открыл глаза. Ничего не изменилось. Руки от самых плеч до кончиков пальцев были покрыты страшной коркой зарубцевавшихся ожогов. Жуткими, словно корни вывороченного куста были кисти с тонкими иссохшими и покрытыми струпьями пальцами.
      – Что же это такое, Господи? – прошептал юноша, разглядывая остальное тело. Это не принесло утешения. Обливаясь холодным потом, Макс убедился, что всё тело было под стать рукам. Кроме того, и руки и ноги, и туловище стали намного длиннее.
      Вскочив, Максим понял – вырос. Намного. Как же он этого хотел когда-то! Как комплексовал! На теперь, получи! Под два метра уродства. А лицо? Господи, а лицо? – он начал судорожно ощупывать лоб, щёки, нос. Можно было догадаться – что-то страшное. Максим кинулся к ближайшей луже, в которой сейчас отражалось голубое небо и крона дерева. Заглянул. Отпрянул. Осторожно заглянул опять. Всхлипнул. Но набрался мужества и стал разглядывать новую личину.
      Часа через два, уже ближе к вечеру, к поляне подошли несколько хмурых мужиков с ружьями – примчавшиеся в деревню ребята были в такой истерике, что им поверили.
      Ну, не в то, что с неба упала молния и превратилась в чудовище, но…
      – Не шевелись! Чуть что, стреляем, – предупредил главный – здешний лесничий. – Ты кто? – спросил он сидящего на земле и держащегося за голову голого человека со страшными следами ожога.
      – Не знаю, – прохрипел тот, повернувшись лицом к вопрошавшему.
      – О-о-о! – протянули мужики.
      – Ладно. Тогда пойдём, разберёмся, – после паузы предложил лесничий.
      – Мне бы одежду какую. Куда так?
      – А твоя где? Чего ты вообще… здесь… голый…?
      – Одежда… Одежда сгорела, наверное. А чего здесь… А, – безнадёжно махнул Максим рукой.
      – Коля, крутанись за какой одеждой. На самом деле. А мы пока пойдём потихоньку, да? Вот, на пока, – протянул лесничий Максу свою форменную куртку. Для нового роста юноши она оказалась коротковата и он шёл, неуклюже подгибая ноги и постоянно обтягивая её края.
      – Нет, не пойдёт так. Клоунада какая – то. Подождём здесь, – прекратил лесничий его муки, указав на несколько пеньков.
      Уже присмотревшись и что-то для себя решив, сопровождающие Макса мужчины переломали стволы и достали из ружей патроны.
      – И всё же, ты кто и откуда, мил человек? – спросил один из помощников лесничего – хмурый, бородатый мужик с косматыми бровями.
      – Откуда? Откуда… Правду сказать – не поверите, а врать не хочу. А где я сейчас-то?
      Он выслушал ответ и мысленно присвистнул. Занесло, так занесло.
      – Ты, мил человек, не обижайся. Ты сам пойми – увидели пацаны в лесу абсолютно голого и такого…, – мужик поперхнулся дымом и мучительно закашлялся.
      – Тереньтьич прав, – поддержал его второй помощник. – Ты уж извини, ежели что, но побудешь у нас, пока власти не прибудут. Лады?
      – Прибудут?
      – Ну, они к нам на вертолёте, ежели что. А пока у нас поживёшь. Ну куда тебе сейчас?
      – Мне в центр надо, в столицу. И отец, наверное, переживает. Хотя… да, а какое число сегодня? Что??? Да не может быть! Это где же я…? – Макс опять замолчал.
      А новые знакомые многозначительно переглянулись. Также молча Макс завернулся в привезенную плащ-палатку и здоровенные рыбацкие сапоги ("Уже потом дома что подходящее подберём, а это впопыхах" – оправдывался приехавший Коля). Подходя к деревне, Максим накинул на голову капюшон плаща. Загадочного незнакомца привели в запущенное здание бывшего клуба – теперь на него не было финансирования.
      – Ты вот, поешь, – принёс кастрюльку с вареной картошкой и миску с кислым молоком лесничий.
      – Вы здесь главный? Телефон здесь есть какой?
      – На, звони – протянул лесничий довольно навороченный сотовик. – Кстати, меня здесь Петровичем зовут. А тебя как величать?
      – Максимом, – коротко ответил юноша, быстро набирая номер телефона. И когда до боли знакомый голос отца произнёс " Алло!", Макс, сглотнув подкативший к горлу ком, чуть сдержался, чтобы не закричать.
      – Это я, – сказал он стараясь быть спокойным.
      – Кто – кто?
      – Я… Это я.
      – Вы не туда попали, – после паузы произнёс отец.
      – Как не туда?
      – Прекратите, ради Бога, ваши глупости, – срываясь, ответил Белый- старший.
      – Но это же я. Я!!!
      – Я сейчас сообщу куда следует, если не прекратишь хулиганить.
      Некоторое время Максим потрясённо молчал.
      – Я! Это я! Я!!! – начал повторять он, прислушиваясь к своему голосу. Да. И голос стал неузнаваемый. Глухой, надтреснутый какой-то.
      – Не дозвонился? – поинтересовался Павлович, забирая протянутый сотовик.
      – Скажите, а вот… зеркало бы мне? – попросил Максим.
      – Сделаем. Ты бы поел пока.
      – Спасибо. Не хочу… Не могу…
      Лесничий забрал посуду с едой и принёс довольно большое зеркало – наверняка жёнино. Овальное, в синей пластмассе, с подставкой. Из него на Максима взглянул…
      – Господи! Господи!! Господи!!! – прошептал потрясённый юноша. Он всё- же тешил себя надеждой, что отражение в луже было…ну, не совсем идентичным. Зря. Всё лицо занимал один сплошной зарубцевавшийся ожёг. Даже нос стал гладким, с натянутой тонкой плёнкой. Не было бровей и ресниц. А глаза… Из карих они стали чёрными и, казалось, что это две дыры внутрь. Верхняя губа справа собралась в складку и не прикрывала верхний правый клык. Словно это чудовище злобно скалилось. И замельтешили блёстки- пятнышки перед глазами, и начало расплываться изображение.
      – Ты вот что, Максим. Мы тебе там… на сеновале спать постелили, – вывел юношу из полуобморочного состояния голос лесничего. Не обижайся. Сам понимать должен.
      Ниоткуда, голый, без ничего… Пусть власть разбирается. А пока, ну сам понимаешь. Да и ночь… В общем, дверь я запру.
      В хлеву пахло сеном. По крыше стучали ветки с запоздалыми грушами. Внизу было постелено ватное одеяло, сверху, с учётом духоты, кинули простынь и набитую чем-то не совсем мягким подушку.
      – Вот, оденешь на ночь – протянул лесничий Максу нижнее бельё. – Оно чистое, не подумай чего. А поутру оденем тебя во что-нибудь. Ну, устраивайся и спокойной ночи, – он выключил фонарь и вышел. Было слышно, как запирается дверь.
      – Спокойной ночи? – переспросил Макс уже вдогонку. – Может, уснуть, и проснуться где-нибудь у шейха? Одевая майку, он вдруг замер, прижав руку к груди. Там по-прежнему холодил, теперь уже сморщенную кожу, крестик.
      – Ты всё же со мной, дружище? Не предал прокажённого? – Максим упал на одеяло и вновь провёл рукой по лицу.
      – Что же это будет-то, а? Куда с таким…с таким… – он вспомнил кошмар в зеркале и всхлипнул. Кому я теперь такой… Вдруг он услышал осторожные, едва различимый шорох. Кто – то явно крался в его сторону. Макс было напрягся, но в этот момент в его ноги ткнулось что-то мягкое и пушистое. Оно постояло, ожидая реакции, потом тихонько вопросительно мяукнуло. На "кис-кис" пушистик от ног перебрался к юноше на грудь, поперебирал лапками, словно взбивая себе постель, свернулся клубочком и замурлыкал.
      – Ну вот, хоть кто-то меня не боится, – вздохнул Максим. И всё- же стало легче.
      Под "мр-мр-мр" он почувствовал, что действительно очень устал и неожиданно для самого себя уснул.
 

 
      В заброшенном клубе было пусто и грустно. Сдвинутые ряды ободранных откидных сидений с исцарапанными непристойностями спинками порядком запылились. Облезла и запузырилась половая краска на досках сцены. А на ней сиротливо жалось к стене позабытое – позаброшенное пианино с колченогим стулом. Видимо, вращающийся стульчик кому- то сгодился в хозяйстве. А пианино…
      От нечего делать Максим открыл запылившуюся крышку, и ветеран заулыбался ему всё ещё белоклавишной улыбкой.
      – Что-то ещё можешь, старик? – поинтересовался Макс, нажав на одну из клавиш.
      – Тень… – отозвался инструмент.
      – "Тень", – усмехнулся юноша. "Конечно, тень". Он вспомнил, как Патрик читал стих про тень:
      Ко мне приходит тень в ночном часу
      И под окном стоит, вздыхая,
      А утром превращается в росу,
      В туман, своих следов не оставляя.
      Я знаю, кто это, от страха не дрожу,
      И не гоню её, огнём свечи пугая,
      Но и навстречу к ней не выхожу,
      И в дом к себе её не приглашаю…
      – Вот так, дружище. Это он про ушедшую любовь писал. А меня гнать взашей будут.
      Если родной отец не узнал… И видишь, почему-то не исцеляется. Какой-то сбой в программе. Хреново, дружище.
      Максим нажал ещё одну клавишу. Примерился, вспоминая клаву аккордеона, на котором ему когда-то загорелось учиться играть. Уж очень его однажды восхитило танго на этом инструменте. Потом вспомнил, как это же танго исполнял рояль. Что-то похожее получилось. Только вот с басами. Он протянул левую руку. Закрыл глаза, и вдруг… Да-да, опять вдруг. Кроме способностей убивать или проходить сквозь стены, вместо способности исцелять, прыгать или драться, проявилась способность играть. И как играть! Максим вспомнил, что это танго было записано на кассете " Мелодии уходящего века", которую приобрёл отец и заслушал "до дыр". Вспомнил, как она звучала в их квартире в тихом уютном гарнизоне. Как же давно это было!
      Мышка, Серый, Патрик, улетающие за горизонт " медведи"… Погрузившись в добрые воспоминания, Макс продолжал играть – всё подряд, что было на кассете, что, невольно отложилось в подсознании. И как когда-то, не задумываясь, решал задачи, юноша, не задумываясь, извлекал аккорды из старого расстроенного пианино.
      Когда "кассета" окончилась, Макс в приятном изнеможении откинулся на спинку старого стула. С непривычки ныли пальцы и кисти. Но он чувствовал, что получается что-то удивительное. И это – в компенсацию за предыдущие способности?
      В конце концов, есть кому убивать. Вот исцелять… Но если я не смог себя, то это не значит…! Нет, наверное, "значит". Жаль. Мало, мало успел. Может, правы были эти ребята из церкви? С такими способностями – не бандитскими разборками заниматься, а спасать, спасать, спасать людей. А я… Вот тебе и расплата.
      Побыл этаким супером, побудь теперь отверженным. Нищим уродом без роду без племени. А этот талант – в утешение, некоторая компенсация.
      Юноша повернулся к окну и замер. Взглянув во второе и в третье. Везде одна картина – удивлённые, прижавшиеся к стёклам лица. Вспомнив своё уродство, Макс быстро отвернулся, затем сошёл со сцены и спрятался в комнатке, служившей ему столовой – туда сердобольный лесничий уже дважды приносил скромное угощение от своего стола. Вскоре звякнул замок и заскрипели старые половые доски. В комнату вместе с Петровичем зашло сразу несколько человек, в том числе и какие- то женщины. Чтобы не пугать их, Максим отвернулся к стене.
      – Да ты, Макс, оказывается классный музыкант! Что же ты молчал? – начал разговор лесничий.
      – А что было говорить-то? – удивился Макс. Действительно, если бы на первый вопрос в лесу: " Ты кто?", страшное голое чудовище ответило: "Музыкант" тогдашним мужикам с ружьями это не добавило бы ни доверия к нему, ни спокойствия.
      Даже если бы он знал о новом таланте.
      – Но Вы… Вы…, – вступил в разговор женский голос, – Вы же маэстро! Так играть. И на этом… Послушайте, а давайте сегодня к нам на школьный вечер. У нас ребята сами, кое – как. Покажете им. У нас синтезатор со всеми наворотами.
      Один спонсор отжалел. Можно, как на рояле.
      – Куда мне в школу. Разве только в младшие классы неслухов пугать.
      – Ну что Вы, зачем же уже так.
      – А как? – повернулся к собеседнице Макс.
      – Ааах! – вырвалось сразу у нескольких женщин. Максим увидел говорившую – довольно молодую женщину в строгом костюме, с простенькой серенькой прической и очках на худеньком личике. Наверняка какая-то училка. С ней пару девчат – его ровесниц. Бывших ровесниц, – вспомнил он о своём нынешнем облике. В дверях – шпана поменьше, в том числе, кажется, ребята, его нашедшие.
      – Вот видите, – почти искренне хохотнул Максим, вновь отворачиваясь к стене. – Они же из школы потом в темноте не выйдут. А если до дома и добегут, то спать будут к мамам и папам в постель проситься.
      – Ну, зачем Вы так, – вновь повторила растерявшаяся учительница. – И… и если… это Вас так смущает…
      – Да не меня! – начал злиться Макс. Неожиданное уродство смущало, прежде всего, его. Но чем? Конечно, ужасом и отвращением, которое выказывали, глядя на него, другие.
      – Да Вы не обижайтесь. Приходите вечером в школу, прямо ко мне, а там что-нибудь обязательно придумаем. Да свидания, Максим – она даже протянула руку, которую Максим осторожно пожал своей обожженной кистью.
      – Ты зря так с ней, – начал урезонивать юношу Петрович, когда они остались одни.
      – Святая женщина. Ребята за ней тянуться – за родителями не так. Школу из ничего подняла. Пацаны опять к знаниям потянулись. А то, знаешь, совсем уж было… А, знаешь, везде так.
      – А чего директор – то? Чего она?
      – Чудак! Они и есть директор.
      – Ну, тогда ясно. Знавал и я одну такую же "святую". Детдом поднимала. Поднимала-поднимала, пока женишка солидного не приметила. А охмурила старого дурня – тут же всё и бросила.
      – Да, бывает, – согласился Петрович. – Но наша не такая. Да ты сам убедишься.
      Теперь вот что. Пойдём, поедим, потом посмотрим, как это по нынешнему? Во!
      Прикид тебе на вечер. Ну, не в этом же идти!
      До чего же всё-таки люди уважают настоящую музыку и её исполнителей. Вот уже и Петрович резко изменил отношение к незнакомцу. Кто он – всё ещё неизвестно. Но что не злодей какой – уже стало ясно. Ну, не может, просто по определению не может маэстро быть негодяем. Нет, негодяем, наверное, может, а злодеем- никогда.
      Отвлечёмся, пока Максим с лесничим идут от клуба к дому Петровича. Опять рояль в кустах? И уже почти дословно? Я спрашивала потом у Макса об этом. Он задумался и улыбнулся своей милой. обаятельной улыбкой. (Не могу быть беспристрастной – я была влюблена в него. Впрочем, почему – в прошедшем времени?).
      – Знаешь, я о многом не успевал подумать. Об этом – тоже. Но кажется мне, что эти способности появлялись под события, а не события подстраивались под новые способности. И тогда – тоже. Если бы заперли с лошадьми, может, проявилось бы что жокейское, на лакокрасочном складе – появился бы талант художника. Наверное, так.
      И я ему поверила.
      Пока шли к дому, Макс успел рассмотреть компактную постройку посёлка. Рождением своим он был явно обязан строительству железнодорожной магистрали. Когда от неё протянули ветку сюда, считалось, что здесь будет разрабатываться крупное месторождение какой-то руды. Потом, оказалось – овчинка выделки не стоит. Пока.
      Есть поближе и подешевле. Но тоже – пока и немного. Вот и заморозили добычу. И ветку. И посёлок. Но люди остались. И местные, то есть коренные потянулись. Есть жильё. Богатейшая природа. Многие переквалифицировались по лесной части. Что от мира оторваны – оно при нынешней напряжёнке и к лучшему. Только вот, событий реальных мало. Конечно, телевизоры там, спутниковые антенны, мобильники, но это всё, как Райкин говорил: "Кое – что есть, но… не то". Особенно молодёжи трудно.
      Несколько просветив Макса об особенностях местной жизни, Петрович вновь попросил юношу не отказываться и показать молодёжи "настоящую музыку".
      – Боимся мы за них. Такую жуть на своих вечерах крутят, что собаки воют.
      Директорша наша у спонсора инструменты выпросила, чтобы ребята учились.
      Научились! И тоже самое. А нам: "Вы не понимаете современной музыки!" Это мы – то! Сами не в средневековье родились. Но эти нынешние речитативы с завываниями!
      В общем, не развлечения ради. Договорились? Вот и лады.
      Дом Петровича находился в конце посёлка. "Специально поближе к лесу" – объяснил хозяин. Ну, дом как дом. Палисадник. Во дворе – пусто "Ничего не сажаю, всё лес даёт. А чего не даёт, докупаю". Здоровенная лохматая псина вылезла из будки, завиляла хвостом и хромая, двинулась к хозяину.
      – Ты не бойся. Она у меня умница. Если кто со мной, значит – друг. Не гавкнет даже. А так. Видишь – хромает. На медведя ходили.
      – На медведя?
      – Потом шкуру покажу. Это, конечно, не то, что предки – с рогатиной, но всё равно. Вот… Так мой Артур в зад косолапому вцепился и не отпустил. Тот, уже падая, его и придавил. Я думал, было – всё, конец псине. Ан нет, аклимался. Вот только лапы задние волочит. Уже не охотник. Да и не сторож – больше как это правильно, сигнальщик. Да разве выгонишь?
      Рассказывая эту историю хозяин гладил отважную псину а та, словно понимая, что о ней разговор, косилась на Макса – как воспримет?
      – Добрый пёс, – погладил Максим лохматое создание. Если бы это знакомство состоялось пораньше, уже завтра утром Этот Артур смог бы вновь пойти с хозяином на охоту. А так – только посочувствовать. Пёс прижался к колену юноши и вдруг лизнул обгоревшую кисть его руки своим тёплым шершавым языком.
      – Хороший, хороший Артур, – продолжал гладить Максим собаку, не замечая, как внезапно напряглось, а потом изобразило полнейшее недоумение лицо хозяина.
      – Очень странно! – поделился впечатлениями хозяин, когда она вошли в дом. – Он же никому себя гладить не позволял. Кроме меня, конечно. Сразу рычал и скалился.
      А с тобой… Странно.
      – Собаки больше всего носом чуют. Говорят, в тысячу раз лучше нас запахи различают, – объяснил Максим, снимая презентованные ему сапоги.
      – Ну и что?
      – Как что? На мне же – от трусов до кофты – всё Ваше. Ваш запах. Вот и принял пёс меня за Вашего, ну не знаю… близкого родственника какого.
      – Может, и так, – с большим сомнением согласился лесничий. – Ну да ладно, проходи, родственничек. – Татьяна, встречай гостя.
      – Он, оказывается, музыкант. Сегодня в школе концерт будет давать.
      – Ну, уж и концерт. Максим, – смущённо отвернулся Макс, лишь касаясь протянутой руки женщины.
      – Ты давай, на стол накрывай, потом подумаем, во что маэстро принарядить. Ты не представляешь, как он играет. Так на этом клубном пианино давал, что весь народ сбежался. Сегодня в школу обязательно пойдём. Заодно посмотрим, как там наша Сонька.
      Кухня была по меркам частных домов довольно маленькая. Даже стол стоял одним краем вплотную к стене. Не вставая из-за стола, можно было дотянуться до холодильника и газовой плиты. Хозяйка не мудрствовала с поздним обедом или ранним ужином – быстро нарезала хлеба, сала, тёмного прокопченного мяса, достала из банки маринованных огурцов, помидоров, из духовки – запеченной в мундирах картошки.
      – Ну и, это, давай рюмки. За знакомство. Первый раз человек у нас в доме.
      Лёгкая тень промелькнула на лице молодой женщины, но она послушно достала три рюмки и бутылку без этикетки.
      – Спасибо. Я не пью. Выступать же. И вообще… не могу. Извините, – отказался Макс, когда хозяин потянулся к нему с бутылкой.
      – А-а-а. Нельзя, это конечно. А мы с мамой тяпнем. Ну, за встречу!
      Он выпил, смачно крякнул, потянулся за помидором. Жена только пригубила.
      – Ешь-ешь. Не стесняйся. Есть-то можно всё? Вот, попробуй. Медвежатина.
      Собственного изготовления.
      Максим взялся за еду, вдруг почувствовав, что проголодался. Такого он не замечал за собой очень давно. Исподволь рассматривал хозяев. Точнее – хозяйку. Низенькая, худенькая, довольно обаятельная тётечка. Лет, наверное, под тридцать пять. Но за собой в такой глуши смотрит. Длинные выщипанные бровки. Причёха "а-ля Гаврош".
      Этим сильно Синичку напоминает. Рот большеватый, но лица не портит. Глаза карие, как когда – то у Максима. И с чертятами, ох, с какими чертятами, глаза. И там в халатике всё ещё… – он спохватился и отвёл глаза от не вовремя расстегнувшейся пуговки. И показалось ему, что хозяйка одним уголком рта усмехнулась. "Ещё бы, куда мне, уроду бездомному", – вспомнил своё нынешнее положение Максим и попытался сосредоточиться на разговоре. Точнее – монологе Петровича. Тот, выпив уже вторую рюмку, вновь рассказывал, как нашли они в лесу Максима.
      – И Вы ничего-ничего не помните? – впервые подала голос хозяйка.
      – Нет, почему же… Хотя… наверное, ничего, – соврал Макс. Ну что тут было объяснять?
      – Он даже номер набирал. А там сказали: "Ошиблись", встрял Петрович.
      – Подожди, Володя. Я о таких читала. И передача была о потерявших память. Но они потом постепенно всё вспоминают. Вот Вы, к примеру, как Володя говорит, вспомнили, что Вы – музыкант.
      – Нет, я ничего такого не вспомнил. Я просто играл.
      – А вот… это… всё. Вы не помните, когда? Просто, если в каком крупной… аварии или большом пожаре, то было бы легче узнать, откуда Вы, а там уже проще.
      – Да ладно тебе. Мы в милицию сообщили, припрутся – разберутся.
      – И то верно, – прекратила некстати затронутую тему Максимовых ожогов хозяйка. – Думаю, хватит уже? – убрала она со стола бутылку. – А вы кушайте, не стесняйтесь.
      – Ну вот, всегда так, – пожаловался гостью уже захмелевший Петрович. – Хотя, она права. Спирт это. А ещё в школу. Ну, уже после вечера посидим. Пошли одеваться.
      Поблагодарив хозяйку, Максим пошёл за лесничим. Из кухни – узкий коридор с двумя дверями. Они прошли в зал – тоже не очень просторный. Мягкий угол с двумя креслами, столик к нему, стенка (по цвету – орех), тумба с телевизором, видеоплейером и музыкальным центром. И шикарная медвежья шкура на полу. У Серого тоже была, но белого медведя. Всё. Нет, ещё пару чучел птиц и голова вепря на стене – охотничьи трофеи.
      – Я не знаю, – вытаскивал в это время из шкафа свою одежду Петрович. У меня вообще-то три костюма. Смотри, какой подойдёт. И рубашки, вот… А лучше…
      Мамка, иди сюда. Помоги выбрать!
      "Мамка" даже не задумываясь отложила для гостя тёмный, в коричневую полоску костюм и бежевую рубаху. Цвет рубахи и полосатого, в тон, галстука удачно скрадывали отталкивающую ожоговую окраску лица и рук. Всё было немного коротковато, но в принципе, сидело на этом новом теле терпимо.
      – Вот и хорошо, – одобрила хозяйка свой же выбор, когда Макс, одевшись, зашёл на кухню. – Теперь вот что. Наденьте эти очки, это Соня на югах покупала. Ничего, что дамские, зато большие. На сцене кто в чём – не разберёшь, кто из них кто. И будете идти, слышишь, Володя, зайдите к Кузьмичу, попроси у него шляпу. Будете, Максим, на Боярского похожи.
      Максим надёл очки, посмотрелся. Какой там Боярский! Может, когда шляпа скроет эту жуткую лысину? И вообще, зря он согласился. Ну, да ладно. На улице, напялив шляпу некого Кузьмича, Максим всё-таки почувствовал себя легче, тем более, что уже здорово стемнело. Но в школе ему стало плохо. Тоскливо. Здание было поновее его "родной" школы, и сосем не неё непохоже. И всё же и здесь он ощутил ауру почти беззаботной школьной жизни. Вдруг остро укололо в сердце понимание того, чего он лишился. Нет, не в связи с этим новым обликом. Вообще. Макс прошёл по полутёмному, гулкому сейчас коридору, с тоской посмотрел на расписание занятий.
      Петрович с женой сразу пошли в переоборудованный на вечер под дискотеку спортзал, а Макс направился в кабинет директорши. Стуча в дверь, потянулся снять шляпу – давала себя знать школьная дисциплина. Сдержался. Но войдя, вновь, потянулся к её полям. Вновь сдержался и получился какой то жест, типа "наше вам".
      – Мы не успели познакомиться как следует, – с улыбкой встала из-за стола молодая женщина. Наталья Леокадьевна меня зовут. А Вы Максим…
      – Бе… Чёрный, – изменил свою фамилию Макс.
      – А по отчеству?
      – Рано меня по – отчеству, – смутился Максим, вновь забыв, в каком облике находится.
      – Ну, воля Ваша. Пока можете побыть здесь. Мы с учителями – по классам.
      Пользуясь случаем, родительские собрания проведём. А потом я за Вами зайду. Вот газеты, свежие, журналы кое – какие, если хотите, с компом позанимайтесь. Пароль – "Леокадий". Правда, в Интернет выхода нет, но несколько игр весьма- весьма.
      Директорша вдруг мило покраснела и быстро выскочила из кабинета. А Макс взялся за газеты. Может, какая зацепка?
      Зацепка не зацепка, но сообщение в "толстушке" о том, что Синичка появилась на тусовке с новым мужем и их фотография с Холерой, конечно, привлекло его внимание.
      Журналистка несколько удлинила причёску и, по мнению Макса, выглядела прикольно – словно в шапке с опущенными ушами. А Холера здорово "посолиднел". По крайней мере – на лицо. Чего это о ней вспомнили? "Вновь проявившая себя недавним скандалом журналистка". Что она там учудила? Надо бы спросить у директорши. И ведь можно… Нет, – вздохнул Макс. Не узнает. А если…
      Когда Леокадьевна вернулась, он, прежде всего, поинтересовался, что за скандал устроила "эта журналистка".
      – А вы что, пропустили? – нашла она слово. – Прошла её передача о коррупции. За несколько дней до этого умер (говорят, застрелился) один из бонз. А потом – пачками отставки, аресты, ну, и всё, что с этим связано. Я подберу подшивки, если Вам интересно.
      "Значит, отважилась. Или Холера подтолкнул? Да нет. Она сама, как тот Черчилль:
      "Мне скучно без войны", – улыбнулся Максим.
      – Спасибо. Скажите… Вы не могли бы… Одну СМС?
      – Ну конечно, пожалуйста.
      Максим, взяв сотовик, задумался. Набрал, было, несколько слов. Передумал.
      – А можно потом?
      – Конечно. А теперь пойдёмте.
      – Если можно, Вы начинайте без меня, а я чуть попозже – потянулся Максим за подшивкой. – Ребятам надо себя показать, а я уже потом, в перерыве.
      – Может, Вы и правы. Там спонсор наш и начальство здешнее хотят на своих посмотреть. Но пойдёмте, я Вас хотя бы представлю.