Алёна ступила на опущенный трап, когда её враг смотрел в сторону удаляющейся лодки.
      – Ты хочешь знать, кто ты? – спросила она, поднимаясь по трапу.
      Максим обернулся на нежный девичий голос. На судно поднималась стройная русоволосая девушка со странной седой прядкой на лбу. Как и на чём она добралась до яхты он не заметил – был поглощён своими мыслями.
      – Если честно, только что об этом думал, – улыбнулся он незнакомке. – А вы что, можете подсказать?
      – Я? Я могу! – подтвердила странная девушка, выходя на палубу. Максим ещё успел отметить, что незнакомка, приблизительно, одного с ним возраста, что она очень даже ничего. Но в это время черты её довольно милого лица начали странно искажаться.
      – Ты зверюга! Зверюююга! – хрипло взвыла она. – За что моих братиков?
      – Значит, было за что! – жёстко ответил Максим. Он решил, что с ним пришла сводить счёты одна из родственниц уничтоженных им в своём городе "братков".
      – Было?!! За что?!!! – перешёл с хрипа на визг голос девушки.
      – Я пока ни за что никого…
      – Чудовище!!! В джунглях мне говорили о чудовище. Вот ты какое!!! – девушка оскалилась, словно готовясь вцепиться в Максиму в горло. Потянула в его сторону руки. Сцена была неприятная, но для Макса нестрашная. Пока из огромных зрачков девушки не выглянула Тьма.
      – Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!! – закричала незнакомка. Затем, взглянув на Макса безумными глазами, страшно преобразилась. Словно пропала плоть и проявились череп и костяшки протянутых к юноше пальцев.
      – Сдооохнииии – взвыл, кинувшись к Максиму огненный смерч. Вмиг пожрав тело, огонь, даже уже не огонь, а волна раскалённой лавы ударила по его действительной сущности. И словно тогда, в спортзале после нокаута, всё поплыло в сознании Макса. Пылающая яхта, море, побережье, континент начали быстро проваливаться куда-то вниз.
      Максима тянуло куда-то вверх, к свету, к жарким солнечным лучам. В бессознательном бреду или в странной реальности он видел свою настоящую сущность, казалось, сотканную из невидимой человеческому глазу паутины лучей.
      – Плазмоид? – подумалось Максу. Полевая форма жизни? Но я думаю! Мыслю! – поймал он сам себя. Значит – существую! Или сплю. Но всё равно существую. Но… что это было? И… и что это сейчас? И… куда? Ладно, потом.
      Действительно, новизна открывшегося мира захватывала. Такое он видел только в компьютерных обработках фотографий "Хаббла". Вселенная – это, оказывается, не пустота, разбавленная звездами и планетками. Это… это… Это океан со множеством течений, волн, островов. Вот жаркий Гольфстрим нашего Солнца. Максим распахнул навстречу целительным ручьям родного светила своё растерзанное поле. А вот покалывающие ручейки сверхновой. Гамма, что ли? Прямо, как иглоукалывание. А вот…
      Что ещё он увидел, прокомментировать не удалось. Что-то, в отличие от Макса, сотканное из тьмы, ударило в центр распростёртого им поля. Судорожно сжавшись, Максим начал падать вниз.
      – Ты видел? Нет, ты видел?! – тряс за плечо один парень другого. В принципе, вопрос был риторический. Друг и сам стоял, вытаращив из под соломенной шляпы глаза и уставившись в ту же точку, – в лес, где кончался прочерченный на небе кроваво-красный след.
      – Метеорит? – выдвинул гипотезу хозяин шляпы.
      – Разве они так падают?
      – Самолёт?
      – Нее…
      – Ты думаешь…
      – Поехали. Это недалеко.
      Ребята смотали удочки и вскочили не велосипеды.
      Ориентироваться было просто, но жутковато – на крик. Макс увидел их, когда отлегла боль. Два паренька лет по тринадцати, в простеньких джинсах и рубашках – хаки окаменели на краю лесной полянки, судорожно вцепившись в свои велосипеды.
      – Ребята, где это я? – обратился он к ним.
      Макс пожал плечами, когда визг пацанов помчался вдогонку за ними. Конечно, такого они ещё не видали. Он взглянул на брошенные велосипеды. Улыбнулся. Это были ветераны прошлого века – из тех, на которых и ездили сами, и возили мешки со всякой всячиной, и катали детей, а потом дети ездили на рыбалку и на танцы, а потом – и внуки. Дома! В России. Но куда закинуло всё-таки? Ладно, выйду к людям – узнаю. Только вот с одеждой. Ну, придут за великами, разговорю потихоньку.
      Максим встал и чувствуя непонятный дискомфорт, шатаясь, подошёл к велосипедам.
      – Круто она меня. И там, вверху. Что это было? – подумал он, потянувшись к велосипедам, чтобы поставить их у дерева – быстрее заметят. Но взглянув на свою протянутую руку, ахнул. Посмотрел на вторую. Сел на велосипедное колесо.
      Зажмурился, вновь открыл глаза. Ничего не изменилось. Руки от самых плеч до кончиков пальцев были покрыты страшной коркой зарубцевавшихся ожогов. Жуткими, словно корни вывороченного куста были кисти с тонкими иссохшими и покрытыми струпьями пальцами.
      – Что же это такое, Господи? – прошептал юноша, разглядывая остальное тело. Это не принесло утешения. Обливаясь холодным потом, Макс убедился, что всё тело было под стать рукам. Кроме того, и руки и ноги, и туловище стали намного длиннее.
      Вскочив, Максим понял – вырос. Намного. Как же он этого хотел когда-то! Как комплексовал! На теперь, получи! Под два метра уродства. А лицо? Господи, а лицо? – он начал судорожно ощупывать лоб, щёки, нос. Можно было догадаться – что-то страшное. Максим кинулся к ближайшей луже, в которой сейчас отражалось голубое небо и крона дерева. Заглянул. Отпрянул. Осторожно заглянул опять. Всхлипнул. Но набрался мужества и стал разглядывать новую личину.
      Часа через два, уже ближе к вечеру, к поляне подошли несколько хмурых мужиков с ружьями – примчавшиеся в деревню ребята были в такой истерике, что им поверили.
      Ну, не в то, что с неба упала молния и превратилась в чудовище, но…
      – Не шевелись! Чуть что, стреляем, – предупредил главный – здешний лесничий. – Ты кто? – спросил он сидящего на земле и держащегося за голову голого человека со страшными следами ожога.
      – Не знаю, – прохрипел тот, повернувшись лицом к вопрошавшему.
      – О-о-о! – протянули мужики.
      – Ладно. Тогда пойдём, разберёмся, – после паузы предложил лесничий.
      – Мне бы одежду какую. Куда так?
      – А твоя где? Чего ты вообще… здесь… голый…?
      – Одежда… Одежда сгорела, наверное. А чего здесь… А, – безнадёжно махнул Максим рукой.
      – Коля, крутанись за какой одеждой. На самом деле. А мы пока пойдём потихоньку, да? Вот, на пока, – протянул лесничий Максу свою форменную куртку. Для нового роста юноши она оказалась коротковата и он шёл, неуклюже подгибая ноги и постоянно обтягивая её края.
      – Нет, не пойдёт так. Клоунада какая – то. Подождём здесь, – прекратил лесничий его муки, указав на несколько пеньков.
      Уже присмотревшись и что-то для себя решив, сопровождающие Макса мужчины переломали стволы и достали из ружей патроны.
      – И всё же, ты кто и откуда, мил человек? – спросил один из помощников лесничего – хмурый, бородатый мужик с косматыми бровями.
      – Откуда? Откуда… Правду сказать – не поверите, а врать не хочу. А где я сейчас-то?
      Он выслушал ответ и мысленно присвистнул. Занесло, так занесло.
      – Ты, мил человек, не обижайся. Ты сам пойми – увидели пацаны в лесу абсолютно голого и такого…, – мужик поперхнулся дымом и мучительно закашлялся.
      – Тереньтьич прав, – поддержал его второй помощник. – Ты уж извини, ежели что, но побудешь у нас, пока власти не прибудут. Лады?
      – Прибудут?
      – Ну, они к нам на вертолёте, ежели что. А пока у нас поживёшь. Ну куда тебе сейчас?
      – Мне в центр надо, в столицу. И отец, наверное, переживает. Хотя… да, а какое число сегодня? Что??? Да не может быть! Это где же я…? – Макс опять замолчал.
      А новые знакомые многозначительно переглянулись. Также молча Макс завернулся в привезенную плащ-палатку и здоровенные рыбацкие сапоги ("Уже потом дома что подходящее подберём, а это впопыхах" – оправдывался приехавший Коля). Подходя к деревне, Максим накинул на голову капюшон плаща. Загадочного незнакомца привели в запущенное здание бывшего клуба – теперь на него не было финансирования.
      – Ты вот, поешь, – принёс кастрюльку с вареной картошкой и миску с кислым молоком лесничий.
      – Вы здесь главный? Телефон здесь есть какой?
      – На, звони – протянул лесничий довольно навороченный сотовик. – Кстати, меня здесь Петровичем зовут. А тебя как величать?
      – Максимом, – коротко ответил юноша, быстро набирая номер телефона. И когда до боли знакомый голос отца произнёс " Алло!", Макс, сглотнув подкативший к горлу ком, чуть сдержался, чтобы не закричать.
      – Это я, – сказал он стараясь быть спокойным.
      – Кто – кто?
      – Я… Это я.
      – Вы не туда попали, – после паузы произнёс отец.
      – Как не туда?
      – Прекратите, ради Бога, ваши глупости, – срываясь, ответил Белый- старший.
      – Но это же я. Я!!!
      – Я сейчас сообщу куда следует, если не прекратишь хулиганить.
      Некоторое время Максим потрясённо молчал.
      – Я! Это я! Я!!! – начал повторять он, прислушиваясь к своему голосу. Да. И голос стал неузнаваемый. Глухой, надтреснутый какой-то.
      – Не дозвонился? – поинтересовался Павлович, забирая протянутый сотовик.
      – Скажите, а вот… зеркало бы мне? – попросил Максим.
      – Сделаем. Ты бы поел пока.
      – Спасибо. Не хочу… Не могу…
      Лесничий забрал посуду с едой и принёс довольно большое зеркало – наверняка жёнино. Овальное, в синей пластмассе, с подставкой. Из него на Максима взглянул…
      – Господи! Господи!! Господи!!! – прошептал потрясённый юноша. Он всё- же тешил себя надеждой, что отражение в луже было…ну, не совсем идентичным. Зря. Всё лицо занимал один сплошной зарубцевавшийся ожёг. Даже нос стал гладким, с натянутой тонкой плёнкой. Не было бровей и ресниц. А глаза… Из карих они стали чёрными и, казалось, что это две дыры внутрь. Верхняя губа справа собралась в складку и не прикрывала верхний правый клык. Словно это чудовище злобно скалилось. И замельтешили блёстки- пятнышки перед глазами, и начало расплываться изображение.
      – Ты вот что, Максим. Мы тебе там… на сеновале спать постелили, – вывел юношу из полуобморочного состояния голос лесничего. Не обижайся. Сам понимать должен.
      Ниоткуда, голый, без ничего… Пусть власть разбирается. А пока, ну сам понимаешь. Да и ночь… В общем, дверь я запру.
      В хлеву пахло сеном. По крыше стучали ветки с запоздалыми грушами. Внизу было постелено ватное одеяло, сверху, с учётом духоты, кинули простынь и набитую чем-то не совсем мягким подушку.
      – Вот, оденешь на ночь – протянул лесничий Максу нижнее бельё. – Оно чистое, не подумай чего. А поутру оденем тебя во что-нибудь. Ну, устраивайся и спокойной ночи, – он выключил фонарь и вышел. Было слышно, как запирается дверь.
      – Спокойной ночи? – переспросил Макс уже вдогонку. – Может, уснуть, и проснуться где-нибудь у шейха? Одевая майку, он вдруг замер, прижав руку к груди. Там по-прежнему холодил, теперь уже сморщенную кожу, крестик.
      – Ты всё же со мной, дружище? Не предал прокажённого? – Максим упал на одеяло и вновь провёл рукой по лицу.
      – Что же это будет-то, а? Куда с таким…с таким… – он вспомнил кошмар в зеркале и всхлипнул. Кому я теперь такой… Вдруг он услышал осторожные, едва различимый шорох. Кто – то явно крался в его сторону. Макс было напрягся, но в этот момент в его ноги ткнулось что-то мягкое и пушистое. Оно постояло, ожидая реакции, потом тихонько вопросительно мяукнуло. На "кис-кис" пушистик от ног перебрался к юноше на грудь, поперебирал лапками, словно взбивая себе постель, свернулся клубочком и замурлыкал.
      – Ну вот, хоть кто-то меня не боится, – вздохнул Максим. И всё- же стало легче.
      Под "мр-мр-мр" он почувствовал, что действительно очень устал и неожиданно для самого себя уснул.
 

 
      В заброшенном клубе было пусто и грустно. Сдвинутые ряды ободранных откидных сидений с исцарапанными непристойностями спинками порядком запылились. Облезла и запузырилась половая краска на досках сцены. А на ней сиротливо жалось к стене позабытое – позаброшенное пианино с колченогим стулом. Видимо, вращающийся стульчик кому- то сгодился в хозяйстве. А пианино…
      От нечего делать Максим открыл запылившуюся крышку, и ветеран заулыбался ему всё ещё белоклавишной улыбкой.
      – Что-то ещё можешь, старик? – поинтересовался Макс, нажав на одну из клавиш.
      – Тень… – отозвался инструмент.
      – "Тень", – усмехнулся юноша. "Конечно, тень". Он вспомнил, как Патрик читал стих про тень:
      Ко мне приходит тень в ночном часу
      И под окном стоит, вздыхая,
      А утром превращается в росу,
      В туман, своих следов не оставляя.
      Я знаю, кто это, от страха не дрожу,
      И не гоню её, огнём свечи пугая,
      Но и навстречу к ней не выхожу,
      И в дом к себе её не приглашаю…
      – Вот так, дружище. Это он про ушедшую любовь писал. А меня гнать взашей будут.
      Если родной отец не узнал… И видишь, почему-то не исцеляется. Какой-то сбой в программе. Хреново, дружище.
      Максим нажал ещё одну клавишу. Примерился, вспоминая клаву аккордеона, на котором ему когда-то загорелось учиться играть. Уж очень его однажды восхитило танго на этом инструменте. Потом вспомнил, как это же танго исполнял рояль. Что-то похожее получилось. Только вот с басами. Он протянул левую руку. Закрыл глаза, и вдруг… Да-да, опять вдруг. Кроме способностей убивать или проходить сквозь стены, вместо способности исцелять, прыгать или драться, проявилась способность играть. И как играть! Максим вспомнил, что это танго было записано на кассете " Мелодии уходящего века", которую приобрёл отец и заслушал "до дыр". Вспомнил, как она звучала в их квартире в тихом уютном гарнизоне. Как же давно это было!
      Мышка, Серый, Патрик, улетающие за горизонт " медведи"… Погрузившись в добрые воспоминания, Макс продолжал играть – всё подряд, что было на кассете, что, невольно отложилось в подсознании. И как когда-то, не задумываясь, решал задачи, юноша, не задумываясь, извлекал аккорды из старого расстроенного пианино.
      Когда "кассета" окончилась, Макс в приятном изнеможении откинулся на спинку старого стула. С непривычки ныли пальцы и кисти. Но он чувствовал, что получается что-то удивительное. И это – в компенсацию за предыдущие способности?
      В конце концов, есть кому убивать. Вот исцелять… Но если я не смог себя, то это не значит…! Нет, наверное, "значит". Жаль. Мало, мало успел. Может, правы были эти ребята из церкви? С такими способностями – не бандитскими разборками заниматься, а спасать, спасать, спасать людей. А я… Вот тебе и расплата.
      Побыл этаким супером, побудь теперь отверженным. Нищим уродом без роду без племени. А этот талант – в утешение, некоторая компенсация.
      Юноша повернулся к окну и замер. Взглянув во второе и в третье. Везде одна картина – удивлённые, прижавшиеся к стёклам лица. Вспомнив своё уродство, Макс быстро отвернулся, затем сошёл со сцены и спрятался в комнатке, служившей ему столовой – туда сердобольный лесничий уже дважды приносил скромное угощение от своего стола. Вскоре звякнул замок и заскрипели старые половые доски. В комнату вместе с Петровичем зашло сразу несколько человек, в том числе и какие- то женщины. Чтобы не пугать их, Максим отвернулся к стене.
      – Да ты, Макс, оказывается классный музыкант! Что же ты молчал? – начал разговор лесничий.
      – А что было говорить-то? – удивился Макс. Действительно, если бы на первый вопрос в лесу: " Ты кто?", страшное голое чудовище ответило: "Музыкант" тогдашним мужикам с ружьями это не добавило бы ни доверия к нему, ни спокойствия.
      Даже если бы он знал о новом таланте.
      – Но Вы… Вы…, – вступил в разговор женский голос, – Вы же маэстро! Так играть. И на этом… Послушайте, а давайте сегодня к нам на школьный вечер. У нас ребята сами, кое – как. Покажете им. У нас синтезатор со всеми наворотами.
      Один спонсор отжалел. Можно, как на рояле.
      – Куда мне в школу. Разве только в младшие классы неслухов пугать.
      – Ну что Вы, зачем же уже так.
      – А как? – повернулся к собеседнице Макс.
      – Ааах! – вырвалось сразу у нескольких женщин. Максим увидел говорившую – довольно молодую женщину в строгом костюме, с простенькой серенькой прической и очках на худеньком личике. Наверняка какая-то училка. С ней пару девчат – его ровесниц. Бывших ровесниц, – вспомнил он о своём нынешнем облике. В дверях – шпана поменьше, в том числе, кажется, ребята, его нашедшие.
      – Вот видите, – почти искренне хохотнул Максим, вновь отворачиваясь к стене. – Они же из школы потом в темноте не выйдут. А если до дома и добегут, то спать будут к мамам и папам в постель проситься.
      – Ну, зачем Вы так, – вновь повторила растерявшаяся учительница. – И… и если… это Вас так смущает…
      – Да не меня! – начал злиться Макс. Неожиданное уродство смущало, прежде всего, его. Но чем? Конечно, ужасом и отвращением, которое выказывали, глядя на него, другие.
      – Да Вы не обижайтесь. Приходите вечером в школу, прямо ко мне, а там что-нибудь обязательно придумаем. Да свидания, Максим – она даже протянула руку, которую Максим осторожно пожал своей обожженной кистью.
      – Ты зря так с ней, – начал урезонивать юношу Петрович, когда они остались одни.
      – Святая женщина. Ребята за ней тянуться – за родителями не так. Школу из ничего подняла. Пацаны опять к знаниям потянулись. А то, знаешь, совсем уж было… А, знаешь, везде так.
      – А чего директор – то? Чего она?
      – Чудак! Они и есть директор.
      – Ну, тогда ясно. Знавал и я одну такую же "святую". Детдом поднимала. Поднимала-поднимала, пока женишка солидного не приметила. А охмурила старого дурня – тут же всё и бросила.
      – Да, бывает, – согласился Петрович. – Но наша не такая. Да ты сам убедишься.
      Теперь вот что. Пойдём, поедим, потом посмотрим, как это по нынешнему? Во!
      Прикид тебе на вечер. Ну, не в этом же идти!
      До чего же всё-таки люди уважают настоящую музыку и её исполнителей. Вот уже и Петрович резко изменил отношение к незнакомцу. Кто он – всё ещё неизвестно. Но что не злодей какой – уже стало ясно. Ну, не может, просто по определению не может маэстро быть негодяем. Нет, негодяем, наверное, может, а злодеем- никогда.
      Отвлечёмся, пока Максим с лесничим идут от клуба к дому Петровича. Опять рояль в кустах? И уже почти дословно? Я спрашивала потом у Макса об этом. Он задумался и улыбнулся своей милой. обаятельной улыбкой. (Не могу быть беспристрастной – я была влюблена в него. Впрочем, почему – в прошедшем времени?).
      – Знаешь, я о многом не успевал подумать. Об этом – тоже. Но кажется мне, что эти способности появлялись под события, а не события подстраивались под новые способности. И тогда – тоже. Если бы заперли с лошадьми, может, проявилось бы что жокейское, на лакокрасочном складе – появился бы талант художника. Наверное, так.
      И я ему поверила.
      Пока шли к дому, Макс успел рассмотреть компактную постройку посёлка. Рождением своим он был явно обязан строительству железнодорожной магистрали. Когда от неё протянули ветку сюда, считалось, что здесь будет разрабатываться крупное месторождение какой-то руды. Потом, оказалось – овчинка выделки не стоит. Пока.
      Есть поближе и подешевле. Но тоже – пока и немного. Вот и заморозили добычу. И ветку. И посёлок. Но люди остались. И местные, то есть коренные потянулись. Есть жильё. Богатейшая природа. Многие переквалифицировались по лесной части. Что от мира оторваны – оно при нынешней напряжёнке и к лучшему. Только вот, событий реальных мало. Конечно, телевизоры там, спутниковые антенны, мобильники, но это всё, как Райкин говорил: "Кое – что есть, но… не то". Особенно молодёжи трудно.
      Несколько просветив Макса об особенностях местной жизни, Петрович вновь попросил юношу не отказываться и показать молодёжи "настоящую музыку".
      – Боимся мы за них. Такую жуть на своих вечерах крутят, что собаки воют.
      Директорша наша у спонсора инструменты выпросила, чтобы ребята учились.
      Научились! И тоже самое. А нам: "Вы не понимаете современной музыки!" Это мы – то! Сами не в средневековье родились. Но эти нынешние речитативы с завываниями!
      В общем, не развлечения ради. Договорились? Вот и лады.
      Дом Петровича находился в конце посёлка. "Специально поближе к лесу" – объяснил хозяин. Ну, дом как дом. Палисадник. Во дворе – пусто "Ничего не сажаю, всё лес даёт. А чего не даёт, докупаю". Здоровенная лохматая псина вылезла из будки, завиляла хвостом и хромая, двинулась к хозяину.
      – Ты не бойся. Она у меня умница. Если кто со мной, значит – друг. Не гавкнет даже. А так. Видишь – хромает. На медведя ходили.
      – На медведя?
      – Потом шкуру покажу. Это, конечно, не то, что предки – с рогатиной, но всё равно. Вот… Так мой Артур в зад косолапому вцепился и не отпустил. Тот, уже падая, его и придавил. Я думал, было – всё, конец псине. Ан нет, аклимался. Вот только лапы задние волочит. Уже не охотник. Да и не сторож – больше как это правильно, сигнальщик. Да разве выгонишь?
      Рассказывая эту историю хозяин гладил отважную псину а та, словно понимая, что о ней разговор, косилась на Макса – как воспримет?
      – Добрый пёс, – погладил Максим лохматое создание. Если бы это знакомство состоялось пораньше, уже завтра утром Этот Артур смог бы вновь пойти с хозяином на охоту. А так – только посочувствовать. Пёс прижался к колену юноши и вдруг лизнул обгоревшую кисть его руки своим тёплым шершавым языком.
      – Хороший, хороший Артур, – продолжал гладить Максим собаку, не замечая, как внезапно напряглось, а потом изобразило полнейшее недоумение лицо хозяина.
      – Очень странно! – поделился впечатлениями хозяин, когда она вошли в дом. – Он же никому себя гладить не позволял. Кроме меня, конечно. Сразу рычал и скалился.
      А с тобой… Странно.
      – Собаки больше всего носом чуют. Говорят, в тысячу раз лучше нас запахи различают, – объяснил Максим, снимая презентованные ему сапоги.
      – Ну и что?
      – Как что? На мне же – от трусов до кофты – всё Ваше. Ваш запах. Вот и принял пёс меня за Вашего, ну не знаю… близкого родственника какого.
      – Может, и так, – с большим сомнением согласился лесничий. – Ну да ладно, проходи, родственничек. – Татьяна, встречай гостя.
      – Он, оказывается, музыкант. Сегодня в школе концерт будет давать.
      – Ну, уж и концерт. Максим, – смущённо отвернулся Макс, лишь касаясь протянутой руки женщины.
      – Ты давай, на стол накрывай, потом подумаем, во что маэстро принарядить. Ты не представляешь, как он играет. Так на этом клубном пианино давал, что весь народ сбежался. Сегодня в школу обязательно пойдём. Заодно посмотрим, как там наша Сонька.
      Кухня была по меркам частных домов довольно маленькая. Даже стол стоял одним краем вплотную к стене. Не вставая из-за стола, можно было дотянуться до холодильника и газовой плиты. Хозяйка не мудрствовала с поздним обедом или ранним ужином – быстро нарезала хлеба, сала, тёмного прокопченного мяса, достала из банки маринованных огурцов, помидоров, из духовки – запеченной в мундирах картошки.
      – Ну и, это, давай рюмки. За знакомство. Первый раз человек у нас в доме.
      Лёгкая тень промелькнула на лице молодой женщины, но она послушно достала три рюмки и бутылку без этикетки.
      – Спасибо. Я не пью. Выступать же. И вообще… не могу. Извините, – отказался Макс, когда хозяин потянулся к нему с бутылкой.
      – А-а-а. Нельзя, это конечно. А мы с мамой тяпнем. Ну, за встречу!
      Он выпил, смачно крякнул, потянулся за помидором. Жена только пригубила.
      – Ешь-ешь. Не стесняйся. Есть-то можно всё? Вот, попробуй. Медвежатина.
      Собственного изготовления.
      Максим взялся за еду, вдруг почувствовав, что проголодался. Такого он не замечал за собой очень давно. Исподволь рассматривал хозяев. Точнее – хозяйку. Низенькая, худенькая, довольно обаятельная тётечка. Лет, наверное, под тридцать пять. Но за собой в такой глуши смотрит. Длинные выщипанные бровки. Причёха "а-ля Гаврош".
      Этим сильно Синичку напоминает. Рот большеватый, но лица не портит. Глаза карие, как когда – то у Максима. И с чертятами, ох, с какими чертятами, глаза. И там в халатике всё ещё… – он спохватился и отвёл глаза от не вовремя расстегнувшейся пуговки. И показалось ему, что хозяйка одним уголком рта усмехнулась. "Ещё бы, куда мне, уроду бездомному", – вспомнил своё нынешнее положение Максим и попытался сосредоточиться на разговоре. Точнее – монологе Петровича. Тот, выпив уже вторую рюмку, вновь рассказывал, как нашли они в лесу Максима.
      – И Вы ничего-ничего не помните? – впервые подала голос хозяйка.
      – Нет, почему же… Хотя… наверное, ничего, – соврал Макс. Ну что тут было объяснять?
      – Он даже номер набирал. А там сказали: "Ошиблись", встрял Петрович.
      – Подожди, Володя. Я о таких читала. И передача была о потерявших память. Но они потом постепенно всё вспоминают. Вот Вы, к примеру, как Володя говорит, вспомнили, что Вы – музыкант.
      – Нет, я ничего такого не вспомнил. Я просто играл.
      – А вот… это… всё. Вы не помните, когда? Просто, если в каком крупной… аварии или большом пожаре, то было бы легче узнать, откуда Вы, а там уже проще.
      – Да ладно тебе. Мы в милицию сообщили, припрутся – разберутся.
      – И то верно, – прекратила некстати затронутую тему Максимовых ожогов хозяйка. – Думаю, хватит уже? – убрала она со стола бутылку. – А вы кушайте, не стесняйтесь.
      – Ну вот, всегда так, – пожаловался гостью уже захмелевший Петрович. – Хотя, она права. Спирт это. А ещё в школу. Ну, уже после вечера посидим. Пошли одеваться.
      Поблагодарив хозяйку, Максим пошёл за лесничим. Из кухни – узкий коридор с двумя дверями. Они прошли в зал – тоже не очень просторный. Мягкий угол с двумя креслами, столик к нему, стенка (по цвету – орех), тумба с телевизором, видеоплейером и музыкальным центром. И шикарная медвежья шкура на полу. У Серого тоже была, но белого медведя. Всё. Нет, ещё пару чучел птиц и голова вепря на стене – охотничьи трофеи.
      – Я не знаю, – вытаскивал в это время из шкафа свою одежду Петрович. У меня вообще-то три костюма. Смотри, какой подойдёт. И рубашки, вот… А лучше…
      Мамка, иди сюда. Помоги выбрать!
      "Мамка" даже не задумываясь отложила для гостя тёмный, в коричневую полоску костюм и бежевую рубаху. Цвет рубахи и полосатого, в тон, галстука удачно скрадывали отталкивающую ожоговую окраску лица и рук. Всё было немного коротковато, но в принципе, сидело на этом новом теле терпимо.
      – Вот и хорошо, – одобрила хозяйка свой же выбор, когда Макс, одевшись, зашёл на кухню. – Теперь вот что. Наденьте эти очки, это Соня на югах покупала. Ничего, что дамские, зато большие. На сцене кто в чём – не разберёшь, кто из них кто. И будете идти, слышишь, Володя, зайдите к Кузьмичу, попроси у него шляпу. Будете, Максим, на Боярского похожи.
      Максим надёл очки, посмотрелся. Какой там Боярский! Может, когда шляпа скроет эту жуткую лысину? И вообще, зря он согласился. Ну, да ладно. На улице, напялив шляпу некого Кузьмича, Максим всё-таки почувствовал себя легче, тем более, что уже здорово стемнело. Но в школе ему стало плохо. Тоскливо. Здание было поновее его "родной" школы, и сосем не неё непохоже. И всё же и здесь он ощутил ауру почти беззаботной школьной жизни. Вдруг остро укололо в сердце понимание того, чего он лишился. Нет, не в связи с этим новым обликом. Вообще. Макс прошёл по полутёмному, гулкому сейчас коридору, с тоской посмотрел на расписание занятий.
      Петрович с женой сразу пошли в переоборудованный на вечер под дискотеку спортзал, а Макс направился в кабинет директорши. Стуча в дверь, потянулся снять шляпу – давала себя знать школьная дисциплина. Сдержался. Но войдя, вновь, потянулся к её полям. Вновь сдержался и получился какой то жест, типа "наше вам".
      – Мы не успели познакомиться как следует, – с улыбкой встала из-за стола молодая женщина. Наталья Леокадьевна меня зовут. А Вы Максим…
      – Бе… Чёрный, – изменил свою фамилию Макс.
      – А по отчеству?
      – Рано меня по – отчеству, – смутился Максим, вновь забыв, в каком облике находится.
      – Ну, воля Ваша. Пока можете побыть здесь. Мы с учителями – по классам.
      Пользуясь случаем, родительские собрания проведём. А потом я за Вами зайду. Вот газеты, свежие, журналы кое – какие, если хотите, с компом позанимайтесь. Пароль – "Леокадий". Правда, в Интернет выхода нет, но несколько игр весьма- весьма.
      Директорша вдруг мило покраснела и быстро выскочила из кабинета. А Макс взялся за газеты. Может, какая зацепка?
      Зацепка не зацепка, но сообщение в "толстушке" о том, что Синичка появилась на тусовке с новым мужем и их фотография с Холерой, конечно, привлекло его внимание.
      Журналистка несколько удлинила причёску и, по мнению Макса, выглядела прикольно – словно в шапке с опущенными ушами. А Холера здорово "посолиднел". По крайней мере – на лицо. Чего это о ней вспомнили? "Вновь проявившая себя недавним скандалом журналистка". Что она там учудила? Надо бы спросить у директорши. И ведь можно… Нет, – вздохнул Макс. Не узнает. А если…
      Когда Леокадьевна вернулась, он, прежде всего, поинтересовался, что за скандал устроила "эта журналистка".
      – А вы что, пропустили? – нашла она слово. – Прошла её передача о коррупции. За несколько дней до этого умер (говорят, застрелился) один из бонз. А потом – пачками отставки, аресты, ну, и всё, что с этим связано. Я подберу подшивки, если Вам интересно.
      "Значит, отважилась. Или Холера подтолкнул? Да нет. Она сама, как тот Черчилль:
      "Мне скучно без войны", – улыбнулся Максим.
      – Спасибо. Скажите… Вы не могли бы… Одну СМС?
      – Ну конечно, пожалуйста.
      Максим, взяв сотовик, задумался. Набрал, было, несколько слов. Передумал.
      – А можно потом?
      – Конечно. А теперь пойдёмте.
      – Если можно, Вы начинайте без меня, а я чуть попозже – потянулся Максим за подшивкой. – Ребятам надо себя показать, а я уже потом, в перерыве.
      – Может, Вы и правы. Там спонсор наш и начальство здешнее хотят на своих посмотреть. Но пойдёмте, я Вас хотя бы представлю.
      – Нет! Извините, нет, не надо. Не стоит к такому вот лишнее вниманием привлекать.
      Да и как представите? Я лучше позже, в антракте.
      – Уговорили. Но, не скучайте здесь. Когда музыканты прервутся, захлопните дверь и – прямо по коридору до лестницы, там вниз – и направо. Да там слышно будет.
      Побегу, а то без меня не начнут.
      Очень скоро вечер начался. Действительно "там было слышно". Ребята "дорвались до бесплатного" и теперь выжимали из инструментария все возможные децибелы. "Ну, это проблемы ушей слушателей", – решил Макс и начал быстро перелистывать газеты.
      И вскоре наткнулся. Да, Синичка сделала это. Точнее – "то". Передачу, которую не очень давно сняли с эфира, компромат для которой передал он. За что и был расстрелян возле ресторана. Что-то изменилось. Что? Вот! Отставка и смерть главного "безопаса". И интервью его преемника " Мы не потерпим в своих рядах…" и так далее. Хм… "Не потерпим". Как говаривал Челленджер в " Затерянном мире" : "А, может быть, потерпите?". А его первый зам, точнее, первый зам того, умершего просто пропал. Разыскивают. Ну-ну. А это… А это она про меня…
      Тёплая волна захлестнула сердце, и вдруг начали расплываться строки.
      "… во многом обязана одному замечательному парнишке. И не только этим материалом. Сейчас он где-то пропал. Хочу быть уверенной, что с ним ничего не может случиться. Но если всё же, не дай Бог, что-то произошло, я переверну небо и землю, но докопаюсь до истины. Кто понял, о чём и о ком я – сообщите в любое время суток…" – Там Вам просили передать, что перерыв, – заглянула в кабинет школьница. И действительно, из коридора раздавался только гул голосов и шарканье многих ног.
      Всё ещё погруженный в свои противоречивые чувства Максим прошёл в спортзал.
      Видимо, первое отделение было чем – то вроде "Огонька" и сейчас парни убирали часть столиков, освобождая больше места для танцев. Синтезатор очень удачно стоял в углу – Максим мог играть спиной к залу. Всё же замирая от волнения, он поднёс пальцы к клавиатуре. Как когда-то к пациентам. И инструмент отозвался! И как отозвался!
      – Эй, мужик, ты куда? Ты что удумал? – кинулся было к нему довольно рослый и мордастый подросток, но другой, поменьше, но понеприятнее тормознул его: " Погодь. Наверно то самое директоршино протеже".
      "Оно" применительно к Максиму не понравилось юноше, тем более, что было видно – сказано намеренно оскорбительно. Но уже через секунду Макс забыл обо всём – он погрузился в волны музыки. Оказывается, чувства, которые испытывает маэстро, когда творит музыку, чем-то подобны чувствам парящей в восходящем потоке птицы.
      И даже нет – чувствам самого потока, захватывающего и поднимающего вверх, к прекрасному небу, этих птиц. Как совсем недавно он отдавал свои целительные лучи страждущим телами, сейчас он делился добром, грустью, светлыми воспоминаниями со страждущими духом. А их было, видимо, много, судя по тишине, в которой растворился последний аккорд. Повернув голову, Максим сквозь свои тёмные очки смутно разглядел лица слушателей, молча стоящих в битком набитом зале. Что было на них написано? У большинства – какое-то потрясение. С обращёнными внутрь взглядами. Затем это начало сменяться недоумением: " Что это было?" и "Как? Уже всё? Но почему?". И наконец, порыв, выразившийся в восклицании одной из молодых учительниц: "Ради Бога, ещё!" – Дорогие ребята и гости! – отреагировала директорша. – Наш гость Максим Чёрный показал, какой может быть музыка и к чему следует стремиться нашим музыкантам. А теперь дадим всё же ребятам возможность потанцевать? А эээ Максима попросим выступить, когда он сможет с сольным концертом. Согласны?
      По гулу было ясно – не совсем согласны. Но свой ансамбль уже занимал боевые позиции, и Максим, потирая пальцы, вначале отошёл от синтезатора, затем направился к выходу. И увидел как у школьников и их родителей чувство восхищения сменяется даже не страхом, а какой-то гадливостью, порождаемой нескрываемым вблизи уродством. Юноша через расступившуюся толпу вышел в коридор, затем всё ускоряя шаг, рванулся к выходу из школы.
      Директорша, здорово запыхавшись, нагнала его на полутёмной улице. Ну, в принципе он и не убегал. Что он, дитё малое? Вот, просто иду быстро по делам.
      – Подождите, стойте, дайте отдышаться. Да погодите же!
      – Ну, чего Вам? – совсем по-детски насупившись, остановился – таки Макс.
      – Подождите. Давайте сядем. Давно так не бегала. Прав физрук – надо спортом заниматься. Вы что, обиделись на меня? – заглянула она в странные чёрные глаза маэстро, когда они устроились на более – менее чистой скамейке. – Но Вы же должны понять. Ребятам надо было и самим поиграть и потанцевать. То, что Вы нам…показали, это просто восхитительно. Поверьте, все бы слушали и слушали. Но столько и сразу – я начала бояться за психику наших ребят.
      – Я на Вас не обижен, я на судьбу свою обижен! Я не понимаю, что происходит и за что мне…
      – Да Вы что? Вам дан такой дар Божий, а Вы! Скажите, – она ещё глубже окунулась в глаза маэстро – если бы Вам дали возможность поменять этот дар на смазливую физиономию, Вы бы согласились?
      – Да! Не знаю. Наверное, всё – же, "да". Что этот талант? Людей забавлять?
      – И это говорите Вы? – подхватилась со скамейки директорша. – "Забавлять людей".
      Это я Вас сейчас слушала? Да Вы души исцеляете этой музыкой. Великие музыканты, дирижёры и композиторы для Вас тоже клоуны?
      – Да я же…ну, только про себя, – оробел перед гневом директорши Максим.
      – Ладно, пойдёмте. С Вами хочет поговорить наш спонсор. Владимир Иванович его зовут. Большими делами по части леса занимается. В основном в краевом центре живёт, к нам так…наездами, – замялась вдруг директорша.
      Спонсор Владимир Иванович, несмотря на распространённый типаж – низкий рост, лысина, худоба и узкие губы, не вызвал немедленного неприятия у Макса. Может, из-за того, что выглядел усталым и больным, а может потому, что скромно сидел с краю импровизированного из школьных парт банкетного стола. Может и потому, что один из шестерых присутствующих встал и протянул ему руку.
      – Это не заразно, – громко уколол Макс других, пожимая протянутую ладонь. Правда, ответное пожатие было вялым – так, одолженьице.
      – Выпьешь? – поинтересовался спонсор.
      – Выпью! – косясь на остальных, отводивших глаза, вдруг согласился Максим.
      – Тогда за музыку, да? За вечное и нетленное искусство! За его служителей! – произнёс Владимир Иванович тост и остальные присутствующие согласно, но молча выпили.
      – Теперь прикуси и разговор есть, – взял быка за рога спонсор. Максим послушно "прикусил" бутербродом перехвативший дыхание спирт и вышел за спонсором в коридор.
      – Ты на них не зыркай. Они и так боятся, что настучит кто о пьянке в школе. А ещё с подозрительным типом… Ты же подозрительный тип, правда?
      – Пока да, – согласился Макс, собираясь с разбегающимися от спирта мыслями.
      – Ладно. К делу. Меня Леокадьевна просила помочь. Но я не подаю. Понимаешь? Из принципа. А удочку дам. Завтра у одного моего ну, скажем так, коллеги, свадьба.
      А с музыкой здесь, сам можешь догадаться, как. Попадешь в эээ, как это у вас, в аккорд или унисон с настроем хозяина, он рассчитается по-царски.
      – А если нет?
      – Ну, с твоим-то талантом! Впрочем, в любом случае – рассчитается. Ну как?
      – Мне надо здесь быть до того, как милиция приедет.
      – Это мы утрясём. Сразу после юбилея заявишься в ментовку. Они ещё и на командировочных сэкономят. Согласен?
      А что было делать. В принципе Максим оставался без одежды, без денег, ну, вообще без ничего. И сейчас, придя в дом к Петровичу, следовало переодеться в тоже, презентованное добрым хозяином старьё.
      – Мне не в чем ехать. Это – так, на сегодняшний вечер.
      – Я бы тебя на юбилей в таком виде и не повёз. Не переживай, это я устрою.
      – И ещё…
      – Ну? – начинал уже терять терпение спонсор.
      – Если бы на Ваше имя прислали деньги? Вы могли бы их получить для меня.
      – Без проблем. В райцентр, до востребования, Вершаловскому Владимиру Ивановичу.
      Ну, до завтра. Забирать тебя от Петровича?
      На выходе его вновь поймала Леокадьевна.
      – Договорились? Ну и прекрасно. Извините, что вот так всё. Но… к Вам ещё не привыкли.
      – Да понимаю я всё! Вы обещали одну смс.
      Набрав несколько слов, он отправил сообщение Холере, распрощался с директоршей и вышел на улицу. Школьный вечер закончился в спортзале и продолжился на воле. Из миниатюрного скверика слышался смех, тренькание гитары. Портить ребятам настроение своим видом Максу не хотелось и он пошёл к дому Петровича параллельной улицей. Как и везде, такие улицы освещены хуже или вообще не освещены. Эта освещалась только выглядывающей иногда луной и светом из зашторенных окон одноэтажных домов. Да-а, на таких улицах только…
      Макс не успел додумать, когда услышал приближающийся топот ног. Кто-то сделал подсечку сзади и упавшего юношу стали избивать ногами. Били неумело и в основном не зло. Он начал уже подниматься, когда удар носком кроссовки в челюсть вновь отбросил его плашмя на землю.
      – Это ты зачем, в голову?
      – Будет знать, урод. Слышь, ты, урод! Убирайся отсюда. Понял?
      Это был тот самый школьник, низенький заводила ансамбля. И с ним – остальные.
      – Ты по-о-ял? – довольно ощутимо ударил он ногой в бок Максима.
      – Да ладно тебе. Хватит! – мордастый клавишный оттянул его от Макса.
      – Ладно, пошли. И только вякни, падаль!
      Максим потихоньку встал. Гнев уже сконцентрировался мощным зарядом и прямо сейчас можно было бы ударить им в удаляющие спины местной шпаны. Ох, сейчас он им устроит! В штаны от страха и боли наложат! Но вспомнив что-то, Максим подавил гнев и занялся собой. Вроде всё и ничего, обошлось. Но вот челюсть, челюсть. И действительно, до правой скулы не притронуться. И рот невозможно раскрыть. И кажется, зубы. Да, и два зуба явно шатаются. Макс вытянув шею, чтобы не замазать чужую одежду, выплюнул заполнившую рот кровь. Хорошо, что хоть сухо. Костюм не вымазали. Так, в пыли. А то перед хозяевами совсем неудобняк.
      Раздумывая таким образом, Максим, время от времени отдыхая, опершись на заборы, и выплёвывая кровь, двигался к дому Петровича. Возле калитки он вдруг почувствовал, что его совсем развезло. Толи от выпитого спирта, толи от полученной травмы, но стало плохо. Просто плохо. И света в доме не было. И на стук никто не открывал. Лишь выбрался из будки и потянулся к нему искалеченный Артур.
      – Ну что, псина, пойду-ка я на ваш сеновал. Пойдём, полежим, поболтаем. Правда, собеседник я сейчас никакой – видишь что творится. Но уж как – нибудь.
      Максим пошёл в хлев, нащупал так и оставшуюся вчерашнюю постель. Аккуратно снял свой наряд, отложил подальше. А псина действительно притащилась за ним и улеглась рядом.
      – Ну ладно. Только тут вчера ещё одни постоялец был. Ты смотри, не шуми, если он заявиться.
      Пёс послушно постучал хвостом.
      – Если хвостом машешь, значит – поправишься. Значит, позвоночник цел. Это не то, что я, дружок. Он погладил пса и вдруг почувствовал, что покрывается чем-то липким. Отёр лицо, протянул ладонь к лунному свету, пробивающемуся через щель.
      Тёмный. Точнее, красный пот. Выходит спирт. Было уже такое. Значит… Значит, ещё не всё потеряно? Или что – то уже возвращается? Счастливый, он обнял безропотного Артура и уснул.
 

 
      Разбудил Максима дикий женский визг. Ещё просыпаясь, он вскочил со своего ароматного ложа, озираясь вокруг. И тут же визг повторился. Это в открытых дверях хлева визжала, глядя на него хозяйка.
      – Что случилось? – поинтересовался юноша. Затем, вообразив, что хозяйка кричит от его уродства, быстренько замотался в простыню.
      – Ну, слава Богу, живы. Но что, что с вами? – переведя дух, поинтересовалась Петровичева жена.
      – А что? А… это, – понял он, оглядывая свои руки, покрытые тем самым кроваво – красным потом. – Ерунда.
      – Весь в крови – и ерунда? Что случилось – то?
      – Да нет, это так. Это… нестрашно. – Максим пощупал скулу и убедился, что и это " нестрашно". Место контакта челюсти с кроссовкой ещё ныло, но так себе.
      Терпимо и ненавязчиво.
      – Я вчера там… упал. Костюм немного того. Но я вычищу.
      – Вам прежде всего, помыться надо. Идите, муж сейчас колонку включит, горячая вода будет. Но с вами точно – ничего? А то мы вчера пришли, думали Вы там, с "випами" засиделись. Или ещё кто пригласил. А сегодня смотрю – Артура нет. Вот сюда и заглянула. Ну, что вы здесь пристроились, бездельники? – обратилась она уже к сладко, во всю длину потягивающимся Артуру и большому рыжему котище.
      – Вы знаете, они с детства дружат. Но чтобы оба к неизвестному человеку…, – она озадаченно покачала головой и вышла, давая возможность закутавшемуся в простынь юноше проскочить в ванную. Там Макс смыл свой странный пот и как мог, быстренько постирал вымазанное в этот же красный цвет бельё. Подопухший и неразговорчивый пока Петрович принёс перемену, спортивный костюм и позвал завтракать.
      – Задал ты вчера жару, – начал он уже за столом. Я пол ночи уснуть не мог. Всё вспоминал, вспоминал, что – то хорошее. Давно такого не было.
      – Да уж, давненько, – двусмысленно улыбнулась хозяйка.
      – Понимаешь, твоя музыка, она такое всё, ну самое светлое пробуждает. И это говорю тебе я, взрослый мужик. Давай за тебя!
      – Нет! Мне ехать сегодня.
      – Ещё куда?
      – В райцентр. С Вершаловским. На юбилее каком-то сыграю. Всё- же деньги нужны.
      – Жаль. Мы уже планы на сегодня… суббота всё же. Уже для взрослых. Ну, как вчера. На часок какой.
      – Что? Это я вчера час играл? Тогда понятно, почему пацаны…
      – Уже столкнулся? Ну, это, наверняка, Никита. Начальника станции сыночек. Мелкий пакостник и заводила остальных эээ неустойчивых.
      – Раньше я бы его отучил!
      – Оппа! Вспоминается что-то?
      – Да так, смутно, – спохватился Максим.
      – А вот и наша невеста. Очень хотела с тобой познакомится, – представил вошедшую в кухню девушку Петрович. – Она у нас меломанка, поэтому после твоего концерта места себе не находила, хотела пообщаться. Успокоил только тем, что ты у нас остановился. Вот, Соньчик, знакомься, этот самый маэстро.
      Максим встал и протянул руку. И по тому, как исказилось вдруг худенькое, в маму, лицо девушки, понял – вчерашний наряд здорово скрашивал уродство и Соня, наверняка, представляла его не таким страшным.
      – Давай, доча, садись с нами завтракать, – прервала затянувшуюся паузу хозяйка.
      – А-а-а, нет. Я… у меня… я к Вальке, – запинаясь чирикнула девушка и исчезла.
      – Засмущалась, – прокомментировал Петрович. – Она у нас скромница. Незнакомых людей поначалу дичится.
      " Ну да, дичится. И накраситься и намазаться успела. И пуп выставила. "Засмущалась".
      Побрезговала – более правильное здесь слово" – про себя решил Максим. Да-а, нельзя забывать, что за страшидло я сейчас из себя представляю. Но когда Петрович маханул рюмку спирта, юноша вспомнил о том самом "кровавом поте", настроение его улучшилось и он с аппетитом принялся за яичницу с прожаренным до хруста салом. Вскоре на крутом внедорожнике подкатил спонсор Владимир Иванович.
      В дом он войти не мог по причине свирепого лая Артура, поэтому к машине рванулась хозяйка.
      – Они там с Леокадьевной спешат. Я думала… всё-таки в центр. Но Иванович говорит, там вас и приоденет и принарядит. Так что… До свидания. Если вернётесь – милости просим. Если нет – не забывайте.
      – Конечно, конечно, спасибо – заторопился Макс.
      – А ты своего зверюгу, давай, опять в клетку запирай. Смотри, за что опять взялся, – показала она уже на выходе из дома лежащих на пороге задушенных кур.
      – Это что же ты, Арт, выздоровел что ли? – с радостным изумлением нагнулся Петрович к мчавшейся к нему на всех порах собаке.
      – Почему в клетку? – поинтересовался Максим.
      – Кур давил и своих и соседских. А на цепи держать – нюх потеряет, – объяснил Петрович, гладя действительно по всем признакам здоровую псину.
      "Значит, могу? Но, убей меня, не помню, как я это сделал" – радостно подумал Макс, уже прощаясь с хозяевами.
      Директорша сидела рядом со своим спонсором и Максим устроился на заднем кожаном сидении.
      – Вот, решила воспользоваться оказией, – начала она почему-то объяснять Максиму цель своей поездки. – Так редко когда выберешься, а Володя подрядился и туда и обратно. Так что в кои годы в управление прорвусь.
      "Ох, не в управление ты собралась", – подумал Максим, глядя на преобразившуюся женщину. Что всё- таки делает нормальная причёха и макияж! И уже не получалось называть её "директоршей", даже мысленно. Подумав, он окрестил её "Лео".
      Сокращённое от Леокадия и действительно что-то в ней теперь было от этой… леопардицы, да?
      – Короткий инструктаж, – коротко обернулся к Максу Вершаловский – юбиляру пятьдесят. А потому он обожает музыку своей юности. И друзья его в большинстве своём – ровесники. Я надеюсь, ты можешь эту музычку, но как вчера? Вот, слушай, – и он врубил на все четыре колонки записи тридцати – сорокалетней давности.
      Максим с удовольствием слушал, разглядывая красочный пейзаж окружающего дорогу леса. Сможет? Он был уверен, что сможет. А ещё укреплялась и уверенность, что вскоре сможет не только " эту музычку".
      Около часа ехали молча. Лео явно дремала, а её спонсор думал о чём – то своём.
      Максиму же лезть с разговорами как-то не пристало. Затем молодая женщина сдалась – попросила остановиться, пройтись, а не то она "совсем уснёт".
      – Ну и поспала бы. Давай на заднее сидение, – предложил Владимир Иванович, останавливая свой лендровер.
      – По поводу внешнего вида – не переживай, сделаем всё возможное. Кстати, – схватился за мобильник спонсор и попросил какого – то Аркадия Аркадьевича быть готовым завтра " поколдовать". Нет, не над ним, над его протеже.
      – Мой визажист. Просто волшебник, – объяснил Вершаловский.
      – Да что Вы, спасибо, – поблагодарил Максим, со вздохом подумав, что не видал его нынешний благодетель настоящих волшебников.
      Далее ехали молча – не хотели тревожить сладко посапывающую пассажирку.
      Краевой центр не то по причине осени, не то в соответствии с настроением показался Максиму унылым и грязным. По случаю субботы по тротуарам не спеша болтались прохожие. Не снижая скорости, спонсор проехал в центр и затормозил у гостиницы.
      – Устроим тебя здесь. Переночуешь.
      – Без документов?
      – Ай, ты откуда такой? Пошли.
      Администратор безропотно и без всякого оформления протянула ключи Вершаловскому, ловко выхватив и спрятав протянутые в ответ деньги.
      – Здесь тебя никто беспокоить не будет. Отдыхай. Вечером заскочу за деньгами, а утром передам. Ужин закажи в номер. Помимаю. Вот, возьми. Не кривись. Не подаю.
      Из полученных вычту. Часам к десяти заеду.
      Вечер Максим провёл за телевизором, жадно высматривая новости по всем каналам.
      Увы, полезного для себя он ничего не узнал, и, прогнав со зла тараканов в другие номера (тоже мне гостиница краевого уровня), завалился спать.
      Визажист Владимира Ивановича оказался довольно пожилым парикмахером с явно семитскими чертами. Всплеснув руками при виде привезенного к нему страшилища, он поинтересовался: " Где же это Вас так угораздило, молодой человек?", затем засуетился, поворачивая кресло и укутывая Максима в традиционную белую простыню.
      – Куда молодому человеку? – поинтересовался визажист. Услышав, что на юбилей к "самому" протянул многозначительно: "О-о-о!". Несколько разочарованно вздохнул, узнав, в качестве кого.
      – Хотя, это даже к лучшему. Мы из Вас сделаем этакого поэтичного служителя муз.
      Легче будет снивелировать ваши эээ неприятности.
      Вскоре на голове красовался каштановый парик, длинные волосы которого скрывали и лоб и уши. Затем была наклеена бородка и усы. Последними мастер прикрепил брови и ресницы.
      – Ну вот, молодой человек, что-то и вырисовывается. Теперь – последние штрихи, – сообщил визажист, берясь за какие-то мази и кремы.
      Максим с удивлением смотрел на своё очередное преображение. Действительно, служитель муз в классическом понимании этого образа. Для юноши, привыкшего к мелькавшим в последнее время вокруг него обстриженным быкам или их хозяевам, волос было многовато. Но, слава Богу, хоть не под Чайковского или Мусоргского.
      – А очки лучше вот такие – надел мастер на уже зашпаклёванный нос клиента солидные очки с дымчатыми стёклами. – В таком виде, молодой человек, Вы смогли бы играть даже в Большом! Желаю успеха.
      – А-а-а это… надолго? – поинтересовался Макс, уже вставая с кресла.
      – До первого дождичка или душа. Парик и всё прочее удержатся, а вот мазь, кремы… должны понимать. Но ничего, сразу ко мне – и поправим. К этому образу подойдут нейтральные джинсы и что – нибудь тёмно – коричневое со стоячим воротником, – сообщил он Вершаловскому.
      – Теперь, пока Натали у своего мастера, крутанёмся за подходящим прикидом, – предложил тот, садясь в автомобиль.
      Из бутика Макс вышел уже не привлекающим особого внимания человеком.
      – Как говорил Бендер, в таком виде вы можете вращаться, – улыбнулся заботливый спонсор. – Ну, ожидай нас. Слушай пока и вспоминай, – он вновь включил музыку и, подъёхав к тому же салону, вышел из автомобиля. Забрав и ключи. По привычке, наверное. И Максим, откинувшись на спинку кожаного сидения, попробовал задуматься. Его опять несло каким-то неведомым течением в неизвестном направлении. А что делать? Обратиться в милицию? "Вот я мальчик Максик Белый, неизвестно как сюда попал. Не смотрите, дяди милиционеры, на мой видон, я правду говорю лучше отправьте меня к папочке". Интересно, какая была бы реакция? В дурдом бы заперли наверняка. И вообще неизвестно, чем всё это кончится. Нет, надо дождаться денег и сматываться отсюда. Где-то отсидеться, осмотреться, обдумать. В таком виде в столицу? И без документов? Но папа, папа! Его – то как успокоить? Смс? Поверит ли? А почему нет? Вот расскажу ему всё, что знали только мы оба, куда он денется? Или написать? Нет, судя по рукам, почерк тоже изменился.
      Может, скоро всё станет на свои места и не надо пороть горячку? Что-то ведь уже проявляется? В общем, деньги – раз. Успокоить папулю – два, отсидеться – три.
      Нет, докопаться до истины – вот это три. Кто мне такую козу устроил? Что за девушка? Кого это я и когда, в смысле её братиков. И вообще, что это было? И она, и… потом, это чёрное поле? Надо разбираться. Да и старые разборки не закончены – упрямо встряхнул он головой. А в таком виде… инкогнито… Может, оно и к лучшему? Вот и денежку вот, получил. Спасибо Холере, не пожадничал.
      Размышления прервала подошедшая к автомобилю пара. Да-а, недолго школьникам осталось радоваться на свою директоршу!
 

 
      Юбиляр – высокий, лобастый, с седой, но ещё пышной шевелюрой мужичище вышел навстречу очередным гостям. Именно таким представлял себе Максим Собакевича. И шёл он по – медвежьи, и Вершаловского обнял по-медвежьи, словно подмял под себя, и руку Леокадьевне поцеловал, поклонившись с грацией циркового медведя. Но когда удивлённо посмотрел на незваного гостя, увидел Макс в карих медвежьих глазках – не цирковой это мишка, а дикий гризли.
      – Ладно, сюрприз, так сюрприз. Пока пускай с остальными контачит, – кивнул он в сторону копошащихся на маленькой сцене девушки и двух ребят.
      Музыканты приняли его настороженно – не конкурент ли?
      – Что можешь? – поинтересовалась девушка.
      – Играть, – пожал плечами Макс.
      – Ух ты! А я думала, что подтанцовка к нам. Ребята, слыхали? Он играть может!
      Радость то какая! Ладно. Некогда, вот-вот начнём. На чём специализируешься?
      – Ну, не знаю… На клавишных.
      – Это хорошо. Я тоже. Ладно, будешь меня подменять. Иди пока посиди – вон наш столик. Хотя, непонятно, зачем вообще… Всё. Проехали. Начали!
      На "взрослых" юбилеях Максим ещё не бывал, поэтому, сидя за отдельным столиком, накрытым для музыкантов, с интересом следил за развитием событий. Сам, жена (ну и жена!) родители, дети – рядом с юбиляром в торце. Остальные – за двумя параллельными рядами столов. Столы, конечно, ломятся. Тосты – может, и искренние, но какие-то… пресные, что ли. Максим вспомнил, что ему желали на пятнадцатилетии и фыркнул. Да, тогда ещё вино не выходило у него кровавым потом.
      Он налил себе сока, полагая, что на большее ещё не заработал, и продолжал наблюдать за развитием процесса. Под руководством ведущёй – плотненькой симпатичной молодицы и под музыкальное сопровождение гости довольно быстро и верно надирались. Юбиляр пил за каждый тост до дна, но пьянел меньше всех – не то медвежья натура не сдавалась, не то наливал он себе не спиртное. И всё же, всё же к первому перерыву поплыл и он.
      – Ну, теперь твой черёд. Дерзай, – потрепал его за плечо спонсор Владимир Иванович, выходя в фойе ресторана.
      И действительно, ведущая, пообещав поле "перерывчика" танцевальную программу, привела музыкантов к их столику. А Максим пошёл на эстраду. Юбиляр ещё не вышел, почтительно склонившись, выслушивал какую-то весёлую историю от коротышки в исключительно дорогом прикиде. Макс поймал взгляд этого медведя. Ах, как же хотелось юбиляру чем-нибудь удивить гостей, сделать юбилей чем-то незабываемым не только для него! Если бы не эти расстояния, он, наверняка, зазвал бы какую столичную штучку, а так… "Ладно, начнём".
      Играя в спортзале, Максим стоял вполоборота к слушателям, точнее, почти спиной к ним. Здесь же он мог наблюдать, что делает с людьми музыка. Его музыка. Его?
      Ладно, потом подумаю. А сейчас. Замолкли разговоры. Тихонько, чуть ли не на цыпочках вернулись вышедшие на перекур гости. И светлели лица, и появлялись за столом один за другим чистые одухотворённые юноши и девушки, ещё не измятые, не изжёванные низкими страстями. Вот таким был юбиляр в свои шестнадцать – медвежонок с добрым отзывчивым сердцем, защитник всех младших со своего двора.
      Это потом на штанге, он порвёт мышцы и расшатает позвонки, станет ненужным и озлобится. Вон рядом – почётный гость, мэр города. Сейчас мальчишка, мечтающий о море. Это потом он не пройдёт по состоянию здоровья и тоже озлобится. А рядом с ним – его жена. Сейчас – девушка, зачитывающаяся любовными романами и мечтающая о рыцаре. Это потом она обкурится на дискотеке и разуверится в рыцарстве, как явлении. Это потом она, работая парикмахершей, окрутит уже стареющего мэра. А пока… Пока Максим окунул их в светлую романтику прошедшей юности. Но здесь следовало знать меру – банкет всё-таки.
      – А теперь, танцы? – неуверенным голосом прервала наступившую тишину ведущая.
      – Вы подождите, – спохватился юбиляр. Он встал за столом и высоко поднял свою рюмку.
      – За маэстро! Браво!
      И банкетный зал наполнился аплодисментами.
      – Я думаю, мы сегодня ещё услышим что-нибудь похожее? Да? Тогда потанцуем?
      Приглашённый ансамбль вновь занял свои рабочие места, а Макс, провожаемый теперь многочисленными взглядами, сел за их столик. Рядом пристроилась и ведущая.
      – Ну, давай знакомиться. Меня Галиной зовут. А ты кто и откуда такой талантливый.
      – Макс. Максим. Откуда – долгая история.
      – Инкогнито хочешь остаться? Да чего стесняться-то. И великие на вечеринках зарабатывают. Но это твоё дело. Слушай, позанимался бы с нашими ребятами, а?
      Чтобы хотя бы в общем приближении. Никогда ничего подобного не слышала. В смысле исполнения. Ладно, пока танцуют, давай за знакомство? Не пьёшь? Ну ладно. Пойду веселить, а то после твоего соло они вон какие задумчивые.
      А за столик подсел юбиляр.
      – Ну ты талантище, парень. Это так в душу заглянуть! Если ты ещё поёшь, нет? Но ведь поёшь же! Ну-ка глаза в глаза!
      – Пел… один раз. Но это было так… экспромтом.
      – Понимаю. Двойной гонорар? Или тройной? Тебя Вовка за сколько подрядил?
      – Не говорили мы конкретно. И не в деньгах дело. Ну, не только в них, – спохватился Максим.
      – Тогда вот что. Ты спой. Из тех, прошлых. Попадёшь в точку – проси, что хочешь.
      " А почему бы и нет?" – решил окрылённый успехом Максим. Спел же тогда. И неплохо спел. Правда, какие тогда были глаза напротив. Эх, Лариска, Лариска. Не судьба… Ну что же, для тебя.
      Он снова встал за синтезатор и зал наполнила музыка романса. Юноша вновь угадал и уже после первых строк о хрустальном звоне бокала, исполненных голосом Малинина, юбиляр, радостно взревев, захлопал в свои огромные ладони. Потом спохватился сел и только урчал и взрёвывал, – "тихонько подпевал".
      Аплодисменты были искренние, восторженные, но немного озадаченные.
      – Откуда ты взялся такой, а? Даже если из столицы, то о таком не слыхала, – озвучила эту озадаченность ведущая, когда Максим вновь оказался за столиком. – Послушай. А давай скооперируемся? Ты вон, даже губернаторшу достал. Но ничего.
      Это у неё ненадолго. Знаешь, она как из грязи в князи выбралась, так вот такую маску и надела – во-во. Смотри. Будто всему миру одолжение делает своим присутствием. Говорят, она даже в постели с таким же видом… А наш дурачок…гм… ну, не будем о грустном. Он вообще-то душа человек, и профессионал, говорят, выдающийся. Но… второй брак и первая любовь.
      – Это как? – удивился Максим, вглядываясь в презрительно- величественную гримаску экс – парикмахерши.
      – Ну, первая женитьба, как правило, по глупости, по молодости. Нет, конечно, всяких там "ах" и "ох" хватает с избытком. Но потом – суровый быт всё это изничтожает. И лет через двадцать вот такая… гм… вертихвостка сводит этакого тронутого сединой мужичка с ума и загоняет под свой каблук. Нет, ты мне объясни, – начала горячится собеседница. Что с этими мужиками происходит, что они на эти формы кидаются? Ведь всем известно, – ничего другого то у них нет.
      – Ну, неправда. Не всегда! – стал защищать Максим своего отца. – Я знаю случай, когда эээ не из-за форм.
      Юбиляр подозвал изогнувшегося в "чего изволите" метрдотеля и кивнув в сторону Максима, коротко распорядился. Тотчас или, ну, почти тотчас к столику музыкантов припорхнула молоденькая официанточка с каким – то дорогим коньяком. Другая обновила блюда – появились бутерброды с какими-то полосами намазанной чёрной и красной икрой, целое блюдо, судя по всему очень диковинной рыбы, какие- то экзотические фрукты – овощи. Но Макса, уже вкушавшего у шейха, эти диковины не тронули. Он с удивлением рассматривал причёски официанток – у каждой девушки красовалась седая прядка на чёлке. Или на локоне – но именно красовалась, явно на показ.
      – Это что за прибабах? – поинтересовался Максим у ведущей.
      – Что? А, седина… Ты в самом деле откуда? – удивилась Галина. – Это из-за воительницы. Ну, девушка разборки устраивала. Слышал же! Да не мог не слышать!
      Все СМИ гудели. Потом похороны показывали. Вначале прошлась по скверам – пьянь и хулиганье покалечила, потом в ресторане авторитетов покончала. Знаешь, какие похороны были! Нет, где ты был? А-а-а, – о чём- то догадалась она, разглядев ожоги под гримом. – Ну, извини. А потом она ночку прогулялась по городу.
      – По вашему?
      – Если бы! – вздохнула девушка. – Угрохала несколько маньяков и бандюганов – так и остались валяться с выпученными глазами и со своими реквизитами в руках.
      – Но…
      – Не по закону? Плевать. Зато по городу, как в старые допотопные времена, гулять по вечерам стало можно! В сквере книжку почитать – ни одна тварь не прицепиться, не плюнет в душу! Мне подружка оттуда звонила. Нарадоваться не может.
      – Я не о том… Не спорю. Хотя… Приходят следующие… Это как… День не почистишь – и всё загажено… Я…
      – Вот и я говорю – чистить, чистить и чистить…!
      – Седина эта при чём? – прервал эти рассуждения Макс.
      – Эту примету заметили. Седая прядка.
      – И теперь…
      – Это не только мода. Ещё и оберег. Никто не знает, куда эта девушка исчезла. А так – вдруг она? Пристанешь, а она руки пообламывает, обругаешь – язык вырвет, ещё с чем сунешься, так… эээ… без этого и останешься…
      – И помогает?
      – Говорят, пока шарахаются.
      Разговор был прерван небольшим происшествием. Даже не происшествием, а неловкостью. Тостовавший уже известный Максиму мэр закончил словами: "А дополнит наши поздравления моя жена". Но парикмахерша сложив губки в презрительную гримаску решительно замотала головой. Это бы ещё куда ни шло, при пояснении типа : " муж и так всё сказал"… Но в тишине, вызванной пиететом к мэру, послышалось тихое, но явственное: " Ещё чего… много чести… и так расшаркиваешься тут…" -Как бы я хотела, чтобы эта шваль хоть раз попала впросак, – кровожадно размечталась ведущая, – срываясь к микрофону, чтобы заполнить скандальную паузу.
      – Чувствую, это вот-вот случится, – перестал сдерживать своё желание Максим.
      Он вспомнил свой школьный опыт и сосредоточил внимание на губернаторше. Правда, ноги её были прикрыты скатертью стола, но и Максим уже вытворял, бывало, трюки и посложнее. Почувствовав тепло молодой кожи, Максим тихонько дотронулся до щиколотки. Но не теплом своих рук, а тоненькими, словно усики таракана, щекотящими движениями. Молодая женщина вздрогнула и замерла. Максим тараканьими лапками поднялся выше к коленкам. Губернаторша уронила бокал. А когда Макс поднял воображаемого таракана ещё выше, она, наконец, дико завизжала и, вскочив на стул, подняла перед изумлёнными гостями край своего великолепного вечернего платья. Спохватившись, она было опустила подол, но Максим добавил туда же ещё несколько виртуальных насекомых, стремящихся покорить эту вершину. Вновь дико завизжав, парикмахерша сорвала платье и с криком: "Вася, убей их", рванулась к мужу. Несколько секунд она вертелась, демонстрируя изумлённым гостям шикарную фигурку в столь же шикарном нижнем белье. Первым среагировал охранник, накинувший на несчастную, бьющуюся в истерике парикмахершу свой пиджак, а затем губернатор, сжавший её в своих объятиях. С какими-то растерянными бормотаниями, типа "Ничего, извините, бывает" незадачливый муж с двумя охранниками вывели девушку из зала.
      – Д-а-а, ещё тот аттракцион, – сдавленно проговорила ведущая, возвращаясь к столику. – Давай тоже выйдем.
      На ступенях ведущей к входу в ресторан лестницы Галина, наконец, расхохоталась.
      Отсмеявшись, закурила и всматриваясь в Макса спросила:
      – Ну?
      – Ты о чём?
      – Всё о том же. Как насчёт сотрудничества? Поверь, мы накосим, так накосим! И здесь! Не в столице! Там талантам делать нечего! Всё и везде поделено и схвачено.
      Затопчут. Что молодого исполнителя, что молодого автора. А если ещё талантливого – всей стаей загрызут. А здесь… Вот медведь с тобой рассчитается – поймёшь.
      – Знаете, я вообще-то и не думал. Всё это совершенно случайно…
      – Ладно тебе "случайно". С таким талантом…
      Разговор был прерван подошедшим человеком, который стал пристально и откровенно рассматривать Максима.
      – Холера! – ахнул юноша, бросившись навстречу.
      – Разговор есть, – сухо, не пожав протянутой руки, ответил бывший мент. – Пройдём?
      – Ну конечно! Тысячу лет Вас не видел. Но прочитал, поздравляю! – идя к машине радостно тараторил Максим.
      Холера предложил ему сесть на заднее сидение, сам устроился рядом. Слева его прижал какой – то качёк. Автомобиль рванул с места и растворился в темноте.
      "Нарасхват" – покачала головой ведущая, наблюдавшая эту сцену. "Поехал на следующий банкет зелень косить. Ну, с таким талантом! " – она вздохнула, и, докурив, вернулась к своим обязанностям.
 

 
      Массовик-затейник ошиблась. Максима привезли совсем в другое место – дежурную часть краевого управления МВД. На недоумённые вопросы Максима Холера отвечал уклончиво, типа: " Скоро всё узнаешь". Или: " Разберёмся".
      – Этот, – сообщил Холера хмурому майору, войдя в ярко освещённый кабинет.
      – На тебя похож, прежнего, при нашей первой встрече, – кивнул на майора Максим.
      – О! Так вы всё- таки знакомы! – удивился милиционер.
      – Первый раз вижу! – зло бросил Холера. – Не знаю, о чём он тут заливает.
      – Как, первый раз? Да я же… Да вы же… – затем до него дошло то, что выпало из сознания от радости встречи. Конечно, впервые видит его… такого. Он сел на стул и обхватил голову руками.
      – Холера, если бы вы меня выслушали…
      – Мы все тебя внимательно выслушаем, когда будешь отвечать. Ну, коротко, где Макс?
      – Подождите. Здесь вопросы всё- же задаю я! – вмешался майор.
      – Да, конечно. Задавайте, и пусть ответит, где Максим!
      – Подождите же. Я сюда сорвался по указанию начальника управления. И пока не в курсе. По порядку, ну?
      – Ну хорошо. Два месяца назад пропал парень – Белый Максим. Слыхали, наверное?
      – Не помню. Ориентировка, может, и была, но их столько…
      – Да, знаю. Тем более, что никто о вашем крае и не думал. Но позавчера мне пришла СМС с просьбой о переводе денег. Об этих гм… деньгах знал только Максим.
      Но просьба была на имя Вершаловского.
      – Владимира Ивановича? – подобрался вдруг майор.
      – Ну да. Знаете такого? Я, конечно, перевёл деньги, а сам рванулся сюда. Видел, как этот ваш Владимир Иванович получил деньги. А дальше – дело техники. Ждали, что выведет на Максима. Нет – вот на этого. И приехали они втроём, с женщиной. С какой-то тьмутаракани. Я и с посёлком этим связался – этот появился там один и откуда – неизвестно. Вот я и спрашиваю, где Максим?
      – Холера, я…
      – Для тебя я Григорий Григорьевич.
      – Ладно. Но я – Макс. Странно? Но я Макс! Пронимаете! Хотите, я расскажу, сколько и чего я передал вам на хранение там, в парке?
      – Молчать! – аж взвизгнул Холера. Подскочив вплотную, он поднял было кулак, но тут же побледнев, схватился за сердце.
      – Действует заклятье, а? – улыбнулся Максим.
      – Ладно, подожди! – выскочил из комнаты следак.
      – Куда это он? – спросил у майора юноша.
      – Это ещё один сюрприз. Потом поговорим.
      Нет. Не он. Конечно, – не он. Синичка всматривалась в изуродованное лицо, вслушивалась в глухой голос. Пыталась выдержать взгляд чёрных глаз. Чёрных. Даже глаза. Нет. Самозванец? Лже- Макс – Первый? Но зачем? Бред. Псих? Но откуда знает? И чего добивается?
      – Мне от вас ничего не нужно – словно на её мысли ответил незнакомец. Я даже и обращаться не думал. Пока из этого всего не вылезу.
      Разве только информация об одной девушке. Если сможете помочь…
      – Но послушайте! Я не понимаю, почему я должна вам верить и вам помогать? Если что знаете о судьбе Максима – выкладывайте. Если ему нужна помощь – на изнанку вывернусь. Но Максу, понимаете, М-а-а-ксу, а не вам.
      – То есть вы помогаете не всем, попавшим в беду, а только избранным?
      Удар был так силён, что у журналистки перехватило дух.
      – Ну, почему же… Если бы вы рассказали правду… я…, что в моих силах…
      Но когда вы извините, несёте бред и требуете, чтобы я в него поверила! Вы – Максим? Да вы псих! И пока не расскажете правду…!
      – Ладно, проехали. Извините за отнятое время.
      – Ишь ты, они ещё изволят обижаться. Скажите, может Максим вам и счёт сказал, на который шейх ему деньги положил? А я то думаю, какая прибыль Максом – то прикидываться?
      Незнакомец резко вскочил и выпрямился во весь свой рост.
      " Тоже мне, Макс", – машинально отметила разницу в росте журналистка.
      – Вы не были такой жестокой. Даже тогда, в ресторане, когда меня подставили.
      – Вы действительно много знаете. Это странно, но, видимо, как- то объяснимо.
      Прощайте.
      Для майора женщина категорически отвергла даже право на существовании версии о том, что это – известный ей Максим Белый.
      – Но знает он о Максе странно много, – добавила она уже в коридоре, когда милиционер выбрался проводить их с Холерой. Поспрашивайте. Серьёзно, как умеете, поспрашивайте. Ради Максима, думаю, стоит.
      – И на это нас провоцирует журналистка, не дававшая спуску по каждому случаю… ладно, – осёкся майор, встретившись с недобро сверкнувшим взглядом Синички. – Нам задача поставлена и без Вас. Спасибо за помощь.
      – И… послушайте… Для эксклюзива… Если какие от него новости о Максе…, а? Буду очень благодарна. А наш канал долго должником не бывает. Вот визитка.
      Немедленно звоните. Я бы осталась, но… и так сорвалась практически без спросу.
      – Договорились. В рамках возможного, конечно.
      – И чуть – чуть невозможного, а?
      – Ну, если совсем чуть-чуть, – улыбнулся милиционер.
      По дороге в гостиницу (решили пройти пешком) супруги вначале подавленно молчали.
      – Думаю, ребята правду вытянут, – решил Холера.
      – Выбьют, ты хотел сказать? Этот мордастый мент прямо ассоциируется с пыткой.
      – Думаю, нет. Сам руки марать не будет. Для таких дел есть помоложе, пожёстче ребятки.
      – Господи! Что мы обсуждаем? И я, я спокойно к этому отношусь?
      – Но, дорогая, на карту поставлена жизнь молодого парня. Может, здесь каждая секунда дорога! Может?
      – Может. И этот… самозванец слишком много знает.
      – Знаешь, я поболтаюсь здесь. Поспрашиваю. Может, в тот посёлок съезжу. Чую, горячий след.
      – Да, и если он разговорится…
      – Вот именно.
      В кабинете стояла тишина. Майор сидел, вперившись в Макса, наливаясь злобой. "Праведным гневом".
      – Придётся колоться, – начал он, наконец. – И имей в виду, от меня ещё никто не уходил!
      – Ну, тогда тебе надо не здесь, а в лесу гончей служить.
      Кровь бросилась в лицо милиционеру. Он вскочил, и нагнувшись через стол, замахал кулаками перед изуродованным лицом. Но не ударил, хотя и заорал, обкладывая Максима самыми гнусными матами.
      – Ладно. Сам я о тебя рук марать не стану. Есть кому здесь поучить вежливости и уму- разуму.
      – Насчёт вежливости, как-то сомневаюсь, – усмехнулся Максим.
      – Не сомневайся. В СИЗО научат. Ого-го, как научат, – заверил майор, заполняя какой- то бланк и собирая бумаги в папку. – Поехали!
      В мрачном здании Максима провели по коридору, по лестнице вниз. А майор остался в дежурке, "утрясать формальности". Такие камеры Макс видел только на экскурсии в Петропавловке. Полумрак. Малюсенькое зарешёченное оконце где-то вверху. Глухие сырые стены. Каменный пол. Карцер. "Пожалуй, частная пыточная была поуютнее", – решил Максим. Но долго сравнивать не дали. В камеру ворвались трое. Захлопнули дверь и кто-то заботливо запер её снаружи. Один из неизвестных схватил Макса за руки, завернул за спину, щёлкнул наручниками. Остался сзади, видимо, не давая возможности уклониться от первого удара. Вот этого – здоровенным ботинком в пах.
      И тотчас взвыв, упал на пол стоявший сзади.
      – Наконец-то, – вздохнул Максим. Вновь, в минуту опасности, тело стало проницаемым и нацеленный в него удар палача пришёлся по его же коллеге. Максим повёл руками и сзади зазвенели упавшие на пол наручники.
      – Обкурился? – поинтересовался грубый голос у завывающего на полу.
      – Куда бьёшь, падла? – ответил тот сквозь стон.
      – Погодь, сейчас разберёмся, – попытался заехать кулаком в голову Максима третий.
      Похолодив Максу висок, удар пришёлся в лицо первому. В отличие от стонущего, этот упал молча.
      – Да вы что, вы что? – закричал третий оставшийся наедине с непонятно как освободившейся жертвой, и вдруг бросился барабанить по двери. Зажглась яркая зарешёченная лампа в потолке. Ворвались несколько человек в форме.
      – Это он… он нас! – показывал пальцем на Максима уцелевший – маленький широкоплечий мужичок в арестантской робе. Лежащие на полу были в такой-же одежде.
      Завывающий – потолще, с красным мясистым лицом, лежащий тихо – худой, жилистый, в десантных ботинках.
      – Это – тоже я? – пнул Максим ногой "браслеты".
      – Разберёмся – пообещал явно растерявшийся старлей. – Этих – вон.
      Когда странных сокамерников вынесли, офицер, перед уходом пообещал:
      – Это цветочки, урод. Потерпи. Скоро – ягодки.
      Когда дверь захлопнулась, и свет вновь погас, Максим решил не дожидаться ягодок.
      С замиранием он коснулся стены. Послал руку дальше. Есть! Проявилось! Рука свободно вошла в бетон.
      – Ну что же. Спасибо этому дому. Максим сориентировался и выглянул сквозь стену, выходившую в коридор.
      – Ага! – хриплым тоном поприветствовал он стоявшего у двери дежурного надзирателя. Тот подпрыгнул, рефлекторным движением выхватил пистолет и развернулся в сторону голоса. Но тут же замер, до возможного предела вытаращив глаза. Максим представил свою голову, высунувшуюся из стены, и усмехнулся.
      – Вот я тебя сейчас, – вспомнив детей, зловещим голосом Фредди Крюгера произнёс он, протягивая из стены в сторону охранника руки. Тот, завизжав, начал палить из своего штатного оружия в сторону призрака.
      – Ах, ты ещё и так! – возмущённо взвыл Крюгер. Затем, зловеще расхохотавшись, вышел из стены весь, во всём ужасе своего обнаженного тела. В этот момент кончились патроны и иссякла психическая устойчивость надсмотрщика. Но грохот выстрелов уже породил грохот сапог. Поняв, что свалял дурака, Макс вернулся в карцер и быстро оделся. Конечно, уходить надо тихо, чтобы не сразу хватились. Но так хотелось приколоться! Так был он рад вновь вернувшимся возможностям!
      – Теперь держитесь! – улыбался он своими сморщенными губами.
      Дверь со скрежетом открылась, вспыхнула лампа, в карцер вошёл дежурный майор с нарядом.
      – Что здесь происходит, арестованный?
      – Ворвались какие-то уголовники, хотели избить…
      – Они утверждают, что это ты их…
      – И ты поверил?
      – Да ты, я вижу, наглец! Как разговариваешь?
      – Я просто отвык, чтобы мне "тыкали" незнакомые.
      – А-а-а. Понятно. Тогда это поправимо, – сдерживая ярость, попытался перейти на ехидный тон офицер. – И познакомимся, и привыкнешь. Что здесь сейчас происходило?
      – Кто-то стрелял в коридоре.
      – Это я и без тебя знаю. Ты что делал?
      – Ходил туда- сюда. Здесь даже лечь негде.
      – Ничего. Скоро негде будет и сесть. На химию его! А того психа – в госпиталь на обследование.
      – Скажите, а тот лейтенант, который тех сюда запустил, его фамилия как будет?
      – Зачем тебе? Жаловаться собираешься? Не советую. Хотя… Гуренко его фамилия.
      Ну, время поразмыслить у тебя будет. Очень скоро побеседуем вновь.
      Максима повели по мрачному сырому коридору.
      – Интересно, что с той стороны? – наивно поинтересовался он, кивнув в направлении стены.
      – Спираль бруно, проволочка под током, стена в четыре метра и вышка с пулемётом.
      Так что и не надейся. Ни на пролом, ни на подкоп. И вообще. Просто по-человечески советую – не ерепенься. Сейчас прислонишься к стене и дыши через раз. Потерпи пол – часика, затем стучи и требуй дежурного. Можно и дольше высиживать, но ты не геройствуй.
      – Но…
      – Всё. И так много сказал, – заявил конвойный. – Вон, напарник мой вишь, надувается. Ничего, Коль, такой инструктаж ему не повредит.
      Максима ввели в тёмный каменный мешок и быстро захлопнули двери.
      О таком он уже читал – камера с хлоркой. Ладно. Говорит – пол- часа? Значит, минут через сорок сами проверят, как я здесь. Мало времени. Совсем мало. Судя по всему, там, на воле, ночь. Вся эта полоса препятствий, наверняка, освещается. И потом, после всего, по городу – голым… Хлорка пока никак на него не действовала. Но задумываться было некогда.
      " Я же прохожу сквозь стены и сквозь воду проходил. А если…" Приложив небольшое усилие, Максим погрузил одну ногу в бетонный пол, затем другую. Затем ввинтился в землю по пояс. Набрав воздуха для смелости, окунулся в землю, как в воду – с головой. И тотчас заработало другое зрение. В каком-то красном свете, похожим на тот, который освещал их ванную, когда отец по-старинке делал фотографии, Максим увидел слой бетонного пола, затем – бетон фундамента, потом шла земля,почти безжизненная здесь – лишь изредка в своих ходах извивались черви разной величины.
      "Значит, куда-то в ту сторону, – сориентировался Максим. Вскоре, по количеству сплетающихся в паутины корней он понял – здание кончилось. Сейчас эта полоса.
      Здесь подземное царство изобиловало копошащейся живностью. Бахромой свисали разной длины и толщины корешки и корни. Прорывались куда-то по своим делам пара кротов. Вон там обустраивала свою норку какая-то мышь. И черви, черви, черви.
      Засмотревшись, юноша ахнул, вдруг вывалившись наружу. Инстинктивно он отпрянул назад. Вроде, тихо. Осторожно выглянул. Оказалось, что изолятор, словно средневековый замок, стоял на довольно высоком холме. И похож он был на замок, окружённый высокой стеной. Но всё это осталось позади, а впереди – голый пустырь и только метрах в пятистах начинались какие-то здания. "Ещё одна страховка.
      Наверняка – круговой обзор с камерами слежения" – догадался Максим. " Ладно.
      Посмотрим ещё на жизнь кротиную. И почему я раньше не додумался?". Он опустился ещё ниже и продолжил подземное путешествие. Полюбовался на могучие корни деревьев. Пересёк канализационную систему. Снующие по ней крысы чужака не испугались. Но рассекать нечистоты даже в таком, полупризрачном состоянии было неприятно и Максим, завидев новые трубы, опустился ещё ниже. Он с удивлением понял, что подземное царство на многие метры вниз захвачено людьми. Трубы, трубы и трубы. Кабели, провода, и снова трубы. Засыпанные когда-то кирпичи и другой строительный мусор. А вон там… Максим остановился возле здоровенной железной болванки. Бомба. Да ещё какая! Но… по-моему, этот город не бомбили. Не долетали сюда фашисты. Что, свои что – ли? Может, тогдашний "стратег" потерял.
      Какой-нибудь участник бомбёжки Берлина. Нет, отсюда они не летали. Имитационная болванка? Макс напряг своё внутреннее зрение. Какая там "болванка"! Бомба излучала злобную ярость, с нетерпением ожидавшую своего часа. Судя по ржавлению предохранителей, этот час скоро должен был наступить. И Макс начал рассматривать механизм взрывателя. Что там рассказывал отец? Всё это – так. Само по себе – безвредно. Опасен детонатор. Взрыватель. Вот это? Значит… Значит надо… Вот так… Своим полем он осторожно пережёг провода электрического взрывателя, потом растворил пружину механического.
      – Теперь отдыхай, пенсионерка! Но что наверху, интересно?
      Как теперь подняться наверх, Максим пока не представлял, но затем вообразил, что поднимает ноги по ступенькам – всё выше и выше. Получилось. Вскоре он пронизал фундаментный слой и оказался в каком- то подвальном помещении. Прошёл сквозь запертую дверь в цокольный этаж. Это было какое- то служебное здание. Типа НИИ.
      Ну точно – НИИ, со вздохом констатировал он, бродя по пустынным кабинетам. Эх, ему бы в магазин какой. Одеться. Ага, одеться! – вспомнил он незадачливого Невидимку из Уэльсовского романа. Оделся, а потом от охраны чуть отбился. Нет.
      Придётся шерстить здесь. Должна же быть хоть какая- нибудь рабочая роба.
      Он в конце концов нашёл спецодежду – не то дворника, не то уборщицы. Рваные штаны, старую рубаху и резиновые сапоги. Ну, хоть не голый. В кабинете директора прямо в рабочем столе оказались деньги. Идеалист! Верил всему коллективу! От зама до уборщицы.
      "Простите, но мне очень нужны деньги. В ближайшее время верну". – написал Максим в открытом ежедневнике неизвестного ему шефа. Подумав, дополнил: " В пяти метрах от фундамента здания в земле лежит неразорвавшаяся бомба. Безвредная. Сообщите, куда следует".
      Затем юноша, убедившись, что охраны нет, а на сигнализации окна только первых трёх этажей, выбросил замотанную в тюк одежду из окна четвёртого, а сам вышел через стену первого. Можно было, наверное, сигануть вслед за одеждой. Но… чёрт его знает. Хватит пока экспериментов.
      " Интересно, а почему в изоляторе тихо? До сих пор не спохватились?" – удивился Максим, одеваясь в нищенскую одежду и удаляясь от греха подальше.
 

 
      Хватились! Ещё как хватились. Первым – действительно через сорок минут сердобольный вертухай.
      – Разрешите доложить, товарищ майор? – вошёл он в дежурку.
      – Ну, давай, – оторвался дежурный от какого – то чтива.
      – В " газовке" тишина.
      – Ну?
      – Уже сорок пять минут прошло. Как бы…
      – Гордый! Ничего. Помнишь зечару в законе… как его… Свирида? Тоже не пикнул.
      Пока с катушек не свалился. Зато потом шёлковый стал. Только намекнуть… Ладно.
      Минут через пятнадцать открой, посмотри. Доложишь.
      Надзиратель открыл камеру через десять минут. Он ожидал увидеть всё, что угодно.
      Но не это.
      – Ты видишь? – обратился он к напарнику.
      – Ага…
      Старший со всех ног бросился к дежурному.
      – Разрешите… Там… Там…
      – Ну, ну, ну – вставая потянулся майор. – Обморок? Скоропостижная смерть? Ну, докладывай, твою мать!
      – Ис… ис… чезновение.
      – Чего? – оторопел дежурный. Какое ещё ис…чезновение?
      – Нету его.
      – Ччччто? Побег? Ты что же мне… скотина… – бросился он к выходу. Метнулся назад – объявить тревогу. "Бред. Недоразумение. Как?" – остановил он руку возле тревожной кнопки. Схватился за микрофон.
      – Всем постам – повышенное внимание! Офицеры – в дежурную часть!- скомандовал он, после чего загремел сапогами к злополучной камере.
      У открытой двери с автоматом наперевес стоял второй вертухай.
      – Где он? Здесь? – спросил задыхающийся от непривычного бега майор.
      – Никак нет!
      – Так что ты здесь сторожишь, идиот? Убери пушку!
      – По уставу охраняю место происшествия, товарищ майор! – ответил надзиратель, но автомат всё-же убрал.
      – Да как же он отсюда… – растерянно пробормотал дежурный, рассматривая уже освещённую камеру. Тут же…
      Действительно, ни окон, ни дверей. Точнее, одни двери. И вся одежда – на полу.
      Тааак. Страшное подозрение зародилось в мозгах майора.
      – Камеру запереть. Оба – со мной, шагом марш! Сдать смену и сдать оружие! С вами, наверняка, захочет побеседовать начальник.
      Он проконтролировал замену наряда, а затем приказал запереть обоих. Но порознь.
      – Ну, и кто это такой, ваш беглец? – наливаясь яростью, поинтересовался начальник изолятора, выдернутый среди ночи из тёплой постели.
      – Вот – протянул майор протокол задержания.
      – Т-а-а-а-к. Важняк. УВД. Немедленно связаться. Что наблюдение?
      – Ничего. В смысле – никого. Я думаю…
      – Раньше надо было думать, майор! Позорище! Двести лет, понимаешь ты, двести, ещё при царях из этого изолятора никто не срывался. А у тебя, из каменного мешка…
      Но как?
      – Товарищ полковник. Он оставил свою одежду.
      – Зачем? Голый рванул? Менее в глаза бросается, чем арестанстская роба?
      – Его не успели переодеть в наше.
      – Тем более. Подожди… Ты полагаешь?
      – Да, без наряда не обошлось. Они его переодели в форму, и он вышел.
      – А жетон?
      – Но это же детали!
      – Я должен сообщить Министру. Полетим с должностей! А мне до пенсии всего-ничего, понимаешь, майор! Хоть бы знать, кто. Ну, где этот важняк?
      Тот оказался лёгок на помине. Сел напротив начальника изолятора, приготовился слушать.
      – Встать! – рявкнул начальник. – Полковник не позволял тебе сесть.
      Отвыкший от такого тона следователь подскочил и вытянулся.
      – Это что? – ткнул полковник под нос важняку его же протокол. – Почему сразу к нам? Вот "Задержан в 22.30". Направлен и ИВС в "22.35." А? Даже допрашивать лень?
      А предварительная консультация адвоката? А статья! Статья! Додуматься! От балды?
      – Виноват… Я… перепутал… Недосмотрел… – начал оправдываться мент.
      – А ты куда смотрел, товарищ майор! Ну, на чистоту! Что за фрукт?
      – Это… неизвестный. Указание из центра. Расколоть любыми способами и как можно быстрее.
      – Письменное?
      – Нет, конечно. И ещё… эта… журналистка… ну, которая недавно федералов раскрутила. Тоже просила…
      – И вы с моим майором расстарались? Идиоты. Ну, что сказал?
      – Выдавал себя за какого-то Белого. А журналистка сказала – не он.
      – Где взяли?
      – Возле ресторана ошивался.
      – Это, где Медведя банкет?
      – Ну да. Кстати, этот, журналистки напарник говорил, что ему, этому Белому, деньги Вершаловский передавал.
      – И тот, наверняка, на банкете? Если Медведь узнает, что ты с прямо с банкета уволок его гостя… – дальше начальник изолятора не продолжил, позволяя смертельно побледневшему "важняку" додумывать самому.
      – Надо немедленно… И извиниться… – прошептал он серыми губами.
      – Хорошо бы. Но у нас его нет. Понимаешь? Нет!
      – Ннне понимаю.
      – Ну, не дождался он твоих извинений и… ушёл.
      – Если накапает Медведю…
      – Улажу, – решил открывать карты полковник. – Но здесь он не был. Понял? – Начальник схватил и порвал протокол задержания.
      – Где ещё отражено его пребывание здесь?
      – Ну, мы и не собирались его здесь держать… официально, – признался его подчинённый. Разве только Гуренко. И наряд. Один, правда рехнулся, когда эту образину увидел. Палить начал. А эти двое…
      – Погодь, что за образину? Куда палить? Что здесь вообще без меня творится? – подхватился полковник.
      – Виноват! Полагал возможным доложить завтра по окончании дежурства. Не решился беспокоить.
      – Ладно, разберёмся. Так что за образину он видел?
      – Ну, этого. Белого или как его.
      – Он что, такой страшный? – поинтересовался начальник.
      – Ничуть не бывало, – возразил следователь. Я с ним беседовал. Ну, только что в усах и бороде. Правда, в очках при мне был. Может…
      – Ну? – обратился полковник к своему подчинённому.
      – Эээ… Когда первый раз его увидел… там… Да. Вроде, заросший. А потом, когда на стрельбу прибежал, он вроде как… И обожженный. Не знаю. Этот… надзиратель орал: "Крюгер, Крюгер". Может, и ассоциация.
      – Хороши, дежурные. Морды арестованного различить не могут! Ладно. Итак, майор.
      Здесь его не было. Кому там надо – докладывайте что хотите. Но вмешаете моё учреждение – имейте в виду! Ещё и Медведя натравлю. Будем держаться так – полковник показал зажатый кулак, этот ваш Крюгер ничего никому не докажет.
      На том страсти ко всеобщему удовлетворению несколько улеглись, а шероховатости решили нивелировать по мере их появления.
      Разговор полковника с подчинённым майором предстоял предельно жёсткий. И его решили отложить на утро.
      – Выбьешь у этих недоносков, как выпустили, прощу. Нет – пиши рапорт.
      Несчастных вертухаев ждала тяжёлая ночь. А наученный некоторым опытом Максим переночевал на скамейке в залинейном скверике, из тех, которые по извечной традиции являются местом обитания всевозможных бомжей. Утром – на рынок за какой – либо одеждой, а там… Там видно будет. Вообще надо искать эту… с прядкой. К Вершаловскому и Медведю обращаться не хотел. Обиделся. Не вытащили. А ведь наверняка же спохватился Медведь о нём. И эта… Галина видела, как увозили.
      Плевать им на мелкую сошку. Ладно. Обойдёмся. Да и эта… сладкая парочка… Я им… им… а они… " любыми методами" – вспомнил он слова Синички, сказанные при нём же. В общем, Максим был подавлен и разобижен.
      И конечно, он был неправ. Ни в отношении спонсора, ни в отношении Медведя.
      Последний, конечно, хватился этого нового таланта. Но ошибшаяся Галина чистосердечно поведала, что какой-то знакомый увёз музыканта на следующий банкет.
      – Это что? Я ему бы не заплатил? Да я… Я…- не находил слов юбиляр. – Володь, иди сюда. Слыхал, твой протеже что учудил? Ещё к кому-то на банкет укатил. Кто?
      У кого ещё? – заревел Медведь, рвя на себе галстук.
      – Да ладно тебе, Дим, – попробовала успокоить его жена. – Может, молодой человек не так понял. Ты же никогда цену не называешь. Просто недоразумение.
      – Таак. Давай ребят по всем банкетам, юбилеям, свадьбам. Найти и сюда. Только вежливо. Аккуратно. Я сам в этом "недоразумении" разберусь, – скомандовал он возникшему рядом мордовороту.
      Результаты поисков были неутешительны. Но размякший к утру юбиляр уже почти равнодушно махнул своей лапищей.
      – Ладно. Объявится. Не может такой талантище не объявиться. Вот тогда я узнаю, кто со мной такую шутку… – и маленькие глазки злобно сверкнули на казалось бы добродушной сейчас медвежьей морде.
      Безусловно, бывший на юбилее начальник УВД на всякий случай уточнил, не задерживались и не доставлялись ли похожие личности ночью в отделы. А приближённому составу рассказал и некоторые детали. Поэтому облившийся в очередной раз холодным потом следователь возблагодарил Бога, что не оставил никаких следов.
 

 
      В переходе к рынку внимание Макса привлекла цыганка со слепым малышом. Точнее, сам малыш. На лице симпатичной обезьянки застыло такое чувство ужаса и горя, что было ясно – не притворяется. Вспомнив своих пациентов из дома-интерната, Макс понял ещё, что слепота парнишки – не врождённая. Тем ужаснее для ребёнка было осознание потери света. Максим присел возле несчастного заглянул в неподвижные зрачки, положил руки на его виски.
      – Ты что делаешь? Шутки шутишь? Не хочешь помочь – проходи! – попыталась вмешаться цыганка, глядя на уродливого оборванца.
      – Ай, да не мешайте, пожалуйста! – отшил её Максим, сосредотачиваясь. С глубоким вздохом облегчения он убедился, что его внутренний взор не только проявился вновь, но и обострился. Юноша увидел, что движению сигнала от зрачка к мозгу мешают какие – то мелкие точки. Толи микробы, толи вирусы – Макс не был в этом силён, но что какая-то мерзкая живность – это точно.
      – Потерпишь немного, хорошо? – предупредил он слепого.
      – Ты что с ребёнком делать хочешь, а? – вновь встряла молодая цыганка.
      Максим, не отвечая, сконцентрировал на своих ладонях импульс – волну-убийцу для мелкоты, болезненную, но безвредную для ребёнка. И ударил. Но как эта мерзость, погибая ответила! От ответной волны боли Макс, сидевший до того на корточках, повалился на колени, а потом – как-то неловко улёгся на бок. Также от боли пронзительно заверещал ребёнок, кинувшийся к своей заступнице. Та, прижав мальчугана к своим пышным юбкам, начала кричать что-то по-цыгански. И, конечно же, вокруг начали собираться любопытные. Но набрав воздуха для обличительной речи, молодая женщина, взглянув на всё ёщё визгливо жалующего ребёнка, замерла, потом медленно выдохнула. Резко замахнулась на мальчишку и тот испуганно отшатнулся. Теперь она присела и обняв мальчика за плечи, начала взволнованно что-то спрашивать, а тот, неуверенно улыбаясь, отвечал, озираясь по сторонам.
      – Ну, что за базар? – прервал их разговор угрюмый здоровяк в берете, нахлобученном на маленькую голову.
      – Нет-нет, ничего, красавец ты наш, – быстро подхватилась цыганка.
      – Как "ничего"? Вон народу сколько собрала. Ну?
      – Ребёнку было плохо стало. Теперь уже нормально.
      – Если нормально, то убирайся отсюда.
      – Да-да, конечно, ухожу, золотой.
      – А с тобой что? Нажрался?- хмуро кивнул страж на медленно, вдоль стены поднимающегося Максима.
      – Я трезв. Просто… стало… плохо…
      – Сердце? Может, "Скорую"? – помягчел берет, видя, что изуродованный ожогом человек действительно трезв.
      – Нет-нет. Спасибо. Я пойду, вон там на скамейке посижу и пройдёт. Уже почти прошло.
      – Я вам помогу. А вы давайте, расходитесь, граждане. Уже всё.
      Проведя Максима до скамейки в унылом скверике, страж порядка ещё раз уточнил, не нужна ли медицинская помощь, после чего удалился по своим служебным делам, предупредив, однако, что на его участке и "своих таких" хватает. Макс же, приходя в себя, удручённо качал головой. "Да что же это такое? Или боль становится острее, или просто переносимость стала хуже? Надо же! Чуть в обморок не свалился. И это от какой-то гадости. А если бы вновь пришлось взяться за раковую паутину? может, это намёк, что хватит? Что о себе и только о себе думать пора. Как – то это уродство исцелять? Но как, как?" Мысли витали в каких-то дебрях памяти, выхватывая ненужные сейчас образы одноклассников, учителей и, конечно, учительниц, а затем – отца.
      – Но я не могу сейчас в таком виде, па. Не поверишь, а поверишь, не поможешь…, – стал он вновь оправдываться перед Белым – старшим.
      Начало темнеть, когда на дороге рядом со сквером остановилась довольно приличная "Вольво". Погружённый в свои мысли Максим обратил на это внимание только потому, что вышедшие из автомашины цыгане подошли именно к нему.
      – Поехали, пожалуйста, – попросил один из них, блеснув золотыми зубами.
      – Это куда и зачем? – возвращаясь в реальность поинтересовался Макс.
      – Поехали с нами, золотой мой, – поддержала просьбу уже знакомая Максиму цыганка.
      – В гости поехали. Сам барон приглашает. Благодарить будем.
      – Да ладно вам.
      – Нет, нам неладно, если без благодарности. На колени станем, руки целовать будем, а не согласишься так – силой в гости повезём! – продолжала убеждать молодая женщина.
      " А ведь могут попробовать и силой. Не стоит связываться", – решил Максим, поднимаясь.
      – Вот и лады, вот и спасибо! А мы тебя сейчас мигом, – приговаривала цыганка, когда они устраивались в машине. Макса посадили на заднее сидение, рядом устроились цыган с золотыми зубами и Максимова знакомка. Та, устраиваясь, конечно же, совершенно случайно, прикоснулась к нему несколько раз своим упругим телом, и юноше осталось только вздыхать по своим утратам.
      Ехали довольно долго – на окраину. Точнее, в примыкающий к городу посёлок.
      Этакая Рублёвка местного значения. Дом цыганского барона отличался от других колоннадой с кариатидами и балконом с двумя львиными мордами по краям. Нескромно, но красиво. С точки зрения хозяина, конечно. Барон – худощавый, крючконосый, сравнительно пожилой (около пятидесяти лет), с явной сединой во вьющихся волосах встретил Макса в оранжерее с цветами, пальмами и попугаями. Юноше он не понравился сразу. Может потому, что встретил его в халате. Пышном, наверняка очень дорогом, но халате. А ведь Макс в гости не напрашивался. И на пронзительный взгляд чёрных глаз барона он ответил своим взглядом таких же теперь чёрных глаз. И ещё кое-чего добавил, так что барон невольно зажмурился.
      – Садись, – указал цыган на шикарное кожаное кресло и сам сел напротив.
      – Это ты эээ вылечил нашего рома от слепоты? Зачем?
      – А что, не надо было?
      – Нет, я о другом – для тебя зачем?
      – Просто стало жаль. Попал пацан в беду. Вот и попробовал. Получилось.
      – Просто… А… других… сможешь?
      – Ну… – замялся Макс. Он вспомнил, какой болью отозвалось последнее целительство. Да и не нравился ему барон. Хотя, не его же.
      – И не за "просто". Отблагодарим. Хорошо отблагодарим. Слово барона, – заторопился с убеждениями хозяин.
      – Кого и сколько? – поинтересовался таки Макс.
      – Мои дочь и сын. А сколько – как скажешь. Мне за них ничего не жаль.
      – Я имел в виду, сколько у вас таких… слепых, – уточнил вопрос Максим покраснев от мысли барона о том, что он спросил цену.
      – Всего у нас таких семеро. Нет, уже шестеро. Но те четверо… так. Потом.
      Вначале – мои дети.
      – Да, дети, конечно…, – согласился Макс с тем, что детям надо уделять особое внимание.
      – Ну вот и договорились. Ты когда сможешь начать?
      – Что не сегодня, это точно.
      – Тогда завтра. Никуда тебя не отпущу. Ты мой гость. Отдохнёшь как следует, а с утра – за лечение. Договорились? – взял быка за рога барон.
      – Договорились – сдался Максим. В конце концов люди ведь. Да и не сам барон. А тот уже давал распоряжения тому самому, золотозубому на своём языке.
      – Для почётных гостей у меня отдельный дом. Тебе будет отдых со всем, чего пожелаешь.
      – Спасибо, – улыбнулся Макс, вспомнив ненавязчивую роскошь дома для почётных гостей у шейха. Неужели всё повторяется, только на местном уровне?
      Но поначалу его пригласили в баню и он впервые выпарил своё новое тело с заскорузлой от ожогов кожей. Старый цыган, видимо, специализировался на банном деле, поэтому отходил Макса веничком смачно, со знанием дела. А потом две молоденькие цыганочки делали массаж. Вначале робко, боясь прикасаться к такой коже. Но затем ничего, приноровились. А затем он одел новую одежду. Правда верхняя оказалась традиционной цыганской – шаровары и красная рубаха с короткими сапогами. И конечно же затем его ждал накрытый стол. И песни двух цыганок с гитаристом.
      – А давай я тебе погадаю, золотой – вынырнула откуда- то старая цыганка.
      – На, – ухмыльнулся Максим, протягивая ей свою – чужую руку.
      – Спасибо за сына, – тихонько сказала гадалка, рассматривая сплошной ожёг на ладони.
      – Как? Я думал…
      – То была его сестра. Моя старшая. А младшенькая – вон, поёт. Да… много я могу тебе нагадать, только здесь не скажу. Выходи ночью, встретимся, – совсем уж шёпотом предложила цыганка.
      – Я вообще-то в эти гадания… – пожал плечами Макс. Перспектива тянуться после бани в холодную осеннюю ночь за весьма сомнительными приключениями его не радовала.
      – Другое расскажу. Не по руке. Выходи. Надо. Тебе и мне надо.
      – Ну, хорошо. Во сколько?
      – Свет в доме барона погаснет – после этого, когда хочешь. Хоть всю ночь ждать будем…
      С быстротой фокусника она разложила на столе невесть откуда появившиеся карты.
      – Вот, смотри, ждёт тебя дальняя дорога. А вот любовь к тебе красавицы, а вот – ещё одной. И ещё? – как бы удивилась она.
      – Да какая там любовь, – усмехнулся Макс. Если только в прошлом. Куда теперь с такой-то рожей?
      – Да ты совсем юноша! Женщина не лицо любит, женщина душу любит. Сердце. А на сердце у тебя… Нет у тебя зазнобы. Одна тоска. Но будет, любовь. И удача. И…
      Но ты выходи, – вновь шёпотом повторила цыганка. – Может, твоей беде помогу. А ты – нашей.
      Тут принесли горячее – здоровенные, прожаренные на скаре куски мяса. К удивлению Макса, они оказались сочными, восхитительно ароматными и не сырыми внутри.
      – Как вы такую вкуснятину делаете? – обратился Макс к прислуживающей за столом девушке.
      – У нашего повара свои секреты есть, – улыбнулась она. – Он как- то по – особенному мясо замачивает.
      – А можно его позвать и сказать спасибо. Всё очень вкусно.
      – Ему сюда выходить нельзя.
      – Тогда… Тогда передайте ему моё спасибо и… и вот это – взял он со стола непочатую бутылку коньяка. – Я всё равно не выпью.
      – Но так нельзя… Потом скажут – украли со стола.
      – Хорошо. Тогда давайте так – Макс открыл бутылку и налил внушительный фужер коньяку. – Отнесите вашему повару. А я подожду. Как будто я выпил. Или угостил.
      И вы – что там сидите? Идёмте сюда! – позвал Максим ублажающих его слух артистов.
      Видимо, это не было запрещено и певцы подсели к столу.
      – Давайте, кушайте. Выпейте. Куда это всё одному? А гитару вашу можно? – попросил он цыганский инструмент. Это была семиструнка. Максим пробовал учиться играть на такой. Вот именно – "пробовал учиться". Но на рояле он вообще и не пробовал. А ведь получалось. Он закрыл глаза, придавил струны. Новыми пальцами это было проще – подушечки были не столь чувствительны. И гитара зазвучала.
      Запела. Застонала. Заплакала.
      Когда Максим закончил и, смущенно улыбаясь, протянул гитару владельцу, он вдруг поймал взгляд девушки, которую гадалка называла "младшенькой". Когда он видел такой взгляд раньше? Наверное только тогда, у Татьяны, когда она предлагала себя со своей компанией в ученики? Нет… похоже, но не то. Лариски, когда он пел ей в ресторане? Похоже. Только глаза чёрные. В мать. Но взгляд, взгляд! Разве можно так смотреть на урода? Ещё подумает чего, – спохватился Макс, скрипнув от досады зубами.
      – Ты где так научился? – прервал паузу цыган – гитарист.
      – Вообще-то, самоучка.
      – Тогда гений. За тебя! – налил себе и девушкам водки цыган. – А ты что же? – потянулся он к пустой рюмке.
      – Да не надо мне. Нельзя. Вредно, – отпирался Максим.
      – Нет, ты просто должен с нами выпить. Когда-нибудь буду показывать на твои афиши или на тебя в ящике и хвалиться, что пил с таким великим музыкантом!
      – Да ладно вам…!
      – Выпей с нами, ну пожалуйста, ну рюмочку, – попросила и "младшенькая", забирая бутылку у гитариста. И что у неё за голос! Нет, он, конечно оценил и раньше, когда они пели. Вторая подпевала и рядом не стояла. Но когда она попросила…
      Ах, как сладко сжалось сердце. Конечно, колдунья. Ну и чёрт его бери! – решился Максим, хватанув рюмку.
      – Вот и молодец. Плохо не будет. У меня рука лёгкая, – улыбнулась яркими губами девушка.
 

 
      Утром, на дорожке из гостевого домика в оранжерею его перехватила гадалка.
      – Ты почему не вышел? – прошептала она.
      – Выпил вчера лишку. Разморило с отвычки. Уснул, как ко дну пошёл. И всю ночь проспал. Вы уж меня извините.
      Это оправдание он придумал ещё утром. И хотя буквально каждое слово здесь было ложью, ему лично такая версия показалась наиболее убедительной.
      – Даже так? – заглянула цыганка в его глаза. – Что же, – вздохнула она. – Каждый добрый поступок должен быть вознаграждён. И моя семья теперь в расчёте?
      – О чём вы? – даже сквозь ожёг начал краснеть Максим.
      – Мы оба знаем. Но разговор остался. И поверь, яхонтовый мой, тебе он тоже поможет вернуться.
      – Куда? Куда вернуться? – воскликнул Максим.
      – Это сам знаешь. Так что сегодня… не пей, пожалуйста. И я тоже постараюсь, чтобы тебе… не наливали.
      Цыганка развернулась и пошла прочь.
      – Догадалась. Обо всём догадалась. А, ну и пусть. После бессонной ночи было трудно собираться с мужеством терпеть. А что будет очень больно, Максим не сомневался.
      – Мне рассказывали, что Рому ты вылечил прямо в переходе. Но если что надо – говори, – взялся за дело барон после нескольких фраз о том, как отдыхалось.
      – Да, вот в этих креслах и попытаемся, – согласился Максим. Давайте ваших детишек. Только… больше одного раза я за день… наверное, не смогу. Правда, как пойдёт… – начал было предупреждать о трудностях целитель.
      – Дорогой, о чём ты говоришь! Сколько надо, столько и занимайся. Вот доченька моя, – представил барон первого пациента.
      Максим тихонько ахнул. Вот так ребёночек! Ослепительной красоты девушка, заботливо поддерживаемая всё той же гадалкой, неловко прошла к креслу напротив Макса. И пока барон говорил ей на своём языке что – то ободряющее, юноша рассматривал это чудо. И тотчас поблекла в его памяти "младшенькая". Нет, конечно, Аза – восхитительная девушка, но эта…
      – За мою принцессу согласен на любые условия, – подтвердил барон вчерашнее обещание.
      – Не на любые, – поправила его принцесса.
      Барон вновь разразился монологом на родном языке, а принцесса ответила своим гортанным голосом.
      – Что ещё сейчас тебе нужно? – махнув рукой в перстнях, поинтересовался барон.
      – Оставьте нас одних.
      – Но вчера…
      – Вчера я эээ занимался с ребёнком. Я сегодня… взрослый… человек, – нашёл Максим нейтральные фразы.
      Слепая что-то ещё сказала отцу, тот вновь махнул рукой и они с гадалкой вышли.
      – Я сказала ему, чтобы за меня не боялся. Могу за себя постоять и такая.
      – Не сомневаюсь. Но чего ему бояться в собственном доме? – протянул к вискам девушки руки Максим.
      – Он вообще за меня боится. А теперь – в особенности.
      Почувствовав прикосновение рук, цыганка вздрогнула, схватила Максима за кисти своими мягкими теплыми, словно подушечки на лапках котёнка ладонями.
      – Так надо.
      – Меня ещё не касался ни один мужчина! Нельзя!
      – Ай, ну я сейчас не мужчина. Я как врач.
      – Конечно, мужчиной станешь ночью? Имей в виду, а тебе не Аза и такие условия не принимаю. Лучше слепой буду!
      – Что? Что вы сказали? – обмер Максим, опуская руки. – Плата? Аза так расплачивалась? Но за что?
      – За брата, конечно. Ты думаешь, цыганская девушка в первый же вечер в тебя влюбилась так, что с тобой тут же переночевала? Да ещё с русским?
      – Думал, – невольно признался Максим, понуро сгорбившись в кресле.
      – Дитё! – рассмеялась принцесса. – Наивное дитё! Сколько тебе годиков, врач?
      – Да ну тебя. "Принцесса". Ходи слепой, – ещё больше обиделся Максим.
      – Вот видишь! А говоришь " Я врач! Я не мужчина"! А когда гонор прищемили, так сразу – " Ну тебя"!
      – А чего издеваешься? " Дитё"!
      – Ладно. Убедилась в твоей безвредности. Лечи, давай. Меня слепую никто замуж не возьмёт.
      – Такую язву и зрячую не больно-то…
      – Всё. В расчёте. Начинай. Больно будет?
      – Будет, но не смертельно, – вздохнул Макс, вновь ложа руки на виски, прикрытые черными шёлковистыми локонами.
      Здесь было тоже самое. Только больше – целая колония, расползающаяся по зрительным нервам в сторону мозга. И если ударить одной волной, это надо сильный импульс. Конечно, быстро погибающая зараза не сможет ответить со всей силы. Но уж слишком сильный импульс. Можно навредить. Вздохнув и приготовившись терпеть, целитель послал вдоль проводков нервов голубой лучик, который постепенно выжигал чёрную колонию. Ответная боль была невыносимой, но в данном случае адресной – чернота отвечала врагу, а не организму, в котором обосновалась.
      – И не больно. Только чешется где-то внутри глаз.
      – Терпите – просипел Максим, пытаясь вытереть пот об рукав.
      – Конечно, потерплю. Чего это Рома орал? Или у него что другое было?
      – Помолчи, а? – уже простонал Максим. Через некоторое время он обессилено откинулся на спинку кресла.
      – Всё? Но я ничего не вижу. Что, не удалось? – забеспокоилась девушка.
      – Антракт. Отдохните.
      – Но я не устала! Я могла бы ещё…
      – Хорошо – хорошо. Скоро будет ещё. А тебе чего? – обратился он к попугаю, плюхнувшемуся к нему не плечо.
      – Кто здесь ещё? – тут же поинтересовалась девушка.
      – Да ара ваш. Ай, перестань! – хихикнул он, когда птица взялась теребить мочку его уха.
      – Он что, за ухо…? – поинтересовалась цыганка.
      – Ну да… Не больно, правда.
      – Странно. Он вообще-то других… – она позвала птицу на своём цыганском и та перепорхнула к девушке, где занялась той же процедурой с ней.
      – Ну вот. А я пока выйду.
      Во дворе Макс сел на скамейку – качели и уставился на осеннее солнце, черпая новые силы. Он, конечно, справится. Ещё за раз. Но Аза, Аза… Как это " берёт, но натурой"? Взял. А что ты думал на самом деле? Поиграл урод на гитаре, и девушка растаяла? Правильно говорит принцесса (кстати, имя-то спросить можно было?) – дитё. На душе было гадко – наверное, как у каждого после первого опыта продажной любви. Ай, скажи прямо – продажного секса. Любовь… Тебя и в то время никто не любил по – настоящему. А тем более – теперь. Забудь. Точнее – помни, какой ты – продолжил самобичевание юноша. Конечно, он был не прав о "том времени", но сейчас искренне так полагал. Затем, под влиянием новых сил, мысли пошли по другому пути. Цыгане где-то подхватили эту странную заразу. Судя по копошащимся точкам, это что-то микробное. Злобное – микробное. Надо бы поузнавать где это они бывали. Вряд ли принцесса и Рома общаются между собой.
      Хотя, вон, гадалка вхожа в дом к барону. Гадалка! Ладно, сегодня ночью переговорим и об этом.
      Когда Макс вернулся, в оранжерее стоял хохот. Такое он видел в "Забавных животных", но наяву… Попугай сидел на плече у девушки распушив свой гребень, а та заливалась смехом. Когда она умолкала, начинал смеяться ара. Её же голосом.
      Но настолько уморительно, что хозяйка не выдерживала, и начинала вновь. Теперь замолкал попка, внимательно прислушиваясь, не фальшивит ли кто из них. Смотреть на этот дует без смеха было невозможно и Максим даже пожалел, когда девушка на цыганском языке что-то высказала своему напарнику. Тот кукарекнул в ответ, снялся и взлетел на свою жёрдочку под крышей, откуда и наблюдал за происходящим далее.
      – Я просил оставить нас одних, а тут всё- же остался соглядатай.
      – И защитник тоже. Он никому не даёт ко мне прикоснуться. Ревнует. Набрасывается и своей дюбой может палец отхватить. Не понимаю, почему тебе…
      – Чует доброго человека, – улыбнулся Максим. Но вновь возлагая руки на виски девушки, опасливо покосился на ревнивца. Не то, чтобы страшно, но… Впрочем, попугай, склонив голову набок, проявлял только искреннюю заинтересованность. И Максим продолжил.
      Приблизительно через пол-часа он, вновь покрытый потом, опять откинулся на спинку кресла. Затем посмотрел на свет через очки. Тьма. Водрузил девушке назад.
      – У Вас это давно?
      – Около года. Возили везде. Из-за бугра врачей вызывали. И наши знахари пытались.
      – А у Ромы?
      – Месяца три. А что? Не удалось?
      – Год не видели света. Может быть больно. С отвычки. Поэтому… – он встал и взял девушку за руку. Где у вас это… ну… ванная хотя – бы или… ну, в общем, ближайшая тёмная комната.
      – Туалет здесь есть. А ванная в доме. Тоже придумал – ванная в оранжерее!
      – Ванная к слову. Позовите кого-нибудь. Пусть отведут Вас в тёмную комнату, там Вы снимете эти заслонки и потихоньку откроете глаза…
      – Задрал со своими вывертами. Получилось? – она сорвала очки – заслонки и открыла глаза. Взвизгнула, зажмурившись, но тотчас открыла снова.
      – Ничего, я потерплю. Получилось! Но ведь получилось же! Спасибо, великий колдун!
      Она кинулась к сидевшему в кресле целителю, рассмотрев отшатнулась.
      – Вот ты какой, колдун. Я вообще-то тебя другим представляла… – Но сосредоточиться на чём-нибудь она не могла.
      – Ты посиди пока. Отдохни, – и крича по-цыгански, девушка рванулась к выходу из оранжереи.
      – Хоть на солнце немного прищурь глаза, – вдогонку крикнул ей Максим. Оставшись один, он отдыхал, улыбаясь результатам своего целительства. Вернуть к полноценной жизни такую красавицу. Интересно, как дела у той исцелённой красавицы? Обожженной когда-то кислотой? Тоже, наверное, жизнь теперь полной чашей. А сам… Почему я не могу исцелить самого себя? Чтобы девушки вот так не шарахались?
      Но грустные мысли были прерваны ворвавшимся бароном, пожилой цыганкой, наверняка – его женой, всё той же гадалкой и какими-то ещё галдящими цыганами, окружающими ослепительно улыбающуюся принцессу.
      – Это чудо. Это просто чудо! Ты вернул моей принцессе свет! – кинулся к поднимающемуся с кресла юноше барон. – Не верил! Даже после Ромы – не верил! А теперь! Ты увидишь, какими благодарными могут быть цыгане.
      – Спасибо, меня уже отблагодарили! – прервал барона Максим. Последняя фраза барона была уже неискренней, так, на малочисленную, но публику.
      – Это кто же? – изумился барон.
      – Нет, это так, к слову. Я вас попрошу, – Макса вдруг повело от слабости. – Я пойду отдыхать. Сегодня больше не смогу.
      – Конечно – конечно. Как скажешь. Отдыхай. Всё, что есть, всё, что душе угодно – твоё.
      Максим вернулся в свою комнату, более похожую на шикарный гостиничный номер.
      Видимо, непростых гостей принимает барон. Юноша завалился на уже кем-то застеленную кровать. Подушка всё ещё хранила тонкий аромат духов ночной гостьи, и Максу вновь стало тоскливо. Да, в таком виде – какая там любовь… Но с другой стороны, спохватился вдруг Максим, зачем мне она "в таком виде"? Что, "Аленький цветочек" вспомнил? Или как там его, " Финист – ясный сокол"? Если полюбит тебя девушка такого…" Похоже, сбиваюсь на это. Глупости. Встряхнись и думай о себе.
      О себе. Надо искать… Он вскочил и устроился возле компа. Как говорила эта ведущая? Во всех газетах было? К его радости, выход в интернет был, и Макс занялся поиском. Часа через два оказалось, что уже есть о чём подумать. Кое-что выстраивалось в логическую цепочку. Но многое оставалось непонятным. Информации всё-же не хватало. Да, страшная сила – вспомнил Максим энергетический удар той девушки. Такая симпатичная, и вдруг – на тебе. Но за что? Братики… Кроме братвы других " братиков" не трогал. А вот тогда… там… чёрное поле – это тоже она? А светлое – это я. Так кто я?
      Размышляя таким образом Максим вновь улёгся на кровать и дойдя до этой мысли, как всегда, уснул.
 

 
      У костра холод осенней ночи не чувствовался. Старая гадалка закурила трубку, привезший их сюда золотозубый остался в машине.
      – Садись – садись поудобнее. Долгий разговор будет, – начала вступление цыганка.
      – Только договоримся – сначала о нас, потом – о тебе.
      – А что обо мне? – поинтересовался Макс.
      – Договоримся, что "потом"?
      – Ну, хорошо.
      – Тогда слушай, – пыхнула гадалка ароматным дымом. – В нашем таборе беда не только у детей барона. Ещё пятеро совсем слепых и у шестерых это начинается.
      Беда пришла, большая беда.
      – И вы хотите…
      – Да, хотим. Мы не сможем заплатить, как барон, но…
      – Заплатить, как барон? – воскликнул поражённый Максим.
      – Да. А что? – она взглянула в глаза Максиму. – Вот даже как, – вздохнула она. – Но дела это не меняет. Договоримся – ты помогаешь нам, мы помогаем тебе.
      – Кто болеет?
      – Дети. Только дети.
      – Такие, как у барона?
      – Нет, такие, как Рома.
      – А у барона почему?
      – Не знаю. Не знаю, откуда это и у детей.
      – Но должно же быть что – то общее! Или пища, или место, не знаю. Но это какой-то вирус.
      – Место… Поспрашиваю. Но ты возьмёшься? Возьмёшься?
      – А что вы про меня…
      – Товар лицом хочешь? Но ты обещаешь?
      – Поймите… Я сам попал в большую беду. Не знаю, как выбраться. А вместо этого всё время трачу на других. И больно это. Очень больно.
      – Знаю.
      – Это откуда же? Принцесса рассказала?
      – "Принцесса". Роза со мной особенно не разговаривает. Хотя я ей и тётка и почти мать.
      " Сестра барона. Вот откуда у неё такая свобода в баронском доме", – понял Максим.
      – Но тогда кто…?
      – Давай потом об этих мелочах. Ты поможешь табору?
      – Какому табору? – машинально оглянулся Макс, ожидая увидеть шатры, кибитки, лошадей…
      – Нашему табору. Семье нашей.
      – Значит, барону дело только до своих деток?
      – Всё не так. Без его ведома я бы тебя сюда не увезла. И разговора бы не было.
      – Тогда зачем эта вся романтика? Пришли бы в номер и попросили, – начал горячиться Максим.
      – Ты хочешь отказаться и ищешь повод, – вздохнула цыганка. – Но ради наших детей я готова всё тебе объяснить. Но… просто поверь, это всё не унижает тебя.
      – Ну хорошо. Что вы обещали рассказать обо мне?
      – Так ты согласен?
      – Но что тут поделаешь. Согласен. Дети же.
      – А если бы это были взрослые? – заглянула вдруг цыганка в самое дно глаз юноши.
      – Ты бы отказался?
      – Нннет. Но… пусть бы подождали, пока не решу свою проблему. А что, не дети всё- таки?
      – Дети, золотой мой, дети. Просто, хотелось узнать… – недоговорила баронова сестра и вновь затянулась трубкой.
      – Ну а теперь о тебе. Ты знаешь, откуда пришёл наш народ?
      – Вообще-то откуда-то из Индии.
      – Да, и мы сохранили некоторые возможности наших предков.
      – Ай, в большинстве своём…
      – Да, в большинстве. Потому, что настоящее чудо даётся с болью. Ты же это сам знаешь. И далеко не каждой из моих сестёр. Поэтому, как ты правильно сказал в большинстве своём это действительно "ай". Но не я. Ещё вчера поруке и по картам мне открылось… Но лучше всё и сразу. Теперь сиди смирно и не мешай. Для этого мы сюда приехали, для этого.
      Цыганка выбила из трубки табак и насыпала туда крупных семян. Бросила какой – то сухой травы в костёр и она вспыхнула странным зелёным огнём. У Максима некоторые целительные лучи получались такого же цвета. Прикурив от уголька, гадалка несколько раз обошла костёр, пристально вглядываясь в пламя. Затем вновь села возле Максима, схватила обеими руками его правую ладонь и уставилась неподвижным взглядом в пламя.
      От нечего делать Максим тоже начал смотреть в огонь. Он не знал, что там видит цыганка, но он впервые смотрел на огонь костра, как на короткую жизнь маленького плазмоида. Как человек смотрит на короткую, нелепую с его точки зрения, жизнь какой- нибудь однодневки. А ведь самые проницательные люди догадывались, что и это – жизнь, только другой формы. "Огненные саламандры". О Господи, так что, и я тоже? Но… Я же вот он… Да, сейчас "вот он". А тогда, там, наверху? А девушка тогда кто? Он вдруг отчётливо вспомнил её. И что потом с ней случилось.
      И с ним. Что теперь делать? Как там отец? Он вспомнил вдруг Белого-старшего, когда тот приехал его проведать – с новенькими майорскими погонами и Звездой героя. А потом, как объявил о своей женитьбе. Надо ехать. Куда? Или наплевать на всё и действительно только исцелять этих несчастных деток? – он вспомнил и ужас детского дома инвалидов, и захватывающее чувство счастья, когда исцелил последнего обитателя этого приюта скорби. Может, ради этого стоит жить? Но как же тогда… зачем тогда… не-е-ет, не для этого. А для чего? Убивать? И тотчас проплыла в памяти вся вереница расправ над свевозможной мерзостью. И что? И вот…
      В чужом теле сижу у костра. У костра?
      Максим пришёл в себя. "И сама обкурилась и меня обкурила" – решил он с удивлением глядя на догорающий в предрассветном тумане костёр. Покосившись на остекленевший взгляд цыганки, он осторожно вытянул руку из ёё ладоней.
      – Да, пора, – согласилась, приходя в себя, цыганка.
      – И что скажете?
      – Я не могу ничего сказать. Можешь уйти, не исцелять наших детей, но не могу.
      Мне открываются только пути простых смертных…
      – А я, значит, не простой?
      – Не лукавь со мной. Ты знаешь сам. И я знала. Чувствовала. Догадывалась. Но не смела.
      – Неужели это так страшно? – вздрогнул Максим, глядя на удивительно – торжественное выражение лица цыганки.
      – Не тебе, конечно, не тебе. Для тех, смертных, кто пойдёт за тобой.
      – Но что… Что я с ними сделаю? Я же не чудовище какое. Это я только внешне. Да и то…
      – Знаю. Всё теперь знаю. Не ты. Тьма.
      – Тьма? Это… это…
      – Тот, кто дал тебе оберег, знает…
      – Но его не спросишь! – вздрогнул Максим, вспомнив жутко растерзанное тело Хомы.
      – Поэтому и не спросишь.
      – Это Тьма его? Хорошо, как до неё добраться?
      – Тьма – порождение Самого.
      – Постойте, Сама что-ли?
      – Нет, какого ещё Сама? Я же сказала: "Самого".
      – Ладно. И что?
      – Не знаю. Если Тьма вновь в этом мире, значит смертным надо готовиться к страшному. Если только…
      – Да?
      – Если только её не остановят.
      – Это я, что ли?
      – Ты… А может и ты. Не знаю… Не открылось.
      – А что? Что открылось?
      – Поле открылось. И церковь ваша. И огонь с серой над монахами. А ещё бусы. И свет от них. И девушку, девушку надо тебе найти.
      – Сам догадываюсь, что надо. Но где она сейчас?
      – Не знаю. Страх её чувствовала, тоску её чувствовала, а где – не знаю. Словно умерла. Но… не умерла. Не знаю. Всё. Всё сказала.
      – Да, нагадали.
      – Не гадала. Что видела, то и сказала. Что дальше – тебе решать. Никто держать не будет. Можешь уходить.
      – Ну вот. Второй раз. Гоните? Я же пообещал. Только вот что… не знаю. Потом поможете… ну, это у брата вашего.
      – Да что всё-таки?
      – В столицу мне надо. А без документов тормознут… как бы мне…
      – Он сделает паспорт. Сегодня же, перед лечением и скажи. Вчера бы сказал, завтра уже бы сделали. Поехали.
      По тому, как изменилось поведение барона, можно было понять – гадалка рассказала ему что-то из увиденного. Что-то невероятное, чему тот до конца не верил. И не знал теперь, как держаться. Правда, пришёл уже не в халате, а в каком-то парадном цыганском прикиде. И незамедлительно перешёл на Вы.
      – Мне сказала Рада о вашей проблеме. И о вашем согласии на дальнейшую… помощь нашему табору. Это… великодушно с вашей стороны и это… большая честь для нас. А паспорт… Какую фамилию указать?
      – Черный. Максим Леонидович Чёрный.
      – Завтра… нет, послезавтра получите. Вы ведь не успеете… решить нашу проблему? А теперь, если вы готовы, может… моего сыночка?
      Исцелять сыночка не хотелось. Не понравился он Максу. Этакий хлыщ, да ещё на цыганско-баронский манер. Преемничек. Лет семнадцати. Смуглая кожа. Глаза на выкате. Мохнатые, не широкие, а именно – мохнатые брови. Широкие цыганские губы и цыганские же чёрные волосы. Его сестре эти фамильные черты придавали своеобразную пронзительную красоту. А этому "принцу" – что-то неприятное, гадостное.
      – Давно это у тебя? – поинтересовался Максим, чтобы завязать хоть какой разговор.
      – Давай, лечи, если подрядился – выдавил, как выплюнул пациент.
      – Ну, по большому счёту не подряжался, – тут же окрысился Макс.
      – Ты давай, занимайся делом. Не зли. Или…
      – Или? Что "или", хотелось бы знать? – перешёл на такой же жёсткий тон юноша, вставая со своего кресла.
      Слепой, не отвечая, что-то закричал на своём языке. И тотчас явились всё те же – барон, гадалка, Роза и золотозубый. Слепой что-то надрывно кричал, его отец властным тоном пытался его переубедить, а женщины помогали барону своими визгливыми восклицаниями. В конце концов они его убедили. " Наследный принц" хмуро кивнул головой.
      – Вы извините нас за это недоразумение. Продолжайте. Он больше не будет, – мило улыбнулась Роза. Остальные согласно покивали, и вся компания вновь исчезла.
      – Извини. Не знал. Все эти врачи, экстрасенсы, целители… Достали понимаешь?
      – Но я же твою сестру…
      – Тем более… Думал, теперь права качать будешь, цену набивать.
      – Теперь не думаешь?
      – Они сказали, кто ты… можешь быть.
      – И кто?
      – Но я же сказал "прости". Что ты ещё хочешь? Чтобы на колени стал? Лучше слепым буду! – вскочил цыган. Но глубоко вздохнув, опустился в своё кресло.
      – Прости. Видишь, как срываюсь? Тьма, тьма пол-года. Невеста уже с другим тайком – он скрипнул ослепительно белыми зубами. Пацаны от рук отбились. Отец уже о моей замене подумывает. А мне – милостыню просить?
      – Пол-года? А у Розы – год? Но отчего?
      – Не знаю. Никто не знает. Ты всё- таки будешь меня лечить?
      " А было бы невредно тебе милостыню попросить, гордыню немного поломать" – со вздохом подумал Макс, касаясь висков пациента. Болезнь была не так задавнена, как у девушки. И возиться, терпеть длительную боль ради этого пацана не хотелось.
      Мужик. Выдержит. Одним ударом, как с мальчишкой, не получится. Но если двумя.
      – Будет больно. Раз. Потом ещё раз.
      – Потерплю, – усмехнулся парень.
      Собравшись с духом тоже " потерпеть", Максим ударил по чёрным точкам одним мощным импульсом. Не выдержал, застонал. Но пациент, разом покрывшись потом, не пикнул.
      – Молодец! – вырвалось у Макса.
      – Когда бьют кнутом – больнее, – сиплым голосом ответил цыган.
      – И такое бывает?
      – У нас остались свои… традиции.
      – Ясно. Подожди. Надо передохнуть.
      – Я и не спешил вроде. А ты стонал. Тоже больно?
      – Меня кнутом не били.
      – А ремнём?
      – Один раз. И то… так.
      Максим вышел во дворик. В памяти ярко вспыхнул тот день. Уставшая от весенней возни подростков на уроках, нелюбимая классная руководительница расписала красным цветом всю страницу дневника.
      – Покажешь отцу. Завтра принесёшь с его подписью.
      В тот вечер отец был выпивший, и, кажется, добрый.
      – Па, вот, почитай, – протянул он послание классухи.
      Отец читал, наливаясь краской. Затянулся неизменной сигаретой, перечитал опять.
      – Вот – протянул Максим ручку.
      – Зачем? Что я с этим должен делать?
      – Только прочитать и расписаться.
      – Только? Подожди- ка! – выскочил Белов – старший из комнаты.
      Такое поведение было странным. "Огорчился. Ничего, сейчас успокоится, подпишет", – решил Макс. Но жестоко ошибся. В комнату отец вернулся с офицерской портупеей.
      – Я сейчас распишусь, – пообещал он вскочившему сыну. И не здесь – он разорвал страницу дневника и шваркнул его об стену. – На твоей заднице распишусь – махнул он портупеей.
      На свою беду, ошеломлённый Максим попытался увернуться очень неловко и удар пришёлся по лицу. Всхлипнув от унижения – боли он и не почувствовал, Максим кинулся в комнату к Рыжику и упал на койку.
      "Бить? Сына бить? По лицу? Ремнём? Ладно. Пусть приходит и бьёт. Пусть убьёт совсем! Если заслужил!" – думал Максим, давясь слезами обиды. В глубине души он не верил, что "заслужил". Но отец не шёл, экзекуция откладывалась. Максим включил свой плеер, нашёл любимые записи и, вновь и вновь переживая происшедшее, тем не менее, потихоньку уснул.
      Утром отца уже не было дома. Служба. Возле ранца лежал дневник с аккуратно подклеенной страницей и подписью отца. Макс не знал почему, но именно это, а не ремень, потрясло его душу. И с тех пор во всех своих проделках в школе он не переступал грань, отделяющую устные замечания от записей в дневнике. Гораздо позже он узнал, как вымучился за ту ночь отец. Какие только жуткие последствия не представлял! Не хотел же он вот так – по лицу. Вообще это не по-людски. А если глаз! – в ужасе думал он. Или даже не глаз, а губа. Это же молодой парень!
      Среди ночи он не выдержал, вошёл в комнату к спящему сыну, и тихонько подсвечивая фонариком, осмотрел Максима. И счастливый вышел – склеивать порванную страницу. Вчитавшись в замечание, покачал головой, пробурчал что-то нехорошее в адрес автора записи. Вздохнув, расписался. А назавтра, ужиная на просторной для двоих кухне, долго молчали.
      – Прости, па. Больше никогда, слышишь, никогда…, – всхлипнул Максим.
      – Ладно тебе, сынуля, сгрёб в свои объятия его отец. – Я тоже… никогда… чтобы не случилось… – прижался к сыну почему-то мокрой щекой Белый-старший.
      Вспомнив об этом, Максим вытер набежавший слёзы. " Папуля! Как же я по тебе соскучился! Зачем мне всё это надо, а папуля? Когда же я тебя увижу! Нет… Не в таком виде!" Он вздохнул и пошёл долечивать баронова отпрыска.
      – Скажи, что ты хотел бы от меня? – уже зрячим взглядом изучал целителя наследник после второго сеанса. – Ты понимаешь? Не от отца. От меня. Лично.
      – Ай, – махнул рукой измученный болью Макс.
      – Не надо "Ай". У вас всех представление о цыганах, как о подлецах неблагодарных.
      Но мы всегда с добром к тем, кто и к нам также.
      – Все и всегда?
      – А вы? Вы все и всегда?
      – Ты первый начал. Да не надо мне от тебя ничего. Не могу даже и придумать. Моим проблемам… Хотя, слушай. Пока я буду с вашими пацанятами возиться, попробуй всё-таки узнать, откуда эта зараза.
      – Ты так о нас волнуешься?
      – Жаль, если вернётся. Получится – всё впустую.
      – Ладно. Попытаюсь. А теперь – пока. Дела. Ну, я кое-кому покажу!
      Исцелённый что-то закричал и в оранжерею вновь ворвалась та же компания. И ещё молодая цыганочка, улыбающаяся не только радостно, но ещё и виновато.
      " Невеста. Которая уже на сторону поглядывать начала" – понял Максим. Ничего, многим нетерпеливым теперь достанется на орехи. Отмахнувшись от восторженных изъяснений благодарности, Максим побрёл в свой гостевой домик. Правда, пришлось ещё сфотографироваться. На паспорт. А посему – переодеться в принесенный пиджак и белую рубашку с галстуком. Взглянув на экран фотоаппарата, Макс досадливо поморщился – в таком прикиде он был ещё страшнее. Хотя, – пожал он плечами, какое мне дело? И кому вообще какое дело?
      Вечером к нему пришёл сам барон.
      – Моё слово твёрдое. Проси, что хочешь. Скажу даже – приказывай. Ты вернул мне счастье в этой жизни, – начал хозяин. А Макс уже решил, что попросить или покомандовать. Барон долго молчал, переваривая сказанное.
      – Что я скажу?
      – А перед кем вам оправдываться?
      – И перед своими, и перед чужими… Но это мои проблемы, да?
      – Договорились?
      – По крайней мере, на то время, пока я барон.
      – Спасибо.
      – Это вам спасибо. Вообще-то, после того, что мне сказала????? я ожидал чего – то подобного.
      – Скажите… а вот… с Ромой. Всё- таки племянник. И Аза – тоже. И вдруг – в тоннеле…
      – У нас все должны добывать деньги. Все. Даже если такая беда. Даже если из моей семьи.
      – А эти, которые тоже…
      – Завтра их соберут вместе. А их матери… Они уже собрали, что могли, чтобы расплатиться.
      – Но мне…
      – Тогда можете повторить Ваше условие. И мне будет проще.
      Вечером Макс вновь прошёл все оздоровительные процедуры – тело, хоть и чужое, просило отдыха. Вновь ужинал под песни того же трио. Только на гитаре не играл.
      И когда вместе сидели за столом, отводил взгляд от лучистых глаз Азы.
      – "Артистка, ну артистка!" – злился он. Довольно рано он закончил трапезу и распрощавшись, поднялся к себе наверх. Влез и Интернет. О чём-то подумал, кинулся к входной двери и закрылся изнутри. Затем набрал Синичкины анкетные данные. Вошёл в её сайт и задумался. Набрал текст. Стёр. Надо набрать такие слова, чтобы сделала. Даже если не верит. Надумал.
      " Ради Максима, передайте его отцу следующее. Жив. Влип в историю, но выберусь.
      Прости за опоздание в школу. Твой Макскартни". Так его называл отец, когда он пытался с классики перебираться на что-то " неаккордеонное". Называл только наедине и довольно давно (два года назад!). Так что должен, должен поверить отец, что послание от его Максима.
      А затем кто -то попробовал открыть дверь и тихо постучал, когда это не удалось.
      – Уходи, – тихо сказал Максим через дверь. По дыханию слышал – не ушла.
      – Мне "благодарного" секса не надо. Уходи. Не мучь себя "за обчество". Это я только сдуру мог вообразить…
      Он услышал лёгкие шаги и прекратил свою обличительную речь. Только информация о доставке его сообщения смогла немного успокоить бедного юношу.
      Представив Синичку, озабоченно нахмурившись читающую сообщение, он улыбнулся, потом выключил комп и завалился спать. Завтра его опять ждал переполненный болевыми ощущениями день.
      Оно так и случилось. Правда, в детях вся эта мерзость ещё не основательно закрепилась – двое даже не совсем ослепли. И Максим расправился с заразой за один день. Правда, и вымотали его эти бациллы порядочно. Но счастливые детские улыбки и радостные слёзы цыганок вознаграждали за перенесенную боль.
      – Что мы для тебя можем сделать? Ну? Не молчи! – наседали на него счастливые матери. На его ответ также озадаченно, как и барон, замолчали, пожимая плечами.
      – Да что же тут такого? – начал срываться измученный болью Максим. – Я вылечил ваших детей. А вы перестаньте травить наших! Разве это что-то неисполнимое?
      – Ты не обижайся. Мы разве отказываемся? Но "мы" травим? А вы друг друга не травите? Не будем мы – будут другие. Только платить будут не нам – вот и всё.
      – Я не хотел делить на "вы" и "мы". Но без нас давно поделили. А "другие"… Ай, – махнул Максим рукой, и пошёл в свой домик, где завалился на койку.
      А ведь врут. Врут, врут, врут! Не завяжут они с наркотой. Максим сел на кровати, задумался. Где то здесь всё складируется. Здесь. Главная схованка – здесь. Никто к барону не полезет. Надо попробовать. Но как? Типа зондажа, этого… эхолота? А как это зелье должно отзываться? Юноша вскочил и заходил по комнате, прикидывая свои возможности. Тайники в стенах он же видит! Значит, прогуляться и…
      В дверь постучали.
      – Уходи! – отреагировал в полудрёме Максим.
      – Ещё чего! – возмутился за дверью " наследный принц". – Я не в гости!
      Извиняясь, Максим рванулся к дверям.
      – Кого это ты таким тоном прогоняешь? – поинтересовался цыган, входя в комнату.
      – Так. Приснилось.
      – Понял. А то я подумал, что уже кого из наших. Смотри, наши девушки гордые – и зарезать может за такое отношение.
      – Никаких отношений. Кроме деловых.
      – Ну и хорошо, – уселся в кресле принц. – Вот паспорт – барон передал. И я узнал.
      Спросил твоих пациентов, где это каждый из них лазил. Вспомнил, где я бывал. Где Роза… В общем, километрах в десяти отсюда…
      – И эта пацанва… так далеко…, – удивился Максим, рассматривая паспорт со своей фотографией.
      – Мы летом в городе не сидим.
      – Значит это…
      – Завтра отвезу, посмотришь. Ну, я пошёл. Приятных снов.
      – Подожди! – вдруг осенило Максима. Зачем такие сложности с этим зондажом? Он заглянул глубоко в глаза принцу и приказал отвести к главному тайнику с наркотиками. И цыган повиновался. Они спустились на первый этаж гостевого домика, прошли пустой и тёмный сейчас банкетный зал, оказались на кухне. У здоровенной плиты принц немного повозился, чем-то щёлкнул, затем, как понял Макс, отключил сигнализацию, и отодвинул блин нагревательного элемента. Там оказался узенький лаз. Протиснувшись через него сквозь плиту, они оказались в довольно просторном подвале. Да-а-а. На сколько же здесь отравы? И они ещё нищенствуют? Да не откажется барон от такого куша! Ладно. Не откажется – пусть пеняет на себя.
      Приказав баронову преемнику замереть, Максим тронул своим полем один из пакетов.
      Тот засветился в ответ злобным оранжевым светом. Хорошо же! Макс не задумывался, что и как делает, просто своим полем уничтожал зло, находившееся в тысячах аккуратно разложенных пакетиков. Пока оно не сдалось и вещество не начало светиться под его лучами нейтральным бледно – голубым свечением. Теперь эта дрянь была безвредной. Ухмыльнувшись своей пакости, Максим вернулся с принцем в свою комнату и убедил того, что они никуда не уходили.
      Завтра отвезу, посмотришь. Ну я пошёл. Приятных снов, – повторил цыган свою фразу, и Максим остался один. Вспомнив одну комедию, "Хоршенькое дельце", что ли, он представил, что будет с бароном, если тот всё-же продолжит толкать этот товар.
      Назавтра Максим, собравшись, пошёл в оранжерею попрощаться. На руках был документ, дела были закончены, и Макс рвался в столицу.
      Барон попрощался сухо, по – деловому. " Новый бизнес – новые проблемы" – многозначительно объяснил он Максу свою занятость. На вопрос Максима, что он будет делать с оставшейся наркотой, цыган, показав большие артистические способности, сообщил, что у него как раз- то и закончился. Намедни. А у табора он изымет. И уничтожит. Слово барона, конечно. Его сын с золотозубым не прощались – пошли к автомобилю. Поэтому расставался Макс с гадалкой и красавицей-розой.
      – Не туда тебе надо. Не в столице твоя судьба, – вздохнула старая цыганка.
      – А где?
      – Всё, что могла, я тебе сказала. Прощай.
      – Да, прощайте. И спасибо, конечно. Дайте, я Вас хоть на прощание поцелую – потянулась к щеке Максима девушка.
      – А закрываться не надо было. Я и не секса хотела. А хоть бы и его? – шепнула Роза.
      – Так это… это… – оторопел Максим.
      – Такой глупенький у нас Бог гостил! – фыркнула девушка. – Ну что же, прощай!
      В бароновом гараже было несколько автомобилей и полю они катили на внедорожнике.
      Затем пробрались по жуткой, заросшей бурьяном земле до полуразвалившегося мостика.
      – Вон на той стороне, видишь? – показал принц на странную рощицу. – В этих местах леса немного осталось, поэтому, если надо было… ну… от посторонних глаз… то – туда. Оказывается и я со своей, и Роза. Ещё раньше…
      – А дети – в грибы ягоды?
      – Как когда, – уклончиво ответил цыган. – Если хочешь – иди смотри. Я же больше туда не ногой.
      – Ладно. Пройдусь. Подождете?
      – Конечно. Ты же её сюда не принесёшь?
      Идти пришлось километра два. А у самого леса Максима ждали сюрпризы. Во- первых, ещё одна речушка, непосредственно текущая возле первых деревьев, а во-вторых колючая проволока с надписью " Запретная зона. Проход запрещён".
      Но обе проблемы были решаемы – через речку была перекинута какая- то перекладина, а в проволоке давно зияли солидные проломы. Толи медведи (какие на таком клочке леса медведи?), толи ещё какая живность постаралась. А вероятнее всего – грибники. Или рыбаки. Нигде не растёт столько грибов и не клюёт так рыба, как в запретных зонах – улыбнулся своим воспоминаниям Максим. В своё время, озаботясь сохранностью мостов, в их краях объявили запретной зоной места под речными мостами. Ох, какие же там клевали голавли! Именно клевали, потому, что вытащить такие махины не всегда удавалось.
      Однако вскоре Максиму стало не до улыбок. Баронов сын вычислил правильно – зараза была здесь. Сначала юноша почувствовал её, затем, словно само, включилось внутреннее зрение и он увидел тёмную полосу, протянувшуюся от края леса куда-то внутрь. Озадаченный, Максим пошел вдоль этой полосы. Чёрная пакость на его присутствие реагировала своеобразно – ближайшие тёмные точки словно вскипали и тянулись к нему, затем оседали. Шаг – и всё повторяется. И ещё шаг – и тоже самое. Вспомнив, какой болью они могут одарить, Максим поёжился и зашагал быстрее. Но и бациллы, словно болельщики на трибуне, исправно пускали волну при его приближении.
      "Изголодалась гадость" – вдруг понял Макс и не выдержал – побежал. Только не назад, а в лес, к центру этого всё расширяющегося луча. Нарядная берёзовая рощица сейчас было уже уныло-пустынна и тиха. Максим представил, каково здесь весной. Не случайно цыганские парочки сюда заглядывали, – вздохнул Макс. Но в осенней траве медленно копошилось всё больше и больше чёрного зла. Вот отсюда, из центра, с полянки, расплескались три, нет – вон ещё один – четыре луча.
      Словно гигантская морская звезда. Замерев и присмотревшись, Макс заметил, что всё это скопление медленно движется от центра в стороны. Почему такими линиями?
      По промоинам, что-ли? Действительно, сама вон, только вверх, как пена может подняться. И то, чтобы наброситься, да? А потом медленно – медленно. Пока дождь не смывает. Дождь. Подожди. И речушка эта рядом. И вторая – там, где цыгане ждут.
      Максим нервно взглянул на небо. Вроде, высоко, – вспомнил он уроки отца. Но кто его знает! Кто знает – на другое свернула мысль. Знают же, сволочи, если огородили! Он рванулся назад, к машине. Перебегая импровизированный мостик, с ужасом отметил, что этот чёрный луч уже недалеко от речки. Уже вот – вот.
      – Проволока здесь давно? – тяжело дыша поинтересовался Максим. Новые ноги были длиннее прежних, но "дыхалка" оказалась совсем не тренированной.
      – При мне не было. При Розе – тем более. Это наши пацаны узнали. Ну, и полезли узнать.
      – Что узнали?
      – Да ничего особенного. А что там?
      – Потом. Надо вот что… Я остаюсь. А вы вдвоём дуйте в центр и скажите там, что здесь – опасность для всего вашего края. Если что, я всех не спасу. И… попросите прогноз. Когда дожди?
      Цыгане переглянулись, но не пререкаясь бросились в машину и вскоре джип исчез из виду в выросших в рост человека сорняках. А Макс рванулся назад. Этот, ближайший луч – он ведь при первом же дожде… Ладно. Без паники. Посмотрим на остальные.
      После осмотра, Максим сел на пенёк и всхлипнул. Все чёртовы рукава тянулись к речке. И три из четырёх при первом же дожде… Четвёртый почему-то затормозил.
      Ну, хоть здесь повезло. Вздохнув, Макс решил заняться самым ближним к реке.
      Вспомнив, какой болью его одаривали гибнущие бациллы, он решил попробовать другой метод. Как тех бандюганов – инфразвуком. Мысленно потрогав чёрное, тянущееся к реке щупальце, он ударил.
      – Огоньков, отвечай! Да встань же! – пресекла классная поползновения Сергея ответить сидя. А Сергей встать не может. Любил он вытянуть ноги на скамейку передней парты. Вот они с Пенчо и привязали ноги ремнём. И теперь Серый поднимался только на руках.
      – Огоньков, совсем обленился? Так трудно встать? – искренне изумилась учительница, глядя на потуги Серого. А на передней парте давились от смеха. А впереди улыбается красавица-Светка. Но она улыбается грустной улыбкой. Той самой…
      И тут же улыбка превращается в оскал девушки с седой прядкой. И больно бьёт. Как больно!
      Максим пришёл в себя, встал с холодной земли и опять сел на пенёк. Круто отвечает мразь. Не-е. Так свихнуться можно. Смотри, не просто ответила, а под дых. Ладно. Посмотрим, что и как. Но результат был неутешительный. Нет, всё же мёртвых неподвижных точек стало предостаточно. По ширине… сантиметров на десять. Даже пятнадцать! – вон те тоже не шевелятся. Так, значит двухсотметровый рукавчик я…, если не сойду с ума… Да ну их! – Максим протянул руки к самой земле, и стиснув зубы, пошёл вот так, согнувшись, выжигая гадость своим полем. Сил и терпения хватило на три шага. Закричав, он вытерпел еще два, затем ещё один. И ещё. Но это было около пяти метров! И никаких психических воздействий на мозг. Кроме болевых, конечно. "Придётся травить так" – решил Макс, отлежавшись. Он встал и побрёл ко второму щупальцу, тянущемуся к реке.
      " Сейчас и ты получишь!" – пообещал он. Но в это время там, возле мостика засигналила машина и Макс, облегчённо вздохнув, направился туда. Вновь получать болевые удары не хотелось. Может, власти сами знают, как это… дегазировать это место. Не то слово, но что-то похожее. Дезактивировать?
      Но оказалось, что власти пока не ответили.
      – Пообещали разобраться, – сообщил золотозубый. А вы здесь остаётесь? Или едем?
      – Остаюсь пока.
      – Тогда вот. Передали. Еда. Плащ. Зонт. Сапоги. Палатка. Дожди скоро. Кофе – протянул он термос. Роза сварила.
      – Стой – стой. Скоро – это когда?
      – А вот где-то послезавтра и пойдут.
      – Но это же… Это же… Да что там, в мери этой сказали?
      – Сказали – разберутся.
      – Не поняли. Езжайте и скажите – здесь страшная отрава. Если это попадёт в реку – ослепнет всё живое… Хорошо ещё, если только ослепнет. Они там хоть что понимают? Езжайте и скажите.
      – Хорошо. Уже поехал. А это так. Барон сказал: "На всякий случай. Мало ли что" – открыл он довольно солидный баульчик с пачками "евриков".
      – На кой они мне здесь?
      – Вопросы – к барону. До завтра! – хлопнул дверью цыган. Он явно был напуган и рванул по всем газам.
      – Надо было по мобиле с бароном поговорить, бестолочь, – обругал себя Максим, глядя на удаляющиеся габаритные огни. Да, уже смеркалось. Макс взял передачу и поволок вещи к лесу. Но подумав, переходить второй рукав реки не стал, – обосновался у воды под высоким берегом. Установил миниатюрную палатку. Найти топливо для костра труда не составило. Вскоре он ел разогретую тушенку, запивая восхитительным кофе. Фляжку с очень дорогим, судя по запаху, коньяком, отложил – не до баловства сейчас. Долго смотрел на ущерблённую луну и звёзды. Как всё- таки красиво там! Какой-то метод кнута и пряника. Покажут, поманят – и сюда, назад, в грязь. Хотя, "стоп- стоп", как говаривал Патрик. Почему только грязь?
      Это сейчас такое уродство. Да и то… А раньше? Ты что, не был счастлив? Юноша заулыбался, вспоминая счастливые моменты. Может звёзды и луна, может воздух и тихое журчание реки, может уютное пламя костра, может – всё вместе вернули ему бодрость духа. И было и будет! – уверился он насчёт счастья и в лунном свете двинулся к врагу.
 

 
      Полковник сцецназа с удивлением рассматривал спящего у входа в палатку человека.
      На жутком обожженном лице застыла блаженная торжествующая улыбка, которую не смог стереть даже начавшийся дождь.
      – Ещё этого не хватало! – прохрипел он через противогаз. – Давайте его в эту вашу… камеру, и – вперёд.
      Полупроснувшегося Максима закинули на носилки и бегом понесли в специализированный автомобиль. Приподнявшись, юноша с удивлением рассматривал эти резиновые фигуры в противогазах. " Прибыли – таки!" – понял он. Затем крикнул: " Передайте главному вашему, что там уже ничего нет. Слышите! Ничего опасного нет! Хотя… пусть проверят… вдруг… пропустил…где-нибудь… " – и вновь провалился в блаженный сон. Трёхсуточная битва с бактериями вымотала его на нет. Некоторое время он надеялся на помощь, – думал, что приедут, хотя бы обкопают каким рвом, чтобы при дожде в речку не начало смывать эту гадость. Не дождался. "Смены не будет. Но мы то здесь!" – криво усмехнувшись, вспомнил он.
      Ладно. Устроим разборку и за эту волынку. А пока… Максим смотрел на темнеющие облака и продолжал битву.
      – Да что же это такое? – злился он, получая ответные удары. – Мелочь пузатая, наступишь – не заметишь, а – на тебе! Ни о чём подобном не слышал. Хотя, надо признаться, о многом ещё не слышал. Ну да ладно. С двумя лучами более – менее разобрались. Может, завтра закончу.
      Так он думал после ночной битвы, решив немного вздремнуть. Вечером он уже ни о чём не думал – был опустошён болью. Даже развести костёр желания и сил не было.
      Больше всего его состояние напоминало состояние тяжеловесов в последних раундах.
      В перерывах они тупо смотрят на тренеров, затем с гонгом встают и идут вперёд.
      Бьют, и уже, не особо уклоняясь, получают в ответ. И побеждает тот, кто вновь и вновь идёт на удар со своим гостинцем. Надо бы взять паузу, отдышаться, войти в клинч. Но время уходит, а надо победить. Надо сломать противника. Надо идти и бить. – Иди! Иди и бей! – подгонял юноша сам себя словами своего первого и единственного тренера. Он закончил с тремя щупальцами и остановился у четвёртого, того, что обрывался на пол- дороге к воде. Никаких здесь хитростей не было – здесь вода уходила в землю, в карстовый ручей. Зараза ждала дождя, чтобы слиться в реку и по этому пути. Пришлось повозиться, доставая лучами уже забравшиеся под землю бациллы. И уже на перегонки с тучами Максим разбирался с центральным очагом. Это не было единое целое, но скопление заразы в одном месте отзывалось большей болью. Чтобы выдержать, Максим и здесь, в центре, уничтожал черноту определёнными дозами. Только с первыми каплями дождя, решился и одним мощнейшим импульсом покончил с последними копошащимися тварями. Получив и последний ответный удар, упал. Посчитал до шести, начал подниматься. На "десять" встал, поднял торжествующе руку:- "Я сделал это!" Пошатываясь, он добрёл до палатки и здесь, не добравшись до входа, уснул прямо под дождём.
      И сейчас он лежал в кунге какого-то армейского автомобиля, а напротив сидел полковник, пристально рассматривая странного цыгана.
      – А-а-а! старый знакомый, – произнёс, наконец, офицер.
      – Мы где-то встречались? – насторожился Макс. Почему-то последнее время он не ожидал от властей ничего хорошего.
      – Ну да. У Дмитрия Васильевича на юбилее.
      – Это у Медведя, что ли?
      – Да, зовут его и так. Но ты изменился, молодой человек. Это… что же с тобой приключилось?
      – Ай, это… давно. До Медведя. Там я просто… в общем, загримировали меня тогда.
      – Ну, у меня глаз намётанный. Ладно. Неважно. Здесь-то что делаешь? Медведь наблюдателей на всякие вечеринки посылает, думает – выплывешь со своими талантами. А ты в Ромэн решил податься? В образ вживаешься? Ладно, пошутили и хватит. Ну, что здесь делал?
      – Знаете…
      – Можешь звать меня Юрий Степанович. А ты…
      – Просто Максим. Так вот. Там в городе вдруг ослепли несколько цыган. Точнее, не вдруг, а постепенно.
      – Да, слыхали о такой беде бароновых детей.
      – Не только бароновых… Потом оказалось, что все они бывали здесь. Хоть и огорожено… В общем, здесь оказалась какая- то зараза. Причём уже озверевшая.
      Если бы с дождём её смыло в речку, а потом – в водопровод… Поэтому я и предупредил. А сам… здесь.
      – Поздно предупредил. Если бы пораньше, то спеца бы прислали, а я больше по другим вопросам…
      – Как это поздно? Хорош спацназ! Трое суток раскачивались, и всё мало?
      – Каких трое суток? Сегодня барон, перед самым отъездом сообщил, что им открылось, ну, знаешь, их гадалкам "открывается", что отсюда хлынет зло. Из этой рощи. А сами, оказывается, уже всё распродали и смотались. " Табор уходит в небо".
      – Но постойте! Я же… Я же… Это они, что, чтобы панику…или чтобы цены не упали? А если бы…
      Такая подлость потрясла юношу. Как же так? Ведь он их исцелил, а они… Да ладно, он. А если бы и не исцелил, а только предупредил? Значит, чужие дети, чужие невесты – пускай? То-то не понравился ему этот барон.
      – Знаешь, Максим, не нам судить. Если бы действительно была опасность. А так её нет. Ну что им скажешь? Кстати, ты кричал, что "уже" ничего нет. Почему? Неужели – напрягся полковник – уже смыло?
      – Её просто уже нет, Юрий Степанович. Заразы. Уже. Нет.Ттак можете и доложить.
      – Ну, хорош бы я был, если бы со слов малознакомых певцов об отсутствии опасности докладывал, – тем не менее облегчённо вздохнул полковник. – Вдоль реки посты контроля стоят – и биологического, и химического и так далее. Подтвердится, доложу. Ты мне лучше скажи всё-таки, что ты тут делал-то. Трое суток, говоришь?
      – Если я скажу, что уничтожал этих эээ бактерий, поверите?
      – Ну, всё может быть. Каждую пальцем придавил, к примеру… Ладно. Отдыхай.
      Вижу – всё ещё слабак.
      " Слабак" – улыбнулся, засыпая, Максим. Он вспомнил, как парил, бывало отца. И в изнеможении скатывался вниз. " Слабак!", – подзуживал его отец, и становясь во весь рост продолжал хлестать себя веником. Отец…
      После доклада полковник, не терпящим возражений тоном заявил, что приглашает Максима к себе в гости.
      – Молчать и исполнять! Не то расскажу Медведю, на кого ты его променял!
      – Да придумали же! Меня менты повязали! Чуть вырвался!
      – Проверяли и по милиции. Не сошлось. Так что – без возражений.
      И вскоре Максим оказался… дома! Ну, не совсем, но в такой-же досовской квартире, и казалось, таком-же городке.
      – Это тот самый загадочный маэстро – представил полковник Макса отведшей смущенно глаза жене. – Он там, правда, принаряженный был.
      – Приятно познакомиться. Людмила, – протянула руку женщина. – Сегодня у нас манты. Вместе с соседями лепим.
      – Ну, это позже, а сейчас – в ванную! Если бы ты знала, лапушка, где я его нашёл, и что он там натворил!
      А после ванной, накинув на Максима халат, полковник завёл юношу в спальню (а вот здесь – непохоже, конечно, – для мужа и жены всё таки), и открыл шкаф.
      – За проявленные мужество и героизм, а главное, скромность, вручаю тебе вот эту форму спецназа. Одевай!
      Хозяин был ещё тот лось и форма пришлась в пору, разве что широка в талии. И, к сожалению, без погон. А так, ничего – смотрелся в зеркало Максим. И даже ожог как-то объясняет.
      – Ну вот. Другое дело. А то додумался – в цыгана вырядился!
      – Чем богаты, тем и рады.
      – Богаты. Не прибедняйся. Вон, твой баульчик лежит. Ничего так мелочишка выглядывает.
      – Это… это… надо бы перевести…
      – Ладно. Пойдём к гостям. Собрались уже.
      Как знакомо было юноше это офицерское братство! Правда, полковники уже чурались младшего поколения майоров, а те – новой поросли старлеев. Людская подлость и мелочность, хоть с большим трудом, но пробиралась и сюда.
      – Прибудет такой умник, – ворчал, бывало, отец – посадочную формулу на пол-доски распишет, а как на практике к шарику земному приложится – "самолёт ремонту не подлежит".
      Но здесь всё, вроде бы, было благополучно. Застолье было тёплым, дружным, светлым каким-то. И пили в меру, и шутили в тон. Только вот Максим был чужим. И не только чужим. Он видел, как отводили от его лица взгляды. И мучился.
      – Ребята, а давайте попросим моего гостя сыграть. Пусть оболтусы послушают, что можно сделать на аккордеоне, а?
      " Курсы игры на аккордеоне…" – вспомнил Максим выцветшее объявление в их Доме офицеров. Господи! Неужели здесь всё это ещё осталось?
      – Были бы курсы, как когда-то, заставил бы ходить, – опроверг догадки Макса хозяин, доставая старинный богатый аккордеон с двумя рядами регистров. А так, только сам в охотку пиликаю. Ты как, Максим, сможешь? Эй, ребятня, дуйте сюда.
      По давней привычке детям накрывали стол в другой комнате и назначали старшего, чтобы был порядок. Ну, в пределах возможного, конечно. И сейчас из меньшей комнатки кинулись на приглашение дети разных возрастов. Нет, оно и одним ничего, но что там у взрослых?В общем долго звать не пришлось.
      Что же. Опять массовик – затейник. Ладно. Теперь я могу им показать, дать прочувствовать, что такое аккордеон.
      Затем некоторое время стояла тишина. Переваривали. Контраст между телесным уродством незнакомца и виртуозным исполнением прекрасной музыки был поразителен.
      Затем, конечно, начались аплодисменты. Но даже такая музыка не скрашивала уродства и Максим это прекрасно понимал.
      На нет расстроенный, он вышел на балкон. Даже балкон такой же – с тёмными от времени деревянными перилами и фигурными чугунными ограждениями. Только вот не берёзы возле домов растут, а ели. Или пихты? И не горы, не аэродром просматриваются на горизонте. Речушка извивается вон там – уже за городком. Та самая?
      – Да, там река, которую ты спас, парень. Можешь гордиться. Ты… вообще молодец.
      Ну- ка пошли со мной! Будет тебе сюрприз.
      За столом слегка захмелевший, а посему – расчувствовавшийся хозяин, глядя на юношу, произнёс недвусмысленный тост о скромном герое – спасителях городов и весей, крайне заинтриговав присутствующих жён офицеров.
      А потом были танцы. И прогулка по узеньким, выложенным плитками дорожкам гарнизона. Господи, да даже беседки такие же! И… вон там продовольственный, а там – промтоварный? Нет. Там кафе. А там – интернет – кафе. Да, попродвинутей.
      Ну, ненамного, – успокоил свою ревность Максим. Он хотел было примкнуть к соседским детям – его ровесникам. Но поймав косые взгляды, отчалил. Ну да, дяденька классно дует на гармошке. Ну и что? А у пожилых начались свои разговоры.
      – Юрий Степанович, мне конечно…
      – Понял. Пойдём. Определю на постой.
      "Постой" оказался в соседней по площадке пустой квартире.
      – В командировке… Пока… А вообще-то за папахой поехал. Получит там – сдаст.
      Поэтому бери ключ – и не стесняйся, хозяйничай.
      А что там было хозяйничать? Расстроенный воспоминаниями и простой человеческой тоской, Максим завалился спать на большом кожаном диване.
 

 
      Закрыв глаза, Максим, даже не сосредотачиваясь, почувствовал волну ужаса, исходящего из храма. Уж очень немногие из заложников, оказывается, были готовы принять смерть во славу Божию. А ещё он ощутил волны ярости и мрачной радости. " Террористы – смертники. Они взорвут храм. Только ещё покуражатся, внимание привлекут побольше" – понял Макс и рванулся к оцеплению.
      – Ты куда! Назад, – оттолкнул его омоновец.
      – Мне надо туда. Понимаете, надо – попробовал убедить Максим стража.
      – Приказано – никого. Надо – к начальству, пускай даёт добро.
      – И то верно, согласился Максим и побежал к автомобилю, где обосновался командир.
      – Юрий Степанович, скажите, чтобы пропустили. Мне туда надо. Иначе – взорвут.
      Всё равно взорвут!
      – А ты запоешь, и пожалеют? Так и в кино не бывает.
      – Зачем Вы так…
      – Слушай, Макс, не до обид сейчас. Чёрт меня вообще дёрнул тебя послушаться.
      Вообще-то не "чёрт его дёрнул". Тогда, во время восхитительной утренней зорьки, когда на пол – неба расплылось золото утреннего солнца и утренний ветерок нежно дотрагивался до лица, легонько теребил вновь наклеенные Максимом волосы, когда начинают попискивать мелкие птахи, в общем – на утренней зорьке у полковника загундосил какой – то гнусный мотивчик мобильник.
      – Да, – расстроено молвил спецназовец. – Да. Буду. Да, немедленно.
      – Всё, сматываем удочки. Мог бы тебя и оставить, да далековато. А когда вернусь – не знаю.
      – Да что вы, поехали, раз надо! А что…
      – По сотовой не докладывают. Но вызов срочный. Вот и выходной, – уже заводил свой джип полковник. В городке он высадил Максима, а сам рванулся дальше – туда, где огороженные забором находились казармы, боксы и, конечно, штаб.
      – Вот такие, Макс, дела. Просто прорвало. То бомбу нашли… Наш стратег потерял в прошлом столетии. Не туда киданул, а сообщить "постеснялся", то…
      – Но так не бывает! Я знаю, что так не может быть, – горячо заступился за честь авиации Максим.
      – Чего с ними только не бывает! Знаешь, что у нас было? Мне ещё отец рассказывал.
      Первые опыты бомбометания из-за облаков с РЛС прицелом. Цель – треугольная засветка. Земли не видно, ориентиров – никаких. Вроде, не долетели ещё. Но вот же она! Точно треугольник. Ну и киданули в центр. А это механизаторы так трактора оставили. И сидят в центре у костра. В общем, обошлось без жертв, но ребят этих только утром из реки повытягивали… Тебе смешно, а им каково, а?
      – Да, мне тоже отец рассказывал…
      – Но не об этом речь. Сначала твои бациллы. Теперь… Террористы захватили храм.
      Ты можешь себе представить!
      – Но это… это…
      – Всё. Выдвигаемся. Ты дождёшься?
      – Нет. Возьмите меня с собой.
      – Максим, это не игрушки. И даже не бациллы.
      – Вы возьмёте меня с собой, – заглянув в глаза спецназовцу, повторил Максим. И вскоре в кузове автомашины, с также одетыми в спецназовскую форму, он мчался к новой беде. А теперь он торопливо объяснял полковнику.
      – Они уже разложили взрывчатку. Так, чтобы купол пошёл вниз и – всех до единого.
      А там, там человек триста. Или даже больше.
      – Откуда знаешь? Ладно, потом. Что конкретно знаешь? Постой. Ну, что, засекли? – обратился он к оператору какого-то, похожего на пеленгатор прибора.
      – С большим приближением.
      – С большим приближением я и сам знаю. Точку. Чтобы наверняка.
      – Очень короткие контакты. Секунды.
      – Найти и нейтрализовать. Чтобы связи у них не было. Пойдём ко мне, расскажешь, – это уже Максиму, выходя из кунга. – Пойдём в штаб, и рассказывай, быстренько, что знаешь.
      – Нет, пока всё. Но мне надо туда. Может, удастся… не знаю, но буду пробовать…
      А что вы про точку? Это кому звонят?
      – Если бы мы могли прервать связь, это бы их немного дезориентировало. Или наоборот, не знаю… На чаще всего они действуют по команде.
      – И если связи не будет…
      – Нет, не сдадутся, конечно. И не остановятся. Но некоторое время мы бы выиграли.
      – Можно я…, ну, посижу, посмотрю минутку там, в пеленгаторе?
      – Не до любопытствования сейчас. И вообще ты… В общем, дуй отсюда.
      – Я же помочь хочу!
      – Ну, рассказывай, в конце концов! – уже закричал на Макса офицер. – Понимаешь, люди там! Люди!
      – А я о чём говорю! – тоже закричал вдруг Максим. – Если помешаете, если не успею – вся кровь будет на ваших руках!
      Ошеломлённый полковник схватил этого странного наглеца за шиворот и притянул к себе.
      – Ты что себе… – но встретив взгляд страшных сейчас чёрных глаз остановился.
      – Пошли назад. Пять минут тебе на пеленгатор. Под моим контролем.
      – Я ничего трогать не буду, – успокоил Макс офицера, уже бегом возвращаясь к армейскому автомобилю.
      – Товарищ полковник, ситуация не изменилась. Какая-то импульсная связь. Импульс туда – импульс в ответ, – доложил оператор.
      – Ну, что ты здесь хотел? Только быстро.
      – Который здесь, ну, который приёмник.
      – Здесь всё – огромный приёмник, гражданин, – ответил оператор, осматривая незнакомца.
      – Понимаю. Мне бы только, на какие провода этот сигнал поступает? И… как это… в передающем режиме тоже работает? Чтобы в ответ сигнал послать?
      – Понимаете, мы узнаём направление. Вторая такая же станция тоже даёт направление. И там где эти две линии пересекаются… Но когда это далеко, или через спутник, – капитан развёл руками.
      – Тебя, кэп, спрашивают, ты со своего аппарата можешь послать сигнал вдогонку? – конкретизировал вопрос командир.
      – Конечно могу. Только…
      – Никаких "только". Настраивайся.
      – Я правильно понял? – уточнил он у Максима. Тот, сосредотачиваясь, согласно кивнул головой. Юноша вспомнил, что произошло с местечковым "королём биллиарда".
      Правда, тогда сигнал пошёл по проводу. Ну и что? А когда он ломал систему защиты и наблюдения? Максим положил руку на какой-то кабель и, закрыв глаза, попытался прикоснуться к полю пеленгатора. Удалось. Оно оказалось очень своеобразным – пульсирующим, многоканальным, изменяющим свои цвета. Чем-то похоже на озабоченного осьминога, меняющего свою окраску. Вот на дальнем конце розового щупальца появляется маленький зелёный ручеёк. Он течёт в центр, увеличиваясь и расширяясь, меняя цвет и яркость. Уууах! – яркой вспышкой через сознание Максима к экрану- и всё. Теперь с другого щупальца. А на следующем – накапливается. Так.
      Значит теперь – проследить волну от начала, от кончика этого "щупальца" до передатчика. К примеру вот этот, самый мощный. Т-а-а-к. Ну, это недалеко.
      Ретранслятор и далее – в столицу. ТВ канал. А здесь… Не то. А здесь? И здесь?
      И это тоже? Он вышел на ретранслятор мобильной связи.
      – Полностью настройтесь на то, что сейчас высветится – вернулся он на миг к реальности. Оператор выполнил эту команду и осьминог замер, протянув все свои щупальца в одном направлении. Пока не было сигнала, Максим собирал в один яростный импульс всю свою ненависть к невидимому и неведомому врагу. Да, это был не карманник, и даже не криминальный авторитет. Хотя и те, скажем прямо… Но эти… Ничего святого. Ну давай же, давай! Там старики, женщины, дети. Мне туда надо. Передавай инструкции. Или поинтересуйся, как дела.
      Неведомый руководитель внял мысленным просьбам Максима. Но сигнал появился сразу на всех "щупальцах" и лавиной, всё усиливаясь, хлынул на юношу. Не пропустив волну дальше, Макс наложил на неё свою ярость и скопившийся гнев и одним импульсом послал назад.
      – Всё! – выдохнул он, отрывая руку от оплавленного кабеля.
      – Вижу, что всё! – прорычал полковник, вытягивая юношу из горящего кунга. – Капитан, брось, давай за мной, сейчас рванёт! – скомандовал он офицеру, пытавшемуся огнетушителем сбить вырывающееся из оборудования пламя.
      – Ну, что ты сотворил? Ты теперь объясни, вражина, что ты сотворил? – тряс командир Максима, волоча его в свой передвижной штаб.
      – Всё, Юрий Степанович, всё. Их главарь…того.
      – Чем докажешь? Думаешь, спалив пеленгатор, меня убедил?
      – Ай, что вы, как… не знаю кто! – разозлился Максим. – Что спалил, просто сидячи, верите, а почему и зачем – нет! Я что сделал? Гранату взорвал? Или бензину разлил? А может это ваш кэп?
      – И то верно, – понизил тон полковник. – Извини, но это всё, как-то… Ладно.
      Говори, пока не дошли.
      – А что говорить? – всё ещё сердился Максим. Выжгло ему все мозги, вот и всё.
      – Но кому " ему"?
      – Этого я не знаю. Видел, то есть чувствовал, как импульс пошёл и где растворился, – поморщился этим чувствам Макс. – Хотя… вот что… Что-то там ещё было. Неестественное. Между телефоном и ухом. Может, слуховой аппарат или ещё что… не знаю.
      – Слуховой аппарат? – даже остановился спецназовец. Ты… не фантазируешь?
      – Ну зачем сейчас, Юрий Степанович. Пустите меня туда. Боюсь я, рванут. Или начнут кого стрелять для острастки.
      – Ты понимаешь, куда просишься?
      – Но я там нужен. Да ничего со мной не случится.
      – Подожди – подожди. А может, ты бы и их так, а? Как того? И вся недолга!
      – Не смогу. И потом, помните, как в школе – если будет умирать – отпустит кнопку…
      – Да-да. Ну, тогда – удачи. Расхлебаем – потолкуем. – Полковник вдруг прижал этого странного человека к себе, потом оттолкнул и не оборачиваясь, рванулся к штабу.
      " Постой, а как он пройдёт?" – появилась запоздалая мысль. Но задуматься над ней не дали прибывшие высокие чины. Вздохнув, полковник строевым шагом подошёл к хмурому генералу и стал докладывать.
      – С большой долей вероятности, руководит террактом Ифрит. Но поскольку связь между ними резко прервалась, можно предположить, что у Ифрита что-то произошло.
      Было бы весьма кстати установить слежение за радиообменом в известной нам сети… – решился сообщить он в окончание доклада.
      – Занимайтесь, полковник, своим непосредственным делом, – прервал генерал. – А ваши догадки оставьте аналитикам. Их и так развелось… Каков план?
      – Одобряю. Руководите, – бросил он, выслушав подчинённого.
      – Есть, – несколько озадаченно ответил полковник. Ранее, до нового назначения, генерал сказал бы "Руководство операцией беру на себя". А теперь, видимо, не по чину. Ну да ладно. Начинается.
      Из храма вышла женщина с ребёнком и медленно пошла через площадь. Начинался переговорный процесс. А в сторону храма, невесть как просочившись через оцепление направилась, неловко путаясь в длинной рясе, фигура священника.
      – Оцепление, кто пропустил? – бросил в переговорное устройство полковник.
      – Не пропускали.
      – Не пропускали, а он прошёл? Ладно – догадался он. – Но больше чтобы даже вирус без моего ведома не просочился.
      Храм был набит до отказа испуганными людьми – и не только верующими. Сюда же привели венчавшихся с их родителями и приглашенными, а также всех служителей церкви, оказавшихся в здании. В большинстве своём люди усердно молились, но многие тихонько плакали.
      – На смерть пришёл, поводырь неверных? Хорошо. Мы учтём твоё желание, – осклабился заросший бородой по самые брови вожак, когда к нему подтолкнули ряженого Максима. Тот полагал, что такой поступок именно священника покажется наиболее естественным. Он довольно быстро, правда, используя некоторые специфические методы, убедил уступить ему рясу одного из топтавшихся возле оцепления священнослужителей. Затем, кротко взглянув своими новыми глазами на омоновца и когда тот отдышался, Максим был уже далеко. Теперь его рассматривал командир боевиков, точнее – вожак этой банды. А Максим рассматривал его.
      Невысокий по теперешним Максимовым меркам, очень пропорционально сложенный, с острым хищным лицом, он напоминал… Кого? – терялся в догадках Максим. Может, если бы не эта пышная борода, не эти, сбивающие в толку железные зубы. Не помню, – сдался Максим, переводя взгляд на стоящего рядом нукера.
      – Смелый. Люблю смелых. Особенно убивать. – Главарь что-то гортанно сказал и пришедшего протолкали через толпу в угол, где под дополнительной охраной стояли на коленях изолированные от прихожан священнослужители.
      – Зря вы это, сын мой, – повернулся к нему пожилой священнослужитель. – Понимаю, но одобрить не могу. Молитесь теперь с нами. Я думал обратиться к пастве с ободрением – запретили. – Священнослужитель машинально притронулся к затекшему глазу и Макс понял, каким образом запретили.
      – Хорошо, я помолюсь, эээ батюшка, – забыл он, как обращаться к священнослужителям. "Батюшка" недоумённо взглянул на вновь прибывшего.
      – А ты не из этого прихода, – констатировал он.
      – Нет, я эээ издалека. Но не об этом. Скажите, батюшка, Вы же знаете здесь все комнаты или там… залы.
      – Это да, улыбнулся священник. Насчет "комнат и залов" я могу тебе порассказать… сын мой.
      – Тогда скажите, только тихонько, вон тот балкончик, там что?
      – Ты любопытен, сын мой. И точно видно, что… издалека. Хорошо, спрашивай.
      Максим, закрыв глаза, сосредоточился. В волнах ужаса и отчаяния, он выискивал очаги ненависти, затем отслеживал взглядом и спрашивал священника, что там находится.
      – Ты очень наблюдателен, сын мой, – одобрил тот эту своеобразную экскурсию. – Но ещё трое террористов спустились вниз. Там у нас подвалы. И есть там ещё один выход. Может, готовят себе отход после злодейства.
      – Вы, батюшка, тоже молодец. А… взрывчатку видели?
      – Храм Господень не так просто разрушить…
      – Ай, батюшка, не сейчас. Не такие храмы рушили, сами знаете.
      – Нетерпение тоже грех. Я только хотел сказать, что они тоже это понимают. Всё наверху. Лишь чтобы купол упал вниз. Но, может, я чего не усмотрел. Уточню у братии. Это не простое любопытство, правда?
      – Конечно, батюшка, – подтвердил Максим, продолжая потихоньку осматриваться.
      Купол поднимался довольно высоко и наверняка, был очень массивным. Если он рухнет, в живых никого не останется. Надо было очень осторожно нащупать провода, и, не потревожив, найти возможность их разомкнуть. Или… Да, конечно! Проще не дать сомкнуться контактам в самом… реле? Или запале? Неважно. Но всё это сейчас не подключено! Нет поля! А когда возникнет, будет поздно. Что делать?
      Максим озадаченно смотрел на нервно расхаживающего по, как сказал батюшка – амвону, что ли? главаря. Тот явно чего-то ждал. Заходил внутрь алтаря, явно набирал какой-то номер по сотовику, вновь возвращался. Четверо его подручных стояли на возвышенности, направив автоматы на заложников, двое что-то колдовали внутри алтаря, ещё двое наклонились с автоматами с хоров. Итого – девять. И трое – где-то в подвалах. Всё? Вряд ли. Наружное наблюдение? Или уверены, что успеют при любом намёке на штурм? Нет, не может быть. Наверное, мешает фон. Или… или не то ищу? Если… – он вспомнил свой "штурм" берлоги…. Да, не фанатов, а быков – профи. И тут же определил места, где засели ещё шестеро боевиков. Ну, тем никто взрыватель не доверит. Надо начинать с этих – фанатов. Но как?
      События не давали времени для раздумий. "А -буль-буль- буль" – запел знакомую мелодию сотовик предводителя. Просияв, он схватил трубку. Но тут же скривился.
      Тем не менее, рванулся в алтарь, где со свободными от охраны боевиками начал глухо отрывисто говорить.
      "Начались переговоры" – понял Максим и хотел было вернуться к своим планам. Но командир террористов вдруг вышел из алтаря и направился в сторону священнослужителей.
      – А чтобы вы все убедились, что никаких компромиссов быть не может, мы сейчас покажем свою решимость, – говорил он в трубку, приближаясь. На секунду его взгляд остановился на Максе, затем заскользил дальше. И священники, поняв, что происходит, втянули головы в плечи и ещё ниже склонились в молитвах.
      – Ты. Вставай! – решил бородатый, железной рукой поднимая соседа Макса.
      – Оставь меня, Бога ради! – взмолился тот, не разгибая колен. – Никуда я не пойду! Я нужен пастве.
      – Нужен – нужен. Разведаешь путь и встретишь их там. Пошли, сказал! – ударил он старика. Затем приказал что-то своим подручным и те силой поволокли священнослужителя к выходу.
      – Стойте! Да подождите же! – не выдержал Макс.
      – Сиди, – толкнул кулаком в лицо юношу предводитель.
      – Это ты сиди, мразь – ударил бородача Максим. Удар оказался совершенно неожиданным и неловко отшатнувшись, вожак споткнулся о кого – то и упал.
      – Ваш Коран обязывает чтить людей Божьих. И стариков тоже. А ты что делаешь? – кричал Максим, отбиваясь от скручивающих его нукеров. Он резко дёрнулся, пытаясь вырвать руки из железных захватов боевиков. Нет. Не удалось. Но почему? Все чудеса прекратились именно сейчас? Он рванулся, но руки вновь не прошли сквозь державший его захват. Поражённый таким "сбоем программы" Максим на некоторое время затих.
      Тёмно – коричневые от злобы глаза главаря снизу вверх смотрели на Максима.
      Злобный оскал скрывал железные зубы, оставляя только передние жёлтые клыки.
      – Наш Коран… Мой Коран обязывает меня только убивать вас всех, неверных. Пока ни одной такой твари не останется перед лицом Аллаха…
      – Вспомнил! – воскликнул вдруг Макс. – Знаешь, на кого ты похож? На шакала из "Маугли".
      Видел наш мультик? Не диснеевский, а… – Максим не договорил, захлебнувшись кровью.
      – Шакал! – повторил он, плюнув, напоследок в предводителя кровавой слюной.
      – Ты убедил меня, – взял себя тот в руки, утираясь. – Давлет, его. Только, – скривил Шакал свирепую гримасу – образцово показательно. Пусть помучается. Во славу Аллаха. Кто захочет помочь оттуда – стрелять на поражение.
      Максима поволокли к выходу через затихшее стадо заложников.
      – Хоть перекреститься-то дайте, – попросил он неожиданно для самого себя, увидев вверху перед выходом лик божьей матери.
      – Успеешь, – усмехнулся высокий коричневый террорист, названный вожаком как Давлет.
      На свету Макс зажмурился от неожиданно яркого солнца. Здесь, в мире дул прохладный ветер, по нежно – голубому небу быстро плыли лёгкие облака и пронзительно пахло осенью. Он посмотрел на противоположную сторону площади. Там, чуть позади оцепления, сновали журналисты и в нескольких местах уже торчали штативы кинокамер.
      "Сейчас" – понял Максим, когда его развернули лицом к храму. "Неужели всё? Не успел? Взорвут? Нет, а я? А если все эти чудеса прозрачности прошли? Надо было лезть? Пусть бы его. Зато я бы остальных спас!" – мелькнула и такая трусливая мыслишка.
      – Сам напросился, – спокойно констатировал Давлет, дважды стреляя Максиму в живот. – А так бы – раз и всё. Вот, теперь крэстысь, молысь, минут дэсять у тэбя ест, – хохотнул террорист в адрес уже лежащего в крови Макса.
 

 
      " Ну нет, теперь вам придётся молиться. Если успеете" – подумал Максим, когда прошёл ужас осознания смерти. Этот ужас остановил, было, сердце и захолодил струнами натянутые нервы. Но ничего не происходило. Максим вдохнул. Выдохнул.
      Ничего. Перевернулся на бок, приложил руку к животу. Да, на рясе уже расплылись два красных круга. Но кровь уже не шла. И не было боли. Всё повторяется? И теперь, как в гараже у Боди? Когда это было… Он попытался встать, но почувствовав слабость, решил повременить. Ну, секундочку. Да и потом, подумать надо. Хоть немножко. И отдышаться, если честно. Страшно всё-таки, умирать, а?
      Хоть в последний миг, а страшно. Это бессмертному геройствовать легко. Он уставился на осеннее солнце и ещё одна волна радости нахлынула на юношу. Солнце вновь стало дарить ему свою лучистую энергию.
      – Ну, теперь держитесь! – улыбнулся он. И тут же услышал выстрелы.
      " Да что это, невтерпёж, что ли? Обещали же десять минут!" – вспомнил он слова Давлета, полагая, что добивают его. Но оказалось, что нет. Это стреляли в какую-то девушку, прорвавшуюся сквозь кордон и бегущую к нему.
      – Назад! Назад! – закричал Максим, махая рукой. Поздно. Ещё один выстрел, и девушка упала.
      – Что же ты делаешь гад! – закричал Максим. Он собрал свои силы и послал импульс смерти туда – в сторону излучавшего злобный охотничий азарт Давлета. И в храмовой тишине вдруг лязгнула упавшая откуда-то с хоров винтовка.
      – Лежи. Лежи и не двигайся! – закричал он отчаюге, всё ещё пытавшейся куда-то ползти. Новый выстрел, и девушка замерла неподвижным пёстрым комочком одежды.
      – Сволочи! Сволочи! Сволочи! – поднялся Макс. – Недолго думая, он теперь послал волну по всему верхнему порталу храма. "Не должно быть там других. Ну, не должно.
      Согнали бы всех вниз, чтобы не мешали!" – успокаивал он себя, когда медленно, шатаясь шёл по площади к девушке. Когда он склонился над ней, та мучительно хрипела, булькая кровью простреленного лёгкого.
      – Я же просил…, – начал Макс, но новая пуля цокнула по асфальту. Теперь стреляли из нижних окон, и попасть в лежащую было сложнее. Но всё – таки. Максим лёг возле девушки, прикрыв её собой. Затем повернулся лицом к солнцу, а правую руку потянул под куртку, под кофточку, к пробитой груди.
      – Вы…что? – прохрипела несчастная, инстинктивно пытаясь прекратить такое неслыханное бесстыдство. Но Максим уже отдавал свои целительные силы, и раненная замолчала, почувствовав, как потеряла остроту боль.
      – Сейчас начнём переливание солнца, – просипел, сдерживая стон от перешедшей к нему боли, юноша. Он затих, уставившись на золотящее купол храма солнце. Он пил эти осенние лучи и целиком направлял новые силы туда – в простреленное в двух местах лёгкое. Свои раны – потом. Он уже знал, что не умрёт, и спасал эту девчушку, рванувшуюся под пули к умирающему неизвестному ей попу. Восхищение таким поступком, если хотите – умиление после многочисленных наблюдений трусости и подлости помогали Максиму. Вскоре девушка, откашлявшись, начала ровно дышать, потом – беспокойно ворочаться.
      – Перестаньте! Вы тяжело ранены. Лежите тихо, не мешайте, – пытался остановить ёрзания незнакомки Максим.
      – Вы объясните, батюшка, что это за манера лечения? – уже как-то даже насмешливо отозвалась девушка.
      – Батюшку нашла! – обиделся Максим. По голосу – ровесница. По эээ… – вдруг невольно покраснел он – тоже.
      – Для моего, ну, лечения, необходим контакт с раной. Ну, может, и не всегда, – решил не врать он, – но так в экстренных случаях всё же быстрее получается.
      – А вы попробуйте бесконтактно, – вновь пошевелилась девушка.
      – Да пожалуйста, – обиделся Максим, отнимая руку. Конечно, это был жесткий, но видимо, необходимый урок. Пациентка тотчас захрипела и забилась от боли.
      – Я же говорю, не до секса здесь, – злясь уже на себя, пробормотал Макс, пробираясь рукой назад. – Можно было и со спины, там выходное, но добраться…
      – Простите, – выдохнула девушка, приходя в себя. – Я думала, уже само прошло.
      Как это вы, а?
      – Потом. Всё – потом. Пока потерпите и не шевелитесь.
      Но девушка, уверившись в чистоте помыслов странного батюшки и в относительной безопасности, теперь внимательно рассматривала странного целителя.
      – А вы как? Я сама видела. Он же животное, вас два раза в живот. Каламбур какой-то.
      Он, главарь этот, сказал типа "телевидение мне, освободить всех мусульман из тюрем в честь праздника". Потом сказал, что торговаться не будет и покажет, что не шутит. И вас вывели.
      – Не говорите много. Дайте лёгкому чуть покоя. Молчим. Не отвлекаемся.
      – Но я не могу… А вы батюшка?
      – Потом. Умоляю, полежите тихонько.
      – Странный батюшка. Слушаюсь. Но как только смогу встать…
      – Я обещаю вас отпустить.
      Они оба затихли. Она неожиданно для себя впав в полусон – полузабытье. Он – сосредоточенно ловя лучи не вовремя заходящего солнца, преобразуя их в своё целительное поле и соединяя кружева девичьего лёгкого. Почему-то затихли там, в храме. И там – за оцеплением. Максим пока над этим не задумывался. Надо было как можно быстрее хотя бы " подлатать " девушку и идти на выручку остальным. По зловещей тишине он чувствовал, вот – вот разразится беда. На этот раз – настоящая.
      – Теперь потерпишь, дождёшься помощи. А мне пора. – Он встал и, пошатываясь, направился к храму. Никто не стрелял, а когда Макс подошёл, ему даже отрыли двери. Это на сообщение о том, что "тот самый поп идёт" Шакал коротко бросил: "Впустить".
      Уж очень необычным был этот поп. Чтобы Давлет и промахнулся? Время ещё терпело.
      А разбираться надо. Нет сигнала. Тот же Давлет и шестеро, что были наверху – вдруг, после первых же выстрелов. И повреждений никаких – только ужас на мёртвых лицах, словно с самим шайтанов свиделись. Что за оружие у неверных? Вот этого странного попа и поспрашиваем. Ух, как поспрашиваем! Поэтому и улыбался Шакал, пока его ребята разбирали часть завала – лишь бы приоткрыть дверь. А вошедший "странный поп", не обращая внимания на предводителя боевиков, вперился в полумрак своими чёрными глазами. Кого-то ищет? Выясним!
      Произошедшая за этот небольшой промежуток времени перемена в людях поразила Максима. Видимо, осознание неизбежности повлекло начало распада личности у многих из заложников. Несколько пожилых людей лежали без сознания. Возле одних кто-то суетился, возле других – нет. Многие уже не стояли на коленях, а сидели на полу. Часть истово молилась, некоторые явно ушли в себя, и лишь отдельные, помоложе, взглядами по сторонам, всё ещё отыскивая хоть щёлочку к спасению. В том числе жених, крепко прижав к себе свою суженую, время от времени поглядывал по сторонам.
      – Ну, добро пожаловать, – вновь осклабился главарь. Тээк, Давлет не сплоховал, попал, куда надо. Просто у святого отца бронежилет под рясой, да? – нашёл он приемлемое объяснение. Но в этот момент раздался звонок, перевернувший все планы террориста. Шакал прижал трубку к уху и просиял.
      – Есть сигнал! Все по местам. Сейчас начнётся! Этого – к остальным попам.
      – Слава Богу, вы живы! – искренне обрадовался Максу тот самый пожилой священник.
      – Если бы вы знали, что я пережил! Я уже исказнил себя за свою слабость, думая, что Вы погибли вместо меня. А Вы, Господи, да что это такое, – увидел он дыры от пуль на залитой кровью рясе.
      – Это потом. Вы можете передать своим эээ, нашим коллегам, чтобы те успокаивали как его… да, прихожан, когда начнётся.
      – А что начнётся, сын мой?
      – Они наверняка взорвут храм.
      – Спаси и помилуй нас Господи!
      – Подождите молиться. Слушайте! В это время надо сохранять спокойствие. Молодым открыть эти запоры, а остальным проконтролировать, чтобы люди не задавились на выходе.
      – Я сам… Меня послушают! Об остальном передам братии.
      – Переговорите быстренько, пока эти отморозки заняты.
      А террористы были действительно заняты. Поняв, что о телевидении больше не придётся и мечтать, Шакал высунулся в верхнее окно с мегафоном. В наступившей тишине пустой оцепленной площади его голос был слышен очень далеко. Он сообщил, что "правоверные мусульмане начинают джихад против неправоверных, что первым шагом будет уничтожение церквей и "христианской заразы во всех её формах". Что люди, принявшие ислам будут их братьями, а не принявших ждёт печальная участь.
      – Ну, теперь ждём штурма. Все – к бою. Ещё успеем отправить к Аллаху нескольких гяуров, – заулыбался в свою бороду довольный главарь. Во! Аллах акбар! – воскликнул он, услышав выстрелы откуда-то из подвала.
      Что происходило снаружи ни Максим, ни заложники не видели. Но потому, как достали откуда-то люди Шакала длинные трубы с набалдашниками (мужчины знали – "РПГ") стало ясно – двигалась какая-то бронетехника. Двоих Макс успел обезвредить.
      Перед и за остальными сидели люди и юноша боялся зацепить их своими лучами смерти. Террористы ударили залпом из четырёх гранатомётов. Усиленный церковной акустикой и без того жуткий грохот оглушил заложников. А струи пламени прожгли огромные дыры в деревянном декоре и обуглили каменные стены. И тут же всё занялось огнём. С пронзительным криком сорвалась и кинулась в сторону дверей невеста. И чисто рефлекторно выстрелил в сторону быстрого движения Шакал. Тотчас страшным контрастом на белом платье начало расплываться кровавое пятно. Девушка ещё падала, когда к ней метнулся Максим.
      – Сволочь! Что же ты делаешь, сволочь? – закричал он, с содроганием ощущая страшную рваную рану в животе несчастной жертвы. Если бы он мог сейчас оторвать взгляд от девушки, он убил бы гада, даже рискуя ударить своим гневом кого из заложников.
      – Уходим! – крикнул Шакал.
      – Куда они уходят? – закричал Максим тоже склонившемуся над девушкой, схватившемуся за уши, знакомому священнику. В поднимающемся вое уже приходилось кричать.
      – У нас здесь через подвал есть старый подземный ход. Наверняка, туда, – морщась от звона в голове, ответил тот.
      " Значит, они знали. И предвидели, что наши тоже узнают. И штурмовать будут оттуда. И устроили засаду. А теперь уходят, тем же ходом. Значит… Бедные ребята! Если бы я знал! Простите, я думал – минируют или ищут что… А вообще-то, недодумал…" Самобичевание юноши было прервано несколькими взрывами, повалившими всех на землю. Под жуткий, рвущий душу скрежет, центральный купол храма приподнялся, разделился на несколько кусков и начал рушится вниз. Занятый оплакиванием омоновцев и исцелением невесты, Максим пропустил момент подрыва. По проводам он был передан, или радиосигналом, уже из подземелья, было теперь неважно. Макс вскочил и как некогда под самолёт, подставил под обломки купола свои плечи. В это же миг он одним импульсом, одной вспышкой, исцелил раны несчастной невесты.
      Всё! Теперь само заживёт. Не задавая никаких вопросов схватил свою нареченную на руки жених.
      – Теперь пора! – прохрипел Максим священнику. – Выводите быстрее людей.
      Святой отец тоже встал и неожиданным для Макса басом обратился к готовой взорваться хаосом толпе.
      – Спокойствие! Господь с нами! Сейчас будут открыты двери. Пропустим жён и детей наших! Останемся людьми в храме Божьем!
      В это время несколько служителей церкви разбирали завал. К ним метнулись на помощь, и в мгновение ока проход был расчищен. Словно луч надежды ворвался снаружи свет мощного прожектора. Но ещё быстрее к людям подбирался огонь.
      Казалось, уже горело всё, что могло гореть. Страшно было смотреть, как лизало пламя иконы, и обугливались, с укором глядя на людей, лики святых. И ещё страшнее – на медленно оседавшие обломки купола – у Максима быстро иссякали и без того не восстановленные толком силы.
      – Быстрее, быстрее, быстрее, – шептал он, почти физически ощущая страшную давящую на него тяжесть. Но торопить было незачем – люди и без того плотной струёй выбрызгивались из ставшей вдруг такой узкой двери. Вот уже и жених с девушкой на руках вырвался из огненного ада. Удивительной была тишина – лишь гудение пламени, да прорывающейся снаружи вой сирен – это уже на площади выстраивались автомобили Скорой. А в храме люди молча двигались в очереди, лишь всхлипывая при каждом скачке купола вниз. Это Макс, понимая, что не в силах удержать гигантские обломки, медленно, шажками опускал их. Медленно, как казалось ему. А люди, находившиеся в конце очереди, всё с большим ужасом смотрели вверх. И когда, казалось, всё же сорвётся в панике этот порядок, Максимов знакомец – священнослужитель запел. Громко, басовито, торжественно, но в тоже время прочувственно. Это вновь успокоило людей.
      – Ну, ну, ну! – подстёгивал себя Максим. Определив, что в дальнем углу храма уже никого нет, он сузил своё защитное поле до места, где ещё находились люди.
      Раздавшийся грохот упавших обломков встряхнул всё помещение и подтолкнул выходящих.
      – Давайте уже и Вы, – простонал Макс всё ещё поющему возле него старику.
      – Пока не уйдёт последний…
      – Правильно, но идите уже… туда… к последнему.
      – Я же сказал, после тебя.
      – Идите же, ради Бога! Я больше не могу! Вот, видите, – кивнул он на упавшие поблизости глыбы.
      – Иди сын, мой, ты. А я должен искупить свой грех.
      – Да идите же! Я не могу! Я же держу! Со мной ничего… Умоляю, быстрее!
      – Буду за тебя молится, сын мой, – сдался, наконец, священник, исчезая в дыму и пламени в сторону выхода.
      – И скажите, чтобы никто не заходил. Потому, что сейчас… – ещё прокричал в огонь Максим. Он не переставал держать давящие на него обломки. На всякий случай.
      Попробовал черпать силы из пламени пожара, – но пока это не удавалось. А когда огонь сжёг одежду и, полыхнув в лицо, – все накладные волосы, сознание юноши отключилось. Но вместо желаемой выси он провалился в темноту, услышав ещё, как вновь задрожала от падающих обломков земля.
 

 
      А уже утром в развалинах сновали спасатели. Уцелевшие стены не давали возможности использовать традиционную технику. И полковник, которого это послесловие вроде бы и не касалось, грозными матюками подгонял установку высокого башенного крана. А на руинах сидел седой священник.
      – Я не уйду отсюда, пока его не найдёте, – отвечал он на просьбы спасателей. – Я не буду помехой.
      – Я тоже не уйду, не уйду, не уйду! Пустите меня! Лапы прочь! – визжала, пытаясь высвободиться, странная девушка в больничном халате.
      – Но дочь моя, ты же раненная! – пытался урезонить её священник.
      – Не уйду, пока не найдут! Пусть ищут, если раненных жалко! А то бродят со своими бобиками. – Вот эту штуку поднимайте! Какой ещё техники нет? Ну! Вот так! – девушка вырвалась – таки из рук спасателя и взялась за здоровенный обломок. Но сил уже не было и она опустилась на битые кирпичи.
      – Дочь моя, мы ищем одного и того же человека. Я отсюда никуда не уйду, пока его не найдут. Живого или мёртвого.
      – Ой, да не говорите так! Он жив. Я знаю. Я чувствую…
      – Хорошо, дочь моя. И я тебе обещаю, как только найдём, я тебе сообщу. Первой.
      – Ладно, – сдалась девушка. Только пусть его в эту же больницу. Где я, а?
      – Этого не обещаю.
      – Но попросите?
      – Хорошо, попрошу.
      – Вот видите, обманываете. А как вы сообщите, если даже не знаете, кто я и где?
      – Дочь моя, в этом грехе я не замечен. Знаю, тоже новости смотрю. А чего недосмотрю, мне расскажут. Так что, не переживай, и Бог с тобой, – напутствовал крестным знамением старый священник уже уносимую спасателями девушку.
      – Я тоже не уйду, пока не найдём его, – обратился к священнику подошедший полковник.
      – Это ваш человек? – поинтересовался епископ у полковника. – Герой! Воистину муж без страха и упрёка.
      – Ну… врать не буду, не наш. Со мной был, но не наш. Сам в храм рванул.
      – На смерть пошёл. И когда меня умыслили… заступился. Это тогда, у храма – его вместо меня. Главарь их сказал, что у него бронежилет…
      – Ничего такого я ему не давал. Не знаю, где он даже рясу взял.
      – Ряженый, – усмехнулся священник. – Я это сразу понял, когда он меня "батюшкой" назвал. Далёк он от церкви… был.
      – Зачем вы так, святой отец? Он же спасать вас кинулся.
      – Я сказал "от церкви", а не "от Бога". И то, что он сделал… Не знаю…, – задумчиво покачал он головой.
      – По рассказам очевидцев, Вы с ним оставались последними.
      – Он! Он остался последним. И… только Вам скажу – он держал свод храма. До последнего. До меня то есть.
      – Это как " держал свод"?
      – Не знаю. Но держал. И никаких там "счастливых случайностей". А провидение Господне только в том, что Он направил этого воителя к нам. Буду ждать здесь, чтобы воздать ему почёт по заслугам. Вон там он должен быть.
      – Ну, тот фрагмент они поднимут только с помощью крана.
      – Буду ждать здесь.
      – А меня вызывают. Но к подъёму приду обязательно.
      Полковник присел рядом, закурил.
      – Наш. О сути – наш, – вернулся он ко всё той же мысли. Мы с ним не так давно и знакомы. Он одного моего парня с иглы снял. Скажите, вот, к примеру, чудеса исцеления – они просто так им не даются?
      – Кому "им"?
      – Не знаю. Не силён в Библии. Ну, чудотворцам. Вот он, когда моего офицера от наркоты… Ведь больно было, видел. Да и меня… хоть и сказал, что мелочь…
      – Думается, что это испытание для него. Было бы великим соблазном просто походя людей исцелять. А так – выбор. Подвиг, если хотите. Я вам скажу… там, в храме Божьем. Испугался и он, когда схватили. Но предводителю ихнему в лицо кровью своей плюнул. Потом перекрестился и пошёл. На казнь пошёл. А я вот…, – старый священник тяжело вздохнул.
      – Знаете, он у нас цыган от одной заразы вылечил. Слепли они. Ну, барон и не пожадничал. Так Максим все эти деньги перевёл в наш фонд. Уже смогли довольно многим ребятам помочь. И вдовам. И сиротам. Такой ненавязчивый упрёк. И мне, зрелому мужику теперь просто стыдно. Ведь мог бы и я, правда? Так нет: " Государство отвернулось!". А сам?
      – Вы сказали, слепли? – прервал размышления полковника митрополит.
      – Да. Потом он нашёл место, где они эту заразу подхватили. Уничтожил мерзость.
      Один.
      – А от чего эта болезнь? То есть, откуда?
      – Этого я вам сказать не могу. Даже на исповеди. А про Максима… Знаете, чем он меня привязал? Обещал наших калек исцелить. Даже… но я в это… а как хотелось бы верить!
      – Верьте! И я буду молиться, чтобы сбылись его намерения. И ежели… ежели вам ещё придётся общаться с ним, просите его свершать добро, не вовлекайте во зло, которое можете творить и сами.
      – Я не вовлекал его в эту операцию! Он просто может… подчинить. И, кроме того, как я понял, вы бы, святой отец, уже были мертвы.
      – Может, оно и к лучшему, – тяжело вздохнул священник.
      – Глупости говорите! Простите. Может, мученическая смерть вам и к лицу. А остальные? А что бы сейчас началось? Вы понимаете, от какой резни он нас всех спас?
      – Понимаю. И извиняю вашу горячность. Но если он погиб в этом огне…
      – Да не погиб он. Не мог. Просто не мог, понимаете? И мы с ним ещё… – голос офицера дрогнул. – В общем, вот мой телефон, если найдут в моё отсутствие, немедленно звоните… пожалуйста.
      А Максим лежал в темноте. Боль, боль, боль. Она пришла, когда он закончил борьбу с весом громадины и осевшая глыба раздавила его. Или раньше, когда он держал эту махину своим полем? Неважно когда, но боль была жуткая. Но он не умирал, хотя, кажется, не дышал. А ещё к нему пришли. Какие-то мерзкие чёрные твари, повизгивая, окружали его.
      Уммм…ну, ха-ха, – начала одна. И первое " уммм" начиналось басом, затем "ну" переходило на повизгивание, потом короткий смешок. И всё сначала. Ей начала вторить ещё одна тень, затем третья, четвёртая. "Очень похоже на стаю гиен", – подумалось Максу.
      – Уммм…ну, ха-ха!
      – Это меня, что ли умнёшь, сволочь? – поинтересовался Максим у ближайшего черного пятна. По уколу – вспышке очажка боли на общем болевом фоне он понял – его. Только не тело. Вроде, как откусывают кусочки его второй сущности.
      – Ну, нет, так не пойдёт, шпана, – обозлился он. Нужна энергия – ударить. А её почти и нет. Хотя… постой. Тогда, когда я отдавал всю, я отключался. Значит, ещё не вся. Сейчас. Он представил себя шокером, набирающим энергию в один импульс. И когда понял – вся, ударил. И ещё услышал, как испуганными мартышками заверещали, сжимаясь в обугленные капли, странные гиены. И гневный вскрик боли кого-то более могучего где-то вдали.
      – Это тебе аванс, – подумал Максим, вновь проваливаясь в беспамятство.
      Развалины очистили в первом приближении на третий день. В принципе, можно было не торопиться – спасатели заявили, что живых нет. Да и осторожность соблюдать следовало – вдруг ещё какой "гостинец" рванёт. Но не уходил оттуда старый епископ и устраивать длительные перекуры было как-то неудобно. Тем более, что пообещал он работягам кое-какие премиальные и из церковной кассы. Под завалами было пусто. И только когда подняли огромный фрагмент купола с места, указанного священником, увидели тело в обуглившейся рясе. И епископ поспешил туда.
      – Жив! Честное слово, живой! – опередил его кто-то из рабочих.
      Добравшись до места, епископ с изумлением уставился на незнакомое, в сплошном ожоге, лицо. Но ожог был старый.
      – Не он! Ищите ещё! А этого – немедленно в больницу.
      Но найденный открыл глаза и епископ узнал тот самый чёрный взгляд. Он ненадолго задержался на священнике и замер на осеннем солнце.
      – Господи! Благодарю тебя! – искренне воздел к небу руки епископ. – Прости, сын мой, не признал.
      Но тот не отвечал. И даже не отвёл взгляда от солнца. Только вдруг покатились из глаз слёзы.
      – Да у него нет ни одной целой кости. Вы же посмотрите! – прошептал дежуривший здесь же по приглашению митрополита врач. И, действительно, тело найденного походило на желе, удерживаемое кожей.
      – Немедленно в машину и поехали! – решился священник. В машине скорой помощи Максима незамедлительно подключили ко всем этим прибабахам типа кислородных трубок в нос и капельниц в вену.
      – Пульса и давления практически нет. Удивительно, что он ещё жив. А сидевший тут же митрополит уже договаривался о спецсамолёте. Следует признать, что терракт значительно добавил ему и популярности, и искреннего уважения, и когда "Скорая" въехала в аэропорт, лайнер уже начинал лениво раскручивать свои винты.
      – Ну, что скажете, – спросил епископ возле трапа у врача спецавиагруппы.
      – Ничего не понимаю. Без рентгена – никак. На ощупь – какое-то размягчение всего скелета…
      – Ещё бы – под такой громадиной… всё, небось раздавило… И ещё те ранения…
      Состояние?
      – Стабильное… Пока… Пульс ненормально редкий. Даже сказал бы, аномально…
      – Доктор, вы должны сделать всё. Понимаете, всё возможное. Нам бы его только до места… С Богом. И мне тоже пора, – заспешил он от самолёта. Но тут же вернулся, тяжело отдуваясь, взобрался по трапу и кинулся внутрь.
      – Ты мне смотри! Не вздумай умирать. Потерпи немного. А когда прилетишь, там мы тебя с Божьей помощью быстро поставим на ноги, – наклонился священнослужитель над Максом.
      – С Богом! – перекрестил он юношу, а потом, не выдержав, ткнулся с поцелуем, пощекотав своей бородой это обожженное лицо.
      Они летели в разные стороны, но настоящий священник прилетел быстрее священника ряженого.
      – И я взял на себя ответственность отправить этого героя в наш госпиталь.
      – Вы поступили опрометчиво.
      – Но он спас паству, спас меня и от смерти, и… от позора, – настаивал на своей правоте знакомый нам митрополит. Его визави в споре недовольно поморщился.
      – От какого такого "позора"? – просипел он.
      – Когда потянули меня на смерть, каюсь, страх обуял. Начал сопротивляться, проситься. Сам себе оправдание нашёл, что нужен пастве в эту страшную минуту.
      – Но это же так и было!
      – Было не так. Этот юноша за меня заступился и его вместо меня на смерть повели.
      И когда там, за стенами прозвучали два выстрела, я думал, сгорю со стыда. Как я мог… Всё же без испытаний даже наши души становятся…
      – Не надо "даже наши". Страх, он есть проявление сущности человеческой. И страх смерти, особенно насильственной, не есть грех. А вот преодоление его – и есть проявление веры. Согласен. Сытая жизнь веру не укрепляет… Но далее что?
      – Я тогда решил – если ещё кого на казнь затребуют – сам пойду. Но перед тем обращусь к пастве с прощальным напутствием.
      – Обратился?
      – Нет. Но не потому, что опять струсил. Стыд выжег страх. События уж очень быстро развивались. А потом… Потом отворили дверь и опять появился этот отрок.
      Ряса в крови, две дыры в ней на животе. Но живой…
      Когда епископ закончил рассказ об известных событиях, Владыка, насупив мохнатые брови и хрипя с каждым выдохом, долго молчал.
      – Говоришь, он не из клира?
      – Наверняка.
      – А не подстроено ли всё это, чтобы выведать нашу тайну?
      – Нет, Владыко. Слишком много крови для "спектакля".
      – Но все же спаслись!
      – Ещё осталась раненная девушка. И нашли обгоревшие тела террористов. Да и сам он… При мне из-под глыбы достали. Чудом не погиб. Да и мы все чудом…
      – Чудом. Чудом. Много чудес в последнее время.
      – Не знаю…
      – Зато я знаю!
      – Но разве чудеса Господни…
      – То Господни! А я о других, о прелестях диавольских. Впрочем… Хорошо.
      Благословляю. И посмотрим, что из того получится.
      – Вам бы и самому, – осторожно начал епископ.
      – Пока не убежусь в том, что это угодно Господу, и не подумаю. Может, не известно тебе, что произошло с теми, кто попытался с помощью мощей этой воительницы исцелится.
      – Известно. И это – тоже одна из причин. Этот муж излечил неких цыган, которые вдруг начали слепнуть. А потом нашёл и обезопасил место, где эта напасть затаилась.
      – Совпадение?
      – Возможно. Но откуда она оказалась там, неизвестно. По умолчанию собеседника понял – не обошлось без спецслужб. И эта воительница тоже ими была передана?
      – Это заслуживает внимания и проверки.
      Патриарх встал, считая аудиенцию законченной, протянул для поцелуя руку.
      – О ходе лечения будут сообщать. Сами туда не наведывайтесь. По крайней мере, пока не уляжется эта непотребная шумиха. А что журналистам-то скажем? – спохватился Патриарх.
      – Благословите на это меня.
      Выйдя после аудиенции на площадь, митрополит решил узнать о состоянии своего протеже. Не успел. Завизжали тормоза и священника вежливо, но решительно усадили на заднее сидение довольно солидного мерса.
      – Ну, за тобой не угнаться, ваше это… святейшество – начал разговор непосредственный, как все новые русские незнакомец.
      – А какая нужда за мной гоняться?
      – Не большая и не малая, – расхохотался собеседник. – Просто нам как-бы по дороге.
      – Как бы? – уточнил митрополит.
      – Ну, я кумекаю, ты в аэропорт? Вот мы тебя в аэропорт. Со всем нашим уважением.
      А по дороге и побазарим. Ты, святой отец, своих обещаний не выполняешь. А это как бы и нехорошо, а?
      – Постойте. Кому? И что? – растерялся митрополит.
      – Знаешь, не будем. Там, у вас на площади, это как бы моя сестра, ну, которую эти ублюдки ранили. Сечёшь? Ты ей обещал сказать, если найдут того попа. И даже к ней в больницу положить. А?
      – Он в очень тяжелом состоянии. Сейчас направил его… Должны уже прилететь.
      Можно, позвоню?
      – Давай, святой отец. А потом – адрес. Я за тобой больше гоняться не буду. Ради сеструхи… не посмотрю… – уже начал неопределённо угрожать собеседник.
      " Светлая девочка и такой…" – подумал священник, вновь набирая номер.
      – Как там… наш страждущий… – осторожно поинтересовался он после взаимных приветствий.
      – Преставился.
      – Как… преставился? – И поплыло, поплыло всё перед глазами старого митрополита.
      Не выдержало сердце. Трудно сказать, чего. Может, всех этих непривычных для размеренной жизни переживаний. А может, стыда за малодушие? Бог его знает.
      – Что? Помер? Это что, наверняка? – услышал сообщение " как бы брат". – Послушай, а… Не, погодь, ты это чего? Э, ну-ка стой! – толкнул он водителя. Не! Давай пулей в какую больничку.
      Потрясённый и озабоченный хозяин машины, тоже не расслышал ответ по сотовику на последний вопрос митрополита:
      – Исповедовался, причастился и преставился. А новый ещё жив, с Божьей помощью.
 

 
      "Новый" был не только жив. Едва начав шептать, Максим попросил: "Солнца!" и жалюзи на окнах были раздвинуты. И хотя наступал вечер, юноша успел впитать немного лучей края малинового диска.
      – Пусть остаётся. Потом луна будет, – более связно попросил он.
      – Если можете разговаривать, скажите, где болит, – подсел рядом врач.
      – Везде. Кроме головы, – слабо улыбнулся пациент.
      – Вы не против потерпеть некоторые эээ процедуры. Нам крайне необходим рентген.
      – Не против.
      Через некоторое время в рентгенкабинете врач, перекрестившись, что-то прошептал и позвал коллегу.
      – Это же невозможно! Сквозь него лучи не проходят!
      Коллега тоже посмотрел на снимок.
      – Может, аппаратура? Сбой какой?
      – Вы не против, если мы… повторим? Это… не повредит.
      – Конечно не против, давайте.
      Максим понял, что организм для восстановления стал поглощать любую энергию. И вторая порция ещё больше взбодрила юношу. Чего нельзя было сказать о рентгенологе.
      – Везите назад, – распорядился он, всматриваясь в абсолютно чёрные пластинки.
      В палате Максим, вновь подключённый ко всевозможной, явно новейшей аппаратуре, уснул. Но на этот раз хорошим сном выздоравливающего больного. Вроде бы всё шло своим чередом. Но когда в окно заглянула полная луна, сиделка – монашка с ужасом увидела, как начало вдруг чернеть лицо её подопечного. И лежащие поверх одеяла руки. Крестясь и повизгивая, она кинулась к дежурному врачу.
      – Он чернеет, Господи спаси и помилуй! Он… он…
      – Что? Умирает? – бросился в палату врач.
      Он немедленно включил свет, бросился к аппаратуре и облегчённо вздохнув, посмотрел на Максима. Всё, вроде, нормально. Стабильно. Даже с положительными тенденциями.
      – Чего начитались, сестрица? Или прикорнули?
      – Да нет. Он лежал-лежал, а потом чернеть начал.
      – Глупости какие. От вас никак не ожидал.
      Пристыженная монахиня заняла свой пост. Немного почитала, опасливо косясь на безмятежно спящего больного. Судя по укоризненным взглядам в сторону вахты, мысленно возражала врачу. Затем осмелилась – пошла к выключателю. Погасив свет, посмотрела на пациента и вновь, повизгивая, рванулась к врачу.
      – Вы… вы только свет не включайте и сами увидите.
      Врач быстро, но более спокойно направился к палате. Он переживал только за состояние здоровья своих подопечных. Всякие там превращения его не особенно волновали. Правда, в палате он невольно ахнул, увидев почти чёрное тело, лежащее на месте его пациента. Щёлкнул включателем. Всё нормально. Вновь выключил свет – чернота.
      – Просто какая-то странная реакция кожи на лунный свет. Какая там кожа – ожог один. Может, специфический вид какой аллергии. Случай очень интересный. Но не такой ужасный, чтобы визжать на всю больницу.
      – Павлович, Вы…Вы…
      – Всё. По местам.
      Успокоенная монашка проводила доктора теперь восхищенным взглядом и вновь заняла свой пост. Но свет больше не выключала. Наверное, её бы не успокоило полностью и разъяснение о том, что тело Макса впитывало сейчас лунные лучи без остатка, не отражая, что и вызвало эффект "почернения" кожи. Но и главврач поначалу согласился с выводом дежурившего Павловича об аллергии на утреннем совещании.
      – Он же на солнце не чернел?
      – Уже закат был.
      – Ладно. Как состояние? Какие показания? Предварительный диагноз?
      – Судя по тому, что нам сообщил…
      – Пожалуйста, судя потому, что вы сами установили, а не вам сообщили.
      – Сами? Пожалуйста! Первое: вчера пульпированием определили минимум шесть переломов! В том числе три – позвоночника! Больше просто не могли. В таком состоянии пульпирование могло вызвать болевой шок. Внутренние органы практически расплющены, а печень – раздроблена. Следы заживления двух пулевых ранений.
      Сквозные. Входные – в области брюшной полости выходные – в тазовой области. Что ещё, не знаю – рентгена нет!
      – То есть как?
      – Да вот так! – показал рентгенолог чёрные снимки.
      – Аппаратура?
      – Вот! – протянул он другой снимок. – На себе проверил.
      – У вас нет паталогических изменений, – автоматически отметил главврач, возвращая снимки. – Далее?
      – Далее – кровь анализу не поддаётся.
      – Да вот так. При попадании любого реактива тут же испаряется без остатка.
      – Да вы что тут все… – поднялся со стула главврач.
      – Но самое странное и не это. -???
      – Сегодня утром он встал и поковылял в другую палату. Сейчас беседует с отцом Афанасием.
      Главврач, потрясённый, сел.
      – Как же вы диагностировали эти переломы? Вы, опытнейший во всей стране травматолог?
      – Да я… Я репутацией своей могу ручаться. Были эти переломы!
      – Ну и как он тогда…
      – Николай Павлович, придётся признать, что это – чудо.
      – Или какой-то дьявольски изощрённый трюк, – не сдавался главврач.
      – Но вы знаете, по чьей рекомендации он здесь. И что произошло…
      – Именно поэтому будем предельно внимательны и осторожны. Лечение – как обычному больному… То есть – спохватился он, конечно, без гипса и операционного вмешательства. Хотя, заманчиво было бы воочию убедиться, что там раздавлено или раздроблено… Шучу. Пойдёмте. Посмотрю на этого феномена.
      Не знавший содержания этого совещания, Максим стойко переносил повышенное внимание и такое всеобщее "пульпирование" с восклицаниями: "Нет, вы посмотрите сами" или "А вот здесь, чувствуете"?
      – Извините, дорогой…
      – Максим.
      – Максим. А я – Николай Павлович. Потерпите. Уж больно эээ аномальный ваш случай.
      Мы, конечно, приложим все силы… но нам надо же знать… что у вас… в полном объёме, – смущенно объяснил главврач. – Мы вас на ноги поставим. Медицина сейчас чудеса творит.
      – Это я знаю, усмехнулся Максим. – Знал я одного врача, Василия Ивановича, так тот действительно чудеса творил. Правда, тот больше по… ну, по мозгам… нейрохирург.
      – Да, эта отрасль развивается быстро. Но и мы, остальные, не особенно-то отстаём.
      Ну, это лирика. На что жалуетесь?
      – Пока слабость какая-то. Ходить трудно.
      – А что болит?
      – А! Там, под камнями отболело.
      – А когда мы вас сейчас… совсем не больно было?
      – Да нет, Николай Павлович, норма.
      – А эти твои ранения? Это когда?
      – Там, возле церкви… Вы не знаете?
      – Ну как же, видели. Так это – тогда?! Но они же…
      – Николай Павлович, это такой мой секрет. На мне всё быстро заживает. Мне только свет нужен.
      – Лунный?
      – Откуда вы знаете? Хотя, солнечный даже лучше. И покой. Чтобы не приставали с разными глупостями… Извините, это я не про вас, конечно, – спохватился Максим.
      – Ладно-ладно. Учтём. Но в связи с тяжестью вашего состояния при поступлении, ещё немного попристаём. Договорились?
      – Договорились! А можно мне в другую палату? К Афанасию?
      – "Отцу Афанасию", – строго поправил главврач. – Нет. Пока полежишь здесь. С этой аппаратурой. Потом посмотрим.
      – Но сейчас она мне только мешает. Ладно ночью, когда вам хочется контролировать…
      – Нам хочется? Думаете, прихоть такая? Ведь в любой момент может наступить ухудшение.
      – Но честное слово, ухудшения уже не будет. Я то лучше знаю!
      – Ну что же… До обеда, пожалуйста, полежи, пока мы… определимся, А там посмотрим.
      – Всё-таки готовьте к операции. И, Сергей Петрович, разузнайте, пожалуйста, что это за кудесник такой – нейрохирург Василий Иванович. И вообще – поручаю его Вам.
      Буду к вечеру, если ничего непредвиденного. Чтобы история болезни была заполнена – от года рождения до диагноза. И в любом случае к операции без меня не приступайте.
      – Но Николай Павлович, мы даже группы крови… Какая операция? Как?
      – Поэтому я и сказал: "готовьте" к операции. С остальными всё более – менее ясно. Всё. Я в поликлинике. Будут некоторые випы.
      Когда главврач вышел, назначенный лечащим врачом Сергей Петрович вздохнул и, взяв историю болезни, направился в палату, где его пациент уже беседовал о чём-то с сестрой – монахиней.
      – Это у нас послушание такое… – объясняла сестра, но увидев врача, встала и отошла в сторону, начав стирать несуществующую пыль.
      – Итак Максим, будем заполнять документ. Вчера ни тебе, ни нам было не до этого.
      – Да, конечно, только мне бы на солнышко. Вон, у отца – Афанасия палата на солнечную сторону.
      – Не привередничай.
      – Но это мне просто необходимо! Ну, поставьте мне там хоть раскладушку!
      Начавшиеся препирательства привели к конфликту на повышенных тонах.
      – Что вы мне здесь из себя строите? – сорвался Максим. – Врачи!!! Аппаратуры накупили, а простых вещей диагностировать не можете! Вон, у отца Афанасия уже… а вы… Ай! Имейте в виду – если вы меня к нему не положите, причём сегодня же, его смерть будет на вашей совести!!!
      – А с кем я разговариваю, извольте поинтересоваться? Эскулапом? Авиценной? Или, может, Гиппократом? Ишь, разбухторился! Что перед главврачом хвост не распушал?
      Значит так. Или подчиняемся нашему распорядку и установленному режиму, или…
      – Да?
      – Сообщим тому, кто вас сюда направил, – взвился врач и выскочил из палаты.
      Под причитания монашки Макс посрывал датчики и встал. Надел больничную, но абсолютно новенькую пижаму и уже довольно уверенно пошёл в солнечную палату.
      Посмотрел на находящегося в беспамятстве старичка Афанасия. Затем на двух (свою и Афанасия) сиделок. Так глянул, что они, перекрестившись, замерли. Повернулся лицом к окну и стал впитывать лучи осеннего солнца. Медлить было нельзя. Дело в том, что утром, до прихода врачей макс приходил сюда в поисках "солнечного окна".
      И этот старичок вдруг сев на кровати, перекрестив его, прошептал: "Дождался! Иди сюда, сын мой, вот что я тебе скажу…" Но сказать ничего не успел – потерял сознание. Проведя над ним ладонями, юноша сразу увидел огромный чёрный сгусток, пожирающий розовые, ещё здоровые клетки могучего некогда мозга.
      – Умнейший человек, – вздохнул Максим. – Кто это?
      – Отец Афанасий, – ответила сиделка, озадаченная поведением новенького. – А откуда не знаю. Но у нас здесь все… братья по вере.
      – А что он такое сейчас сказал? Это что, ритуал какой, приветствие особенное?
      – Как я поняла, он вас знает и ждал, чтобы что-то сказать.
      – Да не знает он меня. И я его – наверняка. Странно…
      Но в это время пришлось отправиться в палату – начинался обход. Он ещё спросил у своей сиделки, может, она знает что про отца – Афанасия. Та, всё ещё под впечатлением ночных превращений подопечного только и сказала, что он у них с месяц, и что это "святой человек".
      И вот теперь Максим набирался сил и мужества. Он чувствовал, что тело ещё не оправилось от всех этих травм. Что надо бы ещё денёк. Даже сутки. Вот сюда кровать, и спать под солнечным и лунным светом. Но было некогда. Дальнейший рост опухоли повлечёт… как это говорят эти эскулапы… да, необратимые последствия.
      Нет, он смог бы начать и завтра. Всё равно спас бы. Но этот мозг, эта махина станет ущербной. Надо начинать. Немедленно. Не откладывая. Ну! Ты же сутки отдохнул от боли! Тебе же не привыкать! И разве не интересно, что хочет сказать этот странный старик?
      Настроившись, Максим подошёл к больному, подвинул стул. Сел.
      – Закройте двери. Никого не пускать. Когда упаду – подтянуть к окну, к солнечному свету, – скомандовал он, заглянув в глаза вновь закрестившимся монашкам. Затем, держа ладони над висками старика, начал новую борьбу.
      В это время заведенный строптивым пациентом врач решил пока выполнить указание главного и установить этого нейрохирурга. Что-то вроде было… Он подключился к Интернету и погрузился в океан информации.
      Монахини с ужасом смотрели, как вдруг засветились пальцы у этого страшного обожженного мужчины. Затем голубое свечение охватило ладони и, расширяясь, двумя яркими лучами проникло в праведника. Поскольку молитвы о защите "от лукавого" не помогали, они прекратили шептать и креститься и невольно подошли ближе. Отец Афанасий лежал умиротворённо, лицо выражало какое-то светлое спокойствие. Не потерпел бы он, даже в таком состоянии не потерпел бы, если бы к нему подобрался нечистый. А вот этот, новенький… Было видно, что он с трудом сдерживает… нет, вот уже и не сдержал – застонал. Затем таинственные лучи начали блекнуть и мужчина откинулся на спинку стула. Переглянувшись, сиделки оттащили его к окну, как и просил – под солнечные лучи.
      – Что скажешь, сестра? – шёпотом поинтересовалась сиделка монаха у своей товарки.
      – Посторонних сюда не направляют. И, знаешь, его вчера никаким привезли. А сегодня – видишь…
      – Да, и отец Афанасий сказал, вот, мол, дождался.
      – Так и сказал?
      – Буквально. Ещё что-то сказать хотел…
      – Значит…
      – Значит, будем помогать.
      К этому времени Максим пришёл в себя и уже открытыми глазами уставился на солнце.
      Монашки опять перекрестились, но смиренно ждали дальнейшего развития событий.
      Вскоре он встал и всё повторилось снова. И странное дело – с каждым разом, теряя до беспамятства силы, Макс, тем не менее, чувствовал, как вновь расправляет кружева лучей его вторая, таинственная сущность.
      Ближе к обеду он понял – хватит. Даже не ему – его пациенту. Возраст и болезнь подточили организм, и теперь надо было его укрепить. Теми самыми золотыми лучами.
      А бороться дальше – ночью.
      Монахини заботливо поддерживали его под руки, когда опустошённый юноша возвращался в свою палату. Они уже уверовали.
      – Идите к отцу Афанасию. Понадобитесь. Скажите, вечером… то есть, ночью продолжим.
      Убедившись, что чудотворец спит, сиделки быстро прошмыгнули к Афанасию – ждать.
      И ждать пришлось недолго. Вскоре тот открыл глаза и порывисто сел на своей койке.
      – Где он, сестра Ольга?
      – Отдыхает. Спит то есть.
      – Немедленно разбудите и позовите ко мне. Боюсь, что это просветление и облегчение от страданий даровал мне Господь для исполнения последнего моего долга…
      – Но, отец Афанасий, он только от вас вышел. Он вас… не знаю, исцелял.
      – Как?!
      – Лучами. Пресветлые лучи лились из его перст на ваше чело. Поначалу голубые, а затем – и золотые… Не смотрите на меня так! Сестра Регина подтвердит.
      Вторая монахиня утвердительно закивала головой.
      – Вот видите! И сказал он, что мы понадобимся вам, а он придёт в ночи.
      – Верю, только слог этот торжественный оставьте!
      – А как же ещё о чуде возвещать? – закрестилась монашка, вдруг упав на колени.
      – Слава тебе господи! Послал избавителя нашему святому отцу!
      Отец Афанасий и вторая монашка тоже перекрестились, почитали молитву, но без такого же восторга.
      – Помогите мне пройти в нужное место, – попросил монах, вставая.
      – Но вам же…
      – Никто мне не запрещал! Просто, сам уже не мог. А теперь – могу.
      А лечащий врач Сергей Петрович уже узнал, кто таков кудесник – нейрохирург Василий Иванович. Да, строптивый пациент не соврал. Были там случаи. Но короткое время. И этот… Максим там лежал? Ну что же… если теперь и у нас… Он рвался к старику. Значит… И врач почти не удивился, увидев в палате бодрствующего и довольно оживлённого монаха.
      – Уже? – только и проронил он, кинувшись в поликлинику, туда где сегодня принимал неких "випов" главврач. Лечащему врачу отца Афанасия он ничего не сказал. Добрые вести надо спешить приносить начальству лично. А врачу санитарка сама должна. Сейчас спохватится.
      Главврач выслушал Сергея Петровича очень серьёзно.
      – К сожалению, мы нечего не можем уже уточнить у пославшего его к нам митрополита… Вчера же и умер. Но, наверняка, этот наш эээ пациент был с ним в той церкви. Внимательно посмотрите информацию и по ней. Отца Афанасия осмотрю лично. Вскорости. Шума не поднимать. С вашими выводами попрошу пока ни с кем не делиться. Подготовку к операции прошу продолжать.
      – Какая уже операция? Он уже сам…
      – Вы поняли мои указания? Вот и исполняйте! Идите, я скоро буду.
      В палате старого монаха пока что ажиотажа не наблюдалось. Случаи прояснения сознания и кратковременного улучшения самочувствия бывали нередки – перед самым финалом. Правда, здесь эта "кратковременность" подзатянулась, но разве об этом кто сожалеет? Да, лечащий врач отметил резкое улучшение абсолютно всех показателей. Но пока не удивлялся. А Сергей Петрович отозвал к себе обоих монашек и передал приказ главврача об абсолютном молчании.
      – Отец Афанасий нам тоже такой наказ дал. Поэтому не беспокойтесь, – несколько огорчённо сообщила сестра Ольга.
      Распоряжение о подготовке к операции вызвало в ординаторской недоумение. Но авторитет главного здесь был непререкаем и в правильности его приказов все давно убедились. Поэтому операционная была приведена в полную готовность. Ждали. Вот только чего? А лечащий врач Максима вчитывался в информацию о терракте в известном храме.
      – Николай Павлович, я узнал и готов доложить, – встретил он главврача.
      – Хорошо, идёмте ко мне в кабинет.
      После рассказа, прерывавшегося несколькими звонками, главврач довольно быстро принял решение.
      – Насчёт церкви, похоже на правду. А по поводу всех этих исцелений – слухи. Ну, сделал профессор несколько удачных операций, вот и все чудеса. А сейчас, извините, Сергей Петрович, мне пора. Вашего подопечного уже оперируют.
      – К-к-к-ак? – начал заикаться от неожиданности врач.
      – Да вот так. Резкое ухудшение. Можно было предположить. Если его извлекли из завалов…, – разъяснял главврач происходящее, уже выпроваживая из кабинета онемевшего подчинённого. – Кстати, и с отцом Афанасием ваши выводы не подтвердились. Резкое ухудшение. По просьбе Патриарха мы выписали его – умирать в своём монастыре. Так что… увы, чудес не бывает.
      Сергей Петрович, не будучи хирургом, в операционную допущен не был. Заглянув в обе палаты, он убедился, что оба пациента отсутствуют. Отсутствовали и монахини – медсёстры. Так что и расспросить… Разве что у дежурного. Да, отвезли.
      Одного в операционную, второго, отца Афанасия – на выписку. А жаль, казалось, оживает старик.
      Недоумевающий врач остался в опустевшей ординаторской ожидать исхода операции.
      Прошёл час. И второй. И третий. В ожидании врач даже немного придремнул и вздрогнул от требовательного звонка внутреннего телефона.
      – Умер ваш подопечный. Прямо на операционном столе…
      – Разрешите к Вам?
      – Да, конечно. Все остальные уже в сборе.
      "Все остальные" – врачи, которые утром обсуждали состояние нового пациента, сидели, понурив головы.
      – В принципе, диагноз подтвердился, – рассказывал главврач. А вот с аппаратурой и с анализами… Вот, вам, пожалуйста и рентген, вот и анализы, – он небрежно подвинул по столу бумаги и снимки.
      – Но почему операцию делали не наши?
      – По моей настоятельной просьбе. Чтобы не было никаких разговоров. Привозят пострадавшего Бог знает откуда, а вы не в состоянии даже диагноз поставить! Не можете обеспечить его покой! Привязать надо было, если беспокойный, а не бегать здесь жаловаться!
      – Но… но… Господи Иисусе! – вскричал рентгенолог, всматриваясь в снимок. – Этого не может быть. То есть, не может быть, чтобы с такими повреждениями он…
      – Вы действительно видели, что он ходил? – обратился он к Сергею Петровичу.
      – Ну да… Позвольте…
      – Всё! Хватит! – забрал документы главврач. – Тело отвезли на паталогию. И тоже не в нашу. Все документы придётся доставить туда же. Мне. Лично… Ладно.
      Успокойтесь. По всем документам и мнению хирургов, повреждения изначально, ещё при доставке были несовместимы с жизнью. Так что…
      – Скажите, а отец- Афанасий? – поинтересовался всё тот же Сергей Петрович.
      – Всё согласовано с лечащим врачом. И повторюсь – это личная просьба не последнего для нас человека. Всё. Все свободны. И… посмотрите на всякий случай аппаратуру. Нехорошо как-то получилось. Оскандалились.
      Всё это было сказано как-то неубедительно. И "изначальные несовместимые с жизнью" как-то не выплясывали в виде "смягчающих обстоятельств". И за меньшие недочёты распекал главврач своих подчинённых. А тут: "Посмотрите на всякий случай".
      – Ты что-нибудь понял? – поинтересовался рентгенолог у теперь уже бывшего лечащего врача скончавшегося пациента.
      – Вообще-то, нет.
      – А я понял. Кому-то была очень выгодна смерть этого мужичка. Зарезали. А на нас спихнуть сложно. Вот и всё это представление.
      – Ну а отец Афанасий здесь причём?
      – Может, совпадение. А может, свидетелем чего был? Вот и его…
      – Нет, Николай Николаевич. Это уж чересчур. Наш бы на такое не пошёл. Здесь что-то другое.
      И даже когда пришло заключение паталогоанатома, подтвердившее рассказ главврача, оно не убедило этих двух эскулапов. А то обстоятельство, что ввиду неустановления родственников тело с разрешения прокуратуры кремировали, тоже вызывало какие-то сомнения.
      И правильно вызывало. Максим ещё спал, когда события вновь рванулись с места в карьер. Несмотря на все возражения, юношу положили на каталку и повезли "готовить к операции". Завезя по пути к отцу Афанасию.
      – Мужайся, сын мой! – напутствовал Максима священник, безвольно откинувшись на подушки. – Я вот тоже сейчас буду прощаться с этой юдолью скорби и предам свою судьбу в руки Господни. К себе, к себе в монастырь. И ежели Господь возжелает… то лучше уж в доме Господнем.
      – Да что вы говорите, отец Афанасий! – ахнул Максим. – Вы же… Я же…
      – Всё сын мой, всё. Прощай! – священник потянулся поцеловать Макса и прямо в ухо прошептал совсем другим голосом: " Подчинись. Так надо. И ничему не удивляйся".
      Ладно. Опять какая-то авантюра. Решив подождать, Максим затих и позволил тем же монашкам завезти его за дверь, отделяющую операционное крыло. Но отсюда бойкие сиделки чуть ли не в припрыжку кинулись к лифту и вскоре Максим оказался в каком – то коридорчике, где ему предложили встать и переодеться в монашескую одежду. А ещё через некоторое время те же монашки и он присоединились к свите, сопровождающей выписанного из больницы отца Афанасия. Его поместили в машину Скорой, туда же сел солидный, как оказалось, отец – настоятель, туда же монахини ненавязчиво подтолкнули и Максима.
      Уже из автомобиля юноша с изумлением рассматривал больницу, которую покинул.
      Монастырь? А в этой странной больнице специальная бригада хирургов, вызванных из областного центра, оперировала безнадёжного бедолагу – очередную жертву автоаварии. Но об этом Максиму тогда не было известно. Как и не должно было стать известно тем, кто по мельчайшим следам уже двигался за странным, очень уж напоминающим кое- какие прежние события, человечком.
 

 
      – Ты, отец Афанасий, зря всё это затеял, – укорял больного в дороге настоятель.
      – Всё понимаю, но зачем вот так… Всё в руках Божьих…
      – Да, конечно. Но я не потому. Я излечился. И возвращаюсь жить, а не помирать!
      Чудо исцеления свершилось.
      – Вот это правильно. Это, конечно…, – без большого ликования и даже убеждения согласился настоятель.
      – Не веришь… А ведь раньше в каждое слово…
      – Нет, верую, верую в чудеса Господни. И если это так…
      – Вот, взгляни на посланца Господня! Сей муж и есть тот, кого я ждал. Но он пришёл не только за моими словами, но и с исцелением!
      – Хорошо – хорошо. Давай уж дома договорим, – опасаясь, что отец Афанасий бредит, соглашался со всем настоятель. – Ты бы отдыхал, набирался сил.
      В монастыре Максиму отвели гостевую келью, отвели за общий трапезный стол. Пока вроде никто и не сомневался, что он – их брат. Ели растительную пищу, но исключительно вкусно приготовленную.
      "Вообще-то пост должен быть испытанием. А здесь – одно удовольствие", подумалось Максиму.
      Но настроение вдруг испортилось. Он вновь обвел взглядом трапезную. Прикрыл глаза, а открыв увидел…
      В полутёмной трапезной с перевёрнутыми столами было темно, только пара факелов освещала центр. В этом освящённом круге стояла на коленях массивная фигура в монашеской одежде. А над ней – низенький, худой человечек в кожанке потрясал революционным маузером. Два угрюмых бойца в будёновках держали факелы, а дальше в темноте также можно было угадать коленопреклонённых монахов.
      – Значит, страдания этого человека тебя не убеждают? Товарищ Егоров, посвети ещё разок!
      Факел полыхнул прямо в глаза и Максим увидел себя, прикованного к стене. Себя?
      Нет, какой же это я? Вон, руки ноги без ожогов. Но и это ведь – не мои. А исполосано всё как! Что же с ним… со мной делали, а? Кнутом, что ли били?
      – Мы с ним ещё продолжим. Есть ещё за что поквитаться, правда, господин поручик?
      Поручик???
      – Молчите-молчите. Попозже и вам язык развяжем. Пока – со святым отцом беседа.
      Факел вновь удалился туда, к центру событий.
      – А вот посмотрим, во что ты ставишь жизнь своих подопечных… Давай сюда.
      В круг втолкнули какого-то толстого монаха.
      – Это твой келейник? Может, и ещё кто? нет, теперь смотри сюда! – кожаный схватил монаха за бороду, дёрнул вверх. – Вот так. Ну! идо трёх считать не буду!
      Где она? – он приставил маузер к затылку келейника.
      – Прощая, брат Мефодий!
      – Прощай, отче.
      Грохот выстрела.
      – Отходите чуть подальше, товарищ комиссар. Во, забрызгались весь! – подала голос одна из будёновок.
      – Ничего! В крови рождается новый мир! Уберите падаль… Таак. Значит, шлюшка голубых кровей тебе дороже? Ладно. А как насчёт вот этого?
      В круг втолкнули совсем молоденького монашка. Кем он был несчастному настоятелю,
      – Бог весть. Но вскочил священник, сгрёб мальчика в свои объятия, закрыл собой.
      – Вот это ближе к истине. Вот это выбор, правда? Отнять!
      В начавшейся возне силы были неравны, и вскоре настоятель с залитым кровью лицом и вывернутыми руками вновь стоял на коленях, а напротив, также на коленях стоял монашек.
      – Прости, сын мой. Но…я… я обет дал…
      – Да, святой отец… прошептал подросток.
      – Ты не посмеешь! Ты же не Ирод, чтобы убивать невинных детей! – это уже комиссару.
      – Ещё как! И у нас с Иродом даже где-то идентичные цели. Государственные.
      Понимаешь? Ну? Здесь уже до трёх посчитаю. Посмотри, посмотри на слёзы этого невинного детёнка, а? Раз! Поднимите ему образину! Пусть сморит! Отец Афанасий, это ещё только начало. Если будет надо, одного за другим – всех. У тебя на глазах. Два! Ну! А её мы всё равно найдём! И кто она тебе? Стоит ли она этой обители и братьев твоих?
      Страшно, мучительно застонал, а затем в голос разрыдался несчастный настоятель.
      – Два с половиной, – осклабился комиссар. Стало ясно – сейчас выстрелит.
      Сломался настоятель. Расскажет. А пацана – для убедительности.
      Понял это и монашек. И на лице его застыла маска напряжённого ожидания – когда?
      Всё! Накатила поручика волна ярости. Даже особенно не напрягаясь, он вырвал вмурованные в стены железные кольца и размахивая цепями кинулся к комиссару. Тот успел только оглянуться на лягз и повести в сторону своей смерти маузером…
      Максим потряс головой, посмотрел на сидящих рядом монахов. Встал, подошёл к стене. Да, вот тут были вмурованы кольца. Значит, если смотреть отсюда, то они были вон там. Хорошенький прыжок! Но что это? Раздвоение личности – первый признак шизофрении. А может и не первый, но основной.
      – Что, брат, тоже наслышан? – улыбнулся толстый добродушный монах.
      – Смутно…
      – А конкретно никто и не знает. В гражданскую здесь настоятеля пытали. А потом ворвался сюда ангел – воитель и растерзал мучителей.
      – Ангел и растерзал?
      – Растерзал. Весь отряд. А отец настоятель за ту ночь поседел.
      – Отец Афанасий?
      – Точно.
      – А нынешний отец Афанасий, он…
      – Да, в прямом родстве. Только это… сам понимаешь. Все люди грешны – перекрестился монах. Только грехи одних от плоти человеческой, других – от духа их неправедного.
      – Да, конечно… А кого тот отряд здесь искал?
      – Это уже мирская суета, брат мой.
      После ужина его пригласил к себе отец-настоятель. Но беседы не получилось.
      Максим не считал нужным что-либо тому рассказывать. Только и договорились, что Макс – это " брат Максим", а настоятель – "отец Аввакум". Ох и не понравился этот Аввакум брату максиму! По настойчивой просьбе юноши, его провели к отцу Афанасию. Видимо, заряд бодрости, подаренный священнику, уже начинал иссякать и он выглядел действительно уставшим и больным.
      – Не вовремя вы всё это затеяли, – упрекнул старика " брат Максим". Ещё бы денёк – два подлечились, а потом – пожалуйста.
      – Не я это, сын мой. Мы все заложники промысла Божьего. Как я понял, именно в это время привезли в больницу того, смертельно раненного. Которого и оперировали вместо тебя.
      – Но зачем!!!?
      – Ты нужен церкви. Так решил Патриарх. А власть светская тебя бы ни за что не отпустила из своих… объятий. Теперь ты умер. И можешь спокойно заниматься своим великим делом.
      – Великим делом? Каким?
      – Не обольщаюсь. Не моё исцеление – твой подвиг. Но я знаю… И пока не увидел тебя, не понимал, в чём же смысл моих дальнейших страданий, почему Господь не освободит меня от них. Так вот слушай. Я был уже болен. Неизлечимо. Но меня всё -таки привезли в нашу больницу. Нашу. Мы оплачиваем лучших врачей и там лечатся наиболее выдающиеся сыны нашей Церкви.
      – А не выдающиеся?
      – Не перебивай. Время дорого. Я ведь и согласился на этот переезд, чтобы тебе помочь. Так вот. Привозили сюда одну чудотворницу. А сюда без благословения Патриарха… Поэтому и обуял грех любопытства сестёр – монахинь.
      – Прежде всего, сестры – Ольги? – улыбнулся Максим.
      – Да, она больше подвержена такому искушению, – тоже улыбнулся монах. – Но ради Бога, не перебивай. У меня… мне… – начал запинаться старик.
      – Эээ, нет. Так не пойдёт. Всё это захватывающе, но давайте пока продолжим лечение. Вы уже вон, никакой от боли. Пора.
      – Подожди… Эта… чудотворница… она же и… Меч Господень. Явила много чудес исцеления, а затем… Затем… Как дланью небесной уничтожила она посланца дьявола, но и сама потеряв все силы, обратилась в… мумию.
      – Но… отец Афанасий… но…, – ошалело присел на койку возле монаха Максим, собираясь с мыслями.
      – А почему…? Нет, всё. Позже. А сейчас, – юноша протянул руки и сосредоточился на борьбе с болезнью. А монах с благоговением всматривался в исходящие от целителя лучи, чувствовал, как превознемогает тот боль, исходящую от терзавшей его тёмной силы. Помощниц – сиделок сюда, естественно, не допустили, а монахов отец Афанасий попросил сегодня его не навещать – устал мол. Поэтому Максим сам подошёл к узкому, как бойница, окну и прислонясь к стене, стал впитывать лунное серебро.
      – Благодарю тебя, сын мой. И слушай дальше.
      – Может, потом? – попросил Максим, накапливая живительную силу.
      – "Потом" может не быть. Тот, кто всё это устроил… Не для того, чтобы меня излечить.
      – Тогда тем более. Сейчас продолжим.
      – Выслушай же ради Бога! Заклятье на ней. И властительница её теперь – Тьма.
      – А Тьма, это…
      – Нет. Не он, не к ночи будет помянут. С тем…, ты знаешь, о ком я говорю, не тебе бороться. Нет. Не так. Не тебе победить – точнее. А вот со слугами его, даже с самыми могущественными… Тьма – одна из них. Вырви деву из её власти и вы сможете… впрочем, мне не открылось, что вы ещё сможете…
      – Да я бы… знаете, мне самому надо бы… но… а как вырвать?
      – Крест и ожерелье должны справиться со змеем.
      – Ну вот, ещё и змей. Горыныч?
      – Ты извини, что говорю витиевато. Так открылось. Стараюсь ничего не упустить.
      Видел… Видел и воительницу с седой прядью, и воителя, вначале обожженного, да-да, тебя, а потом и – юного, прекрасного…
      – Ну, уж и прекрасного… Вы опять сбиваетесь на какие-то… Ладно, продолжим.
      А… где искать? – задал Максим главный вопрос.
      – Её от кого-то спешили схоронить. Спрятать. Думаю, что те, кому ты нужен сейчас, это знают.
      – Они что, тоже слуги Тьмы?
      – Нет. Просто, они по-своему понимают добро. А может и… не знаю…
      И затем, полагая всё важное сказанным, отец Афанасий в перерывах между целительными сеансами излагал Максиму христианское видение добра и зла. На уточняющие вопросы Макса о Тьме, девушке, змее, отвечал, что сказал всё, ему открывшееся.
      "Крест и ожерелье". Вот почему эта тварь растерзала Хому. За крест. И вой…
      Тогда… И потом, когда эти бусы… Ну что же. Ты у меня ещё повоешь, улыбался Максим, встречая рассвет. Исцелённый монах уже крепко спал. Юноша одарил своего пациента золотыми лучами и побрёл в свою келью. Как удачно получилось! За одну ночь! Нет, вообще-то он ещё днём начал. Но всё равно. Видимо, и в чудесах большую роль играет практика! Он завалился на узкую койку под распятием, хотел, было обдумать всё, сказанное старым монахом, но блаженно уснул.
      Когда Макс проснулся от осторожных толчков в плечо какого-то опять же довольно упитанного монаха, было уже далеко за полдень.
      – Отец настоятель приглашает к себе, – объяснил своё вторжение монах.
      – Хорошо. Только где у вас…ну эти… умыться там и прочее?
      Помещение, занимаемое настоятелем, как-то не ассоциировалось с кельей. Нет, что здесь жил священник – сразу чувствовалось. Но по размерам! Да и сам настоятель…
      Но почему с незапамятных времён попов так разносит? Максим и ранее, глядя на трансляции всяческих торжественных богослужений с улыбкой подмечал это. Вот, очередной горластый талант. Гренадёр! А через год – уже брюшцо. А ещё через годик – и ряха, как у всех. Бородой не припрячешь. Так и здесь. "Рядовые" монахи, или подвижники, типа отца Афанасия – пример аскетизма. А вот настоятели, их прихлебатели – вон, как поотъедались! На постах столько жирку не нагуляешь! Ну да ладно. Если сама их эээ паства не видит этого безобразия, то чего уж нам…
      – Садись – садись, сын мой, – сделал неопределённый жест рукой, словно подвигая её для поцелуя, настоятель. – Продолжим нашу беседу. Ты из какого прихода?
      – Я вообще-то не из прихода. И не из монастыря.
      – Мирянин? И обрядился в одежды священнослужителя?
      – Не сам. Там, в больнице вашей предложили.
      – Большой грех, – вздохнул настоятель. – А веры ты хоть какой?
      – Вообще- то…
      – Ну, крещёный по православному обряду?
      – Это да. Родители…
      – А исповедовался когда?
      – Никогда, – вздохнул Максим.
      – Надо сын мой. Вижу по тебе, что уже это крайне необходимо для души твоей.
      Много уже нагрешил, поди?
      – Наверное, много, хотя… Но святой отец, я здесь не для этого.
      – Знаю. Уведомлен. Но, почему бы… Это сам Господь привёл тебя. Исповедуйся!
      Такая настойчивость крайне не понравилась Максиму. Да и сам отец- настоятель тоже. Было в нём что-то скользкое, что-то… " Не может быть!" – отмахнулся, было Макс от своей догадки. Затем внимательно посмотрел на пристроившегося здесь же монаха, келейника что-ли.
      – Скажите, а отец Афанасий здесь в этом монастыре эээ живёт?
      – Нет, – улыбнулся настоятель. – Святой отец несёт свой обет в отдельном ските.
      Это он к нам был привезен в связи с болезнью. К нам, а затем – и в больницу.
      – Понятно. А…
      – Сын мой, у нас мало времени. Я бы лично принял твою исповедь!
      – А ваш эээ вот этот тоже лично вам исповедуется? – спросил Максим, показывая на келейника.
      – Ааа, да, конечно.
      – Ну ещё бы, даже при тайне исповеди о его содомский грех лучше отпускать лично вам, а?
      – Да как ты смеешь? – поднялся в негодовании настоятель.
      – Да вот, посмел.
      – Не по годам дерзок!
      – Не почину грешны!
      – Убирайся из дома Божьего!
      – Содом никогда не был домом Божьим! И оставаться здесь сам не намерен! – поднялся Максим. Он выскочил из покоев и рванулся по коридору к келье старого Афанасия. Тот, уже сидя на ложе, что-то рассказывал монахам.
      – Отец Афанасий, можно вас на минутку?
      Тот легко поднялся и вышел вместе с юношей.
      – Исцелил! Боле того, омолодил! Лет, наверное, тридцать так легко себя не чувствовал! А ясность мысли! Чем я могу тебя отблагодарить, кроме молитвы?
      – Отец Афанасий, этот настоятель… Он… только честно, голубой?
      – Есть такой грех, – сразу помрачнел монах. – И приблизил таких же.
      – Так как же вы…
      – Бог терпит. Вон, в европах уже и браки такие регистрируют…
      – Но это же… Это же…, – не мог найти слов Максим.
      – Нельзя быть таким нетерпимым. Нетерпимей Самого.
      – Тогда скажи братии, что больше Он не потерпит. Сегодня же этот… этот… вертеп при храме будет уничтожен.
      – Не много ли на себя берёшь? – заглянул в дикие сейчас чёрные глаза старый монах.
      – Если Господь не захочет этого, он…
      – Сынок, когда сбросили первую атомную бомбу, пилоты думали тоже самое.
      – Я не буду никого убивать! Я же попросил – предупредите! Вам же здесь верят! И… и не надо на меня так смотреть. Я… да вопрос не в том, что я лично их ненавижу.
      Даже не ненавижу… Как можно ненавидеть к примеру, прокажённого? Но когда всё это выпячивается, лезет на сцену, вылазит на площади, на стадионы! А теперь вот, и в монастырях? Бог терпит? Пусть убедятся – больше не потерпит.
      – Ладно, сын мой. Но всё равно… По… помилосердней, прошу тебя.
      Было видно, что монах поверил Максиму. А тот вышел за ворота и скрылся в лесу.
      Несмотря на поднимающееся солнце, лес уже притих – почувствовал зиму. Кое-где выглядывали поздние грибы. Максим вздохнул. Как они с отцом ходили за рыжиками!
      Да какое там "ходили" – добирались. Через речку по подвесному мосту, а потом через гору. Не горочку – настоящую гору. И только в ложбине между двумя горами, в молоденьком соснячке росли эти удивительные грибы. Ну, это зимой удивительные – из бочонка и с картошкой. А тогда, пока доберёшься… Можно было бы и здесь насолить – вон какие грузди! А вверху – вон, да вон там – мелькает хвостом озабоченная белка. Дятел стучит. Если прислушаться, то можно ещё какую – то возню услышать или почувствовать. Но куда там до весеннего или летнего леса. Или, даже, ранней осени. Тоска. Максим сел на поваленное толи бурей, толи старостью дерево. Вот. Куда теперь? К тем, кто это организовал? Э, нет! Не "к тем", а "за теми". И поспрашивать их потом наедине. Ладно. А что с этим настоятелем делать?
      Пообещал! Ладно. Выйдя на опушку, он увидел чернорясную братию, собравшуюся на прилегающей к монастырю пустоши. Монахи слушали отца Афанасия, который грозился в сторону монастыря каким- то посохом. Ну что же. Такого он ещё не устраивал.
      Попробуем. Макс сел у крайнего дерева, сосредоточился, и как когда-то в электрическую цепь, как в локатор, начал посылать волну в ближайшее облако. Отец рассказывал, какие силы бурлят в этих, казалось бы мягких пушистиках. Вот настроить их в резонанс. А теперь, как магнит для других. Нет, подожди… Не для облаков, для их полей. А если ещё добавить вон из той ЛЭП? Вот так. А теперь – начали! – пустил он маленький ручеёк на крышу осквернённого монастыря, прямо над апартаментами (кельей назвать – язык не поворачивается) грешного настоятеля.
      Удар был страшен своей неожиданностью и мощью. Крышу сорвало мгновенно. И тут же вспыхнул огонь. А молния била ещё, ещё и ещё. Горело, плавилось и обугливалось всё. Но только здесь в гнёздышке отца Аввакума. Больше Максим никуда не пустил разбушевавшуюся стихию, хотя и сдерживать её оказалось, сложнее, чем разбудить.
      С ужасом он наблюдал, как к этому облаку притягиваются всё новые и новые разряды, которые раз за разом срывались вниз. Теперь следовало быстрее уничтожить этот гигантский природный шокер. Макс вновь проник своим полем в центр облака.
      Поразительное зрелище светящихся волн, вращающихся в каком-то тёмно-фиолетовом вихре, в грозном водовороте, брызжущем во все стороны короткими неоновыми молниями, захватило его своей дикой красотой. Но когда центр этого огненного бурления вновь вспыхнул и огромным копьём ударил по руинам монастырского крыла, юноша ткнул своим полем в самую горловину вращающейся воронки.
      Сказать, что ответ был чудовищным – это ничего не сказать. Максим словно растворился в огненной стихии. Но, поднимаясь ввысь, видел, как останавливало своё страшное кружение его порождение слепой мести. Максим уже приготовился к встрече с тем странным, неизведанным миром Космоса, но… Видимо, там его пока не принимали. А возвращение оказалось ещё более мучительным. И в это же обгоревшее тело. И где-то совсем недалеко.
 

 
      Такие обороты событий уже не казались ему ни удивительными, ни захватывающими.
      Юноша сидел в позе мыслителя, действительно угрюмо задумавшись. Сорвался. И ещё как! Могущество в одном месте засвербело? Могущество. Чуть остановил потом. А если бы… Говорят, перед первым испытанием ядерного… тогда ещё устройства, учёные спорили, пойдёт ли реакция дальше. Вроде бы, была теория, что весь кислород может выгореть! Весь! Спорили, то есть, допускали, а всё равно рванули!
      Ну, те хоть спорили. А я? Какие это силы я вообще пробудил? И зачем? Нескольких геев напугать? Вот и поделом – опять голый урод, без кола, двора и вообще без ничего. Да проще было бы дождаться тех, кому я нужен и спокойно, терпеливо всё выведать. Но всё равно я круто там обошёлся! – мелькнула таки подспудная мальчишеская мысль. Так им и надо! По другому не понимают. Гонимые! Будете хоть немного побаиваться. Хотя бы гнева небес. Ладно, которые там действительно… больные. А то ведь половина просто моральных уродов! Алкоголики, или там, сифилитики – тоже больные, но не лезут почему-то на трибуны и не выставляют свои болячки напоказ! В общем, правильно я им! – успокоил себя юноша и встал, озираясь. На этот раз его занесло недалеко от людей – изредка был слышен гул автомобилей. Максим пошёл на звуки и вскоре вышел к шоссе. Правда, остановить кого в таком виде он даже и не пробовал. Просто пошёл вдоль шоссе наудачу. Удача, конечно, не подвела – вскоре он оказался на окраине тихой, страшной своим запустением деревни. Часть хат развалилось от старости и их бревенчатые стены, остовы крыш, словно скелеты гигантских динозавров проглядывались через какие- то дикие заросли. И до слёз, словно брошенные дети, трогали стоящие по краям заброшенной дороги яблоньки с поздними красными плодами на голых осенних ветках.
      Словно хотят показать ещё свою нужность… Бедные… Максим вдруг вспомнил, как купил отец живую утку. Ну, вроде как дешевле получается. Оставил в ванной до вечера. И та тоже доказала, что ещё полезна живой – снесла два яйца. Одно – нормальное, второе – в ещё мягкой не затвердевшей оболочке. И не смог отец. Ну, Максим подозревал, что не сможет он и так. А после этого… В общем, отдал Белый-старший эту несостоявшуюся жертву знакомым в соседней деревне. Слюнтяй? Не мужик? А ещё офицер? Ну, вы как себе знаете, а Максим полюбил отца ещё больше.
      Нет, не тот оборот – "ещё больше". Просто… Просто в сердечке ребёнка кроме любви всё больше места занимала нежность к этому родному человеку. Отец! Если бы ты знал, как я по тебе соскучился! Если бы ты знал, как мне тебя не хватает.
      Скорее бы в свой облик! Максим отогнал тоску, осмотрелся.
      Это была одна из "бесперспективных" деревенек. Когда умер здесь последний старик – бог весть. Вон, погост, тоже годами неухоженный. Деревня призраков. И сама – призрак. А через какую тысчонку лет вот так же будут чернеть повсюду остовы бывшего приюта человечества. И ветер будет вот так же хлопать дверями и оконными рамами. Пластиковыми. Вечными. Страшно. А в покинутых городах будет ещё страшнее.
      А в уничтоженных?
      – Эй, чудище, ты что тут потерял?
      Максим вздрогнул и остановился. Значит и через тысячу лет кто-то окликнет зеваку из других миров? И тот…
      – Я к кому обращаюсь, а, голяк? Не, вы только полюбуйтесь, до чего допёрли! Ты как, обкурился или этот, тьфу, не выговорить. Голые которые специально бродят.
      – Нет, я… я в беду попал… А с кем я…? – сиганул за полуразвалившийся забор Максим.
      – Да ты кто? Ну? У меня тут карабин. Сейчас пальну!
      – Я… я монах, – назвал свой последний статус Максим.
      – И что? Раздели?
      – Можно сказать и так… В общем, пропала ряса.
      Голос собеседника раздавался из чердака казавшегося довольно крепким дома. И принадлежал, похоже, довольно крепкому, хоть и пожилому мужичку.
      – Ладно, проходи во двор. Моей пока нет. Сейчас что поищем.
      Забор был старым, но не дряхлым. И дом, и хозяин – тоже. Широкое лицо с чуть навыкате глазами, больная верхняя губа, широкие брови, всё ещё сохранившаяся рыжеватая шевелюра в целом вызывали какую – то добродушную симпатию.
      – Заходи – заходи. Вот, одень пока, – протянул хозяин ворох одежды.
      – Так что случилось-то? – вновь поинтересовался хозяин, когда Максим оделся.
      – Кажется, спорол я большую глупость, – хмуро ответил гость.
      – Иван Васильевич, меня кличут. А тебя, мил человек, как величать?
      – Максим… Просто Максим. Можно и Макс.
      – Так вот, Максим батькович, вижу, человек ты… эээ… жизнью уже побитый, не хочешь говорить – не надо.
      – Скажите, а до монастыря далеко?
      – Смотря, чем мерять. Пешком – далековато, на транспорте – не очень. Только вот, не ходит отсюда транспорт. Вот, смотри лучше, какое я здесь хозяйство развёл!
      " Хозяйство" состояло в двух десятках клеток с кроликами и около сорока бестолковых кур.
      – Другую живность держать уже не по силам. А это наш Кузьма. Знаешь, по выходным вожу кроликов на базар в райцентр. Мне уже даже место там отвели. А потом уже можно и пивка, и ещё чего… иногда. Знаешь, мы с ним заходим в барчик. Я беру две кружки. Бармен уже знает – ставит мисочку и этот обормот так аккуратно, полный достоинства лакает пивко.
      "Весь в хозяина" – подумалось Максиму, когда он разглядывал рыжего пушистика с лихо закрученным хвостом. Плоская мордочка с близко посаженными глазами создавала иллюзию большого мыслителя. А по тому, что уж очень был похож пёс на хозяина, можно было догадаться – не первый год они живут вместе.
      – Вот удивительно, что он тебя не облаял. Этот чёрт на чужаков бросается, как бешенный. Меня вроде как охраняет. Нет, не кусается, но лает – в ушах звенит. А тебя, вишь… сразу вроде как за своего признал.
      – Я просто их очень люблю, – уже гладил Кузьму.
      – Ты бы поосторожнее. Блохи. Шерсть вон какая, не вычесать. Во, видишь!
      И действительно, рыжий Кузьма вдруг вгрызся зубами в свой правый бок.
      – Ну, это поправимо, – улыбнулся Максим. Он протянул руки над страдальцем, на секунду сосредоточился.
      – Отойдите! – попросил он.
      Да, это было ещё то зрелище. Из кузьмовой шерсти, словно брызги во все стороны замелькали мелкие насекомые. Максим не дал им разбежаться – блохи ещё на лету умирали, падая на землю малюсенькими прошедшими капельками жизни.
      – Ну вот и всё, – слегка поморщился Максим. Но неприятное чувство, вызванное этой расправой, было тут же нивелировано бурным проявлением благодарности Кузьмы.
      Видимо, эта команда здорово-таки его донимала. Пёс, закатив глаза, прислушивался к давно забытому ощущению комфорта. Затем обнюхал валявшихся рядом недругов.
      Связав это в логическую цепочку, с радостным визгом кинулся к Максиму лизаться.
      – Да ладно тебе, – улыбался Максим. – Не за что. Живи!
      – Как это ты…? – наконец вмешался в эти отношения хозяин.
      – Слово такое знаю, – всё ещё улыбался юноша.
      – Слушай, а кого побольше? Крыс, к примеру, а? Житья от них нет! Здоровенные такие пацуки! Житья от них нет! Летом ещё ничего, где-то на стороне промышляют.
      А вот сейчас, осенью и особенно зимой – просто беда. И кот не берёт. Только выглядывает на них из-за угла.
      Тут хозяин так наглядно продемонстрировал своей, действительно похожей на котиную физиономией, как испуганно выглядывает из-за угла кот, что Максим фыркнул. Да, действительно надо помочь. Пускай в брошенных домах мародёрствуют.
      – Ну вот и хозяйка. Слушай, мать, тут к нам путник заглянул. Вот, познакомься.
      В отличие от Ивана Васильевича и Кузьмы хозяйка ("Она у меня Нина Сергеевна") восприняла появление "путника" не так доверчиво. С удивлением рассмотрела на нежданном госте старую одежду своего мужа. На восторженный рассказ хозяина об избавлении Кузьмы от докучливых постояльцев только пожала плечами. Правда тот факт, что их верный любимец всё время жался к ногам гостя, её несколько успокоил.
      – Он ещё обещался крыс вывести. Правда, Максим?
      – Ну да. Смогу.
      – Ну что ж. Смоги, – согласилась пожилая женщина, пристально глядя на этого странного человека. – Пошли, – кивнула она в сторону дома.
      – Наверное, лучше здесь. Если вдоль забора границу проведём, нормально будет?
      – Нормально будет, – улыбнулась хозяйка. Было похоже, что она уже приняла Максима за какого-то ловкого мошенника. – Ты только учти, молодой человек, что денег у нас… Там яиц десяток или самогона бутылку…
      – Ну что вы! Мне бы вот хоть одежду отработать, – возразил Максим, уже сосредотачиваясь. Сказано это было так просто, что Нина Сергеевна только покачала головой.
      Имея некоторую практику, Макс быстро обнаружил и убежища серой компании, и их ходы. Не цацкаясь, полыхнул по ним воображаемым огнём. И вскоре взвизгнул, кинувшись на руки к хозяину Кузьма, а затем, не по годам прытко взвившись на лестницу, завизжала хозяйка. Не обращая ни на кого внимания, пацуки мчались вон со двора. Часть их них держала в зубах своих деток.
      – Бей их! – спохватился хозяин, опуская труса- Кузьму и хватая вилы. Но вот уже последний крысиный хвост мелькнул в щёли забора, и всё закончилось.
      Вдогонку Максим полыхнул им в сознание ужас перед этим двором. Теперь это чувство будет передаваться у них генетически – из поколения в поколение. Правда, где-то далеко есть и другие семьи. Но это ещё нескоро, и это уж извините.
      – Что это было, господи? – прошептала хозяйка, медленно, охая, слезая вниз.
      – Исход. Вы же просили.
      – И это столько их здесь здесь… у нас…
      – Ну, не только у вас. Просто здесь у них было эээ гнездо, а так они пасутся во всей вашей деревне.
      – Я теперь в хату боюсь зайти. Какое-то крысиное царство.
      – Да нет, всё. Теперь не вернуться, – успокаивал её Максим.
      – Ну, хорошо. Но пошли-ка в хату вместе. Вдруг кто из них остался!
      В дом они зашли все вместе. Старуха, видимо, уже поверила и только на всякий случай заглянула под печь. Подражая ей, обнюхал все закоулки и Кузьма. Фыркнул и запрыгнул на низкую, заваленную каким-то тёплым тряпьём лавку. Это была кухня или, точнее, столовая. Газовая плитка и все остальные кухонные причиндалы находились за печкой, в занавешенном пространстве. А здесь – стол, та самая лавка вдоль стены, старенький холодильник, пару стульев. И разные портреты на стенах.
      – Пусть мать хозяйничает, а мы пойдём покурим – потянул Максима назад на застеклённую веранду хозяин. Не куришь? Ну, молодец, тогда пойдём в зал. Там телевизор посмотрим. У нас правда, идут только два канала. Сын антенну привёз, а наладить вот не получается, – хитро покосился он на гостя.
      – Давайте посмотрим, – понял намёк юноша. – Я, правда, не спец, но помню, как отец настраивал.
      Максим вздохнул. Вспомнился длиннющий, высокий чердак ДОСа, под самые ноздри забитый запахами гнездящихся в нём голубей. Разлапистые антенны и голос отца: " Ещё… Ещё правее. Назад…" Отец. Максим не верил, что человек может вот так скучать по родителям. Особенно в его-то возрасте. Вроде вот так, когда ежедневно рядом, то и не замечаешь. И когда как сейчас, весь в заботах, вроде и не думаешь.
      А потом, как полоснёт – ну словно ножом… Нет, словно огнём. Такая вот боль.
      Говорят, что и в армии первые дни самое мучительное – разрыв с родственниками.
      Потом вроде притерпишься и всё равно, время от времени ш-ш-ш-ах пламенем по сердцу.
      Юноша взялся за кабель. Антенна была ни при чём. Заводской брак – закоротило.
      Проследив движение своей слабо пущенной волны, он нашёл это место и поправил – пережёг перемыкающий металлический волосок.
      – Наверное, всё. Включай, Иван Васильевич!
      Тот, удивлённо взглянув на такого мастера своими котиными глазами, включил.
      Посмотрел. Ахнул. Переключил несколько каналов. И с криком " Посмотри, что он сделал" кинулся к хозяйке.
      – Ну, ты волшебник, – расцвела та, глядя на экран.
      – Ну всё. Конец хозяйству, – шутя констатировал старик. – Она у меня до сериалов охоча. Когда плохо видно, у неё голова разбаливается, не смотрит больше. А теперь…
      – Теперь ты мне своими футболами душу достанешь! – улыбнулась любительница сериалов.
      Этот маленький фокус Максима ещё больше изменил планы хозяйки – накрывать она стала в зале. А пока хозяин выскочил – таки покурить, Максим успел оглядеться.
      Ничего особенного. Круглый стол по центру. Очень старинный диван у торцевой стены и такие же два шкафа. Совсем допотопная этажерка с журналами на медицинскую тему. Несколько книжек, за которые букинисты дали бы хорошую цену. И фотографии, на всех свободных стенах. Судя по всему – родственников. За занавесками, перегораживающими весь дом – несколько кроватей. Везде старенько, но чистенько. Бывает и хуже. Гораздо хуже. Максим вздохнул и присев на тоже старинный стул с высокой деревянной спинкой, посмотрел в телевизор. Но сериал, считающийся молодёжным, его не увлёк. Да и некогда стало – хозяйка начала накрывать стол. На вопрос о помощи, попросила, если уж есть такое желание, принести из колодца воды: " Мой, конечно, ещё справляется, но…" Во дворе уже было темно. Осень. И на улице тоже. Только здоровенная, по – Маяковскому "лунище" освещала этот умирающий мир.
      – Да-а, Луна, – проследил взгляд Максима хозяин. – Знаешь, какая она на самом деле? Я тебе потом расскажу. Это я теперь отсюда на неё поглядываю, а когда-то…
      За столом сидели втроём. Кузьма, хоть и считался членом семьи, чинно восседал у ног хозяйки, ожидая своей доли. Конечно, на запахи откуда-то появился и кот – тот самый, который боялся крыс. Долго фыркал, обнюхивая гостя. Видимо, смущал запах хозяйских вещей на пришельце. Но затем успокоился и тоже принял позу радостного ожидания.
      Всё было без изысков. Не у шейха. Но шейх или там рестораны были для нашего героя исключением из общего правила. Поэтому он, как и двое не допущенных к столу, с удовольствием высмотрел и яичницу с салом, и крепкие солёные огурчики, и квашенную капусту, и солёные грибки и, конечно, источающую неповторимый аромат приготовленную в печи, в чугунке, картошку.
      – Чем богаты, тем и рады. Так неожиданно всё… Чуть бы раньше, кроля бы забили.
      Ну, ничего, завтра…
      – Что Вы, что Вы, зачем… И так всего хватает, – горячо отверг эту мысль Максим, вспомнив пушистых зверьков. Одно дело есть какого – то абстрактного кролика, и другое – из увиденных глазастых длинноухих прелестных созданий. Они в большинстве своём добрые и ласковые – эти кролики. Хоть и с острыми зубками.
      – Гм… – подал голос старик. – Как говорил Паша Эмилькевич, такую капусту грех есть помимо водки… Ты как? – обратился он к Максиму.
      – Чтоб твой этот Паша той капустой подавился! Ну, житья от него, Максим, нет!
      Мой, как капусту не увидит, так этого Пашу проклятущего и цитирует.
      Тем не менее, хозяйка начала разливать по гранёным стограммовым стаканчикам что-то спиртное.
      – Вот, попробуйте моё. Я ещё, правда, не волшебник, я только учусь.
      Из рюмки ударял жуткий запах сивухи.
      – Ну, за знакомство! – произнёс тост хозяин.
      Максиму пришлось пригубить. Гадость, конечно. Но вот капуста, она, действительно.
      А грибы, что за грибы!
      – Знал бы ты, сколько их у нас! Такие годы были! Лишь бы в лес зайти. И ещё потом домой приволочь! – похвалился старик. Ну, между первой и второй пуля не должна пролететь!
      – Да вы офицером были?
      – Офицером, сынок "не были". Ими остаются навсегда. А которые "были", это не офицеры.
      – А что же… вот так?
      – Долгая история… Может, потом. Да ты не пьёшь совсем?
      – Нельзя мне… много.
      – А да. Конечно-конечно, – закивал он головой, скользнув взглядом по обожжённому лицу и, чтобы сглазить неловкость, стал угощать незастольных участников ужина.
      – Вот смотри, – положил он на пол кусочек картошки, обмакнутой в жир со сковородки. – Вот, Кузя. Тебе дадим, а Ваське не дадим. Он у нас лентяй, да?
      Старик хитро подмигнул Максу, смотри, мол, за спектаклем. Кузьма, внимательно выслушав хозяина, глядя на того ясным взглядом карих глазок, взял этот дар и унёс в дальний угол – якобы насладиться в одиночестве.
      – Смотри, но не подавай виду, что видишь. Два хитреца.
      И действительно, рыжий хитрец дождался, когда к нему пришёл обделённый хозяином "лентяй". Тот в свою очередь подхватил угощение и уволок куда-то за занавески. А Кузьма, виляя пушистым хвостом, прибыл за добавкой.
      – Может, он просто не ест картошки?
      – Не ест? Сейчас увидишь!
      И действительно, вторую пайку Кузьма съел здесь же. Так, "не отходя от кассы".
      – Мне отец рассказывал. Про деда. Они тогда в партизанах были. А кошка с ними не пошла. Точнее, он её вроде потащил, но она сбежала. Так он домой прибегал её покормить. Самому – голодуха, а что-то припрятывал. А потом, когда вернулись, уже она. Поймает там мышь или крысу – ему волочёт. Её ещё и котята сосут, а она – всё равно. Сама аж дрожит, а ждёт. Только когда он её погладит, скажет там: "Спасибо, бери себе", – набрасывается.
      – Ну, наш Васька, он как у Крылова, только слушает да ест, – вмешалась хозяйка.
      Да спит. И ещё по ночам с другими воюет. О! Новости! Но как всё- таки видно! Что картинка!
      Они прервали разговор, вникая в итоги прошедшего дня. И сразу же, ещё в анонсе " Аномально разбушевавшейся стихией значительно повреждён храм…" – Господи, да это же у нас! – ахнула старая женщина. То-то я в той стороне сполохи видела!
      В напряжённом молчании они ожидали подробностей. Но вначале всё касалось большой, средней и малой политики. У хозяина, видимо, внимание несколько отвлеклось, и он втихаря наполнил стаканчики.
      И вот, началось. Жуткие, оплавленные руины, контрастирующие с нетронутой церковью. Потерянно сидящие на опушке леса монахи. Интервью с почему-то потрясённым отцом Афанасием.
      – Мы не знаем, рука это Господа, или козни врага рода человеческого. Если это расплата за грех, взращённый за этими стенами, то пока необъяснима казнь наших безгрешных братьев. Правда, пути Господни неисповедимы…
      – О чём это он? – захрипел вдруг Максим, вставая.
      Это сейчас же объяснилось. Уже репортёр, стоявший у оцепления, рассказал, что настоятель был подвержен содомскому греху и "взращивал" в монастыре эту самую содомию. Он, правда, уцелел – оказался в эти мгновенья в церкви. Уцелел и его неотлучный келейник. Но вот трое монахов погибли. Были ли они грешны или нет, Бог весть.
      – Что с Вами, Максим! Да на Вас лица нет! – встревожилась хозяйка.
      – Ай, на мне давно лица нет! Но он же должен был… Он же обещал… Как же это…
      Иван Васильевич, как бы мне туда туда… а?
      – А что, может родственники какие? С утра, конечно. А сейчас – темно, да и выпили уже… – отпирался разморившийся в тепле старик.
      – Родственники? – помотал головой, собираясь с мыслями, юноша. – Где? Там? Нет, хуже. Надо мне туда. Прямо сейчас надо. Васильевич, проводи. – Спасибо, хозяйка, за угощение.
      – Да вы с ума сошли! Тут километров семьдесят! – возмутилась хозяйка. Иван, нука, выкатывай свой агрегат! Вы мотоциклом управляете? Отлично, вот за рулём и поедете. А ты, старый лентяй, в коляске отоспишься, проветришься и поутру – домой.
      " Агрегат" оказался допотопным "Уралом" с коляской. Который, тем не менее, при первой же нажатии ногой на рукоятку стартера ожил и серьёзно " дук- дук-дук" заворчал на низких оборотах. Ну куда, куда до него нынешним легкомысленно – визгливым потомкам. И Максим был бы восхищён знакомством с ветераном, если бы не был так потрясён новостями.
      – Вот, надень, – накинула ему на плечи телогрейку хозяйка. – Ночи – то холодные.
      Прощай, бедный мальчик, – она вдруг перекрестила его. – И если нужен будет приют, приезжай. Мы всегда будем рады.
      Это было трогательно – неосознанное сочувствие старой женщины. Поняла, почувствовала беду этого незваного гостя. И, наверняка, не в блохах и не в крысах дело. Вон, и Кузьма с Василием рядом к ногам жмутся, прощаются. Эх, не до вас всех сейчас! Максим вскочил в старинное просторное сидение и, примеряясь, газанул. "У-у- ду-ду-ду" – отозвался ветеран. Его хозяин уже открыл ворота и умастился в коляске. И Максим, поцеловав вдруг на прощание морщинистую щёку хозяйки, рванулся в освещаемую мощной фарой темноту.
      Хозяин этой реликвии несколько раз жестами показывал, куда сворачивать, затем жестами показал, что надо остановиться.
      – Теперь всё время прямо. Скоро шоссе пойдёт влево, в райцентр, а ты всё равно прямо. Там на развилке иногда наши менты стоят, но меня они знают. Вот, одевай, – протянул он из коляски шлем. А я так. Увидят, что я, не остановят. Теперь вперёд.
      Ещё до развилки старик уснул. Максим некоторое время прислушивался к каким-то странным звукам, врывающимся в ровное рычание двигателя. Убрав газ, прислушался.
      Улыбнулся такому богатырскому храпу хозяина мотоцикла и рванул дальше. Никого на перекрёстке не было, и Макс беспрепятственно помчался по узкой, выбитой годами и непогодой древней пустынной дорожке. В другое время он полюбовался бы проплывающей ночной красотой. Но не сейчас.
      " Как же так? Он же должен был вывести всех… Должен… За рясу не потянешь.
      Но ему же верили? Значит, не во всём. Трое! И… и ведь не шевельнулось ничего!
      Может, такие же? Но я… я не хотел убивать и таких. Нельзя убивать и таких! Или этот удар… Да нет, это уже потом, когда я вырубал… Может, эти репортёры опять всё переврали?" Уцепившись за эту спасительную мысль, Максим до отказа довернул рукоятку газа, акселератора, то есть.
      При всей прыткости ветерана, ночная дорога заняла часа полтора. Выскочив из леса, мотоцикл запрыгал по кочкам уже грунтовки. Макс снизил скорость и медленно подкатывал к монастырю. Потрясал вид нетронутой церкви. В лучах прожекторов она, светлая, с золотым куполом, радом с чёрными оплавленными развалинами, словно молодая мать стояла над своими детьми. Мёртвыми детьми. Максу даже показалось, что она протягивает руки к луне. "Какие руки" – потряс головой Максим, останавливая мотоцикл.
      – Приехали, Иван Васильевич! – потряс он за плечо хозяина мотоцикла.
      – Отлично. Я сейчас! – пробормотал тот, удобнее устраиваясь в коляске. Что поделаешь! Старость менее любопытна и менее восприимчива к чужим несчастьям. Нет, сопереживание или там, посильная помощь, – конечно. Но на всё своё время.
      Пожав плечами, Максим оставил славного старика и рванулся к оцеплению. Отца Афанасия ему удалось отыскать минут через сорок. Тот прятался сейчас от журналистов и репортёров в заброшенной келье какого – то отшельника.
      – Вовремя, – сухо поприветствовал юношу монах. – Вот-вот тела будут выносить.
      Посмотришь на деяние своё. Пойдём! Нет, подожди. Так не пустят. Вот, одевай – он достал из большой сумки ворох монашеской одежды. – Скорее, ради Бога! Что ты?
      – Моё "деяние"? – глухо переспросил Максим, глядя на монаха страшным взглядом своих чёрных глаз. – Я же предупреждал! И вы… по большому счёту, вы дали добро, благословили, по-вашему, нет?
      – Но я не знал! Я даже и представить не мог, что… Ладно, Максим. Одевайся и пойдём. Посмотрим на деяние наше.
      Видимо, и репортёры ждали именно этого момента. Блицы мелькали, словно на пресс-конференции какого президента. Действительно, спасатели вынесли три накрытые простынями тела.
      Загрузили и отправили.
      – Поиски, конечно, будут продолжены утром, – сообщил руководитель. – Но это – на всякий случай. Судя по… ээээ… списочному составу, больше в монастыре никого не было. Не должно было быть.
      Отец Афанасий потянул Максима с собой и в морг. На опознание. Настоятель всё ещё находился в прострации и на такие дела был непригоден.
      – Ну вот теперь и поговорим, сын мой, – уже утром, вернувшись в келью, предложил отец Афанасий.
      Максим промолчал. О чём говорить-то? Перед глазами стояли обугленные, одинаково скрученные в " позе боксёра" тела. У двоих не обгорели лица, и Максиму казалось, что он слышит жуткий крик боли, вырывающийся из открытых ртов.
      – Вот за что ты их? За содомский грех? Они не все были грешны. Да если бы и были.
      Ты кто, чтобы их вот так!
      – Но я не хотел! Чем поклясться, что не хотел? Вы же должны были…
      – Моя вина, что не остановил. Не знал о пределах твоих сил. Но должен был догадываться… Буду молить их о прощении.
      – Их? Идите сюда!
      Юноша схватил монаха за руку, и упал на колени. Сосредоточился в своём отчаянии и вскоре почувствовал…
      – Говорите. Это они… Уходят… Но ещё слышат… Ну же…!
      Почувствовал и потрясённый монах. Поверив, он обратился к уходящим с мольбой о прощении. К каждому. А затем, отпустив руку юноши, повернулся к иконе, обращаясь теперь к Богу. Лишь теперь набрался отваги обратиться к погибшим (каким ещё погибшим? Убитым!) и Максим.
      – Вы поняли? Нет, вы поняли? – прервал он через некоторое время моление монаха.
      – Что я должен понять?
      – Но они же спали. Все они спали. Днём! Это в монастыре в порядке вещей, что ли?
      Надо немедленно… Отец Афанасий, придите же в себя. Здесь не я виноват. Ну, не я один.
      – Если тебе так будет легче жить…
      – Да не в том же дело! Надо обязательно сказать тем, кто будет эээ вскрывать, чтобы анализы провели. Кто-то им какую-то мерзость подсыпал.
      – Нет!
      – Что "нет"?
      – Мы уже с тобой ославили монастырь. Если ещё найдётся отравитель…
      – Я найду!
      – Даже если ты не заблуждаешься. Не надо всё это мирянам на потеху.
      – Понял. Тогда я…
      – А ты пойдёшь замаливать свою вину.
      – Замаливать?
      – Иди и исцеляй.
      – А как же мой, моё…
      – Ты узнаешь, когда наступит пора. Тогда, даст Бог, и поговорим. А сейчас – уходи. Мне тоже надо замаливать свою вину.
      – А эти… которые должны были за мной приехать?
      – "Эти"! Нет уже " этих". Всё иди. Постой. Вот твой паспорт. И… с Богом!
      Совсем павший духом Максим вернулся и разыскал возле мотоцикла нового знакомого.
      – Ну что, возвращаемся? – с надеждой спросил тот. – С этими страстями Господними и без нас разберутся. Знаешь, какой тут шепоток ходит?
      – Подбросите меня до райцентра? Мне бы на поезд…
      – Ну что же, – вздохнул старик – вольному воля.
      – Если бы вольному и если бы воля… – в свою очередь вздохнул Максим.
      Теперь за рулём ехал хозяин. В райцентр всё-таки. Могут и правами незнакомца поинтересоваться. На привокзальной стоянке – тесноватой, занятой несколькими добитыми "моторами", они остановились.
      – Вот и вокзал. Он у нас – достопримечательность. Ещё немцы пленные строили.
      Кстати, -спохватился Иван Васильевич. – Ты как без денег-то?
      – Да зайцем, как-нибудь.
      – Но у нас тут только дальнего следования притормаживают. Да товарняки. Вот, на, подкожные. Да бери, не жалко. Извини, не знаю, хватит ли, но…
      – Да что вы, спасибо…
      – Бери, сказал! Старших слушаться надо. Ну, бывай. Жаль, что не остаёшься. Запал ты мне на сердце сразу. Прощай!
      Славный старик газанул и быстро уехал.
      В общий вагон денег хватило до ближайшего краевого центра. Всё это время юноша, тупо глядя на мелькающие в окне деревья, пытался нанизать события и мысли на какой-то единый стержень. Но мысль об убийстве выжигала все остальные соображения. Он сейчас убегал? Зачем? Кто же их? Кто им? Но я? Я то зачем это сделал? Постой-постой. Показать, что "Господь не терпит"? Откуда я-то знаю? И погибли-то не геи. Что я доказал? Зря уехал. Надо бы узнать, кто. Хотя, может, и сами докопаются. А куда я теперь? "Иди и исцеляй". Как там: "Врачу, исцелися сам?" Сам. Через Сама – к девушке? Почему через Сама? Чем ты сейчас занимаешься вообще? По течению событий? Глупость сморозил – и опять по течению. "Глупость".
      Хорошенькое словечко нашёл. Мякенькое такое.
      Он так и уснул, сидя – опершись локтями о столик.
      Утром на вокзале Максим рассматривал большую карту железнодорожных путей – искал кратчайший путь к намеченной цели. "Там собралось сейчас много несчастных. Там я нужен. И там узнаю, где ещё" – немного лукавил Максим. Просто от ставшего местом паломничества детского дома инвалидов было рукой подать и до столицы. До отца.
      Не было денег. Пришлось использовать свои гипнотические возможности.
      " Потом у неё из зарплаты высчитают. Да ещё в воровстве заподозрят" – вздохнул Максим, получая билет. Всё же каждое чудо должно быть оплачено. Не тобой, так другими. "Ладно, верну… или отработаю", – опять вздохнул юноша, выходя на привокзальную площадь – время до отправления поезда было вдоволь. Долго искать не пришлось – красномордый страж порядка тут же потребовал документы у обожженного урода в какой-то допотопной нищенской одежде. Уезжая, Максим опять переоделся в цивильное, чтобы не так бросаться в глаза.
      – Куда путь держим? – поинтересовался сержант, изучая паспорт.
      – В столицу. Точнее, рядом с ней.
      – Рядом, значит. А билет есть? Ага… Действительно, рядом. А не пройдём ли мы, поговорим?
      – Но мне надо…
      – Вопрос теперь только в том, что надо мне. Ну, двигайся.
      Дежурка была довольно просторная, но жутко прокуренная.
      – Так вот, дорогой…эээ Максим Леонидович! Никуда вы и не поедите, – заявил мент, усадив Максима за стол.- У нас тут целая серия краж, есть все основания подозревать… не вы ли? Всё из карманов на стол! – вдруг заорал он. – Что, глухой?
      – Да нет у меня ничего, господин сержант.
      – Издеваешься, чмо? "Господин сержант". Я для тебя здесь и сейчас "господин генерал, и господин маршал, и господин Господь бог!" – Но чего вы от меня хотите? Чего взъелись?
      – Ну, это другое дело, – вдруг успокоился сержант, наклоняясь через стол. – Особая примета у подозреваемого. Крестик золотой. Ну, один в один, как у тебя.
      Шикарный просто при таком прикиде, а? Тебе это надо? Оставь эту улику здесь и езжай себе восвояси.
      – А… Ну, это только с кожей.
      – Можно и с кожей. Тем более – такой. Но тогда уж, не взыщи.
      – Ну откуда, откуда вы берётесь такие? О! Горилла! Всё из карманов! Быстро! – прожёг Макс душонку сержанта своим взглядом. Тот послушно выгреб всё из карманов, а затем принял стать названной обезьяны.
      – Будешь теперь гориллой, пока человеком не станешь.
      – Ах ты, бля… – зарычал, было, мент.
      – И говорить будешь по – обезьяньи. Теперь сядь и до отхода Московского затихни.
      Максим рассмотрел добычу дежурного за эту смену. Несколько купюр лежало в бумажнике, но больше – поспешно смятых, явно засунутых в карман впопыхах. И ещё несколько крестиков на цепочках. Не только золотых. Толи хобби, толи мания.
      Максим взял на стоимость билета. Больше побрезговал. Посмотрел на гориллу сержанта, который сидел на лавке в углу дежурки. В его исподлобья взгляде горела такая ненависть, что Макс только покачал головой.
      – Боюсь, долго тебе оставаться обезьяной.
      В билетной кассе он положил деньги, заявив, что девушка передала ему лишние. Та, правда, спорить и уточнять не стала. Клиент всегда прав. Особенно в таких случаях. На вокзале народу было множество. Но Макса почти и не толкали.
      Сторонились. Действительно, в таком образе… Юноша вышел на мост через пути и там, на холодном ветру, глядя на перемещения маневрового тепловозика, дожидался подхода поезда. В своё время, ещё совсем ребёнком, он обожал вот так с отцом стоять на высоченном мосту в Залинейный район. Он с восхищением смотрел, как пускают с горки вагоны, как приволакивают уставшие работяги – тепловозы длиннющие товарные эшелоны. И как весело бегут тепловозы – франты с полутора десятками пассажирских вагончиков. Встревоженный блеском в глазах ребёнка отец принял меры. И однажды они остановились на шоссе, мимо которого заходили на посадку красавцы "бэкфайры". С распростёртыми, как у орлов крыльями. С выпущенными уже шасси. Даже шум двигателей показался ребёнку клёкотом этих же птиц, довольных возвращению в родное гнездо. Отец знал, что делал. Если бы он привёз мальчика сюда, когда приземлялись "медведи", мощь и рёв могли подавить детскую психику. А так – и мост и весь подвижный состав был забыт. И уже с третьего… нет, четвёртого класса он и ещё несколько таких же ребят после уроков ходили к аэродрому. Нет, за колючую проволоку они не перебирались. Но и так были видны грозные красавцы. А потом отец взял его с собой на аэродром. Был ПХД (парко – хозяйственный день). Тогда он увидел это чудо вблизи. Да-да, чудо.
      Просто мы уже привыкли к чудесам. Именно тогда он ощутил этот таинственный, неповторимый, восхитительный запах пилотской кабины.
      – А вот это моё место, сынок – усадил его в кресло отец. Вот он, заветный штурвал! Со всем известной, стремительной надписью "Ту". Неожиданно широкий обзор. Приборы, приборы, приборы. И даже – вентилятор, придающий ну… не знаю, какой-то уют, что ли.
      – А… а… – даже не знал, что спросить, мальчишка.
      – Если интересно, давай, всё расскажу.
      " Если интересно?!" Ах, папа, папа! Папа… – вернулся в настоящее Максим. От пронзительного гудка очередного тепловоза он тоскливо поморщился. Зачем ему всё это? Уже через год он мог бы начать летать. С семнадцати. И всё-всё было бы просто и правильно. Курсантские погоны… Да, сейчас уже немодно. Но в небо тянутся не из-за моды. В небо рвутся те, у кого не только обезьяньи гены. А больше…да, стрижиные, – птиц, которые живут в небе, в полёте. Уже подходя к поезду, Максим вспомнил, как на их балкон почему-то села эта чудесная птица. И не смогла взлететь. Отец взял её на ладонь и высоко поднял. И та рванулась в свою стихию.
      – Вот так, сынок. Не приспособлены они для земной жизни. И однажды вот так упав, подняться уже не могут. Без помощи.
      Отец говорил о чём-то своём, но Максим, как ребёнок, запомнил конкретику – прекрасная птица распрямляет крылья и устремляется в небо с ладони отца…
 

 
      В купе с Максимом ехала семейка: папа, мама и доча лет пятнадцати.
      Прехорошенькая, кстати. " Не в коня корм" – вспомнив про свою образину, отвёл глаза Максим. Чтобы не тяготить людей своим видом, он сразу же расстелился и влез на верхнюю полку. Судя по разговору снизу, семейство направлялось через столицу в Египет, благо, сейчас там тепло. Потом начались шуршания и какой-то шепот.
      – Молодой человек, можно вас потревожить, – возникла у полки ранняя лысина отца семейства. – Вы же не спите? Давайте с нами поужинайте.
      – Нет, что вы, спасибо, – засмущался Максим.
      – Никаких "что вы". Давайте – давайте, – буквально стащил его с полки попутчик.
      Столик был уже накрыт традиционными со времён Ильфа и Петрова курицей и варёными яйцами, бутербродами, какими-то солениями.
      – Вот, чем богаты, – разделал курицу угощающий.
      – Подвигайтесь – подвигайтесь, – поддержала его супруга. И берите руками. В дороге.
      – Ну, и за начало! – вытащил бутылку с коньяком хозяин. – Я Иван Павлович, это – моя супруга Людмила Александровна, это – дочка, Светлана.
      – Очень приятно. Максим, – смущённо представился юноша.
      – За знакомство, – протянул Максиму пластмассовый стаканчик Иван Павлович. Сам он с таким аппетитом выпил, так вкусно покривился и начал закусывать хрустящим огурцом, что Максим, мысленно махнув рукой, не стал отказом портить человеку праздника. Выпила и жена. Светлана не ела и не пила. Чего-то дулась.
      – Это мы впервые решили вырваться за рубежи, – объяснил глава семейства. Египет.
      Пирамиды. Вы не бывали? Да ешьте, ешьте.
      Максим отрицательно покачал головой, рассматривая попутчиков. Старики были довольно приятными людьми. Он – худой до гибкости, смуглый, с большим, но тонким изогнутым "дюбелем". Очень добрая улыбка. И взгляд добрый, открытый. Она – начавшая полнеть, но ещё не сдавшаяся, не обабившаяся. Миловидная. А взгляд…
      Ох, присматривать тебе надо за ней, Иван Павлович. Украдут арабы. Даже не за выкуп.
      К этому времени Иван Павлович уже налил по второй.
      – Мы много и не будем. Понимаю, дорога, – обратился он не то к Максиму, не то к жене. – А ты пополощи хоть. Тоже не вовремя как, – посоветовал он дочке. – Будем здоровы!
      – Я тебе всерьёз говорю. Помогает. Не знаю… Время в столице будет, может, к дежурному заскочим. Зуб у неё. И перед самым отъездом. Ночь перемучилась, вроде прошло. А из дому выбираться – опять. Вот не послушалась отца! – начал вдруг быстро пьянеть отец. Говорил же тебе – поехали! Нет! Никогда не послушает!
      – Ай, ну папа, успокойся.
      – Успокойся. Успокойся… как будто я за себя… я же любя. И тебя… и маму твою… Давайте за женщин. За моих прекрасных женщин!
      Он даже не заметил, что выпил теперь один. Потянулся за сигаретами.
      – Курите? Ну, тогда пойду один, подымлю.
      В наступившей тишине девушка начала постанывать. Пора было платить добром за добро. Максим резко повернулся к Светлане и положил руку на щёчку.
      – Ааах! – возмущённо выкрикнула девушка, но тут же замолчала.
      – Это недолго. Посидите тихонечко, – успокоил её Максим. Дело действительно было пустяковое. Для него, конечно. Короткий болезненный укол чужой боли. Потом целительный, растворяющий нарывчик и всякую гадость, луч. Потом… Ну, не удержался юноша и окутал молоденькую девушку золотым полем.
      – Теперь всё. Смело карабкайтесь на пирамиды! – улыбнулся он, отнимая руку.
      Девушка, глубоко, словно вынырнув, вдохнула. Выдохнула и вдохнула опять.
      Прислушалась к ощущениям.
      – Что это было? – низким грудным голосом спросила она.
      – Ну, вылечил.
      – Нет, что это было? – во все глаза смотрела она на Максима.
      – Сеанс полевой терапии, – улыбнулся Максим.
      – Что доченька, что? – всполошилась мамаша, приходя в себя после увиденного калейдоскопа световых волн.
      – Ничего мама, – спохватилась доченька. – Действительно, вылечил. Не болит.
      Спасибо. Просто… Очень необычные… ощущения.
      – А что вы ещё можете? Вы типа Кашперовского или там…
      – Да, "типа", – согласился Макс.
      – Тогда… послушайте. Вы бы не могли с моим…
      – Ну ма, не надо…
      – Он у меня хороший. Душа человек. Но вот… Старшую устроили в этом году в универ – и сорвался. И сам не понимает. До этого операцию перенёс – три года в рот не брал. А теперь – снова. Пропадёт же. И так на работе косятся… А он думает – всё в порядке. Не понимает…
      – Но без его согласия…
      – Он скоро уснёт. Ещё пару рюмок…
      С появлением мужа, заговорщица замолчала.
      – Ну как зубик? Я вот подумал…
      – Всё, па. Прошло.
      – Вижу. То-то глазки засветились! Знаете, мы её Светой назвали, потому, что у неё всё время глазки светятся. Вся в маму!
      – Ай, папа. Максим, можно вас на минутку? – потянула девушка нового знакомого из купе.
      – О, секреты уже… Ладно. А мы тут посидим по-стариковски, выпьем ещё по рюмочке.
      Они стояли у окна, возле таблички с расписанием станций.
      – Кто ты? – поинтересовалась девушка.
      – Разве это важно? – пожал плечами Максим.
      – Важно. Очень важно. Я должна знать, кому доверяю отца.
      – Ну, во первых, решает, всё- таки мать…
      – Мать? Если я не решу… Да я поезд этот с рельсов быстрее пущу! Ты меня не знаешь.
      – Догадываюсь. Встречал таких, у которых глаза светятся.
      – Всё ты врешь. Хотя… не всё, конечно. И если бы не почувствовала… не увидела, то и разговора бы не было. Ну, так кто ты?
      – Знаешь, я вроде не напрашиваюсь. Поэтому не погоняй, не запрегла.
      – Ну вот. Что и следовало доказать. Теперь слушай. Он в своё время перенёс очень сложную операцию на мозге. Врач ему сказал: "Или жить или пить". Три года прошло, и вот теперь… Не знаю, почему.
      – Но вы же вместе живёте? Может, они с мамой…
      – С мамой? А что с мамой? – вдруг насторожилась девушка.
      – Понятно.
      – Что понятно? Да что тебе понятно?
      – Она ведь моложе, да? Лет сорок? Я недавно видел такую пару. У женщины тоже вот так глаза… горели. А потом, после одной ночи… ну не погасли совсем, но…
      – Ты что? Думаешь что в их возрасте из-за этого…?
      – Чёрт их стариков, знает.
      – Ладно, проехали. Так ты точно поможешь?
      – Точно.
      – Какая уверенность! Ладно. С богом. Но если что, смотри! Я за своего старика горло перегрызу. А кого ты мне напоминаешь, а?
      – Пойдём. Наверное, уже уснул?
      Светланин "старик" действительно уже уснул. Полусидя, не раздеваясь (" прикорну пару минут"), с доброй грустной улыбкой на тонких нервных губах.
      – Сидите тихо и не встревайте – распорядился Максим, и мать с дочкой, послушно закивав, сели с краю противоположной полки.
      Максим угадал. Операция вообще-то была сделана мастерски. Но скальпель есть скальпель. Вот и вот разрывы. Его должны были мучить головные боли, которые мужчина, конечно же скрывал от семьи. Он начал глохнуть, что тоже скрывал, а недослышанное воспринимал, как что – то обидное. И конечно… да. И вот это тоже.
      Макс оказался прав. Кроме того – опустил Макс своё поле ниже – он много курил и здорово засорил лёгкие. Вон чернота какая. Теперь его мучают боли и он думает о самом страшном. То есть, " умирать, так с музыкой"? Лучший выход? Нет, Иван Павлович, тебе ещё жить и жить. Ты добрый, милый человек. Таких у меня на пути попадалось мало. И я не дам тебе ни умереть, ни помучиться. Лет до ста, а? И Максим с радостью взялся за очередное чудо.
      – Ну что, ну что? – зашептали девчата, когда Максим прервался.
      – Всё хорошо. Будет. А пока – сидеть тихо.
      Юноша, покачиваясь от слабости, вышел в туалет. Здесь рывком открыл окно и потянулся к холодным лунным лучам. И луна, ныряя и выскакивая из ночных облаков, словно гналась за ним. " Ты ведь со мной, подружка, правда? – улыбался Макс, заряжаясь для дальнейшего целительства. И даже грохот в туалетную дверь и матерная ругань не испортили его настроения. Через дверь он дал волю сдерживаемым конкурентом страстям и тот, что-то пискнув, вскоре исчез.
      В принципе, Максим справился за три сеанса. В космонавты Ивану Павловичу было, вроде, не надо, а в остальном всё поправлялось более – менее просто. Болезненно, но просто. Улыбнувшись, Максим попробовал "исцелить" даже лысину. Наверное, удалось. Ну, этого он уже не увидит.
      – Вот и всё, – улыбаясь повернулся Максим к жене и дочери. Но ответной улыбки не увидел. Обе смотрели на него с ужасом, с каким-то застывшим женским визгом.
      – Да что с вами? Всё в норме, говорю!
      – Чччто с вами? – прошептала, наконец, жена пациента.
      – Да ничего. Устал немного.
      – Ааа… это? – показала она на лицо.
      Максим потянул ладонью по лбу, посмотрел на кроваво- красную липкую жижу.
      – А… ерунда. Сейчас умоюсь, – поднялся он с полки. По дороге заглянул в зеркало. Нет, пить не надо. Коньяк выходил какой-то розовой пеной и его и без того жуткое лицо казалось порождением кошмара. Даже не с улицы Вязов. Фредди здесь отдыхал.
      – Это так больно? До кровавого пота? – поинтересовалась ожидающая в коридоре Людмила Александровна.
      – Да нет. Это из меня так спиртное выходит. Не надо было, да обидеть не хотел.
      – А ведь могли и соврать. Цену набить. Как романтично бы было!
      – Знаете, я поправил всё. Вообще всё. Ваш Иван Павлович не будет теперь ни пить, ни курить. У него ничего нет в лёгких. Ничего, понимаете? И… и… ну, в общем… не удивляйтесь его поведению там, на море.
      – Чему это мне удивляться? – насторожилась женщина.
      – Ну он… опять… и после долгого перерыва… ай, ну всё вы понимаете.
      – Вы это серьёзно? Или так, догадки? Простите. Да, это болезненная тема – согласилась Людмила. – Он здорово психовал по этому поводу. Столько лет прожили, а не понимал, что не это главное, когда любишь.
      – Не это?
      – Вы ещё молодой… Нет, не это. Притерпелась бы. Замену бы не искала, – тонко улыбнулась она. – Но разве вам, мужикам объяснишь? Но в любом случае… чуть не сказала "спасибо". Как мне вас благодарить?
      Начиналось самое неприятное – проявление благодарности.
      – А давайте так. Вот когда убедитесь, тогда и поблагодарите!- начал выкручиваться он.
      – Где же я тогда… идея! – женщина кинулась в купе.
      – Вот, возьмите, – протянула она навороченный сотовик.
      – Да что вы…
      – Берите – берите. И ещё… видно, что вы попали в какой-то переплёт. Вот, возьмите…
      – Да я…
      – Бери – бери, – поддержала мать Светлана. – В таком прикиде в столице в момент заметут. – И пойдём выйдем. Разговор есть.
      Мать не препятствовала – проводила парочку своим долгим взглядом.
      – Скажи, ты вот так всё-всё-всё можешь? – поинтересовалась девушка, когда они заняли тоже место у расписания движения.
      – Всё- всё- всё, – улыбнулся Максим.
      – И даже это… самое страшное?
      – Смерть что ли? Нет… не знаю…
      – Да не про это я. Про болезнь.
      – Ты про рак, что ли?
      – Не называй! Ну, можешь?
      – Приходилось.
      – И как, удавалось?
      – Что ты выпытываешь? Спать уже хочу. Я же сказал – могу.
      – Тогда… Тогда давай вернёмся, а?
      – Это ещё… аааа. Ясно. И кто?
      – Парень один. В хосписе сейчас. Талант. Нельзя ему умирать. Не всё написал. Ты послушай!
      Девушка прикрыла глаза и нараспев, под какой-то романс начала:
      Быть может, в самый первый раз
      На лист бумаги строки не ложатся.
      Мне тяжело писать для Вас
      И этим с Вами навсегда прощаться.
      Но всё же, до конца строки
      Прочтя моё последнее посланье,
      Хоть взглядом, хоть движением руки
      Ответьте на невольное признанье.
      Была недолгим счастьем дружба Ваша
      Я ею больше жизни дорожил.
      Но Вы не знали, не догадывались даже,
      Что я Вас против воли полюбил.
      Мне Вас любить нельзя, я это знаю,
      И сердце ваше занято другим.
      Простите за прощальное признанье,
      Простите, коль обидел Вас я им.
      Я ухожу. И от весны к весне
      Для Вас я добрым эхом буду
      Но Вы не вспоминайте обо мне,
      Забудьте, как и все меня забудут.
      – Ну как? – поинтересовалась Светлана, немного помолчав после последней строчки.
      – Это он тебе написал? – глухо поинтересовался Максим.
      – Ты что, ва-а-абще? Я бы уехала, если бы это он мне? Нет, я не его девушка. Я пока кошка – гуляю сама по себе.
      – И лишь по весне с котом? – улыбнулся Максим.
      – Бесчувственное животное! Сейчас и шутить? Когда он…
      – Но ты же сейчас едешь греть эээ ну… все места, "когда он".
      – Я не могла его спасти. Ты – можешь! Поехали. Вот, как раз табличка. Сейчас сколько? А вот – когда в обратном направлении. Не получается. Или… Ну, подождём. Поехали, а?
      – А предки?
      – А…, – махнула девушка рукой, – они поймут. Мама всё отцу разъяснит. Да и, как я поняла, не до меня им будет там, а? Пойдём.
      Девушка влетела в купе и начала вытягивать свой чемоданчик.
      – Мы выходим и едем назад, ма! – объяснила она свои действия.
      – Но ведь… подожди… Да ты с ума сошла! – проняло, наконец, "ма". – Что за блажь! И вы тоже, взрослый уже человек…
      – Но ма, я не знаю, о чём ты… Надо же Колю спасать! Николя – поэта. Ну ты же знаешь! А он – кивнула девушка на взрослого человека – он может.
      – Вот оно что… А я и не вспомнила…
      – Но он же мой одноклассник, а не твой.
      – Я бы тоже подумала. Со временем… Хорошо… Вот ключи от квартиры… Вот – от машины… Мало ли… Возьми на расходы. На двоих то нам меньше понадобиться…
      А вы, молодой человек… Вы и вправду сможете? Тогда удачи. И присматривайте тем за моей взбаламошницей.
      – У тебя просто мировая мать! – проводил взглядом удаляющийся поезд Максим.
      – Вся в меня! И отец, кстати, тоже. Ладно. Пока не придёт встречный, пойдём, подремлем в зале. Холодновато здесь.
 

 
      Хоспис ударил по Максиму болью и обречённостью. Не верьте, что, благодаря уходу и доброму отношению, люди смиряются с неизбежным. Ну, старики, может быть. А остальные? Ведь сколько не сделано, не написано, не придумано, не прочитано, не увидено не… не и не. Не дожито в общем. И здесь тебе объясняют – судьба твоя такая. Но ничего, ничего, зато тааам… А почему я? Почему я должен идти "туууда" раньше тебя? И ты, который будет жить, когда меня зароют, пытаешься меня утешать?
      Хотя… что ты понимаешь, утешальщик. Вот уколют меня, и боль пройдёт. Да чёрт возьми, почему не колют? Не время? Потерпеть? Ага, вот. Ладно… И несчастный проваливается в мир недожитого. А потом всё начинается сначала. И только стихают разъеденные болезнью и морфием эмоции. Судьба… И во всё уменьшающихся перерывах просветления пробуждается тяга к Богу. Увы, только как к надежде на продление существования. Теперь пусть даже хотя бы и "таам".
      Николя – поэт ещё не дошёл до этой стадии. Он пытался… не бороться, нет.
      Пытался дописать, дотворить.
      – Не получается, – пожаловался парень Светлане, когда они поздоровались. – Знаешь, всё на какие-то мрачности сбиваюсь. А это…? – А это волшебник, который тебя вылечит.
      – Светка, я бы посмеялся, но больно. И сосед может всерьёз воспринять. Крику тогда не оберёшься. Важняк какой-то секретный.
      – А чего он тогда здесь?
      – А кому мы теперь нужны?
      – Ну зачем ты так. Я же тебе говорю…
      – Послушай, Коля, – вмешался Макс, – давай договоримся не тратить зря время, а?
      – Это ты здорово сказанул! Мне время сейчас… Знаете, каждой минуте радуюсь.
      Почему раньше не замечал? Время – вперёд! Идиоты!
      – Значит, договорились? Тогда вперёд, – взял быка за рога Максим и привычно простёр руки.
      " Безнадёга, безнадёга, безнадёга" – завертелся какой-то мотив у Макса, когда он увидел, что же твориться внутри у поэта. Хотя, в хосписы других и не берут. Или не посылают? Ладно. Надо браться.
      – Ты можешь как- то договориться, чтобы нам никто не мешал? – поинтересовался он у девушки.
      – Меня скоро будут колоть, – а потом… потом точно никто не обеспокоит, – уточнил Николай.
      – Тогда всё. Давай домой. Отдохни, – кивнул Максим девушке.
      – Но я…
      – Придёшь ночью. Будешь нужна. Всё! Не мешай! Видишь? – показал он на заскрипевшего зубами от боли парнишку. Не обращая ни на кого внимания, он приступил к уже знакомому нам целительству.
      Когда он, шатаясь, направился к окну, его подхватили под руки, конечно же никуда не ушедшая Светлана и потрясённая увиденным медсестра, так и не уколовшая больного.
      – Вы… что… это здесь? – поинтересовалась она, когда Максим, подпитываясь солнечными лучами, начал шевелиться. – Господи помилуй! – перекрестилась она, когда юноша оторвал от солнца свои глаза и взглянул своими чёрными глазами на неё.
      – Вы колете и уходите. Ничего не происходит.
      Медсестра согласно кивнула и тут же поспешила по своим делам.
      – А тебе я что сказал? – повернулся он к Светлане. – Хочешь, чтобы и с тобой вот так? Ну!
      – Не запряг, не нукай.
      – Извини. Просто…
      – Вижу. Слушай, я себе смену сейчас вызову. Надо же тебе, ну, к солнышку.
      – Шоу устроишь?
      – Да ну тебя. Одноклассники. Наша тусовка. Даже… пусть пара человек, а?
      – А родители, или там другая родня?
      – В такие хосписы при родне?
      – Ясно. Ладно. Давай. А сама – до вечера.
      И уже не вслушиваясь в разговор девушки по сотовику, Максим вновь простёр над больным своё поле.
      Первой сменила Светлану девушка, которой, наверняка и был посвящен стих умирающего поэта. Хрупкая, ещё только начавшая формироваться девушка, да какое там " девушка" – девчонка, с простенькой причёхой и скромно одетая в джинсовую парочку. Что-то же разглядел поэт в этом пока что гадком утёнке. Но это его дело.
      Точнее, их дело, – поправил себя Максим, увидев, как взяла девушка Николая за руку, и как нежно тот пожал её маленькую лапку.
      – Вот. Лечат меня по какой-то неведомой методе. Нужна помощь.
      – Да всё, что угодно! – горячо воскликнула возлюбленная поэта.
      – Сидеть тихо, не шуметь, больного во время сеансов не касаться. Только потом, когда я… ну, увидишь, помогать мне подойти к окну, – проинструктировал новую помощницу Максим.
      Затем они сменялись. Нет, не сменялись. Приходя на смену, они не могли уйти, не могли оторваться от созерцания чуда. Наступил вечер, затем ночь. Только к утру Максиму удалось унять боль и остановить процесс. Теперь предстояло главное сражение с гигантским, захватившим практически весь организм спрутом.
      – Скоро будет обход, – сообщил своему целителю поэт.
      – Обход? – тупо переспросил Макс.
      – Ну да. Делают вид, что лечат. Как я понимаю, из милосердия. А мне действительно… Боли то нет! – спохватился Николай. – Это когда меня кололи последний раз? Да-а-а. Но зато вы… Может, прервёмся? Я догадываюсь, что вы можете их всех, как медсестру, но…
      – Поехали ко мне! Помоешься, переоденешься, и – с новыми силами, а? – тут же встряла в разговор Светлана.
      – Действительно, надо же и… А я побуду. Меня здесь знают, не выгонят, – осталась сидеть возле поэта его девушка, как максим уже знал – Тамара.
      На такси ехали вчетвером – кроме уже известных девушек в "тусовке" было ещё и два парня, почему-то хмурых и неразговорчивых. Но в квартиру к Светлане пришли вдвоём. Шикарную, четырёхкомнатную, в невиданных Максимом ранее двух уровнях.
      Видал он, конечно, и дома покруче и даже дворцы. Но вот такое в обычном доме?
      Правда, и дом не совсем обычный – с консьержкой. Да-а, Иван Павлович, непростой ты мужичёк "душа нараспашку".
      – Ты давай вначале в ванную, я пока тебе найду что отцовское. Он у меня тоже высокий. Только сутулится. Потом поедим. И поспишь. И не спорь, – вон на тебе лица нет.
      – Давно уже нет, – привычно отмахнулся Максим.
      – Ой, извини… – спохватилась девушка. – Скажи, а… помогло.
      – Да, но всё ещё впереди. Суток на… трое, прикинул Максим.
      – Ну, проходи, проходи. Вот ванная. Горячая, холодная, пена, гель. Шампунь вот, мужской. Потом – вон полотенца. Какое покажется. Всё, я пошла. Ах да – вон халат, папин. Давай, не стесняйся.
      А чего стесняться-то? Максим с удовольствием снял презентованную добрыми стариками одёжку и скоро нежился в тёплой воде. Даже это, чужое тело, всё- таки требовало ухода. Не подвело же оно его пока!
      – Ладно, будем дружить! – растирая мочалкой рубцы и смывая давешний красный пот, констатировал Макс. – Если бы ещё фейс ну хоть чуть-чуть… А то, вон, как все шарахаются. Хотя, может, так и лучше? Чтобы не липли к чародею, а?
      Мысль показалась здравой. По крайней мере, примиряющей с нынешним положением вещей. Хотя бы до… до того, как искупит свой грех. Грех? Да, наверное. Грех гордыни. И вновь навалилось, навалилось на него это гнетущее чувство вины. И желание скорее что-то делать. Поэтому в ванной он не залёживался и очень скоро уже сидел, запахнувшись в халат, в просторной кухне.
      – Давай, наворачивай. Изголодался же! – приглашала Светлана.
      Максим, уже приняв решение, не кривлялся – ел быстро и много. Запив поздний завтрак горячим чаем, поблагодарив, спросил, где он может отдохнуть.
      – Через два, нет, через четыре часа еду назад. Обязательно разбуди. Хотя, я и сам…
      Недоговорив, юноша провалился в глубокий освежающий сон. А девушка ещё несколько минут пристально рассматривала это обожженное лицо. Затем поморщилась каким-то своим мыслям, положила на пуфик рядом с кроватью одежду отца, и, выйдя из спальни родителей, упала в свою девичью кроватке в их с сестрой комнате.
      Проснулась Светлана от надоедливо тарабанящего мобильника. Мамин. "Чего она не отвечает?" сквозь сон разозлилась девушка. Окончательно проснувшись, пошла на звук. Сотовик наигрывал Моцарта из кармана старых галифе, тех самых, в которых был обряжен её новый знакомый. " Да, она же его подарила Максу" – вспомнила девушка. Значит, и звонит ему. Взяв мобильник, она направилась в спальню. Ну, конечно, Максима уже не было. Проспала. Светлана набрала по уже замолкшему телефону Тамару.
      – Да, он здесь. Уже, ну, часа три.
      – Я скоро буду – бросилась собираться девушка.
      Так оно и завертелось. С полудня до утреннего обхода следующего дня юноша боролся с недугом. Утром ехал к Светлане, принимал ванну, ел и на четыре часа заваливался спать. А затем – вновь в хоспис. Уже на вторые сутки поэт начал вместе с целителем подходить к окну, заговаривать со своим спасителем. Но Макс был неразговорчив. Его вновь вымотала постоянная боль, которой награждал его корчащийся внутри пациента спрут. Или даже кракен. А на третий день, когда Максим расправился – таки с врагом и обведя всю "тусовку" счастливыми глазами выдохнул: "Ну вот, мы и сделали это", случилось совершенно непредвиденное.
      Держащийся только на наркоте сосед по палате, лишь иногда и на какие-то минуты приходящий в сознание, жутко застонав, сполз с койки, и, встав на колени, протянул к юноше руки. Этот голый, с начинающимися пролежнями, изъеденный изнутри, обтянутый кожей скелет был ужасен и до стона жалок в своей предсмертной мольбе.
      – Жить! Жить! – прошептал он, подбираясь к Максиму. Тот вскочил, но ослабленный последним сеансом, вновь опустился на стул, и страшный больной схватил его за брюки.
      Длилось это недолго – силы умирающего быстро иссякли, и ребята положили его на место. Но и там он скулил, протягивал руки в сторону Максима.
      – Тебе надо выписываться отсюда. Сегодня же на обходе скажешь. А общеукрепляющие мы проведём уже… не здесь, – глухо сказал Максим, уже стоя у окна.
      – Конечно, поедем ко мне. У меня никого нет, будем все вместе! – обрадовалась Светлана, тоже косясь на хрипящего мольбы больного. – Значит, ты, Максим, теперь – отдыхать, а мы дождёмся выписки и приедем. На ключи. У меня мамины. Кстати, тебе горячий привет и всевозможные благодарности от неё. Ты был прав. Всё получилось так, как ты и говорил. На, не хотела тебя отвлекать – протянула девушка сотовик. Максим хмуро кивнул и вышел из палаты. Скорее, скорее отсюда.
      Но ни после ванной, ни после завтрака уснуть он не мог. Перед глазами стоял тощий старик, протягивающий руки.
      "Пожил уже! Что за жизнь цепляешься?" – злился юноша. "Думаешь, всё так просто?
      Посидел, молитву почитал? Или заклинание какое, да? А боли, боли чужой нажраться не хочешь? Кому ты сейчас уже нужен, со своей болью? Кому ты вообще нужен, если уже в хосписе, а? На кой мне это, а?".
      Но злость не заглушала жалость. Вдруг вспомнилась одна из самых жутких картин детства. Казалось, навсегда похороненная под пластами ежедневных детских открытий. Ему всегда хотелось иметь дома кота. Сколько себя помнил, возился с гарнизонными котами. Благо, ДОСовские подвалы давали приют многочисленному племени усатых-полосатых. Точнее, хотел котёнка. Сколько же это ему было? Классе в третьем, что ли? Сказали, что на нефтебазе кошка отказалась от котят. Во случай! Они с соседом рванулась к указанному месту. Ну, пролезть под забором труда не составляло. Но когда они увидели эти слепые вякающие, уже покрытые кишащими паразитами комочки жизни, обоих обуяла… ну, не знаю, брезгливость, что ли.
      – Говорят, их надо из пипетки молоком поить, – прошептал, пятясь Гулька.
      – Пошли пипетку искать! – согласился Максим, и они сбежали. Всю ночь тогда ребёнок плакал в своей кроватке. От жалости. Потом злился на кошку. Как это так, отказалась? Утром спросил у отца насчёт котёнка.
      – Решай сам. Ты уже взрослый. Будешь смотреть, – бери.
      Не взял. А когда, измученный жалостью и, наверное, первыми укорами совести, через три дня пошёл опять, уже с пипеткой и молоком, котят уже не было. "Кто-то забрал!" – успокоился маленький Максим. На слова Гульки о том, что их сожрал нефтебазовский пёс, он только махнул рукой. Придумает тоже! Почему раньше не сожрал? И потом… его же там кормят. И…что там жрать было. В общем, напридумывав множество опровержений, Максим успокоился. Но снились, снились ему ещё некоторое время эти несчастные создания.
      Ассоциация была очень отдалённая, но всё же… Ведь мог, мог помочь, а?
      Брезгливость? Трусость? Просто лень? Усталость. И сейчас она взяла своё. Юноша всё-таки уснул.
      Радостно галдящая компания ввалилась в квартиру поздно вечером.
      – Выпишут завтра. Или послезавтра. Пока перевезли в клинику. Анализы там, и всё прочее. Не, ты бы видел глаза их всех, когда Коля зарулил к ним в ординаторскую и потребовал выписки в связи с выздоровлением! – наперебой делились ребята впечатлениями.
      – Тогда завтра надо будет в клинику… Там сложнее…, – недовольно воспринял эти новости Максим.
      – Ничего не сложнее. И вообще, анализы проведут – и заберём. Вон, Светин старик звякнет со своих пирамид, – и всё. А пока… Слушай, давай с нами, оттянемся после этого всего, отметим это… исцеление, а? Тебе же тоже развеяться надо, а?
      Сначала как бы в кафешку, потом – на диско, а?
      Было видно, что об этом они договорились уже раньше. " А почему бы и нет?" – пожал плечами Максим. "Действительно, развеяться. Оттянуться. Не заслужил?" Но взглянув в зеркало спохватился. Какой фейс-контроль пропустит?
      – Нет, ребята. Вы давайте, а я отдохну. Вот, с компом… Запустишь?
      – Конечно – конечно, занимайся, – согласилась Светлана.
      Фамилия "Белый" оказалась довольно распространённой. Тем не менее, Максим нашёл строку об отце: "Экипажи названы". В первом. С нашим же командиром и француженкой. Интернационал. О себе новости старые – победитель олимпиады. О "Седой"…
      Где искать? Как тот ресторан? Тааак. Да, разборки учинила ещё те. И тут же, смори по датам, практически тут же кинулась ко мне. Так успеть – только на самолёте. Кто-то натравил. Братики… Братики… Где ещё что о ней искать? Этот загадочный Сам? Или всё-таки Ираклий? За такие деньги можно что угодно организовать. Саму я, вроде, не мешал, а этому хитровану… Надо выходить на него! Всё равно экс проводить надо. И, всё- таки, девушка. Хорошо бы пройтись по новостям, отследить аномалии. Ах, Синичка, Синичка…
      Максим выключил комп, пересел к телевизору, полистал программы. Тоска.
      Попробовал на листке бумаги систематизировать свои мысли и планы. Не то.
      Завалился было спать, но тут же приснился страшный сон. Будто везут его ночью в каком-то ящике на кладбище. На какой-то тележке. Хоть и живого. Но это уже ненадолго. А вон там, в мусорном баке, кого-то уже жгут. И его вроде бы уже такая участь ждёт – распилят и сожгут. А ему надо что – то важное сказать. Но уже – не сказать, ни крикнуть.
      Вскочив, Максим отдышался, затем осмотрелся. В окно заглядывала полная луна.
      Судя по светящимся окнам дома напротив, ещё не поздно.
      – Ещё не поздно! Ну конечно! – согласился Макс, быстро одеваясь. И тут же упала с души давящая весь этот день тяжесть. Найти такси было делом несложным и вскоре он вновь вошёл в скорбную обитель.
      Всё оказалось не так страшно. Для целителя, конечно. Для пациента пока что смертельно. Но даже в сравнении с юным поэтом очаг был меньший. И метастазы не столь обширны. Просто сам организм… Д-а-а. Как говорил Николай "какой-то секретный важняк"? Доставалось же этому важняку! Лёгкое, почка, о-о-о, даже сердечко. Здесь вот нож, а это – наверняка пулевые. Или проткнули, типа спицы?
      Вон, и в кишках… Да-а, хватанул. Он что, ветеран, что ли? Ладно. Начнём…
      – Ну, на кой он тебе сдался? Нет, ты можешь ответить? – укоряла Максима Светлана, забрав его утром домой. Мы к утру заваливаем, а тебя и след простыл. Думали всё, поехал искать свою Седую.
      – Ты откуда знаешь? – дёрнулся сквозь дрёму юноша.
      – Ну, когда мы искали… пришлось обрывки твоих записей сложить… Ты же ничего…
      Ну, хоть написал бы. Или даже сотовик взял. Его же мама тебе отдала, тебе! Ты что… брезгуешь? Вот и пришлось. По компу, по этим обрывкам твоим… А потом, когда поехали к Николя, ну, думали, что ты уже там, он говорит – точно в хосписе…
      А ты за записку не обижайся. Зато я тебе про Седую наши былины расскажу. Эээ, да ты отрубаешься?
      Да, Максим отрубался. Но улыбаясь своими изъеденными ожогом губами. Он опять сделал правильный выбор. Опять было больно. Очень? У него теперь были другие, чем у нас, мерки. Может, мы, смертные, и не выдержали бы. Но Макс уже… притерпелся, что ли? Хотя, можно ли притерпеться к боли? Наверное, нет. И юноша начинал понимать, почему исцеления – такой мучительный для него процесс. На этом, сегодняшнем примере начинал понимать. А пока он с помощью девушки добрался до ванной комнаты и блаженствуя, расслабился в тёплой воде. Затем, в уже знакомом халате быстро поел и завалился спать.
      – Сегодня действительно только два часа. Съездим к Николаю, надо "общеукрепляющий" сеанс. Да, ему действительно, пора выписываться. Долечим…
      – Знаешь… я тут подумала… Ему сколько этих твоих… сеансов ещё?
      – Да пару, больше не надо. Дальше сам.
      – Тогда… знаешь… пусть долечивается, сколько полагается… Тут такие вот заморочки… Куда его?
      – Как? вы же говорили – сюда.
      – Ну, это если бы лечиться. Уход там и прочее. А так…
      – Понятно…
      – Ничего тебе не понятно. Жить у меня он не будет! И всё!
      – А… Тамара?
      – А что "Тамара"? Это она для умирающего была возлюбленной. После того, ну я тебе читала. А так у неё Серый. Ну, с нами всё время.
      – Ага, а у тебя значит, Игорёк? Всё время тоже с нами.
      – Угу.
      – Ясно. И как он не взревновал? Всё время вот в твоей квартире…
      – К кому? Это к тебе, что ли? – искренне расхохоталась Светлана. – Ой, извини, – спохватилась она. – Ты же гораздо старше. И всё время таким делом занят, – начала неуклюже выкарабкиваться она.
      – Да ладно тебе – отмахнулся Максим. Хотя, конечно резануло по сердцу. И не ножом. Плугом прошлась. – Так что с Николаем?
      – Да всё путём. Долечивается – и в свой интернат. Да он и сам не захотел бы ко мне.
      – Всё понял. Давай, часа через два разбудишь.
      Выздоравливающий лежал в одноместной палате. По всей вероятности – в связи с уникальностью случая. Новые знакомые Максима, видимо, уже пресыщенные его целительством, оставили их одних – всё же надо отметиться и в гимназии. "Общеукрепляющие процедуры" не вызывали такой острой боли, поэтому, во время перерывов они могли и разговаривать.
      – Вообще-то общий принцип ваших действий понятен. Какие-то специфические поля.
      Лучетерапия? Только биологическая, да? – проявил определённые знания в паранормальных явлениях Николя.
      – Да, в общем, видимо, так…
      – А почему я? Нет, я конечно, очень благодарен…
      – Светлана попросила.
      – И вы вот так, по каждой просьбе? Или…
      – Она сказала, что вы талантливый поэт. А их, по-моему, не очень много.
      – Талантливый, – горько улыбнулся Николай. – Это уж для кого как.
      – Да. У меня друг есть – тоже поэт. Вот недавно издался.
      – Издался! Издался… Знаете, у меня, может от этого и началось. На нервной почве. Написал я где-то за год… ну, порядочно по нашим меркам. И то, знаете, как началось? Был у меня день рождения. Пришли друзья- подружки. А в интернате особенно не развернёшься. Всё рядом. Вот и взяла одна из…ну да, Тамара, тетрадку со стихами. Потом сказала, что понравилось. Вот крылья и выросли. На целый сборник. Начал посылать в редакции. Понимаете, вещают со своих сайтов начинающим авторам: " Я обязательно дам вам ответ". Жду. Молчание. Вы не представляете, как оно измучивает. Нет, месяц, словно на иголках, это – ладно. А потом? Каждый день только и живёшь электронной почтой. Два месяца – молчат!
      Затем этот рецензент пишет, типа: " Знаете, решение принимает редактор, но мне он не отвечает, напишите ему сами". А я что, этому рецензенту писал что ли?
      Спрашиваю у него: "А стоит ли? Вы то лично что думаете?". Опять молчание. Бог.
      До смертного не снизошёл. Ладно. Пишу редактору. Молчание. Махнул рукой, послал ещё в несколько редакций. Молчание! Вы понимаете, если бы просто отказали, да ради Бога! Нет, молчат! Через пол-года пригрозил, что расскажу о таком отношении через Интернет. Тут же редактор сообщил, что у него, оказывается, глючит комп. А поэтому – присылайте ещё раз. Ладно, послал. И ещё через два месяца, наконец, дождался. Сборник, оказывается, прочитали и главный редактор и директор издательства. "Стихи неплохие, но не нашей серии". Как вам это нравится? Я просто умиляюсь, представляя такую картину. Подходит главный редактор к директору и говорит: "Вот, посмотри. Я прочёл. Неплохо, но никак не соображу, из нашей серии, или нет. Вот месяц уже мучаюсь! Может, у тебя соображалка лучше варит?" И теперь директор, месяц читая мой опус, чешет репку и думает: " Из нашей серии, или нет?". А потом они вдвоём решают, что неплохо, неплохо, но как- то… Поэтому лучше поберечься. А то опубликуешь, а это не из их серии. Скандал!
      Но лучше всё-же уточнить. Поэтому написали, чтобы послал им номер телефона, мол позвонят. Угадайте с одного раза, позвонили?
      – Да не переживай ты так! У них, наверное, таких тысячи! Ну, не таких, конечно, – спохватился Макс. – И потом, немодно это сейчас. Мне один издатель говорил.
      – Но этот ваш знакомый издался же!
      – Вот именно, издался. Сам. При спонсорской поддержке.
      – Но я так не хочу! Не хочу, чтобы мои книги валялись среди блатных и приблатнённых! Меня уже просветили – там всё забито блатнотой. Как влезли в этот ряд, так уже туда не протиснешься. Из другой редакции главный редактор юродствует "В публикации, к сожалению, отказано". Представляете картинку – главному редактору отказали. К его сожалению! Вот хотел опубликовать, но какой-то дядя отказал! И главный редактор, давясь рыданиями, мне об этом сообщает! Это, может, и правила хорошего тона – посочувствовать неудачнику, но сожалеть о собственном отказе! А самое смешное, через три дня пишет: – "Мы вашего сборника вообще не получали!". Нормально, да? И тоже, сообщают – "на рецензию". Потом: "На повторную рецензию". А потом – на три месяца молчок. А когда и этим пригрозил – обиделись. " Мы старались, даже две рецензии, а они денег стоят". То есть я им ещё и чуть ли не доплачивать должен!
      – Талант пробьётся!
      – Я не об этом, Максим. Бог им судья. Перед тем, как лечь в больницу, я всё скинул в самиздат. Пускай читают. Я о чёрствости, о вот этом новом барстве.
      Знаете, я вот думал – ранее на Руси были дворяне. Из века в век из поколения в поколение и с пелёнок воспитывались, как хозяева. Владыки над холопами. И этим уже особо не чванились. А теперь? Вылезет, почует власть, – и всё, тут же начинает изголяться. И во власти, и в бизнесе, и вот, в культуре тоже. Баре.
      Когда умирал, уже было примирился. А сейчас опять прожгло. Низко как-то всё это.
      Как милостыню просишь, а тебе не только не подают, но ещё и плюют в твою шапку.
      А потом в книжном вдруг… Нет, внаглую не передирают. Так, в зеркальном отражении. Вместо света вставят тьму, вместо прихода – уход, вместо первого – последнего, вместо Дьявола – Бога. А в остальном – и рифмы и идеи. Ну что им скажешь? Что о них всех думать?
      – С таким настроением… Знаешь, это какая-то надуманная проблема. Что, ни к чему другому душа не лежит? Только стихи теперь писать всю жизнь и по редакциям бегать?
      – Нет, конечно нет! Теперь я… напишу роман.
      " Неисправимый" – вздохнул Максим. Он, правда, встретился только со вторым писателем в этой жизни и не знал, какая это отрава, какой это наркотик – творчество. Зачастую, да где там зачастую, – в подавляющем большинстве – это чёрный чёрствый хлеб будней. Шумный успех – только исключение, подтверждающее правило. Но по ночам, когда в твою комнату заглядывает нескромная луна, когда уже угомонились и грудные дети за стеной, и пьяные соседи сверху, ты уходишь в другой мир. Где тоже смеются и страдают, любят и ненавидят. Но там добро, если не торжествует, то на равных со злом. Но там секс всё ещё не заменил любовь. Но там есть такие понятия, как честь и совесть. Да, там ты – творец. До поры до времени. А затем, если ты, действительно, творец, даешь право выбора своим героям. И когда они совсем повзрослеют, уходишь создавать новый юный мир. А всё остальное – тиражи, рейтинги, гонорары – суета. Порой приятная, порой – болезненная, но всё – же, суета.
      – Я напишу роман про вас! – осенило поэта. – Кто вы?
      – Нормально, да? Я напишу про вас, только кто вы? – возмутился Максим. – Пиши про тех, кого знаешь.
      – Нет. Извините. Просто… И всё же, кто вы?
      – Вот. Народный целитель. Кашперовский – младший.
      – Я бы слышал. У нас… ну, у "онко" обо всех знают.
      – Я начинающий, – усмехнулся Максим.
      – А вы… всё можете… исцелять?
      – Наверное. А что? – насторожился наш Кашперовский, ожидая очередную просьбу.
      – Тогда… может это нескромно… но всё- таки… а себя?
      – Чего ж тут нескромного? Странно, что твои друзья не заинтересовались.
      – Да нет. Думали. Просто спросить…
      – Понятно. Если честно – не знаю. Всякие там… повреждения, раны, переломы, да всё что угодно – запросто. А вот это… не знаю, – вздохнул Максим.
      – Но кто вы?
      – Не знаю. Теперь – вообще не знаю. Но это не мешает помогать талантливым поэтам, правда? Кстати, мы закончили. Отдыхай. Насчёт врачей – будут любопытствовать стой на своём: " Ничего не знаю, просто выздоровел".
      – Но мы не прощаемся? Вы сейчас у Светланы остановились.
      – " Остановился!" Здорово даже тормознул.
      – Да. Из-за меня. Извините. Но всё равно, не прощаемся, я пока надумаю, как благодарить.
      – Оду похвальную напишешь.
      – Идея! – принял всёрьёз парнишка шутку Максима.
      " Надо будет помочь. Пусть напечатают. А то у него ещё впереди разочарование с Тамарой… Ну а что он хочет? Чтобы рядом сидела и вздыхала, когда он будет "любовь – кровь" рифмовать? Или там, по вечерам сюжеты развивать. Прям как Патрик, один в один. Но, наверное, хорошо, что кроме всяких оболдуевых или закрученных есть и такие".
      Во время второго сеанса в хосписе старик уже открыл глаза и попытался улыбнуться бескровными губами. Но Максу было не до улыбок. Да и вообще не был он расположен к этому пациенту. Да, советь, да, жалость, но это не приносит ни уважения, ни любви. Да и отвлекаться Макс не хотел – надо было скорее заканчивать дела в этом городе. И так задержался. Ближе к утру больной заговорил.
      – Спасибо, молодой человек. Теперь выслушайте меня. Вы же можете отдыхать и слушать?
      – Да, слушаю, – рассеянно подтвердил Максим, привычно смакуя лунные лучи.
      – Вот вы думаете, я… Нет, не об этом. Я был в некоторой степени причастен к гибели одного из ваших.
      – " Наших"? Это каких? – начал собираться с мыслями Максим.
      – Был один парнишка. Вот также лечил. Правда, не только лечил. А вы?
      – Что я? – Максим оторвался он лунного света и присел рядом со стариком.
      – Тоже, небось, не только лечите? Нет, опять не о том… Это всё наркота.
      Сажают на иглу конкретно. Мысли путаются… Так вот, этот парнишка… Ну, вы должны знать о ком я. Вы же наверняка знаете друг о друге… Белый. Да, Белый.
      Знаете?
      – Знаю, – хрипло подтвердил Максим.
      – Что он пропал, тоже знаете. Так вот. Он не пропал. Он погиб. Уничтожен.
      Спецоперация.
      – Но я думал…
      – Что вы все неуязвимы? Нет. Нашёл, нашёл наш бывший управу. Абсолютное оружие нашёл. Год готовил, а потом ударил.
      – Но я… насколько я знаю, он… Белый… меньше года…
      – Да. Как наш мог это предвидеть – не знаю, но девушку эту припас заранее.
      – Девушку?!
      – "Седая", слышали о такой? Вот она и есть это самое абсолютное оружие. И берегитесь. Говорят, она вместе с ним… растворилась или взорвалась. Неправда.
      Опять припрятали до поры, до времени. Может, для вас.
      – Но где!!??
      – Не знаю. Шеф много тайн унёс с собой в могилу.
      – Откуда вы всё это знаете?
      – Я только в общих чертах. Был причастен. Меня после последнего ранения – на кабинетную работу. Дело одно мы состряпали. А потом все – вот так. Быстротекущая онкология. Про Кеннеди слышал? Убили которого в прошлом веке. Так там тоже главных свидетелей вот такой формой рака быстренько успокоили. Но я дам вам ниточку…
      – Зачем вы это делаете?
      – Я двадцать лет проработал в органах! Щит и меч держал в руках. Четырежды ранен!
      Семьи из- за этой службы не завёл. А меня – вот так! Вначале в спецбольнице держали, чтобы не проболтался, а потом, когда и говорить не смог – сюда подыхать.
      Теперь я им… Когда увидел вас – понял – судьба. Опять отвлёкся. Так вот. Есть в столице один маленький микроб. Серенькая мышка. Поэтому всё ещё и "есть".
      Запомните адрес. Он знает больше. Скажете: " Маринер". Ради меня всё расскажет.
      Мы с ним когда-то такую операцию… – заулыбался старик, вновь впадая в беспамятство.
      " Мы с ним. В прошлом году. Старики – разбойники", – вздохнул Максим, вновь начиная своё целительство. Пока получалось плохо. переваривая новую информацию, юноша не мог успокоится. Хотя, новое было только то, что девушку натравили на него эти – с горячим сердцем и холодными руками. И чистыми мозгами. Но за что? И ещё эта Седая больше года ими готовилась. Это что, такие прогнозы у них? Ладно, заглянем и к микробу. А пока… Нет, всё же, что за операции такие деды могут прокручивать? Ладно, сосредоточился!
      – Ну вот, боли больше не будет. После обхода продолжим. А там, ну через пару суток будете как новенький, – обещал утром пришедшему в сознание пациенту Максим.
      – Какой уже в сорок пять " новенький". Да и вообще…
      – Сорок пять? Вы сказали сорок пять? – прервал его потрясённый юноша.
      – Да, молодой человек. Эта зараза никого не красит. Но я не об этом. Немедленно уезжайте. Узнайте всё. Чтобы найти… противоядие. А не то наши ребята…
      – Но я же никому…
      – Вы так думаете? Езжайте же! Действуйте.
      – Я ещё не закончил ваше лечение.
      – Вы думаете, молодой человек, я тогда у вас жизнь вымаливал? На коленях? У нас такие долго не задерживаются. Только если наверху. А так большинство – как я.
      Верят и жизни за свои идеалы не пожалеют. Пока вот так… Я только и просил, чтобы вернули силы сказать… Поэтому – езжайте.
      – Но… А давайте так. Ещё через дня два – три вы окрепнете, и мы вместе, а?
      – Один раз предал. Хватит.
      – Это вы о чём?
      – Тебе же рассказал, вот и предал. Езжай, сказал, – уже жёстко скомандовал больной.
      – Ну, не вам пока командовать. Пока не вылечу, никуда не поеду. А потом, как хотите.
      Выйдя из хосписа, Максим поёжился от холодного осеннего ветра. Сел на скамейку в пустынном сейчас скверике. Посмотрел на вперевалку вышагивающих по жухлой травке ворон. Вздохнул. Идти к Светлане не хотелось – вспомнился её смех. Хотя, на что, он, урод, рассчитывал? Но действительно, почему? Ну ладно, почему в этом теле, почему обожжено – разговор отдельный. Но почему не заживает? Ерунда какая-то.
      Вон, после церкви от пуль дыры были – и следов не осталось! А это…
      Повреждение на уровне матрицы? Вот тогда, вверху? И теперь всю жизнь вот так? " Всю жизнь?". Какую же теперь "всю жизнь"? Господи, да с кем же посоветоваться?
      Отец. Папа. Как же мне к тебе… как убедить тебя, что это – твой непутёвый Максим? Не пойду к ним! – решил Максим и направился в ближайшую кафешку. Денег, полученных от благодарной жены Ивана Павловича, пока хватало.
      По поводу утреннего времени, Максим думал было ограничится кофе с каким – нибудь пирожным, но увидев в меню бифштекс с яйцом, не удержался, заказал. Была у него такая слабость.
      "Надо основательно подкрепиться. Теперь – сутки не вылезая. Буду форсировать" – оправдался он перед самим собой.
      Правда, основательно подкрепиться не удалось. Видимо, в этом кафе яйцо предназначалось для маскировки миниатюрных размеров самого бифштекса. Жаль, не было соуса "Пикан". Который, по Стругацким, "подаётся к мааленьким бифштексам".
      Ну да ладно. Хватит. Бывало и хуже. А с этим рачком и так справимся. Странный он какой-то. "Быстротекущий". Да-а-а. Совсем другим мужик-то оказался. Или так, цену набивает? Время ещё оставалось и Макс направился в интернет – кафе попытаться вытащить дополнительную информацию об услышанном. Узнал, когда и как помер бывший шеф пациента. Покачал головой – действительно, вскоре после рандеву Макса с Седой. Но эта "Седая", её то где искать? Эх, Синичку бы подключить!
      Ничего, вот встречусь с этим "микробом", может он, действительно, что знает конкретное. Ладно. Пора. Оказывается, засиделся.
      В хосписе юноша недоумённо рассмотрел пустую койку с панцерной сеткой, затем вышел в коридор к медсестре.
      – А где пациент из четвёртой?
      – Два дня, как выписали.
      – Да нет. Второй. Сегодняшний.
      – А вам зачем? – вскинула взгляд женщина, но, встретившись со взглядом странных чёрных глаз шёпотом ответила: " Умер. Уже отвезли".
      – Как умер? Нне может быть! – оторопел Максим. – Этого быть не может!
      – Может. У нас здесь своя специфика.
      – Да когда же?
      – Ну, где – то с час, полтора.
      – Да не может этого быть! Говорите же! – вновь ударил он медсестру своим страшным взглядом.
      – Самоубийство, – прошептала медсестра. – Раздобыл где-то нож… ну, у нас нашим больным не запрещается… и сам себе, сразу после обхода… Когда спохватились…
      – Но я слышал, что если вены, то не так быстро…
      – Я про вены ничего не говорила.
      – А как…
      – Не знаю… Честное слово. Сразу заперли палату от всех, потом прокуратура, милиция, забрали и увезли. В городском морге теперь.
      – Ясно. Спасибо. Извините.
      Максим вышел и вновь устроился в том же скверике. Вот так. Значит, действительно, просился только ради этого? И вот так доказал? Сильный мужик. Или освободил меня от забот о нём? Всё равно сильный мужик. Был. Ехать, пытаться воскресить? Нет.
      Он решил сам. Пусть так и будет. Ехать к ребятам? Зачем? Максим поднял взгляд на шум какой- то возни. Вокруг ствола дерева резвились две юные рыжие белочки.
      – Ну, идите сюда! – улыбаясь, позвал их юноша. Те прекратили свои забавы, настороженно вытянув в его сторону свои мордочки.
      – Сюда – сюда, – постучал по скамейке юноша, подкрепив приглашение мысленным повелением. Рыжая парочка словно с горки съехала с дерева и вприпрыжку, потешно вихляя пушистыми хвостиками, примчались к лавке. Остановились они неподалёку от Максима, готовые в любую секунду брызнуть в разные стороны.
      – Ну, ну, ну, расслабьтесь. Ничего плохого. Вот только поглажу, – протянул руку Макс. Бельчата напряглись, словно две маленькие пружинки. Вспоминая первые опыты со своим хомяком, Максим вначале прикоснулся к ним мысленно – теплом и любовью.
      Как ещё недавно согревала их бельчиха- мама. Помогло. Два рыжих чертёнка запрыгнули к нему на колени и затихли, давая теперь гладить себя и наяву.
      " Я бы мог так сейчас и… с другими. Мог бы внушить… Уже не посмеялась бы.
      Но это всё равно… всё равно обман. Нет, надо ехать. Может, для того и морда теперь вот такая, чтобы от дел не отвлекался?" – Ну ладно, Рыжики, спасибо, дуйте по своим делам, – отпустил он своих новых знакомых, и пошёл ловить такси.
      Уже по пути к вокзалу он спохватился, что не совсем хорошо получается с одеждой.
      Но, может он её отработал? Судя по благодарности Светланиной мамы, отработал.
      Вскоре Максим был уже на знакомом ему вокзале. Старую гориллу заменила новая, но эта к юноше не прицепилась. Другой прикид – другой и расклад.
 

 
      И опять что-то было не так. В купе начали пьянствовать, и Максим вышел в коридор.
      Он мог бы сейчас, как минимум, усыпить эту компанию. Мог бы. Он мог бы… Вот, что скребёт по душе. Срочные дела. Да, конечно. Но вот попросила девчонка, и ты вернулся, попросился мужик – и ты… опять же. А те, кто не просил? Кто уже не может или не знает? Вот и получается, что… Что? Вернуться надо, вот что.
      Максим поселился в местной гостинице. К молодёжи возвращаться не хотелось – у них своя жизнь, свои заботы. И с утра он вновь был в хосписе. А здесь за это время умер ещё один пациент. И сейчас лежал в коридоре, с умиротворённой улыбкой на лице, ожидая путешествия в морг и затем, через трубу крематория – в вечность.
      Такие "ничейные дедушки" уходили в небытие именно так. Максим остановился у каталки. А ведь он мог. Мог! Проспал. На что, на чистую простынь купился? Ведь если бы он был здесь, он почувствовал бы… Почувствовал… Он сосредоточился и послал свой зов уходящему. И тот отозвался. Тихим добрым эхом. Так надо.
      Просто пора. Всё правильно. Прощай, добрый внучек.
      Санитарки уже повезли, было, тело на выход, когда Максим рванулся в кабинет заведующей этим скорбным учреждением.
      – Не смейте его сжигать!
      – Здравствуйте, молодой человек. Присаживайтесь. И более спокойно – о ваших проблемах.
      Наш герой согласился, присел на стул возле стола заведующей, мельком осмотрелся.
      Кабинетик, как кабинетик. И заведующая, как заведующая. Молодящаяся тётка руководящего состава. Лет сорок, да? Ай, поймёшь этих женщин!
      – Здравствуйте. Здесь у вас умер ваш… пациент.
      – Да, Никонорович. Славный был старик. Ветеран.
      – Скажите, а… тем более ветеран… может, его по-людски похоронить?
      – Я тоже не сторонница огненного погребения…, – заведующая, взглянув на ожоги посетителя, поперхнулась, отвела глаза. – Но вы знаете, сколько стоит сейчас просто похоронить человека? И за счёт бюджета это уже не проходит. А вы родственник?
      – Нет, но я готов заплатить! Сколько? А кому? А нельзя так – я оставлю, а вы уже эту проплату утрясёте? Тогда я сейчас же за деньгами! Вы пока тормозните всё это, пожалуйста!
      Максим выскочил из кабинета и кинулся к троллейбусной остановке. Деньги оставались в гостинице. Паспорт тоже. Выписаться и теперь не выходить из хосписа, пока всех не поставит на ноги! Никаких гостей! Никаких ванн! Всё – потом. Такой славный дед! Расстроенный, погружённый в свои мысли юноша долго не обращал внимания на трясущего его за рукав контролёра. Наконец, Максим оторвался от самобичевания и вернулся к реальности. Он вопросительно взглянул на пристающего к нему человека. Честное слово, юноша не хотел ничего такого, просто был недоволен тем, что его отвлекают. Но с лица мытаря мгновенно сполз охотничий азарт. Словно увидев некое откровение, он перекрестился, бросил на пол сумку, отцепил свой беджик, пнул всё это ногой и шепча: "Верить надо людям, верить…" побрёл выходу. Уже в дверях пассажиры силком впихнули ему сумку с собранными штрафами.
      Столь неожиданный съезд с катушек представителя нелюбимого народом ведомства породил весёлое оживление в троллейбусе.
      – Эй, мужик, как это ты его убедил, что людям верить надо? – поинтересовался у Максима кто-то из них.
      – Он сам додумался, – ответил юноша. Спохватившись, он тоже начал пробираться к выходу.
      Денег хватило в обрез. Но Макс, не задумываясь, выложил всё.
      – Но зачем это вам? – поинтересовалась заведующая. – И вы это к нему приходили?
      Я видела вас мельком. Нет… вроде к тому пареньку, который… к поэту, правильно?
      – Я всё- таки виноват перед ним. Не успел… Пусть хоть так помогу.
      – Ему уже никто не смог бы помочь. Когда человек устал жить…
      – Устал? – поднял глаза на заведующую Максим.
      А женщина, глядя не него серьёзным, всё понимающим взглядом, кивнула и продолжала.
      – Вот тот парнишка. Поэт. Да, ему жить и жить. И к нему пришло чудо. И рядом с ним лежавший. Со спецслужб. Видимо, не всё ещё сделал. Цеплялся за жизнь. И чудо пришло к нему. Вскрытие показало. И что он затем… Значит – свою задачу выполнил. А вот теперь… Слушайте, молодой человек, слушайте! Вот- вот умрут ещё две женщины. Одна из них – беспробудная пьяница. В своё время у неё судом отобрали детей – погибли бы. Да, а один едва и не погиб – бросила новорожденного в мусорный контейнер. Зимой. За это отсидела. Потом – за уклонение от оплаты алиментов. Потом – за мелкие кражи. Потом – убила по пьянке сожителя. В общем до старости. И потом в приюте – вечные проблемы с её пьянством. Вторая – артистка районного масштаба. Бездарь. Но ещё в юности была… любовницей здешнего руководителя. Сейчас он ого-го где. Поэтому и держалась. Знали бы вы, скольких она молодых артисток сожрала. Потом… прогрессирующий склероз. Запиралась в квартире, никуда не выходила, только смотрела сериалы, а в перерывах якобы что-то репетировала… Вот – и у неё улучшение.
      – Зачем вы всё это рассказываете мне?
      – Теперь Никанорович. Славный добрый старик. Девяносто лет, представляете? И почти до последнего ещё ходил… Только куда? Склероз жутчайший. Уже не находил слов для простейших предметов – тарелка, вилка стул, – всё называл "это". Имён не запоминал вообще. Меня, кстати Марина Алексеевна зовут. А вас?
      – Максим. Скажите, а…
      – Подождите! – как-то мягко повела рукой заведующая, и Макс невольно обратил внимание на узкую ладонь с длинными пальчиками. " С такими пальцами на скрипке хорошо… или рояле…," – подумалось ему.
      – Так вот, вы говорили, что не успели чем-то помочь ветерану. Не терзайтесь.
      Такое у нас заведение. Вот, к примеру, я с болью смотрю, как угасает ещё один талантливый мужчина. Конструктор чего-то. Только на лоб посмотреть! Или женщина из восьмой… Тоже долгая история. И вот я думаю, почему? Почему чудеса обходят их и касаются тех, кто или недостоин жить дальше, или уже отжил своё?
      – А вы сможете рассудить, кому жить, а кому умирать? – прищурил глаза Максим.
      – Если надо будет – смогу! – твёрдо ответила женщина. – Если поможет – на колени стану вымаливать жизнь для достойных.
      – Значит, для недостойных…
      – Да. Ещё Христос сказал как-то: "Мои чудеса не для собак!" – Ну почему же? – улыбнулся он, вспомнив вдруг рыжего Кузьму и отважного Артура.
      – Порой и собаки нуждаются. И, кроме того, Христос только сказал, а что сделал потом?
      – И всё же… Пойдёмте, я покажу вам, за кого бы я просила.
      – Откуда вы знаете? – уже напрямик спросил Максим.
      – Исцеление у нас здесь – не такой уж обычный случай. И хотя многие из персонала почему- то ничего не слышали и не видели, но… Наверное, время на всех не хватало? Да и молодёжь сейчас болтливая. Пойдёмте? – она встала из-за стола. Да-а.
      Конечно, если ещё не прятать это всё в такой одежде… Но хоспис же!
      – Я бы сама пришла к вам сегодня. Просить за других. Жаль, если не дождутся.
      Пойдёмте, покажу.
      – Но я ещё вчера уехал!
      – Но вы сегодня и вернулись! Вы бы и не смогли бросить этих несчастных правда?
      Максим пожал плечами. Почти ведь смог.
      Конструктор ещё не смирился, и в периоды прояснения сознания, глядя в окно, тихонько всхлипывал. Женщина сейчас была без сознания.
      – Талантливейшая скрипачка, – прошептала заведующая. Прошептала потому, что рядом с ней, в позе горького, но уже покорного отчаяния застыл старый-старый мужчина.
      – А он – наш великий органист. Отец.
      – Послушайте, объясните мне вот что, – поинтересовался Максим, когда они вышли в коридор. – Какая-то аномалия. Поэт, конструктор, артистка, скрипачка – и все у вас? Мор какой-то на талантливых людей?
      – Всё проще. Талант, как правило, одинок. Тем более – в беде. Ну, не будем говорить о звёздах мировой величины… Хотя и те, бывало, нищенствовали в беде, правда? А вот нашего масштаба… Так благодарные современники и местные власти покупают спокойные сны – финансируют для них хоспис. Дома-то одних не кинешь. Да и не много их у нас. В общей массе.
      Они прошли по всем палата. Макс узнал, что исцелять придётся двадцать шесть человек – тринадцать палат. Одна сейчас пустовала – в которой он уже позанимался.
      – Уяснил. Тогда вот что… Мне надо какую-нибудь… ну, отдыхать где.
      – Можно у меня…, – начала было заведующая.
      – Нет уж. Мне бы не выходя из здания.
      – Вы неправильно поняли! – вспыхнула женщина. – У меня в кабинете можем оборудовать. Вы же видели, есть лежак.
      – Извините. Просто… не хотелось бы… время терять… – промямлил, в свою очередь смущаясь, Максим. – И соберите весь ваш персонал. Есть где?
      Персонала оказалось немного, и вскоре Максим убедил их всех, что они его не видели и не слышали раньше, не видят и не слышат сейчас, не увидят и не услышат впредь.
      – Ну вот, для них я теперь человек-невидимка. Завтра соберёте остальных, – обратился Максим к заведующей. Надо было бы и её… Но мало ли что. Ладно, вроде не болтливая…
      – Спасибо, – поняла та его колебания. – И завтра не надо… пожалуйста.
      Времени не хватает. Опять застрял! Конечно, если выбрать только тех, за кого попросит заведующая. Но почему бы и нет? "Мои чудеса не для собак!". В перерывах, набираясь лучевой энергии, Макс продолжал мысленно спорить с Мариной Александровной. Допустим, человек прожил до этого дрянную жизнь. И останется этакой дрянью. Или просто человек – сволочь. Вылечи – ещё чёрт знает, каких бед натворит. Тратить на них силы и время? Терпеть эту боль? Но зачем? Может, эта боль как раз для того, чтобы не швырял свои чудеса собакам. Не тратил понапрасну время и силы. Вот, к примеру, если из горящего здания… Нет. Нет!!! Не могу, не могу выбирать! Буду лечить всех. Две, три недели. Месяц. Уйти, оставив умирать? Если можешь спасти? Нет!
      И огромная давящая тяжесть упала с плеч юноши. Он глубоко, почти счастливо, вдохнул и направился к пациентке. "И вообще", – вдруг присел на койку скрипачки целитель. " Если я мог с цыганской заразой не мудрствовать, то чего с этим вожусь? Много пиетета. А ну-ка…" Вместо постепенного выжигания, вытравливания паутины по частям, он охватил вниманием её всю, до самых крайних росточков.
      Собрался мужеством и полыхнул по ней выжигающим лучом – словно молнией по тонким проводам. И всё. И не успела чёрная тварь даже ответить. И всё? – не поверил Максим. Но сил проверить не было. Только через долгий час он смог убедиться – болезнь была уничтожена.
      – Пойдёмте теперь к этому вашему изобретателю! – ошалело улыбаясь, предложил целитель помощнице.
      – А… здесь?
      – С ней всё пока. Потом мы их обоих – общеукрепляющими. Если у этого конструктора ничего другого…
      " Ничего другого" не оказалось, и Максим быстро расправился и с его опухолью.
      – А давайте пройдёмся по всем палатам, коль пошло такое дело! Может, за одну ночь и…
      Оптимизм оказался излишним. Нет, с заразой он теперь расправлялся быстро. Но вот с последствиями активного оперативного вмешательства… Особенно… Да нет, не только вот, в мозге. Здесь – нет половины лёгкого. Здесь – удалён мочевой пузырь, здесь… Да. Сложно. Здесь не ударишь. Здесь надо… Постой, а почему "здесь надо" именно сейчас? Им что, в атаку немедленно? Если только запустить программу восстановления? Как тогда с детьми, только пусть организм сам. Ну и что, что дольше? Этим спешить некуда. А мне – есть! Окрылённый Максим летал от палаты к палате. Удаётся! Но удаётся же!
      – Ну вот. Через месячишко все они будут абсолютно здоровы! – уже к утру, предельно вымотанный, но и столь же счастливый, сообщил наш герой заведующей. – Можете их теперь отсюда просто в больницу. Или домой… Кому есть куда. Этот же… органист, к примеру, дочь заберёт?
      – А ему можно сообщить? Он каждое утро здесь.
      – Да всем можно… Только постепенно, чтобы ажиотажа не было. Нахлынут…
      – Максим… Если это правда… если это так… Но всех за одну ночь?
      – Так! Так, Марина Алексеевна! Просто сегодня… быстрее получаться начало.
      Проще.
      Потом он ещё поучаствовал на утреннем совещании новой смены персонала и их тоже убедил в своём отсутствии. Затем он пил какой-то зелёный чай в кабинете заведующей.
      – Теперь можете устраиваться отдыхать. Здесь всё чистое, сама перестелила.
      Немного коротковато для вас будет? Я дверь закрою, и никто вас здесь не потревожит.
      – Но зачем теперь? Я думал – недели на три застрял. А теперь можно и…
      – Максим… Макс… я буду вас умолять остаться.
      – Но здесь уже всё! Честное слово – всё!
      – А вы знаете, сколько человек ждёт сюда очереди?
      – Если на то пошло, то все ждут очереди… в небытие.
      – Но Максим… Милый… Это же недолго… Ну, два- три дня. Или ночи… Разве это… Вы же три недели собирались… Я… мы… что угодно просите…
      Потрясённый применённым к его нынешнему облику эпитетом "милый", юноша промолчал, затем тяжело вздохнул и начал снимать туфли.
      – Спасибо…, – прошептала заведующая и, боясь, что тот передумает, зачастила – Отдыхайте до вечера, да? Я часам к пяти, нет – к шести подойду, да? А поесть?
      Господи, какая же я…
      – Сейчас только спать…
      – Хорошо – хорошо. Тогда отдыхайте. Я приду, принесу. Или сходим куда? Всё-всё.
      Поняла. Ушла. Нет! Зачем вам теперь здесь оставаться? Ведь уже всё, правда?
      Поехали ко мне.
      – Но…
      – Да в чём дело, Максим? Чего вы стесняетесь? Нет никого дома сейчас! Отдохнёте и потом сразу – в больницу. Ну на самом деле. Или ждёте кого?
      Упорствовать было теперь просто глупо. Проходя мимо палаты со скрипачкой, увидев её несчастного отца, Максим не выдержал – зашёл и присел рядом на свободный стул.
      – До последней возможности боролась, – прошептал старик. Видимо, ему уже было всё равно, с кем делиться своим горем, лишь бы слушали.
      – Вот, даже о гастролях переговоры не прерывала. На рождественские праздники.
      – Правильно делала. Поедет.
      – Что вы такое говорите, молодой человек? – горько вздохнул органист. – Уже и чудо не поможет.
      – Она уже выздоравливает. Ей только окрепнуть. На рождественские, говорите?
      Тогда…
      Максим поднял над артисткой руки и укутал её своим золотым полем. "Бери! Бери!
      Живи!" – щедро делился он своими чудесными силами. И как когда-то очень давно, в самом начале целительства (с Анютой, что ли?) чувствовал щемящую радость от творимого. Затем, улыбаясь, заглянул в глаза отцу исцелённой. И тот вновь принял горькую, покорную судьбе позу.
      – Пойдёмте, Марина Алексеевна.
      До такси заведующей пришлось поддерживать отдавшего последние силы юношу.
      – Ничего. Зато ваша артистка уже сегодня встанет. Не держите её. И в больницу не отдавайте. Пусть готовится к своим гастролям.
      – Отцу вы тоже невидимкой сказались? Зря.
      – Ай, а зачем?
      – Понимаете… Вы думаете, люди жаждут чуда из любопытства? Или от безысходности? Некоторые – конечно. Но для многих, очень многих, причастность к чуду…это… не знаю. Чище становишься сам, и светлее вокруг тебя. Вот, когда спасатели из-под развалин кого достают. Когда уже вроде и надежд не осталось. Вы ведь тоже переживали тот наплыв чувств? Вроде, и не касается тебя…
      – Так ведь они же все выздоровеют! Все! Вот, глядя на них, пусть и переживают наплывы. А просто зеваки мне ни к чему.
      – Вам неприятен этот разговор?
      – Да нет, просто вы… идеалистка. У вас там умирали в основном брошенные люди.
      Брошенные, правда? Никому до них не было дела. А теперь, когда они вдруг исцеляться, все, кому они были до… этого самого, будут умилённо плакать?
      – Просто… просто хороших людей уже не хватает на все беды и всё зло. А ваши…чудеса могли бы показать… укрепить или пробудить спящее, погребённое…
      – Вы в церковь ходите?
      – В костёл. Так получилось. Муж – католик. А что?
      – Так, напомнили ваши слова проповедь.
      Уже медленно поднимаясь по лестничному маршу четырёхэтажки, женщина нерешительно добавила.
      – Кстати, отец пациентки играет на органе в нашем костёле. Может, сходим? Когда время будет.
      Максим неопределённо пожал плечами."Когда время будет". Когда? Наскоро поев, он уснул в раздвинутом ему кресле.
      Вечером его разбудили голоса из кухни.
      – Нельзя же быть такой легковерной, Марина! – упрекал хозяйку мужской бас. – Ещё не хватало пройдохи в нашей квартире.
      – Но ты же сам, сам обследовал потом того мальчика.
      – Эта болезнь порой выкидывает фокусы, сама знаешь. Похожие на чудо. А потом на такое чудо, как мухи на мёд, слетаются чудотворцы.
      – Но это не тот случай, Лёнь. Я сама видела.
      – Сама? А другие?
      – Других он типа загипнотизировал, чтобы не видели и не слышали.
      – Других? А, может, не других, а тебя?
      " Лучше было оставаться в хосписе" – подумал Максим, быстро одеваясь. Хотя….
      Выйдя на кухню, Максим, улыбаясь, поприветствовал хозяев. Муж пробурчав "Добрый вечер" отвёл глаза, но вздохнул несколько облегчённо. Оно и понятно. Во-первых, к такой образине надо привыкнуть. А во-вторых… Во-вторых, где-то там глубоко-глубоко тлеющее ревностное подозрение окончательно угасло. Ну что же, надо брать быка за рога. Можно бы и ему в глаза заглянуть, но… Симпатичный мужик. Не всё же с женским полом общаться, а?
      – Леонид…
      – Сигизмундович.
      – Леонид Сигизмундович, я случайно услышал, не верите вы ни мне, ни вашей жене.
      А давайте на вас, а?
      – Я не кролик подопытный для шарлатанов!
      – Ну зачем же вы так. По – моему, брать кроликов для опытов – жестоко… Кролики – это не только…
      Так болтая, Макс высматривал проблемы хозяина. Поразился – ему не надо было помогать. Ну, просто хороший здоровый организм. Только что в юности как-то похабно аппендикс удалили. Шрам какой-то длинный и кривой. Но это же мужик!
      – Аппендицит где-нибудь в Фапе удаляли? Или врачи поупивались? – резко прервал он свою полушутливую болтовню.
      – Откуда вы… Лихо! Но меня такие фокусы не проймут! Я не верю во всех нынешних пророков-чудотворцев.
      – А в прошлых? Это так, риторический вопрос. Знаете, Леонид Сигизмундович, мне в принципе ваше "верю-не верю" как-то до лампочки. Я вот сейчас в больницу…
      – Не пущу!
      – Это как?
      – Леонид – главврач, – подсказала хозяйка.
      – Что же вы раньше… Хорошо… Отдыхайте тогда, – решил Максим.
      По дороге в больницу они долго молчали. Уже у входа жена главврача всё же спросила, зачем Максим вот так…
      – Мне некогда убеждать упрямых баранов.
      – А вы хотели, чтобы он… Да я бы сама, если бы не видела… Сколько проходимцев теперь! А вы хотели мелким фокусиком с аппендицитом…
      Максим остановился, резко повернулся к женщине. Не ожидая этого, она машинально наткнулась на юношу, обдав его ароматом тонких духов.
      – Знаете, как я убеждал ментов? Я их скручивал в три погибели. Или сжимал сердца.
      А карманникам парализовал руки. Вот отнял бы вашему муженьку речь, или ноги, поверил бы, да? Но он у вас нормальный мужик.
      – Но тогда… Это как… обман. Я… я не знаю.
      – Ну хорошо-хорошо. Вот сегодня мы с вами… поможем, кому успеем, завтра ваш благоверный убедится, вот тогда мы вернёмся к нашему с ним разговору.
      " Больница" оказалась краевым онкологическим центром. С тремя корпусами. Узнав, что здесь одновременно находится около трехсот человек, юноша уставился на Марину Александровну полным укора взглядом.
      – Но Максим… Ведь не всех! Я покажу!
      – Друзей-знакомых?
      – Да нет же! Достойных жить дальше!
      – Всё! Пойдёмте! От палаты к палате! Или всех или никого.
      – Максим – максималист? – облегчённо улыбнулась женщина.
      – Ваше счастье, что… А, ладно. Пойдёмте.
      Он постепенно нащупал даже и нужную "дозировку", чтобы не излишне не растрачивать силы. Помогала и заведующая хосписом. И огромная, словно по заказу, луна. В общем, один корпус они за ночь прошли.
      – Теперь можете рассказать всё вашему мужу, пусть берёт анализы. А я пока где-нибудь здесь…
      Не договорив, он завалился на пустующую койку и погрузился в блаженный радостный сон. Ещё почувствовал, что кто-то погладил его по обожжённому лицу. Улыбнулся.
      " Никуда я не пойду. Скоро он сам придёт. Посижу рядом с тобой, несчастный кудесник" – решила женщина, всматриваясь в обожжённое лицо. У опытного медработника такие ожоги не вызывали немедленной…ну, брезгливости, что ли. И она пыталась представить, каким был этот странный человек до своей трагедии. Не получалось. Но, наверное, красивым. Вот когда светится своими чудестными лучами весь этот ужас ожогов скрадывается… На кого он похож? И когда он останавливал на вас свой взгляд с плещемся в нём страданием… А ведь он страдает, этот целитель… Целитель. Чего же ты себя не исцелишь, парнишка? Ведь молодой ещё.
      Интересно, сколько ему лет? И вообще. Кто он?
      Утро вступило в свои права и волна жизни смыла с Марины Александровны полудрёму.
      Дав указание не тревожить спящего, она пошла к кабинету мужа. Медсестра и санитарка переглянулись, но спорить не стали. Во-первых, эта была жена "самого".
      Да и не потревожил бы никто этого человека. Сейчас медперсонал второго корпуса сидел на телефонах: "Слушай, здесь сегодня ночью такое было!". А наиболее гнусного характера больные, даже почувствовав облегчение, требовали главврача – типа что это за опыты с ними без их согласия. Надо было срочно принимать меры.
      – Что всё это значит? Прочитал твою записку. Доброе утро! – ворвался в приёмную Леонид.
      – Доброе. Пойдём в кабинет. И. пожалуйста, через…ну, часок собери обе смены на совещание.
      – О чём прикажешь совещаться? – ехидно поинтересовался муж, устраиваясь в своём кресле.
      – Вот экспресс- анализы нескольких твоих пациентов. Я… попросила…потому, что это… в общем смотри сам.
      – Ты всё больше и больше вмешиваешься не в свои дела…, – начал вычитывать свою половину главврач, всё же вчитываясь в меддокументы. – И теперь уже хватаешь через край. Ты понимаешь, что… но это не их анализы!
      – Никаких показаний на онкологию, правда?
      – Вот это… Нет, это не Корнеева анализ. И это не… Что это значит?
      – Это значит, что твои больные вылечились.
      – Над чем смеёшься, дорогая?
      – Назначь анализы всем из второго корпуса. И части из третьего. и всё-же собери медперсонал.
      – Я ничего не сделаю, пока не объяснишься.
      – Хорошо.
      Марина, попыталась убедительно объяснить.
      – Шарлатан! – хмуро бросил муж, вновь взявшись за анализы. – И что, он будет гипнотизировать медперсонал? Может уже? И тебя в том числе?
      – Но тебя-то он не видел? А анализы вот!
      – Ну, мог загипнотизировать наших лаборантов, а они потом что угодно написать. И я участвовать в этом не намерен! Кстати, тебе в хоспис не пора?
      – Да. Ты прав, дорогой…
      – Поговори с этим, твоим… чудотворцем. Если он не хочет неприятностей, пускай немедленно покинет мой центр. Не то вызову кого следует. Просто… тебя в это всё вмешивать не хочется.
      – Да, конечно…
      – И не смотри на меня так! Я отвечаю здесь за каждого больного! Я помогаю…
      – Ты помогаешь им умереть. Почётный эскорт. А здесь – шанс спасти всех! А ты – как страус. Голову в песок! Ничего, мы спасём их. С тобой или без тебя!
      – Мы? Уже "мы"?
      – Какой же ты…, – хлопнув дверью кабинета, супруга кинулась в палату, где отсыпался целитель.
      – Максим, проснитесь, пожалуйста!
      Она наврала юноше три короба об начинающихся обходах, процедурах, посетителях и предложила до вечера отдохнуть у её подруги. Принципиальных возражений у Макса не было – он просто хотел выспаться. Ехать оказалось не близко и он ещё разок уснул в такси. И женщина с замиранием сердца, как в далёкой (не такой уж и далёкой – поправила она себя) юности ощущала на плече голову спящего.
      Подруга на то и подруга, чтобы лишних вопросов не задавать, в необходимое время быть на работе и молчать об увиденном-услышанном. Правда, увидев Крюгера, Маринина одноклассница замерла в изумлении. Но потом пожала плечами, на объяснение: " Это не то, о чём ты думаешь" вновь пожала плечами, ответила: " Конечно – конечно", и рассказав, что у неё где, исчезла.
      "Совсем не то, что ты думаешь", – повторила про себя женщина, расстилая постель на диване.
      – Ну вот, здесь и отдыхайте – обратилась она к дремлющему в кресле Максу. – Может, что позавтракать?
      Но юноша, не раздеваясь, рухнул в постель и даже захрапел. Да, всё – таки такое "поточное" исцеление отняло много сил. Преодолев соблазн вздремнуть где-нибудь рядом, очередная неофитка направилась на работу, уже по дороге успокаивая по сотовику зама, что "скоро будет и во всём разберётся".
      А что там было разбираться? Просто пациенты, все- все-все начали смотреть по сторонам, разговаривать, а некоторые даже ходить! И никто не чувствовал убивавшей душу боли! И даже зазвучал такой дико неуместный здесь смех! Но больше они всё-таки плакали. От страха, что ли? Что вот-вот закончится это чудо и – опять… И какое счастье, какое счастье – успокаивать их, убеждать ничуть не лукавя, что ушёл, ушёл и не вернётся этот кошмар. Что вот вам надо теперь потихоньку начинать ходить, а вам – наборот, не так резво пока… И всё-таки у всех и всё – на анализы. Пусть мой там придумает объяснение. Подожди, дорогой, что мы ещё сегодня ночью…!
      Всё-таки зря он не собрал персонал. Шум улёгся только поздно ночью. Вся онкология рвалась в корпус, где свершилось чудо. Упорствующий в своём неверии главврач применил максимальный административный ресурс. Но люди хотели жить.
      Пришлось пообещать, что после получения результатов столичных анализов (направили авиарейсом) соответственно им "будут решаться поднятые вопросы". И тем не менее, онкология вдруг оказалась переполненной. Обозлённый легковерием главврач затребовал у начальника УВД постовых у входов – "во избежание". Тот немедленно согласился, но с небольшой просьбой – положить (нет, никакого уже лечения, только положить!) мать одного хорошего друга.
      – Да ну их! И вашего мужа тоже! – злился Максим, издали рассматривая толпу зевак у изгороди центра. – Что теперь?
      – Но я не знала! Я же ему говорила!
      – Ладно. Дайте пакет. Идёмте сюда. Вы отвернитесь, потом возьмёте пакет с одеждой и занесёте… в какой сегодня?
      – В тот. Женский.
      – Там есть какой подвал?
      – Конечно. Бойлерная.
      – Туда. И ждите, я позову.
      – Но…
      – Всё. Некогда.
      Женщина отвернулась. Подождала. Потом несколько минут оторопело рассматривала пакет с одеждой. Потрясла головой, решила: "После" и взялась за выполнение инструкций. В бойлерной, на вопрос как это он, Максим однозначно ответил "под землёй".
      Наученный горьким опытом, юноша зомбировал каждого из медперсонала. А больные…
      Ну что им, кричать что ли? В общем всё прошло тихо и из больницы к утру выбрались обратным порядком. Выбившийся из сил целитель вновь завалился спать, а его помощница помчалась на работу. А поскольку на вызовы мужа она не отвечала, пришлось поучаствовать и в разборке с ним. От общего к частному, от явлений – к личностям, в общем, теперь хлопнул дверью он. Ну и пусть! Вот приедет к себе – убедится. И анализы должны вот – вот. Интересно, что тогда запоёт? Господи! А ведь я, забегавшись, его даже не покормила!
      Оставив счастливых подопечных заму, женщина рванулась назад, в квартиру подружки.
      Ближе к обеду она управилась, села подле спящего – только немного передохнуть. И конечно, уснула. Всё же третьи сутки на ногах.
      В эту ночь Максим закончил – таки это массовое исцеление. Даже тех, заново набившихся.
      – И что теперь? – поинтересовалась Марина, когда они вновь ехали на "явку".
      – Ехать надо. И так… Давайте сразу на вокзал!
      – Это вот так просто? Но…
      – Марина Александровна!
      Поезд был ближе к вечеру и женщина за свои деньги купила билет. Максим свои деньги отдал на погребение, но всё равно ему было неудобно.
      – Я потом обязательно…
      – Максим, перестаньте. Давайте лучше сходим в костёл, а? Знаете, сегодня там будет играть отец вашей пациентки.
      Служба Максиму не совсем понравилась. Да и не понятно – на польском-то. Но вот орган, орган! Словно подтянули ослабленные струны души, словно… словно…
      Юноша встал и мимолётным взглядом отодвинув какого – то служку пошёл туда – к органу и органисту.
      – Что вы… начал было старик, но осёкся. Максим несколько секунд постоял, постигая механику игры, затем отстранил органиста, сел сам. Собрался с мыслями.
      Слился с замечательным инструментом. И начал. Откуда это пришло? Где, в каких генах таилась эта память? И зачем сейчас вырвалось? И откуда, откуда этот мальчик мог почерпнуть вот такие высокие чувства, такое отчаяние и тоску? Или такую, как теперь любовь? Или вот такое великое, светлое… что? Он не знал и пока не задавался такими вопросами. Может, просто нашла выход тоска одиночества?
      Когда Максим вернулся в реальность, позади него раздавались всхлипывания – тихонько плакал старик.
      – Спасибо! – прошептал тот на немой вопрос юноши. – Я не знал… нет, я догадывался… Но никогда… никогда ничего подобного… Знаете, когда играл Бах, говорили, что это играет сам дьявол. Я думал – это преувеличение. Теперь знаю, почему… Но после этого… после этого я не смогу… сесть за орган…
      – Почему же? – улыбнулся Максим.
      – Я никогда не смогу… вот так…
      – Да что вы! Сможете. Подождите-ка!
      Макс положил руки на виски замершего старика. Это было что-то новое. Ранее он делился с людьми здоровьем, забирал их боль, а сейчас? сейчас он не делился – отдавал. Отдавал талант, проявившийся в это странном обожжённом теле. И больше никогда-никогда он не сможет так как сегодня? Так, как тогда у Медведя? Ну и пусть! Зато этот славный старик… да какой он старик? Из-за дочки извёлся. Зато он каждый день сможет вот так чистить души и сердца! Бери конечно! Всё бери!
      И вспыхнула радостным теплом волна где-то в сердце, и засветилась она на руках, и пошла, пошла чрез виски организма куда-то вглубь, теперь уже – к его сердцу.
      – Ну вот. Садитесь и пробуйте. Прямо сейчас.
      Органист с загоревшимся взором кинулся к инструменту, а Максим тихонько вернулся к прихожанам.
      – Что это было? Это… вы? – прошептала Марина Алексеевна.
      – Ну что вы! Это он…
      – Он никогда так…
      – Это от счастья. Вот, слушайте, опять.
      Из костёла Макс вышел один, тихонько протиснувшись между уже плотными рядами зачарованных неслыханной музыкой людей. До самого отправления поезда стоял у окна – ждал, что хотя бы Марина… Ай, в конце концов, кто я им? И не хотел же "ажиотажа". Всё правильно. И всё же… Как там в " Собаке на сене"? "И всё же катится слеза". Эх. Слабак!
      Он не знал, что спохватившись, увидев отсутствие чудотворца, Марина рванулась к вокзалу и, увидев, что не успевает, упала с сильнейшим сердечным приступом. Он не знал, что одарённый им органист, спохватившись, бросился искать его в переполненном костёле, он не знал, что уже молились за него запомнившие чудотворца исцелённые, он не знал, что закончил оду о нём молодой поэт. Ну, не оду, но о нём. Всё же люди были не столь неблагодарны, как думалось нашему герою.
      Впрочем, вскоре не отдохнувший днём юноша начал похрапывать на верхней полке.
 

 
      Максим не узнавал этих мест. Это же всего-ничего времени прошло, а на тебе. И дорога до самого дома – интерната, и лес вон какой ухоженный, и… да, ну тут уже расстарались. Молитвенный дом, правду сказать, был красив – в абсолютно новом, непривычном дизайне. Что – то воздушное, стремящееся ввысь. Максим вошёл, присел на скамью, осмотрелся. Пока здесь было тихо и пусто. Только сбоку от центрального стола сидел какой-то парень, погружённый в некую канцелярскую работу типа бухгалтерского отчёта. Ну да! Это же один из несостоявшихся его апостолов. Значит и его несостоявшаяся "Мария Магдалина" где-то здесь? Да-а, судя по всему они и без учителя довольно неплохо устроились! Ладно, подождём.
      Татьяна появилась нескоро. Максим успел прогуляться, навестил то самое место, где в гамаке отдыхал после целительства. Попытался заглянуть в дом – интернат.
      Не пустили. Решил пока не прорываться, зачем привлекать внимание. А девушку привёз всё тот же знакомый Максиму старый водитель. Только вот не на той старой колымаге. Точнее, на старой. Но на какой! Раритетной двадцать первой волжанке!
      Да-а, поднялись!
      – Девушка, можно вас на минуточку?
      – Да? – остановилась Татьяна. Она неуловимо изменилась за это время. Повзрослела что ли? Вот взгляд. Тоска на самом дне. И губки. Как-то печально уголки опущены.
      Чуть – чуть, а уже словно другой человек.
      – Скажите, что здесь сейчас… происходит?
      – Вы детей хотите поместить или… сами? – рассмотрела девушка его лицо. – Если насчёт детей – к администрации. Что касается взрослых – приходите на служение.
      Наш пастырь вам всё расскажет.
      – Нет, подождите, – остановил Максим вновь направившуюся к церкви Татьяну. – Я хотел бы поговорить именно с вами.
      – У меня совсем мало времени. Я, собственно, сегодня только на служение… Ну, хорошо. Присаживайтесь, – показала она на одну из скамеек.
      – Как-то пусто здесь, – озирался вокруг Максим. Ухоженно, но… уныло, что ли.
      – Кладбище разбитых надежд, – грустно улыбнулась девушка. – А знаете, что здесь творилось месяца три назад. После того, как здесь исцелились дети- инвалиды, хлынул просто поток других деток. Только с родителями. Любые деньги давали. Что-то типа гостиницы сделали.
      – Но я не вижу, чтобы этот домик…
      – Ну, внутри хорошо переоборудовали… А вокруг всё было в палатках. Это теперь, когда разочаровались…
      – Быстро.
      – Но многим же на работу! И детям в школу. Летом опять нагрянут. А самые стойкие ждут. И молятся.
      – И выплачивают десятину? Судя по всему вот это – кивнул головой Максим в сторону церкви – тоже недавно?
      – Да… Выплачивают…
      – И вы обещаете?
      – Нет! Нет!!! Мы просто… мы просто зовём их к Богу.
      – А он явит чудо? И дозвались?
      – Люди ходят…
      – И многие уверовали?
      – Что вы хотите?
      – Скажите, а дети здесь какие?
      – Да такие же. Несчастные, как и те. Конечно, те, которые приезжали, они… избалованные, что ли. Капризные. А теперь вновь остались забытые Богом детки.
      – Вы плохо о Боге говорите.
      – Да, конечно, – горько улыбнулась Татьяна. – Конечно, Бог дал им испытание. И вот он привёл их сюда, дабы они приобщились к нашей вере и были навечно спасёнными… И чтобы пастор наш… Ладно. Проехали. Что вы ещё хотите узнать?
      – А вы, вот вы сами верите…?
      – Вопрос веры очень личный, не будем об этом, ладно? Приходите на служение, может, получите ответы…
      – И после первого раза других исцелений не было?
      – Нет, – вздохнула девушка. – И теперь не будет! – с отчаянием чуть ли не выкрикнула она.
      – Но почему?
      – Потому что… потому что… А, ладно.
      – А если всё-таки?
      – Вы на что намекаете?
      – Татьяна… Если бы… если бы надо было ещё раз спаси деток, ты бы согласилась помочь.
      – Откуда вы знаете…? Конечно!
      – И ты бы смогла держать всё в секрете?
      – Кто вы? Конечно…!
      – И даже на исповеди не проболталась?
      – Да кто вы? И прекратите разыгрывать! Было бы над чем…,- вскочила со скамейки девушка.
      – Как ты написала тогда? "Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных". От Матфея.
      – Вы… от него? Разве он не… ушёл?
      – От него самого. А…сестра ни о чём не говорила?
      – Она то и рассказала. А после… Мы редко встречаемся. Она же теперь… Так а где он?
      – Недалеко отсюда. Так ты согласна?
      – Я для него… я для него…
      – Для него – не надо. Для детей.
      – И что надо делать?
      – Во-первых, устроить меня где-нибудь здесь. В гамаке или там, в шалаше теперь будет холодновато.
      – У нас здесь есть времяночка… Вас? Вас устроить? А Максима?
      – Во- вторых, не задавать лишних вопросов.
      – Но… Согласна. А всё же, когда?
      – Сегодня ночью и увидишь. И в третьих, об этом надо молчать. Наверное, это – главное условие. Так как?
      – Конечно! Конечно-конечно-конечно! Если бы вы знали! Слава, тебе Господи! Вы не представляете, что это для меня значит. Я ведь тогда… Он не обиделся?
      – Вроде, только плечами пожал.
      – Я заметила эту его привычку. Ну, слава Богу! Но он вернулся? Он вернулся?!
      – Знаешь, он не вернулся. Он просто… заглянул ещё раз. А пока, пойдём на ваше служение. Интересно послушать.
      Пастырь Максиму не понравился сразу. Толстоватый, кругленький, самоуверенный. А в правильные в целом слова о долге, вере, добре, словно пресловутый шестнадцатый кадр вкраплялась обязанность каждого истинно верующего посещать церковь. И не раз в неделю, а почаще. Ещё бы, соблазнов вокруг много, и не послушаешь разок – другой, его, пастыря, мудрость – вот и одолеют соблазны. И вот общение с неверующими, или там другой веры, надо бы ограничивать. А тем более – личные отношения. А желающим исцеления – это он уже в сторону приезжих – прежде всего, следует уверовать и укрепиться в вере.
      – Именно в вашей вере? – не выдержал Максим.
      – Именно так.
      – Но почему? Христианской церкви две тысячи лет, почему я должен перекрещиваться?
      – Никто вас не неволит.
      – Но тогда я не дождусь здесь чуда? И "там" – вечного спасения?
      – Именно так. Ибо сказано в Библии…
      – Что в Библии сказано, я знаю. Меня интересует другое. Вот детки, которые в интернате. Инвалиды. Они, что уверовали в вашу веру и поэтому излечились?
      Пастор вдруг улыбнулся. Это была его козырная карта.
      – Нет, конечно, нет. Но наши прихожане, наши единоверцы, кстати они здесь, первыми обратили внимание на этих ребят. Они добровольно помогали здесь присматривать за ними, и молились за их исцеление. Они же и встретили чудотворца, и привели его сюда явить Божье чудо!
      – Это значит, что чудотворец был вашей веры?
      – Истинно так! И теперь мы молимся за ещё неисцелённых деток! И тоже ухаживаем за ними. Мы строим вот здесь, рядом нашу школу для них, мы поможем им найти себя в Боге, поможем нести их крест. Но мы одни не в силах, и конечно, добровольная помощь…
      – Но тогда зачем другим уверовать? Вы тогда сами вымолили чудо, что мешает теперь?
      Пастор начинал злиться. Он уже отвык от свободных дискуссий. Чаще всего паства смотрит ему в рот и заглатывает не пережёвывая все его наставления.
      – Чудо было явлено именно для того, чтобы укрепить нас в вере и проявить её истинность для ещё не осознавших её.
      – Кто-то говорил, что плоха вера, которую надо чудесами укреплять. А вот о помощи… Знаете, вот вы приехали сюда на этаком джипчике, тысяч в семьдесят.
      От десятины перепало?
      – Бог послал и церковь помогла! – густо покраснел пастор.
      – Не возражаю. Почему бы не прикупить что поскромнее, а разницу – туда же, на помощь?
      – Мы не будем здесь обсуждать…
      – Но почему же? Если вы предлагаете принять вашу веру, я должен выяснить всё.
      Буду платить десятину, а на неё пастор будет себе…
      – Прекратите! Здесь дом Божий, а вы…
      – Здесь??? Дом??? Божий??? Да здесь самая гнусное надувательство! Вы спекулируете на человеческой боли! На отчаянии! На детях! На вот этих чистых ребятах! Слушайте все! Недели не пройдёт, как весь этот вертеп рухнет!
      Негодующий юноша выскочил из молитвенного дома. Отбежал по ухоженной аллейке подальше, сел на весёленько покрашенную скамейку. Отсюда молитвенный дом смотрелся ещё воздушней, как-то радостней, что ли. И это направило гнев Макса совсем в другую сторону. "Сейчас тебе бог пошлёт!" – зло подумал он, глядя на новенький автомобиль пастора. Своим полем Максим перемкнул реле замка зажигания, а затем направил разрядный ток по проводу топливного датчика. Рвануло очень эффектно. "Примут ли это за гнев Божий? Или за проделки какого – то обгоревшего хулигана?" – думал юноша, глядя, как бегает вокруг горящей машины, воздевая руки к небу, пастор. Видимо, второе, так как, посмотрев в его сторону, священнослужитель потянулся за сотовиком.
      " Ментов хочешь вызвать? Щщас", – усмехнулся Максим, перемкнув электропитание телефона. Всё ещё ничего нет понимая, оппонент схватил телефон у какого – то единоверца. Максим проделал тоже и с этим телефоном. Только ещё слегка ударил током по уху. Толи бедняга начал что-то понимать, толи вообще что-нибудь понимать перестал, но перекрестившись, рванулся в автомобиль всё того же прихожанина, и они быстро исчезли. Остальные, менее пугливые, тушили густо дымящуюся жертву Максового гнева.
      – Ну зачем, зачем вы это сделали? – возникла перед Максимом девушка. Что? Машина помешала? А вы знаете, что у него шестеро детей?
      – Ну, прокормит и без автомобиля. и вообще, никто из нынешних попов не бедствует.
      – Вы… вы злой и страшный человек! Я понимаю и ваше… несчастье, но… Максим вот добрый…
      – Максим? Добрый? Божья коровка? Ты знаешь, что по его… воле одного бандюгана посадили на кол? А одного замучили в его собственной пыточной?
      – Значит, заслужили! А наш пастырь… Но зачем? И эти угрозы… Знаете, во сколько нам это строительство обошлось?
      – Вам? Вам??? Это люди покупали надежду на чудо. А вы эти деньги…
      – Ну что? Ну что мы " эти деньги"? Пропили? Прогуляли? Казино построили? Здесь учат добру, отзывчивости…
      – Ещё здесь у вас учат нетерпимости, богоизбранности и фанатизму.
      – Нет! Да как вы вообще смеете! Вы же ничего, ничего не знаете! Десять минут побыли, какой-то отрывок услышали – и на! Это у вас, извините, эти самые качества! Крушить, ломать! Взрывать!
      – В общем так. Сегодня начнём исцеления и я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы ваш пастор приписал это себе в заслуги. Поэтому, если он во время лечения хоть что-нибудь вякнет о своей вере, сожгу этот вертеп дотла. Расплавлю. Смогу! Как говорил один герой в " Чёрной стреле", дьявол ещё силён во мне!
      – Не говорите так! Если вы от него – уходите! И не говорите о Максиме больше!
      – Хорошо, улыбнулся, остывая от гнева, юноша. Это так, образно сказано. Для большей убедительности. А пока покажи вашу времянку. До вечера отдохнуть надо.
      – А… он… когда?
      – В последний момент, – вновь улыбнулся Макс.
      Уже была ночь, когда в дверь времянки тихонько постучали. Девушка стояла на пороге и во внутрь войти не решалась.
      " Боится. И сомневается. После того скандала в их церкви" – понял Максим. И он был прав. Происшедшее наделало много шуму в их узком кругу адептов. Молодежь верила пастырю крепко. В конце концов, почти всех из них он вытащил из болота, в котором те барахтались, кто по пояс, а кто и по самые ноздри. Но вот его растерянность перед простейшей логикой, неготовность спорить смущала. Смутил и аргумент об автомобиле. И, конечно же, его уничтожение. Да и сам спорщик смущал.
      – Чудовище какое-то. Не удивлюсь, что он вначале какую мину замедленного действия подложил, а потом спор завёл.
      – Но зачем?
      – Конкуренты.
      – Ну да, конкуренты, завистники, а мы – монополисты.
      – Ай, не так выразилась. Но это ерунда. А если и вправду, вот, заминирует здание, и что тогда?
      – Бог не допустит.
      – Это если мы пошевелимся.
      – Я думаю, Серафим заявит, куда следует…
      – Ребята, – прервала их рассуждения Татьяна. – Ребята. Это… вестник. Я… поговорила с ним. Он… я обещала молчать… В общем, могут опять начаться чудеса… но… он… да нет, не он, а тот…ну, Максим, не хочет чтобы мы… чтобы… в общем, на этом зарабатывали.
      – Но мы и не…
      – В общем, если на этой неделе Серафим или кто из нас начнёт проповедовать, что благодаря нам…
      – А что, на этой неделе… опять? – ухватились за главную мысль ребята.
      – Нет! – поняв, что проболталась, вскрикнула девушка. – Просто на этой неделе этот… посланник посмотрит, сможем ли мы выполнить его обещание. И поживёт у нас во времянке, – нашла приемлемое объяснение Татьяна.
      – Но послушай, может он это… лапшу вешает? С чего нам верить? Пришёл какой-то страшок, поскандалил в церкви, взорвал машину, а теперь условия ставит.
      – Он от того. Ему можно верить. Я убедилась.
      – Даже так? Интересно, чем он тебя убедил? – насторожился Татьянин кавалер.
      – Всё! Не верите, наша церковь будет на вашей совести.
      – Кстати, вы слышали, как недавно один монастырь разделало? Надо бы посмотреть в Интернете.
      Ребята разъехались – завтра служение и не планировалось. Татьяна сказала, что задержится и её отвезёт старый владелец раритета. Отправив вздыхающего Михаила "дела есть дела", она кинулась в интернат. В кабинете завхоза имелся комп с выходом в Интернет. В кабинетах директора и замов тоже, но с завхозом они дружили крепче – помощь оказывали в основном через него. Кроме материальной, конечно. Та шла от пастора и через директора.
      Татьяна искала долго. Но кто ищет… Вот они – репортажи о жути в монастыре.
      Содом. Расплавленные стены. " Сожгу дотла. Расплавлю". Вот они, расплавленные стены. И были погибшие. Вот, некий духовный вождь отец Афанасий выходит из морга.
      Потрясённое лицо. А рядом вон там, за ним… Господи! Господи!! Господи!!! – перекрестилась девушка. Уже знакомое ей обожжённое лицо. Не совсем резко. А если так… Да, ошибки не могло быть. И что, что теперь делать? Доверить этому чудовищу детей? Ведь Максима же нет! Обманул? Чем купил? Содержанием записки? Но её мог прочитать, кто угодно. Но зачем? Прокрасться сюда? Глупость. Такой… такой… (как-то не получалось назвать его человеком) прорвётся не дожидаясь её помощи. И потом, зачем бы тогда скандалить, привлекать внимание? И… он там вроде… там будто бы на самом деле содомский грех… – покраснела девушка. – А здесь, у детей… если он о нашей церкви так, то о детях же ничего…
      В общем, Татьяна ждала незнакомца с чувством страха и надежды.
      – Пойдёмте. Какие дети самые тяжёлые?
      – У нас тут двое парализованных вообще. Они и брошенные.
      – Ещё?
      – Трое слепых, которые вообще без глазок…
      – А какие тяжёлые?
      – Нет. К нам сюда ведь привозят, которые не больные. Просто калеки. Безнадёги. А больные умирают в детских больницах.
      Незнакомец вдруг остановился и посмотрел на девушку своими странными чёрными глазами.
      – Да, конечно… – согласился он после некоторого раздумья. – Но это потом.
      Они зашли в интернат. Ну, не сказать, чтобы он изменился до неузнаваемости. Да, такой запущенности уже не было. Не было грязи. Свежая побелка и покраска. А так… даже полы, вон, старые. Скрипят по- прежнему. Даже рамы, вон…
      – Не нравится мне это. Ох, не нравится, – пробурчал Максим, идя полутёмным коридором. Ладно, не до этого. Дежурную няню он усыпил полувзглядом, не останавливаясь. Татьяна только тихонько ахнула. " Вот так и меня, если захочет".
      От такой власти над собой становилось жутко.
      – Где палата этих, без глазок? – не обратил внимания на переживания девушки Максим.
      Когда они вошли, юноша прикинул, как объять этих несчастных одним полем.
      – Будем ждать Максима? – по-своему поняла девушка паузу.
      – Вы помните, что нужно делать?
      – Разве это забывается? Но когда он придёт?
      – Он уже здесь, – улыбнулся Макс, простирая руки в сторону детей.
      – Но… Господи… – прошептала девушка, глядя, как начинают светиться загадочным зелёным светом обгорелые руки незнакомца, и струи этого радостного света достигая детей, словно укутывают их. Татьяна успокоилась, – она видела эти лучи и знала, что они несут детям. Теперь она всматривалась в лицо целителя, как вглядываются на маскарадах в маску незнакомца. А когда сияние начало блекнуть и он, обессиленный, прислонился к стене, помогла пройти ему к стулу – под лунные лучи.
      – Что же с тобой сделали? Что же с тобой эти сволочи сделали? Нет, что за сволочи это с тобой сделали? – начала девушка гладить это обезображенное лицо.
      – Поняла? Поняла! – прошептал Максим.
      – Не поняла. Узнала! – девушка нежно вытерла предательскую слезу, скользнувшую из полуопущенных век Максима.
      – Как это ты? Я сам себя не узнаю.
      – А я вот так вдруг узнала. Когда ты… исцелял, у тебя…
      – Те же лучи?
      – И лучи тоже… Нет, выражение лица. Знаешь, как… как… ну как у… медвежонка какого… Доброе такое… Чистое… Честное… Жалостливое…
      – Ну тоже сравнение нашла. " Медвежонок".
      – Да- да. Я и тогда искала. Ты сильный, но добрый и наивный. Но и хитрый.
      Медвежонок. Или вот ещё…
      – Ладно. Договоришься. Пора! – счастливо улыбаясь, тем не менее,оборвал разговор Максим.
      Во втором перерыве девушка села у него ног и заглядывая в лицо повторила:
      – Да что же это с тобой сделали? Что же это?
      – Кому-то помешал. Нет, я многим помешал…
      – А… про кол и там прочие страхи, это для красного словца?
      – Нет. Но это, думаю, не они. Хотя… Тут одна девушка замешана.
      – Неудивительно. Ты был ещё тот парнишка. То есть… я хотела сказать… спохватилась Татьяна… Ну, не обижайся, обняла она и прижала к груди безобразную теперь голову.
      – Да нет. Что ты. Всё правильно. Пойдём.
      – Но ты ещё не отдохнул.
      – Пойдём – пойдём, время не терпит.
      – Обиделся – таки. Ну, не Аполлон ты сейчас, так что? Уже и правду сказать нельзя? Тем более… не навсегда же это?
      – Не знаю… Мне надо найти одну девушку. Её на меня натравили, и вот…
      – Так чем это она тебя?
      – Говорю же, не знаю. Узнаю яд, узнаю противоядие. Ладно, действительно пора. Я должен за пору – тройку дней закончить.
      – Но у нас шестьдесят два ребёнка!
      – "У нас"! Молодец. Тем более, надо шевелиться. Знаешь, давай все разговоры – до утра. И я теперь… в общем, волоки меня сама. Сможешь?
      – Смогу всё смогу.
      И дальше они до утра не проронили ни слова. Максим отдавал маленьким страдальцам все без остатка силы – до полной отключки. А девушка затем тянула его бесчувственное тело к окну под лунный свет. Минутное счастье, подаренное ему узнавшей девушкой, минутная жалость к себе почти сразу же растворились болью сострадания к маленьким пациентам. Правда, в отличие от первого раза, не было чувства отчаянной безнадёги, он знал, что исцелит, что даст этим детям счастье полноценной жизни. Не было и той изматывающей боли. И ещё… и ещё он приходил в себя от лёгких прикосновений к лицу тонких и нежных девичьих пальцев. И это тоже возвращало юношу к чему-то потерянному. Пусть даже не любви.
      – Ну вот, теперь отоспимся, и ночью – снова в бой, – блаженно растянулся на скрипучем топчане Максим, вернувшись поутру во времянку.
      – Да, поспи. Я вечером буду.
      – Постой. А ты куда? – спохватился юноша.
      – Ну, ты странный такой. Забыл, что мне в школу? И вообще…
      – Да, конечно, из головы вылетело. И школа и "вообще". Езжай, конечно.
      – Послушай, Максим. Ну, не лови на слове, ради Бога! И не придирайся. И в старом твоём облике я сказала бы тоже самое. Ты же знаешь, ни с уродом, ни с красавцем я бы тут, на этом топчане не разлеглась.
      – Ну, в поезде же поехала. И там, на поляне…, – лишь бы возразить, пробурчал юноша.
      – Нахал! За поляну тогда получил? А в поезде… Ничего и не было, не фантазируй.
      – Всё- всё. Молчу. Только, на самом деле, как ты в школу?
      – А, – махнула рукой девушка. Потерплю. А после до вечера отосплюсь. Ну, пока.
      Максим больше не спорил. Пристроившись в пятно света осеннего солнца, он блаженно, с чувством хорошо выполненного дела, уснул.
      " Сделаю так, чтобы у всех проявилось в один день. Чтобы шумихи не было" – ещё решил он, засыпая.
      А ближе к полудню приехала милиция. Вместе с пастырем. Участковый потряс спящего за плечо, а когда тот повернулся к ним лицом, охнул и тихонько выругался.
      – Пройдёмте, гражданин. Разговор есть.
      Максим не возражал. Он даже удивился, что вообще так затянули с разбирательством.
      На самом же деле, пастора во-первых власти недолюбливали. Особенно, с тех пор, как тому во сне сам Бог повелел баллотироваться в депутаты. О чём он (пастор) и трубил во всех своих проповедях и встречах с избирателями. Во-вторых, не могла понравиться и та разворотливость, с которой он взялся за разработку и эксплуатацию чуда в приюте. В-третьих, ходили, ходили разговорчики о неких нечистоплотных его делишках с директором интерната. Поэтому к взрыву машины в милиции отнеслись с интересом, а к неким угрозам уничтожить этот молитвенный дом – с плохо скрываемым сочувствием. Ну что, на пустых страхах и фантазиях пастыря ночной дозор устраивать? А дождавшись к утру сообщения спецов о том, что причиной взрыва оказалось замыкание проводки, начальник милиции направил участкового на место уже просто так, "для проформы". Некоторая сложность могла возникнуть только в том, что вот участковый то как раз питал к пастору совсем иные чувства. И не в вере здесь было дело. Точнее, наш новый персонаж верил глубоко и искренне, но только в силу и святость рубля, доллара, евро и других тому подобных богов. Поэтому и был он настроен решительно – оградить свои источники от всяких неверных.
      Они зашли в предоставленный для такого случая кабинет директора. Да, уж на него-то средств не пожалели.
      – Ну, я пойду на осмотр, а вы тут занимайтесь, – услужливо поулыбался директор и выскочил вон. Был он чем-то под стать пастору. Невысокий, толстенький, начинающий лысеть. Только ещё более скользкий. Оно и понятно. Пастор ответ только перед Богом держит. А этот… Вот и гнётся даже перед участковым. Тем не менее, участковый в кожаное кресло хозяина не завалился, пристроился в кресле поскромнее, у журнального столика и жестом предложил присесть рядом Максиму.
      – Документы пожалуйста, – попросил он.
      – Пожалуйста, – протянул Максим свою ксиву.
      – Таак гражданин… Чёрный. Вот, поступило заявление от эээ гражданина Вострого…
      Не понял? – посмотрел он на хмыкнувшего Максима.
      – Ничего. Так. Ассоциация с одним литературным персонажем.
      – Ассоциации оставьте при себе. Разговор у нас официальный, – доставая из папки бумагу и ручку, нахмурился милиционер. – Что вы можете сказать о вчерашнем дне?
      Вот, по поводу заявления о том, что вы вчера, будучи пьяным, сорвали службу и угрожали сжечь молитвенный дом?
      – Что святой отец, или как его надо называть, врёт!
      – Что??? А вы посидите, я с ним сам разберусь! – осадил участковый негодующе взвившегося пастыря.
      – Да вы пишите. Вчера я задал несколько вопросов, на которые не получил вразумительного ответа. Да, я сказал, что если он не прекратит врать о том, что это его вера сотворила здесь чудеса, этот их молитвенный дом рухнет. А потом ушёл.
      – А автомобиль? – поинтересовался мент, пока ничего не записывая.
      – Да, я поинтересовался, как пастырь вымолил у бога такую тачку. Он вообще-то не ответил.
      – Я имею в виду другое. Что с ним случилось?
      – Сгорел. Наверное, гнев Божий.
      – Я сказал, сидите, – вновь осадил участковый потерпевшего. – Тааак. Поскольку вы изволите запираться, нам придётся последовать в милицию. Я вас задерживаю в связи с совершением мелкого хулиганства. Пока, – покосился он на пастыря. До рассмотрения дела судьёй.
      Преисполненный важностью исполняемого обряда, мент достал бланк протокола и принялся за его заполнение.
      – Товарищ старший лейтенант. Нам надо поговорить наедине, – решил заканчивать эту комедию Максим. Всё-таки надо было отдыхать перед ночным действом.
      Старлей поднял на нарушителя грозный взгляд, который тотчас разбился о страшную темень глаз его визави.
      – Выйдете, – немедленно обратился он к пастырю.
      – Но… но…
      – Немедленно!
      – Вот так. Скажите, сколько вам дал этот?
      – Да как ты… – начал подниматься мент.
      – Сидеть! – закипела злость в Максиме. – Как ни мент, так погань! И совесть не прожигает! Ага! Вот, начинает прожигать, да? Сколько, быстро!
      – Пятьсот баксов… всего… каждый месяц… – задыхаясь от боли ответил участковый.
      – "Всего". Конечно, мелочь. За такие гроши продался?
      – Да не продался я. Ничего… незаконного. Только смотрел, чтобы… хулиганьё… или бомжи… Я и так… обязан…
      – И сегодня "обязан"?
      – Разобраться – да. А задержать, – он… просил.
      – Ладно. Живи, – отпустил Максим боль. – Но при первом же эээ "грешке" совесть прожжёт тебя насквозь, Веришь, или повторить?
      – Верую, Господи! – почему-то перекрестился участковый и рванулся к выходу.
      – О разговоре и обо мне ни слова! – кинул вдогонку Максим.
      Ожидающий в коридоре Серафим был весьма озадачен поведением своего участкового.
      Выскочивший из кабинета с перекошенным от ужаса лицом ещё молодой парень, оглянувшись, истово перекрестился и рванулся к выходу. Пробегая мимо священника, шарахнулся от того, царапнув наручниками по стене. Звон металла остановил его.
      Вновь посмотрев в сторону кабинета директора, старлей вдруг схватил пастыря и заученными движениями надел наручники на того.
      – Разберёмся! – заявил он, потащив изумлённого священнослужителя к машине. В милиции он составил рапорт о том, что гражданин Вострый вот уже три месяца передаёт ему… ну и так далее…
      Начальник милиции, прочитав рапорт, распорядился привести к нему незадачливого взяткодателя.
      – Но это совсем не взятка! – горячо оспаривал квалификацию своих действий гражданин Вострый. – Я же не за незаконные какие действия. Человек хорошо работает и почему бы…
      – Вот, слышал? – обратился начальник к участковому. Человек тебя благодарил от чистого сердца. От чистого ведь?
      Пастор согласно закивал.
      – И без всякого злого умысла. А он, мой сотрудник, не намекал, что, мол неплохо бы повторить?
      – Нет, что вы! Наоборот, постоянно отказывался, чуть не силой пришлось ему… передавать.
      – Скажите, а по вашей вере это не грех?
      – Что от церкви, то не во грех, – убеждённо ответил Вострый.
      – Ну вот, видишь. Плохо только, что сразу не сказал. Выйди пока.
      Когда участковый вышел, начальник долго рассматривал пастыря хитрыми маленькими глазками.
      – А теперь, святой отец, наедине должен сказать – вы влипли. И крепко. У нас это называется – дача взятки должностному лицу, повторно.
      – Господь с вами, но вы только что…
      – Я только согласился с вами, что это не грех. В этом вам виднее. А вот состав преступления – налицо. А сейчас, в компанию борьбы с коррупцией – сядете оба.
      – Это всё политика!
      – А чего вы в политику полезли? Кесарю – кесарево. И потом… какая уж здесь политика. Сами признали, что совратили моего работника. И вот, запись, чтобы не вздумали отпираться.
      " Наоборот, постоянно отказывался, чуть не силой пришлось ему… передавать", – услышал пастырь свой голос.
      – Что же вы хотите, – упавшим голосом поинтересовался незадачливый взяткодатель.
      – У меня… паства. И жена, дети…
      – Пока сидите тихо и не высовывайтесь. Один я такой вопрос решить не могу.
      Посоветуюсь… с кем следует. Участкового, конечно, поменяю. От соблазнов подальше. Больше ничего обещать не могу.
      – Так что мне делать?
      – Живите. Проповедуйте. Добро, веру, надежду, любовь. Бескорыстие, – тонко улыбнулся начальник. – Но если опять скажете хоть слово о власти, об идеологии, – берегитесь. Я не буду вас защищать. А ещё лучше, пока суть да дело, сматывайтесь вы из нашего района. Нет человека- нет проблемы. Подумайте.
      После ухода поникшего пастыря, начальник зазвал к себе участкового.
      – Теперь начистоту, – что приспичило? – Ну, быстро! Хвост учуял?
      – Никак нет, товарищ подполковник!
      – Так что же?
      – Совесть. Прожгла.
      – И ты готов сесть?
      – Готов.
      – Дурак! Идиотище! Ты же у меня один из лучших… был. А теперь и сам сядешь и пятно на весь отдел! Не дам! Садись, пиши. Всё тоже пиши, только вначале так: " Сообщаю, что во исполнение Вашего указания об изобличении гражданина Вострого во взяточничестве", а дальше по тексту. Да что с тобой? – кинулся начальник к сложившемуся пополам старлею.
      – Опять… прожигает… не… могу… – совестливый мент схватил написанное и порвал лист в клочки. Вздохнув, разогнулся, вытер с лица обильный холодный пот.
      – Да-а… Ну хорошо… Тогда поедешь в госпиталь на обследование, а мы пока здесь решим, что с тобой делать. Может, "по состоянию здоровья" удастся. Сейчас, пока суть да дело пиши заявление на отпуск. От этого заявления не скручивает? Ну и хорошо. Иди, сдавай дела и отдыхай.
      Дабы не сложилось превратное мнение о добряке – начальнике, следует отметить, что во- первых, он ждал очередного звания и любые ЧП в это время не приветствуются. Точнее, они вообще не приветствуются. Даже все совершившие преступления менты оказываются уволенными хотя бы за день до криминала. Но в такое время! И, кроме того, этот компромат на начавшего фрондировать пастыря – просто находка. И как им распорядиться, надо, действительно, посоветоваться.
      Даже и не посоветоваться, показать кое- кому работу. Из тех сильных мира сего, кто решает кадровые вопросы. Начальник откинулся в кресле и довольно заулыбался.
 

 
      В общем, вечером никто не мешал Максиму продолжить целительство.
      – Скажи и эти дети будут ходить? – спросила в одном из перерывов Татьяна.
      – И ходить, и бегать, а придёт пора, – и целоваться, и девушек на руках носить, – улыбнулся Максим.
      – Боже, какой же ты счастливый! – вздохнула девушка.
      – Я? Я счастливый?
      – Да, потому, что можешь такое. Бог дал тебе такие, такие…
      – Видишь, что мне дал Бог! – провёл Максим рукой вокруг своего лица. – Люди шарахаются. Или смеются.
      – Но это… это… может, это испытание?
      – Что испытывать-то? Зачем?
      – Ну, твою гордыню. Или жестокосердие? Ты не озлился от этого?
      – Не знаю… Наверное, нет. Хотя… Вот, в церкви тех уродов убил без всякого…
      – В церкви?
      – Ну да, одну церковь захватили, я там…
      – Это был ты? Но там, говорили, какой- то священник… Покойный их митрополит…
      – Покойный?
      – Ну да. Он к патриарху на приём ездил, а потом, сразу после приёма, там ещё какой-то из крутых его в больницу привёз… Но это был ты? Как же я… Но нам говорили, что ты ещё раньше погиб.
      – Было и такое Татьяна. После того вот таким и стал. Крюгер.
      – Глупости. Если присмотреться…
      – Да перестань ты врать. Пойдём.
      Затем они вновь замолчали – дела было много, а Максим торопился. Непоняток становилось всё больше. Так вот что имел в виду отец Афанасий, сказав, что-то типа " тех, кто хотел приехать, больше нет". Скверно. Крутой в больницу привёз?
      Придётся и здесь поразбираться.
      – Если можно, я буду помогать. Не гоните меня! – встретил утром их у входа Михаил – тот самый Татьянин кавалер.
      – Ты же обещала! – с укором повернулся к девушке Макс.
      – Я ничего не говорила! Ты что шпионишь! Убирайся! – заверещала возмущённая девушка.
      – Не шпионю. Просто… тревожно как-то стало. За тебя. Дома нет. Здесь нет. И вот… вас нет. Потом смотрю – в окне сполохи. Заглянул, а там. Я же тогда видел.
      Вот и понял.
      – Что же ты понял? – заинтересовался Максим.
      – Вы – одни из них.
      – Кого – "их".
      – Не знаю. Но вы творите добро. И вам надо помогать.
      – Добро? А как насчёт вашего молитвенного дома?
      – Вы не сделаете этого, – убеждённо возразил подросток.
      – Да что вы! И кто помешает?
      – Вы просто не сделаете этого. Даже если бы наш пастырь… был не прав. Вот, к примеру, директор детдома. Говорят, крадёт. Вы из- за этого сожжёте сам интернат?
      – Сравнения забойные.
      – Но…
      – Всё ребята. Приходите вечером. Может, оно и к лучшему. Будете по очереди. И отдыхать сможете и вообще… – уже засыпал Максим.
      Они, конечно, пришли вдвоём. Пропустить такое! Ну, вдвоём, так вдвоём. И действительно, тягать девушке Максима, когда тот в бессознательном состоянии…
      Не подумал. Но обо всё и не подумаешь.
      – Только не болтать и не мешать. Раскрывать и закрывать шторы, чтобы ещё кто на, как ты сказал,"сполохи" не заявился.
      Теперь Максим стал сух и деловит. Появившийся Татьянин парень нарушил какую – то хрупкую атмосферу доверия и наивного восхищения Максимовыми чудесами. Нет, и Михаил смотрел во все глаза на феерию целительных лучей, и он восхищался. Но как чудотворцем. А не человеком. Впрочем, это значения не имело, – врал себе Максим.
      Не имело раньше, при смазливой внешности. А теперь присутствующий здесь парнишка подчёркивал контраст между юной красотой и уродством. Поэтому Максим полностью отдавал себя исцелению.
      – Скажите, а почему, те, первые… – поинтересовался Михаил утром, когда Максим уже утраивался на отдых.
      – Глазки сразу не сформируются.
      – А те, вчерашние, парализованные?
      – Тоже надо время на восстановление нервных связей, – соврал Максим.
      – А тогда, в прошлый раз…
      – Раз на раз не приходится, – оборвал Максим, и повернулся лицом к стене.
      Здоровый скепсис конечно нужен, но лучше бы вот так сомневались в проповедях своего пастыря. Ничего. Завтра – дети полегче. В смысле, лечить их будет полегче…
      А потом – всё равно к Синичке… А по поводу этой их церкви Миша прав… А по поводу директора, ох, не случайно он такой пример привёл. Надо бы разобраться…
      Но разбираться пока не было времени. Хрупкие детские тельца не терпели грубого насилия и в большинстве своём требовали плетения тонких кружев нежных клеточек и паутины нервов, а не выжигания заразы. Втянувшись в целительство и всячески "ускоряя процесс", юноша отдавал детям все свои силы. К концу недели дошло до того, что вечером он выходил с помощниками сам, а утром его заносили во времянку. К счастью, никто не мешал. Напоминающий полуспущенный мяч пастор дважды провёл служение, но проповеди носили академический характер, без характерных ранее выпадов против "неверных". А в остальном всё шло своим чередом. Только два адепта их церкви – Татьяна и Михаил осунулись и часто о чём- то озабоченно шептались.
      " Любовь" – улыбаясь, решили их друзья.
      " И всё же, не зря живу" – улыбался Максим, упиваясь осенним солнцем. Сегодня он закончил. Последнюю ночь он щедро делился с детьми своими золотыми лучами. А завтра, завтра они все, все, до единого, одновременно… Так лучше. Никто не мешал. Почему не сегодня? Надо ещё заглянуть в сейф к директору и потолковать с ним. Макс уже знал, что первое лицо интерната не утруждает себя пунктуальностью.
      Да и остальной персонал тоже. Тогда, в момент бума, сюда набрали блатноты – престижное и многообещающее место. Спал ажиотаж и оказалось, что работа-то рутинная. И грязноватая. И малооплачиваемая. А поэтому… В общем, когда Максим, дождавшись ухода парочки, вновь возвратился в интернат, всё было тихо. Пройдя сквозь дверь кабинета, юноша открыл её изнутри, облачился в оставшуюся за дверьми одежду. В столах ничего особенного не было. В сейфе – тоже. Осторожен или честен? Максим включил своё второе зрение и очень скоро обнаружил небольшой тайничок под одной из панелей. Так себе, тысчонок в тридцать евро. Мелочишка.
      Ладно, придётся ждать.
      Открытая дверь несколько озадачила директора. Страшный незнакомец озадачил ещё больше. Первая встреча с ним в этом же кабинете закончилась как-то странно – участковый уволок в наручниках пастыря, на этого типа жаловавшегося. А теперь тот утроился в его кресле и в упор разглядывает жутким чёрным взглядом.
      – Садитесь, – пригласительным жестом показал "тип" на кресло напротив.
      Потрясённый такой наглостью, директор повиновался.
      – Так вот, Степан Васильевич, – начал Максим (фамилия, имя, отчество были красиво выгравированы в табличке на двери), вопрос один, как будем жить дальше?
      – Кто вы такой? И почему? – решился таки Степан Васильевич.
      – Это не интересно. Интересно другое, – откуда валюта в тайничке?
      – Какая ещё… Я сейчас милицию! – потянулся к телефону директор.
      – Давайте- давайте – подвинул телефон Максим. – Я лучше им покажу, вон, за той панелью. Пусть разбираются. Пальчики найдут, – не в перчатках же вы денежку пересчитывали?
      – Что вы хотите? – тут же сдался директор.
      – Откуда?
      – Ну… тут… за счёт… внутренних резервов…
      – Тааак, – раздумывал Максим. Такая быстрая капитуляция охлаждала и не настраивала на жестокости. – Хорошо. Значит так. Всё украденное вернуть. До копейки.
      – Конечно – конечно. И больше ни- ни.
      – Да вы что? Так, бес попутал.
      – Кто ещё?
      – Эээ, главный бухгалтер, завхоз. Ну, там повара, они сами. Так себе. По мелочам.
      – Прекратить.
      – Конечно – конечно.
      " Врёт" – понял Максим.
      – Через неделю опять буду здесь. Хоть что-то не изменится – пеняйте на себя.
      – Конечно- конечно. Незамедлительно.
      "Ладно, процесс пошёл. Завтра продолжим". Сейчас уже после ночи целительства слипались глаза, и Максим, попрощавшись, направился во времянку.
      И на этот раз долго отсыпаться не пришлось. Степан Васильевич действовал быстро.
      Максима довольно грубо стащили с постели, накинули на голову мешок и затянули в автомобиль. Ехали недолго. В принципе оно и понятно – леса кругом. Завернув руки Макса за спину, его привязали к юной берёзке, затем сорвали мешок. Обычные мордовороты. Наши, родные. Отупевшие от власти силы и денег, от вседозволенности и сытной жизни при минимальных затратах физической и психической энергии. Трое.
      В камуфляжах. Даже без масок. Значит, будут мочить.
      – Хочешь умереть быстро – рассказывай, – начал один из них, судя по осмысленному взгляду – поводырь.
      – О чём? – испуганно уточнил Максим. – Следовало убедиться, кто их послал, поэтому к решительным действиям приступать было рано.
      – Как о чём? О чём! Ты до смерти напугал хорошего человека. Васильевич даже заикаться начал. Говорит, узнайте, пожалуйста, кто такой. И почему вопросы неудобные задаёт. Ну? Кто такой?
      – А Васильевич, это директор? Я вроде бы тут двоих напугал. Ещё пастыря, но как того зовут…
      – А-а-а! Так ты здесь пугалом пристроился. Ну, морда как раз.
      Двое подручных тут же заржали удачной шутке.
      – Ну-ну, пошутковали и хватит. Давай успокоим Степана Васильевича. Кто такой? Ну? – достал вожак нож и подошёл к Максиму. – Говорят, очень больно, когда… – он опустил нож ниже.
      – Прочувствуйте! – Максим отошёл от дерева, потирая запястья. Его собеседник, свалившись наземь, дико закричал. Ему тут же начали вторить и двое других отморозков.
      Всё было ясно. Этот дрожащий от страха холодец был не так прост. Надо возвращаться. Куда? Максим снял боль у одного из камуфляжей.
      – Поехали назад! – приказал он, садясь в заезженное " зубило".
      – Едем, шеф! Едем! – кинулся на место водителя пощаженный.
      – Рассказывай. Кто такие? Почему здесь. Кто заказал?
      – Стасовские мы. По кликухе Станислава, ну, который те… вас. Заказал директор.
      – А кто он такой, чтобы его заказы выполнялись?
      – Не знаю. Это Стас с ним. Мы – так, шестёрки.
      – Это ты-то шестёрка?
      – Я… я только на подхвате… вот, тачку водить, яму если что, выкопать… но сам никого не мочил! Ни разу!
      – " Ни разу". А много было таких " разов"?
      – Не знаю. Я как бы… Ну, не всегда…
      – А у директора много "заказов" было?
      – Не было. При мне – нет.
      – Ладно. Крови на тебе нет? Живи тогда. Брось всё и, как вы говорите " рви когти" отсюда.
      – Стас найдёт…
      – Стаса больше не будет. Или, сосредоточился на секунду Максим, – Всё. Стаса уже нет.
      – Вот как… – побледнел водитель. – Я сейчас… мне надо… Он остановил авто, вышел и вдруг рванулся в заросли. Полагая, что сообщение о гибели босса вызвало определённую физиологическую реакцию, Максим некоторое время подождал. Затем, поняв, что водитель уже последовал совету "рвать когти", пожал плечами и сел за руль. Благо, уже был виден молитвенный дом.
      Подъехав к интернату, юноша рванулся к входной двери. Первый барьер – охранник, явно из тех же стасовцев просто остался сидеть на полу, с удивлением ощупывая ставшие непослушными и бесчувственными ноги. Второй барьер – запертая дверь остановила Максима на мгновенье. Как и ранним утром, он прошёл сквозь неё, затем открыл замок изнутри и уже на глазах сползающего с кресла директора, быстро оделся.
      – Вызывай всех своих ублюдков. Ну, быстро! – подвинул Максим телефон внутренней связи.
      Собрались ворюги довольно скоро – было сейчас в голосе директора что-то пугающее.
      Но этого времени Максиму хватило для некоторого обуздания своего гнева. Он не убил их. Вспомнив первую разборку с такими же лихоимцами, юноша согнул всех в три погибели, и, как участковому, пропёк их внутренности.
      – Будет вот так, пока не вернёте всё украденное. А там – посмотрим. Он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Обошёл всё ещё рассматривающего ноги дерджиморду.
      – Это… мне как бы… врача, – пробасил он вдогонку.
      – Скоро приедут! – пообещал Максим, отправляясь теперь доспать. Но и на этот раз вздремнуть не удалось. Он увидел вышедшую из церкви парочку. Его помощники предпочли служение отдыху и школе. Нет, так не пойдёт. Надо всё же переговорить по этому вопросу. Юноша пошёл вслед за ними. Михаил что-то горячо доказывал, а Татьяна слушала время от времени покачивая головой.
      " Пастырь этот продолжает чудить?" – подумал Макс и обратился в слух.
      – И ты поверила? Это же бред какой-то! Да ты только присмотрись! – горячился подросток.
      – Я и присмотрелась… Когда он… исцелял.
      – Ну конечно! " Исцелял"! Неделю светится, как фонарик, а толку никакого.
      – А ты и так не можешь!
      – Да не про это я! Много фокусников, которые могут то, чего я не могу. И что? А этот… Где результат?
      – Он же сказал…
      – Сказал! Вспомни, как тот, настоящий. Ночь – и исцеление, сложный случай – две ночи, три ночи, а потом – исцеление. А этот… Знаешь… Я думаю… Не то что не он это – я никогда и не думал, что это он. Этот даже не такой. Просто какой-то аномал. А тут прослышал, что вот так исцеляли, вот и решил присоседиться.
      – Но зачем?
      – Прикинь. Узнают, что опять явился чудотворец. И вновь сюда хлынут страждущие.
      Вот и снимет сливки. Поэтому он и пастыря запугал, чтобы…
      – Чтобы сливки не снимали мы?
      – Нет! Чтобы не разоблачили.
      – Но почему он тогда скрывает?
      – Ждёт, что мы раззвоним. Не случайно на тебя вышел. Вот увидишь, если ещё день – два не откроется, он что-нибудь придумает. Ну, ещё помощников попросит, чтобы утечка всё-же началась. Да и скандал этот – тоже реклама…
      – Не может быть… Он же все силы отдаёт, ты же видишь.
      – Ну, такие фейерверки устраивать – конечно.
      – Ты злой.
      – Зато ты – наивняк. Это вот так первому встречному довериться!
      – Но ведь ты тоже пришёл!
      – Тебя да деток защищать. И ещё неизвестно, как на них эта его светомузыка закончится.
      – Так зачем ты позволял?
      – Думал. Сопоставлял. Теперь – всё. Больше не позволю. Уже сегодня – не позволю.
      Вечером после служения всё расскажу нашим – и пойдём к нему. Или пусть хоть одного исцелит, или пусть выметается. Ты с нами?
      – Но… всё-таки…
      – Ты с нами? Ты… со мной или с ним?
      – С тобой… С нашими… Мне правда, казалось, что…
      – Со мной, таки?
      – С тобой, конечно, с тобой!
      "Конечно, с ним", – убедился Максим и повернул назад, к оставленной у детдома бандитской девятке. Надо ехать. Исцеление всех детей уже "запрограммировано" на утро. Выяснять отношения с молодежью не хотелось. Да, он мог бы "явить им чудо".
      И не только чудо исцеления. От кипевшей обиды недоверия он мог сотворить многое.
      Но, вероятнее всего – недоброе. А своего гнева он уже боялся. Да и на самом деле завтра начнётся ажиотаж. А у него другие задачи. Ни минуты задерживаться нельзя.
      Максим сильно, до грохота закрыл дверку, и вскоре обитель несчастных детей скрылась из виду.
      Максим уже не увидел, что происходило дальше. Действительно, вечером, после вновь какой-то пресной проповеди, Михаил попросил остаться молодёжь и коротко рассказал о том, что делал этот пришелец. Что Татьяна вообще приняла его за того, прежнего. И что он сам, было, поверил, что этот, новый, из их команды. Потому, что сам процесс был похож. Но вот, столько времени прошло, а результатов нет.
      Рассказал о своей догадке, о тревоге за детей.
      Татьяна сидела молча, лишь согласно кивала головой на вопросительные взгляды друзей.
      – Он просил никому не говорить. Да, мы обещали. Но… боюсь я, что с детьми вдруг что… Поэтому, предлагаю пойти и спросить. И пока – запретить. Пока не докажет…
      Исполнить задуманное и одобренное всеми не удалось. Времянка была пуста. Тихо было и в детском доме.
      – Ну вот всё и разъяснилось, – улыбнулся Максим. – Понял, что афера не удалась и смотался. Всё. Закончен бал! По домам!
      – Может, он просто куда отлучился?
      – Нет. У него джинсовка вот здесь всё время висела. И бейсболка. Теперь их нет.
      Чувствую – смотался. Ну, по домам. Честно говоря, сегодня вообще не ел.
      – Господи! – прошептала вдруг Татьяна. – А ведь он… А ведь мы ему… Слушай, мы же ему ни разу ничего поесть не принесли, а? Как же он…
      – Ну… может, где на стороне покупал. Тут, когда на трассу выезжаешь, то и недалеко… – начал придумывать сконфуженный Михаил.
      – Ребята, кто-нибудь его вообще видел после того… когда он с пастырем…?
      Оказалось, что нет.
      – Значит… значит он выходил только к детям. Потом здесь… А мы с тобой… А мы… – начинала наливаться жалостью Татьяна.
      – Всё-всё, домой. По дороге обсудим, – тормошил девушку её кавалер.
      – Это всё ты! Нет, это – мы, всхлипывала Татьяна. Только говорим о любви к ближнему…
      – Ну, мне ты об этом и говорить запрещаешь…
      – Тебе всё шуточки! А как он столько времени…
      – Ну, фанатики или там одержимые, могут и дольше…
      – Всё равно… какие же мы, а? Почему?
      Дома она тихонько проскользнула в свою комнатку и ещё долго плакала от жалости.
      Или от стыда? Или разочарования? Чуда-то так и не произошло. А рано утром также тихонько прошмыгнула в школу. Не нравился ей новый избранник сестры. И что она нашла в этом бывшем менте? Поэтому, когда тот появлялся в квартире, девушка старалась с ним не сталкиваться. К счастью, богемно – разъездной стиль жизни тележурналистки, вернувшийся после выздоровления сына, надолго предоставлял квартиру одной Татьяне. Не сейчас, правда.
 

 
      Максиму пришлось задержаться. Переночевал он в реквизированной девятке, в лесочке у самого выезда на трассу. До этого бесцельно ездил по каким – то просёлочным дорогам, переваривая обиду. А когда начало светать, с двух сторон от автомобиля раздался треск. Проснувшийся юноша увидел, как появляются в обшивке дверок рваные дырки. Словно холодные струйки воды прошли сквозь тело. Максим уже знал, что так пронзают его странную плоть пули. Хотя нет. Тогда, на площади…
      Значит, и это тело всё больше приобретает таинственные свойства прежнего. В принципе, если я прохожу сквозь предметы, то и они – сквозь меня. Максим затих, ожидая развития событий. Вскоре дверка открылась и его грубо, за шкирку вытянули из салона.
      – Этот?
      – Он! – подтвердил знакомый голос водителя девятки. Ай да расторопы! Это тебе не провинциальные бульдозеры. Те пока развернуться, пока раздумают. А эти – вычислили – и в расход.
      – Вообще-то, наверное, я. Но я не понимаю… – начал было Максим беседу. Реакция была отменной – его отшвырнули на несколько шагов и вновь полили из двух стволов "калашей". Судя по дырам в одежде, да и в машине – из старых, верных "сорок седьмых".
      – Ну вот. Мне в гости, а вы… – развёл руками Максим, вставая, – ну как теперь в таком виде.
      – Стреляйте бля, да стреляйте же, – взревел тот, который проводил опознание. Но, не ожидавшие ничего подобного киллеры, нервно перезаряжали оружие. Было видно, как дрожат их руки. Один не мог вытащить из-за ремня рожок, у второго не получалось вставить его на место. Хотя, казалось бы, чего проще-то?
      – А ты говорил: "Только водила!" – с укоризной обратился Макс к наводчику.
      – Но я… Я только рассказал… Я же должен был! А они – не поверили… Потом, когда нашли Стаса и Василька, вот он сказал: "Из под земли достать. А я, чтобы опознать…, – оправдывался, пятясь, а потом вжимаясь в дерево робкий бандит.
      – Да сдохнешь ты или нет! – заорал, воспользовавшись этим диалогом "вот он" и выхватил устрашающего калибра бульдог. Резко выкинув руку к голове Макса, он раз за разом нажимал на курок. Но уже после третьего выстрела опустил резко задрожавшую руку и отбросил бесполезное оружие.
      – Что это такое? – пробасил он, тоже начиная пятится.
      – Да так. Конец пришёл, – криво усмехнулся Максим. В тот же миг главарь и двое подручных рванулись в чащу. И ещё через мгновенье раздались их дикие крики – осенённый новой идеей Максим наградил их тем, от чего избавил детей – инвалидов, киллеров – слепоглухотой, а их поводыря – параличом.
      – А это мысль, а? – поинтересовался он у всё ещё вжимающегося в дерево наводчика.
      – Как Робин Гуд – отбирать у одних и отдавать другим!
      – Вот, возьмите всё, – по-своему понял собеседник, протягивая бумажник.
      – Раздевайся! – приказал ему Максим.
      – Нет! Не надо! Ради Бога! – упал на колени бандит. Трудно сказать, какую расправу он себе представил, но, став серым от ужаса, он, поскуливая, пополз к Максиму.
      – Встань, брюки измажешь. Я же сказал – мне в гости. Вот так идти, что – ли?
      – Вы… только… для этого?
      – А ты что, за голубого меня принял? Э! Да трусы-то зачем? – уже улыбнулся Максим излишнему рвению.
      – Это можешь носить на память обо мне – подтолкнул он продырявленную в решето рубаху и джинсовую пару, достав предварительно деньги и паспорт. Паспорт лежал в правом заднем кармане и не пострадал. А с деньгами было хуже – растрющили их киллеры здорово.
      – Да и это – сбросил он с головы бейсболку с двумя солидными выходными отверстиями. – На чём приехали?
      – Здесь, рядом. "Авдюшка".
      – Документы, ключи?
      – Там, у меня… точнее, уже у вас в куртке.
      – Всё тогда. И выбирайся из этого болота. Обо мне больше ни слова. Иначе, – Максим кивнул в сторону душераздирающих завываний недавних киллеров.
      – Да-да, конечно! Если вам нужны деньги… Ваши же попортили… Там, в тачке, за бардачком, маленькая схованка. На всякий пожарный держим… держали.
      – Спасибо. Бывай.
      Автомобиль Максим оставил в пригороде мегаполиса, предварительно опустошив бандитскую заначку. Дальше поехал на такси. Поэтому у двери журналистки он оказался, когда Холера уже исчез по своим новым делам, Татьяна ушла в школу, а Алексей ждал в скверике свою прихорашивающуюся маму.
      Синичка отошла от двери, пропуская нежданного гостя.
      – Где можно поговорить?
      – Пойдёмте – кивнула женщина в сторону кухни.
      – А Лёша где?
      – Гуляет…
      – Думаю, на ноги больше не жалуется?
      – Вы действительно много знаете. Жаль, что милиция там… мягкотелая.
      – Ну, не скажите, – устраиваясь на пуфике у столика, возразил Максим. – А здесь ничего не изменилось. Наверное, и кофе тот же, "Селект", да?
      – Да, как привыкла к этой… да, ещё раз повторю, вы много знаете.
      – Ну как вас убедить, что я – это я? Ну хорошо. Я видел ваше фото, где вы на югах с Холерой. Он же и прислал. Вы там уже в купальнике. Открытом. А могли бы теперь и топлесс, да? Шрама то уже нет! А там, где он заканчивался, очень симпатичная родинка. Вот её и видно было бы.
      – Что же он… – резко вскочила Синичка. – И про это? Порядочный же парень. Не верю. Или под пытками, или под наркотиком. Ах, хорошо бы вас…
      – Но, в конце концов, почему вы не верите? – тоже вскочил Максим. В то, что я могу исцелять, поверили, когда вылечил вашего сына. Что выживать, пулями нашпигованный – когда пришёл к вам после вашей же подставы. И это – нормально! А что меня могло вот так искорёжить – не верите? Я знаю, почему. Просто вам теперь от меня ничего не надо. Когда у вас беда – хоть в Бога, хоть в чёрта. А когда у меня… Правильно! – уже со слезами на глазах заканчивал свою обличительную речь Максим – всем по душе только супермены. Прощайте! Я лучше думал о вас! – он выскочил из квартиры, хлопнув дверью.
      – Но это не так… – попыталась возразить журналистка вслед. Бросившись к окну, она увидела, как высокая фигура понуро шла по скверику. И вдруг к ней со всех ног бросился Алёшка. Подбежав, он обхватил ноги лже-Макса. Незнакомец присел и тогда её сын, обняв того за шею, что – то говоря, прижался щёчкой к обгоревшему лицу.
      – Господи! – прошептала Синичка, задыхаясь. – Господи! Господи!! Господи!!!
      Она рванула раму окна, затем метнулась к балкону, ещё раз взглянула в окно – сын уже побежал к друзьям, а фигура незнакомца удалялась в сторону выхода из сквера.
      Женщина кинулась к выходу.
      Лёша! – бегом ко мне.
      – Что, ма? – моментально оказался возле нее сын.
      – Этот… дядя… с которым… ты… сейчас… кто???
      – Как кто?
      – Кто? Кто-кто-кто, ну?
      – Да ты что, ма? Это же дядя Макс! Который меня вылечил!
      – Ты… а… он ведь… как ты…
      – Да, он вырос. Я тоже вырасту. И где-то сильно ожёгся. Но я его сразу узнал. Я ему сказал…
      – Максим! М-а-а-а-а-а-а-кс!!! – пронзительно, словно сама ожёгшись, закричала журналистка, бросившись по скверику.
      Она ещё несколько минут металась по тротуару, пугая прохожих своим криком. А вернувшись, села на скамейку и громко, навзрыд разрыдалась.
      – Ма, мамочка, ты чего? Ты не плачь. Я тоже хотел…, – начал успокаивать её Алексей, – но он сказал, что вылечится.
      – Он – конечно, сквозь слёзы улыбнулась Синичка. – А вот твоя мама…
      – А что у тебя? – насторожился сынишка. – Мы попросим, и он вылечит.
      – Это вряд ли.
      – Ай. Он от всего вылечит!
      – Ладно, сынок, успокоил.
      Она вернулась в квартиру и набрала Холеру.
      – Здравствуй, дорогая! – бодро отозвался тот.
      – Какие новости? – сухо спросила журналистка.
      – Кое-что есть. Знаешь, я беседовал с одной девушкой… той самой…, которая у церкви. Она же ближе всех видела этого геройского попа. Так вот, на лице – страшный ожог!
      – Этого следовало ожидать. Так вот, мой дорогой сыщик! Это Максим! Понял? Максим!
      Максим!!! – закричала она, впадая в истерику. – Два козла мы с тобой, понял!
      – Ну, ты, пожалуй, больше козочка…
      – Не до шуток сейчас. Алёша его узнал! Просто так! На улице, когда он от меня ушёл!
      – Он был у нас… у тебя?
      – Да, и я его выгнала. А сын… там… в сквере… – она опять вспомнила, как Алексей бросился к одинокому… несчастному… отверженному… и вновь разрыдалась.
      – Ребёнок узнал… А я… А мы… Когда он нуждался в помощи, я его под пытки к ментам… Правильно он сказал… А ты говоришь – и там, у церкви – он? Бедный!
      Что же у него на душе должно твориться!
      – Ну-ну-ну. Хватит самобичеваний! Сваляли дурака, давай что – то делать. Где он?
      – Не знаю.
      – Ладно. Я выезжаю, а ты пока выплачься и подумай, где его в столице искать. Не просто так же он приехал.
      – Я… я сейчас думать ни о чём не могу. Я жить, дышать не могу!
      – Успокойся. Тебе истерики не к лицу.
      Затем она набрала младшую сестричку и ей тоже всё рассказала. Правда, после её встречи с Холерой, доверительные отношения были утрачены, но по такому вопросу…
      – Я тебе только что звонила, – страшным голосом ответила девушка.
      – Только что случилось ужасное!
      – Нет! Послушай меня! Включи ящик! Оказывается, они все… Сегодня утром…
      – Танька, подожди! Врубаю. Ты пока послушай, что я скажу…
      – Нет! Это был он! – разрыдалась в телефон младшая сестра. – Я сначала узнала… потом не узнала… Это всё Михаил!
      – Ты о чём? Кто "он"?
      – Максим, кто же ещё!
      Синичка уде смотрела новости. Кто-то из коллег уже давно подсуетился насчёт информатора, и новое чудо недолго оставалось неведомым широкой общественности.
      Шёл прямой репортаж из всё того же интерната. Здоровые, начавшие осторожно ходить паралитики, рассматривающие осветившийся мир бывшие слепые детки… И уже счастливые матери. И сияющий, отпевающий благодарственный молебн пастырь.
      – Он… он даже не ел и не пил… Всё мучился, исцелял. А результата всё не было… – продолжала по телефону Татьяна. – А вчера мы перестали верить… хотели… хотели… а он исчез… А сегодня…
      – Он не исчез. Он пришёл ко мне…
      – Не отпускай его! Ради Бога, не отпускай! Я скоро буду!
      – Поздно. Я его прогнала. А во дворе его Лёшка узнал. Какая же я дура!
      – Господи! Какой же ад у него сейчас в душе!
      – Да… Бедный, бедный мальчик, – прошептала Синичка, отключая телефон.
      Но она ошиблась. В действительности, Максим, счастливо улыбаясь, рассматривал город из окна такси.
      "Нет, ну ты настоящий урод!" – радостно корил он себя. " Нашёл к кому лезть!
      Если даже ребёнок узнал, то…". И всё же, когда в дверном проёме показался Белый-старший, сердце Максима забилось быстро – быстро, а потом остановилось.
      – Это я, па… – сдавленным, дрожащим голосом произнёс он. – Честное слово… – юноша не успел договорить, как очутился в родных крепких объятиях отца.
      " Вот я плыву по извилистой речке Чувствую сильные руки отца" – задохнулся он от счастья.
      " И потому мне легко и беспечно И потому плыть могу без конца…" – разревелся бедный мальчишка. На " Аааххх" он вдыхал воздух, а выдыхал уже слезами.
      – Наконец-то… Живой… – шептал отец, не выпуская Максима. А тот и не вырывался и не вытирал слёз. Как они нам нужны, наши старики и как поздно это начинаешь осознавать!
      – Ну всё. Проходи, – спохватился отец, услышав похожие на всхлипывания звуки. Он не был круче сына, просто боялся, даже не боялся, а просто не хотел показать своей слабости. И даже не то, чтобы не хотел… Ну да ладно.
      Они прошли в квартиру. Пока что Максим не замечал ничего, не отрывая взгляда от своего папули. Это же так соскучится! А отец – ничего. Только вот седины здорово прибавилось. И глаза. До чего же уставшие глаза!
      – Садись, – потянул Белый-старший сына на просторный диван в зале. Или пошли в твою комнату. Ты вообще посмотри нашу квартиру. Вот это зал, понял, да? Это твоя комната. А это – детская для Насти. Или нет, может, есть хочешь? Конечно, хочешь!
      Пойдём на кухню, как в старые добрые. Заодно и расскажешь, где болтался и что это с тобой.
      Кухня была большая и светлая. Но неуютная. Ещё точнее – чужая. Только старый родной, видавший виды чайник согревал душу. Отец, не мудрствуя лукаво, начал сооружать яичницу, нарезал колбасы, затем, спохватившись, вытянул из холодильника кастрюлю, поставил на плиту. Электрическую. Максим вздохнул, вспомнив, как в раннем детстве жарил прямо над газовой конфоркой колбасу. Чтобы пригорела и получилась "как шашлык". Все вилки закоптил.
      – Сейчас всё будет готово. Я пока позвоню… Пусть всё бросает и бежит сюда.
      Они с Настюшей гулять пошли. А я… Максим, ты не представляешь, как же ты меня… нас… ну нельзя же так! – потянулся отец к мобильнику.
      – Не надо, па. В таком виде…
      – Ничего. Ей придётся привыкать. Мне, правда, тоже… Что это вообще такое? Что с тобой вообще твориться? Что, да что же с тобой сделали, сынок?
      – Вот именно, па. Давай сначала поговорим. Что творится и что это такое, – собираясь с мыслями, Максим смотрел, как отец, спохватившись, наливает в его любимую с детства глубокую тарелку борщ. Себе не налил, сел напротив, ожидая рассказа.
      – Я не знаю, па. После того самого первого случая, ну ещё в больнице, всё вприпрыжку. Знаешь, я даже эмира лечил.
      – Я много знаю, сынуля. Не совсем отставший от жизни динозавр. За новостями слежу. Догадывался, к каким сенсациям ты руку приложил. За деток инвалидов – горжусь. Ты у меня просто умница! А вот, что в разборки с криминалом влез – зря.
      – Но па! Разве ты забыл… ты видел, как тогда… что они с…
      – Ладно, не об этом сейчас. Вот это – что с тобой?
      – Папа, папуля, ты только не пугайся, хорошо? Ты веришь тому, что я говорю?
      – Приходится верить, – кивнул в его же сторону отец.
      – Так вот, па. Я подозреваю… что… мы… – собирался с мужеством Максим, – что мы… вообще не люди! То есть, люди, – но…, поспешно поправился Максим, увидев, как побледнело лицо Белого-старшего, – но другие, понимаешь. Ну, как люди произошли от обезьян, так мы – от людей.
      – Людены, – вдруг усмехнулся Максимов отец. – Ничего нового и оригинального.
      Стругацких и я в юности до дыр зачитывал. – Только вот не выплясывается, сынок.
      – Им, после как ты говоришь, "происхождения от людей" все наши проблемы до фени были. А ты только и делаешь, что болтаешься неизвестно где, лечишь кого ни попадя и разборки с бандюганами устраиваешь…
      – Они могли уже делать, что хотели. А меня оттуда сбрасывает назад и – опять в какую-нибудь новую кашу. А последний раз какая- то девчонка так приветила, что вот такой стал.
      – Подожди! – потряс головой отец. – Ты ешь, пока я это переварю…
      – Каламбурчик, – фыркнул Максим, но послушно взялся за ложку.
      – И ты ещё смеёшься?
      – А что, плакать? Уже. Когда боялся к тебе прийти таким…
      – Ладно-ладно, – ласково погладил отец обгоревшую лысину Максима. – Эк тебя потрепало – от смеха в слёзы… Супермен! Ешь, сказал!
      Он замолчал и думал до тех пор, пока Макс не выскреб последнюю капельку борща и не облизал ложку.
      – Очень вкусно! Спасибо! Почти как у нас, в военторговской столовой.
      – В твоих устах – высшая похвала, – усмехнулся лётчик. – На здоровье. Но не я готовил.
      – Догадываюсь.
      – Ладно. Давай теперь кратко, по порядку, и самое эээ аномальное.
      Рассказ получился недлинный – если самое аномальное, то многое можно и опустить.
      Ну, там, про девчат, например…
      – Я интересовался этой девушкой. Думал, ты чудишь, – начал обсуждение отец.
      – Я?!
      – А что? Помнишь, на Новый год девушкой вырядился? Никто и не узнал. Поэтому всё – в компе. Файл " Ведьма". Почитаешь на досуге.
      – Папуля, на каком "досуге"? Ты что, не понял?
      – Кстати, если помнишь, людены – анаграмма от " нелюди". Я не дам сыну превращаться в чёрт знает что. Пускай другие дальше " происходят от людей".
      – Кто… " другие"? Что ты ещё знаешь?
      – Не знаю! Это ты сказал!
      – Ничего я не говорил такого.
      – Сказал! " Мы вообще не люди!" Что? Проболтался?
      – Ах, папуля! – успокоено вздохнул юноша. – Ты только не пугайся, но "мы", это – я… и… ты! И ещё Наташа. Я это увидел раньше. Но не хотел говорить, потому что в тебе и ей это пока… ну, не проявилось.
      Отец долго " переваривал" вторую порцию новостей.
      – А у тебя… тогда… почему… уже? – поинтересовался, наконец, он.
      – Я думаю, от потрясения, ну тогда, когда твой самолёт… От дикого желания помочь. Я ведь… так… тебя люблю, папуля! – порывисто обнял он отца. Тот, как прежде, боднул сына головой, улыбнулся, но тотчас вновь задумался.
      – В конце концов, что со мной будет – увидим. Хорошо хоть, что предупредил. Что с тобой будем делать? В таком виде в школу…
      – Папуля, дорогой, ну о чём ты? Какая школа? Ты что, так и не понял?
      – Ага! Будешь суперменом – недоучкой?
      – Па, ну давай о главном. Мне надо найти ту девушку. Обязательно. И вот что. Где старый велосипед? Я же просил…
      – Да-да. На балконе.
      Вскоре Максим держал в руках те самые бусы.
      – Ого! Хорошая схованка. Будет, куда заначку прятать, прокомментировал Белый-старший действия сына. – А это что за сокровище?
      – Даже так? Уже – заначки? Быстро у вас всё нормализуется.
      – Да нет, что ты, – покраснел отец. Мы – душа в душу. Просто офицер без заначки…
      – Ладно. А это… не знаю. От одного бандюгана наследство. Надо с собой забрать – цыганка во сне видела.
      – Забрать… с собой? Это куда " с собой", позволь тебя спросить?
      – Па, но подумай, мне надо её искать. Ну, не дома же под кроватью!
      – Не пущу!
      – Ай, ну па, ну, как маленький! Я же тебе всё рассказал. Я же неуязвимый!
      Непотопляемый! Несгораемый!
      – Вижу. Особенно, насчёт несгораемого. Прости.
      – Да ладно тебе. Я к этой образине уже привык. Ну не веришь, хочешь вот, сквозь стенку пройду?
      – Избавь от такого удовольствия. Собственный сын – как нечисть какая!
      – Ну вот. Договорились. Пойду я, па, пока… эта не пришла. Ей то знать не надо, правда.
      – У нас нет секретов друг от друга.
      – Да, но пока мы обо всём этом точно ничего не знаем, чтобы не волновать…
      – Не пущу!!!
      – Но па!
      – Тогда пойдём вместе. Всё брошу – и пойдём!
      – Но па!!! Это моё и только моё! Я знаю, папуля, я… я чувствую. Умоляю, не мешай мне!
      – Сынок, но я же… Если что случится, я же этого… просто… Нет! остаёшься и всё!
      – Па, я таким не останусь. Не хочу и не могу. Не для этого я…такой.
      – Но Макс, ты у меня… Если что…
      Максим встал и подойдя к отчаявшемуся отцу крепко его обнял.
      – Помнишь, па, ваш штурман Зубов, да? пел:
      "Если случится со мною беда
      Грустную землю не меряй шагами.
      Знай что сердце моё ты отыщешь всегда
      Там за облаками Там за облаками…". Это теперь и про нас с тобой.
      – Ты хоть звони.
      – Я позвоню, а ты скажешь: " Хулиган". Давай какой позывной, а? Какой у тебя был в полётах самый странный?
      – Гелла, – усмехнулся отец.
      – Гелла? Но это же… это…
      – " Служанку мою, Геллу, рекомендую"…
      – Да, тот, кто такой позывной придумал, зачитывался Булгаковым.
      – Это обозначало, что на борту… служанка Сатаны. Термояд.
      – Ну, Гелла, так Гелла. На мой новый номер. Кстати… а как у тебя дела?
      – Ну как, готовлюсь. Форсируем. Время-то мало осталось. Правда, дубль начал наступать на пятки. Сам пойми, не мог я заниматься во всю силу, когда…
      – Но уже всё, папуля. Всё хорошо. Тебе надо побывать там сейчас, чтобы знать, что ждёт потом. А тебя… из-за моего… моей пропажи не тормознут?
      – Наоборот, сочувствуют. Но спрашивают по полной программе. Без скидок.
      – Па, ты давай, держи марку. Мы им покажем, на что нелюди способны, а? Выход человека в открытый космос без скафандра! Достижение отечественной лженауки!
      Только вот камеру придётся выключить. Когда проходишь через стены, одежда не проходит. Так что такие снимки будут скорее для "Плейбоя".
      – Всё больше узнаю. Тебе лишь бы похохмить.
      – Но что делать! Ну всё, папуля. Побежал.
      – Побыл бы ещё…
      – Папа, милый…, – Максим вновь обнял Белого-старшего и заглянул тому в глаза.
      – Насколько я понимаю, у нас впереди целая вечность. Ну, половина наверняка.
      Потерпим. Я ведь тоже очень скучаю. Но надо…
      – Тогда на, возьми – протянул отец деньги.
      – Но па, я же вылечил шейха!
      – Бери – бери. Вижу, как он тебя отблагодарил. И ещё. Как тебя величать то теперь? Официально?
      – Чёрный. Максим Чёрный. Всё. Надо бежать. И вы бросьте это. Тоже додумались:"Твоя комната". Чтобы немедленно была ваша спальная. А нам пока и вместе с Настей будет неплохо. Макс крепко поцеловал отца и кинулся вниз по лестничному маршу. " Если мне ещё придётся здесь жить" – мысленно добавил он. На улице холодный ветер швырял в лицо хлопья мокрого снега. Таким же холодом сквозануло по сердцу:"А всё же отпустил". А Белый-старший смотрел из окна на вышедшую на освещенное место высокую нескладную фигуру. Мысль о том, что он оставил сына в какой-то ужасающей, нечеловеческой беде, была невыносима. Откупился! Денег дал! – от такого укора совести бросило в жар. Оставить всё и идти с ним рядом! Но поможет ли? А если, действительно, только помешаю? Ничего же не понимаю в этих его…ужастиках. И… вот эта новость. Я тоже нелюдь. И в любой момент может проявиться… Но это потом. А сейчас – сын. Если посмотрит вверх, значит, я ему сейчас нужен. Пойду с ним и не прогонит! Отца не прогонит.
      Так что Максим был несправедлив, но это было вызвано болью новой разлуки и прежнего одиночества.
 

 
      Одиночества сразу не получилось. У подъезда, в лёгкой курточке, съёжившись от ветра, стояла Татьяна.
      – Ты нас простишь? Нет, ведь ты нас простишь? – умоляюще заглядывала она в глаза, семеня возле быстро идущего Максима.
      – Кого " нас"? Вашу неверующую братию? "Пока не вложу персты"!
      – Ну, не злись! Ты же добрый! Нас – это меня… с сестрой.
      – Твоя сестричка попросила ментов немножко меня попытать. И ещё сегодня жалела, что это не удалось!
      – Но… но Максим! Она же очень переживала за тебя. Когда ты исчез, она места себе не находила…
      – С Холерой. Видел на фото эти переживания!
      – Но это же тусовка! У них там только улыбаться и положено! А так…она даже плакала! И с тобой так потому, что думала, будто ты что – то знаешь о…о тебе.
      Всё – чтобы помочь. Ну, Максим, пойдём. Мы все тебя ждём. А сестра сказала ещё, что у неё собрана информация о Седой. Ну пойдём к нам, а?
      – Я только что вышел от отца. Отца, понимаешь? Для того, чтобы пойти к вам в гости? Есть дела поважнее.
      – Тогда я пойду с тобой.
      – Ещё чего! Не знаю, примет ли он меня одного…
      – Я не про это! Я вообще!
      – А! Ты это уже обещала. И рванула…
      – Я пойду с тобой!
      – Слушай. Иди-ка домой. Смотри, замёрзла уже! А информация у меня уже есть, вот – он показал флэшку отца.
      – Я теперь никуда от тебя не уйду.
      Они остановились у стоянки такси.
      – Вот что, девочка, – решил Максим грубостью оттолкнуть от себя Татьяну. – Вали-ка ты отсюда, пока я не вернулся и разнёс вашу кормушку заодно с вашим пройдохой- пастырем и вашим унылым божком!
      – Ты… ты зачем так говоришь! Ты…ты не можешь так говорить! Ты – посланец Его!
      – Может, и Его, но не вашего. А может и вообще – не Его, а, как раз, наоборот.
      Подумай, а потом только липни. Всё! – он прыгнул в такси и захлопнул дверку. На душе тут же стало прегадостно. Обидел девчонку. И вот это, что сказанул. Да кто же я, чёрт побери? Ладно, как говорил Бендер, назначим специальное заседание чтобы выяснить ваши взгляды на Макдональда и других буржуазных деятелей.
      Архивариус оказался уже расплывающимся "качком" с хитрым крысиным лицом и такими же крысиными бусинами – глазками. Услышав странное слово пароля, он изумился: " Молодой человек, вы что-то напутали", но жестом дал знать о возможности прослушки, затем показал на входную дверь и на часы. Максим послушно вышел в ночную тьму и стал ждать. Вскоре осторожный друг покойного рыцаря плаща и кинжала вышел, и они растворились во вьюге.
      – Так лучше, никто не видит и не слышит. Значит, помер мой товарищ?
      – Вы уже знаете?
      – Мы договорились, что этот пароль – свидетельство о смерти и последняя воля.
      Как он умер?
      – Самоубийство.
      – Не похоже на него. Хотя, всё может быть. Может, и сломали. Слушаю вас, молодой человек.
      – Я хотел бы… мне крайне необходимо… что вам известно о деле Максима Белого?
      – Это пацана – вундеркинда? Ну, что известно… Оно недавно поступило в архив.
      Новый шеф списал. До этого находилось в разработке.
      – А… по Седой?
      – Они были объединены. Вначале была разработка этой девчушки.
      – Вы можете рассказать, что в деле?
      – Ну, как всегда – рапорта агентуры, наружки, прослушки, фотографии… Понимаю, что вы хотите узнать. Нет, увы, не помогу. Я работаю и до сих пор живу, поёлику не лезу не в свои дела. Если бы кто застал меня, читающим архивное дело…
      Только мельком и мимоходом.
      – Ясно. А… как бы мне его почитать?
      – Ну это… если попадёте в архив, шестнадцатый сектор, третий стеллаж, дело Љ 666, "Вундеркинд" – шутя рассказал Максимов собеседник.
      – А почему номер такой? – вздрогнул Максим.
      – Просто совпадение. Хотя, наш прежний был баальшим оригиналом.
      – Хорошо. А где ваш архив и этот сектор?
      – Молодой человек, вы что, не понимаете шуток? Вам туда не добраться. Наверное, к термоядерной ракете добраться легче. Прежде всего – охрана. Наружная и внутренняя. Камеры слежения – тоже наружная и внутренняя. Посты в коридорах на каждом этаже. Сигнализация – даже на локальные изменения температуры. На движения. На влажность.
      – Но вы всё же расскажите поподробнее.
      – Хорошо. Пойдёмте назад. Холодно. Как раз и время хватит. Только, уговор – не грабьте наш архив завтра. Моё дежурство. А то вдруг вам удастся? Потом головы не сносить. Вот через месячишко пойду в отпуск – милости прошу, – шутил архивариус.
      Но рассказал всё подробно.
      – Так обещаете? – уже прощаясь и протягивая руку уточнил он.
      – Обещаю! – твёрдо заявил Максим. Он решил влезть в эту сокровищницу тайн уже сегодня.
      Найдя такси, юноша назвал адрес и, глядя в окно на разгулявшуюся вьюгу, задумался о предстоящей операции. Напролом идти нельзя, не время. Сначала девушка – потом разборки. Чтобы не мешали. Значит, опять голяком? А одежду куда?
      Потом же придётся возвращаться. Засыпанные снегом автомашины подсказали ему решение. Расплатившись с таксистом, Максим вошёл в один из уставленных автомобилями дворов. "Вон та" – выбрал он явно поставленный на прикол микроавтобус с заляпанными снегом стёклами. Просканировал сигнализацию. Только на дверки. Хорошо. Вот так отключаем. Сигнал не пропускаем. Быстренько внутрь. И опять работаем. Максим потянулся в просторном, сравнительно тёплом салоне, снял и аккуратно сложил на одном из сидений одежду. Сосредоточился и, словно нырнув, прошёл днище и углубился в подземное царство. Паутина, да куда там паутине! – хаотическое переплетение подземных коммуникаций вынуждали опуститься ниже. Ладно, вперёд. Опять какой-то фундамент. И аххх! – в подземный паркинг. Две морды охранников с выпученными глазами. Ещё ниже!
      – Нет, но ты тоже видел? – ещё услышал он вдогонку. Ещё бы не хватало в метро, в вагон. Или на эскалатор в таком виде. Ладно, будем осторожнее.
      Блуждание между всеми этими трубами и кабелями удовольствия не вызывало, поэтому, завидев своим теперешним зрением громадину фундамента, Максим мысленно облегчённо вздохнул: "Прибыли". Архивариус рассказал, что вниз, под землю – шесть этажей. Его этаж – третий снизу. Ну, так не определишь. Надо выглянуть.
      Хотя бы на мгновение… Или нет, подожди, – спохватился юноша. Я вот вижу здесь, под землёй, да? Земля не мешает? Почему должна мешать стена? Он вновь сосредоточился (наморщил воображаемый лоб) и действительно увидел!
      "Ну вот и молодчага!" – похвалил он себя, всматриваясь в открывшуюся картину. В самих "секторах" уже безлюдно, но освещение – включено. На этажах за пультами сидели дежурные – наблюдали за мониторами, которые высвечивали картину между стеллажами.
      " Круто!" – решил Максим, поднимая взгляд выше. А вон там ещё и центральный пост.
      Контроль за контролем. А вот это – датчики сигнализации. Но ничего, опыт есть.
      Только вот было бы неплохо, чтобы особого шума не поднимать. Чтобы все спокойно сидели и смотрели. Но ничего не видели. Ну, эти датчики… если их вот так перемкнуть, нет… вот ещё датчик о выходе из строя датчика. Надо сосредоточиться. Прочувствовать систему. Должна же быть какая-то ахиллесова пята.
      Или вот, как в "Скорости" – крутить им запись вместо прямой трансляции, и пусть радуются… А почему бы и нет? Если разобраться… Значит, сигнал идёт на монитор и на запись, так? Если мы сейчас пошлём сигнал с записи, а с камеры его тормознём… Но получилось же! А на центральный? Нет, туда только с поста.
      Теперь датчики. А теперь вперёд! И на всякий случай, побыстрее.
      Проинструктированный архивариусом, Максим недолго искал нужный сектор и нужное дело. Здесь же раскрыл серую папку и начал быстро читать – благо, феноменальная память осталась. Затем также быстро перелистал отдельный том приложения. Обвёл взглядом стеллажи таких же папок. Сколько же мерзости здесь скрыто? Взял пару рядом стоящих. И ещё пару. И ещё. Спохватившись, поставил всё по порядочку и вновь вошёл в стену. Снял блокировку с датчиков и с камеры. Пусть визит останется незамеченным. Чтобы не пересекать подземные лабиринты коммуникаций, опустился довольно глубоко и быстро направился назад, к машине. Поглощённый своими мыслями сбился с пути, нарвался на какие-то старинные скелеты. Пришлось подниматься, выглядывать. Уже одеваясь, решил немедленно ехать. В прочитанное не совсем укладывались Хома с крестом и вся эта возня с бусами. А к девушке, ( теперь он знал – к Алёне) вела совсем тонкая нить. Надо к ней на родину. Но после.
      Поглощённый этими мыслями, Максим потерял осторожность и немедленно нарвался.
      – Э, мужик, ты чё там делал?
      – Где? – не понял юноша, возвращаясь в реальность.
      – Где- где…, – выругался собеседник, подходя вплотную. Тотчас на Макса дохнуло гадостной смесью водки и табака. Носителем "аромата" оказался высокий худой мужик во всём темном – куртке брюках и вязаной шапке. Максим не любил таких шапок – чулков. Нивелируя и без того низкие лбы, они выпячивали челюсти и шнобели владельцев. Что-то первобытное, дикое и неприятное получалось. Но диким и первобытным сейчас быть модно – этакий показатель павианьей мужественности.
      – Что ты делал в машине? – прервал размышления юноши павиан.
      – Да тебе какое дело?
      – Это как…? Во даёт! Братаны, вали сюда! Цирк наклёвывается! – павиан схватил Максима за ворот куртки и потянул к компании, занявшей очищенную от снега скамейку.
      – Этот мужик вылазит из моей машины, и говорит мне, бля, какое мне дело! Ты понял, урод? Это как бы моя машина!
      – Как бы?
      – Издевается. Ладно. Гони за постой бабки и проваливай. Я убогих не забижаю.
      Взгромоздившаяся на скамейку шобла радостно заржала. Они были здоровые, красномордые, все в таких же "чулках", ниже которых выглядывали уже "залитые" глазки.
      – Девчата, а вам с такой компанией как? – обратился Максим к двум юным девицам?
      – А тебе чё, дядя? По ушам хош? Шшшас сделают! – прошипела одна.
      – Не, вы видали? Ещё к нашим девахам клеится. Гоня бабки, бля! – замахнулся на наглеца хозяин автомобиля.
      – Да ну вас! Живите! Хотите так, пусть так и будет! Пока людьми не станете, – вспомнил он незадачливого сержанта на вокзале.
      Когда Макс выходил со двора, компания уже издавала взволнованные обезьяньи визги.
      Ещё бы – ноги слушаются плохо, руки почти земли касаются, и вот вместо слов какие-то повизгивания. Говорили же Барсуку – не надо "самопала". Вот, допились.
      Не до этого урода теперь.
      А на вокзале… Да, на вокзале его вновь ждала Татьяна. Судя по всему, ей было очень плохо. И если в первый раз (как, кажется, давно это было!) в её взгляде было восторженно – настороженное почитание, то теперь – покорность провинившегося щенка.
      – Я же не смогу теперь жить. Понимаешь? Я не смогу с этим жить!
      – Хорошо, – опустился на пластмассовое сиденье Максим. – Чего ты от меня хочешь?
      – Ну прости, прости ты меня. И возьми с собой.
      – Да куда я тебя с собой возьму? У меня сейчас… ай, что тебе объяснять?
      – Я не дурочка, я всё пойму. Ты только не гони меня. Поехали к нам. Сестра тоже места себе не находит.
      – Конечно, мечется по кухне. Или на студии.
      – Да нет, она в аэропорту. И Холера тоже. И ещё… наши друзья. На других вокзалах.
      – Облаву устроили?
      – Ну, не надо так. Поехали, а?
      – Танюша, но мне действительно некогда. Спасибо, но надо ехать…
      – Никуда ты не поедешь! – прервал их беседу грубый, присущий только "новым русским" голос. – Точнее, поедешь, но как бы со мной.
      Максим с удивлением уставился на нового собеседника.
      – Я тебя давно ищу. И тут одна пташка чирикнула, что журналисты сегодня посты на какого же обгоревшего выставили. Ну я и усёк – не может быть двух таких одинаковых, – объяснял своё появление кадр из недалёкого прошлого – обритый, в коже, с цепью и видом типа: "А не пошли бы вы все!".
      – Вы кто такой? – поинтересовался Максим.
      – Ты меня не знаешь. Мою сестрёнку знаешь. Тоньку.
      – Вы… ошибаетесь, – начал вспоминать девушек с такими именами Макс. Не припомнил. Разве что из исцелённых детей?
      – Не. Не ошибаюсь. Церковь помнишь?
      – Монастырь?
      – Какой ещё к лешему монастырь? Хотя, может, его и так кличут. Ну, где эти уроды заложников брали.
      – А… она была там?
      – Да нет. Ты что, на самом деле такой тупой или пургу гонишь? Её ещё подстрелили!
      – А! – заулыбался Максим. – Вы извините, просто тогда мы как-то не представились…
      – Во! А она мне – найди да найди. Только и примета, что обгоревший.
      – Подождите, – встряла Татьяна. Вы хотите сказать, что в той истории с заложниками… что тот эээ священник… – действительно он?
      – Да деваха, да! Сеструха мне рассказала, что он там вытворял. Молоток!
      – Да ладно вам. Как… Тоня поживает?
      – Плохо. Ты думаешь, я тебя чего ищу? Её капризы выполняю? Спасать её надо. Вот в чём фишка-то.
      – Да, но я тогда… Не может быть.
      – Не тогда. После. Она же сумасбродка. Когда узнала, что ты умер…
      – Умер?
      – Ну да, там, в церковной больнице (я тебя дотуда вычислил!), она из окна сиганула.
      – Сумасбродка! – ахнула Татьяна.
      – Не тебе судить, соплячка! – зыкнул на неё брат. – Хотя, конечно… Теперь лежит, не шевелится. Поэтому…
      – Поехали! – подхватился Максим.
      – Молоток! – одобрил решение новый русский. – Меня, кстати, Миколой кличут. А ты?
      – Максим.
      – Двинули, Макс. У меня здесь как бы тачка. За час доберёмся.
      – Постойте. Она что, у вас?
      – Ну ты тоже, ты что, того? Оставил бы я её в больнице.
      – Но Максим, а мы…А я? – увязалась за идущими к выходу Татьяна.
      – Хошь, давай с нами, – добродушно предложил Микола.
      – Нет! Ей домой надо.
      – Ааа, малолетка? – по-своему понял Тонин брат. – Тогда вот что. Вот тебе адрес, завтра приедешь, ежели чё.
      Татьяна дошла с ними до "как бы тачки" – здоровенного "лендровера".
      – Как авторитет, сверху на всех этих малявок смотришь, – прокомментировал Микола свой выбор автомобиля. – Да и вообще – пусть меня боятся, а не я их!
      Ездил он лихо, действительно по принципу " пусть меня боятся".
      – А если какой из ментов тормознёт?
      – А! Пока у меня в бумажнике хруста больше, чем у них той совести.
      Небольшой коттедж в престижной зоне указывал на то, что "хруста" у нового знакомого Макса хватало.
      – Ну вот мои скромные хоромы, – сделал Николай широкий жест рукой, когда они поднялись из гаража в жилые помещения. По тому, что Максим не ахнул и не принялся оспаривать понятие "скромности", хозяин понял – незнакомец бывал в "хоромах" и покруче.
      – Ведите к ней, – взял быка за рога юноша.
      – Лады. Только погодь минутку, я её подготовлю.
      Брат вошёл в спальню, включил свет.
      – Давай, просыпайся, девочка. Сейчас будет приятный сюрприз.
      Максим поразился тому, насколько изменился тон Николая. Нормальная человеческая речь, без всех этих новорусских извращений.
      – Ты даже не представляешь, кого я привёз!
      – Но Коля, они меня уже достали, эти твои эскулапы!
      – Ну, этот не достал. Этого ты будешь рада видеть.
      – Ай, ты же знаешь!
      – Знаю, поэтому и говорю.
      – Не может быть! – прошептала девушка. – Не может быть!
      – Ещё как может! Для твоего братика невозможного нет!
      – Так чего ты… нет, не может быть!
      – Ну здравствуй, Тонь! – решил завершить прелюдию Максим, входя в комнату.
      – Он! Ты! Да это же ты! – закричала девушка, протягивая к вошедшему руки.
      – Я же сказал, – пробормотал брат.
      – Ну иди, иди же сюда! Я же видишь…, – и она разрыдалась.
      – Ну вот… Ну Тонька, ты же у меня… Она после того… ни слезинки… А тут… – объяснял брат, неловко гладя плачущую по пышной шевелюре.
      – Уйди, Коль, ради Бога, уйди, – всхлипывая, попросила девушка.
      – Его Макс зовут. Садись, вот, рядом, а я пошёл, что на ужин сооружу.
      Когда Максим сел рядом, больная тонкими пальчиками коснулась его руки.
      – Наклонись, – попросила она и затем погладила его по обгоревшему лицу.
      – А мне сказали, что ты умер. На операции. И я, как дура, поверила. Из окна выскочила. Теперь вот. Только руки и шевелятся. Да и то… Знаешь, пальцы немеют. Вот, не чувствую тебя. А вчера проснулась – рука не движется. Кисть.
      Страшно так. Хочу пошевелить, а она – ни в какую.
      – Зачем же ты так?
      – Просто дура, – улыбнулась девушка. – Что-то в голову стукнуло, типа: " Если такие люди умирают…" – Но все умирают. И это не повод.
      – Потом поняла: "Дура".
      – Ну если поняла, значит, дело поправимое, – улыбнулся Максим.
      – Ты о чём?
      – Да вылечу я тебя! Как сказал бы твой брат: " Без базаров".
      – Сначала поцелуешь, а?
      – Такой страх? Но Тонь, это уже извращение, – решил отшутиться поражённый юноша.
      – Не хочешь калеку целовать, да? – вновь навернулись слёзы у девушки.
      – Да ты что? Ты что? Это я, понимаешь – я! – урод.
      – Ну вот и парочка. Урод и калека. Ну?
      Максим осторожно коснулся бледненьких девушкиных губ.
      – Ну вот, начало положено, – улыбнулась та. – Думаю, со временем ты привыкнешь и будешь посмелее. – А сейчас… иди отсюда и позови Колю, – скорчила гримаску Тоня.
      " Боль" – понял Максим и тут же простёр над несчастной руки.
      Затем, когда Антонина уснула, Макс с хозяином устроились на кухне за ужином.
      – Что это ты с ней сделал? Она давно так не спала. И вообще вся эта светомузыка…
      Это неопасно?
      – Пока я снял боль. Потом будем лечить. Сегодня не могу. Нет сил. Много ушло на ребят.
      – Каких ребят?
      – Да так. Детей.
      – Детей? Так это ты? Вот это пруха! А я уже думал туда Тоньку везти. Сегодня в новостях. Да вот, смотри! – включил он панасоника. – И ешь, ешь, не стесняйся.
      Так значит, это ты? Вот это – про тебя?
      – Ну, вообще-то, это про детей, – улыбнулся Максим. Действительно, в новостях сообщили, что в интернате для детей – инвалидов вновь произошло таинственное исцеление маленьких пациентов. Интервью нескольких счастливых родителей, доверивших своих чад интернату. Торжественное богослужение в церкви. Счастливый, вновь начинающий пыжиться пастырь, разглагольствующий о "явлении чуда истинной веры". Да-а, теперь он неприкасаемый. В смысле, непотопляемый. Попробуй, товарищ подполковник, попробуй! На мелкие кусочки разорвут верующие. И исцелённые и жаждущие новых чудес исцеления.
      – Зря я не спалил его вертеп! – помрачнел Максим.
      – Не спалил? Послушай, а там… монастырь гомиков… ты? Ну, молоток! Я бы если бы смог, тоже… Нет, да ты ешь! Ты что?
      – Там… там люди погибли. Не слышал разве?
      – Ну так нашли же отравителя. Этот главный их гей и отравил.
      – Не может быть!
      – Всё может быть в нашем мире. Да ты ешь! Скажи честно, а Тоньку сможешь вылечить?
      – Смогу. Конечно смогу! И посложнее случаи бывали.
      – Я выпью, брат! Ты как, нет? А я выпью! Да я даже нажрусь! А если ты её поставишь на ноги… одна она у меня. Или я у неё? Родители-то сгинули. Как? Да вот так. Поехали в выходные по грибы и не вернулись. Я в армию пошёл, а Тонька – с тёткой. Избаловалась. Потом вернулся, вот, за дело взялся. Ну, будь здоров! А что, "за дело взялся"? Только и было, что права " АБС". Вот и рулил. Потом небольшую нишу нашёл, – свою мебель. Спрос был. За счёт дешевизны. И директором и водилой был. Спал по два часа в сутки. Да ты ешь, ешь, сейчас ещё дорежу.
      Потом, конечно, сожрали. Оставил Тоньку опять тётке на попечение – и сюда.
      Подфартило – сорвал куш в казино. Солидный куш. Вложил в дело. Не, дело чистое.
      Газовое. Ну, не газпром, но дивиденты порядочные. Так что… Но и сам не сижу, некоторые дела проворачиваю. Кое-какое оборудование на газопроводах устанавливаем. Теперь вот – могу себе позволить и вот это жильё и тачку, и… Да, много чего. Вон, только прослышал, что наши писаки облаву на тебя по вокзалам устроили – тут же свою организовал. Эти ребята тебя вычислили ещё до той детки.
      А чего им от тебя нужно?
      – Да так… Скажи, а вот этот прикид? Ты же сейчас, ну, вполне нормальный, без этих понтов.
      – А, как это называется, мимикрия. На людях так безопаснее. Ворон у ворона…
      Та ты точно Тоньку вылечишь? А то я думал… Представляешь, если всю жизнь так! – пьяно всхлипнул Микола.
      – А у тебя семьи нет?
      – А на кой? Не-е-е, ты скажи мне, на кой?
      – Ну, не знаю, всё же семья, дети…
      – Знаешь, пока мне хватает пока из семьи Тоньки, а дети – пока только процесс интересует. Возможностей для здорового и нездорового секса – в избытке и без женитьбы. И не пожимай плечами. Я тебе как-нибудь расскажу про свои… свою… женитьбу несостоявшуюся. Ладно, пойдём устраиваться. Будить тебя во сколько? К Тоньке врачиха утром в шесть приходит колоть… Говорили – оставляйте в больнице. Что я, гад какой? Вот здесь и располагайся. Это – гостевая. Туалет, ванная, – вон та дверь. Отдыхай. Значит, Тоньку мою вылечишь?
      Оставшись один, Максим быстро разделся и, нырнув в просторную кровать, приказал себе уснуть. Всё – потом. Даже так – всё- всё -всё потом. Сейчас спать. Ведь действительно – на пределе.
      Но, толи много было требующих осмысления событий, толи он переел с голодухи, спалось плохо. Снился отец с большим чемоданом, предлагавший присесть на дорожку.
      " А как же Светлана Афанасьевна?" – спрашивал Максим. " Да что с ней сделается?" – отмахивался отец, " Главное сейчас – твоя свадьба!". " Но па, я же не хочу! И невесты нет. И… да вообще, в шестнадцать лет!" – отпирался Максим. " Поехали – поехали. Время терять нельзя! И вообще, ты, как честный человек, просто обязан теперь жениться", – настаивал Белый-старший. А потом он, опять пробравшись в архив, встретил там Татьяну, целующуюся с пастырем. "Вот как? А на меня сваливаете?" – отчитывал он грешную парочку. А потом вдруг появилось грустное лицо Стервозы. " Это не она, это я жду ребёнка" – вздохнула она. " Тогда женитесь скорее, а то мне пора его убить!" – закричала очень похожая на Тоньку Седая и обожгла своим страшным ударом Хому, ворующего у Макса из кармана бусы.
      Юноша проснулся в прескверном настроении. Пошёл к куртке, нащупал во внутреннем кармане бусы. Действительно, надо с ними что – то делать. Посмотрел на часы. Да.
      Поздняя осень. Шесть часов, а тьма. Но надо подниматься. Врачиха должна прийти?
      Спровадим так, что ничего не заметит. Не впервой. Макс стал умываться, присматриваясь к джакузи. Надо будет полежать. Отдохнуть… Внезапно он поймал себя на какой – то лени. Рядом мучается молодая девчонка. А он? Ночь продрых и сейчас о чём думает? Устал. Просто устал. "Ладно, вот вылечу – потом…" – пообещал себе Максим. Обнаружив на одной из полочек пластырь, вернулся за бусами.
      Намотал спиралью на левое предплечье. Ничего. Полированные камушки не кололись, приятно холодили обожженную кожу. Закрепил пластырем. Усмехнулся: "Бриллиантовая рука", после чего оделся и вышел. Хозяин уже ждал на кухне с вполне европейским завтраком – варёными яйцами, соком, кофе и тостами.
      – Ты как сегодня? Потому, что мне всё же придётся… бизнес. Если тебе что надо – я ведь сиделку нанимаю. Хорошая такая деваха… Не, ты даже не думай, я только констатирую.
      – Дай ей пару выходных. Не надо лишних глаз.
      – Ты такой скромняга? Другой бы на твоём месте…
      – Не в том дело. Просто, когда становится известно… У всех есть больные родственники, знакомые, друзья. Я не могу заниматься своими проблемами – только лечу, лечу и лечу. Или убиваю-убиваю-убиваю.
      – Ну, извини, что оторвал от таких личных дел! – начал обижаться хозяин.
      – Нет, Коля, не так! Не про тебя, не про Тоню речь. Но прознают – не отобьёшься.
      Да и не смогу я. Поэтому, давай без рекламы, а?
      Николай согласился, оставил ключи от дома и от машины.
      – Это от второй, в которой твой этот… патриарх… ну плохо тогда ему стало. Мы тогда как раз о тебе говорили.
      – Что-нибудь важное?
      – Так, печки – лавочки. Уже когда в больницу занесли, пришёл в себя, сказал – "Всё у нас" и что-то типа " Кто ищет, тот обретёт". Это, чтобы я тебя у них искал. Я уже было и нашёл, а ты там умер. Ладно, поехал. Сиделке я звякну, чтобы не приходила.
      Максим пошёл в комнату к девушке. Та ещё спала. Вернулся, включил телевизор, послушал новости. Поулыбался растерянным комментариям врачей по поводу выздоровления детей. Да, эта новость была пока ещё сенсацией. Но так как это была добрая сенсация, она была обречена на скорое забвение СМИ. Пока что где-нибудь не взорвётся, не разобьётся, не сгорит. Или, хотя бы пока кто из тусовки опять не поменяет партнёра. Но а пока – да. Вспоминали предыдущее чудо. Даже показали детей, исцелённых в "первом потоке". Теперь Максим заулыбался искренне. "Не зря живу!" – решил он и решительно направился к нынешней пациентке.
 

 
      Антонина встретила целителя радостной улыбкой.
      – Я очень давно так хорошо не спала! – сообщила она. – И никакой боли не чувствую. Ну, поцелуй, – вытянула она сложенныё дудочкой губки. Макс, конечно, повиновался. А затем, попросив девушку молчать, вновь принялся за свой труд. Это со стороны он казался чудом, восхитительной чередой волн света и искрящихся лучей. И Тоня смотрела на волшебника и на всё происходящее огромными восхищёнными глазами.
      – Когда ты там, на площади меня спас, я думала…, начала девушка, когда лучи погасли, – Тебе что, плохо? – спохватилась она, когда увидела, как Макс, пошатываясь, медленно пробирается к креслу у окна.
      – Да нет. Просто надо отдохнуть, набраться сил. Вот солнышка нет. Не везёт! – огорчился Максим пасмурной погоде.
      – Вот я и говорю. Тогда я подумала, что ты явно поп. Сам раненный, а меня спасает. А потом – опять туда, на смерть. Потом, когда оказалось, что у меня эти прострелы уже и закрылись, поняла – ты не просто поп, а этот… чудотворец, да?
      Они ведь тоже все были такие страшные!
      – Да с чего ты взяла?
      – Посмотри на всех этих гравюрах. И потом, я была в лавре, видела их мумии…
      Ой, да ты извини! – спохватилась девушка. – Я же говорю – "думала". А потом я с больницы сбежала. А чего там лежать, если всё на глазах заживало, а врачи только сидели и таращились. Вот. А там церковь, ну, эти развалины расчищали. И этот главный, архиерей, да? ну, путь митрополит сидел. Он даже пообещал тебя в больницу ко мне положить. Соврал. А потом братец мой прибыл. Я его и озадачила.
      Да, тебя ещё полковник искал. Ну, тот, заглавный. А потом брат узнал, что ты…
      А я к тому времени уже так настроилась… Поэтому и сразу в окно. А что? Вон, полковник тот, и то плакал. Но ты вообще-то не очень раздувайся. Это… хоть и из-за тебя… но… Ладно, проедем, хорошо?
      – Хорошо – хорошо. Теперь молчим, – вновь взялся за дело Максим. Он был приятно взволнован этой болтовнёй. Всё же переживали за него, и не только эта сумасбродка. А он… Хотя, лучше же было, чтобы считали мёртвым! Врёшь, врёшь!
      Просто, черстветь начинаешь. Пообщался и забыл. Пообщался! Всем что-то от меня было надо! Тоже неправда. Много куда сам лез. Даже с той же церковью. Кстати, всё же так оставлять Шакала нельзя. Нет, надо будет найти полковника. Может, хотя-бы номерок телефона Шакалиного даст?
      Затем всякие размышления пришлось прервать – дело есть дело.
      Спохватился Максим когда уже начало темнеть. Правда, и темнело-то рано, но всё равно – так долго, и без " подзарядки"?
      – Теперь обедать…или ужинать и – отдыхать. Продолжим ночью, если будет луна.
      Чем тебя кормить?
      – А! Знаешь, совсем не хочу есть. То есть – не хотела. А что можно?
      – Думаю – всё. Только пока – понемногу.
      – Тогда принеси мне… Хотя – нет, скоро Коля приедет. Он у меня заботливый братишка. Он и приготовит. А ты – давай, бери, что есть. Или, давай, пиццу закажем? Пятнадцать минут – и готово, – девушка взяла телефон.
      – Я пока… отойду, – сообщил Максим.
      – Да-да, конечно, отдохни. Когда позвонят, – откроешь.
      Справившись с некоторыми личными делами, юноша сел на кожаном диване в зале.
      Включил телевизор – на пятичасовые новости. Так, ничего особенного. Полистал программы. Поглядел в окно – осенние сумерки. Вчерашний мокрый снег растаял.
      Черный асфальт, черная земля со съёжившимися сейчас кустами. Черные тучи вновь заволокли небо. Нет, луны не будет. А если завтра – и солнца? Ох, застряну! А ведь здесь не детские косточки – всё же девушка уже. Хотя, вот, почему так много удалось сегодня? Может, что не так? Да нет же, нет! Результаты же видны. Надо всё же вечером продолжить. Некогда.
      Николай приехал почти одновременно с доставкой пиццы. Поморщился на запах.
      – Невтерпёж? Я бы сам приготовил! – укорил он сестру.
      – Но Коль, ты же знаешь, мне иногда так хочется…
      – Ну ладно – ладно. Я тогда тоже присоединюсь. Кстати, ты уже порозовела. И глаза заблестели! Явно на поправку. Да, кстати, завтра врачиха прибудет. Что говорить?
      – Да ничего. Пусть посмотрит, – пожал плечами Максим.
      Они уплели пиццу и у девушки начали слипаться глаза.
      – Теперь тебе действительно надо поспать! – улыбнулся Макс, глядя, как Антонина мужественно сражается с Морфеем.
      – И тебе тоже. Тогда всем спокойной ночи. Хотя… в семь часов… – сдалась таки больная.
      – Ну и как успехи? – уже на кухне, разбавляя мартини лимонным соком, поинтересовался Николай. – Да, тебе соорудить? – спохватился он.
      – Нет, спасибо. Успехи? Думаю, неплохо.
      – Неплохо, это как? Ты давай начистоту. Не потому, что я тебе… Просто вердикт врачей однозначный. Какие я деньги не всучивал – "жить будет, но вот так".
      Понимаешь? Такое девахе – и "вот так".
      Братец явно уже где-то хватанул раньше и теперь от добавки начинал пьянеть.
      – Не, ты не думай, что не верю. Но одно дело, там, детишкам… А здесь – позвоночник и спинной мозг!
      – С детками тоже было непросто.
      – Да ты не обижайся! Я что, не ценю? Ценю и восхищаюсь. Но своя рубашка, ты поверь, брат – она своя рубашка!
      – Тогда я-то чего здесь? У меня тоже своих дел…
      – Ну бывают и вот такие, как ты. Вас ценят, вами восхищаются, но сами-то мы…
      – Но ты же забрал к себе Тоню, а? В больнице не оставил. Или там, в дом инвалидов.
      – Не-е. Не тот пример. Это – сеструха. Это та же своя рубашка. А вот ты… Да, я же тебя не просил, только рассказал, да? И не обещал ничего. Но это – ты. Я это к чему? – сбился с мысли Микола. – Да, вылечишь – проси, что хочешь. Только обязательно, усёк? Иначе оскорбишь. И… и всё- же сколько тебе надо для этого?
      – Знаешь, я сейчас пойду посмотрю. Потом скажу, – поднялся Максим.
      – Да что ты? Что ты? Я тебя не подгоняю. Я же понимаю, надо отдыхать и всё такое…
      – Я уже раньше об этом подумал.
      – Мне с тобой можно?
      – Как хочешь. Хотя…
      Максиму было крайне неприятно присутствие пьяного братца. Но и обижать отказом не хотелось.
      – Хотя навкалывался сегодня. А? Вымотался. Устал. Вижу – с ног валишься. Э-э-э, как тебя сморило! Ну ничего, часика два поспишь здесь, потом переберёшься в свою кроватку. Спи, бэби!
      И целитель пошёл к своей пациентке один. Он окутал спящую своим полем и присмотрелся. Результаты были ошеломляющие. Даже для него – ошеломляющие.
      – Что же это такое, Господи? – прошептал Макс, но времени терять не стал.
      Оставалось восстановить совсем немного. И поправить кое- что вон там, в мозге.
      Вот это тёмное пятно – знаю. И вот это. А эти – не совсем, но всё что тёмное – нездоровое. И ещё вот здесь… да, и тут поправить…
      И вновь Максим спохватился только к утру. Да и то, не потому, что начало тускнеть свечение его поля – где-то в доме противно загундосил что-то варварское будильник.
      – Всё, – сообщил он выбравшемуся в одних трусах на кухню Николаю.
      – Доброе утро! Я вчера как- то быстро вырубился… Что "всё"? – переварил он слова Максима.
      – Всё "всё". Приедет эта врачиха… Нет, звони сам, пусть везут в больницу, снимают, все эти гипсы и… как его… лангеты? Или… лорнеты…
      Максим вдруг зашатался и опёрся о стену.
      – Ты… Тоню… уже? – подхватывая юношу, уточнил Никола.
      – Да. Всё. Помоги добраться. Надо отдохнуть.
      Когда юноша вновь пришёл в себя, был день. Поздней осени серая мгла. А рядом сидела Антонина. Да-да, сидела! Хотя, чему тут удивляться? И всё же…
      – Всё же не надо было вот так сразу… Хотя бы пару дней… Привыкнуть…
      – Так сразу? Да ты вторые сутки уже… не то дрыхнешь, не то без сознания, – ворчливо возразила девушка. – Слава Богу, очнулся, наконец! – тут же радостно взвизгнула она и крепко чмокнула Макса. Правда, уже не в губы. В щёку.
      – Вот теперь я тебя буду выхаживать!
      – Ещё чего, – проворчал Максим, приподнимаясь. Вроде всё было нормально.
      – Ты выйди, я оденусь.
      – " Всё же не надо так сразу", – передразнила его девушка, но легко, словно пёрышко, подхватившись со стула, тут же выскочила из комнаты.
      Наш герой сел в кровати. Подождал – от слабости закружилась голова. Раздетый.
      Наверняка – Николай. Спохватившись, схватился за бусы. На месте. Постой-постой.
      А может, всё из-за них? И та сила исцеления и теперешняя слабость. Отклеив пластырь, отмотал и снял с себя загадочное украшение. Сразу стало легче.
      Одеваясь, Максим пытался более тщательно продумать всю эту историю. Значит, тогда, когда было солнце, я подзаряжался, и всё шло своим путём. Потом… потом солнца не стало, а я продолжал. И ничего. И вечером. И ночью. А когда закончилось – вырубился. Это что, конденсатор какой-то? Вот так мощно отдаёт энергию, пока не закончишь, а потом вот так забирает? Ну и бусики, однако! Ладно, жрите. Надо терпеть. Он вновь обернул их вокруг руки, и показалось, что камешки прижались к коже, но не как пиявки, а как какие голодные зверюшки к своей маме.
      – Я же сказал, " берите", – улыбнулся Максим, одеваясь. – Но только и меру знайте. Оставляйте немного и кормильцу.
      Вроде, договорились, и Максим вышел в столовую довольно бойко. И тут же попал в мощные, до борцовских, объятия Николая.
      – Ну, ты молоток! Всё! За стол! За стол! Тебе сейчас что можно? Я тут и салатиков сообразил, и бульончика. Хотя, помню, ты там, говорил, сколько? Дней десять не ел, а потом наворачивал? Вот, рыбец исключительно полезный! И давай-таки коньячку ради такого случая. Нет? А я вот терпел. Один. Вон, Тонька раньше хоть пивко за компанию. А теперь – ни выпить, ни покурить…
      – Не в тему, Коля. Каждому- своё, – покраснела Антонина.
      – Это да. Просто… Не верил. До последнего – не верил. Врачи тоже смотрят типа "обкурился?". Никак не хотели всю эту мерзость снимать. Пока главврачу не сунул.
      Ну тот тогда и сказал, чтобы как бы моим прихотям навстречу пошли. Снять, аккуратно обследовать и новое всё это наложить. Как же. Ты бы посмотрел, что было, когда Тоня встала и так сла-а-а-денько потянулась! Ну, начала она одеваться, а эта вся хевра за неё – "обследовать!". Я говорю: "Отвалите, а то в суд обращусь, что здоровую девушку в гипс заковали"! Главврач просёк быстро – отпустил. Только и выпросил, чтобы рентген провели и так, внешне осмотрели. А чё, не повредит. Прибыли мы не радостях, а тут новая забота – ты в бессознанке.
      Думали, теперь тебя в больницу. Но решили подождать. Ну, а теперь можно отвязаться по полной программе!
      Не ожидая никаких возражений счастливый брат выпил солидную рюмаху коньяка, занюхал лимоном.
      – Ты давай, ешь, не смотри на него – улыбалась, накладывая салатов в тарелку юноши, Тоня. Да и бусинки на руке, казалось, шептали " Ешь!". Впрочем, а чего уговаривать – то? Голодный ведь на самом деле!
      Насытившись, все трое перебрались в "каминный зал" – довольно просторную комнату с телевизором, креслами, обширным диваном, ковром на полу и, действительно, камином.
      – Ну, теперь о деле, – начал разговор хозяин, затягиваясь сигарой. Именно так, не "смакуя мелкими глоточками", а затягиваясь, словно какой лёгенькой сигареткой.
      – Я обещал по исходу гм… лечения… В общем, чего желаешь?
      – Да – да, отвечай, чего ты желаешь? – заглянула глубоко ему в глаза девушка.
      – Ты, малая, не встревай в серьёзный разговор, – насупился брат. – И вообще, выйди. – Разговор у нас мужской.
      – Но…
      – Выдь, я сказал! – загремел Николай.
      Девушка, повела плечом, но подчинилась.
      – Совсем дитё! – вздохнул братец. – А? – взглянул он на Максима.
      – Да, конечно, – улыбаясь, согласился юноша.
      – Хорошо, что мы друг друга понимаем. Она сумасбродка ещё та. Но если заставить её задуматься… быстро остывает. Ты спас ей жизнь. Даже дважды. Калечить же теперь не будешь, правда?
      – Да… конечно…
      – Не, ты не обижайся. Я же… Да и тебе-то зачем? Если что… я тебя с такими познакомлю… А моя птаха… ну, понимаешь?
      – Ай, да понимаю я всё! Лишний разговор.
      – Ну и лады, – отдуваясь, заулыбался Николай. – А то я думал, начнёшь… всё, проехали. Давай, действительно, чего желаешь? В чём нуждаешься?
      – Задержался я у вас. Отвези меня на вокзал. Сейчас же.
      – Обиделся – таки. Что, вернёмся к теме? Да посмотри ты на неё!
      – "И посмотри на себя"? Не надо. Понимаю.
      – Я тебе толкую, что она ещё дитё, дитё горькое, а ты мне что базаришь? Да даже если бы ты был красавец писаный, что с того? Отношений у вас серьёзных быть не может, а так, потрахаться – никому не позволю! И без неё малолетних шлюшек хватает. А она – чистая, добрая. Ты же уедешь, опять по своим делам пропадёшь, а она что – опять в окно? Я, наоборот, тебя просить хотел, как бы аккуратненько её… от тебя… Ну, допетрил, наконец?
      – Да, понял.
      – Ну, тогда извиняй за резкость. Говорил, как мужик с мужиком. Теперь продолжим – что я могу для тебя сделать?
      – Но мне действительно надо ехать!
      – Ладно. Куда, если не секрет?
      Выслушав ответ, Николай на секунду призадумался.
      – Но там же курорты недалеко? Вот это пруха! Едем вместе! Малая как раз здоровье поправит, а я тебе, может, на что сгожусь?
      – Я бы всё- таки хотел поездом…
      – Ну, не выкоблучивайся, а? Поедем! Увидишь, на тачке всё решается быстрее.
      Замётано! А что ещё?
      – У тебя там, внизу банька? Давай попаримся!
      – С веничками! А потом – в джакузьку! А потом пивка! А потом – массажисток, а? – восторженно согласился хозяин. – Японских! Или индийских?
      – Да ну их…
      – Не пугайся, не пугайся! Эти по вызову – действительно массажистки. С вот таким ассистентом. Всё чин-чинарём. Всё! Я жму на стартер! Через часок начнём! Молоток!
      Самая погода и настроение. Завтра отдохнём, и послезавтра- в путь-дорожку.
      – Завтра.
      – Как скажешь.
      Когда Николай ушёл, в комнату заявилась разобиженная сестричка. Она молча устроилась на диване, поджав под себя стройные ножки. Включила телевизор. Не обращая внимания на экран, уставилась на Максима.
      – Ну что, отшил тебя братец? – не выдержала, наконец, она.
      – Подслушивала?
      – Не имею такой привычки. Только вот братика своего знаю. Всё думает – соплячка.
      Он и год, и два, и пять лет назад отшивал моих ребят.
      – Ого!
      – А ты думал! Знаешь, какая сейчас акселерация! Это не в твоё время!
      – Не в моё?! Ах да, конечно…
      – Да. Только вот таких как ты в наше время не бывает. Ну, среди наших ребят.
      – А вот тут ты глубоко ошибаешься, – улыбнулся Максим. – Знаю я очень даже неплохих ребят вашего времени.
      " Ай ну, не про себя я" – успокоил он тут же кольнувшую его скромность.
      – Я тоже знаю. Но ты, такой… единственный.
      – Точнее – единичный экземпляр – тут же поправил Татьяну парень.
      – Ай, поправь это… козе хвост. Я знаю, что говорю. Ты не увиливай. Отшил братец, говорю?
      – Знаешь, как-то не к месту разговор.
      – А у него – к месту?
      – У него – да. Очень даже к месту и ко времени. Хотя я и сам….
      – Ну что, что сам?
      – Ай, давай, может, потом. Вот поедем…
      – Куда это мы?
      – На курорт. Давай, спроси у братца.
      Девушку сдуло с дивана. А Макс пошёл к себе, готовится к бане. В принципе, вся подготовка состояла в том, что он снял бусы и положил их на всякий случай под подушку. На кровати уже лежали в нетронутой упаковке плавки и смена белья. Всё же Николай был заботливым и предусмотрительным хозяином.
      – Да-а-а, досталось тебе, – посочувствовал Микола, глядя на обожжённое тело гостя. – Кто это, если не секрет?
      – Думаю, одна девчонка. Седая. Слыхал о такой?
      – Слыхал – слыхал. Кто же не… Но ведь она, как я знаю, мочит только эээ криминал?
      – Это её натравили.
      – Лихо! Как псину, что ли? Ты давай, ложись, сейчас я тебя… Рано? Ну, тогда я сам…
      Максим увидел, что Николай… ну, не то, что не любитель бани, но не фанат.
      Несколько раз постучав веником по своему, начинающему толстеть телу, он выбрался из парилки, оставив гостя блаженствовать одного. Запах дерева и свежего веника.
      Приятно ласкающий тело пар. Уходящая с потом усталость. Всякая – и телесная и душевная. Максим, улыбаясь, отсчитывал капли, падающие с носа. "Сто капель с носа – килограмм с тела" – учил его тренер сбрасывать вес. Вот и у Николая парилочка что надо – небольшая, но потогонная. Хотя, с чего здесь сбрасывать? – рассматривал юноша своё обожжённое тело. " Своё?" – спохватился он этой мысли.
      Нет! Он не хотел, он не мог смириться с этим! Скорее, своё временное пристанище, свой временный наряд. Ужасный наряд! Но, пока – надёжный и безотказный. Значит, заслуживающий нормального ухода. И вообще – под обгоревшей кожей вот, и мышцы ничего, да и пропорции – то…
      Из парилки Максим вышел улыбаясь.
      – Я с вами! Мне брат разрешил! – сообщила вышедшая из душа Антонина. Да-а.
      Приврал-то её братец насчёт "горького дитя". Хотя, может, и искренне. Не замечают близкие, как взрослеют их дети, братья, сёстры.
      А потом Максим поймал взгляд девушки. Взгляд ужаса, отвращения, разочарования.
      Может, она думала, что у него только лицо вот такое? "Микола, гад, специально устроил!" – понял Максим, заскрипев зубами. Холодная вода немного остудила гнев.
      Даже если и специально, то и правильно. Правильно? Вот так, уродство напоказ девушке – правильно? И это после того, что я сделал? Фу… подожди… Вот, теперь тёпленькой, с шампунькой… подожди. А ты чего хотел? Ну, честно? Да ты сам себе признаться боишься, чего ты, урод, от этой девчонки хотел! Чтобы полюбила тебя вот таким, как ты есть? Но ты же знаешь, знаешь, что это невозможно и нереально. Не знаешь? Ну теперь-то узнал? Так что брательник всё устроил правильно.
      – Ну как? – в струю раздался голос Николая.
      – Всё правильно, – ответил юноша.
      – Ты чё… а-а-а.
      Умный парень, этот Никола. С полуслова понимает.
      В благодарность Максим знатно отходил его веником – до стона, до рёва, до просьб о пощаде.
      – А я тебя теперь, да? – поинтересовалась Антонина в перерыве.
      – Нет! Нет, я привык себя сам. Лучше знаешь куда приложиться, – тут же отказался Максим. Он и теперь старался как-то разминуться с девушкой в банных процедурах, чтобы встречаться только вот здесь, в "предбаннике", закутавшись простынёй.
      – Ну, тогда ты меня.
      – Нет! – теперь взвился Николай. – Он и меня, и себя – перепарится. – Уж лучше я тебя, по-братски.
      – Ребята, вы не представляете, что такое быть здоровой! Бегать! Танцевать!
      Париться! Принимать все эти ванны с прибабахами! Бродить по улицам! Улыбаться!
      Целоваться! Всё это понимаешь, когда вот так вдруг оно всё уходит! Какое счастье!
      Какое счастье, что… что на свете есть добрые волшебники, которые… могут это вернуть! Как я всё-таки тебе благодарна, Максим!
      – Да ладно тебе. Вон, брат говорит, из-за меня всё и получилось. Так что как бы свою вину и загладил.
      – Ты ещё и гладил? Что-то не почувствовала! – улыбнулась девушка.
      – Ладно тебе к словам цепляться. Всё, пошёл париться.
      – Мы ещё отдохнём, потом я Тоньку пошлифую, – предупредил всякие неожиданности Николай. Зря. Девушка даже и не пошевельнулась.
      После бани, да ещё после массажа, если не набурболиваться пивом, а испить хорошего чая, или даже какого сочка, очень хорошо думается. Правда, пока сладко не уснёшь. И Максим, уже оставшись один, решил-таки осмыслить накопившуюся информацию. Уже зная довольно странную реакцию организма на некоторые мысли, он немного схитрил – начал думать не о том, кто он, а о том, что это с ним происходит. Натравили на него девушку серьёзные дяди из серьёзного ведомства. Но вот что интересно – у неё, этой Алёны, эти способности появились почти за год до того, как у него. Она кое-кого вылечила. Потом этот трактор. Потом мать. Отец.
      Потом она пропала. Судя по газетным вырезкам и рапортам в деле некого Ричарда – она же проявила себя в Бразилии. Лихо проявила. Это что, мастерство убийства там оттачивала? Потом появилась у какого-то отшельника. Полоумная. Там уничтожила двух главарей и какую – то банду и рванулась в центр. Калеча и убивая всех, кто попадался на пути. Нет, скорее – мразь, которая попадалась на пути. И вот тут её начинают наводить на меня. За что? Ответа в деле нет. Наводят поспешно, даже топорно. Это что, по принципу "самая глупая ложь – самая действенная", что ли?
      Что-то мне это напоминает. "Натравили" – сказал Никола. Точнее, нацелили. Или… перенацелили? Что-то спровоцировало типа самозапуска ракеты. Ликвидатора в ней не было. Или не сработал? И тогда направили на достойную для неё цель. В смысле – равнозначную, да? Чтобы два волка съели друг друга до хвостов. Поэтому всё это так в спешке? Хотя, ещё бы не спешить – вон что она утворила в ресторане.
      Похлеще моего будет! Бедная девушка! Бедная дурочка! Но… но если только она смогла меня вот так, то только она и сможет… А может, это и не она! Может, та тьма, там, наверху? Или это была не Тьма? Но всё равно надо искать. Тут ещё вот что… Всё время путаются какие-то попы. Ну, я, допустим, случайно встрял в их передряги. Но с другой стороны, Афанасий вроде как меня ждал, да? Опять совпадение? Не много ли? Подожди, не сбивайся. Совпадения. Может, просто варианты в свободе выбора? Вот, наплевал бы на цыган – и всё пошло бы по – другому. Или эта церковь – не встрял бы, кто его знает, где бы сейчас оказался.
      И разведчик этот. Ведь в последний момент к нему вернулся! Каждый раз – проверка на вшивость и после этого – новый путеводный знак. Может такое быть? Но тогда… тогда одна маленькая слабинка или подлость, или грешок – и всё?
      Прервав размышления, Максим вскочил и запер изнутри дверь. От греха подальше.
      Конечно, после сегодняшнего его стриптиза вероятность такого "грешка" резко уменьшилась, но всё же…
      Вновь удобно устроившись под лёгким одеялом, юноша продолжил попытки связать происходящее в логическую цепочку. Где искать Алёну? По рапортам в деле, её, объект Љ2 (объёкт Љ1- он!) изъяли с той шхуны и доставили в некий столичный институт. Но оттуда выдали по личному указанию бывшего начальника всех этих шпионов и контршпионов. Но кому? В деле этого нет. Во время её поисков почему-то здорово шерстили бандюганов. И даже мелькнула в документах информация о том, что Сам к этому не причастен. Сам. Тот самый. Каламбурчик получился. Ничего, с ним разборка впереди. И с теми, кто такую гнусность про меня. Целый том! Не, вообще-то в том вставили несколько страниц липы про меня. Но всё равно, с ними разборка впереди. Как и с Ираклием. Нет, подождём. Не сбивайся. Теперь, цыганка про бусы говорила. Теперь понял, что это? Ну, отчасти. Какой-то мощный усилитель, да?
      Ведь, пока лежали в куртке, ничего не было? И кому он такой был нужен? Нет, но опять же! Этот урод с яхты требовал от Светланы бусы! И опять же – передать Саму.
      Но от кого? И этот мой крест – из той же песенки, да? От кого? Всё правильно решил, завтра – домой, там и начнём. "Домой" – грустно улыбнулся Макс. Нет у тебя теперь там дома. Да и друзей там нет у этой образины. Но всё равно – надо туда. Необходимо. Чувствую. Неожиданно он вспомнил, как ездили они с отцом за особенными, в коричневых шапочках, крепенькими сыроежками. " Есть они здесь, чувствую" – говорил отец, присматриваясь к небольшому лесочку. А потом он варил эти грибы, и не мудрствуя лукаво заправлял их сливочным маслом и толчёным чесноком. Какая же это было вкуснятина! И всё. Мысли сбились на воспоминания, которые истосковавшийся о нормальной жизни подросток уже отогнать не смог.
      Конечно, он ещё многое не додумал. Но он уже много знал и о многом мог с большой степенью достоверности мог догадываться. Жаль только, что… хотя, может, и не жаль.
 

 
      – Ты… да ты с ума сошла! Ты просто сошла с ума! – ошалело высказал своё мнение Максим.
      – Это что, из тех террористов? – поинтересовалась рассматривающая незнакомку Антонина.
      – Я… он и правда… говорит неправду… Это ведь тогда ты сказал, что… дети… исцеляться, а он не верил. А теперь он наоборот говорит… Я потом сказала, что это ты. А он сказал – молчать. Что это Бог, а ты только… ну в общем, как искуситель… как посланец… врага рода человеческого. Что ты совратил и меня и Мишу. Тот ведь тоже видел. А он, мол, что Бог не дал же разрушить церковь, значит… Сейчас там наплыв опять и он им всем всё врёт и врёт и врёт. Вот мы с Мишей сегодня… вчера… Он и бензина достал… Сказал, в другую пойдёт. А я теперь – только с тобой.
      – Но я же… Да не хотел я этого! Я бы сам, если что… И уезжаю я.
      – Не гони! Я вот сейчас…, – она выскочила из машины, и упала на колени, протянув к Максиму снизу вверх молитвенно сложенные руки.
      – Да с ума же сошла, чёрт тебя побери! – от отчаяния и какого-то жгучего стыда заорал Максим, выскакивая вслед за ней и пытаясь поднять девушку. Выскочивший за ним Николай помог затащить назад завизжавшую вдруг и упирающуюся девушку.
      – Успокойся! – наклонился к ней Николай. Но Татьяна, продолжая визжать, вдруг царапнула его по лицу своими острыми ноготками, оставив четыре, тут же закровоточавших борозды.
      – Всё! – решился Максим. – Спать! Спаааать!
      – Истеричка! – бросила в сторону уснувшей девушки Антонина, вытирая платком лицо вернувшегося за руль братца. – Во! Как с таким фейсом ему теперь ехать?
      – Это не проблема, – Максим мимоходом, одним движением руки словно сотря нарисованные, убрал царапины. – Что теперь с ней делать? Пастырь – сволочь порядочная. Закроют дурочку. Ладно, отвезём к сестричке Синичке, пусть думает.
      Что случилось? – забеспокоился он, обратив внимание, что брат и сестра во все глаза таращатся на него.
      – Как это ты… вот эти царапины… Глубокие ведь…? – объяснил их реакцию Николай.
      – Ну ребята, – хохотнул Максим. – Восстановление позвонков и спинного мозга у вас удивления не вызывают, а этот пустяк…
      – Нет, почему же. Но там…да, чудо, конечно, но и это… круто, ничего не скажешь. Так куда едем? И почему к сестре?
      – Татьяна тоже сирота. Со старшей сестрой живёт.
      – И её ты тоже исцелил! – ревниво констатировала тоня.
      – Да нет. У сестры… а, долгая история. В общем, это Татьяна меня к интернату привела. Они одни тогда только деткам и помогали. И ещё она в церковь ходит.
      Типа этой… протестантской, что ли. А там пастырь… вот, только если у него крещёный, если к нему ходишь и у него исповедуешься, то Бог тебя любит, и возьмёт в рай. А, нет, ещё если и исправно десятину платишь. А весь остальной мир – так, наволочь. Я с ним там поругался, потому, что он уж очень ловко дивиденты снимал. А она… вот…
      – Знаешь, – тормознул вдруг Николай. – А сеструхе её сейчас отдавать не надо. А то придётся тебе ещё одну парализованную лечить. В лучшем случае.
      – Ну, я не из-за него выбросилась! Просто накипело! – поняла намёк Антонина. – А эта фанатка точно может! Её надо срочно в больницу! К психиатру!
      – Не, не поняла, сестрица. Мы лучше возьмём её с собой. Проедет, развеется…
      – Пообщается с кумиром!
      – Ну, не тебе же одной!
      Антонина негодующе фыркнула, но поскольку это было похоже на правду, больше возражать не стала.
      – А сестрице она сама позвонит. Когда отоспится. Когда, не скажешь?
      – Не знаю, – ответил Максим, всматриваясь в измученное личико девушки. – Она очень – очень вымоталась. Душевно. По другому мне надо с ней было…
      – Ну, тогда устраивай её там поудобнее, пусть спит.
      – Э, нет! А ну тормози! – взвизгнула Антонина.
      – Вот так, – заявила она, перебираясь на заднее сидение. – А ты, кумир верующих дурочек, дуй на переднее.
      И машина, наконец-то рванулась из столицы. Николай сразу включил негромкую музыку, пробок в сторону выезда пока ещё не было, и они довольно быстро выбрались на кольцевую, а потом – и на южную трассу.
      – Ты вот мне скажи, как там сейчас на курортах этих? – начал беседу водитель. – Я то больше в Турции. Понравилось, а от добра добра не ищут.
      – Ну, я не знаю. Не был, не с чем сравнивать.
      – А что, финансы не позволяют?
      – Нет, просто отец военный, не выездной.
      – Но ты же не военный!
      – Так, а куда я без отца? С кем? Матери-то нет.
      – А сам?
      – Как это "сам"? Кто же детей одних…
      – А… ну да, конечно… Трудно сейчас деткам, а? В школе-то загружают, небось?
      – Ты вон у своей Тоньки спроси. Конечно, трудно! Вон, в прошлом году, по литературе – десять уроков подряд вызывала!
      – Да… тяжело… А ещё говорят, годик добавят?
      – Не дай Боже! Это что, тогда ещё три? Правда, мне это не грозит – ректор обещал без экзаменов и до окончания школы… Я же в этом году олимпиаду… хотя сейчас столько пропусков…
      – Всё! Всё, кончайте!!! Приколисты!!! Не могу больше!!! – начала давиться смехом Антонина. – Сейчас эту попутчицу разбужу… Так ты… Максик… в десятом классике сейчас? Ох, врёшь! По годочкам, классе в седьмом, признайся а?
      – Молоток! Артист! – Теперь хохотал и Николай, полагавший, что они с Максом ведут забавный трёп.
      – Да что тут… Да, конечно, – улыбнулся он, вспомнив, наконец, о своём нынешнем обличии. – А насчёт курортов… Конечно, летом там просто чудо. А сейчас…
      Хотя, наверное, и сейчас скучать не дают. И всё равно, летом…
      И Максим начал рассказывать. О нарядных зелёных горах. Об извилистых дорогах, вдоль которых растут фруктовые деревья. О реках с удивительно чистой водой. В которой, там, в горах можно поймать удивительную форель. А ниже – красавцев голавлей. О грибах. О перевале, за который порой цепляются облака… О приветливых людях.
      – Знаешь, у них после третьей петь начинают. И не похабщину какую, а нормальные людские песни!
      – Ты, видно, влюблён в эти края, а? – констатировал Николай. – Или, просто нигде больше не бывал?
      – Ну да! – обиделся Максим. – Это я сказал, что в Турции не бывал. А так, я даже в Эмиратах был. На Красном море коралловый мир рассматривал.
      – Значит, есть с чем сравнивать?
      – Там хорошо отдыхать. Жить лучше у нас.
      – Но мы отдыхать и едем. Вот и сравним. Довольно скоро. Если, конечно… ну вот, накаркал.
      – А ещё там есть аэродром. Мы обязательно съездим, а?
      Но водитель уже открывал окно и доставал документы.
      – Да ну его! Ты слушай дальше – на миг выглянул на мента Максим и продолжил. – Там знаешь, есть такое место, где "Медведи" на посадку заходят…
      Остановивший машину лейтенант выпучил глаза, потом вытянулся в струнку и отдал честь. А когда машина отъехала, начал что – то взволнованно докладывать по рации. -… Его сначала и не слышно. А потом вдруг рёв – и такая махина, прямо на тебя, кажется, сыпется. Я своих ребят как-то на великах подвёз…
      – Максим, погодь, он тебя откуда знает?
      – Кто? Этот? Да не знает он меня. Это я так, по методу Мессинга. Тот знаешь, как в Кремль попал? Внушил охране, что он – Берия. Так я и этому – что я его министр.
      Ты лучше дальше послушай…
      И пока попутчики переваривали эти новые для них возможности Макса, тот увлечённо рассказывал дальше.
      – Ну, я вижу, ты не только в свой край, ты ещё и в авиацию влюблён, да?
      – Да я почти на аэродроме-то и родился! Куда мне, как не в лётчики?
      – Тебе? В летуны? – фыркнул Николай.
      – А что? А что?!! Я не всегда был таким! Я… я вообще не такой, как сейчас!!!
      Это вообще – не я!!! Не я, понимаешь? Вот этот урод – не я!!!
      – Ну что за ежик! – положила сзади руки на плечи закричавшему Максиму Антонина.
      – Ну причём здесь это… эти ожоги. Коля хотел сказать, что с такими способностями – и в простые лётчики? Ну, подумай сам.
      – Лётчики не простые, – пробурчал, сдаваясь и успокаиваясь, Максим.
      – Ну, конечно. Все – вот с такими талантами. Фанатку свою криком разбудил.
      – Опять пост на дороге. Что будем делать, товарищ министр?
      – Отвечать поклонами и улыбками, – вспомнил автопробег "Антилопы" уже остывший Максим.
      Он был прав. Ограничились поклонами и улыбками, так как вытянувшиеся в струнку, теперь уже два майора и подполковник отдавали честь, даже не намекая на требование остановки.
      – А эскорт нам не приставят? С мигалкой?
      – Можно было бы. Только я уже знаю, – чем меньше с ними связываешься, тем спокойнее живёшь. Вон, сестричка её даже попытать меня просила, чтобы кое- какие сведения узнать. Кто угадает, согласились они или нет?
      – Нет! – вырвалось у уже проснувшейся Татьяны.
      – Не угадала.
      – Я не про них.
      – Про сестру? И она тебе не рассказывала?
      – Нет… А… куда мы едем?
      – Но ты же просилась со мной? Разве не всё равно?
      – Да, конечно. Слава Богу!
      – Да причём здесь Бог? – вмешалась Тоня. Это мой брат упросил. Вон, за рулём. Он – Николай, я Тоня. Ты, значит, Таня. Познакомились.
      – Ты позвони сестре, предупреди, – хмуро вмешался в знакомство Максим.
      – Зачем?
      – Как "зачем"? Волноваться же будет. И потом, пусть пока от школы отмажет. И от ментов. Ещё эти за нами увяжутся.
      – Я не подумала об этом. Я… совсем не потому… к тебе… Остановите машину!
      Нельзя мне сейчас с тобой! Только ещё из-за меня тебе не хватало!
      – Ну вот, опять истерика. Максим, может, ей ещё немного поспать? – участливо обернулся к девушке Николай.
      Максим согласился, и вскоре Татьяна вновь крепко спала.
      – Как ты девчат доводишь! А сам, как гусь – лебедь, гордый и невозмутимый, – уколола юношу Антонина. – Только себя и жалеешь.
      – Я?!! Только себя?!!
      Упрёк был настолько, по мнению юноши, несправедлив, что он даже не знал, что ответить. Поэтому отвечать и не стал, а уставился на дорогу.
      – Да что ты в натуре! – успокоил его Николай. – Моя ещё дитё совсем, ляпает, не думаючи, лишь бы уколоть, а ты – тоже как её ровесник – всё на серьёз принимаешь.
      Вон, смотри лучше, что твориться. Что будем теперь делать, господин министр?
      Действительно, у въезда в небольшой городок шоссе было перегорожено несколькими милицейскими автомобилями с мигалками.
      " Доложили о министре выше, те – ещё выше, а министр приказал повязать самозванца – догадался Максим" – Давай мне документы и сиди тихо, – посоветовал он водителю. – Тоня, пойдём.
      Сейчас ты – он назвал имя одной из суперзвёзд.
      – Да куда мне. Ни по возрасту, ни по комплекции. Давай я лучше буду…
      – Некогда. Я уже настроился. Пойдём. Да и любит министр только её. Прессу не читаешь?
      Максим, выйдя из машины, не дав опомниться этому импровизированному блок – посту, пожал руки, заглянув в глаза каждому из шести милиционеров. Этого было достаточно, – теперь они смотрели на легендарную певицу, одновременно и возлюбленную их министра.
      – Мы всегда рады приветствовать наших защитников, – начал Максим. Я – продюсер, вот документы. А… в чём дело, собственно?
      – Скажите, а… эээ… с вами кто?
      – Да вон доча её. Спит.
      – Ну, в чём дело? – хмуро поинтересовалась подошедшая дива.
      – Скажите… То есть, здравия желаем, конечно. А с вами… товарища генерал-полковника нет?
      – Нет с нами никаких генералов и полковников. Это автомобиль, а не командный пункт! – надменно ответила лже-певица и удалилась в автомобиль.
      – Так точно, только водила и ещё девушка спит на заднем сидении, – доложил заглянувший за это время в автомобиль наиболее расторопный капитан.
      – Тогда… счастливого пути, – протянул полковник Максиму документы.
      – Не для печати – наклонился к уху милиционера Максим. – Был. Но разругались вдрызг. Уехал. Совсем недавно. И в отместку нас искать приказал. По своей министерской мобиле. Сам слышал. Но это между нами, да?
      Конечно, "между нами"! Они ещё не отъехали, а полковник уже начал взволнованный доклад. По цепочке всё это дошло и до "виновника торжества". Министр, служака, поднявшийся из участковых, был крайне озадачен. В машине с певицей видели его?
      Продюсер подтвердил. Потом они поругались, и он уехал? Фантомас? Если да, то зачем? Ничего же не добился! Нет, почему же, не добился? Вот, скандальчик намечается! Очень тонкий скандальчик! Не отплеваться потом перед президентом. Он-то из себя святошу… ладно, не будем. И ведь ни где-нибудь! На трассе. Аккуратно копаете, Сан Саныч! Да сами в эту яму и…
      Он связался с заместителем, курирующим безопасность дорожного движения.
      – Александр Александрович, там какая-то возня с одним лендровером. Всё прояснилось. Какой-то бред одного из инспекторов. Отбой. Никакого больше особого внимания. А лучше – вообще никакого внимания.
      " Приедет, расспрошу, кто там под моим именем клеился. А пока – не звонить, не искать, не выяснять. Могли и прослушку подключить", – решил он.
      Сан Саныч приказ принял к исполнению с некоторым дополнением – ни в коем случае не "обращая внимания" на эту автомашину, отслеживать её движение.
      – А я так и говорю… нет у нас никаких генералов! – смеялась, делясь впечатлениями, Антонина.
      – Ну и что теперь? С цветами и хлебом-солью будут встречать? – не разделял их веселья Николай. – Лучше бы внушил им, что мы не проезжали.
      – На следующем посту всё равно тормознули бы.
      – Не надо было этих заморочек сразу. У меня все ксивы в порядке. Ну, в крайнем случае, дал бы на лапу.
      – А я бы эту "лапу" сразу же парализовал! Ещё один калека появился бы. А так…
      – А так остался здоровым ещё один поганый мент. Не, Макс, что-то хромает в твоей логике. Ну, не мне судить. Вот, вроде мотельчик ничего. Идём, перекуснём. Буди свою красуню.
      – Я почему-то опять уснула. Долго? – осматривалась Татьяна.
      – Ну, так себе. Сейчас устроим обед. Или ранний ужин, – отозвался Николай.
      – Вы идите, а мы с Таней немного переговорим, – отослал попутчиков Максим.
      – Теперь послушай, – обратился он к девушке. – Ты просилась со мной. Я был против. Уговорили. Может, и правильно уговорили. Только имей в виду – ты со мной не как слуга, не как почитательница, тем более, не как некая Мария Магдалина.
      Пока понятно?
      Девушка кивнула, заворожено глядя в черную пропасть глаз собеседника.
      – Я не знаю, кто я такой. И, как видишь, попал в беду. Хочешь помочь мне, мне лично? Тогда слушай, запоминай, думай, спрашивай. И ещё – отдыхай. Каникулы для души и тела. Без истерик. Всё! Пошли.
      В кафешку Максим зашёл уже с другой девушкой. Садясь за столик, Татьяна впервые улыбнулась. Николай тут же отвёл глаза, уставившись в меню.
      – Что будем заказывать? Я бы посоветовал…
      Он начал рассказывать, какие блюда в придорожных кафешках готовятся классно, какие – просто съедобно, а какие – не рекомендуется есть вообще.
      – Вы много ездите? – поинтересовалась Татьяна.
      – Ну, сейчас не так. А вот раньше…
      Обед прошёл в его воспоминаниях о дальних поездках и интересных случаях.
      " Распушает хвост" – толкнула под столом Максима Тоня. Судя по всему, она была права.
      Может, заночуем здесь? – предложил Николай. – Посидим, – покалякаем. А утром, со свежей головой…
      – Надо ехать, Николай, – не согласился Максим.
      – Ну, это я так, к слову. По коням!
      Видимо, он всё же несколько обиделся, поскольку, включив музыку погромче, замолчал.
      – А чем вы сейчас занимаетесь? – поинтересовалась Татьяна, и её новый знакомый с готовностью начал рассказывать о своём бизнесе. Причём рассказывал ярко, образно, конечно, привираючи. Интересничал.
      – Послушай, Макс, я вот подумала…, – начала Антонина.
      – Ну, это событие мы отметим! – хохотнул её братец.
      – Да иди ты! Вот, Макс, менты впрямь подумали, что я – это она, да? Значит, ты можешь внушить, что и ты – кто угодно?
      – Конечно. Вот к примеру…
      Максим несколько раз оборачивался к девушкам в разных обличиях ныне действующих, а затем и бывших девушкиных кумиров.
      – Да-а… – восхищённо прошептала Тоня. – Да тебе цены нет! Вот жене повезёт!
      На каждую ночь сможет заказывать…
      – Не говори гадости! – покраснела Татьяна.
      – Ай, ну тебя! Я же шучу. Да и сам ты, Макс, своего счастья не знаешь, такой… таким… ходишь, хотя каждому можешь внушить… и каждой тоже… А?
      – Знаешь… я, честно говоря, и не думал даже. Это Зевс додумался переспать с Ледой (была такая красавица) в виде её же мужа. Не смог соблазнить по-другому.
      Верной женой была. Может, и красиво. В легенде, может, и красиво. А так… У Шекли в " Обмене разумов" есть жук, который питается чужими эмоциями.
      Присасывается, вызывает всякие мнимые ситуации и…
      – Поняла. Это, как Дартаньян, да? Переспал с миледи под видом Варда и – никакого удовольствия, пока уже в своём собственном виде…
      – Ну, это всё – о морали. А вот ментам можешь, значит, хоть фигу показывать, а они её всё равно за какой ты хошь документ примут. И ещё откозыряют, – перевёл разговор на дела более приземлённые Николай. – Да-а, об этом не подумал, – согласился Максим.
      По дороге их больше не останавливали и к утру Максим начал узнавать своеобразные ландшафты. Девчата давно спали, явно начал сдавать и Николай. Всё же сутки за рулём.
      – Давай, я поведу? – предложил Максим.
      – А можешь?
      – Приходилось.
      – А права?
      – Шутишь? Если кто тормознёт, теперь не министром – Иваном Грозным представлюсь.
      – Ну давай. Я спать не буду, пусть только глаза отдохнут.
      Держался он минут пятнадцать, после чего бодрствовавшим остался лишь Максим.
      Автомобиль, словно какой укрощённый зверь, глухо урча, рассекал мокрое шоссе.
      Снега не было – обычная здесь для этого времени года слякоть. Быстро светало, и Максим заулыбался, увидев впереди голубое небо. Там будет ещё светло и тепло.
      Если, конечно, зима не догонит этот лендровер. Сзади-то угрюмо нависали чёрные тучи.
      Затем пошли уже совсем знакомые места. А вот и знак города. Сейчас через мост… конечно, так и не отремонтированный!
      От встряски на колдобине проснулся Николай.
      – Вздремнул немного… Ого! – взглянул он на часы. – И где мы?
      – Родной город.
      – А! Это который ты нам расписывал? Тормознём?
      – Нет! Нет. Едем до курорта. А там… потом…
      – Без проблем. Давай, я. Транспорт и всё такое…
      Максим не возражал и вскоре жадно вглядывался в идущих на занятия школьников.
      Никого. Разве вон… Нет, показалось.
      Как они и думали, проблем по размещению в санатории в это время года не было.
      Ещё и покрутились, повыбирали достойнейший. Переговоры с администрацией взял на себя более опытный в таких делах и делишках Николай. Вернувшись, брезгливо скривился.
      – Это… ну не знаю. Ты прав. Сравнивать не с чем. Мне тут посоветовали… В общем…
      В общем они сняли за весьма умеренную по словам Николая сумму мал-ю-юсенький коттедж с гаражом, залом, холлом, двумя спальнями, кухней и столовой.
      – А процедуры купим.
      – Какие ещё процедуры? – насторожилась Антонина.
      – Ну, какие там тебе пропишут. Ванны там всякие, массажи…
      – Да ну тебя! Я абсолютно здорова. А если что,… – она посмотрела на Максима.
      – Не помешает. Без всяких там " если что" не помешает, – улыбнулся Макс. – И тебе, Тань, тоже.
      – Но я…
      – Мы же договорились.
      – Ни о чём таком мы не договаривались! – взроптала девушка.
      – Ну, Танюш, за компанию, а? – попросилась Антонина.
      – А, ладно, махнула рукой та. Хотя…
      – Тогда и я "за компанию" – подхватил Николай. А то оставь вас здесь одних среди отдыхающих!
      – Одну, – поправила Антонина.
      – Что? – не понял вначале намёка брат. – Да ну тебя! – А ты, Макс?
      – Нет, мне не до этого будет.
      – И не думай. Одного никуда не пущу.
      – Ладно – ладно, дуйте к своим врачам. Я пока отдохну.
      Ребята вспомнили, что, действительно, Макс – единственный, кто вообще не спал всё это время, пожелали ему приятного отдыха, ещё потолкались, определяясь со спальнями, затем ушли.
      Максим посмотрел в окно. Низенькая оградка, за ней – пешеходная дорожка вверх – к центральной площади. Он неоднократно бывал здесь с отцом. Нет, не лечились.
      Просто приезжали сюда давать концерты знаменитости. Курорт всё-таки. А вон там, дальше вверх, уже лесопарк. И множество белок. Однажды шли с отцом возле одного из санаториев – сидит пройдоха на каком-то совсем уж маленьком деревце. А мимо идёт ну, не знаю. Толи санитарка, толи медсестра, в общем, в белом халате. И укоряет: " Ну чего так рано – то? Я же ещё только туда иду. Потерпи, скоро вынесу". И рыжий чертёнок утроился поудобнее, пушистый хвост на спинку – и сидит, ждёт.
      Навалилась вдруг такая тоска, что Максим завалился в кровать и приказал себе уснуть. "Это плохо, когда начинаешь себе приказывать", – подумал он ещё, засыпая.
      Вечером идти на танцы Максим категорически отказался. "Тут людям нервную систему неделями успокаивают. А я появлюсь – и всё насмарку" – полушутя объяснил он свой отказ, но остальных не удерживал. Правда, отказалась и Татьяна, устроившись в кресле с библией. Брат с сестрой заявили, что в таком случае, "прошвырнутся только на разведку". Максим же запустил комп, влез в Интернет, где и надолго застрял.
      – Ничего вы не сожгли, ребятушки. Одну только стену закоптили. И не думает никто на вас. Так что, можешь смело возвращаться, – оторвался от монитора Максим.
      – Опять гонишь? Разве я из-за этого?
      – Хорошо. Давай-таки определимся. Чего ты хочешь?
      – Только быть с тобой.
      – Но зачем, Тань, зачем?
      – Хочу быть причастна к твоим чудесам. Хочу хоть чем тебе помогать. Быть хотя бы рядом, если ничем…
      – Знаешь, я, наверно, мог бы и понять. Это как у нас бывшие лётчики. Их списали, а они – хоть дворником, хоть полосу подметать – но на аэродром… Только вот что, Танюш. Мне ведь не только исцелять, мне и убивать приходится. И калечить. И, чувствую, что… Подожди-ка, – замолчал он, осенённый какой-то мыслью. А почему бы и нет? А возможно ли? И… как она…
      – Послушай, а вот как бы ты поступала на моём месте?
      – Ну, не знаю… Тоже искала бы ту девушку…
      – Ту девушку? Максим вставил в комп флэшку отца, начал листать информацию.
      – Вот, смотри. У неё тоже были способности исцелять и убивать. И вот что получалось.
      – Но я…
      – Хорошо, а если бы у тебя была только способность исцелять?
      – Я бы… я бы…
      – Конкретнее!
      – Всю жизнь бы отдала этому!
      – Не сомневаюсь. А как? Вот прямо сейчас пошла бы в больничку и лечила всех подряд? Или, как раньше говорила, только единоверцев?
      – Нет!!! Это прошло. Всех подряд!
      – Тогда место, в котором ты остановишься, запрудит огромная, если хочешь, миллионная толпа страждущих, которая сначала перетопчет друг друга, а потом разорвёт тебя. Вот ты не подумала ещё со своей Библией, почему ни один из исцелённых Христом за него не заступился? Почему толпа орала " Распни Христа!"?
      – Ну это была…
      – Знаю – знаю. Воля Божия. И все эти исцелённые тоже её, эту волю, знали, поэтому заступались за убийцу, а не за их спасителя?
      – К чему это?
      – Ни тогда, ни теперь люди не созрели до искренней благодарности за добро. Как только перестаёт что-то болеть, мы тут же забываем о враче. А можем ещё и плюнуть. Нет, в спину, конечно, потому, что – а вдруг ещё понадобится!
      – Максим, ты просто сейчас обижен. Люди лучше. По крайней мере, очень многие…
      – Хорошо. Но всё- таки – всех?
      – Детей – всех!
      – Но рождаются и вообще безмозглые!
      – Но ты же можешь! Можешь ведь?
      – Нет… только некоторые участки…
      – Вот и я бы…
      – А потом пришёл бы ооочень умный дядя, посмотрел бы на этих деток, на их исцеление, объявил бы тебя преступницей и запер куда следует, а?
      – Но за что???
      – За то, что ты исцеляешь детей без разрешения родителей.
      – Он что, дурак?
      – Да нет, я же сказал, он очень умный. И вообще, кто его знает, как твоё лечение аукнется? Может, ты вообще как эти… "Чужие". Подкладываешь в детские организмы яйца чудовищ, а лет через десять или двадцать – всё равно, вылезет из кокона такое эээооэээрррр!
      – Ну, это уже больное воображение. Очень больное. Таких время – средние века в инквизиции. Или в тридцатые годы прошлого века доносы писать. Но это ты уже выдумал, правда?
      – Ну почему? Дать им волю – запрут. Не дать – просто загадят. К счастью, их единицы, этих озлобленных воинствующих серостей. Но ты же не сможешь их убивать!
      – Допекут – убью! Или убьют мои… сторонники. У меня же будут сторонники?
      – Будут. Но не надо уж так круто. Они трусливые. Один раз по морде – и…
      – О чём мы с тобой, Максим? Какой-то совсем глупый трёп!
      – Так вот. Ты поедешь к отцу Афанасию. Там есть монастырь. Нет! До этого ты заглянешь в один город к одной врачихе. Заведующей хосписом. И если она согласится… Обязательно согласится! Вот вместе тогда – к отшельнику. И исцелять будешь с их ведома и совета. И ещё будешь учиться. Не только Библию до дыр зачитывать. Тебе медицину надо будет изучать. Сможешь более эээ ну, эффективно исцелять.
      – Я? Исцелять?
      – Но ты согласна променять столицу на глушь?
      – Я не понимаю…
      – Ладно, иди сюда!
      Как недавно со старым музыкантом, Максим положил ладони на виски девушки.
      Сосредоточился. На миг заколебался, осознав, что это – навсегда. Ну и пусть. Что мне это дало, кроме боли и бесконечных бессонных ночей? Как что дало? Как что?
      Разве не почувствовал ты пронзительного счастья, неведомого простому смертному?
      Разве только врачи испытывают что – то подобное. Да и то… Да ещё женщина, рождая по любви, прижимая к себе комочек подаренной ею жизни. А ты? Скольким ты подарил жизнь! И теперь, "что дало?". Неблагодарный! Тем более. Пусть этот дар перейдёт к этой светлой девочке. Ей бы ещё защитника на первых порах. Впрочем, наверное, уже есть, – улыбнулся Максим. И толковую, без церковных вывертов советчицу, чтобы Афанасия уравновешивала. Найдётся? Да это уже целая команда получается! Тогда – бери! Бери!! Бери!!!
      Сиреневым туманом наполнилась комната. Затем тёплым светом утреннего восходящего солнца начал светиться кудесник. Ярче, ярче, до рези в глазах. Свечение передалось девушке – виски, лицо, даже волосы в немудрёной причёске – и вот уже и она вся, нет – уже оба, как две танцующие в пламени и застывшие на миг саламандры.
 

 
      Когда брат с сестрой вернулись, они застали своих друзей какими-то странными.
      Оба были погружены в глубокую задумчивость. Но если юноша был чем-то подавлен или озабочен, то Татьяна просто светилась от сдерживаемых эмоций, от плохо скрываемого счастья.
      По-своему поняв происшедшее, Николай вызвал Максима на кухню для разговора.
      – Ну, мужик, времени не терял? – начал набычиваться он.
      – Ты о чём? – прикинулся наивняком Макс.
      – О чём? Об энтом. Об самом. Уже с Танькой?
      – С Танькой… что?
      – Не крути. Я всё вижу! Ну? Было?
      – А-а-а. Ну да. И ещё как было!
      – И ещё как!!! – в воздухе просвистели кулаки и два мощнейших удара обрушились на стену за Максимом.
      – Ну, Микола, ну ты даёшь, честное слово! – улыбался Максим, глядя, как его визави, матерясь, слизывает кровь с костяшек то одной, то другой кисти. – Ну, я же не… Ну, не знаю, кем надо быть, чтобы такую чистую девочку… Да ещё и малолетку. Ну, похоже это на меня?
      – Сам признался, что между вами уже было, – бурчал, остывая, Николай.
      – А вот, что было – иди со своими ранами к ней, пусть попрактикуется.
      – Что?
      – Да-да. Давай.
      Максим смотреть не пошёл. Пусть сама учится. А может, и ревность. Думаете, не бывает? Ого-го! Даже у мастеров к превзошедшим их ученикам. А здесь… Здесь…
      Когда падает шар, скидывают балласт. И когда тонут, избавляются от всего, что тянет ко дну. Так и с Максом. Затягивал его этот дар в бесконечное целительство.
      А так… Ай, ну зачем опять и опять объяснять самому себе, что поступил правильно? Зачем? Просто… ну, жаль, что больше никогда не сотворить такого светлого чуда. Что, ну что ещё может с ним сравниться?
      – Зачем ты это сделал? – ворвалась на кухню Антонина.
      – Так надо, Тонь. Я просто… просто погиб бы с этим…
      – Ты! А она? Птичка Божия? Она вон пальчики полечила – уже никакая. А если за что серьёзное возьмётся?
      – Ничего. Это должно… Это – по первому разу… У меня тоже…
      – У тебя! Ты что меряешь! Она ведь не ты! Она – человек!
      – А я, я кто!? – взвился Максим.
      – А чё ты взъерошился? Обычный человечишко, что ли? Кому лапшу вешать надумал?
      Сядь. Сядь-сядь-сядь, и подумаем, что делать будем.
      Вошёл мрачный Николай. Показал исцелённые костяшки. Сел за стол рядом.
      – Отдыхает. Спит. Ну, джинн, что делать будем?
      – Она поедет к одному отшельнику…
      – Так вот, послушай. Без меня она никуда не поедет. И вообще, какие ещё отшельники? Это ещё дитё, понимэ? А ты её – к отшельнику? Не много ли на себя берёшь?
      – Но она выбрала свою судьбу. До меня. Она будет приносить людям счастье, а не тлеть всю жизнь над библией.
      – А сама? Сама она будет счастлива? Одна в какой-нибудь пещере?
      – Почему одна в пещере?
      – А что, с отшельником твоим?
      – Да глупости какие! – возмутился Максим. – Отец Афанасий её просветит немного по её перегибам в вере. А так… может, клинику какую откроют. Или, вот с одной женщиной из хосписа сведу – тоже здравомыслящая. Главное, чтобы поначалу дров не наломала. И потом, – есть у неё сестра, ещё та женщина, в обиду не даст.
      – Две женщины и старик – отшельник. Тоже мне защита и забота!
      – Ну так, вот тебе и карты в руки.
      – Подумаю!
      – Чего там "подумаю!" – подала, наконец, голос Антонина. – Ты уже, я вижу, давно надумал. Даже и без чудес этих, а?
      – Да ладно тебе, сеструнчик! Хотя… очень хорошая девушка.
      – Была, братец, была. Теперь она – фея. И ей будет не до тебя, смертного, как некоторым чародеям – не до нас смертных. Максим, а мне подари знаешь что… вот ту способность другими людьми оборачиваться. Я бы пришла к тебе… с кем бы ты хотел провести вечерок? Шучу-шучу. Что дальше? К этому отшельнику рванём?
      – Я ещё не закончил… точнее, даже и не начал здесь одного дельца.
      – Ну, тогда баиньки?
      Поиск Максим решил начать с того самого загадочного бетонного зубца башни в парке. Раскопками которого он с ребятами пытался заниматься в позапрошлом году.
      И которые прервались обнаружением сапога с костью. То есть костью в сапоге.
      Интересно же, что там, в конце концов?
      В парке, в стороне от главных аллеек, было сыро и неуютно. Какие – то сухие не скошенные сорняки стояли в рост человека. Жуткими мёртвыми чудовищами казались рухнувшие от старости деревья. Протоптанные тропинки превратились в грязевые болотца. Да-а, тут или зима или лето нужны – под снегом или зеленью скрыть это запустение. Как же он раньше не замечал? Или парк, как человек, старел, но держался, держался, а потом разом сдался и подляхлел. Ведь, говорят, лет двести ему. То есть, деревьям некоторым. А парк – вообще со средних веков.
      Странное сооружение в виде бетонного козырька с бойницами за это время ещё больше вросло в землю. Пройдёшь и не заметишь. Вряд ли кто проникал в подземелья именно отсюда. Но будем пробовать.
      – Может, в ресторане подождёшь? – предложил Макс Николаю. Вообще-то он никого и не ввязывал бы в эту экспедицию, но возникал вопрос с одеждой. Конечно, можно было бы сразу из машины нырнуть вниз, как тогда, с архивом. Но потом трудно сориентироваться. И вообще… вообще, если честно, не нравились ему подземные экспедиции. Эти все черви, кости, кабели, и трубы канализаций с полчищами крыс.
      Да и кроты те же. Это только в мультиках они – симпатяги. Поэтому и договорились – он начнёт отсюда, а Николай заберёт его одежду.
      – Ну, найду чем заняться. Закончишь – звони, – положил Николай мобильник, прикрыв его какой-то ветхой мерзостью. Вероятность, что кто – то сейчас, утром рабочего дня припрётся сюда и будет рыться в этой трухе, была крайне низкой.
      – Всё, пошёл.
      – Ни пуха… Во, блин! К этому не привыкнешь – покачал головой Микола, глядя на то, как земля поглощает его странного знакомого. Затем собрал одежду и направился к машине. Ресторан – это после. А пока можно прошвырнуться по городу.
      Максим опускался вглубь забитой землёй и мусором странной башенки, следуя узеньким вьющимся вдоль неё ступенькам. Досюда, насколько ему известно, докапывались. А вот и площадка, дальше – люк. Тоже говорили. А за люком ещё одна площадка – и всё. Изломы в стенах, словно где-то здесь дверь. Но никто так её не нашёл и не открыл. Ну и понятно. Снаружи и не открывается. Своим чудесным зрением юноша увидел узкий, словно щель, лаз, хитроумно закрытый плитой, в свою очередь подпёртой ещё одной плитой изнутри. Значит – туда!
      Подземный ход здесь был завален, и судя по всему – давным-давно. Но куда-то же он вёл! Предания говорили – чуть ли не в горы. Но нам туда сейчас не надо.
      Откуда вёл-то? Ясно, что из замка, но откуда именно? В завале лежали два скелета – судя по ржавой кольчуге на одном из них – современники этого хода. Мечи, шишаки. Жаль, что не разбираюсь в оружии и амуниции. В смысле – когдашнее и чьё?
      Ладно, пошли дальше. А дальше, метров через триста а может, и через пятьсот, подземелье оказалось в целости. Можно было даже дышать. Но это был лишь кусочек уцелевшего хода – ничем не интересный кусочек. Вновь завал. И ещё скелеты воинов.
      Ерунда какая-то. Что они здесь во время обвала делали? И почему это всё посыпалось? Ну да ладно. Вот теперь интереснее.
      Максим прошёл сквозь плиту, закрывающую обваленный ход и оказался в каком-то помещении. Судя по тому, что тело Макса приняло свою "твёрдую" форму, человеческой жизни здесь ничто не угрожало. Покосившись на правую руку, Максим мысленно пожал плечами – бусы были здесь, принимали ту же ипостась, что и он, и его крест. Значит, одна шайка – лейка. Впрочем, удивляться следовало бы обратному. Макс вновь сконцентрировал внимание на подземном ходе. Воздух здесь был прегадкий. Пыль с запахом сдохших крыс. Зато вдоль выложенного камнем коридора за вмурованными решётками в нишах стояли всё ещё крепкие сундуки. Одна из решёток была отогнута. Да, не зря ходили слухи о том, что добрался-таки один удалец до древних сокровищ! Даже сундук открыт. Монеты. Серебро. Поэтому и бросил? Хотел до золотишка добраться? Ладно, не до этого. Хотя, если рассказать Николаю, пусть бы разрабатывал. Но надо искать другой выход. Или вход. Хотя, пока надо искать другое. Максим пошёл вдоль коридора. Замурованная дверь. Туда чуть позже. Конец коридора, ступеньки вверх. Плита. И обвал. Максим опять втиснулся в землю. Обваленный ход, перекрывавшийся несколько раз массивными плитами, вёл довольно далеко и оканчивался последней перекрывающей его плитой у небольшого озерца. Насколько знал Максим, озеро это было вырыто уже в их бытность. И входная плита была вывернута, видимо, рывшимся здесь экскаватором.
      Так и обнаружили. Как отодвигали другие перекрытия – Бог весть. Может, знали эти секреты, а может – нахрапом, что и повлекло в конце концов обвал? Сейчас было не до этого. Макс быстро вернулся к замурованному входу. Каменные ступеньки с обратной стороны повели вниз. Этот довольно узкий ход был гораздо древнее и чем-то страшнее. Мощные гранитные блоки стен казалось, тут же возненавидели пришельца и готовились его раздавить. Такие же блоки нависали сверху и с них капала какая-то гадкая липкая влага. А ход вёл ещё ниже и вдруг заканчивался тупиком. Для непосвященных, конечно. Вон та плита слева сдвигается. А рычаг справа. Но если его потянуть не вверх, а вниз, то откроется вон та яма. Кто – то уже попробовал.
      Да ты смотри! В каменном мешке скалил зубы череп. И белели разбросанные кости в обрывках полуистлевшей чёрной формы с рунами в петлицах.
      " Значит, вход замуровали уже после войны? Или он грохнулся сюда идя с той стороны? Интересно грохнулся – конечности в разные углы разбросаны. Или потом крысы растащили?" – догадывался Макс, передвигаясь вдоль коварного хода. За плитой – тот же тоннель, ещё несколько шагов – и небольшое – ну, два на два максимум, помещение. Раскрытый сундук. И три раскрытых, валяющихся на каменном полу ларца. На тёмно-красном бархате одного из них – явная вмятина от креста.
      Его креста! Второй, продолговатый… ну тут и догадываться теперь не надо.
      Третий – явно от какого-то кольца. Или перстня? Но чьё? Кто и когда? Максим заглянул в сундук, вытащил со дня здоровенную книжищу. Старинная. С пожелтевшими страницами, поблекшими рукописными текстами. Не прочесть, так хоть запомнить.
      Юноша присел, аккуратно переворачивая страницы старинного фолианта. Машинально взглянул на пол. Присмотрелся. На плите, уже покрытые пылью, но меньшим слоем, выделялись следы – вероятно сапог эсэса. Медленно перелистав книгу и помотав головой, загоняя бесполезную пока информацию в дальние углы сознания, Макс направился дальше. Из потайной комнаты ход вёл в ещё одну сокровищницу, правда с нишами поменьше. Судя по золотым кубкам и чашам – церковную. И не разграбленную.
      А дальше – ещё одно перекрытие – и ступеньки наверх. И опять – завал. Пройдя по длинному – метров в пятьсот загруженному тяжёлой – с большим количеством камней замлёй коридору, исследователь поднялся к мощному фундаменту и люку в нём.
      Дальше был какой-то обширный подвал. Услышав сверху звуки органа, Максим понял – костёл.
      Он был необычно красив, костёл в их городе. По-своему компактный и пропорциональный, он не давил на душу, а словно приподнимал её, подталкивал вверх, к Богу. И ещё в нём был знаменитый орган. Говорят, настолько знаменитый, что немцы просили продать. Дикие деньги обещали. Но для этого надо было бы расширять вход – то есть что-то ломать. На это не согласились. Святыня. Во время войны всё вокруг рвалось, всё в развалинах лежало (вот откуда и завал!), а костёл остался нетронутым. Да, и, конечно, ходили смутные слухи о несметных сокровищах и каких-то тайнах. Ты видишь, как получилось-то? И ловушки, и приманки с двух сторон из злата-серебра, а главное, сокровенное, всё равно не уберегли. Кто-то умыкнул. Ну почему "кто-то?" Наверняка этот эсэс. Но почему он попёрся сюда, в эту сторону? Может, тот вход завалило? Вот такая случайность?
      Или последняя реакция на этот "несанкционированный доступ"? Хотя, размышлял Максим, возвращаясь, могли и не обрушивать так вход. Может, одна из плит просто потом не открывалась. Без какого ещё одного рычага. Только вот эта – ведущая в ловушку. Вот он и… А сокровища вытянули уже теперь. Может, и не зная им цены.
      Преодолев свою неприязнь к покойникам, юноша спустился в западню. Осмотрел остатки зловещей формы. В нагрудном кармане лежало что – то типа удостоверения.
      Не понимая немецкого, Максим только запомнил всё написанное. На всякий случай.
      Ещё раз посмотрел на разбросанные кости. Не-е-ет, не крысы. Руки – ноги, вон, с рукавами и штанинами оторваны. И в кисти вон, вальтер зажат. Совсем проржавел. А на пальце… поморщившись от брезгливости, Макс снял с костяшки массивный перстень. Повертел в руках. И тот внезапно блеснул ярко – голубой вспышкой в странном свете странного зрения юноши. Озадаченно покачав головой, Максим надел находку на указательный палец. И тут же раздался вой. Тот самый. Злобный.
      Зловещий. Переходящий при приближении в низкое рычание. И, словно осенним вечером, начал погружаться в потёмки и без того тёмный подземный мир. А оттуда – со стороны воя, нет – уже рыка вырвались очумелая мерзкая живность – крысы и почему-то скручивающиеся в гадкие комки черви. Волна этого животного ужаса прокатилась мимо Макса и рванула куда-то в свои схованки.
      – Тьма? Ну давай, иди сюда! – закричал Максим. – Это тебе не эсэса и не Хому растерзать. Ну! Иди сюда, тварь!
      Это был ещё тот удар! Даже вспыхнувший крест смог смягчить его только отчасти.
      "Вставай, вставай и бери мои силы!" – казалось, зашептало оставшееся на руке ожерелье.
      " И бей, давай же, бей! Ты же знаешь, как!" – вторил ему найденный перстень.
      А крест молчал, видимо, приходя в себя от удара злой силы.
      Максим, застонав, поднялся с холодных камней. Тяжело, до позывов рвоты, закашлялся. Вытер слёзы. Сгруппировался, ожидая нового удара. И когда новая волна зла обрушилась на него, полыхнул куда-то в её глубь всей силой своей ненависти. И ведь достал же! А на страшный, тут же раздавшийся вой, ответил своим криком. Ещё один удар врага, вновь вспышка креста и – яростный ответ. На два последующих удара Максим не отвечал – терпел и концентрировал силы. И когда уже раздался низкий торжествующий хохот – ударил. Точнее – выплеснул, словно огнемётом. А перстень уже направил, куда следует. И схватка закончилась. Макс не видел, лишь почувствовал, что посланец зла пытается… ну, уползти что ли? И полыхнул в невидимого врага ещё раз. И ещё. И ещё – в уже съежившееся подвывающее пространство. Потом – в чёрный клубок, потом – в точку. И хлестал, хлестал своими гневом и ненавистью до её исчезновения. А затем сидел, мелко дрожа и собираясь с силами. Да и с мыслями тоже. Это – Тьма? Вряд ли. Чтобы я её вот так просто? Хм, просто. Если бы не эта триада… Да и сам я не простой.
      Ладно. Тьма, не Тьма, но получила. Нет, видимо, какая-то тварюка, типа тех гиен.
      Но в любом случае именно вот она растерзала и эсэса и незадачливого предыдущего хозяина этого креста. Как Хома нарвался? Ещё и за перстнем полез? И как вообще этот крест вытащили при таком-то страже? Может, он, как щит был? Эсэсу этому он просто крестик, а, следующий – сразу на себя одел. Этим и спасся? Может быть.
      Ладно. Потом. Надо идти дальше. И всё равно, посмотреть и на содержимое более земных сокровищниц.
      Ну, в средневековых сундуках всё было попроще – много серебра (даже в слитках) и лишь в одном – золотые монеты. Интересно, что вверху – решил подняться Максим.
      Глубина потайного хранилища оказалась довольно солидной. И находилось оно в том же парке – сейчас Макс выглядывал из мусора, оставшегося на месте давно сгоревшего "летнего театра". Сориентировавшись, он вновь опустился вниз и к месту старта возвращался по уже разведанному подземелью. Идти просто над поверхностью земли было неприятно – гигантские корни старинных деревьев напоминали многоруких кракенов, возле которых извивалась довольно обильная здесь подземная жизнь.
      Выбравшись на свет, Максим глубоко вздохнул прохладный осенний воздух. Нет, человек всё же создан для света! Затем юноша позвонил Николаю, и уже через десять минут одевался.
      – Ну и как? Результативно? – интересовался напарник.
      – Да, удачно. Но пойдём отсюда пока.
      – Там в ресторане всё заказано. Слушай, ты специально меня туда направил?
      – В каком смысле?
      – Ну, я мельком слышал. А сейчас там пусто, до вечера, вот официант и рассказал.
      Как здесь этих отморозков отравили. Очень живописно рассказывает.
      – Поехали отсюда, – тормознул вдруг Максим.
      – Да ты не бойся, чудак. Если не хочешь, он и не будет.
      – Нет, поехали. Дела есть.
      – Ну так пойдём, я рассчитаюсь. Пропал обед!
      – Так ты пообедай, я пройдусь кое- куда.
      – Но без обид? Понимаешь, и кухня у них очень даже ничего…
      – Хорошо – хорошо. Если минут через сорок?
      – Ну, конечно справлюсь.
      Максим скорым шагом направился к музею. Благо, всё здесь было недалеко. Знакомый ему с раннего детства краеведческий музей влачил сегодня жалкое существование.
      Основные средства были угроханы с переоформление музея Ленина в музей знаменитого земляка. А этот… Старое, политизированное уже выкинули, новое, тоже политизированное, ещё не установили. Правда, кость мамонта всё ещё лежала на запыленной полке. Интересующих Макса разделов военного времени уже не было.
      Но дремлющая смотрительница оказалась славной старушкой, а за небольшую сумму охотно поделилась своими обширными знаниями.
      – Это не к нам, – улыбнулась она, услышав интересующую Максима фамилию.
      Гауптштурмбанфюрер СС. Прославился… нет, не расстрелами. "Историческими изысканиями". В принципе, разграбил весь наш край. Всё, что представляло историческую ценность. А потом пропал. Он был не палач, а грабитель. Поэтому и искали его более тщательно – чтобы вернуть награбленное. Много что говорили. И писали. Вроде бы видели после войны где – то в пампасах. Не знаю… Но думается мне, что нашёл он конец свой где-то здесь. Да нет, партизаны и всякие там диверсанты больше в других постреливали, позначительней, чтобы шуму побольше. А этот… Но вот с церковью задрался зря. На православные никто и не смотрел – грабили и жгли без размышления. А вот католическую… Он прямой запрет имел – если знаете, их фюрер был с ватиканом в очень неплохих отношениях. А наш искусствовед на свой страх и риск лез. До чего – то докапывался. В его бытность и наш ксёнз пропал. Уже ближе к концу оккупации. Потом нашли, закатованного. На партизан списали. А потом и этот деятель пропал. Ну кому тогда какое дело было?
      Думали, вместе с остальными дёру дал. Или попал к кому под горячую руку. Да и кому думать было? Это уже потом, когда о реституции культурных ценностей заговорили, когда оказалось, что наш гауптман ни кем-нибудь, а лично Гиммлером назначен… Но всё равно, где он, что с ним – всё покрыто мраком. А чего он вас заинтересовал, молодой человек?
      – Да не так он, как… Вот вы сказали, что-то он хотел из костёла? Не знаете, что?
      – Э, молодой человек, наш костёл – хранилище ещё тех тайн. Но ключа от этого хранилища теперь нет. Насколько я знаю, все эти секреты передавались от одного ксендза к другому изустно. И последним был этот самый. Замученный. Может, ещё Папа Римский что знает. Или кто возле него. У нас – не докопаетесь.
      Поблагодарив старушку и щедро расплатившись, Максим направился к автомашине.
      – Сможешь тихонько выкопать здесь явку глубиной метров в десять? – поинтересовался он у Николая, когда они возвращались на курорт.
      – А что, есть? – выдохнул тот. – И много? И даже вот такое – показал он взглядом на перстень Максима.
      – Думаю, на своей тачке не увезёшь. Даже положенную долю.
      – Какую это ещё долю? Кому? В закрома? В бюджет? – тут же начал делить шкуру неубитого медведя брат Антонины. – Я лучше со здешними договорюсь. Всё дешевле обойдётся. Ты только место покажи. А этот перстенёк…
      – Нет, Коль. Это – особая песня, – залюбовался находкой её новый владелец. – Но злата – серебра там…
      На ужин Максима всё же уговорили пойти в курортный ресторан. Народу было мало и поэтому все пристально начали рассматривать Максима. Не желая портить другим аппетита, наша компания заняла отдельную кабинку. Хороший заказ тут же расположил к ним официанта. Но когда ребята принялись за десерт, он же, наклонившись прошептал: "Рассчитывайтесь и уходите".
      – Ещё чего! – реванул, было, Николай, но гарсон приложил руку к губам.
      – Тем… не понравились вы, но понравилась ваша машина, – вновь прошептал он, а на повышенных тонах добавил: Не верите, пересчитайте сами!
      – Это – страшные люди. За столом – не все. Но уже вызвали, скоро будут.
      – Спасибо, мужик, – поблагодарил Николай, щедро расплачиваясь за обслуживание и информацию.
      – Ну что скажешь? – поинтересовался он у Максима.
      – Думаю, девчат надо отправить. Не их дела. Да и тебе… на всякий случай…
      – Ещё чего!!!
      – Ну, хорошо. Девочки, будто в туалет, потом в номер и сидеть тихо.
      – Мы остаёмся, – переглянувшись, в один голос ответили девушки.
      Продолжить спор не удалось. В кабинку заглянула нахальная щербатая ряха.
      – Мужики, как бы с вашими девками потанцевать?
      – Наши девушки не танцуют, – сухо ответил Николай.
      – Да ну? Такие ципы, и не танцуют? Хлопцы! Тут у нас пару монашек! – нарывался на скандал щербатый. – Во, слыхали? Общество хочет лицезреть.
      – Выйди отсюда, – всё ещё сдерживался Николай.
      – Вась, меня прогоняют, – заныл щербатый.
      Но интермедия закончилась быстро. В кабинку ворвались видимо только приехавшие хмурые личности – по одному на каждого. Без разговоров приставив ножи к горлу, они на мгновенье застыли, давая прочувствовать весомость их аргументов.
      – Кто вякнет или взвизгнет – тут же проткнём. Тихо вниз. Разговор есть, – заявил, видимо, главарь, тыкая ножом в шею Николаю. Конечно, и обе девушки, и Тонин брат верили в возможности Максима. Видели, убедились. Но в возможности целительства.
      А здесь… Даже если потом и вылечит, но сейчас… Бледные, на ватных ногах они вышли их кабинки.
      – Туда, – указал тот же мрачный главарь на чёрный ход. Максима поразило, что бандиты даже не убирали своих ножей. Компания сидела за своим же столиком, не обращая на них внимания (алиби?) и только щербатый осуждающе покачал головой, типа " не надо было обижать". По лестнице, через кухню, где тоже никто якобы не заметил ничего странного, – на улицу, затем – в приктнутый к выходу микроавтобус.
      – Но мы можем узнать, куда и зачем? – подал голос Николай.
      – Скоро узнаешь.
      Максим рассматривал бандитов. Шестеро с водилой. Откуда, ну откуда берутся вот эти отморозки? Нет, внешне… хотя и внешне. Всё те же вязанные шапки с выступающими оттуда челюстями. Холодные равнодушные глаза. Вот только у вон того, справа, когда на девчат косится, глаза разгораются. Потешишься, как же. А девчата молодцы. Держаться. Татьяна в себя ушла, молится, наверное, а Тонька…
      – Да убери эту железку! – оттолкнула она от себя нож. – Что, боишься, шпанюк?
      Тычешь и тычешь.
      – Да я тебя…- оскалился тот.
      – Остынь. Девка права. Никуда она не денется, – согласился главарь. Но от горла Николая свой нож не убрал.
      Ехали быстро и недолго. Окаймлённая огромными елями поляна выходила на озеро.
      Сейчас оно начинало покрываться рваными хлопьями тумана, но Максим его узнал.
      Как оно? Типа карстового. Бездонное.
      – Документы – протянул мрачный руку к Николаю.
      – Что?
      – Документы на машину, ключи.
      – Нет!!!
      – Мои хлопцы умеют убеждать. Это вон сестрица твоя? Похожа. Штык, она тебя в автобусе обидела? Начинай.
      – Не лезь ко мне тварь!
      – Держи, – протянул Николай требуемое.
      – Вот так. А теперь все четверо – вон туда.
      – Дан, я эту…
      – Некогда.
      Их оттолкнули в сторону берега и главарь со Штыком достали автоматы.
      Всё, их время вышло. Через мгновенье пятеро корчились, захлёбываясь в бурлящей в них боли, а Дан – главарь сидел на земле, с изумлением разглядывая онемевший конечности. Водитель остался в автобусе и участи подельников пока не разделил.
      – Ну, наконец-то, – вздохнул Николай. – Что-то ты слегка заволокитил решение этого вопроса. Ты смотри! – поднял он валяющийся возле Штыка автомат. "Узи", что ли? Нет, поновее. Хороша игрушка. Ну, девчата, всё нормально, – начинал он тормошить всё ещё неподвижно стоявших девушек. Первой пришла в себя Тоня. Она подскочила к лежащему Штыку и с криком "Мразь" изо всей силы заехала тому ногой куда-то в бок. Затем присмотрелась. Присела, заглянула в лицо.
      – Что с ним… С ними? – испуганно спросила она у Максима, увидев перекошенное ужасом и болью лицо.
      – Искупают грехи, – хмуро ответил Максим, поворачиваясь к Дану.
      – Кто послал? – поинтересовался он.
      – Да пошёл ты, – выругался ещё не всё понявший главарь.
      – Кто послал? – повторил Максим. По продолжительному стону стало ясно, что вопрос Максим подкрепил неким болевым аргументом.
      – Ясень.
      – Красивое имя. Где он сейчас?
      – Ждёт там же за столом. Ты же видел. Бородатый.
      – Кто он?
      – Да пошёл ты… А-а-ммм.
      – Максим, прекрати сейчас же! – метнулась вдруг к нему Татьяна. – Ты же… как ты можешь! Его… и… и тех…
      – Да ты понимаешь, что они собирались сделать? Ты что, спала? Вот видишь – верёвки, блоки. Вон лодка. Мы бы все уже были там. Там!!! На дне! И ты!!! И Тонька!!! Ты это понимаешь!
      – Я понимаю, Максим, но это они! А это – ты!
      – Не понимаешь! Сколько там уже? Ну, сколько? Быстро, мразь! – хлестнул он болью
 

 
      – Девять…
      – А девчат?
      – Четверо… Но это всё Ясень!!!
      – Это здесь! А всего? Сколько всего?
      – Шестнадцать… семнадцать… не знаю! Но это всё…
      – Ты слышала? Слышала?
      – Слышала. Но на него есть суд… земной и суд Божий.
      – Божий? – ещё больше взъярился Максим. – Эти твари убивают людей. Вот так, просто, делишки у них такие. Где-то так шестнадцать – семнадцать. Вот так, как нас! Как вас. И ещё, может и не так. "Времени нет!" – слышала? А когда время было? Ну, мразь, насиловали?
      – Это вон, Штык! Он ненормальный!
      – Слышала? А ты – суд Божий? Где он был, твой Бог, когда они… они… Всё! Ну, какой смерти боишься? – заглянул он своим страшным взглядом в душу главарю. – Идите отсюда! – это уже своим.
      От увиденной казни главаря вдруг стало плохо Тоне. Николай взял её под руку и пока посадил на какой-то пенёк. Сам, подхватив автомат, рванулся к микроавтобусу.
      А Татьяна, закрыв глаза, стояла рядом с умирающим блатнарём и шептала молитву.
      Вначале сорочий стрекот автомата не насторожил – Николай свою разборку устроил.
      Но потом пули хлестнули по Максиму, в который раз продырявив одежду. И ещё – тонко и жалобно мяукнув, начала оседать стоявшая рядом Татьяна.
      От яростного ответа Максима стрелявший водитель, казалось, выгорел изнутри.
      – Беги, посмотри, что с братом, – отправил юноша рванувшуюся к нему Антонину, сам осторожно опуская на землю Татьяну. С ней было плохо. Очень плохо. Пуля попала в висок, разворотила мозг и вышла, вырвав глаз. В один момент красивая милая девушка превратилась в ужасный труп.
      – Нет… Нет… да нет же… – шептал Максим, пытаясь удержать стремящееся куда-то … поле? душу? Парню было не до определений. Удержать. Удержать рядом. Пока он…
      А что он? Сможет?
      – Сможешь. Ты должен. Слышишь, должен! – прихромал, поддерживаемый сестрой Николай. Он был ранен двумя пулями в живот. Но, узнав, что попали и в Татьяну, заставил Тоню приволочь его сюда.
      – Да начинай же! Ну! – неосознанно и глупо грозил он Максиму автоматом.
      – Не могу. Мозг разрушен. И это… это… это…уже не в моей… власти… – сдался Максим. – Это тебя надо срочно в больницу. У самого скоро…
      – Да ты что? Ты что! Ты её вот так оставишь? Она же из-за тебя! – отшатнулся раненный.
      – Из-за меня? А кто меня уговаривал взять её с собой?
      – Ну и что? А сегодня? Что мешало их всех ещё в автобусе грохнуть? Или в ресторане даже?
      – Надо было узнать…
      – Да они и так всё бы тебе сказали! Острых ощущений захотелось? Опять… спасителем… себя… лечи Таньку, сказал! – он ещё клацнул затвором, затем начал оседать возле умершей.
      – Ты что, девонька? – прижал парень её к себе. – Ты что? – погладил он совсем ещё детскую чёлочку на лбу. – Танюш, а как же мы? Не. А как же я? Я ведь… Я ведь… Смешно да? Старый козёл для тебя? Но на самом деле… Но я люблю тебя! Я же всю жизнь искал такую. Светлую. Милую. И вдруг вот так… Да не выживу я. Я… я уже думал… – оберегать буду… в твою эту секту пошёл бы… Или вот, свою открыли бы, а? С твоим пастырем разберёмся и… К этому монаху Афанасию… Ну сделай же что нибудь! – рыдающим голосом обратился он к Максиму. Сестра осторожно уложила его, и сев рядом тихонько, горько и безнадёжно как-то заплакала. А Максим с ужасом понял, что сейчас умрёт и Николай. А он будет сидеть и смотреть? И плакать вместе с Тоней? А ведь если бы вчера не передал эту способность… да что же это такое? Если бы вчера! Да если бы ещё сегодня!
      – Не оставляй её… – прохрипел ещё Николай. – А нас… вместе, – протянул он руку и коснулся уже застывшей кисти Татьяны.
      И когда он замер, когда тоненько и теперь – протяжно завыла Антонина, Максим вскочил и начал грозить кулаками самому небу.
      – Верни их! Верни их или будь ты проклят! – кричал несчастный юноша куда-то в глубины Космоса. А бесконечность заглядывала в его бездонные глаза и отражалась в этих страшных сейчас черных колодцах боли и отчаяния искрами света первых звёзд.
 

 
      Когда он пришёл в себя, была уже поздняя ночь. В номере было тихо. Осмотревшись, Максим понял, что здесь он один. Судя по отсутствию вещей, попутчики – помощники куда-то съехали. Юноша встал и, пошатываясь, подошёл к журнальному столику к белеющему листку бумаги.
      " Макс, я их увожу. Пока к таким разборкам девчата не готовы. Звони, если что.
      Буду нужен – немедленно примчусь." Рядом лежал мобильник и несколько солидных купюр.
      – Вот так… – прошептал Максим. – Вот так…
      Он прошёл назад к креслу. Тяжело опустился, вновь обратив лицо к лунному свету.
      Тоска. " К таким разборкам". Наверное, он и сам бы предложил увезти девчат, если бы был в сознании. Максим встал, снял с себя верхнюю одежду и майку, подставив под лучи свой изуродованный торс.
      Микола тогда, в своих упрёках был прав. Специально допустил развитие событий до крайнего предела. Но не для того, чтобы пофорсить. Нет. Правда страшнее – для того, чтобы убить. Убить эту мразь. Без зазрения совести. А раньше? Смог бы и раньше, но не так просто и не в присутствии девчат. А так – как бы при самообороне. Вот именно " как бы". Дело в том… Дело в том, что я знаю – те, кого я убил, не имеют права на жизнь. Но убедить в этом других я могу только таким способом. А они, эти другие… Вот так – бросили одного в бессознательном состоянии. Это та, которая хотела как там… голой и босой, что ли? следовать за мной? И та, которая из-за меня выбросилась из окна? Но почему? Не знали меня вот таким? А каким? Каким я им нужен?
      Вообще-то он знал, "каким". Закрывающим от пуль, и идущим на смерть к террористам ради других супером – Тоньке? Исцеляющим детей, страдающим непризнанным странником, этаким Иисусиком – Татьяне?
      – Но не бывает… то есть не должно быть… То есть, добро должно быть с когтями и клыками, – уже в слух начал спорить он с воображаемыми оппонентами. – Вот те же крысы или там мухи с тараканами. Травим же их, не переживая. А эти – эти гораздо хуже. Люди? Они не люди! Убивший человека не может, не должен считаться и даже сам себя считать человеком!
      " А ты? Ты??" – ударила его мысль.
      – А я и не человек. И таковым себя уже не считаю! – в запале кинул он воображаемым спорщикам.
      " Так чего же ты от нас, людей, хочешь, нечеловек?".
      – Ничего. Уже ничего. Всё правильно. Спасибо.
      Максим застыл в кресле. Всё правильно. И, может, поэтому вот так, неожиданно порвала с ним Лариска. Тоже почувствовала, светлая девочка. И Мышка. И Косточка.
      И даже Стервоза сбежала за тридевять земель. Одна только Элен что-то поняв, его использовала. Ну, эта и Сатаны бы не испугалась. Видимо, простой человек чувствует… И инстинктивно даже шарахается. Значит – опять один? И навсегда – один? Тем более – после вчерашнего… Что же это было? Он вернулся к пережитому вчера.
      – Верни их! Верни их или будь проклят! – кричал он грозя кулаками бесконечности.
      А Тоня, подняв на него взгляд, увидела, как блеснул голубой лучик на перстне юноши. А затем ещё. И ещё. И словно каждая звезда, появляющаяся на небе, протягивала тоненькую неоновую нить к этому перстню. Их становилось всё больше и больше, лучики сливались в струи, а потом и в потоки света, устремившиеся к перстню. Максим скинул с себя верхнюю одежду и ярким золотым огнём блеснул крест на груди, изумрудным светом зажглись бусы на руке. Ещё миг – и старой шелухой сползла с него обожжённая кожа. Максим ещё услышал (или осознал?) крик Антонины.
      Увидел или почувствовал её переходящий в ужас от невероятности постигнутого восторг. А затем на него обрушилась непереносимая тяжесть, когда-то изведанная лишь Атлантами – словно небо прогнулось и легло на его лучистые сейчас плечи.
      Огромный перевёрнутый светящийся конус расширил свою вершину до пределов поляны.
      А затем страшным толчком повернулась Вселенная, и дрогнула земля, и невероятными спиралями прочертили небо звёздные лучи. Где-то внизу Николай прижимал к себе Татьяну. Ещё один страшный толчок – и вот он, Максим, держит умирающую девушку в руках. Мир рывками возвращался назад, в прошлое. Но как же тяжело держать эту вселенскую воронку! Ещё рывок – и вот водитель навёл автомат на него. Всё! Можно отпускать! Нет! Нет!!! Вон, у машины – уже простреленный Николай. Держать! Ведь сдюжу же! Ну! Ну скорее же!!! Вот! Уже мучится а в агонии главарь, вон – живая Танюша шепчет молитву, а Николай отвёл Тоню и, перехватив автомат, повернулся в сторону оставленного автомобиля. Здесь!!! Хватит!!! Максим опустил воображаемые руки и скинул груз с плеч. Тяжело просела, а затем вернулась на своё место земля под ногами. Погас свет, исходивший от Максима и он вновь принял облик, казавшийся теперь ещё более отталкивающим.
      – Стой! – закричал Максим воскресшему Николаю. – Не иди туда. Я сейчас!
      Одним раскалённым гневным импульсом мысли он выжег бандита изнутри. Как и в прошлый раз. Ну и всё. Он ещё видел, как схватившись за голову, застонал, зашатался Николай, как бросились к нему сестра. Ну ещё бы. С ним-то, кудесником, разве что может случиться? И вот теперь он один. " Пока не готовы". Да я и сам к таким разборкам не готов. Что же это было, а? Это я повернул время вспять? Круто!
      Да нет, не может быть! Время оно вроде как… как там правильно? Движется в одном направлении, что ли? Тогда что? Вернул всех нас на несколько минут назад?
      Перстень? Или вся эта триада? Ну, с такими причиндалами… нет, с такими союзниками никакая Тьма не страшна! Да и я сам ничего… Да кто же я? И он опять уснул всё на том же вопросе.
      Когда раздался громкий – кулаком – стук в дверь, Максим понял, что проспал долго.
      И, хотя силы ещё не совсем восстановились, открывать незваному гостю он пошёл довольно бодро. Точнее – гостям, поскольку их было трое – мрачный мент – капитан и с ним – двое таких-же мрачных в гражданке.
      – Фамилия? – вместо приветствия задал вопрос капитан. Двое других, аккуратно оттерев Макса от входа, затопали по номеру.
      – Чёрный. А в чём вообще-то дело?
      – Дело в том, господин Чёрный, что всем вам придётся проехать…
      – Нам? Но я один.
      – А где остальные?
      – А… это кто " остальные"?
      – Из твоей кампании? Что в ресторане были вчера?
      – Да это попутчики, господин капитан. Поужинали, переночевали и уехали.
      – Ладно. Пусть сами разбираются. Наше дело – доставить. Одевайся, поехали.
      – Но на каком основании?
      – Я сейчас объясню "основания". Но тогда поедешь вот так – в трусах, да ещё и в наручниках… Слушай, Чёрный, у меня приказ – доставить компанию, бывшую вчера в ресторане с обгоревшим типом. И я его выполню. Зачем сложняки? Ну что там? – это уже он коллегам.
      – Да, судя по вещам – съехали.
      – Чёрт, что теперь, "перехват" объявлять?
      – Пусть начальство решает. Едем.
      Одевшись, Максим потянулся за сотовиком и замер – на столе не оказалось денег.
      Сдерживая себя, он обратился к уже стоящим в коридоре серостям.
      – Там… Если кто нашёл обронённые деньги, так это – мои.
      В ответ картинно – изумлённый взгляд кэпа и две кривые ухмылки.
      – Уж не хотите ли вы сказать… – уже на "Вы" начал мент.
      – Я хочу сказать, что того, кто взял совесть может прожечь. Насквозь.
      – Да, это точно, – согласился капитан. К счастью мы…
      Он не успел ещё закончить фразу о честности и неподкупности милиции, как один из его коллег заорал и упал, засучив ногами.
      – И только, когда, тот, полный раскаяния, вернёт украденное или просто… поднятое чужое, совесть отпустит беднягу, – наставительно рассказывал Максим.
      – Вот… возьмите… на полу… аж за шторой… думал, от прежних постояльцев… на пост… чтобы оформить – хрипел воришка, протягивая Максиму деньги.
      – И сразу отпускает, словно ничего и не было, правда? – поинтересовался юноша, принимая оставленные Николаем банкноты.
      – Действительно… а так было скрутило, думал – кранты, – согласилась вороватая серость.
      – Вы просто совестливый человек. Думаю, и впредь будет так, если будете совершать что-либо… ну, вообще недостойное.
      – Цирк какой-то. Ты чего цирк устроил? – озадаченно спросил кэп у совестливого.
      – Но честное слово, Жень, так скрутило…
      – Ладно. Разберёмся и с этим. Поехали.
      Как уже немного разбирался Максим, это не было камерой – какой- то кабинет для первоначального допроса. Конечно, сейчас зайдёт хмурый следак типа Холеры. Ну, чего они все такие хмурые? Но Максим на этот раз ошибся. Вошла женщина в форме милицейского старлея. Крупноватая, плотненькая, но довольно симпатичная. По прежним возрастным меркам Макса – подростка старовата. По нынешним – очень даже ничего. И форма ей шла – вон какая фигура получается. И лицо. Ну, просто симпатичное лицо. Не похабное, не мужиковатое, как бывает у женщин в форме. Не испитое и не затасканное. А губки – то, ах! – Максим вздохнул и отвёл глаза.
      – Вы, гражданин Чёрный, задержаны по подозрению в совершении преступления, – сообщила женщина.
      – Какого, если не секрет?
      – Угона автомобиля, принадлежащего гражданину Васильченко.
      – Впервые о таком слышу. И о его автомобиле тоже.
      – Ну – ну. Автомобиль обнаружен у вашей гостиницы. Есть свидетели, которые видели, как вы вчера вечером приехали на нём.
      – А! Этот микроавтобус?
      – Ну, вот и славно. Теперь имейте в виду. До допроса вы вправе получить бесплатную консультацию адвоката. Наедине. Вот, прошу. Адвокат Ясинский. Не возражаете?
      – Я? Нет! Конечно нет! – воскликнул Максим, увидев вошедшего бородатого Ясеня.
      – Вот и отлично. Оставляю вас одних.
      Оба мужчины посмотрели вслед выходящей, затем встретились взглядами.
      И тут же старший сник. Словно проколотый протектор. Даже борода, только что величественно торчавшая, обвисла. И усы опустились.
      – И на старуху бывает проруха, – вздохнул он. – Или наживка?
      – Проруха.
      – Ясно. Из этих, значит. Пора исповедываться?
      – Пора.
      – Я могу ещё выторговать жизнь?
      – А сам как считаешь?
      – Я очень много знаю.
      – Вот это? – расстегнул ворот рубахи Максим.
      – И это тоже – побледнев, кивнул всё – таки Ясень, увидев крест.
      – А это? – показал юноша краешек бус.
      – Господи… господи… Да, и про это знаю. Кое- что.
      – Хорошо. Тогда сейчас мы выходим. Ты снимаешь все обвинения. Это же всё твоя работа?
      – Да, все они у меня вот здесь – сжал кулак адвокат.
      – И про это расскажешь тоже. Но после.
      – Я останусь жить?
      – А не разорвёт тебя кто-то, как Хому?
      – Это уже будет моя забота. Да?
      – Пока ничего не могу обещать.
      – Понимаю. Идём? – тяжело встал из-за стола Ясень. Постучал в дверь и попросил подождать, пока он утрясёт некоторые вопросы.
      – Я убедился, что мой подзащитный не виновен, – объяснил он женщине-следователю.
      – Когда будете его расспрашивать, спросите заодно и про Валентину – тихо попросила она Макса. -???
      – Да, конфидициальность здесь чисто условная… Не знаю, чем вы его ущучили, но когда будет колоться спросите и про Валентину. Подружка моя. В соседнем районе.
      Более принципиальная оказалась. Пропала без вести. Он должен знать.
      – Спрошу…
      – Зинаида Иосифовна.
      – И куда вам сообщить?
      – Вот номер сотового. И вообще, если что – я с вами.
      – Спасибо.
      Вернувшийся адвокат сообщил, что все формальности улажены и они могут выйти отсюда.
      Машина у адвоката-мафиози была так себе.
      – Не стоило высовываться, – объяснил он. – Вот и в ресторан вчера не следовало.
      Ну, не хотел же! Судьба… И вчера-сегодня зря кипиш поднял. Думать надо было!
      Кто мог так с Даном? Только тот. Но не было разговоров, что уцелел или вернулся.
      Кто же знал, что вас двое? – причитал бородач, гоня машину куда-то в горы.
      – Вы действительно сдались, или это уловки какие? Имейте в виду, я из-под земли достану, – на всякий случай устрашил его Максим.
      – Я уже всё понял. Вот здесь, – остановил Ясень машину. – Пройдёмте. Здесь никто нас не услышит. Красота-то какая, а?
      Кто бывал в горах, знает, как захватывает дух от открывающихся порой ландшафтов.
      И здесь поляна обрывалась круто вниз, а там внизу, змеилась речка. Ещё не широкая и могучая, но уже почувствовавшая свою силу, уже сердито громыхающая, недовольно ворочающаяся в зажатом между двух гор русле. Огромные куски скалы, лежащие в воде показывали, что весной здесь разгорались титанические сражения воды и камня. Максим знал эту мощь, воочию видел, как в один из паводков водная стихия просто развалила железобетонный мост. Что творилось здесь в это же время, даже представить было жутко.
      – Так вот. Для начала – про ваши украшения – прервал воспоминания Макса адвокат.
      Они дают огромную власть. Но не каждому. Вам – дали. Я думаю, Сам, или тот, кому их собирались передать и не надеялся получить эту власть. Просто – хотели или уничтожить, или хранить где-нибудь, как Кащей свою смерть. Не удалось.
      – Но причём тут Хома? Этот мальчик?
      – Не причём. Этими эээ вещами как-то завладела одна мелкая сошка. Говорят, нашёл лаз в подземелье. Бусы толканул, а крест долго на себе носил. Пока те, кому надо, через бусы по цепочке до него добрались, тот уже крест в карты проиграл. Тот ещё кому-то, и ещё. Говорили, он беду приносит, " нечистый". А Хома – парню из ваших.
      За что его и…
      – Но это жестоко и дико! Он же от чистого сердца…
      – А Тьма – она жестокая и дикая. Первобытная.
      – Тьма? Да кто эта особа? Где её искать? Если в подземелье, то…
      – Да шавка мелкая там обретается. Ну, для вашего брата, конечно.
      – А настоящую где искать?
      – А этот вопрос, дорогой мой подзащитный, мы отводим. Она сама тебя найдёт.
      Когда придёт времечко.
      – Но эти бусы, крест – кому?
      – Если я скажу – зачтётся?
      – Думаю, да.
      – Знаешь, кто такой Князь Тьмы?
      – Ну-у, это уже…
      – Нет. Не тот. Не заглавный. Так именует себя человек. Скажем, её главный поверенный. Она время от времени их меняет. Но этот уже, говорят, очень высоко забрался. Где-то там, в столице.
      – Может, Сам?
      – Сам только рядом. Сам – криминалитет. Все мы по-своему служители Тьмы. А Князь – выше. Во власти. Но через Сама, действительно, сможешь выйти. Хотя, я бы не советовал. Найдут сами. Только пусть крест, а ещё лучше – бусы засветятся.
      Найдут и уничтожат. Знаешь, что с вашим пацаном сделали? Нашли такую – же и натравили. И пикнуть не успел.
      – Ничего, я успею.
      – Не грозитесь, молодой человек. Приём в допросе весьма эффективный, но сейчас – несвоевременный.
      – Про " такую же". Что знаешь?
      – Почти ничего. Она у отшельника была, попы на неё лапу наложили. Потом как-то вырвалась – и пошла выбривать криминал. Так Князь додумался её на вашего нацелить. Вот и всё. А потом – пропала.
      – Князь надумался? Значит…
      – Да, с умишком у него лады, – по-своему понял эти слова адвокат. – Но потом какая-то нестыковка вышла. Не знаю, но искали по всему нашему подполью. Все группы перешерстили. Только вот думаю я, пока они на нас грешили, попы опять её умыкнули.
      – Но зачем?
      – Зачем? Зачем! Вы что, молодой человек, не от мира сего? Хотя, да, действительно… Вы понимаете, какая это карта для церкви? Начнёт она исцелять, как тогда, у отшельника – вот вам и "чудеса веры". Умыкнули и спрятали в монастыре каком. Только вот чудес-то пока и не слышно. То есть, было вот недавно с детьми. И там, действительно, какая-то секта в гору пошла.
      – Понял. Теперь о земном. Кто ещё вашей банде?
      – Знаете, это долгий разговор здесь на ветру. После таких масштабных проектов наше всё кажется мелким копошением мелких насекомых. Берите моего, скажем так, зама, и трясите его обо всём остальном. Мельницкий. Богдан. Не Хмельницкий, а Мельницкий. Здесь в санатории массажист.
      – В котором?
      – Мы считаем, что здесь есть один санаторий. Всё остальное примазалось со временем. И все записи, вся документация у меня на квартире в сейфе. Шифр "Зима
 

 
      – Ладно. А что с Валентиной из соседнего района? Он знает?
      – Нет. Это мой грех. Только мой. Закрывали там одно её дело. Нужен был защитник.
      Вот и увидел. И на старого козла порой находит. Хотя так – бобыль бобылём. В ресторан не согласилась. А на концерт сюда приехала. Ко мне домой. А потом в лицо расхохоталась. "Матрас" говорит. Я вообще-то не понял, на постель смотрю – что там с матрасом. А она ещё больше хохочет. " Поцеловать бородатого мужчину всё равно, что поцеловать растрёпанный матрас". Запомнил я это оскорбление.
      Выждал. Потом… потом… Слушай, у меня кое-что есть. Капиталец в банке на предъявителя.
      "И этот, в конце концов, за тоже – откупаться" – мелькнуло у Максима.
      – Счет… шифр… код… – продиктовал Ясень. – Потом передашь всё это её малой.
      Она теперь у бабки воспитывается. Я им подкидывал потроху.
      – Убил и откупался?
      – Ну, я не такое уж бесчувственное чудовище. И тоже начинал наивняком с идеалами.
      Потом засосало. Сломали. И чем быть в этой безмозглой колоде шестёркой, уж лучше тузом. Вот и выбрался. А после первого случая, думал, руки на себя наложу.
      – Что помешало?
      – Страх. Обычный страх перед смертью. Тогда думал, страшеннее и нет ничего.
      Теперь знаю – есть.
      – Знаешь? И что же?
      – Страх лютой смерти. А так – все там будем. Ну, успехов вам, подзащитный.
      Адвокат-оборотень в два прыжка оказался на краю обрыва и, не останавливаясь, ухнул вниз. Максим ещё успел увидеть, как тело, наткнувшись на торчащий из воды камень, словно размазалось об него, а затем съехало в бурлящий вокруг поток.
      " Капиталец в банке" – думал Максим, спускаясь к автомобилю. И всё мало, мало, мало. Уроды. Сколько их здесь? И кто крышует? Это же надо – вот, как нас, прилюдно. Затем в озеро – и никому нет дела? И что же, ни родные, ни близкие шума не поднимали? Ну и мир. Ну и жизнь! Нет, надо – таки заглянуть в сейф к покойному. А потом записаться на массаж.
      Адвокат не оставил ключей, но это давно не волновало Максима. Он уже властвовал над всевозможной электроникой. "Точнее, дружил" – поправил сам себя Максим, мягко касаясь своим полем электрических цепей автомобиля.
      – Зинаида Иосифовна, – набрал он номер следователя. Я всё узнал. Теперь подскажите домашний адрес этого адвоката и подъезжайте. Мы вас ждём, – добавил он на случай прослушки её телефона.
      Ясень жил в небольшом домике, скромном, но своём, что в курортной зоне указывало на достаточную успешность. Если электронные запирающие устройства ворот у Максима тоже не вызвали проблем, то для того, чтобы открыть обычный механический в двери, ему пришлось пройти сквозь стену. Открыв дверь изнутри и одеваясь, он обратил внимание на болтающиеся на руке бусы.
      – Точно, из той же оперы, что и крест, – убедился Максим, вновь плотно прикрепляя их оставшимся с одеждой пластырем.
      Он успел открыть сейф и изучить находившиеся там документы. И ещё прочитать дневник. И более внимательно рассмотреть фотографию пронзительно- красивой девушки. Погубившая парня стрекоза. Ай, да ладно. Размазня. Запить из-за неразделённых чувств? Или, как здесь, из – за измены? Тряпка. А потом озлобился.
      На весь свет озлобился. И особенно – на молодых курортниц. То-то же, девчат столько поубивали с их кавалерами. Вот такая месть. Всем. Да-а. Не нужны были тебе уже деньги, а, животное? Вовремя, вовремя ты спрыгнул. Я бы тебя… за каждую кровинку… Ну ничего, есть ещё тут твои ребятушки – исполнители. Те, как я понял, кто за деньги, кто – для удовольствия. Вот эта. Бедная девочка. Да он наверное сам-то… Если так смакует то, что делали другие. И с бородой, урод, наврал. Просто не смог ничего. Опозорился.
      – Вот документы по банде, – протянул Максим вошедшей Зинаиде. – Здесь и о том, кто здесь их крышует. Думаю, вам придётся ехать с ними в столицу. Здесь – дело дохлое. Почитайте.
      – Боже мой… Боже мой… – шептала женщина, перелистывая бумаги.- Это же… это же…неслыханно. А наш… Он же орден недавно получил!
      – Скажите, а как получилось, что этих… пропавших не искали?
      – Почему же не искали? Очень даже искали. С ног сбились! – грустно улыбнулась молодая женщина. – Только, не у нас. -????
      – Они пропадали по дороге назад. Покупали билеты, садились в поезд, проезжали довольно большое расстояние, а вот в уже другой области вдруг выходили и пропадали. Какая-то линейная банда.
      – И это…
      – Да, на полном серьёзе. С билетами, показаниями проводниц, даже в отдельных случаях – старух, продававших что-то на тех станциях.
      – Ловко. Так вы едете?
      – Да… А… Валентина?
      – Тоже он. Из-за бороды.
      – Это ещё что?
      – Вот дневник. Почитаете.
      – Хорошо. Поеду. Прямо сейчас?
      – Да. Конечно. Пока не спохватились. Но что скажет начальство?
      – Поверьте, ему будет не до вас, – страшно улыбнулся Максим. – Езжайте уже. И не тормозите до самого вашего министерства. Только ещё… вы адрес матери Вали не знаете?
      – Конечно знаю. Она там, в Валиной квартире и живёт. Запомните или записать?
      – Спасибо. Запомню. До свидания. Да, вы может, ни при деньгах? Вот, возьмите – протянул он ей несколько банкнот из стола адвоката.
      – Нет! Не могу!!!
      – Тогда вот, возьмите мои. Потом вернёте.
      – Где я вас найду?
      – Позвоните. Номер же сохранился!
      – Да. Конечно. Всё… – она, в конце концов, рванулась с дипломатом документов к своей машине. А Максим обдумывал дальнейшие действия. По такому компромату никому не выкрутиться. Только вот суд наш "самый гуманный суд в мире". Не-е, ребята, это ваш адвокат избежал жуткой расплаты. А вы… а вас…
      Телефонный звонок прервал планирование жути.
      – Да! – раздражённо крикнул Максим, полагая, что это следователь никак не может выбраться.
      – Ну, как дела? – поинтересовалась Тоня.
      – Терпимо, – сухо ответил юноша. Но сердце вдруг забилось – забилось.
      – Чем занимаешься? Лечишь, убиваешь? Или тебя убивают?
      – Да так, всего понемногу.
      – Максимушка, милый, ну, не обижайся на нас… на меня, – проворковала девушка.
      – Ну, после всего этого брат, как чумовой стал. Говорит, мало ли ещё что тут будет? А Татьяна, та совсем в себя ушла. Вот он и решил навострить лыжи, пока остальная братва не очухалась. Сам тоже, как псих был. Он же тоже… когда-то…
      Вот я и подумала, что им нужнее. А то ещё разбились бы, правда? А ты спал прямо в кресле, под луной, как тебе и надо. С тобой то ничего не случится, правда?
      – Правда, – уже теплее ответил Максим. – Всё правильно. Только можно было и предупредить.
      – Предупредить? Ты так дрых, что даже не слышал, как я тебя поцеловала.
      – Ты… меня?… Не слышал.
      – А что тут странного? Ты же меня целовал, когда я, ну, болела.
      – Так это тебя! Тоже сравнила! – счастливо заулыбался Максим.
      – Дурачок! Такой взрослый, такой волшебный, а дурачок. Ладно. Куда к тебе приезжать? Ты всё ещё там? Встретишь? Я вот их до дома препровожу – и назад.
      – Нет!!! Нет. Сюда приезжать не надо. Я… я сам скоро вернусь. А где Татьяна?
      – Ну, я так и думала. Всё, забудь. Не про тебя. Над ней Николя установил шефство.
      Во! Кулаком грозится. Это чтобы так мужику в девчонку влюбиться! С первого взгляда, а? Ты так не сможешь, правда?
      – Я? Не знаю…
      – А я вот смогла! Понимаешь, ждинн, а? И не отвечай! Приезжай скорее!
      Если бы она знала, скольких ублюдков она спасла от лютой, хотя и заслуженной смерти! Ожесточённое, обожжённое юное сердце хотело и требовало только этого, нуждалось только в этом – любви. И даже не в сексе, нет. В тепле, в нежности, вот в таких ещё полушутливых признаниях. Ведь оставался пока наш герой ещё мальчишкой. Нет, конечно, что-то другое, новое, прорастало в нём. Брошенный вдруг в другую, взрослую жизнь, и помещённый в другое уродливое тело, он увидел и уже прочувствовал многое, что начинало ожесточать. В изгои из успешных баловней судьбы – это тяжело и для взрослого, чего уж там о пацане говорить? И вот теперь, вдруг, когда казалось, следует вырвать и выкинуть из памяти ещё одно предательство – на тебе! Всё совсем наоборот. И мальчишка, испытывая то, что называется "телячий восторг", помиловал всю здешнюю шушеру – будет кому с ними разобраться. Без главаря они пока будут сидеть тихо. Разве что, – Максим потянулся к телефону, узнать номер кабинета массажа. И ещё – прикрыть рывок с компрой Зинаиды. Вызвать огонь на себя, если теперь будет кому. Подождём здесь, но будем любя. Без изуверства. Он включил телевизор и, краем глаза посматривая в Евроньюс, задумался над услышанным. Князь. Он натравил. Значит, это… это… Ну, конечно! Теперь можно не идти по цепочке. Хотя, этот Ясень мог и ошибаться.
      Придётся выходить на Сама. Видимо, приходит его время. Если и он подтвердит, то… ай, да ну их! Сначала надо найти девчонку – пусть вернёт мне мой облик.
      Осточертело это уродство! Конечно, вот, и отец признал, и вот, Тонька, несмотря на… Нет! Надоело! "Монастыри", говорит. Постой. И отец Афанасий. И эта фраза митрополита. Её же и по-другому понимать можно. И это была их клиника тогда. Они мою смерть инсценировали. Интересно, а сколько у нас в стране монастырей? Максим запустил комп адвоката и занялся этим вопросом.
      От исследований его оторвал уже довольно глубокой ночью вновь телефонный звонок Тони.
      – Ну, мы приехали. Сейчас завалимся спать. Я вот чего, собственно. Посмотрела эти мифы Древней Греции. Ты наврал немного. Никакую там не Леду Зевс соблазнил в чужом облике. Алкмену. Которая и родила потом Геракла. А мне в чужом облике и не надо. Я твой настоящий вчера видела… А ты так и не надумал мне ничего сказать?
      – Сказать? – улыбнулся Максим. – Знаешь что… как у вас погода?
      – И всё?
      – Да нет, что сейчас на небе?
      – Звёзды. А что? Устроишь вчерашнюю карусель. Я против. И от одного такого сеанса голова раскалывается.
      – Облаков нет? Тогда смотри.
      Максим выскочил во дворик и, вдыхая полной грудью прохладный воздух, тоже поднял взгляд к небу. Когда-то он устроил фокус со светлячками. Мелочь, братцы, недостойная настоящего мага! Сейчас он совершит чудо. Чудо для девчонки, полюбившей его вот таким. Как когда-то во сне. И ничего здесь сверхъестественного. Просто… ионизация верхних слоёв. Вроде как северное сияние. Вот так. Вооот тааак. Всё-таки много сил отнимает. Ничего, не отвлекаться. Удерживать. Держим. И поярче.
      – Да ты с ума сошёл! Это просто… просто безумие! – услышал он ещё в телефоне сквозь нарастающие помехи.
      – Ну почему же? – уже сам себе ответил Максим. По- моему очень даже ничего.
      Насчёт "ничего", он просто поскромничал. Она уже расплывалась сполохами северного сияния, эта характерная для всех влюблённый фраза. Только написана она была не на стене подъезда или на асфальте под окном возлюбленной. "Я люблю, тебя, Тоня" вдруг высветилось и засверкало на пол-неба, ярким, радостным зелёным светом. Чётким наклонным почерком. Запульсировав, надпись поменяла цвет на ярко – неоновый, затем вновь стала изумрудной, а вот сейчас размывалась, и всё менее чёткие края вспыхивали то розовыми, то золотистыми лучами.
      И вновь звонок.
      – Это… ты… мне? – донеслось сквозь помехи.
      – У меня только одна Тоня знакомая.
      – А там точно "Тоня"? Не "Таня"?
      – Повторить? Или увеличить?
      – Нет, что ты. Хотя… может потом как-нибудь. Пока иди, смотри, какого ты шороху наделал. И… спасибо, конечно, мой милый маг. Я потом перезвоню, когда лучше будет слышно.
      Максим, улыбаясь, пошёл в дом смотреть, какого он наделал "шороху".
      Да, СМИ откликнулась быстро. Оказывается, в такое время ещё много людей таращатся в небо. Ну и само признание выглядело внушительно. Страха или паники оно, конечно, ни на кого не навело. Было очевидным, что кто-то применил новую лазерную разработку. Но эффектно, эффектно. И новый звонок.
      – Сынок, а эта Тоня, кто? Из нашего гарнизона?
      – Нет, папуля. Это… это новая знакомая. А ты чего не спишь? У тебя же режим, наверное?
      – Ты мне зубы не заговаривай. Зачем такие глупости? Это же не только телефонная болтовня прервалась! А если кто на посадку заходил, а?
      – Но это же очень высоко, па. И ненадолго.
      – Всё равно, сынок. Думай, когда начинаешь чудить… в таких масштабах.
      – Хорошо, не буду больше, па. А я тут, рядом с гарнизоном.
      – Королю привет передавай. Хотя… извини забыл.
      – Ничего-ничего. У меня такие подвижки, что может, скоро всё и решится.
      Понимаешь?
      – Ну и слава Богу. А у меня, знаешь, тоже.
      – Да ну? И что?
      – Ну не по телефону же! Смотри новости. Или там, в сайте, наверное, уже будет. И всё же ты поосторожнее со всем этим… своим. Особенно по пустякам.
      – Но па…
      – Понимаю. Опять – единственная? Ох и влюбчив ты, сынуля.
      – Па, но и это не по телефону же…
      – Приезжай. Поговорим.
      – Думаю, к Новому году….
      – Постарайся раньше.
      – А-а-а. Понял. Постараюсь. Значит, уже…
      – Если ты не размалюешь небо какими- нибудь напутствиями.
      – Да я и не думал даже…
      – Конечно, это только для…
      – Но па!!!
      – Шучу. Давай, скорее возвращайся.
      "А почему бы и не заглянуть в гарнизон"? – улыбался Максим, пряча сотовик.
      Посмотреть со стороны. Так сказать, визит инкогнито. Завтра же. Сейчас – спать.
      Здесь? Да нет. К себе в коттедж. В случае обострения любопытства меня будут искать там. А адвоката – здесь. А если здесь найдут меня, начнутся преглупые разборки. Опять испортят настроение.
      Максим запер жилище адвоката и пошёл пешком по неожиданно людным дорожкам. Потом понял – на небе продолжались удивительно красочные сполохи. Всё ещё можно было различить первоначальную "Я" и довольно чёткое последнее "я" из имени девушки.
      Видимо, он больше всего энергии вложил вначале и при окончании этой самой большой пока своей глупости. "Пацан" – улыбнулся сам себе Максим. Но всё же это было красиво. Судя по разговорам отдыхающих, они это мнение разделяли. Максим вернулся, завел автомобиль и газанул по знакомой дороге.
      В гарнизоне всё шло своим чередом. И словно не было здесь Максима. В квартире горел свет – кто-то уже заселился. И на его излюбленной скамейке сидели знакомые ребята. Не одноклассники, нет, этого он бы не перенёс. "Малявки" из младших классов. Его друзья переживали тот захватывающий возраст, когда тянет в темноту, к жарким, ещё неумелым поцелуям, к глупым восторженным словам и поступкам. Или же наоборот – в толпу, в яркий свет, в рёв того, что называется музыкой. Хотя, и это в их возрасте – прелюдия к той же восхитительной темноте и тишине вдвоём. А скамейка – уже пройденный этап. "Пройденный этап". А ведь всё, всё вот это – пройденный этап. Уже не… нет, ещё родное, но… Как потрёпанная детская книжка типа "Приключений капитана Врунгеля". Максу досталась от отца. Добрые, чистые воспоминания вызывает. Даже прочитать главку для души. Хотя, какое там "читать" – наизусть же знаешь. И тем не менее – хранишь. Но всерьёз уже не воспринимаешь.
      Так и здесь. Добрые светлые воспоминания. Максим подошёл, погладил берёзу, растущую под окном его квартиры. Где там, "под окном"! Это уже окно под ней.
      Какая молодец, как к солнцу тянется. А вон там – окно Ирины. Была такая девочка.
      Уехали потом. Во время краткой симпатии размолотил ей окно. Воздушкой. Стрелял и стрелял потихоньку. А она всё выходила на балкон, понять не могла. Потом стекло посыпалось, а она разревелась. А вон там, даже отсюда видно, светятся окна Косточки… Всё-всё-всё, надо было ехать. Следователь Зинаида отзвонила, что добралась. Да, уже. Потому, как самолётом. Уже и к министру прорвалась.
      Документы у него. Лично. Нет! Утром! А сейчас…
      У мамы он побывал утром. Мама… Встречу ли я тебя "там", мама? И что это будет тогда за встреча? Многие верят в жизнь после смерти. И во встречи с ушедшими раньше нас. И только единицы задумываются о конкретике. Будут ли они духовно близкими. И вообще, чем они будут заниматься "там". Ну, кроме общих рассуждений, а? То-то же. А Максим начинал смутно догадываться. Он чувствовал, что всё вот это – прошлое. Уходящее. Вот сейчас, прямо на глазах уходящее. И удаляющийся гул "Медведя" тоской захолодил сердце. В принципе, оно было очень неплохое, его детство. Да и тот глоточек юности, который ему был здесь уготован. А на старте, пробуя двигатели, уже ревел следующий лайнер. Пойти, посмотреть, что – ли? Нет.
      Уже не моё, – Максим вышел с кладбища и вновь устроился в машине Ясеня. На вокзал? Может, тоже – на самолёт? Надо срочно браться за… за… Ай, ну что ты врёшь? Хочется быстрее Тоньку увидеть, да?
      Погода всё ещё стояла на удивление ясная и Максим с удовольствием рассматривал в иллюминатор тот самый "миллион на миллион" ландшафта. Без приключений он всё ещё ранним утром оказался в столице. Значится так. Вначале дела, а личное – потом.
      Попозже. Пусть поспят. Ай, ну какое там поспят, всё равно пора вставать. В школу же. Махнув рукой, Максим назвал таксисту адрес Николая.
      Коттедж был пуст – в этом Максим убедился, когда после долгих звонков прошёл сквозь стены. Может, и нехорошо – в чужой дом, но какие-то тревожные предчувствия вдруг обуяли юношу. Ни Тоня, ни её брат не отвечали и по мобильникам. Задрожавшей вдруг рукой, Максим набрал Татьяну.
      – Ты где? – спросил он на сонное "Алё".
      – Дома. У сестры. А… это… Максим? – начала просыпаться она.
      – Да, я. Где Тоня, где Николай?
      – Нне знаю. Мы приехали, переночевали, потом они меня сюда привезли. И всё. Коля обещал позвонить, мы… он хочет в нашу церковь заглянуть. А потом к этой твоей врачихе ехать, да? Мне всё равно пока сестра освобождение от занятий…
      – Ясно. Как самочувствие? – спохватился Максим.
      – Нормально. Только… только поговорить надо. Пожалуйста.
      – Обязательно, Танюш. Вот их найду – и сразу… А ты теперь береги себя. Ты – достояние нации. Если не всего человечества.
      – Если позвонит, что передать? – не приняла шутливого тона девушка.
      – Пусть со мной свяжутся.
      Эти новости успокоили, но ненамного. А что, если у этой адвокатской хевры длинные руки? Глупости. Почему тогда не я? А очень просто: поняли, что со мной не справиться, вот и… Да нет! Нет же! Откуда и что они могли понять? Эти недоноски? А массажист их долго ещё в смирительной рубахе будет в дурдоме сидеть, – вспомнил он свой звонок подельнику Ясеня. Нет, здесь что-то не то.
      Тихо подкрадывающуюся панику прервал звонок Тони.
      – Звонил? – тоже сонным голосом поинтересовалась она.
      – Да! Здравствуй! Ты где? Что случилось?
      – Как где? Дома, – спокойно зевая соврала Тоня.
      – Как… дома? – остолбенел юноша.
      – А где же ещё? Вот ты- то где?
      – Тоже… дома, – скривил обожжённые губы в улыбке Максим. – А Коля рядом?
      – Нет. Он ещё вчера вечером по делам. А я одна. Приезжай скорее. И позвони.
      Обязательно встречу.
      – Всенепременнейше! Уже выезжаю! К вечеру буду! – отключил связь Максим.
      Первая ревность, как и первая любовь – пронзительна. До крика. До почти физической боли. До ослепления. Не был исключением и Максим. Он уже представил, как лежит девушка с кем-то в обнимку и врёт ему по телефону. И тот кто-то ехидно улыбается. Ох уж это юношеское самолюбие! "Кто-то" над ним ехидно улыбается – самое страшное, самое мучительное в этой полудетской ревности. В порыве гнева Максим выжег всю насекомую живность, притаившуюся в щелях особняка Миколы.
      Хлопнув дверью, выскочил из жилища. Натравил псину на не вовремя попавшегося на глаза её хозяина. Тоже неистребимая, как тараканы, порода – эти собачники.
      Поднял гневный взгляд на небо. К счастью, уже давно наступил рассвет, иначе кто его знает, что начертал бы ревнивый маг на ночном небе теперь.
      Новый звонок прервал его терзания. Звонила следователь. Теперь её голос был далеко не такой парадный. Она спрашивала, где сможет с ним встретиться по приезду. Узнав о том, что и он в столице, вроде, как обрадовалась. Поскольку оба знали столицу поверхностно, решили не мудрить – Максим пообещал немедленно приехать к ней в гостиницу. А там видно будет.
      Гостиница оказалась так себе. Может, потому, что ведомственная, типа: "Мы – скромняги", а, может, за этим фасадом скрывалась роскошь генеральских номеров, кто знает? Во всяком случае Максим видал номера и получше. Только и всего, что двухкомнатный со спальней и чем – то типа гостиной.
      – Это у них люкс под двухместный переделали, – объяснила Зинаида. А я сейчас одна. Не сезон. Да вы проходите – проходите.
      Столик наспех сервирован на двоих. Разве что по спиртному – человек на шесть.
      Водка, коньяк, шампанское. За пьянь какую принимает? или у них в ментовке мерки такие?
      – Просто я не знала, что вы пить будете, – угадала мысли Максима женщина.
      – А с чего я буду… вообще? – хмуро поинтересовался юноша.
      – Ах, да! Есть повод. Звёздочку замочим. Большую. Майорскую.
      – Ого! Как я помню, вы уезжали старшим лейтенантом?
      – У министра есть такие права. Тем более, что назначили меня туда начальником. А прежние все – уже… того… дают показания. Надо ехать. Целая группа.
      Прокуратура – своё, мы- своё. Поэтому и… Я вообще-то надеялась на вашу помощь там.
      – Нет. Туда я больше не вернусь. Но, поздравляю, конечно.
      – Понимаю вашу иронию. Не за что… Ещё позавчера по указке Ясеня…
      – Да что вы! Я то здесь – сторона. А что этот Ясень у меня защитником пять минут побыл – так, ерунда!
      Говоря такое, Максим показал жестом, что прослушивают и Зинаида согласно кивнула.
      – Ну, если так, то вы со мной выпьете.
      – Знаете, оставьте для коллег…
      – Нет – нет. Хотя бы чисто символически! Потом побеседуем, – новоиспеченная майорша включила телевизор.
      Максим отрицательно покачал головой, сосредоточился, затем перемкнул ручейки электросигналов, текущие от "клопов".
      – Вот теперь можно и поговорить. Слушайте. Вот код, счет и пароль вклада.
      Получите деньги, передадите матери и дочке Валентины. Или вот что… Там… будут и другие. Уже знаете. Может, тоже… и им. Посмотрите, кому ещё надо будет. Ещё…
      – Кто вы? Из какой конторы?
      – Я сам по себе. Так…
      – Я знала про одного такого. Тоже навёл шухер в соседнем районе. Сходку авторитетов угрохал. Но тот – мальчишка был. Из ваших тоже?
      – Да… Где- то.
      – Понимаю. Недостойна. Но я согласна и так. Если бы вы знали! Если бы вы знали, как достаёт всё это! И прежде всего – связанные руки. Как бы я хотела вот так, как вы. Рраз – и всё. И вся тебе проблема. Возьмите меня к себе!
      – Куда это, к себе?
      – В вашу контору. Где не цацкаются. Их уже надо выжигать. Просто выжигать. Иначе проиграем. Или, уже проиграли, а? Проиграли, да? И теперь осталась лишь месть уходящих?
      – Я… нет я так не думаю. Хотя тоже много видел… А может, и не много ещё. Но про "месть уходящих" – это красиво. Поэтично. Но не по адресу.
      – Значит, не возьмёте. Ну и не надо. Я теперь сколочу группу, и мы возьмёмся.
      Министр намекал, что хватит в белых перчатках. как бы и президент поддерживает…
      – Это – не моё дело.
      – Вы просто чем-то расстроены. Я могу помочь?
      – Да нет, – вздохнул Максим, глядя на экран, на котором вновь на всё небо красовалась его надпись.
      – Вот тоже, – перехватила его взгляд Зинаида. – Хорошо, что не додумался написать что-либо типа "смерть неверным", а? С таким небесным знамением… Или : "Аргомеддон близится!" Нет, надо срочно изловить этого Гарина с его гиперболоидом и впредь запретить смущать людей. Хотя… конечно, такое признание… вот уж точно на весь мир. Трудно не поверить. И устоять.
      – Ну почему же? Если в руках такой гиперболоид, почему нельзя написать ложь? Да и ответить ложью. И "устоять" тоже несложно.
      – Ну, тут вы не правы. Не знаете ещё женского сердца. Поверьте, тот, кто вот такое учудил, уже целуется со своей возлюбленной. Детвора!!!
      – Детвора. А взрослые? – оторвался Максим от своих мрачных воспоминаний, внимательно взглянув на майоршу.
      – Будто не знаете! Хотя… бывает.
      " На моё уродство намекает. Мол, бывает, что вот такие и не знают, как это происходит у взрослых. Ладно, я тебе покажу!" – Не знаю. Расскажете? Только я на минуточку в ванную. Сниму этот грим.
      " Какой типаж ей внушить? – думал Макс, глядя в зеркало. Судя по всему, она в девичестве увлекалась… да, конечно! Ладно, Тонька, теперь я проверю, что чувствовал Дартаньян в шкуре графа Варда!".
      – Боже мой, боже мой… – прошептала несчастная жертва этого опыта, когда Максим, выйдя из ванной, заглянул ей в глаза. Чисто рефлекторно попыталась отвернуться от восхитительных губ своего кумира, но сдалась при первом же более настойчивом приступе.
      И всё это оказалось враньём классика. И этот день, и ночь до раннего утра Максим чувствовал себя превосходно. И месть была сладостной. И совсем не терзали муки совести. Лишь когда, на прощание, Зинаида спросила, будет ли он опять одевать свой грим, и добавила, что Максим мог его и не снимать, юноша вновь увидел в ней человека.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Я бы с тобой и… с тем. Ещё только увидела, ты меня к себе… притянул.
      – Такая образина?
      – Да не комплексуй ты по этому вопросу. Для любящей женщины это не главное.
      – Для любящей?
      – А ты думаешь, я… я… вот так просто?
      – Нет, почему же… – смутился Максим.
      – Неет, быстро – что ты обо мне думаешь? Ментовская подстилка, да? А если я влюбилась? Как дура! С первого взгляда! Не веришь?
      – Не верю! – вздохнул Максим. – Знаешь, Зин, меня столько раз уже… предавали…
      – Поэтому и носишь ту маску?
      – Нет, Зин. Вот это – маска. А вот это – на самом деле. – Он заглянул женщине в глаза и убрал наваждение.
      – Тогда зачем было… Но это… это же подлость!
      – Но почему? ты же сказала, что всё равно, что и вот такого…
      – Уходи! Убирайся, Фантомас хренов! – кинула Зинаида в Максима его куртку.
      Преисполненный стыда Максим кинулся к двери. А когда он уже открывал замок, хозяйка поймала его сзади за рубаху.
      – Фантомас, а Фантомас, ну возьми меня в свою команду! Или… хотя бы… не забывай очередную дурочку, а?
      – Знаешь, я… честное слово… не хотел… это… думал, как лучше…
      Зина прервала оправдания, крепко поцеловав юношу теперь уже в обожжённые, а не воображаемые губы.
      – Ничего больше не говори, дурачок. Спасибо тебе. Удачи.
      – Если придут с паролем "Гелла" – значит от меня, – решил Максим.
      – Спасибо. Спасибо. Но лучше – приходи сам. Хоть когда-нибудь, а?
      – Постараюсь, – соврал Максим, ответил на поцелуй и, глупо озираясь, выбрался из гостиницы.
 

 
      К столице вплотную подбиралась припоздавшая зима и, казалось бы, с ясного неба сыпался мелкий колючий снег. Куда теперь? Учинить разборку с Самом? Как раз настроение подходящее. Или уже напрямую к Князю? Нет. Он потерял Алёну. Тоже мне князь. Хотя, как говорил адвокат, Тьма свирепа и первобытна. Значит, и слуг таких себе подбирает. Сподвижников, скорее. Слуги и поумнее быть могут. И не в том дело. А если вот также сиганёт, как Ясень? Или ещё как… самоликвидируется?
      Нет, надо пока наперегонки. Прямо сейчас – на поиски.
      "Прямо сейчас" не удалось.
      – Татьяна сказала, что ты в городе.
      – Не в деревне.
      – Максим, приедь. Вот и Григорий просит. И ещё одному человеку ты очень нужен.
      Приедь, а?
      – Но у меня нет времени! Совсем.
      – Опять за кем охотишься?
      – За шкурой своей охочусь!
      – Максим… Таня рассказывала, что, пока не стала на колени… И мне так?
      Краска стыда залила лицо Максима.
      – Она сама! Я даже… даже…
      – Я найду тебя и стану. Этого хочешь?
      – Ага, а потом в Комсомолке папарацци фото поместят: "Новый бойфренд…" Что Холера скажет? – уже заулыбался Максим. Стыд воспоминания о сидящей в снегу на коленях девушке растопил – таки лёд ожесточения.
      – Ну вот, не хочешь моих семейных скандалов, немедленно приезжай.
      – Ладно. Через часок, – сдался Максим. Он решил ещё раз скокнуть к Николаю.
      Выяснить всё-же по-людски. Не удалось. Пусто. Поэтому к Ситничке юноша приехал мрачный. И тут же попал в крепкие мужские объятия. Нет, не холеры. Тот до выяснения отношений только пожал руку. А в охапку Максима сгрёб действительно "сюрприз" – полковник – омоновец. Знакомец по странным бациллам и эпопее с заложниками в церкви.
      – А… Таня? – поинтересовался, снимая куртку, юноша.
      – Нет, не будет. Она со своим новым знакомым опять в интернате. Там снова давка.
      Помогают.
      " Штурмует Микола. Или это не штурм, а медленный подкоп?" – улыбнулся Максим.
      – Ты нам расскажешь, что это за дружок такой и что вообще там случилось? Да проходите все! Чего в коридоре столпились? – командовала Синичка. – Давайте сразу за стол. Ты же не ел, поди? Да и где… Всё в дороге, в дороге – быстро поправила она несколько неловкую фразу. Уже в зале к Максиму прорвался и прижался к его ногам Алексей.
      – Ну как, жив-здоров, браток? – приподнял того юноша.
      – И жив и здоров, спасибо! А ты когда уже вылечишься? – с присущей детям непосредственностью поинтересовался мальчик.
      – Лёшка!
      – Да чего вы? Я, браток, вылечусь, когда болезнь свою найду. Она вот, навредила и убежала. Такая вот микроба.
      – Ага! Найдёшь, убьешь и вылечишься?
      – Да, где- то так.
      – Ну, садимся-садимся. Гриня, наливай (это она уже Холере. "Гриня!").
      – Если можно, я первый! – поднял тост полковник. – Я хочу выпить… если бы ты знал, чёрт, как я рад, что ты живой…
      – "Дымной жизнью труб, канатов и крюков" – улыбнулся застеснявшийся Максим. Уж очень прочувственно, очень трогательно говорил сейчас этот большой серьёзный мужик.
      – Знание Маяковского делает тебе честь. Только поэтому и прощаю. У нас правило – перебивший тостующего выпивает. И с новой рюмкой слушает дальше.
      – Так можно с первого же тоста набраться, – засмеялся Холера.
      – Так принимается? Тогда ша. Не пощажу! Так вот. Когда мне сказали о твоей смерти – не поверил. Когда показали, под каким камушком ты лежал – поверил.
      Потом сказали, что живым тебя отправили в больницу – вновь поверил, что выживешь.
      А когда митрополит сказал, что ты умер на операции… Митрополит всё-таки. И сам вскорости умер. Я подумал – от огорчения. А потом, решил, ты бы позвонил своему старшему другу. Успокоил бы.
      – Да я…
      – Ну вот. Уговор!
      – Да нельзя мне.
      – Раньше надо было. Уговор!
      – Выпей, Максим. Это мягкое доброе вино, – попросила Синичка.
      – Хорошо, но вы неправы. Просто… просто я считал… да и не считал. Просто видел, что не нужен никому… А ещё после того, как… – он взглянул на журналистку и залпом выпил.
      – Молодец. Хотя это ты не прав. Но тостующего больше не перебивай. Ну вот. И я решил рассказать о неизвестном герое. Тем более – повод был. Нас же потом президент принимал. Вот – как-то неловко кивнул полковник головой в сторону ордена на мундире. За спасение людей всех наградил. В том числе и погибших. И по моему рапорту – тебя.
      – Ме-еня?
      – Естественная реакция. Будем считать, что не перебивал. Вас, молодой человек.
      Только в закрытом указе, со всеми нами. И… уж извини… посмертно. Вот тебе указ, а вот тебе и орден. Передали мне, чтобы родственников отыскал. И вручил.
      Вот. Вручаю! За тебя, родной мой скромник! За тебя, добрый славный парень! За долгую твою жизнь!
      Спецназовец ахнул явно несоразмерно маленькую для него рюмочку, после чего забрал назад орден, который озадаченно рассматривал юноша.
      – Пока не замочишь, носить нельзя. Дайте-ка что-нибудь повместительнее. Типа армейского котелка. Боевой орден всё- таки!
      Нашли какой-то раздутый фужер.
      – Водкой полагается. Ну да ладно, сделаем исключение. Обмоем шампанским. Вот та-а-ак.
      Теперь бросаем его сюда. Ну, дай Бог, не последний. Пей! А теперь вот так. На эту сторону груди! Носи!
      Пока Максим переваривал происходящее, полковник рассказал, как подсказали ему обратится к тележурналистке. Интересную передачу можно было бы сверстать из этих двух случаев. И как она уже рассказала некоторые странички совсем недавней биографии некого Максима Чёрного. И как ошалел он от радости, узнав, что жив курилка.
      – Но таких проколов от наших коллег не ожидал, не ожидал, – закончил рассказ военный. Как правило, контора вычисляет в момент. а здесь… – он осуждающе покачал головой. Это же как главного подставить? живого человека посмертно наградить. Выяснится – огребут.
      Потом выпили ещё – "между первой и второй". Затем третью, стоя, "за присутствующих здесь дам".
      – Кстати, о дамах. А Танина подружка новая… не звонила?
      – Нет, Максим. Да и Татьяна – то с нами… Да ты знаешь и сам. А уж подружки…
      – Синичка развела руками.
      – Ясно…
      Вскоре мужчины вышли в лоджию – покурить.
      – Есть у меня разговор, Макс.
      – Да?
      – Каракурт.
      – Что?
      – Тот, главарь.
      – А-а-а. Шакал? Ну, это я его так окрестил. И что?
      – Должок за ним числится. И ещё, кто его надоумил, кто этот ход показал. Из моих – вряд ли. Они, судя по всему, сразу там обосновались. И заминировали – сразу.
      Так что… А контора и здесь мышей не ловит. Понимаешь, кто-то на самом верху…
      Представляешь, что было бы, если бы не ты тогда? А если бы там та зараза пошла?
      И чего ждать дальше, а? слушай, Максим, а может вместе – этого Каракурта? мы район его обитания приблизительно знаем. А потом – с твоими проблемами поможем.
      Искать твою бациллу.
      – Понимаете… я вот уже с осени не могу со своими проблемами… Всё – с чужими…
      – Но это – не совсем чужая.
      – Да и остальные были " не совсем".
      – Ну, Макс, не ломайся. Разберёмся с этим уродом, потом воскресим тебя, ко мне в штат зачислим… а?
      – У него совсем другие планы. Правда, Максим? – заглянула ему в глаза подошедшая Синичка. И сразу отвела взгляд. Максим уже не раз видел такое – как женщины отводили взгляд от его уродливого лица. Разве что вот Тоня. Ай, да ну её. Поеду искать Шакала. А за это время…
      – Тогда вот что. Вы поможете мне найти Седую.
      – Эту девушку? Но она пропала… – начала было журналистка.
      – Я знаю. Поэтому и прошу. Хоть какие следы. И ещё – мне нужен будет список действующих монастырей в районе… нет, вообще. А потом, после нашей встречи с Шакалом вы подбросите меня к отцу Афанасию. Холера, в соседнем с нашим районе, ну, в курортном, раскрыли банду. Крышевали силовики. Сейчас разбираться направили такую Зинаиду Иосифовну. Поможешь? Всё- таки места и люди знакомые.
      – О да! Люди чёрт их побери знакомые. С превеликим удовольствием. Думаю, там одним районом не ограничатся, а? Составишь протеже?
      – Позвоню. И вам репортаж будет – закачаешься.
      Синичка кисло улыбнулась, но кивнула головой.
      – Тогда поехали сейчас! – предложил Максим. Находится здесь всё равно было в тягость. Не простил? Да нет, не в этом, наверное дело. Просто… просто… ай, да ну их, всех этих женщин!
      – Вот за что его люблю! Лёгок на подъём! Тогда на посошок – и вперёд! Знаете, тогда, у церкви… я вообще-то не разрешал. А он в рясу переоделся – и к террористам.
      – Ну не будем об этом больше, ладно?
      – Да ты как стыдишься? Своего мужества стыдишься? Того, что людей спас?
      – Да нет. Просто… ну, не по… заслугам честь, так что ли? Вот ваши ребята – они жизнью рисковали.
      – А ты, значит – нет?
      – А я – нет.
      – Знал, что ничего они тебе не сделают?
      – Ну… тогда… в тот момент… так, " фифти- фифти".
      – Ну вот видишь. А рванулся. Мы ведь тоже не на верную смерть идём. И при "фифти-фифти" мужество надо. Так что, за тебя!
      – Спасибо, но это… это несправедливо всё-таки. За такие эээ способности ордена получать.
      – А премии типа пулховских или награды олимпиад – справедливо? – уколола вдруг Синичка.
      – Вы… вы… – вскочил из-за стола Максим. – Вы…
      – При всём уважении к вам… Максим, – поднялась из-за стола и женщина, – я не могу терпеть лицемерия. Вам же приятен орден? И вы его заслужили? Нет? Зачем тогда всё это? Перед кем здесь – то выламываться?
      – Я не выламываюсь! Действительно, было бы перед кем! Я в себе разобраться хочу!
      Ай, ну вас! Поехали!
      – Я только хотела сказать…
      – Поехали же! – быстро одеваясь, торопил полковника Максим. Из дома он выскочил не попрощавшись с хозяйкой, но, пожав протянутую Холерой руку. Вслед за ним через некоторое время вышел и спецназовец. Этот, наверняка, попрощался и, наверное, успел накоротке обсудить поведение вспыльчивого гостя. Потому что, садясь в армейский "Козлик", пробурчал: "Не одобряю".
      – Она не имеет права мне морали читать. Когда мне нужна была помощь, она… она…
      – Э, не. Мне это самое не морочь. Кто-то другой тебя крепко задел. А на ней ты уже выместил. Сейчас сидит, ревёт.
      – Она… ревёт? Быть того не может! Уж я то знаю!
      – Ты? Знаешь? Сколько тебе лет, знаток? Давай, позвони, извинись. Тем более, что она где-то права. В смысле – заслужил – гордись. А то на какое-то жеманство смахивало.
      – А куда мы едем?
      – На базу. Ты мне зубы не заговаривай. Позвони. Ну, пожалуйста.
      – Ладно, – потянулся к сотовику Максим. – Хотя, она и не права насчёт премии или там олимпиады. Ну, все там с вывихом. Нормальный человек всё это не решит. У меня вывих оказался больше, чем у других… Алло! Это я. Извините. Просто… ну, накипело, наверное, уже… и пить мне нельзя. Вернусь, поговорим подольше, да?
      Хорошо. Да, конечно, я теперь понял, что вы хотели сказать. Конечно, звоните.
      – Ну вот и молодчага. Теперь с лёгким сердцем – в путь.
      – А… куда?
      – Всё узнаешь. Ещё не вечер. Подготовимся как следует – и вперёд. До Нового года успеть бы.
      – До нового года? Кстати, надо посмотреть новости НАСА. Или там ЕКА.
      – А что интересует? Я отслеживаю.
      – Ну, последние новости по станции.
      – А-а-а. Да ничего особенного. Основу поменяли в следующей экспедиции.
      – Что? Что именно.
      – Там командир заболел. Чаще всего в таком случае весь экипаж меняют, да? А здесь француженка упёрлась. Ну, вот, исследователя командиром и назначили.
      Должен был на декаду смотаться, понюхать, как говориться, а пойдёт на пол – года.
      Белый, как я помню. Что, знакомый?
      – Да-а! Ещё какой! – тут же начал набирать номер отца Максим.
      – От Геллы. Ну, поздравляю, па! Это же здорово, а? Да справишься ты! Я? Да всё будет нормально. А когда, если не секрет? Объявлено? Даже так? Нет, наверное, не смогу. Тут опять одна забота. Да и в этом фейсе. Ну, это тебе – глупости. Нет.
      Но встречать буду, наверняка уже в своём. Да, только этим и буду заниматься.
      Удачи!
      – Странно. Очень странно…- пробурчал полковник.
      – Что именно? Разные фамилии?
      – Да нет. Бывает. Странно, что контора этого не знает. Деградировала? Или молчит?
      – Думаю, не до таких мелочей им теперь. Это раньше – да. Читал – всех родственников проверяли. А теперь…
      – Да нет, насколько я знаю – и сейчас проверяют. Другое дело – как реагируют. Но поверь мне, Максим, вот так прошляпить – это просто невероятно, это нереально.
      За тобой уже такой шлейф тянется… Не знаю, не знаю. Ну да ладно. Приехали.
      Добро пожаловать.
      На поляне в лесу, накрытые маскировочной сеткой, выстроились в каре десятка два автомобилей с кунгами. Максим узнал в одной из них тот самый пеленгатор.
      – Жить будешь пока вот в этом – остановил "козла" полковник. – Устраивайся.
      Ординарец тебе всё покажет.
      – Ординарец? Или денщик? – усмехнулся Максим.
      – Называй как хочешь. Солдат закреплён за тобой.
      – Давно?
      – Ну… я знал, что ты согласишься. Иди, переодевайся, осмотрись, потом вон в ту машину. Ко мне. Покумекаем. Совещание проведём утром.
      Камуфляж пришёлся Максиму впору и даже ко двору. Оно и естественно – обоженный военный человек вызывает больше уважения и меньше гадливой жалости. Вроде, как по долгу службы пострадал, а не в постели курил. Или там сосед газ в квартире забыл закрыть. И такое же кепи с козырьком скрыло обгоревшую лысину и часть лба.
      Неплохо – неплохо. Ещё бы очки…
      Но были не только очки. У этих ребят был свой "визажист". И ещё этим же вечером Максим вновь обзавёлся бровями, усами и небольшой, но пышной кучерявой бородкой.
      И вот теперь, надев ещё и очки Максим стал похож на… моджахеда!
      – Ещё свои прострелят, – пожаловался Макс, рассматривая себя в зеркало.
      – Но ты же у нас неуязвим, а?
      – Вот я и говорю "прострелят". Костюма жалко.
      – Мне бы твои заботы. Ладно. Сейчас принесут ужин. Придёт мой зам. Подумаем, что и как. План-то у нас уже просматривается. Вот как учесть фактор твоих способностей?
      – Но о них желательно…
      – Конечно. Поэтому слушай и помалкивай. Потом скажешь мне. И ничему не удивляйся.
      Денщик – ординарец полковника принёс макароны по-флотски, варёные яйца, хлеб с маслом, чай. Открыл пару банок каких-то консервов, по запаху – рыбных.
      Предусмотрительно порезал лимон. В командирский кунг забрался и "зам" – жилистый майор с жёстко поджатыми губами и мрачным взглядом.
      – Вот, Анатолий Борисович, познакомься. Представитель "оттуда" – отрекомендовал Максима командир. – Будем ужинать и ознакомим с нашим планом.
      – Это необходимо? – хмуро уточнил майор, быстро, но демонстративно нехотя пожимая руку Максима.
      – Это – приказ, – уточнил полковник. – А пока, – он налил в кружки коньяку, – за удачу.
      – Мне нельзя, – отставил Максим свою.
      – Глупости, хороший коньяк всем можно, – заявил майор, но ждать или уговаривать не стал – одним глотком выпил. Тоже сделал и полковник.
      – Теперь вкратце доложи в этой неформальной обстановке, – уже не приказал, а предложил командир, когда все принялись за ужин.
      – Да вообще-то и докладывать нечего. В смысле деталей. Каракурт со своей бандой сидит в горах. Район мы приблизительно установили. Не рядом. Мочить надо сейчас, потому как весной в зелёнку вновь уйдёт. Фишка в том, что они отсиживаются не у нас. С воздуха не ударишь, скандалюга начнётся. И вертушку не пошлёшь через кордон. Эти соседушки наши, наверняка и ухом бы не повели, а вот янки…
      Поэтому два пути – через границу пёхом, контрабандой. Но уже лежит снег. По горным тропам… Второй – десантируемся. Ночью. За перевалом. И к нашим подопечным – с тыла.
      – Но вы сказали, что американцы…, – встрял-таки Максим.
      – Это не высадка среди бела дня с вертушки. Всё проведём скрытно. И вам, товарищ "представитель оттуда" должно быть известно, что есть и у нас технологии шапок- невидимок. Не только штатовские "стелсы" по небу шастают. Или я выболтал тайну?
      – Ладно тебе, Анатолий Борисович, – смягчил отповедь командир. – Продолжай.
      – Поэтому один отряд пойдёт пёхом, до границы. Отвлечёт внимание. Второй – прыгает. Вот в таком приблизительно виде – кивнул он в сторону Максима. Такая группа духов в горах внимания особого не привлечёт. Задача максимум – уничтожить банду и кое-кого из кукловодов. Минимум – уничтожить Каракурта.
      – Группа?
      – Первая – рота. И для представительства и, возможно, на кое- какую мерзость нарвёмся. Вторая…
      – Докладывай-докладывай.
      – Семь человек. Вы знаете кто. В принципе, мы готовы. Ждём только некоторых сведений и – приказа.
      – Мы? – поднялся из-за столика полковник. – Мы?
      – Товарищ полковник! – также поднялся его заместитель. – Сегодня командиром второй группы назначен я. Не хотел докладывать о персоналиях при посторонних.
      – Ладно. Обойдёмся без посторонних. Пойдём, потолкуем. Максим, если поел, иди, устраивайся, отдыхай.
      В предоставленном Максу кунге уже была расстелена постель. Юноша плюхнулся на одеяло, заложив руки под голову. В конце концов, а почему бы и нет. Он вспомнил оскал Шакала. Завтра он устроит ещё что похлеще. Надо, конечно надо помочь.
      Майор, правда, очень неприятный. Какой-то старый козёл просто. И майор всё ещё.
      Но всё равно. Надо.
      Максим немножко врал себе. Может, и не надо? Может, каждый должен делать своё дело, а ему надо делать то, чего не могут другие? Убивать – то могут и другие. И ведь хорошо могут. Странное же наше человечество. Нашли тысячи или миллионы способов убивать. И способы убивать миллионы. И не одного – воскрешать. Был, правда, один. Воскрешал. Не оценили. Плохо кончил. Или не кончил? Или… Максим внезапно сел на своём ложе. Или тот был… первым? Тоже ведь и исцелял, и потом, после воскресения сквозь стены проходил. А я… значит… Нет. Христос не убивал. Что он совершил самое жестокое? Усушил смоковницу? Да. И всё. А я… вот и сейчас убивать подрядился. Ладно. Старый же должок. И всё же, кто я?
      Юноша уснул, так и не признавшись себе, что кроме "старого должка" потянуло его на романтику блокбастеров. Самолёты – невидимки, парашюты, лихие ребята, размазывающие брызгами по скалам всевозможных террористов. И такая возможность поучаствовать! И без риска. Ну, кто бы в его возрасте устоял? Да ещё с такой сердечной раной. Эх, Тоня, Тоня.
      – Ну, что скажешь? – уже утром, за чаем угрюмо поинтересовался полковник.
      – Я, конечно, со второй группой. Когда?
      – "Конечно!" – передразнил его спецназовец. – Я тут себя в группу включить не могу, оказывается, а тебя…
      – Тогда зачем…
      – Ладно-ладно. Есть задумка. Я просто насчёт "конечно". Ты мне вот что скажи.
      Говорили, ты одним махом эээ нейтрализовал сотню авторитетов на их сходке?
      – Ну, не сотню…
      – А с бандой так сможешь? Что тебе надо? Визуальный контакт? И с какого расстояния?
      – Вообще-то не знаю. Тогда, у церкви, ну, когда в… Тоньку стреляли, я тех ну, метров с тридцати – сорока, наверное.
      – Семидесяти. А… вот, мог бы ты одних эээ нейтрализовать, а других – оставить.
      – Ну, для этого уж, точно, их видеть надо. Так что никуда от меня не денетесь.
      – Вообще-то, есть мнение, что справились бы и без тебя. Просто…
      – Понимаю, с таким оружием-то сподручнее.
      – Если на чистоту, то где-то так. Не хочется ребят на смерть посылать. И если бы не некоторые вопросы, я вообще попросил тебя устроить тот же фокус с телефоном.
      – А что, разговаривает?
      – Очень коротко. Спутниковая связь. Правда, сейчас довольно часто. Или замышляют что, или новые вливания требуют.
      – Можно попробовать.
      – Знаешь, тогда ты большого ихнего козла замочил.
      – Да, а толку? Всё равно был сигнал. Сам слышал, как Шакал обрадовался.
      – Был дублёр. Здесь.
      – Здесь?
      – В смысле у нас. Из столицы команду получил. Не разобрались пока. Вот, Каракурта и надо поспрошать. С пристрастием. Теперь вот что. В группу я тебя официально включить не могу. Сам понимаешь. Поэтому… объявлю об этом в последний момент. А там, на месте уже поздно будет канцелярщиной заниматься.
      – А потом? Когда вернёмся?
      – Победителей не судят. Главное – дело сделать. Ну, что скажешь?
      – Да конечно же, согласен. Когда?
      – Ты подожди. Ты с парашютом прыгал?
      – Только два раза – соврал Максим. Да, соврал. Но он видел как это происходит – отец возил на прыжки лётного состава. Правда, это были не "крылья", а штатные авиационные парашюты и прыгавшие не парили, а довольно быстро сыпались вниз.
      Один из прапоров даже ногу сломал. А Максим тогда во все глаза следил за наземными тренировками, и потом примеривал всё на себя. Дважды. Пацаном в двенадцать и подростком в четырнадцать. Так что сказал Максим "полуправду".
      – И с каким? – тут же поинтересовался полковник.
      – С десантным.
      – А-а-а. Ну тогда придётся немного поупражняться. Жаль времени нет. Прыгнуть здесь не успеем.
      – Ай, да ничего…
      – Знаю-знаю. Ничего с тобой не случиться. Но занести может чёрт знает куда. Ищи потом… Давай сегодня вечерком, а? Здесь недалеко. А днём, если не против, к твоему старому знакомцу – пеленгатору, да?
      – Починили?
      – Да ты о чём? Об этом, что в машине? Да он такие расстояния не берёт! Это так, для близиру сейчас. Учения якобы. Мы на стационар поедем. На пункт ДКС.
      – Дальней космической связи? Так это же…
      – Что "это же"? Да, были времена. А с кем теперь вдали связываться? Это штаты где-то за пределами солнечной системы связь со своими Пионерами и Вояджерами поддерживают. А наши уже и не пыжатся. Не с чем. Вот и используем порой по мелочам. Едем?
      – А если я это… как тогда с вашим пеленгатором? Не влетит?
      – Гм… да… Ну, ты уж постарайся аккуратно.
      Поездка заняла около трёх часов, но в пути молчали. С ними ехал тот самый мрачный майор и разговаривать ни с ним, ни при нём Максиму не хотелось. Максим пока переваривал новую порцию информации. Тогда он "грохнул" кукловода террористов. По растерянности Шакала видел – разваливалась операция. И если бы ещё немного, Макс успел бы нащупать и обезопасить взрыватели. Но пришёл второй сигнал. Отсюда. Дублёр? Почему бы этому дублёру, если он здесь, ближе, и не руководить? Ладно, действительно, надо будет переговорить с Шакалом.
      – Юрий Владимирович, а сейчас откуда сигнал? – спросил он у полковника.
      – Сейчас – из… впрочем, когда как, – покосился командир на своего зама.
      Антенна всё равно, даже сегодня, поражала своими размерами. А влюблённого в романтику первых шагов космонавтики юношу – и своим славным прошлым. Кто его знает, может она принимала сигналы станций – смертников из ада Венеры? Или давала команду на первый оборот колеса Лунохода? А, может, через неё услышали последние слова Комарова? Да и голос отца, наверное, будут слышать. Говорят, при старте и приземлении и эти махины задействованы. Ладно… Каждому – своё. Кому-то дерзать, кому-то летать, а кому-то, вот, убивать…
      – Тебе вообще- то что надо? В смысле… там… ты за какие провода хватался? – перебил его тоскливые размышления полковник.
      – Если можно, я посижу, разберусь, прочувствую… Мне бы куда поближе к ним "проводам" этим.
      – Хорошо. Попросим спецов. Вы Евгений Борисович давайте на центральный пост.
      – Есть!
      "Спецом" оказался весьма (конечно, по меркам Максима) пожилой мужичок в форме прапорщика. На просьбу полковника рассказать молодому человеку в общих чертах схему функционирования комплекса охотно согласился. Оказалось, что здесь, наверху, Максу в принципе нечего делать. Всё силовые кабели "там" – показал вниз специалист. А всё "это" можно назвать одним здоровенным допотопным дисплеем. Но туда посторонним, конечно, вход заказан. Оно и "не посторонним" – не каждому.
      Хотя, неспециалистам там и неинтересно будет. Вот так то.
      Честно говоря, сейчас не было ничего интересного и на центрально посту. Много выключенных экранов. На светящихся, отнюдь не "допотопных" дисплеях – какие-то синусоиды. Несколько замерших в ожидании офицеров – операторов. Зная, что от него ждут, Максим по жесту полковника, присел на пост у неработающего сейчас пульта и начал прощупывать биения электрической крови этого гиганта. Прапорщик – "спец" не соврал. Здесь был главный нервный узел организма. Но все вены и артерии были внизу. Вскоре Максим уже видел пульсирующую систему приёма сигналов и их усиления. В принципе… в принципе, можно было бы и её перевести на передачу. Но здесь дремлет и вторая сила, посылавшая сигналы аж до Марса. Аж…
      Правильно сказал Юрий Владимирович, сейчас этим не удивишь. Да и в прошлом всё это… Но всё равно подключить, и уже по этому каналу – послать приветик. А если не подключается? Чтобы приём настроить на передачу, надо будет…
      – Где-то минут через пятнадцать наступит их время. Ну, ты как?
      – Пусть включат передающую.
      – Передам.
      – И, потом, где здесь туалет?
      – Ах, не вовремя.
      – Успеем! – улыбнулся Максим. – Мы по – маленькому.
      В туалете Максим начал раздеваться, передавая из-за дверки кабины одежду изумлённому полковнику.
      – После сигнала принесёте назад! – попросил Макс спецназовца. Тот что – то промычал, затем поинтересовался, что это значит. Не получив ответа, постучал в дверку. Тихо. Вскарабкавшись по деревянному стояку, заглянул в кабинку. Никого.
      – Не просочиться бы в канализацию, – вспомнил он Стругацких и, качая головой, направился на пост.
      Майор, поглядев на ворох одежды, недоумённо поднял брови, но расспрашивать ни о чём не стал. Не по чину.
      Сигнал появился через десяток минут. К его приёму были готовы все. Максим тоже.
      Он уже прошёл все эти бетонные перекрытия (на случай атомного удара, что ли?), тёмные лестницы, стальные двери. И теперь, в подземном сердце титана нашёл главный поток его энергии. Он уже соединил в обе половины приёмника- передатчика в единое целое. Увидеть и ударить. Глаза и кулак. Нет, глаза и молния!
      – Есть сигнал! – сообщил один из операторов. Тут же заученными движениями заработали и другие. И опять разговор длился недолго. Ни засечь, ни…
      – Передатчик сработал? – поинтересовался полковник.
      – Никак нет.
      Операторы уже выключали аппаратуру, майор переписывал запись разговора, а полковник направился в туалет. Из кабинки протянулась рука.
      – Ну что? Какие успехи? Что случилось? – пытался растормошить спецназовец мрачного юношу. – Да нам не туда! Нам в машину. Там сегодня делать нечего! И где ты был… вообще? Это круто, конечно, но…
      – Юрий Владимирович, я, наверное… не смогу… – уже командирском кунге, оставшись вдвоём, начал Максим.
      – Ты толком объясни. И не волнуйся. Никто, кроме меня, конечно, ничего и не ожидал. Ты вообще, как оттуда…?
      – А, ерунда. Я сквозь всё прохожу. Хоть вниз, хоть в стороны. Только вот одежда остаётся. Вот я вниз и… В общем нашёл всё, что надо.
      – Круто. Вот так взял и сквозь бетон? Да тебе цены нет! Это что, в любой бункер?
      А сквозь там, скалу? – недослушал восхищённый полковник.
      – Сквозь всё. Но я не об этом.
      – Да- да, конечно. Ты подожди, дай сосредоточится. Что же ты раньше не говорил?
      И что же, вот так под землёй взял и пошёл? Знаешь, есть у меня одна задумка. Да нет, почему одна? Это же ни одна гм…гм… не укроется, да? Сможем каждого за это самое – и на солнышко? – восторгался перспективами Юрий Владимирович.
      – Да не об этом я сейчас! Понимаете, я не смог. Не смог сегодня… убить. Зла не было. Не могу. Вот так по заказу, не знаючи. Ну… ну не пистолет я. Вы направили, нажали курок, а я только – бабах. Понимаете? Я – не орудие! Я – человек! Это я, я прочувствовать должен! Ладно бы – Шакала. Знаю. Ненавижу. И то…
      И то… Ведь Он не убивал, а?
      – Мммда. Понимаю. Не учёл. Всё- таки – цивильный… Ладно… Поешь, потом пойдём, кое- что покажу.
      – А тренинг?
      – С таким настроением? Нет. Отложим. Ешь!
      – Не хочется.
      – Это потом не захочется. Давай.
      Показанные записи расправ террористов леденили кровь. Не случайно они так и не были показаны " широкой общественности".
      – А вот это – убивают жену нашего майора. Видел, какой он теперь. Нет! Не отворачиваться! А вот это… О, чёрт! Ну-ка быстро быстро из кунга!
      Бедный юноша, давясь дурнотой, всё же успел вырваться на свежий воздух.
      – Пойдём смотреть дальше? – спросил полковник, когда Максиму полегчало.
      – Да. Нет… Я всё понял. Кто он?
      – Пойдём, покажу.
      – Нет! не хочу!!! Я к себе.
      Максим устроился в своём кунге, выключил свет и решил заснуть. Не удалось. В сознании стояли увиденные жертвы. Только теперь – их глаза. Полные ужаса, предсмертной тоски и обращённой в камеру немой мольбы о помощи. Максиму казалось, что эти молоденькие, немного старше его ребята и эти женщины кричали в камеру именно ему: "Спаси!". Нет, не так. Уже и не кричали. Уже поняли и укоряли: " Где же ты был тогда?". А где я был? Судя по титрам, купался с шахом! Миллиарды некоторым уродам зарабатывал! Потрясённый увиденным парнишка уже не вспоминал, каким способом кинули его с этим шейхом. Он уже винил только себя и теперь от жалости к погибшим и от стыда разревелся. Да, он был ещё мальчишка. Не испорченный всеобщим цинизмом, наделённый светлой способностью сопереживания мальчик. Способностью воспринимать чужое горе, может, более остро, чем собственное. Он всё же уснул, и ночью ему снились какие-то жуткие сны.
      Утром он долго сидел на ступеньке лесенки, ведущей в кунг, заряжаясь восходящим зимним солнцем. Да, зима вступала в свои права.
      – Ну, как ты? – подошёл звать Максима на завтрак полковник.
      – Юрий Владимирович, вы простите меня. Я готов.
 

 
      Они шли по свежему снегу, мимо дико теперь смотрящихся на белом фоне по-летнему закамуфлированных автомобилей.
      – Да чего там. Ты просто не мог знать всего. И имей в виду. После ликвидации тогда Ифрита, его, как мы говорили " здешний дублёр" вышел на связь только один раз. Тогда, в храме. Сейчас, если мы… ты… в общем, если порешаем с Феррой, то здешнему придётся…
      – Как вы сказали его зовут? – насторожился Максим.
      – Ферра. А что?
      – Какое-то глупое знакомое имя.
      – Не знаю. Не задумывался. Не об этом сейчас.
      – Да, конечно. Сегодня поедем?
      – Давай, набирайся сил, – кивнул спецназовец на принесенный завтрак.
      – Уже набрался!
      – Ну, подумай о других. Обо мне, например, – предложил полковник, придвигая к себе тарелку.
      Максим согласился и взялся за забытое на "гражданке" какао.
      И, конечно, сегодня он сделал это. Даже не так, как виделось ещё вчера – не разнёс в горячую пыль Ферру и его убежище. Столь мощный импульс мог быть засечен другими союзничками в борьбе с терроризмом. Поэтому посланный Максимом импульс был как смертельный яд – минимален, но мучителен.
      – Всё! – сообщил мститель спецназовцу, принимая в той же кабинке одежду.
      – Удалось? Но…
      – Всё. И все. Он не один там был. И знаете где?
      – Догадываюсь. Но… честно – "всё"? Просто я ожидал чего-то… ну…
      – Я только что убил четверых человек. Вам надо ещё праздничный салют? Или торнадо на их голову? Я бы мог! Отсюда! А завтра бы все СМИ расписали про такой удар с этой антенны!
      – Прости старого дурака! Не подумал!
      – Да ладно вам, – тут же смягчился Максим, садясь в машину. -Кроме Ферры там было ещё трое. Приближённых. В общем – все. Тут уже скрыть не удастся. Услышим.
      – Вы это… серьёзно? – подал вдруг голос их молчаливый мрачный попутчик – майор.
      – Я думаю, мы это сегодня-завтра узнаем в новостях, – повернулся к майору с переднего сидения Максим. – Там тоже солидная приёмная станция и довольно много персонала.
      Он ошибся. В смысле сроков. Информация о случившемся просачивалась медленно, – афишировать себя союзнички не хотели. А здесь ещё заторопилось начальство – больше никаких отсрочек в проведении спецоперации не допускало. Только и успел Максим повисеть вечером на парашютных лямках, запоминая некоторые правила управления крылом.
      – Не ахти, – тяжело вздохнул полковник. – Нет, для начинающего неплохо, неплохо, но пару прыжков днём на полянку не помешало бы. Ладно. Придётся вдвоём. Тоже опасно – в горах ноги поломаем…
      – Юрий Владимирович, – заглянул в глаза спецназовцу юноша – со мной ничего не случится. Я очень хорошо усвоил Ваш тренаж. Правда?
      – Правда-то правда. А! Приходится верить. Только вот если на скорости под землю уйдёшь, ты там надолго не застревай, хорошо? – уже пошутил Юрий Владимирович.
      – Хорошо – хорошо. Я бегом наверх, – в тон ему пообещал парень.
      На следующий день группа подгоняла амуницию. Здоровые мужики удивлённо косились на наблюдателя "оттуда". Но длительная дрессировка сказалась – никаких вопросов или замечаний. Словно и не было постороннего. Тем более, судя по ожогу – свой, тёртый.
      О районе высадки сообщили в общем – только для учёта ландшафта при приземлении.
      Задачу тоже не детализировали – всё на месте. А в общем – и говорить не о чем.
      Не ромашки собирать. Днём пошли отсыпаться.
      Уже вечером, перед поездкой к аэродрому Максим не выдержал- таки, позвонил Тоне.
      – Пропажа объявилась! – вроде как искренне обрадовалась девушка. – Ты где обретаешься? И если не найдёшь убедительного алиби – пеняй на себя.
      – Улетаю на одно задание…
      – Мог бы и заглянуть. Не такое оно у тебя, чтобы… Я вот и тогда весь день и вечер ждала. А ты, оказывается – у Танькиной журналистки…
      – Но… Ждала? Где это, интересно было бы знать? – начал заводится Максим.
      – Как где? Дома конечно!
      – Вручка! – соединил два слова в одно Максим и со злостью шваркнул сотовиком о землю. Всё! Завязано! Не знает, кому врёт! Он сел в затянутый брезентом кузов к остальной группе.
      Самолёт был удивительным творением нынешних конструкторов. Да и не только их.
      Всё же создателем следует считать и тех, чьими руками все эти чудеса воплощены в реальность. Большое количество углов не уменьшало ощущения стремительности, напряжённости. Максиму вспомнились кадры крадущегося перед рывком леопарда.
      Красавец. Но красавец же! – не удержался Максим и погладил край чёрного крыла.
      А внутри было тесновато. И неуютно. Десантный "Стелс" предназначался для незаметного проникновения, через систему ну, скажем так "любых" ПВО. И чужих и своих. Поэтому прежде всего – эта сама незаметность. А всё остальное только прилагалось. Отсюда и узкая кабина десантирования, и отсутствие иллюминаторов.
      Да и встать в полный прост здесь не удалось бы. Хотя, как понял Максим, его спутники были не в претензии. Только его присутствие восприняли, озадаченно переглянувшись. Да и то, может, только потому, что и без этого "проверяющего оттуда" тесновато. Ну – в тесноте да не в обиде.
      Рёв турбин поначалу оглушал. Затем уши закладывало – и ничего, становилось терпимо. Сидеть, уставившись в собственные мысли. Вы прыгали с парашютом?
      Советую. Тем более, сегодня это доступно. Даже в связке с инструктором, заглянув перед этим в бездну что-то поймёте. А в такой ночной прыжок, да и не на полянку, да и когда прыжок вообще всего лишь первый шаг в смертельную опасность? Мысли застывают. Или в лучшем случае лишь вяло копошатся. А вы отстранённо, нет, не думаете, лишь наблюдаете это копошение. А над этим что-то внутри отсчитывает каждую секунду. "Кап" – и упала ещё одна капелька жизни. Кап. Кап. Кап-кап-кап…
      И сигнал к десантированию никогда не бывает неожиданным. Как, между нами говоря, и никогда – желанным. Но есть ребята, которые выполняют свой долг. Кто-то – по призыву, кто-то – по призванию. Эти ребята даже не долг выполняли. Никому и ничего они не были должны. Просто… Просто мужики делали свою мужскую работу защитников Отечества. Защитников своих и чужих семей, своих и чужих детей. Своих и чужих возлюбленных, своих и чужих родителей. А что вот так – ну, каждому своё.
      А поэтому – вперёд!
      – А теперь и ты, сынок, – сноровисто пристегнул полковник парашют Максиму. – Дуй всё время прямо по ветру без виражей. Включишь маячок и жди. Найдём.
      – Да всё я помню, Юрий Владимирович! Ничего не случится! – крикнул Максим, ныряя в гудящую темноту.
      Он ошибся. Случилось. Почему-то, как тогда, при падении со скалы он со вспышкой растворился в этой тьме. Только успел увидеть, как раскрылся парашют у прыгнувшего за ним полковника, и как уходило куда-то в сторону, прячась под облаком от лунного света ещё одно крыло.
      Отбросило Максима недалеко. По прежним, конечно, меркам. "Но зачем, зачем сейчас-то?" – корчась от боли, и с трудом сдерживая крик, возмущался он. Со вспыхнувшей, было, надеждой, он посмотрел на свои руки. Нет. Всё та же обгоревшая кожа. Да ещё бусы наравне с крестом, оказались на теле. И перстень на пальце.
      " Сиди на месте, найдём". Как же! Чёрт знает куда отнесло. Скалы кругом. А выбрасывались, в смысле десантировались в предгорьях. Будут искать! Как же. Если вообще поймут, что случилось. Найдут парашют, одежду и… ну, вот что можно подумать? Вы бы что подумали? Ладно, делать-то что? Искать самому? Где? Они должны будут идти на северо-восток, так? А если я уже там, на этом " северо-востоке"?
      Это только может быть. Ладно, пойдём в том же направлении. Вот только отдышусь.
      Максим улёгся на какой-то мох и расслабился, ловя лучи мелькавшей в облаках луны.
      К стыду своему он должен был признаться, что вот по луне-то он ориентироваться и не умел. Вроде бы, наоборот, чем по солнцу? А если нет? Голому телу было холодно, и от безделья Максим задумался – может, как пресловутый профессор Вагнер залезть в какое дерево? Но деревьев вокруг не было. Или вот что… В этом, проницаемом состоянии от ведь не чувствует ничего, а? Юноша встал и вошёл в огромный осколок рухнувшей когда-то скалы. Вот так. Вокруг – слои, и какие-то прожилки. Как в торте. Уже не холодно. Можно отдохнуть и подумать. Как не вовремя всё же. И почему? Никакая опасность то не грозила. Но… Но тогда, когда упал со скалы, тоже, вроде не грозила, а? Ну, тогда без парашюта… Хотя, ну, вошёл бы в землю по макушку, почему бы и нет? Почему-то "нет". Ну ладно, это тогда. А сейчас?
      Сейчас же с парашютом. Ну? Горячее. Что, с парашютом что-то? Кстати, кстати, чёрт побери, я видел только два раскрывшихся. После меня – у Юрия и один – закручивающий вираж. Остальные? А если… нет, надо идти.
      Максим вышел из своего необычного убежища. Всё ещё ночь. Надо искать. Надо идти.
      Что-то здесь не так. Но где? Где искать. Ну? Думай же! Может, они тоже включали эти… маячки? Вряд ли. Ещё те профи. Тогда… но, тогда они сами… а? Я же, чёрт возьми, мёртвых слышал! Уходящих. Или почти ушедших… Почему не могу слышать живых? Не пробовал? Вот и попробуй! Юноша уселся на какой-то валун и закрыл глаза. Надо было погрузится в другой, может, новый мир – мир мыслей. Или мир чувственных волн? Той самой неоднократно преданной анафеме телепатии. А ведь зря предавали. Вот они – волны чувств. Вот – голод какой-то учуявшей меня змеюки.
      Но до утра хладнокровная тварь будет только облизываться обо мне. Вот – страх какого-то мохнатого зверька, учуявшего эту змеюку. Ну-ну, трусишка, не ты добыча.
      Вот более далёкие шевеления чувств. Всякая мелкая шпана. Крупняк, что, спит что ли? Ну, по крайней мере, не мешает. Да ладно. Люди. Где люди? Он настраивался на полковника, на спецназавцев, как настраиваются на мелкую, ускользающую в шуме помех радиостанцию. И, наконец, вот! Вот! Но… Господи! Господи!!! Что же это?
      Пойманная Максимом волна оказалась жутким всплеском ярости, боли и муки. И физической и духовной муки полковника. Юрия Владимировича. Не мог этот большой сильный мужик так кричать! Хотя, и не крик это. Едва уловив азимут, Макс рванулся в ту сторону. Судя по сигналу – где-то далеко, надо спешить. Но как? – через несколько шагов остановился он. В этих скалах, казалось, даже тропинок, и то не было. Идти насквозь, по прямой – чёрт его знает. А эти расщелины как? Не перепрыгнешь. Или перепрыгнешь? Максим вспомнил тот свой прыжок. А почему бы и нет? Этак вот с того камня вооон на тот, потом – вон туда, потом там оттолкнуться… Больно потом было. А, когда, чёрт его бери, не было больно?
      Юноша примерился для разбега, в несколько шагов разогнался и сильно оттолкнулся на холодном камне. Удалось. Это было новое захватывающее ощущение. Невероятно длинные – метров в пятнадцать прыжки и чувство полёта между толчками. Быстрый вдох перед очередным толчком и длиннющий – а-а-а-ах – выдох в воздухе. А впрочем, почему на один выдох? А если ещё и на вдох? Если держаться? Нет не сюда, а вон на тот камень, подальше? И сейчас дальше. И сейчас? Да, было бы фурору на олимпиаде. И это уже совсем другая дисциплина – "подлёты в длину". Кажется у вертолётчиков было такое понятие " подлёт для взлёта". Оно хорошо бы вообще взлететь и помчаться… нет. Не получается. Но и так нехило.
      Когда впереди слева скалы начали окрашиваться в розовый свет, Максим понял – надо остановиться. Даже не понял – просто перестало прыгаться. И пришла – таки боль. Оно и понятно – судя по тому, сколько он эээ проскакал, затраты энергии были солидные. Да и сигнал, вроде, где-то недалеко. Но что же с ним, Господи?
      Нет, ждать не будем, а медленно пойдём. Вот и солнышко. Будем идти и подзаряжаться. И – осторожненько. Стоп – стоп – стоп. Он услышал и чужие мысли.
      Не кричащие. Торжествующие. Злорадствующие. Враги. Уже недалеко. Максим всё-таки присел – от слабости подкашивались ноги. Вслушиваясь в чужие мысли, поднял глаза к солнечным лучам. Читать мысли пока не удавалось. Чувства – да. Но, может, с последующей тренировкой. Как и с этими прыжками. К примеру, чтобы увидеть лагерь духов, надо бы подняться вон на ту скалу. Если попробовать не карабкаться а одним прыжком? Ну, ладно, не одним, а тремя – вон туда, затем туда и – на ту площадку. Правда, это уже прыжки вверх. Не в высоту, а именно вверх. Должно получиться. И чего тогда расселся? Давай. Ну!
      Получилось! Испытывая восторг от новых возможностей, юноша отдышался на каменной площадке, затем выглянул вниз. Скала, на которой он находился, круто обрывалась к низине. Да, предгорье. Район их высадки. И даже вот этот изгиб реки – запомнившийся по показанной ему полковником карте ориентир. Дымок от костра. Три больших палатки. Привязанный к дереву полковник. Живой, слышу. И ещё кто-то, привязанный рядом. Мёртвый. Кто? Где остальные? А вот и наши подопечные.
      Хозяйничают.
      "Подопечные" сворачивали лагерь. К спецназавцу подошёл один из них. Было довольно далеко, но Макс был уверен – Шакал. Что-то показал. Жуткое.
      Отозвавшееся у пленного очередным всплеском боли и тоски. И ещё. И ещё. И ещё. А потом… Потом нукеры отвязали тело мёртвого и… Не выдержав, Максим закричал и большими прыжками кинулся со скалы. Реакция на такое появление нового действующего лица была мгновенная и ожидаемая – нежданного гостя начали поливать изо всех стволов. Секунд через десять начали попадать, по мере приближения – всё больше и больше. Затем перестали – начали сдавать нервы. Тем не менее – стреляли долго. И только когда страшный голый человек оказался на поляне, когда уже воочию стало ясно, что не берут пули шайтана, выстрелы прекратились. Хотя, наверное, даже не от этого. Все, кроме бородатого Шакала- каракурта и такого же заросшего, но коричневого бандюгана лежали, корчась от дикой боли.
      – А-а-а, поп! – узнал Шакал Максима и приставил пистолет к виску всё ещё привязанного полковника. – Я всегда успею выстрелить! Может, лучше поговорим, русский шайтан?
      – Поговорим! – одним всплеском ненависти он парализовал коричневого, ударившего его сзади ножом. – Вот, кроме заложников и не умеешь ничего.
      – Ну, почему же? – обиделся Шакал. Вот, всех взяли – кивнул он в сторону. Максим взглянул туда и его замутило.
      – Как говорят у вас – ничего личного. Головы – для отчёта. Показать вашим западным союзникам, как вы в чужие дела лезете. А вот майора вашего – живьём. Мы его только слегка поспрашивали. Но… не удалось. На всё воля аллаха. Как договариваться будем, Шайтан?
      – Да никак, урод!
      Пнув ногой упавшего главаря, Максим кинулся отвязывать полковника.
      – А что с ним? – прохрипел спецназовец – Он мне живой нужен.
      – Ничего. Парализовал пока руки- ноги. Пусть поваляется.
      – Врал он тебе. Только меня и взяли. Остальные… У остальных – парашюты. Надо найти и выяснить. Вот майора нет.
      – Я видел – один отворачивал в сторону. Как вы себя чувствуете? Сейчас помогу. А почему он вас майором назвал?
      – Не знаю пока. Поспрашиваю. Ух, как я его, бля, поспрашиваю. А ты бы что одел, сынок, а? Уж очень как-то… непривычно.
      – Потом-потом, – подхватил Максим падающего полковника. "Слегка поспрашивали" – это, конечно, было очень мягко сказано. Раны были очень болезненные. Особенно – смещённые переломы голеней обоих ног. А затем Максим увидел ещё разрывы кишечника.
      – Приземление? – поинтересовался Максим, лишь бы что сказать.
      – Какое там. Уже здесь. Скоты!
      – Ничего-ничего. Выберемся.
      – Сынок, ты что, всерьёз? Послушай меня. Давай, бери этого ублюдка и тащи… А, тоже ерунда. Один через эти горы. И потом – не все они здесь. Это – их "спецназ".
      Специально поджидали.
      – Откуда они узнали?
      – Вот ты этого Каракурта и поспрашивай. А потом кому надо доложишь. Брось со мной возиться!
      – Юрий Владимирович, я вас не брошу. Где у нас в амуниции эти… медаптечки, что ли?
      – Сам понимаешь – ерунду плетёшь.
      – Если бы… если бы… Господи, ну какой же я козёл, а? Ну зачем, зачем передал Татьяне? Трус! Слабак!
      – Перестань казниться. Времени нет. Займись Каракуртом.
      У Максима от сочувствия и отчаяния занялось сердце, когда полковник, сдерживая стон, заскрипел зубами. Этот человек становился ему всё более и более симпатичен.
      И какая-то вина перед вот теми обезглавленными ребятами давала о себе знать.
      Воскресить он их уже не мог. Поздно. И теперь эти тренированные тела валялись на солнце, а головы – в том ужасном мешке, из которого доставал их и показывал пленному Шакал. Но они-то отрезали головы уже у мёртвых. Не раскрылись парашюты.
      Кто? Но что, что, что делать? Расплата за трусость? За минутную слабость? Но жестоко, жестоко же! Разве я знал, что вот так повернётся? А не знал, то шёл бы своей дорожкой, куда и собирался – за своей кожицей молодого вьюноши. И пусть бы гибли вот эти ребята. Но они и так… И вот Юрий Владимирович… А я буду сидеть над ним и плакать… Отмотать время, как тогда? Макс чувствовал – не удастся. Почему? Не знаю. Да что же делать-то, а? Просто из беспомощного сочувствия к умирающему, Максим легко коснулся его лица. Ахнув, отдёрнул руку, увидев знакомое поле. Приблизил руки опять. Присмотрелся. Да! Конечно же, да! А ещё… Ещё заструился изумрудный цвет с бус и голубой – с камня.
      – Значит, живём! Живём! Слышите, командир, живём!!! – заорал Макс. Не теряя времени, он немедленно приступил к исцелению.
      Конечно, здорово помогла загадочная триада. И солнце, к которому дважды обращался Макс за подзарядкой целитель.
      – Ну всё, вставайте! – счастливый Максим шатаясь отошёл к уже нагретому солнцу камню и вновь уставился на дневное светило. Что же это такое, а? Вновь появилось?
      Или не пропадало никуда? Ну, конечно же! Ведь и Христос, наделив даром исцеления своих учеников, не потерял собственного? Или там… кто? Этот… Илия, да?
      Передав свои способности(нашёл словцо!) Елисею, не стал простым смертным? Правда, он это сделал перед вознесением на небеса. Так что, и мне скоро? Нет, не о том.
      А вдруг теперь всё пропало у Татьяны? Да нет же! Вероятнее всего эти способности… ну, копируются, что ли? Но там, на поляне? А на поляне… На поляне ты даже с такими возможностями… Мозг, да?
      – Да-а, ну ты… – не мог найти слов полковник. Он уже не чувствовал никакой боли, а золотые лучи напоследок принесли ему поток бодрости и жизненной силы. На ноги он, правда, встал осторожно, опасливо. Сделал шаг, другой. Норма.
      – Волшебник просто.
      – Шайтан, – в очередной раз прохрипел Шакал.
      – Ну, что ты заладил " Шайтан, шайтан", – обратился к нему спецназовец. А может – пророк? – ты не подумал? Это я тебе сейчас буду шайтаном. А он – пророк. Понял?
      – Неверный…
      – Да, конечно. Неверный не может быть пророком? А Иса? не подумал? А, борец за веру? Только Аллаха, Моххамеда и шайтана знаешь?
      Полковник пошёл к захваченному боевиками рюкзаку с амуницией, выброшенному отдельно. Судя по всему, у него парашют раскрылся.
      – Возьми, одень, – протянул он Максиму ворох экипировки. – А то неловко как-то.
      Затем спецназовец начал осматривать лежащие здесь же парашюты.
      – У всех одно и тоже – перекушен тросик замка, – констатировал он с потемневшим лицом. – Кто? Кто?? Кто?!!! – говори, сволочь! – он подскочил к Шакалу и со всего маху двинул ботинком в лицо.
      Макс оторвался от подзарядки и содрогнулся, увидев, как Шакал, улыбаясь, выплёвывает с кровью выбитые зубы.
      – Скалься – скалься, тварь. Сейчас поговорим. Вставай, быстро! – потянул он главаря за отвороты камуфляжной куртки.
      – Он не может. Я же говорил…
      – Так сделай, чтобы смог. Мне с ним, лежачим…
      – Ничего вы не добьётесь. Фанат же.
      – Я и фанатов…
      – Наврёт – не проверите.
      – Что предлагаешь? – начал остывать полковник.
      – А вот он сейчас своему вождю и доложит. – Максим уже оделся и подойдя, наклонился над Шакалом. Тот только взглянул в чёрную пропасть глаз.
      "Докладывай во имя Аллаха!" – приказал чем- то недовольный имам.
      – Но я не знал, что он пророк! – оправдывался Каракурт.
      – Докладывай.
      – Последнего сообщения мы от вас не получили… – начал доклад Шайтан – Каракурт. Полковник пристроился несколько в стороне и снимал всё найденной камерой.
      – Ну вот. Всё как на духу. Надеюсь, запомните? Или потащим с собой этого.
      – Бесполезно. Не поверят ни с ним, ни без него. Но откуда, откуда берётся такая сволота? Этих хоть как – то понять можно. Фанатики. Или просто бандюганы. Но наши- то, наши! Ладно. Вернусь – спрошу. Ух, бля, как спрошу. Теперь надо майора искать. Понял, почему он меня майором окрестил? Ни о тебе, ни о своём участии я никому не докладывал.
      – А парашют?
      – Ну, во-первых, им кто-то живой был нужен. Для скандала. А во – вторых… во-вторых майор никогда не оставляет парашют после укладки. Забирает с собой. Надо его искать. Говоришь – отворачивал? Ладно. Надо идти. Банда ждёт. Задачу-то мы ещё полностью не выполнили. Но ребят надо… Бери лопатку. Нельзя терять времени.
      Максим затем помог и перенести в братскую могилу тела ребят. А вот самое страшное, ну… с головами… полковник выполнил сам.
      Затем офицер поднял свой пистолет и разрядил вверх всю обойму.
      – Теперь пора. Ну, Каракурта ты кончать будешь?
      – Нет… не могу… вот так…
      – Ладно, иди вперёд, я сам.
      – Нет, постойте! – Максим вновь склонился над боевиком.
      – Иса, – вдруг прохрипел тот.
      – Что за Иса? – обратился озадаченный Макс к спецназовцу.
      – Ты просто не в курсе Корана. Он признаёт Иисуса за пророка, называет Исой.
      – Ладно. Иса так Иса. Встань! Иди и проповедуй мир. Неси…слово Аллаха о мире.
      И слово Исы " Не убей!". Иди и проповедуй! Ты ничего не помнишь, кроме встречи с Исой. И ничего не хочешь, кроме проповеди мира. Иди!
      Максим отвёл свой взгляд от огромных сейчас зрачков Шакала и тот поднялся. Упал на колени, потянулся целовать всё ещё голые ноги своего нового божества. Юноша отпрыгнул.
      – Не достоин! – прошептал Шакал, на четвереньках отполз на несколько шагов и в такой позе замер.
      – Сейчас бросится! – рывком выхватил пистолет полковник.
      – Ну уж нет! Пойдёт проповедовать мир, – шнуровал ботинки Макс.
      – Забьют. Камнями забьют…
      – Искупит свою вину. А. может, кого из своих бывших обратит?
      – Ну, если только какую молодежь, ещё незаматеревшую. Слушай! – осенило вдруг полковника. – Тебе знаешь куда надо? По тюрьмам и лагерям! Вот так, если не в проповедники, то, хотя бы в монахи какие рецидивистов перековывать. Цены бы тебе не было!
      – А вот так? Здесь? Есть цена?
      – Ну, не обижайся, сынок. Я же не со зла. Посиди. Я посмотрю документы у этих…
      Господи! Как это ты их, а? – увидел он перекошенные от боли и ужаса лица мертвых моджахедов.
      – Это с горячки. Как увидел, что головы наших ребят из мешка достают…
      – Да… круто… какой там Иса. Скорее ты…
      – Ну? Ну? Кто – скорее?
      – Не знаю. Да не злись, не злись. Это так, к слову. Вперёд!
      – А… этих? – кивнул Максим на убитых им моджахедов.
      – Он и схоронит. Видишь, уже начал.
      И действительно Каракурт – новоявленый дервиш копал могилу. Было видно, что копать он не привык – с детства учился убивать. А хоронили другие. Физический труд для потомственного моджахеда был непривычен.
      – До захода солнца не успеет, – жёстко усмехнулся спецназовец. – А это для них… ну, как вторая смерть. Даже похуже. Для родственников, конечно.
      – Надо бы помочь, а?
      – Пуская сгниют здесь!
      – Нет! Но так нельзя! Так же нельзя! Но Юрий Владимирович! Даже Геракл, уже в те времена, разрешал хоронить павших врагов, а?
      – Ну, я не Геракл. И я ему не запрещаю. Пусть копошится.
      – Но…
      – Ты просто сошёл с ума! Пока мы будем копаться здесь, там, у них на базе узнают…
      Мы же задание сорвём!
      – Но нам это на час! Ну, на два! Что они сделают без своего командира? В общем, идите, а я ему помогу и догоню.
      – Псих с прибабахами. Ладно. Давай наоборот. Ты шуруй вперёд, к их базе, а я тут ему помогу. Компасом пользоваться умеешь? Дуй вот по этому азимуту.
      – Но вы…
      – Слово офицера. Похороню всех.
      "Вперёд" оказалось – вверх по едва различимым тропам. Максим знал, что не заблудится, в крайнем случае – учует этих вражин. Но уходило время и его охватывало смутное беспокойство. Постой – постой. А если "учуять" майора?
      Юноша, устроившись под лучами заходящего уже солнца, сосредоточился. Он и раньше ощущал чужие мысли. Ещё тогда, когда заставлял кружить вокруг фонаря майских жуков. Или это были лишь чувства? Да нет, каждая живое существо мыслит. В меру своей развитости. Или в меру необходимости? У одних искорки разума. У других…
      Вот, эта гадюка в расщелине. Или эфа? Или гюрза? Сначала почувствовала моё тепло, теперь мыслит – справится с такой добычей? Нет. Поползла дальше. Или вон там, какой-то суслик. Или тушканчик? Спит и… видит сон! Ну, умора просто! Как в мультике. Стоп! Не отвлекаться. Ищи, ищи, вслушивайся. Давай- давай, вспомни его.
      Вот так. И теперь ищи… Есть! Есть же! Ну, как говорит один мой знакомый – молоток! Там! Стой… стой…-Боль. Просто фонтаны боли. Разбился, или? Или.
      Это – пытка. Где-то… не близко. Там, в горах. Не успею. А если… Максим скинул одежду и сиганул сразу метров на пятнадцать. Сейчас, вечером, это удавалось ещё лучше. Словно в восхитительном сне прыжки становились всё длиннее, а тело – всё невесомее. Это уже был почти полёт. Пусть "почти", но его, его личный, управляемый им, а не неким кукловодом сверху. Уже ночные голые скалы странно преломляли лунный свет и Максу порой казалось, что он движется над лунной поверхностью – фотографий он в своё время насмотрелся. Только вот растительности там нет. А здесь – кратеров. А там – всей этой ночной копошащейся жизни, а здесь – гигантского голубого земного шара над головой. А там… Всё, хватит. Сигнал рядом.
      Юноша легко приземлился на краю скалы. Дальше – ущелье. А там – лагерь. И там пытают майора Анатолия. Вот, имя узнал. Надо передохнуть, набраться сил, перетерпеть начинающуюся боль. Всё же хороший кусок он отпрыгал. Нет! Научился на свою голову! Ну не усидишь же при таком сигнале! Макс сверзился было сигануть вниз, но притормозил. А что, если опять – вспышка и занесёт чёрт знает куда?
      Лучше – испытанным способом. И он помчался вниз хоть и огромными, но всё – же прыжками.
      Первый дозорный просто дико закричал, увидев голое привидение, мчащееся мимо него. Второй выпустил вслед очередь. Не попал. Но лагерь предупредил. Бандиты оказались довольно солидными профи – без особой паники заняли круговую оборону.
      Да-а. Спецназу пришлось бы нелегко. Хотя, они бы и не пёрли вот так, напролом. А здесь… В общем, быстро приближающийся голый человек вызвал, скорее, озадаченность, чем панику. Да, прыгает лихо. Ну и что? Один и без оружия.
      Сплошной шрам. И срам. Псих? Разберёмся!
      Когда Макс, перепрыгнув сидящих за камнями духов, отдуваясь, остановился уже в самом лагере, ему мгновенно скрутили сзади руки, накинули халат и поволокли в палатку к командиру. Тот встретил незваного гостя угрюмым жёстким взглядом. Что-то спросил. Не дождавшись ответа, перешёл на русский.
      – Ты кто? Зачем здесь?
      – Где майор? – поинтересовался Максим.
      – А-а-а. Майор! Здесь майор, здесь. Спасибо, подсказал. А то молчит.
      – Прекратите же! – почувствовал Макс всплеск боли где-то совсем рядом.
      – Хорошо. Значит, вместо него, ты всё расскажешь? Но сначала – кто ты?
      – Некогда. Потом. Прекратите пытку.
      – Хорошо. Пошли, – встал с ковра командир. Он был маленький и невзрачный. Видимо, из тех, кто, страдая комплексами, тешил своё самолюбие властью и насилием. А может, и нет. Может, свихнулся человек на вере и искренне полагал, что ведёт святую богоугодную войну. Или просто мразь, которая получала деньги за вот такую работу. Но долго раздумывать не пришлось. В большой, совсем пустой палатке на земле лежало голое окровавленное тело. Когда командир с Максом вошли, заплечных дел мастер приложил к пленному какое- то раскалённое железо – тут же палатку наполнил тошнотворный запах. Несчастный майор и сейчас сдержал крик, но волна боли прошла по сознанию Максима. И тотчас же гортанно заорав, свалился, дёргаясь в конвульсиях палач.
      – Поднимай его. Понесли к тебе в палатку – уже освободившись от пут скомандовал Максим. Коротышка резко повернулся на голос и встретился взглядом с юношей. И на этом его самостоятельные действия окончились.
      В командирской палатке они уложили истерзанного майора на ковёр. По приказу Максима принесли тёплой воды. Обмыли раны.
      – Сволочи, сволочи, сволочи… – рычал Максим, осматривая истерзанное тело. И с каждым этим словом всё громче орал палач в соседней палатке.
      – Ты тоже приложил руку? Ну? – страшными глазами посмотрел он на командира.
      – Зачем? Мастер есть. Убил бы потом – да, я.
      – Для тебя потом не будет. Командуй – в палатку никому не входить до твоего приказа. Вот так. Молодец. Теперь – замри, молчи и не шевелись до моего разрешения.
      Раны были ужасны, болезненны, но не столь серьёзны, как у полковника. В смысле костей. Вот только голова сильно разбита. Может, когда схватили? А здесь терзали плоть. Ну, это быстрее исцеляется. Для Макса, конечно. Для начала он снял боль.
      Но сейчас, пропустив её через себя, он чёрным лучом направил её туда, в соседнюю палатку. Палач затих. А затем пришёл черёд изумрудных волн. Когда Максим у входа в палатку подзаряжался лунными лучами, он услышал слабый стон. Вернувшись, посмотрел на командира, понял его взгляд – мольбу.
      – Говори.
      – Позволь молиться.
      – Давай. Только тихо. Про себя.
      Моджахед тут же упал ни колени и склонился в традиционном для мусульман положении.
      Справился юноша часа за два. Видимо, сказались затраты сил на удивительный прыжок – полёт. После золотых лучей майор открыл глаза и хмуро осмотрелся.
      – Мы в палатке у вот этого, – кивнул Максим в сторону молящегося. В ущелье.
      – Знаю. Запомнил, когда притащили… Что с ребятами?
      – Полковник скоро придёт.
      – Полковник… Остальные…
      – Да.
      – Я видел, что парашюты не раскрылись. Понял, что что-то не так. Отвернул. Но к скале приложился, – майор машинально пощупал голову. – В себя пришёл, когда уже сюда волокли. Ну а здесь…, – он вновь ощупал голову, посмотрел на руки, вскочил, осматривая своё жилистое тело.
      – Что за чёрт?
      – Да так. Подлечил немного, – счастливо улыбнулся Максим. И этого вот счастья он было, себя добровольно лишил? Н-е-ет. Делиться – пожалуйста! Но и только!
      – Тот урод выжег мне всё вот здесь – ткнул спецназовец в правую область груди. – До кости. Я ещё в сознании был! Или… да нет, был. Чувствовал!
      – Ну вылечил я это. Могу. Давайте о другом. Что нам здесь надо? Там мы Шакала, то есть Каракурта разговорили. Но тащить с собой оттуда…
      – Тогда потащим этого. Чего он?
      – Молится.
      – Вижу. Почему? И что вообще, чёрт возьми, здесь происходит?
      – Да, надо узнать. Эй, как тебя, хватит молиться, отвечай, – согласился Максим.
      Командир безропотно ответил на все вопросы. Достал из укромного местечка документы. Что там было, Максим не понял, но майор довольно заулыбался. Тут же оказались и его документы, и некоторые элементы экипировки, в том числе аналогичная полковничьей миниатюрная цифровая камера.
      – А теперь убейте. Только не плен, – вновь упал на колени моджахед.
      – Лёгкой смертью хочешь умереть? – оскалился майор. – А мою жену вы, твари – лёгкой смертью? А моих ребят?
      – У меня никогда не было жены! Но моего отца, мать, брата и трёх сестёр – вы, вы, вы! Всёх – одним снарядом. Из танка. Я ещё ребёнком был…
      – Наши просто так из танков по домам не палили! Врёшь!
      – Стреляли в них не из нашего, из соседнего!
      – Вот видишь! Стреляли же! А моя…
      – Я не воюю с женщинами! А такие… и среди ваших есть. Везде есть. Но я не оправдываюсь. Убейте. Как хотите – убейте. Не то… когда колдовство этого шайтана ослабнет, я всё равно буду вас убивать! У меня ничего не осталось, только Аллах и джихад.
      – Ну, что делать будем? – обратился к Максиму майор. Было видно, что спецназовца несколько смутил рассказ "духа" о гибели его семьи. Расстроило это и Макса. С присущим ему воображением он представил: сидит в доме семья, и вдруг – бах! А когда малыш приходит в себя, вокруг такая жуткая картина. А мимо – убийцы на железном грохочущем чудовище. И он бы пошёл мстить. Женщинам? Ай, да при чём тут…
      – Я думаю, – прервал он свои размышления, что он больше пользы принесёт нам здесь.
      – Ты сума сошёл! Перевербовать? Его?
      – Но я попробую. Сядь вот здесь! – обратился он к моджахеду. – В глаза смотри!
      Не думать! Только отвечать и выполнять. Кто в отряде – бандиты? Так. Сюда их!
      Таких оказалось восемь. Вскоре после прихода они лежали парализованные в углу палатки.
      – Кто наёмники?
      Двенадцать человек майор складировал в другом углу.
      – Остальные – борцы за веру?
      – Остальные – воины джихада.
      – Зови их туда – в ту палатку.
      Двадцать один человек набилось в палатку, где в беспамятстве лежал палач. Ещё восемь осталось на постах. В принципе Макс мог бы их убить вот так, скопом.
      Одной волной. Но почему-то не поднималась рука. Может, и у них вот так, как у их командира? Но и оставить? Как обезвредить эту мрачную стихию? Или… Фанатики же! Пусть, как их Шакал, а? Перенацелить.
      – Аллах велик! – начал он мысленную атаку. Он вбивал оцепеневшему отряду идеи мира и любви. В самую подкорку и даже глубже – на уровень нейронов и их ответвлений отвращение к убийству и насилию любого человека. Человека вообще. И отвращение к любому оружию. Он пробудил в них тягу к проповедничеству, или как это… ну, уточнил мысленно Максим – ваше призвание, – нести слово Аллаха о мире и любви людям. И это оказалось сложнее, чем убить. Гораздо сложнее.
 

 
      Максим изошёл потом и даже почувствовал непривычную боль в висках, которая начала шириться и пульсировать. Но он довёл свою идеологическую диверсию до окончания – когда его мысли стали резонансом откликаться от сознания стоящих вокруг людей. Едва он закончил – раздался грохот. Моджахеды бросали оружие.
      Затем, улыбаясь, громко заговорили. Но ещё через секунду все упали на колени поклонившись Максиму: "Учитель!". Захохотал майор, глядя на эту картину. За что едва не поплатился – такой смех "ученики" посчитали оскорбительным. Только вбитое в подсознание отвращение к насилию не позволило неофитам набросится на неверного. Но, зажав спецназовца в плотное кольцо, они гневно выговаривали тому своё возмущение, а он продолжал начатую во время этой удивительной проповеди киносъёмку.
      – Всё- всё. Идите и несите людям слова добра и любви! – отправил их Максим.
      – Слушай, а ты уверен, что это у них надолго? – поинтересовался Анатолий, глядя на удаляющуюся толпу.
      – Думаю, навсегда.
      – Тебе бы… Даже не знаю… О! Надо тебе встречу с президентом Штатов организовать, а? Ты бы его вот так – и в нашу пользу! Или, хотя бы, этих Бен Ладанов! Представляешь? Нет, но надо подумать! – размечтался майор.
      – Надо идти навстречу полковнику и выбираться отсюда.
      – Сначала – собрать и схоронить оружие. Вон сколько. Нельзя, чтобы опять попало к ним. Ушли одни – придут другие. Хорошо бы тебя оставить здесь, чтобы встречал боевиков и в дервишей перековывал.
      – Нечего мне больше делать.
      Максим стал носить оружие к спецназовцу, а тот – его разукомплектовывать. Затем в одну яму зарыли автоматы, карабины, гранаты, в другую – взрыватели, запалы, затворы. Одну снайперскую винтовку (здоровенную, Макс ещё не видел таких) майор отложил для себя. В хлопотах их застало утро. А ближе к полудню, когда они готовили немудрёный обед, прибыл и полковник. По пути он пережил несколько напряженных мгновений – когда столкнулся с отрядом боевиков. Решив, что Максим с ними разминулся, а те идут на помощь своему командиру, офицер решил принять бой, не выпуская отряд из горловины ущёлья. Более двадцати человек. Пока идут кучно – первой же очередью можно… Потом правда, начнётся. Профи всё-же. Или… что это они, чёрт побери? Чего галдят? И… и… и без оружия же! Все – без оружия.
      Тааак – перевёл дух полковник. Значит и с ними – как с Каракуртом? Ай да парнишка! Представляю, как полезут на лоб глаза у шефов – снарядили отряд боевиков а вернулась толпа проповедников! Спецназовец пропустил новоявленных дервишей и направился по этой же тропинке к лагерю. Конечно, теперь дорога казалась ему куда легче.
      Вначале они с майором, крепко, до хруста костей, обнялись.
      – Знаешь про ребят? – спросил полковник.
      – Да… Максим рассказал. Кто?
      – Каракурт не знал исполнителя. Но выход на цепочку дал.
      – " Цепочка" – это твоё, Юра. Мне выход на эту тварь дай. Мне!
      – Хорошо. Как только узнаю…
      – Договорились. Что дальше, командир?
      – Документы?
      – Всё изъяли. А духов наш волшебник превратил а агнцев Божьих.
      – Каракурта тоже. И здешних встретил – идут, болтают, руками размахивают. Фанаты наоборот. Никто же не поверит…
      – Ну, я небольшое интервью записал.
      – Тогда – вперёд.
      – Отдохни, командир. Перекусим. Пока в происшедшем разберутся…да и на героя нашего посмотри.
      Максим действительно сладко спал на какой-то шинели. Даже похрапывал.
      – Умаялся. Видишь, даже чудеса даром не даются, – улыбнулся полковник. – Ладно.
      Привал. Часа на четыре. Через два часа разбудишь, сменю, – и полковник последовал примеру Максима.
      Обратная дорога была неожиданно скучной. Был бы Максим один, он бы своими новыми прыжками. Или вот – скала. Тропка – вокруг неё. Один прошёл бы её насквозь. А так, – тянись, да тянись. День. И ещё. И ещё…
      – Ничего. Ещё денёк, а там – уже Родина. Там и вертушку позовём, – понял его нетерпение полковник.
      – Это что, граница скоро? – уточнил Максим.
      – Скоро брат, скоро. Как говорил Суворов – вон через ту горочку перемахнём, и….
      Как-то вечером у костра полковник поинтересовался планами Макса на будущее. Тот неопределённо пожал плечами.
      – Я имею в виду ближайшие планы на ближайшее будущее. Ведь ты поможешь мне найти этих ублюдков? Мы бы с Анатолием, конечно, и сами, но это займёт время. А они могут опять…
      – У меня своё дело никак не подвигается.
      – Клянусь, помогу.
      – Думаю, вряд ли.
      – Так ты отказываешься? Максим, ты же видел, что они сделали, а? Ты же ребят наших видел. Нам к их семьям возвращаться. Что я им скажу? Ладно бы в бою… И могила где?
      – Да что же вы все… И не надо на жалость… А меня, меня кто? Мне вот в этом всю жизнь…?
      – Не надо истерик. Тебе не идёт. Не по – мужски это, – хмуро оборвал его майор.
      – Так ты с нами или нет?
      – С вами, – вздохнул юноша.
      – Ну, тогда это долгого времени не займёт, – теперь уже улыбнулся Анатолий. – А мы потом тебе поможем. Хотя… тебе – и помощь?
      – Надо найти монастырь…
      – Найдём!
      "Вертушке" следовало прибыть в условленное место и в условленное время. Здесь же находилась и пристроенная в расщелине довольно мощная радиостанция, сбросившая сообщение полковника через спутник в центр. Но Максу и спецназовцам, после этого сообщения всё равно предстояло ждать – они справились в более короткий срок, нежели предусматривалось в самых оптимистических прогнозах. Только по сроку, конечно. А так – грустным было это возвращение – "Здравствуй, мама! Воротились мы не все, босиком бы пробежаться по росе"? Глупость какая-то. Одно с другим не вяжется. Или у них, у этих ребят, привыкшим к потерям, – вяжется? Нет. Видел Максим по глазам офицеров, что тяжело они переживают гибель товарищей. Всё это туфта – россказни о быстром очерствении сердец в боях. Оправдание бездарности и сволочности командира. Если он не сопереживает смерть своих подчинённых – не в войне дело. Просто такой вот тварью он и родился. Здесь не притупляются, а обостряются и чувства, и характеры. Нынешние товарищи Макса были офицерами, командирами с большой буквы. И товарищами тоже. Да, не бились в истерике по гибели товарищей. Не рыдали друг другу в жилетку. Но и не отмахнулись, мечтая "босиком бы пробежаться по росе". Глаза майора горели жаждой мести. Но, порой посматривая на набирающего солнечную энергию Максима, он начинал задумываться о чём- то новом, явно мучающем.
      На вторые сутки спецназовцы поздно ночью разбудили уже уснувшего юношу и позвали к костру. Протянули флажку.
      – С Новым годом, дорогой!
      – Как?!!
      – Ну да. Счастливые часов не наблюдают! А нам, старикам, уже считать приходится!
      Будь и дальше счастлив!
      – Счастлив! – подавленно произнёс Макс, опуская флагу.
      – Конечно! Разве нет?
      – Да уж… Счастье великое. Все люди… А мы… А! – пожал он плечами и отхлебнул из фляжки. Поперхнулся – спирт. Запил из протянутой майором фляги.
      – А мы? – повторил полковник, тоже выпив. – А что "мы"? Бывает, что и гораздо хуже Новый год встречают.
      – Бывает, – согласился Максим. Он вспомнил мрачную поездку перед самым Новым годом по похороны брата отца. Сколько ему лет-то тогда было? Восемь или девять?
      Младший брат отца – Геннадий замерз где-то в степи. И повезли его хоронить на родине. В товарняке. И отец с Максимом туда-же на родину. Только с другого края страны. И в самый канун Нового года прибыл на станцию этот скорбный груз. В памяти ребёнка осталось навсегда это воспоминание – ночь и ни одного человека на улице. Мороз. Скрип снега под ногами. И бой курантов. Макс даже запомнил место, где их встретил тот Новый год. И поцелуй отца. " И чтобы в новом году не было таких несчастий" – его пожелание. Конечно, были и светлые воспоминания. Как впервые праздновали отдельно от взрослых, с девочками. Или…
      – А про счастье, ты ведь счастливый человек, а? – прервал его воспоминания полковник. – Тебе Бог наградил такими способностями! Разве это не счастье?
      – Убивать? – усмехнулся Максим.
      – Спасать! Спасать людей! Порой исцеляя, порой и убивая других.
      – Послушай… – вмешался майор. – А если подумать и как-то ко всем этим фанатам обратиться, а? Пусть бы жили как люди. А с этими всеми наёмниками – вот так же, но в планетарном масштабе?
      – Или хотя бы дома. Мог бы страну от всей сволоты избавить, а? – подхватил полковник. – А ты… прости, конечно, но ты ведь свой дар по мелочам размениваешь. Ну – ну, я же не со зла…
      – Да нет, вы, конечно, правы, – подхватился Максим. – Есть, есть заботы поглобальнее, а я тут каких-то спецназовцев спасаю, какие-то банды обезвреживаю.
      Гонят меня в шею, а я вот, примазываюсь.
      – Да не о том речь…
      – О том, именно о том! Я ведь за это время мог… мог… только вот здесь всё было бы по-другому…
      – Ай, да сядь, горячка – положил ему на плечи руки тоже вскочивший Анатолий. – Ты хочешь, чтобы мы тебе что, руки за спасение целовали? Нет? Садись! Давай лучше за наших родных! Пусть им повезёт!
      Максим, глядя исподлобья, всё же сел и тост поддержал. Майор протянул ему прутик с зажаренными ломтями какого-то мяса. Было вкусно, а кто это, Макс не спрашивал.
      Просто побоялся.
      – Ты пойми, мы – люди военные, – продолжил полковник. – А ты как, как, ну извини за сравнение, как новое оружие. Ну, если не нравится – как владелец нового оружия. Ну, к примеру, как стратегический бомбёр, да? тот же "Медведь". Мы видим, что он может натворить в мировом масштабе, а ты его, ну, обозы бомбить посылаешь.
      Или…
      – Понял. Но… не я посылаю. И… и не знаю, принят ли я уже на вооружение, или только войсковые испытания прохожу.
      – Молодец. Тоже доходчиво. Ну что же, третья – за женщин! – поднялся майор.
      Вы пили стоя. Эх, Тоня. Ну да ладно. От спирта вдруг зашумело в голове. Он с удивлением посмотрел на товарищей, которых, казалось, алкоголь совсем не разбирал. Внезапно он спохватился, что запивал из фляжки майора. Водой. И другой фляги у него не было!
      – Но Максим – улыбнулся разоблачённый Анатолий, – Мы же ещё не дома! Ещё на задании!
      – А я, значит…
      – Да, а ты "значит". С Новым годом, товарищ! – обнял его полковник. – И отдыхай.
      А мы посидим, подежурим. После того, что ты сделал, это – только на всякий случай.
      – Смотрите, завтра не пугайтесь, красный буду, – пробурчал Максим и, действительно, завалился спать.
      Полковник закурил, глядя на обожженное лицо спящего, задумался. Замолчал, задумавшись, и майор.
      – Когда он меня лечил…
      – И тебя тоже?
      – Я же к ним в бессознанке попал. Потом дознание устроили. Так вот, когда он меня лечил, было видно – больно ему. Но ничего, терпел. Молодец. Наш парень! – констатировал майор.
      – Ну, это ты….
      – По крайней мере, по характеру – наш, – подвёл итог своим размышлениям младший по званию. – Знаешь, он ведь не всех… перековал. Когда они уходили, унесли "диких гусей" и уродов. Он их до этого искалечил. Как они орали! А наш и ухом не повёл.
      Железный мужик.
      – Да. Там тоже… Я потом глянул на им конченных – рожи у них так свело…
      Крутой. Когда обозлится… А ты знаешь, он меня заставил помогать Каракурту духов хоронить.
      – И ты…
      – Я слово офицера дал. Только вот…, – полковник закурил, собрался с мужеством.
      – Гляжу на Каракурта, как он своих в могилу носит и думаю – вдруг это временно.
      Знаешь, всё это так… нереально. Гипноз какой-то… Проснётся он от такого сна, или как там это называется, узнает, что с ним сделали и ещё больше лютовать станет. И ещё наши ребята перед глазами стоят… Не смог я простить. В общем, когда уже надо было могилу засыпать… ну… Сдержал я слово офицера. Всех похоронил. И его тоже.
      – Да-а… Может и правильно, Юра. Нас уже не переплавишь. Может, новое поколение договорится?
      – Может. А парня упускать из виду нельзя. С ним большие проблемы порешать можно.
      Я вот думаю, неужели наши славные органы о нём не знают?
      – Это вряд ли.
      – Тогда чего не используют во всю силу?
      – Наверное, использовать-то его трудновато. Он со своими способностями сам кого хошь " использует". Не глядя на чины и звания. Я бы на их месте очень осторожно его за ниточки дёргал. Вот, через таких как ты, к примеру.
      – Ты хочешь сказать…
      – Нет. Я же сказал, "к примеру". Судя по всему, здесь у них серьёзный прокол случился.
      Сон был страшный – словно надвигается на них то самое жуткое бурлящее молниями облако, которым он развалил стены несчастного монастыря.
      Он ещё успел, даже не проснувшись, метнуться к офицерам, сгрести их в охапку и прыгнуть… Да нет, не успел. Юноша только развернул своё поле и укутал им своих новых друзей, когда всё озарилось ярчайшей вспышкой и метнуло куда-то далеко в сторону ударной волной. Максим держал удар. Он уже почувствовал, как распалась на части, сгорая, его плоть. А полевая сущность стремилась вверх. Он сопротивлялся – надо было ещё отлететь на безопасное расстояние и мягко опустить своих подзащитных. Это своеволие каралось нестерпимой болью и бедный юноша стал кричать. Но, крича, держался. Только когда где-то далеко в стороне остался жар страшного зарева, он опустил на землю спецназовцев и перестал сопротивляться.
      Вроде, живы. Пусть хоть они вернуться. Тотчас отпустила боль, и Макс посмотрел вниз. Поднимаясь над огненном шаром, Максим пытался понять – продолжение это сна или…? Оказалось – "или". Огромный, теперь розовый, расползающийся в гриб шар остался внизу. Что – то похожее Максим видел в хрониках – боевые пуски ракет с боезарядами "повышенной мощности". Быстро моджахеды отреагировали! Но откуда у них такое… Ерунда какая-то… Но вот всё скрылось за ночными облаками и они, освещённые лунным светом, казались мягкой тёплой ватой, укрывающей спящую землю.
      Где-то он видел картину: "Ночной полёт". Старую. Ещё с Ту-4 в главной роли. Но очень похоже. А теперь выше, выше, и… и, как ранее, растворилось тело, только вот светлая паутина просматривается. И то, чем просматривается? И торжествующее буйство всевозможных лучей вокруг. А паутинка-то моя – вон, вон и – вон, подранная. Наверное, от этого-то и все беды. Но как править-то? Может, под какие лучи? Максим попробовал развернуть свою странную сущность к какому-то излучению.
      И вдруг вновь увидел ту самую чёрную бесформенную тьму, приближающуюся к нему.
      Странно, но сейчас она не вызвала страха. Наоборот, противник неожиданно остановился, если такое слово применимо здесь, где всё в движении, и резко метнулся в сторону. Чего тот испугался, Макс разбираться не стал – рванулся за этой тварью. Ярко засветились отдельные ячейки " паутинки". Триада – понял Максим. И началась погоня. Может потом, в свободное от забот время он притормозит вон там, у лунных кратеров. Или в месте высадки астро – космо – тейко- навтов. и примет свой человеческий облик. С понтом: "Как дела, ребята?" Или… или… ну и прыть! Это с какой скоростью она когти рвёт, а? Неет, ты за всё мне ответишь! Он настиг- таки вражину и начал хлестать её каким-то лучом.
      Судя по цвету – полевой сущностью перстня. И порождение Тьмы, сжавшись в точку, казалось, словно растворилось в пространстве. А юношу вновь потянуло вниз.
      – Ну дайте же разобраться! Я бы её… его…, – пытался мысленно убедить кого-то Максим. Не убедил и как в прошлые разы вскоре оказался на земле, вновь мучительно принимая человеческий облик. Увы, тот же проклятый облик, – убедился Максим, крича от нестерпимой боли и разочарования. Правда, наученный некоторым опытом, юноша уже не паниковал. Просто, лёжа под огромной луной на мягком песке, приходил в себя и гадал, где оказался. Пустыня? Пускай пустыня. Солнце яркое, подзарядка полная, рвану что есть силы. Куда? Всё время прямо. Ерунда всё это.
      Просто больше никаких приключений. Искать монастырь. Чего это та клякса испугалась, а? Да, наверное, их. Вишь ты, как и крест, даже там – со мной! Но что… кто ударил? У духов такого оружия нет. Что – то типа…как их… СКАД, да?
      Или Тополя, только не ядерного. И в эту точку. И после доклада. Ну, тут большим умником и быть не надо. Опять он. Что же и это зачтётся, Князюшка. Только неужели ты так глуп, что не понял – этим меня не взять? Или не меня, а ребят хотел? Но таким оружием? Чтобы следов не осталось? Но я же всё равно доберусь!
      Ох, доберусь. Только вот чувствую, надо быстрее Седую искать. Ты бы тоже вместо того, чтобы дурью маяться… Хотя, может, это он так меня притормаживает?
      Значит, будем тоже форсировать. Всё остальное подождёт. Монастыри. Это же очевидно. Что Микола говорил, как митрополит ему намекал? Намекал же – "Все у нас". Что же отец Афанасий недосказал? Почему? Спрошу. И ещё как спрошу! Хотя, может, и боялся такое оружие в мои руки. А после того разгрома – и вообще. Так что, поговорим. Отцу вот только весточку пошлю, а то я типа опять погиб. Теперь борода, ряса и этот… клобук что – ли?
      С восходом солнца Максим, сориентировавшись, нереально гигантскими прыжками рванулся на север. По наивности своей он полагал, что в эту сторону света пустыни всё равно быстрее заканчиваются. К счастью, он в этом конкретном случае не ошибся и к исходу дня увидел на горизонте среди песка проплешины зелени и пальм. Пригород. Врываться вот так, такими прыжками и в таком виде… Максим затормозил и, приходя в себя от бега – полёта, рассматривал крайние дома.
      Присмотревшись, Максим нацелился на относительно приличный домик с оградой.
      Робин-гудовское понимание справедливости толкало его "заимствовать" только у тех, кто перенесёт пропажу комплекта одежды безболезненно. Не считая хозяина своим врагом, юноша решил не устраивать беспричинные разборки с охраной и не вырубать без надобности сигнализацию – поднырнул под участок и вскоре очутился в здании.
      В принципе, песок оказался столь же проницаемым, как и земля родины. Только что однообразнее. Правда, уже на участке подивился уходящим далеко вниз корням растений. Это какая же жажда жизни – тянуться так глубоко за водой! Но – не до этого. Макс осторожно выглянул. Вроде никого. Теперь осмотреться. Ну, неплохо попал. Гараж. Пока пустой. Нет хозяина? Ну, дай Бог.
      В доме действительно никого не было. Обнаружив гардероб, юноша некоторое время рассматривал одежду, затем мягко выругался. Хозяйка, а не хозяин. Правда, джинсы и майку он нашёл нейтральные. А с бельём, сами понимаете… да и не одевал бы он чужого белья вообще. Ладно. Теперь, где я? Хорошо бы где рядом с шахом. Один звонок. Макс тихонько включил телевизор. Судя по тарабарщине дикторши – что-то восточное. А по её внешности… азия всё-таки. Какой – нибудь Багдад, что ли? А вот дата экране… да не может быть. Опять? Два месяца из жизни украли! Два месяца! Весна уже скоро! Опять пропал! Батька, наверное, опять места не находит.
      Да и вообще… Всё, быстрее отсюда. Хотя, куда? Как? Ладно. Подождём хозяйку.
      Расскажет. Умею ведь расспрашивать. А пока… – он покосился на комп. Вскрыть его труда не составило, интернет оказался подключён и Максим погрузился в пучину новостей, постепенно перебираясь от новостей к "древностям".
      Да, отец стартовал – таки. И нормально стартовал. Хотя, какое там теперь "стартовал".
      Треть полёта почти прошла. Надо будет позвонить этой… Светлане Афанасьевне, пусть привет от Геллы передаст. Да-а. И тот сюрприз не замолчали. Да и как замолчишь? Но лихо, лихо. "Удар по банде, перешедшей границу". И, в принципе – никакого шума ни в прессе ни среди врагов. "Ну, долбанули придурки по своей территории – их проблемы. Тем более, что наших-то там… и быть не могло. Если только кого своего. А это – Аллах им в помощь". Видимо, так рассуждали. А вот про полковника и майора – тихо. Но этого и следовало ожидать. Не до них.
      Президент умер… Что? Да нет… Не может быть! И вдруг дошло, как ударило – НАШ ПРЕЗИДЕНТ УМЕР. А это… это… Максим вдруг почувствовал: это – "это".
      Более понятно он и не сформулировал бы сейчас. Какая-то невнятная тревожная тоска. Предчувствие… чего? Надо торопиться.
      И словно в помощь ему загудел у ворот автомобиль. Макс успел ещё выключить электронику и осторожно выглянуть в окно. В кабриолете за рулём сидела яркая восточная женщина, рядом, почему-то в тройке – толстяк, явно европеец.
      Толстяк был здесь совершенно не нужен и когда парочка, смеясь, вошла в дом и тут же, у порога, начала страстные лобзания, Максим вспомнил свои упражнения с женой мэра – ну, там, на юбилее у Медведя. Только проделал этот фокус с мужиком. И насекомых представил покрупнее – что-то типа этаких скорпиончиков. Толстый немедленно оторвался от подруги и застыл, прислушиваясь к тревожным ощущениям.
      – Ты что, да ты что? – по-английски шептала хозяйка, всматриваясь в лицо с выпученными глазами. По-своему поняв этот ступор, она потянулась к молнии на брюках партнёра, и в это же время Максим направил воображаемую скорпионью армию к месту мужской гордости. Толстяк взвизгнул и начал срывать с себя брюки. Дивясь такому проявлению страсти, женщина стала было помогать гостю. Но тот, сорвав с себя всё, пытался стряхнуть невидимых мелких пакостников. Женщина, не понимая таких жестов, озадаченно отстранилась. А любовник рванулся в ванную, под душ, остервенело смывая с себя неведомую гадость. Пожав плечами, хозяйка приготовила два коктейля, затем, прислушавшись, заглянула в карманы одежды. Достав бумажник, вздохнула, вытащила несколько сотенных купюр. Затем отнесла в ванную большое полотенце. Клиент вышел из ванной уже успокоившийся – видимо решил, что подхватил каких-то микробов где-то в другом месте. Парочка опять обнялась. И Максим вновь добавил. У клиента теперь сомнений не осталось. Взвизгнув, тот рванулся к одежде. Ничего не понимая, женщина помогла его лихорадочным движениям, но тот, отталкивая хозяйку, кое- как оделся сам и метнулся к выходу.
      Хозяйка с изумлением посмотрела вслед, затем пожала плечами, выпила коктейль.
      Опять пожала плечами. Выпила второй стакан и, закурив, набрала кого – то по мобильнику. Разговор шёл на непонятном для Макса языке. Пора было появляться.
      Юноша вышел в гараж, оделся и предупредительно постучал во внутреннюю дверь.
      Поприветствовав хозяйку на английском и заглянув ей глубоко в глаза Максим объяснил, что попал в беду и нуждается в небольшой помощи.
      – Кажется, эту помощь я тебе уже оказала, – настороженно кивнула та на одежду гостя.
      – Ну не голому же перед вами было появляться.
      – Тоже мне невидаль, – фыркнула хозяйка. – Хотя очень симпатичная невидаль ( Максим внушил ей образ типа знаменитого ихнего певца. Но только типа – сам помнил его смутно). Как тебя зовут хоть, невидаль?
      – Макс. А вас?
      – Как для кого. Для наших – Фэт.
      – Это Фатима, что ли?
      – Повторяю, для тебя – Фэт. Ну так вот, Макс, садись и рассказывай, чего ко мне залез. И откуда голый. Кто-то из девчат пошутил? Или проигрался? У нас в казино есть пару азартных, но чтобы догола… Выпить хочешь?
      – Нет, спасибо. Я… в общем, не знаю, как и объяснить. Но… вообще где я?
      – Даже так? И не помнишь, что с тобой случилось? Слышала о таких, – по-своему поняла Фэт. – Но хоть что-то помнишь?
      – Да… Мне срочно надо домой. И у меня только одна просьба – как бы до аэропорта. Далеко?
      – Далеко – близко, неважно. Подброшу. А как без денег, без документов?
      – Ну, это мои заботы. Может, поедем?
      – Ты шутишь? Думаешь, послушают байку и посадят в самолёт? И ручкой помашут? Нет!
      Тут и за билет платить, и на лапу давать и давать. У меня есть, правда, некоторые сбережения… Но ты ведь не вернёшь… Может, тебе лучше в какое консульство, а?
      – Ну да что вы… – поморщился Максим. И в этот момент к дому подкатила полицейская машина и тяжелый ботинок с грохотом открыл калитку.
      – Быстро пока в ванную, – отреагировала хозяйка. Она по-своему поняла нежелание этого загадочного гостя идти в полицию или консульство. – Я с ними быстро.
      Клиент, скотина, нажаловался.
      И ванной Максим услышал мужской бас, затем причитания толстяка, насмешливые ответы хозяйки. Спор разгорелся на местном языке, и Макс не совсем понимал о чём речь. Но звук удара, падения, вскрики боли он понял и вырвался из своего убежища.
      Фэт лежала на полу, трое полицейских пинали её ногами, бледный клиент стоял, вжимаясь в стену. На появление нового действующего лица один из местных копов сказал что – то типа: " А-а-а!", – словно давно его дожидался. Повернулись к странному человеку и двое других. Да так и застыли все трое, – Максим обуздал свой гнев и ограничился пока вот такой окаменелостью скотов в погонах.
      – Ну, чего ты хотел? – поинтересовался он у незадачливого клиента.
      – Она… я только сообщил, что она… заразная… – промямлил по-английски толстяк. – Я даже и не думал, что вот так… Я…
      – Ладно, помоги – склонился над женщиной Максим. Вдвоём они перенесли хозяйку на маленький диванчик.
      – Видишь? – показал Максим на глубокую рану в области виска и свёрнутый нос. – По твоей вине.
      – Но я и не думал, что они так… А что это с ними?
      – Не знаю, – соврал, пожав плечами, Макс. – Заварил кашу, теперь расхлёбывай.
      Волоки их в машину, вези в участок и соври что-нибудь.
      – Но я…
      – Ладно, подожди.
      Действительно, заварил-то кашу он своей глупой шуткой. Ну что, что мешало просто вот так, как этих копов. Или, там, усыпить. Нет, детство в одном месте играет, – корил себя Максим. Правда, глядя на лицо толстяка, вспомнил его конфуз на интимном поприще и фыркнул.
      – Зовут – то тебя как?
      – Марвин.
      – О!
      – Узнали? Польщён. Не думал, что моя скромная живопись…
      – Да-да, конечно. Но я вспомнил ещё одного Марвина. Из "Обмена разумов".
      – Это ансамбль такой?
      – Да ну тебя! Что, Шекли не читал?
      – Я… я…
      Оправдания художника, не читавшего классика фантастики, были прерваны хрипом несчастной хозяйки. Она-то от весёлого розыгрыша Макса пострадала больше всего.
      Ну и художник тоже урод, – сразу в полицию! Додуматься! Ну там, к этому… кожнику или венерологу, а то – к копам. Ладно, не перепихивай на других.
      – Марвин, замри и сиди тихо! – скомандовал Максим, привычным жестом простирая руки над стонущей женщиной. Всё оказалось вдруг намного сложнее. Один из ударов ботинком проломал тонкую кость и вбил её осколок в мозг. Конечно, для нашего целителя с его триадой – не проблема. Но время займёт.
      После первого сеанса Макс решил избавиться от неподвижных свидетелей. Да и вообще, долгое их отсутствие может озаботить начальство. Он подошёл к полицейским, заглянул в глаза к каждому.
      – Всё забыть. Никого не было. Никуда не ездили. Спали. В машину – бегом! Стоять! – передумал Максим, вспомнив, что они сделали с Фэт. Посмотрел на часы у толстяка. Восемь.
      – Через час у тебя, и у тебя, и у тебя – паралич левой ноги. Теперь – бегом в машину.
      – Кто-нибудь ещё на участке был? – поинтересовался Максим, когда машина с рёвом рванулась от дома Фатимы.
      – Я и не был. Я… бежал… они ехали, тормознули, спросили, что случилось. Вот я и рассказал. Но я только, чтобы они меня к врачу…
      " Не такой уж и подлюга" – подумал юноша.
      – Я вас только попрошу… Умоляю… не надо меня вот так…
      – Я и не собираюсь. Им – чтобы больше никогда женщину ногами…
      – Я не про это. Не лишайте меня памяти. Это… это так чудесно… вы ведь её вылечите, да? Я всем святым клянусь, что никому и никогда не расскажу.
      – Ладно. Дуйте отсюда по-добру – по-здорову.
      – Но я бы хотел… Из-за меня же… Вот, – тёзка героя Шекли вытянул тот самый бумажник, несколько озадаченно полистал купюры, потом, тряхнув головой, положил все на столик. Посмотрел на неподвижную женщину. Подумал. Снял и положил рядом явно дорогой перстень.
      – А как же вы?
      – На такси оставил, потом сниму.
      – Передам. Всё. Идите, – нетерпеливо мотнул головой Макс, вновь простирая руки.
      – А можно я… – хотел было попросится остаться толстяк, но от удара взгляда чёрных глаз перекрестился и попятился из комнаты.
      Он в этот же день улетел. И засел за новую картину. Художник сдержал своё слово – никому ничего не рассказал. Он написал. Картина эта здорово нашумела в своё время – вы должны помнить. Я видела только репродукцию. Тьма в комнате. Женщина в ареале странных зелёных лучей, струями льющимися из протянутых над ней сморщенных ожогом рук. Странный блеск камня на перстне. И страшный взгляд исподлобья хозяина этих рук. И хочется бежать от этого взгляда, не разбираясь, кто и что делает с этой несчастной. Не то похищает её душу, не то вселяется в её тело. Надо преодолеть себя и всмотреться, чтобы понять… Впрочем, каждый понимал по-своему, а я могла быть и пристрастна.
      Но это было потом. А пока Максим продолжал устранять последствия своего легкомыслия. Женщина оказалась сильной – довольно быстро пришла в себя и во все глаза смотрела за происходящим.
      – Зеркало, – попросила она, пытаясь встать в очередном перерыве. Наверное, с бусами и перстнем можно было и без этих перерывов, но отлёживаться потом…
      Ничего, скоро справится.
      – Лежите. Скоро всё пройдёт.
      – Всё… пройдёт? И это – она ткнула пальцев в своё отражение со свёрнутым носом.
      – Всё! Пропала! Скоты! Где они? – спохватилась Фэт.
      – Всё нормально. Уехали. Всё поправим. Да лежите же!
      – К врачу надо! Может… ну куда мне с таким…
      Максим взял её за плечи и аккуратно, но властно уложил на место. Молодая женщина покорилась. Въехав – таки, что происходит что-то уж очень необычное, молча наблюдала за последующими манипуляциями Максима с его чудесными лучами.
      – Что это? – уже прошептала она в следующем перерыве.
      – Скоро всё вылечим, – улыбнулся Макс.
      – Кто ты? Хотя нет… не надо. Я сама…
      Уже ближе к утру Максим блаженно, с чувством хорошо выполненного дела, развалился в кресле, а Фэт с изумлением рассматривала своё лицо.
      – Чудо, но просто чудо. А с копами что? – спохватилась она. – Наши злопамятнее скорпионов.
      – А что, те злопамятные?
      – Не знаю. Но эти – опять приедут – и всё по-новой.
      – Эти больше не приедут.
      – Ты… их,… – побледнела Фэт. – Знаешь, что у нас за это?
      – Да нет же, нет. Просто они всё- всё забыли. И ещё немного приболели.
      – Немного?
      – Ну, без костылей ходить не смогут. А этот толстяк вон, оставил. – А с ним ты что…
      – Не трогал. Он, оказывается не со зла.
      – И ты не со зла, да? Ты ведь не злой, а, Макс? Иди ко мне, – потянулась вдруг к нему Фэт.
      – Но… но… – замямлил Максим.
      – Брезгуешь?
      – Ай, да что вы! Просто… зачем?
      – Ты знаешь, зачем. И я теперь знаю. Иди же!
      Она была, безусловно, мастером своей профессии. Взгляд, жест, зовущая и умоляющая улыбка, как-то по-особому протянутая рука, осторожное и требовательное одновременно прикосновение – и юноша сдался. Пацан, он и есть пацан, несмотря на всё его всемогущество. Ладно, не буду. Дело прошлое. Да и вообще – не я ему судья.
      В аэропорт ехали уже ближе к следующему вечеру, когда начала спадать жара. Фэт убедила Макса, что наибольшее количество рейсов – как раз вечером и ночью. Ехали молча. Максу было не по себе, – стыдно как-то и неуютно. А женщина думала о чём – то своём. Попрощались уже на стоянке.
      – Ещё увидимся? – спросила Фатима.
      – Не знаю… далеко всё-таки…
      – А ты опять… вот так… как в этот раз, голышом, из – под земли.
      – А ты… как узнала? – удивился Макс.
      – Ну, не с небес же.
      – В какой-то степени и…
      – Да. Но очень давно, правда?
      – Там время летит, действительно, быстро. Но откуда ты знаешь?
      – Сердцем, всё сердцем. И я выполню своё предначертание. Благодарю, что выбрал меня, мой господин.
      – Ну вот, "господин". Послушай, ты всё- таки не того… То есть – не за того. Я выбрал твой дом вообще-то случайно, как более – менее эээ богатый что ли.
      – Не мой. Снимаю. Но теперь – выкуплю, – погладила она перстень на пальце.
      – Правильно. И… бросай ты это дело, а?
      – Теперь – непременно.
      – Ну и правильно. Ну и молодец. Ну, спасибо… за всё… я пошёл.
      – Прощай, мой господин. Я всё выполню.
      – Но я не… а, ладно. Счастливо. – Максим поцеловал по-восточному пухлые, сочные губы и быстро пошёл в здание. А женщина сидела на стоянке, пытаясь угадать, в каком самолёте улетает её господин. Вообще-то она не так представляла его дальнейшие передвижения. Но если он ехал на машине, то почему бы ему не полететь на самолёте?
      Фатима не обманула и не ошиблась – действительно рейсов было довольно много. В том числе и домой, в столицу. Без труда пройдя контроли, предъявляя только свой взгляд, он вскоре затесался в толпе земляков. Те, коротая время, обсуждали последние новости с родины. Мрачно обсуждали. Тревогу вызывала даже не сама смерть президента – к счастью, люди перестали отождествлять президентов с богами или царями. Почти. Но вот новые кандидатуры… Макс тоже вздрогнул, услышав фамилию "князюшки".
      – Этот наведёт порядок! – мрачно сообщил кто-то.
      – Ай, были оттуда, и ничего.
      – Да, но этот… мрачный он какой-то. А когда улыбается, вообще на крокодила похож. Говорят, он и предшественника своего сожрал.
      – Да не пройдёт он. Кто за него голосовать будет? Более достойных нет как бы?
      – Ой, не скажите. Вся эта серость, всё это быдло, им только пообещай новый передел, да кнут!
      – А что, обещает? Я что-то не слышал.
      – Намекает.
      – Зато…
      Дальше шли рассуждения о других кандидатах.
      Максу удалось устроиться в салоне бизнес-класса, для этого тоже пришлось заглянуть в голубенькие глаза стюардессы. В захватывающие минуты взлёта он наслаждался только этим чудом – когда тяжелая птица пробует свои силы, примеривается, потом трогается с места, мчится всё быстрее, быстрее, ещё быстрее – и вот, уже в полёте! Уже крылья, опираясь на воздух, поднимают её всё выше и выше. Дальше уже тяжёлый труд – карабкаться с эшелона на эшелон, пока не наберёшь нужную высоту и не ляжешь на нужный курс. Теперь Максим, потягивая сок, задумался. Нехорошо как-то получилось. Хотя… ну, не привыкать же ей! Фатима.
      За кого она меня приняла? Ну-ну, не притворяйся, за нечистого, конечно. " Из-под земли". И с небес – довольно давно. Падший ангел. Это очевидно. А на что она намекала? " Господин", " предначертание", "спасибо, что выбрал". Я – её? Сама в постель потянула. Я до того времени… Хотя, врёшь. Захватило ведь дух, когда она того толстяка – Марвина целовала, а? Ну… допустим. Но если бы не она… и всё-таки, если она об этом, то при чём здесь… Господи! да она что всерьёз что ли? Это… это… это же Зверь должен родиться на востоке и от блудницы! Это она решила, что от неё и от меня… А что, если она приняла тебя за… Не, ты подожди. Если ты и есть… гм… нечистый, что есть Зверь, то кто же должен родиться от меня? Ерунда какая-то. Она-то хоть соображает, что думает? Нет, подожди. Значит… а ничего стюардесса. Да подожди, дурак, о серьёзных вещах надо думать! Ай, а надо ли? Вон как наклонилась. Да-а, девушки лёгкого поведения на тебя действуют дурно. Всё- всё. Отведи глаза от греха подальше. Ха, "от греха".
      Я сам есть грех и только – только зачал самого Зверя!
      – Спасибо, девушка. На горячее? Курицу, пожалуйста.
      Вот так. И перестань придумывать какой-то бред. Красиво снаружи. Почему мне не дают задержаться вот на такой высоте? Всё время туда, в космос? А потом куда попало вниз. Куда – попало? А что если не куда попало? Ну, была бы логика, если бы сразу после взрыва. Далековато, конечно, но отбросило. А через три месяца?
      Три месяца! Не, надо поберечься. Так и жизнь пройдёт – не заметишь. Стой – стой.
      Всё же о логике. Было, было в статье, что Зверь должен родиться на востоке и обязательно от блудницы. Ну, а куда тебя кинуло? И опять – свобода выбора. Ведь мог ничего такого не делать. Всякого " такого", а не только "этого". Вот родиться Зверь, проклянут же! Правда, я никому не признаюсь в отцовстве, и Фэт даже через суд не докажет. Хиханьки? Ну а что, плакать что ли? Какая-то фанатичная проститутка что-то возомнила о себе, как о Звероматери, а я тут должен… Нет, надо думать о своих заботах. Всех – от Холеры до майора напрягу, пусть мне монастырь ищут. Что-то страшное грядёт. И не с востока. Пока.
 

 
      Отец Афанасий встретил Максима сдержанно. Сейчас он обосновался в ските-пещерке, показавшейся бы просторной разве что кроличьему выводку.
      – Что же, проходи, – пригласил он окаянного странника.
      – Да зачем же, уж лучше здесь – показал юноша на два валуна у входа, явно служивших здесь креслами.
      – Ну, как хочешь. С чем пришёл?
      – Всё с тем же… Пора, святой отец. Чует моё сердце, пора.
      – Я тоже чую, – покивал старец седой гривой волос. – Тем более, что ищут меня убить.
      – Это ещё что за… Кто?
      – Не знаю. Могу только догадываться. После суда над этим грешным настоятелем и присными его…
      – Судили, значит? И как?
      – Не перебивай! Я смотрю, и грех нетерпения в тебе… Так вот. После суда всё и началось. И пища отравленная была, и камень неподалёку скатился, да вон, посмотри, каков. А недавно медведя натравили. Он здесь у меня столуется. Не то, чтобы уж мог отъесться, но иногда какого лакомства перепадает. Или миряне что принесут, или братия, или сам каких ягод насбираю. Вот и тогда. Унюхал у меня малину, притопал. Вынес я ему толику. Стою, смотрю, как угощается. И тут – выстрел. Бедному топтыгину в зад. Наверняка, чтобы на меня бросился. Но просчитались где-то. Он развернулся – и на выстрел… Я потом туда ходил…
      Когда всё кончилось. Потом милиция приезжала. Кто такой – не сказали, браконьер, мол, да и всё. Молился я потом долго за обоих.
      – Их двое было, что ли?
      – Да нет. Миша тоже умер.
      – Но святой отец, молиться за животное, это… разве это по- христиански?
      – Не знаю. Но этот был, как… как… и ведь сказано в Библии " всё движущееся, что живёт, будет вам в пищу. Только плоти с душею ее, с кровью ее не ешьте".
      Значит, есть душа у животных.
      – Ладно, вам виднее. Хотя, наверное, ересь. Но кто ищет вашей смерти? Зачем?
      Если бы до суда, как свидетеля, понятно, а так? Что месть какая?
      – Я думаю…
      Время вдруг, словно в боксёрском ринге, почти застыло для Максима. И он увидел, как медленно, словно продираясь сквозь ставший вязким воздух, на них опускается здоровенная болванка с рахитичными крылышками. Отец рассказывал про вот такие ракеты, движущиеся по лазерному лучу. Но откуда? Он же не слышал самолёта. Или отвлёкся? И не слишком ли уже? Макс уже успел вникнуть в логику работы смертельной гостьи и оборвать нервы этого сложного механизма, а она всё ещё карабкалась в их сторону. Максим мысленно скользнул по лазерному лучу. Вертолёт.
      Из последних секретных суперов. Поэтому и не слышно. Оператор и пилот. Оба не военные. Даже так? Ну, в принципе, военные по нему каким-то СКАДОМ недавно долбанули. Чем, получается, цивильные хуже? Ладно. Макс просто пережёг всю проводку в двигателе, и, ещё раз убедившись, что взрыватели не сработают, перенацелил ракету в текущую внизу реку. Тотчас время вновь ринулось вскачь. Что-то ревануло возле них и с мощным плеском упало в реку.
      – Что это? – прервал свои размышления отшельник.
      – Рыбку тебе не возбраняется, святой отец? Можешь сходить пособирать. Я скоро, – кинулся Максим в сторону треска деревьев – места аварийной посадки вертолёта.
      Плюхнулись бедняги неудачно – как на кол насадили красивую машину на высокую ель.
      Хотя, сами остались целы, и судя по довольно бодрой матерщине – невредимы.
      Сейчас они кому-то докладывали о случившемся.
      – Нет, точность попадания не отследил. Мы посыпались до контакта. Нет, в нас попадания не было. Судя по запаху дыма, горела проводка. Сейчас Хохол как раз там копается. Нет, в любом случае – не взлетим. Сосняк пропорол насквозь. Понято.
      Исполняем.
      Говоривший позвал коллегу- пилота и тот с проклятиями выбрался из моторного отсека.
      – Какая… электропроводку собирала? Выгорела вся, представляешь? Не то, чтобы там изоляция, или где перемкнуло – её просто нет! Ни единого проводка!
      – Ладно тебе, Хохол. Задача – уничтожить машину и рвать когти.
      – Жаль. Ты не представляешь, какая это ласточка! Ладно, доберёмся, руки из плеч повырываю технарям. Или, откуда они там у них растут.
      – Да чего тебе-то кипятиться? Твоя она, что ли? Личная? Ну, добыл её Сам, ещё лучшую поимеет, если понадобиться.
      – Да ты просто не понимаешь… Что? Ты бы свои знания поосторожнее. Даже в тайге. Понял?
      – Понял – понял. Ладно. Я имел в виду, что ты сам её добыл… – начал выкручиваться оператор.
      – Всё. Молчи. Давай, помоги достать.
      – Да что там помогать? НЗ я уже вытащил. Дави кнопку, да рви когти.
      – Я же тебе сказал – проводки нет. Дави теперь кнопку, не дави…
      – Бог в помощь! – обнаружил, наконец, своё присутствие Максим.
      Экипаж оказался доволе психически устойчивым. Да в принципе и чему было пугаться-то?
      Ну, вышел человек из лесу на шум аварии, и что?
      – Да, вот, загремели, – ответил лётчик.
      – А хороша стрекоза, – подошёл ближе Максим и погладил безжизненно опущенную лопасть.
      – Какая там "стрекоза"! Если уж с насекомыми сравнивать то, скорее, шершень.
      Жалит так жалит, – тут же вступился пилот. – Но… секретная разработка. Так что, сами понимаете…
      – И лучше уж вам вообще сюда не соваться, – вмешался оператор. – Помощь ваша не нужна, спасибо, а неприятности могут произойти. Затаскают по инстанциям.
      – Конечно, без вопросов. Пойду. Вот только адресок мне скажете, и пойду.
      – Чей адресок? – изумился оператор.
      – Да вот, хочу Саму доложиться, что не справились вы. И машину угробили, и эта ракета, тоже секретная, да? Не взорвалась.
      – Секретная… вакуумная… а про Сама… кто вы?
      – Вам отвечать не буду. Как с ним связаться?
      – Но мы не знаем! Да и вообще…
      От удара боли оба упали на густую уже траву. Спохватившись, Максим быстро её унял и применил свой, апробированный на Шакале метод. И оператор начал подробный доклад своему шефу.
      – Откуда знаешь про Сама? – хмуро просил шеф. И оператор, покрывшись холодным потом, рассказал, что это всё Хохол. Доставлял как-то на своей вертушке. Когда её перед полётом чуть ли не языками вылизали технари, поинтересовался. Намекнули…
      – Теперь ты, – обратился Макс под видом шефа к пилоту. Тот рассказал, что в тот полёт рядом с ним поместили ещё одного пилота. Личного. Так, на всякий случай. И на точке, пока пассажир решал свои вопросы, "хорошо познакомились". А авиаторы – народ болтливый. Между коллегами, конечно. Вот так и узнал. Но никому "нигугу".
      Выходов на Сама не знает, да и зачем ему? Только вот сотовик и адрес этого шеф- пилота. Ну, на всякий случай. Всё-таки, в столице живёт. Мало ли…
      Запомнив адрес и номер, Максим оставил их с миром, внушив на всякий случай, что видели они жуткие последствия взрыва своей ракеты. Вот, сходили после аварии и посмотрели. Вообще-то Макс плохо представлял себе эти последствия, но пусть додумывают сами. Пока главное – время выиграть. Чтобы не спохватился. Чтобы не смылся. Ищи его потом по белу свету.
      – Это дело давнее, – объяснял Максим, принимая от монаха миску с ухой. Увидев в ней рыбью голову со смотрящими на него глазами, поморщился и миску отодвинул. – Мне про этого Сама, как про главаря, ну, про всесоюзного пахана, один очень большой авторитет рассказал. Хотел жизнь выторговать…
      – Выторговал?
      – Нет… Но он мою одноклассницу… Вы даже не представляете как! В общем…
      – Понял я, сын мой. А этот Сам? Он тоже к… этой истории причастен?
      – Нет… Но как-то причастен же! Вот, ракетой долбанул. Фантазия, конечно, убогая. Вы не представляете, чем по мне ударили вояки!
      – Послушай, сынок… Вот сейчас ты ввяжешься в эту… разборку с каким-то Самом.
      А время? Я уже каюсь, что тогда отослал тебя.
      – Но я за это время не только убивал. Я ещё и исцелял! И… и… к вам же девушка должна была приехать. Целительница.
      – Не тебе в упрёк. Просто, сдаётся мне, что всё это – чтобы отвлечь тебя от главного.
      – А главное – что?
      – Тебе надо найти ту самую воительницу. Это главное сейчас. Потом… Потом наверняка Господь даст знак.
      – Господь? Лично? А прямо сказать – слабо?
      – Не богохульствуй. И не лови на слове. Я всё же старше и… мудрее. Это не гордыня во мне говорит, это правда. А тебе пока трудно уразуметь не только сам промысел Божий, но даже и наличие его.
      – Ну почему же, я тоже порой чувствую, как кукловод дёргает меня за верёвочки…
      – Сравнение оскорбительное и неправильное в принципе. Господь более учитель, который…
      – Значит, с Самом не разбираться? А с Князем? Уж этот…
      – Найди, найди девушку! Поторопись! Всё остальное – потом! Тем более, идёт, идёт по следу и Тьма.
      – Где искать – то?
      – Вообще-то искать и не надо. Разузнал в твоё отсутствие. Я вот и думаю, что убить меня ищут из-за этого знания. Возьми вот письмо. Дорогу расскажу.
      Доберёшься отсюда до станции…
      – Точку прибытия, отец Афанасий! Адрес! Я, может, где спрямлю…
      – Хорошо. Только ещё вот какое дело. Чем-то тут нехорошим, греховным… Не для мирян… Но ты и… В общем, девушку эту после всего церковь с благословения прежнего Патриарха у себя схоронила. Говорят, ни живая, ни мёртвая. Об этом и бывший главный чекист, или как их там теперь, знал. Но вот умерли оба и она сейчас вроде как… ничья. Власть предержащие не знают. Но идут? идут по следу.
      Они вначале почему-то у бандитов искали. Теперь вот, сам видишь, подбираются.
      Поторопись. И потом… Но это совсем смутно. Какое-то проклятие на неё наложили эти чекисты, чтобы без их ведома…
      – Чекисты? Проклятие?
      – Не знаю, сын мой, не знаю… Но тебе надо торопиться.
      – Так всё-таки, приезжала Татьяна? – спохватился Максим.
      – А что тебе до неё? – как-то мрачно поинтересовался отшельник.
      – Как… что? Это же… я…её…
      – Это ты её что? Одарил? Ты передал наивному созданию дар, который… который теперь искалечит её жизнь. У неё в голове такая дикая ересь, что… что…
      Сейчас здесь, при монастыре живёт. С этим громилой своим. Нет, по отдельности, конечно. Днем на прихожанах потихоньку практикуется, а по вечерам мы здесь по вопросам веры… Но пошла, пошла молва.
      – Отец Афанасий, вы, пожалуйста, не перетягивайте её в свою веру, а? Учите добру и злу, помогайте разбираться в людях, решать…
      – Кому жить, а кому умирать? Ты сам-то струсил, а? На такие плечики переложил?
      – Ай, святой отец, не струсил, не переложил. То есть… думал, что отдал, а на самом деле – только поделился. И не потому, что струсил. Просто у меня же другие… проблемы, а все эти… страждущие без помощи оставались. Вот и решил найти замену.
      – Нашёл, называется.
      – А что? Зато за деньги всякую мразь лечить не будет.
      – Дай-то Бог. Хотя, пока, по её помыслам, она и грешников исцелять готова. Не за мзду, а во славу Божию.
      – Ой, отец Афанасий, боюсь, что и вы туда же, куда пастырь их – "во славу Божию".
      Может, пусть исцеляет всех и просто так? А вам я передам такие же способности и будете уже с разбором и "во славу Божию".
      – Но сын мой…, – растерялся вдруг старый отшельник. – Мне… нет… не надо.
      – Ага! Испугались толп страждущих? Это вам не в кустах с медведем на пару малиной лакомиться! И ещё – больно оно, людей исцелять. А вот Татьяна согласилась. Хоть и с ересью в голове!
      – Давай! Во славу Божию – согласен! – клюнул на подначки отец – Афанасий, наклоняя перед Максом голову с густой чёрной шевелюрой – результатом предыдущего воздействия золотых лучей Максима.
      Ночевать юноша не остался. Распрощавшись озадаченным новыми возможностями отшельником, получив от него "рекомендательное письмо" и переговорив о судьбе Татьяны, он направился в длинный путь к одинокому, затерявшемуся в тайге монастырю. Заглянул на зарево – экипаж уничтожал секретную машину. Подумав секунду, приказал оператору выйти на связь с шефом.
      – Я же сказал, только в экстренных случаях! – услышал он хорошо знакомый голос.
      – А случай и есть экстренный, мой дорогой кунак! – ядовито улыбнулся Максим. По лучу он ударил невидимого врага. Не смертельно. Так, чтобы покалечить.
      – Теперь слушай внимательно и запоминай. Деньги переведёшь на счёт…, – Максим назвал счёт, открытый шейхом. – Сегодня же переведёшь.
      – Да, дорогой, да, пощади. Нэ знал, что ты…
      – Конечно – конечно, ракетой рыбку глушили?
      – На монаха заказ был.
      – Но врать-то зачем? Вакуумную – и на монаха?
      – Пощады, дорогой, пощады!
      – Заказ чей? Сама?
      – Его.
      – Давай номер сотового.
      – Но…
      – Как хошь, бывай здоров.
      – Слушай. Только…
      – Он долго не проживёт, не бойся.
      – Конэчно, дорогой… А я?
      – Переводишь деньги, выходишь из этих игр. У тебя же талант предпринимателя.
      Один ресторан чего стоит!
      – И тогда?
      – И тогда пройдёт… постепенно.
      – Слушай номер…
      Но Сам, к его собственному счастью, не отвечал. На этом Максиму пришлось пока завершить разборки. Вытравив из памяти незадачливого экипажа эту встречу, юноша решил-таки рвануть напрямик, воспользовавшись своими чудесными возможностями. На небольшой полянке он примерился, разбежался и… Но этот длинный полёт – прыжок не доставил удовольствия – вокруг него и сквозь него мелькали черные в темноте стволы деревьев. Нет! Уже на следующем приземлении он больше оттолкнулся вверх и – ааах- поднялся над верхушками самых высоких сосен. Вот это было другое дело!
      Лунный свет, океанской волной колышущиеся кроны деревьев и ты над ними. Ещё, ещё и ещё на вдохе! Теперь а-а-ах вни-и-и-и-з, во тьму, толчок и снова полёт. А зачем, собственно, во тьму? Можно же выбирать и освещённые места. И это уже не прыжки, это больше парение в лунном свете, нет, это… это… Кто видел такие сны, поймёт восторг Максима, ощущавшего всё это наяву.
      Путь был неблизкий и к утру Макс решил притормозить на одной из полянок этой бескрайней тайги. Чем-то она ему приглянулась, чем-то поманила к себе. Юноша приземлился у огромного старого дерева, величественно стоявшего в центре оказавшейся довольно обширной поляны. Потрогал травку – ещё мокрая от росы.
      Поэтому присел на толстые бугристые корневища, облокотившись на здоровенный ствол. Ничего, вот пригреет солнышко, можно будет и на травке поваляться. А пока… пока Макс задремал так. … – А теперь уходите!
      Девушки кинулись прочь, но Злата вернулась и крепко поцеловала юношу. – Я мигом.
      Тут уже недалеко. Я успею! – прошептала она.
      – Да бегите же, ради Бога, бегите! – не принял этого признания раненный. И, когда обе девушки скрылись в чаще, застонав, опустился на бугристые корни дерева.
      Сил стоять не было. Это он так перед девчатами. Ничего. Теперь главное, чтобы зверь не обминул его, не погнался за спутницами. Слегка поморщившись, он сорвал повязку с левого предплечья. Вот так – на запах крови. Если он уже людоед – придёт на запах крови. Впрочем, даже если и просто голодный – всё равно придёт.
      И главное – всё-таки успеть ударить. В сердце попасть – проблематично. А вот брюхо пропороть – даже если не смертельно, то – болезненно. Не до погони будет.
      На мне будет ярость срывать. На моём, точнее трупе. Но Ольга уже будет в безопасности. А там дальше – её Злата выведет. Жаль, что не узнаю… Ну да ладно. А вот и он! Или она? Хороша, киса. Красавец! Ну, иди сюда, красавец. Иди, перекуси. Ну, вот же я здесь! – поднялся юноша. Но что-то смущало полосатого хозяина тайги. Два раза он напрягался для атаки, но затем, как-то смущённо ворча, отворачивал морду. Затем тигр застыл, к чему-то прислушиваясь. Не к звукам ли удаляющихся бегущих шагов? Парень с ужасом осознал, что если хищник рванётся за ними, он уже не сможет ничем помочь девушкам.
      – Ну, тогда я пойду к тебе, трус! – юноша оторвался от ствола и сделал несколько шагов. Больше не смог – упал на колени. И тотчас на него обрушилась полосатая смерть…
      Максим проснулся, потряс головой. Посмотрел на крону дерева, на голубое небо.
      Уже день. Но почему он жив? И где тигр? Он же помнит, что успел порнуть зверюгу.
      Успела ли Злата? И главное… Стоп-стоп- стоп. Какая Злата? Какой тигр? Это уже не сон, братцы, это – явная шизофрения. Шизофрения? Значит, шизо, да? А вон там что? Максим встал и прошёл тех же несколько шагов, что и таинственный герой странного сна. На земле лежал старый проржавевший кинжал. Может, это древнее дерево поделилось с ним своими самыми яркими воспоминаниями? Или… Всё- всё- всё. Вперёд!
      Этот монастырь уцелел чудом. Просто прокатилась не останавливаясь братоубийственная гражданская война через него дважды, особенно не останавливаясь. Ходили смутные слухи, что оба раза исчезали все его обитатели.
      Так что не смогли комиссары пустить их в расход. А потом… Бог знает, почему не тронули его потом. Может, уж в слишком глухом месте он стоял. А может, правду говорят, что доставляли отсюда чудодейственное снадобье сильным мира сего. Или, что со времён царей уходили сюда (в женский монастырь!?) на покой уставшие от власти правители, оставляя вместо себя двойников или их трупы? Ну, "уставшие от власти" – это уже даже не миф. Так, фэнтези.
      Настоятельница встретила Максима не то чтобы радушно. Сдержанно встретила.
      – Рекомендация отца Афанасия для нас многое значит, – отложила она письмо старого монаха. – Да и сами от мира не отреклись в такой степени, чтобы ни о чём не догадываться. История с монастырём, поверженным за содомский грех, нам известна. И там тоже перед проявлением гнева Господня появился вот такой огнём отмеченный монах. Который вознёсся в свете молнии на небо. Так?
      – Это уже преувеличения, – улыбнулся юноша. – Стоял под деревом в грозу. Вот рядом и долбануло. А меня отбросило. Да, я был там – сопровождал отца Афанасия.
      А все эти "проявления гнева" – это он проклял…
      – Знаю-знаю. Хорошо. Просьбу отца Афанасия… выполню. Обет молчания об этом давала прежнему Владыке. Новый ничем пока не обязывал. И, кроме того… Но, это дела наши, не мирские. Хотя…
      Настоятельница что-то явно недоговаривала, не решалась, внимательно всматриваясь в пришельца.
      – Отец Афанасий пишет, что Вы его исцелили, – начала она с другой стороны. И, жестом руки отметая возражения, продолжила. – Сёстры монахини тоже разнесли эту весть, весьма восторженно рассказывая само это исцеление.
      – Сороки, – улыбнулся Максим.
      – Не надо так, сын мой. Чудеса Господни так редко случаются, что весть о них – всегда радостна и желанна. Так вот… какая-то странная болезнь начала изъедать моих сестёр. Вы поможете нам? Вы, естественно, не обязаны… Я и так…
      – Конечно, если это в моих… конечно помогу! И без всяких условий. А сколько их?
      – Болеют уже девять. Но и многие другие… Они не жалуются, но я вижу.
      – А какие… хотя, ладно. Пойдёмте, покажете.
      – Вот так сразу? Вам следовало бы поесть, отдохнуть с дороги.
      По этому "следовало бы" Макс понял – настоятельница согласна немедленно приступить к делу.
      – Пойдёмте- пойдёмте. А… мой вопрос?
      – Сразу же после нашего. Поверьте, получите всё в целости и сохранности. – Я только распоряжусь, чтобы там… приготовились. Мужчина всё-таки.
      Такое Максим уже видел. Почти такое. Как чёрные точки, копошащиеся в глазах цыган. Только теперь и в глазах, и в лёгких. Оседая в самом низу, эта мерзость множилась и пожирала нежную ткань. И ещё страшнее было другое – словно трубка в пульверизаторе, тянулась оттуда тоненькая ниточка к гортани и выше – разбрызгивая невидимое зло вокруг.
      – Откуда это? – обратился Максим к настоятельнице.
      – Что "это"?
      – Зараза эта откуда?
      – Мы… не знаю.
      – Ладно. Кто первая заразилась? Хорошо, – подошёл он к молодой задыхающейся монахине. – А вы идите пока. И вообще, ограничьте сюда доступ.
      – Мы и так…
      – Тогда я Вас попрошу – пусть сюда вообще никто не ходит. Всё контакты – только через меня. Все, кто здесь уже бывал, тоже пускай перебираются сюда.
      – Но это же пол – монастыря со мной вместе.
      – Тогда вот что… сел Максим на одну из пустующих коек. Остальных я потом посмотрю. Но кому становится плохо, – немедленно сюда.
      – А Вы?
      – А что я? – улыбнулся целитель, уже простирая руку над первой пациенткой. – Ко мне зараза не прилипает. Меня эта мерзость боится. Идите, распорядитесь.
      И вновь, в который раз Максим ввязался в битву за жизнь неизвестных ему людей.
      Правда, на этот раз – пациенток восторженных и благодарных. Не смея приближаться, девушки и женщины со своих коек во все глаза смотрели на происходящее перед ними чудо. Юношу и насторожило и обрадовало "молчание" бус. Теперь он знал их главное предназначение и такое их поведение могло означать одно – в преддверии главной своей миссии они уже не желали "размениваться на мелочи". Ладно, справлюсь и сам.
      Вы только меня потом не подведите.
      Когда первая исцелённая – симпатичная монашка лет двадцати пяти, попыталась на коленях поцеловать руку спасителю, тот как-то неловко отпрянул.
      " Какие-то одни и те же изъявления благодарности" – вспомнил он и порыв исцелённой Стервозы. "Неужели непонятно, что нормальному человеку это просто… гадко?" – Да что вы. Вставайте. Я не духовное лицо, – вслух сказал он. – И немедленно исчезайте, чтобы не заразиться вновь.
      Это была исключительно благодарное целительство. Даже пока не целительство, так,
      "дезинфекция". В отношении троих, самых первых, пришлось позаниматься восстановлением лёгких. А у остальных эта гадость больше пощипала, чем пожрала.
      Как моль шубу. Макс вздохнул, поняв, что не отвертится. Придётся заниматься и с остальными. В большей или меньшей степени. Но потом. А сейчас – луна – и копошащиеся чёрные точки среди розового свечения здоровых клеток. Солнце – и опять чёрные точки. И ещё глаза. Восторженные, восхищённые, удивлённые, какие-то ещё, но очень приятные взгляды. Но распушать хвост перед восхищённой публикой не приходилось – терзало нетерпение. Каждую ночь эту монастырскую палату – мрачное, похожее на какой-то грот с узкими оконцами помещение, покидало несколько монахинь. А через трое суток, когда, казалось, вот-вот это всё закончится, настоятельница прислала ещё четверых. Правда, у них всё это только начиналось – Максим справился с бациллами у этих женщин за одну ночь.
      – Всё! – сообщил он утром настоятельнице. – Всё! Теперь… я посплю немного…
      А потом, надо ещё раз всех осмотреть. Всех! И узнать, откуда это.
      Почти неделя была потрачена Максимом на полное исцеление пострадавших от этой странной заразы, а заодно – и некоторых других заболеваний. Уже не задумываясь над ощущениями монахинь, Максим щедро одаривал пациенток своими золотыми лучами.
      И неудивительно, что к концу Максимового подвижничества его стали и здесь почитать за некого воскресшего пророка. Поклонение вот-вот могло перерасти в крайние формы массового психоза, и настоятельница посчитала за благо исполнить своё обещание.
      – А потом вам придётся уйти незаметно. Иначе вся моя паства двинется за вами с хоругвями и песнопениями.
      – Да, конечно… А по источнику этой… болезни, выяснили что?
      – Не касаясь тайны исповеди, могу сказать, что и он – там-же.
      – Кто-то лазил?
      – Проверяли чудотворность.
      – Ну что же. Тогда пойду один. Ко мне не пристаёт, а начинать всё заново я просто уже не успею.
      – Я провожу. Когда думаете?
      – Прямо сейчас.
      Настоятельница внимательно посмотрела на Максима. За время постоянного и непрерывного целительства он сильно сдал – словно высох. И без того худое обожженное лицо теперь заострилось в сплошной профиль – вон, даже щёки ввалились.
      Ввалились и глаза. Страшок. Да, видимо, нелегко даются чудеса.
      – Может, отдохнете всё-таки. Хотя бы день-два? Вы не представляете, как к вам теперь относятся мои сёстры!
      – Ну почему же не представляю? Очень даже, – почему-то улыбнулся Максим. – Поэтому, давайте, от греха подальше.
      " Видимо, не во всём, ох, не во всём исповедуются", – вздохнула настоятельница.
      – Тогда пойдёмте. Только… Всё-таки… Я же должна буду объяснить им…
      Откройтесь, кто вы?
      – Мне самому это пока не открылось, – вздохнул теперь юноша.
      По крутой, вьющейся, как в замковых башнях, каменной лестнице они спустились в монастырский подвал. И ещё в один подвал под ним. А там массивная каменная дверь в стене была перекрыта таким же массивным металлическим брусом с несколькими новенькими замками.
      – Это я уже теперь. После того, как узнала. Ума не приложу, как она добралась…
      Говорит, случайно, – объясняла настоятельница, отпирая замки.
      – Теперь слушайте внимательно. Вот, возьмите план. На каждом пересечении сверяйтесь. А потом, там, возле неё. Надавите посильнее на распятие. Выход там.
      Чтобы сюда не возвращаться. Ну что же. Прощайте, святой отец. Мы за вас молиться будем!
      Настоятельница, воспользовавшись неожиданностью, поцеловала-таки руку "святого отца".
      – Да что вы… – начал было Макс.
      – С Богом! Мы за вас молиться будем.
      – До свидания! – закрывая за собой глыбу двери и зажигая презентованный фонарь, попрощался Максим.
      От кого остались эти мрачные катакомбы? Какие забытые человечеством атланты и когда прилаживали каменные плиты и вырубали каменные ступеньки? Да и чем? Максим что-то смутно припоминал. Были некие сообщения об открытии следов протоцивилизации в этих краях. Ритуальный комплекс? Низкие для нормального человека каменные туннели действительно, пересекаясь, тянулись в разные стороны.
      Вентиляция была плохой, воздух – спёртым, дышалось тяжело. Судя по ступенькам – ход опускался ещё вниз. Потом начались какие – то каменные ниши со скелетами в истлевшей одежде. Хоронили своих святых? Ай, да какое дело? Быстрее через этот чертог, или паноктикум… Да когда же они кончатся?
      Он нашёл-таки эту несчастную воительницу, это "абсолютное оружие"! Нашёл с помощью тех, кому когда-то помог и сам. И вот – свершилось! Но она сейчас не была похожа ни на "пятый элемент", ни на себя саму. Очередная ниша, по плану та самая, была закрыта железной дверью. Судя по состоянию железа – это было новшеством. Максим потянул дверь на себя. Не заперта. А внутри, на каменном же ложе покоилась, одетая в какую-то чёрную рясу мумия старушки. Только волосы с той самой седой прядкой были похожи. Может, не она? – отшатнулся Максим.
      Но затем, вспомнив, что случилось с ним самим, взял лёгкое холодное, бездыханное тельце на руки и бросился в обратную сторону. Спохватился. Вернулся назад. Ага!
      Вот оно, распятие. Сейчас, – потянулся он к кресту. Стоп! А бациллы? Он сосредоточился и увидел слой замерших, чуть копошащихся точек. Отсюда. Значит, придётся позаниматься. И снова боль? Вперёд! Во искупление! И, наученный борьбе с таким же врагом юноша, взялся за его уничтожение. Только на следующие сутки, опустошённый и измученный борьбой, Максим нажал на распятие. В открывшийся в стене лаз ворвались ароматы весеннего утра. Длинная винтовая каменная лестница вела круто вверх. Максим взял свою находку на руки и, согнувшись в три погибели, выбрался с ней на свет Божий.
      На лужайке Макс осторожно пристроил мумию у ствола дерева, под тёплые лучи весеннего солнца. Напился солнечной энергией сам.
      – Вот так. Теперь давай, оживай. Вот. Носи на здоровье, – одел он ей на тонкую морщинистую шею ожерелье. И тут же камни вспыхнули ярким голубым огнём. Словно взрывной волной Максима отбросило в сторону. А когда он поднялся, то увидел, что ни мумии, ни чёрных одежд как не бывало. В жёлто – голубом пламени, билась гибкая девичья фигура. Жёлтое пламя браслета – змеи и голубой огонь камней ожерелья неистово схлестнулись, порождая светящиеся смерчи, охватывающие девушку.
      Максим почувствовал, какая боль её сейчас пожирает, и кинулся на помощь. Пока его не скрутило, он успел прижать Алёну к груди, к своему кресту – оберегу.
      Ярким лучом вспыхнул и перстень. И языки пламени свились вокруг их в один тугой клубок, а затем взорвались уже знакомой Максиму яркой вспышкой. Ещё чей-то крик раздался вдогонку – не то боли, не то гнева.
 

 
      – Что это, Господи? – почувствовал он вопрос. Теперь он держал в объятиях не девушку. Да и объятиями это назвать было трудно. В феерии Космоса его паутина светлых лучей касалась такого же лучистого поля.
      – Это ты. А вокруг – Вселенная.
      – А это… кто отвечает?
      – Я. Вот, рядом.
      – Сон? Какой чудесный сон! А что это с тобой? – коснулся лучик рваных дыр.
      – А это… здесь тоже есть злые силы.
      – Бедный – бедный. Дай я тебя…
      Восхитительные прикосновения светлых лучей практически мгновенно соединили оборванные связи полей этой Максимовой сущности.
      – А вон там что? – поинтересовалась Алёна.
      – Там… Там когда-то взорвалось большое солнце. И теперь оно дарит нам свои силы…
      – Как красиво. Никогда бы не подумала… Куда мы?
      Макс знал куда. И знал, что будет дальше.
      – Будет больно, – предупредил он напарницу, пытаясь своим полем как-то… ну, покрепче обнять её что ли, защитить от предстоящего испытания. А, может, боялся, что вновь разбросает их по белу свету? И держал, держал её в объятиях, сколько мог. Поэтому оказалась девушка от него недалеко – он слышал её крик. И скрипя зубами, переносил свою боль молча, – ну, не орать же при ней. Не дожидаясь, пока боль отступит, поднялся и пошёл на крик. Надо было немедленно успокоить девушку – на этот раз их забросило в открытое море. Ну, если три четверти нашего шарика приходится на моря – океаны, чему удивляться-то? Не штормило, и Максим, всё ещё кривясь от боли, осторожно переступал через гребни невысоких волн. Когда же увидел девушку, слегка призадумался – голый ведь. – Ааах! – вырвалось у него, когда он взглянул на себя. Это было опять его ЕГО тело – пят… нет, уже шестнадцатилетнего юноши. Она? Когда там своими лучами заживила дыры в его поле?
      Но чёрт его бери, кто и как! Просто Йеееес!!!! – он пробкой выскочил из воды и гигантскими прыжками помчался, куда глаза глядят. С прыжка занырнул куда-то в тёмную глубину. Вновь выскочил. Остановился и, широко разведя руки, распахнул свои сердце и душу выглядывающему солнцу.
      Это – я! Вот это – я!!! Йеху!!! Я-я-я!!!
      Спохватившись, Максим ещё раз осмотрел руки – ноги. Нет, ну это же точно его!
      Никаких сомнений! Скосил глаза на кончик носа. Его. Пощупал щёки и шею. Тоже без ожогов. Блаженно упал на мелкую волну. Всё! Свершилось! – улыбался он в голубое безоблачное небо. Всё же это она. Седая. Да! Как там она? – и Макс рванулся назад.
      При приближении к лежавшей на волне уже отмучившейся болью девушке, он предупредительно погрузился по плечи в воду.
      – Опять ты? – сверкнула глазами Алёна, увидев подгребающего врага и также спрятавшись, только по горло, в воде. – Я тебя тогда что, не убила?
      – Да нет, только обожгла всего. А там… сейчас…, ну, наверху, поправила.
      – Постой- постой…
      – Прежде, чем опять начнёшь разборки, имей в виду – твои братики живы – здоровы.
      Соскучились, конечно…
      – Врёшь! Нет! Скажи, что не врёшь! А как же…
      – Липа. Тебя на такой понт взяли! Развели, как последнего лоха. Или как в отношении девушки – лошицу?
      – А… могила?
      – Там… автобус с детьми… сгорел. Но твоих это совершенно не касалось.
      – Бедные… Я слышала их… души. Им и тогда было больно…Нет, уже не больно, только страшно… Скажи, а они потом тоже… как мы?
      – Не знаю. Наверное, нет…
      – А братики, они… А кто… Почему я тебе, а не им должна верить?
      – Да ты и не верь. Потерпи только с расправой. Доберёмся, всё сама увидишь.
      – Доберёмся. Это как? И где мы… А это что за прикид? Голая и в бусах… И… вообще что всё это… Господи! И как всё болит!
      – Послушай, Алёна, давай для начала, я своих друзей попробую позвать. Судя по всему, мы в море… или океане. Вода тёплая, значит, по крайней мере не у полюсов…
      Максим окунулся с головой и стал посылать во все стороны хорошо запомнившийся импульс.
      – И Куки пропал. Даже следа не осталось, – всё ещё приходила в себя девушка. – И вообще, после того, как я там, на яхте, я ничего не помню.
      – С браслетом – всё. Ещё та была штучка. Эти камни и мой оберег едва справились.
      Откуда он у тебя?
      – Долгая история. А… тот… обожженный монах в пламени- это что, ты?
      – Я, только… ну…, ай, тоже долгая история.
      – А… а… там… вверху…
      – Это уже точно я. И ты.
      – И это был не сон?
      – Один сон на двоих? Думаю, нет. Не хочу! Хотя…, ага, вот и они! Повезло, что ребята недалеко оказались.
      – Ребята? Где?
      – Да вот же! – показал Максим на приближающуюся стайку дельфинов.
      Конечно, это были только дальние родственники знакомых Макса. И поначалу они настороженно кружили вокруг. Но, выслушав переданные юношей чувства восхищения, добра и любви (а нормальный человек не может испытывать других чувств к этим существам) они успокоились. Крупный для дельфинов вожак подплыл вплотную к Максиму, скользнул гибким телом по телу юноши. Тоже проделал второй дельфин, третий.
      – Эй, подождите, а я? – обиделась обделённая вниманием девушка.
      – Они тебя боятся.
      – Но почему?
      – Не знаю. Ты нырни и передай всё, что думаешь о них. Хорошее, конечно.
      Девушка последовала его совету и вскоре закружилась новая карусель, в центре которой оказалась уже девушка.
      – Да ну вас! Щекотно, – смеялась она. А рядом выныривала лобастая симпатичная голова и, открыв зубастую, но совершенно нестрашную сейчас пасть, вроде, как тоже смеялась.
      – Какая прелесть! И они – твои друзья? Почему?
      – Спас одного… Нет, двоих. Первый, по-моему, под винт попал. А второй – перед самой встречей с тобой. Один… визави гранаты бросал, вот беднягу и… А эти ребята, народ благодарный.
      – И чем они нам помогут?
      – Рванём на них. Они знают, куда и быстрее будет.
      – Знают, куда?
      – Ну, в смысле, где берег. Выбирай, какого – и вперёд. Только вежливо попроси, конечно. Можно было бы и бегом по волнам…
      – И голышом! Нет, давай- таки попросим этих славных милашек.
      Ни просить, ни выбирать Алёне не пришлось – почётную и приятную миссию взял на себя вожак. А Максиму предложил свои услуги молодой, но очень крепкий представитель более позднего поколения. Правда, всё оказалось не так, как в книгах. Сесть верхом не удавалось, да и непривыкшие к этому новые друзья мягко, но настойчиво выскальзывали из-под наездников.
      – Правильно! Тоже мне друзья! Ты бы как поступил? Только познакомились – и на тебя верхом: "Но, дорогой!", – заступалась за дельфинов Алёна.
      – Нет, если бы этот друг нуждался в помощи, я бы повёз.
      – Так то в помощи! А здесь – только проводить побыстрее.
      – Ну, пусть провожают! – согласился Максим. Согласились и дельфины – начали буксировать плывущих рядом и держащихся за их спинные плавники новых друзей.
      Пришлось замолчать – вода тотчас попадала в открытый рот. А дельфины бодро волокли подростков, сменяя, время от времени, друг друга. Но вскоре Максим обратил внимание на то, что Алёна оказалась в центре стаи, в то время, как к нему смена приходит со всё большей неохотой. Да и его "буксиры" всё больше и больше жались к девушке.
      – Что ты там делаешь? – поинтересовался он.
      – Пою. В переводе на их язык, конечно.
      – Это как? – изумился Макс и тут же закашлялся от морской воды.
      – Как ты их звал, так и пою. Сам послушай.
      Макс включился на дельфинью волну, прислушался. Да это была песня. Вник в "обратный перевод" Ну молодец! Нашла же доступное для их восприятия.
      – Море, море… мир бездонный… – не выдержав, начал подпевать он. И вскоре дельфинья стайка стала первой в их истории, приобщившейся к великому искусству вокала. Слушатели оказались весьма восприимчивыми и последний раз припев:
      Над тобой встают как зори
      Над тобой встают как зори
      Нашей юности надежды чирикали все хором.
      – Как ты думаешь, может, этим мы пробудим их мозги? – поинтересовался Максим.
      – А почему ты думаешь, что они спят? Они просто по-другому мыслят.
      – Ну, я в смысле тяги к прекрасному…
      – От скромности не умрёшь.
      – Ай, я же в смысле музыки, там, поэзии.
      – Может, пробудим. А может уже… Ай, перестань, щекотно, – рассмеялась она, когда один из дельфинов мягко ткнул девушку рылом в живот.
      – Меня тоже… Знаешь, это они, наверное, так "на бис" вызывают. Давай ещё что им про море.
      – Я так сразу и не помню. А ты?
      – Тоже как-то из головы повылетало. Давай-ка спой им что-либо общепонятное.
      Доступное и для их среды.
      И Алёна вновь запела. Конечно, про любовь. Здесь Максим уже не подпевал. Только, наравне с дельфинами, слушал.
      – А ты чего отмалчиваешься?
      – Не люблю я о любви. Только под вдохновение.
      – Не любишь или не умеешь?
      – Ого, не умею! – по-детски обиделся Максим. – Недавно так о любви пел, что "Медведь" взревел от восторга. Да и остальные…
      – Аххха-ха – перебил его девичий хохот. Алена захлебнулась, закашлялась, но опять зашлась в смехе. Она отпустила дельфиний плавник и, лёжа на воде, продолжала неудержимо хохотать.
      – Это… это где? Конечно… медведи… большие ценители… особенно… о любви…
      Только… ты уверен, что он… от восторга? – в паузах выдыхала она и вновь заливалась смехом – восторженным, чистосердечным, со стоном и повизгиваниями.
      – Да ну тебя…, – насупился было Максим, но вдруг представил эту картину.
      Значит так. Сидит медведь… да в клетке. В передвижном зоопарке. Или даже лежит, уныло глядя через решётку. Опротивело ему всё. Ничего не мило. И вот подходит он, Максим. Во фраке по такому случаю. Становится в позу и начинает петь о любви.
      Как там: " Любви все возрасты поко-о-о-рны. Её порывы благотв-о-о-орны." Топтыгин поначалу недоумённо смотрит своими маленькими глазками. Потом садится.
      А Макс продолжает выводить рулады. Мишка крутит головой и пытается зажать уши.
      Но медвежьи лапы к этому не приспособлены. В конце концов, несчастный встаёт на задние лапы и с рёвом бросается на клетку, пытаясь перегрызть железные прутья.
      – "Медведь" – это крутой делок довольно крупного масштаба, – отсмеявшись объяснил юноша.
      – Догадалась – догадалось. Но поначалу, как услышала… Спасибо, я так давно не смеялась!
      – Рад был услужить, – всё ещё с обидой в голосе ответствовал Максим.
      Девушка вдруг подплыла вплотную к нему и заглянула в его глаза.
      – Послушай… Макс, – впервые назвала она его по имени. – Если ты сказал правду, а я всё больше тебе верю… Хотя, сколько можно наступать на грабли… Но не об этом. То, что произошло " там" всё- таки заставляет верить… Так вот, давай без глупых обид, а?
      – Без проблем! Это я так, интересничаю, – объяснил Максим своё поведение.
      – Тогда вперёд! Наши друзья отдохнули, и как я поняла, даже подкрепились. Я бы сейчас тоже…
      – Попроси, может, принесут свежей рыбки.
      – Я мяса и рыбы не ем.
      – Вообще? Но ты… это… довольно эээ пропорциональна для вегетарианки.
      – А ты – для мясоеда. Ладно, проедем тему. Что-то наши ребята убрали ход. Что, снова петь?
      – Давай. О любви. Я тоже с удовольствием послушаю.
      – О любви… Слушай, а "там" есть любовь, как ты думаешь?
      – Есть! Конечно есть! – радостно выдохнул Максим. Он только сейчас осознал это.
      – И не только там…
      – Ай, здесь… Скажи… ты часто "там" бывал?
      – Нет. Всего несколько раз. И то, как со скалы сорвался, только и приподнялся над облаками…
      – Я тоже, когда меня огнемётом…
      – Даже так?
      – Да. Думаю, нам много чего надо рассказать друг другу. Ну, а потом?
      – Потом… Ещё… Но… недолго… Что-то возвращает назад.
      – Что-то? Или кто-то?
      – Один раз, когда ты меня… того, то "там" меня ударило что-то черное. Ты ещё сегодня мне её следы эээ лечила. А в прошлый раз я эту тварь проучил. И, знаешь, вроде, недолго за ней гонялся, а вернулся – два месяца здесь прошло… Слушай, а чем ты это меня всё-таки?
      – Не знаю… Собой. Своей ненавистью… Но об этом не сейчас правда? Давай, всё- таки вдвоём споём нашим провожатым, а, медвежий угодник? И они вновь дуэтом начали услаждать гидроакустический слух дельфинов. Не потому, что уж очень любили петь. Просто, с одной стороны, приставали благодарные слушатели, а во-вторых, ну, интересно же заниматься чем-то новым и необычным. Когда мозги ещё переваривают всё недавно происшедшее.
      – Что с ними? – прервала концерт девушка, когда дельфины вдруг рассыпались в разные стороны.
      – Не знаю… Я читал, что при опасности они наоборот… – начал Максим.
      – Что это, Господи? – прервала его рассуждения Алёна.
      – Да… Отец говорил мне, что подлодки сейчас в восьмиэтажный дом высотой…
      Но увидеть самому…, – шептал Максим задрав голову к самому небу. А с атомохода уже спустили моторный бот со спасательной командой.
      – Кто они? В смысле "наши"?
      – Или наши или "ихние". У других денег на такие игрушки не хватает. Хотя…
      "Хотя" было не к месту. Это были "наши". И вскоре спасённые, одетые в комбезы подводников, сидели в каюте капитана. Пожилой, но моложавый полковник или, точнее, капитан первого ранга не скрывая удивления и озабоченности, смотрел на эту молодежь, уплетающую традиционные " макароны по-флотски".
      – Традиции. Отец мне рассказывал и учил готовить такое блюдо. Быстро и сытно.
      – Это так. По случаю. На скорую руку для вас. А так у нас рацион довольно разнообразный и сбалансированный.
      Алёна вдруг фыркнула, поперхнувшись, чаем.
      – И что смешного? – слегка сдвинул брови кэп.
      – У нас так зоотехник на собраниях отчитывался "удалось сбалансировать рацион кормов".
      – Таак. Интересная компания. И кругозор широкий. А теперь по порядку. Кто такие?
      – Максим. Максим Чёрный.
      – И откуда?
      – Из… это здесь откуда?
      – Откуда здесь – потом. Где живёшь?
      – Да нигде. Детдомовский.
      – Ладно. А ты?
      – Алёна. Серая. Сиротка.
      – Шутки шутим? Два весёлых гуся? Один чёрный, другой серый?
      – "Один белый, другой серый", – в песенке так, – поправил капитана Максим.
      – Ладно… Как оказались здесь?
      – Но вы же сами нас сюда и… То есть, ваши люди. Но, наверняка по вашей команде, – дурачился Максим.
      – Я спрашиваю, как оказались в этой точке океана? Одни! Голые!
      – Ну, так получилось. Не успели одеться. И мне было очень стыдно. Спасибо, что нашли нам это… Очень удобно! – подхватила эстафету Алёна.
      – Я спрашиваю… Как… вы… оказались… там… откуда… мы… вас… подобрали, – сформулировал более конкретно вопрос капитан.
      – Ну, километров двадцать тридцать нас подвезли дельфины. Где-то так? – уточнил Максим у Алёны.
      – Наверное, больше. Долго и быстро плыли…
      – Ладно. Я с вами здесь в кошки – мышки играть не буду. Сейчас пойдёте, отдохнёте, потом за вас специальный человек возьмётся. И подумайте, ребятишечки, крепко подумайте. В очень нехорошую историю вы влипли. Боюсь, что вам крепко не поздоровится.
      – А что…, – шёпотом спросил Максим, испуганно озираясь. – Здесь сильная радиация?
      – Идите! Старший помощник! Проводить в изолятор!
      В изоляторе было тихо, светло и уютно. Всё, как в маленькой палате на двоих.
      Только окна не было.
      – Вы с ним так зря. Наш кэп мужик неплохой. Но всяких "чепе" не переносит, – пожурил ребят старпом.
      – Так ведь мы…- приподнялся со своей койки Максим.
      – Чепе- чепе, да ещё какое! Рассекретили миссию. Вообще-то мы и не могли вас взять. Всплывать не имели права.
      – Ну и плыли бы своей дорогой. Мы как-нибудь сами… – обиделась Алёна.
      – Так и надо было поступить. Когда оказалось, что кроме вас здесь ничего нет…
      Но кэп – на свой страх и риск. Огребёт от командования за вас теперь.
      – И это – традиции моряков? Бросать в беде тонущих? Я читала о другом. Правда, фашисты таких расстреливали. Может, и нас надо было? – возмущалась девушка.
      – Постой, Алёна. Вы говорите, "когда оказалось, что кроме нас никого нет". А… вы что… кого-то другого ждали?
      – Так вот, ребятушки. Главный вопрос. Если поможете, все наши нарушения окупятся с лихвой. Вы что-нибудь здесь видели?
      – Вообще-то нет… Честное слово, нет – уже на полном серьёзе ответил Максим. – Но вы хоть подскажите, о чём речь? Может, внимания не обратили?
      – Понимаете… Мы… нет. Это – прерогатива кэпа. Скажу так. Лодки, корабли, какие-нибудь буи, радиомаяки? Что могло издавать какие-нибудь сигналы или шумы.
      – Нет. Этого точно не видели. Разве что под водой. И то…
      – Ладно. Отдыхайте. Вон, у Алёны уже глаза слипаются. И подумайте. Не в игрушки играем.
      Когда старпом ушёл, Максим пальцем поманил к себе девушку и прошептал:
      – А я ведь соврал. Знаю, кто "издвавал шумы".
      – Кто? – округлила от удивления глаза Алёна.
      – Ты! Когда про любовь дельфинам пела. Гордись. От моих песен медведи ревут, а от твоих субмарины пробкой из- под воды выскакивают!
      – Ну и глупо! – отвернулась к стене девушка.
      – Да нет, просто смешно, – начал давиться смехом Максим, представив теперь эту картинку. Девушка плывёт на яхте и поёт о любви.
      А глубоко внизу экипаж подлодки бьётся в судорогах, зажимая уши. Затем командир, типа нашего кэпа шепчет "это выше человеческих сил" и даёт приказ на всплытие.
      Отомщённый, он уснул. Но даже во сне что-то не давало покоя. Что-то он в том разговоре упустил. Важное и неожиданное.
      Завтрак им принесли туда же, в изолятор. Видимо, надежды Максима об экскурсии по подводному ракетоносцу были абсолютно беспочвенны. Правда, после вчерашней невольной критики, завтрак оказался вполне на высоте, – и яйца всмятку, и восхитительные оладьи, и хлеб с маслом, и ароматный чай.
      – Ну, ваш кок на высоте! Передайте ему спасибо, – заявил Максим старшему помощнику, вытирая губы салфеткой (да-да, ещё и салфетки!).
      – Передам обязательно. А пока, милости прошу ко мне для беседы.
      – А нам говорили о каком-то особисте.
      – Ну, не расстраивайтесь, будет вам и особист.
      Каюта старпома была, конечно, поменьше. Но тоже ничего.
      – Давайте знакомиться. Владимир Владимирович Владимиров. Старший помощник капитана этого корабля.
      – Старпом стратегического ракетоносца – и всего лишь кэп 3 ранга? – удивился Максим.
      – Ну, наша лодка – не "стратег". Она скорее, охотник. Но при необходимости может…
      – Ясно. Истребитель – бомбардировщик, по-нашему.
      – По- вашему?
      – Мой отец… Ну, мы жили возле аэродрома, – спохватился Максим.
      – Ну что же. Тем интереснее выслушать вашу историю.
      – Но мы вчера всё рассказали вашему капитану! – почти искренне вскричал Максим.
      – Артист! – не смог скрыть улыбки старпом. – Только вот, что ребята. Шутки в сторону. Где-то здесь гибнут наши ребята. И нам необходимо знать всё, что с вами случилось. Может, это шанс их найти и спасти.
      – Ну, я так и думал! – вмиг утратил веселье Максим. Значит, не случайно их сюда занесло. Да ещё вдвоём. Рояли, рояли, рояли.
      – Другая лодка?
      – Я не вправе вам больше ничего говорить. И это – для того, чтобы рассказали правду.
      – Хорошо. Как нам к капитану?
      – Поверите, ему не до вас, ребята. Но я передам всё дословно.
      – Тогда передайте, что мы наверняка сможем помочь.
      – Но… парень, это не игрушки!
      – Я… мы понимаем.
      – Тогда немедленно выкладывайте, что знаете! – вскочив, закричал офицер. – Там ребята… может… задыхаются уже. Или того хуже. А вы здесь… Ну?!
      – Поэтому немедленно веди к капитану, – уже набычившись повторил Максим.
      – Ну, пожалуйста, Владимир Владимирович! Это, правда, может помочь, – жалобным тоном вмешалась Алёна, сняв напряжение.
      – Ладно, – вздохнул старпом. – Но пеняйте на себя…
      Капитан не позволил прогуливаться по боевой субмарине и сам ворвался в изолятор.
      – Три минуты вам. Коротко и ясно. Ну.
      – Сигналов никаких не было. Точнее, были, но…
      – Короче.
      – Это мы их подавали, чтобы повеселить дельфинов. Мы умеем…
      – Опять дурачишь?
      – Но мы можем помочь найти… и вообще…
      – Покажи ему что-нибудь, – предложила Алёна.
      – Но что… – растерялся Максим.
      – Вы давали три минуты. Сколько осталось? – поинтересовалась девушка.
      – Практически… чёрт! Часы стали!
      – А если мы вернём эти три минуты? – продолжала девушка.
      – Что за… – капитан с удивлением смотрел, как секундная стрелка его часов двинулась в обратную сторону.
      – И не только с Вашими такая чертовщина, правда, товарищ старпом? – обратился к Владимиру Владимировичу Максим. Тот, взглянув на часы, подтвердил.
      – Что бы вам ещё такое… чтобы убедительно и не навредить. Кто у вас там за сигналами следит? Сейчас попробую, – прикрыв глаза, начал сосредотачиваться Максим.
      – Не надо. Нет времени. Пойдёмте, – кинулся к рубке капитан.
      – Да, если бы мы вас подобрали в начале поиска, то такими хохмачками вам долго было бы пришлось убеждать. Но сейчас действительно, – хватаемся за всё возможное и невозможное.
      – Хохмачками? Вот обесточу всю вашу коломбину! – обиделся Максим.
      – Ну, ну, ну, не ершись. Бери пример со своей девушки, – кивнул офицер на Алёну, которая с сосредоточенным видом пробиралась по неудобным с непривычки лесенкам узких коридорчиков.
      Вахтенные офицеры с удивлением смотрели на появившихся с капитаном детей. О том, что подобрали, знали уже все. И в большинстве своём такое самовольничание кэпа в принципе одобряли – у многих на земле остались дети. Но тащить их сюда, в святая святых? Да ещё в критическое время…
      – Прежде всего, надо их найти. Ну, что можете?
      – А что они… передают? – поинтересовался, озираясь, максим.
      – Если бы они хоть что-то передавали… – жёстко усмехнулся капитан.
      – Понял. Может, стучат?
      – Услышали бы. Хотя, глубина здесь…
      – Что будем делать? Ты что-нибудь слышишь? – поинтересовался Максим у девушки.
      – Нет… Слышу много, но отсюда… Всё заглушает.
      – Нам надо выйти! – решил Максим. – Выйти и отплыть.
      – Как ты это себе представляешь, молодой человек?
      – Ну, не знаю… С этими, вашими… гидрокостюмами, да?
      Капитан посмотрел на часы. Через два часа последний доклад. Если к тому времени не обнаружат… Можно считать что дальнейшие поиски будут поисками братской могилы. А в худшем – не хотелось и думать.
      – Ладно, – решился он. – Обеспечьте, – обратился он к одному из офицеров.
      Поскольку время поджимало, за бортом они оказались довольно быстро. И подростки, и сопровождавшие их моряки зависли на месте, слегка пошевеливая ластами. Океан был заполнен звуками. Где-то бушевал ураган, порождая низкие, похожие на стоны великана, волны. А вот почти через океан перекликаются киты. Не то… Удары?
      Сколько их на дне – всевозможных щелчков, скрипов, скрежета, тех же ударов. Надо искать ритмичные… Нет, не то. Не то же! Надо искать… Максим вспомнил, как чувствовал ужас, исходящий от заложников в церкви. Вот что надо! Не ужас, конечно, но… Скажем, какое-то излучение волн разума при экстриме. Он схватил за руку девушку и попробовал объяснить жестами и мыслями. Поняла. И кроме рукопожатия ответила светлой нежной волной. И сердце юноши отозвалось такой- же.
      И волна на волну вызвали резонанс – тот самый. Который не разрушает а окрыляет, и не удваивает, а удесятеряет силы и чувства. Теперь они чувствовали всё, что чувствовали живые существа на сотни, нет, на тысячи миль вокруг. Это было во-о-о-н там. Там бились сердца и мысли. Добрые сердца и мужественные мысли. Которые обостряются и добрых и мужественных людей в период опасности или нет – в период осознания неминуемой смерти. Наша пара, было, рванулась в том направлении, но быстро пришла в себя. Надо было сообщить тем, кто будет спасать. И вскоре Максим докладывал командиру спасателей.
      – Это эээ километров сто сорок отсюда. На самом дне.
      – Что на дне – лишнее. Направление?
      – Если повернуться…
      – Направление!!!
      Алёна вскочила, повернулась вправо от капитана и протянула прямо перед собой руку.
      – Вот так!
      – Да, согласен. Вот так! – повторил все его движения Максим.
      – Ну, если врёте, ребята…
      Тут учудила Алена. Она вдруг упала на колени и протянула к кэпу руки.
      – Умоляю… Быстрее. Они там… там…, – она вдруг разрыдалась.
      – Курс зюйд – зюйд – ост. Полный ход – заорал, как старинный пират, командир подводной лодки.
      Когда, через два мучительных часа они зависли над бездной, поглотившей ракетоносец, когда нащупали его бортовой аппаратурой, на странную парочку наших героев начали смотреть иначе.
      – Я бы никогда туда не пошёл, – уже при них раздумывал командир, доложивший о выполнении задания. – По всем ориентировкам они должны быть гораздо южнее. Это мы вообще сбились – клюнули на ваши дельфиньи песни. Думали, буй… Ну вот, ребята. Отдыхайте. Дальше – не про вас дела.
      – Вы будете их спасать? – поинтересовалась Алёна.
      – Гм… да… спасать… Идите, – тяжело вздохнул он.
      – Но если что не так, мы же можем… – начал Максим.
      – Можем? Что? Что мы можем? – сорвался капитан. – Я на такую глубину не пойду!
      Раздавит. Это у "стратегов" такая прочность… Хотя, всё равно, и их скоро раздавит!
      – И вы, вы будете этим… любоваться! – вскричала Алёна.
      – Девушка, милая, – вмешался старпом. – Если бы мы хоть что-то могли… Мы ждём не их гибели… Мы ждём спасательные судна. Но… но нам остаётся только молиться.
      – Да ну вас! Слабаки! Алёна! Вперёд?
      – Конечно!
      Капитан и его старший помощник не успели ничего возразить. Они, и все вахтенные на командной рубке увидели, как эти странные подростки подошли к стенке рубки и… исчезли, оставив после себя лишь презентованную им одежду.
      – Ты что-нибудь понимаешь? – поинтересовался капитан у своего старшего помощника.
      – Если это новые пси-технологии врага…
      – Службы контроля и обнаружения, объект на месте? – закричал командир.
      Выслушав подтверждение, вздохнул и вытер покрывшийся испариной лоб.
      – Больше не пугай меня так, – попросил он подчинённого – Я действительно на секунду представил, что вся эта бодяга – для того, чтобы сбить нас с курса.
      Ладно. Что теперь?
      – Ждём, товарищ капитан первого ранга. Ждём чуда. Больше нечего. Спасатели просто не успеют. Может, эти ребятушки всё- же…
 

 
      Максим помнил, как спасал Элен. Тогда он сквозь толщу воды проходил, как и сквозь стену. Поэтому и он, и девушка вновь обрели осязаемую плоть только на гибнущей лодке. Впрочем, раньше и не надо было. Первое, что их поразило – пронизанная голубым свечением тьма. И свечение, словно мириады иголок, тут же впились в их обнажённые тела.
      – Радиация, – понял и объяснил Алене Максим. – Плохо, очень плохо.
      Не обращая внимания на перекрытые переборки, они поднимались к вершине этой громадины – к капитанской рубке.
      – Стой! – вдруг тормознула девушка Максима. – Мне что, опять голышом мелькать?
      – Кому что! – бросил Макс. – Ладно. Я наверх, а ты – смотри, во что наряжаться.
      Девушка остановилась, желая что-то возразить, но Макс был уже в рубке.
      Капитан сидел, откинувшись к стенке. Кроме голубого свечения, командный пункт, казалось, освещался бледными лицами офицеров.
      – Связь установить не удаётся. Повреждения слишком серьёзны. Уровень радиации говорит о том, что повреждён реактор.
      – Пока только, – усмехнулся капитан.
      – Команде не удаётся выправить шахту спасательной капсулы. Более того, под давлением она продолжает…
      – Понял. Предложения?
      – Вход в реактор заблокирован изнутри предыдущими… добровольцами. Товарищ капитан первого ранга… – хотел что-то добавить докладывающий, но замолчал.
      – Хотя бы связь… Последний доклад…
      – Где эта ваша… радиорубка? – встрял Максим.
      – Это ещё что? – вскочил, казалось, покорившийся судьбе, офицер. – Вы тоже видите? – поинтересовался на всякий случай он.
      – Так точно…, – раздались озабоченные голоса вахтенных.
      – Где аппаратура связи? Ну, быстрее же!
      – Проводить! – распорядился командир, всё ещё мотая головой, пытаясь отогнать видение.
      И уже через несколько минут на мёртвом пульте загорелась единственная зелёная лампочка.
      – Говорите, капитан. То есть передавайте. Над вами – ваши коллеги, вот им и передавайте. Только коротко, время дорого.
      Капитан сухо и кратко доложил через впаявшегося в систему вместо повреждённой аппаратуры Максима обстоятельства катастрофы. Взрыв. Затопление отсеков. Лодка быстро легла на грунт. Нарушен прочный корпус. Затоплены отсеки С, Д, Е. Продуть цистерны не удаётся. Но главное – взрыв в реакторном отсеке. Экипаж в незатопленных отсеках – на местах, за исключением двух добровольцев, вызвавшихся пройти в реакторный отсек для разведки. Судя по всему, заглушить реактор не удалось. Остро ощущается воздействия радиации. Без принятия незамедлительных мер извне, взрыв возможет в самое ближайшее время.
      На этом связь была прервана – Максим рванулся к реактору. Дорогу подсказывал поток излучения. Вскоре Максим находился на нижних палубах лодки. Здесь, в темноте, обливаясь потом, жадно хватали ртом воздух почему-то измазанные маслом матросы. В свете индивидуальных фонарей они с удивлением, но без комментариев рассмотрели голого подростка.
      – Дайте зайцу что набросить, – скомандовал похожий на цыгана мичман.
      – Некогда – отмахнулся Максим. Давайте, лучше…
      – Если бы ты знал, как нам некогда! Но всё-же голышом не бегаем. На, одень! Надо человеком оставаться! Ну, что теперь?
      – Теперь… Теперь… соображал Максим, натянув брюки и тельник, теперь скажите, как это… нет, где реакторный, чёрт побери!?
      – Это пусть капитан – лейтенант проводит. Мы – на вахте, – отказался мичман.
      – Ребята… Держитесь… Выберемся…
      Пробираясь по тёмным коридорам Максим почувствовал – Алена где-то поблизости.
      – Поёдём – пойдём! – оторвал он её от целительства матросов в одном из отсеков.
      – Но они уже умирали…
      – Теперь продержатся? Погнали вниз, к реактору. Девушка тоже уже была одета в комбез, но Максим, схватив её за руку, потянул сквозь переборки – всё равно темно.
      Задраенный реакторный отсек встретил их горячими разъедающими плоть струями радиации.
      – Взорвали, – показал Максим на раскуроченный трубопровод. – А вот это – главное.
      Вон, видишь стержни. Я читал кое-что. Они вроде бы замедляют реакцию… поглощают нейтроны… Или электроны? Они вверху, трубопровод охлаждения вышел из строя… да нет, вообще взорван, вот реактор и пошёл в разнос.
      – Это интересно, но потом! Что сейчас?
      – Надо его останавливать. Опустить стержни? Ты видишь, что этот гад сделал? – кивнул он головой на мёртвого капитан-лейтенанта. Он же этот механизм… Ну сволочь же! Как теперь…
      – Ты давай, начинай, я присоединюсь.
      Девушка вновь взяла его за руку, слегка пожала. И вновь мощным аккордом зазвучали их волны. Но пришла боль. Словно уже не горячие струи воды, а струйки кислоты вонзались всё глубже и глубже в их тела, разъедая все клетки на своём пути.
      – Уходи, – просипел Максим, пытаясь высвободить руку. Я сам… теперь уже успею…
      Не думал… что…так… больно…
      – Не отвлекайся… Вместе… до конца… только быстрее…
      Они корчились от боли на полу залитого призрачным светом отсека, с ужасом прислушиваясь к стону раздавливаемой субмарины. Успеть, успеть, успеть. Но что успеть? А затем где-то вдали раздался протяжный торжествующий вой и хохот.
      – Не успеваем, – простонал Максим. – Реактор идёт на взрыв. Чувствуешь, как хлещет радиация? Рванёт реактор, потом – боеголовки… Всё! – решился Максим.
      Теперь иди.
      – Я с тобой.
      – Алёнушка… Я не знаю, что будет. Я… только один раз делал это. И то – на секунды… Не знаю, что будет. И без бус…
      – Я с тобой. – Алена подползла к Максиму, легла рядом. – Что надо делать? Давай быстрее… А то мы скоро – туда вверх, а эти ребята…
      – Встаём. Я помогу. Тогда я… Господи, секунды остались… Я вот так делал…
      Максим поднял руки вверх. Глядя на него, сделала это и девушка.
      – И что? – прошептала она.
      – Поворачиваем всё назад.
      – Что…? – она не успела договорить, но поняла в миг зарождения адского огня.
      Но за мгновение до этого мига, отсек, лодку охватило другое свечение – сила, более мощная, чем ядерное пламя. И рывками(Максиму казалось в ритм их сердец) возвращалось время назад. Или они проваливались назад во времени? Это было тяжелее, чем тогда, на поляне. Но теперь их было двое. И силища в этой девушке была ещё та. Да, бусы нашли своего настоящего владельца! Ещё. И ещё. Вот уже и обрели плоть добровольцы. И Каин убил Авеля. И режим реактора – в разнос. Но и сам… И здесь – камикадзе? И дальше. Точнее – ещё назад. Вот пошли на дно. " Легли на грунт". Теперь – ещё. И ещё. Вот, пока – нормально. Больше нельзя. Всё, просто нельзя!
      Максим опустил руки. Глядя на него, сделала тоже самое, а потом осела на пол Алёна.
      – И что мы сделали? – простонала она.
      – Вернулись назад. Сейчас надо разобраться с этим…
      – Он что, из Аль-Каиды этой?
      – Думаю, хуже. Князюшки человек.
      – Кого?
      – Потом. Пошли. Только, тихо. О нас здесь теперь никто не знает.
      – Но я же их лечила!
      – Они ещё и не заболели. И эти двое, что были здесь – оба живы.
      – Я сама убью этого гада. Потом. Дай сил набраться.
      – Отдыхай. Я сам. Боюсь, что он вот-вот начнёт.
      – Надо было подальше назад отмотать.
      – Нельзя. Чувствовал, что нельзя. Отдыхай. Я аккуратно.
      – Всё. Пошли.
      Они прислушались. В лодке было очень-очень тихо. Словно вымерли все. Макс осторожно выглянул из реакторного отсека. Нет, там, на дальнем посту кто-то замер над пультами.
      – Кажется, это "режимом молчания" называется, – прошептал Максим на ушко девушке.
      – Это, когда их выслеживают сверху.
      Макс решил "просачиваться", минуя обитаемые зоны – сквозь немыслимые сплетения проводов и механизмов. Остановились они в одной из пустующих кают.
      – Надо найти того капитан-лейтенанта, – собирался с мыслями Максим. Страшно болела голова. Ещё бы! Тогда он вообще вырубился, хотя вернулся лишь на несколько секунд. А здесь! Но здесь он был с Алёной. Да-а, силёнок у этой Седой…
      А "эта Седая" уже накинула длиннющий китель какого-то капитана второго ранга и смотрелась в зеркало. Ахнула. Взглянула ещё раз. Потянулась к выключателю и несмотря на протестующий жест Макса, включила свет. Максим быстро обмотался одеялом с койки.
      – Ты можешь мне сказать, что это? – показала девушка на своё отражение.
      – А что? Гм… да, – выдохнул Максим, в свою очередь таращась в зеркало. Оттуда на него недоумённо смотрела физиономия парня лет двадцати. Вон, даже щетина прорезалась. Нет, это был он, конечно он, но старше. И рядом стояла не пигалица, а сложившаяся девушка того же возраста. Очень и очень, кстати.
      – Ну, как это понимать? – всхлипнула Алёна.
      – Постарели, матушка. Чудеса-то даром не даются, а? Вот, наверное, так расплачиваться и будем.
      – Ага! И скоро в стариканов обратимся. Вон, уже у глаз морщинки! – ткнула девушка пальчиком в зеркало.
      – Глупости! Как говорил Бендер, "в таком виде вы можете вращаться". Тебе очень идёт.
      Максиму новый облик вполне понравился. Да и было с чем сравнивать. Жаль, подрос совсем немного. Ну, не всем же быть двухметровыми шкафами. Правда, злоупотреблять такими фокусами со временем, действительно, не надо.
      – Всё. Делом заниматься надо. Пойду на разведку. Ты отдохни, к новому гм… образу привыкни. Если кто войдёт – уходи в стену. Вон в ту. С других сторон – каюты.
      – Давай. Подожду здесь. Просто… не хочу возле тебя голой мелькать. Придумал бы что-нибудь.
      – Вон, бусами обмотайся. Они всегда с тобой.
      – Их хватит, как тебе твоего креста.
      – Да ну тебя! – покраснел Максим, скрываясь в одной из переборок. А Алёна, чему-то улыбнувшись, сбросила с себя китель и уже более внимательно начала рассматривать происшедшие изменения. О чём она думала – Бог весть, но судя по всему, настроение у неё от этого не испортилось. То есть…ну, не настолько уж.
      Несколько кают Максиму пришлось обминуть – в них отдыхали свободные от смены офицеры. Подвахтенные, что ли? В пустых он прежде всего обращал внимание на кители. Две каюты с капитан – лейтенантами оказались не те. Только в третьей, в тумбочке он нашёл фото с нынешним врагом, некоторые документы. Долго всматривался во взгляд узковатых глаз. Ладно, посмотрим на тебя вживую, Искандер.
      Вот только ждать или искать дальше? А если он уже начал? Но где искать? Думай, друже, думай. Он пошёл, то есть, пойдёт в реакторный отсек. Пусть и добровольцем.
      Но если бы, к примеру, кок вызвался туда добровольцем? Значит… значит или ядерщик или ремонтник. Нет. По тому, как сноровисто он действовал, всё же не ремонтник. Не трубу заваривал. Ладно, вернёмся поближе к реактору.
      Максим действительно нашёл Искандера на посту неподалёку от реакторного отсека.
      Они бы и наткнулись на предателя, если бы не пошли кружным путём. Ну, и хорошо, что не наткнулись – неизвестно, что утворила бы скорая на расправу Седая. А сейчас Макс заглянул глубоко в глаза Искандеру и приказал докладывать своему имаму. После получения информации юноша долго не раздумывал. Оставлять в живых такого фаната было невозможно, перековывать – некогда. Да и не хотелось, честно говоря. Память у Макса сохранила и то, чего ещё не было, – перемазанных машинным маслом, умирающих от радиации ребят. Дарить ему мучительную смерть – только освятить последние мгновения жизни фанатика. Поэтому Искандер умер тихо, словно уснув, не успев исполнить свой долг во имя Аллаха. Но был здесь же и ещё один. И не фанат. Сейчас, во время этого… молчания, да? – он наверняка отдыхал. Да и что ещё особисту-политработнику сейчас делать? Заглянем-ка и к нему. И тоже, желательно, без Седой. По-мужски поговорить надо.
      – Но я… это же приказ был!
      – Преступные приказы не выполняются, правда?
      – Но он не преступный! Мы… я… план – выманить их на нас.
      – Но зачем?
      – Это – не наше… не моё дело.
      – А что должен был делать Искандер?
      – Значит, знаете. Спрашивать тогда зачем?
      Максим, действительно, всё уже знал. Оставалось только, чтобы об этом узнал кэп.
      И не со слов неизвестно откуда выбравшегося мужика. Поэтому, войдя в каюту, он прожёг болью довольно грузного замполита и, прежде всего, заставил включить связь с постом командира ракетоносца.
      – Работаете неплохо. Но поздновато будет. Они вот-вот будут здесь. А потом ещё и наши подойдут. А потом – рванёт. На весь мир рванёт!
      – Да вы похлеще Шакала! Это что, наш родной фанатизм? Зачем?
      – А вы не видите? Всё разваливается! Ещё немного – и хана. Всех янки затопчут!
      Это – последний шанс!
      – Мировая война – последний шанс? Для кого?
      – А вот это мы скоро и увидим, молодой человек!
      Уже, стараясь не шуметь, выламывали дверь. Поэтому Максим вновь ушёл за переборку, оставив команде обезображенное жуткой гримасой боли и ужаса тело заместителя командира – особиста-воспитателя. В живых его оставлять Максим не решился. Отоврётся и вновь возьмётся за своё. Как всё же интересно! Два фаната противоположных взглядов – и спелись. Точнее, спел их один эээ хормейстер. Скоро свидимся.
      – Где-то неподалёку штатовская эскадра. Надо уводить. Как? – спросил Максим, появляясь в каюте.
      – И это всё, что ты узнал? – удивилась Алёна. – На, укутайся, – протянула она одеяло.
      – Нет, конечно, но сейчас это главное. Фишка была в том, чтобы рвануть лодку под ними. Ты представляешь, что это такое? А если и у них сдетонировало бы? И так на ножах ходим. Полетели бы галушки в обе стороны.
      – Но теперь же этого не будет?
      – Нет.
      – С этим камикадзе разобрался? Он… жив?
      – Разобрался. Нет.
      – Тогда дальше пусть сами выкручиваются. У нас свои заботы. Пошли!
      – Но постой, куда? И как?
      – К американцам, попросим, пусть домой отвезут.
      – Ты сошла с ума?
      – Ты что, не догоняешь? Мы разве не можем попросить как следует?
      – Браво! И если попросим, как следует, им не до этой лодки будет! Пошли!
      Ещё через час они уже находились на капитанском мостике командира… как у них это классифицируется Макс не знал, но типа Большого Противолодочного Корабля у нас. Тоже ещё та махина. И "капитанский мостик" – это как-то ласково – уменьшительно. Скорее – этакий актовый зал. И судя, по выражению глаз кэпа, такой акт сейчас и начнётся.
      – Кто такие? – резко спросил командир на своём родном языке. Алёна с Максом переглянулись. Ещё когда им опускали с вертолёта трос – эвакуатор, они договорились брать команду за жабры очень аккуратно, не ломая дров.
      Присмотревшись. А вести первоначальные переговоры будет он, как более знающий английский.
      – Мы не отсюда. Нас… в общем, мы на своей яхте… Потом волна – и вот, – Макс развёл руками.
      – Никаких яхт здесь минимум, неделю, не было! – отрезал капитан.
      – Ну не вплавь же мы!
      – Я тоже так думаю. В изолятор. Луис, – ты их быстро разговоришь, потом приду я, послушаю.
      – Но господин капитан! По международным правилам, вы должны нас накормить и обогреть, одеть в сухое…
      – Последнее уже сделали, так? Теперь небольшое, но искреннее интервью, а всё остальное – потом. Проводите гостей!
      И изолятор был здесь попросторнее и пошикарнее. Ну, не подлодка во-первых, а во-вторых – янки это янки. Максим где-то читал, что на фронтах Второй Мировой они, измученные, требовали двойную порцию… спирта? виски? как бы не так!
      Мороженного!!! Вот и здесь всё этакое ухоженное, холёное, если хотите. И этот Луис – этакий холёный полукровок. Кстати, а какая у них пайка?
      – Мы давно не ели – сообщил Максим дознавателю.
      – Слышал, что кэп сказал? Вначале интервью. И не обижайся, малыш, дело есть дело.
      – Ладно, – вздохнул Максим, погружая взгляд в карие глаза Луиса.
      Через пять минут дознаватель, озабоченно качая головой, поднялся к капитану. Что-то тихо сказал. И старый морской волк, побледнев, рванулся к изолятору. Ещё через пять минут туда же был вызван его старпом, затем – старшие офицеры. Эти, за неимением места, заходили по одному, затем стремглав мчались на посты. Вскоре на посту управления появился и кэп. Флагман эскадры заложил предельно допустимый для него вираж. Подчиняясь приказам флагмана, повторили маневр и другие корабли.
      – Ловко! Что такое ты им внушил? – улыбалась Алёна.
      – Приказ их президента и некоторые пояснения к нему. Типа, что вот – вот рванёт.
      Теперь давай немножечко ужаса – всей команде. Чтобы не скоро очухались. Я вот в парке… Знаешь, такие низкие волны. Ну, мы с тобой, когда лодку искали, слышали, как шторм…
      – Поняла. Только ниже, да?
      – Только, чтобы с ума не посходили. А то натворят.
      Вскоре команда, объятая непонятным ужасом, выжимала из своей громадины предельную скорость. Хотя, ужас был понятен – уже распространился слушок – там, внизу, вот – вот рванёт. И рванёт круто.
      В действительности, подводный ракетоносец, услышав удаляющийся шум винтов противолодочной эскадры, тихонечко ушёл из ловушки, в которую попал из-за предателя.
      – Теперь пора. Куда летим? – поинтересовался Максим.
      – Домой.
      – Конечно, домой. Но как? О! Придумал! Пошли!
      На мостике на них косились, но вопросов не задавали. Выслушав Максима, кэп дал команду, и вскоре ребята рассматривали эскадру в иллюминаторе вертолёта. Когда корабли скрылись из виду, Макс направился в кабину пилотов.
      – Ну вот. И часа не пройдёт, как… Ребят только жаль…
      – Что ты ещё учудил?
      – Увидишь.
      Вертолёт несколько раз менял курс, и действительно, не прошло и часа, как внизу появились силуэты кораблей. Уже наших. Родных. С детства знакомых по всевозможным репортажам. Появление вертолёта – чужака вызвало недоумение. Но не особую тревогу. Рассекая океанские волны неподалёку друг от друга, противники уже насмотрелись чужой техники вдоволь. Да и не боевая вертушка. Чего бы ей здесь болтаться? В общем, дочесали затылки до тех пор, пока вертолёт не сел на вертолётной палубе флагмана. А вот это уже было, конечно, круто!
      – Ребят жаль… Сломал жизнь… Тем более, какие они вояки? Так, пацаны, – повторил Максим, выходя из пилотской кабины. – Ладно! – решил он. – По газам – и на базу. Пассажиры оказались вооружены и заставили вас сделать это. Счастливо!
      Алёна! Бегом выбираемся!
      И пока внимание экипажа переключилось на двух вышедших вояк в форменных комбинезонах, вертолёт взвился вверх и, помахивая хвостом, как нашкодивший щенок, рванулся вы сторону своих. Тормознуть его никто и не пытался. Слишком дико это было. Да и вот эти двое – так уверенно шествуют – может парламентёры какие?
      Командующий выслушал доклад хмуро. Он и вообще в такие дела он вмешиваться не стремился. Занимаются рыцари плаща и кинжала своими заботами – флаг им в руки.
      Если пересеклись дорожки, то, как у врача – главное – не навредить. Ни им, ни тем более – себе. Какая-то шпана малолетняя под руку подвернулась некстати. "Спецоперация!".
      А штатовский вертолёт зачем сюда сажать? А тем более – отпускать? Если бы задержали – куда ни шло. Вроде как спланированная акция. А так – на весь мир опозорили! А посему – "незамедлительно доставить" да ещё "исключить контакты".
      Может, тогда сойдёт? Как содействие этим "спецам"? Нет, взглянуть следует. И шторм был кстати. Кое-что мы всё же узнаем! Даже ограничив контакты!
      Адмиральская каюта не поражала воображения. Ну, штаб да и штаб. Только что плавучий. И адмирал тоже этаким грозным морским волком не казался. Крепко сбитый невысокий мужик с красным лицом и седыми, по возрасту волосами. Погоны и фуражка – да, впечатляли. А сам – не очень.
      – Ну, ребятишки, давайте знакомится – протянул он первым руку и довольно крепко, как-то многозначительно пожал руку Максиму, затем осторожно – Алёне.
      – Меня можете величать Сергей Анатольевич, или "товарищ адмирал", это уж как вам удобнее. А к вам как обращаться?
      – Максим и Алёна, – за обоих ответил юноша.
      – Ну так вот, ребята, отправим прямо в столицу. Поэтому надо вам отдохнуть и подкрепиться. Погода здесь, сами почувствовали, штормовая, пока дальше не полетите. Останетесь здесь, в смысле – на этом корабле. Сейчас вас отведут в кают-компанию, обед уже ждёт, затем определим вас на постой.
      Каюта была спартанская, но светленькая и чистенькая, с белоснежным бельём на койке, небольшим аккуратным шкафчиком и тумбочкой. Ничего лишнего. Да и не надо.
      Максим снял подаренную штатовскую форму и блаженно растянулся на кровати. Шторм всё же раскачал и эту махину. И сейчас подросток, словно на качелях поднимался – опускался, раскачиваясь одновременно и в стороны. Ему то ничего, а как Алёна?
      После очень вкусного обеда их развели по каютам, предложив отдохнуть до вечера.
      А там, мол, посмотрим, чем вас занять. Вроде девушка в вертолёте чувствовала себя ничего. Хотя болтало ощутимо. Но кто его знает? Макс было приподнялся, но посмотрев на одежду, поморщился. Опять одеваться? Да и в конце концов, чем он ей поможет? Он опять лёг, но заснуть не мог. Слишком долго он искал эту девушку, чтобы оставить одну. Да и суматошная она какая-то. Опять во что влезет. Вздохнув, Максим всё-же оделся и вышел в пустынный коридор. Конечно, в такое время все заняты. Тихонько открыл каюту девушки. Та, оказывается, морской болезнью не страдала и уже крепко спала. Юноша долго смотрел на это спокойное сейчас личико и вспоминал всё, что узнал об этой девушке. Наивняк! Такому ещё ребятёнку – и такие испытания. Впрочем, уже не ребятёнку. Да и таланты какие! "Гм, таланты", – вспомнил кое- что из личного опыта общения с ней Максим. Ведь сколько из-за неё перемучился! Надо было бы хоть высказать ей, что по этому поводу думаю. Ай, не буду. Пусть сама прочувствует. А я… я ведь зла на неё не держу, правда? И потом… потом она – единственная из его мира. Того мира. Это как… как… нет, не сравнить. Ни с чем не сравнить! Нет, конечно, ещё отец, ещё Настя, может, ещё кто. Но пока, рядом – она единственная. А ещё – было просто очень жаль эту измученную девчушку. И эта жалость, соединившись с великодушием, пройдя через юное сердце, превратилась… нет, пока что в пронзительную нежность. Захотелось вдруг укутать её в своё поле, взять на руки и просто нести. И даже не по волнам, а просто по зелёному лугу. И чтобы вверху цвенькал жаворонок, и тонко пахли полевые цветы. А она чтобы улыбалась, и в её глазах отражалось бы небо. А он поднимет пух с одуванчиков и будет этим пухом нежно гладить её по этой милой мордашке. Максим рванулся в свою каюту, содрал с койки постель и перетащил её на пол в каюту Алёны. Заснул он улыбаясь, представляя, какие чудеса он придумает для девушки, когда всё это кончится.
      Вымотавшиеся ребята проспали и вечер, и ночь. К утру шторм не утих, но лётчики гидросамолёта пообещали взлететь. На противоположной стороне маршрута погода вообще была приемлемая. Поэтому гостей пришлось-таки будить. Максим, пока Алена не проснулась, кинулся с постелью в свою каюту – могла ведь и неправильно понять!
      Но это оказалось зря. Уже за столом в пустующей кают – компании, Алёна, наслаждаясь ароматным кофе, поинтересовалась, что означает его присутствие в каюте "беззащитной девушки".
      – Просто не хочу тебя больше терять, – не принял шутливого тона Макс. Он уже закончил завтрак и вытирал салфеткой губы. Проследив за этим движением, Алёна потрясла головой, отгоняя несвоевременные мысли. Уго… Фернандо… Нет, у этого не такие большие, но они… они тоже пухлые и… пропорциональнее, что ли. Даже у Дика… Она вновь помотала головой, отгоняя неуместные воспоминания.
      В коридоре, по пути к командной рубке Максим вдруг шёпотом произнёс:
      – Если нас опять… разбросает, давай встречаться в Питере на почтамте. У седьмого окна.
      – Почему…???
      – Потом.
      Командующий встретил нашу парочку очень сдержанно.
      " Что – то всё же разнюхал, старый хитрец", – понял Максим.
      Он не угадал. Ничего никто не разнюхал. Просто майор – особист, направил свою шифровку "кому следует". Оттуда несколько раз уточняли возраст неожиданных визитёров, после чего продублировали приказ срочно доставить гостей "в центр". А командующему – писать рапорт о причинах "вопиющего разгильдяйства". Адмирал, прочитав указание, смачно, по-матросски, выругался.
      – Я ему ничего писать не буду! Не подчинён! Их пацанва, пусть они и докладывают!
      Что узнали?
      – В каютах они ни о чём не говорили. За столиком парень сказал, что не хочет её больше терять, – доложил офицер, принесший донесение.
      – Не из болтливых. Или микрофоны…?
      – Нет. Действительно спали.
      – Свободны!
      Объяснения происшедшему адмирал так и не придумал, поэтому и встретил холодно.
      Более внимательно присмотрелся. Ну, юноша и девушка. Приятные лица.
      Пропорциональные фигуры в этих штатовских комбезах. Переодеть надо бы. А вот в глазах… Адмирал, уже давно существуя возле вершины Олимпа, отвык от таких прямых, светлых, свободных взглядов.
      – Надеюсь, качка не помешала вам хорошо отдохнуть? Подкрепились? Тогда в путь.
      Что, нравится? – перехватил он удивлённый взгляд Макса, осматривающего просторную, если не сказать большего, командную рубку атомохода.
      – Не-а. Неуютно. Как на площади. У американцев тоже. Другое дело в кабине самолёта…
      – Ладно – ладно. У каждого свои слабости.
      – Нет, ну на самом деле. Ужать в два раза, и то…
      – Мы обязательно учтём ваши пожелания при проектировании следующего корабля. А тут, увы… Поздно.
      – Извините, – признал, что зарвался, Максим.
      – Вам выдадут нашу форму. Как-то не совсем в американской-то?
      Теперь с ними летел и сопровождающий – хмурый молчаливый капитан третьего ранга.
      – Как ты думаешь, почему вокруг нас так много именно майоров? Этих, капитанов третьего ранга?
      – Ну, не знаю, как тут у них, а отец говорил, что вообще-то – это предельное звание для исполнителей. Дальше – отцы-командиры. Поэтому майоры – наиболее ответственные исполнители, наверное.
      Ответственный исполнитель сел на самом краю противоположной, вдоль всего борта, скамьи, у задраенного уже люка.
      – Во даёт! Сторожит! Мы что, без парашютов сиганём? – шепнул на ухо девушке Максим. Вскоре взревели моторы, и самолёт запрыгал на довольно солидной волне.
      Разбег был крайне неприятен – от ударов волн ёкали все внутренности.
      – Ничего – ничего. Это недолго, вот на редан станет… – успокаивал Алёну Макс.
      – Ты так много знаешь, что лучше бы помолчал иногда… А то совсем дурочка…
      Думаешь, я поняла? – морщилась от толчков девушка.
      – Ну, это как у глиссеров…
      – А, ну тогда конечно. Так бы сразу и сказал! А то я думала, на что он там станет? А если как у глиссера… А глиссер – что-то среднее между клейстером и кляссером? И миксером?
      – Ну, извини, не обижайся… Вот и всё. Оторвались.
      Некоторое время в иллюминаторе были видны волны, затем всё растворилось в дымке.
      – Полёт как я понял, будет долгий – вон, ребята сухпаем решили поделиться.
      – Спасибо, – приняла девушка немудрёное угощение. – А долго лететь, товарищ эээ капитан?
      – Капитан – лейтенант, – улыбнулся лётчик. – Лететь долго. Как, не укачивает?
      Имейте в виду, на курсе ещё поболтает.
      – Долго, это сколько? – поинтересовался Максим.
      – Долго, это – долго, молодой человек.
      – Ну, для кого как. Для моего отца, например долго, – это двадцать пять часов полёта.
      – Это если только на " Медведе". Лётчик батька, значит? Ну, у нас не такие мерки, но часа три потерпите.
      – Лётчики, они очень порядочные люди. А морские – вообще, – поделился Максим своими убеждениями, когда пилот скрылся в кабине.
      – Почему это "вообще"?
      – Знаешь, ни море, ни небо не терпят всяких сволочей. Да и служба нелёгкая. А военные лётчики – они служат и небу и морю. Поэтому и вообще.
      – Влюблён ты, я вижу, в авиацию.
      – Я вырос, практически, на аэродроме. Это как инстинкт, вы уже проходили? Кого цыплёнок или там гусёнок первым увидит, выбравшись из яйца, того своей мамой и считает. За тем и топчет.
      – Это я и без школы знаю. Дома видела.
      – Ну вот. И я такой… эээ – Цыплёнок? Или гадкий утёнок? Хотя нет. Гадким ты никогда не был, – лукаво посмотрела на юношу Алёна. – Наверное, с первого класса нравился девочкам.
      – Ай, я же про то, что авиацию люблю, – покраснел Максим.
      – А девочек, значит, нет? Ладно, врунишка. Так что там с авиацией?
      – Ай, тебе неинтересно. Лучше вот что. Ты расскажи, пока летим об этом твоём друге, который тебя на меня натравил.
      – Да видела я его так… недолго. Занятой человек. Да и не он натравил. Мы с ним в купе одном ехали…, – начала рассказ девушка. Максим внимательно слушал, временами поглядывая в иллюминатор. Гул двигателей всё же мешал, и девушка неосознанно всё ближе тянулась к уху Максима и скоро начала щёкотать его своим дыханием. Но ни ему ни ей было не до этих внешних раздражителей. Ну, почти не было. Алёна переосмысливала происшедшее, а Максим сопереживал душевным мукам, пережитым девушкой. Она, начав с поезда, не могла сразу перепрыгнуть в воспоминаниях в высокий кабинет. В принципе, это было ещё и оправдание перед Максом.
      – Вот, после этого я и… рванулась. А они – ещё и помогли.
      – Ну правильно, снарядили томагавк ядерной головкой и направили по курсу.
      – Как?
      – Ну, крылатая долбешка такая. У американцев. Её запрограммируют, пустят и она уже прёт, ни о чём не задумываясь.
      – Ну Макс, ну прости, а? Или я всю жизнь оставшуюся буду перед тобой виновата? И потом… ты же жив. И… и ты сам сказал, что "там", ну наверху, я тебя, как бы вылечила… А меня теперь кто? Я не хочу теперь двадцатилетней старушенцией.
      – Ай, нашла о чём! Я о другом толкую. У тебя такая власть над людьми! Разве можно вот так! Да не со мной, а вообще.
      – Если вообще – то можно и нужно! Не убедишь. Конечно! Тебя не убивали, не насиловали, не предавали! И ты добренький! Только лечишь! Исусик!
      – Из всего, что ты сказала, меня только что не насиловали… И убивали, и предавали. И я тоже убивал. Мы просто мало знаем друг о друге. Поэтому не кипятись.
      – Ты тоже мне здесь морали не читай!
      – Давай, лучше, начни с начала и по порядку.
      И Алёна рассказала юноше свою жизнь. Точнее – известный нам отрезок. Под стать этой странной судьбе погода действительно испортилась, иллюминаторы заволокло какой-то мглой и гидросамолёт начало кидать вверх – вниз, как судьба – эту девушку. Но Макс, получивший в наследство от отца прекрасный вестибулярный аппарат и Алёна, захваченная воспоминаниями, переносили это без проблем.
      – Помню ещё, как растворялся ты. Знаешь, просто как…нет не буду. А у самой… не то чтобы без сознания, а словно в какой-то…смоле, что – ли. Звуки какие-то доходят, темно, пошевелиться не могу. Вроде и не дышу, и не думаю. Но и не умерла, точно. Как… наверное, как дерево зимой. А потом – свет, жар, боль, рядом- обгоревший мужик. И твой крест обжигает грудь… Всё. Теперь твой черёд – заявила девушка, наклоняясь к уху Максима.
      – Не понял?
      – Ну, полёт долгий. Давай, выкладывай свою биографию.
      – Это неважно. Лучше обсудим твою. Вот скажи…
      – Шшшас! Давай выкладывай! А потом обсудим.
      – Но…
      – Так, молодой человек! Вы ещё передо мной не оправдались, а пару мелких фокусов – не в счёт! И чтобы у меня не возникло желания вас… эээ… примерно наказать, валяйте оправдательную речь.
      – Хорошо, – сдался Максим.
      Его повествование, с некоторыми купюрами, касающимися… ну вы поняли чего, тоже заняло немало времени.
      – Но куда уж мне до тебя – закончил Максим свой рассказ. – Ни Амазонок тебе, ни пирамид, ни чудовищ разных.
      – Зато ты спас столько людей!
      – Но ты ведь тоже! У этого отшельника ты сколько пробыла?
      – Ну, всю зиму.
      – Наверное, тоже многих вылечила, пока этот Крокодил… ты понимаешь, зачем?
      – Прилетим, спросим, – с угрозой произнесла Алёна.
      – Я думаю… думаю, спрашивать уже ничего не надо. Лишь бы дров не наломать…
      – Ты не по годам мудр! – съязвила Алёна. – А почему, – вспомнила она – а почему рандеву – в Питере, да ещё именно у какого – то седьмого окна?
      – Ну, в столице не стоит болтаться порознь. А до Питера и добраться несложно – чаще транспорт ходит, чем куда. И город большой. Значит, и почтамт солидный.
      Никто внимания не обратит. Кстати, – спохватился он. У тебя есть какое-нибудь сокровенное слово. А то вдруг опять, как со мной. И не узнаем друг друга.
      – Типа пароля? Хорошо… Пусть будет "Дик".
      – Даже так? Тогда у меня – Ирина Сергеевна.
      – Это ещё кто?
      – Учительница.
      – Первая?
      – Ну… в некоторой степени…
      – Да ты ещё тот тихоня!
      – Алёна… Ну, без комментариев, того, что было. Хорошо? – взмолился Максим.
      – Хорошо… Пока. Но придёт время…, – лукаво покосилась девушка на Максима.
      Потом спохватилась, что кокетничает и перешла на деловой тон.
      – Ты уже, наверняка, обдумал, что будем делать?
      – Сначала надо как-то успокоить отца. Найти того, кто действительно наехал на ребят тогда, на тракторе. Очень странное дело. Нет, на это есть Холера. Нам надо…
      – Нам надо кончать с Крокодилом! Это же всё он! Теперь и я понимаю! И даже подлодка эта – его делишки. Чего ждать?
      – Не знаю. Думаю есть кто-то и над ним. Уж слишком откровенно Крокодил твой нарисовывается. Может, Сам? И потом… Есть ещё одно дельце. Не выполнил я одно обещание.
      – А ты думаешь, мой Крокодил нас отпустит?
      – А зачем нам к нему вообще идти?
      – Бедный майор, – поняв намерения Максима, покосилась на сопровождающего девушка.
      – Да нет. Я думаю, он только до суши. А там нас будут сопровождать другие серьёзные дяди.
 

 
      Максим оказался прав. Когда самолёт приводнился, они только на катере успели рассмотреть песчаный берег и ощутить жару прожженной солнцем пустыни. На пристани их ждали "серьёзные дяди" в камуфляже, очках, но без погон. Обменявшись с моряком пакетами, они пожали друг другу руки и расстались. Майор – назад к самолёту, остальные, в том числе и наши подростки – в машину с тонированными стёклами. Автомобиль пронёсся по окаймлённым пальмами улицам и выскочил на аэродром, где уже порёвывал двигателями трудяга Ил – 76. Едва их четвёрка оказалась на борту, люк был захлопнут и тяжёлый лайнер начал рулить по полосе.
      – Да, организация ещё та, – осматриваясь, похвалил Максим проявленную оперативность. – Это не у моряков: "отдохнуть", "подкрепиться".
      – Подкрепиться организуем. А отдыхать – хоть весь полёт. Сюда, пожалуйста, – принял слова Максима за упрёк один из сопровождающих.
      Это было что-то типа отдельного отгороженного от гигантского грузового помещения отсека. Салончик на восемь мест и маленькое купе. Даже койки были устроены одна над другой.
      – До взлёта посидим, а там – милости прошу! Отдыхайте.
      Они устроились в креслах и даже пристегнулись ремнями. Но эта предосторожность оказалась излишней. Полёт прошёл спокойно. Их действительно покормили – и не военным сухпаем, а стандартным лётным набором экономкласса. Нынешние сопровождающие сидели вплотную и разговаривать при них было как-то не о чем. На вопросы Максима типа "Куда летим" или хотя бы "сколько лететь-то", попутчики отмалчивались. Хотя, казалось бы, здесь-то что скрывать? Ведь прилетим, всё равно узнаю? Да ну их! Ребята пошли в купе и устроились на койках – Максим, конечно, на верхней.
      – Как – то страшно спать на лету, – пожаловалась девушка.
      – Не волнуйся, машина надёжная. Да и вообще, – осенило вдруг Макса. – С нами-то что случится? При любом раскладе! В худшем случае – вновь туда.
      – Разве это " худший случай"? – возразила девушка.
      – Я имею в виду – потом возвращаться. Да ещё если как я в позапрошлый раз…
      Тут Максим спохватился и прижал палец к губам. Затем оттопырив ухо, показал, что их подслушивают и понёс какую- то ахинею.
      Приняв его игру, девушка тоже начала трёп. Затем они всё-же вздремнули. А вообще полёт был долгий, Алёне уже надоело и спать и смотреть в иллюминатор на бескрайнее поле облаков.
      – Давай думать, что делаем дальше. Потом поделимся соображениями, – предложил Макс, продолжая валяться на верхней полке.
      К столице подошли ночью. Облачность не позволила полюбоваться мириадами светящихся огней и огоньков, только иногда в разрывах облаков появлялись светящиеся полосы огней вдоль дорог или разлитые лужи огней жилых кварталов.
      Началась самая динамичная часть полёта – посадка, и ребятам пришлось вернуться в салон, в кресла. От неприятного звука удара сопровождающие слегка побледнели.
      – Закрылки выпустил, – успокоил их Максим, прилипший к иллюминатору. – Ниже… ещё ниже…, комментировал он эволюции Ила. Сейчас ещё должно стукнуть. Во!
      Наверняка, шасси. А это – закрылки на всю. Ух ты! В пол- крыла! Не, да ты посмотри! А сейчас мы уже ниже облаков. Да посмотри, посмотри! – тормошил Алёну восхищённый юноша.
      – Ну, пожалуйста, Максим. Ну, как маленький! – простонала девушка.
      – Да ты что? Тебе плохо? Укачало? – спохватился Макс, глядя на побледневшую спутницу.
      – Нет. Просто вспомнилось… Да ладно. Где там твой закрылок?
      – Не, ты уже на землю смотри. Красота какая. И забудь. Всё же хорошо закончилось, а?
      – А две смерти уже не в счёт? У тебя никто не умирал на руках?
      Толчок, и они покатились по полосе. Максим, как примерный пассажир, зааплодировал. Тут его никто не поддержал – видимо, в транспортной авиации к мастерству лётчиков относились иначе. Или по-другому выражали уважение к нему.
      – Но тебе не в чем себя винить, – вернулся к разговору Максим. – И вообще, давай философским размышлениям посвятим какой-нибудь вечер.
      И вновь трап, новые сопровождающие, теперь в гражданке, автомобиль с тонированными стёклами, сумасшедшая езда, железные ворота в высоченной ограде, подъезд, к которому притёрлись почти вплотную, коридор с высокими явно дубовыми дверями, крашенными гадкой зелёной краской стенами. Лестница, переход, ещё один коридор. Лифт. Нате вам, вниз! И что-то типа гостиницы. Или больницы? – решал Максим, рассматривая ковры на полу, холодные, под мрамор стены и новое действующее лицо, сидевшее в одном из трёх кресел, окружающих небольшой круглый стол из тёмного ореха. Он слегка кивнул, и сопровождающие, вновь погрузившись в лифт, исчезли.
      – Добро пожаловать! – улыбнулся хозяин, с трудом поднимаясь. Увидев его комплекцию, Максим оценил этот жест гостеприимства. Килограммов под сто сорок.
      Правда, и высокий. Под два метра. Большое, доброе лицо. Ну, у таких толстяков вроде злых лиц не бывает. Уже совсем седые волосы. Широкая ладонь и тёплое рукопожатие. Очки увеличивают размер маленьких глазок, но прячут их выражение.
      Нет, на знакомого Медведя не похож. Скорее… скорее…
      – Да вы присаживайтесь! – улыбнулся хозяин. Неожиданно мелкая нижняя челюсть оказалась усыпана также мелкими острыми зубками.
      " Кашалот! Да кашалот же!" – улыбнулся найденному сравнению Максим.
      – Как вы поняли по скорости…эээ… доставки, нам крайне не терпелось встретиться с вами, молодые люди, – начал беседу Кашалот.
      – Кому "вам"? – поинтересовалась Алёна.
      – Но как же? – удивился хозяин. – Вы же, по вашим заявлениям, "агенты" самого…
      И выполняли спецзадание. И наш общий шеф, не сомневаясь в ваших словах, озаботившись началом склеротических изменений, решил незамедлительно освежить память. И ждёт с нетерпением. Поэтому, ребятушки, вначале несколько слов, а затем ужин и отдых. А по домам только завтра… Ну, кто начнёт?
      – Вы уж нас простите… Не хотелось там долго сидеть. Домой бы поскорее. Вот и придумали, – попробовал взять жалобный тон Максим.
      – Отлично! Мы так и думали – самозванцы. Конечно, простим. Ещё и посмеёмся над своей наивностью, – улыбался Кашалот. – А что там вообще делали, когда под руку американский флот подвернулся? Купались? И течением занесло?
      – Ну, почти что так…
      – Далековато от средиземноморья. А, Максим? Ты же вроде там пропал? Нехорошо.
      Отец извёлся – и здесь, и на орбите, мы с ног сбились. Какой-то самозванец здесь воду мутил. Ректор один премию получил…
      – Получил – таки? – криво улыбнулся Макс.
      – А что за премия? – заинтересовалась, до этого молча озиравшаяся Алёна.
      – А вы, девушка, не знаете? Да, он скромняга, наш Максим. Кстати, а как вы там же оказались?
      – Я… эээ…
      – Чудненько. Плыли навстречу, спросили, который час, разговорились, познакомились… Так вот, ребята. Пока всё не расскажете, отсюда не выберетесь.
      Не тюрьма, что вы. Скорее, профилакторий. Для выздоравливающих. Ладно, отдыхайте.
      Что здесь и как, вам сейчас покажут. Но знаете… разочаровали вы меня. Особенно Макс. При таком отце…
      – А чем вам мой отец не нравиться? – обиделась Алёна.
      – Всё-всё. До завтра.
      Он вышел, а из дверей напротив появилась улыбающаяся женщина, которая провела подростков в их новое обиталище, показав всё обустройство. Две отдельных комнатки. В каждой кровать, тумбочка, на ней – лампа и какой- то динамик. Шкаф, стол вплотную к стене. Зеркало перед ним. И стул. Трёхрожковая люстра. Стены – в простеньких сереньких обоях. Стул, на нём сейчас – обычные гостиничное бельё – всякие там полотенца, наволочки и так далее. Справа в коридоре душевая, слева – туалет. В общем, что-то, очень смахивающее на блок в общежитии. Даже допотопный линолеум на полу. Только вот окон нет.
      – Питаться будете в отдельном помещении, – всё также улыбалась эта сестра – хозяйка.
      – А если там… попить чего? Что-то ни чайника, ни посуды… – поинтересовался Максим.
      – Вот звонок, – показала та на кнопку. – Что понадобится – звоните. – Спокойной вам ночи.
      Провожая улыбчивую женщину взглядом, Макс обратил вдруг внимание на дверь. И хотя она закрылась с лёгким ненавязчивым щелчком, он успел увидеть и её толщину и металлический блеск между деревянными панелями.
      – Замуровали, – констатировал он. – Что делать будем?
      – Конечно, помоемся, и – спать!
      – Ещё чего! – Максим уже изо всех сил тиснул показанную ему кнопку. На очередную улыбку, показавшуюся в открывшейся двери, юноша заявил, что их начальник то есть, этой очаровательной девушки, сказал "ужин и отдых", а не наоборот. Кроме того, их доставили сюда в одном "этом" – показал он на матросскую форму. И не их вина, что они не успели обзавестись сменой. Как-то не было возможности. Поэтому… ну, как-то нехорошо получается.
      "Очаровательная девушка" обещала доложить о требованиях Макса.
      – Надзирательница. "Доложу о ваших требованиях" – передразнила Алёна. – Встречала таких. Да и покруче встречала.
      Вскоре надзирательница сообщила, что вследствие "неконструктивного" поведения подростков, дополнительных услуг оказано не будет, а ужин отменяется вследствие позднего времени.
      – Пакость какая! Как детками малыми. Ещё бы свет выключили, чтобы попугать.
      – Не, в камерах они свет не выключают.
      – Согласен. Камера. Только с некоторым комфортом. Ничего, скоро закроют в железную. Думаю, нам надо… эээ… подчиниться, помыться и отоспаться. Завтра будет тяжёлый день. Ты как, первая пойдёшь?
      Девушка удивлённо взглянула на Максима, но перечить не стала. Вскоре она уже нежилась под струями горячей воды, а Максим разлегшись на кровати, казалось, задремал.
      – Думаю, сейчас – самая пора, – тихо прошептал Максим под шум льющёйся из душа воды. – Новых скандалов они сегодня уже не захотят и лазить к нам не будут.
      Алёна согласно кивнула. Сейчас, так сейчас. Ей тоже не хотелось сидеть в этой странной тюрьме – гостинице.
      – Ну, мойся, я пока посмотрю повнимательнее наш новый шалаш, – сообщил он, действительно включая своё второе (или третье?) зрение. Без труда обнаружил по парочке микрофонов в каждой из комнат, и по одному в душе и даже туалете. За зеркалами, правда, была обыкновенная стена. Видимо, устроители считали, что ничем "этаким" постояльцы заниматься не будут. Другое дело – лишнее слово может вырваться. Но, конечно, это зря. А если языком глухонемых? Или ещё какими жестами? Ага, вот оно что! В люстрах маленькие зрачки видеокамер. В туалете – в вентиляционном окне. Но какая техника! Все – с булавочную головку! Нет, какую там "головку"! С зёрнышко. Ещё не маковое, но… Так запросто и не обнаружишь.
      И в душе, наверняка… О том, что кто-то из мордоворотов глазеет на моющуюся девушку, Максу стало неприятно и он выключил в душевой свет.
      – Что случилось? – встревожилась Алёна.
      – Выходи. Хватит! С ног валюсь. Помыться – и в люлю.
      – Какой же ты всё- таки хам! – гневно воскликнула девушка, и Макс улыбнулся – ссора получалась натурально.
      – От такой слышу! Выбирайся!
      А когда разобиженная и озадаченная Алёна, завернувшись в полотенце, вырвалась из темноты, чтобы выдать хаму всё, что тот заслужил, Максим подмигнул ей и уже знакомым жестом показал " Глаза и уши!".
      – После такого… такого… я с тобой не разговариваю. Всё! Плещись, хоть лопни!
      А я спать пошла!
      Девушка хлопнула дверью в свою комнатку и вскоре выключила свет.
      " Ну что за молодец!" – похвалил мысленно Макс притвору и, тоже взяв полотенце, закрылся в душевой. Смывая пот со своего (своего!!! хоть и повзрослевшего – вновь порадовался он) тела, юноша обдумывал дальнейшие шаги. Нет, как отсюда, сомнений не вызывало. Куда? И всё же, почему? Почему так не хочется встречаться сегодня с этим Крокодилом. Ведь можно из него всё вытянуть. Можно? А если нет?
      Ведь опознали меня. Этот Кашалот и не скрывал. А Алёну, видимо, нет? Она здорово изменилась, повзрослев, а седая прядка… Ну, мода такая. Нет, тут что – то другое. Но Крокодила пока не трогать. Ладно. "На волю волн". Он выключил воду, через дверь пожелал спокойной ночи, зашёл к себе и тоже выключил свет. Затем бочком протиснулся сквозь стену и оказался в постели девушки. В темноте поймал её руку и потянул за собой вниз – через пружинную сетку кровати и бетонный пол.
      В каком-то тёмном подвале под их изолятором они остановились, и Алёна влепила юноше смачную пощёчину.
      – Только ещё посмей! Голый ко мне в постель! Долго думал?
      – Но я же… Надо было очень тихо. А одежда…ай, ты же всё понимаешь.
      – Я то всё понимаю! Все вы… Лишь бы повод!
      – Всё! Тихо! – рассердился Максим. – Мы ещё не знаем, где мы. Во! Накричалась! – услышал он шаги. – Быстро вниз! – начал он ввинчиваться в следующий пол.
      Когда они попали обширный гараж, Максим решил, что ниже не надо и направился к боковой стене. Алёна теперь молча следовала за ним. И парочка вскоре оказалась в подземном царстве. В отличие от сказочных, подземелье мегаполиса не вызывает приятных эмоций. Трубы, канализация, опять трубы, мощные кабели, фундаменты, многоярусные подземные гаражи, огромное количество всевозможного мусора, и жалкое мерцание отдельных огоньков жизни. Всё это не мешало нашим героям, но было настолько непривычно и неприятно. Да и вообще, куда идти-то? Вскоре, по большому количеству корней понял – парк или сквер. Они поднялись на свет Божий вдоль огромного корня и оказались у ствола соответствующего каштана.
      – Привет, дружище! – погладил грубую кору Максим.
      – Как хорошо! – вдохнула воздух девушка. Знаешь, там… со всех сторон давит. И эти кости… Скелеты…
      – Это мы с тобой ещё на какое кладбище не впёрлись! Там бы насмотрелась!
      – Ты меня извини за…
      – Ладно, – потёр щёку Максим. – Только давай договоримся… Знаешь, пока всё эта карусель крутится, ничего личного, а? Вот, к примеру, мы опять голые…
      Девушка ахнула и спряталась за стволом.
      – Ты что, уже готов голым передо мной щеголять? – возмутилась она.
      – Нет, конечно… Но… не строить из этого всякий раз трагедии.
      – Я и не строю. Но сейчас нам надо подумать, как добыть одежду, а потом – что делать дальше. Мы далеко ушли?
      – Кажется, нет. До рассвета ещё далеко. Значит, и шли недолго.
      – Думаешь, нас до утра не хватятся?
      – Камеры там, вроде, без ИК.
      – Чего?
      – Ну, не видят в темноте. Поэтому, пока будить не придут. Или с обходом… Не знаю.
      – Значит, до утра нам надо… Но куда мы?
      – У меня сейчас совсем никаких мыслей. Точнее, много что надо бы и здесь… Но когда эти твои Крокодил с Кашалотом облавы устраивать начнут… Что предложишь?
      – Тогда в Питер, а?
      – Надо бы мне одного полковника найти… Ладно, быстрее отсюда. Потом придётся только под землёй. А это – долго.
      – Я там просто не смогу.
      – Клаустрофобия? Закрытого пространства боишься?
      Вместо ответа Алёна вдруг взвизгнула.
      – Ты что? – выглянул к ней из- за ствола Максим. И тут же обернулся на грозное рычание. И возле него, и возле девушки стояли, оскалив жуткие клыки, здоровенные сторожевые псы.
      – Не, ты только посмотри на парочку! – мощным фонарём осветили их два знакомых Максиму, да и нашим читателям типажа – охранника. Из тех, упивающихся своим могуществом на отдельно взятом участке в отдельно взятое время.
      – Вы что, обкурились, ребятушки? В частных владениях, да ещё голышом? – Ну, что будем делать?
      – Что босс сказал, то и будем делать, – ответил второй мрачный голос.
      – Не, давай доложим, – потянулся за мобильником первый, стоящий возле Максима.
      – Я не дам будить босса. Мне же и отвалит! Справимся сами. "Стеречь" – скомандовал он псам, и те с рычанием приблизила клыки к самому горлу Макса.
      – А ты девка, смотри, начнёшь ломаться, разорвут твоего воздыхателя, – пригрозил, расстегивая брюки, угрюмый.
      – Да я что… Только… разденьтесь пожалуйста… совсем. Или хотя бы… ещё и куртку с майкой. У меня нежная кожа… поцарапаете ещё чем.
      – Поцарапаю… – хмыкнул бычила, тем не менее, снимая означенные предметы одежды.
      – А вы… что? Не участвуете? – поинтересовалась Алёна у второго, и тот также послушно начал раздеваться.
      "Одежда" – понял Максим. "Но зачем так извращённо? Со стриптизом?". Когда же оба раздевшихся охранника вдруг захрипели, и схватившись за горла, упали на землю, Максим уже привычным способом полыхнул псам под хвосты воображаемым огнём и они, повизгивая рванулись куда – то во тьму.
      – Зачем стриптиз? – поинтересовался-таки Максим, примеривая куртку.
      – Буду я ещё сама с них снимать. Ты… ты что? Убил? – наклонился над одним их них девушка.
      – А ты что думала? Помучить сначала? Крысу в штаны?
      – Так это тыделал, а не я!
      – Но я тогда… – опустился на землю Макс. – Это было, как психическая атака в войне. Понимаешь, чтобы другие…
      – Здесь не было других? Ладно, всё. Одевайся. Сам как этот… нудист светишься.
      – Девушка уже приоделась в прикид более низенького охранника. Покойного охранника. – А ты тоже ещё тот… максималист.
      – Но, Алёна, они же хотели… тебя… Да я таких тварей – не задумываясь! Хотя, можно было бы…
      – Ну? Искалечить? Там, руки – ноги поотнимать? Одевайся, потом доспорим!
      Максим подчинился. Вскоре они нашли калитку. Видимо, полностью доверяясь живой охране, хозяин не выставлял сигнализацию, и калитку в воротах удалось открыть без проблем.
      Выйдя, они быстро двинулись по обсаженному кустиками тротуарчику.
      – В камерах отразиться, как охранники куда-то ломанулись с дежурства, – прокомментировал Максим. – Но, пока будет тихо, оператор их сдавать не будет.
      Если ещё и сам не дремлет. Но всё равно – ходу! На вокзал надо!
      Обнаруженные в куртках деньги позволили беспрепятственно домчаться до вокзала и закупить купе на ближайший поезд до Питера без гипнотических упражнений.
      Уже в вагоне, не дожидаясь отправления, Макс набрал номер на трофейном мобильнике.
      – Здравствуйте. Да, я. Узнали? Спасибо. Всё нормально. Вы… вам там дают связь с отцом? Где я? Подождите, долгая история. Потом. Школа??? Послушайте и не перебивайте. Когда будет очередной сеанс, надо передать, что у Геллы всё нормально. Да, это обязательно. И очень важно. Обо мне? Догадались? Спасибо.
      – Григорий Григорьевич! Это я! Узнал? Ну, наконец-то. Вот, смотри фото – он включил камеру и передачу.
      – Да, как и был. Ну, повзрослел, да. Время-то идёт! Теперь есть просьба. В одном городке кто-то наехал трактором на ребят. Когда? Ну, уже года два. Что вы говорите? Да, наверное, прошумело. Да, и виновный… Да… девушка… да… Так это здорово, что владеете! Вопрос не в этом. Где родственники? А именно – сыновья. Срочно. А как там, с Зинаидой Иосифовной? Уже? И теперь без вас? Уже поедете? Спасибо. Проводница принесла чай. Взяли ещё печенья. Молча перекусили.
      Расстелили постели. И Максим вновь взялся за сотовик. Улыбнулся, когда услышал смачный бас "Да, слушаю" спецназовца. Теперь этот воспринял новый образ юноши с настороженностью. Но напоминание Максом о паре мелочей, известных только им двоим, растопили недоверие старого служаки.
      – Значит, добился своего? И что теперь? Слушай, тут у нас такое дело намечается!
      Не по телефону, конечно…
      – Нет, всё. Я ещё своё обещание выполню, вот в Питер еду. Но другие дела – извините. Нет времени.
      – Если выполнишь… если поможешь ребятам…В общем, удачи, дорогой. Нет! Я обязательно загляну. Потолкуем.
      – Зря вообще звонил. По мобиле могут вычислить, – проворчал Максим, вытягивая и выкидывая в окно сим-карту. Разговор ему не совсем понравился. Вот так – ни намёка хоть на какую благодарность – а сразу – впрячь. Впрочем – военный.
      – А кто такая Гелла? – поинтересовалась Алёна.
      – Классиков надо читать.
      – Ай, не держи за дурочку. У Сатаны служанка. Я про ту, от которой привет. Ты ничего такого не рассказывал.
      – А это – тоже самое. Только ещё – тупая и яростная. Бомба термоядерная. Чем-то на тебя похожа.
      – Но зачем ты так, Максим? – вдруг разревелась девушка. – Давай, отругай лучше.
      Ну? Всю жизнь будешь теперь немым укором? И будешь тыкать, колоть, покусывать, при каждом случае? А мне – всю жизнь вымаливать прощение? Я понимаю, что я сотворила. И с кем – тоже… начинаю, – всхлипывала она. – Ты мне показался таким… таким… великодушным там, на море… И я… я… А ты… на самом деле… Ну что, что мне теперь делать? Чтобы ты простил? – всхлипывала она.
      Пристыженный и растроганный Максим присел рядом, осторожно обнял девушку за плечи.
      – Да я не про себя…- начал выкручиваться он. – Я… да не надо мне ничего…
      Хотя… одно из твоих предложений мне понравилось. Я бы действительно хотел при каждом удобном случае… Покусывать! Вот так! – и он шутливо куснул аппетитную розовенькую мочку уха Алёны.
      – Да ну тебя! – уже улыбаясь оттолкнула проказника девушка.
      – Во, это другое дело. А то – мелодрама. Теперь, как говорят наши оппоненты – ничего личного. Давай вернёмся к нашим баранам. Ты не задумывалась, почему так: лечить – больно, а убивать – даже не покривиться? Ведь сначала было не так?
      – Да. Действительно. Знаешь, я даже крыс просто выпроводила. В кварталы к богатым. А они по шоссе… И мне было больно, когда их там…
      – А теперь? Почему? Почему мы людей вот так, походя?
      – Наверное потому, что все эти существа, они… ну как тебе сказать, – наморщила в раздумье свой лобик под чёлкой девушка… они…ну, безвредные, что ли. Нет, вернее, ну… безгрешные, наверное. Даже вредители. Они же не знают, что они вредители. Живут себе и живут зачем-то. Не специально вредят. Это мы так решили.
      А они…
      – Понял-понял твою мысль. Я в самом начале тоже… убил… бешенного пса.
      Девчонку одну защищал. А она же не знала, что она бешенная. Не Кнопка, конечно, а собака. Нет, обе не знали…
      – Это уже другое, милый защитник. Ты уничтожил зло. Уже абсолютное и неизлечимое.
      Это уже – как с этими. Сегодняшними. Это неизлечимое зло. Ну, как раковые клетки, а? Ты же их уничтожаешь. А они тоже живые. Даже вечные, говорят.
      – То клетки…
      – Максимка, да что с тобой? Я же видела – эти твари неизлечимы. Я же не сразу их…
      И тогда… ну не косила я косой. Ты думаешь, если я тебя, то и других, не разобравшись? Ни одного, понимаешь, ни одного…
      – Но я слышал…
      – Всё! Я не собираюсь оправдываться. Запомни только: добро, чтобы теперь выжить, должно быть с не только с зубами. Может, даже с той же ядерной бомбой. А может… может, уже и… и не надо. Может – и всё уже… Поздно. И я просто мстила этой торжествующей мерзости. А ты…
      – А что я? Я понять хочу, зачем я? Я порой боялся, что пропадёт этот дар – всю оставшуюся жизнь жалеть буду. Не о том, что мало убил, а что мало вылечил! И я уже передал это дар двоим людям… Но не обо мне речь. Всё-таки, давай так сразу ну… не убивать. Знаешь, когда я был, в том теле, меня однажды избила пацанва. Так, из зависти.
      – Зависти?
      – Я у них на вечере лучше их сыграл. Вот они и… Подло, как они умеют. Скопом, и ногами лежачего. А потом: "Вали отсюда, урод". Я было уже повернулся… А потом вдруг вспомнил… Я вот также с одной девчонкой ехал в поезде. Она мне Библию дала почитать. Так вот там был пророк один, Елисей. Лысый, как я понял. И однажды на свою беду дети его, видимо, достали: "Плешивый, плешивый!" Знаешь, что произошло: "Он оглянулся, и увидел их, и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса, и растерзали из них сорок два ребёнка…" – Но это уж…
      – А мы можем скатиться. И я однажды… Когда тебя искал. Там, один монастырь голубые заняли. Так, как повсюду – потихоньку, без шума, глядишь, а кругом уже геи. Ну, я его и уничтожил. Предупредил сначала через священника одного…
      – Так им и надо.
      – Но там остались и другие… Вот… Потом детей лечил, потом монахинь…
      Боюсь, не отмажусь. А ты – вот так, походя.
      – Неправда. "Походя!". Я такого хватанула, что… Ненавижу! Ненавижу этих подлых тварей! Чем больше я их уничтожу, тем легче будет дышаться добрым, светлым людям! Хоть напоследок! Неужели ты, гуманист, не можешь понять, что они неисправимы, что это – те же самые метастазы!
      – Один монах назвал тебя " Девой- воительницей с мечом Божьим в руце".
      – Вот видишь, меч-то Божий! И я… я же не только воительница. Я ведь и раньше лечила и с тобой… Ну, Максим… Ну, хорошо. Обещаю никого эээ не наказывать без твоего согласия. Пусть я буду мечом Божьим, но в твоей руке. Держи! – она, улыбаясь, протянула руку.
      Всё ещё продолжая мысленный спор, юноша взял эту тёплую мягкую ручку в свои ладони.
      – Ну, мир? – улыбалась Алёна.
      – Мир! – не выдержав, заулыбался и Макс.
      – А как закончился ваш спор с другой девушкой в купе?
      – Она сбежала. На одной из станций пересела на встречный поезд.
      – Но почему?
      – Знаешь… они все… наверное… чувствуют… что… я уже…ну, не их…, – пытался сам себе объяснить поведение девчат Максим.
      – Ну и правильно! Ты, действительно, "не их"! Так ты говоришь, – улыбаясь и якобы равнодушно потягиваясь поинтересовалась девушка, "там" есть любовь?
      – Ты хоть видела кто мы там есть?
      – А что? Ты очень миленькая такая паутинка. Нет, не паутинка, а кружево…
      Светлое такое, нежное… А в телескоп нас можно увидеть?
      – Ннне знаю…
      – А как я тебе… там?
      – Нет, ну ты даешь! Ещё спроси, что сегодня там носят.
      – Но Максимка, нам же, как я поняла, там потом жить? Или что-то в этом роде. Ну, существовать. Что там творится? И чем там заниматься? Ты что, не задумывался?
      – Вообще-то нет. Так много забот здесь, что… И ещё не факт, что мы будем "существовать" там.
      – Ай, ты сам знаешь! Просто не хочешь думать!
      – Не хочу загадывать. И потом, вдруг мы опять попадём "туда", а вернуться уже не сможем? Сколько здесь ещё можно успеть!
      Под эти слова Макс притянул к себе девушку и крепко поцеловал. Она ответила, но потом легонько оттолкнула Максима.
      – Всё-всё. Если ты имеешь в виду это под словами " сколько мы ещё можем успеть!" то я против. Не вообще… но… я к тебе ещё не привыкла. Марш на верхнюю полку!
      Максим ни на чем и не настаивал. Вполне довольный первой и явно положительной реакцией на такое приставание, он покорно взобрался на полку и, словно ничего не произошло, продолжил свои прерванные какими-то неуместностями мысли:
      – Да и вообще, всё как-то недорешено. А время… Скажи… Ты сама не чувствуешь?
      Что мы на пороге чего-то? Что всё, что раньше с нами произошло – это вот для какого-то самого главного… Что какая-то сила ведёт нас, всё время испытывая, к чему-то решающему?
      Алёна, глядя снизу вверх в глаза юноши, молча кивнула.
      – И ещё я слышу вой. Злобный такой, – добавила она.
      – Это Тьма. Мне отец Афанасий растолковывал.
      – Значит…
      – Значит, надо набираться сил для борьбы.
      – Нет, значит, нельзя терять времени. Мне всё равно надо устроить братишек. И разобраться с теми, кто… А у тебя?
      – Ну, отец… не знаю. Он тоже… Но у него пока не проявилось. И дочка. Эээ удочерённая. У неё тоже…
      – О, да нас целый выводок!
      – Слово нашла!
      – А что? Если бы ещё и мои братики! Ты представляешь, что мы сможем!?
      – Пока нет.
      – Всё- таки трудно быть богом, правда?
      – Кроме романа Стругацких был очень интересный роман "Загадка Прометея"…
      Сев на любимого конька, Максим начал рассказывать девушке содержание романа Лайоша Мештерхази.
      – Вот, кто такой Прометей – всем известно. Бог, укравший огонь и отдавший его людям. За это был прикован к скале, и орёл клевал ему ежедневно печень. А потом его освободил Геракл. Всё. А дальше? Ведь что – то с ним дальше было? И почему Прометею не досталось не только созвездия – даже звёздочки? Даже Орёл, который клевал ему печень – получил созвездие. Даже стрела, которой Геракл убил этого орла – удостоилась созвездия. Почему ни одного храма? Почему про него так старались забыть греки?
      Заинтриговав слушательницу, Максим выложил ей содержание когда-то взахлёб прочитанного романа. Про Египет и первое в истории государств великое перемирие, про тогда ещё цветущую Трою и пропавшие в глубине веков Микены, про амазонок, про полубога Геракла, его печальную судьбу и печальную судьбу Прометея.
      – Поэтому трудно быть не просто богом. Трудно быть добрым богом. Труднее, чем размахивать… мечом, – закончил он свой рассказ.
      – Да-а. Бедный… Ладно. Ты мне скажи лучше, почему мы так вдруг постарели?
      – Ну, не постарели, а… Наверное, из-за того, что с подлодкой сделали.
      Понимаешь, даже просто призадуматься, сколько людей мы вообще вернули назад… нет, это я сам ещё не переварил. Ведь если лодка шла на спасение, ну, которая нас подобрала, значит, и её мы тоже… или… не знаю. И тех, кто дал приказ этой лодке? Не знаю. А это, значит, плата. И вообще со временем чёрт знает что.
      Знаешь, твой Крокодил в меня такой галушкой долбанул! Я вот подумал, зачем? Ну, не дурак же он! Но, оказывается, пока я там за одной гадостью гонялся – два месяца и прошло. И я ему не мешал. Вот и президент умер в этот период. Понимаешь?
      Убить нельзя, а вот тормознуть. Может, и Сам для этого пытался?
      – То есть, если мы с тобой слетаем к какой Венере и назад, здесь сто лет пройдёт?
      А мы сами?
      – Ну, Венера… Вот к Марсу бы! К другим звёздам! Знаешь, я вот думаю, что, может, там жители давно перешли в такое состояние, как и мы… и в остальных системах тоже. Может, потому и молчит Вселенная, что разумная жизнь уже стала лучистой, а? И ей уже совсем не до нас. На каком-то этапе все разумные существа планеты… нет, сначала единицы, потом всё больше и больше, а потом – все до единого, а? И остаётся пустая планета. И её некому и незачем защищать от всяческих там катаклизмов. Вот остальная жизнь на ней и прекращается. Хотя, что, и вот всякие там злобные уроды и козлы – тоже туда, к нам? Может, они и превращаются в этих… служителей тьмы и других космических тварей, а?
      Не дождавшись ответа, Максим посмотрел на нижнюю полку. Алёну уже сморил сон.
      Юноша замолчал и обиженно повернулся носом к стене. Ведь такие интересные догадки! Может, и правда весь этот спор добра и зла закономерно переносится туда, в космос? И чёрные дыры – сгустки зла? А сверхновые, выжигающие всё вокруг, значит, добро? Но они смертельны для нашей жизни, а для полевой – наоборот. Я же сам уже чувствовал… ладно. Он ещё почти машинально поправил какой-то язычок у храпуна в соседнем купе, и под проявившийся теперь в тишине перестук колёс тоже уснул.
 

 
      Госпиталь, как любая воинская часть, был огорожен добротным забором с КПП, на котором дежурили матросы. Не доходя до проходной, Максим вдруг побледнел и сел на зелёную скамейку.
      – Ты чувствуешь, что там? – прошептал он девушке.
      – Нет… А что? – забеспокоилась Алёна.
      – Не может быть. Эта боль. Эта безнадёга. И ненависть. Ко всем и всему. Неужели не чувствуешь?
      – Нет… – вслушивалась в себя девушка. – Нет… Может, тебе кажется?
      – Какое там… Просто обжигает. Даже в хосписе…Ладно. Пойдём.
      Воспользовавшись своими возможностями, они прошли мимо дежурных и оказались в парке с выложенными плитками дорожками. Он ещё держался, но по краям, ближе к забору, начинал зарастать каким- то чертополохом. Было пустынно и просто неуютно.
      Всё ещё бледный Максим быстрым шагом, почти бегом направился к бледнеющему среди деревьев четырёхэтажному зданию. Оно тоже ещё "держалось". Фасад был недавно покрашен новой краской, но уж очень это походило на макияж старой поп-звезды.
      Издали и ничего, а вблизи всё равно отовсюду проглядывает дряхлость. Вот, даже двери. Или этот коридор. Вытоптанный паркет. Выкрашенные в гадкий зелёный цвет стены. Оббитые когда-то двери. Вот эта – к главврачу. Максим, не стучась, вошёл.
      Конечно, приёмная. Секретарша – прапорщик. На подлодке мичман и здесь – "мичманиха".
      Только разные обязанности. И толстый главврач – подполковник. Капитан второго ранга! Как командир подлодки.
      – В чём дело? Почему без рапорта? Почему гражданские? Кто пропустил? – взвился хозяин кабинета. – Светлана Евгеньевна! Как это понимать?
      – Не кричите, пожалуйста, – поморщился Максим. – Мы сейчас всё объясним.
      – Ещё командовать здесь будете? Марш отсюда!
      – Товарищ капитан…
      – Я вам не товарищ. И не капитан! Сказано – убирайтесь! Сейчас наряд вызову! – потянулся к внутреннему телефону толстяк. Но схватившись, за сердце (ребята пока ничего такого с ним не делали!) сел в кресло.
      – Ладно. Чем могу?
      – Я… мы можем помочь. Вашим пациентам.
      – Вот как? – усмехнулся главврач. – Помочь?
      – Да, именно так, – подтвердил Максим.
      – Так вы хоть представьтесь, новые светила. А то мы тут приотстали, в глуши.
      – Да хватит вам здесь изголяться – потеряла терпение и девушка. Ведите к больным.
      Ну!
      – Да подожди ты, Алёна. Понимаете, мы действительно кое-что можем. То, чего пока не может никто. Давайте попробуем. Убедитесь.
      – И кто вас прислал сюда экспериментировать? Вот что, молодые люди. Здесь вам делать нечего. Поэтому, лучше без скандала, по добру – по здорову.
      – Ты права. Действуй, – сдался Максим.
      Алёна рванулась к столу, схватила главврача за лацканы и притянула толстую, налитую кровью физиономию к себе.
      – Пошли к больным, – тихо сказала она, глядя в глаза своему оппоненту. – Ты будешь выполнять все наши приказания.
      – Приказы – поправил Максим.
      – Приказания, приказы, повеления, пожелания и просьбы. Мы здесь от…
      – Министра обороны, – подсказал Максим.
      – Министра обороны. Ты читал приказ.
      Перемена в поведении хозяина кабинета была разительной. Он даже попытался втянуть свой живот и вытянуться по стойке смирно.
      – Виноват, товарищи… не знаю, как обращаться. В приказе не указано. Надо было сразу его и предъявить. Вы должны сами понимать, что здесь никаких… А приказ…
      Всё, что от меня требуется. Разместить, конечно, найдём где. С питанием тоже проблем не будет. Кстати, чай, кофе? Светлана Евгеньевна! Кофе товарищам из Министерства! Я правда, так и не понял. Это что, типа инспекции? Я только в смысле, что…
      Пока пили кофе, главврач (Станислав Егорович) поделился соответствующей информацией. Больных – сто двадцать. Из них тяжёлых пятьдесят четыре. В том числе очень тяжёлых – сорок два. На сегодняшний день. Но… всё стабильно. Кроме вновь поступающих. Иногда, в экстренных случаях. А так… инвалиды.
      – Пойдёмте к вашим "очень тяжелым". Самым – встал Максим. – Только нам халаты.
      Мы, как видите эээ инкогнито. Вечером крутанёмся за вещами.
      – Конечно – конечно, – согласился главврач, с новым подозрением приглядываясь к прикиду этих юнцов.
      – Ты звонил в Министерство. Тебе подтвердили, – угадав его намерение, вновь заглянула в глаза толстяку Алёна.
      – Они у нас по разным палатам. Поэтому я соберу врачей в ординаторской. Как вас представить?
      – Не надо. Потом, с каждым. Где больше всего?
      – Сегодня – в ожоговом отделении.
      – А которые с облучением?
      – Там и есть. Безнадёжно. Но хоть не так мучительно, как при обычных ожогах.
      В ожоговом уже и Алёна прочувствовала – задохнулась от сопереживания чужой беды.
      Забинтованные от головы до ног люди стонали и выли, а выглядывающие из-под бинтов глаза, казалось, расплёскивали вокруг боль. Смрад отмирающей кожи смешивался с приторными запахами лекарств и мазей.
      – Откуда же это…столько, – прошептал Максим, озираясь.
      – Ну, это ещё немного. Для двух ЧП – немного, – уточнил заведующий отделением – высокий, худой, как жердь врач с бледным невозмутимым лицом. – И потом, лечатся то здесь месяцами. Вот и… накапливается.
      – Понял. Который самый?
      – Пойдёмте в реанимацию.
      – Командир. В его самолёт въехали перед самым взлётом. Остальные выжили благодаря ему – успел ещё рампу опустить… А сам…
      Но Максим, уже не слушая, протянул над несчастным руки, снимая поначалу боль.
      – Вы можете пока идти, – стала выпроваживать заведующего Алёна.
      – Но я… Я отвечаю за это отделение! За всех больных отвечаю.
      – Идите, занимайтесь другими, – заглянула ему в глаза девушка. И тут же после его ухода, склонилась над вторым пострадавшим…
      – Не успеем. Не успеем, понимаешь?
      Они стояли на узком балкончике, жадно впитывая солнечные лучи. Максим чувствовал, что рядом остро нуждаются в помощи и другие, уже умирающие, что яд распада погибающих клеток вот-вот удушит этих ребят.
      – Вот что! – решил он. – Сейчас пройдём по всем. Я буду их как-то, ну не знаю, чистить, что ли. А ты давай им силы. Чтобы боролись и дождались следующего эээ раунда.
      – Берёшь боль на себя? Может, наоборот?
      – Нет! С некоторых пор я уже не чувствую боли.
      – Врёшь! Просто меня жалеешь… Ну да ладно, не до споров. Пойдём.
      На препирательства с врачами времени не было. Да и видимая часть манипуляций этих чужаков были настолько эффектна, что вскоре врачи и санитарки не вмешивались. Тихонько, чуть ли не на цыпочках передвигаясь за молодыми людьми, они во все глаза наблюдали за тем, как вспыхивают голубые, зелёные и золотые лучи и переливаются из молодых ладоней к больным. И утихают стоны, крики, проклятья. А девушка, подходя к очередному пациенту вдруг начала, хватаясь за койку, медленно оседать на пол.
      – На балкон. На солнце её, – произнес через повязку её напарник. Затем он сам схватил Алёну на руки и вынес на балкон. В их отсутствие врачи вместе с заведующим кинулись к больным. Те спокойно, в кое дни, спали. Определив по пульсу, что никакая опасность от этих лучей спящим не грозит, заведующий решил не тревожить их анализами и прочими исследованиями. Хуже не стало. А лучше – увидим.
      К концу дня Максим прервался для разговора с главврачом.
      – Мне надо знать, где ёщё тяжёлые. Умирающие.
      – Тогда завтра с утра в травматологию.
      – А за ночь?
      – Ну, мы сделали всё возможное…
      – Пойдёмте сейчас. Хотя, нет. Заведующие отделениями?
      – Рабочий день закончился.
      – Это при умирающих-то?
      – Мы сделали всё, что смогли, – повторил толстяк. – И я же не говорю, что они вот-вот. Просто… Есть такое понятие – безнадёжность. А дежурные врачи на местах.
      – Давайте нам дежурных врачей. Пусть проведут.
      – Вам обоим отдохнуть надо. Вы бы утром с новыми силами.
      – Я ещё не умею воскрешать. Ну, почти… Даже с новыми силами. А ты чего молчишь? – спохватился он, глядя на Алёну.
      – Я… ничего.
      – Тогда пойдём, – встал Максим навстречу вошедшим дежурным врачам. – А Вам, Станислав Егорович, спокойной ночи и приятных снов.
      Когда они вышли, толстяк, тяжело вздохнув, позвонил жене, чтобы его не ждала – дела. И пошёл вслед за этими странными визитёрами. Насторожило его это пожелание приятных снов.
      В травматологии умирал один молодой матросик. Где-то перехватив спирта, набрался и на угнанном мотоцикле въехал в толпу стоявших на автобусной остановке.
      – Двое там. В морге. Тоже молодые. А этот после них – в столб. Не жилец, – сообщил врач. Мы, конечно, сделали всё возможное… Но…
      Максим протянул руки. Сосредоточился. Да ничего возможного они и не делали. Вон, печень не ушита. Раздробленная почка кровоточит. Лёгкое размозжено. Может, не умеют? Или не хотели?
      – Пойдём к следующим, – тронула его за плечо Алёна.
      – Подожди. Надо же здесь…
      – Да пойдём же!
      – Нет. Надо же…
      – Не надо! Пускай!
      – Да ты что? – переключил внимание на девушку Максим.
      – Ты что, не слышал? Почему он здесь, не слышал? Я не буду. Понимаешь, не буду!
      С минуту длилась пауза. Алёна аж дрожала от гнева и нетерпения. Пусть только этот… этот… она ему скажет… Всё скажет! Понял это и Максим. Не хватало здесь выяснения отношений.
      – Ладно. Тогда иди к другим. Я скоро, – сказал он и вновь повернулся к умирающему. Максиму удалось сказать это таким обыденным тоном, как… ну как взрослый уступает на время капризному ребёнку. Лишь бы тот не мешал заниматься серьёзным делом. Поэтому девушке оставалось лишь негодующе фыркнуть и развернувшись, вернуться в ожоговое отделение. Здесь тоже умирало двое, в том числе и женщина. Где они облучились и при каких обстоятельствах дежурный врач не знал, а, может, и знал, но распространяться об этом не захотел. Алёна взялась за них, а когда её скрутило от боли, вдруг поняла, от чего её избавил Максим, предложив заниматься восстановлением сил уже избавленных от радиации моряков.
      – Бедный Максимка, – с нежностью прошептала она. – Но всё равно дурак! – вздохнула девушка, начиная борьбу с недугом.
      Когда в эту палату пришёл Максим и остававшийся при нём главврач, Алёна стояла у окна, набираясь лунного света. Дежурный врач сидел возле спящей пациентки, не сводя с Алёны восторженно – изумлённых глаз.
      – Ну, что здесь? – озабоченно поинтересовался юноша.
      – Вот. Женщину почистила. Сейчас и его…
      – Давай вдвоём. Как там, хорошо?
      Хотелось, ах, как хотелось Алёне отправить этого… этого… возиться дальше с пьянью-убийцей, но уж очень болезненным было это исцеление. Да и устала она.
      Скоро сутки. А он? Ну, он парень. Мужчина.
      – Хорошо. Ещё немного луны…
      Они постояли у окна, а врач тем временем что – то шептал своему начальнику.
      – Не только здесь, – ответил на сообщение главврач. – Но имейте в виду – военная тайна.
      А таинственный дуэт вновь взялся за исцеление, ещё больше изумив очевидцев.
      – Ну вот и всё. Мы завтра наведаемся. Чтобы завершить и закрепить.
      – Всё на сегодня? – поинтересовался главврач, поглядывая на звёздное небо в окне.
      – Уже и утро скоро.
      – А у вас – всё? В смысле срочности?
      – Всё. Остальные до утра доживут. Наверняка.
      – А остальные где? – поинтересовался Максим.
      – Какие остальные? – насторожился главврач.
      – Те. Калеки.
      – Ну те же… в отдельном корпусе. Но они же… как прикажете. Завтра посетим.
      Они вышли из палаты и пошли по полутёмным сейчас коридорам и лестничным маршам.
      Длинный коридор привёл в другое дальнее крыло, где их ждали две маленькие, гостиничного типа комнатки. Правда, с телевизорами, телефонами и санузлами в каждом.
      – Это, как бы гостевые. Знаете, приезжают родственники. Некоторым мы разрешаем присматривать. За особо тяжёлыми.
      – Что-то не видел я никого из родственничков, – озлобленно возразил Максим.
      – Это сегодня. В связи с вашими эээ вашей деятельностью, мы попросили их сегодня… отдохнуть. Вам же не нужны свидетели?
      – Ну, это другое дело, – согласился Макс. Они распрощались и вскоре подростки остались одни, пока в номере Алёны.
      – Я никакая. Просто никакая, – констатировала девушка, расстилая постель. – Как ты всё это терпишь?
      – Я же говорил, что у меня боль прошла. Ты мне скажи вот что… Я с твоими бусами мог бы их всех за ночь. Почему они у тебя не так…эээ… ну, эффективны, что ли?
      – Я не знаю… Может… не научилась ещё?
      – Время дорого. Некогда учиться. Боюсь, не такие лохи наши Крокодил с Кашалотом.
      Чувствую, не так просто мы от них…
      – Я тоже чувствую. Не тем мы занимаемся. Мне надо братишек… Аж сердце почему-то холодит, как о них вспомню.
      – Слушай… дай мне эти бусы. Ну, на сутки какие. Я всё равно не смогу пока ничем другим… А ты…
      – А я тогда с братишками…
      – Холера наверняка добудет адрес!
      – Тогда на, держи. Теперь – вон! Буду раздеваться и спать.
      Максим вышел и в своем номере привычно намотал бусы на правое предплечье. Камни нежно прижались к коже, передавая ещё сохранившееся тепло девушки.
      А главврач, озадаченно покачивая головой, вернулся в кабинет. Собираясь с мыслями, попробовал, как эта молодёжь попить лунного света. Ничего, кроме сонливости не почувствовав, пошёл по отделениям, в которых проводили свои странные опыты эти визитёры. Оказалось, что Станислав Егорович плохо думал о своих подчинённых. Ночной госпиталь подспудно бурлил. Не только заведующие отделениями, но и большинство врачей оказались в ординаторских, обсуждая происходящее. В принципе, это были профессионалы, знающие и любящие своё дело.
      Догадки высказывались самые невероятные. Но факт оставался фактом – состояние всех, абсолютно всех пациентов, которых "лечила" эта странная парочка, резко улучшилось. У отдельных – вплоть до полного выздоровления. У остальных – можно ожидать этого же в ближайшее время.
      – До исхода эксперимента молчать абсолютно! – приказал главврач. – Считайте происходящее военной тайной со всеми последствиями её разглашения! И предупредите подчинённых.
      В эту ночь не спали ещё двое упомянутых здесь персонажа.
      – Значит, они? – полуутвердительно переспросил именуемых нашей молодежью Крокодилом начальник.
      – Безусловно, – ответил тяжело сопящий Кашалот. – О девушке были некоторые сомнения. К нашему вундеркинду липнут всякие. От мала до велика. Но… не в океане же! И потом – они ушли оба. Только одежда и осталась.
      – Кого же мы тогда… Ну да ладно. Зато опыт получили.
      – Есть все основания полагать, что это, всё-таки…
      – Я помню ваш доклад. Не о ней речь. Вы беседовали с ними. Мы можем как-то повлиять на их поведение?
      – На него – вряд ли. Ничего не боится мальчишка. Как я понял – даже за отца.
      – Оторва. Жаль. Как жаль! Как он штатовцев, а? В штаны от ужаса понакладывали! – захохотал шеф. Затем, резко его оборвав, зло бросил – балбес! С такими возможностями – и такие мелкие пакости. Ведь мог их заставить своими же ракетами – и по своим же долбаным штатам! А мог бы… Ладно… А она?
      – Ну, на мякине её теперь не проведёшь. Вундеркинд-то уже её наверняка убедил, что её братья живы.
      – Вот что… Их немедленно – подальше. Куда-нибудь в глушь. Чтобы выманить и рвануть. Мне надо ещё хотя бы месяц. Чем хотите, хоть атомной бомбой. Но чтобы не мешались.
      – Они сейчас в госпитале заняты. Пока не исцелят, не… И у нас же есть…
      – Да, конечно. Но с этой её детворой – запасной вариант. Занимаетесь вы. Лично.
      Операцией здесь руковожу я. А вы – немедленно за этими её недоносками.
      – Но…
      Шеф изумлённо уставился на Кашалота. Тот посмел пискнуть?
      – Я в смысле, рядовое поручение… И мне?
      – В этом деле не бывает мелочей. Тем более – организация ядерного взрыва – мелочь?
      – Но… я полагаю, это – образно?
      – Через двадцать четыре часа вы мне докладываете, что объект, и мне плевать какой – на ваш выбор – к взрыву готов. И эта родня Седой – там же. И вы, понимаете – вы! нажмёте на кнопку, когда они там появятся.
      – Но…
      – Как уцелеть самому – ваша забота. Тут вам – карт-бланш.
      – А… а остальные?
      – Выполнять!
      Отпустив подчинённого, Крокодил ещё раз изучил шифрограмму с подводного ракетоносца и злобно выругался. Ну, конечно же этот… Киндер чёртов! Всё сорвал.
      А как хорошо было задумано! Даже приснилось ему, что затонула уже лодка, и что…
      Или же не снилось? Шеф рыцарей плаща и кинжала потряс головой, отгоняя яркие воспоминания восхитительного сна.
      – Ничего. Уже вот-вот. Он набрал какой- то номер по внутреннему и коротко бросил : "Приступайте!" Утром на стук Алёны из номера Максима никто не ответил. Он, конечно же, был уже там, среди страждущих его целительных возможностей. Судя по всему, он уже заканчивал здесь, намериваясь перебираться в корпус инвалидов.
      – Максим, нам надо прорваться в город, – улучила она минутку, когда юноша в очередной раз заряжался энергией.
      – Какой там город! Я с твоими бусами здесь горы сверну!
      – Макс, но я так не смогу! Ты мужчина, тебе до лампочки может быть. А у меня, стыдно сказать, даже… нижнего белья нет!
      – Да, действительно…, – возвращался к реальности юноша. Ну так одна съезди. И мне заодно…
      – Ещё чего! Ты кто мне, чтобы я тебе…
      – Ну так не надо. Я главврачу скажу, чтобы тебя туда – назад крутанули.
      – Сама скажу.
      – Хорошо. И не задерживайся. Мы же вчера решили. Вот только сведений дождёмся…
      – Максим, не договорив, направился вновь к больным.
      А девушка уже через какой-то час рассекала по славному граду Петра.
      " Не задерживайся" – вздохнула она, и оторвав взор от золотого купола Исакия, вошла в ближайший бутик. Реквизированных у незадачливых охранников денег хватило лишь на самые необходимые женские принадлежности. Грабить кого-нибудь не хотелось. Даже вон того мордастого, выбирающегося из "Мерса". В раздумье Алёна прошлась по набережной, постояла на одном из мостиков. Ага! – остановился её взгляд на вывеске " Игральные автоматы".
      В помещении в связи с довольно ранним временем было свободно. Только пару явно сдвинутых пыталась по какой-то очередной системе переиграть " одноруких бандитов".
      – А какой у вас максимальный выигрыш? – поинтересовалась Алёна, покупая жетон.
      – Мало не покажется, – улыбнулся смотритель, бледная фигура в истёртой джинсовой паре.
      – Но всё же?
      – Вообще – то, вон на том, двадцать тысяч. Но и игра самая дорогая.
      – Это что, меньше тысячи баксов? – поморщилась Алёна.
      – Девочка, это не казино. Это так, баловство.
      – Ладно. Попробую.
      – Удачи. Будешь первой.
      Вообще-то Алёна не знала, как работает автоматика этих железных пройдох. Вот про казино она видела. Там бы с шариком… А здесь…
      – Надо, чтобы во всех окошечках появились одинаковые рисунки. На максимум – вот эти, – подсказал один из прервавшихся перекурить игроков. – Когда решишь, что они вот – вот выпадут, тяни вот это на себя.
      – Хорошо, спасибо.
      Когда подсказчик вместе со смотрителем вышли перекурить, Алёна попробовала вникнуть в работу соседнего аппарата, с которым сражался ещё один несдающийся.
      Оказалось, что вся эта система валов- шестерёнок ей и не нужна. Только вот призовые совпадения порождали ощутимый для девушки импульс. Значит, когда вот такая вспышка…
      – Давай! – крикнула Алёна при очередном таком сигнале. Испуганный неожиданным криком игрок дёрнул за ручку, затем возмущённо повернулся к девушке. Но высказать свои соображение не успел, – в поддоне зазвенели те самые заветные выигрышные жетоны.
      – О, наконец-то, хоть что-то! – обрадовался вернувшийся на звон коллега.
      – Да, немного, но всё же… – согласился выигравший.
      "Немного. Не те картинки. Интересно, а вот эти сигналы, они разные?" – всё ещё зондировала систему девушка. Выяснила, что разные. Запустила свой аппарат.
      Пропустила несколько импульсов, затем, на самый сильный рванула ручку.
      – Ну ты, деваха, даешь! С первого раза! – потянулись на звон игроки. – Впрочем, новичкам везёт. – Дашь копеечку на счастье!
      – Но у меня нет сейчас таких денег! – начал упираться бледный. – Рано ещё!
      – А ведь врёшь! – возмутилась Алёна.
      – Что ты себе позволяешь! Я сейчас, – потянулся за мобильником смотритель. Но вдруг ещё больше побледнел и быстро- быстро отсчитал девушке выигрыш.
      – Вот так. Молодец. Сейчас пройдёт. А могло быть и хуже, – успокоила его девушка, выходя из игрального зала.
      А трое оставшихся, оставив свои занятия, сквозь стеклянную дверь смотрели вслед удаляющейся фигурке.
      – Фффу. Отпустило. Как огнём прожгло, – сообщил жадный смотритель.
      – Думаешь, Седая объявилась? – поинтересовался сорвавший куш игрок.
      – Не знаю. Старовата для той. Этой как, лет двадцать? Много их тут было наплодилось. Потом, сам знаешь, мода на убыль пошла. Потом даже наоборот – братва осмелела и крашенных дурочек того… учить уму разуму начала. А эта…
      Вроде и не выкаблучивалась до поры до времени. И если бы этот жмот…
      – Но-но! – прервал жмот. Всякий тут будет… Вообще-то надо предупредить. Седая не Седая, а вон как может, – он вновь потянулся к мобильнику.
      А виновница этого переполоха докупила нужного шмотья, переоделась. Краснея, выполнила – таки и заказ Максима. "В конце концов, если сам о себе позаботится не в состоянии…" Купила и два мобильника. Два нормальных чемоданчика. Кое-каких сладостей. И с лёгким сердцем направилась назад. Так что оповещённые незадачливым смотрителем "одноруких бандитов" его сотоварищи зря настороженно ожидали неприятных событий. "Седая" себя больше ничем не проявила. Пока.
      – Вот, переодевайся! Не может же быть "командированный из центра" так одет.
      Просто бандюган какой-то, – тормошила девушка Максима. Она, дождавшись в очередного перерыва в его целительстве, чуть ли не силком затащила юношу на нижний этаж в его же номер.
      – Хорошо, спасибо, – начал расстёгивать рубашку Макс.
      – Да-а, парнишка, ты уже совсем! – возмутилась Алёна.
      – Извини, – спохватился парень, вновь застёгиваясь. – Отупел. Знаешь, эти ожоги…
      И этот парнишка. Пришлось наращивать… А это всё-же много сил забирает…
      – " Этот парнишка". Зачем ты его вытягиваешь? Он убийца! Ты разве не слышал?
      – Но это автодорожное ведь… Знаешь, я сам однажды так въехал! Не на машине.
      Когда монастырь громил…
      – Но он был пьян! А это – убийство!!!
      – Не кричи, пожалуйста. И так голова раскалывается. Всё-таки ожоги, наверное, самое…эээ трудоёмкое…
      – Не виляй, не виляй! Мы не об этом сейчас.
      – Ты выйди. Я переоденусь быстренько. Надо туда. Понимаешь, там родственники бунтуют. Их не пускают. То есть до нас пускали, а сейчас – нет. Думают самое плохое. До утра мне надо бы поработать с инвалидами, а?
      – Хорошо. Но мы об этом ещё поговорим! – выскочила из комнаты Алёна. А когда она вошла, уже переодевшийся юноша спал у окна, под лучами весеннего солнца. И тотчас пропала злость. Парнишка выглядел таким измученным, что девушка всхлипнула от жалости. Тихонько погладила его по волосам, дотронулась до нежной кожи щеки с пробивающимся бархатистым уже почти мужским пушком. Покраснела и отдёрнула руку, когда Максим открыл глаза.
      – Наверное, нам пора, – объяснила она свои действия.
      – Да, конечно, – вскочил Макс. Он распахнул форточку и во все глаза уставился на дневное светило. Снял рубаху, повернул к солнцу руку с бусами. – Вот адрес, – он отошёл от окна и написал несколько строк на подвернувшемся листке бумаги. Я в твоё отсутствие связывался с Холерой. Главврач на звонок по сотовику расщедрился.
      Он своё дело знает. Да не "гав-врач", а Холера. Отсюда – три часа лёту. На поезде, сама понимаешь, дольше.
      – Полечу.
      – Без документов тебя не пустят в самолёт.
      – Меня!?? Не пустят!!?
      – Прости. Отупел.
      – Ты давай, не разрывайся здесь, всё-таки. Я как только смогу, сразу… Да, вот, возьми, – протянула она новый сотовик. Запомни мой номер. Ну… знаешь… пожалуй, я помчусь… Прости…, – она порывисто обняла Максима, чмокнула в щёку и кинулась к выходу.
      – Скажи главврачу, что срочно вызывают, – уже вдогонку посоветовал юноша.
      "Без тебя бы не додумалась. Лучше бы что-нибудь тёплое на прощание. Сухарь" – обиделась Алёна, согласно покивав головой.
      А "сухарь" вновь направился принимать чужую боль и отдавать свои силы. " Если бы у меня были такие… способности, я бы только и лечил. Разве это не счастье?" – вспомнил Макс слова отца. Ах, папа, папа…
      Мысленный спор продолжить не удалось. В отделения всё-же прорвались родственники.
      А поскольку больных-то не удосужились предупредить о неразглашении новых методов лечения, юношу встретила волна удивлённых, восторженных и благодарных взглядов.
      Им было пока всё равно, кто он, этот молоденький кудесник. Они видели, что произошло за это недолгое время с их отцами, мужьями и братьями и услышали, кто спаситель.
      "А ведь прав папуля. Разве не счастье?" – думал Максим, видя посветлевшие лица и первые, сквозь слёзы, улыбки исстрадавшихся родственников.
      – Может, вечером? Или вот… сиделкой на ночь. Раньше же можно было? – косясь на Максима, спрашивали у врача присмиревшие женщины. Юноша чуть заметно отрицательно покачал головой.
      – Завтра в это же время, пожалуйста. А там посмотрим. Отдыхайте пока. Вам тоже досталось, – распорядился доктор.
      А Максим с главврачом направился в отдельный корпус. Оказывается, ни бусы, не перстни, ни кресты не защищают от чувства сострадания к чужой беде и отчаянию.
      Только уродливая совесть или полное её отсутствие – достаточная броня от этого.
      Господи! И мы спокойно живём, едим, целуемся, сладко спим, зная, что… Что это вот, рядом! И делаем вид, что не знаем, об этих покалеченных ребятах! И это – не умирающие от голода где-то в Африке! Это вот, здесь, рядом! Очерствели. Или многочисленные войны с революциями истребили генофонд сострадательности? " Не я их туда посылал". Ладно, допустим " туда" – не ты. А вот эти, старые калеки – дети Великой Отечественной? А эти – покалеченные просто "при исполнении"?
      Неинтересно. Не просто помочь, не просто прочитать, не просто подумать – даже знать неинтересно. Скучно. Вот, поумирали родители, позабыли невесты, наплевало государство, отвернулись от них близкие, не повернулись к ним далёкие. И живут в общем и в собственном аду одновременно калеки, возненавидевшие этот несправедливый мир и ненавидимые обслуживающим персоналом. Ходил, ходил упорный слух, что сразу после войны недолго "даром угощались инвалиды". Быстро очистили от них города, а потом… и… вообще. Но следующие поколения вождей на такое уже не решались. Они не были гуманистами – просто были трусами. И вот, был при этом госпитале такой корпус. Что – то среднее между приютом и больницей для малоо… нищих, короче говоря. Да ещё и он был поделен на два крыла. Для тех, кого ещё навещали и для… "одиноких". Сегодня Максим провёл ночь, исцеляя " брошенных" и к утру завалился в свой номер абсолютно опустошенным. Откуда, из каких времён пришёл мой герой, всё ещё способный к восприятию этой боли, этой несправедливости? Почему не скурвился, не осатанел до сих пор? Неужели, только потому, что принадлежал он уже к новому виду человека? И среди простых смертных такое поведение – аномалия?
      Но Макса это сейчас не заботило. Он тупо посмотрел на появившийся на столе букет цветов, упал на койку. Он очень устал, но уснуть сразу не мог. От того, что он увидел, наворачивались слёзы. Как же так? У государства трещит по швам стабилизационный фонд. " Нельзя трогать! Инфляция начнётся!" Из – за того, что вот этих калек накормят досыта? Да простынь поменяют каждый день? или стены покрасят. Или… Или… перед глазами стоял, точнее, лежал "обрубок" без рук и ног с красивым лицом и какими-то пронзительно-васильковыми глазами. Или повернувшегося к стене, ушедшего в себя огарка. Или…нет! я же помогу! Я им всем помогу. Я уже… Благодаря бусам, я вас свех быстро… Эх, Алёна, Алёна.
      Вот так всё бросить и… Хотя, толку с неё… А почему эти бусы у неё не действуют? Или они у неё не для этого? Как, к примеру, мои крест и перстень? И всё равно, вот так уйти… Ладно. Буду отдуваться один. Опять один. В конце концов усталость взяла своё и Максим уснул.
      Стука в дверь он не услышал. Но почувствовав чей-то взгляд, приоткрыл глаза. В номере белела женская фигурка в обычном здесь медицинском халате.
      – Что, плохо с кем? – окончательно проснулся юноша.
      – Нет-нет, вы извините… вы отдыхайте… – зазвучал смущённый женский голосок.
      – Какое там, – вздохнул Макс, подходя к окну. – Пора. Да кто вы и что вы здесь…?
      – Я… чтобы… Но дверь была открыта… Я подумала, что никого нет… Вот, мы решили с другими… – она начала что-то выкладывать на стол. – Всё домашнее.
      Нашим-то ещё нельзя. А вы… Ну, надо же и вам…
      – Да что вы! Перестаньте! – кинулся Максим к столу, пытаясь перехватить руку с очередным пакетом. И замер. Где он видел такие глаза? Или не видел вообще? И такое лицо? Нет, и это лицо!
      – Вы… – начал было он.
      – Да, я, – улыбнулась молодая женщина, – узнали?
      – Не в тундре живу. Хотя, и "тундра" вас знает.
      – Тундра? – изумилась девушка.
      – Неважно. Вы так ворвались… Знаете, все мои друзья в вас влюблены. Ну, платонически, конечно. А на ваш концерт всем классом ездили. В областной центр.
      – Всем классом? Это когда же? Ну да ладно. Вы меня знаете. А вы? Кто вы?
      – Я… я просто… Максим. А что вы здесь делаете?
      – Так просто – "Максим"? И это исчерпывающий ответ? Ладно. Я здесь потому, что мой младший братишка разбился на мотоцикле.
      – А… мотоциклист. Но с ним ведь уже всё… Постойте, как это "младший"? – спохватился Максим.
      Но гламурная певица, побледнев, тоже схватилась за недосказанную Максимом фразу.
      – Что "всё"? Что "всё"? – в испуге схватила она юношу за плечи и заглянула в глаза. От близости этих глаз, тонкого аромата духов и коснувшегося лица шёлка волос у Максима захватило дух.
      – "Всё", это значит, что он поправляется. Что больше ему ничего не грозит, – успокоил он новую знакомую.
      – Но врач говорил, что печень… и почки… что останется инвалидом, – всё также, глаза в глаза прошептала дива.
      – Это когда он говорил? – нахмурился Максим.
      – Вчера.
      – Ну, вчера. После сегодня он так не скажет. Вы были сегодня…
      – Нет, я вот вечером приехала. Работа, семья…
      – Семья?
      – Да чему вы удивляетесь, милый юноша? Я ведь вам не ровесница. Это так – грим, макияж.
      – Но сейчас-то вы без макияжа? И всё равно…
      – Ну, это в утреннем свете.
      – Да. В утреннем свете… Пора, – спохватился Максим. – Спасибо, конечно, за угощения, но, знаете… Заберите, пожалуйста. Это всё уже скоро понадобиться вашим родственникам.
      – И не подумаю. Я пообещала остальным, что передам. Ну, Максим, ну пожалуйста.
      Не заноситесь.
      – Я!? Это можно так подумать? Хорошо, оставляйте. Я знаю, кому занести.
      – А можно… Тут дело в том, что… вы только не обижайтесь. Ай, всё равно все уже знают. Всё-таки мы бы смогли вам помогать…
      – Нет! Это будет отвлекать!
      – Ну, среди нас есть женщины и постарше, – улыбнулась певица.
      – Возраст здесь не причём, – покраснел Максим.
      " Причём-причём" – опроверг это утверждение озорной взгляд женщины.
      – Хорошо. Пойдёмте! – решил Максим, забирая снедь и цветы.
 

 
      Поначалу они зашли к брату певицы. Что-то насторожили Максима высказывания врача.
      "Врёт. Интересничает перед знаменитостью. В благодетели набивается. А, пусть.
      Мне то что до неё" – решил Максим, обследовав своими чудесными лучами незадачливого мотоциклиста. Тот крепко спал. Вздохнув, Максим растворил в организме выздоравливающего свой золотой луч, после чего они направились в "тот корпус". Наверное, ещё один день… и одна ночь. Продержимся! А потом я им здесь ещё тот разгром устрою. Те, из детского дома здесь отдыхают! Обкрадывать этих!
      Да что у нищих и красть – то? У-у-у, уроды! Как там у Алёны? – с этой мыслью он вошёл к несчастным. За ним последовала и набившаяся в помощницы дива. А когда, вечером, они вышли, с Максимом шла уже другая женщина. даже не спрашивая разрешения, она зашла к юноше в номер, упала на кровать и взахлёб, с подвыванием, разрыдалась.
      – Сволочи! Сволочи!! Сволочи!!! – стонала певица. – А мы…, а я… Но я не знала! Я честное слово, не знала! Простите меня… Я завтра… А вы… вы их и правда… вылечите?
      – Этих – да…
      Максим не хотел разговаривать, ни обещать, ни успокаивать. Ничего не хотел. Вот, отдохнуть немного – и опять туда. А эта – пусть порыдает. Полезно пропечь душу стыдом. Пойти, что ли в номер Алёны? Не ложиться же здесь, рядом с артисткой. Гм…
      Рядом.
      В дверь очень коротко постучали. Максим даже обернуться не успел, как оказался в крепких объятиях.
      – Ну, здоров, бродяга! – пробасил спецназовец. – А поворотись-ка, сынку! Да-а.
      Это – совсем другой ракурс! Молодчина! И сразу – навёрстывать? – тормошил пол… нет, уже генерал юношу, косясь на лежащую на койке зарёванную девушку.
      – Здравствуйте! Это… помогала мне сегодня в вашем госпитале.
      – А-а! Ясно. Где-то я вас… ну, конечно! Поздравляю, Максим! Если у нас будут здесь такие помощницы…
      – Вам шуточки, господин генерал? А вы сами, а? Видели, как они… существуют? – накинулась на него певица. – И вы там, чего улыбаетесь? Генералов, как собак нерезаных, а бардак прекратить не можете.
      – Кто генералы? – взглянул теперь на погоны гостей и Максим. – Ого! Ну, поздравляю, поздравляю. Вам, Юрий Владимирович, оно конечно… а вот… ну, нет слов!
      Действительно, теперь и бывший полковник, и бывший майор носили генеральские погоны.
      – Мы всё же раскрутили их всех без тебя, – словно оправдывался, пожимая руку, бывший "майор Анатолий". Вот за это… Но это так, мусор. Спасибо дружище! Что спас, спасибо! И как я рад, что ты живой…
      – Дымной жизнью труб, канатов и крюков! – вновь повторил улыбаясь Максим.
      – Выйдем, разговор есть, – предложил Юрий Владимирович.
      – Мне ваши секреты вовсе и не нужны. Сама выйду! – фыркнула певица, хлопнув дверью.
      – Всё равно выйдем.
      В пустынном по случаю позднего вечера лесопарке поговорили. Нет, Максим сейчас не может никуда поехать. Во-первых, надо закончить с этими ребятами. И с персоналом тоже. Того корпуса. Во – вторых, назревает разборка с Крокодилом. Кто это? Пока не важно. Кстати, генералов вам кто присвоил? Ага… А по чьему представлению? Понятно. На что намекаю? Да так. А кто по нам всё – таки там долбанул? Такие ракетки просто так не пустишь, правда? Или вот, в одной подводной лодке… проверка экипажей – ваше ведомство? Нет, в смысле, контора?
      – Понимаю, на кого грешишь. И ты, вероятно, прав…
      – Генеральством купились?
      – Знаешь, юноша, есть случаи, когда бьют в морду и друзьям, – вспыхнул младший из генералов.
      – Валяйте!
      – А! Всё равно без толку! И в прямом и в переносном, – махнул рукой тот, отошёл в сторону, нервно закурил.
      – Максим, ты не прав. Мы просто… в засаде, если хочешь. Полезли бы на рожон – всё. Некоторые традиции в нашей конторе остаются. Даже после смен вывесок. Ты вот что послушай.
      Спецназовец кратко рассказал о проблеме, но Максим выслушал рассеянно, глядя на встающую, почему-то кровавую луну.
      – Нет! Всё понимаю. Конечно, эти наркобароны, наркодилеры… масштаб…
      Давайте телефоны, я им эээ "посоветую" быть с вами откровенными, но сам… В общем – нет. И без обид, Юрий Владимирович. Пойдёмте в номер!
      – Некогда, Максим. Совсем некогда. Мы же на минуточку – захватить тебя – и…
      Ну да ладно. Ты хотя бы… наших ребят здесь…
      – Хотя бы?
      – Ну брось, брось. Просто мы так на тебя рассчитывали… А телефоны – они уже тобой наученные… Представляешь, сейчас должна прийти партия этой дури, которая просто оглушит молодёжь. И, вроде – задаром. Диверсия явная. Вот если бы ты…
      – Но нет, ну, не травите душу! Я… я не знаю, но… в общем, если дня через три… в общем, звякните, может…
      – Да не уламывай ты его, Юра! Ты же видишь – делком стал. Пойдём.
      – Но вы не правы! Вы… я… ай да ладно, – махнул рукой юноша уже в сторону уходящих спецназовцев. Донельзя разобиженный он вернулся в свой номер и завалился спать.
      Когда Максим проснулся, он ощутил – нет, сначала ощутил, а потом проснулся – запах кофе и давно забытый аромат свежеподжаренных гренок. На столике стоял завтрак, а в кресле напротив сидела артистка, всё теми же чудными глазами рассматривая Максима. Юноше стало неудобно, что вот так, не раздеваясь он спит, что… вообще, как он выглядит. Но и она тоже, без стука, без разрешения.
      – Извините! – буркнул он и рванулся в душевую. Подождут пациенты. Теперь подождут. За сегодня он закончит с ними. и запустит программы этой… регенерации, да? Дальше – пусть восстанавливается само. И если ничего не произойдёт – рванётся всё-же за спецназовцами. Вот кто дела делает! И всё же они не правы, – думал Максим, растираясь банной щёткой под горячими струями. Алёна всё же обеспечила его всем необходимым и Максим вернулся к звезде посвежевшим и тоже вкусно пахнувшим. Ну, не такими духами, как она, но тем не менее.
      – Извините, что… Но я, честное слово, стучалась. Просто вы так крепко спали. А это… Мы прознали, что вы совсем не едите. Да вон, сами посмотрите. Просто страшок какой-то. Разве так можно!
      " Нашла страшка" – обиделся подросток, косясь в зеркало. "Ну, сдал немного. Вон, щёки ввалились. Но по моему…" – Не обижайтесь, милый юноша! – широко, по-доброму улыбнулась певица. – Я это только в смысле – садитесь завтракать.
      Ну разве на неё вот такую обидишься. Тем более – действительно в макияже она просто неотразима. Максим потряс головой, отогнал неуместные мысли и сел за столик.
      – Я уже разговаривала с Колей. Он даже очень неплохо себя чувствует. Да и остальные… – поддерживала беседу молодая женщина, пока действительно изголодавшийся целитель наслаждался варёными всмятку яйцами, гренками и кофе.
      – Максим… но всё же… Мы должны знать… Нет, не то… Как нам тебя благодарить?
      А! – махнул Макс рукой. – Врачей благодарите.
      В принципе он сказал правду. Но как-то картинно, как-то напыщенно что-ли это получилось. " И я перед ней интересничаю" – понял Максим и тут же постарался сменить тон.
      – Понимаете…
      – Валя.
      – Валя???
      – Но Максим, вы как ребёнок, честное слово! Что бы прорваться к публике, надо иметь всё выдающееся. Да-да всё! – слегка улыбнулась она, перехватив несколько "нескромный" взгляд Максима. – От голоса, фигуры, до имени. А Валя… Ну да ладно. Что вы мене хотели сказать?
      – Да, Валентина… Хотя, тоже красиво. Вон, и святой Валентин был…
      – Не отвлекайтесь, юноша, на эти мелочи.
      Максим к этому времени допил кофе, и готовя объяснение, по привычке уставился на солнце.
      – Господи! – вырвалось испуганное восклицание у певицы.
      – Да ничего, это так, подпитка эээ нервной энергии.
      – Что же мне передать своим подругам по несчастью? Или, уже по счастью? – настаивала Валентина.
      – Скажите им, что поговорим завтра, – схитрил Макс, надеясь уже завтра смыться отсюда.
      – А мне лично? Ну, по секретику, – ближе подсела певица. – На ушко? – она подставила почти к губам Максима прятавшееся в пышных кудрях ушко.
      – Вам лично скажу. Это мой крест. Моё искупление. Моя, как это… эпитимия.
      Поэтому благодарность здесь была бы… ну, лишней что ли – не принял фривольного тона Максим. Не хотелось ему сейчас перешёптываться об этом.
      – Извините. Я просто…, – вскочила Валентина.
      – Да нет, что вы. Всё нормально. Просто… ну, честное слово… не могу вот так, сразу всё объяснить. А им скажете – он потянулся к тому самому ушку и прошептал:
      " Военная тайна". Задохнулся в аромате волос, потряс головой: – Увы, пора.
      И купил, купил этим певицу. Нет, конечно, не только этим. Совсем не этим. Да прошла бы она мимо вот такого пацана. Таких поклонников было – пруд пруди. А вот таинственные способности. А терпение. А доброта. И конечно – спаситель. Но когда он сказал про "свой крест", отшатнулась было молодая женщина от целителя – "секстант – фанатик?". А потом, оказалось, нет. Просто парнишка тоже пережил какую-то ужасную трагедию. По глазам видно. В душе больно. А когда ко всем остальным качествам примешивается и сочувствие (не жалось, не жалость, жалкий мужчина смешён!) – всё. В общем, Валентина отправила восвояси бойфренда и, передав подругам обещание целителя, решила заняться им всерьёз. Уж если человек несёт крест, то должен кто облегчить его ношу? Пусть даже на время.
      Пользуясь своей звёздной известностью и общей атмосферой спавшего напряжения, она продолжила помогать целителю. Якобы. Вскоре певица уже полностью оккупировала пространство вокруг юноши. Она во все свои изумительные глаза смотрела на творимое им чудо исцеления, мягко, ненавязчиво готовила к сеансу следующего больного. А ещё тихонечко записала таинство исцеления на мобильник.И лишь ближе к вечеру исчезла.
      – Ну вот и всё, – констатировал в конце дня юноша. – Всё. Дальше выздоравливайте сами. Всё будет теперь хорошо. До свидания!
      Улыбаясь и кивнув в ответ на нестройный гул благодарности, Максим вышел в коридор. Заглянул к главврачу. К новости о завершении миссии толстяк отнёсся настороженно.
      – Так вы ради этого и приезжали? Я думал, вы отвлеклись.
      – Да- да. Ради этого.
      – Испытание новых секретных методик. Понимаю. Но всё же, как врач врачу, хотя бы общий принцип?
      – Принцип взаимодействия полей, – улыбнулся Максим.
      – Да-да. Мне… докладывали о эээ визуальных эффектах. Ну, о реальной эффективности лечения тоже. Мы обязательно во всех историях болезней…
      – Не надо. Обо мне… об этой методике – ни слова. Да и вообще, когда ещё начнут восстанавливаться конечности… -?????
      – Да-да. Через какой месяц выпишите всех за выздоровлением.
      – Но это… это…
      – Именно поэтому – молчать.
      – Как будет приказано. Ну что? Приглашаю поужинать. Отметить успех вашего… эксперимента. – видно было, что насчёт конечностей и всеобщей выписки он не совсем поверил.
      – Знаете, я очень устал. И надо бы ещё с вашим персоналом потолковать. Может, завтра? Сегодня отосплюсь, – схитрил Максим.
      – Как скажете, как скажете.
      Вообще-то перекусить было бы и неплохо. Весь день одни только солнечные лучи. А пока есть тело, надо думать и о нём. Оно своего требует.
      Читатель уже догадался, что в номере Максима уже был накрыт стол. Правда не на двоих. Кроме Валентины у стола стояли, напряжённо поджавшись, ещё три женщины постарше – от тридцати до пятидесяти лет.
      – Я не могла их удержать. Они посчитали…, – начала Валентина.
      – Мы не могли вот так просто вас отпустить! – вмешалась самая пожилая. – Вы вернули к жизни наших сынов и мужей. Мы знали… Я знала. Когда сказали, что у Виталика… С такими ожогами не выживают! Только вы. Спасибо. – Не сдержавшись, женщина всхлипнула, сгребла Максима в объятия и крепко расцеловала.
      – И мы… И мы тоже, – кинулись к юноше две других, видимо – жёны исцелённых.
      – Да ладно вам. Да что вы, – смущённо улыбаясь пытался высвободиться Максим. Всё это было искренне со стороны женщин и заслуженно юношей, а поэтому, конечно, приятно.
      – А давайте выпьем за нашего ангела – спасителя! – прервала массовое лобзание Валентина.
      – Да, молодой человек. Мы просим разрешения выпить за вас. И сегодня и каждый раз в этот день!
      – Да пожалуйста, если…- пожал плечами Максим, радуясь хотя бы освобождению от объятий.
      Все сели за стол.
      – Вообще-то нас делегировали. Все бы просто не поместились, – объяснила старшая, разливая по рюмкам коньяк. – И от имени всех родственников ваших пациентов, да и от них тоже, примите, добрый волшебник, наши самые… нашу самую сердечную благодарность. Будьте и вы здоровы. И пусть будет благословенно ваше имя! За вас, Максим!
      Гостьи залпом ахнули по рюмке.
      – А вы как же? – спохватилась одна из гостей, увидев, что Максим пьёт сок, даже не пригубив из рюмки.
      – Нельзя мне.
      – Вообще?
      – Да, вообще.
      Гостьи долго не задержались. Сказав по где- то одинаковому, но прочувственному тосту, они засобирались. " Мы понимаем, что вам надо отдохнуть, поэтому так, на минутку. А то вдруг уедете. Такие целители ведь много где нужны". И, конечно же, осталась Валентина.
      – Вы, давайте, ешьте. И не стесняйтесь. Это же не для гостей. Это мы всё для вас , – кивнула она на стол.
      – Ну да. А вы будете стоять и подбадривать типа: "Кушайте, батюшка, что Бог послал со мной переслал". Садитесь.
      – Нашёлся мне батюшка, – усмехнулась Валентина, садясь напротив Максима. Мелкими глоточками отпивая вино, она затуманенным взглядом смотрела на юношу. Максим уже знал, что значат такие взгляды. И не возражал. Многовато боли и разочарований он перетерпел за последнее время, чтобы сейчас морализировать. А ещё на улице – весна, и ты в своём юном теле. А та взбалмошная девчонка? В общем, целуя восхитительные женские губы, он старался не думать о "той взбалмошной девчонке".
      Волна накатила утром. Выйдя из душа, Максим схватился за голову и, застонав, упал на кровать.
      – Что? Что с тобой? Господи, да что же это? Максим, ты меня слышишь? – всполошилась певица.
      – Ничего-ничего. Со мной ничего.
      – Да какое " ничего"! На тебе лица нет! Это… из-за меня?
      – Глупости какие! Это… это какая-то страшная боль… приближается. Чужая боль.
      Господи, неужели опять…
      Коротко постучав в номер ворвался толстый главврач.
      – Здравствуйте, мадемуазель, – ничуть не удивившись полуодетой Валентине, поздоровался он. – Товарищ эээ Максим! – перешёл он к делу. – Ваш отъезд придётся отложить. С центром согласовано. Вам, мадемуазель, придётся покинуть госпиталь. Всех выздоравливающих уже переводят, ну, в смысле перевозят, в санаторий. Здесь недалеко.
      – Что произошло? – держась за виски, поинтересовался Максим.
      – Прибывает новая группа тяжёлых. Бензовоз столкнулся с автобусом. Жёны плавсостава. Обширные ожоги, – рассказал главврач, покосившись на певицу.
      – Когда будут здесь?
      – Минут через пятнадцать. Многие – в тяжелейшем состоянии. И… кроме вас… понимаете…
      – Понял я всё, – Максим встал и, запахнув халат, подошёл к окну.
      – Вот и солнца нет, – тоскливо пожаловался он.
      – Со стороны лечсостава будет сделано всё возможное и невозможное, – некстати сообщил главврач.
      – Ну да, облака разгоните, – усмехнулся юноша.
      Валентина уже успела сбегать в душ и там же одеться до степени пристойности.
      – Станислав Егорович, вам нужны будут санитарки. Я готова помогать. Безвозмездно.
      – Ваша готовность, конечно, похвальна, – начал было толстяк, но, поняв, что слишком двусмысленно выражается, перешёл на деловой тон.
      – Здесь все и всем будут обеспечены. Есть желание помочь – милости прошу в санаторий. Кстати, и вашего брата – туда же. Вот там добровольцы понадобятся. А здесь, извините.
      – Но Егорович, миленький, – обнаружила звезда более близкое знакомство с главврачом.
      – Нет, Валентина. Не могу. Всё понимаю, но не могу. Ты не знаешь кто за этим стоит. А мне намекнули. Да и понятно. Если ребята там, в море узнают… раньше времени… Понимаете? Всё. Заболтался. Так вы, Максим…?
      – Через десять минут буду.
      Когда главврач вышел, Максим быстро оделся и вновь уселся на кровать, сжав ладонями виски.
      – Так ты это чувствуешь? – присела рядом певица.
      – Да… Знаешь, собака чувствует запахи в тысячу раз более слабые, чем мы.
      Говорят, что генетически можно такое же обоняние дать человеку. А? И сможет он с таким даром жить?
      – А почему нет? – не поняла сначала девушка.
      – Подумай. Ладно. Пойду, – поднялся юноша.
      – Вот так и пойдешь? И доброго слова не скажешь на прощанье? Девочкам по вызову и то…
      – Валь, ну прости, – вновь опустился возле неё Макс. – Не обижайся. Не потому, что… И потом, я думал, не прощаемся… И… Они уже вот – вот будут.
      – Хорошо, мой глупыш. Вижу – не со зла. Вижу – больно. Иди. Благословляю. Будет возможность, прорвусь. Хотя бы сюда в номер. А нет, запомни, – я люблю тебя!
      Имей в виду мальчик, я этого никому никогда не говорила! Я гордая! И то, что сегодня… вчера… значит только это! Люблю! – она порывисто обняла юношу, крепко поцеловала, потом легонько оттолкнула.
      – Как бы я хотела разделить твою муку!
      – Спасибо, Валь.
      Максим быстро вышел из номера и рванулся по лестнице вверх – в пустые сейчас палаты, наспех приведенные в порядок после экстренной эвакуации больных. Не понравилось ему это прощание. Какой-то мелодрамой попахивало. Нет, наверное, не в этом дело. Ну, не мог он ответить тем же. Даже если бы девушка говорила искренне. "Разделить муку". Может, Алёну вызвонить? – потянулся было, к мобильнику юноша. Нет, лучше уж сам. Какое-то чувство вины за прошлую ночь толкало на самопожертвование. Но долго "самокопанием" заниматься не пришлось.
      Сирена скорой помощи, топот ног и ослепляющая боль сострадания. Огонь не тронул лица первой жертвы и перекошенное страданием личико молодой женщины в очередной раз потрясло Максима. Господи, да за что же людям столько мучений? Целитель тут же кинулся к несчастной, простирая над ней руки…
      А за окном не было солнца. И около полудня Максим выдохся. Иссяк. Со вчерашнего дня не подзаряжались и бусы. И высасывали из него энергию. А всё ещё только начиналось.
      – Куда ведёт кабель? – поинтересовался он у главврача, вспомнив рассказ Алёны. – Ладно, я сам.
      Он проследил за движением струи тока. Ничего существенного. Освещение. Сейчас не надо. Выдернул толстый провод из разъёма и, зажмурившись, схватился руками за оголённые концы. Это оказалось очень больно. Но не смертельно, а к боли бедный юноша уже привык. Точнее, притерпелся. Начала обугливаться кожа на пальцах.
      Пошёл приторный запах свежегорящей человеческой плоти. Но это человеческой. Зато та, вторая, неизвестная, волновая сущность быстро наливалась энергией. Но почему-то заклинило бусы. Толи не желали они заряжаться, как обычный аккумулятор, толи…
      Но некогда, некогда, некогда!
      "Теперь только так" – решил Максим, вновь рванувшись к поступающим страдалицам.
      Здешний медперсонал уже знал его способности – делал своё дело, не вмешиваясь в целительство юноши. Прибывшие врачи несколько секунд оторопело смотрели на исходящие от молоденького врача (Макс, был обмундирован, как и все остальные) лучи. Но некогда, некогда, некогда.
      – Мы её теряем, – раздались крики из коридора, и Максим кинулся к очередной вновь прибывшей жертве. Нет, несовместимых с жизнью повреждений не было. В смысле Максима, конечно. Он вернул уходившую, вновь пропустив через себя её болевой шок. Затем закричал реаниматор и Максим кинулся туда.
      " Не успею, Господи, не успею! Надо было Алену…Умрут – не прощу. Ну же, ну!" – это он запускал ещё одно остановившееся сердце.
      Когда доставили всех – сорок шесть тяжёлых и шестнадцать не смертельных, но тоже жутко обожженных, Максим убедился – может действительно не успеть.
      – Я вас очень прошу обратить особое внимание вон на ту женщину – показал главврач на одну из пациенток. Жена командира эскадры. Очень важно её спасти, – подошёл к Максиму главврач, когда тот в очередной раз корчился, держась за провод.
      – А… других… неважно? Кого… конкретно… неважно?
      – Ну, я же так не говорю, – поморщился главврач от запаха жженой кожи. – Просто, её надо держать на особом контроле.
      – Вот и контролируйте. И не мешайте! – оторвавшись от проводов, отогнал главврача Максим. Он с ужасом осмотрелся. Не успевает. Просто не успевает.
      Выбирать? Спасать действительно наиболее достойных? А разве это не тоже, что убивать менее достойных? Дать умереть, если можешь не дать, это тоже – убить.
      Или как это… соучаствовать? Попустительствовать? Ай, неважно. Нельзя, нельзя, нельзя выбирать. А если… Если как тогда, с детьми? Ведь сейчас у всех одно и тоже. Снять болевой шок. Потом дать силы жить. Потом выводить токсины. Или что там ещё… Неважно, как называется.
      Вот когда сгодились бы бусы! На полную катушку надо! Ну, чего же вы? В отчаянии от своего бессилия он начал колотить кулаками по стене.
      – Господи, или как тебя, кто ставит надо мной эти опыты! Дай силы. За любую цену, за любую боль дай сейчас! Видишь же сам – не успеваю!
      И эта боль пришла. Ослепляющая, безумная, непереносимая. Несчастный юноша страшно закричал, и боль отступила.
      – Да нет же, нет! Давай, ну, давай же!
      И они вернулись – дикая боль и чудовищное могущество. Всё ожоговое отделение, а затем и весь госпиталь словно облаком, окутались зелёным искрящимся туманом. А Максим чувствовал, что это – на мгновенья, как – форсаж на взлёте. И торопился, спешил, отдавая себя всего – без остатка. Уже он слышал злобный хохот Тьмы и "У-у-мну" её мерзких порождений.
      "Ну и пусть! Ещё могу! Ещё!!! Ну, ещё!!!" – Всем выйти из палат! – закричал он. – Станислав Егорович, прикажите, – обратился Максим к главврачу.
      – Я не могу дать такого приказа, – прошептал главврач.
      – Но они умирают. Они же умрут! Ведь все это видят! Они не помогут! Ну, хоть к себе на совещание? Ну, пусть хоть сюда. Вот сюда, за мою спину! Чтобы не забирали! – кричал в отчаянии Максим. Но толстяк только шептал что-то большими побелевшими губами. Он уже представил, что с ним будет, если оторвёт врачей от больных и те в это время начнут умирать. Да и возможно ли сейчас оторвать настоящего врача от спасения этих несчастных.
      – Ну ладно, – понял Максим. – Тогда тяните сюда вон тот провод. Буду отрубаться – в руки его мне. Максим закрыл глаза и сосредоточился на накатывающих волнах боли. Вскоре он видел шестьдесят два фонаря чёрного света. Словно на негативе черные лучи пронзали свет. Медперсонал действительно не мешал. Только несколько фигурок забирали частички этой тьмы в себя – кто-то из врачей сопереживал.
      Остальные исполняли свой долг. Максим начал фокусировать эти лучи на себя, как "ночные ведьмы" притягивали лучи немецких зенитных прожекторов к своим фанерным "удвашкам".
      Это удалось, и тьма хлынула на Макса со всех сторон. Он выдержал минул пять.
      Чудовищно много для такой боли. Но он видел, как эти струи, проходя через него, черной пеной оседают на пол и уходят куда-то в землю. Или разлагаются? На какие составляющие?
      В себя он пришёл от вновь покатившихся по телу судорог – главврач выполнил его просьбу насчёт кабеля. Пока шла эта, тоже похожая на пытку "зарядка", Максим озирался по сторонам. Всё застыло. Точнее все застыли, глядя на юношу. Только жертвы огня продолжали тяжело хрипеть.
      – Занимайтесь дальше своим делом. Одно другому… – распорядился главврач, заглянув в лицо юноши. Тот согласно кивнул. Действительно, оказалось, что одно другому не мешает. Он вновь сосредоточился на фонтанах боли и их струи вновь ударили в юношу…
      – Теперь… пусть… отдохнут. Дальше…только моя… работа, – просил главврача Максим, глядя на пробивающиеся сквозь облака звёздочки. К вечеру они преодолели кризис. Все оставались жить. Это было чудом. И теперь уже очень многие знали, что были они только чёрнорабочими этого чуда. Или нет? Соавторами? Разве каждый из них не сделал всё возможное и невозможное? Разве все, от хирурга и ассистентов до санитарки не радуются, не принимают, как своё маленькое счастье эту фразу "Жить будет!". Да, это сделал хирург… но не без них! Тоже чувство причастности к чуду охватило и медперсонал к концу этого страшного дня. И когда облако поблекло, окаменевший было медперсонал рванулся, было к жертвам аварии. И вновь окаменели. Чудо было невиданным и не воспринимаемым вообще. С коек, лежаков, носилок на них также ошеломлённо смотрели исцелённые женщины.
      – Что это… было…? – произнесла, наконец, одна из них. – И что… здесь… вообще?
      И отделение наполнилось женским гомоном. Засуетились и врачи, осматривая и ощупывая пациенток, лихорадочно снимая с них бинты, бормоча пока что какие-то успокоительные междометия. Всё это казалось невозможным, но вот оно. Вот же оно!
      – За ночь… я… попробую… ещё… но здесь больше – отдавать, а… не… брать… – выдавливал из себя обессиленный Максим.
      – На себя посмотрите… Вон на руки… Давайте, хоть перевяжем – предлагал главврач.
      – Ерунда… На мне… быстро… – успокоил его Максим глядя на прогоревшие до костей фаланги пальцев. – Идите… Планируйте… завтрашний день.
      Максим остался-таки не один. Никто не оставил бы таких больных без присмотра. Но людей, конечно поубавилось. Юноша вздохнул, собираясь с мыслями. Понимая по-своему сущность боли, он освободил несчастных женщин от неё. Он растворил и заставил выйти всю отраву погибших клеток. Он заставил другие поражённые, но живые клетки жить дальше. Теперь надо… Женщины. Как долго он исцелял от ожогов одну! А тут…
      Но женщины! Им же с такими, если так можно сказать, лицами… Да и другими частями, – вспомнил он Синичку. Но сколько же это времени… Но ведь смог же я одновременно… И потом, почему я? Почему не они сами? Вот, к примеру, я, – он взглянул на руки. Пусть и у них заживает. Говорят, кожа уже не растёт? Что-то там рубцуется и всё? Как у меня на лице было. Как всё же мало я знаю! Отец прав – недоучка. Но я же сделал это! А дальше, если у кого ещё что – Макс окутал женщин тёплой волной, пробуждающей в их телах забытые природой механизмы регенерации.
      Это тоже выматывало силы. И Максим пришёл в себя от того, что кто-то очень осторожно ткнул ему в руку электрокабель.
      – Да… – согласился юноша, сжимая обжигающие током концы. Он открыл глаза.
      Перед ним, плача, сидела, также одетая в медицинский халат, Валентина.
      – Что… случилось? – попробовал приподняться он. – С братом… что?
      – С братом всё в норме. Отмазали.
      – Что?
      – Потом. Как ты?
      – Ты… чего… пришла?
      – Я и не уходила. Помогала.
      – Но… главврач…
      – А, при такой беготне. Санитаркой больше – только в радость. Господи, да ты что с собой делаешь! Руки же сгорели!
      – Заряжаюсь… Пройдёт.
      – Бедный, бедный мой мальчик! Я все видела! Как ты можешь? Как ты терпишь? – она протянула руку пожалеть, но тут же, ахнув отпрыгнула.
      – Не я. Ток. Ну, ты же видела, – извиняясь, Максим отложил кабель.
      – И это ты терпишь тоже. Скажи, может тебе просто… не больно?
      – Может. Извини, но пора.
      Поняв, девушка замолчала, глядя, как появляются вокруг юноши удивительные волны света, как, пульсируя, накатываются они на пациенток и мягко, словно убаюкивая, касаются несчастных. Присмотревшись, можно было понять, что волны эти не откатываются назад, а, словно в морской песок, впитываются в женщин. Парень отдавал им что-то своё. Отдавал без остатка. И пришла пора вновь вкладывать в его обожжённые руки проклятый кабель.
      – Я люблю тебя, милый мой мученик, я люблю тебя, – прошептала перед этим, целуя Максима, певица.
      – Я… кажется… сделал это! Я… запустил! – заулыбался, приходя в себя Максим.
      – Теперь… недолго…
      – Недолго? Ночь на исходе!
      – Ничего! Теперь закрепим, и можно… будет… отдохнуть…
      – Да ты совсем никакой уже!
      Максим действительно был "никакой" и сам чувствовал это. Даже заряд тока, дальше прожигая руки, не восполнял сил. Но юноша чувствовал – надо. Особенно сейчас, когда он смог! Когда он сделал это! Дальше всё пойдёт без него!
      – Понимаешь… теперь… у всех будет… новая кожа… Молоденькая… такая…
      Без пересадок… Сама… Но надо… закрепить. А… потом…да… завтра…
      И палата наполнилась чудными золотыми лучами. А когда они погасли, и целитель опять откинулся на спинку стула без чувств, в палату быстро вошли несколько фигур с белых халатах с серыми лицами. Какие-то странные люди положили в странные носилки измученное бесчувственное тело чудотворца и понесли куда-то вниз. Ещё кто-то из медсестёр видел, что поместили его в автомобиль типа реанимационного. И что тот уж очень резко, с визгом покрышек, рванулся с места.
      Придя в себя от удара электоршокером, Валентина их уже не увидела. Не было и её возлюбленного. Разрываю утреннюю тишину палат и коридоров визгом, певица рванулась к кабинету главврача.
      – Что такое? Вы с ума сошли! Что вы вообще здесь…?!- загремел на неё толстяк.
      – Егорыч, миленький, украли!
      – Что украли? Чего визжите? Вы знаете, что здесь?
      – Его!!! Его украли! Только что!!!
      – Кого же, наконец?
      – Да его! Максимку!
      – Ого! Даже так? "Максимку"?
      – Вы что? Не понимаете? Звоните же! Как у вас там! Тревога!
      – Немедленно прекратите!!! – рявкнул главврач. – Садитесь! – приказал он, когда ошеломлённая девушка замолчала.
      – Вот так-то лучше. А теперь слушайте внимательно. Пол-часа назад этого секретного экстрасенса срочно перебазировали на другой объект. Страна большая.
      Чепе много, а он один.
      – Но… но…
      – И никаких "но". Никакого шума. Я вас ещё когда предупреждал? А вам всё "Максимки" на уме. Ничего, кто надо сегодня же вам ситуацию объяснит.
      – Он же не выживет, всё время вот так…
      – Я тоже потрясён… но…, – толстяк развёл руками. – Кстати, сегодня госпиталь посетит кандидат в президенты. Поэтому, кроме персонала… сами понимаете.
      – Я найду его. Я всё равно найду его! Куда его отвезли?
      – Ну, это уже не ко мне.
      – Да, конечно. Прощайте. Извините за… неприятности.
      – А! Думаю, на фоне наших успехов, отобьюсь.
 

 
      Алёна в этот день исполнила мечту братиков – свозила их в цирк. И сейчас, после представления они втроём веселились в детском парке. Правда, у самой Алёны веселье не получалось. Длительная разлука дала себя знать. Оба парнишки вытянулись. У старшего даже начал прорезаться какой-то пушок над верхней губой.
      Да, они, в первый раз выскочив к девушке, прижались к сестрёнке и не зная, что сказать, неловко гладили её по лицу, по плечам, по седой прядке, узнавая и не узнавая во взрослой "тётечке" свою сестру.
      – Под Седую? Круто! – обратил внимание старший.
      – Где ты так долго была? – Я… мы… так скучали! – задал ожидаемый вопрос младший братик.
      – Очень далеко… И…я… я не нарочно. Меня… просто не отпускали…
      Они встречались уже неделю, но Алёне не удавалось зацементировать явные трещины отчуждения. Ребята уже жили своими новыми интересами, новыми друзьями. Намерения увести братьев куда-то и зажить одной семьёй вдруг оказались детскими мечтами. В них не было учтено, что братики не навсегда останутся "братиками", а вырастут в братьев. Она может остаться для них сестрой, заботливой и любящей, но никогда не заменит мать. Особенно теперь, когда переболело. И даже не это… Ведь знала, знала девушка, что недолго им быть вместе. Из интерната надо их, конечно, вытаскивать, но куда? Какие варианты? Кашалот сказал, придумает. Да-да, Кашалот.
      Уже во второй день в этом же парке он грузно плюхнулся на скамейку рядом с ней.
      – Ну и что будем делать? – просипел он. – Ты только не начинай эти свои…
      Всегда успеешь.
      – Зачем вы здесь?
      – За твоими братьями. Поручено вывезти в подходящее место и ждать тебя там.
      – Только попробуйте! А… зачем вы это мне говорите?
      – Говорю потому, что мне это… "не нравится" – не то слово. Я не думаю что всё это – на пользу народу и государству.
      – Бунт на корабле?
      – Можно сказать и так, милая девушка. Поэтому вы уж потерпите и без меня ничего не предпринимайте. Найдём им достойное эээ убежище. Пока. Или вы их эээ забираете с собой.
      – Нет… вздохнула Алёна, поняв вопрос. Действительно, нет. Не было в них тех светлых лучей, тех золотистых струн.
      – Дня за три решу. Поверьте, им так будет лучше.
      – Я уже поверила один раз вашему Крокодилу!
      – Крокодилу? А-а. Да уж… А сколько раз я ему верил! Думал – не дяде, Родине служу. Впрочем, зачем вам всё это… Как вы там делаете – в глаза заглядываете – прошу – он наклонился выставив свои маленькие глазки на уровень глаз девушки.
      Он говорил правду, и вот Алёна ждёт. Звонка. Должны всё устроить и она сможет вернуться к Максиму. Где он сейчас? Почему не отвечает на звонки? Обиделся?
      В задумчивости она наградила расстройством желудка клеящегося придурка: " Какая молодая мама и какие прекрасные детки"! Урод! Я что, в четыре годика родила? Или так плохо выгляжу? Не, приколоться хотел. Ничего домик недалеко, добежит, наверное. Добежал. Пусть там поприкалывается. Жизнь молодой красивой девушки попросту невыносима. Едва она поселилась в гостинице, как вечером к ней начались визиты командированных. Всех мастей и национальностей. Приехало вот такое чмо из соседней области согласовать объёмы поставок кирпича, а здесь уже: "Вам цветы и шампанское от лётчиков – испытателей". Или: "Я сейчас пишу роман, вот так и вижу вас главное героиней". В общем, не желая всем этим самцам особого зла, Алёна нашла возможность перевести их внимание на другие проблемы. Правда, в гостиничном ресторане поднялась шумиха – их обвинили в антисанитарии, вызвавшей странную эпидемию среди некоторых командированных. Но это мелочи. Что же делать? – смотрела девушка на братьев, отошедших к оптимистам – рыбакам, всёрьёз вознамерившимся что-то выловить в грязной воде городской речки. Затем её внимание привлекла идущая явно к ней пара, – довольно упитанный, хоть и ещё нестарый мужик и девчонка, где-то её возраста. Настоящего возраста. И если парень рассматривал Алёну просто с интересом, низенькая девушка уже на расстоянии "убивала" девушку взглядом.
      – Извините, Вы – Алёна? – поинтересовался парень, подойдя к скамейке.
      – Ну да, – настороженно подтвердила девушка.
      – Та самая? – уточнила малая.
      – Которая " та самая"?
      – Ещё та "та самая"! – взорвалась девушка (мы поняли, что это была Антонина). – Прохлаждаемся! Детворню выгуливаем! Он там… там…, а ты…
      – Что-то с Максимом? – заволновалась, уже не обратив внимания на оскорбительный тон, Алёна.
      – Пропал! И он и Татьяна. Погубили – таки, сволочи!
      – Ну-ну, сестрёнка, не надо паниковать. Тут вот какая история, – устроился рядом с Алёной парень. – Меня, кстати, Николаем зовут. – Это моя сестра Тонька.
      – Про вас, Тоня, Максим мне немного рассказывал.
      – Это он мне надпись на небе мне написал!
      – Написал на небе?
      – Значит, не рассказывал. Ладно, потом. А пока…
      – Давай я, Тонь, – перебил её брат. – В общем, мы… считаем себя его друзьями.
      И знали о его проблеме. Он искал вас. Но и другими проблемами, не своими, тоже занимался… Потом наши друзья рассказали, как он спас их… а, он наверное, сам рассказывал, нет? Ну, о спецназе. Нет? Только, что там был? Ладно, неважно сейчас. Когда он показал нашему другу Холере свой прежний фейс, мы поняли – нашёл он вас. Потом спецназовцы узнали, где он. Но когда мы приехали, его там не оказалось. А потом показали один клип этой… как её… так там Макс в новом фейсе исцеляет, а она в это время поёт.
      "Я за тебя молюсь,
      Я за тебя боюсь,
      И слышу я, мой бог Твой каждый вздох!" – зло пропела Антонина. -" Мой бог", каково!
      – Но это старая песня! Её ещё Вайкуле пела! – машинально отметила Алёна. – Наверное, она…
      – С ним переспала! – фыркнула Антонина.
      – Ай, ну это уже сплетня! – тут же окрысилась Алёна.
      – Сплетня? Эти звёзды ещё те сучки. К каждому великому в постель норовят забраться. Да и она не очень-то скрывала. " Эту песню я посвящаю своему милому любимому незнакомцу, а?" – передразнила девушка предисловие к песне Валентины.
      Вот я и говорю – залезла она к нему в кровать! Сучка! Я ей чуть всю гриву не повыдирала. Хорошо, вон, хоть Николя и её команда оттянули. Но неважно. Его надо выручать.
      – Но Максим…, – улыбнулась Алёна.
      – Да, как непотопляемый авианосец, – согласился Николай. – Но на этот раз что-то не так. Мы поузнавали кое-что. Его как-то… нейтрализовали, что-ли. Мы приблизительно знаем, где они, то есть, он с Татьяной, но руки коротки. А твоих братиков устроим, лучше не придумаешь.
      – А что за Татьяна? Почему и она…?
      – Он с Таней как бы поделился своим даром. Мы… она начала в монастыре потихоньку… А недавно пропала.
      – В общем, приняли её за тебя, – подвела итог Тоня. – А теперь нам надо двигаться, выручать обоих.
      – А брательников – к нам в церковь. Там уже и интернат открыт. Плохому не научат.
      – Нас не спросили, – пробурчал подошедший старший из братьев. – А может, нам и здесь хорошо. Ещё бы Ведьму убрать…
      – Что ещё за ведьма? Почему раньше не говорил? – насторожилась Алёна.
      – Да есть такая. Клавдия Петровна. Злая и хитрая. И бьёт так, чтобы следов не оставалось.
      – Бьёт?!! Ты мне её сейчас покажешь! – вскипела Алёна.
      – Только ради Бога без базара! – попросил Николай. – Нам надо срочно улетать.
      – Никаких базаров, – мрачно пообещала Алена. Умастившись в ожидающее такси вся команда направилась к детскому дому.
      На своё лихо, Ведьма была сегодня на дежурстве. С годами оставшаяся старой девой, высохшая и обозлённая на весь мир карга. Каким же надо быть уродом самому начальнику, чтобы принимать на работу и допускать к детям вот таких? Не догадываясь о надвигающейся расправе, Клавдия Петровна встретила детей, поджав сухие губы.
      – Дети, идите к себе, – официально заявила воспитательница.
      – Мы попрощаемся, – попросила Алёна, прижимая к себе пригорюнившихся вдруг братиков.
      – Ну, ну, ну, – шептала она, осыпая поцелуями уже солёные от слёз родные мордочки. – Потерпите. Я вот смотаюсь, помогу… слышали ведь… и сразу вернусь.
      И обязательно заберу вас. Или вот что… Вы видели того толстого дядьку. Ему можно верить. Он сегодня – завтра вас заберёт и всё будет хорошо. Так надо.
      Ребята, соглашаясь, молча кивали головами и тыкались к сестричке с неумелыми поцелуями. Так, не разжимая объятий, они неловко подошли к двери в раздевалку.
      – Ну, идите, миленькие мои. Я скоро…, – отпустила наконец, детей Алена.
      – Вам не следовало обещать того, что не сделаете, – очень не вовремя встряла Ведьма.
      – Зато я сделаю то, чего не обещала. Ну? – взглянула она в бледно – серые подслеповатые глаза. Вспомнив рассказы Максима, спросила, несколько переиначив:
      "Чего боишься"?
      В машине Алена долго крепилась, но затем вдруг разом разрыдалась.
      – Да ладно тебе, да что ты? – осторожно дотронулась до её плеча Антонина, – всё нормально будет с братишками твоими. Старший вон, уже кавалер. Вот вызволим Максима, я твоего с девчатами соседскими познакомлю. Вот увидишь…
      – Нет! – прошептала, давясь слезами Алёна.
      – Ну, не хочешь, устроим вон, как Николай предлагает. Да брось ты реветь! Для Седой это совсем как-то…
      – Я не о том… Я… просто их уже не увижу…- плакала дальше девушка.
      – Ещё чего! Ты и…
      – Я просто… знаю… Тонь, вы с Николаем обещали… Я… обеспечу… Они не в чём…, – она опять разрыдалась, позволяя Антонине утешающе гладить её по голове.
      – Мы обязательно потом вернёмся и всё сделаем, – твёрдо подтвердил Николай. Кто "мы" – он не уточнял, но было понятно – с Алёной, без неё, но детей так не оставят.
      – А что ты сделала с Ведьмой? Убила? – поинтересовалась Антонина.
      – Да нет. Оказывается, она больше всего боится укуса змеи. А любит до безумия котов. У неё дома их восемь.
      – Ну и?
      – Теперь коты для неё стали змеями, а дети – котами.
      – Это что же, она теперь будет с визгом шарахаться от каждой кошки, а детям на улице колбаски отламывать? Плачет по ней дурдом! – решил Николай.
      – Зато она никогда не ударит ребёнка! А кошка от неё любая убежит! Она уже старая! – защищала своё решение Алёна. И вы сами сказали " без базаров".
      – А не сказал бы – убила бы?
      – Нет… наверное нет. Я не злая вообще-то. Находит порой, но… только по делу.
      Они уже примчались в аэропорт. Вопросы с билетами и контролем Алёна разрешила походя, взглянув нескольким сотрудникам в глаза.
      – Лафа! – восхищался Николай. – Как для ВИП – зелёный коридор! Милая фея, может, завалим в бизнес – класс? Полёт-то долгий!
      – Опять базар, Коль? Мало того, что зайцами, так ещё и роскошь тебе подавай! – возмутилась сестра.
      – Я и заплатить могу! Но почему бы разок на халяву…
      Полёт прошёл без происшествий.
      – Теперь на нашу явку. Там ждут!
      – Нет! – отрезала Алена. – В казино!
      – Девушка, да ты с ума сошла! Сейчас? В казино?
      – Я должна обеспечить братишек. Это ненадолго. Мы только с вами – попросила она на Николая.
      В казино, действительно, долго не задержались. Трижды поставив на зеро, Николай получил выигрыш, и они вернулись в такси доброй сотней тысяч евро. Правда, ещё у самого выхода Алене пришлось скрутить в бараний рог двух держиморд, пытавшихся под каким-то предлогом их остановить. Да ещё уже в дороге полыхнуть огнём по седокам привязавшегося за ними джипа – уж очень не хотелось владельцам рулетки вот так, походя, отдавать свои кровные.
      – Это возьмите себе. Вы обещали о них позаботится, – оттолкнула Алёна протянутый Николаем выигрыш.
      – Но я… куда их я? – растерялась Антонина.
      – Придумаете что-нибудь.
      "Явкой" оказалась обычная квартира в обычном доме. Только страшно прокуренная.
      Дымил Холера, дымил генерал Анатолий, порой присоединялась и Синичка.
      – Ну, слава Богу, явились! – поприветствовала прибывших последняя.
      – Да, здравствуйте. Вы, наверняка Си… Максим мне рассказывал о вас. И о вас тоже – осторожно пожала она протянутые руки мужчинам.
      – О тебе, девонька, мы тоже ох как наслышаны. И не только от Макса. Вот ты какая,
      "Седая – гроза криминала" – улыбнулся Анатолий. Это именно он вышел на поп-диву.
      И она рассказала много интересного о той последней ночи. Даже, как от отчаяния, стучал кулаками юноша по стене, как до костей обуглил руки о провода, как всё-таки спас всех этих несчастных. Пока девушки вслед за певицей утирали слёзы, Холера уцепился за одну из фраз " А… утром…ему вдруг стало плохо… Я даже испугалась… но оказалось, – это он так беду почувствовал. Тут же примчался главврач, сказал, что звонили, что сейчас привезут женщин с аварии, и что участие Макса в спасении согласовано с центром".
      Холера и два спецназовца взяли главврача в оборот. Они не владели способностями Максима, но спрашивать умели. Вскоре тот подтвердил, что участие странного юноши, да даже этой парочки, было санкционировано на самом высоком уровне. Не знает кем именно, расспрашивать постеснялся, но связь была "по тому телефону". А вот номер скорой, на которой потом целителя увезли, он запомнил. И пройдя по цепочке, правда, несколько раз почти обрывавшейся, они нашли это место. И всё. Дальше руки были коротки. Дальше – дело Алёны.
      – Не представляю, как они могли его… – удивилась Алена. – И почему тогда меня…
      – Они отвезли Макса в институт криогенных технологий, – пояснила тележурналистка.
      Это – сверхнизкие температуры. Заморозили. А сейчас он ещё и глубоко под землёй.
      Там же и Татьяна… бедная сестрёнка! – всхлипнула вдруг телеведущая. – Этот командный пункт где-то метров на шестьдесят под землёй. Энергия не проникает, понимаешь? А без подзарядки, я видела… Удивляюсь, почему в Кольскую скважину его не загрузили. А тебя… Времени у него, наверное, не было?
      – Он просто меня боится. И нового обмана не придумал. Он – дурак и только вот такую дурочку провести и смог, – жёстко ответила Алена. – А теперь думал заложников взять. Ладно, поехали, покажете, где этот пункт.
      Это было ничем не отличающееся от других здание. Этакая скромная девятиэтажка прошлого века. С надписью НИИ и нечитаемой аббревиатурой. Алёна предложила ждать в машине, посоветовала подготовить для Максима одежду и вдруг ушла в асфальт автостоянки, оставив возле автомобиля своё одеяние.
      – Да-а, к таким фокусам привыкается не сразу, – помотал головой генерал. Но никто эту мысль не развил. Антонина собрала одежду. Разместившись в двух машинах, Максимовы друзья замолчали в напряжённом ожидании. Алена зря беспокоилась – о проблемах с одеждой все уже были наслышаны и запаслись заранее.
      Боясь заблудиться и потерять время, Алена опустилась на солидную глубину и пошла строго в заданном направлении. Пришлось пересечь эскалатор, где какая-то истеричка завизжала, увидев вышедшую из стены голую девушку. Какой-то охламон отреагировал восхищённым "уау", когда она уже вошла в противоположную стену. Ну, мужики! Одно на уме! Откуда и куда – неважно, важно только – что. Девушка мысленно покраснела и погрузилась ещё ниже. Здесь уже царили мрак и сырость. Но ничего, терпеть недолго. Вот и серая стена бетона. Алёна потихоньку выглянула. В принципе, и сквозь бетон смотрелось так же просто, как и сквозь плотные пласты земли, но привычка оставалась привычкой – надо было выглянуть. Тёмные пустые комнаты. Строили солидно – на случай ядерной войны. Затем в её вероятности разуверились и вот – всё в запустении. Нет, в столице, наверное, функционирует и такой подземный ЗКП. А здесь… Вообще всё вырублено. Так… где искать? На самом нижнем? Значит, ещё вниз. Девушка решила "просачиваться" в здании – уж очень неуютно было в сырых глубинах земли. А затем, определив, что ниже, под бетоном – опять же земля, поняла – последний уровень. И где здесь что искать?
      Может, по его мыслям? Алена остановилась, сосредоточилась. И уверенно рванулась на слабенькие, словно гаснущие искорки от костра, всплески боли. Или гнева?
      В своё время не то "Дискавери", не то "Анимал" показал жуткие для Алены кадры.
      Львы завалили слонёнка, точнее, слоника, пытались разгрызть его кожу. А тот, полумёртвый, ещё вздрагивал при каждом укусе, отпугивая этим беспощадных врагов.
      Как тогда плакала впечатлительная девочка! Как ненавидела жестоких хищников! Как хотела бы помочь несчастной жертве! Сейчас она могла помочь. Максим, погружённый в холод и тьму, какими-то свинцовыми плитами отгороженный от невидимого излучения, только вздрагивал гневом и болью, на секунду отпугивая чёрную нечисть.
      " Умммну!" – повизгивали те, отхватывая какие-то кусочки… хорошо бы тела. Того, кружева что он называл "полевой сущностью", что ли? Ну, неважно. Некогда вспоминать. Одним ударом девушка уничтожила порождение тьмы и, не обращая внимания на чьи-то зловещие завывания, коснулась своими лучами узника. Секунда, другая, третья…
      – Быстро отсюда!
      Он уже стоял рядом. Ну, эта, полевая сущность. Да хоть какая! Алёна кинулась к нему и обхватила в воображаемых объятиях.
      – Прости. Дура я дура…
      – Да ладно тебе. Спасибо, спасла. На кусочки бы растащили, твари. Нет, но додуматься же, а?
      – А как это всё…?
      – Наверх! К солнцу, к любому проводу или розетке!
      – Тут метро недалеко.
      – Веди, моя милая спасительница!
      Такое обращение было слегка напыщенно, но приятно.
      В тоннеле метро юноша нашёл высоковольтный кабель и прильнул к нему.
      – Рекомендую! – оторвался он, наконец, от источника энергии.
      – Ещё чего! – содрогнулась Алёна, вспомнив свои "электрические опыты".
      – Да не бойся. Это, когда через тело надо передавать, больно. А так…, ну, будто… будто… шампанское пьёшь.
      – Не люблю шампанского, – возразила девушка, опасливо потянувшись, тем не менее, к кабелю.
      Её спасённый оказался прав, – по всему существу потёк поток живительной энергии.
      Только тут она поняла, сколько сил затратила на уничтожение тех тварей и освобождение Максима.
      – Теперь надо Татьяну – сообщила она Максу. – Она тоже где-то здесь.
      – Как… и зачем?
      – Приняли за меня, говорят.
      – Господи! И… давай немедленно назад!
      Тело девушки хранилось в таком – же саркофаге. Но, в отличие от Максима, она не излучала ничего. Замороженное мёртвое тело. Мёртвое. Мёртвое?
      – Не знаю. Мозг – кусок льда. Не знаю. Надо доставать, и потом… Нет, говорят, если размораживать, образуются кристаллы и они всё разрывают… Там, в новых технологиях что-то типа глицерина добавляют… Но они же не думали об этом! И потом… даже если… как её отсюда? Опять же задохнётся… А если… Не знаю.
      Ну, чего молчишь? – обратился растерянный юноша к Алёне.
      – Давай наверх, там посоветуемся.
      Теперь они двигались гораздо быстрее, аккуратно обошли тоннель эскалатора и вскоре уже выглядывали на свет Божий.
      – Вон там все, на стоянке, – показала Алена. Промахнулись они совсем ненамного.
      – Кто "все"?
      – Увидишь.
      Они пробрались сквозь залежи строительного мусора ещё метров тридцать и повторно выбрались уже на стоянке. Заждавшиеся друзья немедленно накинули на них длиннющие, во весь рост, куртки и усадили в автомобили. Каждого в свой, с мужским и женским составом. Ну, одеться хотя бы без стеснения. И тут же маленький караван рванулся с места – на явку.
      – Ну, как он? – интересовалась женская половина в автомобиле, управляемом Синичкой.
      – Теперь нормально. А было – не очень. Какие-то твари грызли.
      – Господи! Это и у вас есть…
      – Видимо, да, – ответила Алёна. – А с Татьяной плохо. Оставили там…
      Синичка тут же нажала на тормоза.
      В одновременно остановившемся "мужском" автомобиле стояла тишина. Холера сидел за рулём, генерал и Николай пытливо рассматривали своего боевого товарища.
      – Что делать-то будем? – начал Николай.
      – Что будешь делать? – продублировала вопрос ворвавшаяся в машину Синичка.
      – Понимаете… Надо продумать… Там… она же – не мы! Я её даже пронести сюда не могу! Надо всё разведать, высмотреть…
      – Ладно, домой, не здесь же…, – со вздохом решила телеведущая. Согласно кивнул и помрачневший Николай.
      В квартире началась с выяснения отношений Максима с Антониной.
      – Это ты вот такой? – взялась она за юношу ещё в коридоре. – А ну ка, пойдём на свет, волшебник. Она затащила Макса на кухню и закрыла дверь, рыкнув на сунувшегося туда же брата.
      – Ничего. Смазливая мордочка. Тёткам нравится.
      – Да ты о чём?
      – О чём? – взвизгнула Тоня и заехала звонкую пощечину юноше. – О чём! (Хрясь!) О ком! (хрясь!). О Валечке твоей! Вот о ком! Получи!
      Удивительно, но и сейчас, как и тогда, давным-давно с Татьяной, эти шлепки достигали цели. Видимо, такие удары не расценивались, как опасные для здоровья, и проницаемость не включалась.
      – Откуда ты узнала? – потирая скулы, поинтересовался Максим. Сейчас ему было стыдно, но… Слава Богу, не всё она знает.
      – Но ты же сама, тоже…
      – Что?!! Я!!! Тоже!!? – изумилась Тоня. От такой наглости и вранья она даже села на табуретку.
      – Ну, тогда, когда я написал…
      – Да?
      – Я на следующий день прилетел.
      – Ну да, ты обещал, я ждала… Но так и не позвонил. Но причём тут…
      – Ну вот, опять врёшь! Врёшь, врёшь, врёшь! Я тогда был у вас дома. Говорю с тобой из вашего дома, а ты мне врёшь, что ты дома, а?
      – Вот оно что…
      – Да, дорогуша, да…
      – А ведь ты дурак, маг, а? – Девушка порывисто вскочила и, глядя в новые, непривычно- карие глаза, схватила его за лацканы куртки. – Да я тебя сейчас убью, дурак! Задушу! И не посмотрю, что ты бессмертный.
      – Но… – вдруг отвёл свой взгляд Максим.
      – В том-то и дело, что "но", идиота кусок! Ревнивого идиота кусок! Я была дома.
      Понимаешь, у СЕБЯ дома. Почему ты решил, что я живу с братиком? Это он тогда меня на время болезни…
      А Максим дальше не слушал. Словно вытащил кто-то занозу из сердца. Но… и не хватало воздуха от стыда. И от стыда. И хотелось сделать для этой, обиженной им девушки… Грозная обличительница всё поняла – вдруг улыбнулась и погладила его по расквашенной ей же губе.
      – Это пройдёт. Прямо сейчас, – сконфуженно улыбнулся и Макс.
      – Что же мне с тобой делать, а?
      – Думаю, может, простить? – высказал догадку юноша.
      – Того, прежнего – вряд ли. Всё-таки взрослый мужик был. А этого юношу – подумаю.
      Всё? Зажило? Ну, круто. Совсем не больно? А вот так? – девушка крепко поцеловала Макса в юношеские губы.
      – Наверное, прощу, – потрясла головой девушка, переводя дух. – Но если ещё с кем…
      И с соратницей своей боевой но – но! Ладно, пошли. Народ ждёт.
      "Народ", действительно, ждал. Алёна уже в деталях рассказала о том, как и из какого заточения вызволила Максима, где и в каком виде оставили они Татьяну. Уже был накрыт и стол. Как задержавшиеся, Макс с Тоней сидели рядом. Также парочкой сидели и Синичка с Холерой. Только Алёна сидела между мрачными генералом и Николаем, но, кажется, не обращала на это внимания.
      – Мы здесь собирались ваше возвращение отмечать. Но без Татьяны…, – начала Синичка, отодвигая от себя посуду.
      – Да, банкетаж отменяется, – согласился Николай. – Рассказывай, в чём там фишка, почему девчонку вытащить не можешь?
      – Я не сказал, что не могу. Понимаешь, Коля, там такая узенькая шахта. Есть лесенка для персонала, но вот подъёмного устройства, – Макс пожал плечами. – Но даже не это… Понимаешь… Нынешние технологии замораживания… они несовершенны. Не предохраняют от… И… когда её… никто не думал о сохранности… В общем… – Максим замолчал, не собрав мужества сказать правду.
      – Ты хочешь сказать, что… что… она…
      – Да, Николай.
      – Нет! Да нет же. И ты, ты ведь вернёшь её, правда? Как тогда, на поляне – вернёшь! Правда?
      – А что " на поляне"?
      – Не темни. Не то время. Я долго думал, что сон. Но мы все трое пообсуждали – какой там сон! Ну, вернёшь, правда?
      – Мы с Алёной… ну да, конечно, только…
      – Что и требовалось доказать! – выдохнул Николай, налил себе водки, выпил один, никого в компанию не приглашая.
      – А что "только"? – поинтересовалась Синичка.
      – Время. Обратный отсчёт уже пошёл. Как только меня заморозили – пошёл. Говорите, Крокодил и.о. теперь? И где он?
      – В столице, конечно. Кстати, заседание у них сегодня. Даже Юрия зазвали.
      – Нам пора к нему, – встал из-за стола юноша.
      – Но, может, разборки отложим хотя бы до утра?
      – Нет! Нет… Чувствую, он уже знает о моём… побеге. Он теперь сотворит что-то страшное. Время пошло. А ты чувствуешь? – поинтересовался он у Алёны.
      – Да. Что-то приближается…
      – Что мы можем для вас…? – первым перешёл на деловой тон Анатолий. – В аэропорт?
      – Долго. На окраину города! – решил вдруг Максим.
      Все вскочили, засобирались.
      – Это… Аргамеддон? – поинтересовалась, улучив секунду, смертельно побледневшая Синичка.
      – Нет. Этого даже мы предотвратить не сможем.
      – Но в Библии сказано…, – начал вдруг Николай.
      – Коля, ты цитируешь библию? Уже? Тогда запомни на прощание очень интересное высказывание: " Библия как человек. Если её долго мучить, она скажет всё, что угодно".
      – Мудрец! Может, и мне что скажешь, а маг? Хотя нет. Я с тобой! – схватила максима за руку Тоня.
      – Но я… но мы…
      – Я с вами!!!
      Максим решил унять начинающуюся истерику Антонины, крепко её обнял.
      – Хорошо, поехали. Нет времени на разборки.
      В автомобилях ехали молча – переживали происходящее. Они верили этим ребятам и понимали – грядёт что-то действительно страшное.
      – Ну и что теперь? – хмуро поинтересовался Николай, когда они оказались за объездной дорогой.
      – Теперь… Помнишь, я рассказывал тебе о прыжках, – обратился Макс к Алёне. – Главное, поверить. Нет, главное – очень захотеть. Это как… как под землёй.
      Только ещё быстрее. Я в тот первый прыжок и не понял, почему у Ванятки фотографии не получились. Попробуем?
      Девушка согласно кивнула и повернулась к вновь обретенным друзьям.
      – Да-да, отвернитесь, пожалуйста, по-своему понял Максим. Взявшись за руки, они немного пробежались. Затем их шаги начали увеличиваться до гигантских прыжков, затем – вспышка и повернувшиеся на её свет провожающие увидели две стремительно набирающие высоту удаляющиеся звездочки.
      – Как два трассера, – вздохнул генерал.
      – И даже не попрощался, маг, – тоже вздохнула Антонина.
      – Значит, ещё встретимся. Видите, какая у них теперь мобильность? – попыталась успокоить девушку Синичка.
      – Но он сказал " Запомни на прощание", – возразила Тоня.
      – Это оборот речи такой, – успокоил её и сестру знаток речи Николай. – вернётся Таньку доставать! А здорово они, а? Хоть раз бы попробовать… Ладно, что делать то будем?
      – Я его всё равно найду. Это он меня просто… если бы я знала… Всё равно найду! И вообще, нам надо за ними!- хорохорилась Антонина.
      – Думаю, надо разъезжаться по домам. И ждать. Может, мы им ещё понадобимся, – рассудил долго молчавший Холера. – А пока, поедем продолжим ужин. И подумаем, как всё же Татьяну вызволять. Даже без этих наших магов.
      Ужин, конечно, не удался. Есть не хотелось. Мужчины здорово пригубили. Тоня потихоньку плакала. Журналистка рассказала вдруг, как расстреляли Макса около ресторана Ираклия.
      – Я его раньше всех вас знаю, – вмешался в разговор и Холера.
      – А про неё? – спохватилась вдруг Тоня. – А про Алёну?
      – Ну, я по Интернету собирала сведения. Вот что получалось…
      – Да-а. А вообще-то, ребятки, мы им больше и не нужны, – подвёл итог воспоминаниям и размышлениям генерал. – Эта звёздная парочка чёрту рога свернёт.
      Макс, может, кого и пожалеет, а она… Если её так потрепало, как вы тут рассказали…
      – Но зачем? И за что?
      – Не знаю. Это, Николай, тебе в библии ответы искать. Нет там ничего про деву-воительницу?
      Как хотите, а я завтра же в столицу.
      – А с Татьяной, Татьяной то как?
      – Но Николай, тебе же русским языком… Только они и смогут. Ты…мы, если возьмёмся, то только навредим. Безвозвратно навредим. Нет пока технологий безвредного размораживания, нет!
      – Ну, тогда и я – в столицу. Может, помогу чем. А нет – возьму за жабры, когда они свои планетарные делишки закончат. Чтобы нами, сирыми занялся.
      Разъехались удручённые.
      – "Мы им не нужны." Значит, и я ему не нужна? И мне теперь, что, тоже осталось петь: " Я за тебя молюсь… мой бог… твой вздох…" – попыталась ещё хохмить Антонина, вытирая невидимые в темноте слёзы.
 

 
      Новое всепоглощающее ощущение победы над гравитацией, а может, и над пространством, переполняло Максима. Вот я захотел, и замедлил ход, а вот, ускорился. Быстрее! Быстрее!!! Ещё быстрее!!! И словно это ты стоишь на месте, а мимо… нет, даже не мелькают, а вспыхивают и гаснут где-то уже далеко позади всевозможные ландшафты. И не человек ты сейчас, а вот такой, как радом Алёна яркий неоновый шар. А если ещё быстрее – то словно пульсирующее НЛО. Интересно, что в ПВО сейчас творится? Ведь засекли же! Или нет? Может, и нет на локаторах?
      Но вот и столица. Быстро-то как! Тише – тише – тише. Сориентироваться. Ага…
      Его контора вон там? Его, хотя сверху сразу и не поймёшь. Побудем инкогнито.
      Вроде, здесь совещание? Нет? Ого! Значит уже перебрался? Ещё примеривается или уже обживается?
      – Мы не можем дальше откладывать. Мы ещё могли бы подготовить это хреново общественное мнение… Да кому оно нужно будет через какой час!
      Войдя в кабинет, Максим с интересом рассматривал исторические реликвии. Может, что и изменилось, но это надо спрашивать у знатоков. А так – длинное, в рост человека обшитое деревом помещение. Стол, покрытый зелёной скатертью. Сейчас за ним всего шестеро. А в торце – сам Князь. И не прохаживается с трубкой, как его мрачный предшественник, а стоит, нависая над этой шестёркой.
      – Уже не успели, – выдохнул Князь-Крокодил, увидев возникшую из двух шаровых молний парочку. Он нажал ввод на клаве лежащего возле него нотбука и кинулся к такому же у застывшего высоченного маршала.
      – Не ввёл, старый урод! Или…
      Не договорив, и.о. президента застыл, как и остальные.
      – Впрочем, речь ему вернём. Пусть ответит, а? – спросил Макс, пока Алёна лихорадочно искала хоть какую одежду. Та согласно кивнула. Не найдя ничего подходящего, она сняла маршальский мундир, который пришёлся ей по самые колени.
      Ну, не по самые, ближе к мини, но всё-же получилось довольно пристойно. Если не считать голых девичьих ножек, всё-же не гармонирующих с официозом военного френча. Если служака – маршал запомнит события, он наверняка сожжёт обесчещенный мундир.
      – Ничего нового или оригинального, – заглянул Максим в ноутбуки. – "Ядерные чемоданчики". Залп хотели дать по империалистам? – поинтересовался он у князя.
      – Собирался. Вот, всех и собрал. А насчёт оригинальности-были задумки. Да вы же знаете, молодой человек. Очень аккуратные задумки. И не такие глобальные. К примеру, эпидемия, а? Медленная такая, ползучая и неизлечимая. Сначала тьма, потом смерть. Или захват церкви, а? И погромы мечетей в ответ. И джихад? Какой пожар можно было бы раздуть! А лодка? Подводный ядерный взрыв и несанкционированный пуск ракет? Прямо под американским флотом.
      – Но зачем всё это,…. – удивилась девушка.
      – Ты так и осталась наивной девочкой. Вот, дружок твой тебе потом объяснит.
      – Объясню. И всё же, за что Алёну вот так?
      – Алёну… Когда проявились её способности, мы ещё не знали, кто она нам. И когда пропала – это ещё без нашего ведома. Потом, когда у отшельника объявилась, уже стали присматриваться. А натравить её на тебя мысль моему предшественнику пришла, земля ему пухом. Я был не против – а вдруг получится. И время, время было дорого. Но потом, этот фокус с перевоплощением… И церковь подсуетилась – умыкала девчонку. То есть, уже с ведома нашего незабвенного, но без меня. Был там мой человечек, да Алёна его прекрасно знала, но и его там же, на месте вашей битвы…
      – Это кого я знала?
      – Ну, ну. Таких близких друзей не забывают. Интимные подробности вон в том сейфе.
      – Дик? Дикки – был ваш… твой… Скотина! – она пламенем ненависти хлестанула по лицу князя. Тот выдержал боль ожога, улыбнулся, облизывая опеченные губы.
      – Да, девочка, в отношении тебя мы поступали… ну, не по-джентельменски. Но и ты у нас не леди, правда?
      – Вы поступали просто не по-человечески! – уточнил Максим.
      – Но она… да и вы, юноша, не люди.
      – А ты? Ты?
      – Я… Хм… Я вот как раз – простой смертный. Возмечтавший дотянуться до вас.
      И мне было обещано… И потому…
      – И потому решивший уничтожить весь мир?
      – Да что вы такое говорите, молодой человек? Весь мир! Хотя… а почему бы и нет?
      Ваши и наши, конечно, выжили бы, а остальным – пора.
      – Но "ваши" это кто? Вот эти? – кивнула Алёна на замершую шестёрку.
      – Смешно! Куклы! И вообще – дрянь. Вот сейчас согласились бы пару ракет пустить.
      И в ответ получить парочку. Для укрепления нашей, то есть моей власти. Куклы!
      – А вы, значит, кукловод? – усмехнулся Максим.
      – Ну почему же я? Есть кукловоды повыше. Да и у вас тоже.
      – У нас?
      – А вы, юноша, верите, что случайно оказались на пути вот этих бус, так идущих вашей девушке? Или случайно оказались в одной палате с владельцем вот этого уникального крестика? И даже к цыганам или тем более в район аварии подлодки вы так, случайно свалились?
      – И это всё вы? – ахнула Алёна.
      – Нет-нет, что ты, Алёнушка! – вновь улыбнулся Князь. – Куда уж мне.
      – Враньё! Я всё делал сам! Всё!!!
      – Безусловно. Много нам навредил, поганец! Но если бы не делал, или делал по-другому, то у нас с тобой сейчас был бы один кукловод. А так, увы. Свет и Тьма.
      – А я? – со страхом слушала Алёна эти откровения.
      – А ты, девица, уже почти наша. Поэтому мы тебя с Максом и не заморозили! Ах, какая же была идея! И, знаете, кто подсказал? Уголовничек один, братишка тобой, Макс, казнённого. Организовать массу пострадавших, чтобы обессилить, а потом – заморозить и во тьму. Изолировать, чтобы ни капли энергии… А из тебя, девочка, оставалось чуть – чуть добра вытравить. Скоро с моим боссом потолкуешь, может…
      – Нет! Я? Нет! Он врёт, Макс, он врёт! Они просто меня с Татьяной перепутали!
      Врёт!! Врёт!!! – с каждым словом она вновь начала хлестать пламенем Крокодила. – За враньё! За отца! За маму! За Дика! За меня!!!
      Тот ещё несколько секунд стоял, всё также улыбаясь, пока оставалась кожа на лице, затем упал. Приняв обычную при такой смерти "позу боксёра".
      – Он врёт, врёт!!! – плакала девушка, усевшись на свободный у длинного стола стул.
      – Зачем ты? Он же… да мы половины не узнали!
      – Он специально вот так про меня. Чтобы ты… А ты и уши развесил. Это кто я – "почти их"? Почти ведьма? Или почти… чертовка какая?
      – Тебе всё шутки! А ведь он прав! Вот так взять и убить от обиды?
      – Но Максим! Неужели ты оставил бы его живым? Его!
      – Он же тебя просто спровоцировал! Именно для этого.
      – Ну, берись. Оживляй!
      – Нет. Но он… очень просто умер. Как тогда адвокат. Что-то здесь не то…
      Даже с этим залпом ядерным… Ладно. Что с этими делать? И вообще, что дальше?
      – Они только что хотели для этого Крокодила пустить ракеты. Убить миллионы людей, а? И ты спрашиваешь, что с ними делать?
      – Ты опять за своё?
      – Хорошо. Делай что хочешь. Ты служитель света, а я служительница тьмы. Ну и пусть! Пойдём отсюда!
      – А они?
      – Вот так пусть всю жизнь сидят и не шевелятся.
      – Ну и что?
      – И пусть думают только вслух. Пусть все знают, что они…
      – Очень интересно. Давай. Мы тоже послушаем.
      Тут же за столом начался гомон. Но вслушаться в эти мысли ребятам не удалось.
      Словно придавило их ощущение приближения чего-то жуткого и оба услышали приближающийся уже не вой, я свирепый рёв.
      – Что это? – прошептала побледневшая девушка.
      – Крокодил говорил, что ты скоро потолкуешь с его боссом. Думаю, это он.
      – Ты чувствуешь, что будет?
      – Он ударит сюда. Даже если мы быстренько смотаемся куда в пустыню, он всё равно сначала ударит сюда. Сделает то, чему мы помешали.
      – Но зачем… теперь?
      – Спросишь у него, – усмехнулся Максим. Где здесь обычный телефон? А чёрт!
      Товарищ маршал, всё слышали?
      – Я бы не подчинился его приказу! Заблокировал бы! Я и так заблокировал!
      – Да не об этом сейчас. Который здесь телефон обычный?
      – Не знаю, но если мобильный поможет, у меня вон там…
      – Давайте- давайте.
      – Но у меня ничего не шевелится…
      – Чёрт. Сейчас… Давайте. А сами предупредите войска… Да нет… какая там боеготовность. Впрочем… вам виднее. Пока – об эвакуации населения отсюда…
      Господи, да как же успеть? Алёна, давай быстренько, послушай, что там думают остальные. Хоть одного бы ещё порядочного… Да вон Кашалота своего! Он же не выдал, что ты… Не справимся сами… И Юрий Владимирович где-то… Пусть Кашалот разыщет! Алло… Холера! Где твоя жёнушка? Вы всё ещё там? Уже летите?
      Заворачивайте рейс! Да как хотите! Предупредите и других… Елена Петровна, да я сказал Григорию… здесь просто такое начнётся… нет, что вы, здесь – Аграмеддон? Но что-то рядом. Надо спасать людей. Ваша помощь? Да нет. Просто не успеете. Прощайте. Алёна, ну что?
      – Вот этот просто струсил, а наш Кашалот думал сговориться с этим маршалом, тормознуть удар, а затем свалить Крокодила.
      – Ну, более менее. Вы кто? Ага. Тоже не подарок. Ну да ладно. Берите всю власть.
      Объявляйте о ЧП в столице и вместе с маршалом организуйте эвакуацию. Как когда?
      Уже! Есть же здесь какой пресс – центр? Вот, пусть покажут интервью вот этих, потом скажете, что… ну, что? Чему поверят? И чтобы без паники! Какое-нибудь падение Тунгусского метеорита. Действуйте! Алёна, нам пора! Нет, нет, нет времени. Он схватил девушку за руку и кинулся к окну.
      – Им надо верить, – тяжело вздохнул Кашалот, глядя взвившейся в высь парочке.
      – Ну, конечно, убедительно. Но эвакуировать столицу… – сомневался маршал.
      – Всё! Хватит. Бери власть и действуй! Тебе верит армия. Мне, кажется, силовики.
      Не всех порядочных ещё вытравили… Давай, действуй. Как при угрозе ядерного удара. План же есть такой?
      – Есть, конечно… А… что будет?
      – Увидим. Ох, увидим.
      Государственная машина несколько раз скрипнула, но потом завертелась, набирая обороты. Это демократию создавать трудно. А диктатуру, или там, анархию – в момент. Правда, маршал клятвенно обещал, что страна вернётся к демократии и даже углубит её сразу после… ну, как только, так сразу. А пока – эвакуация в столице и жёсткий порядок на местах.
      – Ты думаешь, это самое лучшее место? – поинтересовалась Алёна, рассматривая раскинувшийся внизу, переливающийся огнями город.
      – Она обязательно ударит по городу, а если здесь и мы – то по нам конкретно.
      Поэтому пусть эпицентр будет здесь.
      Из города уже начали выезжать первые грузовики и автобусы. Видимо, маршал задействовал-таки ранее разработанный план эвакуации. На другие случаи, конечно.
      – Не успеют, но не успеют же! – чуть не плакал Максим, глядя на хилый светящийся ручеёк фар уходящего транспорта.
      – Вы не объясните, что происходит? – примчался, отдуваясь, журналист с камерой.
      – Кстати, я давно собирался взять у вас интервью. У детского дома инвалидов несколько месяцев дежурил… А сейчас меня Елена Петровна на вас нацелила…
      – Что там передали?
      – По всем центральным каналам – что наш И.о. скоропостижно скончался. Якобы не выдержало сердце от вести о катастрофе…
      – Какой именно?
      – Есть большая вероятность падения чего-то. Не то кометы, не то астероида…
      Учёные завопили уже, что ничего подобного. Поэтому люди не очень охотно снимаются с мест. Не верят… Да, а приемник пока – Министр обороны. Поэтому и не верят. Думают – путч какой. Тем более, что остальные силовики вообще не показываются.
      – Там же был кое-кто ещё. Ах да, вы правы, настоящие силовики вообще не показываются.
      – Вы о чём? Расскажите!
      – Вы когда можете выйти в эфир?
      – У меня не та аппаратура… но если смотаться быстро…
      – Давайте! Камеру на меня! Быстро!
      Максим собрался, попробовал передать всю силу убеждения в глаз кинокамеры.
      – Жители столицы! Сюда, на ваш город, на вас скоро обрушится смерть. Вы можете не верить властям, не верить мне… И всё же, поверьте… И покиньте город.
      Это ненадолго. И если… если… всё же не верите, то хоть детей вывезите.
      Власти вам помогут. Я… я очень – очень вас прошу. Все, кто меня знает, – объясните и вы, что это очень серьёзно. Давай, и ты, Алёна.
      – Люди! Умоляю! Поверьте!
      – Всё, езжайте.
      – Но интервью?
      – Даже вы не верите. Езжайте, спасайте людей. Син… то есть Елена Петровна подтвердит, что я… глупостями заниматься не буду.
      – Она говорила, но хоть пару слов. Я за вами уже год…
      – Обещаю сколько угодно слов после того, как всё кончится.
      – Но я первый. Эсклюзив! Всё, помчался.
      Они опять остались вдвоём. Неожиданно расплакалась Алёна.
      – Да ты что? – приобнял её за плечи Максим.
      – Так всё быстро кончилось…
      – Перестань. Ну, пожалуйста…
      – Мы умрём? Но мы же умрём, да?
      – Не знаю. Знаю, что надо спасать людей. Я… я, Алёна тоже вот недавно жалел, что на мелочи этот… дар тратил. А сейчас… Ты только подумай, сколько мы людей спасём!
      – Тебе бы всё масштабы… мальчишка, – грустно улыбнулась девушка.
      – Масштабы. Теперь – масштабы. Дурак я. Чтобы князь тьмы – и вот так просто здох?
      Знаешь, не случайно меня от Сама отвлекали. И вот это, чего мы ждём, – его последний ресурс. Мы только после Крокодила допетрили. А надо было… Поздно.
      Вон, смотри, ещё прибыли.
      Толи Синичка кому перезвонила, толи уже журналист – следопыт с кем связался, но к ним мчалась съемочная группа с броской надписью знаменитой телекомпании на борту автомобиля.
      – Видишь, будем в прямом эфире. Ты не против?
      – Пацан ты пацан. Ладно. Только неудобно как-то. В такой одежде…
      Действительно, толи по совпадению, толи по вот такой планиде, но оказавшись в очередной раз голыми они здесь, на этом месте, могли зайти только в церковь, и разжиться только рясами. И если Максим сейчас мог пойти за монаха, то Алёна на монахиню – ну, никак. Да ещё со своими бусами на открытой шейке и длинными густыми, растрёпанными сейчас волосами.
      – Ну почему? Наиболее приемлемая сейчас одежда. Можно было истребовать и парадную, но как-то… Не по сану.
      – Не остри. Батюшку до синевы напугал. И сейчас из церкви носу не кажет. Молится.
      – Ладно, давай, разбирайся с этими киношниками.
      Максим разбирался недолго.
      – В-о-о-он туда, – указал Максим на какую-то светящуюся в далёкой темноте точку.
      Там уцелеете.
      – Но…
      – Камеры работают?
      – Чёрт возьми, как не вовремя! Что это…
      – А теперь? Так что – или там, или вообще ничего не снимете.
      – Да-а. Круто. Ладно. Но в темноте, с такого расстояния… А будет, что?
      – Будет. К сожалению, очень скоро будет.
      – О! Это Вас – протянула телефон журналистка.
      – Максим, это я. Наш генерал раздобыл где-то вертолёт. Так что очень скоро буду.
      Смогу чем помочь?
      – Елена Петровна… вы… могли бы… нет! Не успеете! Не суйтесь сюда!
      – У меня свой долг. Ну, что я могу сделать?
      – Ладно… Только быстро… Я не знаю, сколько ещё… Но здесь маршала не слушают! И силком загонять в машины – на успеют! Вам верят. Если успеете… Надо, чтобы люди уехали…
      – Всё поняла. Вот ещё генерал спрашивает, что они могут.
      – Анатолий! Давай к Юрию Степановичу! Ты там наверняка нужнее! – А я ничем помочь не могу. Я просто прилечу вот сейчас и встану рядом с тобой! – ворвался ещё один знакомый голос.
      – Тонь, не надо… Дай телефон Николаю.
      – Коля, сестрицу никуда не пускай. Хоть свяжи. В столице вам делать сейчас нечего. Всё.
      Максим посмотрел на снимающую его крупным планом журналистку.
      – Прямой эфир?
      – Нет. Обоснуемся там, сразу пойдёт.
      – Езжайте, езжайте быстрее.
      – Но…
      Яркая вспышка на небе прервала все препирательства. Она затмила и загоравшиеся, было, звёзды, и восходящую луну.
      – Отец! – выдохнул Максим. – Молодец, па! Так вот почему у тебя так долго… И почему ты там… Ты задержишь, правда?
      Да это был отец. Белый-старший. Избранный провидением, или кем-то другим вот на такую судьбу – вспышку. Очередной день работы экипажа уже завершился и началось личное время, когда француженка схватившись за голову, застонала. Оба мужчины бросились к ней. При её железном здоровье и стальном характере такая слабость вызвала у коллег серьёзную тревогу.
      – Просто раскалывается, – объяснила женщина своё состояние. Тут же начались судороги и у второго члена экипажа – уже летавшего ранее бортинженера. Затем заверещала сирена тревоги. Странно, всеми индикаторами сразу вспыхнул центральный пункт управления.
      – В "СА"! – скомандовал Белый, подхватил француженку и поплыл с ней к спасательному аппарату. Уложив её в ложемет, полетел назад, к неподвижно висящему бортинженеру. Перетащил, устроил и его. Прямой опасности пока не наблюдалось, и Леонид вернулся осмотреться. Теперь накатило и на него. Что-то огромное и неумолимое словно сплющивало изнутри. И звенели от напряжения какие-то струны души. Командир подлетел к одному из иллюминаторов, всмотрелся. Нет, это не с земли. К противоположному. Тьма. Тьма там, где должны быть звёзды. Он попытался выйти на связь с дежурной сменой – не удалось. И внезапно у Белого – старшего появилась способность появилась видеть по – другому, не по – человечески. И он увидел…
      – Берёшь командование на себя, – пытался привести в чувство Леонид своего коллегу. Тот было, согласно кивнул, но тотчас опять закрыл глаза.
      – Ничего. Я… – прошептала женщина. – А вы?
      – Мне надо остаться.
      – Без СА? Зачем?
      – Не спорьте. Выполняйте. Там, на Земле… передайте Светлане, что… я люблю её.
      Пусть присматривает за Настюшей. Я… я постараюсь вернуться.
      Леонид поочерёдно обнял обоих, убедился, что отважная француженка могла запереть люк спускаемого аппарата изнутри, закрыл остальные люки, включил программу аварийного приземления. Всё. Теперь успеют. Успеть бы и ему. Набравшись мужества, офицер уже было рванулся навстречу Тьме, но остановился, вспомнив слова сына о том, в каком виде можно оказаться. Нет. А вдруг потом, когда-нибудь обнаружат его голое, замёрзшее тело. Или разорвёт от декомпрессии – тоже неаппетитное зрелище. Хотя… Ладно. Немного времени есть. Во время этих размышлений он отработанными долгими тренировками движениями уже перевёл работу станции в автоматический режим. На секунду задумавшись, включил камеры внешнего обзора и нырнул в дежурный скафандр. Не дождавшись полного стравления воздуха из шлюзовой камеры, Леонид открыл выходной люк и его выбросило в открытый космос. За полёт у него уже было два выхода, поэтому теперь космонавт ориентировался более уверенно.
      Включив движки ранцевой системы, он сориентировался и направился прочь от станции – в сторону надвигающейся Тьме. Это было что-то первобытно-свирепое, мрачное и невообразимо мощное. Белый-старший понимал, что сможет лишь тормознуть движение этого неизвестного врага, но чувствовал, что именно в этом – его судьба.
      И вот – удар! И не стало Героя, офицера, отца и мужа. Не стало? Да вон же он!
      Это скафандр разлетелся в мелкие клочья. А вот эта яркая новая звезда – это он.
      Но его сейчас нельзя отвлекать – он сгорает, удерживая Тьму, спасая миллионы людей.
      – Он сгорает, удерживая Тьму, – прошептал Максим, вытирая слёзы, а я здесь этих идиотов уговариваю!
      – Ничего, Максимка, ничего. Я его потом, там, как тебя…
      – Па удержит. Он у меня ещё тот… Но что с этими-то делать… Слушай! Я в одной деревне крыс гонял. Ты ведь рассказывала, что тоже? Давай и здесь, только вдвоём?
      – Но Максим, не до них.
      – Людей, как тех крыс. Только аккуратнее, а? Чтобы не задавились.
      – Давай ты, я буду только помогать.
      – Типа усиления сигнала? Пробуем.
      Максим прошёлся мысленным лучом по ближайшей окраине. И вскочили с кресел люди, оторвались – кто от экранов, кто от дисплеев, кто от ужина, кто от пива, кто от секса. Тревога и мрачное предчувствие заставляло их хватать документы, деньги и ценности, одевать детей и запирать квартиры. Очень скоро поток автомобилей увеличился. А когда юноша своим лучом добрался до центра, казалось, что вся столица в ночной темноте расползается в разные стороны. Но бардак пока не наступал – армия, милиция и спецслужбы действовали чётко и оперативно. Хотя, порой и предельно жёстко к желающим спасти свою шкуру побыстрее. Все были обуяны единым непреодолимым желанием покинуть город, поэтому силовикам можно было не отвлекаться на всевозможные криминальные проявления. Ну, почти не отвлекаться.
      Почти не было сейчас ни краж, ни грабежей, ни разбоев, ни мародёрства. Весь криминалитет рвал когти.
      – Вот так! – сел на землю, кутаясь в свою рясу, Максим. Столь мощный волевой импульс сжёг большое количество энергии и у парня просто подкашивались ноги.
      – Они теперь не остановятся! – констатировала Алёна, присаживаясь рядом. – Как ты думаешь, теперь успеют?
      – Я не знаю… – посмотрел вверх юноша. Там ярко освещая ночную землю всё ёще ровным светом сияла новая звезда. Сверхновая.
      – Видишь, па пока держит. Потом будем держать мы. Сколько сможем. А сейчас поспи.
      Надо набираться сил.
      – Разве сейчас можно уснуть? Перед смертью? Мы ведь умрём, да? – девушка осторожно придвинулась к Максиму, положила голову ему на плечо. А тот продолжал смотреть вверх, не вытирая слёз. Так, молча и неподвижно они просидели оставшуюся часть ночи, каждый думая о своём. А когда, с восходом солнца звезда начала пульсируя, уменьшаться и блекнуть, Макс, вскочил – Всё! Уходи, а? Дальше я! Уходи! Чёрт с ними всеми, па, уходи! И ты! И ты уходи!
      Я сам! Уходи! Нельзя тебе… Ещё сколько здесь надо…! Да чёрт же с ними!
      Но тех, "чёрт с которыми", всё ещё двигались, двигались и двигались из города. И, конечно, не так был воспитан офицер Белый-старший, чтобы теперь бежать.
      – Максим, и я с вами! – оторвала от страшного для юноши зрелища гибели отца появившаяся Антонина.
      – Ты зачем? – застонал юноша вновь отрывая взгляд от звезды. – Я же сказал…
      – Сказал! Плевать мне! Ты понял?
      – Алёна, уйми её и отправляйтесь обе отсюда.
      – Уйми? Ах ты, гадёныш! Девочка, только попробуй!
      – Тоня, это, вон там, его отец… погибает.
      – Отец? Погибает? Но вы же маги! Вы же бессмертны! Максимка, он же как и ты? Или нет?
      – Да, но…
      – И никаких "но"! Потом встретитесь. Ну, в других прикидах. Ничего ужасного. Я вон какого тебя полюбила. Да и другие, как я поняла…
      – Тоня, ну не болтай, – уже более миролюбиво попросил Максим. У него немного отлегло от сердца. Может, и правда? Тьма… Ну и пусть себе Тьма. Отец Афанасий говорил, что победить невозможно, а вот… что, подчинить? Какое там " подчинить" – отогнать бы. Ладно. Он оторвался от созерцания гаснущей звезды, взглянул на Антонину.
      – Ты права. Мы… выживем. А вот ты, если с нами – погибнешь!
      – Я умру с тобой!
      – Но я же не умираю! Мы же договорились! Поэтому – дуй вооон туда, там кинооператоры. Заодно скажи, чтобы приготовилась. Скоро начнётся. А после всего давай встретимся в Питере. На главпочтамте.
      – У седьмого окна, – улыбнулась Алёна.
      – Он и тебе назначал? – тут же повернулась к ней Антонина.
      – Только как… соратнице, – уже заступился за Алёну юноша.
      – Ну, смотрите у меня. И ты уж… постарайся потом не превращаться в какого урода… Нет, я, конечно, тебя не разлюблю… но такого всё равно… целовать приятнее.
      Она прильнула к губам Максима, затем повернулась и побежала в указанную юношей сторону.
      – Успеет? – заволновалась Алёна.
      – Не успеет. Алёна, возьми её и, как мы можем, прыжками, туда. Я один. Вон, па ещё держится. И если я столько же, то всё будет нормально.
      – Счастливый, – позавидовала девушка.
      – Кто? Па?
      – Да нет. Ты. Вон как тебя любят.
      – Взбалмошная девчонка.
      – Да ладно тебе. Баловень судьбы. А меня – всё носом в грязь да в подлость. За что? Даже Дикки – и тот… – всхлипнула девушка.
      – Я думаю… это всё… враньё. Крокодил напоследок ударил.
      – Даже Дик меня использовал, понимаешь?
      – Это ты так себя настроила. Он ведь погиб, да?
      – Да… я даже почувствовала это заранее… Я и ему сказала…
      – А он пошёл за тобой на смерть. Видишь! А ты – " использовал".
      – Ты сейчас мне такого навешаешь, что и умирать расхочется.
      – А тебе хочется?
      – Как и Тоньке – только с тобой.
      – Ну и шуточки у тебя!
      – А если серьёзно, а? А если – не шуточки?
      – Алёнушка, милая… Ну, пожалуйста. Спасай Тоньку.
      Девушка прильнула, было, к Максу, а уже через секунду была возле Антонины.
      – Всё… вот и всё… До свидания, па, – вновь поднял глаза Максим на сжимающуюся и часто пульсирующую звёздочку. – Ничего, па.
      "Если случится со мною беда
      Грустную землю не меряй шагами.
      Знай, что сердце моё ты отыщешь всегда
      Там, за облаками,
      Там за облаками…" Я скоро за тобой, па. Сейчас начнётся и здесь.
      Внезапно засверкал, обжигая кожу, крест. Вспыхнул и камень на перстне. Начала светиться кожа. А затем наступила тьма. Огромное, во весь город вязкое отвратительное пятно закрыло солнечный свет. Оно не клубилось, как облако и не блестело металлом, словно какая тарелка пришельцев. Оно пузырилось чёрным варящимся в котле асфальтом и стремительно опускалось всё ниже и ниже, злобно воя. И из города раздался ответный вой. Ещё более страшный – одновременное завывание ужаса миллиона человек. Хвала отважным безумцам – в небо взвились ракеты ПВО. И повторился вой ужаса людей, увидевших, как сминает, завязывает узлами, разрывает их в клочья быстро приближающаяся Тьма.
      – Успела, – услышал Максим голос Алёны.
      – Но…
      – Я спасла твою Тоньку. А умру с тобой я. Я!
      – Ты могла бы потом…
      – Я думаю, будет кому " потом", а? И Настя твоя, и…
      Девушка охнула схватившись за шею, – с бусами произошло тоже, что и с их коллегами по триаде.
      В это же время вспыхнуло и сгорело церковное облачение наших ребят. И в небо поднялись два сверкающих столба. Нет, кто имел мужество остановиться и всмотреться – две гигантских фигуры юноши и девушки с поднятыми вверх, к самой Тьме руками. Секунда, две – и они столкнулись – Свет и Тьма. И вспыхнули фигуры нестерпимо яркими звёздами. И Тьма, злобно воя, остановила своё движение, пытаясь разорвать и поглотить двух новых врагов.
      Для смертных, всеми способами ускоряющих свой бег из-под Тьмы, казалось, что противоположности застыли. Разве что порой раздавался и обрывал нервы злобный вой, или чудился время от времени девичий крик боли. Или юношеский стон. Но что только не почудится в таком состоянии!
      Уже на дорогах показались военные и милиция, покидавшие город последними. Но и их колонны казались нескончаемыми. Вот звёзды начали пульсировать, словно надорванные непосильной нагрузкой сердца. Но бились, сражались. Держали. Из последних нечеловеческих сил. И только когда последняя машина с маршалом (кто бы мог подумать!) промчалась по страшному своей пустотой шоссе, эти два чудесных сердца одновременно остановились, и Тьма начала опускаться ниже и ниже, руша высотные здания. Но, видимо, и её силы были на исходе. Коснувшись земли и уничтожив всё оставшееся живое, жутко взвыв, порождение вселенского зла поднялось и исчезло.
      И вновь вдруг засветило солнце на безоблачном небе. А тёплый почти летний ветерок начал раздувать столбы первых пожаров на месте руин. Заискрила проводка.
      Рванули фонтаны повреждённых трубопроводов. Невиданный ранее объем забот моментально затмил, отодвинул на второй план осознание прошедшего. Было – прошло?
      Нет, конечно нет! Разберёмся. Но потом, потом, потом. Спасать, спасать, спасать всё, что ещё уцелело. И, оказывается, тех, кто остался и уцелел. Новости, репортажи, интервью – всё сейчас, сейчас, сейчас! И только одна из камер при сильнейшем увеличении продолжала показывать два неподвижно лежащих тела. Максим, казалось, продолжал уже остекленевшим взглядом искать отца "там за облаками". А девушка словно отвернулась от этого ненавистного мира, кишащего злобными предтечами Зверя. Лишь тот самый ветерок потихоньку, словно умоляя проснуться, теребил один из её локонов.
 

 
      Прорваться к ним не удавалось. Ни на машинах, ни пешком. Ни на танке, присланным генералом Юрием. Невидимая преграда останавливала всё в радиусе метров двадцати от умерших. Поглощённые другими заботами люди лишь иногда посматривали на кадры, в которых так и лежали несчастные юноша и девушка.
      – Ничего, завтра всё изменится, – сообщил на исходе второго дня Николай.
      – Что-то там вычитал? – кивнула зарёванная сестричка в сторону зажатой в руках брата библии.
      – Думаю, да… Сейчас звякну журналистке и всем нашим.
      У Синички сейчас была горячая пора. В работе она пыталась утопить горе по сестре, по ужасной её кончине. СМИ старались, повторяя раз за разом происшедшее и показывая эту жуть с разных ракурсов. А потом – заявление нового И.О.
      Самоназначение маршала пока не вызывало каких бы то ни было возражений – всё же последним покинул столицу. А кто-то подсуетился – и пошли кадры рвущихся на депутатских автомобилях слуг народных. Дрожащие от страха щёки и повизгивание: "Никаких комментариев". Поэтому пока – как мыши под веником. И всё-таки комментарии, комментарии, комментарии. Растерянных, постоянно пожимающих плечами учёных. И радостно протягивающих руки к небу всевозможных сатанистов. И политических деятелей.
      – Скажу тебе по секрету, там будет что опять снимать.
      – Опять? – ахнула Синичка.
      – Нет. Совсем другое. Можешь поверить.
      Журналистка поверила и не прогадала. Их компания через сутки весь день проторчала на удобном для съёмок месте, направив камеры на всё так же лежащие неподвижные тела. И брошенный танк неподалёку – от греха подальше эвакуацию машины отложили. Место это уже огородили колючей проволокой и выставили охрану.
      – Но неужели ничего нельзя сделать? Это скотство какое-то! – возмущалась Антонина. – Словно никому и дела нет! Уже окрутили колючей проволокой как… как скотомогильник какой! В конце концов, люди знают, кто их спас, или нет? Нет?
      Тогда я сейчас пойду на ваше гнилое ТВ и буду весь день кричать в эфир, что случилось на самом деле!
      – Кричат, девочка, весь мир кричит, и каждый своё!
      – Но вы же можете показать всё – от начала до конца!
      – Увы! Вы, ребята, не знаете, что такое авторское право. Вот те ребята, которые здесь были, только они всё и засняли от начала и до финала. А теперь требуют солидную мзду.
      – Ничего, вы им тоже кое – что предложите. Баш на баш, – пообещал Николай.
      – Но Коль, может не сегодня? Вон, темнеет.
      – Думаю, недолго уже… Да вот же… Смотрите! То есть снимайте же!
      В наступающих сумерках было видно, как тела начали мерцать бледно-голубым светом.
      Словно вновь забились два сердца – более редко юношеское и почаще – девичье.
      Затем фигуры зашевелились и встали, застыли. Мерцание плавно переходило во всё более и более яркое свечение. Конкретные черты начали размываться и лучи двумя огромными, всё увеличивающимися в диаметре столбами потянулись к небу. Выше, выше, выше. Вот исполинские лучистые фигуры на мгновение замерли, вспыхнули ещё ярче и, оторвавшись от земли, ушли в небо, казалось – к уже появившимся звёздам.
      Не стартовали, не рванулись, не вонзились, а именно – ушли.
      Оставшимся всё стало ясно. Тихонько молился Николай. Плакала, шепча имя любимого, Антонина, опустила камеру Синичка, торжественно отдавали честь генералы.
      Николай, закончив молитву, открыла Библию и прочёл:
      "И дам двум свидетелям Моим, и они будут проповедовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище…
      И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из их уст и пожрёт врагов их; если кто захочет их обидеть, то тому надлежит быть убиту…
      И когда кончат они свидетельство своё, Зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьёт их.
      Но после трёх дней с половиною вошёл в них дух жизни от Бога, и стали они на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них… И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке…" Откровение святого Иоанна Богослова.
      – И это всё? Неужели всё? – плакала Антонина.
      – Ну, почему же? – возразил генерал Анатолий. – Макс не тот парень, чтобы там на облаке восседать. Не утерпит. Да и девчонка эта, как я понял…
      – Нет, это всё. Всё! Сердцем чую.
      Больше с ней никто не спорил. Ведь влюблённое девичье сердце – самый верный вещун.
      Послесловие На сто тридцать восьмой ступеньке меня поприветствовал незнакомый мужчина. В принципе, у нас здесь почти деревня. Ну, не буду огорчать соседей – дачный посёлок. Поэтому и делим всех на "знакомый – незнакомый". Была пора, говорят – всё незнакомцами кишело. Сейчас подзаглохло. Не тот сервис. А какой вообще должен быть сервис на военно-морской базе? Ну, музеи – да. Военно-морские парады – тоже. А море… Нет, места конечно, есть. И всё равно с тем, что было раньше не сравнить. Поэтому и не рвутся уже туристы в наш частный сектор. А этот и не турист, как я поняла.
      – Ирина Сергеевна, добрый день!
      – Добрый, – остановилась я.
      – Евгений Николаевич. Журналист. У меня к вам дело, – представился незнакомец, протягивая корочки весьма солидного СМИ. Я сверила фотографию с оригиналом.
      Похоже. И даже не очень плохо. В смысле оригинала. Тридцати ещё нет. Высокий.
      Жиреть ещё не начал. Скуластый. Глаза… вот, очки тёмные снял – глаза голубые.
      Симпатичный в общем. Вот только причёха. Ну, не нравятся мне эти хвостики у мужиков. Ну, ладно бы, у пацана. А то… Хотя, какое мне дело?
      – И какое у вас дело?
      – Понимаете… дайте, я вам помогу. Тяжело же, – потянулся он за сумками.
      Я не возражала. Всё-таки эти триста шестьдесят ступенек, оно и правда тяжеловато.
      Хотя, говорят, привыкаешь.
      – Я к Вам от Максима, – начав подниматься, сообщил журналист.
      – Какого… Максима? – остановилась я. И хотя, замершее сердце уже дало ответ на этот вопрос, я задохнулась, когда новый знакомый произнёс знакомую фамилию.
      – От Макса. Максима Белого. Да Вам плохо?
      – Нет – нет. Ничего. Пойдёмте. Давайте поднимемся по этой чёртовой лестнице, а потом расскажете.
      В нетерпении я совсем забыла, что загрузила журналиста двумя сумками своих покупок. Я почти бегом мчалась наверх, а мужчина, отдуваясь, пытался не отставать. Поэтому, когда мы устроились на лавочке у памятника – танка, Евгений Николаевич некоторое время тяжело дышал и вытирал обильный пот.
      – Зарядочка… – пробормотал он. – А этот танк – к чему здесь? На такой вышине…
      – Я как-нибудь потом расскажу, хорошо? Вы сказали, что от Максима. Но как я поняла со всех, в том числе и ваших, репортажей, он…
      – Да они ушли. Уже чуть больше года. Но три дня назад он… эээ… связался со мной…
      – Он, значит, жив?
      – Можно сказать и так. В общем, он ещё до… тех событий обещал мне интервью.
      Вот и сказал, что готов. Только с условием – у вас. Вы же не против?
      – Господи, конечно нет! Только когда?
      – Да уже. Сегодня вечером!
      – Но я не успею… нет, я просто не успею… я же не успею ничего… – запаниковала я. Действительно, ни дом в порядок привести, ни себя, ни…
      – Но Ирина Сергеевна! Это же не официальный визит. И даже не приезд гостей. Это, так сказать, рабочая встреча.
      – Это для вас, "так сказать, рабочая встреча". Пойдёмте тогда быстрее, может что и успею. В каком часу?
      – Он сказал "вечером".
      Я успела многое, и всё же, конечно, не всё. И когда в калитку вошёл этот, уже взрослый юноша, я чуть не расплакалась – не успела, конечно главного – привести себя в порядок. Кинулась к нему навстречу, какая была – в маечке и шортиках, без лица. В смысле "боевой раскраски". Даже свисток накрасить не накрасила. Ну, какие глупости на уме в такой момент!
      А он изменился – это я сразу увидела, когда Максим смущаясь, неловко обнял меня и ткнулся губами в щёку. Видимо, не определился, как себя вести. Ах, мальчик, мальчик! Впрочем, внешне уже юноша. Пощекотали мне щёку пушистые всходы усиков.
      И на цыпочки ему привставать не пришлось, чтобы меня поцеловать. Вытянулся. Но нескладным не стал. А вот глаза – уже не мальчишеские. Внимательный взгляд умудрённого, нет не опытом, а каким-то великим знанием человека. Где же я видела такой взгляд? Вот такой же контраст между внешностью и взглядом. Ну конечно – "Богородица с младенцем". Такой же контраст у Христа – ребёнка. Или такое сравнение – чересчур?
      – Здравствуйте, Ирина Сергеевна!
      Тот же голос – и разом прошла вся эта мистика. Мальчишка! Любимый мой мальчик, а не Христос и иже с ним. Хотя, и в Христе было много человеческого, правда? И в него, говорят, влюблялись. Или богохульствую? Ай, ладно.
      – Здравствуй, Белый, здравствуй!
      Максим разжал свои объятия и начал испуганно озираться.
      – Ты что?
      – Ищу доску.
      – Какую ещё…
      – Ну, школьную. Сейчас скажете: "Белый, к доске!" Только… Ирина Сергеевна… дневник я дома забыл!
      – Ладно тебе, остряк, – шутя потрепала я его по шевелюре. Какие волосы, Господи!
      Наверное, у жеребёнка грива вот такая же шелковистая. Стоп, стоп, стоп. Не в коня корм.
      – Идём за стол. Проголодался, наверное? Издалека?
      – Да. Знаете, издалека.
      – Там уже журналист твой ждёт. Зачем…?
      – Я всё объясню.
      По причине жары мы всегда ужинаем во дворе, под деревьями. Уже начали скрипеть цикады, взошла здоровенная, как всегда на юге луна. Стол я накрыла на троих.
      Мама по причине слабого здоровья, выйти не смогла, да я и не настаивала.
      – Ну, мужчины, наливайте. Помнишь, Максим, то самое… Ты тогда мне ещё один фокус показал. Можешь повторить?
      – А-а-а, – улыбнулся юноша и, не притрагиваясь руками, передвинул бокалы, а затем и бутылку вина к журналисту. Видимо, даже к таким мелким чудесам надо привыкать, потому что тот испуганно вскочил. Правда, тут же исправил положение – типа поднялся для того, чтобы разлить вино.
      – Ну, давай, Макс, тостуй!
      – Но почему я?
      – Но ты же у нас сегодня главный гость. Долгожданный! – проболталась вдруг я и прикусила язык. Какое ему дело?
      – Хорошо. Тогда сейчас и весь вечер – за Вас!
      – Коротко и ясно. Присоединяюсь! – тоже встал журналист.
      Ужин прошёл в воспоминаниях. И оказалось, всё было не так уж и плохо.
      – Лучше ли здесь? Знаешь, Макс, наверное, лучше. Спокойнее. Чем занимаюсь? Держу ларёк. Да, не по специальности. Но зато свободнее. Живу вот здесь. Мама в доме.
      Мы… я, – во времянке. Да я тебе всё завтра днём покажу. Ты ведь останешься?
      – Ну, это как справимся, – туманно ответил Максим. – Спасибо, всё было очень вкусно.
      – Ай, всё на скорую руку. Сейчас ещё чай- кофе. Я…
      – Пойдём пока в эту твою времянку. На пару слов. Вы, Евгений Николаевич, не обижайтесь, это личное.
      – Не сейчас! – возразила я.
      – Нет. Именно – сейчас! – твёрдо настоял Макс и я поняла – знает.
      Он действительно знал, потому, что молча, без вопросов наклонился над кроваткой, где спал мой Максим Максимович.
      – Ты знал? – шёпотом спросила я.
      – Узнал, – также тихо ответил Макс – старший. – Спасибо.
      – Это тебе спасибо, – решила пошутить я.
      – Подожди. Вот, смотри.
      Юноша простёр руки над спящим мальчиком. Я видела эти золотые лучи раньше.
      Теперь они коснулись ребёнка и вдруг отозвались такой же лучистой волной.
      – Конечно. Спасибо тебе, – ещё раз повторил Макс, убирая руки.
      – Да ладно тебе. Я просто хотела, чтобы ты был рядом со мной. Всегда. А он так на тебя похож! Просто вылитый! И… и…? – вдруг дошло до меня происшедшее.
      – Да, и в нём тоже!
      – Нет! Нет!! Слышишь. Нет!!!
      – Тсс. Разбудишь же.
      Максим вышел из домика и направился назад к столу, а я, плача и повторяя "Нет, нет, нет" – за ним. Увидев озабоченный взгляд журналиста, попыталась взять себя в руки.
      – Но почему ты это так восприняла? Я что, чудовище какое?
      – Нет… просто… я не хочу, чтобы у него… была… такая же судьба.
      – Какая же это у меня судьба?
      – Несчастная, Максим. Несчастная. Ты ведь после того, как у тебя это проявилось, прости меня, шатался по городам и весям, разбираясь с бандюганами. Пока и сам не погиб на какой-то яхте. Прости, но так писали. Может я чего не знаю.
      – Но я… вскочил Максим… Я вылечил и спас… я даже не знаю сколько людей! Об этом разве не писали? Или ты специально, как раньше – побольнее уколоть?
      – Нет, что ты, Макс, – примирительно улыбнулась я. – От "Стервозы" уже ничего не осталось. – Я не права. Да, и лечил тоже. Но и убивал, правда? А я не хочу, чтобы мой хоть кого-нибудь, пусть даже по делу…
      – Грязь оставим выметать дворникам?
      – Да пусть даже и так!
      – Хорошо, поговорим и об этом. Позже. Какие вопросы интересуют вас, Евгений Николаевич?
      – А… о ком вы сейчас…? – поинтересовался журналист.
      – Это – в самом конце, хорошо?
      – Ладно. Меня интересует вся ваша жизнь, Максим. Я очень много знаю, много вычислил, но всё же…
      – Да, придётся. Судя по образу, который сложился вот… у рядовых читателей, ваша информация, ну не ваша лично, очень предвзята. Я расскажу по порядочку.
      Потом поймёте, почему.
      – Только, Максим, пожалуйста, подожди. Я матери лекарства…
      – Пойдём.
      – Но твоё время… и… ты разве ещё…
      – А почему нет? Пойдём.
      – А мне можно посмотреть? Чтобы более реально потом осветить?
      – Можно, – вздохнул Максим.
      Мама не спала. Её мучили боли. Она сильно сдала. Наши эскулапы всё же сообщили ей тогда мой диагноз. Потом трудно было переубедить её в том, что я здорова. А затем – вот это и без мужа. Для человека старой закалки – потрясение. Но мать – это мать. Примет своего детёнка с любой бедой. И согреет, и поможет. Я, правда, это бедой не считала, но разве маме докажешь? Вот помогла, подняла на ноги внучка, а теперь…
      – Это он! – привставая показала мама на Максима. – Совсем молодой щенок! Вылитый!
      Конечно, чего от такого следовало и ожидать? Да ты, оказывается, доча, сдетинела?
      Но хорош, гусь, хорош! Когда вспомнил!
      Максим стоял, неловко улыбался и очень мило краснел. Ничего, полезно.
      Действительно, позвонил бы хоть раз, вспомнил бы. Куда звонить? Нашёл бы с его способностями. Действительно, гусь. Милое доброе гусенё. Ладно.
      – Да ладно тебе мама! Ты о ком? Это совсем посторонний человек.
      – Ну да, посторонний! Не слышала я, как ты здесь сегодня металась!
      – Он знаменитый целитель! И хочет тебе помочь.
      – Да знаю я этих… Какая же ты всё-таки…
      Но Максим уже пришёл в себя и раскрыл ладони в сторону моей ворчуньи. Та, увидев лучи, замолчала. А целитель, сосредоточился, явно что-то разглядывая. Затем покачал головой. "Придётся", – прошептал он.
      – Что? – не поняла я.
      – Нет, ничего, вылечим, конечно. И нечего откладывать.
      Это отличалось от моего исцеления. Теперь он снимал и растворял боль, лишь слегка поморщившись. Или скрывал от нас своё самочувствие? Лишь пару раз вышел на двор подзарядится. И то как-то, ну… рассеяно что ли? Словно и думал о другом.
      – От чего лечишь? – шёпотом поинтересовалась я во втором перерыве.
      – Теперь – от старости, – улыбнулся он.
      В зелени листвы завозилась какая-то птаха.
      – Ну вот и всё…
      – Тамара Николаевна, – с готовностью представилась уже улыбающаяся мама.
      – Теперь, Тамара Николаевна, никаких лекарств, никаких врачей лет так на пятьдесят! А то и больше.
      – Спасибо, сынок. Так ты… ты, наверное, тот самый и есть? Что же ты, Ирка, молчала, а? Я что, не поняла бы? А ты уж извини, что я вот так тебя встретила. А!
      Всё равно, хорош гусь. Хоть раз позвонил бы между своими чудесами.
      – Я… тут такие дела были…, – начал оправдываться Максим.
      – Вот именно. Тут такие дела были. Вот сейчас уже кормить пора эти дела. Идите, дайте встать и одеться. Потом договорим.
      – Пойдёмте к морю, – предложил вдруг Максим.
      – Хорошо. А… Максик?
      – Побудет с бабушкой. А мы там и поговорим. Боюсь, что время…
      "Дойти к морю" от нас сложно, особенно к городским пляжам. На троллейбусе минут сорок. Но у богатых свои привычки. На такси и не до городского пляжа, а до элитного санатория. Здесь я увидела власть взгляда моего юноши. Вскоре мы были окружены такой заботой и предупредительностью, что я задумалась, уж не за очередного президента он себя выдал.
      – Почему именно вы? Почему… ты, Ирина, скоро поймёшь. А вам, Евгений Николаевич скажу, что ваши коллеги обо мне… о нас с Алёной уж очень много наврали. Вы можете написать правду. Вот я расскажу, а вы напишете, хорошо? Вы сами много знаете, поэтому мне будет проще рассказывать….
      Уже была очень поздняя ночь, когда Максим закончил своё повествование. Журналист исписал два довольно объёмных блокнота. Не отрываясь от повествования, мы успели перекусить – всё, даже столик, предупредительно принесли на пляж.
      – Чем вы можете объяснить такие явные рояли в кустах? – поинтересовался журналист.
      Максим улыбнулся своей милой доброй улыбкой.
      – Нас, вероятно, вели от куста к кусту и в зависимости от нашего выбора попадался тот или иной рояль.
      – Но кто? Кто?
      – Это уж…, – пожал плечами Максим.
      – Скажите, а это пророчество, с этим Зверем?
      – Я думаю, что… или Иоанн что не так понял, или… нет, наверняка, просто совпадение. Зверь ещё и не появлялся. Только предтечи.
      – Предтечи… кого?
      – Зверя, именно предтечи Зверя.
      – Вы имеете в виду, что вы с Алёной… – даже отшатнулся журналист.
      – Вы так ничего и не поняли. Или уже свыклись? Даже Князь не был слугой Зверя.
      Слугой Тьмы – да. А его предтечи – они вокруг. Криминал – безусловно, но и подлые, и продажные, и лицемерные, и трусливые душонки – все они предтечи.
      – И вы с ними сражаетесь.
      – Да нет. Опять не то… Если честно, мы на них здесь… тренировались или нет…
      Испытание проходили… закалялись, что ли? И то с главным даже и не сцепились.
      Отложили на будующее.
      – До Аграмеддона? Вы – воинство Христово?
      – Ай, да не так всё! Я пока… я пока сам однозначно не могу объяснить. Не переварил ещё. Дело в том, что… у нас здесь ещё так… неплохо. Поэтому Сам и проталкивал Князя, чтобы тех же самых предтеч наплодить. А вот в других мирах…
      Да что вы на самом деле? Да-да, в других, параллельных, там похуже.
      Представляете, меня сейчас… я недавно… в общем, есть мир в котором наш союз развалился. Вот там зла… Как развалился? Да вот так – собрались в лесу три президента, хорошо врезали и написали бумагу, что СССР больше нет. И что здесь смешного? Да, три! Народ? Народы были счастливы. Их давно убеждали, что соседи высасывают из них всю кровь. Но не об этом. Вот там криминал, так криминал. Как они сами говорят – беспредельщики. Знаете, я думал, что там свои князья тьмы уже дорвались до власти. Куда ни кинь – повсюду зло.
      – И вы там разобрались? Это вы там пропадали? После того? А с параллельным Максимом не встретились?
      – Всё это совсем другая история, – почему- то помрачнел и вздохнул наш герой.
      – А с Алёной? Встретились?
      – Нет… Я думаю… мы будем… то есть нас будут объединять, когда силы одного не будет хватать.
      – А отец?
      – Я его обязательно найду. Мы обязательно встретимся.
      – Несчастный мой мальчик! – вырвалось у меня. – Теперь ты опять совсем один?
      – Да нет, что ты… Люди везде тянуться к добру. Теперь у меня и там много друзей…
      – А здесь что? Типа каникул? – поинтересовался журналист.
      – Незаконченное дело. Или неначатое… В общем, Ирина, тебе свой ларёк придётся бросить. В швейцарском банке тот самый шейх оставил очень большие деньги. Туда же перевёл деньги Ираклий.
      – Но это… это… – ахнул журналист.
      – Да. И ими надо с толком распорядиться. Ни в коем случае не передавать государству – я видел, как всё растаскивается в том мире. Скоро и наши до этой же кондиции дойдут. Поэтому… Прежде всего – помощь детям. Развитие медицины.
      Чудеса теперь не скоро предвидятся. И… и… главное для меня… Нет, не только для меня… Осталась ещё Настюша Белая. Она такая же, как я, как твой… наш Макс. Может быть, что…
      Бедный парень вконец засмущался и залился краской, подбирая слова. Я не помогала, хотя уже и догадалась. Пускай уж сам на такие темы.
      – Ну… ты же слышала мой рассказ. Я… в общем… в общем такие же… могут быть ещё… от меня… – всё- таки сформулировал он. Дальше пошло легче.
      – Если так, то их надо обязательно… то есть, за ними надо обязательно присматривать. Я не знаю, что с ними может случаться, но… В общем, надо их опекать. Не похитить и собрать в какой школе чародеев. Просто присматривать. Не знаю, зачем, но так надо. И особенно… особенно… у той… в Багдаде. Вот номер сотовика. Установишь.
      – Зверь родиться в Багдаде от блудницы? – попробовал объяснить беспокойство Макса журналист.
      – Просто… просто я не понимаю, зачем меня туда-то занесло.
      Мы замолчали. Максим отошёл к большому камню, сел на него и опустил ноги в мелкие волны. Немигающим взглядом он смотрел на садящееся в море солнце.
      Подзаряжался? Нет. Тосковал. По чём? По нашему миру? По отцу? По несбывшейся настоящей любви? По проскочившей мимо его беззаботной юности? Бедный мальчик.
      – Бедный мальчик! – обняла я его, положив голову ему на плечо. – А что дальше?
      Будешь целую вечность, до Судного дня воевать со всеми этими предтечами по всем этим параллельным мирам? И нашему сыну – та же участь?
      – Нашему сыну… Как странно звучит… Непривычно.
      – Ну, тогда " твоим детям". Вот так же болтаться?
      – Знаешь, я не случайно всё-таки родился в семье офицера. Они тоже постоянно вот так всю жизнь, из гарнизона в гарнизон… А это – тоже параллельные миры, очень похожие, но с другими людьми, другими друзьями, другими, хоть и похожими заботами.
      – Да ты философ! В школе не замечала…
      Максим улыбнулся, приняв шутку, затем спохватился:
      – Кстати… Поддержите материально нашего Патрика и второго поэта, ну, я рассказывал. Того издатели вон, до онкологии довели… Тоже ещё те предтечи.
      – Но, Максим, я… я одна не справлюсь…
      – Найдёшь кого достойного.
      – На такие деньги, сам знаешь…
      – А зачем искать? Я не подойду? – прервал нашу беседу журналист.
      – Почему бы и нет? Как думаешь? – обратился ко мне Максим.
      Чувствуя, что краснею, я молча согласно кивнула. Он был ничего, этот Евгений Николаевич. Только вот неприятно как-то всё это получалось. Ведь все трое понимали, о чём речь. Ай, ну да ладно. Как сложится.
      – Только смотрите. Если что, вы знаете, каким… недобрым я могу быть. А теперь… вы идите потихоньку, мы догоним. Пару слов наедине.
      "Пару слов" оказались несколькими жаркими поцелуями на пустынном пляже при уже взошедшей луне. Но затем юноша резко отстранился и заглянул мне в глаза – в самую душу.
      – Всё в порядке, – прошептал он не то мне, не то себе.
      – Послушай, – прошептала я, чтобы хоть что-то сказать. – Ты маме пятьдесят лет пообещал без врачей. Пошутил?
      – Нет. Просто тебе нужна и помощница. Она теперь немного помолодеет и потом будет очень медленно стареть.
      – Да, – вдруг вспомнила я. – Ты сказал, что "чудеса теперь нескоро предвидятся".
      – Ну да, пока у ребят не прорежется.
      – Значит ты… теперь… надолго? Или навсегда?
      Максим промолчал.
      – А куда?
      – Не знаю. По каким-то видениям – во времена первых комиссаров. Какую-то княгиню спасать. Или… не знаю.
      – А скоро?
      – Уже – вздохнул Максим, снимая майку и джинсы. Оставшись в одних плавках, задумался, вновь посмотрел на луну, потряс головой, явно отгоняя какие-то сомнения. Снял свои знаменитые крест и перстень.
      – Вот. Повесь Максиму-младшему. Максиму Максимовичу. А перстень – попозже. Когда подойдёт.
      – А как же ты?
      – Не знаю. Но так надо. Видишь, меня опять забросило сюда. Вот, рядом с тобой.
      Явная подсказка. Зачем? Уже всё сделал, а… не отпускает. И они впервые жгутся.
      Огнём пекут. Теперь всё. Прощай, Ирина.
      – Всё? Как всё? Мы же… Я хоть… Мы с сыном хоть увидим тебя ещё?
      – Конечно. Только…
      Вспышка была яркая, но не горячая. Просто согрела теплом, как последний поцелуй.
      – Что "только"? Что "только"? – шептала я, прижимая к груди таинственный крест и, глядя, как поднимается, пронизывая тьму, светлая добрая звёздочка.
      – Ма-а-а-кс-и-и-и-м! Что "только"?
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

24.10.2008