– Ему тоже понравилось. Спросил, сколько времени я занимаюсь боксом.

– Занимался, – поправил его отец, уже выходя из квартиры.

– Ну почему, папа ? – просительно возразил Максим, пристраиваясь к шагу отца.

– У нас в роду дураков никогда не было и не будущее не надо. Хватит.

– Но это не от бокса.

– Может быть… А где гарантия, что теперь это не будет повторяться после каждой плюхи по голове? Так что забудь.

– А что всё-таки у тебя?

– У нас, – хмуро уточнил офицер. – У нас в полку. Кто-то пустил слушок… А может, и не слушок, что это … ну столкновение – диверсия была. Попытка теракта против "самого". Из центра комиссия душу выматывает. Меня особенно не трогают, но копают очень глубоко, – вздохнул отец, уже стучась в высокую дубовую дверь.

– Не успеешь, тварь, – прошептал Максим и ударил по гадине лучами. И вместе с ней скорчился от боли. Но это сравнение болезни с живым злобным существом помогало юноше в его борьбе. Словно кто-то отвечал ему ударом на удар, словно кусал и жег его в ответ. Это озлобляло бойца и мобилизовывало силы. И вновь яркие лучи давали блики по всей комнате, и вновь переливались они голубыми и зеленоватыми цветами, и вновь Максим, не скрываясь, стонал и подвывал от боли. Не было сейчас ничего. Ни этой квартиры, ни этой женщины, ни этой весны, ни этого времени. Была только сила, лучи, боль и черный извивающийся, словно от боли, спрут, которому подросток отсекал щупальца.

– Еще на раз! – с отчаянием всхлипнул он. Часы показывали полночь. Пять часов! Пять часов этой боли! Этой борьбы. И еще не всё. Но если не завершить… Он представил злорадствующую тварь, вновь всё пожирающую и пропихивающую свои щупальца все дальше и дальше.

– Надо добивать! – вслух решил он.

– Слушайте… спите и слушайте, – тоном заклинания обратился Максим к пациентке. – Вы спите и выздоравливаете. Ваш организм борется с болезнью. Вы хотите жить! Вы будете жить! Завтра в семь вечера Вы откроете дверь и уснете. Глубоким спокойным сном… И сейчас – сон, сон, сон. – Он накрыл спящую одеялом и вышел, осторожно и бесшумно, до щелчка замка, притянув к себе дверь.

– Ну и где болтался? – хмуро поинтересовался явно ожидавший его отец.

– Гулял, папа, – односложно соврал сын. Белый-старший пристально взглянул на сына и увидел, насколько явственно он обессилевший и опустошенный.

– Тебе плохо? – уже другим тоном спросил он.

– Нормально. Немного устал. Но это пройдет.

– Я вижу, ты вообще перестал есть.

– По утрам я пью чай, а вечером нажираться вредно. Сам раньше говорил, когда я был толстяком. Вот я и ем в столовой на обед поплотнее, – ещё немного соврал Максим.

– Разве что так… – сомневаясь, покачал головой отец. – Ну что будем решать с предложениями?

– Прыгать не буду, – твердо отказался Максим.

– Но это чистый, уважаемый спорт. И потом, с такими результатами – уже в этом году на Олимпиаду.

– С какими результатами, папа? Ну, сиганул один раз.

– Два. Я помню, как ты в детстве…

– Я тоже помню, папа. Хоть Танька и не верит. Ну, два раза. За пятнадцать лет. А по заказу – не смогу. Это такая волна, как накатила – смог. А в другое время – кто знает?

– А ты пробовал? Ты попробуй. Не на рекорд, а так, для интереса.

– Но это очень больно, па, – признался, наконец, Максим. – Очень больно! И страшно… Уж лучше бокс.

– Ммм-да… Непонятно. А этот мордобой… Не одобряю. Это не больно?

– Ты же слышал, что он говорил! У меня исключительная реакция. Ну, папуля. Один раз на соревнования, а там, посмотрим, а?

– Если бы не этот наш… Но ты пойми, пока по боксу куда-нибудь выберешься, тебя совсем оболдуем сделают. А не дай Бог… Нет!

– Папа, давай я попробую и там и там. И вернемся к этому разговору, ну, через месячишко. На каникулах.

– Но соревнования твои уже через неделю!

– Вот после них и поговорим, а?

– Ладно, иди спать, – не приняв окончательного решения, прекратил препирательства Белый-старший. – Я прежде всего о твоем здоровье беспокоюсь. Ну ладно, спокойной ночи, – оставил одного Максима отец. Тот, как и в прошлую ночь, вышел на балкон и, приняв порцию лунного света, завалился спать. Уже проваливаясь в сон, он вспомнил еще о неприятностях отца и попытался подумать, можно ли применить к этому свои новые способности. Но уснул.

– Ты говорил, с Котовым подрался позавчера? – спросил Белый-отец, потягиваясь навстречу ласковым лучам утреннего солнца.

– Ну да, – однозначно ответил Макс, разглядывая стройную мускулистую фигуру отца. "А он у меня действительно еще очень ничего", – с гордостью вспомнил он разговор с медсестрой.

– Странно. Чего не поделили? Невесту твою, небось?

– Ай ну, папа, ты опять, – насупился подросток.

– Ты брось по этим мелочам распыляться. Девушка полюбит того, кого полюбит. И никакие драки не помогут. А Котов, кстати, отличный мужик. Комэск еще тот. ("Это он о предке Кота", – понял Максим). И знаешь, именно у него сейчас большие неприятности. Ты в курсе, что меня вот, наградили, а его – арестовали?

– Н-нет, мне не сказали.

– Ну, конечно, у вас новости поважнее. Кто с кем и когда прогулялся!

– Ну, неправда, – вяло возразил юноша.

– Так что, потерпи, не лезь, если он зло за несправедливость на тебе срывает.

– За несправедливость? – возмущенно вскипел сын. – Тебя, значит, несправедливо наградили?

– Не о том речь, – тяжело вздохнул летчик. – Это его несправедливо арестовали… Но ты подумай. Мне пора. Сегодня опять приду домой поздно.

– Что я тебе скажу, – начал Ванятка. – Сделал я фотки. Непонятно. Вот, посмотри, – он протянул несколько фотографий. – Ой, что это с тобой? Что с глазами?

– А что? – глянул на него Максим.

– Красные. Буквально, как у кролика.

– Перезанимался, пройдет, – успокоил он друга, разглядывая на ходу фотографии.

– Это прыжок. Вот смотри, ты разбегаешься. Классно. Вот толчок, тоже классно – как ракета вверх. Кстати, знаешь, на какую высоту ты выпрыгнул?

– Метра на полтора-два?

– Около двух. Тебе бы еще и в высоту прыгать… Но вот смотри дальше… Видишь?

– М-да, – неопределенно протянул уже присоединившийся к ним по дороге Сергей.

– Непонятно. Может, брак?

– А здесь? И здесь? И почему здесь нет? Я на комп всё вывел. На мониторе тоже! Там тоже брак? Чертовщина какая-то!

– Наверное, такой блик. Когда он высоко летел, попал под лучи солнца. Вот и размыло, – предположил Сергей.

– Может и так. Но теперь этими снимками ничего не докажешь.

– А никому ничего и не надо доказывать, – успокоил его Сергей. – Ты видел! Я видел! Наши видели!? Ну и хватит. А для регистрации рекорда и четких снимков не хватило бы.

– Может и так, – разочарованно повторил их внештатный фотокорреспондент. – Но жаль…

– Нечего жалеть. Тебя с этими снимками задрали бы, выискивая монтаж.

– Ну ладно, успокоился Погорельцев. – А здесь? Ты мне скажи, на какой выдержке твои бои снимать?

– Очень быстро ты там мелькал. То-то я заметил – весь мокрый был после драки. Только вот здесь и получился, когда стоял. – Он протянул фотографию стоящего без движения Макса и устремившегося на него врага с зажатой в руке арматурой.

– А за вот эту спасибо! – Максим забрал фотографию и положил ее в сумку. – Алиби, – пояснил он.

– А вот эти под названием "Бой с тенью", повесим вместо "Шедевра". Ты как? – предложил Сергей.

– Давайте не трогать.

– Пока сам не нарвется – согласен. Он мне ещё за "холуя" должен. А вторую щеку подставлять не намерен. Пусть свое зло на ком другом срывает, – пробурчал-таки Сергей. На том и порешили.

– Кстати, Татьяна, ты всё-таки по-своему права. Белому надо трудиться в полную силу. – Учительница подошла к парте Максима и положила тому какой-то толстенный учебник.

– Попробуй позаниматься вот этим, – предложила она. – И если что, спрашивай, не стесняйся. Всем остальным внимание на доску.

– Прожгло, – согласился Сергей, не упускавший ни одного происшествия на занятиях. Особенно того, что касалось его друзей. А так как друзей была большая половина класса, конкретно на занятия времени оставалось мало. Впрочем, об этом он ничуть и не жалел.

– Проехали, – привычно ответил сосед и взялся за учебник.

– Неинтересно? – участливо-иронично поинтересовалась она, когда этот странный ученик захлопнул книгу.

– Нет, почему, очень интересно, – устало, но убежденно ответил ученик.

– Белый, я тебе дала этот учебник не для того, чтобы ты по нему пробежался, как по "Мурзилке" или там "Веселым картинкам". Рада, что тебя все это заинтересовало, поэтому бери первую тему и начинай изучать.

– Но я уже всё… – начал, было, он, но осекся под укоризненным взглядом учительницы. – Хорошо, так и сделаю.

– Минуточку внимания, ребята. Сегодня у нас с вами последнее занятие. Дальше готовить к экзамену вас будет другая учительница. До свидания. И… – она подавила поднимающийся к горлу ком. – И простите, если кого обидела.

– Да что вы, до свидания. Еще вернетесь, – загалдели ребята. В эту золотую пору юношеского максимализма чувств от ненависти к любви, от злорадства к сочувствию – действительно один шаг, одно событие. А такое, как у нее, чувствовалось и сопереживалось особенно остро.

– Медицина сейчас чудеса творит, – решилась успокоить учительницу Кнопка. – Вот из нашей школы Пушкарева, слышали – разбилась на мотоцикле. Парень, который ее вез – насмерть. Думали, она, тоже не жилец. А сделали операцию, не только живая, уже чуть ли не бегает. И еще несколько таких же случаев буквально за какой-то месяц. Вон, уже в областной газете писали. Да в то время там и Белый лежал – пусть подтвердит.

– Вот как? – переспросила Ирина Сергеевна, внимательно глядя на Максима.

– Ну, я не видел Пушкаревой…

– Совсем?

– Мельком видел. Действительно, то не двигалась, и вдруг ходить начала. И один из моей палаты. Он, правда, после операции дольше полежал. Не знаю сколько, до меня прооперировали. Нет… то есть до того, как я очухался. А ходить начал уже при мне. И там еще двое… До моей выписки поправляться резко после операции начали… Так что на самом деле медицина творит чудеса.

– Вот как, – задумчиво повторила учительница. – Я и не знала… Нет, читала, но внимания не обратила… Тем не менее, спасибо, ребята. Конечно, надеяться и не сдаваться. Чего и вам желаю на экзаменах, – пошутила она одновременно со звонком.

– Ты посмотри, – обратил Сергей внимание друга, когда они возвращались домой. На стадионе, в укромном местечке, почти в тех же зарослях, где происходила историческая дуэль, выясняли отношения Татьяна с Котом.

– Она ему ввалит, так ввалит! – злорадствовал Сергей. Было видно, как парень хмуро оправдывался, затем начал зло что-то говорить. Татьяна вскинулась, затем быстро пошла домой. Кот кинулся, было, за ней, но потом махнул рукой и понуро пошел своей дорогой.

– Д-а-а, сложно ему. По большому счету, ты у него девчонку отбил.

– Скажешь тоже, отбил, – обиделся друг. – Мы с ней с первого класса…

– Ладно заливать. "С первого класса"! Это так, детство. А всерьез она начала ходить только этой весной и не с тобой – с ним.

– Но я и не отбивал…Как-то само…

– Вот я и говорю, молоток, – ухмыльнулся Сергей. На том и расстались. От вечернего моциона Макс вновь отговорился, сославшись на презентованный ему математичкой учебник.

– Конечно-конечно, – согласился Сергей. – Только смотри, без тебя парочка опять снюхается, – предупредил на прощанье он своего товарища.

– Не выйдет и не надейся, – сосредотачиваясь, пообещал своему врагу Максим. И на этот раз была боль, были яркие, порой вспыхивающие молниями лучи. И вновь юноша стонал от боли. Но сегодня всё закончилось. И на месте всей гигантской паутины с черной гадиной в центре, теперь ровным бледно-розовым цветом светились здоровые ткани. "Но почему бледно-розовым?" – спохватился юноша, уже вытирая пот и сидя в кресле. Он вспомнил свечение у людей, которым помог раньше. Правда, и Пушкарева, и Хома были моложе. Но возраста тех двоих, последних, он не знал. И Максим вновь протянул руки над больной. Без особого напряжения устранил некоторые темные точечки в голове (похоже, в сосудиках), немного задержался на мелких непонятных серых разрывах на запястьях, всхлипнув от болезненного укола, разгладил, срастил ткани и здесь. Больше ничего не было, но организм не светился струящимся светом. Он вроде как тлел.

– Подлец! Подонок! Негодяй! Тварь! – кидала девушка оскорбительные слова, пока Максим машинально потирал щеки. По быстроте расправы и по скорострельности слов было ясно, что и действия и слова были подобраны заранее – во время медленного белого каления.

– Но мы занимались, – вслух оправдывался он.

– Занимались! Пять часов! В темноте! – обозлившись на наглую ложь, Татьяна с каждым своим доводом продолжала хлестать ладонями по лицу негодяя, не утруждая себя даже посмотреть, куда приходятся эти оплеухи. – Да ты на себя посмотри! На тебе лица нет! Как пьяный идешь. Это "занимались". Ясно чем! – продолжила она экзекуцию.

– Да подожди ты! – вспылил, наконец, парнишка, перехватывая руку. – Перестань! У меня действительно нет сил сейчас спорить или оправдываться. Да и с какой стати? – вдруг осенило его.

– Действительно, с какой стати, – сразу притихла Татьяна. Гордая и самолюбивая девчонка представила, что мог подумать этот зазнайка и, не дай Бог, – одноклассники, если бы всё это увидели.

– Она смертельно больной человек. А ты… А ты… ты и ее не пожалеешь. Мерзавец!

– Вот, порешал, – смущенно протянул он учебник, заметив вдруг, что и учительница разглядывает его с каким-то новым интересом.

– Верю-верю. Приходится. – Всё также улыбаясь, хозяйка забрала книгу и небрежно закинула ее на вешалку. – Пойдем, – она тронула гостя за локоть, показав в сторону зала.

– Вот, садись. Будем праздновать, – почему-то волнуясь, сказала Ирина Сергеевна.

– Да, будем праздновать вдвоём. Мой день рождения.

– У Вас он зимой, – неосторожно брякнул гость.

– Спасибо, что помнишь такие мелочи про свою "Стервозу", – усмехнулась именинница.

– Ну зачем, ну я же извинился… Ну, простите еще раз, – засмущался подросток.

– Нет, это ты прости, – вдруг вспыхнула учительница. – Не хотела. Вырвалось. Ну, пускай. Я о другом. У меня две новости – хорошая и … тоже хорошая. Вот первую мы сегодня и отпразднуем. Ты вообще-то к спиртному как?

– Если вино, – потупился Максим. У него уже был небогатый опыт, дававший уверенность, что вино он переносит безболезненно.

– Родитель не заругает?

– Отец на маршруте. Это до утра. Слышите? – В приоткрытую дверь балкона действительно врывался надсадный рев взлетающих один за другим бомбёров.

– Словно прощаются. Будто на судьбу жалуются, – вздохнула женщина, прислушиваясь к удаляющемуся гулу очередного взлетевшего бомбовоза.

– Не говорите так! Не надо! – горячо возразил Максим. – Это они: "До встречи" говорят. Вы вслушайтесь. Это как богатырь, надел кольчугу, меч в ножны, булаву на плечо и говорит: "Ну, пора… Бывайте… Постараюсь не задерживаться", – пробасил он.

– Похоже, – улыбнулась собеседница, по-новому вслушиваясь в рев очередного квартета двигателей. – А ты, оказывается, тоже поэт, – констатировала она, разливая по бокалам рубиновое вино.

– Ну что же, – протянула хозяйка свой бокал к Максиму. И когда хрусталь зазвенел от прикосновения, произнесла тост.

– За мой второй день рождения и за моего ангела-хранителя! За тебя! Ты пей, пей, – попросила она, когда испуганный хранитель стал опускать бокал. – Нельзя ставить после тоста. Хоть пригуби.

– Молчи. Сегодня я именинница и сегодня я повелеваю. Я дам тебе слово. Но сейчас… Прежде всего – область отвергла даже малейшее подозрение на онкологию. Нет, что я говорю – даже на болезнь. Говорят, с таким здоровьем – хоть в космос!

– Я рад за Вас! – вставил гость.

– У тебя было время порадоваться, – отмахнулась Ирина Сергеевна. – Что они со мной ни проделывали, какие анализы ни брали, как ни просвечивали – ноль! Решили, что здесь, на районе, анализы перепутали с чьими-то.

– Нет, это здорово, но почему Вы говорите, что у меня было время…

– Вот что, Максим, ты как хочешь, а я еще раз выпью за тебя, а потом открою тебе страшную тайну. – Не ожидая возражений бывшая "Стервоза" вновь чокнулась бокалами и заставила "пригубить" заинтригованного юношу. – Теперь ешь. Больше заставлять пить не буду. Кто тебя знает, на что ты способен пьяный, – она как-то странно рассмеялась.

– Ну а теперь, – она приблизила свои глаза к глазам Максима – А теперь вот тебе страшная тайна: ты очень плохой гипнотизер.

– Ч-ч-что? – запинаясь, прошептал юноша и стал заливаться краской стыда. – Зззначит, Вы… не спали?

– Нет. Ни разу. За все те три ночи – ни разу.

– Дурачок, ну сядь, дурачок. Ну что случилось?

– Тогда зачем же Вы? Вы притворялись?

– Да, притворялась. Прости. В первый вечер притворилась, думала посмотреть, на какую подлость ты способен.

– Подлость? – вскричал юноша, попытавшись сбросить с плеч удерживавшие его руки. То ли вино подействовало, то ли воспоминания о пережитой боли, но его глаза наполнились слезами.

– "Подлость", – дрожащим голосом повторил он.

– Да, да, но прости меня, прости! – Не зная, как успокоить расстроенного гостя, она почти машинально прижала его голову к себе и, гладя густую юношескую шевелюру, продолжала.

– А что, что я могла подумать? Только-только поругались, я выгоняю пацана из дома, а он мне:"Спать! Марш на диван!".

– Ну, не совсем так, – уже улыбаясь, возразил он.

– А потом я увидела…

– Увидели? – машинально переспросил Максим.

– Да, и услышала.

– Но я почти не говорил!

– И почувствовала… И не знала, что думать. Но утопающий хватается за соломинку. А когда я узнала, что в больнице, где ты лечился, неожиданно повыздоравливали смертельно больные, я поверила… И вот теперь… Я здорова! Я жива! И я хочу жить! И прости за низкие мысли, прости! – она вдруг порывисто встала перед не ожидавшим ничего подобного юношей на колени и прижалась губами к его руке.