-Ляг-ляг, тебе еще нельзя вставать, делать резкие движения, сейчас врача позову, –затараторила она, пытаясь теплыми полными руками уложить больного в горизонтальное положение.

-А что со мной? – ложась, испуганно поинтересовался Макс.

-Сейчас-сейчас, доктор всё расскажет, – продолжая тараторить, помчалась куда-то в коридор медсестричка.

-Вот это да! –ахнул он. –Сколько же я здесь? Тогда только каникулы начинались. Или листва рано попёрла, или я здесь подзалежался. Но почему?

-Ну-с, молодой человек, как самочувствие?

-Нормально, –односложно ответил пациент. Несмотря на то, что внешность и поведение врача располагали, подросток начал отвечать односложно, тем тоном, каким и разговаривают со взрослыми ребята его возраста.

-Это хорошо, что нормально. Где болит?

-Нигде, – пожал плечами больной.

-Так уж и нигде? Голова болит? Кружится? Тошнит? – последовало еще несколько вопросов, просьб вытянуть руки, достать кончик носа, посмотреть вправо-влево за докторским молоточком.

-Ну, молодцом, молодцом. Значит, дело на поправку, –заключил, наконец, эскулап. –Но пока ты не усердствуй. Без нужды не вставай, резких движений не делай и ни о чем неприятном не думай.

-Но я не могу не думать о неприятном. Что со мной? Почему я здесь? Сколько?

-Хорошо, я скажу. Но, может, сначала ты скажешь, что с тобой случилось?

-Но я не помню!

-А что помнишь?

-Ничего. Нет… помню, что каникулы начались. А потом… –Макс вновь пожал плечами, что и делал на все последующий наводящие вопросы.

-Ну вот, сам видишь. Амнезия, то есть такая потеря памяти наблюдается или при травмах или при тяжёлом стрессе. Кстати, когда тебя последний раз били по голове?

-Неделю назад, – быстро ответил подросток. –То есть, за неделю до каникул.

-Что, подрались? –интимно понизил тон доктор.

-Да нет, на тренировке.

-Ах да, отец говорил, что ты боксируешь. Но, наверное, немодно уже.

-Не боксирую, только тренируюсь.

-Но по голове уже получаешь?

-А как же, – с готовностью отозвался больной. –В конце тренировки пробуем. Порой и перепадает. Но не сильно.

-Так вот, сынок. Или ты получил сотрясение на тренировке и сам того не заметил, или тебя что-то очень сильно напугало. Во всяком случае, ты был доставлен к нам без сознания и пробыл в таком состоянии вот уже… две недели. Вероятнее всего… но это потом.

-Что? Ну, скажите, что "вероятнее всего"?

-Скажем так, –осторожно сформулировал доктор. –Вероятнее всего, ты увидел что-то, что показалось тебе ужасным.

-Что? Что-то случилось?

-Случилось, но очень приятное.

-И из-за этого я был без сознания? –иронизировал беспокойный больной.

-Не дерзи. На самом деле все закончилось благополучно и даже, в какой-то, степени замечательно. Отчасти, –всё-таки уточнил врач.

-Но доктор…

-Всё-всё. В остальном тебе придется мне поверить. Лежи и выздоравливай. Перед сном поговорим еще.

-Отцу-то сообщите.

-Молодец, вспомнил. Значит, действительно, на поправку. Обязательно позвоню. А если что понадобиться, – обращайся к медсестре. –Доктор остановился около перебинтованного соседа Максима, вздохнул и ушел.

-Там, там…этот, –сбивчиво сообщил он сидящей за дежурным столом уже знакомой медсестре.

-Ничего, – успокоила юношу толстушка и кинулась в палату. –Это у него бывает. После операции. Ты не бойся. Я ему обезболивающее уколю, и он опять спокойно ляжет…

-Девушку машина сбила. На операцию повезли. Тяжелая. Сам профессор будет оперировать, –также глядя вслед, объяснила вернувшаяся девушка.

-Это который? –рассеянно поинтересовался, занятый своими мыслями подросток.

-Который тебя лечит. Ну, сегодня приходил. Василий Иванович. Золотые руки! Только здесь –вряд ли… хотя, загадывать не надо. Вон с тобой рядом лежит. Василий Иванович с того света вернул. Вроде выздоравливает. Хотя и кричит от боли. Пока. Ну хорошо, иди в палату, отдыхай. Скоро отец приедет. Профессор позвонил.

-Сразу после службы. Да и профессор настаивал, говорит, положительные эмоции тебе нужны, –смущенно оправдывался он за свой вид, прижимая сына к пропахшему куревом кителю. –Ну а ты как здесь?

-Ничего, папуля, нормально. Но ты… ну ты… –Максим глупо широко улыбался, по-детски таращась на Звезду. –Ты молодец, папуля, – наконец нашел слова он. –Я всегда знал, что ты у меня герой. А как? За что?

-Так ты ничего не знаешь? Тебе ничего не говорили? – осторожно поинтересовался Белый-старший, садясь в ногах кровати и выкладывая на тумбочку всевозможную снедь.

-Нет, ничего. Рассказывай, рассказывай быстрее!

-Посадил аварийный самолет. На глазах у Главного.

-А подробнее?

-Вернешься домой, все подробно расскажу. Будет стимул быстрее выздоравливать. –Ну, хоть немножко.

-Нет, здесь не будем, –твердо оборвал клянченье отец. –Рассказывай, как ты здесь.

-А, секреты! – по-своему истолковал это Макс. –Тогда ладно. Чего ты там понавез? Лучше бы книжку какую. Нормально я. Профессор осмотрел. Сказал, что поправляюсь. Что случилось, допытывался. А я, честное слово, не помню. После его ухода вспоминал, вспоминал, до того, как ты пришел со службы вечером – помню, как показал дневник – помню, а дальше – провал.

-Не волнуйся, главное – спокойствие.

-Это Карлсон говорил.

-Это нам твой Василий Иванович говорил. Ты отъедайся. Это тоже профессор говорил. Пока вот соки, пасты, шоколады. В школе все нормально. Директорша сказала, что помогут наверстать. Невеста твоя интересовалась, тоже обещала помочь.

-Ай, ну папа, –засмущался Макс. Невестой отец называл школьную подружку сына. Когда-то они сидели за одной партой, потом всевозможные интересы охладили их отношения, сейчас же затаившаяся взаимная симпатия перерастала во что-то иное, о чем подросток вообще не хотел говорить с кем бы то ни было.

-Да ладно тебе. Какую книгу привезти?

-Мне Женька обещал. Еще до каникул. Может, свяжешься? Он знает.

-Найду. Ну, пора. Врач просил долго по первому разу не засиживаться.

-Да, езжай. Когда снова будешь?

-Теперь часто, –офицер крепко обнял сына и ушел, оставив радостное ощущение любви, тепла, заботы и твоей нужности на этом свете. Помахав ему в окно, больной развернул свертки и тут почувствовал, как он изголодался. Сытно и вкусно поев фруктовых кашек, подросток с какой-то хитрецой покосился на конфеты, а затем завалился в точности выполнять предписания тихого часа.

-Василий Иванович, когда меня выпишут? –жалобным голосом спросил Максим,

-А что, плохо здесь? Только очнулся, и уже надоело? Не нравится?

-Четверть кончается. И год.

-Переведут без экзаменов. Выведут средний. Все равно напрягаться тебе долго нельзя будет. Так что отдыхай и выздоравливай. Мы еще с тобой обстоятельно поговорим на эту тему, –пообещал профессор, уже стуча по конечностям Максового соседа.

-Угощайтесь, угощайтесь. Мне все равно много пока нельзя. Да, а как меня кормили? Кололи?

-Ну, первых несколько дней. А потом потихоньку, из ложечки. И ничего, глотательный рефлекс утрачен не был. Правда, только жидкое или пюре, тоже совсем жиденькое. Так что сейчас смотри, никаких там мясов раньше времени.

-Вот я и говорю, угощайтесь. Чего это Чапай такой злой? – поинтересовался Максим.

-Кто? – не поняла толстушка. Максим уже выяснил, что зовут ее Светлана и с целью кое-что выведать, пригласил на отцовские конфеты.

-Ну, Василий Иванович ваш.

-Не надо так, –серьезно упрекнула девушка собеседника и даже отложила конфету. –Он не злой. Он очень уставший и подавленный. Помнишь ту девушку? Шесть часов операции. Шесть часов, понимаешь? И не ногу, какую-то отрезать, а мозг оперировать. Ювелирная работа. Но не всегда и не всё подвластно. Даже ему. Наверное, умрет. Хотя надеяться и бороться надо до последнего, –спохватилась она, но тяжело вздохнула. –А потом, после операции – разговор с родителями. Соври, успокой, что всё нормально, а тут раз и –всё. Как потом в глаза им смотреть? Сказал, что сделали всё возможное, но ни за что ручаться нельзя. Мать – тотчас же с инсультом – уже тоже наш пациент, а отцу надо на службу. Он тоже офицер. Какой-то большой начальник у вас. Пушкарев, его фамилия. Знаешь такого? Представляешь. Завтра приедет, а дочь…

-Пушкарев… Значит, она… –ошарашенно прошептал Максим. Он хорошо знал эту девчонку – синеглазую красавицу из младшего класса. Анюта. "Анютины глазки – цветочек из сказки", сочинил он когда-то рифму и, понаписав её на бумажных самолетиках, забросал ими ее балкон (в их же доме, но через подъезд и этажом ниже). Обратила ли она внимание? Наверное. Она этого не сказала, но вскоре он здорово получил от более взрослых ухажеров. Но было это в детстве – три года назад –и теперь почти забылось. Они остались незнакомы, и, кажется, об этом не жалели. И теперь она… её… Почему-то навернулись слезы. Ну не почему-то, а от жалости, ну и что?

-И что с ней теперь?

-Профессор сказал, что травма тяжелая. Да оно и так было видно. Весь череп… но тебе ведь нельзя волноваться?

-Ну, расскажите, пожалуйста. Тем более, что уже всё и рассказали.

-Ладно. Теменная кость раздроблена. Мозги видны. Привезли, сразу –трепанация, а затем… – и студентка, гордясь своими знаниями, начала сыпать мудреными терминами.

-Но я не понимаю. Вы бы мне по-русски.

-А вся медицина по-латыни.

-И без шансов?

-Неизвестно. Травма мозга очень серьезная. Несовместимая с жизнью… почти.

-Но только "почти"?

-Все может быть. Но даже если выживет, будет инвалид. Паралитик.

-Зачем же тогда вообще жить? –выдохнул Макс.

-Не знаю, – вздохнула и медсестра. Ей было всего двадцать два, и она тоже не представляла себе, зачем жить не двигаясь.

-Ну всё, спать. Будет мешать сосед – позовешь, я на дежурстве.

-Спасибо, спокойной ночи.

-И тебе спасибо. Выздоравливай.

-Анюта, открой глаза, –неожиданно даже для себя попросил он. И словно два василька выглянули из-под снега.

-Слушай меня, –почему-то глухо, откуда-то из глубины души сами вырывались слова. –Ты не умрешь. Ты не хочешь умирать. Ты будешь жить. Слушай и чувствуй. Бери мои силы и живи. Бери, бери, бери…

-Бери и живи, бери и живи. У меня много. Бери… живи… –повторял он с каждой такой волной, окунаясь всё глубже и глубже в её взгляд и чуть сдерживая себя от крика боли.

-Подъем, подъем, подъем, –разбудил утром Максима радостный голос Василия Ивановича. –Я понимаю, что для выздоравливающих и сон – лекарство, но не да такой же степени. Уже осмотр, пора хотя бы глазоньки продрать.

-Э-э-э, брат, да ты совсем ослаб. Ты чем ночью занимался?

-Спал, –хмуро ответил юноша, протирая глаза.

-Что-то не похоже, –сомневался врач, осматривая, ощупывая и простукивая пациента. –Впрочем, ладно. Ничего страшного, только общая слабость. Кошмары не снились?

-Скорее всего, сказки, –вспомнил прошлую ночь Максим.

-Сказки, это ничего. С сегодняшнего дня – только общеукрепляющие, –обратился он к пришедшей с ним врачихе. –Но не усердствуйте. Больше покоя. И что-то мурлыча под нос, ушел в сопровождении бело-халатной свиты.

-Чего это он? – поинтересовался Макс у раскладывающей на его тумбочке порошки Светланы.

-Девочке лучше. Просто чудо. Думали, до утра не доживет, а она жива. И, видимо выкарабкается. Ее счастье, –с радостной улыбкой прокомментировала медсестра.

-Теперь когда появитесь?

-Во вторник. Мы сутки дежурим и полтора отдыхаем.

-Что бы я попросил, может, газет принесете? Ну, в которых про отца?

-Ой, не знаю, можно ли тебе?

-Но профессор сказал, что ничего страшного, то есть уже можно.

-Хорошо, если найду. Выздоравливай. Если что, ты Марины не стесняйся. Она только с виду строгая, – охарактеризовала она свою сменщицу.

-Может, помочь чем? –попытался он вступить в контакт, когда эта красавица ворочала его бессознательного соседа.

-Себя обслуживай и это уже помощь, – довольно резко отклонила она его предложение, и подросток замолчал. Было о чем подумать и без этого. Он вдруг вспомнил, как начал свой смертельный крен самолет отца. Вот тут я бухнулся в обморок, –уверился Макс. Назвав себя тряпкой и успокоив, что все-таки отец –это отец, да и другие люди у него на глазах погибли, юноша задумался над тем, что же случилось с ним ночью. Может и это был некий полуобморочный бред? На почве переживаний и рассказанных на ночь страшилок? А улучшение состояния Анюты – совпадение? Ничего себе сон, содрогнулся он, вспомнив о бившейся в нем боли.

– Да что это такое? – недоуменно прошептал он. –Значит, не снилось? Но раньше-то такого не было. Он посмотрел на свои руки, пожал плечами и вновь приблизил к голове больного. "Надо терпеть", –уговаривал он себя. "Если получается, надо помочь. Мучается же парень. Вон сколько времени в себя не приходит. Надо помочь…"

-Ну и здоров ты, все-таки, спать, –вновь разбудил его голос профессора. ?Как ни приду – он спит. Может, ты и раньше просто крепко дрых? – тормошил врач подростка. –Ну-ну, молодцом. Динамика замечательная. Хотя и не такая, как у соседа. Бурно выздоравливает. Пока ты спал, он вдруг встал и пошел в туалет. Чудеса современной медицины. Мы думали, гарантированная обездвиженность, хотя бы очнулся, а тут…. В общем, теперь у вас палата выздоравливающих.

-Скажите, а та девушка?

-А чего она тебя интересует? – нахмурился врач. Он уже взялся за "бурно выздоравливающего", который, правда, в это время не шевелился. То ли спал, то ли вновь был без сознания. –Ну, ничего, ничего, начало положено, рефлексы проявились. Завтра во время обхода обязательно показать…

-Да знакомая она моя…

-Медицина не всесильна. Наверняка будет жить, а вот всё остальное….

-Обездвиженность? – повторил Максим только что произнесенный Чапаем термин.

-Запомни, дорогой, врачи диагнозы и вероятности исхода лечения с другими больными не обсуждают. –Профессор тяжело вздохнул. –Всегда хочется большего. Будем бороться! – с каким-то вызовом сказал врач, уже выходя из палаты.

-А ты затрачивай побольше на выздоровление, –посоветовал отец. Привет тебе от невесты.

-Ай, ну папа…

-Шучу. И от Женьки, и от других одноклассников. Собираются проведать.

-Ну, вот еще – застеснялся юноша. –Тоже мне тяжелобольного нашли. Кстати, ты знаешь о Пушкаревой?

-Да… Ее отец меня и подвез. Несчастные родители. Вначале молились, лишь бы выжила. А теперь…

-Профессор говорит, – будут бороться.

-Да, конечно, надо надеяться. Вот тебе твое чтиво, но не усердствуй, доктор сказал – в меру.

-Я быстро, –ответил он на немой вопрос дежурившей красавицы Марины и направился в сторону туалета, а когда та склонилась над книгой, метнулся в реанимацию.

-Бери, бери, – шептал он, как в прошлый раз, но отчётливо видел – он сам не давал той целительной силы, в которой так нуждалась девушка. Кончики пальцев уже светились настолько ярко, что освещали бледное лицо девушки, когда Максим вдруг понял – он просто боится этой боли и желает побыстрее от всего этого отделаться.

-Нет! Пускай! Она должна… Она не будет калекой. Ну же! Не боюсь. Давай!

-Открой глаза, –теперь решительно и радостно сказал он, окунулся в их глубину.

-Бери это. Впитывай. Ты не будешь калекой. Будешь ходить, бегать прыгать… танцевать. – Пронзительная боль не давала возможности сосредоточиться, и Максим с трудом подбирал слова. –Ты будешь абсолютно здорова, –нашел он, наконец, правильную формулу и вдруг почувствовал сопротивление своим словам и мыслям. Повторяя слова об абсолютном здоровье, он попробовал, как в прошлый раз, послать не эти ручейки, а волну своей неведомой силы. Что-то мешало, и юноша, мотая головой от мучительной боли, попробовал сосредоточиться на путях светящихся ручейков. Это удалось, и он вдруг ясно представил, как пульсирующие волны растекаются и, словно губкой, впитываются розовыми, похожими на мелкие цветочки, клеточками мозга. Дальше, дальше, а здесь. А здесь сияла пустота, пропасть. "Прооперированный участок", – понял Макс. –Надо соединять. Он попытался добавить силы светлым лучикам, и это отозвалось еще более жгучей болью.

-Ничего, –успокоил он испуганный взгляд девушки. –Ничего. Ты выздоровеешь. Ты скоро выздоровеешь.

-Вот так, вот так, –приговаривал он, отправляя этих таинственных посланцев здоровья все глубже и глубже в раненный исстрадавшийся мозг. И рана сдалась! Он увидел, как ярко чистым голубым огнем вспыхнули лучи его пальцев, как окуталась свечением вся голова девушки. А вскоре свечение погасло само собой. Угасла и боль.

-Или силы кончились, или больше не надо, –решил Максим. Он вновь был так опустошен и измучен болью, что, выходя, не обратил внимания на движение – Анюта повернула голову и посмотрела ему вслед. Кроме того, появились новые заботы. У двери стояла медсестра. Судя по расширенным до последней возможности зрачкам, она что-то видела, но пока не могла понять, что.

-Всё потом. И помогите, –попросил целитель, опираясь на стену.