В детстве, читая книгу о Сергее Лазо, я с ужасом представлял себе последние минуты жизни этого человека. Потом успокоился – ну, не пролезет же тело в паровозную топку! Потом опять расстроился за него – когда в кино несчастного японцы всё же заталкивали в огонь живым. Хотя и связанным. А оказалось – ничего страшного. Если, конечно, сразу умереть. А вот мне не повезло. Вертолётчица, стерва, своим криком, не дала дожечь. Нет, для обычного человека хватило бы с лихвой. А вот для меня… А-а-а-у-у-у-у. Бо-о-о-ольно-о-у-у-у! Да, я хрипло выл и не выть не мог, хотя каждый глоток воздуха, словно свинец, обжигал и горло и лёгкие.
      – Босс же сказал не кончать без его приказа.
      – Мне такого приказа не передавали. Сама виновата. Да мы его, как видишь, и не кончили.
      Удивительно, что я ещё слышал эти голоса. Видеть-то я уже ничего не видел.
      – Убрать назад! Ну и вонища! Ещё и вой этот… Заверните в брезент и туда же!
      Брезент – это новая боль. Как и волочение по земле. Господи, но за что? Я же столько не нагрешил! Да отними же ты у меня разум, если не хочешь отнять жизнь!
      Палачи скинули меня на лестницу, и скатывали, пиная ногами. А смерть всё не шла и не шла. И даже забвение. Каждая ступенька, каждый удар армейского ботинка взрывались в чёрном сознании новыми и новыми ярко – золотыми вспышками боли.
      Затем также ногами меня протолкали на шершавый пол. Где и оставили.
      – Сдохни, тварь!
      Я попытался влезть в его мозги с одной просьбой – дожечь. Нет, что – то нарушилось. Только недолгое гудение электромотора – и тишина. Если не считать хриплого, усиленного эхом воя. Ну, не герой я. Не могу молча терпеть такую боль.
      Ну, не по грехам же мукау-у-у-у-а! … А – у-у-у-у – а-а-а!!! – это стоит вой моих соплеменников. Мы держались долго. Бог ли, природа ли, но наделил нас кто-то исключительной живучестью и способностью к регенерации. И исключительной памятью. И… и много чем ещё. Но для их проявления нужна была и жизненная сила других. Другой разумной цивилизации. Да- да, кровь людей. Сколько её там надо было нашему народцу? И выбирали мы самых отъявленных мерзавцев. Поэтому и жили не тужили. Мы – в водной стихии, выходя на сушу лишь так, иногда, по некоторым делам, а другой вид разумных существ – на суше, тоже не особенно к нам заглядывая. И всё бы ничего.
      Только вот, прожгло. Ахнула сверхновая и выжгло всё. Мы последние. На суше-то уже давно пустыня. Но вот сейчас и наш черёд.
      – Ты!
      – Но почему?
      – Ты! Молчи! И забирай всё! Мы не знаем, куда сможем послать твою матрицу. Не знаем, куда ты попадёшь – на другую планету, в другое измерение, в другую Вселенную… Но ты, как вирус, попадешь в другое существо, когда в том угаснет разум. И ты продолжишь наш род… Прощай.
      – Но…
      Мои соплеменники, уже погибая, уже завывая от боли, отдали и последние силы и добрые ласковые слова прощания. И объединили все свои способности, весь природный дар на мне. И я ещё увидел, как стала уменьшаться в размерах наша милая несчастная, когда-то голубая планета. И только стон боли умирающего народа не удалялся и не отпускал. И в этом ужасном безвременьи я тоже выл от горя и сострадания. Пока однажды, открыв глаза, не увидел странных людей, участливо склонившихся надо мной. " Как ты себя чувствуешь, сынок?" – спросил один из них.
      Сынок? Какой я ему сынок? Я приподнялся и вдруг увидел свои руки. Странные, пятипалые, неестественного светло-розового цвета. Словно у рыбы без чешуи. Брр!
      Даже наши сухопутные собратья были более пристойного вида.
      – Ничего, – услышал я исходивший из моего рта голос. А затем провалился в долгое беспамятство. В прямом и переносном смысле. И только теперь, вот, с этим предсмертным воем вернулась и память. Нет, па, не возрожу я теперь наше племя.
      Зачем вообще всё это было? Умер бы я лучше вместе с вами!
      Опять гул мотора. Чьи-то шаги. Не вижу, не чувствую. Только вот опять – вспышка боли от прикосновения.
      – Ну что, тварь, подыхаешь?
      Рука очень неосторожно прикасается к моим обожжённым губам. Сейчас я ка-а-ак…
      Нет! Голос женский. Так бы ещё одного урода с собой захватил. А женщину – зачем?
      Я отвернулся.
      – Шеф поручил мне узнать кое-что. И я не оставлю тебя тварь, в покое, пока не узнаю.
      И опять рука касается моего рта. Мягко, но настойчиво. Это ещё что за…? Нет!
      Не хочу. Незачем.
      Тихий вздох – и пульсирующая струйка жизни на губах. Короткое освобождение от боли. Какое же это блаженство!
      – Я буду каждый день приходить, пока не добьюсь своего. Ну, покажи, что ты можешь разговаривать, тварь!
      – Что… тебе… надо…? – прогудел я. В принципе, мы неспособны разговаривать.
      Незачем, если можно передавать друг другу мысли. Но… если женщина просит.
      – Вот и умница. На сегодня больше ничего.
      Она отняла руку и ушла. Боль вернулась минут через десять. И как я был благодарен этой неизвестной за десять минут покоя! Кто она? Светлана? Но… я уже знал вкус ей крови. Не она. Эта… вертолётчица? А ей на кой? И потом – откуда она узнала? Ну, узнать немудрено – хотя бы по ранкам у их погибших соратников. Или у Светланы выпытали. Ох, прости, Свет, вернул тебя в это дерьмо!
      Лучше бы бежали дальше по лесу, куда глаза глядят! Может, за это и мука? М у-у-у-у к-а-а-ау – нахлынула опять боль. Только вот, заметил я, что кроме боли, вернулось ещё и зрение – я вновь увидел падающие сверху шарики воды. Кое как, перекатываясь, подобрался под этот миниатюрный водопадик и подставил под него потрескавшуюся кожу. Людям нельзя смачивать ожоги водой. Но это людям.
 

 
      Я приложил палец к губам. Светлана согласно кивнула головой и разрыдалась молча, только тихонечко всхлипывая.
      – Я… знала… я… верила… Нет, Виталя… я… уже ни во что не верила…
      – Тих-тих-тих, – шептал я, пробуя спичками открыть наручники. Когда-то меня учили такому фокусу. Ну вот, удалось. И девушка тут же освобождёнными руками прижала меня к себе.
      – Виталя… Виталик… ты ведь жив, да? – осыпала она меня поцелуями.
      – Светик, ну что ты, ну конечно… только… давай быстренько отсюда!
      Я аккуратно, ответив такими же быстрыми лобзаниями, выскользнул из объятий и вскоре освободил пленнице и ноги.
      – Теперь дуем отсюда! – кивнул я в сторону лаза. Или… слушай, как часто к тебе заглядывают?
      – Я думала, что теперь – всё. Если бы ты знал, как я себя казнила… А ты… ведь тебя же… Хотя… та женщина, она тебе помогла, да? она меня спрашивала и я ей рассказала, что тебе надо…
      – Потом Светик, потом. Ты мне скажи, к тебе как часто приходят?
      – Кормят три раза в день. Приходит здоровенный урод такой. На предыдущего похож…
      Виталь, они что, опять за старое?
      – Когда, когда приходит, Свет?
      – Вечером приходил. Теперь утром придёт.
      – А так, среди ночи не проверяют?
      – Нет… Виталь, а это та женщина, да?
      – Да. А когда утром приходят?
      – Но я же не знаю времени!
      – А ночью не приходят?
      – Нет… Виталик, милый, если бы ты знал… Если бы ты знал…, – и она опять начала плакать.
      – Ну, ну…, – начал успокаивать я несчастного ребёнка, приобняв за плечи.
      – Знаешь… если мы выберемся, мы пойдём опять купаться ночью в озере, а? Я… я когда здесь одна… и чтобы звёзды повсюду, а, Виталь?
      – Конечно, Свет. Давай выбираться. Хоть до утра и далеко, но всё-таки…
      – Да-да, давай выбираться. Ты извини, что я такая сейчас… просто…
      – Я всё понимаю. Давай за мной… Стой! Быстро назад!
      Я почти силком подтащил упирающуюся девушку к койке, уложил, прикрыл пледом, сам метнулся в дальний угол. Мы успели до того, как дверь открылась.
      – Да вот же она. Куда денется! – недовольно пробурчала здоровенная фигура, фонарём высвечивая кровать с девушкой.
      – Значит, порядок. Оставьте нас одних, – голос вертолётчицы.
      Когда дверь закрылась, женщина подошла к кровати.
      – Светлана, будь готова. Утром улетаем. Твой парень спасся. Заберём его по дороге.
      – Нет, планы меняются, – вышел я из темноты.
      – Ты…здесь?
      – Ну да, чего мне по лесу зайцем от погони скакать?
      – Не так уж и глупо. Что о планах?
      – Вы можете посадить вертушку на сопке?
      – Это возле "бункера прокажённых"? Там есть заброшенная площадка.
      – Ну, это конечно! Как я не подумал!
      – Ты о чём?
      – Да так. В общем, утром вы как ни в чём не бывало вылетаете, а потом там за холмом на секундочку присядете, забираете нас – и вперёд.
      – "Нас?". Я думала… Хотя, так, конечно, лучше. Мне ещё к шефу возвращаться…
      Ну что же… Тогда до встречи. Я буду вылетать где-то…
      – Мы увидим.
      – Тогда…
      – Постойте! – подхватилась вдруг Светлана. – Послушайте… дайте мобильник!
      – Нет! Нет, милая девочка. Всё понимаю, но шеф строжайше запретил звонки отсюда.
      Только по рации, только узкому кругу. А звонки по сотовику – только ему и то – через коменданта или его заместителя.
      – Да что мне до шефа?
      – Тебе ничего, а мне – возвращаться. Ну, потерпи до утра. Всё, пошла. Держитесь.
      Да, вот, возьми на всякий случай – она протянула мне какой-то маленький пистолетик.
      – А как вы выкрутились?
      – Сказала, что ты набросился, а охранники отбили. Ценой своих жизней. Прошло.
      Хотя капитан не верит в героизм своих подонков. в принципе оно и правильно.
      – Капитан?
      – Комендант. У шефа половина понятий от мафии и половина от армии. Ну всё, пора.
      В открывшуюся дверь на мгновение ворвались лунный свет и тёплый ночной воздух.
      Ладная фигура нашей новой подруги секунду постояла у порога, затем шагнула куда-то вбок и дверь захлопнулась. И сразу почувствовалось, насколько здесь душно.
      – Жара. Почему такая жара? Осень уже!
      – Осень… А я… я так никуда и не поступила…, всхлипнула Светлана. Год жизни потерян!
      – Свет, а ведь могло быть и хуже, а? Давай-ка выбираться. ты как насчёт крыс?
      – Мы дома держали. Держим. Они такие миленькие!
      Гм… " Миленькие". Может она и меня "милым" назвала в смысле большого пацука?
      – Ну и отлично. Там, в тоннеле их родственнички. Не боишься?
      – Теперь я только людей боюсь.
      – Ну, тогда вперёд. Хорошо, что одежду с тебя не сняли. А то сейчас бы…
      – Не говори гадостей! – даже в этой полутьме было видно, как покраснела девушка.
      – И вообще, лезь вперёд!
      – Да нет, конечно… Я имел в виду… там пылюка, кабели разные, колется всё. И без одежды…
      – Не развивай тему. Давай. Я за тобой.
      – Тогда на. Будут преследовать – отстреливайся, – протянул я ей пистолет вертолётчицы.
      – А почему ты с ней на "ты"? – поинтересовалась девушка, когда я уже опускался в лаз.
      – Я? Я нет, это она.
      – А она почему? – допытывалась Светлана, двигаясь за мной по узкому тоннелю.
      – Ты там люк аккуратно закрыла? Чтобы сразу не кинулись?
      – Закрыла-закрыла. Ты мне зубы не заговаривай.
      – Ну, наверное, думает, раз спасла, то имеет право.
      – А она спасла?
      – Ну да. Она приходила, и… ну…
      – И её кровушки попил, Дон Жуан?
      – Ну, причём здесь Дон Жуан? И ведь ты сама ей рассказала.
      – Я не говорила про её кровь, я говорила про кровь вообще. Типа там охранников каких. А она уже и рада! Воспользовалась.
      – Свет, ты что такое говоришь? Чем она воспользовалась?
      От удивления я даже остановился и попытался развернуться. Но в этой тесноте ничего подобного не удалось. Кроме того я получил толчок стволом пистолета в зад.
      – Давай ползи. И не увиливай от ответов. Как в этих фильмах про допросы: " В глаза смотреть!". Ну, да ладно. Можешь не смотреть пока. Но отвечай откровенно, а то пальну. Так, любя. В назидание – явно дурачилась девушка.
      – Светлана, замолчи. Чёрт его знает, где мы сейчас ползём. То есть, услышать могут. Не ищи новых проблем, пока мы эти не решили.
      – Нашёлся. Увильнул, – прошептала девушка. – Ловелас. Изменщик. Вскружил голову несчастной девушке, выпил всю кровь… до капельки… как тот Пенчо из " Трембиты", а сам…
      – Света, не бухти.
      – А сам уже к другой. Конечно, она вон какая. Высокая, ладная, на вертолёте летает, опытная… и кровушка… Ну, Дракульчик, признавайся, чья кровушка повкуснее будет?
      – Свет, я же просил…
      – "Свет, Свет", я двадцать лет, как Свет.
      – Что? Двадцать?
      – Это для рифмы. Ты ползи и не останавливайся. Далеко ещё?
      – Приблизительно столько же.
      – А-а-а – пчх и-и-и!
      Мне показалось, что этот чих гидравлическим ударом повыбивал крышки всех люков.
      – Ты с ума сошла! – прошипел я и замер прислушиваясь.
      – Пылюка же здесь.
      – А – а – а…
      Я даже не понял сам, как исхитрился-таки развернуться и зажать девушке рот и нос.
      – Вот так. Правда глаза колет. Рот затыкаешь? Но если я замолчу, камни возопиют! – продолжила девушка дурачится, глухо отчихавшись.
      – Свет, ну хватит. Ну потом. Вот выберемся из этой передряги…
      – А она тебя целовала?
      – Ты что? Вообще, что тебя за муха укусила?
      – А ты её?
      – Нет, ну ты время нашла…
      – А я думаю, чего он такой холодный? Я его целую – обнимаю, а он вырывается, ссылается на дела, на то, что устал на работе…
      – Если ты про то, когда я снимал с тебя наручники, то…
      – В общем, мне всё ясно. Изменщик! Так, кажется, называла Грицацуева своего непутёвого мужа?
      – Фффу. Ладно. Поползли дальше.
      – Не пущу! А вот не пущу, – схватила меня за ворот дурачащаяся девушка. Пока не развеешь мои подозрения, никуда не пущу.
      – Но…
      – Нет, ты докажи что по-прежнему любишь одну меня. И что эта… лётчица была так… эпизод. Бес попутал. Ну?
      Она зажмурилась и уморительно вытянула вперёд свои губки.
      – Но я тоже давно не чистил зубы!
      – Так я и знала, – вздохнула девушка. – Опять отговорки. Вот такая наша судьба – обманутых девушек.
      – Честное слово, как только выберемся…
      – Ладно, ползи уж, ловелас. С тобой всё ясно. И когда-нибудь ты пожалеешь об этой минуте. Умолять будешь простить. Но я буду гордая и неприступная. И ещё холодная и молчаливая такая.
      – Хорошо-хорошо. Не прикалывайся.
      – Всё. Погружаюсь в трагическое молчание.
      Она действительно замолчала, только фыркала позади – не то смеялась, не то давилась чихом. Путь был не близкий, но всё равно, когда мы добрались, до рассвета ещё было далеко. Но ночью нас вроде и не должны спохватиться.
      Преследование, видимо, в полном разгаре, в наличии пленницы убедились благодаря визиту к ней вертолётчицы. А если какой умник и решится поискать меня по этим коммуникациям, то суда ещё надо дорожку найти. Да и что мне делать в "бункере прокажённых"? Хм. Уже окрестили. Я помог выбраться девушке, приложил палей к губам.
      – Не знаю, что снаружи. А там, внутри – больные. Поэтому без шума, – прошептал я.
      Светлана согласно кивнула и села прямо на бетонный пол, вытирая пот. И здесь было душно. Что за осень такая? Оконце, точнее, смотровая щель, "предбанника" тоже выходили на погружённую сейчас во тьму центральную площадку лагеря. В принципе, развитие событий можно увидеть и отсюда. Но роль зрителя теперь меня не устраивала. Следовало найти красную кнопку. Или рубильник? Я вновь заглянул в тоннель, отследил направление красного кабеля. Куда-то дальше. Надо протиснуться.
      Нет, дальше – не с моими габаритами.
      – Свет, ты здесь наверняка пролезешь. Проползи, пожалуйста за вот этим красным проводом, сколько можешь. Если далеко, то возвращайся. Хотя, кажется мне…
      Девушка молча кивнула, протянула мне пистолет. Я уступил ей место и вскоре она засопела где-то в подполье. Потом не стало слышно и сопения. Оставшись один, я достал сигареты, закурил, пуская дым в бойницу. Тотчас накатила слабость. Это сколько я не курил? Да не курил, это ладно. Сколько я не жрал? И даже не пил. Гм…
      Не пил. Это где последний раз я перекусил? В избушке лесника? Нет, потом поутру – тушёнки. Светка потом по пустой банке стреляла. Как жрать-то хочется, а? Не вовремя вспомнил.
      Долго о голоде размышлять не пришлось – заскрежетала тяжёлая дверь, ведущая от "предбанника" в бункер. Я отпрыгнул в угол, сжимая пистолет. Но это оказалась Светлана.
      – Ну что?
      – Там…
      – Где там?
      – Там… эти…
      – Да, я знаю, ты нашла выход кабеля?
      – Там…, – повторила она, кивая головой. Только теперь я увидел, как она ошеломлена – девочку просто трясло.
      – Свет, а Свет, – обнял я её за плечи, – эти сволочи своё заслужили. Ты вспомни, что они творили. Где выход кабеля?
      – Они… они страшно мучаются. Это… это ужас, – прошептала, всё ещё дрожа, Светлана.
      – Я в таких случаях говорю: " По грехам и мука".
      – Это… ты их так?
      – Да нет! Когда? Пошли.
      Я взял её за руку и потянул в бункер. В нос тут же ударило вонью гниения. Да, процесс развивался довольно быстро и, действительно, страшно. Это я вовремя успел. Сейчас я уже ничего не узнал бы ни от врача, ни от его преданной Жанны.
      Они не могли уже не видеть, ни слышать, ни разговаривать. Кричать они тоже уже не могли, лишь хрипло стонали от терзающей их боли. И Светлана вздрагивала от каждого такого хрипа. Поэтому я поспешил пройти в дальний угол этого чистилища – туда, где была сейчас открыта замаскированная дверь. За ней оказалась небольшое помещение со столиком, кроватью, шкафом, холодильничком, какими-то стереотрубами, пультами и даже с дисплеем! Не то КП, не то ЗКП. Вероятнее всего второе.
      Запасной. А в плане? А в плане его нет! Бункер этот есть, а вот этого тайничка…
      А вот и тот самый рубильник с красной кнопкой. Держу пари, что где-то здесь… ну вот, конечно. За ещё одной дверью находился санузел. Интересно, а как с освещением? Убедившись, что задвижки на смотровых щелях плотно закрыты, я щёлкнул выключателем. Порядок. Я закрыл дверь в бункер, воздух быстро очистился от гнилостного запаха.
      – Автономный запасной командный пункт. Точнее, даже, автономный пункт уничтожения. Знаешь, здесь всё время кто – то находился на дежурстве, чтобы в случае чего это всё уничтожить, – объяснил я девушке. – И смотри, как надёжно!
      Столько времени в автономном режиме… Ну, в холодильнике всё испортилось, наверное. Вроде не вздулись. Но пробовать не будем. А вот сухпай…
      – Слушай, какая прелесть эти сухари! Годами не портятся! Сейчас бы ещё чайку какого, а? Давай, грызи, – протянул я сухарь устроившейся на койке девушке.
      – Это сделал ты, – оттолкнула она мою руку. – И теперь можешь есть, когда они там… вон какие.
      – Свет… но я не специально… То есть, я не знал… А что было делать? Мы же тогда… Да ну тебя!
      – Что делать? Убить! Но не мучить!
      – Я же тебе говорю, не специально я. Тогда выбора не было. И руки были заняты, – тебя ведь нёс! И не думал я… Да ну тебя! Соплячка! Всякие пацанки ещё учить будут!
      Разобиженный я ушёл в санузел. Открыл кран. Ну, слава Богу! Дав воде хорошенько протечь от души напился. Размочил сухарь. Полакомился. Второй. Третий.
      Посмотрелся в зеркало. Страшидло. Нет, щетина у меня растёт довольно медленно, но сколько времени прошло! посмотрел на бритвенные принадлежности. А почему бы и нет? Заржавело лезвие, конечно, но терпимо. Вполне терпимо… до утра ещё время есть. Приводя себя в порядок, я подумал вдруг, что не бродили здесь сидевшие ребята по бункеру. И дверь замаскирована с той стороны не случайно. Должен быть и другой выход. И наверняка – прямо на вертолётную площадку. Чтобы лишний раз не мелькать. Вот сейчас добреюсь и проверю. Да, и вот ещё что… Вспомнив некоторые из высказываний Светланы, я улыбнулся, выдавил из тюбика зубную пасту (тоже вполне сохранилась) и как мог, пальцем почистил зубы. Нет, не то, чтобы там целоваться, особенно после этой ссоры, но… И вообще, давно не чистил же!
      И вообще. Я крутанул кран душа. Подождал, пока не стекла ржавая вода. Ну, насчёт горячей, это я, конечно, губу раскатал. Но по такой духоте и холодный душ… фффу. Хорошо! Подумав, ещё и побрызгался одеколоном. Гулять так гулять!
      Светлана лежала лицом к стене, но на запах всё же повернулась. С недоумением рассматривала меня несколько секунд, потом язвительно улыбнулась:
      – Конечно. Утром же рандеву с пилотессой.
      – С кем?
      – Ну, вертолётчицей твоей. Пилотессой. Женский род от слова пилот, и производное от "пилка – стюардесса".
      – Перестань! Она спасла нам жизнь!
      – Нам? Тебе! А ты уже… хотя тоже, не подарок.
      – Она бы тебя и сама… Вон, приходила, собиралась забрать.
      – Отстань со своей спасительницей! А что… и душ работает? – она метнулась в санузел.
      "Полотенце бы ей какое" – подумал я и полез в шкаф. Полотенца там не было, только пустые полочки, вешалки и дверь. В шкафу. Место экономили? От кого дверь здесь маскировать-то? Она была замаскирована под стенку шкафа, но сейчас была приоткрыта. Темень. Чиркнув спичкой, разглядел выключатель. Здесь лампочка была тусклой, запыленной. Ступеньки вниз и длинный узкий проход, вырубленный в камне.
      И вот здесь… да, это выходная дверь. И открывается она, видимо вот так…
      Спохватившись, я вернулся назад, выключил свет, и только потом вновь прошёл к двери. Да, вот эта рукоятка против часовой стрелки…
      Снаружи дверь была замаскирована под здоровенный валун. Не представляю, как её можно было открыть отсюда. Наверное, тоже какой скрытый механизм. Ну да какое мне дело? Вот она, вертолётная площадка. С той стороны холма и не видно. Не думаю, что вертушки подлетали сюда совсем уж незаметно для обитателей этого гарнизона, но кто из них и зачем выбирался, кто в них садился видно не было.
      Тихо. Никого. Только там, далеко в лесу кто-то воет. Тоскливо так. Волки? Те вроде зимой воют. Или я не знаю толком? И луна сегодня тоскливая, даже страшная, кровавая какая-то. Знаю, что это причуды атмосферы, но всё равно неприятно. Да-а.
      Уже скоро и утро. Пора на пост. Докурив, я вернулся, закрыв потайную дверь.
      Выйдя их шкафа, я застал девушку плачущей. Увидев меня, она замерла, посветлела лицом, затем прошептала: " Дурак" и опять разрыдалась.
      – Да что ты? Да что случилось?
      – Дурак! Так напугал! Я думала… я вышла, а тебя нет… я думала, ты обиделся и… я даже туда уже сбегала, ну, через бункер. И там нет… Вот, только пистолет на столе. Я подумала, что ты обиделся и совсем ушёл… А ты… как дурак, в шкафу спрятался.
      – Лучше бы был подлецом, бросил тебя и ушёл? – присел я рядом с плачущей девушкой.
      – Лучше, – по-детски заупрямилась Светлана, успокаиваясь и прижимаясь к моему плечу. – Я бы думала, что сама виновата, что так мне и надо, дуре такой. А так…
      Ну зачем ты… Ну, совсем дитё малое! В шкаф спрятаться! Это же додуматься!
      – Свет, но ты опять не права. Давай посмотрим.
      Я встал и опять открыл дверцы шкафа. Потом отодвинул потайную стенку.
      – Это – выход. Я думал тебе полотенце найти, вот и наткнулся. Вот туда – и прямо к вертолёту. Всё чисто проверил.
      – Ну вот… А я подумала… Я злая и неблагодарная, да? – у девушки явно начиналась истерика. Нервный срыв. А что вы хотите? Хлебанула, так хлебанула.
      Надо с ней очень – очень аккуратно. Эх, рюмашечку бы ей! Не, и хорошо, что нет, а то развезёт ещё. Надо просто аккуратненько обращаться.
      – Ну что ты. Перестань. Знаешь, лучше ляг, подремли. Хоть часок. Я посторожу, чтобы самое интересное не пропустить.
      – Ты думаешь я смогу спать? Вот полежать, да, пожалуй и можно. А полотенце… ничего. В такую жару… уже… – она уже начала дремать. Я было вздохнул с облегчением, но девушка, посопев несколько минут, подхватилась.
      – Не проспала? А мне приснилось, что я дома и меня обнимает отец. Папа… Я так по нему соскучилась! не представляю даже, как он испереживался! Ну, скоро уже утро? Ты что там…
      Я в это время колдовал над заслонками смотровых щелей бункера. В принципе можно было наблюдать и через вот этот перископ, как же его… из головы вылетело…
      Ну лучше вживую. Ага, вот так. Уже светает. Скоро начнётся. Вон и первые ласточки – в смысле первая группа вернулась. Неужели этот их капитан настолько тупой, что не догадается обшарить саму точку? Вот и вторая группа. Судя по тому, что он их отозвал – догадался-таки. Вот и третья, и четвёртая. Все неудачливые преследователи вошли в один из бункеров. Всё теперь дождаться бы вертолёта. Если он вылетит с рассветом и час лёту, это… охо-хо, сколько чего может произойти.
      И если комендант пошлёт наиболее шустрых по подземным коммуникациям… Пошлёт – пошлёт, вот только когда? А пока он, конечно, пришлёт своих ребятушек суда, на отшиб.
      Я открыл потайную дверь в бункер, сбегал, проверил, как закрыт люк. Вроде, нормально. Вернулся, заперся. Ну вот, точно. Трое охранников выбрались из своего бункера наружу, направились в нашу сторону. Ну что же, милости просим. Я на всякий случай закрыл заслонки и продолжил наблюдение через стереотрубу. Ну, идти им сюда, особенно с такими вот предосторожностями, минут пятнадцать.
      – Скоро уже, Свет, потерпи, – обратился я к напряжённо сидящей на койке девушке.
      Та молча кивнула. Ступор? Ну, лучше, чем наступавшая истерика. Я вновь посмотрел в окуляры. Видны уже лица. Злобные, заросшие щетиной. Явно из тех, кто накануне преследовал меня по окрестным лесам. А на площадку уже вышли двое. Резкость – на них. Вертолётчица и комендант. Он что-то ей хмуро рассказывает. Она кивает головой. Видимо, для устного доклада шефу. Оба посматривают в верх. Уже ждут вертушку?
      А до нас уже добрались. Неожиданная очередь из автомата за стеной. Светлана подхватывается. Сейчас закричит. Притягиваю к себе, закрываю рот. Чёрт, кусается!
      Терплю. А в бункере продолжается стрекотня трёх автоматов. Тах-тах-тах-тах.
      Пауза. И опять. Добивают этих несчастных. Несчастных? Всё. Тишина. И – лязг закрываемой двери. Ну вот. Теперь можно отпустить девушку. Гм… Острые зубки.
      До крови прокусила.
      – Они убили их. Они убили их?
      – Видимо, да. Отмучились.
      – Отмучились? Пожалел? Ты, ведь ты сделал это, а теперь – пожалел?
      – Да, Свет. Я сделал и я, может быть, пожалел. Только давай потом.
      Я посмотрел а окуляр. Спины убийц и всё также поглядывающая на небо парочка. Но ещё по двое-трое деловито снующих охранников. Облава продолжается. Интересно, скоро ли вот из этого люка выглянет какая-нибудь изумлённая морда? Ну вот и слава Богу, вертушка. И одновременно – какая-то новая тревога. К коменданту подбежал один из охранников, что-то доложил. Судя по реакции – что-то крайне неприятное. Он спрашивает у нашей знакомой. Та пожимая плечами, отвечает и направляется к вертолёту. Комендант хватает её за плечо. Девушка резко поворачивается, что-то выговаривает. Проняло. Командир машет рукой, отворачивается, видно, что грязно ругается, а затем даёт какие-то распоряжения – вначале принесшему плохие вести охраннику, потом кому-то в микрофон. Ну вот, вертолёт взлетает, значит, пора и нам. Нет, ещё секундочку. Ну, дорогой, иди внутрь. Чего здесь стоять? Иди же! В своё логово. Там тебя ждут. Ну же! Пошёл!
      Пошёл! Я выждал ещё с полминуты, рванул рубильник. Тишина. Это что же… Уже демонтировали? Жаль, как даль. Но надо сматываться.
      – Света, пора.
      На всякий случай, " для очистки совести, я даванул и на красную кнопку. Ого! "демонтировали"!
      Аж пол под ногами зашатался. Теперь бегом – бегом. Любоваться некогда. Идо не зря вертолётная площадка у самого входа.
      Вертолёт ещё не сел, а странно крутил хвостом над нами. Затем от него что-то отвалилось и он пошёл на посадку. Совсем маленькая стрекоза. Двухместная. Ну, ничего, уж как-нибудь. Посадил ближе к пилоту Светлану, сам примостился с краю.
      И мы сразу же рванулись вверх, одновременно разворачиваясь. Мы поднялись метров на сто, когда внизу рвануло ещё раз – уже наш, оставшийся бункер. А подорванные раньше уже замазывали голубое утреннее небо чёрными столбами. Правда, долго полюбоваться на дело рук своих не удалось – вертолёт быстро удалялся от места теперь уже бывших событий.
      В кабине вертолёта было не до разговоров – драть горло, перекрикивая рёв двигателя и шум винтов, не хотелось. И, конечно, стучал в голове вопрос: "Что дальше?". Обязательно позвонить Лорке. Тоже, поди, извелась? Или не извелась? Во жизнь началась, а? Пропал без вести – и никому нет дела. Вернулся – тоже никому не в радость. Вот родителям Светки… Вот им она обязательно должна позвонить.
      Сразу, как прилетим. Или, как сядем в самолёт. А как сядем? Документов-то блин, никаких. Обращаться в местную ментовку со всей этой историей? Да ну их. Этот таинственный шеф всех, наверное, на корню скупил. На несколько поколений вперёд.
      Лучше уж в столице. И лучше – без меня. У меня свои заботы.
      Оказалось, что вопрос: "Что дальше?" уже решен нашей новой знакомой. После приземления, мы, не заходя в здание аэропорта, направились к трапу средней величины лайнера. Здесь вертолётчица немного попрепиралась со стюардессой, почему-то не желающей пускать нас без билетов и регистрации. Но когда вышедший командир корабля услышал от девушки какие-то волшебные слова, нашёптанные ему на ухо, и согласно кивнул, вымуштрованная стюардесса тут же заулыбалась и провела нас через полупустой салон в уже совсем пустой бизнес-класс.
      – Ну вот теперь для вас всё закончилось? – улыбаясь обратилась к нам наша спасительница. Теперь можешь звонить родителям. На, звони! – протянула она сотовик.
      Светлана как-то робко, словно не веря происходящему, взяла мобильник, набрала номер. Услышав голос, бедная девчушка всхлипнула.
      – Пап, это я…, – прошептала она в телефон.
 

 
      – Пойдём пока, потолкуем, – позвала меня к креслам за соседним столиком наша спасительница.
      – Светлана, а Светлана, ты только конкретику пока отцу не рассказывай.
      Девушка оторвалась от разговора и попыталась сфокусировать внимание на нас.
      – Про меня ни слова.
      – И про меня. И про тот барчик пока. Хочу первый туда заглянуть, – дополнил я.