Всё, что вокруг нас, как и мы сами, имеет свою историю.
      И заметнее всего это именно тогда, когда смотришь на детские игры. От самых тихих до самых шумных.
      Ты никогда не задумывался над родословной обыкновенной рогатки? Нет? А зря! Ведь в числе её знатных родственников и римская катапульта, и праща, камнем из которой, согласно Библии, юноша Давид убил великана Голиафа. Лук и стрелы тоже перешли в ведение детей, а когда-нибудь пистолеты-пулемёты, дающие очереди целлулоидными шариками, останутся последним автоматическим оружием на мирной земле. Дети, видишь ли, не ждут, пока станут взрослыми. В свои цепкие ручонки они забирают то наследие веков, которое успели перерасти их отцы. Давно нет царей, а считалка по-прежнему перечисляет: «В золотом дворце на точёном крыльце сидели: царь, царевич...» Каждую весну начинается во всех дворах городов и деревень игра:
 
Не сорвать, не поднять,
Вашу зелень показать.
 
      Когда-то этого требовали от взрослых, а не от детей другие взрослые, притом весьма серьёзные люди — волхвы, шаманы, жрецы. Религиозный обряд превратили в игру. Впрочем, это умеют делать не только дети. Знаете, откуда происходит весёлое слово «фокус»? Да от самых что ни на есть торжественных слов самой торжественной, священной и таинственной церемонии католической церкви. Священник подымает руки над хлебом и по-латыни объявляет этот хлебец плотью самого господа бога. Съедая её, верующий становится «ближе к богу». А фокусники коверкали те же слова над шляпами, которые превращали в кроликов, над пустыми корзинами, из которых после этого вылетали голуби. Так слова «Hoc est corpus» превратились в «фокус-покус».
      Мы уже говорили о том, что дети первобытных племён почти, а то и совсем не дерутся между собой. Может быть, дети нашего времени, нашей культуры куда драчливее потому, что у нас позади классовая история человечества с враждой между людьми? А может быть, потому, что позади феодализм, сделавший драчливость доблестью?
      Дон-Кихот, отправившийся на поиски приключений, только и думает, кого бы вызвать на поединок. В то время, когда Сервантес писал своего «Дон-Кихота», это уже казалось смешным. Но незадолго до этого такие вызовы на бой бросали и принимали более чем серьёзно.
      Марк-твеновский Том готов (по его словам) отлупить противника одной рукой. А в средние века давали (и, что удивительнее, сдерживали) обеты биться с врагом, скажем, закрыв повязкой совершенно здоровый левый глаз.
      Дети превратили древних идолов в куклы, религиозные обряды и церемонии — в игры. Но сами обряды и церемонии часто несли или несут память о времени, предшествовавшем их возникновению. Помнить рассказ о том, как дают соль своим буйволам люди племени тода? Так вот, у тех же тода сейчас патриархат. Это значит, что главой семьи считается мужчина, что мужчины вершат дела в совете племени, что они же дают главных жрецов.
      «История человечества — это история его борьбы. Борьба между женщиной и мужчиной, борьба между племенным вождём и старейшинами, борьба между феодалом и вассалом, между монархом и народом, борьба между капиталистом и рабочим... Менялись социально-экономические условия, менялся смысл борьбы. Племя тода находится в самом её начале. Идёт борьба между женщинами и мужчинами. Кто должен стать господином и хозяином? Отец или мать? ... Пастух одержал победу над охотницей и собирательницей...
      Что отнял победитель у женщин? В первую очередь имущество. Женщина тода наследовать его не может. Имущество принадлежит её отцу, брату или мужу. Когда-то было иначе. Ведь не зря на женской погребальной церемонии сжигают ритуальную хижину и приносят в жертву буйволов. У женщины в Аменодре (стране мёртвых) должен быть свой дом и свои буйволы.
      Страна мёртвых отличается явным консерватизмом... Живые не хотят, чтобы предкам в Аменодре стало известно, что произошло в племени. Женщины, как прежде, являются туда с домом и буйволами, а мужчины только с буйволами... На высшего жреца племени... женщины теперь не могут даже смотреть. Но погребальная церемония возвращает женщину в мир, где правили прародительницы. И в этот мир она приходит, как бы вы думали, в чём? В чёрной тюни (одежде) высшего жреца... Смерть каждый раз перебрасывает мостик в прошлое, вновь приобщает отцов к древним законам и воскрешает в их памяти попранные ими традиции матерей».
      Эти отрывки я взял из книги Л. В. Шапошниковой «Тайна племени голубых гор».
      Не надо думать, что только первобытное племя воскрешает в обрядах далёкое прошлое. Европейские гробы происходят от ящиков, в которые запирали мертвеца, чтобы он не мог причинить вреда живым.
      Ты, наверное, видел — не в музее, так на картинке — египетскую мумию. При случае, когда увидишь её ещё раз, обрати внимание на покрывающие мумию бинты. Они ведут своё происхождение от верёвок, которыми мертвеца связывали. А кое-где трупу ломали ноги и руки. Очень уж боялись люди в древности своих мёртвых. В память об этом страхе остались и гробы, и легенды о вурдалаках, свирепых вампирах, выходящих из земли сосать кровь людей, прежде всего — своих близких. В глубоком прошлом считали во многих племенах, что все мёртвые враждебны всем живым, но главные враги для умершего те, кто был ему всего дороже.
      Впрочем, хватит мрачных материй. Куда веселее довольно обычная история превращения необходимого когда-то, но ставшего ненужным дела в религиозный обряд, а обряда — в игру.
      «... Плетёнка... была сложена из трёх тонких слоёв сланца, с оболочкой из коры зелёного дуба, скреплённой гибкими прутьями. В стенках были оставлены отверстия для доступа воздуха. Такие плетёнки с Огнём требовали неусыпных забот. Нужно было защищать пламя от дождя и ветра; нужно было смотреть за тем, чтобы огонь не хирел и не разгорался больше, чем следует; нужно было часто менять кору». Да, серьёзным делом была охрана огня для героев книги Рони-старшего о первобытных людях «Борьба за огонь».
      Так берегли огонь. Потом его научились получать трением дерева о дерево, ударом кремня о металл. И тут же хранение огня берут на себя служители религии. Жрецы богини Весты — весталки стерегут его в Древнем Риме. Та из них, что даёт ему угаснуть, будет закопана живою в землю.
      Прошли почти две тысячи лет с той поры. Давно никто не верит в богиню Весту; шестьдесят поколений назад пала Римская империя, успевшая до этого принять христианство. А во Франции и Италии до сих пор девочки разжигают костёрики из валежника и охраняют их друг от друга. Неудачница подлежит «суду» и «казни».
      Маршак когда-то писал: 
 
Всё то, чего коснётся человек,
Приобретает нечто человечье.
Вот этот дом, нам прослуживший век,
Почти умеет пользоваться речью.
Давно стихами говорит Нева,
Страницей Гоголя ложится Невский,
Весь Летний сад — Онегина глава,
О Блоке вспоминают острова,
А по Разъезжей бродит Достоевский.
Сегодня старый маленький вокзал,
Откуда путь идёт к финляндским скалам,
Мне молчаливо повесть рассказал
О том, кто речь держал перед вокзалом.
А там ещё живёт петровский век
В углу между Фонтанкой и Невою...
Всё то, чего коснётся человек,
Озарено его душой живою.
 
       И поэт прав. Только тут можно говорить о душе не просто человечьей, а о душе человечества.
      Любая вещь из тех, что нас окружают, бомба времени. Вся история физики стоит за электрической лампочкой. А о приключениях, скажем, шапки, о том, какую роль она играла и как менялась у разных народов, можно написать целый роман.
      В истории вишнёвого деревца — садоводы, которые добились того, что оно стало расти на южном побережье Чёрного моря. И римские полководцы и солдаты, пришедшие сюда войной и сумевшие перенести деревце в Италию. Путешественники и торговцы, которые развезли вишню по всей Европе. И снова садоводы, крестьяне Испании и Франции, Германии и Древней Руси, благодаря которым вишня стала и для нас родным деревом.
      Поверишь ли ты, что из-за обыкновенного картофеля по России шли бунты: крестьян заставляли его сажать, а они не хотели. Потому что их не могли или не хотели научить, зачем это нужно. А до того такие же бунты по той же причине вспыхивали во Франции.
      Привычное слово «колпак» — память о монгольском нашествии, слово «чемодан» мы получили от иранцев. Зато в Париже маленькие кафе зовут «бистро», потому что в 1814 году русские солдаты, занявшие наполеоновский Париж, приказывали официантам: «Быстро! Быстро?» Звука «ы» во французском языке нет, а ударение французы ставят на последнем слоге. Но словцо удержалось.
      «Доброе утро», — сказал ты товарищу и протянул ему руку. А другого увидел ещё за два квартала и, приветствуя его, замахал рукой. Вскинутая над головой открытая ладонь — свидетельство, что ты не таишь против встречного человека зла, не держишь наготове каменный топор или кинжал.
      А рукопожатие когда-то было знаком высокого взаимного доверия. Человек словно вверял другому правую руку — свою главную защитницу, демонстрируя одновременно, что не держит в ней оружия.
      И этот оттенок особой значительности — по сравнению со всеми другими приветствиями — сохранился за рукопожатием до наших дней. Можно вслух поздороваться с человеком, а руки ему не подать. И это сразу говорит о том, что вы ему не доверяете, не уважаете его. Оставить человека с протянутой рукой — значит и сегодня нанести ему тяжёлое оскорбление. Старое значение рукопожатия почти забылось, однако через века прошёл не только сам обычай, но и глубинный смысл его.
      А военный обязан отдать честь другому военному при встрече, если они оба в форме. Снова перед нами та же вскинутая вверх безоружная рука глубокой древности. Но не только она. На голове того, кто отдаёт честь, обязательно есть фуражка или каска, словом, головной убор. Ведь когда-то рыцари средних веков руку подносили к брови или виску не просто так, а затем, чтобы поднять забрало, открыть перед встреченным воином лицо, показать, что его не боятся, но и битвы не хотят. Ведь сражались-то рыцари с опущенными забралами.
      «Спасибо», — сказал ты маме после завтрака. Хорошее слово, волшебное слово. Но оно ведь только остаток, вернее, даже обломок такой странной для нас сегодня вещи, как благодарственная молитва. «Спаси бог», — говорили наши предки, призывай благословение господа бога на голову того, кто их накормил. Но язык обошёлся с господом богом так же непочтительно, как история. Мало того, что два слова соединились в одно, так ещё самого «бога» укоротили ровно на треть, лишив последней буквы.
      И, в общем, я не очень удивился, услышав как-то от дряхлого старовера в уральском селе в ответ на «спасибо»: «Вот пусть тебя это «бо» и спасает».
      И совсем уже волшебное слово, про которое даже сказки сочиняют, — «пожалуйста».
      Его легко разбить на две части: «пожалуй» и «ста», В нашем языке у слова «пожалуй» один главный смысл. Мы употребляем это слово почти на равных правах с «наверное» и «очень возможно».
      Но вот в «Капитанской дочке» в любимой песне Пугачёва («Не шуми, мати зелёная дубравушка») есть слова:
 
Я за то тебя, детинушка, пожалую...
 
      И зарплату когда-то звали жалованьем.
      «Ста» — остаток давнего почтительного обращения к старшим. Вот у Алексея Константиновича Толстого в «Князе Серебряном» царь Иван Грозный жалует князя:
      «... Подошёл стольник, сказал, ставя перед Серебряным блюдо жаркого:
      — Никита-ста! Великий государь жалует тебя блюдом со своего стола».
      Уже в ту пору частица «ста» применялась обычно в особо торжественных случаях. Теперь она умерла как частица, но как слог осталась жить в «волшебном слове».
      Один из героев повести Владимира Киселёва «Воры в доме», историк, говорит:
      «Прошлое, настоящее и будущее... — их можно легко различить только в грамматике. А в жизни они связаны между собой так тесно, так смещены и так взаимозависимы, что история как наука делает лишь свои первые шаги для того, чтобы их понять. Чёрная кошка, которая перебежала дорогу, у многих людей считается плохой приметой и может, таким образом, оказывать какое-то влияние на те или иные поступки. На циферблате наших часов двенадцать цифр, и мы покупаем дюжину — двенадцать носовых платков, хотя у нас давно принята десятичная система счёта. И в этих случаях и во многих других мы никогда не знаем или не помним, что это да и многое другое связано с Вавилоном, а может быть, ещё и с шумерами, что в наших сознательных, а ещё больше в подсознательных поступках много такого, что не казалось новым и две с половиной, и три тысячи лет назад».
      Да, игры, и циферблат часов, «спасибо», и привычка вставать со стула, когда с тобой здороваются, и бесконечное количество иных привычек, правил, крупных и мелких деталей жизни — всё это унаследовано от прошлого. Это сегодняшнее вчера, грубо говоря — «пережитки» капитализма, феодализма, даже рабовладельческих времён, а то и каменного века. Но слово «пережитки» я взял в кавычки не случайно. Всё, о чём идёт речь, пережило время, когда оно было создано. Но само не отжило. Попробуй-ка представить себе хотя бы всеобщее исчезновение слова «спасибо»! Мелочь, кажется, а было бы очень плохо. Убедиться легко в любом магазине — стоит послушать беседу продавца и покупателя в момент, когда они забывают о призыве быть взаимно вежливыми.
      Древние восточные мудрецы считали, что вместе с правилами вежливости человек приобретает добродетель. А уж если её нет, этой добродетели, вежливость и тут не. помешает: она заменит собой недостающую добродетель.
      Вежливому человеку труднее отказать в его просьбе. Недаром же ещё в яслях все мы узнали про волшебное всемогущество «пожалуйста». Но тебе, может быть, противно просить, и «пожалуйста» в твоих устах кажется тебе унизительным? Поверь, прежде всего вежливость нужна не тебе, а тем, кто тебя окружает. Это забота о других, о близких и родных. Мягкость, внимательность, нежность — неужели люди этого не заслужили? А формы этой мягкости, внимательности, нежности мы часто берём у прошлого.
      Словом, прошлое помогает нам, история человечества ежедневно и ежечасно заботится о наших удобствах и нашем спокойствии, заботится незаметно для нас. Правда, ничто нельзя доводить до крайности. «Сегодняшнее вчера» хорошо именно тем, что незаметно, что входит в сегодня его необходимой частью. А когда оно начинает требовать себе слишком большую долю настоящего, когда «вчера» начинает обирать «сегодня»...
      «Ах, оставь ты эти китайские церемонии», — говорят человеку, когда он чрезмерно долго извиняется из-за какого-нибудь пустяка.
      И действительно, на востоке Азии — не только в Китае, в Японии тоже, и в Индии, и в Индо-Китае, и в Монголии — были выработаны длинные и сложные правила поведения чуть ли не на все возможные случаи.
      В Японии, например, «... когда сёстры обращаются к братьям, они обязаны употреблять иные, более учтивые выражения, чем те, с которыми братья обращаются к сёстрам. Даже язык, которому японца учат с детских лет, определяется его положением среди других членов семьи... Мать кланяется отцу, средний брат — старшему брату, сестра — всем братьям независимо от возраста». Это — из уже цитировавшейся «Ветки сакуры» В. Овчинникова» А вот ещё отрывок оттуда:
      «Когда несколько японцев собираются у стола, все они точно знают, кто где должен сесть: кто у ниши с картиной, то есть на самом почётном месте, кто по левую руку от него, кто ещё левее и кто, наконец, у входа. Любая попытка проявить тут какой-то демократизм вызовет лишь всеобщее смятение: ведь тогда никто из присутствующих не будет знать, что делать». (Именно это в: происходит, когда заезжий иностранец, желая прослыть скромным, отказывается от предназначенного ему места.)

У ВРЕМЕНИ В ПЛЕНУ

ЧАСТЬ III.
КОМИССИЯ ПО КОНТАКТАМ