Вместо глаз хронометры, нос в виде ремешка от ручных часов, рот - рупор радио, а оттуда несутся сигналы точного времени. В общем, зрелище скорее смешное, но во сне мне почему-то жутковато стало. Подошел поближе - исчез "часовой" субъект, а там, где он только что был, на обыкновенном стуле сидит парень с моего курса, Пашка Гирин, с ним мы, собственно говоря, и философствовали больше всего на великую тему о времени.
      И говорит мне Пашка:
      - Слушай! Великолепная штука! Все твои проблемы решены. Хочешь оказаться в будущем месяце? После сессии?
      - Конечно, - говорю. - А разве можно?
      - Да можно, понимаешь!
      - Как?
      - Слышал о находке в Антарктиде? В прошлом году.
      - То, что назвали марсианским кладом, что ли? (Во сне я твердо знал, что в Антарктиде нашли какой-то клад, и знал, как его зовут.)
      - Да. Так вот, исследовали это сокровище, исследовали, исследовали... Кое-что поняли до конца, кое-что не совсем. И только в одном вовсе не могли разобраться. В металлическом кубе.
      - Помню, помню, его еще прозвали "серым ящиком". За цвет.
      - Молодец. Так пошли же к этому кубу. Разобрались с ним наконец.
      - Пошли.
      Коридоры, коридоры, коридоры... Даже во сне я понимал - что-то тут неладно. И спросил с опаской:
      - А нас пустят к этому ящику?
      - У меня там брат командует. Пустят. И не только к ящику, если захотим...
      Куб был чуть выше человеческого роста, и в одной из его граней виднелась узкая дверь.
      - Это машина по превращению будущего в настоящее, - торжественно объявил Гирин.
      - Машина времени?
      - Нет, нет. Я сказал точное название.
      - Да это же просто игра слов. Где разница?
      - Поймешь, когда выйдешь. Не бойся, уже проверяли эту машину, безопасность полная. Где ты, значит, хочешь оказаться?
      - Сейчас начало декабря... Хочу в конец января. Разумеется, я во все это не верю...
      - Отлично!
      Я вошел в куб. Внутри было светло, хоть и не слишком, стены тускловато мерцали в такт друг другу. Прошло несколько минут. На секунду мне стало чуть страшновато, но я отогнал это чувство, подошел к двери и поднял руку - постучать. Не успел. Дверь сама отошла в сторону, и я вывалился из куба прямо в объятия Пашки. А когда освободился из них, понял, что тот решил продолжить розыгрыш. В пять минут успел, сукин сын, переодеться и побриться. Молодец!
      - Тебе бы выступать, брат, в цирке. В номере с переодеванием... - начал я и увидел в его руке газету, свернутую так, чтобы число бросалось в глаза. Там стояло 31 января.
      И тут на меня нахлынуло прошлое, которого не было. Я вспомнил, как блестяще отвечал на экзамене по истории искусства и почти сыпался на педагогике. Вспомнил, как поссорился с Ниной под самый Новый год и как позорно проиграл в товарищеском соревновании по самбо. Вспомнил, что вчера (30 января) был у врача и тот сказал, что нужна операция: камни в почках. А я очень боюсь боли, хоть и самбист.
      - Но если я был здесь, кто же ходил на экзамен?
      - Чудак! Ты же. Ты ведь это помнишь?
      - Да! Но...
      - Я же тебе объяснял, что это за машина. Будущее стало настоящим. Вот и все. Но прошлое от этого никуда не делось. Ты помнишь? Значит, это было. То, что должно было произойти, произошло. Как ты мечтал.
      - Здорово! Слушай! А нельзя туда еще... На пару месяцев?
      - Пожалуйста!
      - Только... Тогда уже не на два месяца, а на полгода, ладно? Перескочу и через операцию, и через летнюю сессию. И вообще лето - это хорошо! Лучше зимы. Солнце, вода...
      - Пожалуйста. Заходи.
      - ...Ох, Пашка, я, оказывается, попал в неприятнейшую историю. А я, ей-богу, ни сном ни духом. Мать плачет, комитет комсомола собирается, хоть уже каникулы начинаются. Да ты, наверное, в курсе, я же помню, что с тобой делился, да и разговоров было в институте полно... Я еще на полгодика, пока все остынут. А вспоминать - не переживать, вспоминать даже приятно. Пожалуйста, закрой за мной дверь.
      А потом мне надо было осваиваться после института на работе, ехать в неприятную командировку, судиться из-за квартиры. А потом...
      И совсем уже потом я лежал в гробу, обложенный цветами, и слушал (ведь все это, в конце концов, был сон) взволнованную речь представителя общественности.
      - Покойный профессор, - прочувствованно говорил он, - прожил долгую жизнь, полную больших и малых событий.
      И я понял, закончил Авдюшко, что пора просыпаться. И что давно было пора. С тех пор я всегда с удовольствием проходил те два квартала от дома до общежития. И иногда даже жалел, что их не три.
      Может быть, Николай Пантелеймонович сказал бы что-нибудь еще, но тут необычно резким звонком разразился мой телефон.
      - Кто же звонит в такую пору в редакцию? - пожал плечами Гриша. А я молча вслушался в трезвон, раньше чем снять трубку. Каждый может угадать по звукам дверного звонка, кто хочет войти или, по меньшей мере, в каком настроении человек, стоящий сейчас перед дверью. А я довольно часто угадываю по телефонным звонкам состояние духа будущего собеседника.
      Сейчас мне показалось, что он - кто бы он ни был - должен быть разъярен. Что же, в голосе Трушина действительно звучала ярость. Но торжества в нем было больше. Намного.
      - Немедленно приезжай. Пропуск выписан! - прогремел он в трубку и повесил ее.
      - Спасибо за сон и рекомендации, Николай Пантелеймонович. Поиграйте теперь без меня. Срочно требуюсь...
      Я поехал.
      Он сидел в своем кабинете и даже не встал мне навстречу. Он сидел не просто, а раскинувшись в кресле, и стол перед ним был накрыт газетой поверх расставленных по углам стопок книг.
      - Подойди, подойди, бандит, - подозвал он меня, сорвал газету, скомкал ее обеими руками, приподнялся, запустил бумажный ком в форточку и повалился обратно в кресло. - Значит, вызов мне послал? Гений, значит? А я, видишь, не хуже тебя сделал. История здесь была... Ну об этом потом. Главное, понять надо было, что запрета тут нет. Сделал я копию. Хоть и путал ты в своем рассказе, детали важнейшие пропускал... Твой слиток - для сравнения - только что у коменданта выцарапал. Трудно было.
      Перед ним лежали два очень похожих слитка золота. Он был очень, очень доволен.
      - А то, понимаешь, просто уважение к себе потерял, когда взглянул на твой подарочек. Приоритет-то за тобой, но и я не такой идиот, как сам думал. Понял, сукин сын?
      Да, сегодня его словарь резко изменился. Но купил он меня здорово. Лучше, чем я его. И я сказал:
      - Вот не знал, что в Минералогическом музее есть второй такой образец. А Пашка Жуков, тоже друг, такой розыгрыш испортил!
      - Какой Пашка Жуков? - физик выпрямился в своем кресле, вцепившись руками в край стола. - Какой Пашка Жуков? Какой розыгрыш? Второй раз за сутки я чувствую, что схожу с ума... - По мере того как он произносил фразу, голос его становился все тише, и "схожу с ума" я скорее угадал, чем услышал.
      - Так ты _сделал_ это золото?! - спросил я.
      - Конечно! А ты?
      - Я-то? Да взял на время модель слитка - внутри ртуть, потом свинцовая оболочка, сверху золотая фольга. А ты на закон Архимеда почему не проверил?
      - Архимеда? Да я ж говорю, не было у меня этого слитка. У коменданта он лежал. И хорошо, что не было. А то бы проверил. - И Илья начал смеяться. И продолжал это делать по крайней мере минуты четыре.
      Потом, вытирая глаза, сказал:
      - Да ты бы хоть спросил, как я это сделал."
      - Чего ж спрашивать, когда уже сделал. Тут как с атомной бомбой - самое трудное выяснить, можно ли это сделать. А дальше уж легко.
      - А приоритет-то мой. Но я без тебя никуда. Соавтор. Вот мы и добрались до восьмой горизонтали, Рюрик. Считай, что у нас в кармане все премии мира, старик! К шведскому королю за Нобелевской съездим, представляешь? Не знаю, как тебя, а уж меня-то и в академики выберут, - Илья зажмурился от удовольствия, - впрочем, тебя, наверное, все-таки тоже, - великодушно добавил он. - Весь мир будет наш. Весь мир! Мы на восьмой горизонтали. Мы вышли в ферзи!
      Я смотрел на него и радовался. Нельзя было не заразиться этим детским восторгом. Особенно тому, кто год назад переживал тот же восторг, мечтая, хоть и без всяких оснований, о том же будущем. Но мое превращение состоялось раньше, чем я добрался до восьмой горизонтали.
      Ах, Илья, Илья! Каждый должен дойти до своей восьмой горизонтали. Только зачем же превращаться на ней именно в ферзя?
      Впрочем, я не стал говорить ему всего этого.
      А он продолжал, уж чуть смущенно:
      - Только как с историками быть? Приравнять их к нам - не по справедливости как будто. А выразить публично благодарность - маловато ведь...
      - Ладно, Илья, что зря переживать, - сказал я мягко. - Как-нибудь разберемся.
      Почему-то мне было его жаль.
      Ладно, ладно. Будет еще время надо всем этим подумать... А теперь хоть минуту отдохнуть.
      Я сел в широкое кресло, прикрыл глаза. И, уже засыпая, услышал над собой встревоженный голос Ильи:
      - Погоди-ка! Но ведь поток нейтронов смертельно опасен. А старый Ньютон даже не знал, что тут нужна защита. Сам он мог бывать у своей аппаратуры редко. Но люди, которые за нею следили... Они должны были умирать.
      СОН ПЯТЫЙ. ПРОЩАЙТЕ, ИСААК ИСААКОВИЧ
      - Они должны были умирать, - повторил я негромко и вдруг понял, что произнес эту фразу по-английски. Огляделся.
      Я снова был в кабинете Ньютона. Хозяин кабинета стал старше, еще суше сделалось тело, еще морщинистее холодное лицо. На его письменном столе рядом с бумагой лежал огромный том библии в кованном серебром переплете. Усталые маленькие глаза вглядывались в ее строки.
      Медленно оторвал старик свой взгляд от книги, медленно поднял его на меня.
      - А, это вы, мой ночной гость из страны снов, - медленно произнес хозяин. - Да, они умирали... Болели, тяжело болели и умирали. И когда я понял, почему... Следа не осталось от моей проклятой машины. - Голос старика на секунду прозвучал резко, сильно и звонко, потом снова упал. Теперь вы понимаете, почему я ничего не опубликовал по алхимии? А может быть, - голос стал совсем тихим, я едва разбирал слова, - а может быть, теперь вы поймете и то, почему я стал изучать апокалипсис.
      И маленькая костлявая ладонь взметнулась над развернутой книгой и наискось хлестнула по странице.
      - Прощайте, Исаак Исаакович!
      Илья встревоженно тряс меня за плечо.
      - Спасибо, что разбудил. Досидели мы с тобой до утра! Пора в редакцию. Побегу. Пока!