Грег лежал на кушетке, по горло закрытый простыней. На лбу и глазах марлевая повязка, искалеченная рука, откинутая под прямым углом к телу, покоилась на подставке. Над ним возвышалось устройство, напоминающее большой фотоувеличитель. На высоте двух метров висел рефлектор, похожий на кварцевую лампу. В комнате уже успел воцариться запах лекарств. Эдерс и Уваров в белых халатах чинно стояли по обе стороны кушетки, в изножье на стуле примостился Мартин.
— У вас все готово? — Доктор скосил глаза из-под маски.
— Все, — торопливо и почему-то шепотом ответил физик.
— Ну, начинаем.
— Включаю общее облучение, — щелкнул тумблером Уваров. Лицо побелело, резче проступили веснушки, руки мелко дрожали.
Вверху тихо и тонко, словно оса, зажужжало. Рефлектор засветился необычайно красивым фиолетово-лиловым светом. Он, будто шар плазмы, висел в воздухе, переливался, менял тона и оттенки, еле слышно потрескивал.
— Что чувствуете, Фрэнк? — Щеки доктора лоснились, на ресницах и кончике носа повисли капельки, губы тряслись.
— Ничего, — пробубнил Грег. — Абсолютно ничего.
Доктор заглянул в блокнот.
— Так и должно, — сказал удовлетворенно и незаметно перекрестился.
— Доктор, — укоризненно прошептал Уваров, — вы же атеист, а бог…
— Черт с ним, с богом, — отмахнулся Эдерс. — Первые полчаса, наверное, не возникнет никаких ощущений. Затем постепенно тело заполнит приятная теплота. Так мне подсказывает интуиция. Смайлс это определял по термометру, Рекс же не делился своими ощущениями.
— Он мог повилять хвостом, — хмыкнул русский.
— Следите лучше за приборами, кинолог.
— Давление в пределах нормы, температура тридцать семь и пять, — покорно ответил физик.
— Ох, связался я с вами, — вздохнул доктор.
— Чувствую тепло, — хрипло произнес Грег. — Невесомое, я бы сказал, нежное…
— Первое общее облучение продлится двенадцать часов. Вы помните — в это время вставать нельзя?
— Помню. Для того вы и терзали меня, промывая желудок и ограничивая в питье и еде?
— И чтобы не отвлекать силы организма на пищеварение. В вас сейчас происходят удивительнейшие явления. Эти процессы, дремавшие в клетках миллионы-лет, теперь начинают пробуждаться, оживать и действовать по своему назначению. Вы, словно эмбрион, проходите все стадии эволюции. И вот на той из них, на которой организму была еще присуща способность регенерации, облучение прекратится. После того, как организм обретет способность к регенерации, начнется восстановление утраченных органов. Образуются ткани, в них, словно корни растений, станут разветвляться нервы и сосуды. Едва члены обретут нормальные размеры и зафункционируют, повторное облучение вернет организм в состояние, соответствующее нашему веку. В начале процесса руку поместим в полиэтиленовый футляр, на глаз наденем повязку, и Грег сможет вставать и ходить. Конечно, недолго. Сделает, что положено, и снова в постель.
— В третий раз облучать не будем?
— Нет. Сначала двенадцать часов. Затем пауза в две-три недели. Как заметим — кисть восстанавливается, сделаем несколько стимулирующих инъекций по рецептам Смайлсов. В это время ему следует усиленно и калорийно питаться. Как только конечность придет в норму, произведем снова облучение в течение двенадцати часов.
— Для того чтобы остановить процесс?
— Он остановится сам. Генетический код не позволит ему продолжаться дальше — органы ведь достигли естественных размеров. Облучение нужно, чтобы вырвать организм из стадии ящера — млекопитающего и вернуть в стадию гомо сапиенса.
— А глаз? — с надеждой спросил Грег.
— По этому поводу в работах Смайлсов ничего не сказано. Есть упоминание о восстановлении желудка, скажем, если вам при язве или травме удалили его часть, почки, легкого и некоторых других органов.
— Они тоже целиком восстанавливаются? — с сомнением спросил Уваров.
— Смайлсы утверждают — да, — подтвердил Эдерс. — Что касается глаза, мы идем вслепую. Это иная стадия — того уровня, когда имелись зачатки третьего глаза — ее мы постараемся нащупать, медленно перемещая организм из одной в другую. Как обнаружим — что-то началось, задержимся. Мне думается, организм утратил эту способность раньше, но все происходило плавно, без резкой грани.
— Вы там не чувствуете чего-либо?
— Кроме тепла во всем теле и глазнице, ничего, — ответил сонно Грег.
— Тогда лежите спокойно, ни о чем не думайте, расслабьтесь, постарайтесь заснуть. Смайлс, например, давал собаке снотворное.
— Может, и ему дать? — спросил Уваров.
— Не стоит. Смайлс делал это потому, что псу же не скажешь: лежи, не двигайся и спи. Обойдемся. У ложа буду дежурить неотлучно. Понадобится, вы меня подмените.
— Слушаюсь, доктор. Но мне бы тоже хотелось присутствовать, любопытно. Можно?
— Конечно, — кивнул Эдерс. — Записывайте все, что происходит. С точной датой, временем, симптомами. К сожалению, мы лишены возможности делать постоянно тщательные анализы крови, мочи и так далее, да и анамнез я провел спустя рукава. Придется довольствоваться тем, что есть.
— Доктор, — Уваров с интересом взглянул на Эдерса, — мне всегда представлялись хирурги эдакими волевыми, хладнокровными людьми, а вы…
— Не путайте хладнокровие с равнодушием — раз, — перебил доктор. — Потом, сейчас я занимаюсь не хирургической операцией, в чем хорошо разбираюсь и чему обучен, а совершенно другой, почти не знакомой мне. Обобщающий же портрет идеального врача, мне думается, очень точно определил Гиппократ. Он говорил: «…Врач-философ равен богу. Да и немного в самом деле различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей».
Грег покосился на доктора и буркнул:
— Ученые у них — поэты и романтики, врачи — философы и мудрецы, одни мы, сыщики…
— Замолчите! — не дал ему договорить Эдерс. — Иначе как вот отключу…
Спустя шесть часов, когда доктор спустился перекусить, из комнаты Грега донесся испуганный голос Уварова:
— Доктор! У него появилось жжение!
— Где? — Эдерс, жуя, влетел в комнату. — Где появилось? Что жжет?
— В глазнице и в руке, — слабым голосом произнес Грег. — Но скорее не жжение, а зуд, как при щекотке, в глазнице больше. — На носу Грега блестели капельки. — Причем и в больном, и в здоровом глазу.
— Все правильно. Оба глаза связаны воедино, процесс касается обоих. Так и должно быть.
— А здоровый не вывалится?
— Не знаю. Вы понимаете, не
зна-ю! — произнес раздельно и с раздражением. — Но вряд ли. Чаще на здоровый орган переносится болезнь, а не наоборот.
— Доктор! — удивленно прошептал Грег. — У меня ноет челюсть.
— Какая еще челюсть? — встрепенулся Эдерс.
— Верхняя. Будто в ней копошится и царапается муравей.
— Откройте рот. Быстро. Пошире!
Грег разинул рот. В верхней челюсти не хватало зуба.
— Господи! — вскричал Эдерс. — Какой же я тупица, жалкий лекаришка, не сообразил такой простой вещи. Ведь у него восстанавливаются все утраченные части. Вы понимаете, все-е. Нет ли еще чего, недостающего?
— Остальное вроде в наличии, — неуверенно произнес Грег.
— Как данные? — Доктор повернулся к Уварову.
— Температура тридцать восемь, остальное в норме.
— Так и следует, — удовлетворенно кивнул Эдерс. — В организме идут сложные процессы, они и вызывают реакцию. Могут возникнуть ощущения, о которых мы и слыхом не слыхали.
— Зудит сильнее, — прохрипел Грег. — Причем везде, в зубе тоже, вернее, в десне. К чему бы это?
— Так надо! Отстаньте! Боже, каким вы были паинькой, когда я вас лечил в клинике. Лежали смиренно…
— Ладонь зачесалась, — не обращая внимания на причитания Эдерса, произнес деловито Грег. — Терпенья нет. У-у-у.
— Какая ладонь? — Доктор наклонился над пациентом.
— Та, которой нет, — обыденно ответил Грег. — Нет, а зудит.
— Это хорошо. — Эдерс воздел руки к потолку. — Прямо прекрасно, замечательно. Вы понимаете, — взглянул с торжеством на физика, — раздражаются окончания нервных волокон от предплечья к ладони и далее к фалангам пальцев, скоро начнется их рост.
— Во-во! — поддакнул Уваров. — Моя бабушка говорила: раз чешется, значит, заживает.
— Идите вы со своей бабушкой, — начал Эдерс.
— Точно. Пальцы зашевелились, — Грег хотел привстать. — Я их чувствую, доктор. Вы понимаете, чувствую!
— Лежать! — рявкнул Эдерс так, что зазвенели на столе мензурки. — Пальцы не могут шевелиться, их нет и в зачатке — это так только кажется.
Грег плюхнулся на подушку.
— До конца облучения осталось пять минуточек, — доложил физик.
— Приготовьтесь вырубить общий облучатель. Как выключите, одновременно дайте напряжение на индивидуальное облучение руки и глаза.
— Время! — восторженно крикнул Уваров и щелкнул тумблерами. Фиолетово-лиловое свечение словно втянулось внутрь рефлектора. По-комариному пронзительно зазвенело облучение на руку и глаз.
— Теперь процессы идут локально. Органы обрели свойства регенерации. Местное облучение стимулирует восстановление в районе травм. Как дела, Грег?
— Защипало в глазнице, — он поколебался, — и в челюсти.
— А в руке?
— Как и раньше.
— Понадоблюсь, позовите, буду у себя. — Уваров пошел к двери.
— Позову. Ступайте…
Утром Уваров тихонечко приоткрыл дверь в комнату Грега. В полумраке пахло озоном и нагретой изоляцией проводов. Эдерс сидел в кресле, вытянув ноги, сложив на животе ладони, опустив веки, словно зачарованный, повторял, покачивая головой:
— Господи боже мой. Что же творится, уму не постижимо.
— Что случилось? — встревожился физик.
Эдерс открыл глаза.
— На месте травмы образовалась опухоль — это начало формирования кисти. Вы представляете? В какое время живем? При каком событии присутствуем? Я отказываюсь верить и понимать, не доверяю собственным глазам. Будто все творится в каком-то фантасмагорном мире, куда удалось случайно заглянуть.
— А из этой опухоли не образуются ласты или копытце? — спросил Уваров и тотчас пожалел.
Доктор, уперев ладони в подлокотники кресла, начал медленно приподниматься. Лицо побагровело. Взгляд сделался неподвижным и зловеще уперся в физика. Уваров в страхе отпрянул.
— Вы что? Издеваетесь? Я вас спрашиваю, для чего вы явились? Помогать или задавать вопросы на уровне дикаря с островов Фиджи?
— Простите, доктор, — промямлил русский. — Извините, пожалуйста.
— Э-э, что с вами говорить, — Эдерс безнадежно махнул рукой, — все одно ничего не поймете.
— Я понимаю, доктор, понимаю. — Уваров выпрямился и прижал ладонь к груди. — Понимаю даже то, что еще не дошло до вас.
— Это что же, интересно, до меня не дошло? — возмутился Эдерс.
— Я гляжу в будущее и зрю — во всех медицинских и энциклопедических справочниках мира золотыми, нет — платиновыми буквами начертано ваше имя. Вы проложили путь в неведомое. Сдернули покров с тайны тайн. Вам при жизни воздвигнут памятник из горного хрусталя с золотыми прожилками, дабы подчеркнуть тонкость работы мастера и изящество его мышления. У ваших стоп изобразят распростертую ниц прекрасную женщину, олицетворяющую природу.
— Вы думаете? — Доктор уже остыл и недоверчиво посмотрел на физика.
— Я уверен. Я счастлив, — продолжал, воздев руки к небу, с надрывом Уваров, — что в эту историческую минуту находился рядом. Я еще когда-нибудь издам мемуары, гордясь тем, что не столько помогал вам, Парацельсу нашей эпохи, но мешал, как отозвался сей великий и скромный человек, дурацкими вопросами. Даже, как Адам и Ева из рая, изгонялся из лаборатории и отправлялся почивать… на лаврах.
— Хватит ребячиться. — Доктор встал. — Он проснется спустя час-полтора. Пойду что-нибудь съем, живот подвело. Там, кажется, есть сандвичи с ветчиной?
— Вы достойны не каких-то черствых бутербродов с вчерашней свининой, а шербета и нектара.
— Да полно уж. Посидите тут. — Он направился к двери. — Я и ему приготовлю заодно — проснется голодным как волк.
— Как вы думаете, сколько времени уйдет на восстановление органов?
— Месяц, а может, и два. Откуда я знаю?
— Ему все можно есть?
— Да.
— Не потолстеет? Статистики утверждают: сейчас во всем мире наметилась тенденция к излишней полноте.
— Не знаю, как вы, а я статистикой сыт по горло. Порой это очередной блеф для околпачивания простаков.
— То есть?
— Вы слышали такую присказку: существует ложь малая, средняя, большая и статистика.
— В чем ее смысл? — Уваров поднял брови.
— В том, что по статистике на меня с Фордом приходится по миллиарду долларов. На самом же деле у него два, а у меня фига. Понятно?
— Не в деньгах счастье, доктор, вы сами сокровище.
— Хватит курить фимиам, я удаляюсь.
— Почивать на лаврах?
11. ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ…
Минуло полтора месяца. Грег уже вставал и не только ходил, но и бегал по утрам, занимался физическими упражнениями под неусыпным контролем доктора.
Неожиданно в коттедже появился посланец от профессора. Молодой, небольшого роста, смуглый, черноглазый и улыбчивый сириец. На слишком правильном английском языке, смягчая гласные и слегка картавя, он заявил: «Эдвин прислал за собаками и поручил передать, — сириец преисполнился важности и ответственности, — послание мистеру Грегу». Достал из плоской картонной папки длинный узкий конверт и вручил с почтительным поклоном.
Профессор извещал: если позволят обстоятельства, а он на это весьма надеется, в середине следующего месяца на день-два навестит друзей.
Излишне упоминать — предстоящая встреча с Эдвином привела всех в восторг.
Грег написал короткий ответ: поблагодарил за содействие и сообщил, что будут не только рады визиту, но и желательно выслушать авторитетное мнение его по некоторым материалам Смайлсов.
Сириец, забрав письмо и догов, не преминул, излучая доброжелательность, заявить: был польщен провести несколько часов в обществе столь образованных и уважаемых людей. Тепло попрощался и убыл.
Вечерело. В комнате Грега собрались обитатели дома. Под потолком ярко горели плафоны дневного света. Шторы опущены. Нагоняя прохладу, гудел кондиционер. Запах лекарств почти выветрился. На столике стояли раскупоренные банки пива и тарелки с закусками.
— Не увлекайтесь этим, Фрэнк. — Эдерс бровями указал на банки. — Не увлекайтесь. Все хорошо в меру.
Грега уложили на кушетку.
— Друзья! — Доктор взял руку пациента и пощупал пульс. — Я намерен проинформировать вас: эксперимент по восстановлению кисти и глаза завершился удачно. Если не считать, что ваш покорный слуга, то есть я, похудел на пять килограммов и страдает бессонницей. Если в ближайшее время, в одну-две недели, не появится каких-либо побочных явлений или осложнений, будем считать гипотезу Смайлсов о способности человеческого организма к регенерации при создании определенных условий подтвержденной. Мы с Мишей составили подробную методику лечения. Я имею в виду глаз и зуб. У нас имеется также подробная история болезни. Но не премину заметить — это не дает права судить аналогично о восстановлении внутренних органов, таких важных, как сердце, печень, желудок и других. Это остается постулатом, то есть гипотезой, которую пока в принципе нельзя ни доказать, ни опровергнуть. На ней, разумеется, до поры до времени поставим крест. Вернемся к нашим опытам. Покажите руку, Фрэнк, — с некоторых пор доктор чаще называл всех по именам.
Грег выпростал из-под простыни руку.
— Убедитесь. — Эдерс положил на ладонь кисть Грега. — Правая от левой отличается разве по цвету кожи. Со временем они сравняются. Почаще держите ее на солнышке. Пошевелите пальцами. Сожмите в кулак.
Грег проделал все, что требовалось.
— Чувствуете ли какие-то неудобства?
— Нет. Но еще не привык к тому, что у меня снова есть пальцы.
— Систематические упражнения, лечебная физкультура сгладят ощущение. А как вы видите?
— Превосходно. — Грег вытаращил глаза. На веке нового глаза ресницы были чуть-чуть короче. — Ну, доктор? — Грег сел. — Я могу сложить обязанности подопытного и приступить к своим занятиям?
— Можете. — Эдерс погладил усы. — Можете, Фрэнк.
— Тогда давайте кратенько подведем итог. Что у вас сделано, Миша?
— Все. — Уваров рубанул ладонью воздух. — Изготовлена аппаратура, какую намечали: прибор РУ и аккумулятор для наведения Т-поля, разумеется, и сама установка. Остальное подготовлено к уничтожению.
— Та-ак. — Грег наклонил голову. — А у вас, Макс?
— Как и договаривались. Правда, хотелось бы испытать на человеке действие аппарата РУ в режиме «усыпление», а также возможность увеличения мышечной ткани. Здесь, думается, нас не ожидают неприятные сюрпризы, хотя все возможно, но риск значительно меньший. Для опытов мы готовы, можно начинать хоть сегодня.
Трель звонка у входа заставила всех вздрогнуть и переглянуться.
— Кто бы это? — Грег встал, отодвинул штору и попытался разглядеть того, кто стоял у двери. — Ничего не видно — маркиза мешает. — Он подошел к столику, где лежало оружие. — Посмотрите, Мартин, кто там. Спросите не открывая. Уваров, подстрахуйте.
Негр и русский, стараясь не шуметь, сошли вниз. Через минуту донесся голос физика:
— Телеграмму доставили.
— Странно. От кого? Профессор накануне прислал письмо. Больше вроде бы адреса никто не знает.
В дверях показался Мартин и протянул Грегу голубой бланк.
— На ваше имя.
— Надеюсь, не от аглицкой королевы? — пошутил Уваров. — Тогда бы ее вручал лорд в сопровождении оркестра и стражи в высоких медвежьих шапках.
Грег разорвал ленты и прочитал вслух:
«Буду пролетом в вашем городе. Безумно хочу видеть.
Ваша Юта Шервуд».
— Кто такая Юта Шервуд? — Доктор вопросительно взглянул на Грега. — Еще одна из галереи обездоленных?
— Это настоящее имя Моники, помните, той молоденькой официантки из «Гонолулу».
— Разболтал, — словно про себя произнес Эдерс. — Разболтал. Вот оно, — он укоризненно покачал головой. — Эх любовь, любовь.
— Никакая это не любовь, — проворчал Грег. — Впрочем, ваше личное дело, решайте сами, как следует поступить в этом случае.
— Все они, — буркнул Уваров.
— А чего решать? — Мартин взял телеграмму. — Девушка, по словам Фрэнка, порядочная, ее, несомненно, надо встретить и приютить. Вдруг требуется какая-то помощь? И вообще…
— Никакая ей помощь не нужна, — ухмыльнулся доктор и подмигнул. — Девчонке нужен Фрэнк. Она влюбилась в него до потери сознания. Я еще там заметил. Правда, Миша? Помните?
Физик кивнул.
— Она тогда смотрела на его мужественный профиль, словно это сам Иисус Христос. А теперь, когда он предстанет в столь импозантном обличий, пардон, Фрэнк, без физических недостатков, вообще, — он пожал плечами, — даже не представляю, что с ней произойдет.
— Ей неизвестно, чем мы тут занимаемся. Я ни во что ее не посвящал, — ответил Грег, — адрес дал на всякий случай.
— Тем более. — Мартин повернулся к Грегу. — Вам следует ее встретить. Девочка впервые в этих местах, мало ли что может случиться. Поезжайте, Фрэнк.
— И я с вами. — Эдерс приосанился. — Любопытно, знаете ли. Чему вы ухмыляетесь, Фрэнк? Вполне естественная и чисто человеческая любознательность. Не те у вас мысли. Не те. Вечно вы пытаетесь исказить и извратить истинное положение вещей.
— А я хоть умирай? — обиженно протянул Уваров. — Они отправятся встречать очаровательную девушку, а мы с Мартином стряпай парадный обед? Хорошенькое дело, только и остается развести ручонками и посыпать пеплом головенку.
— Поезжайте и вы, Миша, — предложил Мартин. — Я прекрасно управлюсь один, развейтесь немножко.
— Решено! — кивнул Грег. — Завтра утром едем вместе в аэропорт. Закончили с этим. Подумаем о дальнейшей работе.
— Чего думать? — Эдерс вытянул вперед ладони. — Уварову свои исследования свернуть. У меня для оставшихся экспериментов все на ходу — их проведем, как только нас покинет симпатичная гостья.
— Над кем их осуществим? — спросил Уваров.
— С мышцами, я думаю, над Грегом — он окончательно не избавился от действия Т-поля, что немаловажно. Освоился с ролью подопытного и представляет весьма покладистый объект.
— А вы говорили, — начал Грег, но доктор перебил:
— Чу, чу, чу. Я знаю, что говорил — вы меняетесь. Ну а с сонными лучами? Разве над Мартином?
— Почему над ним? — Уваров взглянул на доктора.
— Вдруг откажет аппаратура? Кто устранит неисправности? Я? Грег? Мартин? Мы в этом не разбираемся — специалист вы, чем и обоснована его кандидатура.
— Но он же час спустя проснется сам! — не сдавался Уваров.
— А если нет? Вы поручитесь на сто процентов? То-то!
— Согласен.
— Чудесно. — Доктор поднялся. — Несите прибор РУ.
Прибор, который Уваров положил на стол, напоминал зажигалку «ронсон». В центре небольшой, похожий на объектив, цилиндрический выступ. Наверху прозрачный колпачок, закрывающий кнопки.
— Прекрасно сделано. — Грег повертел аппарат в руках. — Вы действительно замечательный мастер экстра-класса, прямо ювелир.
— Спасибо Мартину, он снабдил необходимыми материалами и инструментами, — русский с благодарностью улыбнулся негру. — Можно начинать?
— Да, пожалуйста.
— Объясняю порядок опыта. Сначала погружаем Мартина в сон, во время которого доктор снимает нужные ему характеристики. Будим — спрашиваем впечатления. Снова усыпляем, но не будим, ждем, когда сам проснется. Тоже ведем наблюдения. Доктор, я ничего не перепутал?
Эдерс молча кивнул.
— Мартин! Вы сами-то, извините, что раньше не спросили, согласны на эксперимент?
— Конечно. Какие разговоры?
— Тогда я начинаю. Мартин, встаньте на середину ковра. Готовы?
— Да.
Уваров нажал кнопку. Мартин, словно у него подогнулись ноги, медленно опустился на ковер. Голова упала на вытянутые вперед руки.
— Он спит. — Эдерс приподнял ему веко, затем взял за запястье. — Обратите внимание — он не рухнул как подкошенный, а тихонечко, я бы сказал даже, осторожненько опустился на пол. Сознание отключается мгновенно, а вот движения срабатывают плавно, видно, действует какой-то инстинкт самосохранения. Никаких внешних изменений: бледности, потливости, судорог. Да и поза — не как на душу положит, а вполне удобная. Пульс уже двадцать и еле-еле прощупывается.
— Но он же не дышит! — закричал Грег.
— Дышит. Дышит, но очень экономно, как при летаргии. Я же объяснял: организм функционирует в одну восьмую своих сил. Он по-настоящему отдыхает. Наверное, никаких сновидений, чувства заторможены, не ощущает боли. — Доктор взял со стола иглу и глубоко всадил ее в плечо негра. — Никакой реакции.
— Будите его. Ну вас к шутам, хватит, — забеспокоился Грег.
Уваров надавил кнопку.
Мартин открыл глаза, зевнул, сел и, шаря вокруг руками, произнес с досадой:
— Куда же я его дел?
— Что вы ищете?
— Ключ обронил от входной двери, — ответил он. — А когда станете меня усыплять?
— Вы уже спали, — ответил Эдерс.
— Не разыгрывайте, — усмехнулся Мартин и встал, держа ключ в руках. — Когда вы успели?
— В таком случае, как вы очутились на полу?
— Я же сказал — обронил ключ и искал. Усыпляйте.
— Во-о! — закричал доктор. — Я это предполагал, но не знал, в какую выльется форму. Он ничего не заметил, а сиденье на полу объяснил весьма разумно — искал ключ, который не ронял. Мы видели — он выпал из кармана после того, как Мартин заснул. Что отсюда следует?
— Да, что? — на этот раз вопрос задал Уваров.
— А то! — Эдерс поднял палец. — Что человек как бы вырывается из текущих событий. Процесс полностью исключается из сознания. Объект даже не подозревает, что с ним что-то происходило. Момент усыпления и момент пробуждения стыкуются, а период сна выпадает начисто. Ну а боль чувствовали?
— Какую еще боль? От чего?
— От укола иглой. — Доктор коснулся плеча, где запеклась капелька крови. — Вот здесь.
— Да перестаньте разыгрывать. Ничего со мной не случалось. Вы действительно меня кололи?
— Колол, каюсь, ради науки. — Эдерс провел языком по верхней губе. — Надеюсь, комментарии излишни. Давайте вторую стадию. Мартин, сядьте, пожалуйста, в кресло и запомните, что сидите именно здесь.
— Как вам угодно. — Негр прошел к стене и уселся в кресло.
— Но как же организм не реагирует на столь резкие скачки в ритме? — удивился Грег. — Сначала тонус стремительно падает, затем столь же стремительно, без всякой адаптации возвращается в нормальное состояние. Удивительно. В обыденной жизни организм весьма резво отзывается на смену климата, погоды, часовых поясов, уровня над морем. Вспомните об адаптации космонавтов после длительных полетов. Некоторые это переживают болезненно и даже весьма.
— Спросите что-нибудь полегче. — Эдерс пожал плечами. — Еще одно подтверждение: мы не знаем возможностей своего же собственного организма. До конца не познали сами себя, ни своих физических, ни психологических сил.
— А их можно познать до конца?
— Сомневаюсь. — Доктор скривил губы.
— Сомнения — удел людей незаурядных. — Грег покосился на Эдерса. — Лишь невежды категоричны и безапелляционны в своих заявлениях. Однако продолжим. Действуйте, Миша.
Физик нажал кнопку. Мартин опустил веки и чуть-чуть склонил голову-набок.
Положим его на диван и пусть спит. Или лучше отнесем наверх, пусть потом попробует объяснить, как там очутился.
Мартина отнесли в комнату, где проводили эксперименты над Грегом, и уложили на кушетку.
— Я останусь и буду наблюдать, — сказал Эдерс, — а вы через часик приходите…
Мартин проснулся спустя полтора часа. Все стояли подле него и ждали заключения доктора. Негр сел на кушетку, потянулся и, посмотрев вокруг, спросил:
— Надо что-нибудь?
— Вы о чем? — поинтересовался Грег.
— Я спрашиваю, что-то требуется, раз вы прибежали? Проголодались? Я и отлучился-то прилечь на какую-то минуту.
— Вы никуда не отлучались. Сидели внизу в кресле. Вас усыпили и доставили сюда. И произошло это не минуту, а почти два часа назад, — начал объяснять ему Эдерс.
— Сговорились? — Мартин усмехнулся. — И не совестно подшучивать над стариком? Трое на одного — разыгрываете? И вы, Брут? — Он укоризненно взглянул на Фрэнка.
— Мартин, клянусь, вас никто не разыгрывает. — Грег потряс его за плечо. — То, что сказал доктор, правда.
— Не может быть, — удивился Мартин. — Я уверен, что пошел прилечь, но уж, во всяком случае, заснуть-то не успел. Странно.
— Как чувствуете?
— Превосходно. Впечатление такое, словно на миг смежил веки и открыл снова. Чувствую себя бодрым и здоровым.
— Надеюсь, комментарии излишни? — Эдерс с торжеством окинул присутствующих взглядом. — Могу добавить: ночью он не сомкнет глаз, организм отдохнул в полной мере, как если бы Мартин проспал крепким и здоровым сном восемь часов. Сейчас органы работают нормально. Убирайте, Миша, свои причиндалы и пойдемте ужинать, а на заре отправимся встречать нашу знакомую…
Яркое солнце слепило глаза, казалось — от его лучей выцвело небо. На белые алебастровые стены аэровокзала невозможно было смотреть. Жара еще не достигла максимума, но начинало здорово припекать. Люди попрятались в тень. От темно-зеленых, похожих на поставленные торчком продолговатые еловые шишки кипарисов струился густой, смолистый и терпкий аромат.
Едва «лендровер» затормозил у конца ограды, друзья увидели Юту. Она стояла справа от входа, под сенью разлапистого, усыпанного розовыми цветами рододендрона. Ей очень шла голубая форма стюардессы. Мини-юбка еле прикрывала обтянутые телесного цвета нейлоном длинные красивые ноги. Через плечо перекинут ремень белой дорожной сумки с ярким рисунком. В руке солнцезащитные очки. Крошечная пилотка с серебряными крылышками держалась на ее головке каким-то чудом.
— Словно на рекламе: «Летайте самолетами фирмы «Альбатрос». — Уваров удовлетворенно хмыкнул. — Воплощение изящества.
— Впервые пожалел, что не обладаю даром художника. — Эдерс причмокнул губами. — Написал бы красочное полотно в современном стиле и назвал бы его: «Мисс XX век».
— Не тянет она на это звание. — Русский откровенно любовался девушкой. Вздохнул и произнес в раздумье: — Не типична. Отсутствуют затасканные джинсы, стоптанные кроссовки и вульгарная неряшливость. Да и не намазана.
— Вы, Фрэнк, ступайте-ка вперед, — предложил доктор. — Посмотрим ее реакцию на ваше теперешнее обличье.
— Может, стоит сначала подготовить? — засомневался русский. — Слишком необычно, как обухом по головенке. Вдруг…
— Подумаешь. Нежности. К радости не готовят, — заявил безапелляционно Эдерс. — Смелее, Фрэнк, чего вы растерялись?
Грег расправил плечи, приосанился и решительно направился к девушке. Он приближался сбоку, она его не видела — взгляд устремлен на шоссе, откуда, надеялась, и появятся встречающие.
— Здравствуйте, Юта. — Фрэнк протянул ей букетик искусственных фиалок. — Приветствуем вас в стране фараонов.
Услышав знакомый голос, девушка порывисто обернулась. Мелькнула радостная улыбка. Затем лицо мгновенно побелело. Рот приоткрылся в застывшем вскрике. Шагнула вперед, качнулась и упала на руки оторопевшего Грега.
— Я же говорил! — воскликнул Уваров.
Юта медленно подняла вздрагивающие веки. Лицо порозовело.
— Боже мой, мистер Грег — это вы? — Она, точно не веря, обвела взглядом друзей и снова опустила веки.
