Ночью забушевал самум. Под напором этого горячего ветра подрагивали и прогибались стекла окон. Пронзительно и жалобно подвывали провода. В мансарде поскрипывали стропила. Шиферную крышу секли упругие струи. К утру песчаная буря достигла апогея, округу затянула тяжелая бурая мгла. Горизонт исчез — земля и небо перемешались в единую круговерть, пронизанную завивающимися смерчами. Жара не спадала, стало суше, словно вихри выдули начисто влагу. Сквозь плотно закрытые окна и двери каким-то образом песок проникал внутрь. Наружу никто не осмеливался высунуть носа. Все живое попряталось и затаилось.
      Эдерс сидел нахохлившись, как курица на заборе после дождя. Изредка зябко поеживался и вздыхал.
      — Заболели? — осведомился участливо Грег. — Лихорадит?
      — Настроение подавленное, на душе скверно.
      — А не действует ли на вас инфразвук? Самум тоже стихия и, вероятно, вызывает его естественно.
      — Но ведь собаки-то не беспокоятся? — Доктор указал на спящих животных.
      — Доги после сенбернаров самые флегматичные псы, а вы нервный, — заключил Уваров.
      — Сами вы нервный! — вспылил доктор.
      — Во, видите, а что я такого сказал?
      — Ничего не вижу, просто ипохондрия — гложет какое-то необъяснимое предчувствие чего-то плохого.
      — Подкрепитесь, и все пройдет. Вам налить кофе? — Мартин взялся за кофейник…
      После завтрака друзья собрались в холле.
      Грег поправил повязку на глазу и, откашлявшись, — в горле першило от песка, сказал:
      — Наметим, что оставим в теории, а что воплотим в жизнь своими силами. Начнем, как и прежде, с вас, — взглянул на Уварова. — Предлагайте?
      — По моей части, — он заглянул в записи, — прежде всего проверю установку для наведения Т-поля. В ней, по-моему, кое-что надо заменить. Некоторые детали изготовить заново, я с этим вполне справлюсь. В наличии аккумулятор, но хотелось бы сделать на всякий случай еще один, правда, это не к спеху. Что касаемо прибора РУ — его слегка усовершенствую. Вот, собственно, все. Получив то, что я заказал, потребуется не больше недели работы. Если возникнет непредвиденное, внесем коррективы. Но и тогда прибавится один-два дня, от силы — три.
      — Понятно. — Грег провел по волосам ладонью, сдул с нее песок и взглянул на доктора.
      — У меня дел меньше. — Эдерс посмотрел на русского. — Я могу помочь, если потребуется. Тем более полезно ознакомиться со всей аппаратурой поподробнее. Мне нужно проверить установку для регенерации, ту, что Смайлс смастерил для опытов с Рексом. Затем заняться кое-какими реактивами и препаратами. Поэтому считаю — нет резона разбегаться по кельям и каждому копошиться в своем хозяйстве. Лучше трудиться вместе.
      Уваров кивнул в знак подтверждения слов доктора.
      — Практическая часть по медицине, — продолжал Эдерс, — будет состоять также из аппаратуры для манипуляций с тканями, в частности с мышечной, ну и раздевающего аппарата. Для краткости назовем его, как предложил Миша, РУ. Диапазон смерти аннулируем.
      — Это, конечно, так, — одобрил Грег. — Но мне кажется, сначала необходимо разобрать материалы, проклассифицировать в должном порядке.
      — А зачем? — Эдерс поднял брови и поправил съехавший набок галстук.
      — Чтобы переснять на микропленку записи, теоретические предпосылки и обоснования, расчеты, формулы, таблицы и чертежи. Наконец, просто рассуждения отца и сына, которые, по моему мнению, могут стать каким-то исходным пунктом для научных изысканий, информацией для размышления и создания новых гипотез. Короче, скопировать все, что имеем.
      — Правильно. — Уваров снял очки и начал их протирать кончиком скатерти. — Несомненно, следует зафиксировать и именно в той последовательности, как работали ученые.
      — Но материалов слишком много, — недоуменно возразил Эдерс. — Потребуется время и пленка.
      — Не так много, как вы думаете. — Грег почесал переносицу. — На каждом кадре умещается шесть страниц. Микрокатушки по пятьсот кадров. Что касается времени, то меня учили снимать быстро, я профессионал. Предлагаю сегодня же заняться пересъемкой, для чего и нужна предварительная сортировка, а завтра с утра засядете за подготовку установок и аппаратуры.
      — Я за, — кивнул Уваров.
      — Хорошо, пусть так, — без особого энтузиазма поддержал доктор.
      — Тем более, — Грег взглянул на Мартина, — еще не все приготовлено и куплено. Вот и организуем доставку, если возникнет нужда, вылетим в Каир. Хотя, — он повернулся к окну, где металась желто-коричневая пелена поднятого ветром песка, — в такой свистопляске далеко не улетишь, рейсы наверняка отменены.
      — Уж это точно, — поддержал русский, — будь я владельцем авиакомпаний, отменил бы безусловно.
 
      Ветер стих резко и внезапно, как начался, словно пустыня проглотила его и погребла в горячем чреве. Небо поголубело. Утро наступило спокойное и розоватое. Перед домом виднелись острые язычки песчаных застругов. По обочинам распрямлялись перепуганные и притихшие деревца, несмело и недоверчиво разворачивая скрюченные жарким дыханием самума листочки. Вдали, на шоссе, затарахтели дорожные машины.
      Мартин уехал рано-рано, чуть свет, оставив записку, где что лежит и чем кормить людей и собак.
      Позавтракав, Эдерс и Уваров подмели холл, снесли вниз материалы, сложили на пол и журнальный столик.
      — Все здесь. — Доктор хлопнул ладонью по пачке. — Разложено по порядку, не разделяя на мою и его, — кивнул на русского, — части. Приступайте. Если наша помощь не потребуется, пойдем к себе.
      — Ступайте. Понадобится что-либо выяснить или уточнить, спрошу.
      Перед Грегом высилась кипа пронумерованных красным карандашом исписанных листков текста, чертежей и расчетов. Он расстелил на полу белую бумагу, разместил на ней записи и приступил к съемкам.
      К обеду доктор и физик спустились в холл.
      Грег стоял и, охая, разминал затекшую поясницу, Выглядел он, будто таскал тяжелые камни.
      — Ну как? — Эдерс потер ладони. — Продвигается?
      — В глазах рябит, — вздохнул Грег, — но к вечеру скорее всего закончу. Некоторые документы для верности щелкаю дважды. А у вас?
      — Неплохо. — Доктор улыбнулся. — Мне кажется, Уваров убил в себе прекрасного механика или там слесаря, что ли, в общем, мастера. Руки у него золотые — все умеет.
      — Отчего же убил? — возразил русский. — Каждый исследователь в нашей области обслуживает себя сам, делает требуемые ему приборы. Подчас их вообще не существует, и приходится создавать заново. Так, кстати, действовал и Смайлс и весьма в этом преуспел. Но мне бы хотелось знать, Грег, что будем делать с этими установками?
      — Меня это тоже интересует, — добавил Эдерс. — Для чего мы затеяли канитель со сборкой?
      — Странный вопрос, — Грег пожал плечами. — Раз собираем, значит, для того, чтобы использовать по назначению — экспериментировать.
      — Как вас прикажете понимать? — прищурился Эдерс.
      — Очень просто. Допустим, мы смонтировали аппаратуру для регенерации органов. Мое мнение — по меньшей мере неразумно не посмотреть, как она действует.
      — На ком? — Доктор покачал головой. — У нас нет лаборатории, специалистов, наконец, подопытных животных и…
      — Ничего этого не нужно, — перебил Грег. — Начнете прямо на человеке, то есть на мне, благо имеется, что восстанавливать. Чем я вам не объект для опытов?
      — Не говорите глупостей, Грег, это несерьезно, — Эдерс всплеснул короткими руками. — Это не шутки.
      — Я и не намерен шутить.
      — Тогда городите несусветную чушь и абсурд. — Лицо доктора покраснело. — Неужели вы допускаете, что я, врач, стану проводить опыты на человеке без лабораторных исследований, предварительных анализов, неоднократных экспериментов на, скажем, морских свинках, собаках или обезьянах?
      — Смайлс провел опыт на Рексе?
      — Боже мой! Вы-то не Рекс, а я не Смайлс. — Доктор закричал. — Я врач, понимаете или нет? Вра-ач! Не знахарь, шаман или колдун, а дипломированный медик. Я давал клятву Гиппократа. Клялся именами дочерей Эскулапа Гигии и Панакеи «Ноли ноцере» — не повредить больному. Не повреди-ить. Не усугублять его страдания, а облегчать их. Я не шарлатан и не авантюрист. Это вам ясно?
      — Разумеется, доктор. Конечно, дорогой мой, — примирительно сказал Грег. — Но у нас нет выхода. Тем более я иду на это добровольно. Не требую наград и гарантий, не предъявляю претензий. Жертвую собой, так сказать, во имя науки и человечества.
      — А если бы вы добровольно попросили лишить вас жизни?
      — Не ударяйтесь в крайности, Макс.
      — Это не крайности, — голос его звенел торжествующе, — а здравый смысл. Мой врачебный долг. Моя этика. Я не желаю экспериментировать на вас, человеке, к которому испытываю братскую привязанность, если не больше. Вы просто не представляете, на что пытаетесь меня толкнуть. На преступление! Да-да, преступление, за которое лишают диплома и судят. Мы, медики, имеем дело с людьми, и любая новинка в нашей области, прежде чем ее применить к человеку, тысячи и тысячи раз пробуется и проверяется в клинике на животных. Это слишком ответственно.
      — Успокойтесь, доктор, — Грег положил руку на его плечо. — Вы же верите Смайлсам? Или не хотите помочь мне обрести облик полноценного человека?
      — Верить одно, — Эдерс вырвал плечо из-под ладони Грега, — а испытывать сомнительные машины и рецепты на людях — в корне противоположное. Потом, чем помочь? Чем?
      — Восстановить кисть и глаз.
      — А вдруг вместо этого у вас вырастет хвост и образуются жабры? — Эдерс уже вопил, размахивая руками и брызгая слюной. — Или вы обрастете шерстью, как медведь. На голове появятся рога, а из челюстей прорежутся бивни мамонта?
      — Рога я, по всей вероятности, уже носил, их восстанавливать не надо. — Грег невесело рассмеялся. — В конце концов я даже не против хвоста и жабер. Будет чем отгонять москитов и дышать под водой. Стану эдаким хвостатым Ихтиандром.
      — Не паясничайте! — взвизгнул Эдерс. Круглые щеки затряслись, смешно запрыгали усы, карие глаза заблестели. — Я же вас, сыщика, не принуждаю нарушать закон?
      — Я вас тоже не принуждаю. Просто считаю в данном случае риск оправданным и согласен на любой исход, даже если он обернется для меня трагедией.
      — А для меня? Меня замучает, убьет совесть. На это вам наплевать?
      — Ничто вас не замучает, и останетесь живы, — неожиданно вмешался Уваров. — Я уверен: все кончится благополучно, и поддерживаю просьбу Грега. А если он вам так дорог, предлагаю себя — обо мне плакать некому, я везде теперь, как говорят, персона нон грата.
      — И этот туда же! — резко повернулся к физику доктор. — Вы мне также не посторонний. Да и не в этом дело. Я врач! Не могу я, _не могу_. Мне никто не давал такого, права. Тем более вам и восстанавливать нечего. Вы ставите меня в неловкое, некрасивое положение. Это безнравственно. Я категорически отказываюсь и не желаю продолжать разговор в том же духе.
      — А вот русский доктор Бакулев учил молодых медиков, — вставил Уваров, — использовать малейший шанс спасти больного.
      — Я преклоняюсь перед именем Бакулева, но не вижу аналогии. От чего спасать нашего друга? От чего? Он что, на грани смерти?
      — Ну зачем же так прямолинейно. — Русский скривил губы. — На вашем месте я бы рискнул.
      — Вы не на моем месте. Поэтому вам легко говорить. Всегда легче, если дело касается других. Повторяю, категорически отказываюсь. Да. И ничто, да-да, ничто не изменит моего решения! Господи, недаром вчера меня терзали предчувствия.
      — Значит, доктор, — Грег пристально взглянул ему в глаза, — имея возможность вернуть меня в лоно полноценных, вы из-за своей сомнительной щепетильности отказываетесь. Это и есть безнравственность, равнодушие и эгоизм. Вы можете, но, видите ли, не желаете.
      — А кто вам сказал, что могу? — Эдерс затряс черной гривой. — Почему могу? Вдруг все не так и не то? Мало ли что они там насочиняли? Не исключено — случится непоправимое, мы же вступаем в область неизведанного. Вдруг вы примете обличье какого-то монстра-людоеда и в вас проснутся первобытные и отвратительные инстинкты? Вам лень об этом подумать?
      — Но я же освобождаю вас от ответственности и угрызений совести, — засмеялся Грег.
      — Вы — да! А я себя — нет! И перестаньте хихикать, мне не до юмора. Я возмущен — вы просто легкомысленный человек. — Он насупился, замолчал и нервно заходил по холлу.
      — Доктор! — Уваров обнял его за плечи. — Успокойтесь. Мы вас очень любим и уважаем. Но Грег прав, действительно другого выхода нет. Будь я врачом, честное слово, решился бы на эксперимент. Это особый случай, требующий и благородства и мужества. Впрочем, — он прищурился, — вы можете подсказать что-либо иное?
      — Значит, вы бы согласились? — Эдерс остановился.
      — Не колеблясь. Потом, я же буду ассистировать. Работа установок — моя епархия. Следовательно, я не только помощник, но и соучастник и готов разделить с вами любую случайность. На лабораторные исследования времени нет.
      — Тем более, — вставил Грег, — мне кажется, скоро нас побеспокоят люди Робинсона или Майка. Не исключено, они отправят на тот свет с легким сердцем — без всяких душевных угрызений. Эти опасения и заставили меня сфотографировать материалы. Я изготовлю еще копию, а оригиналы уничтожим.
      — Вы хотите уничтожить созданное Смайлсами? — взвился Эдерс и уставился горящими глазами на Грега. — Это вандализм! На подобное злодеяние замахивались разве варвары-гунны или гитлеровцы. Вы фашист?
      — Полно, доктор, — Грег встал, — не нервничайте, я же сказал: два экземпляра спрячем, а подлинник сожжем. Так удобнее — катушка пленки не больше двадцатицентовой монеты.
      — Копия — это копия, а оригинал — оригинал. — Эдерс задумался и поджал губы.
      — Не забывайте — это фотокопия. Кипу документов труднее сохранить, а микропленку я при необходимости проглочу или так запрячу, сам дьявол не отыщет.
      — Делайте как знаете, вам виднее. Я умываю руки.
      — Ручонки вы умоете перед операцией над Грегом, — улыбнулся Уваров.
      — Не ерничайте! Никаких операций! — опять взвился доктор. — С генетикой шутки плохи. С ней разговаривают на «вы». Дилетанты, неучи и профаны не представляют могущих произойти пагубных последствий. Это святая святых, в нее следует входить на цыпочках.
      — Мы все понимаем. Но поймите и нас, иного выхода нет. — Грег сдвинул брови. — Значит, вы желаете, чтобы я так и остался калекой?
      — Нет, не желаю. Не в том дело, а вдруг…
      — Если произойдет это «вдруг», даю письменное разрешение Уварову пристрелить меня. Изобразим самоубийство.
      — Здрасьте! Вот это мило! — вытаращил глаза физик. — Почему именно мне отводится столь ужасная роль заплечных дел мастера?
      — Потому что вы меня поддерживаете и уверены в успехе, как я сам. Вы оптимист, а доктора постоянно заносит в негативную сторону. Родится монстр! Вырастут бивни! Полезу на деревья! А если обернусь гением? Начну слагать стихи, как Шекспир, писать картины подобно Рембрандту и сочинять музыку, достойную Чайковского? Вас гложет зависть, Макс, поэтому вы и отказываетесь. Вдруг замухрышка Грег превратится в сказочного принца? Что тогда станет с вашей совестью?
      — Вы неисправимы, Фрэнк. Делаете вид, будто не понимаете меня, хотя вам все прекрасно понятно. Вы вымогаете…
      — Себе превращение в сказочного принца, — закончил Уваров.
      — Не острите! Я не шучу! — взвизгнул Эдерс, но уже как-то неуверенно.
      — И мы не шутим, наш милый доктор. Мы вас просим как единственного волшебника, даже, если хотите, умоляем снизойти…
      — Пропадите вы пропадом! — Эдерс засунул кулаки в карманы брюк и выпятил круглый животик. — Я умываю руки. Будь что будет. Вы с физиком затравили меня, загрызли, затюкали и загнали в тупик. Это нечестно, неблагородно и уж, во всяком случае, не по-товарищески. Вы создали искусственное большинство. Вероятно, с этой целью и Мартина сплавили — он бы взял мою сторону. Не даете мне открыть рта! А вам, Уваров, я этого…
      — Никогда не прощу! — закончил физик с пафосом, закатил глаза и захохотал. — Если вы, доктор, сейчас же не согласитесь, — он схватил со стола прибор РУ, — я вас раздену и, как сказано в одной басне, голым в Африку пущу. Благо она близко.
      — Я умываю руки, — повторил Эдерс и задрал подбородок. — Подчиняюсь насилию, но оставляю за собой моральное право: если, дай-то бог, все кончится благополучно — в течение недели будете поочередно чистить мои туфли и подавать в постель утренний кофе со сливками и свежими булочками.
      Грег и Уваров переглянулись и ответили хором:
      — Согласны! Обещаем!
      — Считайте, почти уговорили, — Эдерс вытер лоб, — но не воображайте, что испугали вашими угрозами — иду на безрассудный риск ради науки и любви к ближнему или, как нынче часто пишут газеты, ради всего прогрессивного человечества. Но если случится несчастье — наложу на себя руки. Кстати, — он вытаращился на прибор РУ, — покажите, как действует эта штука.
      — Для вас с превеликим удовольствием. — Уваров направил на него объектив.
      — Вы с ума сошли! — Доктор всплеснул ладонями. — Не на мне.
      — Извольте. — Уваров отвел прибор в сторону. — Видите, над объективом-вибратором четыре кнопки, закрытые прозрачными колпачками.
      — Раньше их было три, — вставил Грег.
      — Верно. На старой модели их три. Тот прибор не работал в режиме «усыпление».
      — А колпачок зачем? — спросил Эдерс.
      — Чтобы не нажать случайно: при ношении, падении или еще чего. Это своеобразный предохранитель. Там есть и другой — прежде чем утопить кнопку, ее надо развернуть пальцем на 90 градусов по часовой стрелке. Теперь, как он действует. Смотрите, белая — раздевание. — Он навел прибор на штору. — Нажимаю.
      Репсовая, в оранжевых и зеленых разводах, штора мгновенно словно растаяла. Какой-то миг казалось, вместо нее реет невесомое мутное облачко пыли, но и оно тут же пропало.
      — Все, — сказал Уваров. — Если бы это был костюм, человек предстал бы обнаженным. Без всякого вреда для здоровья. Дальше — черная кнопка — «усыпление». — Он направил объектив на сидящую на площадке собаку. — Нажимаю.
      Джерри, это была она, лениво повалилась на бок. Рекс в недоумении потянулся к ней, втянул воздух носом, но тут же сам упал сверху.
      — Что вы делаете? — закричал доктор и бросился к животным.
      — Остановитесь, — Уваров схватил его за рукав. — Им ничто не грозит. Они крепко спят, сейчас мы их поднимем.
      — Ох, господи, склероз. — Доктор остановился. — Совсем заморочили мне голову. Я же в этом режиме использовал прибор сам. Будите их.
      Уваров надавил на зеленую кнопку. Собаки как ни в чем не бывало поднялись, потянулись, выгнув атласные спины, и снова улеглись.
      — Обратите внимание, они даже не удивились, что только что лежали, — прокомментировал Уваров. — Если бы я их не разбудил, проспали бы сном праведников час-полтора, а затем благополучно проснулись бы сами.
      — А это? — доктор потянулся к красной.
      — Осторожно! Ликвидатор. Когда-то его машинально и беззаботно задел наш друг, и кончилось печально. Правда, я его усовершенствовал. Сейчас он действует не взрывом патрона — короткое замыкание расплавит прибор в доли секунды. Думаю, так лучше, меньше шума и безопаснее для окружающих.
      — А диск и шкала на обороте? — спросил Грег. — Прежде я их не видел, вернее, скорее всего не заметил.
      — Точно. Их не существовала — подтвердил Уваров. — Здесь нанесены числа: 35, 42, 51. Первая частота превратит в ничто живое. Я ее испытал на метровом варане. Исчез, лишь следы лап и брюха остались на песке. Вторая — развеет любое каменное, кремневое, бетонное или силикатное препятствие. Третья — обратит в пыль металл или изделие из него. Для последней имеется еще и своя шкала, на ней устанавливают частоту для определенного вида. Скажем, для стали одна, для меди другая.
      — Понятно, — прошептал доктор. — Ужас. Просто ужас. Уму не постижимо, какое варварство. До чего может докатиться человек в своих низменных устремлениях.
      — При чем тут варварство? — возразил Уваров. — Это изумительное и нужное открытие, значение которого трудно переоценить. Это равноценно атомной или термоядерной реакции: можно строить электростанции, а можно создавать бомбы.
      — Ладно. Ну его к шутам, спрячьте от греха. — Эдерс боязливо отстранился. — Безопасен он или нет, но подобные вещи вызывают у меня омерзение и внутреннюю дрожь. Уберите.
      Уваров вложил прибор в небольшой футляр.
      — Продолжим? — Грег собрал разбросанные по столу листки. — Как только Мартин доставит необходимое, начнем готовиться к эксперименту. Надеюсь, вас больше не придется уговаривать, доктор?..
 
      Лабораторию оборудовали на втором этаже, где раньше размещался кабинет профессора. Там не оставили почти никакой мебели, тщательно вытерли пыль, продезинфицировали вещи и вымыли полы.