— Значит, все сгорит и задохнется? — Эдерс содрогнулся.
      — В самих районах взрывов да, а вот в прилежащих пока еще что-то останется. Ненадолго. Грядут новые испытания — холодом.
      — Холодом? Вы же упоминали о пекле преисподней?
      — Пекло кончилось. Но от гигантских взрывов в небо взметнулись миллиарды тонн пыли, а от пожаров дым, копоть, зола и сажа. В вышине шляпы ядерных грибов расползутся и сомкнутся в плотное черное одеяло. Толща его практически непроницаема для солнечных лучей. Часть их отразится и рассеется, часть поглотится, что еще больше нагреет само одеяло. Лишь одна десятимиллионная доля того, что получает наша планета от светила в нормальных условиях, достигнет Земли. Оседает эта масса, особенно сажа, медленно. Подсчитано: даже через год атмосфера останется в десятки раз менее прозрачной, чем обычно. Это покрывало циркуляционными потоками будет перемещаться по всему шару, и на Земле установится «ядерная зима». Все как бы вывернется наизнанку. У поверхности земли температура минус 50, а в стратосфере плюс 100. Экологические связи нарушатся, источники воды замерзнут.
      — Ужасно! — Эдерс прижал ладони к щекам.
      — Но и этим бедствие не ограничится.
      — Но куда же больше? Господи. Какие круги ада предстоит снова пройти?
      — Этот будет последним. Милитаризация космоса, а следовательно, и взрывы в нем приведут к нарушению плотности озонового слоя. Сейчас он предохраняет нас от смертоносного ультрафиолетового солнечного излучения. Оно, как вам известно, убивает-и завершит превращение поверхности нашей прекрасной Земли в лунный пейзаж.
      — Какой Апокалипсис, конец света.
      — Есть небольшая разница. Иоанн Богослов, которому приписывают сочинение Апокалипсиса, предрекал гибель грешников за их нелицеприятные делишки от каких-то высших, независимых от них, сил. Здесь же люди уничтожат сами себя. Знать, наскучило жить на нашей чудесной Земле и они избрали оригинальный способ самоубийства.
      — Человечество не допустит подобного сумасшествия. — Эдерс начал горячиться. — Не до-пус-тит, уму не постижимо, до чего можно докатиться. Не допустит.
      — Будем надеяться.
      — И вы так равнодушно к этому относитесь? Вы — интеллигентный человек. Надо кричать, протестовать, возмущаться! Бить в набат!
      — Пока бьют именно тех, кто возмущается. А когда Россия предлагает разумный выход, ее предложения называют пропагандой.
      — Но должны же все понять, куда низвергается род людской!
      — Поймут. Но не будет ли слишком поздно!
      — Тех, кто ратует за подобное варварство, следует всенародно судить и строго наказать в назидание потомкам. Как судили военных преступников на Нюрнбергском процессе. Их надо публично, ну я не знаю, может быть, выпороть на площадях. Приковать к позорным столбам, выставить на всеобщее поругание.
      — Будем надеяться.
      — Но чем сейчас объяснить инертность некоторых?
      — Видите ли, обывателю порой удобнее считать себя как бы непричастным к событию. Он, дескать, ничего не решает и ни за что не отвечает. Да и пресловутое: «А вдруг меня-то это и не коснется». Специалисты же продолжали пользоваться старыми мерками: арифметически складывали эффект от одной бомбы, двух, трех, десяти и так далее; А анализ-то должен быть новым. Для глобальных климатических последствий ядерной войны возникают так называемые нелинейные эффекты.
      — Это еще что такое?
      — Те самые новые мерки. Для них характерно наличие определенного предела, определенных критических ситуаций. Качественные изменения возникают скачком за надкритическим количественным ростом. Накопленные запасы ядерного оружия превышают порог, за которым возникают глобальные геофизические воздействия на биосферу.
      — Да выражайтесь вы яснее в конце концов!
      — Если яснее, то это значит: наша Земля слишком мала для сосредоточения на ней имеющегося ядерного арсенала. Понимаете — одна бомба может снести город. Несколько — вызвать, скажем, землетрясение. А количество за критическим порогом привести к общей гибели, ибо природа с подобным бедствием уже не справится, это выше ее возможностей.
      Они замолчали. Доктор сидел, громко отдуваясь, вытирая платком полное лицо. Наконец произнес:
      — Знаете, Мишель, сейчас у меня мелькнула мысль, которой я сам испугался.
      — То есть?
      — А вдруг это уже было? Скажем, на Марсе, Венере, Плутоне или еще где в нашей Галактике. Жизни там сейчас нет, и творится черт знает что: и жарко, и холодно, и вообще неуютно. Не произошел ли и там аналогичный предполагаемому у нас катаклизм? Не были ли и их обитатели столь беспечны и безответственны?
      — Сомневаюсь. Ну если бы еще на одной, а уж на всех-то вряд ли. Пример других послужил бы назиданием. — Уваров прикрыл глаза.
      — Поражаюсь вашему олимпийскому спокойствию и невозмутимости. Вам известно то, чего не ведают миллионы простых людей, а вы почиваете на этой информации, как на пуховой перине. Как вы можете спать спокойно? Вы, культурный человек? Стыдитесь.
      — А что прикажете делать?
      — Кричать! Стучать! Прыгать! Ох, господи, мне не по себе. Если мы сейчас же не переменим разговор, мне будет плохо.
      — Давайте переменим. — Физик приподнял веки. — Поговорим о чем-нибудь приятном и добром.
      — Да-да. — Доктор огляделся и вдруг засиял.
      — Посмотрите, Миша, и такую красоту хотят уничтожить.
      — Вы о чем?
      — Счастливец все-таки Грег.
      — Да о чем вы? — Уваров завертел головой. Взглянул в иллюминатор.
      — Да не туда.
      — Куда же?
      — Вот куда. — Эдерс повернул его голову в сторону пилотской кабины.
      — А-а-а. — Физик восхищенно приоткрыл рот.
      — Вот вам и а-а-а. До чего же хороша. Просто прелесть. Везет же некоторым.
      — А ведь вы когда-то говорили?..
      — Мало ли что я мог сказать в запале.
      По проходу, изящно, как манекенщица на показе мод, шла Юта с подносом, уставленным разными бутылками с яркими этикетками. Преобладало спиртное.
      Она остановилась около друзей, улыбнулась приветливо и спросила:
      — Коньяк, виски, водку?
      Физик наморщил нос и досадливо хмыкнул. Эдерс возмущенно и протестующе замахал ладонями.
      — Чего-нибудь прохладительного?
      — Да-да, — выпалили оба и засмущались.
      Доктор, смешно выпятив грудь, пригладил усы и попросил вкрадчиво, будто боялся, что очень затруднит девушку:
      — Кока-колы со льдом или пепси. Если можно.
      — Пожалуйста, будьте любезны. — Она протянула ему высокий бокал. — А вам, Миша?
      От того, что девушка назвала его по имени, физик зарделся, веснушки рассыпались по носу и щекам.
      — И мне, пожалуйста. Если можно.
      — Отчего же нельзя? С большим удовольствием. Приятное исключение. Наши клиенты в основном налегают на спиртное.
      — Прилетим вовремя? — Эдерс отхлебнул глоток терпкого, холодного напитка. — Мисс Шервуд?
      — Конечно. — Девушка опять доброжелательно улыбнулась. — Самолеты «Альбатроса» никогда не опаздывают. В виде компенсации, если это случится, компания обещает выплатить каждому пассажиру доллар за минуту.
      — Уже кому-нибудь платили?
      — Нет. Причин не было, — ответила с гордостью, будто чувствовала свою причастность к скрупулезному выполнению расписания.
      — На вашей линии всегда так? — Уваров указал на пассажиров. — Такое вавилонское столпотворение?
      Юта вскинула головку, взметнув светло-каштановое облако волос, сказала, дернув бровями, в салон:
      — У нас сегодня словно летающий Ноев ковчег.
      Действительно, кого только не было. Группа монахинь и монахов. Белые сутаны францисканцев перемежались с коричневыми и синими кармелиток и лютеранок. Тесно сбившись, сидели, о чем-то переговариваясь шепотом, китайцы и арабы из Каира. Весело болтали и жестикулировали французы, не обращая внимания на осуждающие взгляды насупленных и толстых испанцев, севших в Мадриде. Сзади, прикрыв лицо газетами, дремали возвращающиеся из деловых поездок несколько пожилых и степенных господ. Худой итальянец, вытянув тонкую жилистую шею, так откровенно уставился горящими, как угольки, глазами на ноги и бедра стюардессы, что дремавшая подле дородная матрона, очевидно жена, зашипела и дернула его за руку.
      — Начинаем снижение. — Юта указала пальчиком на экран, где кинофильм сменила красная надпись: «Не курить, застегнуть ремни».
      — Встречать нас не будут. — Эдерс зашарил рукой, разыскивая пряжку ремня. — Доберемся сами.
      С первых рядов поднялось четверо мужчин.
      — О-о. — Уваров ткнул в них пальцем. — Везде одно и то же — никогда не подождут, не терпится, каждый старается выскочить побыстрее.
      — Действительно, куда это они, ведь еще рано? — поддакнул доктор.
      Между тем двое — мелькнули только их спины, обтянутые нейлоном курток, — скрылись за дверью кабины пилотов. Один — высокий и худощавый, в коричневом берете и клетчатом пиджаке, повернулся к ряду, где сидели друзья. Другой, маленький, чернявый и верткий, словно обезьяна гиббон, встал слева.
      — Всем сидеть на местах! — густым басом рявкнул долговязый. — Не шевелиться! — Из-под полы пиджака глянуло короткое черное дуло автомата. — Стреляю без предупреждения!
      В салоне всплеснулся и тотчас оборвался, будто зажали рот, женский вскрик. Истово закрестились монахини. Чернявый снял с багажной сетки картонную коробку-блок и, держа в руках какие-то провода, писклявым голоском прокричал скороговоркой:
      — Самолет в наших руках! Приказываю всем сидеть и не шевелиться! При малейшем неповиновении или сопротивлении взорвем со всеми пассажирами!
      Снова кто-то истерично взвизгнул.
      Уваров обернулся.
      В самом конце второго салона виднелись двое мужчин, одетых во что-то пестрое, с оружием в руках. По проходу бежала Юта. Лицо бледное, глаза широко раскрыты, с подносика на пол сыпались стаканчики.
      — Спокойно, детка! — Рядом с чернявым из кресла поднялась высокая молодая женщина. Салатового цвета костюм подчеркивал ее прекрасно сложенную фигуру. Золотисто-рыжие волосы крупными волнами спадали на покатые плечи. Красивое, с матовым оттенком, слегка одутловатое лицо, полные губы нервно кривились.
      — Не торопись! — Она развернутой ладонью уперлась стюардессе в грудь. — С твоими пилотами полный порядок, они парни покладистые, присядь.
      Юта опустилась в пустующее кресло.
      — Лайнер захвачен! Если будете благоразумны, вреда вам не причинят, — блондинка дернула головой, откидывая волосы с лица. — В противном случае, как вы уже слышали, — взорвем. Церемониться не станем! Надеюсь, понятно? — На губах мелькнула пренебрежительная усмешка, под глазами слегка набрякли нежные голубоватые синячки. Она сунула в рот сигарету и щелкнула зажигалкой.
      Эдерс потянул носом и зашептал Уварову в ухо:
      — Марихуана. Она наркоманка. Эти на все способны — совершенно не управляемы, можно ждать чего угодно.
      Самолет меж тем резко пошел вниз. Заложило уши. Во втором салоне заплакал ребенок, взволнованный голос матери успокаивал его. Кто-то застонал.
      — Там пассажиру плохо. — Юта подняла глаза на женщину. — Разрешите дать воды?
      — Сиди. Потерпят. — Она положила руку на плечо девушке. — Ты сейчас понадобишься.
      — Я успею.
      — Заткнись.
      Колеса дробно застучали по бетонному покрытию. Лайнер, подпрыгивая, пробежал немного и остановился. Людей в креслах качнуло вперед.
      — Предупреждаю! — резко выкрикнула блондинка. — Пока ведутся переговоры, никаких шевелений. Ремни не отстегивать. А это, — она протянула Юте конверт, — отнесешь администрации аэропорта. Здесь наши требования. Ждем десять минут, ровно через это время, если требования не удовлетворят полностью и безоговорочно, — машина взлетит на воздух. — Она подтолкнула стюардессу к выходу и крикнула кому-то: — Пропустите ее!
      — Вот он, наш свободный и демократический мир. Бандитизм какой-то, пиратство двадцатого века. — Уваров расстегнул пряжку и встал. По лицу пошли красные пятна, стекла очков чуть-чуть запотели.
      — А ну, сядь! Быстро! — Длинный вскинул автомат.
      — Я требую, чтобы немедленно выпустили женщин и детей! — Физик не обратил внимание на жест долговязого. — Заложников и без них хватает. — Губы его дрожали, он повернулся к блондинке, взглянул ей прямо в глаза и бросил презрительно: — Вы, вероятно, забыли, что сами женщина, а может быть, и мать? Как вам не стыдно?
      — Кто вы такой? — Блондинка выплюнула сигарету и, прищурившись, уставилась на физика.
      «Глаза у нее, ну точь-в-точь как у Машенькиной сиамской кошки Бетси, — неожиданно поймал себя на мысли Уваров, — голубовато-фиолетовые». Твердо выделяя каждое слово, сказал:
      — Я русский. Требую сейчас же освободить женщин и детей. Немедленно. В противном случае… — Волнение перехватило ему горло, на вцепившихся в спинку кресла пальцах побелели суставы.
      Женщина в салатовом костюме удивленно вскинула тонкие брови. Чернявый и длинный приоткрыли рты.
      — Ру-усский?
      — Да. И предупреждаю… — Он начал дергать — ремень, собираясь выйти в проход.
      Налетчики о чем-то зашептались.
      — Вы с ума сошли, — шипел Эдерс и дергал физика за рукав. — Они же принимают вас за советского. Вы не знаете этих субъектов. Прикончат в два счета. Для них нет ничего святого — звери.
      — Отстаньте! — Уваров выдернул рукав и шагнул в сторону.
      Блондинка взглянула на него снисходительно и громко произнесла:
      — Женщины и дети могут покинуть самолет. Не суетитесь. Отстегните ремни и спокойно выходите. Если с ребенком не мать, а отец, он также уходит. Мы не плодим сирот. — Усмехнулась.
      В салоне завозились. Вертлявый итальянец тоже попытался проскользнуть, но был водворен на место. Его супруга прошествовала с таким видом, словно делает большое одолжение, покидая лайнер.
      — Вы также свободны. Отправляйтесь. — Длинный ткнул Уварова автоматом в грудь.
      — Благодарю вас, я останусь. — Он протиснулся меж спинок, сел и пристегнул ремень. Бросил угрюмо: — Мне и здесь хорошо. Благодарю за заботу, не беспокойтесь.
      — Ваше дело. — Женщина с уважением посмотрела на него. — Оставайтесь, — произнесла удовлетворенно, словно одобряя поступок русского.
      — Неврастеник. Дон-Кихот ненормальный, — шептал Эдерс. — Выдумали невесть что. Взяли бы у меня пленку и вынесли. Я же не о себе пекусь. Нашли кого удивить благородством. Идеалист.
      — Да отвяжитесь вы, перебьемся. — Уваров устало откинулся на спинку и опустил веки.
      Матери с детишками — их было немного — гуськом спустились по трапу. Неторопливо, словно на прогулке, попарно, взявшись за руки, направились к зданию аэровокзала. Дверь, не успев захлопнуться, отворилась вновь. Прибежала Юта. Щеки разрумянились. Дышала прерывисто, волосы растрепались. Она бросилась к блондинке и, не переведя дух, выпалила:
      — Администрация и полиция согласны на ваши требования… Некоторые вопросы не в их компетенции. Они просят час для решения на другом уровне… Они говорят — скорее всего претензии будут удовлетворены. Ух, — она перевела дыхание.
      — Больше ничего?
      — Нет, мисс, ничего.
      Захватчики стали совещаться. Чернявый размахивал руками и шмыгал носом. Долговязый что-то бубнил ему в макушку и дергал головой, точно клевал. Женщина, изредка бросая взгляды на Уварова, отрицательно покачивала толовой и как-то очень женственно поправляла волосы тонкими пальцами с наманикюренными перламутровым лаком ногтями. Наконец они замолчали. Блондинка поджала губы, подумала и сказала Юте:
      — Даем полчаса. Если к этому сроку не выполнят все наши требования, понимаешь, все… Без дальнейшей болтовни лайнер взрываем. Иди передай!
      — Во втором салоне двум господам нехорошо. Я помогу им? — Она снизу вверх взглянула на женщину.
      — Нам не лучше. Не умрут, беги и не ной. Так и скажи: ровно в одиннадцать самолет и кто тут есть разлетятся на куски. Больше никаких переговоров. Ступай…
 
      Грег и Мартин впились в экран. На летном поле все так же одиноко стоял лайнер, охваченный полукольцом автомобилей. Неожиданно в фюзеляже открылась дверь, на трап, жмурясь от яркого солнца, высыпали ребятишки и несколько женщин.
      — О-о-о! — удивленно вытянул губы Грег. — Выпустили женщин и детей. Что-то новое, на наших не похоже. Скажите, какой гуманизм.
      В темном проеме показалась девушка в голубой форме стюардессы.
      — Юта! — не веря глазам, закричал Грег. — Господи! Она же тоже там!
      — Спокойно. — Мартин удержал его за локоть. — Они ее отпустили, наверное, проводить малышей и передать ультиматум налетчиков властям.
      Грег прикрыл глаза и затряс головой. За кадром раздался захлебывающийся голос репортера:
       «Захватившие самолет предъявили правительству требования: вручить им пять миллионов долларов и освободить из тюрьмы семь заключенных, уголовных преступников. После доставки освобожденных на борт разрешить лайнеру взлет и затем посадку в Гондурасе. При невыполнении ультиматума бандиты намерены взорвать самолет со всеми пассажирами и командой. Требования рассматриваются. Как сообщил наш корреспондент, по его мнению, их, вероятно, удовлетворят. Среди заложников несколько иностранных делегаций, видные представители деловых и религиозных кругов, туристы. Предварительно установлено: нападавшие — шесть мужчин и одна женщина — принадлежат к банде контрабандистов и торговцев наркотиками, как считают компетентные лица, тесно связанной с латиноамериканской мафией.
       Три месяца назад их главари были арестованы известным криминалистом комиссаром Фоксом. Однако кое-кому удалось избежать тюрьмы. Полиция пока опознала лишь двух участников — это бывший «киллер» Лукка Скорьятти, недавно совершивший дерзкий побег из одиночной камеры, и некая Вирджиния О'Нейли…»
      — Джин! — захлебнулся в крике Грег и вскочил. — Мартин! Вы слышали, Джин жива!
      — Лучше бы ей умереть, — зло бросил негр. — Она всем приносит несчастья. Очевидно, для этого и создал ее всевышний, как наказание за грехи.
      — Но ведь это Джин, — прошептал Грег и бессильно опустился на стул. — Понимаете, Мартин, Джин.
      — Ну и черт с ней, — с ожесточением вскричал негр. — Она предала моего хозяина, обокрала вас, теперь занялась разбоем, негодяйка. Вы что, все забыли и простили? У вас есть Юта, ваша невеста. И думать нужно лишь о ней и наших ребятах.
      — Да-да, — машинально и растерянно повторил Грег. — Есть Юта, есть друзья. Но ведь их могут убить! Злодеи! — Он заскрежетал зубами, на скулах заходили желваки.
      Голос за кадром продолжал:
       «…ее имя одно время часто упоминалось рядом с именем крупного промышленника, химического короля Дональда Робинсона. Ходили слухи — она его любовница. На вопросы журналистов мистер Робинсон категорически отказался сообщить что-либо по этому поводу…»
      — Опять Дональд Робинсон, — прохрипел Грег. — До чего он довел ее.
      — Она сама себя довела, — упрямо возразил Мартин. — Зря вы ее оправдываете, ей нет прощения. Я удивляюсь вам, Фрэнк. И это после того, что она натворила. Все ваши беды от нее.
      — Но ведь были не только беды, Мартин, но и радость. Она сама несчастна. Поймите же, дорогой мой…
      — Я не хочу ничего понимать! Она подлая и нехорошая женщина. Почти убийца и воровка. Она предала вас и бросила в самое тяжелое время. Я не могу быть к ней милосердным. У вас есть Юта, и она подвергается, опять же из-за этой авантюристки, смертельной опасности.
      — Да-да, — отрешенно твердил Грег. — Юта и Джин, они обе там…
      Среди полицейских машин появились какие-то угрюмые люди с карабинами необычной системы в руках.
      — Снайперы, — прошептал Грег. — Они, сейчас возьмут налетчиков на прицел. Но это же бессмысленно, раз те внутри и неизвестно, у кого ящик с взрывчаткой.
      Крупным планом на экране возникла бегущая стюардесса.
      — Юта! — закричал Грег. — Она возвращается с ответом. Их сейчас освободят…
      За распахнутой дверью самолета, в овале входа, мелькнула тень. Тотчас тишину разорвал сухой одиночный выстрел. И, словно пытаясь кого-то догнать, торопясь, разрозненно загремели карабины из разных точек аэровокзала.
      — Что они делают! Идиоты! — истошно закричал Грег и схватился за голову. — Там же люди!
      Экран дернулся. Кроваво-красным мазком его лизнуло пламя. По ушам ударил грохот… изображение исчезло…
      — Следующее наше сообщение с места событий через несколько минут, — запоздало произнес диктор и добавил: — У одного из снайперов-полицейских не выдержали нервы.
      — Они взорвали лайнер. — Грег еле двигал губами. — Они взорвали лайнер, — повторил и сполз на пол…
 
      Диск телефона-автомата срывался. Пальцы не слушались. Пот заливал и щипал глаза. Грега трясло. Пол кабины уходил из-под ног, как палуба корабля в шторм. Грег уперся лбом в холодное стекло и наконец набрал нужный номер.
      — Это редакция! — заорал истошно и зачем-то переложил трубку в другую руку. — Умоляю, ради бога, сообщите, все ли погибли при взрыве самолета компании «Альбатрос»?
      — Читайте наш экстренный выпуск, — назидательно ответил женский голос. — Там обо всем написано подробно.
      — Я куплю сотню экземпляров вашего выпуска, — исступленно закричал Грег. — Но ради всего, что для вас дорого, скажите, все ли погибли? Там были мои друзья, невеста, — его затрясло так, что залязгали зубы.
      Молчание длилось мгновение, но Грегу показалось бесконечно долгим. Он вдавил трубку в ухо так, что оно онемело.
      — Все, — отрезал безразличный голос. В трубке заметались частые, полные тревоги гудки. Она вывалилась из рук и, раскачиваясь на проводе, как маятник, монотонно стукала о стенку кабины…
      Грег брел точно сомнамбула в гипнотическом сне, натыкался на прохожих, механически переставляя ставшие словно чужими ноги. Отрешенный взгляд блуждал поверх голов спешащих куда-то людей.
      — Ишь, нажрался, — кто-то сильно ткнул его в бок. — Аж глаза побелели, пьяница.
      Грег не чувствовал боли. Он вообще ничего не ощущал, будто находился за гранью окружающего мира, словно вокруг вымершая чужая планета. Под сердцем пустота. Сосущее чувство одиночества.
      У зеркальной витрины его снова толкнули. Чтобы не упасть, он оперся ладонью о стекло. Из аквариумной глубины глянуло чье-то незнакомое, искаженное гримасой лицо. Потухшие глаза запали, на подбородке и щеках грязная щетина, волосы всклокочены. Ворот рубашки распахнут, пуговицы оборваны. Дышать было трудно, как тогда, когда он возвращался от вдовы Кребса, после его самоубийства. Грега обуял страх, он отпрянул от витрины и натолкнулся на какого-то парня в обнимку с девицей.
      — Ты что, спятил, шизик?
      На Грега пахнуло перегаром и потом.
      — Еще один свихнулся, — хихикнула девица-панки с почти наголо остриженной головой и английскими булавками в мочках ушей вместо сережек. На шее на ржавой цепочке — ручка для спуска воды в унитазе.
      — Прочь! Дрянь! — Грег махнул рукой.
      Парень отлетел далеко к стене. Девчонка повисла на его локте и завалилась на спину. Прохожие шарахнулись в разные стороны. Кто-то истошно завопил.
      У бордюра тротуара стоял золотисто-зеленый, будто большой жук, лимузин. Непонятная сила влекла к нему. Грегу хотелось крушить, ломать и разбивать вдребезги это чудо техники. Он озирался, ища какое-то орудие, которое помогло бы превратить в груду обломков автомобиль.
      — Сволочи! Мрази! — не отдавая отчета, орал Грег, с губ брызгала слюна, он потрясал над головой кулаками.
      Сзади его кто-то слабо ударил в ухо, даже не ударил, а так, мазнул. Грег обернулся, оскалил зубы.
      Открыв рот, на него уставился парень. Рядом, размазывая по лицу краску и слезы, пискливо верещала девица.
      — Ах, подонок! — Грег рванулся вперед, но, словно налетев на невидимую стену, замер. Ярость отступила внезапно, как и возникла. Он глубоко вздохнул и встряхнул головой.
      Парень с девчонкой, часто оглядываясь, бросились бежать.
      — Ох, — выдохнул Грег и безвольно опустил руки. «Слишком много подлостей и крови на твоей совести, Дик Робинсон, пора наконец держать ответ, — пронеслось в мозгу. — Пора…»
      Грег огляделся. Эмоции угасли, он обмяк, но теперь знал, что делать. Начинал брать верх трезвый расчет криминалиста.
      Он провел ладонями по лицу, прикрыл глаза, будто хотел забыть все, что произошло, выпрямился и быстро зашагал домой.
      На уровне вторых этажей висели клубы пыли. Сквозь них тянулись, как сквозь дым, лучи солнца. Около витрины маркета худенькая женщина укладывала в коляску плачущего ребенка. Малыш кричал отчаянно и безысходно, цепляясь за край коляски, не желал лезть внутрь. Молоденькая мать делала по-своему…

17. ВОЗМЕЗДИЕ