— Я, Юта! — Грег подхватил ее на руки и закружил.
      В «лендровере» — его вел Уваров — Юта окончательно пришла в себя. Сжимая руку Грега в своих мягких ладонях, тихо спросила:
      — Что случилось, мистер Грег? Как произошло чудо?
      — Во-первых, никакого мистера, меня зовут Фрэнк, вам это известно. Во-вторых, рядом с собой вы видите великого исцелителя, знаменитого и скромнейшего доктора Макса Эдерса и не менее выдающегося его верного ассистента Мишу Уварова. Вы же знакомы с ними, Юта?
      — Извините, я так растерялась, даже не поздоровалась. Простите меня. Здравствуйте. Спасибо вам. Какое счастье.
      — Да полно уж, — засмущался доктор. — Что тут особенного?
      — Как я рада. — Она провела пальцами по загорелой щеке Грега. — Боже, как я счастлива. — На ресницах заблестели слезы. Она всхлипнула и закрыла ладонями лицо…
 
      В распахнутых настежь дверях стоял Мартин. На фоне темного проема будто сами по себе выделялись белые ровные зубы, белые шорты и рубашка. Голова, обнаженные руки и ноги сливались с темнотой, и создавалось впечатление, что одежда висит в воздухе. Увидев выходящую из «лендровера» девушку, Мартин сбежал с крыльца и сразу обрел реальный образ. Негр поднял вверх и в стороны руки и направился навстречу. Лицо сияло.
      — Добрый день, мисс Шервуд. — Мартин обнял ее узкие плечи. — Проходите, добро пожаловать. Поднимайтесь наверх, ваша комната первая справа, там приготовлено все необходимое. Если желаете, приведите себя в порядок. — Придерживая за локоть, помог ей вступить на лестницу и, обернувшись к остальным, бросил:
      — Обед поспел, стол накрыт, пять минут на разные мелочи, не опаздывайте.
      Через некоторое время разместились за столом. Мартин постарался на славу, чего только тут не было. Среди блюд с различными деликатесами, от которых шел аппетитный пряный аромат, стояли вазы с цветами и экзотическими фруктами. Замысловатыми этикетками поблескивали бутылки с прохладительными напитками.
      Эдерс и Уваров сидели напротив Грега и Юты и искоса рассматривали ее, не пытаясь даже скрыть своего восхищения. Девушка действительно была хороша. Она переоделась в белое с серебряной ниткой сафари и легкие босоножки на тонких высоких каблуках. Пушистые волосы крупными каштановыми волнами струились по плечам. Маленький рот с ярко-красными губами приоткрыт, зеленые глаза излучали радость.
      — Я заходила к миссис Кребс. — Юта взглянула на Фрэнка. — У них все благополучно. Стив просто прелесть, спокойный и рассудительный мальчик, уже читает книжки. Для вас письмо. — Она достала конверт и положила перед Грегом.
      — Спасибо, Юта. — Грег взял письмо и передал Мартину. — А что у вас дома? Как в полетах на новом месте?
      — О-о-о. — Она оживилась. — Дома отлично. Работа очень интересная, большое вам спасибо. — Благодарно дотронулась до его руки. — Это наш последний рейс в Африку. С конца месяца станем летать в Европу по новому маршруту, но обратно все равно возвращаться через Каир. Сейчас усиленно занимаюсь французским, немецкий знаю с детства. — Она оглядела холл. — Значит, здесь жил знаменитый профессор Эдвин?
      — Все разболтал, — тихо, с упреком произнес Эдерс. — Вот и храни с такими тайны. То, что известно женщине, известно миру.
      — Да, Юта, — ответил Грег. — Он теперь в экспедиции в Сирии, а мы у него гостим, профессор любезно пригласил нас отдохнуть.
      — И долго тут пробудете? — Девушка подняла на него большие, как крупные изумруды, глаза.
      — Не очень, — уклончиво ответил Грег. — В зависимости от обстоятельств и настроения нашего дорогого доктора.
      — Так уж, — потупился Эдерс, но ему явно было приятно выглядеть столь значительно.
      — Когда я путешествовал по Советскому Союзу, то обратил внимание: там в стюардессы берут лишь самых симпатичных и умных девушек, — неожиданно выпалил Уваров, поперхнулся и засмущался. Веснушки на носу словно бросились врассыпную.
      — Ох, господи, Мишель, вы невыносимы. Прямо помешались на Советском Союзе, — раздраженно заметил доктор. — Заладили: в России то, в России се. Голода нет, по помойкам не лазят, людей любят, а теперь уж и стюардессы красивее.
      — Я не говорил красивее, — вспылил физик. — Таких, как мисс Шервуд, не встречал. — Он запнулся и наклонил голову.
      Юта мило покраснела и опустила длинные и густые ресницы.
      — То, что творится где-то у черта на куличках, нас совершенно не касается. У соседей всегда лучше, — сказал Эдерс.
      — Нет касается! — взорвался Уваров. — Мы не твари бессловесные, а человеки разумные и за все в ответе. Именно должны, если угодно, обязаны даже вмешиваться в то, что при нас происходит. Лишь тогда и можно считать себя гражданином. Я убежден: люди завтрашнего дня — продолжатели вековой работы человечества — наследники его культуры и отвечают за все.
      — Боже мой! — Доктор воздел руки к потолку. — Тут за себя-то не знаешь как ответить, а он, извольте, за человечество. Мы слишком малые величины, как те ваши частицы.
      — Нет, не малые! — Щеки русского порозовели. — Если мы всем миром навалимся, то…
      — Да полно вам! — Мартин умиротворяюще потряс ладонями. — Успокойтесь и ешьте, зря я, что ли, старался. Да и чего заспорили, когда у нас такая дорогая гостья? Ей ваши перепалки неинтересны и скучны. Прекратите.
      — Ну отчего же, — слабо возразила Юта.
      — Предлагаю, — негр помахал над головой руками, — в честь нашей очаровательной гостьи сегодня отдыхать. Сотворю изысканный ужин, послушаем хорошую музыку, потанцуем, а может, и споем. А? — Он окинул всех ласковым взглядом.
      — Мартин! — Грег чмокнул его в щеку. — Вы всегда предложите именно то, что требуется. Признаться, не танцевал и не пел целую вечность.
      — Ха! Потанцуем. — Эдерс вскинул темные брови. — Прежде спросите мисс Шервуд, согласна ли она. Желающих сколько угодно, а партнерша в единственном числе. Правда — какая! — Он развел руки. — Но не будет ли такое в тягость?
      — Что вы! — запротестовала девушка. — Мне очень приятно, и я постараюсь.
      — Решено. — Грег встал. — Сегодня кутим, поем, танцуем.
      — А кто объявлял сухой закон до конца экспедиции? — поддел доктор. — Не вы ли, Фрэнк? Кто божился, что…
      — Я, я! — перебил Грег. — Но не будьте догматиками. Как считает Уваров, следует действовать диалектически, в зависимости от времени, места, обстоятельств. В этом отношении я полностью разделяю его убеждения. Пить же необязательно.
      Отдых мы вполне заслужили, особенно доктор. Ну и я, конечно. Не отметить такое событие — нашу монашескую обитель посетила Юта — преступление, а с ним я боролся всю жизнь. Тем более у Юты праздник — переводят на новую линию. Да в конце концов, имеем мы право развлечься или нет?
      — Имеем, имеем. — Эдерс согласно опустил веки. — Что вы нас уговариваете — согласны.
      — Юта? — Грег повернулся к девушке и взял ее руки. — Как бы вы отнеслись к приглашению, пока наши друзья готовятся к банкету и гладят фраки, проехаться к пирамидам и полюбоваться древнейшей экзотикой?
      — Пришла бы в неописуемый восторг! — воскликнула радостно девушка и захлопала в ладоши. — Я никогда не была в Египте.
      Уваров неожиданно расхохотался.
      — Чего это вы? — удивился Фрэнк.
      — Вспомнил приятеля по Сорбонне. Он тоже обычно предлагал идеи, а право воплотить их в жизнь любезно предоставлял другим. Так и вы. Даешь банкет, а я пошел. Я пошутил, езжайте, там действительно много интересного…
 
      — Ух! — Юта, запыхавшись, опустилась на стул. После осмотра различных достопримечательностей они заглянули в маленькое кафе неподалеку от пирамиды Хеопса. — За вами не угонишься.
      — Неужели устали? — Грег выглядел, будто и не Лазил на самый верх фараоновой гробницы.
      — Еще как! Страшно боялась, что мы сорвемся. Вы не заметили выражения лица гида-египтянина? Он смотрел на нас, когда отстал, с удивлением, словно не верил своим глазам. А ведь он совершает такие восхождения каждый день. Очевидно, принял вас за серьезного конкурента, посягающего на его скудный заработок.
      Грег неопределенно пожал плечами и налил девушке кока-колы.
      Кафе называлось «Нефертити». По аспидно-черным стенам и потолку разбросаны золотые контуры изображений супруги фараона Аменхотепа IV — плохонькие копии работ древнего мастера Тутмесса.
      — Вы знаете, что такое «Нефертити»? — спросил Грег.
      — Имя египетской царицы.
      — Я имел в виду само слово.
      — Нет. Но звучит, как пируэт в балете.
      — «Красавица грядет» — так нам объяснял профессор.
      — Прекрасно и романтично. — Юта задумалась и повторила: — Не-фер-ти-ти. Так и представляешь что-то изящное, воздушное и загадочное, как взгляд любимой девушки из-за чадры.
      — Вы довольны прогулкой?
      — Очень. Я просто переполнена впечатлениями и счастьем.
      — Потому что побывали тут?
      — Потому что побывала здесь с вами.
      — Вам надо так мало для счастья?
      — Это не мало, а огромно. — Она пригубила бокал и из-под ресниц взглянула на Грега.
      — А вам нравится теперешняя работа? — спросил Грег, словно хотел увести разговор в другое русло.
      — Работа? — Юта вскинула брови. — Конечно. Мне нравится, когда в тебе кто-то нуждается, а в воздухе это сплошь и рядом. То кому-то нехорошо во время болтанки, то возишься с малышами. Наконец, поишь и кормишь пассажиров, отвлекаешь от мрачных мыслей. Кроме того, постоянно новые люди, города, обычаи. Можешь наблюдать и сравнивать.
      — А как же ваше увлечение медициной?
      — О, это самое сокровенное. — Девушка задумчиво посмотрела на потолок. — Это действительно мечта.
      — И что в ней привлекательного?
      — Привлекательного? Ну как же! До тех пор, пока существуют люди, существуют и болезни, то есть страдания. И мне кажется, нет ничего более благородного в светлого, как их облегчать, бороться за здоровье человека, его жизнь, проявлять милосердие.
      — Хм. — Грег оттопырил нижнюю губу. Ему вдруг вспомнилась Вирджиния. Какие они разные.
      — Вы бы смогли простить человеку, если бы он предал вас и бросил в беде? — неожиданно задал вопрос Грег.
      — Не знаю. — Юта задумалась. — Но мне кажется, если бы, — помедлила и более решительно, словно объясняя Грегу то, чего он никак не мог понять или в чем не в состоянии был разобраться, — любила по-настоящему, то, очевидно, смогла. Любить — прежде всего помогать, а помогать — значит прощать. Не исключено, он просто запутался и сам не мог найти выхода, кто же поможет, как не любящий и близкий?
      — А как вы отнеслись к моим друзьям? — увел Грег разговор.
      — Они замечательные! — Юта заулыбалась. — Доктор мне напоминает добродушного и солидного кота. У нас дома был такой. Иногда в нем просыпалось что-то детское, и он начинал играть с бумажкой, привязанной к нитке. Получалось неуклюже и неумело. Сестренок забавляло так, что катались по полу.
      Грег оглушительно — некоторые посетители кафе даже обернулись в его сторону — захохотал. Он вообразил, как полноватый Эдерс, распушив усы, прыгает за висящим на шнурке помпончиком и при этом мяукает басом. Выглядело действительно потешно.
      Юта недоуменно распахнула глаза. Спросила растерянно:
      — Я сказала что-то не то?
      — Именно то, — Фрэнк смахнул набежавшую слезу. — Простите. Но я представил, как Макс забавляется с бумажкой. При этом почему-то на его шее висел фонендоскоп. Извините, ради бога. Ох. Ну а другие? — спросил, отсмеявшись.
      — Дядя Мартин и по характеру, и немного внешне — у него глаза такие же — похож на папу. Добрый и надежный.
      — О-о-о! — Грег поднял палец. — Надежный и душевный. Очень точно подметили. Я своего отца не помню, вернее, никогда не видел, но хотел бы, чтобы он был таким, как Кребс или Мартин. Я благодарен судьбе — она свела меня с этими чудесными людьми. Всем, что во мне есть хорошего, если, конечно, есть, — я обязан им. А что думаете о русском?
      — Миша странный. Мне не приходилось общаться с русскими, я его не во всем понимаю. Но кажется, у него большое горе, что-то тяготит душу. Иногда это проскальзывает в разговоре, хотя он и пытается скрыть.
      — Да, Юта. Уваров из тех, кто особенно остро переживает несправедливости. Болезненно реагирует на оскорбление человеческого достоинства. Он эмоционален и раним, как ребенок. Людские подлости оставляют на его сердце кровоточащий рубец. — Сделал паузу и спросил внезапно: — Ну а я? — Весь напрягся, ожидая ответа.
      — Вы? — Юта вздрогнула и чуть не выронила стакан. — Вы? — Она опустила ресницы и прошептала: — Вас я люблю, Фрэнк. Вы самый дорогой человек, самый родной.
      — Господи, Юта! — воскликнул Фрэнк и замолчал.
      Где-то из глубины сознания выплыла О'Нейли, предстала как живая, показалось — он даже слышит ее голос и ощущает аромат лаванды. Словно лезвием бритвы полоснули по сердцу, перехватило дыхание.
      — Господи, Юта, — повторил и побледнел.
      — Да, Фрэнк. — Она вскинула ресницы. — Это началось, когда я увидела вас впервые в «Гонолулу». Я сразу подумала, какой вы смелый и красивый, но… несчастный. Я смотрела, как вы водите крючком по столешнице, о чем-то задумавшись. Вы были совершенно не похожи на наших обычных клиентов, будто с иной планеты. Мне хотелось подойти, успокоить, погладить ваши волосы, согреть. Я страдала вместе с вами. И боялась, дрожала от ужаса…
      — Чего боялись?
      — Вдруг вы пойдете на стриптиз. Я бы не вышла на сцену, бросила бы все и убежала. — Она закрыла ладонями лицо. — Когда вы заходили вечером, я была как на иголках, молила бога, чтобы вы не направились смотреть выступления.
      — Вот никогда бы не подумал, что так заставлял кого-то переживать. — Боль от воспоминания о Джин уже отпустила, он попытался шутить. — Но, видит небо, я ни разу вас не подвел. Ни разу. Хотя, признаюсь откровенно, иногда появлялись такие гнусные мыслишки. Но вы, Юта, мне всегда нравились, я восхищался вами.
      — Это вы говорите по доброте. Вы никогда меня не сможете полюбить. Вы меня презираете?
      — Это почему же? — Грег вскинул брови, затем хитровато прищурился. Чувствовалось: он несерьезно воспринимает их разговор о любви. Принимает его со стороны Юты как восторженное обожание.
      — Потому что на меня… Смотрело столько посторонних мужчин. — Она всхлипнула. — Мне было стыдно и противно.
      — Успокойтесь. Ну не плачьте. Я презирал тех, кто вынудил людей заниматься этим. Доведенные до отчаяния граждане богатой страны идут на все, лишь бы их близкие не умерли с голоду. Меня потрясло ваше мужество и благородство, ваша самоотверженность. Я восхищался вами.
      — Да-а, восхищались. А они хихикали. — Она шмыгнула носиком.
      — Не стоит вспоминать об этом. Если бы я встретил вас эдак лет десять назад, то обязательно бы влюбился.
      — Правда, Фрэнк? — Она отняла ладони от лица и широко распахнула глаза. Щеки залил румянец. На ресницах блестели слезы. — Это правда, Фрэнк? — повторила шепотом. — Несмотря на то, что я выступала там, на сцене?
      — Я люблю, — он запнулся, — я полюбил бы вас всякую. А то, что вы совершали ради высоких идей, не унижает, а возвышает. Я преклоняюсь перед вами, моя маленькая героиня, считаю самой чистой и честной на свете. — Грегу стало вдруг грустно. Грустно от того, что он не имеет права любить эту чудесную девушку. Правда, он не отдавал отчет, кто установил такое право, но подсознательно понимал, оно есть. Она ему обязана, и это будет стоять между ними непреодолимой преградой. Добиваться ее любви казалось ему вымогательством, чем-то непорядочным.
      — Но почему вы сейчас меня не любите? — Голос Юты звучал умоляюще. — Почему не видите во мне женщину?
      — Потому что я намного старше. Ваше отношение расцениваю как детское обожание и порыв благодарности.
      — Но я-то люблю вас по-настоящему!
      — Разлюбите. Это увлечение. — Он глубоко вздохнул. — С годами пройдет. Вы меня просто выдумали и идеализируете.
      — Нет! Вы мне снитесь каждую ночь, только о вас и думаю, мне никто больше не нужен. Попрошу доктора, пусть меня состарит. Я люблю вас, Фрэнк. — Она спрятала личико в ладони. Несколько секунд всхлипывала. Затем сказала доверчиво: — Чтобы между нами не стояли деньги — скоро верну. Мама откладывает больше половины моего жалованья. Она взяла работу на дом — делает с малышками бусы из бисера для какого-то ателье. Фрэнк, я не могу без вас. Ну поймите же, я люблю вас.
      — Разлюбите, — чужим голосом безнадежно произнес Грег, словно сказал сам себе. — Разлюбите, — повторил еле слышно. — От этого не умирают… Молодость свое возьмет…
 
      В холле было уютно. Верхний свет выключили. По углам настенные бра в виде маленьких факелов придавали обстановке интимный колорит. Трудно было понять, откуда льется музыка — медленный блюз. Пахло, как выразился доктор, красивой женщиной.
      Фрэнк и Юта танцевали. Девушка положила голову на его плечо и опустила ресницы.
      Эдерс умиротворенно улыбался. На вздувшемся после обильной еды животе на рубашке расстегнулась пуговка. Уваров исподлобья наблюдал за кружившимися в танце. Мартин перекладывал на тарелки из большого блюда розовато-оранжевых усатых омаров, источавших укропно-лавровый дух.
      — Вы взгляните-ка на них? — Доктор толкнул физика локтем. — Идиллия. Они светятся изнутри. Эх, любовь, любовь…
      — Только и делаю, что смотрю, — ответил Уваров.
      — И как впечатление?
      — Сдается мне — им очень и очень хорошо.
      — Господи! Хорошо! — передразнил Эдерс и оттопырил нижнюю губу. — Да они сейчас у черта на куличках. В волшебной и благоухающей розами стране. Они и нас-то, наверное, не замечают. Где уж, любовь эгоистична.
      — Истинная любовь всегда благородна и великодушна, — словно продекламировал Уваров и участливо осведомился: — Вы выпили?
      — Я вообще враг спиртного и презираю тех, кто алкоголем создает иллюзорную благость. Просто, скажу откровенно, завидно. Да-да. Завидую до боли в сердце. Захотелось отчаянно обнять любимую и так же плавно плыть под ласковую мелодию. Чтобы душу обволакивали покой и радость.
      — Понимаю вас, — вздохнул Уваров и обнял его круглые плечи. — Мне бы тоже хотелось быть далеко-далеко, как им.
      — У вас все впереди. Еще будете. И любовь придет.
      — Ее я не уберег и, видно, никогда не смогу забыть прошлое. — Он убрал руку. — Как жаль, что люди не научились двигать время вспять. Как жаль.
      — Ничего, — ответил успокаивающе доктор. — Рано или поздно разум обретет власть и над временем. Будем терпеливы и оптимистичны.
      — Другого и не остается. Во всяком случае, теперь. — Он покосился на Эдерса, спросил доверительно: — А у вас, доктор, нет возлюбленной?
      — Нет, — ответил доктор, покачав головой.
      — Что так?
      — Я, как модно сейчас выражаться, консерватор. Ценю в мужчинах мужество, а в женщинах женственность. Увы и ах, но то и другое идет на убыль.
      — Что вы имеете в виду?
      — Мне отвратительны вульгарные размалеванные девицы с короткими прическами, словно они только что освободились из тюрьмы или вышли из лечебницы умалишенных. Да еще с сигаретами в зубах.
      — Какой-то юморист изрек: целовать курящую женщину все равно что лобызать пепельницу.
      — Верно сказал, — кивнул Эдерс. — Но не менее брезгливо я отношусь и к молодым людям с немытыми завитыми патлами до плеч, в туфлях на высоких каблуках — только не хватает, чтобы еще губы красили — эдаким развинченным и вихляющимся субъектам. Вид их наводит на мерзкие ассоциации…
      — А вы моралист и противник моды.
      — Просто нормальный человек, мода здесь ни при чем. Не сочтите за хвастовство, у меня хороший вкус. Мне порой очень жаль этих девчонок, которые забыли о свойственной юным девушкам и особенно их украшающей стыдливости и гордости.
      — Отчасти разделяю ваши взгляды, но не отголоски ли это снобизма и ханжества? Не слишком ли мы категоричны, требовательны?
      — Я не сноб и далеко не ханжа, те, кому они позволяют так бесцеремонно себя обнимать, неприлично ругаться при них, их-то и не уважают. Не смотрят как на будущих жен.
      — Правильно, — кивнул Уваров, — у этих бедняжек, как сказал один поэт, «есть с кем спать, а просыпаться не с кем». Сплошная голая физиология, никакого духовного общения. О каком же уважении может идти речь? Жалко мне их, очень жалко.
      — А я на любимую смотрю всегда глазами будущего мужа.
      — Трудно с вами не согласиться. Мне их тоже жалко. Неужели сами не понимают? Но когда поймут — поезд ушел…
      Расходились за полночь. Широкие окна поблескивали темно-синей чернотой, словно занавешенные бархатом, усыпанным крупными красными звездами. В наступившей гулкой тишине затихли шаги. В кустах за верандой переливчато затрещали цикады.
      Свет в комнате Грега не горел. На полу распластались, отраженные лунным сиянием, рамы оконного переплета. В углах таинственно витали лиловые тени. Где-то у выхода в лоджию что-то шелестело. То ли змея, то ли ящерица.
      Фрэнк сидел на кровати, охватив колени руками, положив на них гудящую от мыслей голову. Его терзали разноречивые чувства. Под сердцем ныла щемящая боль. «Вот так и приходит отрезвление: размечтался, старик, — девушке всего восемнадцать. Зачем я ей нужен, молодой и красивой? С ее стороны — это жалость и благодарность. Надо отринуть подобную блажь. Ничего хорошего от этих встреч ждать не приходится, только лишние терзания и разочарования».
      Из коридора тихо постучали.
      — Да, войдите. — Грег вскинул голову.
      Дверь отворилась, на пороге стоял Мартин. Спросил еле слышно:
      — Мечтаете в потемках? Свет не зажечь?
      — Не стоит. Проходите садитесь. Не спится?
      Мартин сел в кресло против кровати:
      — Что пишет вдова Кребса?
      — Все нормально, Мартин. — Грег вздохнул. — Думаю, когда возвратимся, закончим работу, станем жить вместе. Они и мы с вами. Стива усыновлю.
      — А мисс Юта?
      — Что Юта? — Грег вздрогнул, кольнуло в сердце.
      — Куда ее денем? Вы же любите друг друга, зачем обманываться.
      — Откуда вы взяли? — возразил неуверенно.
      — Бросьте, Фрэнк. Я не слепой. Не выдумывайте сложностей. Я вижу: она к вам неравнодушна, если не больше. Мне кажется, она вас любит.
      — Не путайте любовь с чувством уважения, благодарности и… чисто человеческой жалости.
      — А чего вас жалеть? Ну уважение, благодарность ладно. Это свойственно честным людям, а она именно такая. Но при чем жалость? Вы что, урод, убогий или нищий? Она же вам нравится?
      — Она всем нравится. Я уже обжегся один раз, Мартин, вы знаете, крепко обжегся. До сих пор не пришел в себя, сжимает сердце и саднит душу. Вы спросили, нравится ли она мне? Да. Очень. Я ее люблю. Но это не имеет значения, боюсь вновь потерять, вдруг все повторится, как с Джин. Будет нелегко перебороть чувство, но что поделаешь — переживу.
      — Жаль, Миша спит, — засмеялся Мартин.
      — При чем здесь Миша?
      — Он мне приводил хорошую русскую пословицу: «Обжегся на молоке, дуешь на воду». О'Нейли нужно давно забыть и никогда не вспоминать — я вам говорил, она была плохим человеком. Вы извините, Фрэнк, что вмешиваюсь, однако мне кажется, вам пора обзавестись семьей. Лучшей жены, чем мисс Юта, не сыскать, поверьте мне, не мучайтесь — решайте.
      — А что же вы сами не женились?
      — Я другое дело. — Негр глубоко вздохнул. — Светлой памяти шеф, Эдуард Бартлет, говаривал — семья большая ответственность. Прежде чем ей обзаводиться, подумай — не наплодишь ли несчастных, не станут ли впоследствии упрекать тебя дети, что не смог дать им хотя бы то, что необходимо для нормальной жизни. Если уж такие, как он, — белые, умные, образованные и богатые метались в сомнениях, то что говорить обо мне, черном, неученом и бедном? Остался бобылем — все никому не в тягость.
      — Ваше богатство, Мартин, не купишь за деньги. Вы мудры, добры и благородны. А людей на черных и белых разделяют лишь злобные маньяки — фашисты.
      — От этого нам не легче, а достоинства мои не имеют спроса в нашем мире. Кому это надо?
      — Всем, Мартин. Всем, мой дорогой друг.
      — Подумайте все-таки о семье, Фрэнк.
      — Моя семья — это мать, Стив и вы.
      — Это совсем не то. — Он встал. — Не отталкивайте мисс Юту. Не считайте, что ее чувства лишь признательность за помощь в тяжелую минуту. Нет. Я-то вижу, меня не проведешь. Она очень порядочная девушка. И вы ей нужны, какой есть. Мне сдается, она вас любила и раньше. Подумайте, Фрэнк, чтобы потом не пенять на судьбу. Да и жестоко с вашей стороны, не нанесите травму ее сердцу, не забывайте и о ней. Спокойной ночи. — Он вышел.
      «А чего тут думать, — размышлял Грег, раздеваясь, — как будто я решаю? Все не так просто, как кажется Мартину, последнее слово не за мной. Не хватало еще, чтобы на мои сентиментальные излияния и признания она расхохоталась в лицо. — За эту мысль стало стыдно. — Ну зачем так, она же этого не заслужила. Ох, господи».
      Он лег, закинув руки за голову и уставился в потолок, словно на нем хотел прочесть ответ на мучающие мысли.
      Тягуче заскрипела дверь.
      Грег приподнялся на локтях.
      На пороге, озаренная струящимся сквозь окна голубовато-серебристым светом луны, виднелась фигура девушки.
      — Юта? — воскликнул Грег.
      Девушка не ответила. Маленькими нерешительными шажками, осторожно ступая, приблизилась к кровати и опустилась на ее край. Нежный запах духов, казалось, проник Грегу в самое сердце. Юта наклонилась над ним и дрожащим голосом прошептала:
      — Я люблю вас, Фрэнк.
      Что-то горячее капнуло ему на щеку.
      — Не надо. Юта. Милая, родная, не надо. Вы будете страшно жалеть об этом, я не хочу.
      — Я люблю вас, — повторила девушка. — Не прогоняйте меня. — Она опустила голову и заплакала.
      — Это порыв, Юта. Вы пожалеете, разочаруетесь. Вы… — Он обнял ее вздрагивающие плечи.
      — Нет! Нет! — вскрикнула она и выпрямилась. — Я ни о чем никогда не пожалею.
      — Юта, одумайтесь, не нужно.
      — Нет!..
      Не помня себя от счастья, Грег обнял ее…
      Снаружи коттеджа над древнейшей пустыней, как и миллионы лет назад, в черно-синей бездонной глубине неба помаргивали розоватые звезды. Почти на линии горизонта, залитый лунным светом, брел караван верблюдов…

12. НЕОЖИДАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ