- С вами будет Мишель, - успокоил Грег. - Вдвоем справитесь.
      - С открытиями ясно, - прервал перепалку Эдвин. - А что станется со всеми вами? Как наладите дальнейшую жизнь?
      - Не пропадем. - Фрэнк поддернул брюки. - Не то терпели. С помощью прибора РУ горы свернем. Мы им еще покажем.
      - Это безнравственно! - Брови доктора взлетели. - Вы намереваетесь использовать достижения гениев на личное обогащение?
      - Отчего безнравственно? - прищурился Фрэнк. - Робинсоны, Майки Черепы и сотни им подобных прохиндеев живут припеваючи, и никто не ужасается. А как мы собираемся их слегка потрясти - и пожалуйста, поступаем аморально. Ну уж нет. В общем, доктор, с голоду не умрем.
      - Но мы-то не какие-то злодеи и гангстеры. У нас есть совесть.
      - С волками жить - по-волчьи выть. Но я пошутил, Макс, преступников из нас не получится - мы же ненормальные, особенно я. Кстати, Мартин, сколько у нас осталось в наличии денег?
      - Шестнадцать тысяч пятьсот долларов и двадцать тысяч с процентами долг Майку Черепу.
      - Бог ты мой. - Грег хлопнул ладонью по столу. - Я же совершенно забыл об этом. Вот уж воистину - берешь чужое - отдаешь свое. Да-а-а. Тогда без прибора РУ не обойтись. Миша, от греха подальше, уберите на нем другие режимы, оставьте лишь Р и У. Сделаете?
      Уваров кивнул.
      - Значит, вы все-таки не шутили?
      - Шутил, доктор, шутил. Расплату с долгами беру на себя. - Грег поджал губы. - На мне и отправка Уварова и Эдерса за рубеж. Выберем им самый экзотический маршрут. Откровенно говоря, я вам, доктор, завидую. Много бы дал за то, чтобы увидеть улыбку спасенного мной ребенка или глаза его отца и матери.
      - Вот и отправляйтесь вместо меня. Кто вам мешает?
      - Я имел в виду вашу профессию. Ехать же мне никак нельзя. На мне ответственность за вашу судьбу, моей матери и сына. Кроме того, у меня невеста, даже жена, которую я очень люблю.
      - Какая еще невеста-жена? - усмехнулся Эдерс. - Совсем заговорились, вы же холостой? Больше того, почти женоненавистник, знать, насолили они вам солидно. Так?
      - Нет. На этот раз все соответствует действительности. Юта в свой приезд стала моей женой. Формальности сотворим позже.
      - А ведь я пророчил вам, Фрэнк. Помните, Миша, в баре? Я предвидел этим кончится.
      - Чего же плохого? - вступился Мартин. - Давно пора остепениться.
      - Ну а если серьезно, чем займетесь вы, Фрэнк? - Профессор склонил голову набок.
      - Мы возродим частное детективное бюро "Гуппи". Почетным членом его изберем вас. Мартину это дело знакомо. Эдерс займется судебной медициной. Мисс Шервуд, вернее миссис Грег, станет нашей секретаршей, а Мишель все обнаучит.
      - Увольте меня от ваших хлопот с уголовниками. Если пожелаете, дай денег без всяких процентов, а то я без отдачи. У меня их, правда, не так много, но и потребности невелики. Мне и собакам хватает, - отмахнулся Эдвин.
      - Спасибо, профессор. Деньги мы достанем. Я счастлив, что жизнь наконец-то столкнула меня с прекрасными людьми, подобно мне слегка ненормальными.
      Эдвин удивленно воззрился на него и уже хотел что-то спросить, но Грег опередил:
      - Вы, наш уважаемый ученый, тоже не в себе.
      - Это на каком же основании?
      - У нас укоренилось мнение: полноценный человек вряд ли бы предложил деньги без процентов, а то и без возврата. По нашим, как вы изволите выражаться, сволочным меркам - вы не-нор-мальный, так мне заявлял и гангстер, для него это сомнения не вызывает, и некоторые наши общие друзья.
      - Я сказал - малохольный, - буркнул Уваров. - Все у нас тут сикось-накось. Даже за то, что выкарабкиваешься с того света, приходится платить. Если бы я умер, врачи страшно огорчились, и не потому, что не спасли, а из-за потери дохода.
      - Вам еще повезло, - вставил Мартин, - не ропщите.
      - Конечно, - русский с признательностью взглянул на доктора, - к счастью, я попал в мастерские ручонки гуманисту и инженеру человеческого организма. Так сказать, маэстро...
      - Да хватит вам, - засмущался Эдерс.
      - Я не то имел в виду, - возразил негр.
      - А что?
      - Случись несчастье сейчас - ваш долг возрос бы на одну пятую. Вот, он показал журнал в суперобложке. На ней вокруг операционного стола под круглой бестеневой лампой толпились люди в зеленых халатах.
      - Кого-то режут? - Грег выглянул из-за плеча профессора.
      - Режут, - подтвердил негр. - В переносном смысле. Читаю:
      "Стоимость медицинского обслуживания по сравнению с минувшим годом подскочила на 20 процентов. Например, операция на сердце с пребыванием в клинике в течение месяца составляет следующую сумму: в день за палату 190 долларов. Хирургу - 3500. Анестезия - 600. Донорская кровь за пол-литра - 85. Высокоэффективные средства ежедневно - 490. Амортизация операционной - 2790. Лекарства - 1190. Рентген - 720. Специальное оборудование - 2760. Лабораторные исследования - 1410. Итого за четыре недели 33455 долларов, или более 1000 в сутки". Каково?
      - Но может быть, это какая-то уникальная, из ряда вон выходящая операция? Там не написано? - поинтересовался Грег.
      - Написано, - подтвердил Мартин. - Обычная операция средней сложности.
      - Уникальная! - встрепенулся Уваров. - Да таких сотни и тысячи. А если у человека нет денег?
      - На нет и суда нет. - Эдерс махнул рукой.
      - Вот видите, - русский ткнул пальцем в журнал, - а мне известно совершенно противоположное. Событие врезалось в память и останется там до конца дней. Оно буквально выбило моих спутников по туристскому вояжу из колеи.
      - Что же это было? - спросил профессор. - Опять медицинские выкрутасы? А может быть, аналогичное сверхцинизму гитлеровцев, которые присылали семье казненного счет за израсходованные патроны?
      - Не-ет! - Уваров замотал головой.
      - Так поведайте нам! - Эдерс округлил глаза. - Не интригуйте!
      - Во время поездки в СССР мы навестили Вильнюс, в Литве. И там на хуторе произошел несчастный случай с трехлетней девочкой - сенокосилкой отхватило обе ножонки. В медпункте оказали первую помощь и отправили ребенка вместе с отрезанными ступнями в город Радвилишкас. Дежурный врач тотчас связался с командующим ВВС Прибалтики, а тот с Латвией и Москвой. В борьбу за жизнь малышки включились сотни людей разных рангов и наций трех союзных республик. Был выделен огромный лайнер Ту-134 для единственной крохотной пассажирки. Ее доставили в Москву, где хирурги провели девятичасовую операцию, сохранив девочке не только жизнь, но и избавив от инвалидности. Ей так искусно прирастили ножонки, что спустя некоторое время она уже зашевелила пальчонками. Вот как там относятся к людям. Слова "чужих детей не бывает" - не декларация.
      - Интересно, а чья она дочка? - спросил Грег. - За какие заслуги папы с мамой ей столь высокие почести и затраты? Это, пожалуй, обошлось в кругленькую сумму, не меньшую, о которой упоминал Мартин.
      - Родители ее обыкновенные сельские труженики, по-ихнему - колхозники. И все мероприятия не стоили им ни копейки, расходы в таком случае берет на себя государство.
      - Слушая нашего русского друга, - задумчиво произнес профессор, - я словно сам проделал весь путь с раненым ребенком, очень образно представил события той ночи. Этим добрым людям я бы с величайшим почтением поклонился. Сообщение Уварова меня потрясло и, скажу откровенно, вселило надежду; есть еще на свете земля, где честных и благородных не придется вносить в Красную книгу.
      За столом зашумели, рассказ произвел сильное впечатление.
      Раздался голос Мартина:
      - А если бы у них была установка по регенерации? Представляете?
      Грег постучал вилкой, подождал, когда друзья успокоятся, и произнес:
      - Меня Миша тоже взволновал, но давайте вернемся к своим делам. Дискуссию о гуманизме, доброте и справедливости мы, разумеется, как-нибудь продолжим. Однако замечу - мне, например, в этом вопросе все ясно, а насущных проблем хоть отбавляй. Сегодня до ужина следует закончить дела и достойно проводить профессора - он уезжает.
      - Опять банкет? - уфыркнул доктор и сделал постное лицо.
      - Какой там банкет, - Грег тепло взглянул на Эдвина. - Посидим в своей компании, поговорим. Кто ведает, встретимся ли снова. И еще, дорогой наш профессор, вы никогда не рассказывали о себе. Я как-то сразу принял вас за давнего знакомого, почти родственника. А ваше житье-бытье, мне кажется, весьма поучительно.
      - Ну, положим, вы меня приняли не сразу. - Эдвин заговорщицки подмигнул. - Забыли, как затряслись поджилки при нашем знакомстве?
      - Не забыл, но разбирает любопытство. Желательно бы узнать - думаю, выражу общее мнение - о вашей, надеюсь, интересной, жизни.
      - Хотите удостовериться, не беглый ли я каторжник-правдолюбец. Жан Вальжан из "Отверженных" Гюго или что-то наподобие графа Монте-Кристо Дюма?
      - Если и так, обещаем простить за давностью лет.
      - Разочарую вас - никаких прегрешений нет, во всяком случае крупных, вздохнул профессор. - Да и вряд ли мое жизнеописание вас чем-то обогатит, хотя я бы не сказал, что оно ординарно, скорее напротив.
      - Тем более, профессор, - Грег сделал приглашающий жест.
      Остальные придвинулись поближе и приготовилась слушать.
      15. АВСТРАЛИЕЦ
      - Ранним утром, - начал неторопливо профессор, - 1606 года голландец Виллем Янсзон, полупират-полуученый, греховодник по кличке Янц, сочетавший в себе, казалось бы, несовместимые качества кутилы и исследователя, приплыл к западному побережью таинственного материка. Мореход окрестил его Новой Голландией. Однако пустынный берег поразил Янца своей неприветливостью, о чем свидетельствует дневниковая запись: "Страна эта, видимо, проклята богом", с сим первооткрыватель и удалился восвояси. Так впервые открыли Австралию.
      - Почему впервые, разве ее открывали еще? - спросил Мартин.
      - Даже, можно сказать, дважды. В 1642-м Абел Тасман, а в 1770-м известнейший путешественник и первопроходец, знаменитый и почитаемый во всем мире, и особенно среди естествоиспытателей, Джеймс Кук. Кстати, он-то и привез туда первых переселенцев - каторжников из Альбиона, где преступность начала принимать угрожающие размеры. Этот огромный остров не особенно баловали вниманием в том числе, разумеется, и писатели. Больше того, один из них, будем надеяться, без злого умысла, нанес ему весьма ощутимый материальный ущерб.
      - Кто же это? - воскликнул Грег.
      - Всеми нами любимый Вальтер Скотт, - усмехнулся профессор.
      - На он никогда не посещал Австралии?
      - Ему и не требовалось. В 1829 году Вальтер Скотт опубликовал роман "Анна Гейерштейн". Его героиня любила носить на своих дивных волосах фамильную диадему с благородными опалами. Смерть Анны, загадочная и непонятная, связывалась именно с воздействием этих камней: им издревле приписывались свойства приносить беды. Психология людей, особенно женщин, очень восприимчива - от перестали надевать украшения с этим камнем. И надо же случиться - именно тогда в Австралии обнаруживают крупнейшее месторождение благородных опалов с великолепной игрой света, в том числе редчайших - черных. Но после выхода книги спрос на них упал почти до нуля. Не помогло и то, что английская королева Виктория, желая развеять суеверие и поддержать экономически свое заокеанское владение, демонстративно украшала колье опалами.
      - Да, действительно, - вставил русский, - знаток минералов Пыляев подтверждает - большинство женщин ни за что не станут носить опалов.
      - Скажите, какие привереды, - хмыкнул Эдерс.
      - Се ля ви, - профессор развел руками. - Известно - все материки эволюционировали особо. Австралия тому подтверждение. Здесь встречаются животные, которых нет больше нигде. Возьмите кубомедузу хироникс "смертельную осу" и массу других ядовитых медуз, от соприкосновения с ними человек умирает спустя 3-5 секунд. Из 140 видов змей - 20 очень опасны. Например, парадемансиа микролепидус в 300 раз токсичнее американской гремучей змеи и в 20 - индийской кобры. А черный паук сиднейский спайдер восьминогий убийца? Наконец, кенгуру, коала, сумчатый крот, дикая собака динго, утконос, ехидна, птицы киви, кукабарру или двоякодышашая рыба цератод и дюгонь. Последнее млекопитающее мне приходилось видеть неоднократно. Думаю, не случайно зоологи отнесли его к отряду сирен.
      - Но согласно греческой мифологии сирены - это полуптицы-полудевы, к тому же обладающие сладкозвучным голосом, - вмешался Уваров. - Им-то и очаровывали и пленяли доверчивых моряков. Надеюсь, ваш дюгонь не поет?
      - Разумеется, - улыбнулся Эдвин. - Его голос напоминает рев тюленя. Я имел в виду само название - сирена - гибрид чего-то или кого-то. Скорее всего легенда о русалках возникла в тот момент, когда впервые человеку удалось лицезреть дюгоня. Представьте, я однажды наблюдал, как он вынырнул в заросшем водорослями устье реки. Зрелище поистине фантастическое. Голова и "лицо" очень похожи на женские, с круглыми, обрамленными длинными ресницами, глазами. Водоросли, словно зеленые локоны. Сильно развитые молочные железы поразительно напоминали груди девушки. Покатые плечи плавно переходили в узкую талию, заканчивающуюся рыбьим хвостом. Подобные изображения украшали в древности носы парусников.
      - Извините, профессор, но мне придется вас прервать, - прищурился Грег. - Все это, конечно, интересно и занимательно, но, зная вас как человека, ничего не делающего зря, меня наводит на мысль, что вы...
      - Угадали, Фрэнк, интуиция детектива вас не подвела - наш род - выходцы из Австралии, страны, находящейся до сих пор в какой-то непонятной и загадочной полуизоляции. Мне думается, континент с такой историей, животным, миром и флорой заслуживает большего. Итак - это моя родина.
      Отец мой был смотрителем маяка. Да-да, Грег, не делайте больших глаз. Он плавал сначала юнгой, матросом, затем выучился на штурмана, стал капитаном. Однажды на лайнере, шедшем из Европы с переселенцами, возник пожар. Судно отца находилось недалеко - лежа в дрейфе, пережидало сильный туман. Рация у них отсутствовала, и команда не знала, что в каких-то нескольких десятках миль гибнут люди.
      Катастрофа потрясла мир. Владельцы лайнера, желая избежать ответственности за плохое оснащение спасательными и противопожарными средствами, обвинили отца в самом страшном преступлении - не пришел на помощь терпящим бедствие. Его лишили диплома и ошельмовали Каиновой печатью. Он не мыслил себя вне морской стихии и устроился смотрителем на маяк. Отец запомнился мне высоким молчаливым человеком с неизменной трубкой в зубах.
      Мать оставила нас, едва мне минуло три года. Образ ее совершенно стерся в моей памяти. От своего родителя - отдать ему должное - я никогда не слышал о ней худого слова. Кроме нас, в маячной пристройке проживала средних лет вдова рыбачка. Очень добрая полная, белокурая и голубоглазая ирландка, с мягкими руками, от которых всегда пахло свежеиспеченным хлебом и овечьим молоком. Она вела наше хозяйство. Море и все, что с ним связано, окружали меня с младенчества. Тогда же возникла не прекращающаяся по сей день любовь к собакам и дельфинам.
      - Чем же они заслужили столь избирательное отношение? полюбопытствовал Уваров.
      - У нас жил пес - желто-белый, сильный и мудрый шотландский колли. Его кто-то из соседей подарил отцу еще щенком. Когда мне исполнилось четыре года, на усадьбу забежали три тасманских волка, скорее всего бешеные - это часто случалось в летнюю жару. Я играл среди травы и привлек внимание хищников. Обычно они не нападают на людей, но тут бросились ко мне. Вот тогда-то собака и показала свою преданность человеку и вступила с ними в жестокий бой. Она вышла победительницей, но сама еле держалась на ногах, до того была помята и изранена. Очевидно, каким-то инстинктом понимая свою опасность для окружающих - пса покусали сбесившиеся животные, - он заполз под стоящий на отшибе сарай. Как только его ни звали, чем ни приманивали благодарные отец и вдова, он не вышел. Так и умер там два дня спустя, оставаясь благородным до конца своих собачьих дней.
      - Бедная собака, - прошептал Мартин. - Я всегда чувствовал симпатию к этим животным, никогда не обижал, подкармливал бездомных. У нас даже в войну на катере жил щенок.
      Профессор легонько догладил руку негра и произнес:
      - Вот почему все мои питомцы мужского пола носят кличку Рекс, так звали колли, я как бы обессмертил имя своего спасителя.
      Я долго горевал о любимце. Сидел на покрытых пахучими водорослями камнях у моря в небольшой бухточке и заливался горькими слезами...
      Профессор задумался, затем потеплевшим голосом произнес:
      - Там и произошла новая встреча. Привлеченный, вероятно, моим горестным видом, меж коричневых ноздреватых скал появился дельфин - молодая афалина. Она высунулась из воды и, как мне показалось, стала меня успокаивать. Улыбалась, скрипела и посвистывала, прыгала на хвосте и вытворяла прочие фокусы. Так я обрел нового друга. Почти каждое утро он приплывал в этот заливчик с прозрачной водой и песчаным дном, и мы играли. Дельфин брал рыбу из рук, катал меня на спине, доставал ракушки.
      Однажды мы купались вместе, и я увидел малюсенького, как детская ладошка с растопыренными пальчиками, красивого осьминога. Тельце его переливалось цветами радуги, на оранжевом фоне проступали синие колечки. Я потянулся к моллюску, но афалина резко отбросила его хвостом далеко в море. Позже я узнал - это был спрут-хапалохлена, от его "клевка" смерть наступает в считанные минуты. Как видите, и собаке и дельфину я обязан жизнью. Да-а.
      Летом, спасая каких-то шалопутных девиц, заплывших далеко и испугавшихся акул, утонул отец. Через сутки после похорон, когда я приковылял на берег, дельфин откуда-то принес отцовскую фуражку, она была на нем в тот злополучный день. Так возникли любовь к дельфинам и патологическая, я бы сказал, ненависть к морю. - Профессор замолчал.
      - А что потом? - нарушил затянувшуюся паузу Грег.
      - Совершенно непредвиденное и неожиданное событие в корне изменило мою судьбу. Если бы не оно, я бы остался, очевидно, жить с вдовой рыбачкой, так как матери о гибели бывшего супруга не сообщили. Однажды на маяке появились незнакомые люди. Они долго беседовали с Юджин, так звали экономку, а затем увезли меня в Канберру. Оказалось: в автомобильной аварии погиб муж моей матери - весьма состоятельный коммерсант. Наверное, она его очень любила - неделю спустя после похорон отравилась. По завещанию, оставленному ею, я становился богатым. Опекуны отправили меня учиться в Европу, в привилегированный колледж, а затем в Англию, в университет. Вдова рыбачка, я часто писал ей и помогал материально, вскоре скончалась от какой-то болезни, я остался одинешенек на целом свете и со всей страстью отдался археологии. Вот так к живу.
      - И у вас не было семьи? - спросил Мартин. - Вы не женились?
      - Как же, женился, - недобро усмехнулся Эдвин. - Но, вероятно, надо мной, как и отцом, витал какой-то злой рок. Жена ушла, когда я производил раскопки в Греции. Я не виню ее - она человек экспансивный, совершенно другого склада. Мои же отлучки по полгода кого угодно довели бы до белого каления. Детьми мы, слава богу, обзавестись не успели и разошлись, как принято говорить, по-джентльменски. Где она сейчас, мне неизвестно.
      Несколько минут над столом черным облаком висело тягостное молчание. Словно кто-то из присутствующих затронул запретную тему и остальные, сознавая это, не знают, как выйти из столь неловкого положения. Развеял его сам профессор.
      - Со студенческой скамьи я воспринимал науку как что-то космополитическое, оторванное от общества, государства, принадлежащее всему человечеству - под этим термином опять же подразумевалось нечто весьма расплывчатое в виде огромного и однородного скопления людей. Я не задумывался, кому служат в конечном счете научные открытия, полагая самой науке, всему миру. Но какому? Неважно. С годами, вероятно, люди начинают размышлять, ради чего прожили жизнь, чем обогатили то самое человечество? И вот тут-то возникло чувство, что человечества-то вообще не существует.
      - То есть как это не существует человечества?
      - Не существует как единого понятия. То, что идет на пользу одним, оборачивается другим во вред, хотя и первые и вторые входят в определение - человечество. Больше того, некоторые, казалось бы, незыблемые качества, такие, как честь, благородство, мужество, справедливость, тоже весьма относительны и в разных обществах трактуются по-иному, порой имеют противоположное значение даже в юридическом плане. За что у одних наказывают, у других возводят на пьедестал, а это ужасно, когда принципы определения добра и зла не равнозначны. Меня восхищает сила и мощь человеческого разума, но приводит в бешенство и заставляет страдать людская подлость. Парадокс - этими качествами обладает, по сути дела, одно и то же белковое тело - гомо сапиенс. Одни, используя врожденные инстинкты собаки, учат ее спасать в горах заблудившихся туристов, быть поводырями слепых, вытаскивать из горящих домов детей. Другие внушают тем же животным перегрызать горло узникам, бросаться на демонстрантов. Тех же дельфинов одни хотят использовать на благо, другие превратить в живые торпеды. Зловещая диалектика прогресса - разум, уничтожающий сам себя. Но какой же он тогда, к черту, разум, если поступает неразумно? Вот и получается неизбежно сформируется такое общество, в основу которого заложены высокие нравственные принципы: справедливость, милосердие и доброта. Ведь должен же восторжествовать именно разум. Иного выхода я не вижу...
      - Абсолютно с вами согласен, профессор, - Уваров закивал в знак подтверждения. - Я хоть и сам технарь, но мне претят также утверждения отдельных пессимистов: машины выйдут из повиновения людей, "роботы сожрут человека" и прочая чушь. Когда-то-кибернетик Норберт Винер метко выразился: "Оставьте машине машинное, а людям человеческое". Машина продукт человеческого мозга, и какой бы совершенной она ни была, умнее своего создателя не станет. То же можно сказать и о роботах - их задача облегчить труд людей.
      - Не скажите, Миша, роботы отнимают у человека работу, - возразил Мартин, - лишают куска хлеба.
      - Это не роботы. Они сами по себе, грубо говоря, набор железяк и электронных схем. Они могут пеленать детишек и... отрубить голову. Роботы бездумные исполнители - что прикажете, то и сотворят. Руководит же ими общественный строй. Как раз на этом примере и можно убедиться: научно-технический прогресс, его плюсы и минусы нельзя рассматривать вне общества, в котором он действует. Добавлю к словам профессора: думаю, науки и техники вообще, как и человечества, не существует. Но меня волнует и интересует сейчас другое, как я считаю, более актуальное.
      - Что же вас так затронуло? - сощурился Эдерс.
      - Как вы, профессор, человек мудрый и образованный, культурный и без предрассудков, относитесь к молодому поколению?
      - Вот вы как повернули? Вопрос, извините, сволочной, когда его задают пожилому. Так и подмывает побрюзжать: "Ох уж эта современная молодежь". Эдвин хитровато улыбнулся. - Извольте. Отвечу. Молодые строптивы, без послушания и уважения к старшим. Истину бросили, обычаев не признают. Никто их не понимает, и они не хотят, чтобы их понимали, несут миру погибель и станут последним его пределом.
      - Во-о-о, - Эдерс наклонился и закивал. - Очень точно и правильно. Кроме того, я бы еще добавил...
      - Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, - назидательно продолжал Эдвин. - Она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших. Дети спорят с родителями, жадно глотают пищу и изводят учителей.
      - Так безысхо-одно? - протянул Уваров и поднял плечи. - Признаться, от вас я такого просто не ожидал. Как снег на головенку.
      - А я бы этого никогда и не сказал. Первое изрек египетский фараон Аменхотеп III. Второе - древнегреческий философ Сократ. Характерно, что и царь и ученый имели в виду "современную молодежь" своего времени, то есть до нашей эры. Как видим, несмотря на столь мрачный прогноз по поводу "той" молодежи, мир ухитрился не полететь кувырком в Тартар, а просуществовать еще почти четыре тысячи лет. Часто восклицают - молодежь наше будущее. Это так. Тем более молодые - половина населения Земли, и со счетов такую массу не сбросишь. Поэтому и отношение к молодежи равнозначно отношению к будущему, оно должно быть серьезным, внимательным и уважительным. А какой я вижу будущую молодежь? Или хочу видеть? Прежде всего лучшей, чем мы, иначе это регресс, и, по сути дела, тогда грош нам цена, что мы исхитрились воспитать поколение, недостойное предыдущего. Я вижу молодых, несомненно, знающими, глубоко образованными, честными, благородными и добрыми. По многим статьям они уже нас превзошли - это закономерно, и меня радует, преисполняет гордостью, ибо это лепта нашего поколения. Но настораживает порой потребительское отношение к жизни. Создается впечатление: по воле волн несется судно, нагруженное сокровищами, а команда его в сутолоке будней и мелочей не ведает, куда приткнуться, мечется в сомнениях, где отыскать именно нужную бухту. Почему? Да потому, что для того, кто не знает, куда он плывет, не бывает попутного ветра. Глядишь, в пылу разглагольствований и споров о месте назначения уже растрачено много драгоценностей, зияют пробоины в корпусе, сломаны мачты, оборваны паруса. Хочется надеяться и верить - они найдут свой причал, не превратят окончательно "корабль счастья" в "корабль дураков" Себастьяна Бранта. Таково мое мнение.
      Несколько минут все молчали, будто пытаясь осмыслить услышанное. Затем доктор погладил усы и задумчиво произнес:
      - Недавно я был свидетелем необычного явления. У меня нет родственников, кроме престарелого отца, человека глубоко и, как мне кажется, искренне и убежденно, но не фанатично, разумеется, верующего. Он принадлежит к сектантам. Правда, это не баптисты, пятидесятники, хлысты, мормоны или еще кто. Их секта особая. Они поклоняются единому богу, причем имени у него нет: его называют просто Бог. Возникла секта лет пять назад, когда ядерный бум вошел в силу и обострилась угроза войны.
      - Значит, раньше ее не существовало как религии? - спросил Уваров.
      - Нет, - подтвердил Эдерс. - Несколько десятков фермеров, принадлежащих к разным сектам, основали новую. Они продали свое имущество и землю, приобрели в глухом захолустье Запада большой участок. Построили на нем нечто напоминающее то ли монастырь, то ли крепость, а по мне - подобие концентрационного лагеря. Я приехал туда по вызову тяжелобольного отца, доктор вздохнул.
      - А как выглядит эта обитель? - поинтересовался Мартин.
      Эдерс тряхнул головой, словно отогнал воспоминания об отце, и переспросил:
      - Как выглядит?
      - Да, - кивнул негр.
      - Представьте обширную долину, окаймленную горами, поросшими низкорослыми деревьями и кустарником. В центре поселок, окруженный глубоким рвом с водой, в нем они разводят карпов. Весь участок огорожен металлической десятифутовой высоты сеткой на бетонных столбах, сквозь сетку пропущен ток. Дома двухэтажные, с толстыми стенами, глубоко врытые в землю, как бомбоубежища. Окна и двери узкие, словно бойницы, и герметические - снабжены вентиляцией с соответствующими фильтрами. Из каждого закрытого сооружения независимо от его назначения, обитаемо ли оно или просто служит складом, в общем, из каждого дома - ход в подземелье, по сути дела, там, на десятки футов внизу, расположен еще один городок. В нем электростанция, склады продовольствия и горючего, колодцы, бассейны с водой, больница, жилые помещения, короче - все необходимое для существования населения этих казематов в течение года.
      - А почему года? - Грег непонимающе воззрился на Эдерса.
      Доктор сделал жест ладонью, будто хотел сказать: подождите, дойдем и до этого, и продолжил:
      - У них своя молельня и школа, а также армия. Да-да, самая настоящая. Всех жителей - мужчин, женщин или подростков обучают владеть оружием. В арсенале - базуки, минометы, пулеметы, автоматы и прочее. Руководит обучением пожилой немец, вероятно, из недобитых эсэсовцев.
      Принцип их жизни таков: пусть человечество сходит с ума, убивает друг друга - им дела нет. Они спасутся, веря в своего Бога. Однако спасение души не отделяют от существования телесного и заранее об этом позаботились.
      - На бога надейся, а сам не плошай? - вставил Уваров.
      - Именно, - кивнул Эдерс. - Если произойдет ядерная катастрофа, они спустятся в подполье, где и переждут ее последствия, то есть опасность радиационного облучения - по их подсчетам, на это потребуется полгода-год. - Доктор посмотрел на Грога, тот кивнул, словно сказал, что удовлетворен ответом.
      - Соорудили нечто подобное Ноеву ковчегу, но не от потопа, а от пламени, - хмыкнул Уваров.
      - Именно, - подтвердил доктор. - Пока же они обрабатывают землю, ведут хозяйство сообща, пополняют запасы всего необходимого. Причем используют самую совершенную сельскохозяйственную технику. Они применяют и химические удобрения, разные там консерванты, гербициды, пестициды и прочие достижения науки.
      - Ну а для чего им армия и оружие? - Уваров выжидательно уставился на доктора.
      - Для защиты себя и имущества от тех, кто по какой-либо случайности останется в живых и станет скитаться по опустевшей Земле в поисках пропитания. Вы понимаете, не помочь спастись от огня, дать кусок хлеба или глоток воды, а отпугнуть оружием, перегрызть горло и уничтожить. И это не каких-то захватчиков, а своих соотечественников. Сектанты называют себя "те, кто выживет" и фанатично убеждены - так и случится. Руководит ими совет во главе с магистром-настоятелем, избираемым на четыре года. В совет входят по одному представителю от каждой семьи - его выдвигает семья на свое усмотрение. В случае смерти кого-либо имущество переходит в общий фонд. Сектанты не отринули цивилизацию, как большинство их единоверцев, они широко пользуются ее благами: телевидением, радио, кино, а также газом, электричеством и так далее.
      - А книги, газеты? - задал вопрос Мартин.
      - Есть и то и другое, но лишь те издания, которые разрешает совет. От общества они уединились полностью: не участвуют в выборах, других мероприятиях, работают лишь на своей территории, выходить за ее пределы имеют право только члены совета с разрешения магистра. Это как бы государство в государстве - судьба других сограждан их не касается.