Вторая возможность

      Мы так жаждем новых открытий, нового знания, что нередко ради зерна нового готовы принять кучу мусора и шелухи, ради одной истины готовы признать кучу чепухи и сказок.
      Есть люди, которые относятся к Махатмам так же, как верующие к Исусу Христу.
      Чувствуя главную слабость своих учений, "Гуру" пытаются придать им хоть _видимость социальности_; много говорится про заботу о счастье ближнего, много призывов к ней, к борьбе со злом, но суть все та же: хочешь быть счастливым - внуши себе, что ты на верном пути к счастью, счастлив, становишься все счастливее, а зло рассматривается в полном отрыве от социальной реальности, как нечто не зависящее от социальных причин и условий.
      Человечество нельзя сделать счастливым без изменения _социальных_ условий (что прекрасно понимал "Махатма Ленин"), в которых оно живет. Учения "Гуру" и "махатм" - тот же дурман; нет большой разницы, чем одурманивать себя: самовнушением, медитациями или героином.
      Не стоит недооценивать самовнушение: раны на руках и ногах от гвоздей, которыми якобы был прибит Христос, появляющиеся время от времени у истинно верующих, разве не его результат?.. Человеческий мозг - странный прибор. Если вы при помощи ЛСД становитесь апельсином, из которого необходимо выжать сок, то почему бы вам при помощи самовнушения, медитаций не вообразить, что у вас есть этот самый "чакрам", вы "работаете" с ним и "ритм космоса уже стал вашим", или другое в этом же роде?..
      11
      - Он, конечно, прав... - сказал Евтеев, в глубокой задумчивости проходя мимо троллейбусной остановки.
      - Конечно, прав! - живо и удовлетворенно подхватил Швартин. - Кто-кто, а он имеет право так говорить... Ты знаешь его историю?.. Да, я тебе ведь не рассказывал... Клюев подавал большие надежды, уже его студенческие работы были отмечены какими-то, не помню точно, премиями, и вдруг увлекся всеми этими учениями, о которых только что так доходчиво говорил. Причем увлекся - наповал, сильнее, чем ты Шамбалой. Кончилось это в конце концов тем, что он бросил аспирантуру и диссертацию, устроился работать куда-то сторожем, а свою квартиру превратил в подобие гималайской пещеры, где все свободное время занимался медитациями и работой с чакрамами... Теперь преподает в школе биологию, а в свободное время, чтобы не думать о том, на что ушли лучшие годы, столярничает...
      - Он, конечно, прав... - вновь задумчиво повторил Евтеев, оглядываясь на панельную девятиэтажку, в которой была квартира Клюева. - К сожалению, нет ни одной сферы, в которую не попытались бы проникнуть и не проникали бы проходимцы и мошенники... Но зачем на основании этого отвергать существование нам еще неведомого, тех же _истинных_ Махатм?
      Швартин посмотрел на него и тяжело вздохнул.
      - Он прав, говоря о спекуляциях на неведомом, когда неведомое неведомо по-прежнему, но есть люди, делающие вид, что лично они с ним на ты, оно им прекрасно ведомо, и приглашающие простаков приобщиться к касте избранных, то есть сделать, в конечном счете, такой же вид, самовнушить себе, что и им после общения с "посвященными" неведомое хоть отчасти, но ведомо... Прием не новый, но действенный, когда вперемешку с мудрым и достоверным подсовывается то, чего на самом деле не существует, но что проверить пока нельзя...
      - Ты поражаешь меня до глубины души, - удивленно покачал головой Швартин. - Неужели даже разговор с человеком, которому эта чепуха изломала жизнь, ни в чем тебя не убедил и ты по-прежнему веришь в Махатм?
      Евтеев вздохнул и ответил не сразу, словно, уже решившись, все еще продолжал сомневаться, стоит ли говорить это Швартину, стоит или нет.
      - Дело в том, что я встречался с Махатмой, именно с Махатмой из Шамбалы... - проговорил он.
      12
      Швартин, оцепенев, смотрел в затылок Евтеева, продолжавшего задумчиво идти по тротуару.
      Наконец, заметив, что Швартина рядом нет, Евтеев обернулся.
      - Старик, я с тобой поседею... - вытирая выступившую на лбу испарину, проговорил Швартин. - Ты как себя сейчас чувствуешь? Нормально?.. У тебя голова не болит?..
      Они стояли в нескольких шагах друг от друга на людной, оживленной улице, мимо молча или, наоборот, оживленно разговаривая, спешили прохожие.
      - ...Светка себе такую кофточку отхватила!..
      - А я говорю, вина надо было взять!.. - сосредоточенно доказывал мужчина в шляпе своему спутнику, а Швартин стоял, потрясение смотрел на удивленно глядящего на него Евтеева и чувствовал, как у него тонко звенит в голове, а все окружающее кажется странным и нереальным.
      Наконец он тряхнул головой, устало подошел к Евтееву, и они медленно пошли рядом в привычном шуме большого города. Евтеев посматривал на Швартина сочувственно и вид имел виноватый.
      - Ну да, с Махатмой!.. - сказал он, словно извиняясь и в то же время сознавая, что его вины ни в чем нет.
      Швартин устало взглянул на него.
      - Понимаешь, эта встреча произошла давно, но навсегда запала мне в память, - все еще ощущая беспричинную вину и поэтому немного раздраженно стал рассказывать Евтеев. - В то время (лишь год как окончил школу и работал на заводе) я даже не слышал о Шамбале, Махатмах, но запоем читал фантастику...
      Швартин, наконец, смог взглянуть на него иронически и насмешливо усмехнуться.
      - Да, читал запоем, - не смутился Евтеев. - Я доставал ее, где только мог, и в тот период прочел чуть ли не все, что было написано к тому времени нашими отечественными фантастами и переведено с других языков. И хорошо, что я это сделал, мне даже становится страшно, когда подумаю, что в моей жизни могло не быть этого увлечения, потому что теперь понимаю, отдаю себе отчет, насколько скучнее был бы для меня окружающий мир, а я сам - ограниченнее...
      - Я понял, - кивнул Швартин. - Ты прочитал гору всякой фантастики и сразу же встретился с Махатмой из Шамбалы. Ничего удивительного...
      Евтеев посмотрел на него и вдруг рассмеялся.
      - Старик, старик... - сказал он, весело качая головой. - Ты пойми, что у меня нет да по складу моей натуры и не может быть даже малейшего желания тебя мистифицировать. Зачем?.. Я хочу рассказать то, что было в действительности. Если тебе не интересно... - он пожал плечами.
      - Вы не разменяете по две копейки?.. - обратился к ним долговязый усатый парень; они машинально сунули руки в карманы за мелочью.
      - Увлечение фантастикой, - продолжал Евтеев, когда с разменом было покончено, - заставило меня, как теперь понимаю, чутко подмечать все необычное во встречающемся вокруг. В то время, да и теперь тоже, я считал, что Земля не только посещается инопланетянами, но они ходят неузнанные по улицам наших городов. То, почему они не вступают с нами в контакты, я в то время для себя уже уяснил, теперь, конечно, уяснил еще лучше, но это тема не только непростая, но и слишком обширная, ее трогать не будем, тем более, что прямого отношения к делу она не имеет.
      Так вот, представь: знойный летний день, южный курортный городок, городской рынок, который просто кишит народом - разнообразным и разноязыким; гомон, пестрота, суета, мельтешенье...
      Я поднимался к рынку от прирыночной площади и вдруг в густой толпе увидел этого человека... Заметить было несложно: он был необычно высокого роста. Я шел задумавшись, не глядя по сторонам, а потом взглянул вперед и вдруг увидел этого человека... До него было метров двадцать; я остановился, как вкопанный, не в силах пошевелиться и не в силах отвести взгляд. Ни до, ни после я не испытывал такого глубокого потрясения. Прошло уже двадцать лет, многое из того, что видел, я могу описать в лучшем случае лишь приблизительно, но его внешность, весь его облик хранятся в памяти до мельчайших деталей...
      Признаюсь: сразу, как его увидел, у меня вспыхнула мысль: "Инопланетянин..."
      Даже издали, даже с первого взгляда становилось понятно, поражало, как этот человек необычайно умен... умен - тут даже не подходит: обладает необычайно высоким интеллектом - так это впечатление передается точнее. Я говорил о его странно высоком росте, но рост его несколько скрадывался худощавостью и прекрасным сложением, неброской, но полной гармонией всех движений. Сразу бросался в глаза его необычно высокий лоб: череп незнакомца был раза в полтора выше, чем у обычных людей, и сначала меня поразило это, но в следующие секунды и минуты поразил его взгляд, весь его облик. Он стоял среди движущейся в разных направлениях, но не убывающей толпы _совершенно_ независимый и свободный. Наша независимость никогда не бывает полной и всегда, даже в лучшем случае, хоть слегка, но демонстративна. Его внутренние свобода и независимость были глубоко органичны; каким-то образом становилось понятно, что испытывать всю полноту этих состояний для него так же естественно, как дышать. Но его взгляд, выражение лица!..
      В самое первое мгновение, увидев его необыкновенно развитый череп, я успел опасливо подумать: "Не идиот ли он?.." Ведь, как известно, самый большой вес мозга и объем черепа бывает как раз у идиотов. Мозг Анатолия Франса, например, весил всего полтора килограмма. Но потом я увидел взгляд незнакомца и выражение его лица...
      Я не видел взгляда более умного, мудропонимающего, проникнутого мудрым сочувствием к людям, суетившимся вокруг, и в то же время светлого, исполненного уверенной доброты. На его лице - прости за высокопарное выражение, но лучше сказать не могу - лежала печать глубочайшего знания, глубочайшей, но свободной, без усилия мысли...
      Я говорил, как глубоко был поражен. Позднее меня поразило еще вот что: почему никто вокруг не обращал на него _такого_ внимания, как я?.. Взглядывали, кто - просто косился, и шли, спешили по своим крохотным, ничтожным делам: что-то купить, что-то продать или даже просто потолкаться в пряной сутолоке да выпить в ларьке стакан вина, кружку пива у бочки... Почему?!. Для меня это и до сих пор непостижимо...
      Я медленно подходил к незнакомцу все ближе, словно притягиваемый магнитом, не отрывая взгляда. И вот еще какая деталь, кроме всего его облика, непреложно убедила меня в том, что он _не отсюда_: его одежда была словно лишь только из магазина. Он был одет в ширпотребовскую клетчатую ковбойку, в такие же непритязательные коротковатые ему и сидящие мешковато брюки, обут в дешевые босоножки, которые может купить лишь человек, махнувший на свой внешний вид рукой. И _все_ это, подчеркиваю, было совершенно новое.
      Незнакомец не спеша повернулся и неторопливо пошел вместе с толпой вверх, к главному входу в базар. Я на некотором отдалении последовал за ним, весь во власти неодолимого любопытства, решивший во что бы то ни стало узнать, куда же он, в конце концов, придет; узнать о нем как можно больше.
      Он шел не оборачиваясь, как-то очень легко, раскованно, но в то же время собранно; прошел мимо главного входа на базар и пошел вдоль высокой базарной ограды дальше: там вскоре начинались окраинные улочки, а за ними - поросший лесом горный склон. И вдруг он на ходу обернулся и посмотрел на меня смеющимися глазами. Смотрел лишь какую-то секунду, но я ясно понял, что он знает все мои мысли и намерения, и еще понял, что мне не надо за ним идти.
      Я остановился и смотрел, как он уходит все дальше уверенными легкими шагами...
      13
      - Присядем... - предложил Швартин (они как раз дошли до маленького и тихого скверика).
      Евтеев молча согласился.
      - Ты рассказывал занятно, - произнес Швартин, закурив, - но кого и в чем может убедить твой рассказ?
      - Если бы ты своими глазами увидел этого человека... - с сожалением вздохнул Евтеев.
      - Я и так его словно бы увидел... И что?
      - До тех пор, пока не узнал о Махатмах, меня мучило то, что это, без всякого сомнения, был именно _человек_.
      Швартин взглянул с недоумением.
      - В нем не было ни малейшего _неизбежного отпечатка_ нашей цивилизации, но в то же время это - _без сомнения_ - был человек. _Единственное_, что можно было отнести к камуфляжу, - его одежду. Он был человеком от плоти и крови, и именно это впоследствии поставило меня в тупик. Я не сомневался, что он _не отсюда_, то есть не дитя нашей цивилизации, но тогда выходило, что где-то есть планета - не только двойник Земли, но биологическая эволюция, эволюция Жизни на которой привела к возникновению _людей_. Мало кто сомневается во множественности обитаемых миров, но чтобы такое... Я понимал: нет, слишком невероятно. Легче предположить, что наши предки переселились на Землю с этой планеты или когда-то были _созданы_ посетившими Землю разумными существами по их образу и подобию...
      Эта загадка мучила меня долгие годы, и, честно сказать, я теперь благодарен ей за это; в разное время я находил ей разные решения, но интуиция говорила, в конце концов, что все не то. И лишь когда узнал о Махатмах и Шамбале - все сразу стало на свое место. Это был Махатма, и эти люди действительно великие мудрецы... - убежденно сказал Евтеев.
      - ...Но тайна Шамбалы становится от этого... только еще большей тайной... - неожиданно заключил он.
      14
      - Кажется, я начинаю привыкать к жаре...
      - Человек может ко всему привыкнуть, - подтвердил Швартин.
      Оба они были в хорошем расположении духа: Швартин оттого, что пресловутая "экспедиция за призраками" вплотную подошла к зениту, еще день-два - и необходимо будет разворачивать машину на сто восемьдесят градусов, пускаться в обратный путь; хорошее же настроение Евтеева объяснялось тем, что утром проснулся в уверенности, что безумная его, абсурдная затея все-таки удастся. Осуществится задуманное, как ни удивительно. Больше того, хоть Швартину, конечно, об этом не говорил, Махатма, которого он здесь встретит, будет именно тем, виденным им в юности.
      Зная, что это бессмысленно, Евтеев даже не пытался искать оснований своей странной уверенности. Для него главным было то, что она не только не умерла во все предыдущие изнурительные дни и звездные волшебные вечера, но, оказывается, исподволь крепла, черпая силу в чем-то неведомом и самому Евтееву, и вот передала эту силу ему. Мозг не мог найти оснований этой уверенности, но здесь, в Гоби, Евтеев, как никогда раньше, жил чувствами, предчувствиями, интуицией, озарениями и прозрениями.
      - Давай сегодня не будем гнать? - предложил он Швартину, сворачивая спальный мешок.
      - Давай, - удивленно и заметно обрадованно согласился тот. - Мне, честно говоря, уже осточертела эта погоня неизвестно за кем...
      - Ничего, Степа, - подмигнул Евтеев. - Ты еще будешь писать мемуары об этой поездке...
      - Не паясничай... - поморщился Швартин, подкладывая веточки саксаула в костерок, над которым закипал чайник.
      После завтрака они решили обследовать скалы, среди которых с вечера разбили лагерь. Этот день оказался богат находками. Метрах в трехстах от своей стоянки, в котловине, среди причудливых, изъеденных ветром скал, они вдруг впервые нашли то, чем еще, кроме прочего, славится Гоби: огромный окаменевший скелет ящера. Он лишь частично, но достаточно для того, чтобы оценить его размеры, выступал из песчаниковой плиты, отколовшейся от обрывистой стены котловины. Рядом с плитой лежала огромная окаменевшая кость. Швартин, хотя на здоровье не жаловался, с трудом поставил ее стоймя.
      - Косточка... - весело и удивленно улыбаясь, покачал головой он. Ну-ка, щелкни меня с ней в обнимку, - снял он свободной рукой и протянул Евтееву фотоаппарат.
      - А потом ты меня тоже, - как-то по-мальчишески попросил Евтеев.
      Сфотографировавшись, они еще долго осматривали исполинский скелет. Несмотря на очевидное свидетельство, трудно было вообразить, что когда-то Земля кишела подобными тварями.
      - Монголы называют их костями драконов, - сказал Евтеев. - Раньше у них была легенда, которую поддерживали ламы, что это кости драконов, живущих на небе.
      - Да... вот что такое Время... - задумчиво покачал головой Швартин. Иногда оно представляется мне тряпкой, стирающей одну картину, чтобы дать место другой...
      - Можно сказать и так... - кивнул Евтеев.
      Выбравшись из котловины, они долго бродили среди причудливых, словно громадные скульптуры неведомого сюрреалиста, красноватых, багровых и бурых скал.
      Местами пейзаж и его краски казались до того неземными, что Евтеев чувствовал, как по коже бежит холодок и возникает неодолимое рассудком ощущение, что он теперь так далеко, что никогда не увидит людей и Землю, будут лишь эти странные скалы и бездонное небо над ними, и будет так до самого конца его жизни, который не слишком здесь, среди этих скал, и далек.
      "Но удивительно... - снова подумал он. - Нигде так естественно не приходят мысли о величественном, как вот в таких местах... Была бы у меня возможность порой переноситься на несколько часов сюда, я был бы счастлив, что у меня есть такая возможность..." Он почувствовал, что даже эта мысль еще более укрепила его странную уверенность во встрече с Махатмой.
      В защищенных от прямого ветра изломах скалистых круч Швартин и Евтеев неожиданно обнаружили горные зеркала: бурые, почти черные полированные поверхности зеркал скольжения, которые четко выделялись на ноздреватых стенах песчаников. Порой эти зеркала были двухметровой величины. Их блестящая поверхность словно бы уходила бесконечно далеко в глубину скального массива, а отражение в них словно бы выступало вперед ясным и объемным призраком. Удивительное чувство охватывало глядевшего на свое отражение в горном зеркале. Казалось, что встретился с самим собой через толщу времени и пространства. Эти полированные природой поверхности странно притягивали, словно входы в таинственные тоннели, ведущие в глубину каменных масс.
      "Не отсюда ли возникла легенда, что путь в Шамбалу ведет подземными ходами?.." - невольно подумал Евтеев.
      ...Было за полдень, когда их "Нива" покинула стоянку и, резво набирая скорость, покатила дальше в просторы Гоби, в неизвестность...
      15
      ИЗ ЗАПИСЕЙ СЮНЯЕВА
      "Человек, упорно занимающийся самообразованием - лучшим образованием из всех существующих, - упорно стремящийся понять окружающий Мир; проходит через несколько переломных стадий в своем развитии. Нагляднее всего это можно показать на эволюции его отношения к науке и ее деятелям.
      Вначале достижения науки и ее возможности представляются настолько громадными, что если что-то и неясно пока науке в этом мире - то лишь самая малость. Все причастные к науке (даже аспиранты) - это совершенно особые люди. Кандидат, доктор наук, профессор, академик - синонимы безусловных авторитетов. Поражает, как много могут знать некоторые люди.
      Вторая стадия - постепенное возникновение и укрепление понимания, что Мир вовсе не так уж понятен даже с позиций современной науки, она не знает ответа как на многие фундаментальные вопросы, так и просто на очень многие вопросы. Кандидаты наук, доктора, профессора, академики уже не предстают монолитной когортой безусловных авторитетов. Проясняется, что среди них есть люди талантливые, живущие научным поиском (каких, к сожалению, меньше, чем хотелось бы) и люди, для которых наука привлекательна в первую очередь как источник материальных благ и социального престижа (таких, к сожалению, гораздо больше, чем это допустимо, и становится все больше в процентном отношении к талантливым и увлеченным). Выясняется, что мужи науки отнюдь не всегда руководствуются благородным поиском истины, но порой и соображениями конъюнктурными, желанием сохранить завоеванное положение и т.п.
      Эта стадия обычно является и конечной. Ее можно определить, как постепенное обретение реалистического взгляда на достижения, возможности и состояние современной науки и _некоторое_ понимание того, насколько уже открытое ею мало по сравнению с неоткрытым в окружающем мире.
      Но некоторые идут гораздо дальше. Идут по пути индивидуального, личного познания. Это познание без радиотелескопов и синхрофазотронов (хотя все новейшие научные достижения и гипотезы во всех областях знания ему необходимы), постижение философское, в значительной степени основывающееся - из-за малости и скудности наших знаний о мире - на интуитивных догадках и прозрениях, способность к которым, неуклонно развиваемая, достигает у таких людей поразительной мощи, как и способность к синтезу, казалось бы, разрозненнейших фактов. С наукой все ясно, ее - если можно так выразиться - "величина" уясненная еще на предыдущей стадии, идет уяснение "величины" мира.
      Как одно из следствий этого процесса - продолжает эволюционировать и отношение к деятелям науки. Они уже не только не боги - постепенно все больше удручают их вынужденная ограниченность, то обстоятельство, что каждый из них мысленно сосредоточен на очень узком аспекте познания мира, а понимание того, что это и неизбежно, вызывает к ним сочувствие.
      Если на первой стадии и даже на второй любой кандидат наук был бы вожделенным собеседником о тайнах Мироздания, то теперь мысль о подобной беседе с крупнейшим специалистом по сверхпроводимости или нелинейной оптике, иммунологии и т.д. представляется абсурдной. Возникает понимание, что в подобной беседе можно узнать лишь о положении дел в их области науки.
      Становится _понятным_ то, что хотел сказать М.Пришвин словами: "Я, наверно, потому не ученый, что больше понимаю..."
      16
      Машина со щебня выскочила на ровную красноватую площадь, и Швартин почувствовал, что ее скорость начала плавно, но неумолимо снижаться. "Такыр!.." - с холодным испугом догадался он, сразу же выворачивая руль вправо и осторожно добавляя газ.
      - Фу ты, черт... - откинувшись на спинку сидения, в изнеможении проговорил он, когда колеса "Нивы" снова оказались на надежной поверхности щебня.
      - Такыр?.. - полуутвердительно спросил Евтеев. Высунувшись из окна, он смотрел назад, на колеи, оставленные "Нивой" на поверхности предательской глины.
      - Повезло... - покачал головой Швартин, выключая мотор. - Спохватись я секунд на десять-пятнадцать позже... Это был бы финал... Черта с два мы бы ее вытащили оттуда. - Пережитый испуг сделал его несвойственно разговорчивым. - Вляпаться в болото в центре пустыни... Ничего не может быть гнуснее...
      - Это верно...
      - А что мы без машины в этом каменном пекле?.. Сотни километров до ближайшего жилья... Нам крупно повезло.
      - Но ведь на самый худой конец у нас есть рация... - все же сказал Евтеев, понимая, к чему клонит Швартин, и понимая, что на этот раз придется уступить и повернуть машину на север. Не потому, что у Швартина уже иссякли все запасы пленки и фотоаппарат вместе с телеобъективами лежит запакованный на заднем сидении: в обрез оставалось бензина, да и времени только на обратную дорогу.
      - Рация!.. - раздраженно хмыкнул Швартин. - Мне кажется, мы давно забрались так далеко, что не хватит ее радиуса действия... Понимаешь?
      - Да, будем поворачивать, - примирительно положил ему ладонь на колено Евтеев. - Сменить тебя, Степа? - предложил он.
      - Еще пару часов покручу баранку... - сразу посветлев, легко махнул рукой Швартин.
      - Ты все еще не потерял надежду на встречу с Махатмой? - с неожиданным любопытством спросил он через некоторое время.
      Евтеев ответил не сразу: долго, о чем-то глубоко и печально задумавшись, смотрел прищуренными глазами на надвигающиеся навстречу, убегающие по сторонам каменистые холмы Гоби.
      - Не знаю... - ответил он. И повторил: - Не знаю...
      - Во всяком случае мы с тобой сделали для этого все, что _мы могли_... - продолжил он через несколько минут, - все, что оказалось в _наших силах_. Может быть, этого не достаточно... Но нет, я не думаю так, тряхнул он головой. - Тут все зависит от желания самих Махатм, только от их желания... Значит, они не находят нужной встречу с нами... Но и наше путешествие ведь еще не кончилось, может быть, еще найдут? - заговорщицки подмигнул он Швартину.
      - Мы с тобой как два Иванушки-дурачка! - вдруг усмехнулся Швартин. Это они все время ходят в сказках "туда - не знаю куда, принести то, не знаю что"...
      Евтеев тоже усмехнулся, устало и рассеянно.
      Пообедав "и отдохнув, они ехали до самого заката. Несмотря на какой-то особенно тяжелый в этот день зной, Швартин становился все бодрее по мере того, как все укорачивалась дорога домой, начавшаяся у того злополучного такыра; Евтеев был печален и молчалив.
      У Швартина возникло ощущение, что все уже позади - все трудности и опасности: еще несколько дней, и они будут в сомоне Боян-Гоби, а там и Улан-Батор, и самолет рейсом на Киев... Как хорошо будет, вспоминая это пекло, искупаться в Днепре... А выпить бутылочку ледяной пепси-колы после здешней противно-теплой, отдающей металлом воды?.. "Как мало мы ценим то, что и есть настоящие блага жизни..." - сентиментально и покаянно думал Швартин.
      У Евтеева приподнято-радостное предчувствие возможности встречи, с особой силой владевшее им еще совсем недавно - среди фантастических красных и бурых скал, - обмякло и, казалось, истаивало с каждым километром пути на север. Он думал, печально молчалив, что хотя после этого путешествия, после этих космически-величавых просторов и пейзажей Гоби и ее звездного неба еще крепче будет верить в Шамбалу, но встреча с Махатмой, пожалуй, не состоится.
      У Евтеева по-прежнему не было сомнений, что эти места они - Махатмы посещают чаще, чем любые другие, хотя бы по причине их полной безлюдности и, наверно, созвучию их мыслям, но он отдавал себе отчет в том, как мало он и Швартин могут представлять для них интереса. Кто они - он и Швартин такие? Оба слишком мало значат в этой исполинской системе - земной цивилизации. Чем Махатм может обогатить общение с ним, Борисом Ивановичем Евтеевым?.. Его бы оно, конечно, обогатило, в этом сомнений нет...
      "Обогатило"... Какое пошлое слово... - с омерзением передернув плечами, вдруг подумал Евтеев. - Словно речь идет о какой-то сделке... Не обогатило бы, а просветило, рассеяло бы тьму неизвестного вокруг, позволило бы _понять_ многое..."
      "А может, и обогатило бы?.. - вдруг ехидно прозвучал в нем внутренний голос. - Ведь ты написал бы несколько книжек... Ты не из тех, кто будет держать новые знания в чулке под матрасом..."
      - Черт побери!.. - не заметив как, ругнулся Евтеев.
      - Чего ты? - покосился Швартин.
      - Да так... - расстроенно вздохнул тот.
      - Гляди... - вдруг сбавив скорость, показал Швартин рукой на запад, где над далеким хребтом неровной синей полосой протянулась туча. - Самое фантастическое зрелище за все время нашего путешествия по Гоби... Неужели из этой тучки на нас прольется дождик?..
      - Вряд ли... - вглядевшись, покачал в сомнении головой Евтеев. Слишком уж она далеко... Но зрелище действительно редкое...
      - А как было бы хорошо... - размечтался Швартин. - Я весь пропитан потом и пылью, - с досадой подытожил он.
      - Увы... - пожал плечами Евтеев. - Мы ведь знали, куда собирались...
      - Знали, да не очень...
      Последние километра полтора перед остановкой на ночлег они ехали по руслу давно пересохшей речки, которое оказалось самой удобной дорогой на этом отрезке пути. Саксаула в тот день нарубить не удалось, и воду для чая кипятили на маленьком походном примусе.
      Весь вечер и даже уже лежа в спальном мешке Швартин мечтал о возвращении домой, в Киев. Евтеев не мешал ему, но слушал безучастно и долго не мог заснуть, глядя на яркие и далекие звезды...
      17
      ИЗ ЗАПИСЕЙ СЮНЯЕВА
      "Отчего в Мире такое огромное количество разнообразных аналогий и возможно уподобление друг другу явлений как будто бы совершенно различных, из разных - в нашем понимании - областей?
      Разве это не говорит - пока призрачно и невнятно, - что все многообразие существующих в природе законов, закономерностей, само многообразие мира - внутреннее и внешнее - являются производными от чего-то единого, в чем, однако, они были заложены в потенции при _условии Эволюции материи_, и _неизбежность_ самой этой Эволюции - тоже?
      С такой точки зрения интересно взглянуть на генетический код.
      Неверно считать, что в ДНК записана "готовая" информация, о "готовой" многоклеточной системе, например, о человеке. Информация, имеющаяся там, лишь _обуславливает_ тот или иной _путь развития_, который приводит к тому или иному конечному результату.
      Записи "готового" человека в генах нет. С этой точки зрения становится понятным тот факт, что при внутриутробном развитии человеческий зародыш ускоренно проходит все предшествовавшие человеку стадии биологической эволюции, что совершенно непонятно, если исходить из того, что в генах записана информация о "готовом" человеке.
      В Природе все тончайше взаимосвязано. В данном случае она подсказывает нам новый для нас способ записи информации, который в ней самой используется.
      Это не детальная, исчерпывающая информация о какой-либо системе, а _кодирующая такой путь развития материи_, при котором появление только этой системы _неизбежно_.
      Но чтобы пользоваться этим способом записи, надо совершенно ясно представлять как все сложнейшее дерево взаимосвязанных, взаимозависимых процессов (когда одни, происходящие сейчас, неизбежно программируют другие, которые произойдут в следующее мгновение), должное развиться из именно этого зернышка _минимально необходимой_ информации, так и уметь пройти в обратном порядке: проследить, как многообразные и многочисленные процессы, закономерности, качества неизбежно вытекают из менее многообразных и многочисленных - и так до некоего конечного, которое дальше нельзя уже упростить, "информационного семени".
      Естественно, что такой принцип записи возможен только при условии, что система эволюционирует, развивается.
      Подобная взаимосвязь и взаимозависимость существует не только в Природе, но и в нашем ее познании. Даже, казалось бы, небольшое изменение точки зрения на те или иные процессы, происходящие в Природе, вызывает - в конечном итоге - изменения радикальные. Вот почему надо с большим вниманием относиться и к тем предлагаемым изменениям точки зрения (особенно на взаимосвязь явлений в Природе), которые представляются, на первый взгляд, малозначительными, несущественными.
      Столь жаждуемая "безумная идея" явится, скорее всего, лишь небольшим поначалу изменением точки зрения на некоторые общеизвестные, банальные вещи. И похоже - чем радикальнее, в конечном итоге, будут результаты этого нового взгляда, тем тривиальнее и нелепее он покажется вначале.