Глава 1

Полковник внутренних войск МВД Шторм сидел за рабочим столом в своем кабинете и уныло разглядывал билет лотереи «Спортлото», который он заполнил несколько минут назад.

Алексей Николаевич думал о том, что все это пустая трата денег и времени и в очередной раз ему ничего не выиграть… Ему очень хотелось разбогатеть, но честным путем. Встав из-за стола, Шторм подошел к окну и принялся разглядывать территорию лагеря строгого режима, начальником которой он был уже пять лет.

— Три тысячи уголовников у меня на попечении, — пробубнил он себе под нос, — приблизительно десятая часть из них — настоящие криминальные таланты, которые знают, как добывать деньги, и могут это делать без особых усилий, а я не имею права этим воспользоваться… Поистине близок локоть, да не укусишь…

Он еще раз с грустью посмотрел на билет и, положив его в правый карман кителя, направился к двери. Выйдя из ДПНК (дежурного пункта надзорного контроля за заключенными), он столкнулся с двумя прапорщиками, конвоировавшими в ПКТ (помещение камерного типа) крупного лагерного авторитета…

При появлении начальника прапорщики отдали честь, а вор в законе по кличке Золотой только оскалился иронически и отвернулся.

И опять начальник лагеря поймал себя на мысли, что подсознательно завидует этому матерому преступнику, его безграничной власти над уголовным миром… Проводив взглядом конвой, Шторм неторопливо направился к шлюзам (так называют контрольно-пропускной пункт не только заключенные, но и работники лагеря).

Миновав их, он вышел к поджидавшей его служебной машине и, взгромоздившись на заднее сиденье, приказал шоферу ехать к ближайшему киоску «Роспечати». Ранние осенние сумерки вступали в свои права, и полковник с тоской смотрел на зажигающиеся огоньки поселка Горское, что находится на границе Красноярского края и Иркутской области на реке Подкаменная Тунгуска. Места эти гиблые не только потому, что они таежные и болотные, но еще и потому, что любой человек, независимо от того, заключенный он или нет, попадая сюда, начинает остро ощущать заброшенность здешних поселений: на весь поселок одна школа, один детский сад, больница, киоск «Роспечати»…

Шторм нащупал в кармане кителя лотерейный билет и снова вспомнил Золотого, его ухмылочку… Вора вели на шесть месяцев в помещение камерного типа, а у него был вид счастливого человека. Полковник прекрасно понимал, что у этого крупного авторитета, посади его даже за семь замков, в камере всегда будут водка или коньяк, отменная закуска — все то, что ему, свободному человеку, не говоря уже о его чине и социальном статусе, не всегда приходилось пробовать на воле. В этот момент начальник лагеря со всей остротой ощутил свою мизерность… Он засунул руку в карман и с отвращением сжал лотерейный билет.

Через пятнадцать минут голос шофера вывел его из задумчивого оцепенения:

— Алексей Николаевич, похоже, на дороге авария! Вон сколько народу… Не успеем до закрытия киоска!

— Да черт с ним! — равнодушно махнул рукой Шторм. Ему была уже отвратительна мысль о киоске «Роспечати», куда он ехал сдать заполненный лотерейный билет.

Дорога перед въездом в поселок была перекрыта милицейскими постами, и водитель, повернув вправо, остановил машину на обочине за несколько метров до постового милиционера.

— Может, я узнаю, что там случилось, Алексей Николаевич? — предложил водитель.

— Да, Сережа, узнай, — вздохнул полковник, — долго ли нам здесь торчать?..

Водитель быстро вылез из машины и направился к столпившимся людям. Однако Шторм решил не дожидаться возвращения шофера и сам пошел узнать, что случилось. Неторопливым, степенным шагом, как и подобает людям его ранга, он подошел к постовому милиционеру.

— Что там произошло? — спросил он, отдавая честь вялым движением руки. — Надолго эта катавасия?

Увидев перед собой полковника, сержант машинально вытянулся, но тут же расслабился, обратив внимание на цвет его формы. Он понял, что перед ним не его начальство, и просто ответил:

— Опять волки двух человек загрызли, товарищ полковник! А надолго ли эта процедура затянется, вы лучше у нашего начальника спросите… Вон он, в центре толпы крутится, — указал он полосатым жезлом.

Поблагодарив сержанта, полковник пошел к толпе. Услышанное удивило его и вытеснило из головы прежние мысли. И в самом деле, в последние месяцы в поселке, да и вокруг него по окрестным лесам, имели место странные нападения волков на людей. Уже насчитывалось более десятка жертв, но почему-то никто из жителей поселка и охотников, выходивших в тайгу на отстрел диких животных, не видел волков-людоедов. Единственным свидетельством преступлений зверей были их следы, оставленные на снегу. Никаких других доказательств ни у жителей, ни у следственных органов прокуратуры не было. Странно было еще и то обстоятельство, что дикие животные не нападали на домашний скот, свободно разгуливавший в дневное время вокруг поселка, и это порождало массу невероятных домыслов среди жителей поселка и окрестных деревень.

Протиснувшись сквозь толпу, Шторм оказался возле двух изуродованных трупов, над которыми склонились несколько сотрудников следственной группы из прокуратуры. В одном из них он узнал своего давнего знакомого как по работе, так и по совместным охотничьим выездам за дичью в тайгу старшего следователя прокуратуры Смольникова.

— Что, Петр Алексеевич, опять в очередной раз"? — вместо приветствия сказал он из-за спины старшего следователя, но тут же осекся, увидев окровавленные и выеденные лица трупов. Полковника передернуло, и он отпрянул назад. — Вот черт!.. Как их разделали! — выругался он.

— Так черт жрать не станет, — спокойно заметил Смольников, выпрямляясь во весь рост. — Добрый вечер, Алексей Николаевич, — поприветствовал он Шторма, протянув ему руку для рукопожатия. — У трупов налицо следы волчьих клыков! Вон сколько следов вокруг, — обвел он рукой площадку, оцепленную милицейским патрулем.

— Все-таки волки, — сокрушенно покачал головой полковник, — а я думал, это выдумки поселковских бабушек.

— Да уж какие тут выдумки! — махнул рукой Смольников. — Ни днем ни ночью уже не спим, отрабатываем разные версии, но все усилия сводятся к нулю!

— Почему?

Смольников безысходно пожал плечами и застенчиво улыбнулся.

— В интересах следствия, Алексей Николаевич, не имею права распространяться… Вы же знаете!

— Ну мне-то можно. — В голосе Шторма промелькнула обида. — —Я ведь не простой соглядатай с улицы! Честное слово, Петр Алексеевич, вы обижаете меня! Сколько дел в моем учреждении вместе раскрутили, а здесь…

— Да не хотел я вас обидеть, Алексей Николаевич, — оправдывающимся тоном заговорил Смольников, — просто я вправду не знаю, что можно сказать о наших разработанных версиях… Вы же сами охотник и знаете, что в этих окрестностях волков — раз-два и обчелся, а здесь их целая стая орудует!.. За два месяца одиннадцать трупов, и пять из них найдены в поселке! Уж и охотников снарядили для их поимки, и все равно тупик! Словно они сквозь землю провалились: никто их не видел и не слышал! — Он скривил губы в иронической усмешке и добавил:

— Может, это и впрямь оборотни, каких в триллерах показывают, а мы тут голову ломаем! Вон они как их!.. От головы до ног! — посмотрел он уныло на два изъеденных мертвых тела.

Трупы и в самом деле выглядели ужасающе: от лиц ничего не осталось, кроме костных выступов черепа из кровавого месива; туловища выпотрошены, и их содержимое съедено вместе с половыми органами.

Из толпы доносились крики негодования в адрес милиции, которая не может защитить жителей поселка и окрестных деревень от нападения животных.., да и не только животных, но и обычных хулиганов. Однако занятые своей работой следователи оперативной группы никакого внимания на толпу не обращали.

Следя за работой оперативников и разглядывая тела погибших, Шторм прикидывал в уме, какие животные могли так изувечить этих несчастных. Он давно занимался охотой, с того самого времени, как стал начальником лагеря…

Вообще в этих местах чуть ли не каждый второй житель — охотник… Про себя полковник сразу отметил, что волки так близко от жилья, да еще на дороге, вряд ли осмелились бы пожирать свою добычу. К тому же стояла глубокая осень, когда все хищники, выражаясь языком охотников, «жируют», то есть они не голодны и у них нет необходимости нападать на людей.

— Да, — задумчиво протянул Шторм, — и в самом деле весьма странно…

— Странно, — как эхо повторил Смольников, — я бы сказал…

— А откуда у вас такая уверенность, что это волки? — бесцеремонно перебил его полковник. — Ведь вы тоже охотник, Петр Алексеевич, и по опыту знаете, что эти зверюги вблизи поселка навряд ли пожирали бы свои жертвы, а взвалили бы их на себя и отнесли в лес… Там они и поужинали бы!

— В этом-то вся и загвоздка! — развел руками Смольников. — По характеру нападения напоминает рысь, а то, как выедены лицо и внутренности, очень похоже на кабана.., а следы на снегу волчьи! Вот и разберись, что перед нами за мистика! — шлепнул он себя руками по бокам. — Ну, что там у вас? — спросил он подошедшего к нему сотрудника.

— Следы отсюда идут только в одном направлении, — отрапортовал тот, — на северо-запад к реке Вишпе! У ее берега на чернотропе они теряются, и собаки не берут след!

— Опять не берут след?! — вскрикнул Смольников, не сдержав досады. — Вот еще одна оказия: собаки не берут след!,. Как это назвать?! — посмотрел он вопросительно на Шторма.

Тот вместо ответа растерянно пожал плечами.

— Вот и для меня это кромешный мрак, — проговорил следователь прокуратуры, глядя на изуродованные трупы, — и ни одна служебная собака не может взять их след, когда они выходят на чернотроп… Чем это объяснить, а, Алексей Николаевич? — поднял он глаза на полковника.

Но вместо ответа тот снова пожал плечами.

— Не знаете… И я не знаю, — тяжело вздохнул Смольников. — А жители поселка и окрестных деревень уже беснуются от того, что мы не можем защитить их от этих оборотней! — Он повернулся к сотруднику и спросил:

— Много следов до чернотропа?

— След одного волка, — так же четко отрапортовал милиционер.

— Не может быть! — сделал резкий выдох Шторм.

— Может, — бросил Смольников. — Я сначала, Алексей Николаевич, тоже удивлялся, но сейчас уже привык. Везде вокруг жертв множество следов, и по характеру нападения на них ясно, что действует стая, но от них в лес идет след только одного волка, причем, откуда он приходит к своим жертвам, совершенно непонятно, — округлил глаза следователь. — Я разговаривал с зоологами и лучшими специалистами-охотоведами, и никто еще мне не дал вразумительного ответа!.. Хотя ответ на этот вопрос я должен найти сам, — добавил он после небольшой паузы.

— Интересно! — заметил полковник.

— Мне тоже интересно, — резюмировал Смольников, — но еще интересней было бы разобраться во всем этом!.. Но, увы, я пока в полной растерянности, — сказал он, выпятив нижнюю губу.

Смольников и в самом деле пребывал в растерянности. По его распоряжению оперативные группы с самыми лучшими охотниками и обученными служебными собаками прочесывали тайгу на многие километры вокруг, но все затраченные усилия были напрасны. Волчьи следы виднелись только на снегу, и даже самый близорукий следопыт в этом случае мог бы обойтись без служебных собак, но там, где снег заканчивался, заканчивались и следы! А на черной земле даже самые лучшие из обученных ищеек были бессильны: они путались, шарахались в стороны и кружили на месте, приводя оперативников и охотников в полное уныние.

Еще одно обстоятельство ставило следователей в тупик: следы с места уничтожения жертвы тянулись по снегу только до первого места открытой земли, затем на многие километры вокруг они на снегу не появлялись, хотя попытки оперативников и охотников отыскать их не прекращались.

— И что же вы все-таки об этом думаете, Петр Алексеевич? — как-то неловко спросил Шторм.

— Я даже не знаю, что и думать, — устало усмехнулся Смольников. — Ей-богу, мне в последнее время иногда кажется, что все эти жертвы — просто обман зрения и что вокруг меня и моей следственной группы происходят какие-то сказочные чудеса… Ничего себе чудеса, правда? — показал он пальцем на истерзанные трупы. — Я сейчас, наверное, похож на сумасшедшего?

— После того что я от вас услышал, немудрено так выглядеть, — смущенно ответил полковник. — Но могу вас заверить, Петр Алексеевич, что я тоже отчетливо вижу перед собой трупы и толпа вокруг нас также видит их… Так что это никакая не мистика, а самая настоящая реальность! И признаюсь честно, когда в моем учреждении вверенные мне уголовники совершают нечто подобное, — жестом он показал на трупы, — у меня бывает вид не лучше вашего…

Он вспомнил, как «шестерки» Золотого на промзоне в гальваническом цехе убили вольнонаемного, принятого на работу на должность производственного наблюдателя, и разделали его тело. Те останки, что не удалось съесть, находчивые заключенные выбросили в огромные гальванические ванны, заполненные азотной и серной кислотой… Несколько суток оперативники и инспектора режимной части лагеря вели поиск пропавшего мастера, и лишь по чистой случайности удалось установить истину: на глаза одному из оперативников, когда он в очередной раз вел обследование гальванических цехов, попались четыре маленькие пуговицы, плававшие в огромной емкости с азотной кислотой. После того как их выловили из ванны, выяснилось, что они с рубашки вольнонаемного мастера и не расплавились только потому, что оказались пластмассовыми. Все останки и одежду убитого кислота растворила без следа, так что родным и близким его даже нечего было хоронить. Оперативники не без труда, но установили личность убийц-людоедов. И, вспоминая их ухмылочки, полковник почувствовал, как по его спине пополз неприятный морозец.

Внезапно перед его глазами мелькнула язвительная, издевательская ухмылочка Золотого, и его передернуло. «Что-то одинаково волчье у всех них!» — пронеслось у него в голове.

— Может быть, мои оперативники смогут вам чем-то помочь, Петр Алексеевич? — придя в себя от воспоминаний, спросил он у Смольникова.

— Даже не знаю, — дернул уголком губ следователь.

— Ну, если надумаете, то милости прошу! — сказал полковник.

Увидев в толпе переминающегося с ноги на ногу водителя, он попрощался со Смольниковым и неторопливо стал пробираться сквозь плотное кольцо людей к служебной машине, оставленной на обочине дороги.

* * *

Золотой после встречи с начальником лагеря разнервничался. Внешне он продолжал сохранять спокойствие, но едва уловимая дрожь в его руках выдавала волнение. Прикуривая сигарету, перед тем как войти в ПКТ, он даже выронил спички.

— Успокойся, Золотой, — язвительно усмехнулся один из прапорщиков, конвоировавших заключенного, — отдохнешь полгодика под навесом, а там, глядишь, тебя опять на «открытую» зону выпустят. Выйдешь отдохнувший, посвежевший…

— Побледневший, как чахоточник! — смеясь, добавил другой.

У Золотого на губах тут же появилась недобрая ухмылочка.

— Я обязательно доставлю вам такое удовольствие, — немедленно парировал он. — И если я начну харкать кровью, то первый плевок, как только выйду из камеры, будет в ваши румяные морды, и тогда через полгода они тоже станут нежно-молочного цвета, а за вами будет тянуться по следу кровавая мокрота, которую вы будете отрыгивать из легких!

Веселье мгновенно покинуло прапорщиков.

— Смотри-ка, мы ему перекур сделали на свежем воздухе, а он такой черной неблагодарностью нам отвечает, — скривил губы старший конвоя и, отвесив по спине Золотого тяжелый удар, хрипло добавил:

— Топай в камеру, Золотой! Когда будешь курить среди четырех сырых стен, то, может быть, надумаешь относиться к нам поблагодарнее!

Ударившись о дверной косяк. Золотой развернулся, и в его глазах блеснула ненависть. Он хотел что-то сказать следовавшим за ним прапорщикам, но, как это обычно бывает у уголовных авторитетов, на его губах лишь появилась зловещая улыбка. Выпрямившись во весь рост, он молча проследовал к указанной ему камере.

На сегодня Золотому хватило неприятностей, и усугублять свое и без того тяжелое положение ему представлялось лишним. Со дня на день с воли через вольнонаемных рабочих ему должны были передать записку, где излагались последние условия его побега, и вот…

Зайдя в камеру, Золотой осмотрелся. По сторонам стояли двухъярусные металлические шконки. Ни на одной из них не было матрацев.

— Значит, я первый, — произнес он вслух после того, как кованая тяжелая дверь камеры с оглушительным грохотом закрылась за ним.

Мысленно он снова вернулся к судебной комиссии, которая всего полчаса назад определила ему наказание в шесть месяцев содержания в ПКТ за нарушение режимного распорядка лагеря. Обвинения, как показалось Золотому, были явно надуманными и, говоря на жаргоне, маслеными. Он прошел к шконке и тяжело опустился на нее, снова и снова прокручивая в голове детали обвинения. «Нет, не это заставило Шторма определить меня в каталажку, — думал вор в законе. — Ему стало известно о готовящемся побеге, и он, как и подобает хозяину, быстро нашел для меня стойло, из которого не то что бежать… Но кто же меня продал? — мелькнуло у него в голове. — Ведь никто в зоне, кроме одного человека, об этом не знал»…

И в самом деле, подготовка к побегу держалась Золотым в полном секрете. Никому из блатных он ничего не говорил. Подельники и братва с воли исключались полностью. Оставался только врач, через которого осуществлялась его связь с волей. Поразмыслив еще немного, Золотой пришел к окончательному выводу, что только он и никто другой посвятил администрацию лагеря в его намерения.

— Сомнений нет: это Тонкий, — произнес он вслух. — Не боится, паскуда, с огнем играть… Разберемся, — добавил он через мгновение.

Через час ему в камеру подсадили еще трех заключенных, также из воровского сословия, но авторитетом чуть пониже. Прервав свои размышления, Золотой поднялся со шконки и, поприветствовав прибывших, поинтересовался, за какие прегрешения их упекли в «крытку».

— Впереди зима, Золотой, — ответил за всех Лихач, долговязый вор в законе с двадцатилетним стажем отсидки. — Опять в лагере начнется голод, а кумовья боятся, что мы кипиш среди каторжан поднимем. Так сказать, принимают предупредительные меры. Всем нам состряпали липовые обвинительные заключения в нарушении режима…

Внезапно дверь камеры опять открылась, и вошел прапорщик. Молча осмотрев заключенных, он остановил взгляд на Золотом и жестом приказал ему следовать за ним. Вор неохотно повиновался и вышел из камеры в коридор. Его охватило предчувствие беды, и, глядя в бесстрастные глаза прапорщика, он пытался догадаться, что же еще могло произойти.

— Обернись, — приказал ему прапорщик, когда он уже приготовился протянуть руки для наручников. Осторожно обернувшись, чтобы избежать прямого удара в лицо, Золотой, к своему изумлению, увидел перед собой улыбающегося Тоцкого.

В лагере из-за острого дефицита медицинского персонала тот выполнял сразу несколько функций: по совместительству он являлся ветеринаром — лечил служебных собак, был фельдшером, наркологом и даже стоматологом.

Вспомнив о недавних своих подозрениях, Золотой скривил губы в злобной усмешке:

— На исповедь пришел, ветеринар?

У Тоцкого улыбка сменилась удивлением:

— Что с тобой, Золотой? Ты себя никак апостолом возомнил?

— А ты Иудой…

— Не понял, — поперхнулся ветеринар.

Прокашлявшись, он попросил прапорщика, чтобы тот оставил его с заключенным наедине.

— Ты о чем это, Золотой? — спросил он вора, когда прапорщик удалился.

— О том, что меня сюда, в эту конуру, на шесть месяцев определили! — выпалил Золотой. — Еще спрашиваешь, о чем это я!..

— Ax вон оно что! — усмехнулся Тонкий. — Ты правильно понял: это моих рук дело…

— Не боишься с огнем играть?! — сверкнул глазами Золотой. — Или тебе на жизнь наплевать?!

— Да ты не горячись, — снова расплылся в улыбке ветеринар. — А как же я, по-твоему, должен был поступить? Должен же я создать себе алиби!

— Какое еще алиби?!

— Убавь-ка голос на полтона ниже, — сказал Тоцкий, — и слушай меня внимательно.

Золотой осекся и, сжав губы, приготовился слушать.

— Все выдумки твоей братвы с воли — это полная галиматья. Ни через какую расконвойку и тем более комнату свиданий тебе бежать не удастся. Во-первых, на носу зима, и в лагере не за горами время, когда начнется голод, и каждый оперативник это прекрасно знает. Как тебе известно, дураков среди них нет. К комнате свиданий и расконвойке, где осуществляется львиная доля теневых передач, они тебя на пушечный выстрел не подпустят, потому что знают, как в зимнее время ваши собратья к лагерю тянутся. Как они провоцируют вас на голодовки и бунты, чтобы во время очередной потасовки сделать налет на комнату свиданий и помочь такому, как ты, бежать. — Тоцкий перевел дыхание.

— Это все, что ты хотел сказать? — воспользовался паузой Золотой.

— Нет, не все. Есть у меня еще и «во-вторых», и я пришел обговорить с тобой некоторые детали.

— Я слушаю.

— И правильно делаешь, что слушаешь.

Сейчас я уйду, и всем, кто тебя будет спрашивать, зачем я приходил, ты отвечай, что тебя проверяют на психологическое отклонение, называемое виктимоманией.

— Что это такое?

— Сейчас объясню, — кашлянул в кулак Тоцкий. — Это провоцирование окружающих тебя людей на отрицательные поступки… Именно так называется эта болезнь.

— Повтори еще раз — не запомнил, — попросил Золотой.

— Виктимомания, — повторил ветеринар. — Но своим сокамерникам об этом лучше не говори. Если спросят, ответь им, что ты так ничего и не понял, для чего я к тебе приходил…

Скажи: молоточком перед глазами поводил да по коленке постучал…

— Я сам знаю, что им сказать, — недовольно перебил Золотой. — Для чего все это?

— Для того, чтобы всех здешних контролеров ты провоцировал на мордобитие… Кстати, и сокамерников ты должен склонить к тому же.

— Зачем? — все больше недоумевал Золотой.

— Затем, что эта болезнь сейчас тщательно изучается не только медиками, но и юристами.

В наше время нет в России лагерей, которые не сидели бы на полуголодном пайке, и заключенные все больше заболевают этой болезнью, и того, кто попал под подозрение с таким диагнозом, вывозят в психоневрологический диспансер… А вот по дороге в диспансер я тебе гарантирую побег. Теперь ты меня понял?

После недолгой паузы Золотой закивал головой:

— Кажется, понял.

— Так «кажется» или все-таки понял?

— Понял! — твердо ответил Золотой.

— Ну вот и молодец, — вздохнул полной грудью Тоцкий. — Придется, правда, тебе несколько дней в синяках походить, но это не страшно, заживет…

В конце длинного коридора показалась фигура прапорщика, уверенной походкой направлявшегося к ним.

— А как долго.., то есть сколько дней я так должен драконить сокамеров и прапорщиков, чтобы они мне морду били? — торопливо спросил Золотой.

— Все, некогда, Золотой, — отрезал Тоцкий, видя быстрое приближение контролера, — недолго… Я постараюсь быстро убедить оперативников, что оставлять тебя в зоне опасно. — Он отвернулся и пошел к выходу из изолятора.

Золотой по команде контролера заложил руки за спину и вернулся в камеру.

Глава 2

Тоцкий возвращался домой, довольный тем, что Золотого не пришлось долго уговаривать.

По пути он заглянул в псарню, находившуюся за пределами лагеря, где на его попечении числилось около полусотни служебных собак. Половина из них была волкообразной породы: овчарки, шпицы и лайки, а остальные представляли собой бойцовые породы: питбули, амстерьеры, ротвеллеры и т, д. Всех их Тоцкий лелеял, как своих детей. И вообще он относился к животным с особой любовью, поэтому и стал ветеринаром. Охотников он не любил, считая их убийцами беззащитных и ни в чем не повинных животных. Тем не менее изучил профессию таксидермиста и охотно принимал заказы на изготовление чучел из материала заказчика. Свое занятие он оправдывал тем, что якобы дает второе рождение погибшему животному. Одновременно с этим он посещал курсы психотерапии, где впервые столкнулся с виктимологией — наукой о потерпевших, изучающей, как поведение жертвы способствует совершению преступления. Именно эта тема подтолкнула его к тому, чтобы переиграть планы бандитов по освобождению Золотого. Тоцкий и его семья, как и многие семьи служивших при лагере офицеров, переживали не лучшие времена, им часто приходилось считать копейки.

За то, что он осуществлял связь Золотого с волей, бандиты ему платили, но это были деньги, на которые особенно не разживешься. Однажды ему предложили хорошую плату, если он поможет Золотому бежать, но тогда ветврач наотрез отказался, боясь разоблачения. Однако теперь ему пришла в голову идея разыграть у Золотого психическое отклонение, именуемое виктимоманией. Таким образом он отводил налет братвы на расконвойку и комнату свиданий, откуда планировался побег Золотого. Ведь в случае непредвиденного задержания кого-нибудь из братвы могло раскрыться и его участие в этом деле. А он и вправду разработал план побега Золотого по дороге в диспансер, когда вора вывезут из лагеря на этап. Оставалось совсем немного: убедить оперативников и начальника колонии, что Золотой серьезно болен и если его оставить, то лагерь может превратиться в бунтующий котел.

За содействие Золотому в побеге врач надеялся получить от бандитов кругленькую сумму.

О том, что именно с его помощью сейчас закрыли Золотого в ПКТ, никто из братвы на воле еще не знал, он не торопился разглашать им своих секретов. Как Тоцкий считал, он уже сделал непростительную ошибку, сообщив об этом Золотому. «Если с побегом ничего не выйдет, — думал он, — и Золотой в обход меня известит братву, что из-за меня его закрыли в ПКТ, то последствия для меня могут быть самыми плачевными».

— Ну уж нет, — просипел он себе под нос, заходя в псарню, — это я их разделаю!.. В лагерный музей из них чучел наделаю!.. — Он запнулся, увидев перед собой клетки своих питомцев.

Собаки же встретили его радостным визгом и лаем, что на некоторое время отвлекло Тоцкого от его мыслей. Проходя по коридору между вольер, он увидел своего помощника Камила, тот вышел из служебной каморки и быстрым шагом направился к нему. Поприветствовав начальника, Камил начал рассказывать о проделанной за день работе. , — Все как обычно, Станислав Григорьевич, — прокартавил он, — все собаки сыты, новых, как и положено, выводили для дрессировки…

Да, приходили охотники и с ними сотрудники прокуратуры, просили хорошую приемистую, но я им не дал. Сказал, что без вашего ведома собаками не распоряжаюсь.

— Правильно сделал, Камил, — похвалил его ветеринар. — А что там опять у них стряслось?

— Неподалеку от поселка, говорят, волки снова двух человек зарезали… Следы, рассказывают, как и в прошлые разы, оставлены только одним волком…

— Это все? Больше ничего они не рассказывали?

— Все, — простодушно ответил Камил.

Тоцкий некоторое время помолчал, раздумывая над чем-то, потом поднял глаза на помощника и угрюмо промычал:

— Значит, несчастная судьба у тех двоих, которых волки зарезали, туда им и дорога.

— Вот и я так подумал, — дернув плечами, сказал Камил.

— А что там с нашими лесными новичками? — сменил тему врач. — Как они себя ведут?

Ты не выпускал их сегодня из вольеры?.. Пойду взгляну на них, — бросил он, направляясь вдоль клеток к питомнику, где содержали щенят. За ним заторопился Камил.

— С ними все ладушки, — тараторил он в спину своего начальника, — выпускал их сегодня побегать! Так они огрызаются, чертенята!.. Но хорошие.., толк из них будет!

— Добро, — бормотал себе под нос Тоцкий, слушая бормотание помощника, — добро…

Чем кормил сегодня?

— Полным рецептом по вашему предписанию…

— Добро!.. — Они подошли к небольшой вольере, где во всю прыть носились шестеро щенят. Увидев подошедшего к клетке врача, они с визгом бросились к нему.

— Узнали, нахалята, — открывая решетчатую дверь, нежно проговорил он, — узнали, маленькие… Ну, как вы тут без меня? Камил, мать сегодня приходила? — спросил ветеринар помощника через плечо.

— Сегодня еще нет.

— Как бы не убили их эти сыскари, — сокрушенно покачал головой Тоцкий. — Если найдут, то им конец…

И в ту же секунду издали до их слуха донесся протяжный волчий вой, от которого у обычного человека стынет в жилах кровь.

— Смотри-ка, она как будто вас услышала, — удивился Камил. — Значит, долго жить будет!

— Пора, — глянул на часы врач, — принеси их паек… Уже темно, надо торопиться.

Камил поспешно ушел и через минуту вернулся с большим, наполненным доверху полиэтиленовым пакетом для продуктов.

— Я сегодня не вернусь, Камил, — сказал на прощание Тоцкий, — и завтра буду только к вечеру. Если опять кто придет за помощью для ловли волков, отдай им какую-нибудь обапальную, пусть помучаются.

В ответ Камил только криво усмехнулся.

Покинув питомник, врач вышел на дорогу, ведущую в поселок, и осмотрелся по сторонам.

Вокруг не было ни души. Непроглядная осенняя ночь окутала окрестности, и только кое-где в небе между рваными облаками поблескивали звезды. Тоцкий сошел с дороги и направился в сторону леса. Подойдя к его окраине, он остановился, поставил пакет на снег возле невысокого деревца и затем, поднеся ладони ко рту, издал протяжный волчий вой.

Еще будучи пацаном, он узнал от охотников-ненцев, что вой служит для волков средством общения. Эти таежные владыки различными по высоте тембра «мелодиями», протяжностью, силой голоса и другими приемами выражают призыв, угрозу, радость общения, тоску одиночества, приказ и подчинение, устраивают переклички между волком и волчицей, родителей с волчатами, стаи со стаей и многое другое…

Мальчику это было так интересно, что он попросил друга своего отца, старого охотника ненца Ханана научить его имитировать волчий вой. И впоследствии подросток Станислав Тоцкий небезуспешно подражал серым «героям» русских сказок и даже порой пугал своим умением подвывать по-волчьи одноклассников и жителей поселка, где он рос. В то время это доставляло ему огромную радость, но он не мог и предположить, что через много лет ему это пригодится.