Колчак тяжело переживал чудовищно жестокие убийства командую-щего Балтийским флотом вице-адмирала А. И. Непенина, многих других адмиралов и офицеров. Колчаку в его работе в советах, комитетах, в массах существенно помогал полковник А. И. Верховский - начальник штаба ударной дивизии, пользовавшийся доверием Временного правительства. Он придерживался умеренно социалистических, демократических взглядов, входил в совет в качестве заместителя (товарища) председателя.
      Колчак предупреждал моряков, что, учитывая начавшийся развал вооруженных сил России, германское командование вместе с турецким могут активизировать свои действия на море, вырвутся из фактической блокады, что в случае бездействия Черноморского флота, снятия опасности нападения на Босфор и Константинополь противник может бросить крупные сухопутные силы на север и сокрушить Румынию, русские войска на ее территории, что приведет к крайнему ухудшению всей обстановки на фронте. Он внушал подчиненным необходимость не только сохранения боеспособности, но и еще большей активности флота. И в середине марта Колчак под личным командованием, держа адмиральский вымпел на линкоре "Императрица Екатерина", вывел часть флота в море, к турецким берегам. 13 марта А. В. Колчак записал: "...День ясный, солнечный, штиль, мгла по горизонту. Гидрокрейсера продолжают операции у Босфора - я прикрываю их на случай выхода турецкого флота. Конечно, вылетели неприятельские гидропланы и появились подлодки. Пришлось носиться полными ходами и переменными курсами. Подлодки с точки зрения линейного корабля - большая гадость; на миноносце - дело другое... Неприятельские аэропланы атаковали несколько раз гидрокрейсера, но близко к нам не подлетали. К вечеру только закончили операцию; результата пока не знаю, но погиб у нас один аппарат с двумя летчиками. Возвращаюсь в Севастополь. Ночь очень темная, без звезд, но тихая, без волн. За два дня работы все устали, и чувствуется какое-то разочарова-ние. Нет, Сушон (немецкий вице-адмирал, командующий турецким флотом на Черном море) меня решительно не любит, и если он два дня не выходил, когда мы держались в виду Босфора, то уж не знаю, что ему надобно". Запись от 14 марта: "Сегодня надо продолжать практическую стрельбу. Утром отпустил крейсера, переменяя миноносца у "Екатерины", и отделился. Погода совсем осенняя, довольно свежо, холодно, пасмурно, серое небо, серое море. Я отдохнул эти дни и без всякого удовольствия думаю о Севастополе и политике. За три дня, наверное, были "происшествия", хотя меня не вызывали в Севастополь..." Эта запись сделана уже после боевой операции, на обратном пути.
      Принятие мер по защите своего флота, его главной базы, российского побережья, выходы боевых кораблей к Босфору, поддержание минных заграждений в надлежащем виде на протяже-нии всего времени и после Февральской революции, пока Черноморским флотом командовал Колчак, сковывали действия противника. Выходы его кораблей в море тем более - операции по-прежнему были исключены. С уходом Колчака с поста командующего, с июня 1917 г., "все вернулось на круги своя": корабли противника вырвались на оперативный простор и стали вновь курсировать по Черному морю, совершать нападения на порты, на корабли, на транспорты и пароходы в море.
      В апреле 1917 г. А. В. Колчак был вызван военным министром в Петроград, затем в Псков на совещание главнокомандующих и командующих сухопутными и морскими силами. Он выехал туда и пробыл в столице несколько дней. По приезде явился к министру А. И. Гучкову, которого хорошо знал прежде по работе в Государственной думе, а незадолго до приезда в столицу встре-чался уже как с министром в Одессе, беседовал и близко познакомился с ним. На заседании, проводившемся Гучковым, выступали с докладами, наряду с представителями сухопутных войск, начальник штаба Балтийского флота Чернявский и командующий Черноморским флотом Колчак. Вырисовывалось контрастное положение этих флотов. На первом из них оно было очень тяжелым. Флот неудержимо разлагался, выходил из подчинения правительству. Революцион-ность многих матросов нередко выливалась в анархию, уголовщину; самосуды, просто убийства становились чуть ли не повседневными. Сотни заслуженных людей из командного состава были истреблены. В докладе Колчака речь шла не только о Черноморском флоте, но и о вооруженных силах страны вообще, содержались предложения по предупреждению их разложения. Доклад его произвел большое впечатление, запомнился участникам заседания своей логичностью и образностью. Молва давно уже и по справедливости отмечала ораторский талант Колчака.
      В это время Колчаку импонировал состав Временного правительства. Он связывал с ним большие надежды на спасение России. В дальнейшем, когда военным и морским министром стал А. Ф. Керенский, тем более когда он возглавил правительство, отношение Колчака к нему, к правительству вообще решительно переменилось.
      А. И. Гучков сделал А. В. Колчаку предложение, очевидно, вынашивавшееся и прежде, возглавить Балтийский флот и спасти его от разложения. Сам Колчак передает этот щекотливый момент следующим образом: "...Гучков сказал мне: "Я не вижу другого выхода, как назначить вас командовать Балтийским флотом". Я ответил: "Если прикажете, то я сейчас же поеду в Гельсингфорс и подниму свой флаг, но повторяю, что считаю, что у меня дело закончится тем же самым, что у меня в Черном море. События происходят с некоторым запозданием, но я глубоко убежден, что та система, которая установилась по отношению к нашей вооруженной силе, и те реформы, которые теперь проводятся, неизбежно и неуклонно приведут к развалу нашей вооруженной силы и вызовут те же самые явления, как и в Балтийском флоте". Я указал, что у меня во флоте не так благополучно, как кажется".
      Колчак объективно оценивал разницу в положении двух флотов. Черноморский был как бы на удалении от Германии, от революционных центров страны. Его корабли постоянно были в плавании, меньше общались с берегом, на них, к их экипажам, труднее было проникать антиго-сударственным элементам. Колчак был весьма близок к истине, полагая, что причиной интен-сивного развала Балтийского флота "была немецкая работа". По этому поводу он говорил: "Гельсингфорс тогда буквально кишел немецкими шпионами и немецкими агентами, так как по самому положению Гельсингфорса, как финского города, контроль и наблюдение над иностран-цами были страшно затруднены, ибо фактически отличить немцев от финнов или шведов почти не было возможности".
      Теперь, спустя многие десятилетия, мы наконец узнали, что, получая миллионы немецких марок от германских властей, некоторые националистические (в Прибалтике, на Украине и т. д.) и левосоциалистические силы, прежде всего большевики во главе с Лениным, еще до Февраль-ской революции, но особенно после нее, развернули активную антивоенную пропаганду и агитацию, работу по разложению армии и флота, правильно рассчитав, что так легче будет прорваться к власти, и преуспели в этом отношении. Борьба правительственных, политических сил против них оказалась малоэффективной.
      А. И. Гучков от своего намерения назначить А. В. Колчака командующим Балтийским флотом отказался не сразу. Но в итоге - внял Колчаку и оставил все как есть.
      В Петрограде Колчак встретился с М. В. Родзянко, получил дополнительную информацию о положении в стране, в правительственных и иных структурах. Колчак высказал опасение, что его флот может постигнугь та же участь, что и Балтийский, советовался о средствах и методах борьбы с разлагающей антивоенной и антиправительственной пропагандой. Родзянко пореко-мендовал Колчаку встретиться с лидером правых меньшевиков, стоявших на революционно-оборонческих позициях, Г. В. Плехановым, и спросить его совета по этому вопросу. Колчак выполнил рекомендацию. Об этой встрече вспоминал К. И. Иорданский, на квартире которого, по приезде из эмиграции, проживал Плеханов.
      Визит адмирала, энергичного, собранного, с интеллигентным лицом, запал ему в память. После встречи Плеханов со свойственным ему остроумием рассказывал: "Сегодня... был у меня Колчак. Он мне очень понравился. Видно, что в своей области молодец. Храбр, энергичен, не глуп. В первые же дни революции стал на ее сторону и сумел сохранить порядок в Черномор-ском флоте и поладить с матросами. Но в политике он, видимо, совсем неповинен. Прямо в смущение привел меня своей развязной беззаботностью. Вошел бодро, по-военному, и вдруг говорит:
      - Счел долгом представиться Вам, как старейшему представителю партии социалистов-революционеров.
      Войдите в мое положение! Это я-то социалист-революционер! Я попробовал внести поправку:
      - Благодарю, очень рад. Но позвольте Вам заметить...
      Однако, Колчак, не умолкая, отчеканил: ...представителю социалистов-революционеров. Я - моряк, партийными программами не интересуюсь. Знаю, что у нас во флоте, среди матросов, есть две партии: социалистов-революционеров и социал-демократов. Видел их прокламации. В чем разница - не разбираюсь, но предпочитаю социалистов-революционеров, так как они - патриоты. Социал-демократы же не любят отечества, и, кроме того, среди них очень много жидов...
      Я впал в полное недоумение после такого приветствия и с самою любезною кротостью постарался вывести своего собеседника из заблуждения. Сказал ему, что я - не только не социалист-революционер, но даже известен, как противник этой партии, сломавший немало копий в идейной борьбе с нею... Сказал, что принадлежу именно к не любимой им социал-демократии и, несмотря на это, - не жид, а русский дворянин, и очень люблю отечество! Колчак нисколько не смутился. Посмотрел на меня с любопытством, пробормотал что-то в роде: ну это не важно, - и начал рассказывать живо, интересно и умно о Черноморском флоте, об его состоянии и боевых задачах. Очень хорошо рассказывал. Наверное, дельный адмирал. Только уж очень слаб в политике...".
      Не исключено, что Г. В. Плеханов несколько утрировал относительно политического уровня подготовки А. В. Колчака, но суть от этого не меняется: Колчак действительно находился в начальной стадии политической подготовки. Вести работу в условиях революции ему было крайне трудно. Приходилось в основном, как и прежде, опираться на личный авторитет, заслуги перед флотом.
      Итоги беседы с Плехановым сам Колчак излагал так: "Я... сказал, что... обращаюсь к нему... с просьбой помочь мне, приславши своих работников, которые могли бы бороться с этой пропагандой разложения, так как другого способа бороться я не вижу в силу создавшегося положения, когда под видом свободы слова проводится все, что угодно. Насильственными же мерами прекратить, - в силу постановления правительства, - я этого не могу, и, следователь-но, остается только этот путь для борьбы с пропагандой.
      Плеханов сказал мне: "Конечно, в вашем положении я считаю этот способ единственным, но он является в данном случае ненадежным". Во всяком случае, Плеханов обещал мне содействие в этом направлении, причем указал, что правительство не управляет событиями, которые оказались сильнее его".
      На квартире заболевшего А. И. Гучкова было намечено заседание правительства. Но из-за начавшейся вооруженной апрельской демонстрации оно было кратким. И там А. В. Колчак просил о помощи в борьбе против левых агитаторов, на сей раз - А. Ф. Керенского, как имеющего "связь с политическими партиями". Тот обещал.
      От совета командующих армиями в Пскове Колчак вынес тяжелейшее впечатление о состоянии войск, о братании на фронте с немцами, о развале. И хотя выхода из создавшегося положения в ставке найдено не было, обмен информацией и соображениями свелся все же к мнению, что войну прекращать нельзя. Колчак сделал вывод, что правительство, состоящее из честных людей, но отвергающих в критической ситуации насильственные методы борьбы с угрозой существующему строю, бессильно, бесперспективно. Он считал отказ генералу Л. Г. Корнилову (командующему столичным военным округом) в подавлении вооруженной демон-страции ошибкой. Как и отказ в его просьбе, в случае необходимости, применить во флоте, в районе его дислокации, такой же метод. Колчак был убежден, что в то время сил и влияния командного состава и в столице, и на юге для этого было еще достаточно.
      Выступая на собрании членов офицерского союза и делегатов армии, флота и рабочих, А. В. Колчак информировал о положении в центре, действиях Временного правительства, давал всему собственные оценки и выдвигал задачи военного и общественного характера. Приведем некото-рые положения из его доклада (сообщения): "По приказанию Военного Министра мне пришлось на этих днях побывать в Петрограде, встретиться с членами кабинета министров, общественны-ми и политическими деятелями, принимать участие в обсуждении государственных вопросов. Это обстоятельство дало мне возможность более ясно познакомиться с теми вопросами, о которых суждение могло основываться на прессе, частных сообщениях и слухах, и я, вернув-шись к месту служения своего... решил ознакомить вверенный мне флот с положением нашей родины в конце третьего года Европейской войны и двух месяцев, истекших после государ-ственного переворота...
      Я хочу сказать флоту Черного моря о действительном положении нашего флота и армии, о том, что из такого положения вытекает, как нечто совершенно определившееся, и какие последствия влечет это положение в ближайшем будущем.
      Мы стоим перед распадом и уничтожением нашей вооруженной силы... Причины такового положения лежат в уничтожении дисциплины и дезорганизации вооруженной силы и последу-ющей возможности управления ею или командования... Старые формы дисциплины рухнули, а новые создать не удалось, да и попыток к этому, кроме воззваний, никаких, в сущности, не делалось...
      Появилось явление отказа команд работать для укрепления позиций, идти на смены и т. д. "Братающийся" неприятель посещал наши окопы... неприятель широко использует этот обычай для целей разведки и изучения наших позиций...
      К сожалению, мне пришлось 20, 21-го апреля в Петрограде быть свидетелем событий, носивших характер уже не академический, а угрожающий внутренним пожаром, который называется гражданской войной.
      Я убежден, что каждому из 1000 демонстрантов, выступавших на улицах под плакатами и знаменами с надписями: "Долой Временное правительство", "Долой войну", "Война войне", вопрос о смене правительства был полностью безразличен, но кому-то он был нужен. Он был нужен тем кругам, тем лицам, которые ведут антигосударственную работу с явной тенденцией к уничтожению всякой организации и порядка...
      Какой выход из этого положения, в котором мы находимся, который определяется словами: "Отечество в опасности", я скажу более "Отечество в критическом положении!?"
      Этот выход лежит в сознании этой опасности и необходимости всем, кто имеет силу смотреть ей в глаза, объединиться во имя спасения Родины. Это объединение должно быть выражено в форме искреннего признания Временного Правительства как Верховной власти. Как представители вооруженной силы мы должны признать единственно верную формулу: "Наша политика есть повеления этой Верховной власти" и явиться надежной опорой для нее.
      Первая забота - это восстановление духа и боевой мощи тех частей армии и флота, которые ее утратили...
      Цель моего сообщения заключалась в том, чтобы представить действительность такой, какой я ее понимаю. ... Надо приложить силы для одной цели - спасения Родины...".
      Тяжелое положение в стране, на фронте все же не обескуражило Колчака. Он был человеком действия, не увиливающим от трудностей. Еще в самом начале революции, как отмечал М. И. Смирнов, Колчак сделал военному и морскому министру заявление, что считает возможным продолжать командование флотом до тех пор, пока не наступит "одно из трех обстоятельств: 1) отказ какого-либо корабля выйти в море или исполнить боевое приказание; 2) смещение с должности без согласия командующего флота кого-либо из начальников отдельных частей, вследствие требования, исходящего от подчиненных; 3) арест подчиненными своего начальни-ка". Какое-либо из этих обстоятельств на его флоте к концу апреля еще не возникло. Сразу по прибытии в Севастополь (вероятно, 24 апреля), А. В. Колчак приказал собрать свободные от боевого задания команды и выступил перед ними. Затем, 25 апреля, было создано делегатское собрание. Оно состоялось в крупнейшем помещении Севастополя цирке Труцци. По просьбе его организаторов Колчак выступил с докладом "Положение нашей вооруженной силы и взаимоотношения с союзниками". Колчак говорил, что в разгар войны страна стоит перед распадом и уничтожением вооруженных сил. Он убеждал, что отказом принимать дальнейшее участие в войне Россия настраивает против себя союзников, что стране грозит зависимость от Германии. Его речь заканчивалась словами: "Какой же выход из этого положения, в котором мы находимся, которое определяется словами "Отечество в опасности"... Первая забота - это восстановление духа и боевой мощи тех частей армии и флота, которые ее утратили, - это путь дисциплины и организации, а для этого надо прекратить немедленно доморощенные реформы, основанные на самоуверенности невежества. Сейчас нет времени и возможности что-либо созда-вать, надо принять формы дисциплины и организации внутренней жизни, уже существующие у наших союзников: я не вижу другого пути для приведения нашей вооруженной силы из "мнимо-го состояния в подлинное состояние бытия". Это есть единственно правильное разрешение вопроса".
      Тогда вообще и в этом конкретном случае речи командующего флотом встречались все еще бурными аплодисментами. Большевики и анархисты тогда на Черноморском флоте были слабы, заметной поддержкой не пользовались. Можно привести характерный эпизод. На флоте, в воин-ских частях и среди рабочих к началу мая распространились слухи, что в Крым может приехать В. И. Ленин. Большевики вели агитацию за его приезд. В ответ началась контрагитация. На делегатском собрании 4 мая из 409 голосовавших 340 были против приезда Ленина, 49 воздер-жались и лишь 20 высказались за приезд. На основе этого решения ЦВИК разослал по южным приморским городам телеграмму с распоряжением - ни в коем случае не допускать приезда Ленина. Лозунг "Война до победного конца!" на митингах, демонстрациях в Севастополе был довлеющим.
      Усилия Колчака, как командующего, по предотвращению анархии, развала флота пока давали свои плоды. Более того, болея за общее состояние военных и морских сил России, он предпринял важный шаг по распространению здорового духа черноморцев на разлагающийся Балтийский флот, на сухопутные войска крупных гарнизонов и фронта. После триумфального выступления Колчака 25 апреля ЦВИК принял (подсказанное и одобренное командующим) решение об организации и посылке делегации Черноморского флота с целью агитации за сохранение боеспособности войск и продолжение войны. В большую делегацию (210 человек, позднее дополненную еще 250 матросами и солдатами) были включены социалисты и беспартийные, придерживавшиеся патриотической ориентации.
      Группы моряков из состава этой делегации побывали в Москве, Петрограде, Гельсингфорсе, на Балтийском флоте. Ее члены затем разъехались по фронтам, выступали в действующих частях. Они преследовали главную цель сохранить боеспособность войск, пресечь в них анархию, большевистское разлагающее влияние.
      До какой-то степени делегация, деятельность которой получила широкую известность, сыграла свою роль, благотворно влияла на матросов и солдат. Способствовала она и распростра-нению сведений о действиях и взглядах Колчака. Московский городской голова запросил у адмирала текст одной из его речей для многомиллионного тиражирования и распространения по стране. О Колчаке, Черноморском флоте, его успехах в борьбе с противником и анархией писали в прессе. Слава и престиж Колчака поднялись весьма высоко. Но, как он сам чувствовал, не миновать было и его флоту разложения. В какой-то степени шаг командующего, ЦВИК по формированию и посылке делегации отрицательно сказался на положении в Черноморском флоте, ибо уехали наиболее патриотически настроенные матросы и солдаты. В дальнейшем большинство из них вернулись в Севастополь, но далеко не все. На фронте члены делегации не ограничивались агитацией, но и пытались воодушевить солдат, сами шли в бой, и часть из них там полегла или была ранена.
      В мае положение во флоте прогрессирующе ухудшалось. Отказалась от выхода на боевое задание команда миноносца "Жаркий". Колчак и совет матросских и солдатских депутатов попытались воздействовать на экипаж, но их усилия оказались тщетными. Командующий вынужден был вывести миноносец из состава действующих сил. Сходный конфликт затем произошел на миноносце "Новик", но командующему удалось его уладить. Возник прецедент со старшим помощником капитана Севастопольского порта генерал-майором береговой службы Н. П. Петровым. Его обвиняли в корыстных злоупотреблениях. Советом, состав которого сильно изменился, была создана комиссия, которая потребовала от командующего флотом ареста этого генерала. Колчак отказал, заявив, что даст санкцию на арест официальному следствию, если оно в процессе расследования дела выявит действительные признаки преступления. Конфликт разрастался. Петров без санкции Колчака был арестован, что означало игнорирование мнения командующего. Одним словом, возникла именно та ситуация, при которой, как ранее предупре-ждал Колчак, он откажется от руководства флотом. 30 мая на линкоре "Георгий Победоносец" А. В. Колчак в своеобразном дневнике набросках писем своей подруге А. В. Тимиревой писал: "Позорно проиграна война, в частности кампания на Черном море, и в личной жизни нет того, что было для меня светом в самые мрачные дни, что было счастьем и радостью в самые тяжелые минуты безрадостного и лишенного всякого удовлетворения командования в послед-ний год войны с давно уже витаемым гнетущим призраком поражения и развала... Не знаю, насколько это справедливо, но мне доказывали, что только я один в состоянии удержать флот от полного развала и анархии, и я заставил себя работать...
      До сего дня мне удавалось в течение 3-х месяцев удерживать флот от позорного развала, сохраняя дисциплину и организацию. Сегодня на флоте создалась анархия и я вторично обратился к правительству с указанием на необходимость моей смены. За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу - я осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже неприятельских подлодок".
      Чувствуется некоторая удовлетворенность положением на флоте, своей работой, но огромная тревога за общее положение в стране, на фронте и за будущее Черноморского флота...
      В конце мая речь уже идет о вторичном заявлении Колчака об отставке. Первый раз оно было сделано именно в связи с инцидентом с генералом Петровым. О мотивах просьбы об отставке Колчак говорил следующее: "Состав совета изменился. Верховский оттуда ушел; часть людей, с которыми я работал в согласии, ушли и заменились другими, и таким образом прервалась всякая связь у меня с этим советом. Я перестал бывать там, они перестали приходить ко мне. Взвесивши все эти обстоятельства, я признал по совести, что дальнейшее мое командование флотом является совершенно ненужным, и что я могу по совести сказать, что я больше не нужен совершенно".
      А. Ф. Керенский (к тому времени - военный и морской министр) в ответ на заявление об отставке сообщил, что считает ее нежелательной, просил подождать до его приезда в Севастополь и сказал, что надеется на устранение трений. Керенский прибыл в Одессу. Колчак отправился туда на встречу с отрядом миноносцев, доставил Керенского в Севастополь, а затем - обратно в Одессу. Это зафиксировано записью Колчака от 20 мая, по возвращении в Севастополь, Следовательно, министр Керенский находился в Севастополе в середине мая. На сей раз предоставилась возможность для близкого знакомства Колчака с Керенским. В пути они часами беседовали. Колчак вынес неприязненное впечатление о Керенском, которое в дальней-шем усугублялось. "Керенский, - отмечал он, - как и всегда, как-то необыкновенно верил во всемогущество слова, которое, в сущности говоря, за эти два - три месяца всем надоело, и общее впечатление было такое, что всякая речь и обращения уже утратили смысл и значение, но он верил в силу слова. Я доказывал ему, что военная дисциплина есть только одна, что волей-неволей к ней придется вернуться и ему...".
      А. Ф. Керенского в Севастополе встретили хорошо. Он усиленно проявлял демократизм, здороваясь за руку с большой массой матросов. Много выступал, объезжая суда. Колчак все время его сопровождал. По мнению Колчака, речи министра не производили впечатления, тогда как он сам был ими доволен: "Вот видите, адмирал, все улажено; теперь приходится смотреть сквозь пальцы на многие вещи; я уверен, что у вас не повторятся события. Команды меня уверяли, что они будут исполнять свой долг". Керенский старался поладить с выборными органами, в сущности поддерживая их в противостоянии командующему. И все-таки министру удалось уговорить Колчака остаться во главе флота.
      А. Ф. Керенский о поездке в Севастополь и А. В. Колчаке в воспоминаниях повествовал следующее: "...Не смог побывать на самом фронте, поскольку должен был выехать вместе с адмиралом Колчаком и его начальником штаба капитаном Смирновым в Севастополь, в штаб Черноморского флота, чтобы попытаться уладить острые разногласия адмирала с Центральным исполнительным комитетом Черноморского флота и местным армейским гарнизоном".
      "Адмирал Колчак был одним из самых компетентных адмиралов Российского флота и пользовался большой популярностью как среди офицеров, так и среди матросов. Незадолго до революции он был переведен с Балтики и назначен на пост командующего Черноморским флотом. В первые же недели после падения монархии он установил отличные отношения с экипажами кораблей и даже сыграл положительную роль в создании. Центрального комитета флота. Он быстро приспособился к новой ситуации и потому смог спасти Черноморский флот от тех кошмаров, которые выпали на долю Балтийского.
      Матросы Черноморского флота были настроены весьма патриотически и горели желанием вступить в схватку с противником, и когда я прибыл в Севастополь, офицеры и матросы только и говорили, что о высадке десанта на Босфоре. На фронт была даже направлена делегация матросов с наказом убедить солдат вернуться к выполнению своего долга. Казалось, в таких условиях конфликт между адмиралом и Центральным комитетом был маловероятен. Тем не менее он возник.
      Центральный комитет издал приказ об аресте помощника начальника порта генерала Петрова за отказ выполнять распоряжения Центрального комитета, на которых не было подписи командующего флотом. Это было серьезным нарушением дисциплины, однако, 12 мая Колчак передал князю Львову прошение об отставке, сославшись на то, что не может более мириться с создавшимся положением. Сохранить адмирала на его посту было жизненно необходимо, и князь Львов попросил меня отправиться в Севастополь и постараться уладить конфликт.
      В тесной каюте торпедного катера, на котором мы шли в Севастополь, у нас с Колчаком состоялся продолжительный разговор. Я приложил максимум усилий, чтобы убедить его в том, что этот инцидент не идет ни в какое сравнение с тем, что произошло с командующим Балтий-ским флотом, что у него нет основания для расстройства, что положение его намного прочнее, чем он предполагает. Не найдя никаких логичных возражений против моих доводов, он в конце концов воскликнул со слезами на глазах: "Для них (матросов) Центральный комитет значит больше, чем я! Я не хочу более иметь с ними дела! Я более не люблю их!.." Что можно было ответить на эти слова, продиктованные не столько разумом, сколько сердцем?
      На следующий день после долгих разговоров и уговоров мир между Колчаком и комитетом был восстановлен. Однако их отношения уже никогда не были такими, как прежде, и спустя ровно три недели возник новый острый конфликт. На этот раз адмирал Колчак в тот же вечер, даже не сообщив о своем решении правительству, сел вместе с начальником своего штаба в прямой поезд на Петроград, навсегда распрощавшись с флотом".
      В общем и целом внешний рисунок событий в Севастополе передается верно. Керенский лишь обходит вопрос о подлинном характере совета, его сильной последующей радикализации, неуклонном стремлении подмять под себя командование флотом.
      После отъезда Керенского положение в Севастополе не только не улучшилось, но продолжа-ло стремительно ухудшаться. Этому в огромной степени способствовало прибытие 27 мая делегации oт Балтийского флота. Она была составлена из членов большевистской партии и им сочувствующих анархистов. Многие из членов делегации, одетых в матросскую форму, были партийными функционерами. Тогда же большевистский ЦК направил в Крым группу видных партийцев, в том числе Ю. П. Гавена, которому Я. М. Свердлов давал напутствие: "Севастополь должен стать Кронштадтом юга". Попытки помешать деятельности большевиков из Питера и Кронштадта оказались тщетными. Они, прибывшие в большую ставку для компрометации офицерства и лично командующего флотом, были опытнее в проведении антиармейской агитации против всего от "старого строя", чем местные большевики. Агитаторы упрекали моряков: "Товарищи черноморцы, что вы сделали для революции, вами командует прежний командующий флотом, назначенный еще царем, вот мы, балтийцы, убили нашего командующего флотом, мы заслужили перед революцией и т. п.". Как отмечал М. И. Смирнов, "арестовать этих агитаторов не было сил. Их речи имели большое влияние на некультурные массы матросов, солдат и рабочих. Влияние офицеров быстро падало".
      Тяжело переживал А. В. Колчак эти события на флоте, тот шквал беззастенчивой клеветы, который обрушился на него. Началась спекуляция на якобы имеющихся у него крупных помещичьих владениях, на том, что из-за них он лично заинтересован в продолжении войны и т. д. Честнейшему человеку, бессребренику, подвижнику, ничего не нажившему за все годы своей службы и никогда не стремившемуся к обогащению, ему было крайне оскорбительно слышать все это. Человеческое достоинство его попиралось. Во дворе Черноморского экипажа состоялся митинг, на который собралось около 15 тысяч человек. И Колчак решил поехать на митинг. "Там какие-то неизвестные мне посторонние люди, - рассказывал он, - подняли вопрос относите-льно прекращения войны, представляя его в том виде, в каком велась пропаганда у нас на фронте, - что эта война выгодна только известному классу. В конце же концов, перешли на тему относительно меня, причем я был выставлен в виде прусского агрария.