Но дальнейшие события спутали расчеты Урманова. Был принят циркулярный сигнал бедствия. Помощь просило какое-то судно, находившееся милях в пятидесяти от кораблей эскадры.
      Урманов доложил радиограмму спустившемуся в каюту командиру эскадры:
      - Тонет какой-то испанец. Наш курс туда почти всю дорогу лагом к волне. Замотает Вусмерть, Андрей Иванович.
      - Ничего не поделаешь, командир, морской закон! Предупредите личный состав, снова вооружите штормовые леера и карабины. Зря рисковать не будем...
      Сделав кульбит на бортовой волне, "Горделивый" резко изменил курс. Словно обрадовавшись его маневру, снова взъярились и забесновались, сшибаясь с размаху упрямыми лбами, крутые валы.
      - Внимание экипажа, - разнесся по всем внутренним помещениям чуть глуховатый, властный голос командира, - идем на помощь иностранному судну, терпящему бедствие. Курс невыгодный, возможна сильная качка. Быть внимательными на боевых постах и у механизмов!
      Потом Урманов навестил в лазарете инженера-механика Дягилева. Тот лежал порозовевший и повеселевший, хотя все еще был пристегнут ремнями к койке.
      - Как дела, Алексей Михайлович? Выглядишь на четыре с плюсом!
      - Заживает все как на бобике, Сергей Прокофьевич. Подняться хочу, да эскулап не дает, - покосился он на вставшего при входе командира Свиря.
      - Теперь он твой командир, - улыбнулся Урманов. - Слушайся и повинуйся. Торопиться тебе нет резона, Павел с делами вполне справляется.
      - Вот я и боюсь, что вы его на штат, а меня куда-нибудь на бережок, на сухое место! - приподнял голову с подушки Дягилев.
      - Такими кадрами не разбрасываются! - рассмеялся командир, присаживаясь возле койки. - Я вот зачем пришел, Михалыч, - поправив одеяло, сказал он. - Чуешь, швырять сильнее стало? Бедолагу испанца выручать идем. Часа четыре так шлепать. Ты смотри не стесняйся, плохо будет - говори начмеду, будем включать успокоители качки.
      - За кисейную барышню меня считаешь, Сергей Прокофьевич? - обиженно сморщился инженер-механик. - Песок из Дягилева сыплется, подушечку пора ему под заднее место подкладывать!
      - Брось ты, Михалыч! У тебя же пробоина в животе. Растрясет срастется не так, как надо.
      - Ладно, иди командуй. Мы тут с доктором сами разберемся... - сердито пробурчал Дягилев.
      - Что он, идиот, что ли, этот испанец? - возмущенно говорил на мостике старший помощник Саркисов. - Двое суток по радио долдонили на всех языках штормовое предупреждение. Укрыться они, что ли, не могли?
      - Разные бывают обстоятельства, - вступил в разговор помфлагштур Стрекачев. - Я вот три года матросом на спасателе отплавал. Всякого насмотрелся. Иной такой посудине давно на слом пора, а ее через моря-океаны гоняют. Экспертные акты, регистровые свидетельства - все у господ капиталистов продается-покупается.
      - Трудная служба у спасателей? - спросил лейтенант Русаков, уважительно глянув на штабного офицера.
      - Вот там самые настоящие моряки! Что ни ураган - то им работа. Не знают ни праздников, ни воскресений. Помню, однажды ржавого турка дважды на одной неделе с камней снимали. Шкурой рисковали, а то невдомек, что капитан нарочно на мель пер, чтобы страховую премию за свою старую калошу получить...
      Вскоре локаторщики обнаружили цель - бледное размытое пятнышко на зеленом фосфоресцирующем экране. Координаты ее значительно расходились с исходными, но в этом районе других судов быть не могло.
      - Или его так сильно сдрейфовало, - взглянув на засеченную точку на карте, сказал командир эскадры. - Или штурманы у них носом воду пашут...
      Судя по медленным изменениям пеленгов, аварийный пароход дрейфовал без хода, видимо, отказала машина. Испанцам везло - ветер здесь заметно слабел, измученный океан тяжело дышал, вздымаясь крупной зыбью.
      - Увеличьте ход! - приказал контр-адмирал.
      В бинокль с восьмикратным увеличением уже видно было дрейфующее с большим креном крупнотоннажное судно. Радио его на запросы не отвечало.
      Подойдя ближе, обнаружили, что судно почти лежит на боку, обнажая с волной вздернутый проржавевший борт, где с трудом читалось название: "Ivisa". Команда толпилась на шлюпочной палубе, на которой не было шлюпок. Очевидно, их сорвало и унесло штормовой волной. Разношерстно одетые люди махали над головами какими-то тряпками, их слабые голоса ветер относил в сторону.
      - Спасательную операцию будет проводить "Горделивый", - собрав офицеров, объявил свое решение командир эскадры. - Возглавит ее капитан второго ранга Стрекачев. Другие корабли прикроют "Ивису" от ветра и волны. Кого вы назначаете командирами спасательных катеров? - спросил он Урманова.
      - Старшего лейтенанта Исмагилова и лейтенанта Русакова, - не задумываясь, ответил тот.
      - Опять семейственность! - покачал головой контр-адмирал, но глаза его поблескивали. - Ну что ж, командир лучше знает своих людей...
      - Аварийным партиям приготовиться к сходу на катера! - передал по корабельной трансляции Урманов.
      Дальнейшие действия проходили молча, почти без команд. Натренированные расчеты быстро спустили катера на воду, умудрившись ни разу не стукнуть их о борт ракетоносца.
      Взмывая и опускаясь на зыби, катера долго кружили вокруг "Ивисы", помфлагштур выбирал удобное место для подхода. Это было нешуточное дело: при малейшей ошибке катер могло разбить, как яичную скорлупу.
      Сбоку медленно выплыла серая громада крейсера "Адмирал Нахимов", закрывая от ветра и волны притопленный борт аварийного судна, возле которого сразу же образовалась штилевая полоса. Тут же на палубе испанца появились люди в советской морской форме.
      - Молодцы! - смотря в бинокль, воскликнул контр-адмирал.
      - Высадились нормально, - доложил по переносной рации Стрекачев. Пострадал только я сам. Ногу слегка подвернул. Прыгучесть уже не та. Капитан знает английский, но два слова все время твердит: "Крэк бод" - я никак не могу понять.
      - Трещина в борту! - подсказал Урманов.
      - Понятно! Начинаем осмотр судна.
      К командиру эскадры пришел флагсвязист с папкой радиограмм. Нацепив очки, тот стал просматривать бланки, черкая по ним шариковой ручкой. Одна из радиограмм его особенно заинтересовала.
      - Это не мне! - удивленно воскликнул Русаков-старший и протянул бланк Урманову. - Глянь, Сергей Прокофьевич, что вытворяет моя невестка! - В голосе его слышалось восхищение. - Пробилась на военный телеграф!
      "Люблю, жду, целую. Всегда твоя Кармен" - запрыгали перед глазами Урманова лиловые буквы.
      Он молча возвратил бланк, понимая, что вовсе неспроста посвящают его в семейные дела. Видно заподозрил что-то неладное проницательный Андрей Иванович...
      - Вручите эту телеграмму лейтенанту Русакову, когда вернется на крейсер, - сказал начальнику связи контр-адмирал.
      - Докладываю результаты осмотра, - снова послышался голос помфлагштура. - Действительно, трещина в кормовой части с левого борта. Затоплено машинное, ахтерпик, вышли из строя мотопомпы. В трюмах пока сухо. Груз в сохранности. Команда - двадцать пять человек. Двое утонули: кочегар и палубный матрос. Капитан все время твердит, что он не фашист, рассмеялся в микрофон Стрекачев. - Боится старик, что мы бросим их и уйдем, как ушли от них ночью американцы.
      - Возле них были чьи-то корабли? - спросил контр-адмирал.
      - Подходили совсем близко, но снять команду не отважились.
      - Они уверены, что это были американцы?
      - Они переговаривались с ними до тех пор, пока не сели аккумуляторы. Те обещали вызвать спасательные суда.
      - Что вы предлагаете, Стрекачев?
      - Капитан убежден, что ничего нельзя сделать. Просит забрать людей и судовые документы.
      - Я спрашиваю ваше мнение!
      - Лично я бы рискнул, товарищ контр-адмирал! Трещину можно заделать. В трюмах у них есть цемент, да и лесу достаточно. Руль заклинило в нейтральном положении, буксировать можно...
      - Какая помощь вам нужна?
      - Пришлите специалиста - трюмного. Надо пустить хотя бы одну мотопомпу. Здесь есть еще два ручных насоса, только ими много не начинаешь...
      - Хорошо. Специалистов вам подбросим. Тех испанцев, что не хотят оставаться на борту, отправьте сюда.
      - Есть, товарищ командир эскадры.
      Команду "Ивисы" доставили на ракетоносец несколькими рейсами. Притихшие и побледневшие сидели иностранцы на дне катера, держа в руках сундучки и узелки с пожитками. С аварийными партиями остался только капитан да пяток добровольцев, которые встали на откачку воды возле ручных насосов. Чуть позже заработала исправленная советскими моряками помпа.
      Несколько часов корабли эскадры, изредка подрабатывая машинами, оставались в дрейфе возле поврежденного судна. Командир эскадры молча вышагивал по мостик, но не дергал Стрекачева, ждал, когда тот доложит обстановку сам.
      "Ивиса" и без того регулярно появлялась на связи.
      - Течь почти прекратилась, - радостно сообщал помфлагштур. - Крен спрямили до пятнадцати градусов. Продолжаем спасательные работы.
      Результаты трудов горделивовцев были заметны и со стороны. Вздыбленный борт испанца постепенно опускался, мачты уже не казались висящими на проводах поваленными столбами. Погода тоже смилостивилась: ослаб ветер, волнение уменьшилось до четырех-пяти баллов. Из прорежившихся облаков выглянуло солнце, словно решило посмотреть, что натворил бесноватый океан.
      - Готовы принимать буксир! - передал Стрекачев.
      - Пошли, командир, - сказал командир эскадры.
      - Право на борт! Обе машины малый вперед! Швартовым командам наверх!
      Описав большой полукруг, "Горделивый" с подветренной стороны подходил к судну. Принять и закрепить буксир даже на такой волне было непростым делом. Одно нерасчетливое движение - и лопнувший стальной канат может наделать бед.
      Послышался резкий хлопок линемета. Тонкий проводник с грузиком на конце взвился в воздухе, прочертив дугу, упал поперек палубы "Ивисы".
      На крейсере к проводнику привязали буксирный канат, люди, собравшиеся на баке испанца, стали дружно тянуть к себе прочный капроновый тросик.
      - Боцман! Живее потравливайте буксир! - с крыла мостика кричал в мегафон Урманов.
      - Можно давать ход! - сообщил помфлагштур.
      Взбудоражили воду винты "Горделивого", и оба корабля стали медленно разворачиваться навстречу волне.
      Нервное напряжение прошло, и все существо Урманова поддалось блаженной расслабленности. Как после долгого марафона, одрябли ноги, лоб покрылся испариной.
      - И долго мы так будем бурлачить? - поинтересовался Валейшо.
      - С Канарских островов из Лас-Пальмаса вышел экспедиционный аварийно-спасательный отряд. Передадим ему свой трофей - и свободны, ответил Урманов.
      - Как там у вас? - спросил он по рации Стрекачева.
      - Порядок! - откликнулся тот. - Качаем помаленьку водичку, градуса на два еще спрямили испанца. Капитан - забавный старик, скучать нам не дает. Рассказывает, что в сорок втором их торпедировала чья-то подводная лодка, хотя Испания формально в войне не участвовала. С тех пор он возненавидел военный флот. Никогда не думал, говорит, что вооруженные корабли могут делать добро...
      - До подхода спасателей составьте и подпишите с капитаном акт, вмешался в разговор контр-адмирал. - Укажите, в каком состоянии застали судно, когда высадились, перечислите все проведенные работы, и в каком состоянии вы его оставляете...
      - Есть, товарищ контр-адмирал! Мы форменные бланки захватили.
      Передача "Ивисы" испанским властям не заняла много времени. Уже почти на тихой воде спасатели приняли с ракетоносца буксир, прислали баркас за членами экипажа аварийного судна. К "Горделивому" возвратились и были подняты на борт его катера. Дав по три прощальных гудка, корабли советской эскадры легли на заданный флагманом курс.
      Самостоятельно перейти с катера на трап Стрекачев не смог. Его перенесли на руках. Поврежденное колено распухло. Но помфлагштур отмахнулся от услуг капитана медицинской службы Свиря, попросив первым долгом:
      - Товарищ командир эскадры, прошу поощрить особо отличившихся: офицеров Исмагилова и Русакова, мичмана Кудинова, главного старшину Хлопова, старшин Петрова и Шкерина, матросов Павлюка, Столярова, Силкина...
      - Словом, всех ваших людей! - улыбнулся контр-адмирал. - Полным списком...
      - Капитан напоследок учудил, - рассказывал в кают-компании Стрекачев. - Когда буксир испанцы приняли, привезли обратно его команду, старик залопотал что-то по-своему, а потом вдруг схватил мою руку и давай целовать! Я даже ошалел от неожиданности. Наверное, он и в самом деле бывший республиканец...
      - Фалангист на такой развалюхе плавать не станет, - поддержал его кто-то из слушателей.
      - Мне думается, хозяева эту дряхлую "Ивису" нарочно на верную погибель из Сеуты в Западную Сахару послали. Застраховали, видать, на кругленькую сумму - и отправляйся с богом на дно! - вслух размышлял помфлагштур. - Больно уж ветхая посудина, проржавела вся, как старая консервная банка.
      - А у американцев-то кишка слаба оказалась! - ухмыльнулся Исмагилов.
      - Дело тут не в кишке, - вступил в разговор Валейшо. - Логика их поведения ясна: зачем рисковать из-за паршивого сухогруза, на котором мало чего заработаешь? Вот если бы тонул знаменитый суперлайнер, тогда бы они риска не побоялись!
      - Товарищ капитан третьего ранга, - обратился к нему Исмагилов. - Как вы считаете: должны нам дать медали за спасение утопающих? Стала бы у меня на кителе симпатичная колодочка в четыре ленточки!
      - Главного старшину Хлопова я бы даже к ордену представил, - серьезно сказал Стрекачев. - Он сам вызвался и три раза нырял в затопленное машинное отделение. Запросто мог на какую-нибудь железяку напороться. Да и не вода там была, а вонючая масляная жижа.
      - Не подкачал наш комсорг! - похвалил Валейшо.
      - Моя школа, - подал голос сидевший до этого молча Павел Русаков.
      - Почему ваша? - удивился Стрекачев. - Он же сигнальщик, а не трюмный?
      - Шофером он был у меня рисковым, когда мы вместе на заводе работали, - без улыбки пояснил Павел.
      Глава 18
      Ураган расшвырял куда попало почти все застигнутые им суда, потому Атлантика выглядела пустынной. Когда штурманы "Новокуйбышевска" общими усилиями определили свое местонахождение, оно оказалось на десять миль левее счислимого - на траверзе острова Вознесения. Правда, в этом районе океана такая ошибка все равно, что для муравья несколько шагов в сторону на широкой лесной тропе. Но точность всегда была матерью судовождения.
      "Новокуйбышевск" снова подходил к экватору, теперь уже с юга, только об этом мало кто думал. Настроение экипажа было тревожным. Гешке Некрылову становилось все хуже.
      Он почти не приходил в сознание, в бреду звал Лиду, а она сидела возле постели, согревая ладонями его безжизненную руку.
      Посоветовавшись с капитаном и первым помощником, Татьяна решилась на прямое переливание крови. Она всего несколько раз присутствовала на подобной процедуре, сама никогда ее не делала, но не видела другого выхода.
      Людей с нужной группой крови в экипаже было несколько. Татьяна выбрала двоих: матроса Саломатина и предсудкома Сидорина. У обоих все последние анализы оказались безупречными.
      Первым она положила рядом с Гешкой его закадычного дружка Толю Саломатина.
      - У Гешки слишком сурьезная кровь, - шутил тот, - а у меня малость полегкомысленнее. Перемешаются - в самый раз получится мировой парень...
      - Помолчите, Толя, - урезонила его Татьяна. - Делайте все, как я велю.
      - Потребуется еще - я готов, - сказал Саломатин, когда процедура была закончена. - Для Гешки мне полведра не жалко!
      После переливания крови лицо больного стало розоветь, с губ сошла синюшность. После второго переливания Некрылов окончательно пришел в себя. Но Татьяна понимала, что улучшение могло оказаться временным. Гешку нужно было срочно класть в стационар.
      Капитан пытался связаться с пароходством, но ураган и в эфире что-то натворил, радиоволны не проходили.
      - Вызывайте, пока не услышат, - приказал Семен Ильич радисту. Попытайтесь выйти на связь через другое какое-нибудь судно.
      Наконец зона радиомолчания кончилась, на берегу приняли радиодонесение "Новокуйбышевска", велели ждать ответа и находиться на связи.
      В это же самое время в радиорубку "Горделивого" пригласили командира эскадры Русакова. Его вызывала Москва.
      - Новая вводная, командир, - сказал он, возвратясь на мостик, Урманову. - Министерство морского флота просит снять с одного из судов тяжелобольного, которому требуется срочная операция. Идем в Гвинейский залив. Рассчитайте курс в "Золотую точку" планеты - широта и долгота - по нулям.
      Урманов еще с курсантских времен знал, что существует на земном шаре такое место, где сходятся все полушария: северное с южным и восточное с западным, запомнил даже его географические приметы: в 250 милях по экватору левее острова Сан-Томе и в том же расстоянии по нулевой параллели от столицы Ганы города Аккра. Знал и помнил, но не мог предположить, что приведет его когда-нибудь в это романтическое место шальная морская судьба.
      Чуть позже стало известно название судна, на рандеву с которым направлялись корабли эскадры.
      - "Новокуйбышевск"! - удивленно воскликнул Русаков-старший. - Да ведь там же наша Танюшка! Вот это встреча за тридевять земель!
      Контр-адмирал тут же вызвал по трансляции пост энергетики и живучести.
      - Павел, это ты? - спросил он. - Представляешь, какой случай! Идем к торгашу, на котором плавает наша Татьяна! Заболел там кто-то, просят взять к нам да борт.
      - Готов дать самый полный, товарищ контр-адмирал! - живо откликнулся Павел.
      - Лейтенанта Русакова приглашают на мостик! - проворковал динамик.
      - Тетка твоя караул в эфире кричит, - сказал Игорю отец. - Вылечить кого-то не может. Готовься, пойдешь старшим катера.
      - Тетя Танечка! - удивился и обрадовался тот.
      Урманов со странным чувством слушал эти переговоры. В первый момент у него заныло в груди, словно внезапно дала знать о себе давно забытая болячка, но потом душа оцепенела в холодном безразличии. Все давно отболело и отмерло, недаром же еще древние называли время самым великим лекарем...
      - Велено двигаться в точку с нулевыми координатами, Семен Ильич, доложил радиограмму Ковалев. - Там нас будут ждать советские военные корабли. - Передадим Гешку на один из них...
      - Наши корабли? - просветлел капитан, которому тоже не хотелось оставлять своего матроса на чужой земле. - Генрих Силантьевич! скомандовал он старпому. - Курс в "Золотую точку"!
      "Неужто эскадра Андрея?" - подумала Татьяна, узнав о решении Гешкиной судьбы. Но потом отбросила эту мысль, понимая, что немало советских кораблей плавает теперь на просторах Мирового океана. Она заторопилась в лазарет, подготовить больного морально и физически к предстоящему событию.
      - Зачем мне уходить? - внезапно заупрямился Некрылов. - Я прекрасно себя чувствую. Вы же меня почти вылечили, Татьяна Ивановна!
      - Пойми ты, Гешенька, там рентгеновская установка, прекрасная лаборатория. Там - квалифицированные хирурги! А здесь - ничего! Я не имею права подвергать риску твое здоровье!
      - Вы меня уже с того света вытащили...
      - При чем тут я? Это организм у тебя сильный, справился с тяжелым шоком. Там тебя по всем статьям проверят, исключат всякую случайность. Я сама тебя туда повезу, переговорю с корабельными врачами.
      По-птичьи пискнув, включилась судовая трансляция, послышался хрипловатый голос помполита:
      - Товарищи новокуйбышевцы, - сказал он. - Получена радиограмма из управления пароходства. Нас благодарят за спасение ценного и очень нужного для страны груза. По прибытии в Ленинград нам будет вручена денежная премия, а наиболее отличившихся членов экипажа отметят особо. Поздравляю вас от имени командования судна, партийной группы, комсомольской организации и судового комитета!
      - Вот видишь, Геша, тебя могут к медали или ордену представить, ободрила больного Татьяна.
      - За что? За то, что варежку свою раскрыл, другие из-за меня едва не перекалечились? - горько усмехнулся Некрылов.
      - Первый помощник очень тебя хвалил. Он же в трюме рядом с тобой работал.
      - Потому сам ходит с перевязанной рукой...
      Урманов лучше многих других знал характер командира эскадры, но даже он порою удивлялся выносливости и неуемности контр-адмирала. Трудно было понять, когда тот отдыхал: ни одно корабельное учение, ни единый поступивший документ контр-адмирал не оставлял без пристального внимания. Почти круглые сутки работая сам, он не давал покоя всей эскадре.
      - Вышли в открытый океан - каждую минуту используйте для боевой учебы, - требовал он от командиров.
      Контр-адмирал долго читал проект приказа о поощрении участников спасательной операции. Собственноручно вписал еще несколько ценных подарков.
      - Не хватит моего фонда, попрошу у главкома, - подписывая приказ, пояснил он.
      - Советую обратить внимание на некоторые фамилии, товарищ командир эскадры, - пряча улыбку, сказал Урманов.
      - А что? - указательным пальцем приподнял над переносицей очки Русаков.
      - Это те самые люди, которых вы предлагали списать и отправить с оказией в базу...
      - Не преминул уесть начальника?
      - Никак нет, товарищ контр-адмирал, просто поста вил в известность. Может, их следует вычеркнуть?
      - Оставляйте всех, - насупился контр-адмирал. - Вот займешь мое место, тогда сам узнаешь, почем фунт лиха, - сказал он, вставая из-за стола. - Это вам, молодым, все кажется: забронзовели ваши начальники, ветра свежего не чуют. А взвали вам на шею нашу ответственность, еще не такими консерваторами станете...
      - Какой я молодой, товарищ контр-адмирал! - улыбнулся Урманов.
      - Пока еще в кавалерах гуляешь...
      "Золотая точка" оказалась пустынным клочком океана, только огромная чайка-фрегат кружилась над подходящими кораблями. Смотря на парящую гордую и одинокую птицу, Урманов невольно думал о том, что тысячи раз после Васко да Гамы проходили здесь каравеллы, галионы и клипера, не догадываясь, что минуют одно из самых необычных мест на земном шаре.
      - Праздник Нептуна проведем после встречи с "Новокуйбышевском", сказал замполиту командир эскадры. - А пока готовьте его с комсомольцами по всем статьям, чтобы на всю жизнь запомнился!
      Корабли застопорили ход и легли в дрейф. С "Горделивого" спустили на воду катер, который сделал несколько веселых кругов возле крейсера. Вскоре на горизонте забрезжило серое пятнышко.
      - Машины у него хорошо отрегулированы, - смотря в бинокль на приближающееся судно, сказал Павел Русаков. - Ни дыминки над трубой. Видать, толковый механик на нем плавает.
      С "Новокуйбышевска" тоже увидели советские корабли. Все свободные от вахты высыпали наверх, чтобы быть свидетелями этой встречи далеко от родной земли.
      - Наверняка там есть кто-нибудь из моих однокашников, - с завистью посматривая на крейсера и большие противолодочные корабли, говорил Алмазов.
      - Лучком бы у них разжиться, - вздыхала Варвара Акимовна. - Наш весь пророс и задрябнул.
      Потом новокуйбышевцы потянулись в лазарет проститься с Некрыловым. Томп принес ему сувенир: сосуд-тыкву из Сомали. Он умело отреставрировал занятную фляжку, даже обновил цветной орнамент.
      - Здесь все слезы, которые Лида возле твоей постели наплакала, пошутил Ян. Отношения рулевого с буфетчицей уже ни для кого не были секретом.
      - Вы идете к военным, доктор? - спросил Томп Татьяну, грустно потупился и почти прошептал: - Только не останьтесь там насовсем...
      К остановившемуся судну уже торопился катер, приплясывая на зыбких волнах, подойдя, ткнулся скулой в опущенный трап. На палубу поднялся молодой худощавый офицер.
      - Лейтенант Русаков, - представился он капитану. - Прибыл за больным.
      - Сейчас его принесут, - назвав свою фамилию, сказал Сорокин.
      Татьяна шла следом за носилками, на которых лежал укутанный в одеяло Гешка.
      - Игорек! - бросилась она к лейтенанту.
      - Здравствуйте, тетя Танечка! - обняв ее, сказал тот. - Я с крейсера "Горделивый". На нем еще отец и дядя Павел.
      - Все наши там? - изумленно воскликнула Татьяна.
      - Почти все, - улыбнулся Игорь.
      Гешке дали возможность попрощаться с заплаканной Лидой, потом осторожно снесли по трапу на катер. Татьяна сошла следом за носилками.
      - Особенно не задерживайтесь, Татьяна Ивановна, - попросил ее капитан.
      - Я быстро, Семен Ильич!
      Крючковой катера оттолкнулся от трапа. Чихнув, зататакал движок. Юркая посудинка вновь заплясала на зыби.
      - Значит, ты женился, Игорек? - говорила Татьяна, стоя рядом с племянником. - Как годы летят! Давно ли я тебя за руку водила?
      - Меня до сих пор за ручку водят, - засмеялся тот. - Теперь - строгие дяди с большими звездами на погонах.
      Корабль быстро матерел. Когда катер подбежал к нему, борт крейсера показался Татьяне громадной серой скалой, нависшей над океаном.
      Носилки с больным осторожно подняли на палубу в специальной беседке. Вместе с Гешкой прокатилась наверх и Татьяна. Чьи-то ловкие руки подхватили беседочные стропы, аккуратно приземлили людей на разогретый солнцем, пахнущий соляром металл.
      - Ты, сестренка, будто с неба свалилась! - басил Андрей Русаков, обнимая и целуя Татьяну. - В прямом и переносном смысле.
      Чуть поодаль ждал своей очереди Павел.
      - Павлик, ты-то откуда здесь? - восклицала Татьяна, трогая его офицерские погоны. - У тебя же сугубо мирная профессия!
      - Ой, не говори, сестричка! Профессия, верно, мирная, только всю жизнь работаю на оборону. Видишь, какого красавца на своем стапеле отгрохал!
      - Разберешься с делами, милости прошу в мою каюту, - сказал сестре Андрей, уступая место офицеру с медицинскими эмблемами на погонах.
      - Начальник медицинской службы капитан Свирь, - представился тот. Что у вас? Несчастный случай? - спросил врач, кивнув в сторону больного.
      - Нет, товарищ капитан, ранение при героических обстоятельствах! нарочито громко, чтобы услышал Гешка, ответила Татьяна.
      Особняком от всех на палубе застыл Урманов. Из-под синей с матерчатым козырьком пилотки выбивалась прядь тронутых сединой темно-русых волос. В суровом его облике появилось что-то незнакомое, и Татьяна, шагнув в его сторону, неуверенно произнесла:
      - Сережа, вы?
      - Здравствуйте, Татьяна Ивановна, - без улыбки ответил он. - Видите, как бывает в жизни: гора с горой не сходится, а моряки, как айсберги, всегда на плаву...
      Эта его фраза обдала Татьяну холодом, она растерянно молчала, смотрела на Урманова, пока не услышала голос корабельного врача:
      - Прошу вас в лазарет, доктор. Больной уже там.
      Калининград - Москва - Голицыно