Уточняя позиции собеседников и развивая разговор, процесс повторяли до тех пор, пока очередные версии обоих собеседников не совпадали полностью.
      Со сложным чувством торжества, растерянности и печали слушал Стром первую версию Председателя. Собственные реплики, вернее фразы, приписываемые ему компьютером, вначале вызвали у него досаду и недоумение: вот в каком деформированном виде воспроизведена его личность! И все же Стром узнавал свои мысли, резкие, не щадящие чужого самолюбия, выражения.
      "Неужели я такой? - ужаснулся Стром. - Тогда многое понятно..."
      Он знал за собой неприятные свойства, порой сожалел о них, но то, что его манера общения столь возмутительна, осознал только сейчас. Компьютер-аналог создал карикатурный образ, выпукло подчеркнул интонации, акцентировал грубость. Если бы не вошедшая в пословицу объективность компьютеров, Стром подумал бы, что над ним издеваются. Но об этом не могло быть и речи...
      И при всем утрированном характере версии бывший футуролог не мог не признать, что по своей сути она близка к тому смыслу, который в более мягком словесном обрамлении был бы, да и будет вложен в его ответы. Компьютер действительно моделировал личность Строма, мыслил по тому же алгоритму и, допуская промахи в трактовке тактической линии поведения, правильно предугадывал стратегию.
      Подавив возникшее в его душе неприятное чувство, Стром вновь, уже холодно и отстранение, прослушал первую версию своего разговора с Председателем.
      Председатель: Вы, конечно, знакомы с результатами референдума?
      "Стром" (компьютер-аналог Строма): Какого черта вы меня об этом спрашиваете?
      Председатель: Интересуюсь вашим мнением.
      "Стром": ...этот референдум! Впрочем, вы называете... прогрессом.
      Председатель (изменившимся голосом): Уже не называю. По-видимому, ваша теория дисбаланса подтверждается.
      "Стром" (злорадно): Долго же до вас доходило!
      Председатель: Признаю свою ошибку и жду от вас совета. Человечество в опасности.
      "Стром" (с подвохом): Человечество Гемы?
      Председатель: И Мира тоже. Понимаете, что ему грозит?
      "Стром" (почти кричит): Вы еще спрашиваете? Или не я распинался перед вами, убеждал, доказывал! Эх, вы! Духовное вырождение, вот что ожидает людей Мира. И вы сделали все, чтобы его ускорить. Толковали о прогрессе, козыряли идиотскими показателями, а того, что прогресс должен быть сбалансированным, не поняли.
      Председатель: Помогите исправить ошибку. Как быть с Гемой?
      "Стром": Разбирайтесь сами.
      Председатель: А Мир, как помочь ему? Что подсказывает ваша теория?
      "Стром": Моя теория не панацея, а диагностическое средство. Диагноз поставлен. Так лечите же, черт возьми!
      Председатель: Возвращайтесь на Мир. Вы нужны здесь.
      "Стром" (непреклонно): Я уже давно никому не нужен. Сумейте обойтись без меня. Конец связи.
      Обмен версиями продолжался несколько дней. Под конец к Строму присоединились Игин и Джонамо. (Десятая и одиннадцатая версии совпали.)
      Председатель: Вы, конечно, знакомы с результатами референдума?
      Стром: Да, знаком.
      Председатель: Интересуюсь вашим мнением.
      Стром: Результаты не могли быть иными.
      Председатель: По-видимому, ваша теория дисбаланса подтверждается.
      Стром: А вы рассчитывали на другое?
      Председатель: Признаю свою ошибку и жду от вас совета. Человечество в опасности.
      Стром: Я ведь предупреждал вас об этом.
      Председатель: Помогите исправить ошибку. Как быть с Гемой?
      Стром: Утопия готова принять ее обитателей.
      Председатель: А Мир, как помочь ему?
      Стром: Вылечить себя могут лишь сами люди. Все вместе, без оглядки на компьютеры. Прочь с проторенных дорог! В поиск! Разумная и мужественная ответственность за все, в том числе и за технику, отсутствие которой не должно делать людей беспомощными! А для этого нужна полнота знаний не только в памяти компьютера, но и в собственном мозгу. И пусть жизнь станет полнокровной. Вам есть на кого опереться!
      Председатель: Вы говорите о Джонамо?
      Стром: Да, и о ней тоже.
      Джонамо: Здравствуйте, Председатель. Рада, что вы с нами.
      Председатель: Здравствуйте! Мое имя Ктор.
      Джонамо: Я хочу добавить к тому, что сказал Стром. Пусть люди научатся понимать и ценить прекрасное. И тогда сами будут прекрасны!
      Стром: Пусть каждый станет личностью. Уникальной, неповторимой!
      Игин: Не будем бояться неудач. Без них жизнь не жизнь!
      Стром: И ошибок. От них застрахован только компьютер. Но уподобиться компьютеру - значит совершить самоубийство!
      Председатель: Возвращайтесь, друзья мои! Вы так нужны здесь!
      Стром: Я остаюсь на Утопии. Буду готовиться к встрече братьев по разуму.
      Игин: Я тоже.
      Председатель: А вы, Джонамо?
      Джонамо: Возвращаюсь на Мир, Ктор. Там я сейчас нужнее.
      Стром: Конец связи.
      16
      Триумф
      В двадцать часов центрального времени единая энергетическая сеть Мира испытала небывалую нагрузку. Счетчики энергии выдавали числа поистине астрономические, и числа эти все возрастали.
      Управитель энергоиндустриала Гури, срочно вызванный контроль-компьютерами, метался по информационному залу от дисплея к дисплею, от пульта к пульту. Нагрузка приближалась к предельному значению, а ведь оно было взято с тройным запасом. Еще немного, и автоматы, спасая систему от аварии, начнут отключать потребителей...
      Это стало бы для Гури профессиональным позором, но что он мог поделать, если все многомиллиардное население Мира, исключая разве его самого и горстку таких же бедолаг, собралось, отложив все дела, у включенных глобовизоров. Даже те, кому полагалось спать, поскольку у них наступила ночь, бодрствовали в ожидании чрезвычайного события: возвратившаяся на днях Джонамо впервые выступала по глобовидению.
      Если бы не обстоятельства, Гури был бы одним из них, но сейчас его мысли сосредоточились на том, как поступить, если нагрузка достигнет предела...
      Казалось бы, после отлета Джонамо на Утопию о пианистке должны были быстро забыть: не зря этот крошечный филиал Мира называли иногда планетой забвения. Однако произошло обратное. Ее известность продолжала возрастать. Ситуация напоминала ту, с которой столкнулся управитель Гури...
      Причина столь неожиданного, непредсказуемого и бесконтрольного роста популярности Джонамо заключалась в том, что по всему Миру распространились записи ее концертов, сделанные в свое время слушателями. Внезапное исчезновение пианистки подогрело интерес к ней, окружило ее ореолом тайны. Она, не подозревая об этом, превратилась в легенду, стала символом прекрасного. Культ Джонамо, которого так опасался Председатель, сделался всеобщим поветрием, вошел в моду.
      Особенно неистовствовала молодежь. Оказывается, в молодых душах дремала жажда прекрасного. И вот она вспыхнула, принимая порой наивно-восторженные формы. Появились прически "под Джонамо", девушки удлиняли разрез глаз, подкрашивали их в черный цвет...
      Когда звездолет с пианисткой произвел посадку, ей не дали сойти с трапа, подхватили на руки и понесли по усыпанной цветами дорожке сквозь ликующую толпу почитателей. Джонамо пыталась высвободиться - безуспешно!
      Среди тех, кто нес ее, был и никому не известный человек с серебряными волосами. И хотя остальные сменяли друг друга, он упорно не уступал места
      ... Наконец управитель Гури облегченно вздохнул, потряс взъерошенной рыжей головой, сбрасывая крупные, словно дождевые капли пота: нагрузка стабилизировалась. Правда, автоматам пришлось-таки снять со снабжения несколько индустриалов, располагавших автономным энергетическим резервом, но это был пустяк по сравнению с неприятностями, к которым готовил себя Гури.
      На сей раз пронесло. Но завтра же он потребует от компьютеров-экономистов повысить энергоемкость сети: случившееся дает на то все основания.
      "Я больше здесь не нужен!" - понял Гури и помчался к глобовизору. Счетчики зарегистрировали еще один скачок нагрузки, но настолько незначительный, что его можно было не принимать во внимание.
      Джонамо решилась на выступление по глобовидению, как на рискованную операцию. Она не видела иного пути к миллиардам сердец, которые готовы были распахнуться перед ее искусством. Окажись операция неудачной, вмиг исчезнет все, чего удалось достичь с таким трудом. Как пересохший ручеек, иссякнет преклонение. От нее отвернутся, не простят обманутых ожиданий. И она рухнет с пьедестала, на который была вознесена людьми.
      Джонамо вспомнила, как восторженная толпа несла ее на руках, и зримо представила: руки, такие прочные, такие надежные, вдруг размыкаются, она падает, и нет конца этому падению...
      А как же Ктор, неужели не подхватит, не убережет? Но что он может, Председатель Всемирного Форума, человек, облеченный высшей, но, увы, эфемерной властью, самый могущественный и в то же время самый бессильный из людей?
      Подумав так, Джонамо физически ощутила глыбу ответственности, лежащую на ее хрупких плечах. То, что она должна сделать, не сделает пока никто, кроме нее.
      Но что если ее искусство, лишившись одного из важнейших компонентов биоволнового резонанса со слушателями, - утратит волшебную силу воздействия на человеческие сердца, и музыка будет восприниматься не душой, а лишь слухом? Тогда конец всему!
      Джонамо все чаще задумывалась: почему же такую необъяснимую популярность приобрели, как утверждают, записи ее концертов, притом любительские, далекие от совершенства? Почему их передают из рук в руки, многократно переписывают, бережно хранят, точно реликвии? Причем те самые люди, которые не так давно довольствовались компьютерной псевдомузыкой, а подлинную музыку презрительно отвергали, словно замшелую, никому не нужную древность!
      И здесь Джонамо невольно сделала открытие. Ее успех вовсе не объясняется биоволновым резонансом, лживой обратной связью со слушателями. Все это лишь способствовало успеху, но не предопределяло его.
      Дело даже не в самой Джонамо, сама по себе она не смогла бы совершить переворота в сознании людей, их мировосприятии. Просто необходимость в музыке не покидала человеческие сердца, она лишь впала в летаргический сон, и вот теперь настала пора пробуждения.
      Процесс духовного обнищания людей, которого так опасался Стром, к счастью, не зашел слишком далеко, был обратим. Возможно, не будь Джонамо, человеческий дух все равно сбросил бы компьютерные оковы. Она помогла ему в этом, утолила дремавшую жажду прекрасного. Не так уж мало, чтобы испытывать удовлетворение!
      Но какой бы ни была истинная роль Джонамо - движущей силы или катализатора, - она не считала свою миссию исполненной. Напротив, с еще большей страстностью продолжала делать то, что подсказывало ей сердце.
      Готовясь к концерту по глобовидению, пианистка не щадила себя просиживала за роялем с рассвета и до полуночи.
      - Доченька, - пыталась предостеречь Энн, - не надрывайся, прошу тебя! Вспомни, как было в тот раз... Ах, если бы доктор Нилс, светлая ему память...
      - Он бы понял меня, мамочка! Поверь: все будет хорошо, вот увидишь. Теперь я знаю меру своим силам, не волнуйся, пожалуйста...
      И вот Джонамо держала экзамен перед человечеством.
      ... Эффект присутствия, создаваемый глобовизором, был настолько силен, что управитель Гури, при всей своей психологической подготовленности, ахнул: вероятно, сказалась пережитая только что стрессовая ситуация. От пультов и дисплеев энергетического индустриала он мигом перенесся в гулкую, торжественную атмосферу концертного зала.
      На возвышении - рукой подать - стоял сияющий черным лаком старинный инструмент, громоздкий, необычных очертаний. Было в нем что-то реликтовое, не вписывающееся в современность. И все же он внушал чувство невольного почтения...
      Вот откуда-то из глубины сцены вышла тоненькая, грациозная, похожая на изящного подростка женщина. Оптика подхватила ее, приблизила так, что видна была пульсирующая синяя жилка на виске, под прядью темных волос.
      Невидящим взглядом женщина посмотрела в глаза Гури, постояла минуту, словно прислушиваясь к чему-то, затем села за инструмент. А потом... могучая волна музыки подхватила Гури, повлекла в немыслимые выси, прервала дыхание, умертвила и снова вернула к жизни. С ним происходило чудо. Он не узнавал себя, поражался силе и глубине собственных чувств...
      Никогда прежде не достигала пианистка таких высот эмоционального воздействия на слушателей. Она перевоплотилась в музыку, музыка стала формой ее существования, катализатором доброты проникая в тайники человеческих душ.
      Экспрессивность и красочность звучания усилились обилием диссонансов еще недавно Джонамо не признавала их. Но столь же недавно она воспринимала окружающее как бы спроецированным на плоскость сквозь призму безысходности. Теперь же действительность стала объемной, многоплановой. Серые тона сменились спектром цветовых оттенков. Надежда на возрождение духовного богатства, утраченного человечеством, переросла в уверенность.
      И это была не уверенность в себе и тем более не самоуверенность. Джонамо верила в торжество разума, который снова начнет прогрессировать, как только его питательной средой станет активная, действенная доброта.
      Живительная противоречивость бытия вплелась в мелодию величественного и бессмертного человеческого духа. Рояль то взрывался громовыми раскатами, исторгал утробный рев органа, то пел нежно и грустно, словно виолончель.
      Люди окаменели у глобовизоров, казалось, перестали дышать. Нет, не на старинном инструменте играла Джонамо - на их сердцах. И сами сердца, а вовсе не акустические системы, исторгали ее святую музыку, резонировали аккордами боли, стыда, восторга.
      А Джонамо играла беспрерывно, и неисчерпаемы были ее силы. Но вот отзвучал последний аккорд... Из инобытия вернулся к своим дисплеям и терминалам Гури. Провел пальцами по щекам... Стряхнул слезы, как раньше пот. И миллиарды людей по всему Миру сделали то же самое.
      Это был триумф Джонамо. И одновременно триумф человечества.
      17
      Мыслепортация?
      На пороге стоял Борг - сухонький, прозрачный старичок с потухшими глазами под зарослями бровей. Великий Борг, чье имя произносили на Мире с почтением. Впрочем, для большинства мирян он был страницей в истории науки. Причем страницей, уже перевернутой. Именно Борг полвека назад предсказал, а затем и доказал существование антивакуума. И он же открыл вакуумные волны.
      - Мы к вам, можно? - сказал Стром непривычным для него просительным тоном.
      - Заходите, раз уж пришли, - прошамкал Борг в ответ.
      Стром пропустил вперед Игина. В комнате было темно и затхло.
      - Хотим с вами посоветоваться.
      - Со мной? Мгм... Вы не ошиблись, молодые люди? Я уже давно никому не нужен.
      У Строма кольнуло в груди: год назад он почти слово в слово произнес то же самое.
      - Вы нужны нам, учитель, - торопливо проговорил Игин. - И не только нам.
      - Нужен? Вы сказали, нужен? Мгм... Странно... Я никогда не занимался наукой потребления. А наука дерзания сейчас не в почете. Вот так, говорю я вам. Но раз пришли, присаживайтесь. Не сюда... Здесь вам будет удобнее.
      "Каким же одиноким должен чувствовать себя Борг!" - виновато подумал Стром.
      Собственные переживания показались ему мелкими и эгоистичными. Теория дисбаланса - частность. В лице Борга была отослана на покой вся фундаментальная наука, с ее поисковой направленностью, критическим отношением к достигнутому, неприятием рутины. Выходит, и научно-технический прогресс, которым в свое время так кичился Председатель, происходит односторонне, избирательно, предпочитая созиданию усовершенствование.
      Как часто бывает с людьми, Стром сказал совсем не то, о чем думал, и что должен был сказать.
      - А где ваши роботы-уборщики? - невпопад вырвалось у него.
      Еще не успев договорить, он ужаснулся нелепости своего вопроса.
      - Обхожусь без них! - проскрипел старик, смерив Строма презрительным взглядом. - Я еще не настолько... Мгм... Так с чем пожаловали?
      - Вы знаете о сигнале бедствия, принятом на... на ваших волнах?
      - Наслышан.
      - И о референдуме?
      - Мгм... Измельчали люди, измельчали...
      - Недавно был еще один референдум. Решили все-таки послать спасательную экспедицию. Но хватит ли на это энергетических ресурсов?
      - Сомневаетесь? - казалось, обрадовался Борг. - И правильно делаете, что сомневаетесь. А то возомнили себя всемогущими. Успокоились. Обросли всякими... мгм... роботами и автоматами. Белоручки! Это я о вас, молодые люди. Пришли на готовенькое и решили: хватит. Навеки хватит. Ан нет, не хватает! Когда я говорил о вакуумных волнах, мыслепортации, об опасности застоя в науке, которая обязана стремиться к постижению абсолютной истины, мне отвечали: постичь ее невозможно, а поэтому и пытаться незачем. И потом, убеждали меня, кому нужны новые открытия, если достаточно старых. Мы, мол, и так добились полнейшего благополучия, а от добра добра не ищут... Эйфория невежества! Компьютерная тупость!
      Строму захотелось обнять этого ссохшегося, колючего старика, глаза которого, еще минуту назад тусклые, как бы присыпанные пеплом, затянутые паутиной, вдруг заискрились. В них вспыхнула сумасшедшинка, а в голосе послышались обличительные нотки... Было в старом ученом что-то родственное. И пусть они с Игиным не заслужили таких упреков, все равно Борг прав, тысячу раз прав!
      - Вы знаете, что сказал мне этот ваш... мгм... Председатель? "Времена посева миновали, наступила пора жатвы!"
      - Ну, теперь он так не говорит, - заверил Стром. - Вместе с нами старается, чтобы человечество покончило со спячкой!
      - И знаете, кое-что удалось, - добавил Игин, ерзая на шатком стульчике.
      - Удалось... удалось... - передразнил Борг. - Хвастать легче всего... мгм...
      - Вы правы, учитель.
      - То-то... Так чем могу быть полезен?
      - Сигнал послали на вакуумных волнах, преодолевающих кривизну пространства-времени напрямик. Отсюда следует, что цивилизация Гемы...
      - Более развита по сравнению с нашей, - насмешливо подхватил старик.
      - Была более развита, - поправил Стром. - Впрочем, мы действительно еще не научились создавать поток такой высокой плотности.
      - Вот видите! Мгм...
      - Но помощи просят они, а не мы.
      - Вы уверены, что помощи?
      - Передачу не удалось принять полностью. Но судя по расшифрованным обрывкам...
      - Выходит, вы еще сами... мгм... не разобрались, какую должны оказать помощь. Ну и как вы ее мыслите?
      - Вот пошлем на Гему армаду звездолетов...
      - Мгм... Так сразу и армаду? - поддел Борг.
      - Время не терпит!
      - А ресурсов-то и не хватает, - в голосе старика Строму послышалось злорадство. - Ведь не хватает, сами сказали. Сами...
      - Ну, это пока мой прогноз. Возможно, я ошибаюсь.
      - Не ошибаетесь. Не по силам вам такая экспедиция. Не готовы вы к ней. Да и вообще не с того бока взялись.
      - Не могу понять...
      - И не поймете без подсказки. Молоды еще. Да-да, не спорьте, говорю я вам! Мгм...
      - Да мы и не думаем спорить, - заверил Игин. - За тем и пришли, что нуждаемся в подсказке. И ведь никто, кроме вас, не подскажет!
      Борг просиял. Стром невольно подумал, что и великим свойственны человеческие слабости. Но главное, старик оттаял, вновь почувствовал себя ученым.
      - Ну и хитрецы! - в глазах Борга сверкнула лукавая искорка, похоже, он потешался над ними. - Так и быть, слушайте. На первых порах не нужны никакие звездолеты. И обычные сигналы не годятся - долго и неэффективно. Пока расшифруют, да и расшифруют ли... Надо начать с мыслепортации.
      - А что это такое? - наивно спросил Игин.
      Борг метнул взгляд-молнию.
      - Не знаете... мгм... Ничего-то вы не знаете! Замшели со своими компьютерами, заскорузли! Мыслепортация - это передача живой мысли на расстояние посредством вакуумных волн!
      - Что-то вроде телепатии?
      - Под телепатией... мгм... понимают мысленное общение двух людей индуктора и реципиента. Здесь же нет ни того, ни другого. Вернее, оба в одном лице. Один и тот же человек будет одновременно и среди нас, и на Геме. В этом вся соль!
      - Но ведь мышление - продукт деятельности мозга, - осторожно возразил Стром. - С материалистической же точки зрения...
      - Не будьте догматиком, юноша! - перебил Борг. - Форм движения материи множество. А вы... мгм... все сводите к веществу. Игнорируете поле, говорю я вам! В моем представлении мысль так же материальна, как вещество, из которого состоит мозг. Они образуют неразрывную совокупность. Только вещество локализовано в пространстве, а поле мысли простирается в бесконечность. Теоретически... мгм... Возьмите звезду и ее свет. Звезда может быть в другой галактике, а ее световое излучение достигает нас, преодолев немыслимое расстояние. И по нему мы судим о самой звезде.
      - Но ведь человек... Его энергия... - начал было Игин, но, запутавшись, умолк.
      - Биотоки человека настолько слабы, что не зажгут крошечную лампочку. Но их можно усилить, и тогда... Дошло?
      - Вы хотите сказать, что, промодулировав мыслью вакуумные волны, можно точно так же усилить ее энергию? - догадался наконец Стром.
      - Дошло, - на сей раз утвердительно произнес Борг. - Но не следует... мгм... все сводить к технике. - Нужен мыслелетчик. Человек. Остро мыслящий. Впечатлительный. Лишенный эгоизма. С чистым сердцем и возвышенными чувствами. Способный осмыслить великое множество проблем, стоящих перед человеческим обществом, понять чуждую нам инопланетную жизнь, связать разрозненное, дни и годы транспонировать в секунды... Найдется ли еще такой человек на Мире или на Утопии? Ну?
      - Джонамо! - воскликнув Стром.
      - Конечно же, Джонамо! - подтвердил Игин. - Если уж не она, то кто же еще?
      - Джонамо? Припоминаю... - насупил брови Борг. - Пожалуй, она подойдет... Определенно подойдет, - повеселел старый ученый. - Мгм... Это уже полдела. А теперь, молодые люди, слушайте меня внимательно...
      18
      Преступление
      - А я тебе говорю, что никаких запоров там нет! - вышел из себя Банг. Обычная биоволновая задвижка.
      - Какая разница, - продолжал твердить Тикет. - Мы же все равно не знаем кода!
      - Если струсил, так и скажи. И проваливай, слышишь? Без тебя обойдусь!
      - Я не трушу, а хочу как лучше.
      - Тогда молчи. Я знаю что делаю. Никакого кода нет. Просто надо задумать.
      - Как это задумать?
      - Ну, мысленно скомандовать: "двери, откройтесь!"
      - И они действительно откроются?
      - Должны открыться.
      Банг прибавил шаг, и Тикет, который был младше года на два, едва поспевал за ним.
      - А ты почем знаешь?
      - Вот зануда, - выругался Банг. - Ведь говорил же: запирать не от кого, преступников не осталось. Кроме нас, - добавил он с гордостью. - Но о том, что мы преступники, никто не знает. Понял?
      - А ты уверен, что это будет настоящее преступление? - робко спросил Тикет.
      - Еще бы! В старину нас назвали бы злодеями. "От кошмарного злодейства леденела кровь..."
      - Я не понял, что леденело?
      - Кровь! Что еще может леденеть! Это я вычитал в де... в детективном романе, - Банг с торжеством посмотрел на окончательно оробевшего Тикета. Очень древняя книга, понял? У моей бабушки была своя бабушка, а у той еще одна. Так вот, самая старая бабушка очень любила читать детективные романы. Жаль, сохранился единственный. Мама говорит, что он... сейчас вспомню... ага, семейная реликвия, вот как! Я его наизусть выучил.
      - Расскажи, - взмолился Тикет.
      Банг пригладил взлохмаченную шевелюру, вздернул усыпанный веснушками нос и с важностью проговорил:
      - Потом. Когда сделаем дело.
      Тикет обиженно замолчал, но долго не выдержал и, шмыгнув носом, спросил:
      - А правда, что в старину было интереснее?
      - Да уж! Сражались, совершали подвиги. Вот в следующий раз давай совершим подвиг!
      - Какой?
      - Ну... например, угоним звездолет.
      - Зачем?
      - Какая разница, зачем? Просто подвиг, понимаешь?
      - Понимаю... - неуверенно сказал Тикет. - Послушай, ты музыку любишь?
      - А ты?
      - Компьютерную нет. А вот ту, что передавали по глобовизору...
      - Это и есть старинная музыка, - разъяснил Банг. - Она настоящая. Так моя мама говорит.
      - Ну и как тебе?
      - Здорово!
      - Вот увидишь, я научусь тоже, как Джонамо...
      - Может, и научишься, - великодушно согласился Банг. - Но раньше сделаем дело.
      ... Председатель был непривычно рано разбужен сигналом информ-компьютера.
      - Что случилось? - спросил он, еще не поборов сна.
      - Чрезвычайное происшествие. Выведен из строя компьютериал в Сеговии-Бест.
      - Причина аварии?
      - Диверсия.
      - Что-о?
      - Разрушены корпуса блоков, поломаны платы, оборваны кабели. И повсюду надписи: "Долой компьютеры, да здравствует Джонамо!"
      - Информация принята, - подавленно произнес Председатель.
      В первый момент его охватила растерянность, мелькнула малодушная мысль: "Не ошибся ли я, поверив Строму? Неужели мои прежние опасения оправдываются? Началось с мелкой диверсии, бессмысленного вандализма. А что потом: погромы, взрывы, убийства? Пойдет прахом то, чего с таким трудом удалось достичь человечеству. Оно окажется отброшенным в прошлое. И вместо обещанного Стромом духовного расцвета, новой волны сбалансированного по всем компонентам прогресса наступят упадок и хаос..."
      В этих своих скоротечных размышлениях Председатель старательно обходил Джонамо, как будто ее не существовало, хотя она уже стала для него самым дорогим человеком. Но вот воспоминание о ней пробило мысленную блокаду, словно солнечный луч вспыхнул в промозглом мраке, принеся с собой успокоение и решимость.
      "Действовать! Немедленно действовать!"
      Но с чего начать? Уже много лет существовавший на Мире порядок не нуждался в защите: на него никто не посягал. И органы защиты порядка, столь могущественные в прошлом, постепенно превратились в атавизм, атрофировались, сошли на нет. Общество переросло их и отвергло за ненадобностью.
      Преступление сродни душевному заболеванию. Благодаря успехам молекулярной генетики с психическими болезнями покончено раз и навсегда. Сумасшедших не стало. Откуда же было взяться преступникам?!
      В основе преступления ненависть или жажда наживы. Но что может быть менее рационально? Ненавидя другого, губишь себя. Да я кого ненавидеть, за что? Тех, кто богаче? Но таких нет. Любая вещь доступна, понятия "обогащение", "власть", "карьера" утратили смысл...
      Так рассуждал Председатель. Но в логической цепи его рассуждений было слабое звено: преступление все же произошло, и оттого, что его, казалось бы, некому совершить, суть случившегося не могла измениться.
      Председатель Всемирного Форума тронул сенсор информ-компьютера.
      - Конституционные меры?
      Бесстрастный голос тотчас ответил в том же лаконичном стиле:
      - Приняты.
      - Конкретно?
      - Информация по глобовидению. Ответы на запросы. Прием советов.
      - Технические меры?
      - Эксперт-консилиум. Поиск аналогии. Анализ причинно-следственных связей. Расчет вариантов. Выработка стратегии.
      - Предварительные выводы?
      - Случившееся носит аномальный характер.
      - Это я и сам знаю! - раздраженно крикнул Председатель и отключил информ-компьютер.
      Раздался негромкий мелодичный сигнал вызова - сработал личный информ Председателя. Его шифр был известен лишь нескольким близким людям.
      Информ сфокусировал в пространстве объемное изображение Джонамо.
      - Здравствуйте, Ктор! - голос пианистки звучал встревожено. - Я не помешала?
      - Нет, что вы, - натянуто улыбнулся Председатель. - Рад вам. Мне как раз нужно с вами посоветоваться.
      - Только что узнала об этом... об этой глупой проделке.
      - Проделке? "Долой компьютеры и да здравствует Джонамо"? Ваша популярность приобрела странные формы. Помните наш первый разговор?
      - Второй. Впервые мы разговаривали в Оультонском заповеднике.
      - Да, конечно...
      - А тогда, после концерта... Вы назвали меня возмутителем спокойствия. И, кажется, оказались правы. Никогда бы не поверила, что мое искусство может вселить в души людей не доброту, а жажду разрушения. Если так, то незачем жить!
      Голос Джонамо был бесстрастен. Но за этим внешним бесстрастием угадывалась с трудом сдерживаемая нестерпимая боль.
      "Уж лучше бы она расплакалась", - подумал Председатель. Но он знал, что Джонамо не расслабится, не зарыдает, а так и останется в сверхчеловеческом напряжении, пока... Каким окажется это "пока", Председатель не представлял. И тем не менее, когда он заговорил, голос его был тверд и спокоен.
      - Не будем спешить с решениями. То, что произошло в Сеговии-Бест, единичный случай, аномалия. Послушайте... - вдруг осенило его. - Вам надо выступить по глобовидению!
      - Мне? После того, как... Да я же не смогу играть!
      - Кто сказал, что вы должны играть? Объясните тем, кто разрушил компьютериал, какой они нанесли вред нашему общему делу.
      Послышался зуммер информ-компьютера.
      - Простите, Джонамо, я сейчас... - поспешно проговорил Председатель и протянул руку к сенсору.
      - Получены результаты логико-вероятностного анализа. С вероятностью ноль девяносто девять преступление совершено детьми.
      - Не может быть! - воскликнул Председатель. - Вы слышали, Джонамо, это были дета! Детская проделка, но сколько новых задач ставит она перед нами!
      19
      Восстание
      Когда Стром предложил дать убежище гемянам, люди на Утопии еще жили по-старому, замкнуто. Сообщение о трагедии Гемы нарушило эту замкнутость. Утопийцы, каждый из которых переживал собственную драму, с энтузиазмом поддержали Строма. Они не имели ни малейшего представления о тех, кому предстояло оказать гостеприимство. Сколько их? Какие они? Все эти и подобные им вопросы отступили на задний план перед благородным порывом протянуть руку помощи братьям по разуму, попавшим в беду.
      Не было ни возражений, ни споров. Никто не требовал подробностей, не высказывал опасений. Вопрос решали в принципе - да или нет.