Недавно построенный космодион был одним из грандиознейших сооружений Мира. Его П-образный периметр охватывал с трех сторон посадочную полосу и замыкался взлетной эстакадой, которая брала начало в глубине наклонной шахты и круто взбегала в небо.
      Параболическая огибающая трибун вздымалась на высоту сорокаэтажного здания. Трибуны соединялись с космопортом скоростными эскалаторами, доставляющими пассажиров на места за считанные минуты.
      С каждого места было видно все поле космодиона, включая наружную часть эстакады, и небо над ним. Но основная масса информации высвечивалась на гигантских полиэкранах, опоясывающих трибуны.
      Наступил момент торжественного открытия чемпионата! Над эстакадой взвился огромный голубой флаг, затрепетал в порывах ветра. Приветственное слово произнес председатель СКА - Спортивной космической ассоциации - Гюнт. Полиэкраны приблизили его крупное, словно вылепленное скульптором, лицо. Казалось, он не произносит предусмотренную церемониалом речь, обращенную к миллиону собравшихся на космодионе и миллиардам наблюдавших чемпионат у себя дома, а доверительно беседует с каждым - один на один.
      Гюнт говорил, что без спорта жизнь не может быть полнокровной, что космический спорт воспитывает в людях не только волевые качества и не только стремление к далеким звездам, но и сыновнюю любовь к своей родной планете Миру...
      Сидевший по соседству с Ктором и Игиным высокий блондин в красном свитере с эмблемой СКА вполголоса втолковывал миловидной соседке, которая, очевидно, не разбиралась в правилах космического слалома:
      - Участники пока не знают стартовых координат и поэтому не могут заранее рассчитать коридор входа в плотные слои атмосферы, траекторию спуска.
      - А разве не все равно, как спускаться? - робко поинтересовалась девушка.
      - Удивляюсь тебе, Юли, - нахмурился блондин. - Не знать элементарных вещей! Если траектория слишком крута, космоплан может сгореть как метеор. Вспомни падающие звезды!
      - Какой ужас... - прошептала Юли. - Они же могут погибнуть!
      - Все предусмотрено, - тоном знатока успокоил блондин. - На космопланах есть специальный автомат-ограничитель, который не позволит перейти грань разумного риска...
      Тем временем Гюнт объявил чемпионат открытым и пожелал победы сильнейшему. Затем на полиэкранах возник популярный спортивный комментатор Арго.
      - Внимание, внимание! Только что произведена жеребьевка. Позвольте представить участников чемпионата. Номер первый - Ли!
      Юноша на полиэкранах приветственно поднял руку. Космодион аплодировал.
      - Номер второй - Рикко!
      Улыбка во весь экран, воздушный поцелуй, волна рукоплесканий.
      - Номер третий - Пет!
      Смуглое застенчивое лицо, скупой жест. Болельщики встают, приветствуя любимца.
      - Номер десятый... - сделал паузу Арго, - серийный робот ТМ-32, выступает вне конкурса.
      Погасли полиэкраны, космодион глухо зашумел, как немыслимых размеров раковина, приложенная к уху великана.
      - К чему это! - недовольно сказал Игин.
      - Все верно, - произнес Ктор. - В последнее время наметилась неблагоприятная тенденция. Люди начали проявлять к роботам недоброжелательность, даже враждебность. Как будто роботы виноваты в том, что с нами произошло. Эту тенденцию нужно преодолеть. По-видимому, Гюнт пытается переломить се своими средствами.
      - А не получится ли наоборот?
      - Посмотрим...
      После некоторой заминки комментатор разъяснил:
      - Роботу отводится роль лидера в космическом слаломе. Итак, гонка за лидером!
      Полиэкраны, словно колоссально увеличенные живые клетки, начали делиться, образуя калейдоскоп изображений. Одни давали в разных ракурсах объемную картину подземного комплекса, другие - укрупненные фрагменты.
      Действие усиливалось благодаря эффекту Борга: сосредоточив взгляд на том или ином элементе ближайшего полиэкрана, болельщик зрительно переносился внутрь, попадал в окружение изображенных на нем предметов. Осмыслив увиденное, он закрывал глаза, расслаблялся, а затем выбирал новый фрагмент, новый ракурс.
      Между тем на стапелях подземного комплекса заканчивалась подготовка к взлету. Спортсмены заняли места в кабинах космопланов, окрашенных яркими красками контрастных цветов.
      Космоплан Ли был алым, с крупной белой единицей на фюзеляже и коротких, косо срезанных крыльях. Рикко достался желтый космоплан, а Пету насыщенного синего цвета...
      Последней в очереди готовых к взлету машин, с чуть большим интервалом, подчеркивавшим обособленность, стояла черная "десятка" робота.
      Прозвучал зуммер. Космопланы, словно детали на конвейерной ленте, поползли к эстакаде. Те из болельщиков, которые предпочитали полиэкранам собственное зрение, и в их числе Игин, увидели, как из чрева эстакады одна за другой появились крошечные стрелы - красная, желтая, синяя, зеленая... Электромагнитное поле разгоняло их и вышвыривало из сопла эстакады, точно ядра из древней катапульты.
      Хотя мысли Игина были далеко от "ловушки", он вдруг вспомнил о ней. Стремительный взлет космических стрел интуитивно связывался с тем, над чем управитель пока еще безрезультатно ломал голову. Интуиция подсказывала: "Возьми это на заметку!"
      - Спасибо, что затащили меня сюда, - шепнул он Ктору.
      Через минуту над космодионом прогремели, слившись в единый вибрирующий грохот, десять взрывов - космопланы преодолели звуковой барьер. Шум включенных на взлете атмосферных моторов, быстро затухая, ушел в зенит вслед за десятью белоснежными инверсионными нитями...
      ... Мотор гудел басовито и отрешенно, будто жил своей собственной, независимой от космоплана жизнью. Рикко вслушивался краем уха в это невозмутимое гудение и вполглаза созерцал игру светомолекул на информационных дисплеях. Он мог расслабиться и дать волю текучке мыслей: сейчас от него ровным счетом ничего не зависело.
      Там, на космодионе, был старт для зрителей. Для тех же, кто оспаривает мировое первенство, старт впереди. Смешно, что они, участники чемпионата, самые неинформированные из всех: болельщикам уже известны навигационные параметры орбиты, многие наверняка извлекли карманные компьютеры и увлеченно рассчитывают оптимальный коридор входа.
      Спортсменам же будут отпущены мгновения. Произойдет это, когда автопилоты выведут их на стартовую орбиту. Они сгруппируются в месте встречи, примут параллельную ориентацию, перейдут на ручное управление и... Остальное будет зависеть от мастерства, мужества, удачи.
      А пока космоплан в стратосфере. Пройдут минуты, автомат уберет ненужные крылья, вырубит атмосферный мотор, запустит реактивный двигатель. Начнется космический этап полета.
      "Пусть победит сильнейший!" - традиционно провозгласил Гюнт...
      Рикко боготворил этого человека, с мальчишеским восторгом упивался его подвигами. Дальний космос... Для Рикко он остался неосуществленной мечтой. Жизнь сложилась иначе - природный дар, исключительной силы и редкого обаяния тенор определили его профессию. Сама Джонамо открыла ему путь на сцену. Так мог ли он ее подвести?
      Но и став популярным певцом, Рикко мечтал о звездах. Сделался космонавтом-любителем, спортсменом, хотя и не титулованным, однако сумевшим войти в девятку сильнейших, которым предстояло теперь разыграть между собой мировое первенство.
      Гюнт побывал в нескольких галактиках, первым из людей испытал на себе свертку пространства... А он, Рикко, дальше Утопии не летал, да и туда его пригласили в составе труппы, давшей концерт для утопийцев.
      "Пусть победит сильнейший..."
      Рикко понимал, что может стать чемпионом лишь по счастливой случайности. Скорее всего, первые три места займут победители полуфиналов Пет, Ли и Янш, выступавший под номером девять, - его космоплан был фиолетового цвета.
      Это не вызывало у Рикко ни зависти, ни досады: самый молодой из космонавтов-любителей, он, к общему удивлению, опередил многих маститых спортсменов, шансы которых расценивались гораздо выше.
      Стать финалистом первого, а потому исторического чемпионата само по себе почетно. Ни золото, ни серебро, ни бронза? Ну и что же! Медаль из легкого сплава, вручаемая остальным финалистам, ему обеспечена!
      "Пусть победит сильнейший..."
      Эта формула вполне устраивала Рикко. Вернее, устраивала еще утром. А сейчас... Его сердце, сердце темпераментного певца, не могло смириться с тем, что роль сильнейшего заранее и безоговорочно отведена роботу.
      Умом, не чуждым техники (иначе он не стал бы космонавтом-любителем), Рикко сознавал, что быстрота реакции робота, безошибочность решений, острота рецепторов, безупречная логика намного превосходят человеческие возможности. Но мысль, что человеку не по силам состязаться с роботом в космическом слаломе, что в лучшем случае можно лишь тянуться за ним, стараясь не слишком отстать, казалась унизительной.
      Рикко не желал утешиться тем, что речь идет, по существу, о том же автопилоте, которому лишь придали вид серийного робота ТМ-32. Зачем? Неужели Гюнт решил сыграть на самолюбии спортсменов? Ведь можно было бы объявить, что один из космопланов беспилотный. Так нет, за штурвал усадили карикатурное подобие человека!
      Этого Рикко не мог простить своему кумиру. Большее оскорбление для человека трудно придумать! И с каждой минутой вынужденного безделья, когда его, как горнолыжника на вершину горы, услужливо возносили на орбиту пощечина роду человеческому ощущалась все болезненнее.
      И вдруг пришло нечто, граничащее - Рикко сознавал это - с абсурдом, бросающее вызов не только инстинкту самосохранения, но и канонам космического слалома. Соблазн, искушение, которые он был не в силах побороть.
      "Надо бы просчитать варианты", - подсказывало благоразумие. "Все равно не успею, - беспечно отмахнулся Рикко. - Попробую сымпровизировать, я везучий..."
      И он, во весь своей великолепный певческий голос, затянул стансы о юноше, которого компьютеры разлучили с любимой. На самой верхней, сладчайшей ноте Рикко сорвал пломбу с автомата-ограничителя и выдернул из гнезда предохранительную вставку.
      В эти минуты Пет оглядел сквозь алмазное стекло кабины шеренгу космопланов, сверкающую на солнце всеми цветами спектра. Автопилоты так точно уравняли скорости, что машины казались неподвижными, словно бегуны, застывшие на стартовой черте в ожидании выстрела. А внизу, серебристо переливаясь, медленно катился Мир...
      Двигатель умолк, были слышны только привычные шумы агрегатов. Сейчас Пет не походил ни на генного инженера, сотрудника знаменитой Велской лаборатории, ни на известного спортсмена, ни на скромного, отзывчивого парня, каким его знали товарищи. Он был человеком-машиной, составлял целое с системой управления, бортовым компьютером, информ-дисплеями, двигательной установкой - дополнительными органами его тела, рецепторами мозга, могучими и послушными мышцами.
      Рявкнет стартовый зуммер, на дисплее вспыхнут вереницы цифр рассекреченные навигационные параметры. И тотчас же, презрев инерцию, включится на полный ход совершеннейшая система "Пет - синий космоплан номер три".
      Зуммер. Цифровой взрыв дисплея. Мгновенный предварительный расчет в уме. Биоэлектрическая команда тормозному двигателю. Задание компьютеру.
      Космоплан круто сваливается с орбиты. Щелчок - выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал...
      Космические корабли входили в атмосферу по коридору, напоминавшему искривленную наподобие рога воронку, острием наискось вниз. Попадая в нее, корабль соскальзывал по намеченному фарватеру в атмосферу. Спуск неизбежно сопровождался значительной перегрузкой, обгорала обшивка - в иллюминаторы било пламя. Впрочем, верхний слой корпуса специально предназначался в жертву огню.
      Термопарное охлаждение обшивки для легких спортивных космопланов не годилось. Пришлось разработать иную, более сложную стратегию спуска.
      Коридор входа в атмосферу напоминал здесь зигзагообразную траекторию лыжника-слаломиста (отсюда и название "космический слалом"). Спуск космоплана можно также сравнить с порханием осеннего листа, падающего с ветки дерева. Войдя в атмосферу с выключенным мотором и выпущенными крыльями, космоплан становится планером. Он ныряет в плотные слои атмосферы и сразу же выныривает, но на несколько меньшей высоте. Снова погружается в атмосферу и опять делает "горку".
      Так, нырок за нырком, космоплан теряет высоту, не перегреваясь и не испытывая значительных перегрузок.
      И вот тут-то проявляется искусство пилота: чем меньше порханий совершит "осенний лист" и чем ближе окажется последнее из них к заданному месту приземления, тем быстрее закончится спуск.
      Пет владел искусством космического слалома в совершенстве. Он выполнял меньше порханий, чем любой из его соперников, рассчитывая и преодолевая коридор входа так, чтобы все время оставаться на грани максимально допустимых перегрузок, но не переходить ее. К тому же Пет приземлялся "в одно касание", планируя до момента посадки. Большинству же спортсменов приходилось дотягивать к финишу на моторе, теряя дорогие минуты.
      ... Щелчок - выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал. Взгляд сквозь алмазное стекло. Наперерез, в почти отвесном падении, - желтая молния!
      "Катастрофа? - обожгло мозг. - Или... Неужели решил напролом? Безумие!"
      Пет дал сигнал общей тревоги - впервые за свою спортивную жизнь. И тут же увидел черную молнию, сверкнувшую вслед за желтой.
      ... Ктор посматривал на часы. Близилось к концу ожидание. Болельщики давно закончили навигационные расчеты. Заключали пари, как когда-то на скачках. То, что первой приземлится черная "десятка", ни у кого не вызывало сомнений. Страсти разгорелись вокруг того, кто окажется на втором месте, завоюет титул чемпиона. Из уст в уста передавали шутку, что чемпионская медаль нынче не золотая, а лишь слегка позолоченная, как пресловутая пилюля.
      Среди присутствующих на космодионе, пожалуй, только Ктор и Игин сохраняли спокойствие.
      Ктору вовсе не хотелось лететь сюда, он заставил себя сделать это ради Игина, мысленно же поднимался по ступеням беломраморного мавзолея, где по-прежнему непробудным сном спала Джонамо. Что же касается управителя, то вся его страстность принадлежала любимому делу. А сейчас он просто отдыхал, наслаждаясь иллюзией космического полета, сверкающими, как иней, пылевыми облаками в созвездии Доброй стаи, багрянцем Уканы: полиэкраны были щедры на зрелища.
      Но вот они разом ослепли, пригасли, затем засияли матовой белизной. Невидимый Арго задышал в уши:
      - Внимание, внимание! Совершает посадку... - Пауза, потом недоуменно: Совершает посадку Пет, стартовый номер три!
      С полиэкранов навстречу зрителям несся под разными ракурсами синий космоплан чемпиона. Беззвучно скользнув по пластобетону посадочной полосы, он замер вблизи центральной трибуны.
      Не прошло и минуты, как приземлился серебряный призер Янш на фиолетовой "девятке". Спустя три минуты стал известен обладатель бронзовой медали - Ли. Его алая "единица", подхваченная тормозящим электромагнитным полем, остановилась в нескольких шагах от синего и фиолетового космопланов.
      Пилотируемая роботом черная "десятка" запаздывала.
      Один за другим опускались на космодион финалисты. Последней приземлилась зеленая "четверка" Слока.
      Ни "десятка", которой прочили фактическую победу, ни желтая "двойка" Рикко так и не появились...
      ... На следующий день Ктор, Игин и Гюнт посетили реанимационный центр, куда сразу же после аварии был доставлен Рикко.
      - Ну как он? - встревожено спросил Председатель, обводя взглядом уставленную множеством приборов и аппаратов комнату, в центре которой на антигравитационном ложе лежал юноша. Его прикрытое полупрозрачной простыней тело было опутано сетью проводов и трубок.
      - Теперь будет жить сто лет, - сказал профессор Макул. - Поразительно крепкий организм! После такой перегрузки...
      - Глупый мальчишка, - с огорчением проговорил Гюнт. - Ради золотой медали чуть не поплатился жизнью!
      - Кто прилетел первым? - зашевелил спекшимися губами Рикко. - Робот?
      - Нет, первым был Пет.
      - Молодец, утер нос роботу! Как я рад! - неожиданно окрепшим, звонким голосом воскликнул Рикко.
      - Вот как?! - не смог скрыть изумления Гюнт. - А я-то думал, ты просто тщеславный юнец! Выходит, ошибся... Знаешь, кому обязан жизнью?
      - Кому?
      - Не догадываешься?
      - Неужели... роботу?
      - Вот именно. Лишь робот с его феноменальной реакцией и филигранной точностью движений способен состыковать космопланы в беспорядочном падении.
      - А знаешь, роботы совсем неплохие ребята, - добродушно произнес Игин. - Не надо противопоставлять их людям!
      - Полетишь со мной на Гему?
      - Вы... серьезно? - попытался приподняться Рикко.
      Трубки и проводники на его теле колыхнулись.
      - Лежать! - прикрикнул профессор Макул. - Не слишком ли рано ожил?
      - Конечно, серьезно, - подтвердил свои слова Гюнт.
      - Буду счастлив... А как же Пет и остальные?
      - Не беспокойся, не забуду твоих друзей. И робота тоже. Вчера он воистину победил всех вас!
      4
      Оэл
      Хотя Стром был жестоко обижен на Игина, но в душе не мог не признать резонности сделанного им выбора. Ведь при всей важности происходящего на Утопии центром событий оставался Мир. Утопия сыграла роль затравки, вызвавшей бурный процесс кристаллизации на Мире. Сама же затравка превратилась в одну из ячеек растущей вглубь и вширь кристаллической решетки, ее неотъемлемую составную часть.
      Только вздорный характер препятствовал Строму признать правоту друга, помириться с ним. А упрямство не позволяло футурологу возвратиться на Мир, куда его настоятельно звал Председатель.
      Впрочем, дело было не только в упрямстве. Сплотившийся вокруг Строма коллектив инженеров и ученых сейчас, в отсутствие Борга, требовал со стороны Строма отеческой заботы. Столь мощного и в то же время легко ранимого коллективного мозга не существовало и, скорее всего, не могло существовать на Мире: под крылом Строма собрались не просто выдающиеся интеллектуалы, но люди, по тем или иным причинам морально надломленные (иные, за редким исключением, и не переселялись на Утопию).
      Стром не был ни математиком, ни физиком, ни инженером, зато профессия футуролога наделила его энциклопедическими знаниями и умением говорить с каждым из "узких" специалистов на его языке.
      Конечно же, "мозговой трест" Строма жил, в первую очередь, проблемами Мира. А самая жгучая проблема заключалась в преодолении нависшего энергетического кризиса.
      Стром выступал против неограниченного развития ядерной энергетики. Это отнюдь не безотходное производство не просто ставило на грань каждодневного риска население расположенных поблизости городов и поселков, главная беда состояла в том, что риск неуклонно возрастал, принимая глобальный характер.
      В неконтролируемом использовании расщепляющихся материалов Стром видел одно из наиболее веских подтверждений своей теории дисбаланса. Создание энергокосмического индустриала, попытка овладеть энергетическим потенциалом Светоча, не могли его не радовать. Но он, подобно Игину, не представлял, как это сделать.
      "Ловушка для Светоча" пробудила в нем интерес и надежду. Но если Игин начал с того, как эта "ловушка" должна сообщаться между Миром и Светочем, то Стром пытался ответить на вопрос, какой она будет.
      Среди членов "мозгового треста" выделялся Оэл, еще довольно молодой человек, перебравшийся на Утопию несколько лет назад, когда его бывшая жена, послушавшись совета компьютеров, вышла замуж за другого. Банальная история! Впрочем, истории большинства нынешних утопийцев были не менее банальны.
      Еще будучи на Мире, Оэл прошел тесты наивысшей трудности по разделу физико-математических наук, удивив ученых открытием многомерных оэловых гиперфункций и теорией нестационарного квазиоэлова поля.
      Математики еще доказывали сформулированные им теоремы, а физики-экспериментаторы азартно охотились за предсказанными псевдочастицами оэлронами, а сам Оэл уже обретался на Утопии.
      Вскоре его начала тяготить пассивная жизнь, заполненная воспоминаниями о былом и переживаниями, и когда Стром, еще при Борге, попытался вовлечь молодого ученого в "мозговой трест", он согласился без уговоров.
      Борг отнесся к Оэлу с впечатляющим почтением. Его он никогда не называл "юношей", хотя тот более, чем кто-либо, подходил под это определение: румяный, утонченный, с гладкой кожей, пушком на щеках и обманчиво простодушными светло-голубыми глазами, Оэл и впрямь выглядел неоперившимся юношей.
      - Мгм... Гении вне возраста, говорю я вам, - как-то проворчал Борг в ответ на вопрос, почему он именует Оэла не иначе как "коллега".
      Стром был убежден, что решение энергетической проблемы не сдвинется с места до тех пор, пока не будет создан сверхмощный накопитель, емкость которого превысит суточную потребность Мира в энергии. Конечно, этот накопитель может иметь многозвенную или ячеистую структуру, содержать любое практически реализуемое число элементов. Главное, чтобы он позволял аккумулировать и затем канализировать по сетям энергетические океаны.
      - Ничего подобного в современной технике не было и нет, - делился футуролог с Оэлом. - Нужен принципиально новый, революционный подход. Возьмитесь за это дело, а?
      Оэл обещал подумать и через некоторое время представил "мозговому тресту" теорию вакуум-компрессора.
      - Я исхожу из представления о вакууме, как о всепроникающей материальной среде, - пояснял он собравшимся на совещание коллегам. - Эта среда способна при определенных условиях поглощать энергию и затем переизлучать ее в виде вакуумных волн.
      - Вы излагаете азы теории Борга, - нетерпеливо перебил председательствовавший Стром. - Даже я, неспециалист, знаком с ними!
      - Тем лучше, - невозмутимо сказал Оэл. - Итак, под воздействием облучения, иначе говоря, накачки, происходит энергетическая поляризация вакуума...
      - Положительный и отрицательный вакуум?
      - Или вакуум и антивакуум. По аналогии с электрическим зарядом Борг ввел понятие вакуумного заряда. Как известно, носители этого заряда получили название оэлронов.
      - Они еще не обнаружены экспериментально, не так ли?
      - Да, оэлроны остаются невидимками, но их существование подтверждено косвенным путем.
      - Вы упомянули о вакуум-компрессоре. Что это такое? - торопил Стром.
      - Суть предложенной мною вакуумной компрессии такова. Допустим, межзонная рекомбинация оэлронов происходит таким образом, что закон сохранения импульса...
      - Нельзя ли попроще? Здесь ведь не одни лишь физики!
      - Вы же не захотели довольствоваться азами, - невинно проговорил Оэл. Впрочем, ими уже не обойтись. Иначе придется принять на веру мои доводы.
      - Их правильность докажете знатокам. А сейчас, пожалуйста, самую суть. И покороче.
      - Мне удалось теоретически доказать, что возможны поликристаллические структуры, способные накапливать оэлроны. В известном смысле, это равносильно компрессии, то есть уплотнению вакуума, причем образуется две зоны, разделенные энергетическим барьером. В одной скапливаются плюс-оэлроны, в другой - минус. Остается добавить, что, сняв барьер, можно высвободить заключенную в вакуум-компрессоре энергию в виде импульса вакуумных волн.
      - А откуда берется энергия накачки? - недоверчиво спросил Стром.
      - Разве я не сказал? - удивился Оэл. - Ах да... Так вот, генератором накачки послужит Светоч, хотя возможны и другие источники. Например, в эксперименте...
      - Достаточно! - снова прервал его Стром. - Если я правильно понял, ваш вакуум-компрессор и есть "ловушка для Светоча"? Выходит, проблема решена?
      - В теоретическом плане - да, - подтвердил Оэл. - Но мне не нравится само название "ловушка для Светоча". Область применения вакуум-компрессора несравненно шире. Как энергоемкий элемент, он не имеет себе равных. Высокий коэффициент полезного действия, идеальная экологическая чистота, отсутствие агрессивных сред, вроде электролита, компактность...
      Раздался взрыв изумленных голосов:
      - Это же революция в источниках энергии!
      - И в транспортных средствах!
      - Почему только транспортных? А станки? Роботы? Та же связь на вакуумных волнах! Наконец, длительная консервация энергии!
      - Да, заманчиво... - согласился Стром. - Но как скоро мы можем...
      - О практическом использовании моей идеи говорить, к сожалению, преждевременно. Даже экспериментальная проверка, а она необходима в первую очередь, встретит большие трудности, и прежде всего технологического порядка.
      - Ну что ж, по крайней мере мы теперь знаем, над чем нужно работать. Какие есть соображения?
      Члены "мозгового треста" один за другим брали слово, спорили, предлагали.
      - Своими силами мы можем не справиться, - сказал пожилой структуролог Найт. - Нужно подключить промышленность Мира.
      "Снова Мир, все на нем замыкается, - неприязненно подумал Стром. Отдать эпохальную идею, отказаться от самостоятельности? Ну нет! Пока речь идет о локальном эксперименте, цель которого - подтвердить принцип. Неужели мы так беспомощны, что не сможем сами создать действующий макет "ловушки для Светоча"? И вот тогда не с пустыми руками можно будет возвратиться на Мир. Какой подарок мы сделаем Игину! И не одному ему - всем людям!"
      "Вперед, только вперед!" - вспомнил он игинский девиз.
      - Нельзя терять времени! - возразил футуролог Найту. - На Мире много своих дел. Ну, что решим?
      - Начнем, а там видно будет!
      - Сил хватит!
      - Нужно работать!
      - А вы что скажете, Оэл? - поинтересовался Стром.
      - Я теоретик, - неопределенно ответил молодой ученый.
      К счастью, в "мозговом тресте" были и экспериментаторы. Физики Рут и Биго взялись выполнить практическую проверку теории. Группа инженеров обещала разработать технологию.
      Никогда еще не чувствовал себя Стром так хорошо. С недоумением вспоминал, каким жалким стариком был недавно. Как он мог опуститься, потерять веру в себя и в людей?! Был близок к тому, чтобы умереть, пусть не физически - духовно.
      Нет, долой воспоминания! Перед ним будущее. А ведь это главное, когда оно есть.
      5
      Мысли о немыслимом
      Борг сидел за письменным столом в своем кабинете. Глаза его были закрыты. Но он не спал. Думал.
      Сейчас в нем не было ничего от того дремучего, ветхого старца, каким его впервые увидели Игин и Стром. Не походил он и на оракула, к словам которого все прислушиваются с благоговейным трепетом. За столом сидел очень старый, усталый, но одухотворенный живой, деятельной мыслью человек.
      Борг думал о смерти. Он чувствовал ее приближение. А умереть именно теперь, когда под угрозой его доброе имя ученого, означало бы постыдное бегство.
      Джонамо все еще покоится в мраморном мавзолее, и молчат датчики, слепы дисплеи, замерли на нулях счетчики... Не означает ли ото неудачу его грандиозного эксперимента?
      "Неужели я ошибся?" - в сотый раз спрашивал он себя и не находил ответа. И вся сосредоточенная здесь электронная премудрость - компьютер высшего интеллектуального уровня, связанный с его мозгом приемником биоволн, синтезатор решений, линии связи, шифраторы и дешифраторы, другие всевозможные приборы - не могла ответить на этот мучительный вопрос.
      В представлении Борга изобилие техники, усиливавшей и убыстрявшей мышление, было чем-то вроде удобных домашних туфель или иной привычной вещи, которую перестаешь замечать и воспринимаешь, как часть самого себя. Казалось вполне естественным, не поднимаясь с кресла, войти в контакт с любой организацией и с любым гражданином Мира, мгновенно получить нужную информацию, присутствовать при событиях, происходящих на другом континенте.
      Борг ни сейчас, ни прежде не впадал в зависимость от техники, полагался только на свой интеллект. Да он и не всегда располагал таким изобилием электронных помощников. Вернее, обзавелся ими уже после Утопии. И успел привыкнуть.
      Как настойчиво, наперебой, навязывали они ему свою помощь, когда можно было обойтись без нее, и как мало от них проку теперь, в часы сомнений...
      Образ Джонамо не покидал его сознания. Перед закрытыми глазами стояла хрупкая женская фигурка, сияли люстры концертного зала, а в ушах не умолкали органные аккорды рояля.
      "О чем она сейчас думает?" - прошептал он.
      Ему неожиданно захотелось промоделировать мысли Джонамо, как моделировали при разговоре Утопии с Миром версию отдаленного космическим пространством собеседника.
      Он сознавал, что это бессмысленное желание. Ведь вероятностная модель в столь экстремальных обстоятельствах может разительно отличаться от действительности. Да и само слово "думает" в приложении к Джонамо теряло смысл, если его мрачные опасения оправданы. И все же Борг не нашел в себе сил отбросить навязчивую идею.
      - Вправе ли я считать себя человеком? - проговорил голос "Джонамо", и его трагические интонации поразили Борга до глубины души. - Пожалуй, нет...
      - Неправда! - непроизвольно воскликнул Борг.
      - ... Я всего лишь репродукция человека, бесплотный двойник, средоточие энергетических полей, доведенное до совершенства и наделенное чужим разумом... Несусь, вернее, распространяюсь во Вселенной, оторванная от своей основы - Джонамо... Мыслящая волна не имеет права на собственное "я", не должна мнить себя личностью! Интересно, понимает ли это Борг, представляет ли меру моего одиночества.
      - Представляю... - простонал старик.
      - ... Я боюсь, по-человечески боюсь, - продолжала "Джонамо". - Все время спрашиваю себя: не ошибся ли Борг в расчетах? Вдруг пронесусь мимо Гемы, напролет, в пустоту? Без возврата! И буду вечно наедине со звездами, без надежды, с единственным, неосуществимым желанием погасить себя, выключить поддерживающий мое движение источник. Но не дотянуться до выключателя, нет кнопки, которую я могла бы нажать!
      - Казалось, я предусмотрел все... Глупец! Как я смогу искупить ее страдания!. Найду ли мужество взглянуть ей в глаза, когда она вернется? А если...