– Ничего. Просто читаю, – ответил он, не желая делиться с ней неожиданно пришедшей ему в голову мыслью: Джордан.
      Он похож на Джордана, думал Пол, но это же абсурд. Я видел Джордана пару раз у Мег. Не мог я его запомнить настолько хорошо, да и зачем мне? К тому же меня тошнит при мысли о нем и его «игре» с Айрис.
      В последующие несколько дней в каждом очередном номере газеты сообщались новые, всё более поразительные сведения о погибшем. Он объездил весь мир, налаживая связи между ливийцами и японцами, Советами и Кубой; покупал оружие, предоставлял убежище террористам, финансировал лагеря по подготовке террористических групп в самых разных странах – от Праги до Бейрута и Кубы. Он знал всех крупнейших лидеров – от Хабаша до Че Гевары и Кастро; побывал в Южной Америке, где ознакомился с тактикой и методами борьбы тупомаросов, которые, кстати, как сообщила Ильза, поддерживали связь с палестинцами.
      – Ты знал об этом?
      – Откуда мне знать? Как выясняется, многие другие, кому полагалось бы об этом знать, тоже ничего не знали. Оказывается, в 1966 году Мартильини ездил в Гавану, на тот конгресс, на котором произошло объединение международного рабочего и студенческого движения.
      – ФАТХ тоже был там представлен, – заметила Ильза.
      – И при всем том этот ублюдок жил жизнью миллиардера.
      Газеты и журналы с восторгом, не упуская ни одной детали, описывали огромное богатство Мартильини: поместье в Лихтенштейне, этом рае для налогоплательщиков, дом в швейцарских Альпах, особняк на юге Испании и великолепную виллу на озере Гарда с гаражом, полным «роллс-ройсов», пляжем, яхтой, великолепными садами и озером с лебедями, тоже являвшемся его собственностью. Он очень любил лебедей.
      Пол отложил журнал.
      «Он очень любил лебедей».
      Где-то когда-то он слышал эту фразу. Где? Кто мог очень любить лебедей?
      – Странная штука – память, – сказал он. – Ты уверен, что что-то знаешь, какое-то воспоминание мелькает у тебя в голове и кажется, ты вот-вот поймешь, что это, но оно снова ускользает от тебя и прячется в каком-то дальнем уголке памяти.
      – А что ты хочешь вспомнить?
      – Что-то связанное с лебедями. Что же такое я хочу о них вспомнить?
      – Ума не приложу, что бы это могло быть. Но потом это всплывет. Так всегда бывает.
      – Да, возможно, посреди ночи.
      – Только, пожалуйста, не буди меня, когда это случится.
      – Обещаю. Да и в любом случае это скорее всего какой-то пустяк.
      Спустя несколько дней Пол под влиянием неизвестно откуда взявшегося импульса предложил Ильзе:
      – Ты не хотела бы поехать на озеро Гарда посмотреть на виллу Мартильини?
      Ильза восприняла предложение без энтузиазма.
      – Да тебя к ней и близко не подпустят, пока не закончено расследование.
      – Мы просто проедем мимо. Мне хочется взглянуть на нее.
      – Что за глупое любопытство.
      – Пусть будет глупое любопытство. Но проехаться по красивым дорогам не так уж плохо.
      – Ну ладно, поедем. Но я все равно думаю, что это глупо.
      Вскоре «феррари» уже несся в восточном направлении. В Бреши они сделали остановку, так как подошло время ланча. Ильза, ненавидевшая ходить по магазинам, решила, что пора все-таки купить подарки друзьям в Израиле. Пол обошел вместе с ней несколько фешенебельных магазинов, где иностранные туристы и итальянцы на отдыхе покупали шелковые и кожаные вещи и дорогие безделушки. Точно зная, что ей нужно, Ильза быстро и решительно выбрала шарфы и перчатки, а Пол, чувствуя себя несчастным, стоял рядом, не смея задать вертевшийся на языке вопрос: «Когда ты уезжаешь?» – потому что не хотел услышать ответ.
      Затем они продолжили свой путь и вскоре съехали с основного шоссе и углубились в район, застроенный виллами.
      Прошло полчаса, а они все ехали мимо каменных стен и запертых железных ворот.
      – Ты хоть представляешь, куда ехать? – спросила Ильза.
      Он понимал, что ей стала надоедать поездка, которую она считала его капризом. Возможно, это действительно был глупый каприз, а возможно, и нет. Ему по-прежнему не давало покоя какое-то воспоминание, какой-то вопрос, оставшийся без ответа. С нарочитой уверенностью он сказал:
      – Я очень хорошо знаю, куда ехать. Название деревни упоминалось в одной из газет.
      И они снова поехали по еще более узким, более извилистым, тихим затененным дорогам, где воздух был напоен ароматом апельсиновых и лимонных деревьев, и опять мимо потянулись каменные стены с железными воротами, за которыми в глубине садов мелькали дома.
      – Должно быть, это здесь, – сказал наконец Пол.
      Четыре или пять машин стояли вдоль дороги. У ворот, на которых висел огромный замок, собралась группа людей, пытавшихся высмотреть хоть что-то на подъездной аллее.
      – Любители достопримечательностей, – заметил Пол, вылезая из машины.
      – Как и мы, – фыркнула Ильза.
      Какой-то мужчина спорил на ломаном итальянском с другим мужчиной, судя по всему, привратником, кричавшим с порога небольшого каменного дома, расположенного за оградой.
      – Нет, нет, я повторяю, вход воспрещен. Можете спорить хоть целый день, все равно я вас не впущу.
      – Нужно проехать дальше, – сказал Пол. Проехав еще несколько ярдов, он снова остановил машину и вышел.
      – Пол, это же бессмысленно, – уверяла Ильза.
      Он не ответил; ее слова не дошли до него. От пришедшей ему в голову мысли в мозгу словно вспыхнуло белое пламя, заставив забыть обо всем остальном. Он вспомнил то, что хотел вспомнить.
      Он подошел к ограде, сделанной из тонких изящных черных железных столбиков, между которыми с трудом можно было просунуть руку; в высоту они достигали восьми футов и заканчивались наверху позолоченными остриями. За оградой росли густые кусты, алые розы-гибискусы, старые рододендроны, мохнатые сосны, через которые с дороги ничего нельзя было разглядеть.
      Он медленно шел вдоль ограды, выискивая какой-нибудь просвет в этой зеленой изгороди. Ильза шла за ним. Они прошли так ярдов сто. Участок был огромным. Внезапно Пол повернул назад.
      – Подожди минутку. Пойду принесу из машины зонтик.
      – Зонтик! – На небе ослепительно сияло солнце. – Ради Бога, Пол, для чего тебе зонтик?
      Он знал, для чего. Бегом вернулся назад, неся зонтик, и все еще поглощенный мыслью, осенившей его несколькими минутами ранее, вскарабкался на камень, оказавшийся у ограды, и, приподнявшись на цыпочки, просунул зонтик между столбиками. Ему удалось немного раздвинуть кусты, достаточно для того, чтобы кое-что разглядеть на территории виллы.
      – Лужайки, – бурчал он себе под нос, – дома даже не видно. Одни лужайки.
      – Естественно. А ты что ожидал увидеть, птичник?
      Он не знал, чего ожидал, он знал, на что он надеялся. Он прошел вдоль ограды еще несколько ярдов и повторил свою попытку с зонтиком. На четвертой попытке он замер и со свистом втянул воздух. В этом месте кусты перемежались с молодыми гибкими ивами, которые легче было раздвинуть, и на сей раз Пол увидел несколько больше. Он стоял, бормоча про себя:
      – Да, да, так оно и есть, – потом позвал Ильзу. – Иди, посмотри. Смотри сюда, где я держу зонтик.
      – О, это чудесно. Ради этого и правда стоило сюда приехать, – признала Ильза. – Какие изумительные птицы. Этот гордый изгиб шеи. А пруд кажется стеклянным. Сделанным из голубого стекла. Как его лучше назвать – маленькое озеро или большой пруд? Так ты это искал?
      – Лебеди. Это было у Мег. Она сказала, что Тим гостил у Джордана на его вилле на озере Гарда и что там было много лебедей.
      – Ну и что это доказывает? Не думаешь же ты, что это единственная в округе вилла, где есть пруд с лебедями?
      – Она сказала, что лебеди были его увлечением, у него их целые стаи, – упорно стоял на своем Пол. – Здесь, наверное, пятьдесят лебедей; не многие будут держать столько птиц. Три-четыре пары, не больше.
      – Ну, хорошо, теперь ты их увидел, и что дальше? – с сомнением спросила Ильза.
      – Ничего. Дай-ка я взгляну на них еще разок.
      Он раздвинул деревья, и в этот момент на пороге появился мальчик лет десяти.
      – Сеньор, – закричал он, – вы не должны этого делать. Это запрещено.
      – Я смотрел на лебедей. Разве нельзя?
      – Смотреть не положено. Папа говорит, посторонним нельзя подходить близко.
      – Вот как? А кто твой папа?
      – Привратник. Я живу в домике у ворот.
      – Так ты, должно быть, знаешь всех, кто приезжает на виллу? Друзей мистера Мартильини.
      – Конечно. Они все важные люди. Со всего мира. Говорят на разных языках. Мы всех их знаем.
      – Правда? А ты знаешь, – Пол назвал первую пришедшую ему в голову фамилию, – мистера Эпплгейта из Англии?
      Мальчик покачал головой. Затем, видно, что-то вспомнив, нахмурился.
      – Мне нельзя разговаривать с незнакомыми.
      Но Пол не собирался сдаваться. Сердце его учащенно билось. Лебеди. Лицо на фотографии в газете. Смуглое лицо с сардоническим выражением. Он достал из кармана монетку.
      – Возьми, купишь себе конфет. А теперь скажи мне, ты знаешь мистера Пауэрса? Тима? Тимоти?
      – О да, это хороший друг мистера Мартильини, такой с желтыми волосами. Он подолгу здесь гостит, один раз пробыл две недели на Рождество. В прошлом году он подарил мне собаку, настоящую охотничью собаку. – Мальчик замолчал, прижав к губам ладонь. Глаза его расширились от испуга. – О, я назвал фамилию!
      Пол положил руку ему на плечо.
      – Считай, что я не слышал. Я уже забыл ее. Беги домой и не думай об этом. Никто ничего не узнает.
      Они медленно пошли назад к машине. От белого огня, вспыхнувшего у него в мозгу, когда он вспомнил то, что хотел вспомнить, остался серый пепел. Сердце успокоилось и лежало в груди холодным камнем.
      – Ну что, Ильза, – угрюмо проговорил он, – что ты теперь скажешь?
      – Я вспоминаю тот ужин в Иерусалиме. Твой молодой кузен далеко продвинулся с тех пор.
      Казалось, сведения, которые они только что получили, давят на них как тяжелый груз, который едва можно выдержать. Они проехали в молчании несколько миль, прежде чем Пол заговорил снова.
      – Я могу понять все это наше движение протеста против войны во Вьетнаме. Я даже могу понять, когда люди, подобные Тиму, присоединяются к этому движению и прибегают к насильственным методам борьбы. Но такой ужас выше моего понимания.
      – Все просто, – ответила Ильза: – Это революция. Ты разрушаешь то, что возможно. В любом месте, где возникают беспорядки, а сейчас они возникли в Соединенных Штатах, ты подливаешь масла в огонь. Цель этих людей в том и состоит, чтобы дестабилизировать правительства, расшатать их до такой степени, что они падут. Мы в Израиле давно это знаем. Остальному миру еще предстоит это уяснить. Не хотелось бы мне пророчить несчастье, но попомни мои слова: в семидесятые годы террористы преподнесут нам всем парочку сюрпризов.
      – Ну ладно, картина мне ясна. Что меня занимает – почему сын Мег? Почему Тим?
      Ильза пожала плечами.
      – Кто знает? А почему этот богатый баловень судьбы, этот Мартильини?
      – Известный также как Джордан и Бог знает под какими еще именами. Ну, а молодежь, чьи бунты потрясли всю Европу, а теперь набрали силу и в Америке, что ты о ней скажешь?
      – Некоторые из этих бунтарей – такие же жестокие и беспощадные люди, как и Мартильини. А остальные… среди них есть чистые души, идеалисты, которым заморочили голову, а многие – просто запутавшиеся, во всем разуверившиеся ребята, пытающиеся найти цель, ради которой стоило бы жить.
      – Мрачная картина, – пробормотал Пол. Айрис в отчаянии. Мы ничего не знаем о Стиве.
      – Не такая уж и мрачная. Им не удастся разрушить основы ни европейской, ни американской системы. Я даю им десять, от силы двадцать лет. К девяностым годам идея мировой революции изживет себя. Во всяком случае, я на это надеюсь.
      – Но ты думаешь, что прежде, чем наступят перемены к лучшему, станет еще хуже.
      – Обычно так и бывает. Проследи всю историю человечества, и ты в этом убедишься. – Помолчав, Ильза та лежавшую на руле руку Пола. – Пол, мне пора уезжать.
      Он смотрел прямо перед собой.
      – Да, я знаю.
      – Жаль, но я должна.
      Он сделал глотательное движение, подумав, насколько справедливо избитое выражение о комке в горле.
      – Я тоже возвращаюсь домой. Пора.
      Взглянув на нее, он обнаружил, что Ильза уставились в окно, будучи не в силах посмотреть ему в лицо.
      – Когда? – спросил он.
      – На следующей неделе. – Это прозвучало почти как вопрос.
      – Что ж, раз так нужно.
      Про себя он подумал: лучше бы ты вовсе не приезжала.
      – Может, поймаешь по радио какую-нибудь музыку, – попросила Ильза.
      Он послушно покрутил ручку настройки, и из приемника, как по заказу, полились светлые радостные звуки. Швейцарский оркестр исполнял увертюру к «Вильгельму Теллю». Затем последовала увертюра к «Веселой вдове» и еще какие-то легкие мелодии, словно музыкантам было известно, что веселая музыка поможет им с Ильзой скрыть свою печаль.
      Они должны были улетать из миланского аэропорта в один и тот же день. Вещей у них было немного, единственное, что представляло сложность – это специальная упаковка картин, которые Пол приобрел, пока жил в Италии. Слуги начали паковать картины, кто-то уронил одну, разбив раму, и Пол, ценивший картины больше драгоценностей из королевской казны, решил закончить упаковку сам. Поднимая большое полотно морской пейзаж маслом, а точнее, вид озера с рыбачьей лодкой в утреннем тумане, – он вдруг почувствовал острую боль в груди. Молодой слуга подхватил картину, а Пол, прижимая руку к груди, опустился на пол.
      Ильза, наблюдавшая за его трудами, подбежала к нему, крича, чтобы кто-нибудь принес бренди. Она заставила Пола выпить рюмку, потом уложила его на диван и пощупала пульс. Спустя несколько минут боль прошла, и Пол сел, испытывая огромное облегчение и некоторое смущение. Он «устроил сцену». Он «привлек к себе внимание».
      – Что бы это, черт возьми, могло быть? – спросил он. – Наверное, съел что-то не то.
      – Не похоже, – ответила Ильза. Лицо ее было серьезным. – Я хочу, чтобы ты показался врачу.
      – Я и так показываюсь врачу. Он стоит прямо передо мной.
      – Очень смешно. Сегодня же съездим в Милан.
      – Послушай, со мной все в порядке, и ты сама это видишь. Все прошло, и я прекрасно себя чувствую.
      – И двадцать минут назад ты тоже прекрасно себя чувствовал?
      – Нет, признаю, что боль была нестерпимой, но все прошло, и надо упаковывать оставшиеся картины и…
      – Джорджио этим займется, – перебила его Ильза. – Он постарается сделать это аккуратно и ни одной не уронить. А мы поедем в Милан. Вставай и не спорь со мной.
      Несмотря на смущение, Полу было приятно, что кто-то, кому он небезразличен, решает за него, что нужно делать. Когда слишком долго живешь один, забываешь о самых простых естественных вещах: что значит, например, когда тебя окружают заботой.
      Итак, они поехали в Милан и побывали на приеме у врача. Ни тогда, ни позже Пол так и не спросил, каким образом Ильзе удалось добиться этого приема.
      Пола осмотрели, сделали ему рентген и кардиограмму.
      После осмотра они с Ильзой беседовали в приемной с врачом, который говорил как-то туманно и не сказал ничего определенного.
      – Все мы стареем… Сердце изнашивается… Вы ввели меня в заблуждение… Выглядите гораздо моложе своих лет… Но все же…
      – Я перенапрягся, поднимая картины, – объяснил Пол.
      – А, нельзя забывать о возрасте. Вы больше не должны подвергать себя тяжелым нагрузкам. Ни в коем случае. Я пропишу вам лекарство, а по приезде домой обязательно сходите к своему лечащему врачу. И вообще регулярно проверяйте состояние здоровья. Ну да вы и сами это знаете.
      – Да, конечно, – ответил Пол, чувствуя, что все это – ненужная тягомотина.
      – У меня в роду было много долгожителей, – сказал он Ильзе на обратном пути. – Моя бабушка, пережившая Гражданскую войну и все в этой войне потерявшая, дожила, тем не менее, почти до девяноста лет.
      – Уверена, что она не поднимала картины. Представив, как элегантная Анжелика, чьи пальцы всегда были унизаны рубиновыми кольцами, поднимает хоть что-то Пол улыбнулся.
      – Я буду хорошо себя вести, – пообещал он. – Дома сразу же пойду к врачу и потом напишу тебе обо всем.
      – Тебе не нужно писать, – сказала Ильза.
      – Что? Что ты имеешь в виду?
      – Я еду с тобой.
      – Едешь со мной? Ради Бога, Ильза, мне не нужна сиделка в самолете. Я не болен.
      – Позволь мне внести ясность в этот вопрос. Мое решение никак не связано с тем, что произошло сегодня утром. Я передумала, только и всего. Я хочу остаться с тобой. Советую тебе купить ошейник и поводок для Лу, я буду гулять с ним в Центральном парке.

20