- Ничего не скажу. - Ираклий неожиданно угрюмо зыркнул в сторону журналиста, и тот подавился недосказанным словом. - Уже и так достаточно понаписали врак о скитаниях душ, оторванных от тела. Тайна эта велика, и доступна она лишь посвященным. Придите в братство мое, и, если я удостоверюсь, что чисты вы душой достаточно и жаждете Добра Истинного, причаститесь вы таинства сего..."
      Разговор как-то замялся. Отец Ираклий снова перешел от нормальной речи к своей фантасмагорической терминологии, и корреспондент почесывал в затылке, размышляя, как повернуть беседу в более понятное русло.
      "- Да... Хмм... Но все же, отец Ираклий, что вы можете сказать о сути своего духовного перерождения?
      - Я почувствовал, что чувства мои обострились, заставляя меня воспринимать окружающий мир с новой, совершенно неизвестной мне доселе стороны. Тело мое было изломано, оно болело каждой мелкой своей частицей, но разум воспылал, подобно факелу в нощи. Я был прикован к постели, но все существо мое жаждало деятельности. Я уже не боялся смерти, я прошел через нее и сроднился с нею. Я не хотел более бороться с отдельными людьми, как мелкими носителями Зла. Я захотел понять природу Зла в целом и найти способ уничтожить его! Вот в чем отныне состояла моя единственная, столь желанная цель!
      Тело мое, от природы наделенное невероятной живучестью, быстро восстанавливало силы. Я же, словно запойный пьяница, ударился в чтение книг, пытаясь почерпнуть в них мудрость, найти ответы на мучившие меня вопросы. Я обнаружил, сколь много прошло мимо меня раньше, в суете бездуховной жизни. Я, никогда до того не веривший, обрел Бога как моральный Абсолют! Только велениями Божьими я мог мерить теперь все свои поступки. Но увы! Немало религиозных книг пришлось мне прочитать, все более убеждаясь, что светлый образ Бога Единого полностью размыт, заслонен, закидан тоннами шелухи, придуманной жрецами и священниками в целях личной выгоды за тысячелетия существования цивилизации. И в раздумьях, к какой же религии примкнуть, я вывел для себя простую истину - ни к какой! Ибо все они ложны в гораздо большей степени, чем истинны! Бог - он абстрактен. Твори Зло, и он исчезнет вовсе... Но стоит тебе взять судьбу в свои руки и начать созидать Добро, взламывая сопротивление жалких приспешников греха, и Бог возродится во всем своем величии!!! Бог - это идея, моральный Абсолют. Но Добро, которое мы творим в жизни своей, воплощает его в материальной жизни! А посему - принцип Истинного Добра я возвел не только основным принципом своей жизни, но и общим принципом, коему должно следовать общество. Оно должно получить столь долгожданный Идеал, - и у него появится опора для движения к спасению душ человеческих.
      - Вот как? - Журналист затеребил висячие усики. - Но как же вы возьмете на себя смелость определить, что есть Добро и что есть Зло? Как вы сможете отделить их друг от друга, ведь Добро и Зло тесно переплелись в истории человечества? Все относительно...
      - Нет. - Ираклий сжал кулаки. - Они, конечно, сплелись, но это не значит, что мы должны посыпать себе голову пеплом, не надеясь Отделить зерна от плевел. Добро и Зло не относительны - они абсолютны, как и сам Бог! Идея непротивления злу насилием мне глубоко чужда. Она просто поражает меня своим неприкрытым цинизмом, ибо отдает тысячи добродетельных беззащитных душ в жертву Дьяволу. Мы должны иметь силы для борьбы! Да, если хотите, это будет насилием! Насилием Добра над Злом, и не будет в мире насилия, столь угодного Богу, как это!
      - Извините, отец Ираклий, но я нахожу определенное сходство между идеями, которые вы высказываете, и побуждениями, которые заставляли выступать в великие походы крестоносцев средневековья. Да, сейчас христианство является одной из самых терпимых и миролюбивых религий, но в тот мрачный период оно имело довольно агрессивную окраску. Эти люди тоже не хотели сидеть сложа руки. Они активно действовали в борьбе с врагами Истинного Бога, как они тогда его себе представляли. Они проходили тысячи верст, уничтожая всех непокорных на своем пути. Убивая ни в чем не повинных сарацинов, арабов, евреев. А в Испании и других католических странах за чистоту Веры боролась святая инквизиция. Пытала еретиков на дыбе, жгла их на кострах. А ведь еретики, осмелюсь напомнить, были теми же христианами. Только трактовавшими Новый Завет чуть-чуть иначе...
      - Замечательно... - Отец Ираклий снисходительно улыбнулся. - Очень похвален ваш экскурс в историю, хотя мне не совсем понятны ваши аналогии... Что вы имеете в виду?
      - Ну, как вам сказать? - Журналист замялся. - По-моему, это очевидно. Они боролись огнем и мечом за идеи, казавшиеся им высшими. И вы сейчас призываете сражаться со Злом с именем Бога на устах.
      - Знаете, сын мой... Крестовые походы, бесчинства инквизиции... Ираклий задумчиво покачал головой, словно он был свидетелем этих событий и теперь вспоминал их. - Весьма неуместное сравнение. Но я не обижаюсь на вас. Ибо вы не обучены зрить в корень сущего. Вы сопоставляете поверхностные описательные признаки и пытаетесь создать образец усредненного диалектического анализа, коему учили вас на вашем родном историко-филологическом факультете. Я ведь не ошибаюсь, вы учились на истфиле? - Журналист кивнул, как загипнотизированный. - Хотите, я объясню вам, в чем коренная суть отличия моего мировоззрения от любой религии, когда-либо существовавшей в мире? - Ираклий слегка подался вперед, страстный его взгляд прожигал собеседника насквозь. - Я не гонюсь за фетишами!!! И Христианство, и Магометанство, и тем более Индуизм, Буддизм и прочие широко известные религии - это не более чем оголтелый, ничем не прикрытый фетишизм! Я не хочу умалять достоинств этих религиозных миропостроений, но беда их в том, что, содержа в основе своей алмаз ясной мысли, они вынуждены идти на поводу у стремления человека к обрядовости. Ибо так устроен человек толпы! Чистая вера, начинающаяся как абстрактные умопостроения, не может удовлетворить его материальной необходимости потрогать изваяние Бога руками, спеть ему осанну громко вслух, выполнить бессмысленные, но утвердившиеся веками стадные обряды, и принести Богу жертвы, в какой форме бы это ни происходило. Скажи ему: "Просто верь в Бога, говори с ним в душе и не совершай грехов", и он останется глубоко неудовлетворен. Ибо верующему человеку необходимо, чтобы окружающие его видели, насколько он набожен, как истово и правильно соблюдает предписания, якобы исходящие от Бога. Стадный инстинкт заразителен - человек отучается предпринимать поступки, ведущие к истинному духовному совершенствованию. Действуй, как говорит тебе жрец, поступай, как поступает толпа, и ты будешь благословлен Всевышним, очищен, прощен, и все грехи твои смоются, как бы страшны они ни были. Вот тогда-то и выплывают на свет Божий четвертование еретиков, сожжение ведьм, побивание камнями неверных, великие походы за гробом Господним, паломничества в Медину и прочий подобный фетишизм как эрзац-наполнитель бездонной духовной пустоты! Истинная вера должна нести просветление, мы же наблюдаем лишь варварское ослепление человеков, превращающихся в подобие баранов...
      - Отец Ираклий! - Журналист перебил собеседника, вид у него был ошарашенный. - Послушать вас, и можно решить, что имеешь дело с отъявленным атеистом...
      - Ничего подобного! - Ираклий ткнул узловатым пальцем прямо в камеру. - Послушайте меня, жители несчастной, исстрадавшейся России, отвернувшиеся от Бога и желающие возвернуться к нему! Поймите меня, братья мои и сестры! Я лишь хочу вернуться к первоначальному смыслу Бога! Истинного Бога, Добра одухотворенного, как бы его ни называли на разных языках! Горько мне слышать, как православные священники и заезжие протестанты честят друг друга на чем свет стоит, не стесняясь в выражениях, а бритоголовые проповедники восточных божков торгуют размалеванными книгами в подземных переходах, обещая приобщение к нирване за одну неделю. Шелуха все это, дети мои, накипь все это и грех непотребный! Бог один, и Добро одно, и Зло одно, хоть и многолико оно и умеет прикидываться невинным агнцем... Придите ко мне, страждущие Добра, и вы найдете здесь опору - не молитвы, не обряды, но просто друзей, способных вас понять и поддержать в борьбе со Злом!.."
      - Так-так... - протянул Демид. - Не вижу в его идеях ничего нового. По сути это напоминает протестантизм архаичного типа, весьма агрессивный, да еще и с выпирающим монотеистическим стержнем, на который сей человек, как шашлык на вертел, насаживает свои лозунги. Но история религии перепробовала уже все возможные комбинации религиозных идей. Вряд ли он изобретет нечто свеженькое. Пожалуй, он соберет свой урожай фанатиков, будет проповедовать на площадях и по телевидению, и поначалу будет пользоваться поддержкой местных властей, а может быть, и кое-кого из меценатов средней руки. Потом превратится в фюрера очередной авторитарной секты, заставит бедных пацанов убить пару-тройку подвернувшихся под руку хулиганов, будет в гонении, но в конце концов угодит в тюрьму, где и угаснет его звезда, не оставив заметного следа в нашей истории. Это, конечно, при интенсивном развитии событий. А может быть, ничего такого и не будет... Поговорит себе и остынет. Мало ли кто претендует на решение мировых проблем?
      - А что, может быть, он прав? Нужно же кому-то бороться со всей этой уголовной дрянью, если милиция не может! - Лека даже раскраснелась от возмущения. - Почему это ты сразу решил, что он - изувер такой? С виду приличный дядька, приятный даже. И умница - смотри, как он этого очкарика срезал! Я, может быть, даже присоединилась бы к нему. Теоретически, конечно.
      - Почему? - Демид нахмурил брови. - Что-то в нем неуловимо напоминает еще одного "носителя добра" - твоего старого приятеля Германа Филинова.
      - Ерунда!!! - Лека аж подпрыгнула на месте. - Что ты все своего Табунщика вспоминаешь? Ты же сам говорил, что он уже не воскреснет.
      - В теле Филинова - да. Но изгнание его в Мир Тьмы не произошло, не забудь об этом. А Дух этот зловредный не таков, чтобы долго мотаться по Среднему Миру в бестелесном состоянии. Я достаточно хорошо пообщался с ним, чтобы усвоить, что он - большой сибарит и ценитель тех радостей, которые может дать ему хорошее человеческое тело. К тому же смотри: этот отец Ираклий чудом выжил. Можно сказать, воскрес. И одновременно разительно изменилась его личность. Откуда в нем эта философская эрудиция, если в прошлом он - обычный шоферюга? А по времени момент его перерождения, судя по всему, следует за моментом гибели тела Табунщика...
      - Брось чушь нести, Демид! - возмутилась Лека. - Ты сейчас видишь Табунщика в любом человеке, который мало-мальски выделяется из среднего уровня. Ну сам подумай - с какой стати Абаси в новом воплощении сейчас снова появляться в нашем городе, да еще вести себя так вызывающе - лезть к тебе прямо в телевизор? Он небось укрылся где-нибудь на другом конце света и ведет себя тихо. Силы набирает. Зачем ему влезать в искалеченное тело полусвихнувшегося проповедника?
      - Может быть, может быть... - Демид вышагивал по комнате, заложив руки за спину. - Но в качестве рабочей гипотезы мое предположение принять можно. Ты что, думаешь, Абаси так уж боится, что мы его обнаружим и снова начнем охоту? Да черта с два! Это я дрожу за свое тело - единственное и неповторимое. Может быть, Дух Мятежный и перейдет после моей гибели в другую телесную обитель - мне в этом утешения мало. Я-то буду трупом! А Табунщик может менять тела как заблагорассудится, не теряя своей индивидуальности. Чего ему бояться? Помнишь, какой фокус он выкинул, перейдя в тело Эдвардаса? Я еле успел тебя спасти. Помяни мое слово, в любом случай зловредный Дух навяжет нам игру в открытую. Мы с тобой на виду - маскировка не имеет ни малейшего смысла! Но он тоже не желает прятаться наши с тобой жизни не более чем миг в его бесконечном существовании. Мы не знаем его Имени - что мы можем ему сделать? А вот он может попытаться в очередной раз поймать нас на приманку и убить. Да, да, да...
      - Может быть, тогда и не стоит клевать на этот крючок? Держаться от него подальше. Размажут нас с тобой, Дема, как клопов по стенке.
      - Нет, мы клюнем. Клюнем обязательно. Сядем на крюк глубоко, по самые жабры. Надо же разобраться, что это за птица такая - Ираклий. Конечно, самим соваться не обязательно. Подошлем к нему шпиона.
      - Шпиона? - Лека хихикнула. - А где мы его найдем?
      - На шпионской бирже труда! - Демид широко зевнул. - Спать пора! Что у тебя за дурная привычка - таращиться в телевизор до часу ночи?
      Глава 5
      В ночном мраке все двигалось, все мерно пульсировало в такт биению сердца. Игорю казалось, что прерывистые удары его сердца эхом отражаются от берез, смутно белеющих в тумане, от воды, накатывающей на берег, от облаков, разреженными полосами растянувшихся в невероятной дали и окрашенных полной луной в черно-желтые цвета.
      Луна была идеально круглой - без малейшего изъяна. Казалось, что она не испускает холодный свет, но вбирает его в себя - как дыра в небе, аккуратно вырезанная небесным точильщиком. Кто-то внимательно смотрел сквозь это окно за всем, происходящим на земле, и Игорь съежился от этого пристального и ледяного взгляда.
      Он чувствовал в ночном шорохе присутствие странных существ - древних, почти позабытых человеком: не животных, но и не людей. Все то, что считалось древними славянами мелкой лесной нечистью, с кем крестьянин привык обходиться со смешливой опаской, стекалось сейчас на поляну, привлеченное магической силой Ираклия. Как назывались они? Лесовики? Овинники? Мары? Игорь не смел повернуть голову, оторвать взгляд от Ираклия, чтобы не выдать себя в толпе внимающих Добру, но знал, что маленькие красные глазки существ, неотличимых в темноте от деревьев, буравят его голую спину, безошибочно выделяя среди прочих людей-человеков. Игорь передернул плечами. Комары донимали его все сильнее. Он завидовал прочим, отдавшим себя проповеди без остатка и отключившимся от земных ощущений. Он и хотел бы стать таким же, и боялся этого - мучительно, до колик в животе. Он не хотел убивать свою личность - пусть даже во имя великого Добра.
      Похоже, что он один испытывал неудобства этой прохладной сентябрьской ночью. Все остальные участники действа были полностью поглощены речью своего наставника. Они сидели на сырой траве, устремив на него жадные взгляды, они не чувствовали ни холода, ни страха перед темнотой, ни стеснения, ни укусов назойливых насекомых. Собственные их "Я" растворились, слившись в некую единую духовную сущность. Игорь физически ощущал, как облако их слепившихся воедино мыслей, ощущений и вожделений плывет по поляне вязким туманом, цепляясь за ветки низкого кустарника. Людей было так много, и так одиноко чувствовал себя Игорь - единственный не поддавшийся гипнотизирующему потоку слов Ираклия.
      - ... И что же есть Добро, дети мои? Сложно ли понять это? Лучшие умы человечества пытались разгадать эту загадку, тысячи лет проходили в бесплодных мудрствованиях, но ответ так и не был найден. Почему? Потому что суть Добра слишком проста, и сложные рассуждения не подобают ему. Является ли простота Добром? Да! А сложность - не есть ли это проявление Зла? Да, дети мои! Говорю вам - чем проще ваша жизнь, тем ближе она к Добру истинному!
      Ираклий возвышался на берегу, луна сияла прямо над его головой, остановив свое движение по небу. Черный силуэт вырисовывался в лунном свете с фантастической четкостью - то взмахивал полами-крыльями длинного плаща, как летучая мышь, то зябко кутался в одеяние и вышагивал, припадая на правую ногу. Ираклий оставил свойственные ему длинные рассуждения. Он говорил короткими фразами, хриплый голос его вбивал истины в головы завороженных учеников, как гвозди. Рыжая огромная собака неподвижно лежала у ног его - мрачный страж, готовый наброситься на любого, кто посмеет покуситься на ее хозяина. Игорю казалось, что она читает мысли людей и недовольно принюхивается, вычисляя чужака в охраняемом ею стаде.
      - Является ли Добром счастье? Да! Если человек счастлив, он добр, и если Добро снизошло на него, он счастлив! Но что есть счастье? Скажи мне, сын мой, - он ткнул пальцем в подростка, сидевшего неподалеку, - прост ли ответ на этот вопрос?
      - Прост, отец...
      - О да, сын мой! Ты не ошибся! Он прост, как и все истинные ответы в этом мире. Истина проста, и горе тому, кто пытается усложнить ее! Живет человек, он работает, он зарабатывает деньги, он покупает себе какие-то вещи. Он волнуется, совершая покупку, - не окажется ли предмет его вожделения, на который он копил деньги, плохим. Но вот он приобретает его, он потирает руки, он сидит, вытянув ноги, и смотрит новый телевизор. Он доволен, ему кажется, что он счастлив! Но долговременно ли такое счастье? Нет, дети мои, нет! Ибо пройдет неделя, и ощущения от новизны покупки притупятся и исчезнут вовсе. Что же попытается сделать этот человек, чтобы вернуть себе утерянное счастье? Он будет стремиться к новому приобретению! Это как наркотик, дети мои! Все большие дозы потребуются ему для ложного самоудовлетворения, и все короче будут периоды его мнимого счастья. Видеомагнитофон, машина, богато обставленная квартира... Этот человек вступил в порочный круг, и никогда ему уже не вырваться из когтей Дьявола!
      Конечно, он может провести жизнь свою в довольстве и будет уверен, что сделал в жизни своей все правильно. Но, дети мои, говорю вам: если было так доселе, то теперь не получится так! Ибо придут в страну нашу и на всю землю нашу невиданные несчастья! Вспомните, как чума нападала на благополучные города Европы и убивала всех на своем пути, не щадя ни стариков, ни младенцев! Вспомните, как беспощадная засуха обрекала народы на смерть, а огромные стаи саранчи сжирали посевы, неся голод и отчаяние! Веками, тысячелетиями выстраивались города, а землетрясения превращали их в пыль в считанные секунды, и пустыня наступала на очаги самодовольства и цивилизации, засыпая песком богатые дома и базарные площади. Человек восстал против природы, и она не простит ему этого! Он может мнить себя венцом создания, он может создавать могущественные оружия разрушения, он может вырубать деревья и уничтожать зверей, но никогда не остановить ему вращения Земли и бега Солнца. И потому говорю вам - великие потрясения были и придут еще не раз. И час их недалек - верьте мне! Что будет делать тогда этот человек, стоя на коленях у обломков разрушенного своего дома? Рыдать? Жалеть накопленного своего? Пытаться завести машину, для которой уже не будет бензина? Жалок его удел! А что будете делать вы, дети мои? Отвечу вам - вы будете хозяевами этой земли! Ибо я научу вас не стяжательству, а умению выжить в любых условиях! И когда рухнет все то, что зовется сейчас цивилизацией, вы возьмете все в свои руки и понесете людям Добро, но не Зло! И новый мир будет лучше прежнего! Зло будет убито, и убит будет каждый, кто несет Зло людям!
      "Убивать?.. - Мысли в голове Игоря путались, сбиваемые мощным потоком воли Ираклия, но он еще не потерял способности рассуждать. - Я не хочу никого убивать... Какое же это Добро? Конечно, он здорово говорит, ярко. Основа у него вроде бы правильная. Но выводы из этого... Это просто страшно! Господи, во что я вляпался?.. Прости меня, Боже! Я больше никогда не приду сюда. Главное - не выдать себя. Наверное, я единственный сохранил здесь разум. Все остальные - в полной отключке".
      Игорь прекрасно понимал, почему так случилось. Просто он не хлебнул мерзкого варева, которым Ираклий потчевал каждого приглашенного. Это было дурной пародией на причастие. Всем, кто прибывал на поляну, Ираклий лично подносил деревянную ложку мутной теплой жидкости, резко пахнущей грибами. Заставлял выпить, говорил ободряющие слова о величии Добра, когда новоприбывшего начинало тошнить от отвратительного горького пойла. Что это было, Игорь не знал. Видел только, что через пять минут зрачки того, кто проглотил отвар, расширялись, как черные дыры, он начинал шататься, как пьяный, и полностью терял чувствительность. Если бы Игорь когда-нибудь интересовался историей, он знал бы, что викинги древней Скандинавии пили перед боем настойку из мухоморов. Она придавала им отваги, уничтожала всякую боль и заставляла беспрекословно подчиняться командиру. Игорь пришел на собрание с тремя друзьями - такими же бледными худосочными подростками, как и он сам. И увидев, как друзья его преодолевают тошноту и начинают ловить кайф, решил, что сам он не поддастся ни в коем случае. Проглотив ложку ядовитого отвара, он незаметно удалился в кусты, засунул два пальца в рот и благополучно вывернул содержимое своего желудка на траву. Правда, голова его уже начала кружиться, а мир - расплываться перед глазами. Но он успел! Он мог трезво оценить происходящее.
      А происходившее здесь очень ему не нравилось.
      Творилось здесь что-то странное, мистическое, что нельзя было объяснить никакими законами физики.
      "Гош, ты как, на земле стоишь? - К Игорю подошел его приятель, Антон. - Мне кажется, я просто летаю..." Игорь поглядел на Антоху, закадычного своего друга, и обомлел. Тот передвигался неестественно прямо, кожа его была бледной, почти полупрозрачной, взгляд - немигающим и отрешенным. Но главное - босые ноги Антона не оставляли следов на росистой траве, словно он и вправду висел на высоте нескольких сантиметров над землей. "Гош, я никогда не был таким, правда... Ведь это здорово? Ведь мы жили всю жизнь как дураки, правда? И не знали, какие мы на самом деле?.. - Язык Антона заплетался. Игорь ясно увидел, как в зрачках его приятеля, на самом дне черных колодцев, появился сумасшедший рубиновый блеск. Игорю захотелось перекреститься. - Гош, ведь мы такие на самом деле... мы все можем, если захотим. Будем самыми могучими. Вот смотри, что у меня еще получается... Крылья я отрастил. Сзади, за спиной прямо. Потрогай, Гош. - Он повернулся. Игорь тупо ткнул рукой в спину своему приятелю. Никаких крыльев там, разумеется, не было. - Здорово, правда, Гош? Я всегда мечтал о таком. Как птица прямо!" - И Антон побежал по поляне, размахивая руками...
      - Итак, что же есть счастье? - Ираклий заговорил громче, и Игорь вышел из забытья. - Хотите знать истину - спросите у себя. Вы не можете лгать сейчас - место это священно, и оно не позволит вам согрешить против истины. Вот ты, отрок. - Он положил руку на голову подростка, и тот медленно поднялся. - Расскажи нам, когда ты был счастлив?
      - Это было... - Парень обвел взглядом поляну, и лицо его озарилось инфантильной улыбкой. - Это в пионерском лагере было. Жарко было очень... Нам купаться не разрешали. Все нам запрещали, все! И я убежал в тихий час. На речку. И я купался сколько хотел. И еще... Еще там была одна девчонка. Она очень мне нравилась! И никто нам не мешал. Никто! Мы в воде плескались голышом. И я тогда...
      - Хорошо, хорошо... - Ираклий прервал его. - Видите, дети мои, как просто настоящее счастье? Природа, любовь... И никаких людей, запрещающих, говорящих: "То тебе можно, а то - нельзя!" А ты? - Он опустился рядом с красивой девушкой и нежно взял ее голову в свои руки. - Что ты скажешь нам?
      - Я его любила. Он такой симпатичный был... Я даже сидеть на занятиях спокойно не могла, все время на него оборачивалась. Он сперва смеялся надо мной. Говорят, у него много девчонок было. А потом случилось это... Все пили, только мы танцевали. И комната там пустая была. Я сама его туда затащила. Он потом очень удивился, что он - у меня первый. И он сказал мне, что у него на самом деле до этого с девчонками тоже никогда не было... Это правда. И мы с ним гуляли. Всю зиму. Ну, конечно, спали, когда получалось. С ним здорово было! А потом появилась эта... - Девушка мотнула головой, и шелковистые ее волосы разлетелись по плечам, обнажив полную, далеко не детскую грудь. - Она глаз на него положила, зараза. А ему чего-то нового хотелось. Парни, они все такие. Я просто с ума сходила. Вокруг меня другие так и вились. А я никак не могла его забыть. Мне просто хотелось ей отомстить. Какое право она имела... Гадина!
      Они все в театры ходили, на тусовки какие-то. Она ведь вроде как художница была. Юное дарование! Чем она его охмурила, понять не могу. Он ведь простой парень был до этого. И вот я узнала, что у нее самой выставка намечается небольшая. Рисунки ее, то есть. Ну, я пробралась туда накануне. Это ж просто в клубе каком-то дурацком было. Ни охраны, ничего. Прошла просто вечером, открыла дверь. А там три комнаты этой мазни. По стенам развешано. Я увидела - чуть не упала! Это ж надо, на кого променял меня мой ненаглядный! Ни черта понять невозможно! Кружочки какие-то, треугольники пестрые. Как курица лапой. А если люди - то все синие, страшные, носы набок свернуты. "Ладно, - думаю, - устрою я тут тебе художество!" Эх, я и повеселилась тогда! Вовек не забуду! Я сперва рвала их просто, а потом надоело. Я ручку достала и подрисовала кое-что этим уродцам. И написала все, что я думала. Я потом домой шла и прямо подпрыгивала. Мне уже больше ничего не надо было! Вот это кайф был! Честно...
      - Что-то мне не понравилось в твоем рассказе, милая... - задумчиво произнес Ираклий. - А, вот что! Нельзя употреблять слово "кайф". Это плохое слово, уродливое. Есть же простое русское слово "счастье". И это не просто слово, дети мои! Это - символ! Это то, ради чего мы живем. И как видите, достичь его - совсем просто. А что касается твоей маленькой мести... Ты была права, дочь моя. Ты была полностью права. Эта негодяйка обидела тебя. И ты имела полное право отомстить ей. Не допускайте унижения себя, ибо вы лучшие, и если кто-то встал на вашем пути, он посягнул на лучшее. Да, вас обижали всю жизнь. Такова правда - большинство из вас слабы телом, слабы духом, вы не сумели найти себя в этой жизни, будучи вытеснены с лучших мест более наглыми и приспособляемыми людьми, готовыми переступить и через дружбу, и через совесть, и через любовь ради наживы. Но говорю вам - вы найдете себя здесь. Нас мало сейчас, но будет все больше и больше! Вы будете поддерживать друг друга, и дух ваш окрепнет, и перестанете вы бояться врагов своих. Ибо я с вами, дети мои...
      Игорь снова отвлекся от речи отца Ираклия, текущей непрерывным потоком. Он скосил глаза на девушку, которая сидела справа от него. При лунном свете обнаженная грудь ее белела ровным молочным светом. Игорь представил - вот эти треугольнички незагорелой кожи, эти аккуратные розовые пирамидки закрывал купальник, и девушка лежала на пляже, устремив в небо два упругих холмика. Но теперь ничто не закрывало это чудо природы и он мог свободно разглядывать его. Ираклий попросил всех раздеться до пояса перед проповедью.
      Впрочем, особой нужды в этом не было - под воздействием пьянящего зелья многие сами посрывали одежду и побросали ее как попало на поляне. Игорь, ежась, снял куртку, свитер, рубашку, майку (одевался-то по сезону!) и аккуратно повесил их на ветку. В этот момент он пожалел, что не выпил отвара - ледяной осенний ветер схватил его в свои клещи так, что стало больно дышать. Впрочем, это было не самым худшим последствием того, что Игорь избежал действия наркотика. Он скоро перестал ощущать холод, потому что все они - и парни, и девчонки - уселись на траве, тесно прижавшись друг к другу теплыми телами. Хуже всего было то, что Игорь необычайно возбудился. Девушка справа от него положила свою голову ему на плечо, а сзади еще какая-то девчонка обняла его руками и ногами, прижавшись к его спине голым животом, и грудью, и еще чем-то, о чем бедный девственник не мог даже подумать без головокружения. Слава Богу, он не снял штаны, но пуговицы на ширинке уже трещали, готовые явить миру то, чего мальчик Гоша так стеснялся. При мысли о том, что эти красивые девчонки могут увидеть его голым (совсем-совсем!), он напрягался еще больше. Там, внизу, уже было больно, там все уперлось в ткань, так что Игорь ерзал и втягивал живот, но стеснялся (а еще больше - боялся) залезть рукой в штаны и поправить свое несчастное хозяйство.
      Если бы сейчас Ираклий спросил его о счастье, он тоже наплел бы что-нибудь про девчонок. Хотя больше они доставляли ему неприятностей. Не смог бы он рассказать правды о том, как они гуляли с какой-нибудь Мариной или, к примеру, Таней, как целовались в подъезде, как он повалил ее на кровать и залез под кофточку. Потому что не было этого. Никогда. Никогда!!! Игорь вздохнул и попытался отодвинуться от соседки справа, но она прижалась к нему еще теснее и положила свою руку прямо на... Ох! Нет, она определенно знала, что делать! А может, и не знала, и даже не понимала, потому что смотрела на Ираклия, не отрывая взгляда, и рот приоткрыла, и дышала как-то странно. Наверное, Ираклий возбуждал ее своей проповедью не меньше, чем девушки возбуждали Игоря. Атмосфера на поляне становилась все более наэлектризованной. Игорь не раз читал в журналах, что фанатки на рок-концертах, увидев воочию своих кумиров, срывают трусики, размахивают лифчиками и возбуждаются до оргазма. Игорь всегда мечтал увидеть такое на концерте - ему бы плевать тогда было на музыку, он тихо стоял бы в стороне и рассматривал бы голых девчонок. Но ему почему-то не везло. На концертах поп-музыки, на которые он ходил, девчонки ничего с себя не снимали. Только визжали и вскакивали на стулья. Что, конечно, нечестно было с их стороны.
      А теперь было именно то, о чем он даже мечтать боялся. Все сидят голые, гладят друг дружку. И сам он сейчас...
      Рука девушки скользнула ему прямо в штаны, и у Игоря все поплыло перед глазами. Он дернулся, подавшись вперед, и не смог сдержать стона. Что-то в нем лопнуло, что-то горячее брызнуло прямо в ладонь девчонки. Гоша уперся руками в землю, чтобы не свалиться. Он не знал, плохо ему сейчас или хорошо. Но он никогда не ощущал такого раньше!
      Девчонка медленно вытянула руку из брюк и провела языком по ладони как кошка, облизывающаяся после сна. Игорь думал, что его стошнит, если он увидит, как глотают сперму. Но сейчас это зрелище ему почему-то понравилось. Напряжение его спало, он почувствовал приятную расслабленность. Оглянулся вокруг. Никто уже не слушал проповедь. Мальчишки, девчонки с ума посходили. Они словно пытались взять то, чего никак не могли получить в обычной своей жизни, окруженной запретами цивилизованного общества. Все их желания, спрятанные глубоко в подсознании, придавленные, спрессованные многолетним давлением, выплеснулись наружу горячей струей, как лава из взорвавшегося вулкана. Поляна превратилась в клубок шевелящихся тел. Сексом назвать это было трудно - здесь не присутствовало ни любви, ни эротической изысканности, ни желания доставить удовольствие друг другу. Так спариваются животные - сводимые с ума запахом течки, готовые броситься в драку за право обладать самкой. Немедленно, немедленно, немедленно...