- Каждая порода дерева имеет свой характер, милая моя. И из березы ты никогда не сделаешь рейку для обшивки. Береза - дерево светлое, спокойное. В печи она дает много жара, отдает нам то тепло, что накопила в своей жизни. Но для поделок она годится плохо. Когда береза высыхает, то становится неподатливой и крепкой, как кость. Она коробится и изгибается, она так скручивает свои волокна, что ломаются даже топоры, а толстенные гвозди гнутся, как проволока. Она словно мстит за свою смерть. Или возьмем, к примеру, ель. При жизни - это мрачноватое, меланхоличное дерево, которое старается схватить тебя за ногу или засадить сучком в глаз, когда ты продираешься сквозь а ельник. Но только из ели получаются скрипки - самые лучшие скрипки, которые поют и заставляют нас плакать вместе с ними. Франтоватый красавец клен, оказывается, обладает твердым, несгибаемым характером. И древесина у него такая же. Ценная древесина, между прочим. Столярные инструменты из нее делают. Можно, конечно, отнестись к этому чисто с утилитарной точки зрения. Мол, у данной породы дерева такая-то длина волокон, такая-то степень твердости и так далее. Только мне так неинтересно, Лека. Дерево, так же как и человека, нельзя загнать в строго научные рамки. Доверься ему, почувствуй каждый его сучок, и оно отблагодарит тебя.
      - Здорово! - Лека любила, когда Демид начинал так философствовать. Знал он, конечно, очень много, но не знание определяло его подход к окружающим предметам и живым созданиям, а его своеобразное, необычное мироощущение, насквозь пропитанное спокойной силой. - А что ты можешь рассказать про эту доску?
      - Это сосна! - Демид подкинул рейку на руке. - Сухая и звонкая. Дерево веселое, жизнерадостное и солнцелюбивое. Сквозь тень и прохладу леса тянется оно к свету, прямо к синему небу. Тонкое и прямое, такое дерево может достигать огромной высоты. "Корабельные рощи" - слыхала о таких? Из сосен делали мачты для парусников, и быстрокрылые суда неслись сквозь шторма и океаны к неведомым землям, сдерживая напор рвущихся парусов... Ну а в плотняцком деле - это самая ходовая древесина. Легкая, прочная и удобная в обработке. Вот попробуй строгани!
      Лека с опаской взяла рубанок и попыталась провести им вдоль доски. Инструмент запнулся за сучок, запрыгал по доске, как заяц, и резко замер, врезавшись в дерево и вырубив щепку весьма приличных размеров. Дема покачал головой.
      - Да ну тебя! - Лека с негодованием посмотрела на своего наставника. Дуришь мне тут голову, а сам рубанок подсунул какой-то неправильный. Тупой, наверное!
      - Это не рубанок, а шерхебель. Видишь, фаска у него такая полукруглая. - Дема выковыривал щепочкой стружку, забившую тонкую щель инструмента. - Им нужно спокойно работать - ты же не картошку роешь! Между прочим, железке этой не меньше ста лет. - Демид стукнул рубанок молотком и аккуратно извлек лезвие. - Она в Англии сделана и кована вручную. Вот видишь клеймо? Двуспальный английский лева. Сталь здесь особая, наплавлена тонким слоем. Нынешние, фабричные, рубанки этому и в подметки не годятся!
      - Догадываюсь, откуда вся эта любовь к старью. Небось со слов Спиридоныча поешь? Тоже мне учителя нашел! Такой же пьяница, как и все. Что ты вообще с этим деревом связываешься? Ведь двадцатый век на дворе! Свалил бы эту избушку и сделал себе нормальный дом из кирпича.
      - Из какого кирпича? Из этого, что ли? - Демид наклонился и поднял кирпич, валявшийся в углу. Выглядел тот, действительно, не самым лучшим образом - трещины пересекали его обожженную полопавшуюся поверхность во всех направлениях, угол отвалился. - Вот, Лека, это современный каленый кирпич. Не смотри, что он - в трещинах, дело не в красоте. Дело в том, как он сделан. Из красного кирпича раньше делали дома с любыми украшениями. Пилястры всякие, карнизы, узоры. И все это из кирпича вытесывали. Простым топором. И кирпич был такой, что давал это сделать. А попробуй тесануть этот? - Дема слегка стукнул кирпич по торцу молотком, и тот развалился на несколько неровных кусков. - Здесь глина не промешана, понимаешь? Слоями она идет. Ведь как раньше делали? Глину клали под навес на несколько дней. Кисла она там, замаривалась. А потом мяли ее ногами, ходили по ней, пока она не становилась совершенно однородной. А потом мастер брал руками здоровенный кусок этой глины, и - шлеп! Как тесто в квашню - кидал его в специальную форму. Потом верх снимал, аккуратненько, - Демид изобразил, как подрезает верхушку, выпирающую из формы, - и в печь отправлял... Вот ты говоришь - сломать этот дом. А чем он тебе не нравится, Лека?
      - Ну... - Лека замялась. - Я не говорю, что не нравится. Просто несовременный он какой-то. Вон мох между бревен торчит. И воды нету.
      - Это очень хороший дом, Леночка. - Демид аккуратно подоткнул сизую лохму мха, вылезшую из паза. - Сруб в самом деле на мох положен. И потому никакая гниль на него не нападет. Ведь этот дом поставлен был дедом моим, Баландиным Иваном Степанычем. И когда рубил он его, то не гнался, может быть, за особой красотой, но думал о том, что останется эта домина и детям его, и внукам, и правнукам. И сделан он с умом - видишь, верхний венец толще, чем нижний, закладной. И потому не вредит ему ни дождь, ни снег. И в жару здесь всегда прохладно, а в холод - тепло. А запах какой живой в этом доме! Разве плохо тебе в нем спится?
      - Отлично... - Лека подумала, что она и в самом деле спит здесь как убитая и сны снятся ей всегда чудесные. - Слушай, а почему у деда твоего фамилия другая? Разве он не Коробов был?
      - Это ведь отец моей матери был. Фамилия Коробов досталась мне от отчима. А отца своего настоящего так я и не видел никогда. И мама не рассказывала о нем. Умер он, мол, и все. Хотя, ты знаешь, когда она упоминала его, у нее свет такой в глазах появлялся особый. Наверное, все же он был хорошим человеком - мой неизвестный отец. Я вот припоминаю, что предшественник мой, покойный Алексей Петрович, делал какие-то намеки. О тайне моего происхождения. И что вроде бы догадывается он, кто мой отец. Да вот не сказал ничего толком. И спросить-то теперь не у кого.
      - Как "не у кого"? Ведь мама твоя жива? Надо расспросить ее как следует! Может быть, это ломожет тебе разобраться в твоих секретах?
      - Расспросить? - Демид грустно усмехнулся. - Боюсь, что ничего не получится. Она, конечно, расскажет тебе о лунном свете, снизошедшем на нее, или об апостоле Петре, или благостном влиянии аметиста. Она любит поговорить. Но ведь она малость того... В общем, вялотекущая шизофрения. Такой вот диагноз.
      - Извини... - Лека опешила. Демид никогда не говорил о своих родителях. Лека считала это вполне нормальным. Предки и есть предки - что с них взять? Скучные, обеспеченные люди, упорно пытающиеся втиснуть своих детей в собственные рамки. У Леки, например, отец был начальником какого-то охрененного концерна, сидел в огромном кабинете с вестибюлем и двумя секретаршами на двенадцатом этаже, домой приезжал часов в десять на черной "Волге" и сразу бросался к телефону - решать неотложные производственные проблемы. До часу ночи порой орал в трубку - на всю квартиру! Дурдом! Леку он любил по-своему: пытался "вывести в люди". В школе медаль ей сделал, в институт запихнул без особых проблем. "Заканчивай институт, Леночка, устроим тебя за границу на самое лучшее место. Только учись, доченька". Как же, "учись"! Бедный папочка понятия не имел, в какие идиотские приключения заносила жизнь его разгильдяйку дочь... Мамаша Леки, конечно, кое-что знала о беспутном образе жизни доченьки, и вечно лезла к ней со своими советами, пытаясь навести порядок в бедной голове Леки. Лека брыкалась и потому вечно была с мамашей на ножах.
      А вот Демушка ее маме сразу понравился. Маманя просто тащилась от Демида. Ну ангел во плоти, да и все тут! Да, Дема умел произвести хорошее впечатление, если хотел... Знали бы ее несчастные родители, с каким монстром они ведут душевную беседу...
      Лека улыбнулась, вспоминая первую встречу Демида и ее родителей. Обычно она припрятывала своих приятелей от предков. Уж очень они придирчивы были, особенно мать. Никак не угодишь! У этого "волосы слишком длинные", у другого "пролетарская манера поведения", третий "ножом для фруктов за столом пользоваться не умеет". Можно подумать, что сами они - графы потомственные. Лека с наслаждением предвкушала, как пройдет первая очная ставка Демида и родителей. Она надеялась, что Дема выкинет какой-нибудь фортель, который поставит весь дом на уши и заставит ее родаков лопнуть от злости. На худой конец, Демид мог бы просидеть весь вечер в углу с таким видом, будто его заперли в сортире, и отделываться невнятным мычанием на вопросы. Обычно он так и поступал, если Лека затаскивала его в неподходящую его идиотским запросам компанию. Но Дема превзошел все ожидания. Он был мил, вежлив и упредителен, он говорил немного, но до того умно, что родители таяли на глазах, а Лека боролась с желанием воткнуть Демиду под столом вилку в ногу, чтобы он с матом поскакал по комнате, круша эти чертовы торшеры, и кашпо, и всякие там уродские финтифлюшечки.
      Самое обидное было в том, что Лека прекрасно видела, почему Дема ведет себя так хорошо. Ему просто понравились ее родители!!! Лека никак не ожидала от него такого предательства. Неужели он не замечает гнусной привычки отца командовать и чувствовать себя правым всегда и во всем? Почему он поддакивает мамаше в ее идиотской трепотне о биоэнергетике и экстрасенсах? Лека отлично знала, что Дик на дух не переносит разговоров об этом. Лека едва высидела этот вечер. Она набросилась на Демида, как разъяренная львица, едва они вышли из квартиры. "Дик, ты - сволочь! Подхалим! Ты что, идеального жениха из себя разыгрывал?" - "А что, - лениво ответил Демид, - ты хотела бы, чтобы я нагадил на стол и растворился в клубах фиолетового дыма? Поверь мне, деточка, это далеко не худшие люди на свете, и они тебя любят. А это стоит немалого. Может быть, они немножко скучноваты для твоей буйной натуры, слишком умны и приличны. Но это твои родители, милая, и им ты обязана не только своим появлением на свет, но и своим более или менее добротным генотипом. Если бы ты была потомственным алкоголиком и извилин в твоей черепной коробке было в два раза меньше, чем тебе досталось по наследству, я думаю, и запросы твои были бы поменьше. Но так вот тебе повезло, что родители твои - неплохие люди. Зря ты их терроризируешь! Впрочем, жизнь идет своим чередом. Когда-нибудь и ты перебесишься, научишься ценить добро, которое делают тебе твои близкие. У тебя будут свои собственные дети, которые будут называть тебя "маменция" и презирать за то, что ты плохо осведомлена, какой же альбом выпустил на прошлой неделе суперпевец Ричард Прыщов. Хорошие, добрые и просто нормальные родители - это здорово, Лека..."
      Тогда Лека только возмущенно фыркнула и пропустила нотации Демида мимо ушей. И лишь теперь до нее начал доходить смысл сказанных Демидом слов. Надо же, какая она дура! Прожила с человеком год, и ни разу толком не поинтересовалась, где его мама и как она себя чувствует! Нет, ну кто бы мог подумать? Лека деликатно кашлянула, подбирая слова для разговора.
      - Дем, ну ты это... Не расстраивайся. Почему ты мне не говорил? Ведь это - не наследственное, да? Ты ведь - нормальный человек?
      - Нормальный? - Демид вытаращил на Леку глаза. - Это меня ты называешь нормальным?! Да, конечно, я - не шизофреник. Пока. Но попробуй я рассказать какому-нибудь врачу что-нибудь из наших с тобой приключений, меня бы живо упекли в психушку и начали накачивать аминазином в лошадиных дозах. По-моему, налицо жуткий параноидальный бред и сверхценная идея. Это ж надо! Я - носитель Великого Духа, защищающего наш мир от вторжения злобных и агрессивных Демонов Тьмы. Я - человек, побывавший в другом мире, не раз умиравший и восстававший из праха. Телепат и телекинетик, ясновидец и супермен! Тьфу! - Демид смачно харкнул под ноги. - Лека, ты, конечно, тоже девчонка сдвинутая, но все же скажи мне: все это и вправду было? Мне не приснилась вся эта дурь?
      - Не знаю... - Лека грустно вздохнула. - Наверно, не приснилась. Откуда же тогда это? - Она оттянула засаленный ворот рубашки Демида и удостоверилась, что ромб Защитника никуда не исчез. - Вот он, твой знак. Когда-то он был на мне, теперь снова на тебя перескочил. Хотя лучше бы все это было сном... Знаешь, когда я кололась, на меня еще и не такие глюки наезжали.
      Она прижалась к Демиду и нашла губами пульсирующую ямку на его шее. Дик молча обнял ее за плечи.
      - Дем... Ты знаешь, что я думаю? Ну да, случилась с нами всякая фигня... Но может быть, все это кончилось? Ты ведь убил Табунщика, да? И ты вспомнил все, что хотел вспомнить. Конечно, ты немножечко ненормальный! Ну и что? Никто же об этом не знает, кроме меня. Никто тебя не трогает, никто не пытается убить. Живи себе спокойно, строй свою веранду. Вот капусту квасить скоро пора будет. И все забудется.
      - Я не вспомнил еще что-то важное, содержащее ключ к этой головоломке. Впрочем, дело не в этом. Лека, ты ведь и сама обладаешь даром видеть будущее. А ну-ка, спроси себя, будет ли наше будущее спокойным?
      - Нет, не будет... - Лека злилась на себя, но соврать не могла. Она чувствовала, как враждебные флюиды пропитали сам воздух вокруг, как они раскрашивают облака в черный цвет, покалывают ее кожу злыми иголками.
      - И как скоро в нашей с тобой жизни наступит полный кавардак?
      - Скоро, очень скоро... - Лека едва не плакала.
      - То-то и оно...
      Глава 2
      - Эй, пацан, иди сюда!
      Игорь шмыгнул носом, голова его дернулась, пытаясь повернуться на голос, но он собрал всю силу воли и пошел дальше не оглядываясь. Сердце его трепыхалось, весь он вспотел, и футболка противно прилипла к спине.
      - Эй, шнырь! Считаю до полтора! Шмаляй сюда в темпе вальса!
      Игорь шел дальше. За спиной раздались шаги. "Побежать? Нет уж, негодяи, не дождетесь! Надо записаться в секцию каратэ... И бить, бить эти похабные рожи в кровавое месиво! Господи, прости меня за грешные мысли..."
      Толчок сзади - и Игорь полетел носом в пыль. Медленно поднялся, вытирая кровь с ободранного локтя. Еще хуже. Только перемазался весь. Игорь ненавидел грязь.
      Их было трое. Два парня и девица. Любка из параллельного класса. "Надо же - шестнадцать лет, а плоть так и прет! Греховно вылезает из тесного лифчика. И ноги, едва прикрытые сверху видимостью юбочки". Игорь подумал, что так же было и в блатные послевоенные времена. Сальные ухмыляющиеся типчики в кепочках. Ломаная папиросина "Казбек" в углу рта, украшенного золотыми фиксами. Заточка из каленого напильника с наборной ручкой под полой пиджака...
      Эти, конечно, выглядели не так. Эти были современными. Навороченными, крутыми качками. Не очень еще объемные, но рельефные мышцы, обтянутые маечками с американскими надписями. Широченные зеленые штаны. Короткие прически "под табурет". "Жлобы... Огромные жлобы, развращенные легкой жизнью. Развращенные дурной телерекламой, дьяволом или черт еще знает кем. Или просто обычные урки образца девяностых? Почему кресты болтаются на их мускулистых шеях? Что общего у них с Богом? Вот этого, справа, я знаю. Это Димка из радиоколледжа. По кличке Швед. Надо же, и прозвища придумали себе какие-то заграничные. Наши имена их не устраивают..."
      - А ты чо вытаращился-то? - Швед изобразил на лице недоумение. - Шары чего выставил? Тут зоопарк, что ли, я не понял? Или где?
      - Я вот думаю, - Игорь слегка заикался от волнения, - Здоровый дух в здоровом теле. Ведь так должно быть правильно? Почему же у вас так не получается?
      - Нет, ты понял, Витек, он, вроде того, намекает, что мы - козлы! Намек Игоря, как ни странно, дошел до Шведа, и он явно собирался пустить в ход кулаки. - Сучонок, бляха-муха, ты на кого рыпаешься?..
      - Погоди, Швед. - Тот, кого назвали Витьком, выглядел спокойнее. Он лениво пережевывал резину, полагающуюся каждому обладателю здоровых зубов. - Ты зачем этого мальца позвал? Забыл, что ли?
      - Ну, помню я... - Швед немного поостыл. - Слушай, Гоша, так тебя зовут, что ли? Мы вот тут поспорили с корешем: педик ты или нет? Он говорит, что ты - мужик, только недоносок. А я так думаю, что ты - голубой.
      - Нет... С чего это ты взял? - Голос Игоря задрожал. Нужно, конечно, было ответить: "Сам ты педик, козел вонючий!" И двинуть этого негодяя в челюсть. Чтобы он валялся в песке и сучил ногами.
      - Да так... Дохлый ты какой-то. И странный. Патлы длинные отрастил. Что, думаешь, я не узнаю таких, как ты? С пол пинка!
      - Нет, я мужик, - сказал упрямо Игорь.
      - Мужик! - хихикнула Любка, прикуривая длинную коричневую сигарету. Мужичочек - тонкий стручочек!
      - А докажи! - Швед презрительно окинул взглядом нескладную тощую фигуру Игоря. - Бабу оттянешь? - Он кивнул в сторону Любки. - Пятьдесят баксов выкладывай, и час здорового секса. При свидетелях.
      - Не буду я так! - Игоря аж затошнило.
      - Ага! - Швед обрадовался. - Я ж тебе чего говорил, Витек? Педрила он! Самый натуральный! Я выиграл.
      - Ну ладно. - Витек выплюнул свою жвачку под ноги Игорю. - Не хочешь Любку, не надо. Может, ты разборчивый какой? Мы проще сделаем. Слепишь нам "экса", и считаем, что ты мужик. И свободен.
      - Не понял...
      - Экстраприация, - объяснил Швед. - Слямзишь нам какую-нибудь хреновину в магазине, и дело закрыто. Или ты сосать предпочитаешь?
      - Я не могу воровать...
      - Спокойно, сынок. - Голос Витька стал покровительственным и даже добрым. - Мы же тебя не в "щипачи" зовем, в автобусе сумки шарить. Там действительно пилотаж нужен. А мы тебе предлагаем дело простое, как кусок пластилина. Вон лабаз видишь? - Он ткнул пальцем в сторону универсама. Там людей до хрена, а товарняк прямо на полках лежит. Бери - не хочу! Это только в первый раз страшно. Или тебе пионерская совесть не велит?
      - Ладно. - Игорь согласился, словно в омут нырнул. Он не соображал уже ничего. Он только дико, до дрожи в коленях, боялся, что его опустят. Обвинение в гомосексуализме - что может быть страшнее? Попробуй один раз не суметь доказать, что ты - мужчина, и тебя замажут на всю жизнь. - Я попробую. Только, если у меня получится, мы разойдемся миром? Навсегда.
      - Ну конечно, конечно, Игоречек. - Витек подмигнул Шведу. - Наше слово - могила!
      "Сволочи! - подумал Игорь. - Ну почему наш мир устроен так несправедливо? Неужели нет человека, который мог бы встать на пути этой дряни и сказать: "Хватит! Отныне жизнь будет подчиняться законам Добра!" Боже мой, что я творю?"
      - Пошли. - Швед уже пускал слюну от нетерпения. - Что ты тут конишь? Что стибришь - твое будет. Мы не жадные. Сам нас потом благодарить будешь!
      * * *
      Игорь медленно шел вдоль прилавков, сплошь уставленных всякими заграничными банками. Ноги были как ватные, сердце, казалось, вовсе перестало стучать, и каждый вдох давался с трудом. Игорь посмотрел на свои руки. Нет, они не дрожали, они просто отказывались слушаться. Висели как две тонкие плети ненужные бесполезные дрянные черт бы их побрал прости Господи болтались по сторонам умные тонкие руки не созданные для воровства. Игорь оглянулся. Любка в магазин не пошла - стояла где-то снаружи. Зато парочка подлецов болталась неподалеку. Швед сделал круглые глаза: чего тянешь, мол, воруй и сваливай! Витек лениво изучал надпись на пачке с крекерами.
      Народу было не очень много. Но Игорю казалось, будто каждый человек сверлит его глазами, напряженно всматривается, чтобы, едва воришка сунет банку себе за пазуху, наброситься на него, навалиться всей толпой, жадной до зрелищ, с криком "ВОР!!! ВОР!!! ВОР!!!". Игорь сделал судорожный вздох и взял банку с полки. "ВОР!!! ВОР!!! ВОР!!!"
      Буковки на красочной этикетке прыгали и разъезжались перед глазами. "В конце концов, я ничего еще не украл. Я просто стою и читаю название. Вон дядька как вытаращился. Наверное, охранник. Сволочь усатая! Впрочем, это у него работа такая. Это я - подонок последний, а не он. Господи, прости меня грешного..."
      Игорь вспомнил, как давно, в социалистические времена, когда он еще был совсем пацаненком, были магазины самообслуживания, и на прилавках там так же лежали всякие сырки плавленые, масло, коробки дешевых конфет. Колбаса не лежала. С колбасой было туго, и за ней люди давились в огромных очередях. Теперь все эти универсамы перестали заниматься ерундой, называемой самообслуживанием. Они давно поняли, что в мире существуют такие воришки, как Витек и Швед. Понастроили глухих прилавков, отгородились от покупателя крепостью тонированных стекол и обезопасили себя от кражи. Этот же магазин торговал на западный манер. Хозяином его был огромный толстый араб, считающий себя американцем. Он завалил полки всякой всячиной в упаковках, раскрашенных во все цвета радуги. Он поставил на каждой полке аккуратные блестящие бумажки, на которых были такие цены, что челюсть сама отваливалась, а кулаки сжимались от желания схватить палку и лупить у по этим чертовым китайским турецким немецким австрийским чертзнаеткаковским банкам. И он поставил охранников - по одному на каждые два прохода. Он ведь не дурак, этот араб-американец! Конечно, имелся шанс схватить и спрятать упаковку, пока охранник несколько секунд находится за углом. И чтобы никто из покупателей в этот момент не смотрел на тебя. А потом с веселым спокойным лицом пройти мимо этого усача, делая вид, что предательски оттопыренная майка - вовсе не ворованная банка какой-то там идиотской фасоли, которую и в рот-то не возьмешь, а твоя собственная грыжа... "Ну давай! Никто на тебя не смотрит!" Гоша вздохнул и поставил банку на место. Мертво волоча ноги, перешел в другой проход, заставленный красными и зелеными бутылочками с кетчупом и разными соусами. Мимо продефилировал Швед, закипающий от ненависти. "Бери, сука, пузырь, и отлетаем, - прошипел он в самое ухо. - Две минуты, или я за себя не ручаюсь!" Игорь слепо оглянулся и схватил первую попавшуюся склянку. Две соседние бутылки повалились. Гоше показалось, что вся эта пирамида укупоренных банок баночек баночечек сейчас рухнет на пол со звоном, который разбудит все силы Ада. Нет... Он дернул ворот футболки, оторвав пару пуговиц, и стал неуклюже запихивать соус за пазуху. Из-за угла появился охранник. Швед куда-то исчез. Испарился.
      Рука легла на плечо Игоря, и он обернулся, оскалившись, как испуганный щенок, ожидая, что охранник - сшибет его ударом с ног и поволочет прямо в тюрьму где его будут бить по почкам пытать мучить а потом бросят в вонючую камеру. Игорь читал про тюрьму там насилуют таких пацанов как он а он даже не виноват ни в чем...
      Перед Игорем стоял человек довольно высокого роста лет тридцати пяти. Это был не охранник, нет. У охранников не бывает таких добрых, понимающих синих глаз. Длинные рыжеватые волосы незнакомца падали на плечи. Аккуратная светлая бородка и усы, удлиненный овал лица делали его похожим на Христа. Никогда Игорь не видел людей, столь олицетворявших доброжелательность всем своим видом. У Игоря защипало в носу, он едва сдержался, чтобы не заплакать.
      - Сын мой, - человек слегка наклонил голову, заглядывая подростку в глаза, - осознал ли ты греховность сего поступка, прежде чем совершить его? Ибо грех прост в совершении, но искупление его требует великого труда...
      - Осознал... - В Игоре откуда-то появились силы говорить с незнакомцем. - Я просил Господа не разрешить мне делать это, но так получилось...
      - Не объясняй... - Длинными узловатыми пальцами мужчина извлек из-под майки паренька кетчуп и вернул его на полку, на виду у подходящего охранника. - Этот юноша пойдет со мной, - сказал он, прежде чем усатый успел открыть рот. - Да пребудет с вами благословение Господне. Творите Добро и не держите зла в сердце своем.
      Он взял Игоря за руку и повел к выходу, сильно хромая на правую ногу.
      - До свидания, отец Ираклий... - промямлил усач. - Вот только зря вы связываетесь с этой шпаной. Тюрьма по ним плачет, ей-богу! Горбатого могила исправит...
      * * *
      - Батюшка, позвольте вам все объяснить... - Игорь искал нужные слова. Хотя какой в том был смысл? Этот человек не собирался обвинять его ни в чем. - Я не виноват...
      Они вышли из магазина. Игорь бросил косой взгляд на злополучную парочку новых своих врагов, которая молчаливо подпирала стену неподалеку.
      - Не называй меня "батюшкой", сын мой. - Ираклий улыбнулся. "Батюшка" - это лишь обычное обращение православных к своим священникам. Я не являюсь представителем православного христианства в ортодоксальном смысле этого слова. "Отец" - это слово более всеобъемлюще, оно не ставит тебя в зависимость от твоего наставника, оно только подчеркивает твое духовное родство с ним. Вне зависимости от твоих религиозных убеждений. А я привык считаться с убеждениями других.
      - Хорошо... Отец... - Игорь кивнул. - Я просто хочу сказать, что мы с вами не в безопасности. Может быть, нам обратиться в милицию? Дело в том...
      - Не объясняй, сын мой. Ты имеешь в виду тех двух негодяев? - Ираклий вытянул палец, открыто показывая на обидчиков Игоря. - Они понуждали тебя к краже. Они совершили, таким образом, насилие над твоей душой.
      - Откуда вы знаете? - Игорь смотрел на человека открыв рот.
      - Мне ведомо многое в этом мире. Ты и в самом деле не виноват, и греха на тебе нет. Жаль, конечно, что ты не смог сопротивляться злу в одиночку. Но один человек слаб. Негодяи сбиваются в стаи. В стадности - их сила. Что же мешает нам, приверженцам Добра, собраться в единую армию? Индивидуализм. ЭГО - вот что мы ставим превыше всего! Мы лелеем свою исключительность, тонем в душещипательном солипсизме, а ублюдки, варвары разрушают культуру, дух нации, пользуясь нашей беззащитностью! Зло должно быть наказано! Более того, сын мой, Зло должно быть убито! Истреблено до последнего своего зародыша! И лишь тогда спокойствие и гуманность воцарятся в мире людей!
      Отец Ираклий говорил убежденно, спокойно, не повышая голоса. И в словах его чувствовалась такая твердая сила, что Игорь прямо-таки загорелся желанием немедленно найти эту неведомую Армию Добра, и вступить в нее, и сражаться до последней капли крови со всей мерзостью, что наполнила существование человеческое. Но в реальности пока происходило по-другому. Их было двое - слабый, не умеющий драться подросток, и мужчина, пускай жилистый, но хромой, против двоих накачанных парней, работающих кулаками, как молотобойцы.
      - Как зовут тебя?
      - Гоша. То есть Игорь.
      - Не бойся, Игорь. Против любой силы есть сила. Пойдем.
      Ираклий как будто нарочно выбрал путь мимо злополучной парочки. Шел с отрешенным видом. Наверное, суета греховной земной жизни не волновала его. И у Игоря на секунду появилась надежда, что парочка человекообразных шакалов отступится.
      - Эй, ты, пацан! Куда намылился?
      - Оставьте его в покое, - бросил через плечо Ираклий. - Это - человек не вашего круга. Воровать и блудить - не его удел.
      - Что, что ты сказал?! - Швед взорвался. - Ты, хиппи чертов! Вали отсюдова на хрен, ты меня уже достал! Нам с этим шкетом перебазарить надо.
      - Ай-ай-ай! - Ираклий покачал головой. - Как ты нехорошо разговариваешь! Я было хотел простить вас. В надежде на ваше раскаяние. Но теперь я вижу, что ошибался. Ты, парень, не подлежишь перевоспитанию. Таких, как ты, нужно просто изолировать от общества. Навсегда. Держать в железной клетке, ибо ты не заслуживаешь места среди людей.
      - Слушай, Ирокез... - Витек оторвал свою спину от стены и выступил на шаг вперед. - Чего ты тут кипятишься? Ладно, забирай этого недоноска, если тебе такие мальчики нравятся. - Он похабно ухмыльнулся. - Но чтоб это было в последний раз! Ты бросай это дело - детишек тут отлавливать. Мозги им пудрить. Я, может, не самая большая шишка в этом районе. Но предупреждаю кое-кто из авторитетов тобой заинтересовался. Ты язык распускаешь не по делу, Ирокез. Мол, преступность и все такое. Не твоего ума это дело. Тебе что не живется спокойно? Ты в нашем омуте заканчивай шарить. Не ровен час, вторую ногу оторвать могут. А то и голову...
      - Слышь, Витек, я засвечу ему? - Швед подпрыгивал от нетерпения. - Он ведь слов ни хрена не понимает. Давай подстрижем его, а? Чего он оброс тут, как поп?
      - Отойди. - Ираклий отстранил Шведа, стоявшего на пути. Движение его было легким, но здоровенный парень не удержался на ногах и полетел на землю. Ираклий, не оглядываясь, заковылял своим путем.
      - Стой, падла! - Игорь обернулся и похолодел от ужаса. Швед подлетел к Ираклию, в руке его сверкнул нож. Лицо отца Ираклия брезгливо скривилось, он молниеносно отклонился от лезвия и схватил Шведа за запястье, выкрутил его странным, почти неуловимым движением. Швед побледнел, застыл, не в силах пошевелиться от боли.
      - Ладно, ладно, папаша, отпусти... Ой, блин, ты клешню мне щас сломаешь! Озверел, что ли? Ну отпусти, я ведь так, попугать хотел! Витек, ну скажи ему!
      - Слышь, хромой, отпусти его! - Глаза Витька медленно наливались кровью. - Я шутить не люблю. Братву нашу трогать - это уже западло! Знаешь, что за это бывает?
      - Воздаю тебе за грехи твои, отрок. - Ираклий резко дернул рукой, и запястье Шведа хрустнуло. Парень, с пронзительным визгом покатился по земле. Витек дернулся, но Ираклий вытянул руку, и он встал как вкопанный.
      - Так хочется увидеть, как наступит Божье возмездие! - Ираклий недобро усмехнулся, и Игорю стало не по себе. - Но ты знаешь, Виктор, я все же человек, и потому нетерпелив. Я хочу увидеть воздаяние за грехи людей своими глазами. Грешен, грешен, конечно... Но если у Бога не доходят руки до таких, как вы, почему бы мне не помочь ему? Только страданием можно искупить грехи свои - слезами и кровью!!! - Он поднял руку, просторный рукав сполз, и Игорь увидел уродливые рубцы, скручивающие кожу предплечья, как веревки. - Тебе повезло больше, Витек. Я хром и не могу погнаться за тобой, чтобы отпустить и твои грехи тоже. Но если тебе не терпится получить взбучку, я - к твоим услугам. Не знаю, как там насчет твоих "авторитетов", но на пятерых таких, как ты, у меня сил хватит.
      - Швед, заткнись! - Витек был явно перепуган. - Нечего тут верещать, я же сказал - Ирокеза не трогать! А с тобой, хромой, - он глянул на Ираклия с ненавистью, - мы еще разберемся. Сам я, конечно, не буду. Это не мое дело. Но ты кое-кому из серьезных людей дорогу перешел. Так что и без меня управятся. Ты уже на мушке. Понял? Катись.