Удивительно, как. можно возненавидеть малознакомого человека буквально за одну его фразу. Он встал, прошелся по комнате и отправился в соседнее помещение. Она лежала на боку, спиной к нему, но он почувствовал, что она не спит. Какую первую фразу она произнесет? Она медленно повернула к нему голову...
      - А, - произнесла я, - это вы.
      - Вы разочарованы, Леда? - спросил Иванов.
      - Нет, - я покачала головой. - Хотя не скажу, что очень удивлена.
      - А почему? - Он перестал улыбаться, подошел ко мне и присел рядом на диван.
      - В вас всегда было много затаенного, - ответила я. - Вы - как шкатулка с секретом, в которой за семью печатями может храниться неизвестно что.
      - И что же во мне хранится? - Он склонился надо мной.
      - Как оказалось, - я старалась говорить небрежно, - скорее всего, маньяк, возможно, извращенец и, без всякого сомнения, насильник.
      - Почему вы так думаете? - Он немного напрягся и нахмурился, словно человек, намерения которого были неправильно истолкованы.
      - Я никогда не поверю, что один человек похищает другого из добрых побуждений. Вы можете привести мне тысячу доводов, но я вам не поверю.
      - Допустим, что вы правы, - он усмехнулся, - но вам нечего бояться. Вам незачем бояться меня.
      - Вы полагаете? - Я тоже усмехнулась. - Допустим, я скажу, что не боюсь вас. И вы за это меня отпустите?
      - А вы хотите, чтобы я вас отпустил?
      - Безусловно. Вы что же, сомневаетесь? Все происходящее очень странно и доставляет мне большой дискомфорт. Или вы считаете это притворством?
      - Хорошо, - сказал он. - Но я и не думал удерживать вас.
      - Ладно. - Я села поудобнее и принялась растирать болевшие запястья и лодыжки. - Очевидно, вы похитили меня с исключительно добрыми намерениями. - В моем голосе слышался явный сарказм. - Но почему я здесь? Почему вы приволокли меня сюда?
      - Потому что это мой дом, - спокойно ответил Иванов, - и он обязательно должен стать и вашим домом.
      - Прекрасно, - я начала злиться. - А у меня спрашивать совсем необязательно? Или вы тоже из тех, кто считает женщину низшим существом, лишенным разума, и поэтому обходится с ней как с вещью? Учтите только, что я не вещь и так обходиться с собой не позволю.
      - Вам не идет, когда вы злитесь, - спокойно сказал авангардист. Теперь вам не следует так много думать о себе.
      - Значит, я должна думать о вас?
      - Конечно. - Он серьезно кивнул. - Вам давно пора перестать самой решать проблемы и предоставить это мужчине, которого сама природа предназначила для этого. Пусть теперь все ваши мысли будут обо мне, все ваши желания будут подчинены мне, все ваши заботы будут обо мне.
      - Бред, - устало вздохнула я. - Мысли вы никак не можете контролировать, это вам не удастся. Да и что, кроме ненависти к вам, я могу испытывать в таком положении?
      - Поймите, - он слегка улыбнулся, - это только сначала. Пока вы обижены, в вас бурлят чувства, но постепенно это пройдет. Вы перестанете воспринимать меня как ужасного монстра, наоборот, я буду казаться вам именно тем человеком, который вам необходим.
      - Конечно, конечно, господин суперчеловек, - я покачала головой. Поймите... Да ни один человек не способен понять другого. Как вы можете за меня решать, что я буду думать и чувствовать? Ну-ка представьте себе, что вы идете по улице, вас хватает какой-то громила, волочет к себе, а там говорит: "Знаешь, дорогой, ты мне очень понравился. Сейчас тебе будет немного плохо, но потом все уладится, я буду для тебя самым лучшим человеком". Сомневаюсь, что вас это обрадует.
      - Не сравнивайте одно с другим, - зло бросил художник. - Женщине самой природой велено подчиняться мужчине, так было и так будет. Сейчас хватает вздорных теорий о том, что женщина может решать сама за себя.
      Чушь! Плеткой загнать ее в темный чулан, чтобы никто не видел! А там пусть подумает о своем положении. Мужчине самой природой предписано подчинять, совершать насилие, если хотите, а женщине, как самке, только покоряться.
      - Вы бы так не думали, окажись сами на месте жертвы насильника.
      - Я же предупредил вас, чтобы вы не сравнивали! - резко проговорил он. - Мужчина и женщина не могут быть равны в этом отношении.
      - Конечно, - я кивнула, - насилие может иметь разные формы, вот только суть его остается неизменной. А в основе его унижение человека.. Унизить, растоптать, подчинить личность. И как бы вы меня ни убеждали, униженный человек никогда не будет чувствовать себя хорошо и счастливо рядом с насильником.
      - Вы, наверное, не читаете любовные романы, - сказал он, - а там ведь в каждой третьей, если не каждой второй книжонке именно об этом. Сначала ее унижают, но потом она сама жаждет попасть в объятия насильника.
      - Это ложь, - спокойно ответила я. - Понятно, что со временем плохое забывается, но мне кажется, что такое забыть невозможно. А придумать можно все что угодно, однако это так и останется вымыслом, ложью.
      Я помолчала, а потом вдруг внезапно спросила:
      - В вас говорят кавказские корни? Только дети гор рассуждают подобным образом.
      Иванов усмехнулся с грустной иронией.
      - В последнее время жителей Кавказа представляют источником всевозможных бед. Вы правы, у меня действительно кавказские корни. Вам это неприятно?
      - Не знаю, почему я обязательно должна как-то реагировать на это. Скажем так, меня это не интересует.
      - Знаете, что вы сейчас сделали? - спросил он. - Вы только что разрушили все мои мечты.
      - Некоторые люди в юности действительно разбивают розовые очки, другие носят их до старости. Осколки всегда ранят очень больно, независимо от того, когда это произошло. Однако не нужно вместо розовых очков надевать черные. Жизнь все равно лучше, если не смотреть на нее через разноцветные стекла.
      - Разноцветные, говорите. - Он хрипло засмеялся. - Не верю, чтобы серая грязь была лучше...
      - Кроме серой грязи, есть еще зеленая трава и синее небо. Банально звучит, но это на самом деле так. Мы часто проклинаем себя за серую жизнь, не потому, что жизнь действительно такая, а оттого, что в нашей душе сумерки и мрак.
      - Сами придумали? - Он посмотрел на меня. - Хотя вряд ли. В книжке какой-нибудь вычитали, а теперь пичкаете меня этим.
      - Нет, - я покачала головой. - Это сказал однажды один мой дружок, философ и пьяница. Он иногда говорил очень умные вещи, но чаще всего молол чушь, как и все остальные. Убежден был в том, что каждый человек имеет право выбрать время и отправиться в свой свободный полет, и ничто ему не помеха: ни люди, ни законы. Я вас слушала, а вспоминала его. Что-то общее есть в ваших рассуждениях, хотя он в своей жизни мухи не обидел. Пацифист всем своим нутром.
      - И где он теперь? - Иванов с интересом смотрел на меня. - Где его можно найти?
      - Не знаю. - Я пожала плечами. - Лет семь назад он отправился в Сибирь, то ли в монастырь какой-то, то ли просто так. Я о нем с тех пор больше ничего не слышала.
      - Жаль, - произнес художник. - Вот с этим человеком я бы поспорил. А что касается вас, то вы, к сожалению, ничего так и не поняли. Но я не буду просвещать вас, просто не хочу. Уходите лучше. Мне надо подумать, а потом, возможно, мы встретимся снова.
      Я не заставила себя упрашивать и бросилась к двери. Щелкнул замок, захлопнулась за мной дверь, а я сделала два шага и опустилась на ступеньки. Ноги не держали. За что? За что мне выпало все это? Не успеешь от одной напасти избавиться, как другая спешит навалиться. В высшей степени странный человек этот Иванов. Вдруг он не совсем нормальный? В любом случае можно считать, что мне повезло.
      Я пыталась прийти в себя, но на душе было муторно. Я кое-как поднялась и заковыляла прочь из странного дома. Выйдя из подъезда, огляделась. Черт, куда же меня занесло? И как бы это узнать? Подумают еще, что пьяная или сумасшедшая. Так, надо попробовать расспросить дорогу до центра, а там уже сориентируюсь. Нет, постой. Как же я не догадалась! Надо было сразу посмотреть на эту махину. И спрашивать ничего не нужно. Я ведь на Гражданке. Тьфу, вот ведь занесло! Это сколько же мне до дома пилить! Так ведь и не до дома. Моя машина стоит возле мастерской Карчинского, а это значит, придется делать еще один крюк. Ладно, нечего жаловаться, сама виновата.
      Я прокляла все на свете, пока добралась до мастерской. Не иначе черт меня дернул, когда я вчера решила сюда ехать. Сидела бы себе дома. После разговора с Ивановым у меня остался неприятный осадок, будто я упустила что-то важное, возможно, неверно толковала его действия. Ведь зачем-то он меня похитил? Он будто бы что-то пытался сказать, но потом передумал. Ах, ладно, сейчас мне не до этого.
      У мастерской было людно, толпился народ, переговаривались возбужденные женщины, стоял милицейский "газик". Я хотела милицию вызвать, но ведь не успела. Выходит, это сделал кто-то другой.
      Я подошла к женщинам и стала прислушиваться. Заправляла всем уже известная мне дворничиха. Видимо, она могла без устали повторять одно и то же для каждого нового человека. Она покосилась на меня, чем я не замедлила воспользоваться.
      - Здравствуйте, - я протиснулась к ней. - Вы меня не помните? Я журналистка из газеты, мы в прошлый раз с вами долго беседовали.
      Дворничиха попыталась сосредоточиться, чтобы вспомнить "журналистку", но ничего из ее потуг не вышло, и она махнула рукой:
      - Не обессудь.
      - Неважно. А я ведь опять к вам за новостями.
      Глаза у нее тут же загорелись, и она вцепилась в меня мертвой хваткой.
      - А новости-то у нас какие-е, - заголосила она. - Владимира-то Ивановича убиили!
      - Как убили? - Я постаралась, чтобы удивление выглядело убедительным. - Кто? Когда?
      - Да кто же знает их, супостатов, убили, и все. Нет, постой-ка, я тебе сейчас обскажу, как все было. Я ведь утром вышла на работу, а тут пьяный какой-то мотыляется. Увидел меня и сразу ко мне. Там, мол, мужик голый валяется. Я не поверила, а он вцепился в меня и тянет за собой. В проулок за нашим двором приволок, а он там и валяется в кустах. Я сначала, грешным делом, подумала, что тоже пьянчужка какой-то. Пропился весь, до дому не дошел, или бомж какой. А он весь избитый-преизбитый. Но я присмотрелась потом, а это наш Владимир Иванович. Ну я сразу побежала в милицию звонить, они приехали, его забрали, квартиру опечатали. Вот так все и было.
      Я не нашлась, что ей сказать. Ведь если бы мне вчера удалось дозвониться в милицию, то Карчинский был бы жив. Вне всякого сомнения. Это ведь поработал парень из Москвы, который говорил с восточным акцентом. Человек, которого послал Пак. Я знаю, что большинство предпочтет с ментами не связываться, но человека убили, мне нужно объяснить им ситуацию, отдать письмо и пленку. Пусть разбираются, пусть найдут убийцу.
      Пока мой порыв не угас, я поблагодарила дворничиху и отправилась к зданию. Тут же навстречу выскочил совсем молодой человек.
      - Сюда нельзя, гражданочка.
      - Я по поводу убийства Карчинского. У меня есть некоторые сведения.
      - Минутку. - Он заинтересованно посмотрел на меня. - Я сейчас. - И чуть не бегом скрылся в здании.
      Теперь я начала сомневаться, правильно ли я поступаю. Но по ступенькам уже кто-то спускался.
      - Вот, Константин Сергеевич, - говорил возбужденно молодой человек, сама пришла.
      - Капитан Воронцов, - представился опер. Я замерла на месте. Капитан Воронцов. Фантастика! Это ведь тот самый Костя, который постоянно находился при Карчинском, его помощник. Хорош гусь! Шефа-то его ухлопали, а он в это время неизвестно где находился. А теперь является, да еще и в форме сотрудника милиции. Нет, у меня просто дар вляпываться в неприятные истории. Капитан Воронцов. Константин Сергеевич. Стоп! Я смотрела на капитана и произнесла первое, что мне пришло в голову:
      - Вы сын дяди Сережи, правильно?
      - А вы Лидия Стародубцева? - ответил он мне в тон. - Нам нужно побеседовать. Пройдемте со мной.
      Я сдалась, спорить было бесполезно. Я пыталась собрать в кучу разрозненные впечатления, но они рассыпались разноцветными осколками. Интересно, сколько еще сюрпризов меня ожидает? Вообще-то с меня уже хватит. Я этими сюрпризами сыта по горло. Сидела бы себе спокойно в редакции, писала бы про разных старушек, у которых вдруг открывается тяга к творчеству. А ведь какие персонажи были у меня раньше... Какие чудесные чистые люди! Душой чистые... Но стоило мне послушать нашего главного, пойти против себя, связаться с этой... моделью, как все пошло наперекосяк, словно свыше кто-то определил, что простого и легкого пути у меня в жизни уже не будет. А останутся только препятствия да разные поганые сюрпризы.
      Так оно и вышло. За это время я успела столько всякой гадости узнать, что мне на десять лет вперед хватит. Довольно! Расскажу сейчас Воронцову все как есть, это его работа, пусть разбирается. Воронцову... Но он-то знает, где дядя Сережа. Интересно, а почему тот никогда не рассказывал о своем сыне? О старшем говорил, а про Костю даже и не заикался. Нет! Я не права. Он о нем упоминал, когда рассказывал о смерти старшего сына.
      - Приехали, - сказал шофер, останавливаясь перед отделением милиции.
      Я вылезла из "газика".
      - Прошу, - Воронцов указал на дверь. - Заходите, не бойтесь.
      - А я не боюсь, - ответила я, действительно оставаясь совершенно спокойной. - Мне бояться нечего.
      Он взглянул на меня, но промолчал. Мы прошли мимо дежурного, который козырнул капитану, затем по длинному коридору со множеством дверей, поднялись на второй этаж и оказались в маленьком закутке с тремя дверями. Воронцов распахнул передо мной одну из них, я немного помедлила и шагнула внутрь.
      Потрясающе! Идеальный порядок. Кто бы мог подумать! По долгу своей службы мне с ментами приходилось иметь дело. Вот только не могу сказать, чтобы это доставило мне удовольствие. И кабинетики по своей неухоженности могли соперничать разве что с городской помойкой. Кабинет нашего главного смотрелся по сравнению с ними как хрустальный дворец.
      Я поймала себя на том, что придирчиво оглядываюсь вокруг, стараясь заметить что-то неприятное. Может, грязное пятно где-нибудь или окурки... Но все предметы сияли чистотой, а на подоконнике красовался маленький деревянный кораблик.
      - Что с дядей Сережей? - спросила я. - Куда он пропал?
      Глава 27
      - Не беспокойтесь, - ответил Воронцов, - с ним все в порядке.
      - А почему же он пропал? - не сдавалась я. - Ведь он исчез не просто так, а после нашего с ним разговора.
      - Я знаю. - Капитан был все так же спокоен. - Давайте это пока отложим и поговорим о вас, Леда.
      - Выходит, вы знаете, кто я.
      - Разумеется, - он кивнул.
      - Я вам и слова больше не скажу, если вы мне прямо сейчас не скажете, куда делся дядя Сережа.
      - Никуда он не делся! - рявкнул Воронцов. - Никуда. Уехал на время, и все. Вы что же себе воображаете, что он только из-за вас мог уехать? Нет! Отец часто задерживался в редакции. И в тот раз задержался тоже. В общем, он видел, как кое-кто к вашему главному пришел, видел, как тот на брюхе перед ним ползал, слизняк. Отцу надоело смотреть, как человек может дерьмо хлебать добровольно, да еще и благодарить при этом. Вот он быстренько заявление написал и вашему главному на стол. Получите, пожалуйста! А после этого сразу собрался, чтобы в редакцию больше ни ногой.
      - И даже с нами не попрощался, - проговорила я. - Жаль.
      Воронцов пропустил мои последние слова мимо ушей.
      Определенно, он был не похож на того человека, который когда-то помогал Карчинскому. Изменился, словно сбросил маску. Или надел другую. И я совсем не уверена, что этому человеку можно доверять. Даже если он и сын дяди Сережи.
      - Расскажите все по порядку, - Воронцов вышел из-за стола, взял стул и уселся напротив меня, - припомните любые детали. Они очень для нас важны.
      - Наверное, вы и сами немало знаете, - неприязненно произнесла я.
      - Знаем, - он кивнул, - но без вашего рассказа картина будет неполной.
      - А с чего же мне начинать?
      - С чего хотите. Но лучше с самого начала.
      - С начала. - Я усмехнулась. - А начало вы знаете не хуже меня. Я вместе со своим приятелем попала на выставку Карчинского. Там он вдруг ни с того ни с сего расщедрился и подарил мне картину. Вы сами при этом присутствовали. Может, даже знаете, почему он сделал мне такой подарок.
      - Знаю, - кивнул Воронцов. - Он уже тогда решил использовать вас в качестве курьера. Вы, кстати, идеально для этого подходите.
      - Вы шутите?
      - Вовсе нет. Молодая привлекательная женщина. К тому же журналистка. Вы не вызвали бы никаких подозрений.
      - Но ведь он сам... сам собирался везти вазу в Москву... У него же должна была проходить там выставка.
      - Насчет выставки вы правы, а вот вазу сам везти он и не собирался, напротив, искал подходящего человека. Я вам больше скажу, он так поступал неоднократно. Присматривался на выставках к посетителям, заводил с ними беседу. Выбирал все больше пожилых интеллигентных людей. И картины свои им дарил. А потом как бы невзначай обращался с просьбой. Мол, не будете ли вы так любезны помочь мне и отвезти кое-что в Москву моему другу, а то дела и другие заботы требуют моего присутствия в Петербурге... Человек, конечно же, соглашался. А как же! Отказать ведь неудобно. И везли туда вазы, а обратно деньги или товар. А что, очень неглупо и, главное, надежно. Такой человек никогда не полезет в сверток, если его благодарят за подарок и просят передать художнику небольшой сувенир. Вы ведь тоже не посмотрели, что было в свертке?
      - Не посмотрела, - я кивнула. - Мне такое и в голову не пришло.
      - Представьте, другим тоже не приходило. Напротив, они были рады сделать что-то приятное для художника.
      - Но вы-то... вы... Вы же все знали!
      - Нет, не все. О многом только догадывались, а о настоящих масштабах контрабанды узнали только в последнее время.
      - Контрабанды? - Я удивленно посмотрела на Воронцова. - Не хотите ли вы сказать, что эти вазы являются контрабандой?
      - Нет, - он покачал головой. - Сами по себе они ничем криминальным не являются, а вот то, что у них было внутри...
      - Стойте, - я остановила его жестом. - Человек Пака тоже говорил что-то о начинке. И об алмазах.
      - Так-так, это уже интересно. Когда он это говорил?
      - Вчера. В квартире Карчинского. Только я не совсем поняла, в чем дело.
      - А давайте восстановим картину событий. Вы расскажите то, что знаете, вот все и прояснится.
      - Для вас может быть, но не для меня...
      - Как знать, - Воронцов мягко улыбнулся. - Итак, вы повезли вазу в Москву...
      - Да. Карчинский обратился ко мне с такой просьбой. Но ведь в мастерской произошел пожар. Не будете же вы утверждать, что так происходило всякий раз. Не верится что-то. - Я с сомнением покачала головой.
      - А так и не происходило. Пожар устроили преднамеренно. Я вам даже больше скажу.
      Bo время пожара вазу из Кореи действительно украли. Все подозрения пали на Ивлева, но кажется, что он здесь ни при чем. Возможно, действовал совсем другой человек, но это не факт. Как бы то ни было, ваза исчезла. Карчинский попытался быстро изготовить другую, чтобы отправить ее в Москву, а тем временем найти настоящую.
      - Что в этих вазах такого особенного? Вернее, что за начинка? Наркотики?
      - С наркотиками было бы гораздо проще. Но ведь здесь недаром замешан Центр корейской культуры. Вы же видели вазу, помните, какая необычная у нее форма. Благодаря этой форме при изготовлении внутрь вазы можно уложить любой предмет. Чрезмерно узкое горлышко не позволяет посмотреть, что находится внутри. А чтобы достать начинку, нужно всего лишь разбить вазу.
      - Пак так и поступил, - сказала я. - Мне случайно удалось это узнать. Я ведь отдала ему целую вазу, а затем ушла из кабинета. Но до выхода дойти не успела, так как столкнулась с художником Ивановым. Мы поговорили, и не скажу, что это был приятный разговор. Затем я хотела уйти, но сообразила, что забыла отдать письмо, и снова оказалась у кабинета Пака. Но его там не было. На полу валялись бумага и осколки вазы. Других ваз я у него в кабинете не заметила, поэтому предположила, что он разбил мою. Я смотрела на осколки и услышала голоса. Разговаривали двое в соседнем кабинетике.
      - Вы слышали их разговор? - Воронцов пристально смотрела на меня.
      - Слышала, - я кивнула. - Вы тоже можете послушать. - Достав из сумочки диктофон, я протянула его капитану. - Только предупреждаю, они говорили по-корейски.
      - Это ничего. - Он подошел к двери, приоткрыл ее и сказал: - Саша, позови Эдика, - затем вернулся на место.
      Через минуту в кабинет вошел парень, которого я тоже видела на выставке Карчинского. Как он говорил? Его знакомый Валентин Ким обучал его приемам джиу-джитсу, а это его сын Эдик. Парень сдержанно поздоровался и повернулся к капитану:
      - В чем дело, Костя?
      - Тут один разговорчик есть, - капитан протянул ему диктофон, - надо перевести.
      - Переведите, - кивнула я. - А вот еще письмо, которое Карчинский писал в Москву, но я по рассеянности забыла его передать.
      - Письмо вскрывали, - сказал Воронцов и посмотрел на меня. - Ваша работа?
      - Моя, - я вздохнула. - Извините, так получилось. Но там тоже иероглифы.
      - И вы не смогли его прочитать. - Воронцов насмешливо ухмыльнулся. Какая жалость.
      - Представьте, смогли, - меня начал раздражать его самодовольный тон. - У моего друга Герта есть одноклассник Юрий Ли. Он и письмо нам прочел, и разговор перевел.
      - О-очень интересно, - протянул Воронцов и засмеялся уже в открытую. Выходит, что даже такой специфический язык, как корейский, не является гарантией сохранения тайны. Всегда найдется кто-нибудь, кто сможет перевести. Ладно, Эдик, посмотри, что там и как.
      Эдик Ким забрал письмо, диктофон и ушел. Мы снова остались с капитаном наедине.
      - Продолжим, - произнес он, снова усаживаясь на стул.
      - Вы же и так все знаете. - Я была обижена его смехом.
      - Многое, но не все. Итак, мы остановились на том, что вы подслушали разговор. И даже более того, как истинная журналистка, взяли и записали его. Просто замечательно! Наверное, в тот момент вам и в голову не пришло, какой вы подвергались опасности. Ведь застань вас там кто-нибудь, и живой бы вы уже в Питер не вернулись.
      - Я же ничего не поняла! - запротестовала я. - Говорили ведь по-корейски.
      - Не в этом дело, - Воронцов похлопал меня по руке, - а в самом факте, что вы подслушивали, да еще и записывали. Когда речь идет о таких деньгах, то поневоле становишься подозрительным.
      - О таких деньгах... Но вы же сами сказали, что переправляли не наркотики.
      - Да, - он кивнул. - Даже наркотики столько не стоят. А вот произведение искусства двенадцатого или четырнадцатого, скажем, века, это стоит.
      - А какое произведение искусства можно спрятать в вазу? Она ведь маленькая. Картину туда не засунешь.
      - Про картину вы верно заметили. Но в Корее всегда практиковалась роспись на шелке. Существуют даже шелковые свитки, такие узкие длинные ленты, расписанные тушью, которым несколько сотен лет. Вот такой свиток легко можно поместить в вазу, если, конечно, знать технологию, ее изготовления. А потом разбить вазу и достать свиток. Чего проще! Такая шелкография запрещена к вывозу из страны, так как является национальным достоянием. Но за это достояние иностранные коллекционеры готовы платить большие деньги. Несколько лет назад из Национального музея Кореи пропало несколько десятков таких свитков. Розыск ни к чему не привел, пока в Америке однажды не всплыл один из свитков. Вот тут уже и начали конкретно работать, отслеживать их путь. И представьте, отследили. Вышли на Чон Ван Соя. А от него ниточка потянулась к Паку, а затем и к Карчинскому. Вот только понять никак не могли, каким образом свитки попадают в Россию. Только недавно это стало ясно. Карчинский был связан с Национальным музеем Кореи, посылал туда постоянно свои работы, керамику. А человек он известный, кто бы мог его заподозрить. Он получал свой процент и был доволен. Иногда его к тому же просили отправить кое-что в Корею в вазах мэбен. Вот так искусство может служить низменным целям.
      - Невероятно. Значит, я привезла из Москвы алмазы, а он их должен был упаковать в вазу и отправить в Корею.
      - Вот именно, что должен. Вазу с начинкой он изготовил, но ее не отправил.
      - Из-за того, что его убили. - Я вскочила со стула. - Я ведь хотела его предупредить об опасности, пыталась это сделать, но он не стал меня слушать. Сначала трубку бросал, а когда я у него появилась, набросился на меня и ударил. Если бы я все-таки проявила настойчивость, он был бы сейчас жив.
      - Сядьте, Леда, - проговорил Воронцов. - Если бы все было так просто.
      Я опять села, не понимая, в чем дело.
      - Я же уже сказал вам, что вазу со свитками, которая пришла из Кореи, украл неизвестный. И мы так и не смогли ее найти. Думали, что это сделали по приказу Ивлева, но банкира убили. Карчинский изготовил новую вазу, в которой были алмазы, но его тоже убили, а ваза исчезла, как и первая. Действует один и тот же невероятно ловкий человек. Мы ведь вчера наблюдали за вами, когда вы лезли в мастерскую. Хотели в нужный момент там оказаться. Затаились в засаде наши люди, недалеко от дома. Когда человек Пака вышел от Карчинского, мы взяли его.
      - И вы позволили ему убить художника?
      - В том-то и дело, что он его не убивал.
      - Как не убивал? - Я растерялась. - А кто же это сделал?
      - Когда вы спрыгнули с балкона, в мастерской сразу все замерло. Через некоторое время оттуда появился человек. Мы поначалу проследили, куда он направился. Получалось, что он ищет вас. Один из моих сотрудников наблюдал за вами, когда вы побежали к телефонной будке, но оттуда вы самым непостижимым образом исчезли, когда человек Пака уже находился в наших руках.
      - Меня утащил Иванов, - созналась я. - У него, оказывается, крыша здорово поехала, и он вообразил себя новым Пигмалионом, а меня, соответственно, Галатеей. Стал мне расписывать, что я должна остаться с ним, обо всем забыть и что нам будет очень хорошо вместе.
      - И как вам удалось вырваться?
      - Знаете, я почему-то совсем его не боялась. Не могу объяснить. Боялась, наверное, но все-таки чувствовала его безобидность. Мы разговаривали, а потом он сказал, что я разрушила его мечту, и велел уходить.
      - Забавно. - Он снова засмеялся. - А ваш друг еще ночью всех на уши поставил, пытался вас найти. Наши сотрудники дежурили и возле вашей квартиры, возле редакции, даже возле квартиры вашей мамы. А вы появляетесь утром сами, да еще и в мастерской. Интересно, что вам там понадобилось?
      - Машина, - созналась я. - Приехала я ведь на машине, а Иванов увез меня на своей.
      - Нечего сказать, - он развел руками. - Здоровый прагматизм, что поделаешь.
      - Если не кореец убил Карчинского, кто тогда?
      - Боюсь, что на этот вопрос мне будет сложно ответить. Этот человек невероятно хитер, действует искрометно и играет в какие-то свои игры. Он разрушил хорошо спланированную операцию, в которой задействованы десятки людей в нескольких странах. Кроме того, он убийца. На его совести три трупа. Ивлев, Алексей Гапонов и Карчинский. Экспертиза установила, что во всех трех случаях смерть наступила одинаково. Они были задушены гитарной струной.
      - Нет, - я дернулась. - Не может быть!
      - К сожалению, может, - Воронцов покачал головой. - В этом у нас нет никаких сомнений. Пока мы занимались выяснением личности "гастролера" из Москвы, Карчинский выбрался из дома через черный ход. Куда он хотел скрыться, нам неизвестно, но в квартире мы его не обнаружили. Решили, что он задумал пока схорониться.
      - Он же был совсем рядом.
      - В том-то и дело, что нет. Убийца, скорее всего, дожидался в машине. Карчинский попросил его подвезти, тот согласился. Он отвез художника подальше, задушил, раздел, чтобы придать убийству вид ограбления, а затем привез труп и выкинул его в проулок. Нам сообщили о трупе только утром.
      - Но кто, кто это мог быть? - не сдержалась я. - Кто все это сделал?
      - Пока не могу вам ответить, - сказал Воронцов, поднимаясь, - но мы его найдем. Он ходит где-то рядом. И хотя он и играет в свою игру, но что-то ему нужно именно здесь. Я прошу вас, будьте осторожны.
      - Хорошо, - я кивнула. - Не понимаю, зачем он убивает людей? Банкиров довольно часто убивают, Карчинский тоже дорогу ему мог перейти, тем более с такими делами, но Алексея за что, рокера? Нет никакой связи.
      - Вот и нам так сначала показалось, - откликнулся Воронцов, - но связь все-таки есть. Он не случайно выбирает свои жертвы, наоборот, действует по строгому плану. И мы точно знаем теперь, что этот человек - музыкант.
      - Нет! - Я вскочила со стула и сделала шаг к нему. - Вот в этом вы меня никогда не убедите. Этого не может быть! Совсем недавно один человек, который роком занимается почти столько же лет, сколько вы живете на свете, сказал мне, что музыканты не убивают. Рокер может пойти на многое, но только не убийство... Это кто-то со стороны. Подумаешь, струна, ее мог любой взять. Может, именно этим он пытается натолкнуть вас на ложный след!
      - Возможно, что вы правы, - ответил капитан. - Спасибо за разговор. Если нам понадобится еще кое-что выяснить, тогда мы опять встретимся.
      - Я свободна?
      - Конечно. Пойдемте, я вас провожу.
      Он довел меня до самых дверей, попрощался и повернул назад. Я вышла на свежий воздух и чуть не закричала от радости. Герт своей собственной небритой и мятой персоной слонялся возле отделения с унылым выражением лица.
      - Герт, - позвала я. - Герт!
      - Наконец-то, - он сгреб меня в охапку. - Ну ты, подруга, даешь! Так с тобой инфаркт вместе с инсультом заработаешь и белую горячку в придачу. Ты что же вытворяешь?
      - Ничего, - я попробовала уклониться. - А белую горячку ты и без меня в состоянии заработать. В чем дело?
      - Ну ты, мать, совсем офигела, - с чувством произнес он. - Мы тут с ума сходим, а ты заявляешь как ни в чем не бывало: "В чем дело?" За такие слова тебе только по физии надавать, и дело с концом.