Виктория ПЛАТОВА
      СМЕРТЬ В ОСКОЛКАХ ВАЗЫ МЭБЕН
      КНИГА 2
      Анонс
      Неприятности в жизни журналистки Леды начались с посещения художественного вернисажа. На эту выставку Леду пригласил ее возлюбленный, рок-музыкант Герт. Художник Карчинский прославился своими картинами в стиле корейских средневековых мастеров, а также вазами мэбен, предназначенными для одной ветки дерева сливы в цвету. На выставке произошел скандал художник отказался продать одну из ваз мэбен знаменитой модели Диане, которую сопровождал всесильный банкир Ивлев. А вот Леде художник подарил картину. По оценке Герта, полотно тянуло на двадцать тысяч баксов. Далее события хлынули лавиной. Выставку художника неожиданно закрыли, в его мастерской случился пожар, вазу, понравившуюся Диане, украли, банкира убили. А Леда неожиданно для себя оказалась в эпицентре этой лавины...
      Глава 15
      На этот раз в редакции стоял не просто трам-тарарам. Скорее это было настоящее светопреставление. Еще бы! Банкир Ивлев был весьма заметной фигурой. И если уж даже центральные каналы сообщили о "самом громком за последнее время преступлении в Северной столице", то нашим "Вечерним новостям" просто сам бог велел отвести целую полосу под сенсацию. Вот и бегали теперь, сбиваясь с ног, мои коллеги.
      С ментами, вне всякого сомнения, будет разговаривать Ирочка Кривцова. Почему-то именно ей работники правоохранительных органов выкладывали все подробности. Разузнавать что-то интересненькое у местного населения отправлялись неизменные Семен Гузько и Яша Лембаум. Как ни странно, но эта парочка иногда умудрялась нарыть просто сногсшибательные факты. Остальные, по мере возможности, были на подхвате.
      Да-а. При таком раскладе статьи о моде отодвигались на задний план. Кому теперь интересно, с кем и за сколько спит некая модель, если тут такая сенсация... Стоп! А совсем неплохо было бы намекнуть, что Ивлев как раз спал с Дианой. Нет, не пойдет. Илюша, как всегда, упрется своими копытами и ни за что не пропустит материал.
      Интересно. Если ему статьи о модели заказал сам банкир, то теперь он убит, а соответственно и все обязательства с нашего главного редактора снимаются. Может быть, теперь он разрешит снять табу с личной жизни супермодели? Должен разрешить, иначе что он за главный...
      Надо же! Наша совместная с Лилькой попытка всучить Илюше неплохую сенсационную новость накрылась... медным тазом. Он опять встал горой, то есть своей грудью стал прикрывать Диану от любых грязных намеков. Что за чертовщина! Значит, заказчиком статей был совсем не банкир. Тогда и вовсе не понятно.
      Мы с Лилькой выпили чуть не ведро кофе, обсуждая на все лады Диану и ее тайного воздыхателя. Немало при этом перепало и Пошехонцеву. Мы только раззадорили свой интерес, но так ни к какому вразумительному выводу не пришли. Загадка осталась. Впихнув Илье свою статью, чтобы он не говорил, что я не соблюдаю условия договора, я отправилась домой. Большинство же с нетерпением ожидало прибытия Ирочки с новостями. Мне до этих новостей дела было мало, и я решила немного развлечься, погулять, благо денек выдался на редкость погожий.
      Солнышко пригревало так весело, что я решила воспользоваться этим и побродить немного по Измайловскому парку. А то налетит ветер, задует с Невы, и все, считай, что дождь и слякоть обеспечены.
      Я сидела на лавочке в парке, греясь на солнышке, как кошка, которую выпустили на прогулку, и наблюдала за веселым галдежом школьников. Совсем молоденькая учительница привела их сюда и теперь наблюдала за разбежавшимися в разные стороны детьми. То один, то другой подбирал какой-нибудь листок и показывал его учительнице. Та кивала и поощрительно улыбалась. Прижимая к себе целые вороха листьев, довольные школьники потянулись к выходу. "Она привела их сюда, чтобы ребята собрали гербарий", - догадалась я. Когда-то и нас так же водили на осенние экскурсии. Сколько лет уже прошло, а методы у учителей, похоже, остались прежними.
      Я посидела еще немного и в самом радужном настроении поспешила домой. Если бы я знала, кто меня ожидает, то предпочла бы вернуться за полночь.
      Невысокий и щупловатый, он топтался недалеко от подъезда. Старенькая куртенка, такая же старенькая кепчонка и здоровый, вытертый портфель в руке. Человечек явно топтался здесь не один час.
      Я постаралась не обращать на него никакого внимания, но кольнуло какое-то непонятное предчувствие. А щупловатый и не думал скрывать, что дожидается именно меня, и самым нахальным образом потопал за мной следом.
      - Чего надо? - грубо спросила я, останавливаясь на ступеньках и поворачиваясь к нему.
      В такие минуты я становлюсь настолько злой, что меня не пугают ни бандиты, ни маньяки. С любым человеком, который вознамерился бы причинить мне какой-либо ущерб (неважно какой), я расправилась бы просто голыми руками. Не скажу, что подобное вдохновение посещает меня часто, но иногда случается.
      А сейчас был именно такой случай. И я повернулась к мужичонке с твердым намерением оторвать ему голову или отбить к чертовой матери все детородные органы. Но этот корешок оказался не лыком шит. Он остановился от меня на достаточно безопасном расстоянии и спросил:
      - Лидия Александровна Стародубцева? Так. Хмырь прекрасно осведомлен, как меня зовут, и держится подчеркнуто скромно.
      - Допустим, - ответила я, не меняя своей воинственной позы, - а вы кто такой будете?
      - Капитан Светличный, - ответил субъект, - из отдела по расследованию убийств. Давайте, Лидия Александровна, поднимемся сейчас к вам в квартиру, и я задам вам несколько вопросов.
      - Значит, капитан, - я кивнула. - Думаю, что выбор у меня небольшой, если он вообще есть. Так что пойдемте.
      На капитана этот хмырь явно не тянул. В лучшем случае - прапорщик. Хотя и прапорщики выглядят гораздо лучше. И после этого власти еще удивляются, что народ не доверяет ментам. Посмотришь всего каких-нибудь пять минут на подобную физиономию, и пропадет вся охота звать на помощь милицию. Предаваясь подобным рассуждениям, я поднялась к своей квартире.
      - Заходите, - кивнула я субъекту.
      * * *
      Капитану Светличному потребовалось почти двадцать минут на то, чтобы удостовериться в моей личности, занести это в протокол, а также зачем-то перебрать всех моих родственников. Разумеется, его очень заинтересовал Мишка, проживающий в Штатах.
      - И хорошо живет? - поинтересовался капитан.
      - Не жалуется, - отрезала я.
      - А вы не хотели бы уехать в Америку? - не отставал настырный следователь.
      - С какой это стати? - Я развалилась в кресле, закинула ногу на ногу и закурила. - Мне и здесь совсем неплохо. Знаете такой мультфильм: "Нас и здесь неплохо кормят".
      - Что вы имеете в виду? - сразу напрягся служака, но я только махнула рукой:
      - Не обращайте внимания, это шутка.
      - Странные у вас шутки, Лидия Александровна. - Он полез в карман и достал мятый клетчатый платок. - Постарайтесь отвечать на мои вопросы, - он шумом высморкался, - а не шутить.
      - Договорились. - Я потушила окурок и достала себе новую сигаретку. Только я пока никаких вопросов не слышала.
      - Хорошо, - капитан с остервенением потер нос и убрал платок на место, - давайте перейдем сразу к самой сути.
      - Вообще-то давно пора, - поощрила я его.
      - Вчера днем вы посетили банкира Ивлева, - наконец-то разродился капитан. - С какой целью?
      - А разве это запрещено, посещать банкиров? - Я сделала удивленные глаза. - Интересно, с каких это пор подобные посещения преследуются законом?
      - Перестаньте паясничать. - Светличный негромко хлопнул ладонью по столу. - Не хотите отвечать по-хорошему, вызовем повесткой.
      - Вообще-то вы и сейчас могли это сделать, - в меня словно бес вселился, так хотелось разозлить этого недоделанного капитана, - но почему-то предпочли торчать возле моего подъезда. Или у вас именно такой стиль работы?
      - Именно, - он серьезно кивнул, - но это к делу не относится. Повторяю, с какой целью вы вчера посетили Ивлева?
      Вместо ответа я подошла к своей куртке, достала служебное удостоверение и сунула ему в нос.
      - А вот именно за этим. Именно с этой целью я посетила банкира Ивлева.
      - Не понял. - Капитан уставился на удостоверение как баран на новые ворота.
      - Вы что же, читать не умеете? - ехидно спросила я. - Так в этом случае могу пояснить, что по профессии я являюсь журналистом и работаю в газете "Вечерние новости". Теперь понятно?
      - Нет. - Капитан Светличный был предельно краток, а также категоричен.
      - Хорошо, - я делано вздохнула, - тогда придется рассказать вам все с самого начала.
      - Я слушаю, - с готовностью откликнулся капитан.
      Он действительно внимательно слушал, пока я излагала ему идеи нашего главного редактора Пошехонцева, задумавшего создать целый цикл статей о моде. А раз о моде, то, значит, и о моделях. Соответственно, без внимания не мог остаться знаменитый питерский Дом моды "North Wind" и его ведущая модель Диана. Но Диана состояла в близких отношениях с господином банкиром. Я сама видела их вместе в разных местах, в том числе совсем недавно в "Галерее искусств". И мы, журналисты, всегда стараемся предоставить читающей публике интересный материал из жизни звезд. А поэтому расспрашиваем о них самых разных людей, которые непосредственно с ними общаются каждый день. А какой благодатный материал мог бы предоставить мне господин Ивлев! Вот поэтому, собственно, я и отправилась к нему.
      - Но он не захотел с вами разговаривать, - подвел итог моему рассказу капитан.
      - С чего вы взяли? - сразу вскинулась я. - Просто у него в тот момент не было времени.
      - И вы договорились о встрече? - Капитан с насмешкой глядел на меня.
      - Нет, - я покачала головой. - Но он просил звонить ему, чтобы встретиться для разговора, - подчеркнула я, - когда и ему, и мне будет удобно.
      - Не верится что-то, - засмеялся доходяга-капитан, - чтобы господин банкир вел себя столь галантно. Обычно он просто плюет на людей. Причем делает это с такой подленькой издевкой...
      - А вы уверены, что нужно всех стричь под одну гребенку, - не удержалась и я, уставившись в упор на Светличного. - Если с вами обошлись именно так, то это еще не повод думать, что наплевали и на всех остальных.
      Не скажу, что Ивлева можно назвать эталоном вежливости, но на мою просьбу он плевать не стал. Просто у него тогда не было времени.
      - Складно, - пробормотал следователь, - весьма складно. А если учесть, что сказала его секретарша... Что вы такого особенного написали в той записке, которую она отнесла своему боссу?
      - Как? Она не заглянула туда? - Я сделала удивленные глаза. Непростительное легкомыслие для такого опытного человека. Но вам я могу сказать, что ничего особенного на этом листочке не было. Всего лишь просьба принять меня. Вот и все. Есть еще вопросы?
      - Что вы делали вчера ночью? - Светличный явно выдыхался.
      - Что люди делают ночью? - Я с сочувствием, как на больного, смотрела на него. - Естественно, спала. Вообще-то бессонницей я не страдаю, и лунатизма у меня тоже нет.
      - Вы спали одна? - слегка прищурив один глаз, он смотрел на меня.
      Капитанишка, наверное, решил меня доконать. Но я лишь притворно глубоко вздохнула, потупила глазки, а затем погрозила ему пальцем.
      - Нескромный вопрос, вы не находите? Впрочем, милиции все положено знать. Поэтому я вам отвечу, что провела ночь не одна, а со своим женихом. Вас устраивает такой вариант ответа?
      Светличный вцепился в меня, как клещ, и отстал, только насосавшись крови, то есть выудив из меня сведения еще и о Герте. Но на этом вопросы его все же закончились, и он решил оставить меня в покое.
      "В покое" - хорошо сказано! Но когда он ушел, я начала ругаться на чем свет стоит. И его ругала, недоделанного, и себя, идиотку полную, и проклятущего банкира, который так крепко кому-то насолил, что его грохнули, и эту сучку-модель, которая была ведь там и слышала весь наш разговор.
      Стоп! Слышать-то слышала, но, видимо, ничего оперу не сказала. Иначе он задавал бы мне совсем другие вопросы. Да, темная лошадка эта Диана. Балансирует просто на кончике острия и ничего не боится. Но что еще интересно, банкира убили, но почему-то милиция не сказала, как это сделали. Почему? Об этом я могла бы расспросить Ирочку Кривцову, которая уже наверняка что-то знает. Но Ирочкой можно заняться и завтра. А сегодня меня интересует, куда запропастился мой так называемый жених? Что-то он слишком долго задерживается. Опять какие-то дела на всю ночь?
      Однако скрежет дверного замка возвестил о приходе моего дружка, а также отодвинул на задний план все мои мысли о капитане Светличном, убитом банкире и Диане.
      * * *
      Я нарочно явилась в редакцию точно к началу рабочего дня. Народ у нас творческий, а значит, увлекающийся. Нам трудно, как, скажем, англичанам, немцам или японцам, являться на свое рабочее место ровно в восемь тридцать. Поэтому сотрудники, обремененные целыми ворохами причин, подтягиваются только к девяти-десяти. Начальство наше в лице Пошехонцева давно к этому привыкло, но иногда для острастки устраивает всему коллективу демонстративную выволочку. Сотрудники хмурятся два-три дня, пытаясь прийти на работу вовремя, но затем, снова обремененные ворохом причин, начинают опаздывать, и все входит в привычную колею.
      Я и сама не знаю, сколько лет не являлась на работу вовремя, но сегодня что-то меня подстегивало.
      Тишина. Это так непривычно для нашей редакции. И никого вокруг. Неужели я сподобилась добраться сюда первой? Нет. В каморке у дяди Сережи кто-то был. "Он вернулся!" - захлестнула меня радостная мысль. Без дяди Сережи стало как-то пусто и скучно.
      Я быстро пересекла редакцию и рванула хлипкую дверь.
      - Дядя Сережа! - крикнула я, но тут же осеклась.
      Дяди Сережи Воронцова в каморке не было, но вместо него здесь почему-то оказался Яша Лембаум, который сидел по-сиротски нахохленным воробушком, подобрав под себя ноги, на стареньком табурете.
      - Яша, ты что здесь делаешь? - удивленно спросила я.
      - Просто сижу. - Яшин голос был тихим и грустным, какой бывает только у перенесших несчастье людей.
      - Но почему здесь? - не могла удержаться я. - Почему не в редакции?
      - Потому что там муторно, - Яшу передернуло, - а здесь так тихо и спокойно. И кажется, что дядя Сережа вот-вот вернется.
      - Тебе тоже его не хватает. - Я присела на низенькую скамеечку, что стояла у верстачка.
      - Знаешь, - Яша глянул на меня своими глазами, напоминавшими черные влажные маслины, - мне кажется, что его здесь не хватает каждому. Только каждому по-своему. И знаешь, - он распрямился, - я очень верю, что он вернется. Вот увидишь, обязательно вернется.
      - Хорошо бы. - Я встала и непроизвольно потрепала Яшу по растрепанным волосам. - Здесь, конечно, тихо и уютно, но все равно придется выбираться и идти работать.
      - Да, - Яша снова превратился в нахохленного воробушка, - это ты правильно сказала - придется. Но если бы ты только знала, как иногда не хочется.
      - Почему, Яша? - Я замерла на пороге. - Мне всегда казалось, что тебе нравится то, что ты делаешь. Нет, я все понимаю, мы все относимся к своей работе...
      - Нет, наверное, все-таки не понимаешь, - Лембаум слез с табурета и остановился рядом со мной. - Иногда надоедает вот так, вывалив язык, бегать по городу в поисках чего-то невероятного. А самое главное, когда ты это невероятное обнаружишь, то тебе никто не поверит, посчитают, что все это выдумка. И все потому, что какой-то идиот уже умудрился состряпать что-то маловразумительное, но зато до боли понятное. В таких случаях думаешь, что все напрасно.
      - Перестань, Яша, - попробовала я успокоить его. - Что это вдруг на тебя нашло?
      - Не вдруг, - он весь как-то сжался, - и не нашло. Давно кому-то хотел все это сказать, но подвернулась именно ты.
      - Вот спасибо, - я мотнула головой. - Никогда не была в роли психолога. Или правильнее будет - психоаналитика?
      - Не надо, Леда, - он подергал себя за свисающую лохматую прядь, - я не хотел тебя обидеть. Мы ведь вчера с Семеном полдня мотались, то одного, то другого расспрашивали. Я с одним санитаром, что тело увозил, разговорился, кое-что записал, а Илья послал меня подальше, сказал, что даже пьяный гомик не смог бы такое придумать.
      - Так и сказал? - посочувствовала я незадачливому Лембауму.
      - Угу, - он мрачно кивнул. - И еще сказал, что пить надо меньше. А я что, больше других, что ли, пью?
      - Нет, конечно, - попыталась я его успокоить, - не бери в голову. Слушай, а что ты такое мог Илюше сказать, что он тебя наладил?
      - Я же говорю тебе, что мы с Семеном нашли одного санитара, который забирал тело банкира. Так он нам сказал, каким образом того убили. Вот главный и начал...
      - Стой, Яша. Бывает, что на Илюшу нашего находит. А как банкира убили? Что-нибудь странное?
      - А может быть не странным то, что его не застрелили, а удавили? - Яша с вызовом смотрел на меня. - Это, по-твоему, самая обыкновенная вещь?
      - Как удавили? Повесили, что ли?
      - Нет. - Яша отличаяся редкой терпеливостью. - Сначала его вырубили каким-то интересным экзотическим приемом. Может, из карате или тэквондо. А затем уже удавили гитарной струной.
      - Чем? - Я чуть не закричала. - Чем его удавили?
      - Представь, гитарной струной. Знаешь, бывают такие толстые басовые струны.
      Да. Вот это я как раз отлично знала. По-видимому, человек обладал хорошей физической силой, чтобы совершить такое. Но Яша заверил меня, что это совсем и не обязательно. Разговорчивый санитар объяснил им, что жертва была без сознания, когда струну накинули на шею. Поэтому и давить можно было сколько угодно, главное, чтобы получился труп.
      Убийца именно так и сделал.
      - А еще что-нибудь установить удалось? - жадно спросила я.
      - Мелочи всякие, - пожал Лембаум поникшими плечами. - Если хочешь, то можешь узнать все подробности у Ирочки.
      - Спасибо, Яша, - искренне поблагодарила я. - А Илюша полный идиот, если не принял у тебя такой материал.
      - Ты думаешь? - неуверенно спросил Яша.
      - Уверена, - бодро отозвалась я, - слово профессионала.
      - Спасибо, Леда. Ты такая хорошая. От тебя хоть доброе слово услышишь, не то что от других мегер.
      - Других? - Я засмеялась. - Значит, я мегера, а они просто другие мегеры.
      - Я хотел сказать - остальных, - сконфузился Яша.
      - Остальных... мегер? Ладно, не обращай внимания, это я просто шучу. Но информацию ты мне дал очень интересную.
      И, не дожидаясь, пока Яша еще что-нибудь изречет, я выбралась из тесной каморки нашего умельца, который сейчас скрывался неизвестно где.
      Пока я разговаривала с Яшей, редакция уже успела наполниться народом. Кто-то выглядел с утра бодрым и свежим, кто-то хмурым и невыспавшимся. Промелькнувший Пошехонцев был привычно мят и небрит. Но в общем все выглядели вполне обычно.
      Я здоровалась с коллегами, соображая, сразу мне заарканить Ирочку или отложить это на потом. Из раздумья меня вывела благоухающая и бодрая Лилька, которая жить не могла без кофе. Я согласно кивнула, потому что кофе сейчас мне совсем бы не помешал, помог бы прочистить мозги.
      - Я тут с утра с Яшей поговорила, - я посмотрела на Лильку. - Он мне рассказал о смерти Ивлева, как он был убит. Но за всеми подробностями отослал меня к Ирочке.
      Тут подошла она сама.
      - Тебя это интересует? - удивилась Ирочка. - С каких это пор?
      - Просто я была знакома с банкиром Ивлевым и беседовала с ним буквально накануне убийства. Ко мне вчера вечером подкатил один капитанишка и задавал разные вопросики. Теперь, надеюсь, понятно?
      - Не слабо! - выдохнула Лилька.
      - Хорошо, Леда, - Ирочка серьезно кивнула, - я расскажу тебе обо всем, что мне удалось узнать.
      Глава 16
      - Я думаю, что нам лучше всего отправиться в курилку и там обо всем поговорить, - заявила Лилька. - а то здесь нет никакой возможности что-то нормально обсудить.
      Снующие по комнате сотрудники служили весьма красноречивым подтверждением ее слов. Да и гул, стоящий вокруг, заставлял разговаривать на повышенных тонах. А Ирочка собиралась сообщить нам некую информацию, не предназначенную для посторонних ушей.
      - Курилка - это, конечно, хорошо, - проговорила Кривцова, - но совершенно нет гарантии, что туда кто-нибудь не вломится в самый неподходящий момент. Поэтому, девочки, давайте-ка собирайтесь и отправляемся в "Мечту".
      Кафешка с таким названием находилась в соседнем переулке, нужно было только обогнуть магазин "Рыба", пройтись вдоль небольшого рынка и свернуть на улицу Декабристов. А там как раз и помещалась маленькая "Мечта" с розовыми шелковыми занавесочками на окнах.
      Так как торговали там почти исключительно кондитерскими изделиями, то с утра посетителей практически не бывало, лишь к обеду объявлялись студентки выпить по чашке кофе и съесть сладкое лакомство, да набегали школьники за мороженым. Поэтому мы не опасались особого наплыва посетителей. Возьмем по чашке тепловатого пойла, что именовалось здесь "кофе", сядем мирно за угловой столик и обо всем побеседуем.
      Мы быстренько оделись и, сопровождаемые ехидными, подозрительными взглядами Гузько, покинули редакцию, чтобы спокойно обо всем поговорить.
      * * *
      - Надо было кофе с собой взять, - заявила Лилька. - Черт знает что за бурду тут готовят.
      - Не ерепенься, Лилька, - осадила ее Ирочка. - Нам сейчас не до дорогих ресторанов, сойдет и эта забегаловка. Давайте лучше возьмем что-нибудь сладенькое.
      - Я их пирожные в рот не возьму, - Лилька, видимо, решила стоять насмерть, - запросто можно отравиться. Лучше уж взять печенье или крекеры.
      - А ты что скажешь, Леда? - Ирочка вопросительно смотрела на меня. Тебя сухое печенье устроит?
      - Лучше бы булочку с сосиской, - пошутила я, - от пирожных, пожалуй, тоже воздержусь. А вообще возьми чего-нибудь на свой вкус и какого-нибудь соку, а то кофе, похоже, в прошлом году сварен.
      Ирочка засмеялась и отошла к витрине. Там она завела разговор с полусонной рыхлой продавщицей и через несколько минут махнула нам рукой, мол, помогите.
      Лилька отправилась на подмогу Ирочке, а я вытащила пачку сигарет и закурила.
      - Бросай свою цигарку, - скомандовала вернувшаяся Лилька. Оказывается, в этой дыре имеется совсем неплохой йогурт и сырки с изюмом. Моя слабость, - добавила она, - с детства их обожаю.
      Тем временем она выгружала на стол маленькие пластиковые баночки, шуршащие пакетики и, осторожно придерживая, составляла пакеты с соком. Ирочка к этой шелестящей груде добавила и свою долю.
      - Вот теперь сможем поговорить как люди, - удовлетворенно кивнула Лилька. - Разбирайте, девчонки, на кого что смотрит. - И она зашуршала фольгой.
      Мне было совсем не до еды, и я решила ограничиться соком. Ирочка, понимая мое настроение, не стала тянуть.
      - Весьма интересная вещь получается, - сказала она. - Банкир Ивлев был убит странным способом, - она взглянула на меня.
      - Знаю, - я кивнула. - Яша уже успел рассказать.
      - Хорошо. - Ирочка отломила кусочек печенья. - Банкир Ивлев - фигура крупная и заметная, в переносном, разумеется, смысле. Но он ходил в друзьях у губернатора, поэтому, естественно, всех заставили шевелиться. И тут стали всплывать некоторые интересные подробности.
      - Его связь с моделью? - вставила Лилька.
      - Это в первую очередь. Соответственно, ее сразу и допросили. Так вы знаете, о чем заявила эта дива?
      - О том, что будет разговаривать только в присутствии своего адвоката. - Лилька хохотнула и откинулась на стуле.
      - Если бы, - Ирочка покачала головой, - красотка заявила, что будет говорить только в присутствии журналистов. Как вам это. нравится?
      - А это за каким же? - Лилька, не понимая, вытаращила глаза. - Зачем ей это нужно?
      - А вот спросите у нее сами. Заявила, и все. Следственная группа помялась, помялась, но потом решила все же журналистов пустить. Не всех, конечно, а только тех, кто вызвал у них доверие.
      - И ты, разумеется, попала в их число, - подковырнула Лилька.
      - Разумеется, - Ирочка скромненько потупила глазки.
      - О твоих достоинствах мы достаточно осведомлены, - стервозно улыбаясь, промолвила. Лилька, - но, может, все-таки не будешь тормозить и скажешь наконец, чем вся эта бодяга закончилась.
      Ирочка хотела было ответить Лильке как положено, но посмотрела на меня и передумала. Решив, что подругой можно будет заняться и потом, она приступила к основной части рассказа.
      - Прежде всего эта сучка гордо объявила, кто она такая и где работает, - начала Ирочка, а Лилька громко фыркнула, знаем, мол, таких. - Затем она немножко повыгибалась перед фотокамерами и заявила, что с банкиром Ивлевым ее связывали деловые отношения.
      Лилька фыркнула еще громче.
      - Хоть смейся, хоть нет, - Ирочка достала сигарету, - но она при всем честном народе, то есть при присутствующей журналистской братии, стала рассказывать о сути этих отношений. Дескать, есть контракт, по которому она, Диана, должна сопровождать банкира на различные мероприятия, когда тому это потребуется. Вот и бывает она с ним на презентациях, вернисажах, выставках и т.д. и т.п. Улавливаете суть? Мол, ничего такого между нами, только чисто деловые отношения.
      - Да уж! - Лилька с сомнением покачала головой. - Хоть бы нам этого не рассказывала, но, с другой стороны... Сейчас у этих "новых русских" самые странные причуды. Возможно, он действительно заключил с ней такой контракт. Кто знает. Вот она и шлялась за ним куда попало.
      - Сомнительно, - теперь я покачала головой. - Контракт можно и придумать. Ивлев-то уже ничего не скажет. Но тут вот какое дело. Я буквально накануне убийства была у банкира, и мне показалось, что в соседней комнатке мелькнула Диана. Если у них деловые отношения; то спрашивается, что она делала в банке, да еще и в рабочее время? Или Ивлев всегда рад ее видеть?
      - Спрашивается, - тут же подхватила Лилька, - что ты сама делала в банке в такое время?
      - Я пыталась уладить с Ивлевым один вопрос. Короче, выполняла просьбу одного человека. Ничего конкретнее добавить не могу, это не моя тайна. Но банкир мне отказал, и пришлось уйти несолоно хлебавши.
      - Слушай, - Лилька повернулась ко мне, - ты побывала там с деликатным, как ты говоришь, поручением. Но у тебя ничего не вышло. Так, может, этот твой... поручитель, ну, который обратился к тебе с просьбой, видя, что ничего не вышло, сам и хлопнул банкира? А что? Версия вполне подходящая.
      Мы с Ирочкой одновременно покачали головами.
      - Нет, - заявила лучшая журналистка, - слишком все хлипко получается. Да и сомнительно. Мало ли кому в чем отказывают, но не убивать же из-за этого.
      - Ты права. - Я невесело усмехнулась. - Да и тот человек, что просил меня побывать у банкира, не способен на такое. Нет, - остановила я Лильку, порывавшуюся что-то сказать, - и никому он этого не поручал. Смысла не было. Так что можешь напрячься и выдвинуть другую версию.
      - Вы сначала дослушайте, - остановила нас Кривцова, - какую версию выдвинула сама дива. Она поведала нам, что несколько дней назад вместе с банкиром посетила очень занятную выставку очень известного художника. А этот художник занимается еще и керамикой. Она попросила его продать ей понравившуюся вазу, но деятель искусства отказал ей, причем сделал это в довольно грубой форме.
      - Стойте! - воскликнула Лилька. - Кажется, я знаю, о чем речь! - Глаза ее возбужденно заблестели, и она повернулась ко мне: - Леда, ты ведь сама рассказывала мне о скандале. Так? Диве понравилась одна вещь, но художник отказался ее продать, тогда она предложила ему себя, но он опять отказался. Диана ведь рассказывала об этом?
      - Да, - я кивнула. - Чего теперь скрывать! Я была в "Галерее искусств" именно в тот момент, когда все и произошло. У художника Карчинского проходила выставка, а Диане, которая оказалась там вместе с Ивлевым, загорелось иметь одну из ваз мэбен. Вот банкир и попросил ее продать. Но Карчинский отказался. Что сделала Диана, вы знаете.
      - Правильно, - подтвердила Ирочка. - Эта шлюха сначала мялась, но потом рассказала почти то же самое, за исключением весьма красочного эпизода с ее собственным участием. Получилось, что художник очень мерзкий тип и грубиян. Так вот, вазочку он отказался продать, а тут через несколько дней произошел пожар в его мастерской.
      - И это верно, - снова вступила я, - но, видно, Диана не потрудилась сказать, что после того скандала галерея попросила художника очистить помещение, и ему срочно пришлось перевозить картины в свою мастерскую.
      - Можно даже и не сомневаться, - встряла Лилька, - что действовал, разумеется, Ивлев по науськиванию своей шалавы. Ну, чисто деловые отношения, мать их...
      - Пожалуй, - Ирочка затушила окурок и потянулась за соком. - Диана прямо так и заявила, что художник посчитал банкира причастным к этому пожару. Он даже прислал человека, который ему угрожал. А ночью Ивлев был убит.
      - Лихо! - только и вымолвила Лилька. - Надо же такое состряпать!
      - А чем не версия? - Ирочка пальчиком провела по идеальной форме брови. - На первый взгляд очень даже все стройно получается.
      - А менты что, - Лилька смотрела на подруг, - набросились на эту версию, как шакалы на падаль?
      - Если бы, - Ирочка усмехнулась. - Так поступают только наши коллеги, а менты - народ ушлый и тертый. Больно уж все складно выходит. Но проверить они все же проверили.
      - И что? - спросили мы с Лилькой в один голос.
      - А ничего, - ответила "Мисс пресса-99", безмятежно улыбаясь, - zero, полный ноль. У художника стопроцентное алиби. При пожаре где-то пострадала проводка или еще что-то там. В общем и замкнуло и сверкнуло. Пришлось вызывать аварийную службу. Так вот ребята почти всю ночь прокопались, приводя проводку в порядок. И художник все время был там, и его помощники колбасились возле картин, наблюдая, чтобы еще что-нибудь не пострадало.
      - Значит, художник оказался ни при чем? - Лилька вздохнула, повертела в руке шоколадку и отложила ее с явным сожалением.
      - Вот именно. Менты это очень быстро просекли и решили не обращать на предположения дивы никакого внимания.
      - Слушай, - Лилька насторожилась, - а как тебе это удалось узнать? Нет, понятно, что, когда Диана все это выкладывала, ты там сидела, но потом... Как тебе удалось узнать, что художник не виноват? Это ведь не сразу выяснилось.
      - Конечно, - Ирочка кивнула и томно улыбнулась, - но там был один лейтенант, ничего, симпатичный. Он пригласил меня поужинать, а в обмен на мое согласие пообещал кое-что рассказать.
      - И ты, конечно, согласилась, - Лилька понимающе улыбнулась, - тем более что он был симпатичный.
      - Тем более, - Ирочка независимо вздернула подбородок. - Вообще-то я не обязана отчитываться о своей личной жизни. Но могу сказать, что поужинать с красивым парнем не так уж и плохо. И это вполне честный договор. Я провела с ним время, а он мне это рассказал.
      - Ладно, - я задумчиво теребила пачку сигарет, - спасибо, Ирочка. В который раз убеждаюсь, что ты легко находишь к людям подход.
      - Да, ничего, - Кривцова не обратила внимания на насмешливое фырканье Лильки, - а вот, кстати, о подходе. Тебе ведь, Леда, еще предстоит с дивой пообщаться, так что имей в виду... Все то время, пока она разливалась о своих отношениях с Ивлевым и скандале в галерее, она строила мне глазки. Причем самым нахальным образом. И губки облизывала, и вздыхала томно. Еще немного, и на шее бы у меня повисла.
      - Бр-р, - дернулась Лилька. - Неужели она такая бесстыжая?
      - Вот в этом можешь не сомневаться, - заверила я. - Слушай, Ирочка, она действительно такая или просто дурака валяла?
      - Не знаю, - Кривцова поднялась и слегка потянулась. - Мне кажется, что она старается на каждого человека произвести впечатление, а если ей это не удается, то пробует вывести его из себя. Отсюда и эти ужимки, и закатывания глазок, и вздохи, и весьма красноречивые и недвусмысленные взгляды. Может, на самом деле что-то есть, а может, нарочно дразнит гусей. Не знаю. Но я тебя предупредила.
      - Бедный Семен, - засмеялась я. - Вот будет для него разочарование, когда она появится у нас в редакции и будет глазеть на женщин.
      - Если только она не бисексуалка, - хмыкнула Лилька, - хотя для Гузько и это будет ударом.
      - И поделом, - закончила Ирочка. - Этому песику иногда нужно давать по носу.
      - Или хорошего пинка, - добавила я. Мы понимающе засмеялись и покинули "Мечту", где за розовыми шелковыми занавесочками осталась дремать сонная продавщица. День у нее, видимо, выдался такой неудачный, кроме нас, ни одного посетителя, а может, напротив, никто не мешал ей смотреть розовые сны.
      * * *
      Дни проходили за днями, сливаясь в привычную вереницу. Я ходила на работу, регулярно выдавая Илье ожидаемые статьи.
      Но что-то у нашего главного поубавилось энтузиазма, и он только кивал: "Хорошо, хорошо", но меня не задерживал. И свои разговоры поучительные оставил, и требования прекратил. В общем, Илюша стал тише воды, ниже травы. Бывало, что кого-то и распекал, но нечасто.
      Сотрудники обнахалились и вели вольную жизнь. А для меня все стало однообразным. С утра работа, затем домой, готовить ужин. Вечером приходил Герт и начинал рассказывать, как они записывают альбом да какие при этом примочки используют. Он поглощал приготовленный ужин с завидной скоростью, а затем перебирался на диван и устраивался перед телевизором. Когда я, вымыв посуду, приходила к нему, он радостно начинал меня лапать. Мы привычно занимались любовью, и он привычно засыпал, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в подушку. До утра я была предоставлена самой себе. Я могла ходить, сидеть, слушать музыку, варить кофе, смотреть телевизор или рыться в Интернете, но Герт спал как убитый, или как бревно, или как убитое бревно, даже практически и не шевелясь во сне. Лишь легкое похрапывание возвещало о том, что он здесь, рядом со мной.
      Да, привычная, размеренная жизнь, привычные ритуалы. Может, действительно пора уже свою жизнь привести в порядок, чтобы и было вот так все привычно и предсказуемо? А что? Дом, семья, работа. Хотя работу давно не мешало бы сменить. Иногда наша редакция и все знакомые рожи кажутся невыносимыми до смертной жути. А сидеть где-нибудь в тихом просторном офисе и заниматься какими-нибудь менеджерскими делами...
      Менеджерскими... Это если только попроситься менеджером к Герту. За сценическими костюмами присматривать или реквизитом. Но как представишь себе, что по долгу службы надо будет каждый день смотреть на небритые рожи рокеров, которые с жуткого перепоя, смачно разя перегаром, пересыпают свои скудные речи доброй порцией отборного мата... Нет уж, пусть лучше интеллигенты, продажные и не очень журналисты, которые и в пьяном виде могут строить весьма приличные фразы. Нередко их пьяные философские выкладки можно смело превращать в лозунги. Нет, в нашей среде тоже ругаться умеют, но рокеров, похоже, переплюнуть могут только моряки и сапожники. И еще сантехники, которые вообще народ особый.
      Я походила по комнате. Герт уже почти час как спал, но меня что-то в сон не тянуло. Решив заварить себе чаю с мятой, я отправилась на кухню. Пока чайник грелся, включила телевизор, может, музыка какая-никакая будет. Была. И еще какая! Всеми любимая певица, появившаяся недавно из сибирского захолустья и сразившая всех наповал своими заморочными текстами, выделывалась на сцене. Меня передернуло. Диана, красивая с ее полуулыбкой, и эта, страшненькая, похожая на запущенного ребенка, но обе одинаково противные. Что-то в них обеих ненастоящее, фальшивое, порочное. Хотя ведь и та, и другая до ужаса нравятся публике. Вот и пойми после этого людей!
      Без всякого сожаления я переключила телевизор на другой канал. Новости. От новостей к ночи просто зверски устаешь.
      Да и что нового могут сказать? Депутаты приняли очередной закон. Эка невидаль! Разборки криминальные, кого-то убили, у кого-то чего-то нашли на огромную сумму. Наркотики, оружие, полный джентльменский набор. Дикторшу прямо распирает от восторга. Не иначе где-то обнаружили летающего слона. Заклокотавший чайник, громыхнув крышкой и залив кипящей водой плиту, оторвал меня от созерцания новостей. Пришлось вытирать плиту, а затем я заварила чай, бросив в него сушеные веточки мяты. Удивительный аромат. Помню его с детства, когда летом гостила у бабушки в деревне, и она вечером добавляла в чайник только что сорванную мяту. Куда все ушло? Как песок сквозь пальцы... А вот запах мяты опять вернул меня в детство. И настроение сразу заметно улучшилось. Я сделала глоток ароматного чая, повернулась к телевизору и чуть не вылила на себя кипяток.
      Дикторша уже успела проверещать все сенсационные известия, и теперь пожилая леди с высокой прической рассказывала о проходящих в Москве Днях корейской культуры. Приехало много артистов, известных писателей, художников, народных умельцев. В Центре корейской культуры проходят пресс-конференции и организованы выступления корейских гостей. Культурная программа весьма обширна. Дикторша посетовала на то, что, к сожалению, не состоится выставка художника Карчинского, работающего в стиле корейских мастеров, которая должна была открыться в Москве. Но все же жители и гости столицы могут ознакомиться с культурными традициями Кореи, если посетят... Последовали адреса и телефоны. Спонсором выступил Центр корейской культуры в Москве.
      Вот так, значит. Выставка Карчинского не состоится. Картины пострадали, мастерская сгорела, а ваза мэбен бесследно исчезла. И банкир еще в придачу убит. Здорово все получается. Вот только непонятно, кто за всем этим стоит и кому все это надо.
      От резкого звонка в дверь я вздрогнула и плеснула на себя чаем. Благо, что он хоть немного успел остыть, иначе ожог был бы мне обеспечен. И кого только могло принести на ночь глядя? Если это дружки Герта, которым он сообщил мой адрес, то завтра я устрою ему грандиозный скандал. А этот тип, похоже, даже и не проснулся. Поставив чашку с недопитым чаем на стол и выключив телевизор, я отправилась к двери.
      - Кто там? - спросила тихонько.
      Современная жизнь научила нас быть осторожными и не распахивать дверь По первому звонку. Мало ли кто за ней может оказаться.
      - Кто там? - повторила я чуть громче.
      - Откройте, Леда, - послышался мягкий баритон, - это Карчинский.
      Вот те на! Только что о нем думала. А он уже тут как тут, легок на помине. Однако что ему от меня понадобилось, да еще и в такое время? Добропорядочные граждане уже давно спят. Или он не считает меня добропорядочной? Перестав колебаться, я открыла дверь. Художник ввалился в коридор, словно его сзади кто-то подпихивал.
      - Прошу прощения, - рассыпался он в извинениях, - что врываюсь к вам так поздно... Никогда бы не позволил себе вас побеспокоить, но обстоятельства... Вы позволите мне пройти?
      - Проходите, - я кивнула.
      Художник быстренько избавился от мокрого плаща, пригладил перед зеркалом волосы, приосанился и последовал за мной.
      - Чаю, кофе? - спросила я. - Или хотите чего-нибудь покрепче?
      - На улице очень холодно, - мягко ответил он, располагаясь в кресле, и я бы не отказался от глоточка чего-нибудь, но у меня к вам серьезное дело.
      - Слушаю, - я присела на диванный валик, - говорите. Если это в моих силах, то я готова вам помочь.
      - Как я благодарен вам, Леда, за ваши слова, - произнес он проникновенно. - Я рад, что вы готовы мне помочь. Сейчас я действительно очень нуждаюсь в помощи. Простите, а вы одна?
      Что за вопрос? Причем без всякого перехода. Или он нуждается в том, чтобы я утешила его по-женски? Тогда я зря пообещала ему помочь. Пусть поищет себе другую утешительницу.
      - А какое это имеет значение? - Я спокойно смотрела на него. Предположим, нет, но разве я уже не взрослый человек, чтобы самой решать, одной мне быть или с кем-то?
      - Простите, я совсем не хотел вас обидеть, - Карчинский потер лоб. Просто я сейчас хочу говорить об очень деликатном деле, и мне хотелось бы, чтобы об этом никто не знал. Вы ведь сумеете сохранить все в тайне?
      Час от часу не легче. Что еще за тайны объявились? Я молча встала, подошла к двери и плотно закрыла ее.
      - Говорите, - потребовала я категорическим тоном.
      - Сейчас я должен был быть в Москве, - проговорил ночной визитер, - но обстоятельства сложились весьма неблагоприятным для меня образом. Поэтому я и хотел бы попросить вас об одолжении. А именно отправиться вместо меня в Москву и встретиться там с одним человеком. От меня ему нужно передать небольшую посылку.
      - И все? - удивилась я.
      - Почти, - кивнул Карчинский.
      Глава 17
      Я молчала. Карчинский тоже не торопился с объяснениями. Он сидел в кресле и задумчиво смотрел на меня. У него был вид человека, который решает сложный шахматный этюд и должен просчитать все возможные варианты.
      Мне, кстати сказать, не мешало сделать то же самое. Хотя что тут может быть особенного? Подумаешь, прокатиться до Москвы, передать там посылку и вернуться обратно. Этим я помогу хорошему человеку, художнику. Непонятно, почему только он не хочет послать кого-то из своих помощников или обратиться к кому-то из друзей. Друзья-то у него есть. Вот Герт, к примеру, давно его знает, и этот... художник-авангардист Иванов. Почему бы Карчинскому не попросить именно их? Так нет, приехал ко мне, да еще и выдвигает условие - никому об этом не говорить. Тоже мне, шпионские страсти! Что такого особенного может быть в посылке, если нужно соблюдать такую секретность?
      Карчинский пошевелился в кресле и посмотрел на меня.
      - Вы согласны, Леда? - мягко поинтересовался он. - Понимаю, на вашем месте я бы тоже не торопился с ответом. Но я уже говорил про неблагоприятные обстоятельства. Пожар уничтожил часть моих картин, многие серьезно пострадали. Выставка в Москве из-за пожара отменена. А это не просто очередная выставка, она приурочена к Дням корейской культуры, которые сейчас проходят в столице.
      Я молча ждала продолжения.
      - Понимаете, Леда, - Карчинского не остановило мое молчание, - я не могу уехать в Москву и все здесь бросить. Но мне необходимо передать одну свою работу руководителю Центра корейской культуры. Однако я не хочу обращаться с этой просьбой ни к своим друзьям, ни к своим помощникам. Как-никак в мастерской произошел пожар, кто-то очень постарался причинить мне ущерб. И ваза, ваза мэбен, присланная из Кореи, была похищена. Я не хочу вызывать никаких подозрений, поэтому и остаюсь в Петербурге. Но вы совсем другое дело. Вы известная журналистка, которая может отправиться в Москву по своим служебным делам. А заодно и передать небольшой сувенир главе Центра корейской культуры.
      Неужели все мои мысли можно так легко прочитать? Он с легкостью отвечал на мои незаданные вопросы, опровергал неприведенные аргументы.
      - А нельзя отправить вашу посылку почтой? - привела я последний довод.
      - К сожалению, это совершенно невозможно. - Карчинский потянулся ко мне, словно вознамерился взять за руку. - Я хочу отправить Александру Паку одну из своих ваз мэбен. Сами понимаете, это очень хрупкая вещь, и я не хочу, чтобы она пострадала. Вы поможете мне? - с настойчивостью повторил он.
      - А когда нужно ехать? - сдалась я.
      - Вылететь нужно завтра утром, а вернуться вечерним поездом. Вот деньги на билеты и на небольшие удовольствия. Отдадите вазу, письмо от меня, а потом погуляйте немного по столице, зайдите в какой-нибудь магазин и выберите для себя что-нибудь красивое. Я знаю, что женщины обожают разные безделушки.
      Я прикинула предполагаемую сумму, выделяемую мне "на небольшие удовольствия", и удивленно присвистнула.
      - А это за какие такие заслуги?
      - Ничего не делается бесплатно. Но я всегда ставил деньги на второй план, они не имеют никакого значения, если ими нельзя воспользоваться. Если вы не захотите их взять, то, когда вернетесь в Петербург, я отведу вас в один маленький магазинчик, и вы выберете для себя что-нибудь. Это ведь так просто - услуга за услугу.
      - Но моя маленькая услуга обходится вам достаточно дорого.
      - Деньги для меня не главное, - твердо вымолвил художник, - и могу я сделать приятное красивой женщине, которая потратит свое время, помогая мне.
      - Вы, несомненно, можете сделать что угодно, но давайте договоримся, Владимир Иванович, - твердо произнесла я. - В Москву я поеду и вашу посылку отвезу, но денег за это мне не нужно. Не буду доказывать, что я такая альтруистка, но согласитесь, что платить такую сумму за мизерную услугу по меньшей мере странно. Давайте обойдемся без всего этого. - Я встала.
      - Вы потрясающая женщина, Леда, - проговорил Карчинский, и не успела я опомниться, как он обнял меня и поцеловал в губы. - Я просто счастлив, что встретился с такой женщиной. Я ваш должник на всю жизнь. Можете обращаться ко мне, когда только пожелаете.
      Я неловко оттолкнула его и освободилась. Ну и тип! А Герт тоже хорош, дрыхнет себе без задних ног.
      - А где посылка? - спросила я, на всякий случай отодвигаясь от художника на безопасное расстояние.
      - Она у меня в машине, я сейчас ее принесу. И все-таки я верил, что вы мне не откажете. Подождите минутку, я сейчас. - Он быстро прошлепал в коридор, щелкнул замком и был таков.
      Вернулся он и вправду почти через минуту. В одной руке у него был небольшой, аккуратно упакованный сверток, в другой он держал письмо в самодельном конверте.
      - Вот здесь адрес, - проговорил он. - Центр находится совсем недалеко от центра, простите за каламбур, поэтому добраться туда очень легко. Но мой вам совет: воспользуйтесь такси, и вы избавите себя от многих хлопот.
      - Хорошо. - Я повертела в руках конверт. - Мне нужно будет что-то сказать этому Паку?
      - Нет-нет, - Карчинский замахал руками. - Ничего говорить не нужно, я все объяснил ему в письме. Просто передайте посылку, и все. Я понимаю, торопливо заговорил он, - что вам сейчас нужно привести себя в порядок и отдохнуть. Дорога всегда бывает такой утомительной. Поэтому я не стану вам мешать. Доброй ночи, прекрасная богиня. Надеюсь, Леда, что, когда вы вернетесь, мы продолжим наше приятное знакомство.
      С этими словами он поцеловал мне руку и скрылся за дверью. Я осталась в собственной квартире с запакованной вазой мэбен, письмом к Александру Паку и деньгами на два билета. Один туда, другой обратно.
      Оставив вещички Карчинского на трюмо, я отправилась в спальню. Хватит с меня на сегодня. Художник прав, выспаться мне совсем не помешает, тем более что с утра лететь. Так, не забыть позвонить на работу. А может, не стоит?.. Когда вернусь, придумаю что-нибудь.
      - Кто это был? - спросил Герт совсем не сонным голосом.
      - Карчинский, - ответила я, - приходил забрать свою картину.
      - Гонишь, - сказал Герт и сел на постели. - Что ему было от тебя нужно?
      - А почему ты спрашиваешь сейчас, а не вышел сам, когда мы с ним так мило разговаривали? - в свою очередь, спросила я.
      - Лень было вставать, - признался Герт, почесывая живот. - Да ведь он и не стал бы при мне говорить.
      - С чего ты взял? - Я присела на край кровати. - Он ведь, кажется, твой друг.
      - Но этот друг не ко мне приехал со своим делом, а притащился к тебе посреди ночи, - резонно ответил мой дружок. - Так ведь, моя милая?
      - Так-то оно так, - я начала злиться, - но почему ты не вышел? Гад ты последний, вот и все.
      - Да не хотел я вам мешать. - Герт потянулся ко мне и, несмотря на мое сопротивление, все-таки привлек к себе. - Не кипятись, малышка, давай лучше поговорим. Чего он от тебя хотел?
      - Он хотел, чтобы я улетела завтра в Москву и передала от него одному человеку посылку и письмо. И как мне теперь поступить? Лететь или не лететь?
      - А ты что решила? - спросил Герт, поправляя мои волосы. - Сама как думаешь?
      - Полечу, наверное, - неуверенно ответила я. - Не думаю, что это может быть опасно. Не бомбу же он посылает.
      - Не бомбу, факт. - Герт взъерошил волосы. - Вряд ли это связано с чем-то криминальным. У него и здесь хватает заморочек. А когда вернешься? перевел он разговор.
      - Завтра же и вернусь. Вечером. Так что ты, мой милый, будешь весь день предоставлен сам себе. Только давай без глупостей.
      - Есть, мой генерал, - Герт дурашливо приложил руку ко лбу. - К твоему возвращению я буду ожидать тебя дома с розами и шампанским.
      - Лучше с горячим ужином. - Я шутливо хлопнула его по спине. Давай-ка укладываться, милый, а то мне завтра вставать чуть свет.
      Герт согласно покивал, но отпускать меня совсем не собирался. Спорить с ним было бесполезно, и я решила отоспаться в самолете.
      * * *
      Черт возьми! Черт бы побрал весь авиатранспорт вместе со всеми авиапассажирами! Черт бы побрал не в меру разговорчивых соседей, которым все равно на кого изливать свое красноречие! Черт бы побрал климактерический синдром, который делает некоторых особей женского пола просто невыносимыми!
      Ну как, скажите на милость, можно думать о чем-то хорошем или красивом, если старая облезлая выдра громким визгливым голосом весь полет терзала мой слух о перенесенных всеми ее родственниками операциях. К концу полета я дошла до кондиции и уже просто была готова применить физическую силу к этой старой дуре, чтобы она с многочисленными увечьями снова попала на операционный стол. И чтобы достался ей хирург-маньяк и садист. Вот тогда бы моя душа хоть немного успокоилась.
      Злая, раздраженная, невыспавшаяся, я наконец-то миновала все препоны аэровокзала, которые и придуманы только для того, чтобы доказать людям, насколько они ничтожны, и выкатилась на улицу. Черт бы побрал Карчинского с его вазой!
      - Эй, дамочка, - окликнул меня неторопливый голос, - желаете куда-нибудь?
      - К черту на рога, - огрызнулась я, - или к чертовой бабушке в деревню, если вы только знаете адрес.
      - Конечно, дамочка, как же нам не знать такой простой адрес, - водила ощерился, показывая неровные желтые зубы. - Могу с ветерком домчать, могу немножко помедленнее ехать. Согласны?
      - Угу, - я угрюмо кивнула. - Ладно, поехали. Адрес по дороге скажу.
      Водитель оказался словоохотливым мужичонкой. Веселый, но в меру, ненавязчивый, не наглый, он спокойно рулил, развлекая меня немудреными побасенками. Что-то такое было в больших, чуть навыкате глазах и курчавых волосах, что роднило его с Яшей Лембаумом.
      - Вы еврей? - напрямую спросила я.
      - А что, так сильно заметно? - Он слегка повернулся ко мне. - Как говорит моя дорогая мамочка Роза Израилевна: "Принадлежность к избранному народу все равно не скроешь". А вас это очень сильно раздражает?
      - Нет, - я пожала плечами. - Я просто так спросила. Вы мне напомнили одного моего сотрудника, Яшу Лембаума.
      - Вот здорово! - Он засмеялся. - А я Йосик. То есть Иосиф Ленперг. Видите, даже фамилии у нас с одной буквы начинаются. И все-таки, дамочка, куда вас отвезти? Или вы просто хотите покататься по городу, пока не исправится ваше плохое настроение?
      Может, это и не самое умное решение - тратить деньги, катаясь по Москве, но мне действительно необходимо было немного прийти в себя. Как же мне не хватает моего Измайловского парка! Как мне не хватает серого низкого неба и серой воды Невы! Хорошее настроение на самом деле мне может вернуть только родной Питер. Такой сырой, такой продутый всеми ветрами, но все-таки родной.
      - Знаете, - сказала я, - отвезите меня куда-нибудь, где я смогла бы немного побыть одна, подышать воздухом. Ведь есть же у вас парки. Сокольники, что ли...
      - Нет, - Йосик даже притормозил немного, - не надо вам в Сокольники, я вас лучше в Останкино отвезу. Там прекрасный ботанический сад. Походите, подышите, сразу в себя придете. Согласны, дамочка?
      - Конечно, - я немного повеселела. - Скажите, а почему вы все время говорите "дамочка"?
      - Потому что моя дорогая мамочка Роза Израилевна с детства учила меня быть вежливым. - Йосик снова разулыбался. - "Девушка" говорят, когда хотят завязать какое-то близкое знакомство или навязать свое общество. Это больше подходит для русских или кавказцев. Только последние говорят "дэвушка" и обязательно подмигивают. А что, разве не так?
      - Так. Все правильно. - Я уже смеялась. - А вы, Йосик, оказывается, веселый человек.
      - А жить печальным на белом свете было бы слишком грустно, - заключил еврей, водитель и философ. - Ну вот, мы почти и приехали.
      - А почему почти? - удивилась я. - Кажется, прямо отсюда и можно гулять.
      - Можно, - согласился Йосик. - Но я хочу подвести вас поближе к ботаническому саду. А знаете что, - он повернулся ко мне, - если вы мне скажете, сколько времени здесь пробудете, то я за вами могу приехать. Уверен, что прилетели вы в Москву не только затем, чтобы в ботаническом саду погулять.
      - Хорошо, - ответила я. - Мир, оказывается, не без добрых людей. Думаю, что часа полтора мне вполне хватит.
      Я пошла по дорожке и услышала позади себя шум отъезжающей машины. Даже если Йосик не вернется вовремя, как-нибудь доберусь. В конце концов, Карчинский не указал мне точное время, когда я должна явиться в Центр корейской культуры. А значит, Александру Паку придется немного подождать его вазу мэбен.
      Уходя все дальше, я поддевала носком сапога опавшие листья и вспоминала то чудо, которое видела на выставке Карчинского.
      А ваза мэбен и была настоящим чудом. Все же могут люди делать красивые вещи. И говорят, кажется, на Востоке, что в красивую вещь мастер обязательно вкладывает часть своей души. Хотя так может сказать любой человек, неважно, в какой части света живущий.
      Большие спокойные деревья вокруг, желтые листья, усыпавшие дорожку, чуть горьковатый запах, что они издавали, настоящий запах осени, все это незаметно подняло мое настроение. Конечно, я часто бываю на взводе и злюсь безо всякой причины, но стоит мне походить среди деревьев, как наступает умиротворение. И теперь я готова посетить хоть тысячу центров. Потом можно будет забежать в какое-нибудь кафе или бар, затем на поезд и домой. Все-таки отлично, что можно за один день справиться со всеми делами и, покинув одну столицу, вернуться в другую.
      Йосик не обманул. Он действительно ждал меня на том же самом месте, словно и не уезжал никуда. Я уселась в такси бодрая и повеселевшая. Машина весело заурчала мотором, и мы понеслись по дороге. Йосик травил анекдоты, обнажая желтые зубы. Я смеялась, забыв о своем плохом настроении.
      Центр корейской культуры отыскался на удивление быстро, и я, поблагодарив Иосифа Ленперга за умение разбираться в людях и за отличную прогулку, расплатилась и стала быстро подниматься по ступенькам.
      Снаружи здание выглядело отлично. Красивая отделка, хорошо подобранные краски. Но внутри царил полумрак, было много лестниц и длинных коридоров. И никого. Я бродила по этим коридорам в надежде, что какая-нибудь добрая душа поможет мне, стучалась в закрытые двери, но никто не откликался. Что это еще за вымершее здание? Эпидемия у них, что ли? Боюсь, после таких бесплодных блужданий настроение снова резко упадет ниже нуля. Но не успела я окончательно пасть духом, как одна из дверей отворилась и показался юноша с типично азиатской внешностью.
      - Вы что здесь делаете? - удивился он. - Все давно уехали.
      - Как уехали? - растерялась я. - Куда?
      - Как - куда? - теперь он, не понимая, смотрел на меня. - В "Темп", куда же еще. Мероприятие начнется через два часа. А вы почему не поехали?
      - Потому что я только что приехала, - ответила я, едва сдерживаясь и подходя к нему поближе. - Вы, вероятно, меня не за ту принимаете. Я здесь по поручению, и мне нужен руководитель центра Александр Пак.
      - Его нет, - быстро ответил юноша.
      - Послушайте, молодой человек, - раздражение начало подниматься во мне, - я ведь с вами не шутки шучу. Я прилетела сегодня из Питера, чтобы встретиться с Паком и передать ему посылку. Так что перестаньте валять дурака и скажите, где его можно найти.
      - Из Питера, - повторил юноша. - Подождите здесь, я сейчас узнаю.
      И не успела я опомниться, как он уже скрылся за дверью. А я осталась в полутемном коридоре. Ничего себе поездка получается! Но долго возмущаться мне не пришлось, так как юноша вылетел из комнаты, как пробка из бутылки, и бросился ко мне.
      - Вы из Питера? - повторил он. - Пойдемте, Александр Максимович ждет вас.
      И он уверенно зашагал по коридору. Мне пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать от него. Мы поднялись на третий этаж и прошли по маленькой галерейке. Внизу под нами открывался огромный холл с красивыми панно на стенах. Я залюбовалась яркими красками, удивительными переливами цветов.
      - Нравится? - спросил юноша, не оборачиваясь.
      - Конечно, - кивнула я.
      - Настоящая корейская работа, - с гордостью произнес он. - Правда, раньше такие панно делали вручную, а теперь на станках. Но все равно красиво. Мастерицы сидят перед открытыми окнами и переносят на ковры узоры, которые видят перед собой. Поэтому очень часто изображаются горы, долины, водопады.
      - Удивительно, - сказала я. - Представляю, сколько труда в них вложено.
      - Это неважно, - отмахнулся юноша, - главное - доставлять радость людям. Пойдемте вот сюда.
      Мы свернули из галерейки в небольшой коридорчик. Юноша открыл дверь и кивнул мне, чтобы я заходила. Я оказалась в небольшой приемной. Дверь за мной захлопнулась. Решив, что здесь и находится кабинет главы центра, я пересекла приемную и нажала на массивную бронзовую ручку кабинета.
      - Можно? - спросила я, слегка приоткрыв дверь.
      - Входите, - раздался низкий властный голос.
      Я вошла в кабинет и остановилась. За длинным письменным столом темного неполированного дерева восседал тучный седоватый мужчина в очках. Азиаты, как правило, невысокие и стройные, но этот человек, напротив, был большим и грузным.
      И если бы не четкие азиатские черты лица, я бы усомнилась в том, что передо мной кореец.
      - Что у вас за дело ко мне? - спросил он достаточно грубо, даже не предложив мне сесть.
      - Если вы Александр Пак, то я должна передать вам одну вещь.
      - Вы не ошиблись, - ответил он, - я Александр Пак. Так что у вас ко мне за дело?
      - Дело в том, - ответила я, - что художник Карчинский не может сам прилететь в Москву. Его выставка не состоится. Но он просил меня передать вам небольшую посылку.
      - Посылку. - Пак снял очки и потер мясистую переносицу. - Что за посылка?
      - Ваза мэбен, которую он посылает вам в подарок.
      - Ваза мэбен? - повторил он за мной. - И где же она?
      - Здесь. - Я слегка хлопнула по спортивной сумке, которая висела через плечо. - Сейчас достану.
      Я расстегнула "молнию" и осторожно достала запакованный сверток.
      - Вы видели эту вазу? - спросил Пак, выбираясь из-за стола и приближаясь ко мне.
      - Конечно, нет, - мотнула я головой. - Карчинский сам запаковал ее и попросил передать. Зачем же мне ее разворачивать?
      - Из любопытства, - ответил он, забирая у меня посылку. - Хорошо, что вы привезли вазу. Передайте Карчинскому вот этот сверток. Надеюсь, что вы тоже не станете разворачивать его из любопытства. Он хорошо упакован, и вы не сможете завернуть его так же. Больше у вас ко мне ничего нет?
      - Нет. - Я покачала головой, убирая небольшой сверток в сумку.
      - Тогда до свидания. У меня и так много дел.
      Ну и ну! Такого грубияна только поискать. Что за неотесанный тип! Хоть бы спасибо сказал. И как только Карчинский мог с ним общаться? Хотя и сам художник с немалыми странностями. Хорошо, что поручение я уже выполнила и теперь с чистой совестью могу возвращаться домой.
      Я покинула негостеприимный кабинет, миновала пустую приемную, прошла коридорчик и снова оказалась в галерее. Теперь я могла идти не спеша (торопиться-то все равно некуда) и любоваться удивительными панно. Одно мне понравилось больше других. Огромный цветущий луг, весь усыпанный разноцветными искорками, и несколько девушек, которые разбирали венки. И все это так удивительно живо. Красивые цветы, похожие на маленькие звездочки, и девушки, напоминающие цветы в своих просторных одеяниях. Это было единственное панно с изображением людей, на других поднимались суровые горы с белоснежными вершинами, пенилась вода водопадов, да туман слегка окугывал долины. Я еще немножко посмотрела и хотела уже идти дальше, как возле одного панно остановился мужчина. Он стоял и неторопливо рассматривал каждую деталь панно. Но вот он слегка обернулся, и я чуть не вскрикнула. Художник-авангардист Станислав Иванов собственной персоной находился сейчас в Центре корейской культуры.
      Тысячи мыслей толклись у меня в голове. Я оказалась здесь случайно, потому что меня попросил об этом Карчинский. Но что делает здесь он? Какое-то очень странное совпадение. И мне оно весьма не понравилось. Я уже хотела незаметно уйти, как Иванов обернулся и увидел меня.
      - Леда! - воскликнул он. - Вот так сюрприз! Стойте там, я сейчас к вам поднимусь.
      Как бы не так! Я со всех ног бросилась по галерее, вспомнив, что мы с молодым азиатом поднимались сюда по лестнице. Ага, вот, кажется, и она. Я торопливо стала спускаться вниз и наткнулась прямо на Иванова.
      - Вы чего-то испугались? - мягко спросил он. - Не нужно бояться. Теперь я рядом и помогу вам преодолеть любые страхи.
      Одной рукой он прижимал меня к себе, а другой мягко гладил мои волосы, и не успела я опомниться, как он уже целовал меня. Художник-авангардист Станислав Иванов в Центре корейской культуры в Москве.
      Глава 18
      - Перестаньте! - Я отстранилась. - Что за глупости?
      - Простите, - Иванов немного смутился. - Просто я очень обрадовался, когда увидел вас здесь. Для меня эта встреча оказалась полной неожиданностью.
      - Для меня тоже, - призналась я, - но это совсем не повод, согласитесь, чтобы вот так набрасываться на меня.
      - Простите, - повторил он. - Что я могу сделать, чтобы вы перестали сердиться?
      - Помогите мне выбраться отсюда, - попросила я, - а то я в три секунды заблужусь в этих пустых коридорах.
      - Конечно, - он кивнул, - пойдемте.
      И он повел меня по коридору, затем мы спустились по лестнице, миновали холл и снова спустились вниз.
      - Здесь, в подвальчике, находится бар, - пояснил Иванов, - давайте немного посидим, отдохнем. Или вы торопитесь?
      - Нет, - я посмотрела на часы. - Нет, пока не тороплюсь, а выпить чего-нибудь и в самом деле не помешает.
      - Чудесно, - подхватил Иванов. - Это замечательно.
      В баре, как во всем здании, было пусто.
      - А вы сами-то что здесь делаете? - поинтересовалась я.
      - Я приехал в Москву, - спокойно ответил Иванов, отпивая из бокала, когда начались Дни корейской культуры. Дальний Восток интересует меня давно, и я всегда бываю здесь, если приезжают японцы, китайцы, вьетнамцы, корейцы. В общем, мне нравится, когда Дальний Восток становится чуточку ближе. Кто-то с ума сходит по Америке, подавай ему все западное, кто-то ищет экзотику на Ближнем Востоке, а меня вот интересует Дальний. А что в этом плохого?
      - Вообще-то ничего, - призналась я. - Помню, как на выставке вы много интересного мне рассказывали. Дальний Восток, наверное, затягивает?
      - Не то слово, - кивнул Станислав. - С каждым разом ты чувствуешь, что он открывает тебе все новые и новые тайны. Становится ближе и понятнее. А знаете, Леда, все люди, по большому счету, делятся на три категории. Одни органически не могут принимать чужую культуру, она кажется им непонятной и безобразной. Такие люди могут существовать только на своей почве, среди своего народа, пользуясь только своим языком. Все остальное для них по-настоящему чужое, и они его решительно отвергают. Другая категория - это те, кто воспринимает чужую культуру как данность. То есть своя культура близка и понятна, а из другой можно взять что-то полезное для себя. Но она все равно остается чужой, и относиться к ней можно только равнодушно. А вот третья категория - это те люди, что готовы принять чужую культуру, они не считают ее неприемлемой для себя, напротив, стараются как можно больше взять из нее, чтобы обогатить свой внутренний мир.
      - Вы относитесь именно к третьей категории, - проговорила я. - Можно даже и не сомневаться.
      - Вы тоже, - ответил художник, - хотя, возможно, сами еще этого не понимаете. А знаете, как можно легко распознать людей всех этих трех категорий? - Он сделал паузу.
      - И как же? - поторопила я его. - Не тяните.
      - Легко, - он улыбнулся. - Первые никогда не могут правильно произнести чужое имя или чужое название, обязательно исковеркают. Вторые могут и не ошибиться, но при этом будут смеяться, а вот третьи с легкостью произносят даже самые трудные имена и названия, и смеха у них это не вызывает.
      - Ну и теорию вы разработали. - Я смеялась. - Конечно, за отсутствием чего-то лучшего сгодится и эта, но мне кажется, что вы слишком категоричны в своих выводах. Все может оказаться и совсем не так.
      - Вероятно, вы правы, - он засмеялся вместе со мной, - но знаете, Леда, я ведь не на пустом месте построил свою теорию. Это результат многих лет наблюдения за людьми.
      Давайте еще выпьем? - предложил он и, не дожидаясь моего согласия, отправился к стойке.
      - Так вы, значит, еще и за людьми наблюдаете, - этими словами я встретила его, когда он вернулся, - и делаете это, наверное, исподтишка, чтобы они ничего не заметили. Вы, оказывается, вуаерист, мистер.
      - Все люди в какой-то степени вуаеристы, - ответил он, забирая мою руку и чуть сжимая пальцы, - а что в этом плохого? Мы смотрим на других, оцениваем их, чтобы лучше понять самих себя.
      - Ой, - я притворно сморщилась, - только не надо меня грузить всей этой философией! Давайте поговорим лучше о чем-нибудь приятном. Или интересном. Или смешном. Вы знаете какую-нибудь смешную историю?
      - Знаю, и немало, - он кивнул. - А может, мы с вами будем чередоваться? Так, бокалы почти пусты, надо их снова наполнить.
      - Я пас, - для верности я прикрыла рукой пустой бокал. - Мне еще ехать, а в пьяном виде, согласитесь, это весьма тяжело. Особенно когда трясет и мотает.
      - Ехать? - Художник с удивлением посмотрел на меня.
      - Конечно, - я кивнула. - В Москве мне больше делать нечего, поэтому, - я посмотрела на часы, - через пару часиков я отбываю в родной Питер.
      - Уже? - огорчился художник. - А вам обязательно нужно уезжать? Может, все-таки задержитесь? Мы бы погуляли вечером по Москве, а потом...
      - Что потом? - спросила я. - Бегали бы, высунув язык, в поисках места в гостинице?
      - Зачем же? - Он улыбнулся и кончиками пальцев коснулся моей щеки. - Я же говорил вам, что сам коренной москвич и в Петербург переехал всего несколько лет назад. Здесь у меня осталась квартира родителей. Поэтому мы отлично сможем устроиться там.
      Вот только этого мне не хватало! Только этого! Ночь в чужой квартире, да еще и с чужим мужиком, который, видимо, не станет разводить церемонии, а прямо и конкретно приступит к делу. То есть к моему телу. Нет уж! Не скажу, что я такая уж святая и всего одного мужчину знала, десятка три наберется за всю мою сознательную половую жизнь, но сейчас меня как-то на других не тянет, тем более что Герт всегда под боком. В последние три года отошла я от всех этих скоропалительных романов. Не нужно мне приключений на свою... Ладно, что он там распинается?
      - Вы только не подумайте, Леда, - Иванов завладел обеими моими руками, - что я делаю вам какое-то непристойное предложение. Напротив, я отношусь к вам с уважением. Вы вообще можете остаться там одна, а я переночую у кого-нибудь из родственников.
      - Только этого не хватало! - вырвалось у меня.
      - Я готов выполнить любое ваше желание. - Иванов слегка сжимал мои руки. - Вы согласны?
      - Нет! - Я резко освободилась. - Я обещала Герту, что вернусь сегодня вечером, и менять свои планы мне совершенно не хочется. Простите, если я вас обидела.
      - Ничего, ничего, - заверил меня авангардист. - Это вы меня простите.
      - Ничего, - сказала я. - Но сейчас я бы хотела покинуть вас, чтобы привести себя в порядок. Носик попудрить, сами понимаете.
      - Дамская комната на втором этаже, - подсказал Иванов, - как выйдете в холл, сворачивайте направо и идите по коридору до конца. А я подожду вас в вестибюле.
      - Не стоит, до свидания, - быстро произнесла я и, подхватив сумку, поспешила к выходу из бара.
      Я точно следовала указаниям Иванова, но, наверное, что-то все же перепутала. Коридор не просто сворачивал вправо, он делал это несколько раз, а в конце никакой дамской комнаты не было, напротив, была лестница, ведущая вверх. Ладно, поднимусь туда, может, там она и должна быть.
      Но лестница вывела меня к галерейке, откуда я рассматривала панно. Ну не идти же мне к этому Паку, чтобы он объяснил мне дорогу. Мне и одного разговора с ним вполне хватило. Мое дело вообще маленькое. Карчинский попросил меня передать вазу и письмо, что я и сделала. Стоп! Письмо! Чертово письмо, про которое я и не вспомнила. Нет! Как раз вспомнила. Хорошо еще, что не в поезде, когда он уже подъезжал бы к Питеру. Вот было бы дело! Так, придется извиниться перед этим нахалом и отдать ему письмо. Какое счастье, что меня задержал Иванов, иначе я давно бы отсюда убралась и про письмо точно не вспомнила бы.
      Вот и знакомый коридорчик, а за ним приемная. Пустая по-прежнему. И дверь в кабинет приоткрыта. Может, Пак уже ушел куда-нибудь? В этом случае я просто оставлю письмо на столе и сама потихоньку уйду. Отличная мысль, на удивление все хорошо складывается.
      Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Никого. Просто чудесно. Все так же осторожно, стараясь не шуметь, я вошла внутрь и приблизилась к столу. Но все мысли тут же вылетели у меня из головы, когда я увидела в углу груду черепков. Разбитая ваза! Та самая ваза, которую меня просил доставить сюда Карчинский и которую я везла с такими предосторожностями. И сомнений у меня никаких не было в том, что это та самая, потому что черепки покоились на мягкой бумаге розовато-кремового оттенка. Именно в нее и была завернута моя ваза.
      Моя ваза! А этот придурок ее разбил! Уничтожил такую красоту! И как только рука поднялась?! Зачем, ну зачем он это сделал? Я в растерянности стояла посреди кабинета, глядя на груду черепков, но тут громкий и резкий голос прервал мои размышления.
      - Ты всегда так долго возишься? - спросил резкий голос с очень сильным акцентом.
      - Сейчас иду, - ответил ему низкий голос, показавшийся мне знакомым.
      Конечно, это же голос Пака, с которым я разговаривала здесь какой-то час назад. Вот только уверенности и властности в нем поубавилось, наоборот, появились подобострастные нотки. Как, однако, быстро меняется человек в зависимости от обстоятельств.
      Я торопливо обернулась. Сейчас они войдут сюда, а я тут одна в кабинете. И ваза эта разбитая... Я замерла, но из приемной никто не появился.
      - Не инде<Иди сюда (корейск.).>, - нетерпеливо повторил голос.
      Говорили где-то совсем рядом. И тут я заметила дверь, которая вела из кабинета в соседнее помещение. Что же я удивляюсь? Точно такая дверь была в кабинете банкира Ивлева. А соседняя комната, наверное, специально оборудована для отдыха. Не утерпев, наплевав на всякую осторожность, я подошла поближе. Что-то говорят, но что именно - непонятно. Да и на чужом языке, кажется. Жаль, что я не знаю корейского. И друзей у меня таких нет.
      Есть! В мозгу что-то щелкнуло. У меня нет, но у Герта есть его приятель Юрка Ли из этого "Сада наслаждений", что ли. Когда мы там были, то его кто-то позвал на своем языке. Значит, он понимает. А мне что делать? Разве что записать это все. Хорошо бы не слишком все исказить. Я торопливо шарила по карманам, но вспомнила, что блокнот убрала в сумку. Теперь надо осторожненько открыть ее и достать незаменимое орудие производства. Я торопливо шарила рукой, но блокнот куда-то завалился. Вместо него я нащупала небольшой пластмассовый предмет. А это еще откуда? Я вытащила неизвестный предмет на свет божий и чуть по лбу себя не хлопнула.
      Растяпа! Вот растяпа! Если в таком возрасте у меня склероз начался, то это весьма чревато. В руке я держала диктофончик, с которым отправилась по заданию шефа послушать веселых хохлов. Собиралась еще в редакции продемонстрировать всем украинский юмор, да как-то забыла. А вот теперь диктофончик здесь, и очень кстати!
      Вот только слышно ужасно плохо. Я прижалась ухом к двери, но все равно с трудом могла разобрать лишь некоторые слова. Была не была! Я осторожно толкнула дверь. Она даже и не скрипнула, зато до меня стали доноситься отчетливые голоса.
      - Я же все объяснил, - произнес Пак, - чего же вы еще хотите?
      - Где художник? - закричал первый. - Что мне твои объяснения!
      - Ка ай он да<Он не придет (корейск.).>, - произнес Пак, стараясь говорить спокойно.
      - Кы ге тён мари?<Это точно? (корейск.)> - Голос стал пронзительным.
      - Е, - ответил глава Центра корейской культуры. - Кы сара ми тябло ай о гу тарым сарали понесо. Едя. Сиро васо савари мэбен<Да. Он прислал вместо себя человека. Женщину. Она привезла вазу мэбен (корейск.).>.
      - Кы савар?<Та самая ваза? (корейск.)> - немного спокойнее произнес первый.
      - Ай. Тарын до понесо<Нет. Он прислал другую (корейск.).>. - Голос Пака прозвучал с вызовом.
      - Хампане?<А внутри? (корейск.)> - Голос снова взвился.
      - Ам буту абсо<Ничего (корейск.).>, - неторопливо ответил Пак.
      - Кы рен отыге комеда<Он нарушил наш уговор (корейск.).>, - в голосе собеседника послышалась злость.
      - Те он сарами хегенынга сава вата<Нашелся лучший покупатель (корейск.).>, - насмешливо проговорил Пак.
      - Не шути, - сказал по-русски первый. - Это ему даром не пройдет. Да и тебе тоже, если мы узнаем, что ты в этом как-то замешан.
      - Я здесь ни при чем! - Пак теперь начал кричать. - Это не я с ним договаривался. Вы сами как-то на него вышли. А теперь пытаетесь все на меня свалить. Но я здесь совершенно ни при чем. И разбирайтесь с ним сами.
      - Нет, - ехидно произнес голос. - Это тебе придется разбираться. Сегодня же пошли к нему человека.
      - Сделаю, - ответил Пак.
      Я отпрянула от двери и выключила диктофон. Интересно все-таки, о чем они говорили? Так. Некогда обо всем этом думать. Надо выбираться отсюда, и как можно быстрее. Но в дверях кабинета я задержалась. Из соседней комнаты опять стали доноситься голоса. Там о чем-то спорили. Не обращая на это внимания, я обогнула стол и наклонилась над грудой черепков. Возьму хотя бы один. А Карчинского надо будет предупредить о том, как поступили с его сувениром.
      Мне повезло. Я почти не думала о том, куда иду, поэтому вышла правильно и очутилась в холле. Там было несколько женщин, и я бросилась к ним.
      - Скажите, пожалуйста, - я постаралась, чтобы голос мой прозвучал как можно несчастнее, - где здесь выход. Я, кажется, заблудилась.
      Женщины, похожие друг на друга, как две фарфоровые статуэтки, улыбнулись мне и закивали.
      - Если вы здесь в первый раз, то трудно бывает сразу найти дорогу, сказала та, что повыше.
      - Ничего, - добавила другая. - Пойдемте, мы вас проводим.
      И в сопровождении неторопливых корейских старушек я добралась наконец-то до выхода. Поблагодарив их, я отправилась ловить такси. Лучше на вокзале подождать, чем здесь.
      Провалились бы они все! И этот Пак, и тот, другой! И Карчинский с его письмом! Опять письмо... Ну что ты будешь делать, а письмо-то я так и не отдала. Надо его хоть по почте отослать, что ли. Или отвезти назад в Питер и объяснить Карчинскому, что забыла его передать. Не убьет же он меня за это, в самом деле. А Иванов! Тоже хорош гусь. И таким может прикинуться, и другим. А еще в квартиру свою приглашал. Неужели он думал, что я соглашусь?
      Наконец-то, кажется, повезло. Хоть один сжалился и притормозил. Как бы то ни было, а я его уломаю, чтобы отвез меня на вокзал. И где только сейчас разъезжает Йосик Ленперг, которого дорогая мамочка научила ко всем вежливо обращаться и который сам по себе знаток человеческих душ? Мне же попался небритый водила, который, даже не взглянув на меня, сразу бросил: "Триста рублей или не еду". Я согласилась и, со вздохом усевшись на сиденье, проговорила:
      - На Ленинградский вокзал.
      - Ладно, - буркнул дядька и за всю дорогу больше не промолвил ни слова.
      Я расплатилась возле вокзала и вздохнула с облегчением. Не мешало бы поесть, но поезд отправляется через каких-то полчаса, поэтому искать буфет с сомнительной едой лучше не стоит. Перекусить я успею и в поезде. А еще лучше поесть дома, не умру же я за несколько часов. А для организма даже полезно немного поголодать. По крайней мере, не надо будет надрываться в спортзале.
      Дорога прошла безо всяких приключений. Напротив, подобралась очень милая компания. Довольно бойкая бабуля, молодая девушка и парень-матрос, который ехал в отпуск. Парень сразу положил глаз на девушку, она тоже очень мило ему улыбалась. Бабка попалась веселая, разговорчивая, но не навязчивая. Она сразу принялась потчевать всех домашней снедью, которой, без преувеличения, можно было накормить роту солдат. Так что в дороге я не голодала.
      Домой я завалилась уставшая, мечтая только о горячей ванне. Открыла дверь и остановилась на пороге. Герт обещал, что будет дома, но, похоже, его нет и в помине. А обещал-то... Вот гад! Придется самой что-нибудь соображать на ужин. Но это все потом, а пока божественная ванна, из которой меня не заставит выйти даже стихийное бедствие.
      Почти час я нежилась и отмокала в горячей воде. Какая все-таки благодать! Памятник бы поставить тому человеку, который это чудо изобрел. Теперь я готова к завершению этого странного дня, осталось только перекусить немного и на боковую. А может, ограничиться стаканом сока? Есть ночью вредно. Еще как вредно! Ладно, только сок. Я запахнулась в халат и отправилась на кухню. Не включая свет, прошла к холодильнику и открыла дверцу. Вот он, мой сок. Как раз апельсиновый я и хотела. В кухне отчего-то пахло спиртным.
      Чтобы не разбить в темноте чашки, я решила все-таки зажечь свет. А когда зажгла, то чуть не выронила пакет с соком и сама едва не хлопнулась в обморок.
      Прислонившись сбоку к холодильнику, сидел Герт. Глаза закрыты, голова запрокинута. Я бы подумала, что передо мной труп, если бы не жуткий запах алкоголя, который вырывался вместе с его сиплым дыханием. Вот так номер! Не успела я уехать по делам, как он умудрился нажраться. Да еще и сел здесь. А если бы я не включила свет и коснулась его в темноте? Все, инфаркт был бы мне обеспечен. Поставив пачку с соком на стол, я стала думать, будить мне его или воздержаться. Но в это время он сам продрал глаза и уставился на меня мутным взглядом.
      - Привет, Герт, - сказала я. - С пробуждением.
      - Привет, подруга, - ответил он, еле Ворочая языком. - С возвращением.
      - Я-то возвратилась, - проговорила я, - ну а ты с какой радости так нажрался?
      - Горе у меня, - сказал Герт, - вернее, у нас.
      - У нас? - удивилась я. - А что случилось?
      - Нет, - он махнул рукой, едва не спихнув со стола пачку с соком. - У нас, значит, у рокеров. Одного парня убили, хорошего. Вот поэтому и горе.
      - Парня? - я, не понимая, смотрела на Герта. - Какого парня? И как его убили?
      - Помнишь, мы с тобой на концерт ходили, когда приезжал один бард из глубинки выступать?
      - Помню. - Я кивнула. - Так это его, что ли?
      - Нет, - Герт покачал головой, - другого. Но Лешка тоже был очень талантливый. Он еще весь вечер тогда крутился с этой стервой-моделью. Ну, помнишь, которая на выставке чуть не на помосте с вазами себя предлагала. Вроде у них даже, роман какой-то закрутился, а теперь вот убили его.
      - Так это тот самый Алексей. - Я вспомнила хмурого парня, который на сейшене старался защитить от моих нападок Диану. - А его-то за что?
      - Вот и мы все гадаем. Пожалуй, только за одно. Что не знал, как со шлюхами надо обращаться. Вот из-за нее-то все и произошло.
      - Так, Герт, - я была настроена очень решительно, - две смерти подряд, и все рядом с Дианой. Сначала банкир, потом этот парень. Ты должен мне все рассказать.
      - Поехали, - кивнул он.
      - Куда поехали, - я вздохнула. - Ты на себя посмотри. Куда тебе ехать!
      - Ты поведешь машину, - отрезал Герт, поднимаясь. - Едем в "Амальгаму".
      Глава 19
      Я была настолько ошеломлена сообщением Герта, что даже не подумала сопротивляться, когда он потащил меня в "Амальгаму". Что-то нехорошее было вокруг, нехорошее и непонятное. Одна смерть за другой, и все это вертится вокруг Дианы. Но не она же в самом деле убивает своих ухажеров. Понятно, после смерти банкира она могла и не очень расстроиться. Был один, появится и другой, лишь бы исправно платили деньги. Но рокер-то здесь при чем? Он познакомился с ней, предложил сниматься в клипе. А она, разумеется, согласилась. Что здесь такого особенного? Только то, что парня кто-то убил и этот кто-то вертится поблизости от Дианы.
      Я вела машину и думала о последних событиях, а Герт угрюмо молчал, уставившись на дорогу. Наконец впереди показалось знакомое строение.
      - Приехали, - сказала я, останавливаясь.
      - Если еще кого-нибудь убьют, - вдруг сказал Герт каким-то бесцветным и усталым голосом, - я сам придушу эту шлюху. От подобной мрази землю нужно очищать без всякой жалости.
      - Успокойся, Герт, - я попробовала образумить своего дружка. Возможно, что она совсем ни при чем.
      - Нет! - Его голос окреп, налился ненавистью. - Это как раз именно она во всем виновата. Это из-за нее убивают. Понимаешь?! Именно из-за нее, а не из-за какой-нибудь тети Моти. Кому-то очень хочется получить эту... шлюху со всеми потрохами, и он убирает всех, кто находится рядом с ней и мешает ему.
      - Успокойся, - попросила я, - ты же ничего не можешь сделать. Если она виновата, будь уверен, рано или поздно она будет наказана.
      - Это точно, - мстительно прошипел Герт. - И смерть ее не будет легкой. Эта тварь будет мучиться здесь, а потом еще и в аду, если только бог не забыл о нас.
      Я почти с испугом смотрела на этого человека. Знала его много лет, видела в разных ситуациях, но таким... Видно, здорово его задела смерть Алексея, если он так говорит о Диане.
      Герт, похоже, немного остыл, пришел в себя. Он потрепал меня по щеке и стал выбираться из машины. Я последовала за ним. Герт задрал голову, смотрел на звезды и вдыхал свежий сырой воздух.
      - Как отлично вот так просто стоять на земле, дышать, смотреть, и вдруг по чьей-то злой воле лишаешься всего этого, и тебя больше нет на земле. Видишь, как бывает.
      - Не надо, Герт, - снова попросила я, - не трави себя. Говорят, что хороших людей бог забирает к себе молодыми, потому что они ему тоже нужны. И они становятся ангелами, а потом живут среди людей и помогают нам, грешным, избежать разных несчастий. Часто же бывает, что человек чудом избежал гибели, и потом говорят: "Ангел-хранитель спас". А это именно такой ангел-хранитель, который был раньше человеком.
      - Сама придумала? - спросил Герт спокойно, поворачиваясь ко мне. Занятная выдумка, так и хочется в нее поверить.
      - Не знаю, придумала или слышала от кого-то, но сколько уж лет в это верю. Как-то вдруг поняла, что душа есть, по-другому просто быть не может. Есть, и все! Вот тогда, наверное, и услышала от кого-то про ангелов-хранителей. Что-то запомнила, что-то сама додумала.
      - Хочется верить в это, - Герт качнул головой. - По крайней мере не так тяжело о смерти думать.
      В "Амальгаме", как обычно, было полно народу, жаждущего развлечений, но свободный столик все же отыскался. Герт быстро принес выпивку, но потом сказал, что перекинется парой слов с каким-то Знакомым, и слинял. А я опять осталась одна, как в тот памятный вечер, когда мы встретились с Гертом и сидели здесь, в "Амальгаме".
      - Можно? - раздался рядом со мной хрипловатый голос.
      Я обернулась и посмотрела на говорившего. Постарел, поседел, морщин прибавилось, но в общем и целом... А я ведь знала его. Когда-то мы с Мишкой, а потом и с Гертом бывали на его концертах. Он начал играть рок-н-ролл в Питере гораздо раньше Гребенщикова и Майка Науменко. Пожалуй, его можно было бы по праву назвать первым питерским рокером. Ну, или, по крайней мере, одним из первых. Он играл и с группами, выступал и в одиночку. Я знала, что вены на руках у него изрезаны и остались страшные шрамы. Одно время говорили, что он спился, потом говорили, что вовсе и не спился, а попал в психушку, третьи точно знали, что загнулся от какой-то дряни, большим любителем которой был. Четвертые знали уж совсем точно, что он рванул в Америку, женился там на богатой вдове и теперь торчит каждый день, почти не приходя в себя. Пожалуй, несколько лет о нем совсем не было слышно. Он не выступал сам и не появлялся на сейшенах. Хотя нет, кажется, я видела его у клуба "Ракета", когда выходила оттуда вместе с Гертом. Тогда я так и не смогла вспомнить, где встречалась с этим человеком, даже и не подумала, что это и есть Старый рокер. Но вот он стоит сейчас передо мной, живой и невредимый.
      - Можно, - повторил он, - или мне лучше уйти? А то вы смотрите на меня, как будто увидели привидение.
      - Садитесь, конечно, - я кивнула. - Просто удивилась немного, столько лет вас не встречала.
      - Так вы еще и знаете меня. - Он хрипловато засмеялся и уселся за столик. - А вот я к старости стал плохо помнить разные события, и нашего знакомства, хоть убейте, не припомню.
      - Мы незнакомы лично, - я улыбнулась, - но раньше я не раз бывала на ваших концертах. У меня и брат был рок-музыкантом, и приятель... В смысле, приятель и сейчас играет рок. Знаете "Серебряный век"?
      - "Серебряный век" знаю, - он кивнул. - Они сейчас со всех сторон обласканы. Впрочем, вполне заслуженно. А кто из них ваш приятель?
      - Герт, - ответила я, - но вообще-то я их всех знаю. Мой брат когда-то начинал с этой группой.
      - Был, начинал... - Старый рокер посмотрел на меня. - Что с ним случилось?
      - Ничего особенного, - мне хотелось избавиться от этого пристального взгляда, - Мишка уехал в Америку и сейчас живет там.
      - Процветает или так перебивается? - усмехнулся Старый рокер.
      - Пока вроде бы все благополучно, - ответила я.
      Мне было непонятно, зачем он завел этот странный разговор. И Герт, как обычно, где-то пропадает. Как это все-таки похоже на него! Прийти куда-нибудь и бросить меня одну, мол, как хочешь, так и действуй, а мое дело - сторона. Вот и сейчас на меня свалился этот странный тип. И привычка у него странная - пристально смотреть на человека. Чувствуешь себя как-то неловко, хочется закрыться или спрятаться.
      - А ты меня совсем не слушаешь, - Старый рокер легонько толкнул меня в плечо, - витаешь мыслями где-то.
      - Нет, - я качнула головой, - я слушала. Но, наверное, и вправду задумалась.
      - И о чем же ты думала? - Он все так же бесцеремонно разглядывал меня. - Или это секрет?
      Лучше всего мне было бы промолчать, но кто-то словно тянул меня за язык.
      - Я думала о жизни, о смерти, о вечном и преходящем, о том, что в мире красиво и что уродливо.
      Старый рокер вздрогнул так сильно, что столкнул на пол стакан, который со звоном разлетелся на осколки.
      - Интересно, - проговорил он, беря меня жесткими пальцами за подбородок и заглядывая прямо в глаза, - а почему тебя мучают такие мысли? Ведь ты еще очень молода и не отягощена разными преступлениями и грехами.
      - Не знаю, - мне хотелось освободиться от жестких пальцев, - но вот почему-то думается об этом. Мне Герт рассказал о смерти молодого парня. Несколько дней назад я видела его на сейшене, а теперь его нет... Странно как-то получается... Любого человека жалко, когда он умирает, но молодого...
      - Ты говоришь о себе, - он наконец-то отпустил мой подбородок, - ты молода и тебе самой страшно умирать. Вот поэтому ты и думаешь об этом.
      - Нет! - резко возразила я. - Мне хотелось бы знать, за что его убили.
      - А кто это сделал, тебе не хотелось бы знать? - Тяжелый взгляд словно придавливал меня к земле.
      - Хотелось бы, но это даже меньше. Кому он, спрашивается, мешал? И что он такого сделал, что его нужно было убивать?
      - А ты сама что думаешь? - спросил он, наливая себе в бокал коньяк.
      - Или не поделил что-то с кем-то. Или, как говорит Герт, во всем виновата Диана. Тот, кому она нужна, и убил его. Но опять же зачем?
      - Похоже, что этот вопрос будет мучить очень многих, - задумчиво сказал Старый рокер. - Я в своей жизни навидался достаточно смертей, да и другие рокеры тоже. Сам по глупости и по молодости думал о смерти, вены себе резал, дурак. Но всегда рядом оказывались добрые люди и меня спасали. Знаешь, что раньше с неудачливыми самоубийцами делали, куда их определяли? Правильно, в дурдом. Мол, там быстро приведут в норму. Но рокеры даже там были обузой. Подлечат такого малость, приведут в себя и отпускают на все четыре стороны.
      Я четыре раза вены резал, а в дурдом меня только дважды отправляли. Потом уже и это делать перестали. Зачем? Что с меня возьмешь? Были ведь у меня и другие возможности попасть на тот свет, а я вот все еще здесь небо копчу. Видно, не нужен ни на небе, ни в аду. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Так вот я тебе скажу, что этот парень в какие-то чужие игры начал играть, иначе бы его не убили. Понимаешь, подруга, в рокерской среде не убивают. Можно дать дуба разным способом, наколоться или накуриться разной дряни, можно опиться и тоже не встать, можно самому наложить на себя руки самыми разными способами. Башкой вниз, или вены полоснуть, или веревку на гвоздь накинуть, это уж как сам решишь. Можно даже в какой-нибудь пьяной драке бутылкой по голове получить и сдохнуть с проломленным черепом, но чтобы кто-то убил вот так целенаправленно... Я же говорю тебе, тут нужно очень сильно во что-то вляпаться, чтобы такой человек нашелся и влез сюда, к рокерам. Мы ведь чужих не принимаем. Сначала докажи, что ты наш, что ты свой, а потом уже тебя будут считать братом. Но в рок-братстве нет таких разборок. Своего убивать не будут. Поняла теперь?
      - Я-то давно поняла, - кивнула я, выслушав этот сумбурный монолог, вот поэтому и странно все это. Но ведь он, Алексей, знаком был с одной моделью, на сейшн ее притащил, хотел, чтобы она в клипе у него снималась. Сначала убили банкира, с которым она крутила роман, теперь вот этого парня.
      - Думаешь, из-за девки? - Старый рокер мрачно усмехнулся. - А смысл? Даже если кому-то не нравилось, что она с ним крутится, то ведь это же не постоянно. Модели, что проститутки, сегодня с одним, завтра с другим. Это ей сейчас захотелось молодого и свежего, может, еще позабавило, что он рокер. Но она поигралась бы с ним, поигралась, да бросила. Делов-то на копейку. Но тут все по-другому. Парень стал кому-то серьезно мешать, вот его и убрали. Мораль: не играй в чужие игры, если не знаешь расклада.
      Я хотела что-то возразить, слишком уж Циничны были последние слова Старого рокера, но к столику поспешно подвалил Герт.
      Как ни странно, он не стал больше пить и заметно протрезвел.
      - Ты еще долго собираешься здесь сидеть? - без всякого предисловия спросил он. - А то мне домой охота.
      - Я и вообще бы обошлась без этой забегаловки, - ответила я, - но кто, спрашивается, меня сюда притащил?
      - Ладно тебе, - миролюбиво произнес Герт. - Так мы собираемся домой или нет?
      - Хорошо, поехали домой, - я кивнула.
      "Амальгама" надоела мне уже хуже горькой редьки. Тем более с такими разговорами. Пока я препиралась с Гертом, Старый рокер успел незаметно отойти и раствориться в толпе. Я хотела попрощаться с ним, но его уж и след простыл. Интересно, почему он теперь не выступает, неужели думает, что молодых будут слушать гораздо охотнее, чем его?
      - С кем это ты сидела? - спросил Герт, когда я вывела машину на дорогу. - Что за тип?
      - Это же Старый рокер, - усмехнулась я, - только не говори, что ты его не узнал.
      - Иди ты! - не поверил Герт. - Скажешь тоже - Старый рокер! Да он пропал куда-то несколько лет назад. И ни слуху ни духу. С чего бы ему теперь объявиться?
      - А я тебе говорю, что это был именно он, а не кто-то другой. Со зрением у меня пока в порядке. Да и, согласись, его трудно перепутать с кем-либо.
      - Однако, - Герт почесал подбородок. - А я с ним не успел даже поздороваться. И как быстро он пропал. Я только подошел, и он слинял куда-то.
      - В этом ты прав, - я остановила машину, - мне тоже показалось странным, что он так быстро исчез и даже не попрощался. Хотя у людей ведь бывают самые разные странности.
      - Ладно, подруга, - Герт выбрался из машины, - не забивай себе голову. Считай, что это еще один нелепый эпизод в твоей биографии. А еще лучше забудь об этой встрече, и все.
      - Наверное, я так и сделаю, - согласилась я.
      * * *
      Тарарам, который творился в нашей редакции, можно было сравнить разве что со стихийным бедствием, причем вселенского масштаба. Орали и возмущались все разом. Вернее, орали несколько человек, а остальные поддерживали их из солидарности.
      Илья Геннадьевич Пошехонцев с трудом, надо признать, выдерживал нападки коллег. А как же! Сенсация сама плыла в руки, а он со своим глупым упрямством тормозил материал. Вот и пришлось сотрудникам напрягать голосовые связки, отстаивая справедливость.
      - Нет, ну вы только посмотрите, - ораторствовал Гера Газарян, поддерживаемый коллегами, - какой отличный материал мог бы выйти. Ирочка взяла чудесное интервью, но почему-то Илья Геннадьевич, - последовал неопределенный и не слишком приличный жест в сторону главного, - запрещает нам это. С какой, спрашивается, стати? Я могу еще понять, что нам был сделан заказ, - он сделал неопределенный, но более приличный жест в мою сторону, - и мы его выполняли. Но произошло убийство, даже два, и теперь уже все газеты опубликовали сенсационные новости, а наша никак не раскачается. И почему мы, спрашивается, должны плестись за всеми, словно паралитики? А Лилька, между прочим, тоже материал готовила, скандальный. Так ведь и он не прошел. Скажите на милость, что еще за весталка такая объявилась, что о ней запрещено говорить, что еще за жена Цезаря, на которую не может упасть даже тень подозрения?
      - Подожди, Гера, - остановил его Павел Николаевич Сверчков, серьезный мужчина и серьезный автор, который только по ошибке задержался в нашей газетке. - Пусть Илья Геннадьевич объяснит нам ситуацию. Про заказчика, конечно, понятно, но нельзя же лизать спонсорскую попу в ущерб нашей газете. Извините за резкость, конечно.
      Все бурно выразили согласие с Павлом Николаевичем, который никогда ничего зря не говорил.
      - Заткнитесь вы! - рявкнул Илюша Пошехонцев, потеряв всякое терпение. - Хватит уже!
      - Мы-то заткнемся, - встрял Миша, - если ты нам все объяснишь. Причем подробно, всякие туманные выверты и экивоки нас не устраивают.
      - Что я должен вам объяснять? - ощетинился главный. - Вы и сами все знаете.
      - Нет, не все, - продолжал гнуть свое Миша. - Почему Лилькин материал не прошел? И почему Ирочка зря старалась? И Яша Лембаум, между прочим, тоже. Сейчас мы знаем, что эта самая Диана крутила шашни с каким-то музыкантом. А ведь до этого был банкир, однако ту тему ты отмел сразу и неизвестно по какой причине. Вернее, причину Павел Николаевич очень точно назвал - вкусная спонсорская попа. Но теперь уже просто деваться некуда, ведь про Диану с музыкантом все знают. Так почему же и нам об этом не написать? В рамках приличий, разумеется, мол, так и так. Почему действительно идут такие запреты?
      - Я не обязан вам докладывать обо всех своих делах. - Пошехонцев еще пытался трепыхаться.
      - А нам и не надо обо всем докладывать, - снова встрял Гера, - нам нужно сделать материал. Я же не говорю, что хорошо бы измазать эту модель с ног до головы дерьмом, но материал должен пройти. И не надо возмущаться. Я вообще не понимаю, чего мы спорим. Не доверяете нам, пусть пишет тот, кто у вас из доверия не вышел.
      - Точно, - обрадованно влез Семен Гузько, до этого скромно молчавший в стороне, что было на него так не похоже. - У нас тут и специалист по моделям имеется. Как кто? А вот, Леда. Пусть она и пишет. А что такого? Статьи у нее всегда хорошие, приличные, ничего лишнего. Как вы на это смотрите, Илья Геннадьевич?
      Пошехонцев с сомнением посмотрел на меня, на сотрудников и на Семена Гузько. Сморщился, но затем неохотно кивнул.
      - Хорошо, я согласен, - буркнул он, - только никаких... ничего... В общем, Леда, вы и сами понимаете.
      - Разумеется, - я серьезно кивнула. - Когда я могу приступить к работе?
      - Да хоть сейчас, - главный скривился еще больше, - но я потом обязательно должен посмотреть ваш материал.
      - Обязательно посмотрите, Илья Геннадьевич, - я усмехнулась. - Можно подумать, что когда-то было иначе.
      Больше главный ни с кем разговаривать не стал и прямиком отправился в свой кабинет.
      * * *
      Разумеется, это была работа Ирочки, и это она должна была отправиться вместо меня к Диане. Какая заноза действительно мешает нашему главному, почему он ведет себя подобным образом? И Павел Николаевич прав, и Гера Газарян, и Мишка. Все правы, главный поступает вопреки всякой логике. А вот Гузько... Этот, видимо, просто затаил на меня злобу после того, как я прошлась на его счет. Но ведь он мог бы и не трогать меня. Ладно, Гузько иногда следует щелкнуть по носу, а иногда ему не помешает и между ног врезать. Тогда он, может, придет в себя. Но как бы то ни было, a "North Wind" придется посетить именно мне.
      Я была не самая первая из тех, кто решился навестить модель и узнать обо всех событиях из первых рук. Диана, как и в случае с банкиром, держалась спокойно, даже вызывающе. Она согласилась ответить на все вопросы журналистов, поэтому в одном из залов спешно организовывали что-то вроде пресс-конференции.
      Я предъявила свое удостоверение и быстро просочилась в зал. Выбрала себе незаметное местечко сбоку и, усевшись, стала прислушиваться. Вопросы в основном задавали одни и те же. В каких отношениях Диана состояла с музыкантом? Где она находилась, когда произошло убийство? Как она об этом узнала? Что она об этом думает? Как она намерена вести себя дальше.
      Диана сидела, распрямив плечи, смотрела поверх голов журналистов и иногда снисходительно улыбалась. Отвечала она спокойно, даже деловито.
      С музыкантом она познакомилась на одной выставке. Они разговорились, и он предложил ей сняться в его клипе. Она согласилась, потому что считает такую работу полезной для себя. Ведь это все же некоторое разнообразие в привычной жизни. Как она узнала об убийстве? Позвонил друг Алексея и сообщил ей эту страшную новость. Где она в это время находилась? Разумеется, дома. Живет она одна, но так как самой с квартирой не справиться, то ей помогает одна женщина-соседка. У той большая семья, поэтому она нередко остается ночевать у Дианы. А когда произошло убийство, то соседка как раз ночевала у нее. Она не знает, что об этом думать, так как, возможно, убийство связано с какими-то разборками между музыкантами.
      - Музыканты таким образом не выясняют отношений, - веско произнесла я, и тут же все повернулись в мою сторону. - Может быть, вы и не в курсе, Диана, но полагаю, что вы об этом догадываетесь.
      - Зачем вы так, Леда? - Диана надула губки, а в глазах заблестели настоящие слезы. - Вы ведь понимаете, что я ни в чем не виновата?
      - Конечно, - я сухо кивнула, - но не так давно убили Ивлева, которого вы прекрасно знали, а теперь вот Алексея. Поэтому, Диана, это не разборки среди музыкантов, а разборки вокруг вас. И, вероятнее всего, вы прекрасно знаете причину.
      - Нет! Я не знаю! Я ничего не знаю! - выкрикивала она торопливо, а слезы блестящей дорожкой бежали по ее щекам. - Мне казалось, что это какое-то страшное совпадение.
      Тут уже разом заговорили журналисты. Всем хотелось знать, кто я такая и зачем сюда явилась. Пришлось представляться, объяснять... Мои вопросы всех заинтересовали. Кое-кто тоже смог сделать некоторые сопоставления. Но Диана, пока на нее не обращали внимания, пришла немного в себя, перестала рыдать и снова заняла твердую позицию. Она, дескать, ничего не знает, ни к чему не причастна.
      - Скажите, Диана, - подняла руку невысокая девушка с заостренным носом и веснушками, густо усыпавшими щеки, - убили двух человек, которых вы знали. А что, если третьей жертвой будете именно вы? Вам не страшно?
      - Почему я должна стать третьей жертвой? - медленно произнесла Диана. - Я не имею ни малейшего понятия, за что убили этих двоих. Видно, их что-то связывало. Но я здесь ни при чем, - добавила она твердо. - Я буду жить, как жила раньше. Возможно, что теперь мне придется быть осторожнее. А сейчас простите, - сказала она, вставая, - мне нужно идти работать, потому что, пока жива, я должна соблюдать условия контракта.
      С этими словами она кивнула всем и вышла из зала. Журналисты остались переваривать новости. Я подумывала о том, куда бы мне податься, и тут открылась маленькая дверца, скорее всего, из какого-то подсобного помещения, и появился маленький невзрачный человечек. Редко можно встретить таких бесцветных блондинов, но он был именно таким. Не обращая внимания на галдеж и смачный мат, раздающийся вокруг, он довольно уверенно отправился прямо ко мне и остановился в двух шагах.
      - Леда, - прошелестел он, - простите за беспокойство, но Диана просит вас заглянуть к ней на минутку.
      Очень хорошо! Похоже, что дива действительно расчувствовалась.
      Но вот что ей от меня понадобилось? Наверное, любой нормальный журналист на моем месте тут же подхватил бы ноги в руки и помчался выяснять, в чем дело, но мне так опротивела эта модель с ее полуулыбкой, с ее вывертами и ужимками, что я решительно покачала головой:
      - Простите и вы меня, но, к сожалению, сейчас это никак невозможно. Я очень и очень тороплюсь. Но вы передайте Диане мой телефон. Если захочет, то может позвонить мне вечером.
      И я протянула бесцветному человечку листок из блокнота со своим домашним номером. Я даже не стала смотреть, что он будет с ним делать, а подхватила сумку и решительно выскочила из зала. Посмотрим, что дива скажет сегодня вечером.
      Но Диана вечером не позвонила.
      ЧАСТЬ 3
      Он ненавидел зеркала.
      Эта была не минутная, быстро проходящая ненависть, а тяжелое и осознанное чувство, которое зреет подспудно, как болезнь, медленно и верно пожирающая плоть человека. Но его ненависть разъедала не тело, а душу.
      Не было в подлунном мире ничего более лживого. Они лгали, как всегда лгут женщины. Но последних, хотя бы можно уличить во лжи, причинить боль, заставить страдать, а что можно сделать с зеркалом? Разбить? Чтобы вокруг появилось множество лживых ухмыляющихся осколков? Однако люди все же не могли обходиться без зеркал, как не могли обходиться без женщин.
      Он давно изучил весь этот мир и прекрасно знал ему цену. Б его жизни давно не было женщин, как в его доме давно не было зеркал. Он ненавидел и свое отражение. Свое лицо, свои растрепанные волосы, свои глаза. Глаза, которые так близко видели ту грань, что отделяет бытие от небытия. Он заглядывал по ту сторону вечности, но слабое тело не послушалось его, и он все еще здесь, хотя душа давно просилась на свободу. Как же счастливы те, кто мог довести задуманное до конца.
      Он давно понял и согласился с Достоевским, что все самоубийцы делятся на две категории. Но у него на этот счет была своя собственная теория. Любой самоубийца, когда подходит близко к незримой черте между двумя мирами, останавливается, замирает. Говорят же, что в такие моменты человек вспоминает всю свою жизнь. И те, кто жалеет о чем-то несовершенном, о каком-то человеке или о какой-то вещи, уйти не могут, их тянет назад. Но те, кому в этом мире уже ничего не жаль, уходят безвозвратно. Значит, здесь они сделали все, что смогли.
      Он и сам подходил не однажды к этой черте, даже помнит ее цвет, что не виден обычным людям. Но и его всегда останавливала какая-то мелочь. Он вспоминал о ней, и становилось невыносимо жаль...
      Он и сам бы не мог себе точно ответить, чего ему было жаль в этом мире. Но, возвращаясь к жизни, всегда замечал, насколько уродливо он выглядит. Он ненавидел некрасивость так же сильно, как ненавидел зеркала, ее отражающие. У него вызывали сильное раздражение обыкновенные лица обыкновенных людей. На несколько лет он уехал из Питера и жил на одном из карельских озер подальше от всех. Он свыкся с тишиной, смотрел на воду и небо, траву и деревья, и мир начинал казаться ему прекрасным.
      Но и там его не оставляли в покое. В какую бы глухомань он ни забрался, и там не было спасения от людей. Они приезжали отдыхать на заброшенную заимку с водкой и бабами. Разжигали костры, горланили песни, жрали водку и лапали своих баб, которые оглашали окрестности визгливым матом. Но когда ему надоело терпеть, он взял ружье и подкрался к ним поближе... Он точно знает, что попал. Они даже не стали его искать, а поспешно уехали. Больше его никто не беспокоил.
      Он сам иногда выбирался к людям. Выбрался как-то раз, чтобы купить муки, табака и соли про запас, и в стареньком покосившемся магазинчике увидел на прилавке несколько красочных журналов. Как они могли попасть в это богом забытое место, он не знал. Но все-таки повернул к себе затрепанный журнальчик и лениво открыл его.
      Он узнал ее сразу. Да и как можно было не узнать эту отстраненную холодноватую изысканную красоту. Она смотрела прямо на него, заглядывая в самые потаенные уголки его души, а полуулыбка будоражила его так сильно, что он чуть не застонал от нахлынувших воспоминаний. Она находилась так далеко и в то же время совсем рядом. Можно даже коснуться ее глянцевого лица. Старый рокер, у которого на руках остались зажившие шрамы, а душа все еще кровоточила, понял, что ему бесполезно хорониться в этой глухомани, потому что она найдет его и здесь. Ему надо вернуться, чтобы наяву увидеть эту холодноватую совершенную красоту и прикоснуться к ней.
      Он вернулся, чтобы опять попасть в неверный свет фонарей, дробящийся в мелких лужах, чтобы опять вдыхать сырой воздух и бродить по набережной Фонтанки. А зеркала продолжили искажать действительность, расчленяя ее на куски. И весь мир кувыркался и дробился, сжимался и растягивался. А люди напоминали чудовищ с картин Гойи и Босха. Он перестал любить картины, но он продолжал бывать на выставках, чтобы еще больше увериться в несовершенстве мира и человека. И лишь однажды, попав в мастерскую одного художника, замер. Здесь не было некрасивых вещей, напротив, все вокруг поражало своей неправильной, асимметричной красотой. И эти пейзажи, что манили к себе, и эти птицы, похожие на цветы, и цветы, так похожие на птиц. И веселые девушки, которых можно было спутать и с теми и с другими.
      Он понял, что красота, которую он так долго и безнадежно искал, все-таки существует. И он может видеть ее часто, даже прикасаться к ней. Откуда ему было знать тогда, что все обернется фальшивкой, обманом? Но когда он во всем разобрался, то у него с глаз словно спала пелена, теперь он точно знал, что ему нужно делать, чтобы исправить этот несовершенный мир, который так привык доверять фальшивым зеркалам.
      А зеркала он перестал замечать, как перестает человек замечать долгую и изнурительную болезнь. Просто знает, что она есть, и мирится с ней до поры до времени. Но в душе он все так же их ненавидел, и ненависть его день ото дня становилась все сильнее.
      Глава 20
      Здесь было тихо, спокойно и уютно. Кафе "Венеция" со своими огромными зеркалами, прекрасными шпалерами и золоченым фарфором располагало к задушевной беседе. Мне и хотелось немного расслабиться, посидеть, отдохнуть, но Карчинский заметно нервничал, хотя и пытался не подавать виду. Он изо всех сил старался шутить, улыбаться, но все это давалось ему с величайшим трудом. Я уже отдала ему сверток и теперь рассказывала о своей встрече с Паком.
      То есть рассказывать мне было, собственно, нечего, всего несколько фраз, но художник ловил их с жадным вниманием и нетерпеливо выспрашивал подробности. Сначала я не хотела говорить ему о том, что ваза, которую он послал в подарок, разбита, но потом все же решилась сказать. Вазу ведь попросили доставить меня, и я довезла ее в целости и сохранности, но затем ее кто-то разбил. И я здесь ни при чем.
      - Послушайте, Владимир Иванович, - я старалась говорить мягко и осторожно, - я понимаю, что вы обратились ко мне, потому что в этом возникла необходимость... Вы попросили отвезти вазу, что я и сделала. Но я кое-что забыла в кабинете у Пака, и мне пришлось вернуться. Когда я вошла, то увидела, что ваша ваза разбита. Мне очень жаль, что так получилось, но, наверное, он не рассчитывал, что она такая хрупкая.
      - Значит, - прервал он меня, - вы говорите, что ваза разбита?
      - Да, - подтвердила я, - к сожалению. Художник о чем-то напряженно думал, но потом махнул рукой и обратился ко мне:
      - Я очень благодарен, Леда, что вы не отказались выполнить мою просьбу. Но знаете, милая, вам не нужно по этому поводу переживать. Если так случилось, что ваза разбита, то уже ничего не поделаешь. Поэтому постарайтесь выбросить это из вашей хорошенькой головки. Давайте поговорим о чем-нибудь приятном. Как вам, например, понравилось в Москве?
      Что и говорить, Карчинский умеет удивлять людей. Он посылает вазу в Москву, а когда ему сообщают, что ваза разбита, предлагает не брать это в голову. У меня скоро она треснет от всех этих заморочек. И мне как, скажите на милость, поступать? Тоже сделать вид, что все замечательно и великолепно?
      Ладно. Если он хочет, то я именно так и сделаю. Но больше с художником иметь никаких дел не желаю. Пусть поищет себе другую дурочку, а меня увольте. Карчинский еще пробовал развлекать меня какими-то побасенками, но я не реагировала, и он тоже быстро скис.
      - Простите, - сказал он, торопливо взглянув на часы, - но, к сожалению, у меня больше нет времени. Я не могу остаться с вами. Может, вас подвезти?
      - Нет, - я решительно отказалась, - я на машине. Если что-то понадобится, Владимир Иванович, звоните. Телефон вы знаете.
      - Спасибо, спасибо, - закивал он, раскланиваясь, - очень вам благодарен за помощь. Но на этом позвольте проститься.
      И он очень быстро исчез, оставив меня с чашкой недопитого кофе в очень мрачных размышлениях.
      Но зачем я принимаю все случившееся так близко к сердцу? Пусть Карчинский переживает, ему положено. А я? Да мое дело вообще сторона. Попросили - отвезла, приехала - сказала об этом. Вот и все. Нет у меня больше никаких проблем, и не надо их выдумывать. Успокаивая себя таким образом, я постаралась выкинуть из головы мысли о художнике.
      Кстати, не мешало бы позвонить маме. А еще лучше заехать. Черт с ним, с отчимом, плевать на него. Пусть бурчит все, что угодно. Но мамочкины наставления взбадривают лучше, чем пара глотков касторки. Вот пусть и приведет мое душевное равновесие в порядок. И с этими благими мыслями я покинула роскошную "Венецию", чтобы исполнить свой дочерний долг и навестить дражайшую родительницу.
      До квартиры матери было рукой подать, но я умудрилась ехать туда не менее получаса. Затем вспомнила, что все-таки неудобно вот так вваливаться, надо хотя бы что-нибудь к чаю захватить, и еще полчаса убила в ближайшем от дома магазине. Зато мама будет довольна, получив любимый зефир в шоколаде, причем свежий, только что привезли. Я уже хотела было надкусить зефиринку, но потом передумала. Не маленькая уже, четвертый десяток как-никак, а все на сладкое тянет. Ладно, успею еще попробовать, надеюсь, что даже после выходки Герта меня без чая не оставят.
      Я позвонила и принюхалась. Какой аппетитный запах, даже сквозь две двери просочился! Жаль, что я не умею готовить так, как мама, а то давно бы уже была шеф-поваром "Астории".
      Я не ошиблась, мать священнодействовала на кухне.
      - Еще двадцать минут, - заявила она мне категорическим тоном. - Вымой пока руки и переоденься.
      - А этот... твой... тоже будет? - полюбопытствовала я, останавливаясь в дверях кухни.
      - Сколько раз просила тебя не называть его "этим", - вспыхнула мать. Все-таки как-никак он твой отчим.
      - Он твой муж всего лишь, - огрызнулась я, - а мне он никто. Был никем, никем и остался. Так что, пожалуйста, не надо мне никого навязывать.
      - Ты все такая же злая. - Мать остановилась напротив меня. - Я думала, вырастешь, перебесишься, но, похоже, на тебя ничего не действует. Хоть бы из уважения ко мне не говорила так. Или я для тебя тоже никто?
      - Перестань, мам, - попросила я, - я ведь совсем не собираюсь с тобой ссориться, но если ты хочешь, то я могу и уйти. В самом деле, мне, наверное, уже пора.
      - Перестань, - строго сказала мать, - переодевайся, и сейчас будем обедать. Ты ведь должна мне обо всем рассказать, или так и будешь отделываться разговорами по телефону?
      Возразить было нечего. Я вздохнула и смирилась. По крайней мере, хоть пообедаю нормально.
      Нет, все-таки как благоприятно действуют на человека и материнские советы, и материнские обеды. Это же просто чудо какое-то.
      Я даже старалась не обращать внимания на все ее подковырки, а также на глубокомысленные и заумные замечания ее супруга, который по привычке вознамерился меня поучать. Больше всего мне досталось, конечно, за Герта. Я, оказывается, и такая, и сякая, и совершенно не умею разбираться в людях, а если уж мне так приспичило трахаться, то выбрала бы кого-нибудь из своих коллег.
      При воспоминании о коллегах меня передернуло. Да с любым из них я не согласилась бы переспать и за миллион баксов. Нет уж, увольте, они, может быть, и распрекрасные люди, но со своей личной и сексуальной жизнью я разберусь как-нибудь и без родительских совета и помощи. Поэтому я доела зефир (отличная вещь, может, домой такого же купить?), допила чай, поблагодарила мать за отличный обед и заботу и постаралась побыстрее убраться из ее гостеприимной квартиры. Мне ведь еще дома предстоит заниматься разными домашними делами. А они имеют обыкновение только прибавляться и никак не убывать.
      Герта еще не было, и я, вместо того чтобы перейти к скучнейшим домашним обязанностям, уселась в кресло с коробкой зефира и предалась воспоминаниям и размышлениям. Не знаю, что на меня иногда находит, но я без этого не могу. Сижу, копаюсь в своей памяти, как добросовестная мастерица, которая подбирает для узора разноцветный бисер. Вот и я сейчас выуживала бисеринки фактов из своей памяти. Что-то не давало мне покоя, ныло, как больной зуб. Что-то явно не сходилось, но что именно, я не могла понять. В водоворот каких странных событий я умудрилась попасть, когда встретилась однажды совершенно случайно с Гертом на трамвайной остановке?
      Интересно, а что было бы, если бы мы тогда с ним не встретились? Он бы поискал утешения у какой-нибудь другой своей подружки или все же вспомнил бы мой адрес? Чего теперь-то гадать? Его можно об этом и самого спросить, если я, конечно, не усну до тех пор, пока он соизволит заявиться. Нет, как все-таки в жизни иногда причудливо пересекаются дороги людей. Никак не ожидаешь, что встретишься именно с этим человеком.
      Однако одни встречи приносят радость, а о других хочется побыстрее забыть как о чем-то весьма неприятном, даже отвратительном.
      Интересно, за последнее время судьба подарила мне больше плохих или хороших встреч? Так, а с кем я встречалась? С математикой у меня туго, с памятью и того хуже, поэтому лучше взять листочек и выписать всех. А потом уже можно будет разбираться. Причем встречи-то были самые разные. И важные, и не очень.
      Спустя некоторое время я сидела над расчерченным на квадратики листочком, старательно вписывая встретившихся мне людей.
      Так. Неплохо получилось. Незначительные встречи можно опустить, а вот значительные...
      Номер первый. Бесспорно, Герт. По этому поводу и говорить ничего не нужно, коль мы решили жить вместе.
      Номер второй. Карчинский. Очень интересный художник и очень скользкий тип. Даже не знаю, чего в нем больше, хорошего или плохого. Как Герт говорил, с червоточинкой. Плюс-минус - самая правильная оценка.
      Номер третий. Авангардист Иванов. Темная лошадка, но все-таки чем-то он мне понравился. Не было в нем слащавости Карчинского. Пусть будет плюс.
      Теперь о неприятном. Номер четвертый, без всякого сомнения, Диана. Вот уж кто достал меня до самых печенок за последние дни. Какой черт дернул нашего главного, что он согласился на всю эту катавасию с ней? Нужно было отмахиваться от заказчиков руками и ногами. Но теперь-то уже ничего не сделаешь, придется с ней мириться. Я поставила напротив модели огромный минус.
      Номер пятый. Александр Пак, с которым мне пришлось встретиться в Москве. Тоже, надо сказать, пренеприятный типчик. А как он вел себя со мной? Или у них так принято? Хотя азиаты всегда вроде бы отличались вежливостью.
      Ладно, не понравился он мне, и все. Так что, будем считать, встреча была под знаком минус.
      Номер шестой. Старый рокер. Я и виделась-то с ним каких-то полчаса, но он меня чем-то задел. То ли своими разговорами, то ли воспоминаниями. А вот тут я в полной растерянности. Совершенно не знаю, как мне к нему относиться и каким знаком определить встречу.
      Все остальные встречи можно считать малозначительными. К примеру, с банкиром Ивлевым. Один раз я столкнулась с ним на выставке, другой раз в банке. Один раз мне пришлось с ним разговаривать. Тоже ничего хорошего из этого не вышло. Но как бы то ни было, банкира уже и в живых нет, убили. Убили и другого человека, встречу с которым я отнесла бы к малозначительным. Алексей, которого я встретила на сейшене. Вроде мне до него вообще не должно быть никакого дела. Его право - встречаться или не встречаться с моделью. Но все-таки парня жалко. Он-то, скорее всего, виноват меньше всех. А кто больше?
      Я склонилась над листком, обхватила голову руками и задумалась.
      * * *
      Похоже, что Герт никуда не собирался. Он сидел на кухне, какой-то весь мрачный и раздраженный с утра, и курил сигарету за сигаретой. Под потолком плавало сизое облако, и я попросила его хотя бы открыть форточку. Герт мрачно посмотрел на меня, но форточку открыл.
      - Что с тобой? - спросила я его, но он только отмахнулся.
      Я подумывала о том, чтобы пойти на работу, но в дверях комнаты появился мой дружок.
      - Собираешься? - спросил он. - А когда вернешься?
      - К вечеру, наверное. - Я пожала плечами.
      - А раньше не можешь? - Герт взлохматил волосы. - В обед, например?
      - Могу вообще-то, - я подошла к нему. - А это так важно?
      - Для меня - да, - он обхватил меня за плечи и притянул к себе, - но если ты скажешь "нет", я не буду настаивать. Понимаешь, малышка, сегодня как раз похороны Лешки. На кладбище мне нужно быть, а вот потом... Понимаешь, - повторил он, - бывают такие моменты, когда совершенно не хочется видеть знакомые рожи, наоборот, тянет куда-то, где можно побыть одному.
      - Ты хотел бы поехать на кладбище со мной, а потом куда-то отправиться один? - осторожно спросила я.
      - Нет, - он досадливо поморщился и немного отстранился. - Ну почему иногда женщинам так трудно все объяснить? Если я буду там один, то мне придется тащиться вместе со всеми на поминки, а если я буду с тобой, то смогу уехать, скажу, например, что тебе стало нехорошо... Но потом... потом я совсем не хочу быть один. Наоборот, я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Но чтобы больше никого вокруг. Теперь понимаешь?
      - Да, - я прижалась к нему, - понимаю. Я могу никуда не ходить, могу вернуться, когда ты захочешь.
      - Хорошо, - он кивнул, - так будет лучше всего. Сиди пока дома, оденься там, приготовься, а я за тобой заеду. Мне сейчас кое-куда надо смотаться.
      Похоже, Герт наконец-то взял себя в руки, и теперь его неуемная энергия найдет себе применение. А мне останется только ждать. Ладно, позвоню на работу, скажу, что буду завтра с утра. Герт быстро чмокнул меня и испарился. Я отправилось было к телефону, но звук открывающейся двери остановил меня. Я подумала, что Герт что-то забыл, и громко окликнула его. Но никто не ответил. Я удивилась и двинулась в коридор. Что еще за шуточки такие?
      - Герт! - позвала я. - Герт, перестань.
      В ответ не раздалось ни звука, хотя в коридоре явно кто-то находился. Я слышала осторожное дыхание.
      - Вот сейчас возьму что-нибудь потяжелее, - пообещала я, - и покажу, как в прятки со мной играть. Перестань дурачиться, выходи.
      Мои призывы остались без ответа.
      - Хватит! - заявила я громко. - Мое терпение кончилось. Или ты сейчас отвечаешь, или можешь проваливать...
      И тут меня озарила неожиданная мысль. А что, если в коридоре совсем не Герт? А кто же тогда? Эту нелепую мысль я постаралась отбросить, но испуг уже схватил меня своими Цепкими когтями.
      - Кто здесь? - спросила я напряженным хриплым голосом и осторожно двинулась в коридор. Свет не горел, но я заметила темную фигуру. Вскрикнув, я отступила в комнату. Если он сейчас бросится сюда, то мне придется туго. Неужели маньяк вот так легко может проникнуть в квартиру?
      Но быстро распахнувшаяся дверь и торопливые шаги по лестнице вниз возвестили о том, что неожиданный визитер покинул квартиру. Я выглянула в коридор. Внизу хлопнула входная дверь. Стремительной перебежкой я достигла двери и рывком захлопнула ее. Трясущимися руками закрылась на все замки, поставила их на предохранители, а заодно накинула цепочку. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Я в изнеможении присела на выступ трюмо и привалилась спиной к зеркалу. Нет, это просто кошмар! Как же мне сейчас не хватает сигареты. Всего бы пару затяжек! Но я не могла себя заставить сдвинуться с места и все вытирала и вытирала платочком вспотевшие ладони.
      Скрежет ключа в замочной скважине подбросил меня чуть ли не до потолка. Я вскочила с трюмо, задев по дороге шкатулку со своими прибамбасиками. Она с грохотом свалилась на пол, а я прижалась к стене недалеко от двери. Пусть попробует войти! Но, видимо, пришедший отличался завидным упорством. Перепробовав замки и поняв, что они никак не поддаются, он принялся яростно звонить. Я стояла, вдавившись в - стену и стараясь не дышать. После звонков послышался торопливый тревожный стук и голос матери.
      - Лида! - звала она. - Лида, открой!
      Слава богу! Это всего лишь мама. Наверное, я впервые в жизни, если не считать, конечно, детских лет, была так рада приходу своей родительницы, которая частенько без предупреждения появляется в моей квартире, чтобы прибраться и приготовить непутевой дочери обед. С огромным облегчением я принялась открывать свои запоры.
      - Что случилось? - Мать ворвалась в квартиру, словно за ней гнались. Почему все заперто? Я звонила, почему ты не открыла? Что за новости? - Но, взглянув на меня, тут же сбавила тон: - Что произошло?
      - Сейчас расскажу, - ответила я, проходя на кухню.
      Наконец-то можно вздохнуть с облегчением, потому что, задумай вломиться в дом даже сотня маньяков, мамочка быстро найдет на них управу. И опомниться не успеют, как она из них сделает отбивную. Забудут, зачем приходили. Я с удовольствием плюхнулась на стул, вытянула ноги и закурила. Какое все-таки наслаждение может давать сигарета! Черт! Вот только привкус у нее какой-то странный. Даже голова закружилась немного, и замутило как-то.
      - Что с тобой? - участливо повторила мать, появляясь на кухне. - Да выброси ты свою цигарку, вон какая бледная вся.
      Я послушалась разумного материнского совета и затушила сигарету. Случается. Если человек перенес сильный стресс, то бывает, что есть не может после этого, курить, наверное, тоже. Хотя и говорят, что никотин и алкоголь здорово снимают стресс, но, наверное, у всех по-разному это происходит. А мать тем временем уже подсовывала мне стакан воды, грела чайник, чтобы напоить меня крепким чаем с лимоном, то есть проявляла материнскую заботу обо мне в полном объеме.
      И, кажется, первый раз в жизни меня это не раздражало, напротив, я была очень рада.
      - Рассказывай, - мать поставила передо мной чашку с чаем, в котором плавал ломтик лимона, - что происходит? Почему ты закрываешься средь бела дня? Или поругалась со своим суженым и не хочешь его пускать?
      - Вовсе нет. - Я отодвинула чашку. - Почему у тебя сразу такие мысли?
      - Потому что я жизнь прожила, - парировала маман, поправляя безукоризненную прическу, - и многое повидала. Но учти, это ему даром не пройдет.
      - Конечно. - Я нервно засмеялась. - Как бы мне хотелось, чтобы ты ему задала хорошую трепку, - но после этого всхлипнула, и слезы одна за другой закапали прямо на клеенку.
      Мать отреагировала побыстрее боксера в среднем весе. Она моментально вскочила с места, подбежала ко мне, прижала голову к своей груди и принялась гладить по волосам, утешая и приговаривая, как утешала меня, когда я была маленькой. От материнской кофточки исходил знакомый запах духов, и я снова почувствовала себя маленькой девочкой. Раз мама рядом, она сможет отогнать все страхи, решить все проблемы. Я быстро успокоилась и перестала хлюпать носом.
      - Иди умойся, - посоветовала мать, и я отправилась в ванную. Теперь-то ты можешь сказать, что все-таки случилось? - встретила она меня.
      Да, моя мама с годами совершенно не меняется. Никогда не успокоится, пока не выяснит все досконально. Поэтому я уселась за стол, придвинула себе чашку с остывшим чаем и сделала глоток.
      - Не знаю, что это такое, - сразу предупредила я мать. - Я была дома, собиралась звонить на работу, а Герт только что ушел. Минут пять прошло, не больше. Потом, слышу, дверь открывается. Я подумала сначала, что это он вернулся. Позвала несколько раз, но никто не ответил. Я пошла в коридор, и кто-то выскочил из квартиры и убежал.
      - И кто же это был? - Мать напряженно смотрела на меня.
      - Я же говорю, что не знаю. Мужик какой-то влез в квартиру, но потом услышал мой голос и сбежал. - Я снова отхлебнула чай, но он показался мне каким-то безвкусным, снова замутило.
      - Боже мой! - выдохнула мать. - Иди приляг, ты опять такая бледная. А я сама разберусь. В квартиру влезли... Влезли один раз, могут и в другой раз влезть. Сколько тебе говорила, чтобы поставила железную дверь, твою-то только ленивый не откроет. Все как об стенку горох. Но теперь-то убедилась?
      - Железные тоже открывают, - резонно заметила я, но мать только отмахнулась.
      - Так, - она решительно встала, - все замки сегодня же поменять на более надежные. Нет, прямо сейчас. А дверь поставим завтра, в крайнем случае, послезавтра. И даже не спорь со мной! - она повысила голос.
      - Я и не спорю, - я вяло махнула рукой, потому что спорить с моей маман совершенно бесполезное занятие, ну, все равно что кактусы в Мексике голой рукой дергать - эффект тот же самый. - Не спорю. Замки, конечно, можно поменять, а дверь, наверное, все-таки лишнее...
      - Это тебе кажется, что лишнее, а я говорю, что нет. Поэтому никуда сейчас не уходи, а замки я быстро поменяю.
      Я прошла в спальню и плюхнулась на кровать. Когда это заявил бы кто-то другой, я бы сильно засомневалась, но если энергию моей дорогой мамочки применить в мирных целях, то можно легко построить гидроэлектростанцию где-нибудь в Сибири. Наверное, именно такие люди строили БАМ, Днепрогэс или поднимали целину. Упертые до последней степени и такие же целеустремленные. Наше поколение уже совершенно другое, и таких энергичных, как моя мамочка, считай, и не встретишь. Нет, наглых, конечно, всегда хватало. И сейчас их с избытком, но вот именно таких - целеустремленных, уверенных в своей правоте... Мы, пожалуй, более инертные стали, что ли? Или более равнодушные. Нет такой цели, что заставляла бы нас идти напролом и добиваться своего. Лучше полежать дома, лучше заняться чем-то приятным, чем необходимым. Как сказал один мой приятель-философ: "Благополучие здорово портит людей. Они становятся беззубыми". А ведь прав он, что и говорить.
      Хлопнувшая дверь и раздавшиеся голоса возвестили, что маман уже вернулась, причем не одна. Это для других было бы трудно заманить к себе слесарей, у которых, как всегда, найдется какая-нибудь срочная работа. И пока им не пообещаешь на бутылку, и с места не сдвинутся. Но мама всегда умела с такими обращаться, и теперь они деловито ковыряли дверь, меняя замки. Мать заглянула ко мне в комнату, но, увидев, что я лежу с закрытыми глазами, тихонько затворила дверь. Мужики тоже стали шуметь меньше. Через полчаса они сообщили, что сделали все как надо, "в лучшем виде" и "хозяйка может принимать работу". Мать посмотрела, что они сделали, видимо, осталась довольна, потому что я услышала, как один из них прогудел:
      - Спасибо, хозяйка. Ежели что понадобится, то сразу к нам. Все сделаем в лучшем виде.
      - Хорошо, - благосклонно ответила мать.
      Мужики попрощались и ушли. Мама тихонько заглянула в комнату, но я снова сделала вид, что сплю. Она не стала меня тревожить, закрыла дверь, еще немного повозилась в коридоре. Я услышала, как входная дверь осторожно захлопнулась. Все. Теперь можно окончательно успокоиться. Даже если неизвестный придет, то войти все равно не сможет - замки-то новые. Но вот интересно, а от старых замков у него откуда ключи? Насколько я помню, я никому их не давала. Одни у меня, еще одни у матери, а запасной комплект всегда лежал в ящичке трюмо. Герт нашел его и забрал. Признаюсь, что встречалась с разными мужчинами, но они как-то не рылись в моих вещах, ключами не пользовались. Тогда что же это получается? Не случайно же он подобрал ключи от моей двери?
      Голову легче сломать, чем понять все происшедшее. Но какая-то мысль все время не давала мне покоя, какое-то смутное воспоминание. Ключи я не теряла... А вот и нет. Было один раз, лет пять назад, когда мы здорово перебрали в кафе "Сигурд". У меня еще тогда сумочка на пол свалилась, и все из нее высыпалось. Так несколько совершенно пьяных личностей помогали мне вещички собирать. В итоге нескольких своих мелочей, вроде помады, зажигалки, календарика, ручки, я так и не нашла, зато какой-то олух умудрился запихнуть мне туда пепельницу со стола, причем с окурками, и пачку неиспользованных салфеток с фирменным клеймом. Но вот ключей я тоже тогда не обнаружила, и мне пришлось на перекладных ночью добираться к матери.
      Видя мое состояние, она воздержалась от комментариев, но утром устроила мне грандиозную выволочку, после которой я поклялась себе, что если еще раз потеряю ключи, то лучше буду ночевать на лестнице, а к ней не пойду. Ночевать на лестнице мне не пришлось, потому что я взяла комплект ключей у матери, поехала на работу, а там дядя Сережа Воронцов за каких-то пять минут изготовил мне дубликат.
      Дядя Сережа, который пропал совершенно неожиданно несколько дней назад после нашего с ним разговора. Дядя Сережа, умелец - золотые руки, с легкостью мог бы изготовить не один комплект ключей, а сразу два. Но только зачем? Зачем ему это делать? Если я и встречала в жизни по-настоящему порядочных людей, то дядя Сережа как раз и был одним из них. Нет, он здесь ни при чем. И все-таки кто же это мог быть и что ему здесь понадобилось? Какая-то странная жизнь у меня стала. Загадка на загадке. И никак не могу понять, что к чему. Словно собираю головоломку, а она все время не выходит.
      Я задумчиво уставилась на свои руки, будто их созерцание могло помочь мне ответить на главный вопрос. И, как это часто бывает, меня вдруг осенило, и, вскочив с кровати, я бросилась в коридор. Ну конечно, как же я сразу не вспомнила! Утром я оставила свое кольцо на маленьком столике в коридоре, камень на нем предательски шатался, и я опасалась его потерять. Кольца не было. Удивительно, но, помимо естественного в этом случае огорчения, я испытала сейчас еще и облегчение. По крайней мере, теперь можно не опасаться неведомой опасности, неизвестный посетитель был всего лишь вором.
      Но ключи... Откуда же он взял ключи? Мог ли он найти их и каким-то образом вычислить мою квартиру? Невозможно. Но, собственно говоря, с чего я взяла, что он открыл дверь ключами? Ведь у профессиональных воров для этого имеется множество специальных приспособлений. Всяческие отмычки, например.
      Я так задумалась, что до меня даже не сразу дошло, что в дверь кто-то настойчиво стучит. Ну вот, звонок точно приказал долго жить. Придется пойти и открыть, потому что новый визитер, похоже, не собирается оставлять меня в покое. Ну и денек сегодня выдался! А до вечера еще далеко...
      Глава 21
      - Ты что, милочка моя, совсем охренела? - набросился на меня Герт прямо с порога. - Просил же тебя, чтобы была готова к моему приходу. Или ты ничего не помнишь?
      - Готова... к приходу... - Я ошарашенно смотрела на Герта, мучительно пытаясь сообразить, о чем это он толкует.
      Наконец меня осенило. Он же перед уходом просил меня собраться, но за всеми этими событиями его просьба совершенно вылетела у меня из головы.
      - Извини, - пробормотала я. - Сейчас оденусь. Тут такое было...
      Я торопливо напяливала на себя одежду, так же торопливо объясняя Герту, что произошло. Он молча меня слушал, время от времени переспрашивая и вертя головой.
      - Не нравится мне все это, - заявил он, когда я закончила свое повествование и была готова к выходу. - Не нравится, хоть тресни. Ладно, разберемся. А пока давай на выход, а то мы и так опаздываем.
      - Куда опаздываем, Герт? - Я все еще не могла сосредоточиться.
      - На кладбище, - отрезал он, возясь с новыми замками, - куда же еще!
      - На кладбище... - Я обалдело уставилась на него. - Как на кладбище? Герт, что происходит?
      Мой дружок хотел уже конкретно объяснить, что к чему, но, посмотрев на меня, передумал, сдержался и только махнул рукой.
      - Ничего, малышка, - утешил меня он, - бывает, что разные подонки забираются в квартиры, считай, что тебе еще повезло. Попался бы какой-нибудь наркоман, который от дури своего имени не помнит, тебе бы пришлось гораздо хуже. Хорошо, что хоть он сбежал... Пошли, пошли, я тебе по дороге все объясню. И про кладбище тоже.
      Герт не соврал. Признаться, смерть Алексея совсем вылетела у меня из головы, но теперь, сидя рядом с Гертом в машине, я жалела парня. Молодых всегда жаль. И умер он не по своей воле, а кто-то захотел его смерти. Молодой, талантливый, наверное, но какая-то мразь решила, что в этом мире ему больше нет места. Сейчас вообще такое время, что совершенно не знаешь, с какой стороны на тебя может обрушиться несчастье. А люди утратили всякую жалость. Что значит жизнь какого-то человека, да ничего... И с каждым годом становится все хуже. Найдется ли в городе хоть один здравомыслящий человек, который скажет, что он живет спокойно и не опасается за свою жизнь? Вряд ли. Может, где-то в глубинке такой человек и найдется... Хотя очень в этом сомневаюсь. Сейчас все на редкость перепуганы. Просто стараются как-то не думать о неприятном.
      - Чего такая грустная? - Герт повернул ко мне голову. - Понятно, конечно, что не на вечеринку едем, но все-таки... Или переживаешь из-за сегодняшнего случая?
      - Сразу обо всем думается, - призналась я.
      - Вот что, подруга, - сказал Герт, останавливая машину недалеко от массивных чугунных ворот, - если не хочешь, то не ходи. Посиди здесь, а я побыстрее постараюсь уйти.
      - Нет, - я покачала головой. - Не хочу одна оставаться. Ты иди быстрее, а я потихоньку за тобой. Здесь у нас бабушка похоронена, зайду к ней, а потом назад.
      - Смотри не потеряйся, - напутствовал меня Герт и заспешил по дорожке.
      Я медленно поплелась за ним следом. Какое-то странное ощущение. Что-то не припомню, чтобы я когда-нибудь была такой. Какая, странная неуверенность, словно и не я это вовсе. Подумать только, чтобы я когда-то в чем-то сомневалась или ощущала такой вот липкий страх! Напротив, моя драгоценная мамочка всегда ругала меня за излишнюю самоуверенность и прямоту. Уж чем-чем, а робостью я никогда не отличалась, всегда бросалась очертя голову вперед. Бывало, что и попадало мне за это, бывало, доставалось так, что искры из глаз сыпались и приходилось уползать в свою норку, поджавши хвост, чтобы восстановить силы. Но затем, гордая и самоуверенная по-прежнему, я снова бросалась в очередную авантюру. Если бы не это, моя жизнь стала бы совсем пресной, как у многих моих соседок-клушек, которые только и знают, что поджидать с работы пьяненького мужа да воспитывать сопливых горластых детишек. Бр-р! Я всего этого как-то умудрилась избежать. Можно сказать даже, что жила в некотором роде в другом мире. И неплохо, кстати сказать, жила...
      Так. Я остановилась и бросила самокопание.
      Навстречу мне плелись две бабки в черных платках. Понятия не имею, куда пропал Герт, но искать его не собираюсь. На меня всегда угнетающе действовали черные ямины, в которые мужики опускали гроб, люди, стоящие вокруг, надгробные речи. Больше всего давят на психику заплаканные и бледные лица родных. Остальные потом расходятся, а эти остаются со своим горем. Лучше уж прийти потом, когда время потихоньку залечит боль утраты.
      Да, сначала это боль, тоска, а потом остаются воспоминания.
      И чаще всего светлые. Как будто смотришь на старые фотографии.
      И сейчас мне не хотелось идти за Гертом. Я видела этого Алексея всего один раз в жизни, и разговор наш был не слишком приятным. Зачем сейчас об этом вспоминать? Об этом и в таком месте, в такой день. Лучше пойду потихоньку, зайду к своей бабушке. Вот человек, о котором я всегда думаю с какой-то светлой грустью. Замечательный она была человек.
      Самое странное, что моя мама, ее дочь, совсем на нее не похожа. С детства помню бабушку маленькой, худощавой, морщинистой, а моя маман - вся подтянутая, в строгих платьях и с высокой прической. Совершенно ничего общего. Но мама бабушку, такую простую и добрую, все же побаивалась. Бывало, начнет бабуля о том, о другом ее спрашивать и смотрит сердито, а мамуля теряется, смотрит, как провинившаяся школьница. Как нас с Мишкой это забавляло! Понятно, что при таких разговорах мы присутствовать не могли, но Мишка всегда пробирался к дверям гостиной, приоткрывал дверь и звал меня с собой. Однажды ему за такое художество и влетело по первое число, сначала от мамы, а затем и от бабушки. Меня, правда, карающая десница миновала, потому что я лежала в тот день с больным горлом в постели.
      Мишка еще с неделю почесывался и на мои насмешки отвечал: "Подумаешь". Но бабушку он тоже любил и, пока она была жива, слал ей всякие гостинцы из Америки, звал к себе посмотреть на правнуков, приезжал на ее похороны. Да, бабушка у нас была мировая, что и говорить!
      Но если я хочу навестить ее могилку, значит, мне сейчас нужно свернуть, чтобы пройти той аллеей с высокими рябинами, а там останется совсем немного. Не скажу, что мне так часто приходится здесь бывать, но маман у меня непреклонная. Хочешь не хочешь, а два раза в год, причем в любую погоду, мы сюда наведываемся. В день рождения бабули и в день ее смерти.
      Сейчас многие ходят к умершим на Пасху, но мамочка не придерживается этого модного поветрия. Приходит за неделю, все убирает, а потом появляется на Родительскую.
      В такие дни она меня с собой не зовет, да, честно сказать, я и сама не рвусь. Мать прекрасно справляется и без моей помощи. А вон, кажется, и бабушкина могилка. Я уселась на скамеечку возле памятника и призадумалась.
      Теперь, конечно, возле могилок никаких столиков и скамеечек ставить не разрешают. Даже деревце люди посадить не имеют права. Только небольшой камень, даже без оградки, и все. Но здесь, в этом старом уголке, можно увидеть и оградки, и скамейки, и столики. А деревья какие вымахали! На некоторых полно перевернутых черных шапок - вороньи гнезда. Пробовали птиц стрелять, пробовали травить, бесполезно. Воронье тут было и будет до скончания века.
      Я сидела на скамейке, смотрела на раскачивающиеся ветви деревьев, на осыпающуюся листву и думала о своем. Незаметно моя жизнь изменилась. Вроде бы все осталось по-прежнему, но, с другой стороны, я чувствую себя так, словно вошла в незнакомый пустой дом. Пустой, еще не обжитый, неуютный, который только дожидается своих хозяев. Похоже, что это как раз моя новая жизнь и есть. А может, старую бросать в этом случае не стоит, если новая такова? Да и шла я к этой новой жизни, прямо скажем, не слишком хорошим путем. То одно случится, то другое. И отнюдь не распрекрасные события. Наоборот. Из всего мрачного ряда выпадает только встреча с Гертом, хотя как знать...
      Ведь, откровенно говоря, именно с него все и началось. Но я ведь могла отказаться, упереться тогда и не поехать с ним. Или вообще не попасть на ту остановку. Ведь предлагал же мне дядя Сережа переждать в редакции. Посидела бы часок, кофе попивая, в потолок поплевывая, глядишь, Пошехонцев с Лилькой прервали бы свою диванную любовь и ко мне бы присоединились. Так нет же, словно черт меня под руку толкал. Вот и оказалась я в нужном месте в нужное время, хотя, как глубокомысленно изрекает Лилька, это судьба, и никуда от нее не денешься, против нее и не попрешь.
      Если уж суждено было нам с Гертом встретиться, то мы все равно встретились бы, раньше или позже, но это бы произошло. Так что нечего себя терзать, гадая, было бы - не было бы, и как говорила моя бабушка: "Если бы да кабы, да во рту росли бобы, и был бы тогда не рот, а целый огород".
      Ладно, посидела здесь, успокоилась, страх этот противный прошел.
      Я встала, попрощалась с бабушкой, как мать учила, посмотрела еще на деревья, на небо в рваных серых облаках и пошла потихоньку к аллейке. Но потом передумала и направилась короткой дорогой мимо памятников. Я шла и поглядывала на фотографии, на надписи, говорящие о двух вехах человеческой жизни. Вот человек родился, вот умер, а между этими двумя цифрами вся его жизнь уместилась. Что в ней было? Сколько горя, сколько радости?
      Бывает, что на одном памятнике можно увидеть две фотографии. Он и она. Вот, пожалуйста. Чудно, но у них даже фотография общая. Суровый старичок, а рядом сухонькая старушка в платочке. Дата смерти. Ничего себе, они даже в один день умерли. Бывает же так. Не верится даже. Я наклонилась поближе к фотографии, чтобы получше рассмотреть их лица, но вздрогнула, потому что совсем рядом послышались раздраженные голоса.
      Я пригнулась еще ниже, не хватало, чтобы меня заметили. А эти... Тоже хороши, нашли, где выяснять отношения. Но мужчина и женщина, похоже, не замечали ничего вокруг. Они прошли недалеко от меня, голоса стали удаляться.
      Все мое спокойствие как-то разом улетучилось. Навалилась какая-то смутная тревога. Почему они так здесь разговаривали? Не нашли, что ли, другого места? Понятно, что это совершенно не мое дело, но мне до жути захотелось на них взглянуть.
      Просто посмотреть на этих людей, которым наплевать на то, где они находятся. И я отправилась за ними следом.
      Шла я тихонько, ориентируясь по голосам и стараясь, чтобы меня не заметили. Но впереди показался небольшой просвет, пришлось остановиться. Нужно было обойти говоривших немного сбоку, что я и сделала. Теперь, если выгляну из-за памятника, то смогу увидеть тех двоих. Я выглянула. Но тут же опустилась прямо на землю, потому что ноги перестали меня слушаться.
      Диана, вся в черном, разговаривала с художником-авангардистом Ивановым и яростно что-то ему втолковывала. Эти двое здесь, они все время были рядом с этими убийствами. "И в Москве он был", - обожгла меня резкая мысль. Но о чем, о чем, спрашивается, они могут разговаривать? Что они выясняют? И не похоже, что эти люди только что познакомились, напротив, так могут выяснять отношения только те, кто хорошо и давно знает друг друга.
      Я сидела возле памятника, стараясь рассмотреть их сквозь заросли травы и напряженно прислушиваясь. Нет, слишком далеко, ничего нельзя разобрать. Если бы они подошли поближе, или мне удалось бы к ним подобраться... Вот, опять если бы да кабы... Невозможно ни то, ни другое. Ладно, ничего с этим не сделать. Но вот интересно, откуда Иванов знает диву, и почему он об этом ни разу не обмолвился? Хотя, с другой стороны, он совершенно не обязан был об этом говорить. С какой стати? Видно мне было чертовски плохо, и я решила привстать. Так. Уже лучше. Но что это? Художник сгреб Диану в охапку и трясет ее как грушу. Вот так дела!
      Что такое она умудрилась ему сказать? Но Диана тоже не оставалась равнодушной, она вырвалась и отступила на пару шагов, а потом начала смеяться. Ненормальная, не иначе! А у художника был жалкий вид, своим смехом она полосовала его как плетью. И что-то добавила при этом совсем тихо. Он вздрогнул и вскинулся, а потом залепил ей такую пощечину, что модель еле на ногах устояла. Вот те на! Договорились, называется. Многое бы я отдала, чтобы услышать их разговор. Ну что мне мешало подползти потихоньку поближе? А теперь хоть по голове бей себя от досады.
      Диана замолчала. Она отступала от художника все дальше, затем повернулась и бросилась прочь. Но он не кинулся ее догонять, напротив, двинулся прямо на меня. Что же мне делать? Я растерянно заметалась, попыталась отползти и скрыться за соседними памятниками. Сзади послышались шаги, я хотела обернуться, но резкий удар по голове опрокинул меня в темноту.
      Сколько времени я так пролежала, не знаю. Очнувшись, посмотрела вокруг. Никого поблизости не было. Ни посторонних голосов, ни шорохов. Я с трудом встала, потрогала болевший затылок. Похоже, что удалось отделаться только шишкой. Я небрежно отряхнулась и побрела к дорожке. Вот так денек! Кто бы мог подумать, что на кладбище можно увидеть такие сцены, а кроме того, получить по голове. И неизвестно, между прочим, от кого. Странно все это, странно и непонятно. Денег у меня с собой нет, сумочка осталась в машине, меня злодей тоже вроде бы не тронул. Тогда зачем по голове треснул? Или у него хобби такое странное? А может, я ему как женщина не понравилась? Когда подкрадывался, то думал - подойду, а как шарахнул меня да поближе посмотрел, так желание и пропало.
      Я, спотыкаясь, добрела до ворот и остановилась. Все, не могу больше. Только теперь до меня стало доходить, что произошло. Ноги не держали, я вцепилась в ограду. Издалека накатывал гул, от которого закладывало уши, в глазах замелькали черные точки, а все звуки стали исчезать.
      Снова я очнулась от того, что кто-то усаживал меня на сиденье.
      - Отойдите, - услышала я голос Герта, - не видите, ей плохо?
      - Пьяная, - предположил сварливый женский голос. - Налакаются вечно и прутся...
      - Не пьяная, - возразил кто-то другой, - просто плохо стало. С кем не бывает...
      - Да отойдите вы! - рявкнул Герт. - Друга мы сегодня хоронили, понятно? Но из нас никто капли не брал. Так что давайте отходите.
      - Тогда понятно, - сказал сварливый голос. - Тогда все ясно.
      Я приоткрыла глаз и попыталась приподняться и сесть поудобнее.
      - Очнулась, подруга? - произнес Герт с явным облегчением. - Эх, не нужно тебе было ехать, это я виноват.
      - Мне уже лучше, - выдавила я. - Ничего страшного.
      - Оно и видно. - Он захлопнул дверцу и, обойдя машину, плюхнулся на водительское сиденье. - В зеркало на себя посмотри, бледная, аж зеленая.
      - Мне бы сигаретку, - попросила я, - сразу все пройдет.
      - Ага, сигаретку, - Герт мотнул космами, - и тебя тут же стошнит прямо в машине. Хотя, может, ты и права, вдруг полегчает. Держи. - Он перегнулся назад, пошарил на сиденье и бросил мне на колени мою сумочку. - Хрен с тобой, кури.
      Я затянулась, но Герт оказался прав. Не прошло и минуты, а мне уже потребовалось открыть дверцу. Какое счастье, что мы не успели отъехать. Но мне и в самом деле стало получше. А Герт терпеливо ждал.
      - Помогла тебе сигаретка? - спросил он. - Что-то с тобой не так.
      - Все в порядке, - попробовала возразить я. - Все объясню, водички бы сейчас.
      - Водички - это хорошо. Так чего же мы стоим? Давай закрывайся, сейчас в ближайшем ларьке минералки возьмем.
      То ли от свежего ветра, то ли еще от чего, но мне значительно полегчало, а когда я выпила немного минералки, вообще все прошло. Герт не приставал ко мне с расспросами, и я была ему за это благодарна. Но когда подъехали к дому, то настроение у меня снова резко ухудшилось. Это надо же, сколько всего произошло за один день. Герт уже подошел к дверям, а я все еще плелась следом.
      - Что за черт! - Он пытался открыть дверь. - Утром звонил, звонил, сейчас стою тыркаюсь. Что с замком случилось?
      Я достала из сумочки ключи и открыла дверь.
      - Я же тебе говорила перед уходом, что пришлось поменять замки, сказала я, бросая сумочку на трюмо и отправляясь в ванную. - Или ты забыл?
      Герт растерянно вертел в руках ключи и смотрел на дверь.
      Пока я плескалась в ванне, приводя себя в порядок, он все же закрыл дверь, протопал на кухню и поставил чайник. Я застала его сидящим за столом. Он подпирал голову руками и мрачно смотрел в чашку.
      - Садись, - сказал он, не поднимая глаз, - нам есть о чем поговорить.
      - Конечно. - Я присела. - Герт, я давно хотела тебе все объяснить...
      - А объяснить тебе придется, - он протянул руку через стол и больно сжал мое запястье, - потому что мне надоели эти чертовы недомолвки. Ты меня поняла?
      Герт говорил тихо, но бешенство в его глазах не сулило мне ничего хорошего. Я кивнула.
      Глава 22
      - Ты просто сдурела! - орал Герт, расхаживая по кухне. - Нет, скажи мне, на кой черт ты с ним вообще связалась? Поперлась в Москву?..
      - Да не связывалась я, - пыталась я как-то отбиться от его наскоков. И вспомни, дорогой, ты же сам нас познакомил. И насчет моей поездки ты был в курсе...
      - Дурак я конкретный, что так сделал, - продолжал бушевать Герт, - но и ты нисколько не лучше! А насчет поездки... Если бы я знал, зачем именно ты туда едешь! Ты же не потрудилась рассказать об этом!
      - Да что случилось? Я ведь не сделала ничего плохого.
      - Ты не сделала, - он остановился передо мной и погрозил пальцем, - но это не значит, что так же поступили и другие.
      - Ну, довольно, - я тоже разозлилась, - прекрати немедленно. Еще не хватало, чтобы ты стал в чем-то меня обвинять. Да мне твой... художник и на фиг был не нужен! Но ты ведь сам предложил сходить к нему на выставку, взять интервью. Что, совсем память отшибло?
      - Ничего у меня не отшибло, - пробурчал Герт, но, похоже, успокоился. - Одно дело по выставке походить, интервью взять, ничего особенного в этом нет. Но совсем другое дело - выполнять его поручения. Ты что, не могла отказаться?
      - Да с какой стати мне было отказываться? - Я разозлилась не на шутку. - Что здесь особенного? Подумаешь, попросил человек отвезти сувенир в Москву. Что здесь такого?
      - Такого - ничего! А почему этот человек для своего поручения не нашел никого другого? У него что, знакомых мало? Нет, ему понадобилось выбрать именно тебя!
      - Знаешь, Герт, - я стала успокаиваться и достала из пачки сигарету, меня тоже волновал этот вопрос. Я спрашивала себя почти в тех же самых выражениях. Но ничего так и не смогла придумать. Посчитала, что ничего особенного в этом нет. Отвезла вазу, и все.
      - Вазу... - Герт вытаращился на меня, словно увидел привидение. - И ты повезла эту чертову корейскую черепушку в Москву? Нет, ты точно рехнулась!
      - Ничего я не рехнулась! - заорала я, в свою очередь. - Хватит уже надо мной издеваться! - Но тут меня пронзила новая мысль: - Герт, откуда ты знаешь, что это была ваза мэбен?
      - Догадался, - буркнул он. - Интересно, а что это еще могло быть? Все, подруга, игрушки кончились, давай садись и выкладывай подробненько, что ты в этой чертовой Москве делала. Давай, давай, - добавил он, - и учти, что я тебя все равно не отпущу, пока ты мне все не скажешь.
      - В каком это смысле? - Я повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. - Как это ты меня не отпустишь?
      - В самом прямом, - заверил Герт. - И не надейся, что я такой добрый. Ты пока еще не въехала или, может, прикидываешься наивной дурочкой. Ладно, не прикидываешься, но получается, что именно такая и есть. Тебе не нужно было с ним связываться. Ты так и не понимаешь, какой опасности просто чудом избежала.
      - И что же со мной могли сделать? - Я постаралась, чтобы голос прозвучал насмешливо. - Неужели убить? Из-за того, что я привезла "корейскую черепушку", как ты говоришь?
      - Убивают и за меньшие провинности, - серьезно ответил Герт, - а ты ввязалась в чужую игру. И тебя могли шлепнуть без всякого сожаления. Ты ничего странного в этом самом фонде не заметила?
      - Не фонде, а центре, - поправила я, - в Центре корейской культуры.
      - Да какая, хрен, разница, говори уже, не тяни.
      Деваться действительно было некуда, и мне пришлось рассказать Герту о том, как я путешествовала по Москве, как бродила по центру, не зная, куда мне идти, как отдала вазу Александру Паку, как потом случайно наткнулась на авангардиста Иванова.
      - А он знал, что ты везешь вазу? - быстро спросил Герт.
      - Конечно, нет. - Я удивленно глянула на него. - Карчинский попросил никому о цели поездки в Москву, не говорить, даже тебе.
      - Что ты и сделала, - он с досадой махнул рукой. - Правильно он рассудил, если бы ты мне сказала, то я эту черепушку ему на голову бы надел и тебя бы никуда не пустил.
      - Забавно. - Я засмеялась. - Именно так все и произошло. То есть, конечно, не совсем так. Я когда от авангардиста избавилась, стала выход искать и очутилась опять в кабинете Пака, где уже лежала разбитая ваза. Можешь себе представить? Я старалась, везла ее, а там ее разбили, не прошло и пяти минут.
      - А ты уверена, что это та самая ваза? - спросил Герт.
      - Я не уверена на все сто процентов, но там валялась бумага, в которую она была упакована, а рядом черепки. Наверное, все-таки разбили вазу Карчинского.
      - Вазу Карчинского, - задумчиво произнес Герт, думая о чем-то своем. А дальше что?
      - Дальше - ничего, - пожала я плечами. - Я вернулась домой, встретилась с Карчинским, передала ему сверток от Пака, сказала, что вазу разбили.
      - Держу пари, что он не слишком удивился, - сказал Герт. - А ты не додумалась случайно заглянуть в сверток, который тебя просили передать?
      - Нет, не додумалась, - в тон ему ответила я. - Зачем мне рыться в чужих свертках? Но он действительно не слишком удивился, когда узнал, что вазу разбили. Странно. Меня уверял, что она такая хрупкая и он не хочет, чтобы ваза пострадала, а потом просил не беспокоиться. И странно все-таки, что Иванов оказался в Москве и в центре, когда я привезла туда вазу. Неужели он такой любитель корейского искусства?
      - Не любитель, а профессионал, - поправил меня Герт, - хотя любителем его тоже можно назвать. Он ведь влюблен в восточное искусство, а сам является искусствоведом и крупным специалистом, экспертом по искусству Дальнего Востока.
      - Не может быть, - выдохнула я. - Иванов, оказывается, искусствовед, но ведь он еще и художник. Или нет?
      - Художник, - заверил меня Герт. - И искусствовед тоже, одно другому не мешает. То, что он поволокся в Москву, это его дело. Он всегда там бывает, когда проходят дни культуры разных стран, ничего удивительного. Карчинский мог и не доверить ему вазу, не идиот же он, чтобы отдавать ее в руки специалисту. Он уж точно на нее посмотрел бы. И в сверточек заодно тоже. Ладно, будем считать, что это дурацкое дело, в которое ты вляпалась, закончилось все-таки для тебя удачно. Но больше с Карчинским не связывайся. Обещаешь?
      Я уже хотела кивнуть, как меня словно током ударило. А письмо? Письмо, которое Карчинский просил меня передать Паку, но я этого так и не сделала. Ведь придется с ним снова встретиться, чтобы отдать ему письмо и как-то все это объяснить.
      - В чем дело? - Герт не спускал с меня глаз. - В чем дело? Похоже, что у нас снова завелись тайны. Признавайся, подруга.
      - Письмо, - еле выдавила я. - Карчинский просил меня передать письмо, а я про него совсем забыла.
      - Давай, - Герт решительно протянул руку.
      Я вздохнула. Иногда он мог быть невероятно упрямым и просто придушил бы меня, если бы я начала сопротивляться. Поэтому я сходила в комнату, достала свою дорожную сумку и вынула из нее письмо. Герт повертел его в руках, затем решительно взял ножик.
      - Нет, Герт, - я схватила его за руку. - Пожалуйста, не надо. А вдруг там ничего особенного, а ты вскроешь конверт. Неудобно получится.
      - Неудобно получится в любом случае, - пробурчал он, но конверт все же вскрывать не стал. - Уж не собираешься ли ты отдать ему это письмо назад? И что ты скажешь? Извините, забыла отдать? Не завидую я тебе...
      - Но ведь он нормальный человек, ему же можно все объяснить. Не убьет же он меня за это?
      - Как знать, - усмехнулся Герт. - Ладно, шучу, малышка. Хотя тебе лучше с ним теперь не связываться. А конверт можно и по почте отправить. Написать адрес, и все, или просто в ящик ему подбросить, чтобы его штемпели с толку не сбивали. А теперь я все-таки хочу его открыть. Принеси иголку.
      - Хорошо. - Я поднялась. - Но лучше уж над горячим чайником подержать, само откроется.
      - Молодец, - бросил Герт, направляясь к плите, - соображаешь. Помоги мне.
      Через несколько минут конверт был вскрыт, а письмо лежало перед нами на кухонном столе. Но толку от этого было мало, так как Карчинский умудрился написать его иероглифами. Вот и сказке конец. Возможно, он и боялся именно того, что письмо попадет в чужие руки, поэтому так зашифровал свое послание. Но ничего не поделаешь, приходится мириться с неизбежным.
      - Схожу принесу клей, - сказала я. - Запечатаем его, и дело с концом.
      - Подожди, - Герт потер виски. - Я сначала тоже растерялся, но, знаешь; мы все-таки можем его прочесть.
      - Как? - удивилась я. - Или ты понимаешь любой язык?
      - Нет, - Герт взлохматил волосы. - Я ничего не понимаю, но у меня есть один приятель. Да, именно он, и не улыбайся так. Юрик, он хоть и нудноватый с виду, но вполне нормальный мужик. А в свое время его дед постоянно жучил, чтобы он язык знал и писать учился. Юрка отбояривался как мог, но дедун был здоровый как бык и такой же упрямый, поэтому и заставил его выучиться. Я сейчас поеду к Юрке, и он мне быстренько все переведет.
      - И я с тобой, - встрепенулась я.
      - Еще чего, - отмахнулся Герт. - Только тебя там и не хватало. Сиди дома, - добавил он решительно.
      - Дома! - Я задохнулась от возмущения, но потом решила переменить тактику: - Дома мне страшно. Ты, значит, уедешь, а я здесь останусь одна помирать со Страху. Утром уже влез кто-то, но где гарантия, что он вечером не влезет? Я не хочу оставаться одна.
      - Ладно, - поморщился Герт, - поедешь со мной, но останешься в машине.
      Я согласно кивнула, понимая, что один раз он уже сдался и ни в какой машине я, разумеется, не останусь. До чего же все-таки мужчины бывают наивными. Кроме того, у меня еще один сюрприз для него имеется. Для него и его приятеля-корейца. Диктофон, который я забыла выложить перед тем, как отправляться в Москву. И там у меня записан разговор между Паком и неизвестным. Интересно, о чем они говорили? На этот вопрос могли бы ответить многие, начиная с самого Пака, но это предстояло сделать официанту ресторана "Кимбоккун" Юрию Ли.
      * * *
      Разумеется, я не осталась в машине. Пришлось немного поканючить, и Герт, поломавшись для вида, все-таки со мной согласился, и во "Дворец счастья и богатства" мы отправились вместе. Но похоже, что я рано начала радоваться, потому что школьного товарища Герта в заведении не оказалось.
      - В бане он, - не слишком приветливо буркнул нам косорукий рябой кореец, - будет не скоро.
      - А подождать его можно? - спросила я.
      - Если хотите, - неприязненно ухмыльнулся тот. - Если своего времени не жаль.
      - Жаль, - заверил его Герт и потащил меня к выходу.
      - Отпусти, Герт, - попыталась я вырваться. - Могли бы и подождать. Или думаешь, что он сегодня не придет? А может, тебе неинтересно узнать, что было в письме?
      - Да замолчи ты! - прошипел Герт. - Все мне интересно. Знаю я, где баня эта самая находится. Не ори только, мы сейчас Юрку оттуда вытащим, если он уже долбануться не успел. Если успел, тогда придется ждать, пока отойдет, но письмо я так не оставлю. А теперь закрой рот и иди тихо.
      Мне пришлось замолчать. Герт тащил меня за собой. Мы обогнули здание ресторанчика, пролезли сквозь дырку в заборе, попали в жуткое скопище сарайчиков, от которых несло вонью разной интенсивности, перелезли через какие-то кучи мусора и оказались возле низенькой постройки, наполовину ушедшей в землю. Я даже представить себе не могла, что почти в центре Питера находится вот такое скопище грязи, как в трущобах, описанных Гиляровским или Панасом Мирным. Здесь совершенно не верилось, что на дворе начало двадцать первого века, а люди имеют представление о том, что такое водопровод и канализация.
      Но, похоже, Герта совершенно не смущал подобный факт. Он решительно толкнул дверь. Она не поддалась, и тогда Герт навалился на нее всем своим весом. Доски затрещали, а дверь начала приоткрываться. На гвозде болтался сорванный крючок. Из темноты и пара выскочила низенькая грязная кореянка, кинулась к нам, лопоча что-то по-своему, но Герт только грозно на нее цыкнул, и она отступила. Музыкант решительно лез вперед, а я старалась не отставать, боясь хотя бы на минутку остаться одна в этом жутком месте. Коридор здесь был всего один, и в него выходили несколько дверей. Герт все так же решительно направился к самой дальней и рванул ее.
      Она оказалась не запертой. В облаках пара слабым красным светом мерцали светильники и открывался длинный стол, на котором копошились две фигуры, отбрасывая на стены и потолок причудливые тени.
      - Ли, - позвал Герт, - ты мне нужен.
      - Отвали, - послышался расслабленный голос.
      - Ли, - настойчиво повторил мой дружок, - я все равно не уйду. Развлечешься в другой раз.
      - Проваливай, - все так же ответил голос.
      Но Герт не собирался сдаваться. Он стоял на пороге, как изваяние, скрестив на груди руки. Я старалась держаться к нему поближе. Со стола раздались ругательства, затем с него соскочила обнаженная девушка, нисколько не смущаясь, прошествовала мимо нас и скрылась за дверью. Герт проводил долгим взглядом ее маленькую фигурку и лениво произнес:
      - Классная телка.
      - Зато ты урод, - Ли обмотал чресла полотенцем и тоже слез со стола. Такой кайф поломал.
      - Поможешь нам немного, и иди себе, трахайся дальше, - спокойно посоветовал мой дружок.
      - Да-а, трахайся, - протянул Ли. - Все хорошо делать вовремя, когда охота есть, а ты, гад, всю охоту мне отбил. Ну как тебе морду не набить?
      Я не успела опомниться, как он в два прыжка оказался возле Герта и самым недвусмысленным образом действительно попытался надавать ему по морде. Герт просто чудом уклонился от резкого выпада, и минуту спустя они уже толклись по комнате, награждая друг друга ударами. На стенах и потолке снова заплясали причудливые тени.
      - Ли, Герт, прекратите! - закричала я. - Прекратите сейчас же!
      - Чего ты, подруга? - Герт удивленно повернулся ко мне.
      Из-за его плеча высунулась мордочка Ли, который тут же спросил:
      - Это с тобой телка? Так, может, мы продолжим?
      Я отступила к двери, ничего не понимая.
      - Перестань, - Герт отпихнул своего одноклассника, - это моя невеста. Мы к тебе и вправду по делу. Стал бы я лазить по этой помойке, чтобы тебя найти, если бы не кое-что срочное.
      - Ладно, - Ли почесал безволосую грудь, - черт с тобой. Идите в ресторан, я через пять минут там буду.
      Я с огромным облегчением выскочила за дверь. После затхлого помещения даже нестерпимая вонь, идущая от всех этих сараев, показалась мне не такой омерзительной. Я с жадностью хватала воздух и никак не могла отдышаться.
      - Как ты? - поинтересовался Герт. - Пришла в себя?
      - Никогда больше с тобой никуда не поеду, - пообещала я. - И зачем ты только притащил меня в эту помойную яму?
      - Сама напросилась, - хохотнул неисправимый рокер, - нечего теперь жаловаться. Ладно, пошли.
      До ресторана мы добрались довольно быстро. Герт спокойно вперся через заднюю дверь, прошествовал мимо поваров, колдующих над огромными дымными сковородками, и проник в зал. Я изо всех сил старалась не отстать от него. Нас встретил все тот же неприятный косорукий малый. Но Герт не обратил никакого внимания на его злые глаза и заявил, что хотел бы поужинать. Тот подозрительно посмотрел на нас, но все же кивнул и показал рукой на столик в дальнем углу зала. Герт подхватил меня под руку и потащил за собой.
      Ли появился ровно через пять минут. Он что-то сказал косорукому, тот недовольно кивнул, но все же ушел распорядиться. Через пару минут перед нами уже стояли глиняные тарелки с каким-то пряно пахнущим кушаньем.
      - Что это? - не выдержала и поинтересовалась я.
      - Это... - Кореец засмеялся. - У этого блюда трудное название, не буду и голову вам забивать. А если попроще, то просто ребрышки в тесте и с пряностями. Попробуйте, это вкусно.
      - Хорошо, - я кивнула. - В прошлый раз мне у вас очень понравилось.
      - Вот видите, - подхватил Ли, - стоит один раз у нас побывать, как человек старается прийти сюда снова.
      - Ладно тебе, - осадил его Герт. - Сказано же, что мы по делу.
      - Так я "по делу" не слышал еще ни одного слова. Может, давайте пока дернем немного?
      - Нет, - музыкант решительно замотал головой, - потом - сколько влезет, а сейчас не стоит. Да и тебе не стоит в первую очередь. Сначала вот это посмотри.
      Герт отдал ему вскрытое письмо Карчинского и уставился на Ли:
      - Что здесь написано?
      - Откуда у тебя эта хреновина? - удивился кореец, разглядывая иероглифы. - Где ты это взял?
      - Неважно, - Герт нетерпеливо побарабанил костяшками пальцев по столу. - Что написано?
      - Да фигня какая-то, - Ли стал вчитываться в письмо, - сначала всякие приветствия и извинения, что не может приехать, потом снова извинения за то, что не может прислать какую-то вазу. Вот послушайте: "Вы вправе мне не верить, но в последнее время какой-то злой рок преследует меня. По договоренности я получил из Кореи вазу, которую должен был привезти на выставку. Но сначала галерея отказала мне в помещении, и работы пришлось перевезти в мастерскую, затем произошел пожар в мастерской, а ваза была похищена. Вы должны поверить, что я вас не обманываю. Вазу действительно украли, и я приложу все силы, чтобы вернуть ее, тем более уверен, что знаю человека, который это сделал. Успокойте Чона как можете, отдайте ему вазу, которую я посылаю с этой женщиной. Она не в курсе, просто курьер. Я все сделаю как надо и в ближайшее время приеду в Москву с вазой..." Далее снова всякие уверения в невиновности, прощания и прочее. Что все это значит? спросил он, глядя на нас.
      - Мы пока и сами толком не знаем, - ответил Герт, - но за то, что прочитал, спасибо.
      - Значит, объяснять ты мне ничего не собираешься? - склонив голову набок, Ли смотрел на Герта.
      - А я когда-нибудь делал из тебя дурачка? - Герт также склонил голову. - Может, обманывал, скрывал что-то или водил за нос?
      Кореец отрицательно помотал головой.
      - А сейчас что изменилось? - спросил мой дружок.
      - Сейчас не знаю что, - ответил Ли, - но мне кажется, что ты темнишь.
      Герт дернулся, но я сжала его руку:
      - Если так и получается, то все из-за меня. Это я попала в одну историю.
      - Это тоже секрет? - Ли в упор посмотрел на меня.
      - Нет, - я покачала головой. - Знаете, мне кажется, что вам можно верить. Один человек попросил меня отвезти вазу в Москву. Я выполнила его просьбу, но вот это письмо случайно забыла передать. События же сейчас обернулись таким образом, что мы вынуждены были вскрыть письмо для моей безопасности.
      - Но это же полная чушь, - сказал Ли. - Как письмо может угрожать?
      - Мы не знаем, в какие игры они играют, - сказал Герт. - Я говорил Леде, что ей вообще не нужно было с этим проходимцем связываться. А теперь не знаем, откуда чего ждать.
      - Так заявите в милицию, и дело с концом, - рубанул Ли, - хотя сейчас от милиции толку...
      - Вот и я о том же, - кивнул Герт.
      - Постойте, - вмешалась я, - у меня еще кое-что есть.
      - И что же это? - Герт повернулся ко мне.
      Ли тоже смотрел с любопытством, но от вопросов пока воздержался. Я достала из сумочки диктофон.
      - В Москве я случайно услышала один разговор. Но о чем идет речь, не могу понять.
      - Говорят по-корейски? - проницательно заметил Ли.
      - Да. Мне, по крайней мере, кажется, что так. Вот послушайте. - Я надавила кнопку диктофона.
      - Иде якось Панас до хаты, а Мiтрiй назустрiч...<Идет как-то Панас к дому, а Дмитрий навстречу... (укр.).>
      - Что это? - обалдело пробормотал Ли. - Как хотите, но это не корейский.
      - Простите, - я судорожно схватила диктофон, - сначала я была на встреча с одной украинской группой, на пленку все их шутки записывала, чтобы ребятам в редакции отдать, а разговор тоже будет, только немного позже... Я сейчас перемотаю.
      - Ладно тебе, оставь, - сказал Герт. - Позже так позже. Не стоит перематывать, а то что-нибудь пропустим.
      - Точно, - Юрка кивнул, - оставьте все как есть, а там разберемся.
      Я снова включила диктофон, и мы прослушали веселый треп Геньки и Веньки. Но если в зале на конференции стоял хохот, то теперь никто из нас даже не улыбнулся хохмам украинских парней.
      - Ка ай он да, - произнес знакомый голос.
      - Вот оно! - воскликнула я. - Это тот самый разговор.
      Но Ли махнул мне рукой, чтобы я не мешала, и принялся напряженно вслушиваться.
      - Ничего нового, - заявил он, отключая диктофон, - опять об этой чертовой вазе.
      - А поподробнее, - вклинился Герт.
      - Можно и поподробнее, - кореец пожал плечами. - Говорили двое, как вы уже и заметили.
      - Правильно, - кивнула я. - Один из них глава Центра корейской культуры Александр Пак, а другого не знаю.
      - Пак! - Юрка присвистнул. - Не слабо. Вот, оказывается, чем не брезгует заниматься наш "досточтимый". Однако. Мне-то разговор не очень ясен, видно, про какие-то свои дела они базарили, но одно могу сказать, что базар этот гнилой. И лучше вам от них держаться подальше. Один все толковал, что какой-то мудак не приехал, а вазу привезла женщина. Но, мол, вазочка-то совсем не та, а где та, черт его знает. Тут один предположил, что он, тот, который не приехал, мог другого покупателя найти. Так второй тип ему приказал по-быстрому с ним разобраться. Короче, человека своего послать. Вот, собственно, и все.
      - Спасибо, Юрок, - Герт хлопнул его по плечу. - Ты всегда был настоящим другом.
      - Не знаю, какой я друг, - серьезно сказал Ли, - но вы лучше держитесь от всего этого подальше. Про Пака разные слухи между нашими ходят, постарайтесь не вляпаться в конкретное дерьмо, а то и помогать мне больше будет некому.
      - Спасибо за предупреждение. - Герт поднялся. - Мы и сами думали о том же самом. Ладно, нам пора.
      - Да, - Ли кивнул, но лицо у него оставалось таким же расстроенным, постарайтесь больше никуда не лезть. Это я вам хороший совет даю.
      Герт пожал своему однокласснику руку, и мы покинули ресторан. По дороге домой ни один из нас так и не сказал другому ни слова. Герт насупленно молчал, а меня занимала одна-единственная мысль: "Хоть Карчинский, возможно, и подонок и занимается разными темными делами, но предупредить его все-таки нужно". Но Герту об этом я говорить не собиралась.
      Глава 23
      Безуспешные попытки дозвониться Карчинскому выводили меня из себя. Или его нет в мастерской, или он, как и в прошлый раз, не берет трубку. Я уже хотела оставить бесплодные усилия, но вдруг случилось чудо, и трубку взяли.
      - Слушаю, - ответил усталый голос.
      - Добрый день, Владимир Иванович, - обрадованно затараторила я. - Как хорошо, что мне удалось вас застать. Понимаете, у меня к вам очень срочное дело...
      - Я занят, - категорическим тоном отрезал художник. - Позвоните через несколько дней.
      - Это невозможно, Владимир Иванович, дело очень срочное.
      - Я же сказал вам, что сейчас занят.
      - Вы не поняли, - так же торопливо продолжала я. - Вы, может быть, не узнали меня?
      - Напротив, богиня, - в голосе появилась насмешка, - я отлично узнал вас. Но ваши дела меня совершенно не касаются, вернее, у меня сейчас на вас нет времени.
      - Это касается не только меня, но и вас. - Я тоже успокоилась. - Я хотела бы поговорить с вами насчет поездки в Москву.
      - Оставьте Москву в покое, - взорвался он, - и не звоните сюда больше! - закричал художник и бросил трубку.
      Раздались короткие гудки. Вот так номер! Он даже не удосужился меня выслушать. Конечно, я виновата, что не передала письмо. Наверное, из-за этого у него неприятности. Я ведь вообще могла бы на него плюнуть и забыть, но теперь мне было точно известно, что ему грозит опасность. Нет, я просто обязана его предупредить. Рассказать о письме тоже придется... Не сомневаюсь даже, что он начнет ругаться, но это уже дело десятое.
      Так. К Карчинскому лучше всего отправиться ближе к вечеру, а сейчас не мешает навестить родную редакцию.
      Родная редакция привычно гудела, галдела, шумела, переваривала потоки информации, точной и лживой, фильтровала ее, компоновала и прессовала, выдавая на-гора доверчивому читателю. В последние дни я как-то выпала из всей этой суеты, занимаясь своими, но чаще чужими делами. Конечно, Пошехонцев начнет орать, узнав, что очередная статья еще не готова, но пусть... Начальству, собственно, орать положено по штату. А нам, сотрудникам, положено его слушать.
      Я очень удивилась, когда не обнаружила на своем столе привычные завалы, да и Лильки не было.
      - Куда подевалась? - задала я вопрос самой себе, но произнесла его вслух.
      - Это ты про нашу королевну? - тут же материализовался за моей спиной Семен Гузько. - Так у народа бы спросила.
      Я повернулась к нему и остолбенела на месте. Семен Гузько! Своей собственной песьей персоной стоял передо мной причесанный, отутюженный и даже благоухающий каким-то дорогим одеколоном. Даже рубашка застегнута на все пуговицы, даже засаленная жилетка, с которой он, похоже, не расставался половину жизни, отсутствовала. И брюки на коленях не вздувались пузырями. Неслыханно! И ботинки начищены. Невиданно! Метеорит, что ли, упал на нашу редакцию и так преобразил Семена Гузько? Странные метаморфозы, однако, могут произойти с людьми.
      - Любуешься? - ехидно спросил он, небрежно разглядывая меня. - И нравится?
      - А с чего это ты вдруг, Семен? - спросила я. - Что-то важное случилось?
      - Случилось. - Он довольно хмыкнул: - У меня роман, понятно? С нашей примадонной. Вот так, Леда.
      - С примадонной... - Я пыталась сообразить. - Ты шутишь...
      - Все сначала тоже так думали, - он горделиво выпятил грудь, - но Ирка никогда не церемонилась и при всех объявила, что мы станем любовниками.
      - Ирочка Кривцова? - Я совершенно обалдела. - Но ведь она... но ведь ты...
      - А что тут такого? - Он снисходительно сощурился. - Закручу с девочкой роман, наиграюсь вволю, а потом дам отставку. То-то вы всегда со своей толстухой смотрели на меня как на недоделанного. А вот Ирка разглядела во мне настоящего мужика.
      - Семен, - я начала приходить в себя, - а если она с тобой поиграется и бросит? Если ты ей понадобился для забавы?
      - А мне все равно, - заявил он и придвинулся ко мне. - Я тебе скажу, потому что ты единственная нормальная баба здесь и я давно тебя знаю. Я тоже всегда думал, что наша примадонна для меня недоступна. Утонченная вся, шикарная, а я как шелудивый пес рядом. Ей, скорее всего, действительно поиграть захотелось, вот она при всех и сказала... Но мне все равно, понятно, я хоть раз поиметь ее хочу, чтобы она тоже почувствовала, что нельзя людей своим высокомерием унижать. Пусть тоже себя униженной почувствует. Я ведь не слепой, вижу, как на нее теперь смотрят...
      - Неужели ты такой злой, Семен? - Я слегка отстранилась от него.
      - А мне, может, тоже надоели все эти ваши... игры, - выдохнул он. - Я тоже хочу позабавиться. Могу я хоть раз в жизни посмеяться? Могу и посмеюсь, чтобы вам, сукам, тошно стало. - Он с ненавистью посмотрел на меня и отошел.
      Я опустилась на стул и вытащила из сумочки сигарету. Нет, в курилку я не пойду, а вкус сигареты, может, отобьет тот тошнотворно-неприятный осадок, что оставил после себя разговор с Гузько. Ну и дела! Интересно, о чем Ирочка думает? Спокойно, у нее всегда голова соображает. Не из тех. она, чтобы позволять разным Гузько топтать себя. Нет, Ирочка достаточно умна. Она еще преподнесет нашему песику какой-нибудь сюрприз. От этих мыслей я повеселела.
      - Вообще-то у нас есть специальное место для курения, - произнес кто-то надо мной.
      Я обернулась. Главный редактор сподобился покинуть свой кабинет и теперь возвышался надо мной. А с Илюшей что-то тоже происходит, вон весь какой мятый. Впрочем, он всегда мятый, но сейчас выглядит на редкость неухоженно. Еще немного, и он сможет конкурировать с любым бичом или, как теперь говорят, бомжиком. Но главного, судя по всему, его собственный вид нисколько не смущал.
      - Зайдите ко мне, Леда, - сказал он и направился к кабинету.
      Ничего хорошего предстоящий разговор мне не сулил. Но делать было нечего, и я поплелась вслед за Ильей.
      - Садись, - он вяло махнул рукой. - Как жизнь?
      - Спасибо, нормально, - осторожно ответила я. - А у тебя как?
      - Хреново, - коротко ответил главный и потянулся к графину с сомнительной бурой жидкостью. - У меня тут настойка домашняя, может, хлебнешь?
      - Нет, - отказалась я. - Да и тебе не советую. Что случилось, Илья?
      - А то ты не знаешь. - Он повертел головой, пытаясь найти стакан, но, не найдя оного, хлебнул прямо из горлышка. - Или все-таки не знаешь?
      - Откуда? - усмехнулась я. - Только ведь пришла. Даже сообразить ничего толком не успела, как Семен мне новость выложил.
      - Про Ирочку, что ли? - Главный ухмыльнулся. - Ну это он зря губенки раскатал, она ему еще покажет кузькину мать. А про меня ничего не говорил?
      - Нет, - я покачала головой. - Он про себя распинался, потом ушел. Я села, никак в себя прийти не могла. Да что случилось?
      - Лилька ушла, - вздохнул Пошехонцев и снова потянулся к графину.
      - Подожди, Илья. - Я попробовала ею остановить. - Как ушла? Куда?
      - В редакцию Муромова. Знаешь такого? - Пошехонцев приложился к графину еще раз. - В "Криминальный Петербург".
      - Ты шутишь, Илья, - я совсем обалдела от свалившихся на меня новостей. - Да что ей там делать-то? Ну, я понимаю, если бы туда ушла Ирочка, или Яша Лембаум, или даже Гера... Но что там делать Лильке, скажи на милость?
      - Я тоже так сначала думал. А они, оказывается, открыли у себя новую рубрику, специально для Лильки. Скандалы с криминальным оттенком из жизни наших звезд.
      - Нет, Илья, - я засмеялась, настолько все казалось диким, - подожди. У Муромова серьезное издание, в отличие от нас, не обижайся. Там Лилькина лабуда никак не пройдет. Что-то здесь не так.
      - Да все так, Леда, все так, дорогая ты моя. - Пошехонцев решил отведать еще своей настойки, но передумал. - У них ведь фуфло не проходит, сама знаешь. Поэтому они выискивают разные документики, связанные с правонарушениями наших гребаных звезд. Разные протокольчики, заявления, показания, отпечатки пальчиков. Но чтобы были реальные документы. Врубаешься наконец?
      - Хорошо, Илья, - я кивнула. - Только много ли удастся такого материала достать?
      - Как ни странно, много. Звезды у нас тоже не без греха, особенно молодые. Некоторым даже посидеть удалось, не удивляйся. А вот потом их уже добрые дяди и тети подобрали, обогрели, отмыли и выставили на потребу публике. Вот так и бывает. А Лилька как раз этой рубрикой и заправляет.
      - Ничего себе, - только и смогла вымолвить я. - Только все равно мне это сомнительным представляется. Ладно, документы, это хорошо, но ведь публика-то может не поверить. И посчитает, что это все обычная газетная утка. Интересно, зачем Муромову так подставляться?
      - Не боись, - Пошехонцев снисходительно махнул рукой. - Он калач тертый, зря не подставится. Газетка солидная, кто не поверит, а кто и поверит. А кто-нибудь и фактики захочет проверить. Раз проверит, два проверит, все сходится... Нет, Муромов - мужик с головой, он знает, что делать.
      - Значит, Лилька ушла... А как ваши личные отношения?
      - Так же. - Он насупился. - Сказала, что поищет себе кого-нибудь другого. И на порог меня даже не пускает.
      - Все может измениться, Илья, - посочувствовала я. - Лилька отходчива. Глядишь, еще все переменится.
      - Надеюсь. Поживем - увидим. А ведь у меня к тебе, милая, разговор есть. Ладно, не напрягайся. Личное - это потом, а сейчас только работа. Тебе ведь пришлось статьи о моде делать. Так? А ты совсем не в восторге была. Ладно, не перебивай, сам все знаю. Тут вот какое дело... Ты все эти статейки допишешь, а интервью никакого брать не надо. Возьмешь откуда-нибудь уже готовое, подредактируешь малость - и все. Но затем сделаешь пару статеек о негативных явлениях в модельном бизнесе. Поняла меня? Вижу, что не поняла. Эти статейки можешь выпустить под каким-нибудь псевдонимом, что угодно придумывай, нам не привыкать. И никто никогда не сможет докопаться. Сделаешь?
      - А мне казалось, что все сюрпризы на сегодня закончились, - я смотрела на главного. - Сначала с ножом к горлу, вынь да положь статьи хвалебные, а теперь, значит, все наоборот? Или ветер переменился?
      - Я так и знал, - главный с размаху хлопнул ладонью по столу. - Вот и имей с вами, бабами, после этого дело. Ну не мог я, не мог, понимаешь, ничего тебе объяснить. Считай, что действительно ветер поменялся. Вернее, не ветер, а заказчик. Если тебя это устроит, то могу пояснить: первый хотел, чтобы мы, вернее, ты представила Диану ангелом во плоти, а теперь... А теперь он уже ничего не хочет, по крайней мере, в этом мире. Ладно, Леда, для нас ведь не так важно, кому подчиняться? Теперь кое-кому другому нужно, чтобы ты эту модель в дерьме закопала, ясно?
      - Неясно. Но ведь, собственно, это ничего не меняет.
      - Правильно! Умница! - Пошехонцев перестал бегать по кабинету, наталкиваясь на вещи. - Это ничего не меняет! Поэтому сдавай свой материал, какой у тебя есть, а потом начинай заниматься совсем противоположным. И чем непригляднее она будет, тем лучше.
      - А читателю как, интересно, все это объясним? Знаешь, что-то меня не устраивает петрушка с чужим именем.
      - Ну что ты как маленькая! - опять взвился Пошехонцев. - Ну раз не устраивает, пиши под своим! Пиши, что с удовольствием окунулась в этот мир, все тебе казалось таким интересным, но потом вдруг открылись такие факты, что ты была шокирована и не можешь удержаться от того, чтобы не поделиться ими с читателем, который такой умный, что все насквозь видит и все понимает. Неужели, девочка моя, мне тебя прописным истинам надо учить? Прикинься жертвой, мол, меня саму обманули, поставили перед золоченым фасадом, но стоило зайти сзади... - выгребная яма во всей ее неприглядности. Давай, Леда, не придуривайся. Я знаю, что ты все сделаешь как надо и в лучшем виде. Договорились?
      - Хорошо, Илья Геннадьевич. - Я встала. - Попробую сделать то, что вы просите. Хотя лучше было бы предупредить меня с самого начала.
      - Дураку теперь и то понятно, что так было бы лучше, - Илюша помотал головой, - но дело сделано, не поправишь. Но теперь мы все выяснили, так что действуй.
      - Ладно, - я кивнула, - постараюсь.
      - Вот и хорошо. - Пошехонцев засуетился, выпроваживая меня из кабинета. - Как будет материал подобран, ну этот... самый... давай ко мне. А с остальным ты и так справишься. Все, давай, дорогуша.
      И он буквально вытолкал меня из кабинета. За спиной щелкнул замок. Интересно, с каких это пор наш главный стал запираться? Нет, надо все же почаще появляться на работе, а то так и буду оставаться в стороне от разных событий. Я прошла к своему столу, села и задумалась. Что меня сейчас волнует больше всего? Ну уж никак не смена курса нашего главного в отношении модели. А насчет чернухи, так это всегда пожалуйста, нужно будет только дома отыскать статейки, которые мои сотрудники однажды обнаружили. Из них вполне можно состряпать нужную. Но это совершенно не главное, это можно отложить и на потом. А сейчас, то есть сегодня, необходимо навестить Карчинского. И хочет он или не хочет, а ему придется меня выслушать.
      Я не заметила, как прошел день. Главный так и сидел, запершись в своем кабинете. Сотрудники занимались привычными делами. Я отдала выпускающему свой материал и с чистой совестью покинула рабочее место. Потрудилась я на славу, теперь осталось навестить Карчинского. А если он будет так же груб, как и утром... Может, стоит ему сначала позвонить? Но от этой мысли пришлось отказаться. Просил же он, чтобы я ему не звонила. Ладно, при встрече я найду, что ему сказать.
      Но говорить мне ничего не пришлось, потому что в мастерской никого не оказалось. Я постояла немного перед закрытой дверью и решила съездить куда-нибудь подождать. Для этой цели подойдет любое кафе, на крайний случай бар. Но больше всего мне хотелось погулять где-нибудь в парке или на набережной. Отличная мысль, там, кстати, полно всяких забегаловок.
      Я доехала до Поздняковской и свернула на проспект. Еще немного, и я буду на месте. Сколько живу, столько не перестаю удивляться фонарям, созданным настоящими мастерами. Помню детский восторг, который охватил меня, когда я впервые пригляделась к ним на набережной. Казалось бы, что в них такого особенного - несколько жестянок и стекло? А как их только не называют - и тусклыми, и темными, и колдовскими, и печальными... Если кому-то надо описать уныние Петербурга, обязательно тронут фонари. И неверный у них свет, и мерцающий. Но я не могу себе представить, чтобы фонари горели ярко. Они всегда одинаковые, и в праздники, и в будни. А как их воспринимать, зависит только от настроения. Меня, например, всегда радуют желтоватые размытые пятна. Непонятно только, как они могут ярко светить, если от реки постоянно поднимается туман. А в тумане всегда все кажется и расплывчатым, и таинственным.
      Я шла по набережной, вдыхая влажный воздух. С Невы налетал порывистый ветер, трепал волосы, кидал в лицо мокрые капли. Но я как-то странно успокоилась. Откуда-то сбоку доносились голоса, слышалась музыка. Я поплотнее запахнула куртку и отправилась туда.
      Возле ступеней, спускающихся к воде, собралось десятка два молодых людей. Одни были наряжены в костюмы, другие играли роль зрителей. Сейчас снова появилась тяга к уличному театру, и я узнала Арлекина в пестром костюме, Пьеро в длинной белой рубашке с печальным выбеленным лицом, Коломбину с большим бантом в пышных волосах. Скрипач в черном берете с зеленым пером наигрывал простенькую мелодию, ему помогал флейтист, совсем молодой, почти мальчик.
      Коломбина с Пьеро исполняли затейливую пантомиму, а Арлекин шутил со зрителями. Я подошла поближе. Арлекин тут же переключился на меня. Толкая присутствующих и поминутно раскланиваясь, он пробрался ко мне.
      - Не откажите, любезная синьорина, в небольшом одолжении, - он лукаво усмехнулся. - Мы все с нетерпением ждали вашего прибытия.
      - Увы, Арлекин, - ответила я, - непредвиденные дела задержали меня в дороге.
      - Неужели кто-то осмелился чинить вам препятствия, о bella donna? Неужели какой-то наглец осмелился вас задержать, прекрасная госпожа? - И он изогнулся в шутовском поклоне.
      - Этот человек способен на все, - со вздохом ответила я, заметив, что зрители с интересом прислушиваются к нашему разговору, - вот уже сколько лет он держит в повиновении весь наш город.
      - Так это был сам герцог? - в притворном испуге воскликнул Арлекин.
      - Да, - ответила я. - Но он обошелся со мной милостиво и разрешил следовать дальше.
      - Ура нашему достославному герцогу, - провозгласил Арлекин, - который столь вежливо обходится с достойными дамами. Но вот я вижу нового человека, который присоединится к нашей славной компании. Посмотрите на его упитанный вид, посмотрите на хитрые глазки, на жадные руки, которые сами собой сжимаются при виде денег. Могу поспорить на свой дурацкий колпак, что к нам приближается ростовщик.
      Все дружно обернулись в сторону приближающегося мужчины, который действительно был достаточно тучным. Про меня как-то забыли, и я поспешила затеряться в толпе. Арлекин отправился приставать к новому прохожему, но тот оказался тоже не лыком шит и за словом в карман не лез. Словесная перепалка привлекла народ, и вскоре все с удовольствием слушали словесных дуэлянтов. Музыканты оставили свои инструменты, а актеры поспешили к своему товарищу. Толпа покатывалась от хохота и встречала аплодисментами каждую удачную реплику.
      - Хорошо получается, не хуже, чем у Шендеровича, - проговорил мужчина, стоящий рядом со мной. - Наверное, подставной.
      - Вряд ли, - я дернула плечом. - Ко мне он тоже привязался, а я услышала музыку и просто подошла посмотреть.
      - Значит, язык ловко подвешен, - констатировал мужчина, - а все-таки забавно вот так послушать.
      - Пожалуйста, потише, - попросила, оборачиваясь, женщина.
      Мужчина позади меня обиженно засопел, но смолк. Я стояла на набережной не меньше часа. Кто-то уходил, кто-то приходил, музыканты время от времени играли. Актеры танцевали, выступали с пантомимой, а Арлекин продолжал цепляться к каждому новому человеку. Но люди не обижались, я заметила, что мужчина, обращавшийся ко мне, вытащил достаточно крупную купюру.
      Начал накрапывать дождик, порывы ветра усилились, а ноги начали замерзать. Я решила покинуть импровизированную площадку и опустила в футлярчик от скрипки несколько монет.
      - Благодарю, прекрасная госпожа, - тут же высунулся черноглазый Арлекин. - Мы счастливы, что вы почтили нас своим присутствием.
      - Непременно загляну к вам еще, - пообещала я.
      - Мы здесь бываем через день, - тут же откликнулся проказник, - а по выходным с самого утра. Будем вас ждать. Только не опаздывайте из-за герцога.
      - Прощайте, - я махнула рукой, а Арлекин умудрился вытащить откуда-то мятую шелковую розу и с ужимками преподнес ее мне.
      Под его умоляющие завывания я вместе с розой покинула набережную и пошла к стоянке. Уже сидя в машине, пыталась вспомнить, кого же он мне напомнил. Даже сквозь густой слой грима проглядывали знакомые черты. Кто же это мог быть? Нет, не могу догадаться. Раздумывая об этом, я вырулила на дорогу и включила "дворники". Дождь разошелся не на шутку. Но если Карчинского и теперь нет в мастерской...
      Однако он оказался на месте и сразу распахнул передо мной дверь. Грубо схватив за руку, он втащил меня в мастерскую.
      - Что вам надо? - заорал он. - Зачем вы все время сюда таскаетесь?
      Я с удивлением смотрела на художника. Куда девались вся его неторопливость и вальяжность. Волосы растрепались, сам он утратил весь свой лоск, а голос перестал быть медленным и вкрадчивым. Теперь он не бросал на меня липкие похотливые взгляды, напротив, смотрел с ненавистью, словно я была виновата во всех его бедах.
      - Почему вы так со мной разговариваете? - спросила я. - По-моему, я вам ничего плохого не сделала.
      - Ах не сделала. - Он снова схватил меня и потащил в комнату. - Тогда зачем ты все время крутишься здесь, что вынюхиваешь, журналистка!.. - Он разразился ругательствами. - Я тебя к себе не приглашал, нечего сюда таскаться.
      - Но ведь вы... - начала я, но он перебил меня:
      - Пообещал тебе кой-чего, так? А ты, дура, и поверила. Кому ты нужна? Кто на тебя, старуху, позарится? Мало ли что я обещал. Я многим обещаю. И нечего сюда мотаться, высматривать да вынюхивать.
      - Ничего я не высматриваю! - разозлилась я. - А вы мне, как помнится, ничего и не обещали, кроме интервью. Так что зря вы на меня так набросились. Не забывайте, что мы с Гертом скоро поженимся.
      - Это ваши дела, - немного остыл он. - Тогда вообще непонятно, что тебе от меня надо... Ах, интервью... Это все отговорки, дорогуша, никакого интервью тебе в помине не надо. Это все из-за тебя началось, все мои несчастья, стоило тебе только появиться...
      - Я-то тут при чем? - Я изо всех сил старалась держать себя в руках. Просто пришла с приятелем на выставку. Это не мне в голову пришло просить у вас вазу. Ее захотела модель, если помните.
      - Модель! Да, модель! - Карчинский взорвался: - Все из-за этой... модели! Но ты тоже не лучше, - он сгреб меня за куртку. - Ты такая же тварь, как и она! Такая же грязная тварь. Ее давно надо было придушить, и тебя вместе с ней. Чтобы вы, проклятые шлюхи, не мнили о себе слишком много! - Он ударил меня кулаком по лицу: - Получи вот. А если мало, так я еще добавлю.
      Левая сторона лица онемела, мне было ужасно больно, а он пытался добраться до моей шеи. Я с силой отпихнула его, но он рванул меня за волосы. От боли я вскрикнула и ногой с силой ударила ему в пах. Он утробно рявкнул, выпустил мои волосы, схватился за больное место и, скрючившись, сполз на пол. Задыхаясь, он с ненавистью смотрел на меня.
      - Рада, сука? - хрипло выдавил он. - Ничего, я до тебя еще доберусь, ты у меня плетки попробуешь. Кровью будешь блевать, о пощаде просить, а я только посмеюсь. Иди пока, радуйся. Недолго тебе осталось. - Он начал приподниматься.
      Не дожидаясь, пока он встанет, я опрометью кинулась к двери. Хорошенькое дело. Вот он как со мной поступает. А я собиралась сказать ему про письмо. Тогда он точно убил бы меня на месте. Нет, с письмом нужно подождать, пусть успокоится. Или действительно отправить его по почте. Так гораздо безопаснее.
      Заводя машину, я обернулась к мастерской и замерла. Темная фигура осторожно приблизилась к двери и скрылась внутри. Похоже, что у художника сегодня будет еще один гость.
      Глава 24
      Чертовски хотелось курить, просто невыносимо тянуло вдохнуть горьковатый никотиновый аромат, почувствовать языком и небом знакомый привкус. Не выдержав, я полезла в "бардачок" и глянула на себя в зеркальце. Чертов ублюдок! Он же мне поставил огромный фонарь! Фонарь! Как самой распоследней шлюхе! А я еще для него старалась! И что он мне только не наговорил! И как, спрашивается, я скажу про это Герту? Он ведь тоже долго церемониться не станет, а, чего доброго, навесит мне вторую блямбу. Ведь предупредил же, чтобы я к художнику не лезла! Но я, как всегда, не послушалась... И, как всегда, вляпалась... по самые уши. Что, ну что мне теперь делать?
      Эти мысли занимали меня всю дорогу до дома. Я уже приготовила душещипательную историю о нападении хулиганов и собралась ее изложить своему дружку. Только бы поверил! Иначе у Карчинского сегодня вечером будет еще один гость, помимо того, которого я уже видела. Интересно, кто это мог быть и почему он так осторожно пробирался в мастерскую?
      Я уже выбиралась из машины, когда заметила мятую бордовую розу, которую преподнес мне Арлекин. На кого он все-таки похож? Никак не могу вспомнить, но все время вертится мысль, что я его знаю. И голос знаю, и манеры, но никак не могу вспомнить. Вот, пожалуйста, еще одна загадка.
      Я попыталась надвинуть на лицо волосы и поднять повыше воротник куртки, чтобы мое левостороннее украшение не слишком бросалось в глаза. Но, как назло, столкнулась в дверях подъезда с соседкой со второго этажа Юлией Эдуардовной. Она сразу все подметила проницательным взглядом и довольно прищурила глаз. Все, теперь она разнесет новость по всему подъезду. Не то чтобы меня это слишком трогало, но стало как-то неприятно и противно.
      Я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы сразу начать рассказывать свою историю, но оказалось, что рассказывать, собственно, некому. На кухне я нашла записку: "Буду поздно, Герт". И все. Никаких вам объяснений, никаких вам извинений. Коротко и ясно. Зато и я буду избавлена на некоторое время от выяснения отношений. Я кинула розу на трюмо и прошла в комнату.
      Подведем итоги. Денек выдался на редкость насыщенным. Да, скучать мне не пришлось. Я узнала кучу новостей. Причем самых разных. Первое. Лилька зачем-то ушла в "Криминальный Петербург". Что ее на это подвигло, остается только гадать. Второе. Якобы начался роман у Гузько и Ирочки Кривцовой. По этому поводу могу сказать только одно: Ирочка ничего не станет делать, хорошенько не подумав и не взвесив все "за" и "против". Если она так поступила, значит, ей это зачем-то нужно. Как говорил один мой знакомый: "Если мы не знаем причину, то это не значит, что ее нет". Причину, разумеется, знает Ирочка, но она совсем не обязана сообщать ее всем и каждому. Третье. То, что непосредственно касается меня. Статьи о модели. Сначала белые, просто белоснежные, чтобы никакого намека на какую-нибудь грязь, теперь черные-пречерные, чтобы никакого просвета. Заказчик поменялся. А мне, собственно, волноваться не о чем. Я выполняю свою работу. Все материалы где-то появлялись, и никто не виноват, что модель ведет себя неподобающим образом. Кстати, можно ведь упомянуть и приснопамятный эпизод в галерее. Это, конечно, не очень честно, похоже на мелкую месть, но... почему бы и нет?
      Теперь о самом неприятном, то есть о художнике. Совсем уж непонятно, чего он так взбесился? Почему он был так недоволен тем, что я приехала в мастерскую? Что вообще происходит? И что за странные отношения связывают его и Александра Пака? Карчинский шлет ему в подарок вазу, тот ее разбивает и хочет послать человека, чтобы тот с художником разобрался. Что они все помешались на этой вазе? А тут еще и модель с ее желанием купить вазу. Ничего из этого, конечно, не вышло. Ваза тю-тю, ее украли. Кстати, кому могла понадобиться именно та ваза, которую прислали из Кореи? Там ведь экспонатов хватало. Вот и взяли бы другую. Или кражей занимался специалист по дальневосточному искусству. Больше искусствоведам делать нечего...
      Искусствовед! Я чуть не подпрыгнула. А ведь есть такой специалист, есть искусствовед. Тот, который прикидывается художником-авангардистом и который постоянно оказывается в нужном месте в нужное время. И в Москву приехал, и на кладбище, когда хоронили рокера, успел. Да не просто успел, а разговаривал там с Дианой. Меня снова передернуло. Я ведь вспомнила, кого мне так напомнил сегодня Арлекин. Я ведь узнала и его повадки, и его голос. Иванов. Конечно, это был Иванов.
      Стоп! Это уже паранойя. Вот чего он не мог наверняка знать, так это, что я сегодня появлюсь на набережной. Я и сама до последнего момента не знала, что окажусь там. Но факт остается фактом. Похоже, это действительно был он. Придется смириться с таким невероятным совпадением. Интересно, а зачем он участвовал в спектакле? Странное самовыражение бывает иногда у людей. Ну я еще могу понять, когда этим занимаются студенты.
      Кстати, остальные как раз на студентов и были похожи. Но он... Он-то ведь давно вышел из студенческого возраста. Тайны, тайны... Кругом сплошные тайны. А мне что, спрашивается, со всеми этими тайнами и загадками прикажете делать? Ума не приложу. Ладно. Опять я начинаю размышлять, копаться в делах, которые меня совершенно не касаются. Не стоит, право. Я уже попыталась сегодня влезть не в свое дело, так меня быстро поставили на место, вернее, надавали по физиономии. Поэтому про Карчинского нужно забыть, и побыстрее.
      Хорошая мысль, а главное, такая новая, жуть берет. Жуть, а еще злость. Он, конечно, подонок, что и сумел сегодня великолепно продемонстрировать, но мне все-таки нужно его предупредить. А может, он потому такой злой, что у него уже побывал человек Пака? Тогда сам виноват, не давал мне слова сказать. Все, решено. Завтра звоню ему и говорю, что от Пака может появиться человек и ему следует быть осторожным.
      Так. Хватит с меня на сегодня впечатлений. И кофе варить не буду. Герт придет поздно, я и его ждать не стану. Поговорить мы и утром успеем. Значит, сейчас я иду спать. И пусть все хоть рухнет.
      Благие намерения так и осталась таковыми. Я уже лежала в постели и начала дремать, когда раздался телефонный звонок. Черт! Ну кому еще приспичило звонить? В такое время все нормальные люди уже спят. И я сплю. Ну почему только я не отключила телефон? И не было бы никаких проблем. Интересно, долго телефонный аноним собирается испытывать мое терпение?
      А может, все-таки подняться и прямо сейчас отключить аппарат?
      А если это маман? Она ведь не посмотрит на то, что сейчас ночь, и примчится сюда. Да, а если увидит мой фонарь, то и разговоров хватит на всю ночь. Нет, уж лучше ответить. Я вздохнула, слезла с кровати и отправилась в коридор к телефону.
      - Да, - пробормотала я, - слушаю.
      - Простите, - раздался томный голос, - я уже отчаялась вам дозвониться, но мне все же повезло.
      - Кто это? - Я немного очухалась.
      - Простите, что я не представилась, - засмеялись на другом конце провода. - Вы не узнали меня? Я Диана.
      - Здорово, - только и могла вымолвить я.
      - Я решила вам позвонить, ведь вы же сами этого хотели.
      - Конечно. - Я дотянулась до пачки сигарет и закурила. - Только вам, наверное, никто не говорил, что в столь позднее время люди уже могут спать.
      - Выходит, я вас разбудила. - Она снова засмеялась. - Но я подумала, что еще не так поздно, чтобы я не смогла вам позвонить.
      - Слушайте, Диана, - мне совершенно не хотелось ссориться, но дива просто имела дар выводить меня из себя, - вы дозвонились, я вас слушаю. Если вы хотите что-то сказать, то говорите, не тяните время.
      - Конечно, конечно. - Она усмехнулась. - Я не буду вас долго задерживать. Просто хотела поинтересоваться насчет интервью.
      - А никакого интервью не будет, - выпалила я и почувствовала легкое удовлетворение.
      - Как не будет? Почему?
      - Все очень просто. - Я уселась на выступ трюмо. Сколько раз ругала себя за это, но все равно в некоторых случаях сажусь на него. - Это ведь наше начальство было заинтересовано в вашем интервью. Но теперь планы у начальства изменились, поэтому интервью отменяется.
      - И что же теперь будет? - В голосе модели послышалась растерянность.
      - А ничего не будет, - почти весело проговорила я. - Пойдут запланированные статьи, и все. Мне кажется, что вы не можете пожаловаться на недостаток внимания, поэтому у вас будут еще интервью в самых разных газетах и журналах. Одним больше, одним меньше... Вряд ли это для вас существенно.
      - Вы полагаете, что это так смешно? - Растерянность модели сменилась злостью.
      - Да ничего страшного не произошло, - заявила я. - Неужели для вас имеет значение какое-то интервью в какой-то не слишком популярной газетке?
      - А хотите, я вам скажу, что имеет для меня значение? Что вообще имеет для меня значение в жизни?
      - Скажите, сделайте милость. - Спать мне уже расхотелось, я уселась поудобнее, достала новую сигарету и приготовилась слушать откровения самой популярной модели дома "North Wind".
      - Самое важное - это не быть в жизни неприметной личностью. Такой неприметной, что проходящие мимо не обращают на тебя никакого внимания. Но если они оборачиваются тебе вслед... Если каждый смотрит на тебя с вожделением и ты занимаешь место в его сексуальных фантазиях... Разве неважно то, что огромное количество людей начинает тебе завидовать, и предметом их зависти может стать что угодно. Твой дом, твоя машина, твоя одежда, драгоценности. Они могут завидовать твоим встречам с популярными людьми, которые происходят у всех на глазах, или встречам тайным, с любовниками. А потом в своих жалких квартирах со своими жалкими супругами обсуждают такую недоступную звездную жизнь. Вы думаете, что своими бульварными газетенками, своими скандалами, которые раздуваете, вы смешиваете нас с грязью? Ничего подобного! Вы только добавляете нам популярности! Вы вызываете еще больше зависти у никчемного и тупоумного обывателя.
      - Занятно, - произнесла я. - И вы так уверены, что все до единого завидуют вашей жизни?
      - Завидуют все, - убежденно произнесла модель, - но одни способны в этом признаться, другие же готовы утопить таких, как я, в помойной яме, но никогда не признаются.
      - Полагаю, что вы все же ошибаетесь, - произнесла я. - Мне незачем лукавить, я не привыкла это делать. Но я не завидую вашей жизни. Она просто не для меня. Я могла бы завидовать своим коллегам-журналистам, когда им удается сделать хорошую статью, могла бы позавидовать своей подруге, которая достала какую-то невероятную шмотку. Но вам-то... С какой стати мне завидовать вам, если у нас совершенно разные сферы жизни, разный круг общения, и нужен какой-то невероятный случай, чтобы наши дороги пересеклись.
      - Как на выставке, например. - Теперь в ее голосе слышалось торжество. - Вы складно умеете говорить, Леда. Леда, черт возьми! Это ведь тоже не ваше имя, вы сами его себе придумали. Не верю, что ваши родители были полными идиотами и назвали вас так.
      - А вот в этом вы не правы. Сама встречала Елисея, Наину и Германа и даже училась с одной Ярославной. Уж очень ее родители любили "Слово о полку Игореве". А другие были фанатами Пушкина, если так можно сказать. Так что ничего странного. Да забудьте вы мое имя, не берите в голову. Не в имени ведь дело.
      - Нет, не в имени. Но вы, когда называете свое, всегда слышите удивленные возгласы и думаете о своей значительности. Конечно же, это гораздо лучше, чем Таня, Вера или Маша.
      - Или Дина, - дополнила я. - Разумеется, это гораздо лучше.
      - Я Диана, - высокомерно напомнила модель, - но вам только и остается бравировать своим редким именем, а я могу что-то получше. Помните, я упомянула про выставку, где мы однажды случайно встретились? На этой выставке я увидела вазу, которая мне очень понравилась. Но художник, видно, тоже возомнил о себе черт знает что. Он мне отказал, причем сделал это прилюдно, стараясь как можно сильнее унизить меня. И вы полагаете, что ему это удалось, а я молча проглотила обиду?
      - Я полагаю, - спокойный тон давался мне с большим трудом, - что под давлением банкира Ивлева, который был вашим любовником, выставку Карчинского закрыли.
      - Правильно полагаете, - засмеялась модель. - Только это еще не все. Я не выношу, когда что-то происходит не по-моему. Это доводит меня до бешенства. Если я хочу что-то получить, то я все равно получу это. Любым способом, заметьте.
      - Как это понимать - "любым"?
      - А вот так и понимайте. - Она снова смеялась. - Художник думал, что он один такой умный. Прикинулся бедной овечкой, выставку закрыли, вазу украли... Бедный и несчастный, впору доставать носовые платки и пускать по кругу шляпу для сбора пожертвований.
      - Вы полагаете, что вазу не украли?
      - Что я полагаю, вас совершенно не касается. - Голос модели стал насмешливым. - Но ваза могла находиться где угодно, а теперь она находится у меня.
      - Как у вас? - теперь я растерялась.
      - А вот так. Не знаю, художник ли это хотел загладить свою вину, или у меня появился тайный обожатель, но вазу я получила. И теперь она здесь, сейчас прямо передо мной. Она моя, и я могу делать с ней все, что угодно. Поставить на стол, чтобы любоваться ею каждый день, или убрать в шкаф, чтобы она пылилась там среди ненужных вещей, разбить, наконец, если она мне надоест. Вот так и получается, что одни всю жизнь мучаются, терзаются в бесплодных усилиях, а другие получают все, что только пожелают. Это и есть самое главное в жизни - иметь все, что тебе захочется.
      - А вы не боитесь, Диана, что я сообщу художнику о пропаже? Ведь он действительно волнуется из-за того, что вазу украли. У него из-за этого крупные неприятности.
      - А мне совершенно плевать на неприятности других, - сказала Диана. Меня это не касается. Только ведь вы, Леда, ничего ему не скажете. И даже не думайте мне возражать.
      Я привыкла получать все, что захочу, и не собираюсь никому отдавать то, что мне принадлежит. Я лучше разобью эту вазу, но к художнику она не вернется. Вы поняли? А если захотите полюбоваться ею, то приезжайте ко мне в гости.
      - Боюсь, что не смогу принять ваше предложение.
      - Напрасно. - Она засмеялась. - У меня большая и удобная постель, в ней хватит места для двоих. Мы могли бы поделиться секретами, а заодно и поближе узнать друг друга.
      - Вы не в моем вкусе, - ответила я и повесила трубку.
      Интересно, что эта маленькая дрянь себе воображает? А ведь Ирочка Кривцова меня предупреждала. Если модель не может очаровать человека, то старается вывести его из себя. Именно это она сейчас с успехом продемонстрировала. Но ваза...
      Ваза мэбен. Солгала она про нее или нет? Остается только гадать. Я могла бы сказать Карчинскому, что ваза не пропала и находится у Дианы. Но вдруг это только ее шутка? Она, скажем, хотела меня разыграть или позлить. А художнику можно намекнуть о местонахождении вазы. Позвонить, но не называть себя. И даже голос постараться изменить. Сказать и сразу повесить трубку. Нет, наверное, это все-таки розыгрыш. Не может это быть правдой.
      Ну откуда, скажите на милость, взялся тайный поклонник, который знает о том, что модели очень понравилась ваза? Выходит, он украл ее и сделал это для того, чтобы порадовать нордвиндскую диву. Бред какой-то. Не может быть. А если все-таки может? И поклонник прекрасного у нас в наличии имеется. Художник или искусствовед Иванов. Они ведь о чем-то спорили на кладбище, да еще как! Может, выясняли отношения, а может, спорили насчет вазы.
      Все. Хватит с меня. И этих тайн, и этих загадок. Пусть модель с ее вазой хоть провалится, а я иду спать. Нет, все-таки нужно было отключить телефон. Глядишь, перестала бы ломать голову на сон грядущий. Кстати, сколько уже времени? Так, почти час ночи. А Герт, между прочим, так и не собирается появляться Поздно - это вообще во сколько? В два, три или под утро? Ладно, утром и разберемся, а пока спать, спать, спать... И лучше бы совсем ни о чем не думать.
      * * *
      Как ни странно, но ночной разговор никак не отразился на моем самочувствии, и проснулась я за пять минут до звонка будильника отдохнувшей, бодрой, полной сил для новых свершений. В самом радужном настроении я потопала в ванную, чтобы привести себя в порядок.
      Энтузиазм мой несколько померк при взгляде на физиономию, которая вчера пострадала от руки художника. Но, присмотревшись получше, я решила, что все не так страшно и искусный макияж сделает свое дело.
      Два часа ушло на то, чтобы привести себя в благопристойный вид, но плодами своего труда я осталась весьма довольна. Это снова улучшило мое настроение. Так. Теперь на повестке дня Герт. Если он опять заявит мне, что у него были какие-то дела, он вообще больше не переступит порога моего дома, пусть даже и не надеется. А вторым вопросом у меня стоял Карчинский. Как угодно, но ему все-таки надо позвонить. По крайней мере, после этого моя совесть будет чиста.
      Но, видно, в этот день моей совести предстояли долгие испытания, потому что Карчинский к телефону не подходил. Делать было нечего, и с тяжким вздохом я покинула квартиру. Предстояло нанести ему еще один визит. Если на этот раз он спустит меня с лестницы, то будет вообще-то совершенно прав. В самом деле, разве мне одного раза не достаточно? А ведь теперь он вообще распишет меня под хохлому. Что же делать? Нужно срочно что-то придумать. Вот если бы я была не одна, то он воздержался бы и от таких разговоров, и от рукоприкладства. Если бы...
      Размечталась я однако. А что? Отлично бы получилось. Рядом со мной, скажем, Лилька или Ирочка Кривцова. Да, неплохо. А еще лучше, если моя замечательная маман. В этом случае досталось бы совсем не мне, а самому художнику.
      А на худой конец, сошел бы Яша Лембаум или даже Семен Гузько. Бр-р! Я представила себе эскорт в виде Семена, и меня снова передернуло. А может, все-таки обойдусь собственными силами? Но как бы мне сейчас не помешало присутствие Герта. Вот что было бы по-настоящему замечательно. Но мой дружок, как на грех, словно в воду канул. Ни вчера, ни сегодня утром не объявился. Впору в розыск подавать.
      А мастерская, вот она. Совсем рядышком. И холодок какой-то противный в животе. Решиться мне все-таки идти туда или остаться на месте? Быть или не быть? То be or not to be? Ну не убьет же он меня в самом деле? А идти все равно не хочется. Кто бы мог подумать, что этот вальяжный тип может стать совершенно бешеным? Никогда не знаешь, чего от этих художников ожидать. Музыканты, они все-таки попроще. Пусть грубее, пусть у них тоже заморочек хватает, но не таких же.
      И зачем я только связалась с этим Карчинским? Правильно мне Герт говорил, нечего было мне к нему соваться. Сдурела, не иначе. Так, может, действительно плюнуть на все и уехать подобру-поздорову, пока ничего не случилось? Хорошее намерение. Ну почему я всегда поступаю наоборот?
      Я задавала себе вопросы, на которые не было ответов, а сама потихоньку брела к мастерской. Ступеньки, еще подняться на один пролет. Почему именно в такие моменты начинаешь обращать внимание на всякие мелочи? На окурок, например, который валяется у самой стеночки. А окурок от сигареты "More". Илюша Пошехонцев любитель таких. Илюша! Меня словно током пронзило. Что-то я не припомню, чтобы Карчинский курил такие сигареты. А вот Илюша жить без них не может.
      Нет, так нельзя! Ну полный же бред! Почему я стараюсь за уши притянуть разные факты? Совсем не стоит этого делать. Да мало ли кто приходил к художнику. И с чего я взяла, что это обязательно наш главный? Что, в Питере он один курит такие сигареты? Ничего подобного! Уж пижонов у нас хватает! Так что нечего сразу делать разные умозаключения, нужно собраться для разговора с Карчинским. И держать себя как можно официальное. И сразу поставить его на место, чтобы даже мысли не возникло руки распускать. Жаль все-таки, что Герта со мной нет.
      Впрочем, художника тоже не оказалось на месте. В этом я смогла убедиться уже через пару минут. Оставалось подумать о том, что я буду делать дальше. Похоже, что сейчас я действительно плюну на него и все его дела и вернусь домой.
      А Герт как сквозь землю провалился. Меня это удивило. Я позвонила к нему на квартиру, но никто не ответил, позвонила в студию, но там ответили, что Гертинцев не появлялся уже несколько дней. Час от часу не легче. Я попыталась вспомнить телефон кого-нибудь из его знакомых, но вспомнила только номер Мирзы.
      На мое счастье, он оказался дома, но тоже заявил, что "этого мудилу" уже неделю в глаза не видел, а они, то есть вся группа, "как ишаки, пашут в студии, и если Герт появится, то они ему здоровенный пистон вставят". Я посочувствовала Мирзе, сказала, что волнуюсь, и попросила напомнить некоторые телефоны. Мирза отнесся ко мне с пониманием, сказал: "минутку", провалился куда-то на все пять, но потом снова прорезался и принялся диктовать мне телефоны и адреса вперемежку с комментариями и пояснениями.
      Я торопливо записывала, затем поблагодарила Валентина за помощь и отключилась. Предстояли долгие и нудные поиски. Я потратила немало времени и совершенно выдохлась. Герт пропал, и пропал основательно. Как же меня достали его чертовы дела! Куда, спрашивается, он мог деться? Не знаю, как меня осенило, но я решила заехать в корейский ресторан, чтобы расспросить Ли. Если он где-то и отсиживается или отлеживается, то только там.
      Я решительно спустилась вниз и села в машину. Ли я найду, где бы он ни прятался. И Герта, кстати, тоже. Мысли о Карчинском как-то сами собой выветрились у меня из головы.
      Глава 25
      Похоже, что я зря надеялась на одноклассника моего дружка. Его на месте не оказалось.
      Я бессильно сжала кулаки. Найти Ли нужно обязательно. Он ведь может обретаться и в бане, как в прошлый раз, но вот одна, без Герта, я пойти туда ни за что не решусь. Но Юрка появился сам, вынырнув откуда-то из боковой двери. Я замахала ему рукой. Он нехотя подошел, стараясь не смотреть на меня.
      - Я ищу Герта, - сразу заявила я. - Где он?
      - Не знаю, - ответил кореец. - Он мне не докладывает, куда отправляется.
      - Вы не понимаете, - сказала я, - он оставил мне записку, что придет поздно, но не пришел. Я звонила уже всем знакомым, но никто не знает, куда он подевался. Я очень беспокоюсь за него.
      - Я тоже, - вырвалось у Ли, но он тут же прикусил язык. - Поймите, я ведь на самом деле не знаю, где он. А если бы знал, то сейчас бы здесь не сидел. Я предупреждал его, чтобы он не лез в то, что его не касается, но он упрямый, как черт. Да не переживайте вы так, ничего страшного. Найдется Герт, ничего с ним не случится.
      Но голос у него был тревожный. Он успокаивал меня, а сам старался не проговориться. Я так и не смогла ничего толком из него вытянуть. Но не нравилось мне все это чрезвычайно.
      Из корейского ресторана мне пришлось уйти несолоно хлебавши. Ли определенно что-то знал. Знал и скрывал. Возможно, и про то, где находится Герт. А раз так, то мне ничего не остается, как вернуться домой и ждать. Да, хорошо сказать - ждать... Особым терпением я никогда не отличалась, а бессмысленное ожидание способно довести меня до бешенства. Но, похоже, делать нечего...
      Я остановилась на перекрестке, пережидая красный. Уже почти стемнело. В это время года темнеет рано. Опять заморосил дождь, а сзади раздался нетерпеливый сигнал. Я нажала на газ и проехала перекресток, затем подумала немного, свернула в боковую улочку и затормозила.
      Еще там, возле светофора, меня посетила одна мысль.
      Возможно, я зря напрягала корейца. Про Герта ведь можно узнать и не только от него. Это личность известная, поэтому стоит поспрашивать о нем в разных клубах. Идея показалась мне не такой уж глупой, тем более что я находилась совсем недалеко от памятного злачного местечка, а точнее, "Амальгамы". Если и начинать розыски Герта, то именно оттуда. По крайней мере, я ничего не теряю. И, отбросив последние сомнения, я поехала в "Амальгаму".
      Не скажу, что я очень уж боялась разных приставаний, у меня всегда найдется что сказать. И, как правило, навязчивые личности тут же испарялись. Поэтому, не думая ни о чем плохом, я вошла в "Амальгаму".
      Все как обычно. На сценическом пятачке уже топтались какие-то длинноволосики, настраивая свои инструменты, публика дегустировала алкогольные напитки, негромко переговариваясь. В баре редко бывало особенно шумно, а сейчас было еще и достаточно рано. Основной наплыв посетителей начнется часика через два.
      Я уселась за столик, раздумывая о том, взять ли легкого вина или ограничиться минералкой. Но появившийся официант разрешил мои сомнения. С понимающей улыбкой он осведомился, не жду ли я кого, а затем предложил попробовать легкое белое - "Санобу" молдавского разлива. Я всегда очень скептически отношусь к белым винам, они напоминают мне кислую газировку, но официант оказался на высоте, и вино мне понравилось. Я потихоньку прихлебывала его, разглядывая публику.
      А молодежи, кстати сказать, не так уж и много. В основном мужчины, которым далеко за сорок-пятьдесят. И не по одному, а парами-тройками. Спокойно о чем-то разговаривают, на вид они явно не рабочего происхождения. Скорее бизнесмены средней руки. И ни одного знакомого лица. А ведь в "Амальгаму" раньше часто наведывалась рокерская братия, но сейчас словно вымерли все, ни одной знакомой рожи.
      Нет, постой. Вот этого человека я знаю. К приятелям его никак не отнесешь, и заговорить с ним я бы не рискнула. А Старый рокер ни на кого не обращает внимания. У него такой взгляд, словно он где-то далеко...
      Как же они все надоели ему. Надоели до смертной тоски, от которой нет никакого избавления. Как ему надоело смотреть на эти бессмысленные лица, на эти пыжащиеся человеческие особи, которые ничего не могут после себя оставить, кроме огромной кучи дерьма. И каждый мнит себя кем-то, и каждый думает, что он такой значимый, словно пуп Земли, а вся Вселенная вертится вокруг него и его желаний. И рвутся, рвутся, как оглашенные, кто к богатству, кто к власти, кто к славе. Один умник, философ какой-то, заявил даже, что это желание и отличает человека от животного. Мудак... Знал бы он на самом деле, что отличает человека от животного.
      А как похожи все эти мерзкие хари на звериные морды. И не просто звериные, а каких-то омерзительных насекомых. Раньше его тошнило, когда он только думал об этом, но теперь ничего - привык. Привык, но не смирился. Как же хотелось давить, крошить, уничтожать всех этих жуков, тараканов, слепней. С каким наслаждением он избавлял бы землю от этой ползучей нечисти.
      И у них еще хватает наглости себя кем-то мнить. С их уродливыми лицами, безобразными фигурами, нелепыми конечностями. В своей жизни он ненавидел только одну вещь - зеркала. Они были ему отвратительны, так как всегда лгали.
      Но у них был еще один порок - они отражали этих мерзких насекомых, заставляя тех поверить, что выглядят они просто отлично. Если бы он стал всемогущим, то уничтожил бы зеркала во всем мире. В нем вспыхивает радость только тогда, когда он видит осыпающиеся осколки. Но уже много-много дней душа его не знала радости.
      А люди? Люди сами стали зеркалами. Они ходят и отражаются друг в друге. А потом еще имеют наглость удивляться: "Почему вокруг так много уродов?" Ему иногда до смертной тоски хотелось взять что-нибудь потяжелее и стукнуть по самодовольной роже какого-нибудь господинчика, чтобы увидеть, как голова его треснет, а лицо осыплют осколки. И тогда вспыхнет радость, вспыхнет и заполнит всю его душу, которой уже невыносимо смотреть на уродство мира и так хочется обрести что-то прекрасное.
      Обрести, чтобы обращаться к нему в минуты душевной муки, когда ее, душу, наполняет темень. О, эта темень страшна, она не имеет ничего общего с обычной бессолнечной темнотой. В темноте бывает какой-то просвет, а эта пожирает все, надвигается и затопляет разум. И приходится барахтаться в этой смертной гиблой трясине, из которой нет спасения.
      Теперь он научился чувствовать ее приближение. Чувствовать и усилием воли отодвигать подальше. Но он знает, что она рядом и может нахлынуть в любой момент. А после нее он становится другим. Меняется, как бы переходит в иную фазу. И мир тоже меняется, становится еще омерзительнее. Словно из одного грязного, мусорного мира попадаешь в другой, еще более гадкий.
      Он помотал головой. Это помогает. Он давно не ширялся, но мозг не забыл эти ощущения. Мозг как бездонный колодец, в котором столько всего хранится. Он знает, что скоро мир начнет меняться, но пока все в норме. И он сможет еще немного посмотреть на тупые, самодовольные лица этой ползучей нечисти. Пусть стрекочут, пусть охорашиваются, расправляя крылышки и почесывая брюшки. Их лица одно омерзительнее другого, и он впитывает эту мерзость, чтобы однажды изрыгнуть ее из себя и очиститься.
      А вот человеческое лицо. Странно, что она делает среди этих насекомых? Какие внимательные серые глаза! И какие глубокие! И чистые, как вода карельских озер, куда еще не успели добраться люди. Чистая и глубокая вода, такая холодная, что даст успокоение любой истерзанной душе...
      Старый рокер медленно поднялся. Он смотрел прямо на меня, и появилось ощущение, что он заглядывает мне в душу, пытаясь что-то понять. Его взгляд давил своей тяжестью, но я не могла избавиться от мысли, что он сейчас далеко. Он вышел из-за столика и пошел прямо ко мне. Внутри все сжалось, сейчас он заговорит. Но Старый рокер прошел мимо, словно не видя ничего вокруг. Я перевела дыхание, и он обернулся.
      - Ты зря появилась здесь, тебе тут не место.
      И все. Через минуту его уже не было в баре. А до меня наконец дошло. Старый рокер не был пьян, и его слова не были бессмысленны. Он просто находился в другом мире, видно, доза была большой, и наркотик уже начал действовать. Старый рокер был в состоянии вольного полета. Он понятия не имеет, кто я, и никогда меня не вспомнит. Жаль. Я не рискнула заговорить, но в таком состоянии любой разговор с ним бесполезен.
      Молодая команда что-то весело наяривала на своем пятачке, народу прибывало, а я все думала о Старом рокере. Было отчего-то страшно, словно я заглянула в запретную зону. Пожалуй, больше мне здесь делать нечего, пора отправляться домой.
      Но домой я не поехала из какого-то странного упрямства.
      Вино, что ли, подействовало? Да ведь я и выпила всего ничего. Но я рассудила, что если Герт и появился, то пусть сам теперь подождет. А я отправлюсь прямо к Карчинскому. И ничего он мне не сделает. Вот только пусть попробует поднять на меня руку! Узнает быстро, где раки зимуют! Подумаешь, возомнил себя невесть кем! Художник, тоже мне. Я сама видела в корейском ресторане картины, и они совсем не хуже, чем у него. Только за его мазню отваливают немыслимые бабки, а эти только радуют публику. Понятно, какие из них ценнее.
      По мне, то, что приобретают коллекционеры, потеряно для людей навсегда. В музее - другое дело. В музей каждый может прийти, чтобы насладиться искусством. А я тоже хороша! У самой дома висит картина Карчинского. Выходит, я тоже запрятала ее в свой мирок и скрываю от людей. Но ведь я легко могу отнести ее в редакцию, пусть все смотрят. А что? Как еще моим замотанным сверх всякой меры коллегам приобщаться к высокому искусству? Вот и пусть понемногу приобщаются...
      Воинственный энтузиазм переполнял меня, когда я выруливала от "Амальгамы", но за время пути немного поутих. Я все же решила наведаться в мастерскую Карчинского, но действовать осмотрительно и осторожно.
      Так. Окна темные, и, похоже, там никого нет. Но это может быть и обманчиво. Вдруг он сидит и нарочно не зажигает свет? Или вообще отсутствует. Но ведь он может в любой момент вернуться, поэтому стоит пока посидеть здесь и подождать. Жаль, сигарет осталось маловато, но ничего, потерплю. Я покрутила ручку приемника, нашла "Русское радио", сделала потише, устроилась поудобнее на сиденье и приготовилась ждать.
      Дворик жил обычной вечерней жизнью. Подъезжали машины, проходили люди, торопясь по домам. Стайка подростков выпорхнула из подъезда и отправилась на поиски вечерних развлечений. Две женщины остановились совсем недалеко от меня посудачить. Одну из них, остроносенькую дворничиху, я узнала. Она, захлебываясь от восторга, рассказывала своей знакомой последние новости о каком-то Витьке, который спьяну перепутал дома и колотился среди ночи в чужую дверь.
      Эпопея незадачливого Витька расписывалась в столь красочных подробностях, что меня это окончательно достало. Я решила покинуть уютную машину и направиться на поиски ближайшего киоска, где продавались сигареты, но тут бабы вспомнили про какой-то сериал и поспешили распрощаться. Я с облегчением вздохнула. Выбираться на холод и сырость из уютной машины не очень-то и хотелось. Я снова покрутила ручку приемника, послушала городские новости, прогноз погоды, вернулась на музыкальную волну и стала ждать дальше.
      Очнулась я внезапно, словно кто-то меня толкнул. Вокруг было тихо, лишь едва шелестел мелкий дождик. Все тело затекло. Я попробовала пошевелиться и взглянула на часы. Без пяти два. Не слабо! Окна в мастерской художника по-прежнему были темными. Ладно, он, допустим, там и не появлялся, но, может быть, он прошел незаметно, пока я дремала. Вот так номер! Я сижу его караулю, а сама заснула. Ну теперь-то точно здесь больше делать нечего, пора возвращаться домой.
      Я уже хотела включить зажигание, но рука моя замерла в воздухе, потому что за домом остановилась машина. Через пару минут показалась фигура человека. Он осторожно приблизился к двери, огляделся и скрылся внутри здания.
      Так, похоже, не одна я интересуюсь художником. Но ведь я уже видела вчера, как к нему кто-то поднимался. Зачем же понадобилось приходить еще раз? А вот тут я могла фантазировать сколько угодно, допуская, что он там вчера забыл свою шляпу или это вообще другой человек.
      Всю усталость с меня сразу как рукой сняло. Мне очень хотелось знать, что это за таинственный человек пробирается в мастерскую среди ночи. Я осторожно открыла дверцу машины, выбралась наружу и подошла к дому.
      Скорее всего, окна в мастерской были закрыты плотными шторами, но внутри включили свет, и похоже, что это был ночник, потому что слабо засветилось только одно окно. Многое бы я дала, чтобы сейчас там быть. Но как попасть в мастерскую? Не станешь же стучать в дверь после того, как кто-то туда прокрался. Я была абсолютна уверена, что это не художник. Комплекция не та, да и двигался он иначе.
      Вероятнее всего, в мастерскую проник молодой человек, достаточно подтянутый и спортивный. Двигался он пружинистой походкой и практически бесшумно. Да и одежда была соответствующая. Такая, чтобы не мешать движениям. И этот спортсмен сейчас находился внутри. Интересно, что он там делает?
      Мое любопытство иногда становится совершенно невыносимым. И чаще всего я ему уступаю. Вот и теперь вместо того, чтобы вернуться к машине, я усмотрела удобные уступчики на стене дома. Они помогут мне подняться почти до второго этажа, а там уже и балкончик. Непонятно только, каким образом я буду спускаться, но такая мелочь меня не остановила. Недолго думая, я начала карабкаться вверх. Да, проще было решиться, чем это осуществить, но тем не менее через некоторое время я уже переносила ногу через балконные перила. А оказавшись на балкончике, застыла на месте, потому что из мастерской доносились голоса.
      Не мог же пришедший разговаривать сам с собой, значит, там кто-то был. И этот кто-то, скорее всего, Карчинский! Я приникла к балконной двери и прислушалась. Находящиеся в комнате говорили достаточно громко, и мне хорошо их было слышно.
      - Не знаю я, - слышался голос художника. - Для меня самого это большой удар.
      - Ты не знаешь, а кто, по-твоему, знает? - перебил его молодой голос с сильным акцентом. - За дураков нас держишь? Так я тебе объясню, что этого делать не стоит.
      - Меня подставили, неужели это не ясно! - взвизгнул художник. - Я ведь никогда вас не обманывал.
      - Все когда-нибудь случается в первый раз, - небрежно ответил молодой. - У хозяев есть предположение, что ты нашел другого покупателя, а их решил кинуть.
      - Никого я не собирался кидать. - В голосе Карчинского появилась злоба. - Неужели я не понимаю, как со мной в этом случае поступят. Я же говорил и опять повторяю, что вазу я получил, но ее украли. Сначала здесь был пожар, но поджигали только для вида, самым главным для них была ваза.
      - Вот-вот, а откуда знали, что именно эту вазу нужно брать?
      - Никто этого не знал. И взяли не одну ее. Но ведь и дело-то не в ней, а в том, что внутри. А ни посмотреть, ни достать это нельзя, пока не разобьешь саму вазу. Поэтому я и прилагаю все силы, чтобы ее вернуть. Самое ведь ценное не в ней самой, а в том, чего никто не видит.
      - Допустим, что тебе даже поверят и помогут найти вазу. Но ты получил от нас товар. Или тебе его не передали? В этом случае мы перероем весь город, но найдем ту женщину. Не бойся, у нас заговорит кто угодно.
      При этих словах, а особенно от ленивого наглого тона, каким этот молодчик произносил их, меня бросило в жар, а по спине поползла холодная капля пота. Я поежилась. Не хотелось бы мне попасть этому ублюдку в лапы. Но Карчинский на его вопрос ответил:
      - Я все получил и все сделал как надо. Осталось только отправить вазу обратно. Начинка надежно упакована, никому и в голову не придет, что скрывается внутри вазы.
      - Ты должен был ее отправить, но не отправил. Знаешь почему приходится тебе задавать этот вопрос? После одного прокола ты тут же совершаешь другой. Такое поведение и твоя наглость выведут из терпения даже святого. Поэтому хозяева спрашивают, где алмазы?
      - Не знаю! - завопил Карчинский. - Не знаю я! И как я могу это знать, если готовую вазу тоже украли?
      - Ах, тоже. - Молодчик засмеялся. - Эти басни даже мне начинают действовать на нервы. Придумал бы что-нибудь пооригинальнее.
      - Я что, похож на идиота? - зарычал Карчинский. - Пака еще никто не кидал, а с Чоном только самоубийца станет связываться. Неужели же не понятно, что все специально подстроено? Кто-то узнал о вазе из Кореи и забрал ее, но ему ведь также было известно и о вашем товаре, который должен уйти туда. Вот кто-то и взял себе все. Уверен, что не вазы его интересуют...
      - Вот ты и попался! - Торжествующе произнес молодой. - Сам себя выдал. Ты же меня убеждал, что вазы в целости и сохранности. Но если кто-то знает о начинке, то их давно нет и в помине, даже осколков не осталось. Поэтому давай рассказывай всю правду.
      - Я уже все рассказал, - устало ответил художник. - Мне больше рассказывать не о чем.
      - А если так?
      Послышался вскрик и глухой удар.
      - Не надо, - теперь художник умолял. - Я действительно рассказал всю правду. Я могу повторить это самому Паку, хотя знаю, что он вряд ли оставит меня в живых.
      - Правильно знаешь, - ответил подручный шефа Центра корейской культуры, - но пока с тобой и я могу разобраться.
      Снова послышались крики, художник просил о пощаде, но никто не собирался его жалеть. Значит, именно этого человека послали из Москвы. Странно, что он так долго добирался. А я так и не смогла предупредить Карчинского, хотя времени у меня было достаточно. А если мне сейчас позвонить в милицию и сказать, что преступник напал на художника? Пусть приезжают и разбираются. Но для того, чтобы это осуществить, мне сначала нужно спуститься с балкона. Да, подняться было легче, чем спуститься. Я ухватилась за перила, перебросила ноги и постаралась нащупать уступчик, по которому поднималась наверх.
      Моя рука задела какой-то предмет, похоже, что кусок глины, он полетел вниз и звучно упал на землю. Голоса в мастерской тут же смолкли, через секунду погас свет. Я лихорадочно болтала ногами, пытаясь удержаться. Второй этаж, в конце концов, не так уж и высоко. Нога соскользнула с уступчика, и я полетела вниз. Приземлилась с шумом, но довольно благополучно. Кажется, ни ушибов, ни переломов нет. Но в мастерской сейчас два человека. Одному приходится плохо, а другой затаился и выжидает. Возможно, он вообще уже покинул мастерскую, не дожидаясь, пока там появится еще кто-то. Скорее всего, так и есть. А Карчинский там один. А если он пострадал? Нужно ведь вызвать "Скорую". А лучше всего позвонить сразу по двум номерам. Пусть и менты, и врачи приедут и на месте разберутся. Я быстро пересекла дворик, зашла за угол, где торчала телефонная будка. Похоже, что аппарат исправен. Я торопливо набрала две цифры, и тут меня сзади обхватили цепкие руки. Я попыталась закричать, но лицо закрыли мягкой тряпкой с каким-то резким кисловатым запахом. Я судорожно вздохнула и стала проваливаться во тьму.
      Глава 26
      Я пришла в себя и долго не могла понять, где нахожусь. Совершенно незнакомая комната, с незнакомыми вещами и незнакомыми запахами. Удивительное количество старых вещей. Эту лампу делали, похоже, в тридцатые годы, а тот буфет не иначе как из прошлого века. Понятно. Есть такой сорт людей, которые не в силах расстаться с дорогим их сердцу старьем. Вот и хранят шкафы и комоды, столы и стулья. Это может касаться одежды или игрушек. А потом проходит сколько-то лет, и старые вещи начинают представлять историческую ценность. Вот чего никогда не могла понять моя мамуля, стремящаяся окружать себя современными вещами. А эти старые вещицы напоминали мне дом бабушки. Даже запахи были схожие: каких-то трав, нафталина, опилок и еще чего-то неуловимого. Наверное, так пахнет старость.
      Вот только непонятно, каким образом я оказалась в этой "лавке древностей" и что тут делаю. Попыталась встать. Слава богу, моему неведомому похитителю не пришло в голову меня связывать. Это одновременно внушало оптимизм и дарило физическое ощущение свободы. Хотя, если вдуматься, что толку с того, что я могу беспрепятственно передвигаться по этой каморке? Отнюдь не чувствую себя от этого комфортнее. Вот так думаешь, что ты Мата Хари, а тебе суют в лицо какую-то тряпку, а когда ты отключаешься, волокут неизвестно куда. А затем ты оказываешься запертой и чувствуешь себя до крайности глупо и унизительно.
      И что теперь прикажете делать? Может, позвать на помощь? Было бы здорово, если бы здесь оказался герой-спаситель. Но боюсь, что у нас сейчас страшный дефицит таких людей. Но и выбраться сама я все равно не смогу. Отвратное положение. К тому же мне неизвестно, кто это сделал. А вдруг какой-нибудь маньяк, или извращенец, или и то и другое. Вот только этого мне не хватало. И так уже приключений выше крыши, за последнее время что-то судьба расщедрилась на них, постоянно какие-то недоразумения. Но почему другим удается жить тихо-мирно и не впутываться ни в какие передряги? Как им это удается? И почему я такая везучая на разные гадости?
      Ну пусть только этот недоделанный появится, узнает, почем фунт лиха. Однако распаляла я себя, похоже, напрасно, потому что было тихо. А вдруг в этом старинном склепе никого нет и его хозяин явится гораздо позже? Или меня кавказцы украли, чтобы отправить в рабство, или еще кто-нибудь, кто торгует органами людей?
      Отличная перспектива, нечего сказать! Ну зачем, спрашивается, я сама себя пугаю? Поменьше надо в телик пялиться да статейки разные читать. А хорошо бы мне вообще сменить место работы и заняться, скажем, выращиванием овощей или разведением аквариумных рыбок, к примеру. Нет, чушь все это. Если и разводить кого-то, то собак, чтобы всегда вокруг была стая волкодавов, вот тогда бы ни один мерзавец не притащил меня сюда.
      Я стиснула зубы покрепче. Ну и гад он все-таки!
      Подонок! Посмотреть бы на его мерзкую рожу. Так, а ведь похоже, что он здесь. Спиной почувствовала, что кто-то стоит позади меня и смотрит. Я резко обернулась, чтобы взглянуть на своего противника, и чуть не вскрикнула от неожиданности. Опершись на косяк двери, стоял и улыбался, глядя на меня, художник-авангардист Иванов.
      Вот так и сбываются мечты. Разве трудно немного подождать, чтобы затем в полной мере насладиться победой. И как это чудесно ощущать, что ты смог выполнить то, что задумал.
      Она здесь, совсем рядом, так близко, что можно сделать несколько шагов и коснуться ее рукой. Она совсем рядом, и сердце колотится от радости. Нет, он не стал торопиться, он как следует все обдумал и взвесил. Он стал ее постоянным невидимым спутником. Как и все женщины, она легкомысленна и ничего не заметила. И он верной тенью следовал за ней повсюду, дожидаясь своего часа. И дождался! Он никогда не хотел, да и не мог бы причинить ей зла. Единственное, что он мечтал получить, - ее саму, ее, которая является воплощенным идеалом. Он боготворил ее, но с детства зная, что женщине нельзя давать много свободы, старался держать под контролем. И настал-таки момент, когда благодаря его участию она избежала опасности. Тот хитрый кореец заметил ее, он выбежал из дома, держа одну руку под курткой. Очевидно, там было оружие, и так же очевидно, что он бы использовал его. Поймет ли она, что избежала серьезной опасности?
      Но как бы то ни было, чудо свершилось! Теперь она у него в руках. И только от него зависит, будет ли она счастлива или нет. Конечно, сначала ей придется нелегко, но затем она привыкнет. Нет, он не станет ее ломать, глумиться над ее личностью, но она должна с первых минут понять и почувствовать, что у него главное положение, а ей осталось только подчиняться.
      Он не сделает ей ничего плохого, этого она может не опасаться. Наверное, сначала ей будет неприятна его близость, но потом она смирится и привыкнет.
      Сколько радости они смогут подарить друг другу! Он подарит ей целый мир, который так далек от серой и пошлой обыденности, они вместе перенесутся в волшебную сказку. Да, он не зря ждал все эти годы, чтобы сейчас встретить именно ее. И теперь она у него в руках. И стоит только встать, сделать несколько шагов, как он будет рядом с ней.
      Ему нет дела до того, что было с ней раньше, а ей нужно забыть свое прошлое. Теперь для нее есть только настоящее, и он в этом настоящем. Все ее мысли должны быть только о нем, ни о ком другом он не позволит ей думать. Очень скоро она поймет, что он - весь смысл ее жизни. Вдали от него она продолжала бы свою никчемную жизнь, продолжала бы погоню за призраками. Он освободит ее от всего этого. А взамен он просит не так ведь много отдать себя целиком ему, раствориться в нем без остатка. Он станет ее повелителем, а она его рабыней. Могло бы быть наоборот, но зачем нарушать естественный ход вещей? Мужчине судьбой даровано повелевать, женщине подчиняться. Он ни на йоту не отступит от этого древнего как мир закона. И будет подчинять и властвовать, а она станет покоряться.
      Он прекрасно помнил своего деда, который был для него примером для подражания. Этот мудрый человек жил на Кавказе и редко мог видеть своего внука. Однако в моменты их встреч внук пытался подражать этому мудрому старцу, взять его принципы за основу своего мировоззрения. Дед научил его быть настоящим мужчиной-повелителем. Он научил боготворить женщину, но одновременно с этим подчинять ее. И с тех самых пор внук привык жить с мыслью об идеале, о единственной женщине, достойной разделить с ним его существование.
      Он верил, что непременно найдет такую. Это произошло. Она действительно совершенна.
      Покорность. Сейчас он ждет от нее не столько понимания, сколько покорности. Она станет покорной, он научит ее этому. И постарается не сломать. Он очень бережно будет относиться к ней, словно она хрупкая фарфоровая статуэтка. Он не боится разочароваться в ней. Чаще всего люди разочаровываются в самих себе, а потом спешат обвинить в этом других. Но он-то не таков. Нет, он будет терпелив. Сначала он сделает из нее все то, что захочет, вылепит на свой лад, а затем будет наслаждаться плодами своего труда.
      Наслаждаться. Какое это счастье - безраздельно обладать кем-то! Он думает сейчас о ее мягкой податливой плоти, и вожделение захлестывает его мутной волной. Но он будет терпелив, хотя прямо сейчас он мог бы сделать несколько шагов, оказаться рядом и сорвать с нее все до нитки. Она может кричать и сопротивляться, но все будет бесполезно.
      Идеал... Его поиски всегда были трудны, но гораздо сложнее для него было отстаивать свое право на обладание этим идеалом. Он буквально зверел, когда кто-то пытался очернить его идеал, сбить его с пьедестала, который воздвиг он сам... На кладбище он чуть было не убил эту гнусную модель, которая вздумала нелестно отзываться о той, которую он боготворил. Для нее, как и для всех подобных личностей, была невыносима мысль о том, что кто-то превосходит ее, кем-то еще восхищаются, поэтому-то она и вызвала его на этот глупый разговор. Вовремя взяв себя в руки, он все же не удержался и дал пощечину этой дешевой кукле.
      Удивительно, как. можно возненавидеть малознакомого человека буквально за одну его фразу. Он встал, прошелся по комнате и отправился в соседнее помещение. Она лежала на боку, спиной к нему, но он почувствовал, что она не спит. Какую первую фразу она произнесет? Она медленно повернула к нему голову...
      - А, - произнесла я, - это вы.
      - Вы разочарованы, Леда? - спросил Иванов.
      - Нет, - я покачала головой. - Хотя не скажу, что очень удивлена.
      - А почему? - Он перестал улыбаться, подошел ко мне и присел рядом на диван.
      - В вас всегда было много затаенного, - ответила я. - Вы - как шкатулка с секретом, в которой за семью печатями может храниться неизвестно что.
      - И что же во мне хранится? - Он склонился надо мной.
      - Как оказалось, - я старалась говорить небрежно, - скорее всего, маньяк, возможно, извращенец и, без всякого сомнения, насильник.
      - Почему вы так думаете? - Он немного напрягся и нахмурился, словно человек, намерения которого были неправильно истолкованы.
      - Я никогда не поверю, что один человек похищает другого из добрых побуждений. Вы можете привести мне тысячу доводов, но я вам не поверю.
      - Допустим, что вы правы, - он усмехнулся, - но вам нечего бояться. Вам незачем бояться меня.
      - Вы полагаете? - Я тоже усмехнулась. - Допустим, я скажу, что не боюсь вас. И вы за это меня отпустите?
      - А вы хотите, чтобы я вас отпустил?
      - Безусловно. Вы что же, сомневаетесь? Все происходящее очень странно и доставляет мне большой дискомфорт. Или вы считаете это притворством?
      - Хорошо, - сказал он. - Но я и не думал удерживать вас.
      - Ладно. - Я села поудобнее и принялась растирать болевшие запястья и лодыжки. - Очевидно, вы похитили меня с исключительно добрыми намерениями. - В моем голосе слышался явный сарказм. - Но почему я здесь? Почему вы приволокли меня сюда?
      - Потому что это мой дом, - спокойно ответил Иванов, - и он обязательно должен стать и вашим домом.
      - Прекрасно, - я начала злиться. - А у меня спрашивать совсем необязательно? Или вы тоже из тех, кто считает женщину низшим существом, лишенным разума, и поэтому обходится с ней как с вещью? Учтите только, что я не вещь и так обходиться с собой не позволю.
      - Вам не идет, когда вы злитесь, - спокойно сказал авангардист. Теперь вам не следует так много думать о себе.
      - Значит, я должна думать о вас?
      - Конечно. - Он серьезно кивнул. - Вам давно пора перестать самой решать проблемы и предоставить это мужчине, которого сама природа предназначила для этого. Пусть теперь все ваши мысли будут обо мне, все ваши желания будут подчинены мне, все ваши заботы будут обо мне.
      - Бред, - устало вздохнула я. - Мысли вы никак не можете контролировать, это вам не удастся. Да и что, кроме ненависти к вам, я могу испытывать в таком положении?
      - Поймите, - он слегка улыбнулся, - это только сначала. Пока вы обижены, в вас бурлят чувства, но постепенно это пройдет. Вы перестанете воспринимать меня как ужасного монстра, наоборот, я буду казаться вам именно тем человеком, который вам необходим.
      - Конечно, конечно, господин суперчеловек, - я покачала головой. Поймите... Да ни один человек не способен понять другого. Как вы можете за меня решать, что я буду думать и чувствовать? Ну-ка представьте себе, что вы идете по улице, вас хватает какой-то громила, волочет к себе, а там говорит: "Знаешь, дорогой, ты мне очень понравился. Сейчас тебе будет немного плохо, но потом все уладится, я буду для тебя самым лучшим человеком". Сомневаюсь, что вас это обрадует.
      - Не сравнивайте одно с другим, - зло бросил художник. - Женщине самой природой велено подчиняться мужчине, так было и так будет. Сейчас хватает вздорных теорий о том, что женщина может решать сама за себя.
      Чушь! Плеткой загнать ее в темный чулан, чтобы никто не видел! А там пусть подумает о своем положении. Мужчине самой природой предписано подчинять, совершать насилие, если хотите, а женщине, как самке, только покоряться.
      - Вы бы так не думали, окажись сами на месте жертвы насильника.
      - Я же предупредил вас, чтобы вы не сравнивали! - резко проговорил он. - Мужчина и женщина не могут быть равны в этом отношении.
      - Конечно, - я кивнула, - насилие может иметь разные формы, вот только суть его остается неизменной. А в основе его унижение человека.. Унизить, растоптать, подчинить личность. И как бы вы меня ни убеждали, униженный человек никогда не будет чувствовать себя хорошо и счастливо рядом с насильником.
      - Вы, наверное, не читаете любовные романы, - сказал он, - а там ведь в каждой третьей, если не каждой второй книжонке именно об этом. Сначала ее унижают, но потом она сама жаждет попасть в объятия насильника.
      - Это ложь, - спокойно ответила я. - Понятно, что со временем плохое забывается, но мне кажется, что такое забыть невозможно. А придумать можно все что угодно, однако это так и останется вымыслом, ложью.
      Я помолчала, а потом вдруг внезапно спросила:
      - В вас говорят кавказские корни? Только дети гор рассуждают подобным образом.
      Иванов усмехнулся с грустной иронией.
      - В последнее время жителей Кавказа представляют источником всевозможных бед. Вы правы, у меня действительно кавказские корни. Вам это неприятно?
      - Не знаю, почему я обязательно должна как-то реагировать на это. Скажем так, меня это не интересует.
      - Знаете, что вы сейчас сделали? - спросил он. - Вы только что разрушили все мои мечты.
      - Некоторые люди в юности действительно разбивают розовые очки, другие носят их до старости. Осколки всегда ранят очень больно, независимо от того, когда это произошло. Однако не нужно вместо розовых очков надевать черные. Жизнь все равно лучше, если не смотреть на нее через разноцветные стекла.
      - Разноцветные, говорите. - Он хрипло засмеялся. - Не верю, чтобы серая грязь была лучше...
      - Кроме серой грязи, есть еще зеленая трава и синее небо. Банально звучит, но это на самом деле так. Мы часто проклинаем себя за серую жизнь, не потому, что жизнь действительно такая, а оттого, что в нашей душе сумерки и мрак.
      - Сами придумали? - Он посмотрел на меня. - Хотя вряд ли. В книжке какой-нибудь вычитали, а теперь пичкаете меня этим.
      - Нет, - я покачала головой. - Это сказал однажды один мой дружок, философ и пьяница. Он иногда говорил очень умные вещи, но чаще всего молол чушь, как и все остальные. Убежден был в том, что каждый человек имеет право выбрать время и отправиться в свой свободный полет, и ничто ему не помеха: ни люди, ни законы. Я вас слушала, а вспоминала его. Что-то общее есть в ваших рассуждениях, хотя он в своей жизни мухи не обидел. Пацифист всем своим нутром.
      - И где он теперь? - Иванов с интересом смотрел на меня. - Где его можно найти?
      - Не знаю. - Я пожала плечами. - Лет семь назад он отправился в Сибирь, то ли в монастырь какой-то, то ли просто так. Я о нем с тех пор больше ничего не слышала.
      - Жаль, - произнес художник. - Вот с этим человеком я бы поспорил. А что касается вас, то вы, к сожалению, ничего так и не поняли. Но я не буду просвещать вас, просто не хочу. Уходите лучше. Мне надо подумать, а потом, возможно, мы встретимся снова.
      Я не заставила себя упрашивать и бросилась к двери. Щелкнул замок, захлопнулась за мной дверь, а я сделала два шага и опустилась на ступеньки. Ноги не держали. За что? За что мне выпало все это? Не успеешь от одной напасти избавиться, как другая спешит навалиться. В высшей степени странный человек этот Иванов. Вдруг он не совсем нормальный? В любом случае можно считать, что мне повезло.
      Я пыталась прийти в себя, но на душе было муторно. Я кое-как поднялась и заковыляла прочь из странного дома. Выйдя из подъезда, огляделась. Черт, куда же меня занесло? И как бы это узнать? Подумают еще, что пьяная или сумасшедшая. Так, надо попробовать расспросить дорогу до центра, а там уже сориентируюсь. Нет, постой. Как же я не догадалась! Надо было сразу посмотреть на эту махину. И спрашивать ничего не нужно. Я ведь на Гражданке. Тьфу, вот ведь занесло! Это сколько же мне до дома пилить! Так ведь и не до дома. Моя машина стоит возле мастерской Карчинского, а это значит, придется делать еще один крюк. Ладно, нечего жаловаться, сама виновата.
      Я прокляла все на свете, пока добралась до мастерской. Не иначе черт меня дернул, когда я вчера решила сюда ехать. Сидела бы себе дома. После разговора с Ивановым у меня остался неприятный осадок, будто я упустила что-то важное, возможно, неверно толковала его действия. Ведь зачем-то он меня похитил? Он будто бы что-то пытался сказать, но потом передумал. Ах, ладно, сейчас мне не до этого.
      У мастерской было людно, толпился народ, переговаривались возбужденные женщины, стоял милицейский "газик". Я хотела милицию вызвать, но ведь не успела. Выходит, это сделал кто-то другой.
      Я подошла к женщинам и стала прислушиваться. Заправляла всем уже известная мне дворничиха. Видимо, она могла без устали повторять одно и то же для каждого нового человека. Она покосилась на меня, чем я не замедлила воспользоваться.
      - Здравствуйте, - я протиснулась к ней. - Вы меня не помните? Я журналистка из газеты, мы в прошлый раз с вами долго беседовали.
      Дворничиха попыталась сосредоточиться, чтобы вспомнить "журналистку", но ничего из ее потуг не вышло, и она махнула рукой:
      - Не обессудь.
      - Неважно. А я ведь опять к вам за новостями.
      Глаза у нее тут же загорелись, и она вцепилась в меня мертвой хваткой.
      - А новости-то у нас какие-е, - заголосила она. - Владимира-то Ивановича убиили!
      - Как убили? - Я постаралась, чтобы удивление выглядело убедительным. - Кто? Когда?
      - Да кто же знает их, супостатов, убили, и все. Нет, постой-ка, я тебе сейчас обскажу, как все было. Я ведь утром вышла на работу, а тут пьяный какой-то мотыляется. Увидел меня и сразу ко мне. Там, мол, мужик голый валяется. Я не поверила, а он вцепился в меня и тянет за собой. В проулок за нашим двором приволок, а он там и валяется в кустах. Я сначала, грешным делом, подумала, что тоже пьянчужка какой-то. Пропился весь, до дому не дошел, или бомж какой. А он весь избитый-преизбитый. Но я присмотрелась потом, а это наш Владимир Иванович. Ну я сразу побежала в милицию звонить, они приехали, его забрали, квартиру опечатали. Вот так все и было.
      Я не нашлась, что ей сказать. Ведь если бы мне вчера удалось дозвониться в милицию, то Карчинский был бы жив. Вне всякого сомнения. Это ведь поработал парень из Москвы, который говорил с восточным акцентом. Человек, которого послал Пак. Я знаю, что большинство предпочтет с ментами не связываться, но человека убили, мне нужно объяснить им ситуацию, отдать письмо и пленку. Пусть разбираются, пусть найдут убийцу.
      Пока мой порыв не угас, я поблагодарила дворничиху и отправилась к зданию. Тут же навстречу выскочил совсем молодой человек.
      - Сюда нельзя, гражданочка.
      - Я по поводу убийства Карчинского. У меня есть некоторые сведения.
      - Минутку. - Он заинтересованно посмотрел на меня. - Я сейчас. - И чуть не бегом скрылся в здании.
      Теперь я начала сомневаться, правильно ли я поступаю. Но по ступенькам уже кто-то спускался.
      - Вот, Константин Сергеевич, - говорил возбужденно молодой человек, сама пришла.
      - Капитан Воронцов, - представился опер. Я замерла на месте. Капитан Воронцов. Фантастика! Это ведь тот самый Костя, который постоянно находился при Карчинском, его помощник. Хорош гусь! Шефа-то его ухлопали, а он в это время неизвестно где находился. А теперь является, да еще и в форме сотрудника милиции. Нет, у меня просто дар вляпываться в неприятные истории. Капитан Воронцов. Константин Сергеевич. Стоп! Я смотрела на капитана и произнесла первое, что мне пришло в голову:
      - Вы сын дяди Сережи, правильно?
      - А вы Лидия Стародубцева? - ответил он мне в тон. - Нам нужно побеседовать. Пройдемте со мной.
      Я сдалась, спорить было бесполезно. Я пыталась собрать в кучу разрозненные впечатления, но они рассыпались разноцветными осколками. Интересно, сколько еще сюрпризов меня ожидает? Вообще-то с меня уже хватит. Я этими сюрпризами сыта по горло. Сидела бы себе спокойно в редакции, писала бы про разных старушек, у которых вдруг открывается тяга к творчеству. А ведь какие персонажи были у меня раньше... Какие чудесные чистые люди! Душой чистые... Но стоило мне послушать нашего главного, пойти против себя, связаться с этой... моделью, как все пошло наперекосяк, словно свыше кто-то определил, что простого и легкого пути у меня в жизни уже не будет. А останутся только препятствия да разные поганые сюрпризы.
      Так оно и вышло. За это время я успела столько всякой гадости узнать, что мне на десять лет вперед хватит. Довольно! Расскажу сейчас Воронцову все как есть, это его работа, пусть разбирается. Воронцову... Но он-то знает, где дядя Сережа. Интересно, а почему тот никогда не рассказывал о своем сыне? О старшем говорил, а про Костю даже и не заикался. Нет! Я не права. Он о нем упоминал, когда рассказывал о смерти старшего сына.
      - Приехали, - сказал шофер, останавливаясь перед отделением милиции.
      Я вылезла из "газика".
      - Прошу, - Воронцов указал на дверь. - Заходите, не бойтесь.
      - А я не боюсь, - ответила я, действительно оставаясь совершенно спокойной. - Мне бояться нечего.
      Он взглянул на меня, но промолчал. Мы прошли мимо дежурного, который козырнул капитану, затем по длинному коридору со множеством дверей, поднялись на второй этаж и оказались в маленьком закутке с тремя дверями. Воронцов распахнул передо мной одну из них, я немного помедлила и шагнула внутрь.
      Потрясающе! Идеальный порядок. Кто бы мог подумать! По долгу своей службы мне с ментами приходилось иметь дело. Вот только не могу сказать, чтобы это доставило мне удовольствие. И кабинетики по своей неухоженности могли соперничать разве что с городской помойкой. Кабинет нашего главного смотрелся по сравнению с ними как хрустальный дворец.
      Я поймала себя на том, что придирчиво оглядываюсь вокруг, стараясь заметить что-то неприятное. Может, грязное пятно где-нибудь или окурки... Но все предметы сияли чистотой, а на подоконнике красовался маленький деревянный кораблик.
      - Что с дядей Сережей? - спросила я. - Куда он пропал?
      Глава 27
      - Не беспокойтесь, - ответил Воронцов, - с ним все в порядке.
      - А почему же он пропал? - не сдавалась я. - Ведь он исчез не просто так, а после нашего с ним разговора.
      - Я знаю. - Капитан был все так же спокоен. - Давайте это пока отложим и поговорим о вас, Леда.
      - Выходит, вы знаете, кто я.
      - Разумеется, - он кивнул.
      - Я вам и слова больше не скажу, если вы мне прямо сейчас не скажете, куда делся дядя Сережа.
      - Никуда он не делся! - рявкнул Воронцов. - Никуда. Уехал на время, и все. Вы что же себе воображаете, что он только из-за вас мог уехать? Нет! Отец часто задерживался в редакции. И в тот раз задержался тоже. В общем, он видел, как кое-кто к вашему главному пришел, видел, как тот на брюхе перед ним ползал, слизняк. Отцу надоело смотреть, как человек может дерьмо хлебать добровольно, да еще и благодарить при этом. Вот он быстренько заявление написал и вашему главному на стол. Получите, пожалуйста! А после этого сразу собрался, чтобы в редакцию больше ни ногой.
      - И даже с нами не попрощался, - проговорила я. - Жаль.
      Воронцов пропустил мои последние слова мимо ушей.
      Определенно, он был не похож на того человека, который когда-то помогал Карчинскому. Изменился, словно сбросил маску. Или надел другую. И я совсем не уверена, что этому человеку можно доверять. Даже если он и сын дяди Сережи.
      - Расскажите все по порядку, - Воронцов вышел из-за стола, взял стул и уселся напротив меня, - припомните любые детали. Они очень для нас важны.
      - Наверное, вы и сами немало знаете, - неприязненно произнесла я.
      - Знаем, - он кивнул, - но без вашего рассказа картина будет неполной.
      - А с чего же мне начинать?
      - С чего хотите. Но лучше с самого начала.
      - С начала. - Я усмехнулась. - А начало вы знаете не хуже меня. Я вместе со своим приятелем попала на выставку Карчинского. Там он вдруг ни с того ни с сего расщедрился и подарил мне картину. Вы сами при этом присутствовали. Может, даже знаете, почему он сделал мне такой подарок.
      - Знаю, - кивнул Воронцов. - Он уже тогда решил использовать вас в качестве курьера. Вы, кстати, идеально для этого подходите.
      - Вы шутите?
      - Вовсе нет. Молодая привлекательная женщина. К тому же журналистка. Вы не вызвали бы никаких подозрений.
      - Но ведь он сам... сам собирался везти вазу в Москву... У него же должна была проходить там выставка.
      - Насчет выставки вы правы, а вот вазу сам везти он и не собирался, напротив, искал подходящего человека. Я вам больше скажу, он так поступал неоднократно. Присматривался на выставках к посетителям, заводил с ними беседу. Выбирал все больше пожилых интеллигентных людей. И картины свои им дарил. А потом как бы невзначай обращался с просьбой. Мол, не будете ли вы так любезны помочь мне и отвезти кое-что в Москву моему другу, а то дела и другие заботы требуют моего присутствия в Петербурге... Человек, конечно же, соглашался. А как же! Отказать ведь неудобно. И везли туда вазы, а обратно деньги или товар. А что, очень неглупо и, главное, надежно. Такой человек никогда не полезет в сверток, если его благодарят за подарок и просят передать художнику небольшой сувенир. Вы ведь тоже не посмотрели, что было в свертке?
      - Не посмотрела, - я кивнула. - Мне такое и в голову не пришло.
      - Представьте, другим тоже не приходило. Напротив, они были рады сделать что-то приятное для художника.
      - Но вы-то... вы... Вы же все знали!
      - Нет, не все. О многом только догадывались, а о настоящих масштабах контрабанды узнали только в последнее время.
      - Контрабанды? - Я удивленно посмотрела на Воронцова. - Не хотите ли вы сказать, что эти вазы являются контрабандой?
      - Нет, - он покачал головой. - Сами по себе они ничем криминальным не являются, а вот то, что у них было внутри...
      - Стойте, - я остановила его жестом. - Человек Пака тоже говорил что-то о начинке. И об алмазах.
      - Так-так, это уже интересно. Когда он это говорил?
      - Вчера. В квартире Карчинского. Только я не совсем поняла, в чем дело.
      - А давайте восстановим картину событий. Вы расскажите то, что знаете, вот все и прояснится.
      - Для вас может быть, но не для меня...
      - Как знать, - Воронцов мягко улыбнулся. - Итак, вы повезли вазу в Москву...
      - Да. Карчинский обратился ко мне с такой просьбой. Но ведь в мастерской произошел пожар. Не будете же вы утверждать, что так происходило всякий раз. Не верится что-то. - Я с сомнением покачала головой.
      - А так и не происходило. Пожар устроили преднамеренно. Я вам даже больше скажу.
      Bo время пожара вазу из Кореи действительно украли. Все подозрения пали на Ивлева, но кажется, что он здесь ни при чем. Возможно, действовал совсем другой человек, но это не факт. Как бы то ни было, ваза исчезла. Карчинский попытался быстро изготовить другую, чтобы отправить ее в Москву, а тем временем найти настоящую.
      - Что в этих вазах такого особенного? Вернее, что за начинка? Наркотики?
      - С наркотиками было бы гораздо проще. Но ведь здесь недаром замешан Центр корейской культуры. Вы же видели вазу, помните, какая необычная у нее форма. Благодаря этой форме при изготовлении внутрь вазы можно уложить любой предмет. Чрезмерно узкое горлышко не позволяет посмотреть, что находится внутри. А чтобы достать начинку, нужно всего лишь разбить вазу.
      - Пак так и поступил, - сказала я. - Мне случайно удалось это узнать. Я ведь отдала ему целую вазу, а затем ушла из кабинета. Но до выхода дойти не успела, так как столкнулась с художником Ивановым. Мы поговорили, и не скажу, что это был приятный разговор. Затем я хотела уйти, но сообразила, что забыла отдать письмо, и снова оказалась у кабинета Пака. Но его там не было. На полу валялись бумага и осколки вазы. Других ваз я у него в кабинете не заметила, поэтому предположила, что он разбил мою. Я смотрела на осколки и услышала голоса. Разговаривали двое в соседнем кабинетике.
      - Вы слышали их разговор? - Воронцов пристально смотрела на меня.
      - Слышала, - я кивнула. - Вы тоже можете послушать. - Достав из сумочки диктофон, я протянула его капитану. - Только предупреждаю, они говорили по-корейски.
      - Это ничего. - Он подошел к двери, приоткрыл ее и сказал: - Саша, позови Эдика, - затем вернулся на место.
      Через минуту в кабинет вошел парень, которого я тоже видела на выставке Карчинского. Как он говорил? Его знакомый Валентин Ким обучал его приемам джиу-джитсу, а это его сын Эдик. Парень сдержанно поздоровался и повернулся к капитану:
      - В чем дело, Костя?
      - Тут один разговорчик есть, - капитан протянул ему диктофон, - надо перевести.
      - Переведите, - кивнула я. - А вот еще письмо, которое Карчинский писал в Москву, но я по рассеянности забыла его передать.
      - Письмо вскрывали, - сказал Воронцов и посмотрел на меня. - Ваша работа?
      - Моя, - я вздохнула. - Извините, так получилось. Но там тоже иероглифы.
      - И вы не смогли его прочитать. - Воронцов насмешливо ухмыльнулся. Какая жалость.
      - Представьте, смогли, - меня начал раздражать его самодовольный тон. - У моего друга Герта есть одноклассник Юрий Ли. Он и письмо нам прочел, и разговор перевел.
      - О-очень интересно, - протянул Воронцов и засмеялся уже в открытую. Выходит, что даже такой специфический язык, как корейский, не является гарантией сохранения тайны. Всегда найдется кто-нибудь, кто сможет перевести. Ладно, Эдик, посмотри, что там и как.
      Эдик Ким забрал письмо, диктофон и ушел. Мы снова остались с капитаном наедине.
      - Продолжим, - произнес он, снова усаживаясь на стул.
      - Вы же и так все знаете. - Я была обижена его смехом.
      - Многое, но не все. Итак, мы остановились на том, что вы подслушали разговор. И даже более того, как истинная журналистка, взяли и записали его. Просто замечательно! Наверное, в тот момент вам и в голову не пришло, какой вы подвергались опасности. Ведь застань вас там кто-нибудь, и живой бы вы уже в Питер не вернулись.
      - Я же ничего не поняла! - запротестовала я. - Говорили ведь по-корейски.
      - Не в этом дело, - Воронцов похлопал меня по руке, - а в самом факте, что вы подслушивали, да еще и записывали. Когда речь идет о таких деньгах, то поневоле становишься подозрительным.
      - О таких деньгах... Но вы же сами сказали, что переправляли не наркотики.
      - Да, - он кивнул. - Даже наркотики столько не стоят. А вот произведение искусства двенадцатого или четырнадцатого, скажем, века, это стоит.
      - А какое произведение искусства можно спрятать в вазу? Она ведь маленькая. Картину туда не засунешь.
      - Про картину вы верно заметили. Но в Корее всегда практиковалась роспись на шелке. Существуют даже шелковые свитки, такие узкие длинные ленты, расписанные тушью, которым несколько сотен лет. Вот такой свиток легко можно поместить в вазу, если, конечно, знать технологию, ее изготовления. А потом разбить вазу и достать свиток. Чего проще! Такая шелкография запрещена к вывозу из страны, так как является национальным достоянием. Но за это достояние иностранные коллекционеры готовы платить большие деньги. Несколько лет назад из Национального музея Кореи пропало несколько десятков таких свитков. Розыск ни к чему не привел, пока в Америке однажды не всплыл один из свитков. Вот тут уже и начали конкретно работать, отслеживать их путь. И представьте, отследили. Вышли на Чон Ван Соя. А от него ниточка потянулась к Паку, а затем и к Карчинскому. Вот только понять никак не могли, каким образом свитки попадают в Россию. Только недавно это стало ясно. Карчинский был связан с Национальным музеем Кореи, посылал туда постоянно свои работы, керамику. А человек он известный, кто бы мог его заподозрить. Он получал свой процент и был доволен. Иногда его к тому же просили отправить кое-что в Корею в вазах мэбен. Вот так искусство может служить низменным целям.
      - Невероятно. Значит, я привезла из Москвы алмазы, а он их должен был упаковать в вазу и отправить в Корею.
      - Вот именно, что должен. Вазу с начинкой он изготовил, но ее не отправил.
      - Из-за того, что его убили. - Я вскочила со стула. - Я ведь хотела его предупредить об опасности, пыталась это сделать, но он не стал меня слушать. Сначала трубку бросал, а когда я у него появилась, набросился на меня и ударил. Если бы я все-таки проявила настойчивость, он был бы сейчас жив.
      - Сядьте, Леда, - проговорил Воронцов. - Если бы все было так просто.
      Я опять села, не понимая, в чем дело.
      - Я же уже сказал вам, что вазу со свитками, которая пришла из Кореи, украл неизвестный. И мы так и не смогли ее найти. Думали, что это сделали по приказу Ивлева, но банкира убили. Карчинский изготовил новую вазу, в которой были алмазы, но его тоже убили, а ваза исчезла, как и первая. Действует один и тот же невероятно ловкий человек. Мы ведь вчера наблюдали за вами, когда вы лезли в мастерскую. Хотели в нужный момент там оказаться. Затаились в засаде наши люди, недалеко от дома. Когда человек Пака вышел от Карчинского, мы взяли его.
      - И вы позволили ему убить художника?
      - В том-то и дело, что он его не убивал.
      - Как не убивал? - Я растерялась. - А кто же это сделал?
      - Когда вы спрыгнули с балкона, в мастерской сразу все замерло. Через некоторое время оттуда появился человек. Мы поначалу проследили, куда он направился. Получалось, что он ищет вас. Один из моих сотрудников наблюдал за вами, когда вы побежали к телефонной будке, но оттуда вы самым непостижимым образом исчезли, когда человек Пака уже находился в наших руках.
      - Меня утащил Иванов, - созналась я. - У него, оказывается, крыша здорово поехала, и он вообразил себя новым Пигмалионом, а меня, соответственно, Галатеей. Стал мне расписывать, что я должна остаться с ним, обо всем забыть и что нам будет очень хорошо вместе.
      - И как вам удалось вырваться?
      - Знаете, я почему-то совсем его не боялась. Не могу объяснить. Боялась, наверное, но все-таки чувствовала его безобидность. Мы разговаривали, а потом он сказал, что я разрушила его мечту, и велел уходить.
      - Забавно. - Он снова засмеялся. - А ваш друг еще ночью всех на уши поставил, пытался вас найти. Наши сотрудники дежурили и возле вашей квартиры, возле редакции, даже возле квартиры вашей мамы. А вы появляетесь утром сами, да еще и в мастерской. Интересно, что вам там понадобилось?
      - Машина, - созналась я. - Приехала я ведь на машине, а Иванов увез меня на своей.
      - Нечего сказать, - он развел руками. - Здоровый прагматизм, что поделаешь.
      - Если не кореец убил Карчинского, кто тогда?
      - Боюсь, что на этот вопрос мне будет сложно ответить. Этот человек невероятно хитер, действует искрометно и играет в какие-то свои игры. Он разрушил хорошо спланированную операцию, в которой задействованы десятки людей в нескольких странах. Кроме того, он убийца. На его совести три трупа. Ивлев, Алексей Гапонов и Карчинский. Экспертиза установила, что во всех трех случаях смерть наступила одинаково. Они были задушены гитарной струной.
      - Нет, - я дернулась. - Не может быть!
      - К сожалению, может, - Воронцов покачал головой. - В этом у нас нет никаких сомнений. Пока мы занимались выяснением личности "гастролера" из Москвы, Карчинский выбрался из дома через черный ход. Куда он хотел скрыться, нам неизвестно, но в квартире мы его не обнаружили. Решили, что он задумал пока схорониться.
      - Он же был совсем рядом.
      - В том-то и дело, что нет. Убийца, скорее всего, дожидался в машине. Карчинский попросил его подвезти, тот согласился. Он отвез художника подальше, задушил, раздел, чтобы придать убийству вид ограбления, а затем привез труп и выкинул его в проулок. Нам сообщили о трупе только утром.
      - Но кто, кто это мог быть? - не сдержалась я. - Кто все это сделал?
      - Пока не могу вам ответить, - сказал Воронцов, поднимаясь, - но мы его найдем. Он ходит где-то рядом. И хотя он и играет в свою игру, но что-то ему нужно именно здесь. Я прошу вас, будьте осторожны.
      - Хорошо, - я кивнула. - Не понимаю, зачем он убивает людей? Банкиров довольно часто убивают, Карчинский тоже дорогу ему мог перейти, тем более с такими делами, но Алексея за что, рокера? Нет никакой связи.
      - Вот и нам так сначала показалось, - откликнулся Воронцов, - но связь все-таки есть. Он не случайно выбирает свои жертвы, наоборот, действует по строгому плану. И мы точно знаем теперь, что этот человек - музыкант.
      - Нет! - Я вскочила со стула и сделала шаг к нему. - Вот в этом вы меня никогда не убедите. Этого не может быть! Совсем недавно один человек, который роком занимается почти столько же лет, сколько вы живете на свете, сказал мне, что музыканты не убивают. Рокер может пойти на многое, но только не убийство... Это кто-то со стороны. Подумаешь, струна, ее мог любой взять. Может, именно этим он пытается натолкнуть вас на ложный след!
      - Возможно, что вы правы, - ответил капитан. - Спасибо за разговор. Если нам понадобится еще кое-что выяснить, тогда мы опять встретимся.
      - Я свободна?
      - Конечно. Пойдемте, я вас провожу.
      Он довел меня до самых дверей, попрощался и повернул назад. Я вышла на свежий воздух и чуть не закричала от радости. Герт своей собственной небритой и мятой персоной слонялся возле отделения с унылым выражением лица.
      - Герт, - позвала я. - Герт!
      - Наконец-то, - он сгреб меня в охапку. - Ну ты, подруга, даешь! Так с тобой инфаркт вместе с инсультом заработаешь и белую горячку в придачу. Ты что же вытворяешь?
      - Ничего, - я попробовала уклониться. - А белую горячку ты и без меня в состоянии заработать. В чем дело?
      - Ну ты, мать, совсем офигела, - с чувством произнес он. - Мы тут с ума сходим, а ты заявляешь как ни в чем не бывало: "В чем дело?" За такие слова тебе только по физии надавать, и дело с концом.
      - Я не виновата. - Я попробовала освободиться от объятий Герта. - Так обстоятельства сложились. Но ведь ты сам куда-то пропал. Оставил записку и исчез.
      - Дела были, - буркнул он, - но со мной-то ничего не случилось. А вот где ты пропадала?
      - Позже расскажу, - ответила я. - Давай уйдем отсюда, а то на нас и так все глазеют.
      Герт что-то недовольно пробурчал, но все-таки послушался. В машине мы почти не разговаривали, а не доезжая до дома, он затормозил:
      - Давай сейчас выкладывай, а то там твоя мамочка. Боюсь, что нам поговорить толком не удастся.
      Герт был совершенно прав. Моя мамуля никому и рта не даст открыть, пока не прочитает все свои нотации. Но зачем, спрашивается, он ей сказал, что я пропала? На свою голову только неприятности приобрел. Я набрала в грудь побольше воздуха и выложила ему все, что произошло. Он слушал молча, не перебивая, временами бросая на меня мрачные взгляды. Когда я закончила, зло сказал:
      - Я этому подонку башку сверну.
      - Кому? - удивилась я. - Герт, перестань, выкинь это из головы.
      - Этому... художнику. Иванову. Этой мрази, - Герт не на шутку завелся. - Кто же знал, что он сумасшедший!
      - Тем более не стоит с ним связываться. Мне кажется, что наши с ним пути вообще больше не пересекутся.
      - Знаешь, - сказал вдруг Герт, - а ведь это вполне мог сделать он.
      - Убить? - Я уставилась на своего друга. - С чего ты взял?
      - С того. Он, очевидно, обо всем знал, ну или догадывался. Он ведь сначала преклонялся перед Карчинским, что тот рисует такие картины. Сам тоже пробовал, но только делал точные копии. А Карчинский всегда работал "по мотивам". Брал сюжет, но добавлял что-то свое. Видела же картины в ресторане, так это работа авангардиста.
      - Иванова?
      - Именно. Только об этом почти никто не знает. Мне Юрка по секрету сказал. Так вот, он мог разочароваться в своем кумире и начать ему мстить. А что, вполне логично.
      - Нет, - я покачала головой, - не логично. Тогда ему нужно было начинать с Карчинского, а не идти таким долгим путем. И потом, вчера ведь он был со мной, значит, Карчинского убить никак не мог. И струна... Зачем ему струна?..
      - Сам не знаю. Кажется, что вот-вот, и все станет понятно, так нет, ускользает, зараза. А теперь убийца может затаиться. Возможно, мы так и не узнаем, кто он.
      - Знаешь, для меня даже важнее не "кто", а "почему". Почему он это делает?
      - Мне кажется, - сказал Герт, включая мотор, - что нормальный человек вообще убийцу не может понять, потому что тот мыслит совсем по-иному.
      От этих слов мне почему-то стало жутко. Действительно, убийца внешне ничем не отличается от любого человека, он ходит, разговаривает с окружающими, шутит, смеется, но мыслит... мыслит он совсем по-другому. И никто не может, понять, почему этот человек так хладнокровно обдумывает убийство. Но обдумывает - это одно, он ведь приводит свои мысли в исполнение. Вот он приближается к своей жертве. Возможно, даже говорит с нею сначала. А потом набрасывает на шею струну. И душит... Страшно представить. Ведь жертва сначала не подозревает о его намерениях, но потом начинает сопротивляться.
      Они же не стояли молча, дожидаясь, пока он их задушит. Они ведь пытались освободиться. Банкир, например. Или Алексей. Молодой парень, неужели он совсем не сопротивлялся? Но каков убийца, он ведь должен обладать изрядной силой, чтобы вот так задушить человека.
      Машинально я взглянула на руки Герта, лежащие на руле. Сильные и уверенные руки и к струнам привыкшие. Музыкант половину своей жизни, он-то держал в своих руках тысячу разных струн. А вот если бы он захотел накинуть такую удавку на шею и затянуть ее? По спине побежали мурашки, а ладони вспотели.
      - Что с тобой, малышка? - Он повернул ко мне лицо. - Почему ты так смотришь?
      - Просто так, - соврала я. - Что-то мы долго едем.
      - Сейчас будем дома, - ответил он и поднял руку.
      Как при замедленной съемке я видела, что его рука приближается к моему лицу. Еще немного, и эти сильные пальцы коснутся меня. Моего лица, моей шеи. А в кармане у него может быть гитарная струна.
      - Нет! - закричала я, отталкивая его руку. - Нет, меня ты не убьешь!
      Глава 28
      Я сидела на кровати, закутанная в одеяло, держа в руке чашку крепкого чая с лимоном. Герт сидел рядом и непрерывно гладил мои волосы. Мама находилась в соседней комнате, но заглядывала через каждые пять минут.
      - Ничего, малышка, - утешал меня Герт. - Все плохое позади.
      По его лицу этого не скажешь. Три багровые царапины, оставленные моими ногтями, пересекали щеку, но он не обращал на них внимания.
      - У тебя просто нервный срыв, - объяснял он. - С каждым такое может случиться.
      Мы говорили с ним больше часа в машине и все выяснили до конца. Какое счастье! Герт ни при чем! И как я только могла его заподозрить? Воронцов виноват. Сбил меня с толку, а теперь уже ничего не поделаешь. Но мы с Гертом помирились и больше, я думаю, вообще не будем ссориться. Не выношу, когда между людьми существуют недомолвки. И он поклялся, что с этих пор между нами никаких недомолвок не будет. Надеюсь, что он сдержит свое обещание. А еще он посоветовал мне оставить мою газету и поискать место поприличнее. Как ни странно, но его совет я не приняла в штыки. Наверное, последние события так меня достали, что даже собственная редакция, в которой я проработала десять лет, опротивела. Ничего, я подумаю и над этим предложением.
      А маман, разумеется, была в своем репертуаре. Она выслушала все объяснения, строго поджав губы, и сказала:
      - Тебе, Лида, давно пора перестать так легкомысленно относиться к жизни. Если задумала выходить замуж, то надо это довести до конца. Свадьба так свадьба. Но и потом не тянуть, а родить ребенка. Тогда и мировоззрение у тебя изменится, и ты станешь мыслить по-другому. Ты не беременна? - с подозрением спросила она.
      Я ошеломленно посмотрела на мать и пожала плечами. Вот так вопросец! А Герт не выдержал и заржал, но под суровым взглядом моей родительницы сумел взять себя в руки и снова стать серьезным.
      - Мы постараемся, - придушенным голосом выдавил он, - обязательно, и ребенок у нас непременно будет.
      Маман кивнула, но развивать эту тему дальше не стала. Я вздохнула с облегчением, Герт, видимо, тоже.
      * * *
      Неделя пролетела незаметно. Я приходила в себя, наведывалась в редакцию, но чисто формально. Происходило что-то странное. Казалось, что Пошехонцева совсем перестали интересовать дела, и газета выпускалась только благодаря его заместителю. Тамара Сергеевна ни на кого не давила, ни на кого не нажимала, но все прислушивались к ее мягкому голосу. Материалы сдавались в срок, "Вечерние новости" продолжали регулярно появляться у читателей.
      На удивление всем, притих Гузько. Нет, он все еще продолжал носить костюмы и пробовал держаться молодцевато, но в глазах появилось выражение тоски, как у побитого пса. Он больше, чем обычно, походил на выгнанного из дома сенбернара. Мне не хватало Лильки, не хватало привычных монбланов мусора на столе, а также острых замечаний Ирочки Кривцовой. Она отправилась в очередной отпуск куда-то за границу.
      Жизнь входила в привычную колею, но что-то не давало мне покоя, настойчиво подтачивало изнутри. Я все время думала об этих убийствах и была убеждена, что выпустила из виду что-то очень важное.
      Я медленно шла по парку, с удовольствием вдыхая влажноватый воздух. Конечно, мне сильно нагорит, если Герт узнает, что прогуливаюсь здесь одна. Но я ведь не собираюсь забираться далеко. Наоборот, гуляю по дорожкам, где полно народу с собаками, а на лавочках еще судачат пенсионеры. А вон стайка девчонок примостилась, а чуть дальше группа ребят с магнитофоном. Школьники, и даже не из самых старших классов.
      Настроение у меня было отличное, и я спокойно продолжала идти дальше. А вот и пустая скамейка, можно немного передохнуть.
      Я уселась поудобнее, закинув ногу на ногу. Потянулась к карману, чтобы достать сигареты, но почему-то передумала. И так хорошо. Как мне все-таки нравится запах опавшей мокрой листвы. Можно представить, что находишься в настоящем лесу. А что, если уговорить Герта и выбраться в настоящий лес! Съездить бы с ним за город, в пригороде еще попадаются отличные места, не все успели застроить дачными массивами. Или взять недельку-другую за свой счет и махнуть с ним в Карелию или на Вологодчину. Вот где настоящая красота! Пока еще не очень холодно. А то через месяц задует сиверко, и никуда уже не выберешься.
      - Можно? - раздался рядом со мной голос. - Вот мы и встретились снова.
      Я повернула голову, но не сразу узнала обращавшегося ко мне человека. В самой обычной камуфляжной куртке, какие сейчас носят многие, в темных штанах и грубых солдатских ботинках. В кепке и почему-то в темных очках. Но голос... Пожалуй, я узнала его только по голосу.
      - Это вы, - проговорила я. - Неужели вы меня запомнили?
      - А ты думаешь, что у меня в старости совсем память отшибло? - Он хрипловато засмеялся. - Так я еще и не такой старый, как тебе кажется.
      - Я не это хотела сказать, - слабо пискнула я.
      - Знаю, - он махнул рукой. - Не обращай внимания. А тебя я помню, и как в кафе с тобой разговаривали, и про твоего брата. Скажи, ты знаешь, что такое красота? Только настоящая красота, безо всяких подделок.
      - Не уверена, - я покачала головой. - Красоту все воспринимают по-разному. Что для одного потрясающе красиво, идеально красиво, другому может казаться банальным, заурядным. Красоту каждый чувствует своей душой. Иногда можно замереть возле маленького листочка с капелькой дождя на черенке, иногда можно задохнуться от восторга, глядя в бескрайнее звездное небо, или плакать от радости, идя по берегу, когда ветер гнет деревья, а на берег накатывают серые волны... Да мало ли. Просто это остается в памяти на всю жизнь, и ты вспоминаешь, что видел кусочек прекрасного.
      - А в человеке?.. - тихо спросил он. - Ты веришь, что человек может быть очень красив?
      - Верю, - я кивнула. - Только это, как ни странно, не связано с внешней красотой. Или, может быть, я таких людей не встречала. Но смотришь на человека и вдруг понимаешь, что он действительно красив. Мне казалось раньше, что это придумали поэты и писатели, что человек может быть красив внутренне, а какой он внешне, совсем неважно. Но получается, что они правы. Красивым по-настоящему бывает тот, в ком есть какая-то внутренняя чистота. Сейчас трудно это заметить, люди чаще всего измотаны, закрыты. Но я иногда бываю в командировках, смотрю на стариков, в них это есть. Или в детях, пока они еще не столкнулись с этим лживым миром и не научились лгать.
      - Сама придумала? - спросил он, совсем как несколько дней назад Иванов. - Занятно мыслишь.
      - Так говорил один мой приятель-философ. - Разговор напоминал почти дубль того, предыдущего.
      - Да, - Старый рокер мотнул головой. - Действительно, так мог сказать только философ. Он умер?
      - Не знаю, - я растерялась. - Уехал в Сибирь, а больше я о нем не слышала.
      - Значит, умер. Такие слова мог сказать только обреченный.
      Он тяжело поднялся, пребывая в глубочайшей задумчивости, даже отрешенности. Я не знала, о чем думал этот человек, проживший долгую и, в общем-то, никчемную жизнь. Может быть, о своем одиночестве, которое является единственным его спутником на закате лет? Невольно он вверг и меня в состояние отрешенности, и, возможно, поэтому я не сразу заметила сверток, по рассеянности оставленный им на скамейке. Старый рокер уже исчез, и мне пришлось взять сверток с собой... Какое-то странное чувство охватило меня, когда он оказался в моих руках. Я заспешила к выходу из парка. Почему этот человек всегда говорит загадками? И почему он вдруг заговорил о красоте? И еще мне хотелось узнать, что в таинственном свертке. Но хватило сил не развернуть его до самого дома.
      * * *
      Я сидела и не отрываясь смотрела на вазу мэбен, которая стояла на столе. Невероятно! Мысли прыгали, как мячики от пинг-понга. Ваза мэбен! Широкое тулово и вытянутое узкое горлышко, которое предназначено всего лишь для одной-единственной цветущей веточки сливы мэхва. Какое изящество линий, какие странные впадинки, по ним так и хочется провести кончиками пальцев, коснуться каждой неровности, каждой выпуклости, чтобы подняться к самому горлышку.
      Ваза мэбен! Я вздрогнула. "Я наконец-то получила ее, - прозвучал в памяти голос. - Я всегда получаю то, что захочу". И тут же другой: "Убийца забрал вазы". Я вскочила и бросилась к телефону. Только бы Воронцов был на месте!
      Только бы!
      Она повернула голову и снова взглянула на вазу. Какое совершенство! Оно никогда не сможет надоесть. Чем больше смотришь на нее, тем больше открываешь. Совсем как в самой себе. Раньше она не могла бы сказать, что ей нравится собственное тело, такое доступное и потасканное. Но теперь... Теперь она может любоваться собой часами.
      Диана медленно встала и перешагнула через край ванны, наполненной лопающейся розовой пеной. Небрежно накинула халат и подошла к бару. Что бы выбрать? Пожалуй, немного мартини. Теперь она может выбирать все, что угодно. Раньше за нее выбирали другие, но теперь они с ума сходят от ее лица, походки, фигуры, ее чарующей полуулыбки.
      Скрипнула дверь, и раздались тяжелые шаги. Диана спокойно повернулась, не ожидая ничего плохого.
      - Не узнаешь, сучка? - раздался голос, и бокал выпал из ее пальцев...
      Он спокойно смотрел на распростертое тело. Да, она была получше других. Точно знала, что это конец, и даже не сопротивлялась. Она просто смотрела и смотрела на него, словно стараясь запомнить перед смертью. Ее дело. Больше уже никто и никогда не увидит улыбку этой твари, которая может прикинуться такой невинной. Она мертва и навсегда унесет в могилу свою постыдную тайну. Да и его тоже. Мертвые не умеют говорить. А у него появится возможность распрощаться с этим жалким существованием, которое может влачить лишь совершенно никчемный человек. Это сокровище, оно станет его пропуском в другой мир. Конечно, там будет немало гнусных тварей, которых он ненавидел: сытых, бездарных идиотов, мнящих себя королями. Но он сумеет навести там порядок, обязательно сумеет...
      Мир качался, плыл, разваливался на куски, разбегался вокруг радужными пятнами. А внутри все дрожало, как натянутая струна. Еще немного, и она захлебнется высоким стоном, и этот стон будет последним, что он услышит в своей жизни, прежде чем его навсегда поглотит вселенская чернота. Нет, он не поддастся ей. Пусть все хоть распадется на куски и станет с ног на голову. Но он доведет все начатое до конца, он все успеет. Его не обманут глубокие глаза, потому что он тоже давно знает про душевную чистоту. Он пообещал ей встречу, но она не знает, что эта встреча состоится так скоро. Осталось совсем немного.
      Он прислонился к стене дома и пытался отдышаться. Ничего, у него еще немного осталось. Должно помочь, всегда помогало и теперь поможет. Сейчас, вот сейчас он в очередной раз посмотрит на красоту смерти, которую, кроме него, не способен оценить ни один из смертных.
      Я сидела, напряженно ожидая телефонного звонка. Похоже, что Воронцов все понял и даже поверил мне. Теперь Старого рокера будут искать. Господи, неужели это действительно он? Не верилось. Мы ведь так уважали его раньше. Для нашего поколения, конечно же, он был старым, но для тех, кто старше нас, он ведь настоящий кумир.
      При чем здесь это? Голова забита глупыми мыслями, но думать о чем-то другом я просто не в состоянии.
      Не в силах усидеть на месте, я встала и заходила по комнате. А если все-таки не он? Тогда у меня с души свалится огромный камень. Конечно, не он! С чего только я это взяла. Подумаешь, вазы... Ему ведь их мог передать настоящий убийца. И потом, зачем ему убивать? Банкира, рокера, художника. Опять нет логики. Как там говорил Воронцов? У убийцы никогда нет логики. Он играет в какую-то свою игру. Это нам кажется, что эти три смерти не связаны, у этих трех человек не может быть ничего общего. Но он-то... Возможно, он знает про них то, что неизвестно другим, про их связь...
      Три таких разных человека. А связующее звено Диана. Диана! Черт возьми! Как же я сразу не догадалась. А ведь он мог так шаг за шагом подбираться к ней! Стоп! У меня ведь был где-то ее телефон. Как обычно, если что-то нужно, никак не находится. Ага! Вот. Это он и есть. Главное, чтобы она ответила. Один раз я предупредить не успела, но теперь нужно успеть обязательно. Я лихорадочно тыкала в кнопки, но мне ответили лишь долгие гудки. Трубку никто не брал. Может, ее нет дома? Я попробовала еще раз, потом еще и еще. Не стоит отчаиваться, я все равно дозвонюсь. Щелкнул дверной замок, но я не обратила на это внимания/Наверное, Герт вернулся.
      - Положи трубку, - сказал сумрачный голос. - Это бесполезно.
      Передо мной стоял Старый рокер.
      Слова застряли у меня в горле, а трубка выпала из рук.
      - Диана, - пролепетала я непослушными губами.
      - Эта тварь мертва, - откликнулся он. - Встань.
      Я повиновалась, хотя ноги меня не держали.
      - Сюда, - вынул руку из кармана, взмахнул ею. Тонко заныла струна, рассекая воздух. - Подойди.
      - За что? - Слезы сами собой лились из глаз, но я не замечала их. - За что, Старый рокер?
      - За то. - Он приостановился. - Я знал, что меня так называют за глаза, но никто никогда не говорил этого вслух. За то, - повторил он, - что никому не дано судить. И ты не можешь рассуждать о красоте, ведь сама не обладаешь душевной чистотой. Ты ею не обладаешь, шлюха. А порок и красота несовместимы. Может, ты поймешь это хоть перед смертью. Вы все не имеете права быть красивыми.
      Он шагнул ко мне, размахивая зажатой в кулаке струной. Я отступала от него, не в силах отвести взгляда от этого страшного лица. Споткнувшись, задела о край журнального столика. Стоявшая на нем ваза качнулась и покатилась к краю. Я попробовала ее задержать, но лишь коснулась кончиками пальцев. Ваза вдребезги разлетелась на полу. А в дверь лихорадочно звонили и стучали. Старый рокер смотрел на осколки невидящим взглядом, потом медленно поднял голову.
      Я отступила еще на шаг и прижалась спиной к стене. Через секунду его крепкие руки сдавили меня. Перед глазами замелькали черные точки, и я провалилась в пустоту.
      * * *
      Я медленно открыла глаза, но зажмурилась от нестерпимо яркого света. Успела заметить рядом пустую казенную койку и капельницу над ней. Значит, я в больнице. Попробовала снова посмотреть и увидела склонившегося надо мной Герта.
      - Как ты, малышка? - заботливо спросил он.
      - Нормально, - ответила я и попыталась привстать.
      - Лежи, тебе нужно отдохнуть.
      - А Старый рокер? - спросила я, откидываясь на подушку.
      - Умер. В больнице. Врачи пытались его спасти, но куда там. Он так конкретно ширнулся...
      - Золотая доза, - проговорила я.
      - Точно, - он кивнул. - Так раньше говорили.
      - Зачем, Герт? - Я прижала сжатый кулак к губам, чтобы не видно было, как они дрожат. - Зачем он это сделал?
      - Долгая история. На мой взгляд, он просто ненормальный, к тому же ожесточенный жаждой наживы. Охотился за вазой, зная о ценности ее начинки. Мне Костик обо всем этом рассказал, но тебе сейчас наверняка будет непонятно...
      Я рассеянно прервала его:
      - Невероятно. Он ведь ко мне пришел...
      - Ничего удивительного, он давно за тобой следил. На кладбище, помнишь? Неизвестный, который тебя сзади ударил...
      - Старый рокер.
      - Да, - Герт кивнул и отвернулся. - Никогда не прощу себе, что оставил тебя одну. Мы ведь шли по его следу. Еще немного, и смогли бы его настичь. Но он оказался очень хитрым. Нам все-таки удалось успеть в самый последний момент. Он даже не пытался скрыться, понял, что это конец. Но если бы с тобой что-то случилось...
      - А что с Дианой?
      - Он убил ее. Воронцов до сих пор не может понять, как ты догадалась. Они ведь искали его везде, а потом его осенило. Да вот только поздно. Когда приехали к ней, труп был еще теплый. И вазу он разбил. Осколки прямо возле Дианиной головы лежали. А знаешь, что было в вазе?
      - Свитки, - ответила я.
      - Правильно. - Герт подошел ко мне. - А ведь мы договорились, что теперь между нами нет никаких тайн. Давай колись, откуда ты это знаешь?
      - От Воронцова, откуда же еще. Он же сказал, что в пропавшей вазе переправляли свитки. Диана мне говорила, что получила то, что хотела, а значит, получила она именно корейскую вазу.
      - Соображаешь, - хмыкнул Герт, - значит, в себя пришла. Ну ничего, скоро поедем домой. Все-таки, какой же я кретин...
      - Не надо, Герт, ты не виноват. Ивлева, Алексея и художника тоже он убил?
      - А ты думала... Старый рокер быстро понял, что ценные свитки хранятся только лишь в одной вазе мэбен. Дальше шло как у Ильфа и Петрова: он пытался отыскать ту самую вазу и ошибочно выходил на людей, у которых были другие экземпляры мэбен. Он убил Ивлева, так как полагал, что тот владеет нужной вазой, потом стал охотиться за Алексеем. Парню не повезло: он во что бы то ни стало решил добыть вазу для Дианы и сделать ей подарок. Самое ужасное, что ему действительно удалось украсть тот самый экземпляр мэбен, но к моменту смерти он, успел передать его Диане. Таким образом он предопределил и ее смерть.
      - А зачем Старый рокер убил Карчинского?
      - По той же самой причине: думал, что ваза со свитками находится у него. Об алмазах он скорее всего не знал.
      - А как он вообще узнал о том, чем начинена одна из ваз мэбен?
      - Старый рокер всегда воспринимал чужое благополучие как личное оскорбление. Менты нашли его дневник, в котором он записывал некоторые свои мысли и наблюдения. Так вот, оказывается, он уже давно стал наблюдать за Карчинским, следить за его творческими успехами. Каким-то образом он вычислил, что значительное богатство художника происходит не только от его таланта, но и еще от чего-то. Знаешь, у всех психов очень живой и острый ум, вот и Старый рокер не исключение. Возможно, ему удалось подслушать какой-то разговор Карчинского, или же он стал свидетелем его действий, в результате чего он узнал тайну мэбен и с тех пор стал контролировать каждый шаг Карчинского.
      - Держу пари, что в той вазе, которую Старый рокер случайно оставил на лавочке, были алмазы. Герт, мне так это все надоело. В смысле здесь. Я хочу домой.
      - Лежи! - Он замахал руками. - Хватит с тебя стрессов.
      * * *
      В больнице меня продержали еще пару дней, но затем выписали. Я взяла неделю за свой счет и решила отлежаться дома. Затем подумала немного и ушла в очередной отпуск. Меня навещали сотрудники нашей редакции, рассказывая о происходящих на глазах переменах.
      Во-первых, Пошехонцев все-таки покинул кресло главного редактора и исчез в неизвестном направлении. Во-вторых, Ирочка Кривцова ушла работать на телевидение, а Семен Гузько подался на вольные хлеба. Главным редактором стала Тамара Сергеевна, чем все, в общем-то, были довольны. В-третьих, вернулась Лилька, которая чувствовала себя в родной редакции как рыба в воде.
      Осталось только добавить, что я за время своего отпуска пришла в себя и написала статью "Смерть в осколках вазы мэбен". Тамара Сергеевна приняла статью без возражений. Кое-кто ее кое-где прочитал, и я получила предложение от журнала "Для женщин" и приняла его. Приняла я и другое предложение. Неделю назад мы с Гертом узаконили свои отношения.
      И самое главное, что меня навестил человек, которого я была очень рада видеть. Дядя Сережа Воронцов, немного смущаясь и кашляя в кулак, появился вчера и преподнес мне небольшой сувенир. Я и сейчас смотрю на маленький, искусно вырезанный кораблик с гордо развернутыми парусами. На корме надпись: "Леда", так как бывший морской волк назвал его моим именем. По крайней мере, этот кораблик будет напоминать мне о всем хорошем, что было в жизни и что нельзя разбить вдребезги, подобно вазе мэбен.