- Как сожрут, - коротко ответила девушка. - Может, в конце следующей недели.
      - На следующей неделе говядина будет. Новозеландская. Я тебе оставлю...
      - Сделай одолжение...
      Замерзнуть окончательно Никита так и не успел. Второй мужик покатил тележку к выходу из ангара, за ним потянулась Джанго. Никита замыкал шествие.
      На то, чтобы перегрузить ящики в багажник, и минуты не ушло. Джанго попрощалась с грузчиком как со старым знакомым и забралась в "восьмерку".
      - В Коломяги, - улыбнулся Никита, заводя мотор.
      - Не забыли... - Джанго улыбнулась ему в ответ.
      Улыбка у нее была потрясающая. Она сразу же примирила Никиту и с наугад выбранным Юрием Юрьевичем, на лету переквалифицировавшимся из боевика-шестерки в звукооператоры, и с кольцом Мариночки, надежно спрятанным под футболкой. Нет, такая улыбка легко справится с желтоватым и немного пугающим светом в глазах. От такой улыбки не приходится ждать вероломства, такая улыбка может пообещать лишь долгую счастливую жизнь.
      Безмятежную жизнь на островах, под ласковыми лучами заходящего солнца.
      Даже у Инги не было такой обезоруживающей, такой детской улыбки.
      - Что за груз? - спросил Никита. - Надеюсь, ничего криминального?
      - Мясо, - просто ответила Джанго.
      - Мясо?
      - Для собак.
      Ну да, для собак, для кого же еще! Эта тема уже всплывала в их первом разговоре. И это несложно было понять, стоило только вспомнить, как легко Джанго справилась с кавказцем в особняке Корабельникоffа. Тогда Никита ляпнул что-то о дрессуре. И она не стала это опровергать.
      - У вас питомник?
      - Я бы не сказала. Просто я люблю собак.
      - Гораздо больше, чем людей? - Никита и сам не знал, как из него вывалилась подобная банальность.
      Наверняка подслушанная в его любимом, нежнейшем, черно-белом кино. Вспомнить бы только название... Но название на ум не приходило.
      - Почему вы так думаете? Совсем напротив... Людей я тоже люблю. Когда они не достают.
      - А часто достают?
      - Случается...
      Пожалуй, тему о людях лучше закрыть. Собаки безопаснее. Во всяком случае, когда не смотрят на тебя в упор, обнажив клыки и вывалив язык.
      - И много у вас собак?
      - Не много... Но жрут за троих.
      ...Собак и правда было немного, хотя... Как посмотреть, с другой стороны: два кавказца, смахивающих на пропавшего из особняка Джека, два питбуля, восточноевропейская овчарка и один, совершенно устрашающего вида, черный, как ночь, кобель.
      Ротвейлер по кличке Рико.
      С доблестной пятеркой четвероногих Никита познакомился чуть позже, а Рико встретил их на ближних подступах к дому Джанго. Улица, на которой был расположен дом, носила странное название Пятая Продольная, хотя предыдущих четырех в округе явно не просматривалось. Так же, как и Поперечных. Улица была надежно укрыта от посторонних глаз небольшим лесопарком, она терялась в его глубине. И заметить ее с шоссе было практически невозможно.
      Никита едва не проскочил небольшой поворот, небольшое ответвление от шоссе в лесопарк. Поворот был не очень и ровной дороги не обещал: так, дорожка, покрытая вздыбившимся асфальтом, тут зевать не приходится, того и гляди подвеской долбанешься.
      Интересно, что будет дальше?
      Но дальше, вопреки ожиданиям Никиты, ситуация заметно выправилась. Вздыбившийся асфальт сменил такой же, - только недавно уложенный. Именно по этому хорошо и недавно уложенному асфальту они и вкатили на Пятую Продольную. С обеих сторон улицу подпирали внушительного вида особняки, утыканные спутниковыми антеннами и табличками "Дом охраняется вневедомственной охраной". Почти к каждому забору прилагался комплект видеокамер, в глубине дворов поблескивали ондулиновые и черепичные крыши, английские газоны с идеально постриженной травой, детские качели и альпийские горки. Еще один заповедник непуганых новых русских. .
      Вот только что тут делает Джанго?
      Никита бросил быстрый взгляд на спутницу: футболка и куртка оставались такими же вытерто-черными, джинсы - такими же недорогими, а если принять во внимание не первой молодости кроссовки... Нет, в черепичные крыши и спутниковые антенны она явно не вписывается.
      Так же, как и в сегодняшнее кладбище.
      - Куда теперь? - спросил "Никита.
      - В самый конец. Номер тридцать шесть...
      Дом под номером тридцать шесть выглядел не в пример скромнее. Но и для того, чтобы с гиком вселиться в него, Никите пришлось бы горбатиться всю оставшуюся жизнь без выходных и праздников. И то - при условии, что Корабельникоff резко поднимет ему жалованье.
      - Неплохо устроились, - не выдержав, заметил Никита.
      - Ничего особенного, поверьте, - ответила Джанго. - Подождите, сейчас я открою ворота...
      Но прежде, чем открыть ворота, она несколько довольно томительных минут провела с псом, который появился невесть откуда и теперь в нетерпении бросался на железные столбики ворот. Никите хорошо была видна встреча: оставив столбики, пес переключился на Джанго, он едва не сбил девушку с ног, он норовил положить лапы ей на плечи, лизнуть в нос, он прыгал как щенок, закусанный надоедливыми слепнями.
      - Рико... Малыш... Ну, пожалуйста, - смеясь, отбивалась Джанго.
      Ничего себе малыш! Встреча с таким малышом не сулит ничего хорошего. Такому малышу только в фильмах ужасов сниматься - с мордой, перепачканной кровью и остатками сожранной селезенки. Такого малыша и любить опасно - того и гляди раздавит, кадык вырвет ненароком...
      Успокоив пса, Джанго наконец-то открыла ворота. Она открыла ворота, хотя могла попросить Никиту припарковаться и выгрузить ящики на улице. И это было приглашение.
      Это было приглашение, вот только неизвестно, что последует за этим приглашением...
      Никита въехал во двор, замощенный ровной, по-летнему теплой плиткой. Никаких особых изысков в окружающем ландшафте не было, никаких клумб с меланхоличными кокетливыми цветами. Большую часть занимали заросли можжевельника, растущего, казалось, прямо из плитки. Тут же, во дворе, под навесом, стояла машина.
      Вполне приличная машина, куда приличнее, чем его собственная потрепанная "девятка". Хотя слово "приличная" ей не совсем подходило. Скорее, она была экзотичной, киношной - пусть и заметно моложе киношной, чем его нежные, черно-белые воспоминания, но все равно - киношной.
      Открытый "Форд" с надраенными до блеска хромированными частями и аккуратным, чисто вылизанным капотом. Из своих, пристыженно-стандартных "Жигулей" Никита вылез не сразу. Пес не дал ему вылезти сразу: он приблизился к "девятке", тихонько зарычал и уставился на Никиту блеклыми, пергаментно-желтыми глазами.
      Выдержать этот взгляд не представлялось никакой возможности, и Никита отвел глаза.
      - Выходите, - бросила Джанго.
      - Вы издеваетесь.. А собака?
      - Выходите, он вас не тронет. - Она положила руку псу на загривок, и он перестал рычать Нехотя, но все же перестал.
      - Не бойтесь, - издевательски подбодрила его Джанго. - Рико - хороший мальчик. Дурных поступков он не совершает.
      Н-да... Дурных, может, и не совершает, а вот очень дурных, отдающих вырванными из анатомического контекста кусками человечинки... Такой сожрет и не поморщится.
      Вздохнув, Никита вылез из-за руля. А пес, выпроставшись из-под хозяйской руки, медленно подошел к нему и принялся обнюхивать джинсы.
      - Свои, Рико, свои... - успокоила его девушка. - Это Никита.
      - Вот и познакомились, - вяло сострил Никита. - Ваша машина?
      - Моя. Только ездить я не люблю.
      - Хорошая тачка...
      - Наверное. Не знаю...
      - И кто же на ней ездит?
      - Никто.
      Отлепившись от машины, Никита перевел взгляд на дом. Ничего особенного, два этажа, обложенные мрачноватым, темно-коричневым сайдингом; окна в голландском стиле, чуть более высокие и чуть более узкие, чем обычно, никаких штор, никаких жалюзи. Низкое пологое крыльцо, приоткрытая дверь.
      Интересно, распахнет ли перед ним Джанго эту дверь? Или все ограничится вытаскиванием ящиков из багажника, под присмотром Рико?
      Она распахнула.
      Но сначала до Никиты донесся коротенький саксофонный пассаж, идущий из глубины дома. Это был довольно искусный пассаж, легкая, как морской бриз, и такая же рассеянная импровизация. Чтобы так - легко и рассеянно - бросить пальцы на саксофон, нужно быть большим мастером.
      Пассаж повторился, оброс новыми подробностями, и Никита наконец-то узнал его. Хотя звучал он чуть иначе, чем на старых, потрескивающих пластинках его отца, всю жизнь проболевшего джазом. И, кажется, умершего именно от этой неизлечимой, экзотической, непонятно каким образом въевшейся в русскую кожу болезни.
      - Джек Тигарден, - медленно произнес Никита. - Хорошая вещь.
      Джанго бросила на него быстрый взгляд. Быстрый и совершенно новый. До этого в их подобии отношений царила снисходительная необязательность, и Никита, несмотря на все усилия, так и оставался для нее личным шофером Корабельникoffa, не мытьем, так катаньем сумевшим навязать свои мелкие и такие же необязательные услуги.
      Теперь во взгляде Джанго сквозил неподдельный интерес.
      - Джек Тигарден, точно. - Она остановилась, будто ждала продолжения. Она, казалось, испытывала Никиту: не на знание давно забытых и никому не нужных джазовых композиций. На что-то другое.
      - "Старое кресло-качалка меня достало", - выпалил Никита.
      В десятку. В яблочко.
      - Точно. - Джанго от души рассмеялась. Уважительно рассмеялась. - В десятку. В яблочко. Вы любите джаз?
      - Люблю. - Теперь уж Никита своего не упустит. - А вы?
      - А я люблю человека, который любит джаз. Черт. Черт, черт!.. Надо же, дерьмо какое, лихо она его обломила, Никита даже губу раскатать не успел, даже помечтать не успел - о том, чтобы эту губу раскатать...
      И из подобного облома следует только один вывод: Джанго живет не одна. Эта мысль неожиданно заставила Никиту погрустнеть. А чего он хотел, в самом деле? Глупо думать, что такая девушка, как Джанго, проводит все свое время с собаками. А вот собаки, приправленные Джеком Тигарденом, это уже кое-что, это идет открытому "форду", стоящему под навесом.
      Интересно, кому досталась эта девчонка?
      Наверняка парню, который пресному Никите сто очков вперед даст. Небритому богемному ленивцу с красивыми руками. Без красивых рук рядом с саксофоном делать нечего, а Никита давно заметил, что женщинам нравятся хорошей лепки пальцы. Вот и Джанго не исключение, даром, что обращается с собаками как с агнцами, как с морскими свинками, как с безобидными кроликами.
      - Идемте в дом, - сказала Джанго. - Идемте, я вас познакомлю с Даней... Стало быть, его зовут Даня. Тухляк. Ловить нечего.
      - Может, не стоит?
      - Да бросьте вы! Он - отличный парень.
      Кто бы сомневался. Конечно, отличный. И знает множество вещей, а не только "Кресло-качалку..." А и "Королеву жимолости", и "Держи пять", и "Без свинга это и гроша ломаного не стоит" и даже... о-о черт... "Добудь мне, папочка, порцию героинчика"...
      - Ну, не знаю... Может, ящики выгрузим? Для начала?..
      - Успеем... И Даня вам поможет. ...На помощь Дани рассчитывать вряд ли придется: Никита понял это сразу, как только увидел его зализанную темную башку и капризно изогнувшиеся брови. Даня сидел в просторной квадратной кухне, в кресле-качалке (привет Джеку Тигардену) и поглаживал руками саксофон. На вид ему было лет двадцать пять, и его можно было бы даже назвать красивым. Да что там, без всяких "даже". Это была острая южная красота, мужественная и праздная одновременно. С такой красотой можно всю жизнь ничего не делать, а если и делать что-то, так это ставки на бегах. И можно даже проиграться до последней нитки - всегда найдется женщина, которая вытащит тебя из грязи и долгов и облачит в гавайскую рубашку, которую так сладко срывать на пороге спальни, да так, чтобы пуговицы отскакивали.
      В кухне стоял немного душноватый запах анаши, а рядом с креслом - блюдце, полное окурков. Причем остатки черного дамского "More" находились в завидном единении с толстыми полыми трубочками "Беломора".
      - Привет, - сказала Джанго. - Привет, милый.
      Даня лишь слегка повернул в ее сторону змеиную голову. А Джанго... Джанго как будто не заметила этого, просто подошла к нему и сходу влепила жаркий поцелуй. Этот поцелуй почему-то вывел Никиту из себя, показался непристойным.
      - Я тебя уже два часа жду. - Голос у красавца оказался неожиданно высоким.
      - Прости, я задержалась... К Славику заезжала, нужно было мясо забрать...
      - Как это меня достало...
      - Ну, пожалуйста... Милый...
      - ...и этот твой мудацкий пес... Он все время воет.
      - Воет?
      - Как только ты уезжаешь, он сразу начинает выть.
      - Скучает, наверное... А ты скучал?
      - Если все и дальше пойдет такими - темпами, нам придется брать его с собой в постель... Может, избавимся от него, пока не поздно?
      - Избавимся от кормильца?
      - Твою мать... Может, усыпим его к чертям? Или отдадим в хорошие руки? Он меня с ума сводит...
      - Ну, в какие хорошие руки, подумай? Хорошие руки он просто-напросто откусит... С ним никто не сможет справиться, кроме меня. Ты же знаешь...
      Оба они, казалось, не замечали Никиты, мнущегося у дверного косяка. И он решил напомнить о себе и даже тихонько кашлянул.
      Маневр удался, Джанго тотчас вспомнила о его существовании.
      - Познакомься, милый, это Никита. Он был очень любезен, помог все привезти...
      Даня бросил на Никиту долгий, приправленный анашой взгляд. Никакого особого интереса в нем не было. С тем же успехом этот взгляд мог быть адресован календарю на стене ("Столицы мира") или собачьим мискам, стоящим под умывальником.
      - Еще один? - В голосе тоже не было никакого интереса. Он не ждал ответа на свой вопрос - ни от Никиты, ни от Джанго.
      - В каком смысле? - Никита даже подался вперед. Чертов Даня с самого начала не понравился ему. А уж теперь не нравился все активнее и активнее.
      - Тебе же она нравится, правда? - Даня неожиданно вскинул саксофон и нехотя выдал поразительный по красоте импровизационный кусок в терции. - Она всем нравится... Скажешь, нет?
      Никита даже не нашелся, что ответить.
      - Я прав? - продолжал наседать красавчик-джазмен.
      - Джанго... - взмолился Никита.
      - Не слушайте его...
      - Вот только не все знают, что она... - Положительно он никак не хотел уняться, полуобкуренный придаток к саксофону.
      - Даня, прекрати пожалуйста! - Кажется, Джанго не на шутку рассердилась. Именно рассердилась, как будто Даня сказал что-то, что не должен был говорить. - Идемте, Никита. Поможете мне с кормом для моего скота...
      Это была небольшая пристройка к дому. Покрыть сайдингом ее позабыли или не захотели - и Никита смог наконец-то рассмотреть материал, из которого был скроен дом. Не банальный кирпич, не банальное дерево, а широкие и неправильные куски туфа, дымчато-розового, охристого, цикламенового. От камней за версту несло югом, пыльным солнцем и пыльной травой и ещё черт знает чем, невиданным на строгом, застенчивом севере.
      Джанго толкнула дверь, грубо сколоченную, очень подходящую туфу, - и они оказались внутри.
      В помещении горел дневной свет и нежно-кисло пахло собачатиной. Да и за самой собачатиной долго идти не пришлось: просторные вольеры размещались по одну сторону стены, ближней к дому. Вольеров было шесть: в четырех сидели собаки, а два пустовали. Два кавказца, два питбуля и восточноевропейская овчарка приветствовали Джанго радостным поскуливанием. Но девушка не подошла к ним, для этого нужно было бы открыть легкие, почти незаметные задвижки. Скорее всего она сделала это из-за Никиты: после щенячьего взвизгивания собаки разразились настороженным, вразнобой, лаем.
      - Ставьте сюда, - скомандовала Джанго, указывая на закуток, в котором поместились кушетка, газовая плита с целым набором огромных кастрюль, закрытый буфет и холодильник.
      Кушетка была старой, а холодильник - новым, "Ariston", с цветной передней панелью: небоскребы в красно-синей гамме. Панель была разделена ровно наполовину, так что морозильная камера впечатляла своими размерами.
      - Вы когда-нибудь выпускаете их? - спросил Никита у Джанго, кивнув в сторону собак.
      - Случается... Довольно часто. Только сейчас я не рискнула бы...
      - Из-за меня?
      - Из-за вас. Это - бойцовые собаки.
      - А бойцовые собаки не слушаются хозяев?
      - Бойцовые собаки слушаются инстинктов. Власть над ними - иллюзия.
      Никита поежился, а что, если и хлипкие задвижки - иллюзия? И все же спросил:
      - А что не иллюзия?
      - Любовь.
      - Вы их любите?
      - Я люблю то, что они делают...
      Это было очень похоже на то, что она уже сказала ему. Полчаса назад: "Я люблю человека, который любит джаз". Так похоже, что Никита невольно улыбнулся. Черт возьми, то, что казалось безусловным ему самому - любовь, страсть... То, что казалось безусловным ему, вовсе не было безусловным для Джанго. Все ее чувства, даже если у нее и были чувства, - все ее чувства сияли каким-то отраженным светом. Не отражение даже, а, отражение отражения. Она не рисковала, эта девушка, хотя и выглядела рискованно. Как будто в ней сочетались несочетаемые вещи, как будто в ней жило сразу два человека. Не это ли привлекло Никиту изначально? Еще тогда, ночью, во Всеволожске, под порно-аккомпанемент охранника Толяна? Еще тогда, когда он впервые увидел в зеркале ее лицо...
      - Любите то, что они делают? И что же они делают?
      - Они - бойцовые собаки. Этого достаточно. Больше к теме бойцовых собак они не возвращались. Никита, под присмотром Рико (пропади ты пропадом, образина!), перенес все три ящика в подсобку: чрезмерно суетясь и поджимая зад - кто его знает, этого ротвейлера!.. Два, по просьбе Джанго, он сунул в морозильник, а один оставил у плиты. Операция была завершена - оставалось только пожалеть, что она закончилась так быстро. У Джанго есть ее праздный Даня, а у него, Никиты, нет больше оснований здесь задерживаться.
      - Спасибо, Никита. Вы очень мне помогли. - Равнодушный голос девушки лишь подтвердил его немного грустные мысли.
      - Не за что... Кстати, если вам на следующей неделе нужно будет забрать... ну там... Новозеландскую говядину.. Я в вашем распоряжении...
      - Ну, до следующей недели нужно еще дожить...
      Что и требовалось доказать... Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
      Но уходить не хотелось капитально. Даже несмотря на назойливое присутствие Рико и Дани. Попросить, что ли, кофе? Никита уже готов был открыть рот и потребовать кофе в качестве оплаты за старания, но вовремя вспомнил, что говорила ему Джанго еще в прошлый раз: кофе у нее в доме нет. Теперь же Никита знал, что есть в ее доме: бойцовые собаки, черный Рико, больше похожий на телохранителя, и джазовые импровизации.
      И сама Джанго...
      Неужели все дело в доме и в бесплатных к нему приложениях? Дом путал все карты: вместо того чтобы помочь понять Джанго, он направил Никиту по ложному следу. Он сделал ее еще более экзотичной, еще более недоступной, еще более непонятной.
      И страшно желанной.
      Пожалуй, впервые за время их странного знакомства он почувствовал желание, но не тяжелое, плотское, покалывающее кончики пальцев: так было в самом начале с Ингой и в самом конце - с Мариночкой... С Джанго он чувствовал совсем другое желание - разгадать.
      - Так я поехал? - совсем уж безнадежно спросил Никита, втайне надеясь услышать: "останьтесь".
      - Да, конечно... Еще раз спасибо...
      Ну, не хрен ли?! От такого полнейшего равнодушия и на стенку полезть можно! И чем он хуже дурацкого Дани, этого mouldy fig'a<Плесневелого шиша (англ.)> с саксофоном?.. "Хуже, хуже, - нашептывал Никите собственный, критически настроенный разум. - Ты не умеешь играть на саксофоне, ты боишься бойцовых собак, и не только бойцовых; ты не куришь анашу вперемешку с бабским "More" и вообще ты - положительный тип. А кто и когда убивался по таким вот положительным моральным уродам? Никто и никогда, всем порочных парней подавай. И где их набрать-то столько..."
      - Можно мне вымыть руки? - Не слишком хороший ход, но еще пять минут в доме Джанго ему обеспечены. А то и десять.
      - Конечно... Простите меня, ради бога. Я провожу...
      Ванная, куда его привела Джанго, соответствовала дому - тому, не скрытому под сайдингом. Из ее необработанных стен нагло выпирал туф. Из-за этих неровных, плохо подогнанных, ребристых камней помещение имело сходство с каминным залом. Или - с тюрьмой эпохи Реставрации. А в общем здесь было мило. Очень мило, хотя и прохладно. Средневековую поверхность камня уравновешивала современная бытовая техника: стиральная машина почти космического дизайна и душевая кабинка с полупрозрачными стенками. Венчали торжество общества потребления кокетливое биде и совсем уж непременный атрибут малоэтажной недвижимости - джакузи. Гореть бы им огнем, этим джакузи: совсем недавно в одной из таких джакузи плавал труп.
      Надо же, дерьмо какое...
      Но джакузи хозяйки дома была абсолютно стерильно и восхитительно пусто. Только края густо усажены оплывшими свечами. Не иначе как сумасшедшая парочка предается здесь любовным утехам, гореть бы им огнем...
      Эта мысль снова неприятно поразила Никиту. Настолько неприятно, что он уставился в зеркало, лентой пропущенное над джакузи, и принялся уговаривать себя: "Какое тебе дело до этих людей? Какое тебе дело?.."
      Никакого, вот только она купается в этой ванной. Сбрасывает с себя всю одежду и купается. Сбрасывает. Всю одежду. Переступает через нее. И ныряет в воду... Нет, не так. Она в нее погружается, Джанго...
      Картинка, которую нарисовало внезапно очнувшееся от анабиоза воображение Никиты, была такой яркой, что он стиснул зубы. Чтобы не смущать сомнительное целомудрие ванной готовым вырваться наружу стоном, безнадежным и сладострастным.
      М-м-м...
      Никита открутил кран с холодной водой до упора и сунул под него голову: легче не стало, но мысли упорядочились. И даже решили провести инвентаризацию ванного добра.
      Вот стаканчик с двумя зубными щетками... так-так... одна из них, поменьше, поаккуратнее, принадлежит Джанго... мыло, шампунь, целая куча каких-то баночек с кремами и притирками, опять проклятые оплывшие свечи, зубная паста без колпачка, с подсохшим, выползшим наружу содержимым, чертов джазмен, наверняка он чистил зубы последним, да еще и встал после полудня, с них станется, с джазменов... Крем для бритья - до и после, дезодоранты, милейшие семейные дезодоранты, мужское-женское, одеколон, позабытые духи - "Guerlain Chamade", тьфу ты... Надо же, как тесен парфюмерный мир, и здесь - "Guerlain Chamade", а в пару к ним - изрядно выболтанные "Sashka for Her", надо же, какое забавное название; забавное, полудетское, дерзкое, легкомысленное, а ей, пожалуй, идет - Джанго... Опять свечи... Какая-то коробочка, стоящая прямо за "Сашкой..."
      Но стоило только Никите взять в руки проклятую коробочку, как за его спиной скрипнула дверь и раздался шорох. Никита вздрогнул от неожиданности, коробочка выскользнула из рук и упала, издав жалкий пластмассовый звук. Содержимое рассыпалось, раскатилось, а Никита сразу же почувствовал себя неловко, как будто его застали за воровством женского нижнего белья в одноименной секции Дома ленинградской торговли.
      - Это я... Простите... Совсем забыла... Вот, принесла чистое полотенце.
      - Это вы простите... Не знаю, как получилось...
      Никита присел на корточки и попытался собрать вывалившиеся из коробочки вещицы. Это оказалось не так-то просто: при ближайшем рассмотрении вещицы оказались контактными линзами. Целая дюжина контактных линз...
      И куда столько?
      Джанго ничего не ответила, а устроилась рядом с Никитой, перекинув полотенце на плечо.
      - Черт... Даня меня убьет... Из-за этих линз. Он ужасный педант... Черт.
      - Простите, - еще раз промямлил Никита. - Я не хотел...
      - Нужно собрать их все. Желательно, чтобы все. И промыть.
      - Да, конечно...
      Они принялись собирать чертовы линзы, проклятые линзы, благословенные линзы... И в какой-то момент их руки соприкоснулись.
      И так и замерли.
      - Что? - ласково спросила Джанго, приблизив к Никите ослепительно белое лицо, ослепительно черные волосы и ослепительно золотистые глаза.
      Никита молчал.
      Он почти ничего не чувствовал. Вернее, чувствовал только одно: его сердце, до сегодняшнего дня такое маленькое, такое ссохшееся от неизбывного горя, от неизбывной тоски по Никите-младшему... Такое несчастное, такое неприкаянное... его сердце вдруг увлажнилось, набухло, как набухает инжирина в стакане воды... И пустило корни. И зашелестело кроной.
      Никита не знал даже, что это было за дерево, что за кустарник, что за подлесок. Быть может, можжевельник, растущий вокруг дома Джанго... Быть может - папоротник, который он посадил на могиле Никиты-младшего... Быть может жимолость, совсем как на старой пластинке отца - "Honeysuckle rose"<"Королева жимолости", (англ.)>...
      - Что? - переспросила Джанго.
      Никита молчал.
      И тогда она поцеловала его. Легко упав на колени среди рассыпавшихся контактных линз ее саксофонного guy<Парня, (англ.)>.
      Поцеловала.
      Но вначале она приблизила к нему губы: как в замедленной съемке, как в его любимом, нежнейшем черно-белом кино. Губы Джанго некоторое время присматривались к его губам, изучали их, слегка подрагивали и сохли прямо на глазах, и покрывались едва заметной золотистой корочкой - под цвет глаз...
      И когда терпеть уже стало невмоготу, когда жажда стала невыносимой - она поцеловала его.
      Поцеловала.
      Никита так никогда и не узнал, сколько же длился этот поцелуй. Наверное, долго. Он ничего не помнил, обо всем забыл, обо всем, кроме губ девушки, прибоем ударивших в его собственные губы. Прилив - отлив.
      Прилив - отлив.
      А когда волна отступила и сознание начало медленно возвращаться к нему вернулись неуверенность и робость. Черт возьми, она поцеловала его... Джанго поцеловала его всего лишь в каких-нибудь жалких пятнадцати метрах от своего парня (мужа? любовника?). А то и того меньше...
      И Никита отстранился.
      - Что-то не так? - спросила Джанго, не открывая глаз.
      - Нет... Но ваш... твой парень...
      - А что - мой парень?
      - Твой парень... Ты ведь его любишь?
      - Разве я говорила тебе об этом?
      - Говорила...
      - Я... - и она рассмеялась с крепко сжатыми ресницами. - Я просто сказала, что люблю человека, который любит джаз... Ты ведь любишь джаз?
      - Я? - Никита даже растерялся от такого по-детски простого объяснения, снимающего с Джанго все обязательства. - В общем... Да... разбираюсь...
      - Значит, разбираешься... Хорошо... Классический джаз горяч, мейнстрим теплый... А то, что иногда случается с джазом сейчас... Наверное, прохладно... Cool. - Ее руки уже скользили по рубашке Никиты, осторожно расстегивали пуговицы. - Что ты выбираешь?
      Ее руки и были прохладными, и Никита сказал, следуя ее рукам:
      - Cool... Cool...
      - Я так и знала... Я не могла ошибиться...
      И она снова нашла губы Никиты, а потом... Потом торжественно-прохладно ввела войска и овладела крепостью его тела... Впервые за долгое время Никита позабыл обо всем: об Инге, о Корабельникоffе, о Мариночке и о своей жизни тоже. И о том, что эту жизнь медленно разрушало.
      Он слишком давно не был с женщиной, слишком давно. И поэтому любовь его была осторожной, нежной, действительно прохладной.
      Cool.
      Зато страсти Джанго хватило бы на двоих, на десятерых. Он смяла Никиту, снесла, приковала к себе, чтобы никогда больше не выпустить на волю. Ему не вырваться, не вырваться, он влип, мертво влип в эту странную девушку, которую наверняка придется делить и с Даней, и с Даниным саксофоном, и с целым Big Band Jazz, и с бойцовыми псами, с чертом, с дьяволом... С ее тайнами, а тайны были, Никита ни секунды в этом не сомневался. Вот только хватит ли у него сил, хватит ли мужества узнать о них?..
      Хорошо, что пол деревянный и теплый, а не каменный, не кафельный, не холодный. Хотя... Совершенно все равно, где любить ее: на простынях с розовыми лепестками, на заднем сиденье машины, в песке у кромки моря или здесь, на полу, на сваленных в кучу махровых халатах, один из которых уж точно принадлежит Дане...
      Совершенно все равно, где любить... Только бы любить...
      Джанго наконец оторвалась от него, опустошенного любовью до предела. И положила голову ему на грудь. И только сейчас он почувствовал странное покалывание кожи. В одной точке, как раз там, где расходились ребра. Неужели это сердце, упавшее в живот, так и не захотело подняться? Но покалывание было довольно ощутимым, и спустя секунду он понял, что это.
      Кольцо.
      Кольцо на цепочке, которую Джанго так и не сняла.
      В голове Никиты еще плавал туман, но ему хватило сил подтянуть Джанго повыше, и, поцеловав ее во влажную от любви макушку, аккуратно вытащить кольцо. И самым непринужденным тоном спросить:
      - Что это?
      - Тебе мешает? - Джанго оперлась локтями на предплечье Никиты и заглянула ему в глаза.
      - Нет... То есть - чуть-чуть. Кольнуло.
      - Извини.
      - Ничего... Странное кольцо...
      - Ты думаешь?
      А что тут было думать? Теперь Никита получил возможность рассмотреть его поближе и даже аккуратно взять в руку. Если у него еще и оставались сомнения, то теперь они исчезли: вытертое серебришко, камень, никакой ценности не представляющий, - это была вещь Мариночки. Только она могла носить такую откровенную туфту в комплекте с мужниной платиной. Да еще с таким непередаваемым изяществом. Она - да еще Джанго.
      - А почему странное?
      - Не знаю... Выглядит не очень...
      Кольцо и вправду ютилось на затейливой витой цепочке с видом бедного родственника. Оно вступало в категорическое противоречие со свеженьким, холеным серебром. Так что вопрос Никиты был вполне уместным. Во всяком случае, легко объяснимым.
      - Не очень, ты полагаешь? - Никакой обиды, никакой угрозы в ее словах не было, разве что губы стали чуть жестче, а скулы - чуть суше.