Она ласково потрепала меня за ухом, и нашим взорам предстал огромный стол, за которым могла бы премило разместиться пара дюжин едоков. Но накрыт был только самый краешек. То, что я узрел на столе, повергло меня в уныние, но вместе с тем стало совершенно ясно, почему у мелкой такой вздорный характер. Как у нее после такой еды ум за разум не заходит? Хотя, судя по всему, процесс уже пошел. Плачьте, люди! Я вам сейчас расскажу, что полагается молодому, растущему организму после долгой прогулки на обед (и мне почему-то кажется, что до ужина у нее дело вообще не дойдет). И притом всем известно, что обед – это самая важная еда после завтрака и ужина. Мужайтесь! Перечисляю:

– овсяная каша (судя по запаху, даже не на молоке!);

– одна вареная морковка;

– одна вареная свекла;

– одна вареная картошина;

– несколько листьев салата;

– малюсенький ломтик хлеба;

– крошечная плошечка с икрой;

– зеленое яблочко;

– небольшой кусочек вареной (!!!) стерляди.

Ну и как вам меню? Да меня, глядя на такое, чуть дед Кондратий не обнял. В общем, это многое объясняет. Ничего странного, что на таких-то харчах она такая и выросла. Вот до чего может докатиться молодая личность без надлежащего родительского контроля и внимания. И куда только Антип смотрит?! Да если бы у меня была дочка, я бы ух!!! Я бы все делал правильно, и только так, как это необходимо.

Между тем Селистена с явным удовольствием приступила к трапезе. Мне ничего другого не оставалось, как уныло улечься рядом и скрепя сердце наблюдать, как боярышня издевается над своим организмом. Между тем худосочная личность ела с аппетитом, довольно причмокивая и с еле заметной улыбкой на губах. Как можно есть ТАКИЕ продукты с таким удовольствием, мой разум просто не мог понять. А когда я заметил, что на столе отсутствует соль, то просто отвернулся. Вы как хотите, но смотреть на это равнодушно я не могу.

– Шарик, хочешь кусочек?

Знаете, что она мне предложила? Вареную морковку! Я и в человеческом обличье ее есть бы не стал, а уж сейчас это вообще звучит как издевательство. Какой я молодец, что на кухню заглянул, а то бы помер от истощения с такой заботливой хозяйкой.

– Зря ты от здоровой пищи отказываешься, это очень полезно для желудка.

Ага, если пища такая здоровая, то почему ты сама такая мелкая? Вот если бы ты кусок парной свининки, запеченной в горчице, за обедом съела да горкой блинов с паюсной икоркой закусила, глядишь, тебя при сильном ветре не сдувало бы. Нет уж, увольте, я себя слишком люблю, чтобы над собой варварские эксперименты ставить.

– Вот говорю тебе, говорю, а толку никакого. Ты небось уже на кухне побывал и какой-нибудь жути жирной да острой налопался. Пойми, подобным питанием ты просто убиваешь свой организм.

Я даже подавился от возмущения. Это я-то себя убиваю?! Да я себя ненаглядного окружил заботой и вниманием. Кто же обо мне, сироте горемычном, ПОЗАБОТИТСЯ, если не я сам? А уж столь любимый мною желудок я никак не могу обидеть вареной свеклой и корочкой хлеба. Да он со мной после такого три дня разговаривать не будет.

– А мясо порядочному человеку, как, впрочем, и воспитанной собаке вообще есть нельзя.

Все, с дуба рухнула рыжеволосая. А мясо-то чем ей помешало?

– Ты только вдумайся, ведь ты ешь трупы бедных животных. А вдруг у них детки были? А ты их сиротами оставишь.

Судя по всему, ей совсем не нужен собеседник, а, скорее всего, необходим благодарный слушатель. Видимо, это была любимая тема боярышни, но слушать ее всем надоело, вот она над беззащитной собакой и издевается. Ответить-то я ей не могу. Точнее, могу, но это будет не самым лучшим вариантом развития событий. Придется терпеть.

– Знаешь, почему у коровы такие грустные глаза? Потому, что она догадывается о том, какая судьба ей уготована.

Все, понеслась. Уже и детки, и грустные глаза в ход пошли… Неужели до сих пор никто не перечил ее идиотизму? Ведь все, о чем она говорит, не выдерживает серьезной критики. Детишек пожалела? Так никто никогда не забьет стельную корову. И это, думаю, должны знать даже боярские дети. А как же быть с рыбьим потомством? Его почему-то не жалко нашей правильной депремьерше. Вон рыжая бутербродик икоркой намазала и за один присест (точнее, укус) погубила с сотню даже не рожденных рыбешек. Так это просто преступление перед рыбьим миром. (Это, конечно, не в счет.)

Глаза у коровы и вправду необыкновенные, но не думаю, что от мыслей об отбивных и жарком. Вон у свиней глаза вообще ничего не выражают. И все, не хочу забивать мою светлую голову всякой ерундой. Каждому свое: кому вареную морковку, а кому копченую телятину.

Селистена еще продолжала развивать свою теорию «правильного» питания, но слушать ее как-то не хотелось Да от таких речей у меня несварение желудка может быть, а это неприемлемо. Я демонстративно сладко зевнул (да так, что челюсти захрустели) и отвернулся от занудной хозяйки.

– Вот и ты, Шарик, меня слушать не хочешь. А еще друг называешься.

Если я друг, тем более негуманно мою легкоранимую психику этакой чушью травмировать.

Дальше, к моему глубокому удовлетворению, трапеза прошла в тишине. Я даже задремал. Доев обед (если его так, конечно, можно назвать), Селистена тихонечко поднялась из-за стола:

– Пойдем к батюшке сходим. Глядишь, помочь чем-нибудь смогу.

Во-во, я так и знал. Вместо того, чтобы как все порядочные люди немного поспать после сытного обеда, она папе помогать собралась. Можно подумать, сам он без этой пигалицы не справится. Хотя после вареной морковки спать не захочется. Не тот эффект. Ладно, посмотрим, как Антип государственными делами ворочает.

Проследовав за Селистеной по терему и прошмыгнув за своей спутницей в уже знакомую горницу Антипа, я плюхнулся на коврик у окна. Судя по тому, что не встретил возражений, это место как раз было приготовлено для моего лохматого предшественника. Значит, дочка в папиной комнате много времени проводит, если даже для собаки коврик постелила.

– Селистена, доченька, что же ты стражников отослала, да еще так далеко из города ушла? Ты же знаешь, как я за тебя переживаю.

– Так я же не одна пошла, а с Шариком. Мне с ним ничего не страшно. И потом, насчет охраны мы уже, кажется, с тобой договорились.

– Договорились, – тяжко вздохнул боярин. Видимо, темка была больная.

– Вот и давай не будем к этой теме возвращаться. Расскажи лучше, что Гордобор у князя рассказывал.

– Да много чего… – На этот раз вздох был ещё более тяжкий. – Складно говорит премьер-боярин, да только не верю я ему ни капельки. А князь от него в восторге. Вроде и не сделал мне человек ничего плохого, да только взгляну на него, и – стыдно сказать – мурашки по спине бегут.

Еще бы у тебя не бежали. Знал бы ты, что с черным колдуном потягаться решил, не так бы побежали.

– Как же ничего плохого? Ты же говорил, что ворует нещадно?

– Ворует… Но поймать за руку я его не могу. Ловок шельма.

Профессионал, да и слуга у него ловок, сразу видно. Они небось тут в городе на пару таких дел понаворотили!

– Да ну его, мы еще поглядим, кто кого! Посмотри лучше, что мне в голову пришло. Будем по весне водовод строить.

– Ой, батюшка, покажи!

И дочка с папой склонились над свитком, разложенным на столе Антипа. Дальше, словно ровесники, они взахлеб стали обсуждать предстоящее строительство. Вникать в их странный разговор мне совершенно не хотелось, и я просто лениво наблюдал за кипящими страстями. Умом Селистена явно пошла в папу. Родилась бы она мальчиком – наверняка стала бы боярином. Не повезло девушке, кто же ее такую умную замуж возьмет? Так в девках и засидится.

Судя по всему, Антип в дочке души не чаял. И, глядя на нее, часто улыбался довольной, чуть снисходительной улыбкой. Впрочем, он делал это, лишь когда Селистена не смотрела на него, а как только она поднимала голову от пергамента, сразу придавал лицу серьезное выражение и хмурил брови.

Наконец в горницу заглянула Кузьминична и своим громоподобным голосом, не терпящим возражений, объявила:

– Все, умы государственные, девочке спать давно пора. Да и ты, Антип, которую ночь уже не спишь, чай, не мальчик уже. Не бойтесь, никуда дела ваши не денутся, дотерпят до утра.

– Да мы это… вроде только начали… – виновато протянул боярин.

– Вас не останови – до петухов будете балабонить. Все, марш по спальням! Селистена, через пять минут приду пожелать тебе спокойной ночи.

Тон Кузьминичны был настолько категоричен, что ни у кого даже мысли не возникло перечить домоправительнице. Вот и я вскочил со своего коврика и, сладко потянувшись, всем своим видом выказал полное согласие.

– Действительно, что-то мы засиделись, – извиняющимся тоном произнес Антип и аккуратно стал собирать разложенные на столе свитки.

– Спокойной ночи, папочка! – Селистена встала на цыпочки и поцеловала отца.

– Спокойной ночи, солнышко мое лучистое.

Боярышня отправилась к себе в светелку, а я засеменил вслед за ней. И когда мы уже вышли из комнаты в коридор, мои уникальные уши уловили:

– Вся в мать пошла, такая же красавица! – Это Антип бросил вслед дочери.

В его голосе было столько любви и тоски одновременно, что даже мое в общем-то не склонное к сантиментам сердце защемило от странной грусти. Боясь себе в этом признаться, я бросился догонять хозяйку.

В комнате слышалось мирное посапывание моей подопечной. Умаялась маленькая за день. В темноте я видел практически так же, как и при свете, так что, лежа напротив кровати Селистены и положив морду на вытянутые вперед лапы, смотрел на ее милый носик. Надо признаться, я привязался к этому рыжему чудовищу. При всех ее недостатках у нее оказалось одно большое достоинство – она настоящая. Не в смысле кожи и костей, конечно, а в смысле искренности. Может, и все беды у нее от этого. И не беды даже, а так, неприятности. Но с таким характером она не пропадет, да и настоящий Шарик ей поможет. Вот только Гордобор со своим слугой-оборотнем меня немножко беспокоят. Ну ничего, Антип не позволит свою кровиночку обидеть, обойдется.

В тишине отчетливо раздалось урчание в моем животе. Немудрено после обильного боярского стола с разносолами. Я с самого начала знал, каким путем ко мне вернется мое заветное колечко, но сейчас стало как-то смешно. Думаю, столь интересных перемещений перстень великого Сивила еще никогда не переживал. Это ничего, в первый раз всегда сложно, дальше привыкаешь.

Живот еще раз призывно заурчал – артефакт просился наружу. Ну что ж, спасибо этому дому, пойдем к другому. Я тихонечко встал, бросил последний взгляд на спящую боярышню и пошел прочь из комнаты. Интересно, а как бы у меня сложились с ней отношения, если бы я был не в собачьей шкуре? Тут я вспомнил то, как мы познакомились, и стало абсолютно ясно, что отношения сложились бы такие же, как у меня с Барсиком (коврик полосатый!). Эхе-хе…

– Шарик, ты куда?

Ишь ты, не спит, а я думал, она уже десятый сон видит. Извините, но на такие вопросы ни порядочные колдуны, ни порядочные собаки даме никогда не ответят. Надо мне…

– А, понятно, – процедила рыжая соня, как будто прочитав мои мысли, – мне с тобой сегодня как-то особенно спокойно и хорошо. Возвращайся скорей, я без тебя не усну.

От неожиданности я даже сел. Что же тебе не спится? И так было невесело, а теперь вообще хоть волком вой. Нет, хватит сантиментов, меня ждут великие дела.

Я решительной походкой направился прочь.

– Я буду ждать, – очень тихо бросила мне вслед Селистена.

Тьфу ты, вся моя решимость опять улетучилась. Что же со мной происходит? Ну не собираюсь же я на самом деле всю жизнь в собачьей шкуре ходить, из миски на кухне есть да рыжую бестию защищать. Так, все, беру себя в лапы. Коль я еще несколько минут собака, то напасть с себя стряхну, как собака. Я остановился, плюхнулся своим лохматым задом на пол и что есть силы начал трясти мордой (раньше подсмотрел, как это настоящие псы делают). Прислушался к себе – вроде еще глупости в башке бродят. Повторим. На этот раз я тряс с удвоенной силой, даже слюнями дорогие шторки забрызгал. Прислушался опять – порядок, никаких дурацких сантиментов в голове не осталось, только живот урчит все настойчивее.

Уфф, отпустило. Я же колдун, а не кисейная барышня, у меня впереди еще сотни таких приключений и тысячи таких Селистен. Сбежал по лестнице на первый этаж, совсем уже было собрался выскочить во двор, но ощутил на себе ехидный взгляд. Точно, два зеленых вредных глаза таращились на меня в темноте и светились зеленым, наглым светом. Ишь, котяра недобитая! Думает, что я его со шкафа не достану. Ничего, минутка у меня есть. Не торопясь я вернулся, сел напротив котейки, пристально уставился ему в глаза и, вложив в голос всю свою ненависть к кошкам, зашипел на него:

– А ну брысь отсюда, морда пакостная!

Как же я отвык от моего собственного голоса! Но эффект превзошел все ожидания. Барсик не шарахнулся прочь с характерным шипением от греха подальше (на что я рассчитывал), а закатил зеленые глаза и бухнулся в обморок. В общем-то это его проблемы, но вместо того, чтобы завалиться на бок, как все порядочные коты, этот пыльный валенок начал сползать с края шкафа с твердым намерением с грохотом упасть на дубовый пол. Разбудить бдительную стражу в мои планы не входило, пришлось наступить на горло собачьей песне. Вместо того чтобы насладиться великолепным падением давнего недруга, мне пришлось его ловить. Так как с пальцами у собак беда – не ухватишь, не сожмешь, то поймал я его пастью. Если бы вы только знали, каков был соблазн сжать челюсти! Раз – и готово. Он даже мяукнуть не успеет.

Нет, не могу, я собака благородная, да и колдун не из последних. И хоть этого усатого пакостника не люблю каждым лохматым кусочком своего тела, но лишать жизни его вроде пока не за что. Пусть с ним настоящий Шарик разберется, я ему доверяю.

Вкус Барсика оказался таким же противным, как и запах. Кошка, что с нее взять… Я выплюнул его на небольшой коврик рядом со шкафом. Пусть отдохнет, главное, чтобы с ума не сошел: то его бешеная мышь кусает, то собака по-человечески посылает. Тяжелым будет его пробуждение.

Этот маленький инцидент немного меня развеял, и во двор я вышел уже в более оптимистичном расположении духа. У ворот мирно похрапывает стражник, квохчут в курятнике куры, стрекочет сверчок – все в порядке.

Вот и подошел к концу мой день в собачьей шкуре. Хоть денек прошел неплохо, но в человеческом обличье все-таки привычней. Внимательно осмотрев двор, я направился к дальнему амбару. Ну не на крыльце же в самом деле свои важные дела делать? Для такого процесса нужно уединение и покой, хоть ты собака, хоть человек.

Думаю, что описывать, каким образом у меня опять появился заветный перстень перемещения, не стоит, дофантазируете сами. Скажу только, что было довольно тяжело без человеческих рук его очистить, но я бобик сообразительный и с этой задачей справился вполне успешно. Благо нашлась поилка для дворовой птицы. Надеюсь, куры с гусями не очень на меня обидятся, пить эту воду я бы им не посоветовал.

Я перебрался в противоположный конец боярского подворья, стал в тенечке от конюшни и кинул в последний раз взгляд на темный боярский терем. Только окно Селистены светится, не спится мелкой, меня ждет. Извини, рыжая, может, еще когда-нибудь встретимся. К тебе сейчас истинный обладатель холодного мокрого носа вернется. Он, конечно, не такой умный, как я, но более преданный. А это в нашей жизни значительно важнее – ты с ним не пропадешь.

Что-то я разнюнился, в конце концов, я в этой дурацкой шкуре как раз из-за этой конопатой. У меня таких рыжих в жизни еще много будет, и с менее сварливым характером. Стану человеком, надену перстень, и только меня и видели. Весь мир передо мной будет!

Куда направиться, я еще не решил, выберусь за городскую стену, а там посмотрим. Может, еще побродяжу, а может, к Серафиме вернусь. Наверное, все же еще попутешествую, не нагулялся я. С перстнем Сивила я стал практически неуязвим, уж теперь-то меня стража не сцапает.

А конопушки у нее все-таки очаровательные. Тьфу! Опять я за свое. Все, хватит сантиментов, в путь!

Оглянулся напоследок, вроде никого нету. Перстень вот он лежит передо мной, чистенький, в лунном свете искрится и играет. Чтобы надеть его и повернуть, надо пару секунд. Во как на меня все предшествующие события повлияли, даже действия свои продумывать стал. Все, прощай, Кипеж-град, может еще сюда вернусь. Раз, два, три, кусаю себя за коготь на правой лапе…

А-а-а! Чуть зуб не сломал! Не может быть, чтобы я так свои ногти запустил. Тьфу ты, так я себя за серебряный коготь цапнул! Я про него и забыл, лапы-то вечно пыльные, босиком же ходил, сапог для собак не придумали пока. Погодите, а почему это у меня до сих пор лапы? А где мои прекрасные стройные ножки?! Странно, не получилось, а раньше с возвращением человеческого обличья у меня проблем не было. Цап, и готово. Попробуем еще раз.

– Р-р-р! – Это я по привычке начал себе помогать голосом.

Наверное, если бы в этот момент меня кто-нибудь увидел, то очень бы удивился. Представьте: ночь, луна, задний двор, огромный черный пес со светящимися голубыми глазами с остервенением грызет свою собственную лапу и при этом самозабвенно ругается на чистом русском языке, перемежая брань собачьим рычанием.

Похоже, прежде чем остановиться, я грыз себя минут пять. Никак не мог поверить, что снятие заклинания не действует. Думал: вот если укусить посильнее, так обязательно эта напасть спадет и стану я опять статным, красивым, с руками вместо лап, а главное, без хвоста. Опомнился я, только когда кровь потекла.

Так, спокойно, надо все хорошенько обдумать, но для начала надо успокоиться. Поискав глазами вокруг, я решительно направился к огромной бочке в дальнем углу, наполненной водой на случай пожара. Холодная вода это было именно то, что мне нужно. Особенно не заботясь о том, что меня кто-нибудь увидит (не забывайте, я был на грани нервного срыва), я залез в бочку. Это было непросто, но я же сильный!

Холодная вода быстро остудила мои мозги, но вылезать сразу я не собирался, мысли до сих пор плясали в моей лохматой голове и никак не хотели выстроиться в очередь. Так, я же почти дипломированный колдун и не должен паниковать. Я ведь превращался в зверей и птиц много раз и всегда возвращал свое обличье. Все происходило быстро и четко, так почему же у меня до сих пор клыки, а не зубы, лапы, а не ноги? Дело тут, конечно, не в серебряном когте, тогда в чем?

Пойду с самого начала, надо вспомнить, как я превратился в Шарика. Меня собирались казнить – я был против, пламенно говорил – меня жалели, опять говорил – меня развязали… Стоп! Точно! Я собирался превратиться в сокола, прочитал заклинание, и в тот момент, когда делал жест, этот зубастый монстр меня укусил за филейную часть. Я еще вскрикнул. Надо вспомнить, что именно.

Думай, Даромир, думай, ты умный и на амнезию никогда не жаловался. Правда, потом башкой о стену ударился, но так это я уже псом был, а у него голова покрепче будет. Вспомнил! Я тогда завопил от боли и крикнул: «Пес меня побери!» Точно, так оно и было. Вот оно в чем дело, так это я, вместо того чтобы закончить заклинание, вступил в пререкания с этой облезлой болонкой и в результате вселился в нее, а не превратился в сокола, как хотел. Как все просто, почему я раньше об этом не подумал?

От распирающего меня возмущения я поскользнулся и ушел под воду с головой. Брр! Чуть было вода в уши не попала, а вы знаете, какие у собак уши нежные! Тем более такие уникальные, как у меня. Их беречь надо. Ладно, пора вылезать; как я прокололся – понял, а вот как это исправить, можно подумать и в тепле.

Вы представляете, как выглядит собака, только что вылезшая из воды? Для полноты картины можно уточнить, что очень лохматая собака. Представили? Вот и мне стало бы, наверное, смешно, если бы я был человеком и увидел свою собаку. И Селистене стало смешно. А чего, собственно, смешного? Ну мокрый, ну худой, ну шерсть клоками висит, ну да, похож я в мокром виде на огромную крысу… Но смеяться-то так зачем? Мне же все-таки стыдно – вода с меня течет, без одежды, ночью, да к тому же перед дамой. Правда, дама мелковата, но, как ни крути, она все-таки женщина, а я без штанов.

В общем, обиделся я. А у этой оглашенной аж слезы из глаз потекли – так от смеха заливалась.

– Шарик, маленький, что это ты по ночам купаться решил? Вроде раньше я за тобой любви к воде не замечала.

Просто чудом удержался, чтобы в ответ не сострить что-нибудь. Даже язык случайно прикусил. И чтобы немножко остудить боярский пыл, я отряхнулся. Вот и отлично, теперь мы одинаково мокрые. Смотрите, не ожидала рыжая такого от меня, даже дыхание у нее перехватило. Ну что стоишь, пошли в дом, вытираться!

– Гав!

Ну типа гав-гав! Пошли, пока весь дом не перебудили, я же тебе нормальным собачьим языком говорю!

– Ну ты, Шарик, и балбес! – стряхивая брызги, хихикнула Селистена. – Пошли в дом, вытираться.

Вот и чудненько, а то я в своем порыве голову остудить порядком остудил все остальное, и заболеть совсем не хочется в разгар лета. А за балбеса и за «маленького» потом ответишь, сейчас сил нету с тобой, ворона мокрая, разбираться.

Я быстро догнал изрядно намоченную мной хозяйку (а не будет смеяться!) и буквально в нее врезался.

– Удивительно, а откуда здесь мог очутиться мой перстень? Его же голубоглазый воришка унес, – внезапно остановилась Селистена.

Караул! Совсем о перстне забыл. Ишь, глазастая какая! И что же мне теперь делать? Кстати, эта вредина цвет моих глаз запомнила. Ха-ха, вот тебе и вобла сушеная!

– Может, он выронил, когда его в холодную тащили? – задумчиво протянула она. – А все-таки жалко парня, хоть и тот еще жук был.

Это я-то жук? Да от сороконожки слышу! Конечно, жалко меня, я же хороший. Пойдем все-таки в дом, вот проснется Кузьминична, так она меня за такие дела сама в бочке утопит.

Словно услышав меня, Селистена зажала перстень в руке и, вздохнув, побрела домой. Ох эти женщины! Чуть не казнила меня, а теперь вздыхает.

Слава богам, Кузьминичну не встретили, сдает старушкам, мне казалось, что ее дитятки ржание только мертвого не разбудило, ан нет, вообще никто не проснулся. Тоже мне стража!

Прошмыгнули мы в нашу комнату (ничего не поделаешь, пока не расколдуюсь, будет «наша»), закрыли дверь и стали приводить себя в порядок. Надо признать, Селистена вела себя прилично, достала два больших полотенца и первым делом вытерла меня. Я и так-то был пушистым, а теперь вообще превратился в лохматый шарик. Чудно получается, Шарик превратился в шарик. Может, после того, как моего предшественника помыли, к нему и прилепилась эта дурацкая кличка? Но к этому вопросу мы вернемся чуть позже, а пока…

Селистена, высушив меня, принялась за свой гардероб. Нянек она не признавала и сама, порывшись в огромном сундуке, достала нижнюю рубашку и новый, сухой сарафан. Глядя на эти приготовления, я тихонечко (чтобы не вспугнуть) прокрался в уголочек и там прилег. Обычно я плюхался на пол всей своей изрядной массой так, что терем начинал дрожать, но сейчас, конечно, было исключение.

По-моему, что-то подобное уже было, правда, я тогда был соколом… Вот только не надо брюзжать, что я должен был немедленно выбежать прочь из комнаты, покраснеть (хе-хе, собаки не краснеют) и жутко смутиться. А почему, собственно? Я ведь даже не подглядывал. Подглядывают, если от тебя прячутся, тебе запрещают, выгоняют и тому подобное, а ты преодолеваешь эти нелепые препоны и добиваешься своего. Так тут ничего подобного не было! Меня не выгоняли, перед наглой мордой дверью не хлопали, так что не до моральных терзаний. Да и хотел бы я посмотреть на того мужчину, который бы на моем месте поступил иначе.

Тьфу, отвлекся на какую-то ерунду вроде моей кристально чистой совести, когда перед моими глазами проистекало тако-о-о-е. Селистена, напевая простенькую мелодию, медленно прошлась по комнате, сладко потянулась и не торопясь, немного покачивая бедрами, в такт мелодии сняла сарафан.

Уфф, классно у нее получается, никогда бы не подумал, что можно красиво раздеваться. Ладно, посмотрим, как у нее дальше получится. Жалко, что формы у нее, как бы это помягче сказать, скромные, мне-то, конечно, нравятся дамы попышней. Но сейчас, в общем, это не важно, в данной ситуации претензии вряд ли были бы уместны. Не знаю, насколько мне тут придется задержаться, может, это зрелище я вижу первый и последний раз и упускать свой счастливый шанс не собираюсь. Я замер и уставился на боярышню изо всех собачьих глаз.

Не переставая мурлыкать себе что-то под нос, Селистена остановилась у зеркала и плавными движениями сбросила с себя рубаху, вытянула руки вверх, встала на мысочки и еще раз потянулась. Хорошо, что отвисшая моя челюсть упала на мягкие лапы, а не на дубовый пол, – пасть у меня размером с небольшую тыкву, и грохот был бы на весь терем.

Да, форм, конечно, у боярышни было не в избытке… Но впервые в жизни я понял, что для истинной красоты размер не имеет значения. Ее тело было изящным, гибким, пропорциональным и словно выточено из какого-то волшебного, светящегося изнутри камня. Казалось, что природа создала уменьшенный макет идеальной женской фигуры со всеми милыми мужскому взгляду прелестями. А на миниатюрной филейной части обнаружились небольшие игривые ямочки. И почему я не расколдовался? Был бы сейчас человеком – уж точно не лежал бы на коврике с открытой пастью.

Селистена не торопясь расплела косу и встряхнула рыжими волосами. Словно горный водопад заструились по обнаженной спине солнечные пряди. Я превратился в каменное изваяние и боялся даже моргнуть. Зрелище было настолько необычным и чарующим, что даже стук моего сердца начал мешать любоваться этой волшебной картиной. Мне показалось, что остановилось время.

– О боги, ну какая же я уродина, – еле слышно пробормотала Селистена.

Вначале я не поверил своим ушам, но красавица, со злостью свернув в противный узел солнечные пряди, довольно внятно продолжила нести чушь:

– Эти кошмарные рыжие волосы, противные веснушки, острый нос, ну кому такая может понравиться?!

За прошедшую минуту у меня во второй раз отвисла челюсть – такого со мной раньше не было никогда. С голодухи, что ли, она сбрендила? Я был настолько ошарашен словами Селистены, что на этот раз не сумел отреагировать тихо и грохнул своей пастью о пол. В тишине ночи звук действительно показался очень громким. Хозяйка вздрогнула и резко обернулась ко мне, наши взгляды встретились. Видимо, я не успел придать своей морде равнодушное выражение, и, взвизгнув, боярышня прикрылась чистой рубахой. Уж не знаю, что за одно мгновение она такого особенного смогла рассмотреть в моих глазах, но Селистена быстро юркнула в кровать под одеяло и со страхом оттуда уставилась на меня. Честно говоря, я даже немного растерялся и от волнения почему-то завилял хвостом.

– Шарик?! – шепотом спросила боярышня. – Это же ты?

И тут на меня словно затмение нашло (испереживался весь, изнервничался, я же не чурбан какой-нибудь бесчувственный), и я не нашел ничего лучшего, как, потупив взор, тихо молвить человеческим голосом:

– Я…

От бурной, чисто женской истерики меня спасла, как ни странно, Кузьминична. Она ворвалась в горницу (хорошо еще петли крепкие оказались) и словно коршун на спящего зайца бросилась к своей рыжей нервной крохотулечке.

– Селися, маленькая, что случилось? Кто тебя обидел? Сон дурной приснился? Животик заболел?

Вопросы последовали с такой частотой, что ответить на них было просто невозможно, да Селистена и не пыталась. Она с ужасом переводила взгляд с меня на няньку, пытаясь сообразить, что ей делать дальше.

Никогда еще я не был так близок к провалу. И, воспользовавшись тем, что нянька до сих пор вытирала своей ненаглядной девочке носик, стоя ко мне спиной, я поднял лапу, приставил, как мог, указательный коготь к носу и с молящим взглядом выдал:

– Тсс…

Все, теперь мне приходится только надеяться на благородство этой истерички. В сущности, я ведь ничего плохого не сделал, а сегодня даже помог ей, причем не единожды.

– Ничего, нянюшка, показалось, – наконец смогла выговорить Селистена.

Кузьминична быстро осмотрела комнату, и от ее испепеляющего взгляда меня спас простой, но беспроигрышный ход. Я просто закрыл глаза и доверился судьбе. Но даже сквозь веки я чувствовал, как меня жжет суровый взгляд недоверчивой няньки.

– Девочка моя, ты точно уверена, что у тебя все в порядке?

– Да, точно.

– Может, у тебя сегодня переночевать?

Этого еще не хватало, свободных мест нет!

– Не надо, я же не маленькая.

– Хорошо, если еще что-то покажется, кричи, я рядом.

Раздались шаги и звук закрываемой двери. На комнату обрушилась такая тишина, что у меня даже в ушах зазвенело. Лежать с закрытыми глазами было по меньшей мере глупо, так что пришлось открыть их. Лучше бы я этого не делал. Маленькое рыжее существо, к которому я уже привязался, смотрело на меня с таким ужасом, что на секунду мне захотелось провалиться сквозь землю. Однако, справедливо рассудив, что в лучшем случае мне светит провалиться со второго этажа на первый, я сбросил с себя оцепенение.

– Тебе не надо меня бояться, я не причиню тебе никакого вреда.

– Ты кто? – наконец разжала плотно стиснутые губы Селистена.

– Ну, как бы тебе сказать…

Я уже было собрался рассказать на ходу сочиненную сказочку про злые чары и заколдованных князей, но меня резко одернули:

– Вот только не надо мне врать! Я ложь за версту чую, так что советую очень крепко подумать, прежде чем начинать.

Видали? А если бы я не собирался врать? Она бы обидела совершенно честного человека! Хорошо еще, что я попался. Но заготовленную манеру поведения придется изменить. Значит, немного правды все-таки надо будет рассказать.