Иноки монастыря, узнав о прибытии царевны, вышли на берег, чтобы встретить ее с приличными почестями. Когда же они узнали о желании царевны, то увидели, что через исполнение ее желания будет нарушен древний устав Афонской горы, которым запрещается вход женщинам; но, не смея ослушаться приказания сестры императора, решились ввести ее в монастырь. Плакидия по смирению хотела войти в соборный храм не западными, но северными вратами и едва приблизилась к ним, как вдруг услышала голос: "Стой! Не иди далее, иначе строго будешь наказана". Тогда царевна в страхе пала на землю и со слезами просила прощения у Царицы Небесной. Узнав же, что некоторые женщины за вход на Афон были наказуемы смертию, царевна, в благодарность за свое помилование от Пресвятой Богородицы, пристроила к собору храм во имя вмч. Димитрия, а на том месте, где она услышала голос, запретивший ей входить в храм, приказала написать икону Богоматери, которая получила название "Живоприятной", или "Предвозвестительницы". Когда же Плакидия рассказала брату о бывшем с нею чуде в Ватопедском монастыре, то он отправил туда большие дары.
      Празднуется 21 января/3 февраля.
      Прот. И. Бухарев
      ЖИГУЛИ, горы на правом берегу Волги, в ее излучине (т.н. Самарская Лука), часть Приволжской возвышенности, в Самарской обл. Длина около 75 км, высота до 370 м. Сложены главным образом известняками и доломитами. Глубокие овраги, балки.
      ЖИДКОСТНЫЕ РАКЕТНЫЕ УСКОРИТЕЛИ, выдающееся мировое изобретение русских ученых В.П. Глушко и С.П. Королева.
      ЖИДОВСТВО (от лат.: Judaism), в русском языке с X в. название иудейской религии, иудаизма. Обозначает вероисповедание, а не национальность. Но "наименование религии сплошь и рядом обращается в нарицательное имя и самого народа", и иудаистов независимо от их этнического происхождения называли "иудеями", "каковое имя в устах татар и турок звучит "ягуди", а в Литве и Польше произносилось и произносится "жиды". Этот термин впервые появляется в древнерусских документах уже в XI в. Например, Феодосий Печерский в своем "Поучении о казнях Божиих" пишет: "Божий суть врази: жидове, еретеци, держащее кривую веру". В славянском переводе Священного Писания слово "жидовин" используется как равнозначное слову "иудей". В славянском переводе XI века Пандекта Антиоха читаем: "Повеле тебе духовному жидовину". У И.И. Срезневского "жидовитися" означает принимать веру еврейскую: "Множьство людии жидовяхуся (judaismum accipiebant). - Есф. 8: 17 по списку XIV в." Старославянский перевод 29-го Правила Поместного Лаодикийского Собора звучит так: "Не подобает крестьяном жидовьствити", "Аще обрящутся жидовствующе, да будут прокляти". Во Временнике Георгия Амартола по списку XIV-XV вв. есть также термин "жидовцеумец": "Бегай от дерзновения толикыя хулы срациноверныи к жидовьцюомцю".
      Для православного русского человека этой эпохи слово "жид" было синонимом понятиям "враг веры", "противник Христа". Со временем это слово изменяет свой смысл и становится в русском языке синонимом плохого, бесчестного, подлого человека. И не обязательно еврея (хотя в большинстве случаев именно его).
      О. П.
      ЖИДОВСТВУЮЩИЕ ("ересь жидовствующих"), иудейское еретическое движение в Древней Руси последней трети XV - н. XVII в. Пыталось насаждать в Русской Церкви иудаизм. Свое название оно получило от слова "жидовство". Продолжая тысячелетние традиции тайных иудейских сект, жидовствующие выступали против христианского учения, отрицали Святую Троицу, хуля Сына Божия и Святого Духа. Они отвергали Божество Спасителя и Его Воплощение, не принимали спасительных Христовых Страстей, не верили Его преславному Воскресению, не признавали они и всеобщего воскресения мертвых, отрицали Второе славное Пришествие Христово и Его Страшный Суд. Они не признавали Духа Святого как Божественной Ипостаси.
      Жидовствующие отвергали апостольские и святоотеческие писания и все христианские догматы, учили соблюдать закон Моисеев, хранить субботу и праздновать иудейскую пасху. Они отрицали церковные установления: таинства, иерархию, посты, праздники, храмы, иконопочитание, все священные предметы, службы и обряды. Особенно ненавидели они монашество.
      Жидовствующие надругались над Честным Крестом, Святыми иконами и Мощами, совершая над ними бесчинства, непредставимые для человека, выросшего в Православной вере. По свидетельству св. Иосифа Волоцкого, глумясь над святынями, они говорили: "Надругаемся над этими иконами, как жиды надругались над Христом".
      Продолжением этого глумления над всем святым были блуд и разврат. Жидовствующие священники совершали Божественную литургию, наевшись и напившись, после блуда, кощунственно ругались над Святым Телом и Честной Кровью Христовой и совершали другие осквернения, о которых, по словам прп. Иосифа Волоцкого, "нельзя и написать".
      Жидовствующие возбуждали в малодушных и маловерных сомнение в некоторых местах Священного Писания, и прежде всего Нового Завета; соблазняли и с помощью распространяемых ими отреченных, т.е. осужденных Церковью, книг пособий по тайным наукам - и искаженных списков Священного Писания; пользовались и всем доступным им арсеналом иудейского чернокнижия и колдовства.
      В организации секты жидовствующих многое напоминало будущее масонство: строгая законспирированность, проникновение в высшие слои правительства и духовенства; ритуал, включающий "обряд" поругания святыни; формирование системы "учитель - ученик" вне традиционных православных представлений.
      Являясь непримиримыми врагами Христианства, жидовствующие скрывали ненависть к нему, втайне рассчитывая постепенно разрушить его изнутри. Перед людьми, твердыми в вере, еретики представляли себя "добрыми христианами" и "образцовыми ревнителями Православия".
      Начало ереси относится к 1471, когда в Новгород в свите князя Михаила Олельковича из Киева прибыл жидовин Схария ("Захарья евреянин", "Захарья Скарья жидовин"), князь Таманский. Этот хорошо образованный и обладавший большими международными связями жидовин принадлежал к иудейской секте караимов, имевшей широкую сеть своих организаций в Европе и на Ближнем Востоке. Караимы относились к одному из течений иудаизма, выполнявшему почти все его установления, но признававшему Иисуса Пророком. Караимство возникло в VIII в. в Вавилонии, вобрав в себя мелкие иудейские секты и восприняв традиции саддукеев. В отличие от иудеев-раввинистов, руководствовавшихся преданием и Талмудом, караимы считали себя вправе обращаться к закону Моисея без посредников.
      К числу наиболее почитаемых книг в этой секте, кроме Пятикнижия Моисея (Торы), относились сочинения Анан бен Давида, Моисея Маймонида и Аль-Газали, а также труды по каббале, астрологии и другим оккультным наукам. Как сообщал св. Иосиф Волоцкий, основатель секты Схария "изучен всякому злодейства изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконению и астрологии". Еще с X века караимы имели тесные связи с Иерусалимом и Константинополем. Как сообщает историк 3. Анкори, "Иерусалим X века был связан с Троками (местечко Трокай в Литве. - О. П.) позднего средневековья через плодотворное посредство караимского центра в византийском Константинополе". В XIV-XV вв. караимы активизировались в Византии, Турции, Болгарии и на Руси.
      Как писал Г.М. Прохоров, "когда обнаруживается, что византийско-турецкие жидовствующие были "сионитами", ревностнейшими из караимов, большие расстояния - географические и временные - между Малой Азией и Балканами XIV в. и Великой Русью XIV-XVI вв. оказываются преодоленными цепью взаимосвязанных караимских общин - в Крыму, Литве и Западной Руси. Караимы обитали на Крымском полуострове и прилегающих к нему землях задолго до XIV в. - по крайней мере, судя по письменным данным, не позже, чем со 2-й пол. XII в. От своих ближневосточных и балканских единоверцев северо-восточные караимы получали учительную литературу и учителей". В XII-XIII вв. немецкие раввины в Регенсбурге получали сочинения караимов через Русь. Крымская и киевская общины постоянно получали религиозную литературу и сведущих в ней людей из Вавилонии, Палестины и Константинополя.
      До возникновения ереси жидовствующих иудейская секта караимов уже предпринимала свое антихристианское наступление на Русь в XIV-XV вв. Это наступление можно усмотреть в секте стригольников, действовавшей в Пскове, от которого рукой подать до Трок в Литве - одного из главных центров караимов.
      Создавая секту жидовствующих в Новгороде, караим Схария, по-видимому, выполнял задание одного из международных иудейских центров и учитывал опыт деятельности стригольников. В короткий срок этому иудейскому конспиратору удалось сколотить тайное общество, численностью по меньшей мере в 33 человека, из которых 27 составляли священники, их ближайшие родственники, дьяконы и клирики.
      Быстрое распространение иудейской ереси в русской духовной среде объяснялось состоянием православного вероучения и церковной литературы в XIV-XV вв. Исторически сложилось так, что в состав служебных книг вошло немало элементов, отражающих скорее иудейскую, чем православную традицию вероучения. В русских рукописях оказалось значительное число материалов, входивших в "круг важнейших синагогальных праздничных и будничных чтений". Псалмы, найденные у еретиков, оказались еврейским молитвенником "Махазор". Архимандрит Кирилло-Белозерского монастыря Варлаам заметил по их поводу: "Ни в одном из псалмов этого перевода нет пророчеств о Христе". Н.С. Тихонравов сделал вывод, что это не Псалтирь Давида, а молитвы иудейские, употребляемые при богослужении, в которых ярко просвечивается иудейская оппозиция (неприязнь) учению о троичности лиц Божества.
      В XV в. по еврейскому тексту было исправлено Пятикнижие Моисея, в иудейской (негреческой) традиции переведена книга Пророка Даниила, Иудейский перевод "Есфири" появился вообще в конце XIV в. И.Е. Евсеев отметил, что этот перевод свидетельствует о "высоком и исключительном уважении переводчика к еврейской истине. В местах христологических пророческих выразительно внесено понимание раввинское". "Здесь мы имеем, - заключают исследователи, - вековую литературную традицию перевода с еврейского". "Шестокрыл" с иудейским летосчислением, "Логика" Моисея Маймонида, астрологические трактаты, атеистические сочинения Раймонда Луллия были широко распространены в русских рукописях XV-XVI вв.
      Иудейские традиции просматривались и в т.н. хронографической редакции Толковой Палеи. Представленная рядом рукописей, начиная со 2-й пол. XV в., она содержала большое количество апокрифического материала, имеющего иудейские источники.
      Длительное существование иудейской книжной традиции на Руси объясняет в немалой степени успех пропаганды Схарии. Посеять сомнения, основываясь якобы на канонической книге, было основным способом обратить в ересь. Этот механизм обращения показан в сочинении инока Зиновия Отенского, разоблачающем ересь Феодосия Косого.
      Некие крылошане пришли к иноку Зиновию спросить, истинно ли учение Феодосия Косого. Сами же они, как видно из их рассказа, склонялись к тому, что оно истинно. "Косой посему истинна учителя сказует, понеже в руку имеет книги и тыя разгибая, комуждо писаная дая, самому прочитати и сея книги рассказует. А попы и епископы православные - ложные учителя, потому что, когда учат, книг в руках не имеют".
      Использование в русских служебных книгах текстов, чуждых православной традиции, вызывало у людей сомнения в правильности их исповедания Христианской веры.
      Первым внешним проявлением ереси жидовствующих уже в 1470-х стали иконоборческие демонстрации. Еретики, ссылаясь на Пятикнижие Моисеево, стали призывать к уничтожению икон. "Они, - писал Иосиф Волоцкий, - запрещали поклоняться Божественным иконам и Честному Кресту, бросали иконы в нечистые места, некоторые иконы они кусали зубами, как бешеные псы, некоторые разбивали".
      Несмотря на неприличный, скандальный характер, который приобретала ересь жидовствующих, ее влияние усиливалось. Примерно в 1480 еретики проникают и в Москву. Здесь они расширяют свою организацию за счет видных государственных деятелей из окружения самого царя Ивана III. Кроме священников главных соборов Кремля, еретики привлекли к себе многих бояр, руководителя русской внешней политики дьяка Федора Курицына и даже ближайшее окружение наследника Русского престола. Участие в тайной организации значительного числа государственных людей во многом объяснялось хорошим отношением к жидовину Схарии самого Ивана III, вплоть до 1500 приглашавшего этого иудея к себе на службу.
      Деятельность секты была разоблачена в 1487 архиеп. Геннадием, сообщившим о ней царю и митрополиту Геронтию. По указанию царя несколько еретиков, названных Геннадием, были арестованы и подвергнуты "градской казни" (наказание кнутом на торгу) за надругательство над иконами.
      Высокопоставленные покровители жидовствующих не допустили осуждения ереси как таковой. На Соборе 1488 были объявлены только незначительные преступники, а сама секта и ее руководители названы не были. В 1490 главой Русской Церкви стал митрополит Зосима, втайне поддерживавший ересь жидовствующих, которого Иосиф Волоцкий назвал "вторым Иудой". Тем не менее в этом же году, несмотря на противодействие митрополита Зосимы, Собор Русской Церкви уже публично осудил еретиков, назвав в своем приговоре дела их "жидовскими", а их самих "сущими прелестниками и отступниками веры Христовой".
      Против жидовствующих встали все русские люди. Православная Церковь в лице ее лучших представителей: Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, архиеп. Геннадия Новгородского - дала еретикам достойный отпор.
      Прежде всего были просмотрены церковные книги и из них изъято все чуждое русской православной традиции, ликвидированы иудейские синагогальные тексты, все сомнительные места, которыми еретики прельщали православных священников. По инициативе архиеп. Геннадия была полностью переведена Библия. Этот перевод окончательно обезоруживал еретиков, которым в своих аргументах против Христианства оставалось прибегать только к открытому обману.
      Архиепископ Геннадий организовал также перевод полемических сочинений, в которых представлялось систематическое опровержение иудейских сект. Были переведены сочинение магистра Николая Делира, "чина меньших феологии преследователя, прекраснейшие стязания, иудейское безверие в Православной вере похуляюще"; сочинение "учителя Самоила Еврейна на Богоотметные жидове, обличительно пророческими речьми" и др. сочинения против иудеев.
      Преступления "жидовствующих" против Христианства были раскрыты в сочинении Иосифа Волоцкого "Просветителъ". Большую роль в борьбе против еретиков сыграл составленный Нилом Сорским сборник житий, куда он включил, в частности, жития Феодора Студита и Иоанна Дамаскина, осуждавших иконоборчество.
      Пользуясь поддержкой высокопоставленных покровителей, жидовствующие добились назначения на должность архимандрита Юрьева монастыря еретика Кассиана. Владыка Геннадий, несмотря на все старания (Юрьев монастырь входил в его епархию), не смог изгнать нечестивца. Более того, жидовствующие путем интриг и клеветы сумели свести в 1503 с Новгородской кафедры самого владыку Геннадия.
      После Собора 1490, осудившего ересь жидовствующих, борьба с ними продолжалась еще почти 15 лет. Только в 1504 царь Иван III принял решение созвать новый Собор. На нем еретики еще раз подверглись решительному осуждению, а их руководители после суда казнены.
      О. Платонов
      ЖИЗДРА, город в Калужской обл. Расположен на р. Жиздре. Население 6 тыс. чел.
      Город с 1777. В XVIII-XIX вв. центр торговли лесом. Большое значение в развитии Жиздры сыграли Мальцовские заводы (названы по имени владельца лесных массивов И.А. Мальцова).
      ЖИЗНЕННЫЙ ЦИКЛ СЕМЬИ, основные события образования, развития и завершения существования семьи.
      Из источников четко вырисовывается крестьянский взгляд на семью, как важнейшее и непременное условие жизни каждого крестьянина. Он выражен в челобитных по разным вопросам, в которых ссылаются в обоснование своей просьбы на необходимость завести семью, обеспечить семью и т.п.; в приговорах сходов, касающихся семейных дел и взаимоотношений молодежи; в мирских решениях, содержащих индивидуальные характеристики (при назначении опекунов, выборе старост, выдаче покормежных паспортов и пр.).
      "Неженатый не считается у нас настоящим крестьянином", - писали из Ильинской вол. Ростовского у. Ярославской губ. - На него смотрят отчасти с сожалением, как на нечто не цельное, отчасти с презрением". Холостой образ жизни считался отклонением от нормы, странностью. Семья воспринималась как хозяйственная и духовно-нравственная основа правильного образа жизни. "Холостому быть хозяином общество запрещает", - сообщалось в к. XIX в. из Волховского у. Орловской губ.
      Признание крестьянами роли семьи в материальном и нравственном благополучии человека и преемственности поколений, реализуемой в семье, отразилось в многочисленных пословицах, касающихся семейного быта, широко бытовавших по всей территории расселения русских: "Семейный горшок всегда кипит"; "Семейная каша погуще кипит"; "В семье и каша гуще"; "Семьей и горох молотить"; "Семейное согласие всего дороже"; "Как родители наши жили, так и нам жить велели"; "Отцы наши не делали этого и нам не велели"; "Отцы наши этого не знавали и нам не приказали"; "Отца с сыном и сам царь не рассудит"; "Муж жене отец, жена мужу венец"; "Отцовским умом жить деткам, а отцовским добром не жить" и др.
      Обобщая данные о народном отношении к семейной жизни по всей территории расселения русских, современная исследовательница Т.С. Макашина отмечает: "По нормам обычного права женитьба сына и выдача замуж дочери были обязанностью родителей или людей, заменяющих их. Они должны были подготовить детей к будущей самостоятельной жизни, позаботиться об их браке и сыграть свадьбу. К браку сельское общество относилось очень ответственно ("идучи на войну - молись, идучи в море - вдвое, хочешь жениться - молись втрое"), всячески осуждая тех, кто не вступал в брак в установленное обычаем время, считая таких людей безнравственными, нарушающими законы крестьянской жизни и обычаи предков ("женитьба вещь добрая, она от Бога показана")".
      Но если человек избирал безбрачную жизнь по слову Божию - в качестве ли монаха, или отшельника, или монашествующего мирянина - сельского келейника, - общественное мнение одобряло его. В этом народное суждение вполне следовало евангельскому: "Кто может вместить, да вместит" (Мф. 19:12).
      Ответственное отношение к созданию семьи проявлялось уже при выборе брачной пары. Хотя взаимные симпатии молодежи по большей части принимались во внимание при рассмотрении в семье возможного жениха или невесты, общий народный взгляд в этом вопросе далек от предпочтения страстного увлечения, как главного основания для вступления в брак. Даже в самом к. XIX в. в ответ на вопросы программы кн. Тенишева поступали сообщения из разных губерний о значении воли родителей при вступлении в брак. Из Владимирской губ. (Меленковский у.) писали, что в брак здесь вступают по воле родителей. П. Каманин из с. Домнино подчеркнул, что разрешение и благословение родителей на брак считается обязательным. При отсутствии родителей обязательным становилось согласие и благословение большака и большухи, крестного и крестной. При выдаче замуж дочери согласие матери считалось даже более важным, чем мнение отца. При женитьбе же сына решающим было согласие отца. "Хотя авторитет родительской власти в настоящее время сильно пошатнулся, но и теперь влияние родителей на детей при вступлении их в брак очень велико", - сообщалось из Ярославской губ. (Пошехонский у.).
      Г.А. Листова, исследовавшая этот вопрос по разнотипным источникам, отмечает, что, хотя по гражданским законам запрещалось родителям или опекунам принуждать кого-либо к вступлению в брак, а церковное чинопоследование венчания включало вопросы к жениху и невесте о их согласии (если один из них заявлял об отказе вступать в брак, священник должен был прервать венчание), тем не менее и гражданские власти, и церковь, как правило, препятствовали заключению браков без согласия родителей. Отсутствие "согласия родителей на брак в любом случае не вело к его расторжению", однако "такие браки в русской крестьянской среде бывали крайне редко". Причины этого автор видит не только в специфике семейных отношений у крестьян - экономической зависимости молодых людей от родителей. "Не менее важным регулятором поведения молодежи при выборе супругов представляется воздействие на них религиозно-нравственных установок окружающего мира и, прежде всего, внутренняя убежденность православного человека в необходимости получения родительского благословения". Широко бытовали рассказы о несчастливых браках, состоявшихся без благословения, а тем паче - сохрани Господь - при проклятии родителей.
      Препятствием к вступлению в брак могло стать выявленное родство или свойство предполагаемых жениха и невесты. Выяснением этого вопроса специально занимались родственники. "Браки воспрещаются народной совестью в степенях родства и свойства: пятой, четвертой и третьей", - свидетельствовал корреспондент по данным Меленковского у. Владимирской губ. Браки при "духовном родстве и свойстве, как то: кумовство, побратимство (крестовые братья и сестры) и усыновление", хотя и считаются грехом, но менее тяжелым, чем браки при плотском родстве и свойстве. Информатор вводит здесь понятие народная совесть, дабы подчеркнуть, что речь идет о религиозно-нравственных представлениях, принадлежащих не отдельным людям, а народу как таковому. Народные запреты в отношении брака родственников шли даже дальше церковных: церковь в линиях бокового кровного родства исключала брак по четвертую степень включительно, обычное право запрещало и пятую степень.
      Во взглядах на брачный возраст обычное право было, по-видимому, менее строгим, чем церковное и государственное. В делах Священного Синода о случаях незаконных венчаний священниками несовершеннолетних встречаем свидетельства об индифферентном отношении односельчан к этому вопросу: в этом случае, как и в других, их интересовало прежде всего родительское благословение, затем - согласие самих брачующихся. Так, в синодальном деле 1822 из Новоторжского у. Тверской губ. о браке несовершеннолетних крестьян (невесте было в момент заключения брака 15, а жениху - 14 с половиной) сказано, что некоторые лица, "бывшие в поезжанах" и выступавшие в качестве поручителей при составлении церковной записи, просили подписаться за них дворового человека помещицы (по-видимому, сказавшись неграмотными). А другие поручители, как потом выяснилось, вообще отсутствовали. Священник основывался на том, что обвенчать просил отец жениха. Отец же утверждал позднее, когда началось разбирательство, что считал сына своего совершеннолетним. К моменту разбирательства дела в Синоде и жених, и невеста достигли уже 16 лет и заявляли, что они и тогда никем не были принуждаемы к браку "и ныне разлученными быть не желают". Брак был сохранен Синодом, но священника, диакона и пономаря решено было "оштрафовать посылкою в монастырские труды на столько времени, сколько жениху недоставало к пятнадцатилетнему возрасту". После монастырских трудов они будут допущены к служению, если дадут подписку о невенчании малолетних и других каких-либо сомнительных случаев. При нарушении этого в следующий раз - будут лишены чинов.
      Подобные случаи ранних браков были все же исключением в деревне. Повсеместно существовала устойчивая местная традиция относительно возраста, в каком можно начинать посещать молодежные встречи - хороводы (улицу) и беседы (посиделки) - в качестве полноправных участников, а не только зрителей. По замечанию информатора из Адуевской вол. Медынского у. (Калужская губ.), парни, начинающие женихаться (16-17 лет), и девушки, начинающие невеститься (с 14 лет), посещали все "игрища, увеселения, хороводы, гулянья по лугам", "выставки" и посиделки. В Зарайском у. Рязанской губ. девицы ходили на посиделки с 14-15 лет, парни - с 17-18. Такой возрастной ценз был наиболее распространен. В некоторых местах Дорогобужского у. Смоленской губ. парни участвовали в посиделках не ранее 18 лет, девушки - не ранее 15. В Елатомском у. Тамбовской губ. средний возраст на посиделках составлял 16-18 лет. Между началом выхода на молодежные встречи и вступлением в брак проходило, как правило, некоторое время. Соответственно нижняя граница возраста врачующихся сдвигается по сравнению со сроком вступления в молодежное сообщество.
      Очень важной считалась репутация жениха и невесты в отношении труда работящие ли они. На общих сенокосах, на помочах и других коллективных работах проявлялись индивидуальные возможности - сообразительность, ловкость, сила, знание приемов в конкретных видах работ. Представления об умелости и трудолюбии каждого складывались и в зависимости от результатов труда. И горе молодежи той семьи, которая обрела репутацию ленивой.
      Во многих сообщениях в Этнографическое бюро Тенишева подчеркивалось, что мнение односельчан о девушке как работнице непременно учитывается при выборе невесты. У всех на виду была ее одежда собственного изготовления, украшенная в праздничном варианте сложным рукоделием. Специальный осмотр женщинами общины девичьего рукоделия в некоторых местах осуществлялся на "выставках" невест, а также на перебасках - соревнованиях по нарядам в доме молодой. Если невеста была из другого селения, то о ней старались разузнать. Из Новоладожского у. Санкт-Петербургской губ. писали в конце прошлого века: "на смотринах мать жениха везде "вышнарит", всех выспросит, и напрямик и загадками, умеет ли коров доить, телят поить, стряпать, хлеб печь, шить, косить, жать и т.д.".
      Вопрос о репутации семьи жениха и невесты возникал не только в связи с трудолюбием, но и при рассмотрении нравственных свойств. При выборе невесты учитывали, что она "из хорошего рода, известного в околодке своей честностью и другими хорошими качествами" (Костромская губ.). Из Ильинской вол. Ростовского у. (Ярославской губ.) сообщали в 1897, что семья жениха разбирает нравственные достоинства не только самой невесты, но и ее семьи. "Яблоко от яблони недалеко падает" или "Яблоко - от яблони, а от ели шишка".
      Высоко ценилась девственность невесты. По этому вопросу единодушны ответы на программы XVIII-XIX вв. из разных губерний и другие источники (см.: Женская честь). Редкие случаи добрачных связей резко осуждались не только старшими, но и самой молодежью.
      Исключительно серьезное отношение к семье, к святости брака у русских проявлялось в самом характере традиционных условий вступления в брак, в сложности и многозначности системы обрядов и обычаев, сопровождавших начало создания семьи - свадьбу.
      "Русскую народную свадьбу по праву относят к наиболее сложным полифункциональным комплексам традиционной культуры народа", - утверждает современный этнограф Т.А. Листова. И далее: "русский свадебный ритуал, известный нам по описаниям 2-й пол. XIX - н. XX в., - это акт общественно-религиозного санкционирования брака, сложившийся и функционировавший в среде православного крестьянства. Вследствие чего в народном ритуале нет, пожалуй, эпизода, в котором в том или ином виде не проявилось бы христианское мировоззрение его создателей и исполнителей". Таинство венчания освящало вступление в брак.
      Серьезное отношение к выбору жениха или невесты и к самому вступлению в брак не исключало чувства любви в предбрачных отношениях и в семейной жизни. Достаточно хорошо известна лирика русского фольклора, отразившая богатейшую гамму сильных и тонких чувств. Однако об отношениях в крестьянской семье было сказано в литературе немало худого. Как правило, это были выхваченные поверхностным наблюдателем из общей спокойной и ясной картины мрачные случаи, на основе которых делались широковещательные выводы. Современная исследовательница крестьянской семьи XVIII-XIX вв. Н.А. Миненко пишет, что основанием для темных красок "были немногие судебно-следственные дела, попадавшие в руки авторов, а иногда, кроме того, собственное предубеждение и поверхностное знакомство с крестьянским бытом".
      "Если обратиться к крестьянским песням, то приходится лишь удивляться тому, как часто упоминаются в них слова "любовь", "люблю", "красная девица", "удалой молодец", "свет душа", "милый друг", "моя краса", "голубушка", "ретиво сердце зазнобчивое", "сахарные уста", "моя любезная", - отмечает Н.А. Миненко. И далее приводит строки из бытовавшего на Урале и в Сибири фольклора: "Люблю девушку тороватенькую"; "Разгорелось мое белое лицо, зазнобилось серде-чушко, разыгралась кровь горячая"; "Доставайся, колечко, любезному, я которого навеки полюбила"; "А кто любит чужих жен, нет душе спасенья. А кто девушку полюбит - грехам отпущенье"; "Люблю, люблю девчоночку, люблю молодую"; "Молодца горе берет - ко девчонке сердце рвет".
      Историки и этнографы располагают документальными материалами, подтверждающими свидетельства лирического творчества народа. Особенный интерес представляют те утверждения, которые относятся к периоду супружеских отношений - непосредственно к семейной жизни. "В семейных нравах видна... любовь, согласие", - заключил в 1863 Н.А. Абрамов, хорошо знавший народную повседневную жизнь в Ялуторовском у. Тюменской губ. А житель Такмыцкой слободы Тарского округа замечал, что "мужчины в обращении" с женами "более ласковы, чем грубы...".
      Н.А. Иваницкий, собравший в последней четверти прошлого века обширнейший и достоверный материал о быте крестьянства Вологодской губ., считал, что мнение о неразвитости чувств в крестьянской среде - "совершенно ложное". Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть любой из многочисленных сборников песен, бытующих и сочиненных в крестьянской среде. "Всякий беспристрастный человек, - писал исследователь, - скажет, что такие прекрасные песни могли вылиться только из сердца, преисполненного искренней любовью. Есть любовные песни, отличающиеся такою нежностью и глубиною чувства и до того безукоризненные по форме, что в самом деле как-то не верится, чтобы их могли сложить безграмотные деревенские девушки, не имеющие ни малейшего понятия о стихосложении, между тем достоверно известно, что девушки-то и есть сочинительницы; парни-стихотворцы несравненно реже". Иваницкий отмечал, что сам народ признает в любви серьезное чувство, с которым нельзя шутить. На основании пословиц и разговоров с крестьянами он утверждал, что для них "чувство любви - главный стимул, заставляющий человека трудиться и заботиться о приобретении собственности, ввиду будущего блага своей семьи". Многолетние наблюдения над деревенской жизнью привели Иваницкого к выводу, что "сердечные отношения между мужем и женой сохраняются до конца жизни".