Не менее унизительной и тягостной для русских князей стала процедура получения ханского ярлыка на княжение, официально служившего единственным законным основанием для власти на Руси. Кроме того, князья обязаны были по приказу хана присылать войско для участия в походах татар. Русские отряды вынуждены были ходить с ханами далеко за Дон. С ордой Кубилая они участвовали даже в завоевании Южного Китая во второй пол. XIII в.
      Несмотря на то что на Русской земле не было постоянного монголо-татарского войска, покорность завоеванных областей поддерживалась постоянными опустошительными набегами, предпринимавшимися с целью устрашения и грабежа. Лишь за последнюю четверть XIII в. татарами было организовано полтора десятка походов в Россию.
      Посреди такого сокрушительного бедствия, охватившего всю страну, лишь одна сторона русской жизни, по воле Божией, уцелела от разгрома. Непоколебленной и неповрежденной в своей спасительной деятельности устояла Православная Церковь, спасенная от ярости завоевателей чудесным видением, вразумившим свирепого Чингисхана еще до вторжения татарских орд в русские земли.
      Перед завоеванием Средней Азии Темучин, не желая вступать в открытую борьбу с хорезмшахом Мухаммедом II, которого называли «вторым Александром Македонским», предложил ему союз. Но гордый шах повелел умертвить послов хана. Чингисхан, желая узнать волю неба о предстоящей войне, три ночи провел на горе в молитве (верования монголов включали смутные понятия о Едином Боге — Владыке вселенной). Спустившись к воинам на третий день, хан объявил, что Бог в сновидении предвозвестил ему победу устами христианского епископа (с которым Темучин встречался во время завоеваний уйгурских племен, исповедовавших христианство). Пророчество полностью подтвердилось, и грозный хан до конца своих дней особенно благоволил к христианам.
      Монголы были вообще достаточно веротерпимы. Народы, составившие основу их войска, исповедовали самые различные религии. Кераиты были несторианами, найманы — буддистами, татары и чжурчжени — шаманистами, лесные народы Сибири имели свои родовые культы, а сами монголы были приверженцами религии бон — восточного варианта митраизма. Основным правилом жизни в Орде служила Яса Чингисхана — сборник, содержавший в себе запреты и узаконения, касавшиеся самых разных сторон жизни монголо-татар. В ней, в частности, содержался закон, предписывавший уважать и бояться всех богов, чьи бы они ни были. В Орде свободно отправлялись всякие богослужения, и сами ханы присутствовали при совершении и христианских, и мусульманских, и буддистских, и иных обрядов.
      В 1267 митр. Кирилл сумел получить от хана Менгу-Темира ярлык в пользу Церкви, в котором хан освобождал духовенство от дани и других поборов. Пусть, — писал Менгу-Темир, — беспечально молятся за него и его ханово племя. Этим же указом хан под страхом казни воспрещал надругательство над Православием. «Кто будет хулить веру русских, — сказано в ярлыке, — или ругаться над нею, тот ничем не извинится, а умрет злою смертию». Более того, с позволения хана Кирилл основал в самом Сарае Православную епархию.
      Сто лет спустя другой знаменитый святитель — св. митр. Алексий— еще более укрепил влияние церкви в Сарае. Жена хана Джанибека — Тайдула — ослепла после долгой болезни. Между тем в Орде прослышали о высокой жизни Алексия, и Джанибек написал великому князю Московскому, прося его прислать святого, чтобы тот исцелил Тайдулу; в противном случае хан грозил войной. Отказать было невозможно, и святитель отправился в Орду. Отъезд его сопровождался ободрительным знамением — когда Алексий служил напутственный молебен перед ракой своего святого предшественника — митр. Петра, свеча у раки зажглась сама собой.
      Прибыв в Орду, Алексий отслужил молебен об исцелении ханши, и в момент, когда он кропил ее святой водой, она вдруг прозрела. Благодарная Тайдула выкупила и подарила святителю в Москве участок земли, на котором в память об этом чуде основана была обитель, получившая название Чудова монастыря. Показательно, что все это произошло уже через несколько десятилетий после того, как хан Узбек, перейдя в магометанство, предпринял первые попытки по превращению религии ислама в государственную религию Орды.
      Народ русский воспринял татарское иго как наказание за грехи и страсти, вразумление Божие, направленное на то, чтобы, видя в Церкви единую опору, Русь, хотя бы и нехотя, отступила от бесконечных усобиц, поняв свое высокое предназначение. «Не послушали мы Евангелия, — взывал к народу епископ Владимирский Серапион, — не послушали апостола, не послушали пророков, не послушали светил великих... Не раскаялись мы, пока не пришел народ безжалостный по Божьему изволению... Испытав сие, братья, убоимся наказания этого страшного и припадем ко Господу своему с исповеданием, да не навлечем на себя еще больший гнев Господень, не наведем казни больше прежней!.. Доколе не отступим от грехов наших? Пощадим же себя и детей своих! В какие еще времена видели мы столько жестоких смертей?.. А если предадимся мы воле Господней, то всяческим утешением утешит нас Бог небесный, аки детей своих помилует Он нас, печаль земную отъимет от нас, исход мирный в другую жизнь дарует Он нам — туда, где с радостью и веселием бесконечным насладимся мы вместе со всеми, благоугодившими Богу».
      Подвиг терпения — подвиг по преимуществу русский, преданность в волю Божию явились здесь полно и ясно. Смиренные летописатели заключали свои прискорбные повести следующими словами: «Се же бысть за грехи наша... Господь силу от нас отъя, а недоумение и грозу, и страх, и трепет вложи в нас за грехи наша». Русь молилась, каялась, терпела и ждала — когда благоугодно будет Богу изъять народ из пучины унижения, даровать ему вождей отважных и искусных, возродить страну для предстоящего ей славного служения.
       Митрополит Иоанн (Снычев)
 
       ТАТИАНА РИМСКАЯ, дева, диаконисса, мученица († ок. 226–235). Жизнь и смерть этой святой на Руси были восприняты как идеал. Имя мученицы стало одним из самых распространенных русских женских имен. В 1755 на день мц. Татьяны был подписан указ об образовании Московского Университета, и день этот стал праздником русского студенчества.
      Память отмечается 12/25 января.
 
       ТАТИЩЕВ Василий Никитич(19.04.1686–15.07.1750), государственный деятель, историк. Родился под Псковом в небогатой, но родовитой дворянской семье.
      В 1693–96 Татищев был взят на службу стольником при дворе царицы Прасковьи Федоровны, жены старшего брата Петра I— Ивана Алексеевича. В 1704 поступил на военную службу в драгуны. Принимал участие во многих сражениях Северной войны, был ранен в Полтавской битве. В 1706 получил чин поручика, в 1712 — капитана. Молодой и способный офицер был замечен Петром I и Я. В. Брюсом. В 1716 Татищев был переведен в артиллерию, занимался инспекцией артиллерийских частей русской армии. В заграничных поездках учился инженерному делу, фортификации, артиллерии, читал и собирал книги по истории, философии, географии. В 1718 Татищев был произведен в капитан-поручики и командирован в составе российской делегации на Аландский конгресс.
      В 1720 по указу Петра I был направлен на Урал для руководства казенными уральскими заводами. В 1720–22 занимался строительством новых заводов на Урале, основал город Екатеринбург, открыл ряд горнозаводских школ, стремился увеличить использование вольнонаемного труда на заводах. Активная деятельность привела Татищева к столкновению с промышленниками Демидовыми, которые оклеветали его, обвинив по взяточничестве. Следствие над Татищевым (1723), проведенное по указу Петра I, доказало его невиновность. Но Демидовы добились своего: Татищев уехал с Урала.
      В 1724–26 Татищев находился в Швеции, в 1727–33 служил в Монетной конторе, сделав немало полезного для упорядочения денежного обращения в России.
      Татищев принимал активное участие в событиях 1730: составлял и подписывал дворянские проекты, зачитал перед Анной Ивановнойобращение дворянства. Татищев оказался в лагере противников Д. М. Голицына. Защищая Самодержавие как наиболее целесообразную форму власти для России, он объективно стремился к его ограничению в интересах большинства (а не верхушки) дворянства (записка «Произвольное и согласное рассуждение и мнение собравшегося шляхетства русского о правлении государственном»).
      В 1734–37 Татищев управлял Уральским краем, в 1737–39 руководил Оренбургской экспедицией, в 1739–41 — Калмыцкой комиссией, в 1741—45 исполнял обязанности губернатора Астраханского края. Таланты Татищева-администратора развернулись в делах обустройства и охраны юго-восточных районов России, осложняемых столкновениями с интересами коренных народов. Самостоятельные решения Татищева вызывали раздражение у многих чиновников, у него не было недостатков в недругах. В 1745 его освободили от службы и отправили в ссылку в подмосковное с. Болдино, где он, не дождавшись «высочайшего» прощения, умер.
      Татищев трудился и на ученом поприще, оставив заметный след в истории, географии, философии, педагогике, лингвистике и др. науках. Татищева по праву называют отцом русской истории. «История Российская» (кн. 1—4, 1768—1784) — главный труд Татищева, над которым он работал с 1719 до конца своей жизни. В этом труде им впервые были собраны и критически осмыслены сведения из многих исторических источников. Русская Правда(в краткой редакции), Судебник1550, Книга Большого Чертежа и мн. др. источники по истории России были открыты Татищевым. «История Российская» сохранила известия не дошедших до нашего времени источников. По справедливому замечанию С. М. Соловьева, Татищев указал «путь и средство своим соотечественникам заниматься русской историей». «Предъизвесчение» к «Истории» явилось первым в русской исторической мысли историко-философским осмыслением основных принципов работы историка и задач исторического познания. Отказавшись от провиденциальной точки зрения в толковании исторических событий, Татищев выступил с рационалистическим объяснением, связывая историческое развитие с «умопросвещением».
      Татищев был типичным государственником по своим убеждениям. Его мировоззрение и практическая деятельность были подчинены идее служения «пользе Отечества».
       Л. Н. Вдовина
 
       ТАТЬ (старослав.:вор, грабитель, злодей), человек, совершивший кражу. В широком значении тать — преступник вообще, в том числе государственный преступник (напр., Степан Разин). Различные наказания за татьбу предусмотрены еще в Русской Правде. Татьбе посвящен ряд норм в Судебниках1497 и 1550, в Соборном уложении1649, с 1781 термины «тать» и «татьба» в судопроизводстве были заменены словами «вор» и «воровство».
 
       ТВАРДОВСКИЙ Александр Трифонович(8/21.06.1910–18.12.1971), русский поэт. Родился на Смоленщине в семье сельского кузнеца. Мать — из дворян-однодворцев. С детства познакомился с русской классикой. В 1922 заканчивает четыре класса, учиться дальше не смог из-за материальных трудностей.
      С 1924 посылает в местные газеты заметки, но печатают их редко. Поэтический дебют Твардовского состоялся в 1925: в газете «Смоленская деревня» напечатаны его стихи «Новая изба». Молодого поэта поддержал М. В. Исаковский. В 1929 Твардовский уезжает в Москву в поисках постоянной литературной работы, в 1930 — возвращается в Смоленск, где поступает в Пединститут и живет до 1936. Этот период совпал с тяжелыми испытаниями его семьи: родители и братья были раскулачены и сосланы.
      Тем не менее именно в эти годы выходит серия очерков Твардовского «По колхозной Смоленщине» и его первое прозаическое произведение «Дневник председателя» (1932).
      Серьезным этапом в поэтическом творчестве Твардовского стала поэма «Страна Муравия» (1934–36), посвященная коллективизации. Поиски Никитой Моргунком сказочной Страны Муравии приводят его к определенным выводам о благе или пагубности «великого перелома», в основе открытого финала поэмы — противоречивость судьбы самого поэта и его семьи.
      В 1936 Твардовский переезжает в Москву, где поступает учиться в Московский институт истории, философии и литературы. В эти годы он много переводит классику народов СССР. Еще будучи студентом, за заслуги в области литературы награжден орденом Ленина. Всесоюзное признание и литературная слава позволяют поэту добиться возвращения из ссылки родных.
      Военный путь Твардовского начался в 1939. Как военкор он участвует в походе в Западную Белоруссию, позднее в Финской кампании 1939–40.
      Ярчайшим выражением русского национального характера стала поэма «Василий Тёркин. Книга про бойца» (1941—45). «Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный солдатский язык — ни сучка ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, т. е. литературно-пошлого слова!» — столь высоко оценил поэму Твардовского И. А. Бунин.
      Вершиной послевоенного творчества Твардовского стала поэма «Дом у дороги» (1942–46), отразившую «оборотную» сторону войны: горечь отступления, ужасы оккупации и плена, трагедию возвращения солдата-победителя на пепелище родного дома.
      В 1950 Твардовский назначен главным редактором «Нового мира». За годы руководства (1950–54, 1958–70) этим журналом, фактически «своего рода альтернативным идеологическим лидером», наряду с диссидентско-фрондирующими публикациями, гл. обр. в публицистике и критике, Твардовский привлек на страницы «Нового мира» таких значительных мастеров русского слова, как В. Астафьев, В. Белов, Ф. Абрамов, С. Залыгин, В. Шукшин, Ю. Бондарев.
      Основные произведения: поэмы «За далью — даль» (1950–60), «Тёркин на том свете» (1954–63), «По праву памяти» (1967–69); сб. «Из лирики этих лет» (1959–67).
 
       ТВЕРЬ,центр Тверской обл. и Калининского р-на. Расположен на Верхней Волге, порт при впадении в нее р. Тверцы. Население 457 тыс. чел.
      Возник в XII в. из ремесленно-торговых поселений на Волге в устье р. Тверцы; впервые упоминается в 1164. Первоначально принадлежал Новгороду, с 1209 — Владимиро-Суздальскому княжеству. С 1240–х центр Великого Тверского княжества, один из политических и культурных центров Руси. В 1-й пол. XIV в. Тверь возглавила сопротивление монголо-татарским завоевателям (Бортеневская битва 1317; восстание 1327). В XIV—XV вв. Тверь — краевой торгово-ремесленный и культурный центр северо-восточной Руси. В 1466–72 из Твери началось путешествие тверского купца Афанасия Никитинав Индию. В 1485 при Иване IIIвошла в Московское государство. В XVIII в. играла роль важного торгового центра на Верхней Волге. С 1775 центр Тверского наместничества (с 1796 — губ.). С сер. XIX в. развивается текстильная промышленность, лесопиление.
      Архитектурные памятники: церковь Белая Троица (1564), здания бывшего магистрата (1770–80), Дворянский дом (1766–70), Путевой дворец Екатерины II (1763–67, достроен в 1809—12), церковь Вознесения (1833), бывшее Дворянское собрание (1841) и др.
 
       ТЕАТР ДРАМАТИЧЕСКИЙ,русский национальный профессиональный драматический театр с момента своего возникновения в сер. XVIII в. был плотью от плоти многовековой, прочно сложившейся отечественной культуры. Русская сцена возникла и развивалась на основе православного мироотношения и высоких идеалов русской цивилизации. Реализм, идейность, народность — коренные особенности нашего театра, стремившегося отражать жизнь в ее главных проявлениях, верного канонам правдоискательства и добротолюбия, нравственной взыскательности и веры в Богоустановленное назначение человека. В лучших своих произведениях, в искусстве своих корифеев театр стремился идти от жизни, а не от сцены. Как и русская литература, театр был сосредоточен на поисках человеком смысла своего бытия, защищал идеалы человечности, одухотворенной любви и братского единства людей. Родина и народ, мир и человек, их духовный свет и нравственный идеал — вот вызревшая в недрах народного сознания мера оценки уровня отечественной литературы и театра.
      О назначении искусства напряженно размышляли наши классики. «Искусство есть водворение в душу стройности и порядка, а не смущения и расстройства», — писал Н. В. Гоголь. Л. Н. Толстойв статье «Что такое искусство» утверждал, что искусство не игра и не развлечение, «не есть наслаждение, а есть необходимое для жизни и для движения к благу отдельного человека и человечества средство общения людей, соединяющее их в одних и тех же чувствах... Искусство должно сделать то, чтобы чувства братства и любви к ближним, доступные теперь только лучшим людям общества, стали привычными чувствами, инстинктом всех людей... Назначение искусства в наше время — в том, чтобы... установить на место царствующего теперь насилия то царство Божие, то есть любви, которое представляется всем нам высшей целью человечества... Задача христианского искусства — осуществление братского единения людей».
      Изначально сильны были в нашем театры мотивы, типичные для русского сознания — темы совести, справедливости и милосердия, терпения и надежды. В этом смысле красноречиво содержание одного из первых спектаклей основателя русского театра Ф. Г. Волкова, точно выраженное в его заглавии — «О покаянии грешного человека».
      Изначально в традиции русского национального театра укоренился пафос патриотизма, любви к Отчизне-матери. «Любовь к Отечеству есть первая добродетель», — провозглашал драматург А. П. Сумароков, вместе с Ф. Г. Волковым закладывавший фундамент нашей сцены.
      Историческая реальность опровергает распространяемое антирусскими театроведами (но никак научно не доказанное) мнение, будто наш театр произошел от скоморошьих игрищ, праздничных увеселений и потешных обрядов языческого толка. Исстари скоморошьи игрища воспринимались на Руси настороженно, а то и враждебно. Не без основания считалось, что подобные игрища и «глумления» — «вредят душе». По той причине — сошлемся на средневекового автора, — что «там слова постыдные и дела постыднейшие, и таковые же прически, и таковые же походки, и одежды, и возгласы, и поступки, и попросту все исполненное конечного стыда». Такого рода представления именовались в старину «позорищами».
      Характерны и летописные указания на «латинский» костюм скоморохов и другие их признаки, чуждые русской почве. По компетентному мнению известного историка А. Н. Веселовского, «на Руси скоморохи — захожие люди». И отвергали их не только Церковь и правительство, но и общественность. Тот же Веселовский писал: «Светские люди в сущности сходились с церковной оценкой скоморохов, не доходя лишь до крайностей ее практических выводов».
      Взращенная Православием природно-национальная русская культура утверждала представления об абсолютной ценности человеческой личности и общий для всех нравственный кодекс, основанный на чувстве вины и голосе совести. Нашу культуру нередко называют культурой совести.
      В русском театре, как и в культуре в целом, были укоренены каноны целомудрия и чистоты. Он, конечно, произошел не от потех, исполненных «конечного стыда», а от театра «школьного», возникшего и развившегося в России при духовных учебных заведениях в 1-й пол. XVIII в. И эстетика русской сцены тесно связана с его нравственными, духовными основами.
      Естественность, органическую простоту русская театральная традиция всегда ценила и в эстетической новизне, в любых исканиях и экспериментах художника. При этом вопрос об отношениях искусства и действительности виделся в такой их взаимосвязи, когда почти не улавливаются различия, граница между ними. К примеру, зритель н. XX в., посещая новаторские по тому времени чеховские спектакли Московского Художественного театра, ощущал себя не в театре, а «в гостях у сестер Прозоровых».
      Русский театр в лучших своих образцах представал «растеатраленным», игровое начало как бы гасилось в нем, отступало на второй план. Влияла коренившаяся в народной культуре неприязнь к подражательству, обезьянству, лицедейству, к проявлениям неискренности (лицемерию) в любой форме. «Ряжение» вызывало недоверие. Один из исследователей русского фольклора замечал: «Переряживание (отнюдь не перевоплощение как таковое, т. е. не любого типа перевоплощение) осознавалось в народе как акт нечистый, греховный. Предположительно такая его оценка коренится в «перекличках» ряжения с оборотничеством персонажей народной демонологии». И «маска» отчасти понималась как опасный объект.
      Уважалась подлинность, ибо имелась органическая убежденность в том, что явления человеческого духа — не игра. Такую сценическую эстетику еще в XVIII в. формировали А. П. Сумароков и Ф. Г. Волков. «Старайся... чтоб я, забывшися, возмог тебе поверить, что будто не игра то действие твое, но самое тогда случившись бытие», — требовал от актеров Сумароков. Выдающийся театральный деятель следующего поколения П. А. Плавильщиков настаивал на том, что «отечественность в театральном сочинении... должна быть первым предметом», он видел в «зрелище» нравоучительное «подобие истинных происшествий». И великий артист XIX в. М. С. Щепкинне случайно призывал «всегда иметь в виду натуру». Разницу между механически передающим, передразнивающим чувства исполнителем и «сочувствующим артистом» он видел в том, что «там надо подделаться, здесь надо сделаться».
      Философской основой русского театрального реализма становились принципы, формировавшиеся в недрах классической культуры. По слову А. С. Пушкина, «выдумать форму нельзя, ее надо взять из того, что существует». В отличие от европейской сценической традиции в русском театральном каноне изображение жизни предполагало соответствие не только ее сути, но и сообразность (что не исключает приемов гиперболизации, фантазии) ее естественному лику, ее чувственным формам, соприродным органическому бытию (и быту!) человека. Не забывали, что в центре спектакля — реальная живая личность: актер. Православное сознание русских художников создавало эстетику на основе доверия тому, что создано Богом — миру и человеку.
      Эту коренную особенность нашего театра отстаивали и развивали лучшие его представители на протяжении столетий. Великий режиссер XX в. Вл. И. Немирович-Данченконастойчиво призывал: «Не надо забывать, что именно наше русское искусство обладает всеми качествами настоящего высокого и глубокого реализма — чертами, которые не могут охватить ни французская декламационность, ни немецкая напыщенность, — это самая глубокая простота... Это, может быть, самая глубокая и основная черта русского искусства... На этой простоте базируются самые лучшие наши актеры».
      Поколения русских артистов передавали друг другу как самое дорогое достояние чувство правды, сосредоточенность на нравственной природе человека, на его психологии, естественность в выражении чувств. Заветы корифея московского Малого театраЩепкина были прямо восприняты Художественным театром. «Не только дорогие воспоминания связывают нас с Малым театром, нас тесно сближают еще и общие основы нашего искусства, унаследованные от Щепкина и его великих союзников... Мы дух от духа и плоть от плоти Малого театра и гордимся этим», — писал величайший гений мировой театральной культуры К. С. Станиславский. Основатели «режиссерского театра» — МХАТа — не раз подтверждали, что первым лицом в спектакле является актер, то есть человек. И главное на сцене — «жизнь человеческого духа». В конце своей жизни Немирович-Данченко напомнит своим ученикам: «Весь театр существует для познания человеческого».
      Так складывалась отечественная сценическая традиция: на подмостках русской сцены торжествовало искусство, которое пренебрегало фантасмагорией маскарадности, узорчатостью игры, звонами шутовских бубенцов, эстетскими пряностями и чарами отвлеченной театральности. Цель, смысл и поэзия творчества виделись в ином: не блеск внешних форм, не лицедейство, а обнаженность правды, человеколюбие, душевность, гражданственность художника, призванного зорко различать добро и зло. На сцене русскому зрителю были интересны не ряженые, а люди, не раскрашенные маски, а живые души. Маски же, если и возникали (как форма человеческого поведения), то лишь для того, чтобы быть сорванными.
      Русскому театру присущи традиционно глубокие связи со Словом, с Глаголом — и в пушкинском его понимании, и в том смысле, о котором говорилось, например, в «Российской грамматике» (XVIII в.) А. А. Барсова: Глагол показывает «состояние лица или вещи, то есть бытие, действие или страдание». Писатель А. Н. Толстойпроницательно заметил: «В русском народе всегда преобладало чувство слова над чувством жеста. Это впоследствии определило путь русского театра — в глубь психологического переживания».
      Прочная связь литературы и театра в России выразилась и в том, что почти все крупные русские литераторы были одновременно и драматургами. Огромное воздействие на театр оказали произведения, ставшие классическими: «Борис Годунов» и «Маленькие трагедии» Пушкина, «Горе от ума» Грибоедова, «Ревизор» Гоголя, «Маскарад» Лермонтова, грандиозный мир произведений А. Н. Островского, драматические трилогии А. К. Толстогои А. В. Сухово-Кобылина, пьесы Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, М. Горького, позднее — Л. М. Леонова, В. С. Розова. Большой мир классики помогал раздвигать идейные, духовные горизонты сцены.
      Исключительно важное значение в истории русского (и мирового) театрального процесса имели реформы, предпринятые Станиславским и Немировичем-Данченко. Основанный ими в 1898 Художественный театр противостоял тенденциям разрушения и распада культуры, наступлению декадентства и модернизма, характерным для «серебряного века». Программа МХТ отразила стремление к восстановлению культурных связей, надорванных временем, к собиранию почвенных традиций и нравственной целостности. На более высоком, чем прежде, уровне осмыслялись внеэстетические функции искусства и сценическая поэтика. Театр на новом этапе сам обрел качественно иное единство — он стал режиссерским. Первым таким театром в России и явился московский Художественный театр. На его подмостках Станиславский и Немирович-Данченко осуществили еще один мощный прорыв в пространство сценического реализма, в глубины художественной правды и «жизни человеческого духа».
      «Расширять сценическую картину до картины эпохи» — один из главных канонов МХТ в подходе к театральному воплощению жизни. Сверхзадача творчества усматривалась в содействии духовному обновлению мира, в борьбе за «очищение души человечества», в воспитании у людей стремления «жить лучшими чувствами и помыслами души». В противовес зрелищному, постановочно изощренному, забавляющему искусству МХТ строился как театр идейный и нравственно учительный.
      В реформе Станиславского и Немировича-Данченко внимание к литературе, к Слову имело фундаментальное значение. МХТ имел славу не только первого режиссерского театра, но и образцового литературного театра. «Слово становится венцом творчества, оно же должно быть и источником всех задач», — писал Немирович-Данченко. Он же требовал изучать не только конкретную пьесу, но и «лицо автора».
      Слово, внимание к нему — одна сторона русской театральной эстетики. Не менее важна и другая. «От избытка сердца говорят уста», — сказано в Писании. Наш театр — не только прибежище разума, «кафедра» знаний, но и школа нравственных чувств: «Глаголом жги сердцалюдей» (курсив мой. — М. Л.). Такой взгляд на назначение и природу искусства был связан с пониманием того, что сумма знаний, умозрительно усвоенных норм и правил сама по себе еще не делает человека совестливым, добрым и честным. Глубина и действенность наших прозрений определяется тем, выстраданы ли они, подкреплены ли опытом эмоциональным. Гражданская и нравственная чуткость зрителя зависит от возможности со-чувствия, со-переживания. Эти душевные свойства нуждаются в воспитании и упражнении, как и другие. И русский театр в этом смысле — могучая сила. Это великолепно понимал уже А. П. Сумароков (чей талант и универсальность недооценены): «Трудится тот вотще, кто разумом своим лишь разум заражает: не стихотворец тот еще, кто только мысль изображает, холодную имея кровь, но стихотворец тот, кто сердце заражает».
      Потому и «ум» Пушкина требовал от русского драматического писателя прежде всего «истины страстей и правдоподобия чувствований». Лишь такое искусство может наиболее глубоко и полно захватить зрителя, заставить его не только понять, но и пережить совершающееся на подмостках, эмоционально обогатить его опыт, оставить в душе неизгладимые следы. «Голые тенденции и прописные истины недолго удерживаются в уме, — писал замечательный драматург А. Н. Островский, — они там не закреплены чувством... Но чтобы истины действовали, умудряли, убеждали — надо чтобы они прошли прежде через души... Иметь хорошие мысли может всякий, а владеть умами и сердцами дано только избранным».
      Разрабатывая принципы русской актерской школы, Станиславский назвал ее «искусством переживания». Утверждая, что ценность искусства определяется его духовным содержанием, великий реформатор театра полагал, что полноценно выявить, воплотить его способно только творчество, опирающееся на принцип естественного переживания, на живую природу человека-артиста: «Легче всего воздействовать на ум через посредство сердца, и этот верный путь по преимуществу избрало для себя наше искусство».
      Не только раскрыть внутренний мир героя, но и увлечь им. Так кристаллизовалась самобытная основа нашей сцены: ее язык — язык сердца, сердца доброго, чистого и возвышенного.
      На всем протяжении отечественной истории театра его лучшие представители воспринимали сцену как универсальное средство совершенствования человека. Их привлекали жизнетворческие, созидательные возможности театрального искусства. Так понимали его назначение и крупнейшие идеологи русского театра — А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, М. С. Щепкин, А. Н. Островский, Л. Н. Толстой. Большой вклад в разработку концепции национальной сцены внесли статьи В. Г. Белинского, А. А. Григорьева, А. И. Герцена. В XX в. успешно развивали театральную методологию мхатовские воспитанники режиссеры А. Д. Попов, М. Н. Кедров, замечательный театровед В. Н. Прокофьев.
      Кроме МХАТа цитаделями национальной театральной школы и в XX в. оставались старейшие (императорские, а в советскую эпоху именовавшиеся академическими) коллективы — Малый театр в Москве, Александрийский театр в Петербурге-Ленинграде. В этом русле работали и многие театры в провинции, среди которых наиболее заметными были Ярославский, Нижегородский, Казанский, Саратовский, Харьковский.