1.

Ветер в спину, а мы переправляемся. Течение сильное, мощное и паром сносит много ниже точки отправления. Но никого это, похоже, не волнует. А команда парома — или все-таки корабля? — ведет себя так, будто все чего деется, это правильно и по-другому быть не может.

Ладно, ваше корыто, вам же, в случае чего, со дна его поднимать и ремонтировать.

Всего раз команда заволновалась. Это когда нас близко к берегу подносить стало. А на тот берег только скалолазам и забираться. Вот и пришлось команде подсуетиться. Крюки на тросах забрасывать, да к какому-то столбу подтягиваться. Каменному.

Я только глянул на этот камень, и зубы у меня заныли, и в брюхе нехорошо так заворочалось. Словно укачало меня. Как в самолете, после конкретной болтанки.

Ну, погладил брюхо ладонью. Типа, спокойно, родное. Не надо такой хороший обед за борт выкидывать. И всякие рыжие коротышки нам не указ. Это их от древнего колдовства выворачивать должно. А на нас оно не действует. Вот не действует и все! Не действует! Кому сказано?!

Вот так-то лучше. Дыши, Лёха, глубже и смотри дальше. Там еще очень примечательные камешки виднеются. Спрашивал, что такое башни и мосты, так вот они — в развалинах лежат. Сколько лет уж прошло, а до сих пор их боятся. Не останавливаются возле них, не селятся, не отстраивают. Только в ругательствах и вспоминают. Вроде, чтоб тебя Башней придавило или чтоб умереть тебе на Мосту… Будто не все равно, как и от чего.

Паром давно уже развалины миновал, а я всё сидел и на другой берег пялился. Впервые за несколько дней со мной автоподсказчик заговорил. Я уже и забывать начал, как это, когда на свой вопрос сам же себе и отвечаешь. Любой бы психиатр сказал, что у меня шизу пробило. Хорошо, что здесь нет психиатров. Только ведьмы, колдуны, тени и другие обитатели. Короче, какой мир, такие и обитатели.

Вот только не гони, Лёха, на чужой мир. Неизвестно, что про твой родной другие бы сказали. Та же самая Марла или…

А вот и она. Легка на помине.

— Рада тебя видеть, нутер Рид.

— И я рад, ла… прости. Мин Марла.

Всё правильно. На работе только официальные отношения.

— А попить тут можно чего-нибудь?

Марла не успела ответить. Малек склонился к моему уху, зашептал:

— В миг принесу, господин.

И затерялся между тюками и животными.

Паром большой. На нем большой караван уместить можно. Или два поменьше. Если по нормальному, то мост через реку нужен. Но в этом мире особое отношение к мостам. Табу на них наложено. Вот и приходится плавать. Или в обход ходить.

— Марла, мы тут без разрешения на борт влезли. Может, мне со старшим каким поговорить? Чтоб проблем не было.

— Я старший…

— Хорошо, лапушка. Извини, забыл!..

— …и мы ждали тебя.

— Мы?

— Да.

— Знаешь, я ведь когда обедать сел, и думать не думал куда-то ехать.

— Асстархусионий сказал, что ты пойдешь с нами.

— Кто сказал?!

— Асстархусионий.

— Кто?!!

— Наш Великий и Мудрейший.

— А-а…

Да уж, имечко он себе придумал конкретное. Но пусть такое те, кому совсем уж нечего делать, выговаривают. А я для запудривания мозгов могу сказать тромбофлебитный или инсулинозависимый. Эффект тот же самый: чувствуешь себя жутко образованным болваном среди толпы малограмотных кретинов. Да только оно мне надо? Самоутверждаться? Таким способом себе дороже получается. Выяснено опытным путем.

— Подожди, Марла, а откуда Асс наш многомудрый про мои планы узнал?

— Имя нашего…

— Я знаю, Марла. Так откуда он узнал? Да еще раньше меня…

— Он же колдун. Он всё знает.

— Ну-ну.

Насчет всё — это мы поживем, посмотрим.

— Марла, а следующий паром когда?

— Завтра.

— А он успеет подняться?

— Зачем?

— Ну, чтобы других забрать. Или меня наверх отвезти.

— Других заберут другие караваны. А наверх они поднимутся в конце сезона.

— Как это? А сейчас?..

— Сейчас можно только вниз.

— А если надо наверх?

— Наверх по реке — в конце сезона.

— Блин, река одна, а направления разные. Сегодня вниз, завтра…

— Не завтра, а в конце…

— Да понял я, понял. И что это за река такая?

— Даратулана.

— Ну, теперь мне сразу стало легче!.. Получается, к Ранулу я попаду не скоро.

— Через два сезона. Если удача будет с тобой.

— Надеюсь, мужик не обидится, что я сбежал из-за стола… Да где этот Малек, с пойлом? Кажется, Ранул перестарался со специями…

— Я здесь, господин. Вот.

Пацан протянул мне узкий длинный сосуд. Открытый уже. На горлышке обрывки шнура болтаются.

— Давай сюда, пока я не засох. Но это точно можно пить?

— Я отпил немного.

— И полбутылки опустело.

— Расплескалось, пока донес.

— Ну, конечно…

Питье оказалось вкусным и слегка напоминало Ранулов кисляк.

Марла принюхалась.

— Отобра.

— Хочешь глотнуть?

— Хочу. Но мне нельзя сейчас.

— Почему?

— Потому, что это отобра.

— Ну, и…

— Она будит в жене желание.

— А в мужике чего она будит?

— Не знаю. Никогда не слышала, чтобы мужи пили отобру.

— Ну, всё бывает в первый раз. Я вот никогда не катался на пароме.

— А как же ты попадал на другой берег?

— Как-как, да по…

И едва успел прикусить язык. К тем, кто много болтает о мостах, привязывают камни. На шею и к ногам. А потом болтунов отпускают плавать.

— Ладно, лапушка, пошутили и хватит. На берег мы когда попадем?

— После заката.

— Тогда держи свою отобру…

— Она не моя!

Марла смущается? Не-е, показалось.

— Теперь твоя. Дарю. Может, угостишь вечером…

— Нутер Рид!..

— Да-да, мин Марла, я знаю: у тебя много работы и тебе сейчас очень некогда…

Марла фыркнула и ушла. Но кувшинчик с собой прихватила.

Малек шкодливо ухмыльнулся. А понял, что я его засек, и стал изображать из себя саму скромность.

— Ты специально мне эту дрянь подсунул?

— А нутеру не понравилось?

Ну, прям, невинность. Белая и пушистая. Хлопает глазками и только ножкой не шаркает.

— Понравилось. Очень. — Душевно и прочувствовано так сообщаю. — Знаешь, эта отобра и в мужах желание будит. К малькам, вроде тебя.

— Ми… ну… — пацан побледнел. — Прости, господин. Я больше не буду так шутить.

— Если Марла не придет сегодня ко мне, то тебе придется греть мою постель.

— Она придет, господин, обязательно придет!

И за Кранта спрятался.

Я, вроде, пошутил, а Малек, похоже, на полном серьезе все принял. Ладно, в следующий раз умнее будет. И больше уважения к…

— Раб, ко мне!

Это наш великий колдун проблевался и командовать начал.

— Раб, тебя хозяин зовет!

А сам на меня почему-то смотрит. И взгляд у рыжего такой, что мне самому вдруг захотелось стать в позу сломанной березы и сказать: Слышу и слушаюсь, о Мудрейший!

На миг только и захотелось, а потом я, не поднимаясь, посоветовал Ассу не драть глотку и оглянуться. Все его рабы и слуги давно у него за спиной топчутся.

Спокойно, вроде, так сказал, без мата, а колдун почему-то пятнами покрылся.

Или он в натуре ждал, что я к его ногам приползу? Так это он размечтался. Не знаю, правда, с какой радости. Может, чего возбуждающего или укрепляющего перебрал?..

А Малек оказался провидцем: Марла пришла ко мне. Вечером.

Этой ночью Санута не было.

Утром я едва смог влезть на поала.

2.

Мир вдруг стал серым. Серое небо, серый песок под ногами. Серые тени на песке. От камней и столбов. Что когда-то были деревьями.

Мир стал серым и тихим.

Будто не по песку я иду, а по пеплу. И он глушит не только мои шаги, но и дыхание мое. Я вдыхаю серый воздух, а выдыхаю… не знаю, не хочется думать, что эта серость остается во мне. Как песок в песчаных часах.

В странное место я попал. Как в зимний лес. В полнолуние. Когда сильного мороза нет, а легкий ветерок имеется. И тучи бродят по небу. Редкие. А тени по снегу. Тоже бродят. Странные. Словно из другого мира. И ощущение странное. Будто ждешь чего-то. Невозможного, нереального. Что только в эту ночь и может случиться. Потому что тихо, потому что сам один. И никто не мешает смотреть и слушать, видеть и слышать. И не ты уже идешь по лесу, а кто-то другой. Незнакомый. Который почти всегда спит глубоко в душе. И редко-редко смотрит из твоих глаз на привычный тебе мир.

И тогда мир тоже становится незнакомым…

Стоп.

С чего это меня на лиризьм растащило? Нормальный, вроде, мужик. Звезд с неба не жду. Об алмазе в куче дерьма не мечтаю. Смотрю на жизнь прямо и трезво. Почти всегда. А тут настроение из другого мира или знакомый незнакомец…

Короче, Леха, ты для чего за этот камень зашел? Подумать в уединении? Не можешь, как другие, из седла? Тогда присаживайся и думай. Только штаны снять не забудь. А то мечтатель-романтик нашелся. Проще надо быть. Проще и практичнее. Сначала дело, а потом уже все остальное.

Ну, вот поговорил с собой, как мужик с мужиком, и сразу на душе полегчало. И не только на душе. А все-таки надо было прихватить передвижной усул. Путешествовали бы с комфортом. Без этих девочки налево, мальчики направо. А если во время движения приспичит, выкручивайся как можешь.

Но место, в натуре, странное. И замаскировано хорошо. С дороги не разглядишь. Скала и никакого входа. А расщелина не маленькая…

Блин! И выхода не видно!.. А где же я?..

Стоп, Леха! Отставить панику.

Выход найдешь, когда уходить будешь. А сейчас, шагом марш вперед. И держи ушки на макушке.

Это уже не трещинка в скале, не секретная ложбинка, которую пройдешь и не заметишь. Тут целая долина. И что-то я не вижу плаката Добро пожаловать! А незваных гостей в горах не только улыбками встречают. Могут и еще кое-чем. Погорячее. Такой вот закон гор в моем родном мире. Если здесь все по-другому, то я страшно рад за этот мир.

Прям, до дрожи в коленях рад, и до мурашек меж лопаткам.

Вот как глянул на местную достопримечательность, так сразу и понял, почему тут толпы туристов не бродят. Один я. Как из гнезда выпал.

Серая земля, серые деревья, серые тени от серых деревьев. Изломанные, острые. На такую тень и наступать страшно. Как бы сапог ни пропороть.

Тени лежат на песке. И весь берег кажется большим листом, на котором написаны странные знаки.

Берег только похож на песчаный. Но ни одна песчинка не шевельнулась под моей ногой. И следов за мной нет. Будто по льду я шел. Или по стеклу.

Река тоже стала льдом. А в лед вмерзли обитатели реки.

И не только реки.

Это зубастое и хвостатое одеяло здорово похоже на морского ската. Но если оно умело летать, я не удивлюсь. Всаднику на рогатом коне тоже нечего делать в реке. Как и странной твари — гибриду волка и дракона. Не знаю, как эту зверушку звали при жизни, но…

Ипша.

Ни фига себе! Это так, получается, выглядит Малек, когда обрастает шерстью?

Мама, роди меня обратно, я боюсь жить в этом мире!..

В мире, где колесный пароход соседствует с птеридактелем. И ящерка больше корабля.

Не-е. Или у меня не то с глазомером, или я не туда попал.

Ну, не должен винт самолета торчать из шеи динозавра. Торчит. И самолет в наличии имеется. Только без крыла. Выступать оно должно изо льда. Не выступает.

Блин, да куда же я попал?! Это не долина, а музей ледяных фигур какой-то!

Ты смотришь на Реку Времени.

— На реку. Смотрю. Ну, да. В нормальной реке — вода, а здесь время, значится…

Странно звучал мой голос. Будто каждое слово замирало возле моего рта, покрывалось льдом, и добавлялось в реку еще одним экспонатом.

Единорог и что-то спрутообразное.

Богомол, метра два ростом, и рыцарь. Без коня и головы. Но с мечом. Что застрял в теле насекомого-переростка.

— Река времени, значится? Так время… оно того… не должно, вроде, останавливаться.

Здесь будет использовано сильное заклинание. Слишком сильное для этого мира.

— Будет? Или было?

Будет.

— Когда?

Через семьсот пятьдесят два Прихода.

— До этого же до хрена времени еще! Почему сейчас все застыло?

Тебе не хватит жизни, чтобы понять. А мне не хватит вечности, чтобы объяснить. Тебе.

— Так чего я тогда делаю здесь?

Теряешь свое время, хранитель Тиа. А у тебя еще много невыполненных дел.

— Блин, кто ты?

А в ответ тишина.

— Как отсюда выбраться, скажи!..

И уже не слова мои, буквы замерзают. И осыпают меня серыми колючими снежинками.

Я отвернулся от реки застывшего времени.

Жизни не хватит понять…

Ну, ладно. А выйти отсюда, жизни хватит?

Пошел обратно. По своим следам, которых не осталось.

Правая ладонь вдруг зачесалась. Как подживающая рана.

Заныл и воспалился след от ожога.

Будто я схватился за раскаленное железо и себе, а не коню, поставил тавро.

Четырехпалый лист. Знак служителя Тиамы.

Я тер пальцами ладонь, тер, словно это могло унять боль.

Потом глянул на руку и рявкнул:

— Ну, какого рожна тебе надо?!

Браслет больно стиснул запястье, а я вцепился в браслет. Ломая ногти, пытался сорвать его.

Ладонь побелела. И ожог показался модерновым окном на белой стене. Окном на закат.

Я зачем-то вгляделся в него. И окно стало больше, ближе. Еще больше. И вот я уже выпадаю из окна. А до земли…

…сто этажей, а я без парашюта.

Глаза сами собой закрылись.

Пальцами я их открывать не стал.

Когда им надоело красно-черное мельтешенье, они сами открылись.

Я лежал и смотрел на закат. Красный. Как к морозу.

Надо мной стояли Крант и Малек.

— Привет, мужики. Рад видеть вас.

Я в натуре рад их видеть. Не думал, что еще раз придется…

— Тебя долго не было, господин.

Малек присел, и почему-то шепчет.

— Долго — это сколько?

Молчит. Только глазами хлопает. И Крант молчит.

— Сезон, два, сколько?

Оказалось, всего лишь полдня. Сходил, называется, за камушек. На минутку.

— А остальные где?

— Они ушли, нутер.

— Что, пообедали и ушли?

Словно мне не все равно.

— Нет, нутер.

— Чего «нет»?

— Устраивать трапезу не стали. Так ушли.

— Почему?

Ну, у меня точно не то с головой. По нормальному, так за караваном бежать надо, а я лежу, вопросы спрашиваю.

— Великий и Мудрейший приказал.

— Да? И какая вожжа ему под мантию попала?

Малек уставился на меня с открытым ртом. Вроде как, не понял. А Крант вообще в разговоре не участвует. Он делом занят. Молчит и оберегает. Кто на что учился, как говорят.

Ну, объяснил я Мальку, и сам вразумительное объяснение получил. Более или менее.

Нашего Астар… — как там его? — здорово тошнить начало. Это, когда он к тому месту подошел, где я, якобы, пропал. И так тошнилось, так нашего наимудрейшего колбасило, что пришлось привал отменять. Оттуда не возвращаются, — такой диагноз колдун мне поставил.

— И все ушли?

— Да, господин.

— А вы чего ж тогда остались?

— Ты приказал ждать тебя здесь.

— Приказал… А если б я не вернулся? Так и ждали бы?..

— Господин, ты дал мне свой плащ!

— И мне!

О, и Крант оторвался от службы. Наверно, большую я глупость ляпнул. Если и этого мужика зацепило. Неужто и вправду ждали бы? Собака, что умирает на могиле хозяина… Спаси и помилуй от такой верности. Фанатизм — страшная штука.

— Хорошо, хоть Меченый не остался.

— Он выполняет другой твой приказ…

Ну да, идти с караваном.

— …вернется, когда выполнит.

— Ну, уж нет! Незачем ему сюда возвращаться. Лучше мы его догоним. Крант, мы можем догнать караван?

— Можем. Если прикажешь идти в темноте.

— А без приказа?

Молчание.

М-да. Ночью в горах… Ладно.

— А на фига нам вообще этот караван?! Без него можно? Крант…

— Можно.

— Ну, и…

— Много убивать будем.

— Блин! А-а… убивать обязательно?

— Нет.

И опять молчание.

Интересно, в этом мире есть какие-нибудь курсы, где учат нормально разговаривать. Я бы послал туда своего оберегателя.

— Тогда убьют нас.

Это уже Малек вмешался.

— Чего?

— Пойдем без каравана, не будем убивать — убьют нас.

— Понял. Спасибо. Пять секунд на размышление. Значится, так. Поднимаем меня, любимого, и быстро двигаем за караваном. И убиваем, если без этого никак. Крант, это тебя касается.

— Слышу и слушаюсь, нутер.

Подняли. Двинулись. Ножками. Поалов нам не оставили. Добрые люди — пожалели животных. Да и нет ночного зрения у поалов. И у меня его нету.

К каравану мы присоединились на рассвете. Раньше было опасно. Колдун все подходы заминировал. А снял защиту, мы тут как тут. Но он совсем не обрадовался нашему появлению. Не знаю уж, почему. Спал, наверное, плохо.

3.

Спросил Марлу, к чему бывает красный закат. Оказалось, не к ветру или морозу, там, а к туфору. Ладно, поживем, посмотрим, что это за туфор такой.

Нашли своих поалов, свое место в караване и вперед. Не стоит задерживать движение и сбивать график. Он и сам собьется, и без нашей помощи. А так мы хоть крайними не будем.

Днем налетел ветер. Сильный, порывистый. С песком и звуковыми эффектами. Несколько животных запаниковали. Не всех удалось удержать. Двое или трое сбросили груз. Еще один сбросил всадника. Тот сломал шею. Три человека получили легкие ушибы. Четвертый вывихнул два пальца на руке.

Пальцы я вправил. Потом.

Ветер прекратился. Животных успокоили и перегрузили. Караван готовился к отправлению, а я все не мог сесть на поала. Упрямая тварь не хотела стоять на месте.

— Ты почему не сказал, что видел туфорное солнце?!

От неожиданности я так дернул повод, что поал упал на колени.

Рядом стояла Марла. Такой лапушку я ни разу не видел. Кажется, у нее кулаки чесались, накостылять мне по шее. Блин, еще немного и я стану бояться эту женщину.

— Прости, лапушка, дурака. Не сообразил…

— Не называй меня так!

А потом чего-то Мальку рыкнула. Тот дернулся, как от удара. Будь пацан в звериной форме, наверно б, хвост поджал.

Марла ушла, а я влез на своего присмеревшего поала.

И без того погано на душе, так еще колдун вякать начал. Слугой смерти меня назвал.

Как только меня ни обзывали в моей легкой и приятной жизни, а вот так в первый раз.

— А сам ты куда свою мудрость засунул? Почему не предупредил?.. — не слишком тихо спросил я.

Ближайшие поалы шарахнулись. А колдуна, будто ветром сдуло.

Не надо меня сейчас доставать. Мне и так тошно и противно. Как называют того, кто знал, но не помешал? Пособником или соучастником? Сообрази я раньше, что к чему, и не пришлось бы, может, везти труп, чтобы сжечь его потом на привале.

Придется теперь обо всем странном, чего увижу, болтать. Уж лучше пусть считают придурком, с недержанием речи, чем пособником смерти.

Ну, не умею я воскрешать таких мертвых. Не учили меня…

Слуга смерти, надо же… совсем по-другому звучит, чем ларт. Обиднее.

Да, мал рыжий клоп, а кусается больно.

Вечером Марла ко мне не пришла. И Малек прятался где-то. С вечера и до утра. Вот идиот. О голодном хозяине думать надо, а не о всяких извращениях. Что я и сказал пацану. Почти слово в слово. Утром. Как он удивился!

Меня что, сексуальным маньяком здесь считают или как?

— Еще раз без ужина меня оставишь, я Кранта понадкусываю. А он тебе утром спасибо скажет. Сколько раз захочет, столько и скажет. Понял?

— Да, господин.

— Где мой завтрак?

— Несу господин. Один миг…

И убежал.

— Нутер…

— Да, Крант.

— Я твой оберегатель. Но не корм.

— Я знаю. А Малек этого не знает. Или ты хочешь сказать ему?

— Он твой слуга, не мой.

— Вот и ладушки. Но пока он не принес чего пожрать, держись от меня подальше. Очень уж аппетитно ты выглядишь сегодня.

— Ты тоже… господин, — острозубо улыбнулся Крант.

Но на пару шагов отошел.

Заметка на будущее: не шутить с нортором на кулинарные темы.

А вот и Малек. С узлом и кувшином. Интересно, чего в узле?

4.

— Кажется, здесь недавно много умирали.

— С чего ты взял, хозяин?

Так уж у нас повелось. Если я изрекаю какую-то глупость, то разговаривает со мной Малек. А остальные делают вид, что ничего не слышат. Но при этом, держат ушки на макушке. Дерьмовый из меня провидец получился. Типа, Касандры. Только дерьмовые ситуации и предвижу. Да и то, иногда. А таких касандр в любом мире не очень любят. Вернее, очень НЕ. Меня, вроде, пока терпят. Так ведь и проблем больших от меня пока не было.

Второй раз про туфорное солнце я вовремя сказал. Обошлось без трупов.

— С чего взял, спрашиваешь? А ты мужиков здесь видишь?

Лично я успел заметить только одного. Который мужиком станет лет через десять. Если доживет, понятное дело. Мамаша сгребла его в охапку и ходу! Только пятки из-под юбки мелькнули. А вот бабы, что возле колодца, те прятаться не стали. Умолкли только, да к нам приглядываться начали. С повышенным вниманием.

— Есть народы, где мужи выходят из дома после заката.

А вот этого я не знал. Но зачем, почему и где — это я потом спрашивать буду. Не время сейчас для лекций. Мы скоро с охранными столбами поравняемся, а на душе у меня уже муторно и гадко.

Так я возле реанимаций себя чувствую. Или в отделении безнадежных. За долгие года стены там много чего впитали. В основном, боль и смерть. Вот и фонит эта остаточная радиация, разрушает нестарое, вроде, здание. А почему еще в больницах так часто ремонты делают? Это ведь не школа, где энергия бьет ключом, и слабые предметы не выдерживают. В больницу народ идет, как правило, хилый, замордованный хворями и заботами, но с таким запасом негатива, что и египетскую пирамиду развалить хватит. А ведь тогда умели строить. На века. А какая из наших больниц простояла сотню лет, да еще без капремонта? То-то же. И людей раньше делали с неслабым запасом прочности. Разве культурист наших дней сможет махать мечом от рассвета и до заката? Не свалиться потом от ран и потери крови, добраться домой, а недели через две встать с постели. Здоровым! И это без всяких антибиотиков и современной хирургии.

Блин, будто люди другой породы тогда жили!

А может, всё дело в том, что болели у себя дома?.. И все домочадцы желали здоровья болящему. А если и умирал кто, так в этом же доме кто-то и рождался. Вот и получалось, что боль компенсировалась радостью, а смерть — рождением.

Не знаю, чего меня потянуло на эту заумь. Но глянул на беременных у колодца, и такие вот мысли в башке зашевелились. Другого, блин, времени найти не могли!.. Или башки другой.

— Жен возле воды видишь?

— Вижу, — отвечает Малек.

— И сколько из них с брюхом?

Пришлось показать рукой, чтобы пацан понял. Малек смешно зашевелил губами. Еще бы пальцы загибать начал, математик!..

— Шесть. Нет, семь! — тут же поправил он себя.

— Правильно. Семь. Из одиннадцати. Не удивлюсь, если остальные тоже с начинкой. По крайней мере, те две, что моложе.

Малек еще раз глянул на сборище у колодца, потом на меня.

— Ну и что?

Все равно не понял. Ладно, объясним популярнее.

— А то. Если у нас внезапно погибает много людей, то уже через год рождается столько же младенцев. Если не больше. Теперь понял?

— Да. А где это у нас?

— Далеко. Отсюда не разглядеть!

Не люблю я таких вопросов. И Малек знает это, но всё равно спрашивает. А что я могу ему ответить? И сам я не знаю, где мой прежний мир. Может, на другом конце галактики, а может за ближайшим поворотом… Не знаток я астрономии. Скорее уж наоборот.

— А может здесь другие законы? — продолжает спрашивать пацан. Любит он это дело.

— Может и другие. Или людям заняться больше нечем. Вот и клепают мальков…

Понял, заткнулся.

Ну, надоело мне болтать! Да и столбы уже совсем рядом. А возле них у меня зубы ныть начинают. Как подпиленные.

— Недавно здесь было большое сражение.

Мы проехали охранные столбы и поравнялись с колодцем. Вот наш колдун и подал голос. Вышел, так сказать, из медитации, чтоб осчастливить нас перлами своей мудрости. Тон у него при этом такой, будто загибались мы в дикости и темноте, а он вот просветил нас. Лампадку, типа, принес.

Блин, не знаю, как других, а меня этот умник начал доставать. Вообще-то, я мужик терпеливый, но любому терпению бывает предел. Не измываться же над собой, как один мой знакомец… То, чего он вытворял, другим словом и не назовешь. И к тренировке силы воли это имеет такое же отношение, как удар сковородкой по башке, к кулинарии.

Но этот придурок смог добиться потрясающих результатов! Спокойнее и невозмутимее его бывают только трупы.

А тренировка проста, как одноразовый стакан: сожрать кило свежих огурцов, запить литром парного молока и сесть, смотреть комедию. Год упорных тренировок и успех гарантирован. Особенно, если знаешь, зачем это нужно.

Толян женился на такой стерве, что через две минуты общения с ней, во мне просыпался маньяк-душитель. А пацан живет с ней пятый год и не собирается менять… тестя. У того такие связи, что многое можно простить его дочери.

У счастью, у меня с колдунчиком не такой запущенный случай. Спать с ним мне уж точно не надо. И выслушивать, какой я неудачник, и на что способен без чьей-то помощи, тоже. Такими монологами рыжий нас не балует. А его пурга о величии и незаменимости одних и тупой покорности других, мне, по большому счету, до одного места. А надоест видеть его рожу, так я и отвернуться могу. Как делаю это последние шесть дней. Из восьми дней нашей совместной поездки.

Если так пойдет дальше, то скоро я стану очень терпеливым пацаном. Ну, прям, вторым Толяном.

Или наш отряд уменьшится еще на одного человека.

5.

Поздно я пришел в этот мир.

На три сезона раньше — и застал бы очередной Приход. Того самого красного солнца, что светит днем и ночью. А за ним — и нападение Врага. Привычное и неизменное, как похмелье после конкретного отмечалова.

Такое нападение уже не в первый раз отбивают Стражи Рубежа. И не первое поколение стражей погибает на этом Рубеже. И не последнее. Потому-то у каждого стража тут больше одной жены и больше одного ребенка должно быть. Чтобы было кому остановить Врага в следующий раз и родить следующих стражей.

Такая вот веселая жизнь у людей.

И мужиков в селении я видел мало, потому что мало их осталось. И часть из них искалечена. Но даже однорукий или одноногий страж — это всё равно страж. И мужик. Хуже, когда головы нету. Или в голове не все дома.

Ну, с психами тут просто поступают. Продают. Или убивают. Но продают реже.

Вот если у психа крутой папа или дедушка, а сам он мозгами съехал после битвы с Врагом, тогда псих считается раненым, и может пожить еще сезон-другой. Но жен такому мужу не полагается. Чтоб не портил породу. Сначала колдун или целитель вернут ему разум. Или скажут, что случай безнадежный.

Безнадежных больных здесь убивают. Чтоб не мучались. И других от важных дел не отвлекали.

Наш караван первый, что зашел к Стражам после Битвы. Вот нашего колдуна и позвали к раненому, одержимому железнокрылой птицей.

Напомнили мне кой-чего эти железные крылья, я и увязался следом за Ассом. Послушать, посмотреть. А за мной — Крант с Мальком.

Наше рыжее величество важно восседало на носилках. Наверно, паланкин и восемь носильщиков — это много проблем в дороге, вот и обходится он четырьмя. И носилками. Но шторы в носилках имеются. Без них никак нельзя! Знаками какими-то размалеванные. И колокольчики кое-где к ним приделаны. Сразу слышно: важная особа передвигается. Склонитесь и трепещите! И понятное дело, такой важной особе некогда смотреть по сторонам и замечать тех, кто идет рядом. А вот старший поселка внимание на нас обратил. Не знаю уж, за кого посчитал, но гнать в шею не приказал и ворота перед носом не захлопнул. Даже рукой так махнул, типа, заходите, раз уж приперлись.

Ни оркестра, ни ковровой дорожки… но мы люди не гордые, и так зашли.

Одержимого колдун осматривал, не выходя из носилок. И не приближаясь к другим носилкам. На которых пациент лежал. И, вроде как, спал. Местный целитель его каким-то снадобьем напоил. Для усыпления буйного духа.

— Будем ждать, когда проснется! — заявила наша мудрость.

Думаю, и за воротами это заявление было слышно.

Ждать долго нам не пришлось. Наверно, от громкого голоса больной и проснулся. Заворочался, забормотал что-то. А от звука колдунской трещотки заорал и попытался вскочить.

Не получилось.

Привязанным к носилкам оказался одержимый. Но колдун дернулся так, что все колокольчики на его транспорте зазвенели. Крики одержимого перешли в жуткий вой. Психа накрыли с головой и быстро унесли в дом.

Я не вмешивался. Знатоком людских душ и ловителем улетевших крыш я себя не считаю. А уж с колдовством вообще дела иметь не приходилось. Вроде бы. Пришел, можно сказать, поучиться, на работу местного мастера посмотреть. Ведь не за просто так его великим и мудрым обзывают. Да еще имечко его произносят. Правильно. И до последней буквы.

— Огонь нужен! Железо плачет в огне! И демон не устоит перед огнем!..

Колдун много чего еще говорил.

И с каким сильным и злобным демоном он повстречался, и что демон делает с духом раненого стража, и сколько сил ему, колдуну, придется потратить, чтоб изгнать демона…

И всё это вещалось с высоты носилок. А носилки поддерживались рослыми носильщиками. Голос у колдуна оказался довольно громким и хорошо поставленным. Не видишь, кто говорит, представляешь мужика много крупнее.