35

Обед мы схарчили в один момент. Мало показалось. Бывает со мной такое. Иногда. Жор просыпается. А Марла вообще жует столько, сколько здоровый мужик после конкретной работы. Да еще на холоде.

Того, чего оставил Малек, нам на один зуб хватило. Короче, по быстрому оделись и вниз — принимай Ранул голодных. Пока мы твоих гостей жрать не начали. Крант только глянул на меня с Марлой и за спиной затерялся. За моей. Тихий и незаметный. А сам чего-то о тенях болтал. Вот у кого Мальку учиться надо!

— Нутер, я могу с тобой поговорить?

Ранул.

И не на своем обычном месте, а в щель дверную шепчет.

Никогда этой двери не замечал. Сколько ходил мимо. Закрыта она была. А за широкой рануловой спиной и шкаф не сразу заметишь.

— Нутер…

Чего это с Ранулом? Поставил на свое место сына сестры, а сам прячется. Племяш здесь ближайшим родственником считается. Роднее собственных детенышей. Если кто озаботился собственных завести. Вот только морда у племяша мрачнее обычного. Не ладно чего-то в большом доме Рануловых. Тихо и малолюдно почему-то. В обеденную пору здесь обычно толпа народу, а сегодня — раз-два и обчелся. Да и те под стенками жмутся. А время-то самое обеденное!

Надо без Кранта на обед ходить. Чтоб не портить аппетит людям, а Ранулу торговлю. Вот и моего восточного друга не видно…

— …многоуважаемый, ты позволишь…

Позволю, Ранул, позволю. Только б не слышать, как ты голосом вибрируешь. Вроде, вусмерть напуганной малолетки.

— Идем, Марла?

Племяш чуть сдвинулся, пропуская нас, но Ранул покачал головой.

— Разговор только для тебя, нутер.

— Ладно. Лапушка, займи нам столик, пока свободные есть. И начинайте без меня. Вдруг я задержусь. Крант…

— Я с тобой, нутер.

Спорить я не стал. Не нутерское это дело, со своим оберегателем спорить. Да еще при свидетелях. К тому же, Крант чаще мои приказы выполняет, чем свои отдает. Для разнообразия можно и с его желанием согласиться.

Ранул без разговоров пустил нас внутрь. Тоже, наверно, решил, что спорить с нортором, как стену бетонную пинать. Босой ногой.

— Эта комната не подходит тебе, нутер. Прости…

Узкая, маленькая, косой потолок. Не комната — кладовка. Куда лежанку и табурет зачем-то впихнули. Да еще троих не очень мелких мужиков. Или четверых. Ранула за двоих можно считать.

— Ранул, ты меня не комнатой позвал любоваться. Давай ближе к делу.

— Да, нутер.

Мы присели на лежанку. Крант табурет облюбовал.

— О тебе спрашивали, нутер.

А совсем недавно я для тебя миноем был. А как нортор у меня за спиной нарисовался, так сразу нутером да еще многоуважаемым стал.

Тут ведь не каждый нутер может позволить себе такого охранничка. Я бы тоже не смог, если б Крант мне на халяву ни достался. Хоть оберегатель тела мне нужен, как воробью вертолет.

— Кто спрашивал? — прошелестел нортор, и будто сквозняком со всех щелей потянуло.

— Те, кого я не хотел бы назвать врагами. Надеюсь, многуважаемый нутер понимает?…

Признаться, ни хрена многоуважаемый не понимает, но то, что запахло паленым , начинает соображать.

— Мне лучше уехать, Ранул, так?

Молчание. Но очень многозначительное.

— Ясненько. Тогда собираем манатки. Когда нам лучше съехать?

— Лучше?…

Я говорил уже какие зубки у Ранула, а в оскале они вообще здорово смотрятся. Не дай Бог такая улыбка ночью приснится! Придется бабку искать, испуг выливать.

— До аукциона невест лучше бы.

— Невест? А…

Дошло. Надо сделать вчера, а еще лучше — неделю назад.

— Где они?

Нормальный вопрос. Нормального телохранителя.

— Здесь где-то…

Может, я поспешил насчет воробья и вертолета?

— А чего им надо, миной, ты случайно не в курсе?

— Что-то из твоего тайника, многоуважаемый. Прости, я не мог молчать.

— Да ладно.

Если с ним беседовал кто-то вроде Кранта — молчать бесполезно.

— Собери нам чего-нибудь в дорогу и… пообедать мы успеем?

Это я уже к нортору.

— Поесть тебе дадут. Уехать нет.

— Ладно, не очень-то и хотелось. Драться на полное брюхо вредно для здоровья.

— Ты хочешь с ними драться, м-м?… — захрипел Ранул. Словно горло ему передавили.

— А ты предлагаешь мне их друзьями назвать и за стол пригласить?

— У них нет друзей, — сказал Крант, пока кабатчик тряс головой. Вряд ли от восхищения мной остроумным.

— И врагов у них нет. Живых.

Добавил я. Кажется, слышал похожее в каком-то фильме.

— Это они так говорят, — усмехнулся мой оберегатель.

М-да, видел я похожую улыбочку. Тоже в кино. Про графа Дракулу. Блин, я что здесь единственный нормальный пацан?! Хотя, какой нормальный берет вампира в телохранители?

— Многоуважаемый, — Ранул говорит шепотом и на Кранта старается не смотреть. — А если отдать им то, зачем они пришли?

— Думаешь, они пожелают мне легкого Пути и уйдут? Крант, ты тоже так думаешь?

— Нет.

Коротко и предельно ясно.

— Значится, будем разбираться с этими крутыми…

— Нутер…

— Да?

— Я твой оберегатель.

— Ну и?…

— Это мое дело.

— Но ведь и тебя надо кому-то оберегать.

Крант встал и… поклонился. Ни разу не видел, чтобы он кому-то кланялся!

— Ладно, Ранул, мы пойдем. Я тебе должен не остался?

— Нет. Это я…

— На ремонт хватит?

— Да!

И голос нормальным стал, и соображение в глазах появилось. Любит мужик свою работу, ой как любит!

— Ладно, пускай остается. Это я так. На всякий случай. Крант, выходим. Ты первый или я?

36

Мы вышли, и на нас никто не кинулся. С копьем наперевес. Абыдно ? Не-е, только не мне. Я вообще-то жрать сюда шел. А в зале на четыре стола — десять посетителей. И никто не жует. Смотрят только. Выжидающе. Словно это мы главное блюдо. Долгожданное.

Марла и племяш тоже в этой десятке. И Меченый…

А он-то чего здесь забыл?! У мужика же сейчас медовый месяц вроде. Можно и из номера не выходить. Попить-пожрать охота? Так закажи в постель! Сильно скромный? Ладно, пусть к двери поднесут. Самому-то зачем спускаться? И на меня пялиться зачем? Скорбно-собачьими глазами. Будто я сменить кого-то обещался и забыл. А этот кто-то три смены подряд отпахал. Без перерыва.

Марла тоже хороша. Нет, чтоб накормить утомленного труженика, так сама не ест и его не угощает.

Ладно, исправлю я сейчас это безобразие. Блин, все приходится делать самому! Может, Меченому тоже мое разрешение требуется? Типа, высочайшее соизволение отведать пищу, что послал нам… нет, что приготовил нам Ранул.

Он, кстати, дверь за нами закрыл. Сразу. И на засов. Может, напрасно мужик боится? Может, ничего и не…

— Миной!

В зале появился Малек. Быстро, словно гнался за ним кто.

И тут же начался бардак.

Четыре смерча образовались в углах комнаты. Пятый — возле входной двери. Еще один упал, кажется, с потолка. И все ринулись… нет, не к Мальку, ко мне!

Крант, он вроде как, в трех местах сразу получился: впереди, сзади и слева от меня. А за тремя Крантами заклубился серый туман.

Малек еще чего-то крикнул, но я внезапно оглох.

Длинный туманный язык метнулся ко мне. Справа. И я ударил его. Не задумываясь. Как отбиваю брошенный мяч. Мне в спину.

Туман стал светлее. На миг. А Крант… он стал двигаться еще быстрее. Я скорее угадывал, чем видел его. И он по-прежнему был сзади-слева-впереди. Сообразить, как это глупо звучит, я смог позже. Намного позже.

Еще одно нападение я отбил на автомате. Сначала отбил, а потом понял, что нападение было.

Туман посветлел, потянулся на средину комнаты и…

Все вдруг закончилось.

И замерло. Словно Пауза во время просмотра нажали.

Не двигались Марла и Меченый. Не двигался тюк на их столе. Лежали неподвижно перевернутые табуретки.

Так же неподвижно стояли трое в серых плащах. На полпути стояли. Между входной дверью и лестницами.

Не двигался Ранул-младший, притворяясь частью стены.

А недалеко от меня серели две кучи тряпья. Ни мертвых, ни живых в них не наблюдалось.

Я удивился. На миг только. Потом глянул на Нож, и прижал его к запястью.

А слева от меня стоял-не-дышал Крант. И плащ на нем топорщился, как перья взъерошенного воробья. Воинственного и страшно грозного. Что клюнул слона пониже хвоста.

Почему-то мне стало весело. Самое время для идиотского хихиканья. И для дурацких воспоминаний тоже самое подходящее.

Смотрел я когда-то боевичок. Там толпа крутых охотников на человеков гонялась за суперкрутым бывшим солдатом. Дед этого бывшего совет девчонке дает, прям зашибись! А теперь убиваем всех, кто не Люк, — сказал этот добрый дедушка.

В моем списке Не убивать имеется чуть больше пунктов. И номером первым в нем значится Алексей Тимофеевич Серый.

Почему-то в жизни все крутые разборки быстро заканчиваются. Это в фильме их полчаса показывают. А самый смачный удар — еще и с разных сторон.

Как и какой орган после этих ударов себя чувствует — это Пал Нилыч любил комментировать. Прямо во время показа. Я как-то записал его комментарии и знакомому программисту дал. А тот их в фильм вставил. Вместо супербоевика получилась смесь ужастика с черной комедией. Очень черной. Так диски с этим гибридом в момент разлетелись!

Это уже не о дисках. Троицу в сером подхватило осенним ветром. Когда распахнулась входная дверь.

Только миг пришелец стоял на пороге. И вот он уже в центре комнаты. А вокруг него — серый туман.

Похожее действо я видел на аукционе. Не знаю, можно ли назвать это поединком. Тогда сражались тиу. Между собой. Быстро все закончилось у них. Очень быстро.

Здесь, думаю, тоже тиу. Только вот против кого?…

— Ловчий!… Здесь Ловчий, миной!

Я все-таки услышал Малька.

Меченый рванулся ко мне. Марла тоже. А Крант вдруг швырнул меня к лестнице. Через полкомнаты.

Блин, повезло нортору, что он тоже в моем списке Не убивать! значится.

37

Все голодные зрители куда-то попрятались.

Они всегда прячутся, когда начинается крутая разборка, где достаться может всем, и зрителям тоже.

Это уже потом появится много болтунов, которые своими собственными… и с вот такого расстояния… Потом, когда все закончится.

А мы дружно отступили. Все пятеро. К лестнице. Я и четверо моих защитников.

Четыре. Защитника. У меня. Ха!

Сказали бы вчера — не поверил.

А вот сегодня они у меня есть. И не могут справиться с одним противником. Язык не поворачивается назвать его человеком. Оно только похоже на человека. Но человека можно убить. Один раз. А эту Тварь смертельная рана только останавливает. На секунду. Потом она опять прет ко мне. У нее чудовищная регенерация. И обалденная скорость. Защитники пока сдерживают, но… это пока. Пока никто из них не ранен. Но зацепит хотя бы одного и все. Тогда тварь прорвется ко мне. За мной пришла. И без меня не уйдет.

Я знаю это. Откуда? А хрен его разберет!… Вот знаю, и все тут. Еще, что я могу убить Тварь. Ножом. А она может убить меня. Это я тоже знаю. И всех нас убить может. А вот этого не хотелось бы.

Вот только как добраться до Твари и статься в живых, при этом? Не с фасада, ясен пень. Между мной и тварью мои защитники. Оттирают, прикрывают, чуть ноги мне ни оттаптывают. И со спины добраться не получится. Я не рыцарь Круглого Стола — ударил бы и в спину. Если б смог дотянуться. Не могу. И дотянуться, и остаться живым. Не получится все сразу.

Защитники отдают ступеньку за ступенькой, но продолжают защищать меня. От чего-то условно живого. И у этого чего-то не девять жизней — больше. А у нас только по одной. Абыдно, да? Абыдно. И не смешно. Совсем.

Вот и с рефлексами у меня нормально, и на зрение никогда не жаловался, а какое оружие в руках Твари, не разберу. И сколько рук этих, тоже не сосчитаю. Быстро они двигаются, слишком быстро. И закрываются регулярно. Защитниками. А я…

Блин! Хуже некуда быть зрителем в таком деле. Вот почему я не люблю телевизор. Ни в один из фильмов нельзя вмешаться. Даже если очень хочется. А тут ведь не кино — выключил и забыл — тут жизнь, можно сказать, на кону. Моя жизнь.

А Тварь не торопится, будто, играет со мной. С такой и десять защитников не справились бы. Но на кой хрен десять, если лестница — двоим разойтись! И все. Ступени широкие, удобные. И стоять, и прыгать на них можно. И перила такие, что пьяный не перевалится. Даже если захочет. Проверил лично. А я тут не самый мелкий жилец. И нафуршетился вчера конкретно. А в таком состоянии меня нельзя подпускать к хлипким предметам. Но лестница выдержала. Вчера. Держится и сегодня. Только поскрипывает. А нас на ней уже пятеро. Целая толпа для такой стремянки. Если еще Марла на нее взгромоздится, может и не выдержать.

Не успела Лапушка ко мне тогда. Меченый проскользнул, а она чуть удар ни поймала. На полшага всего отступила и… мы наверху, а Марла пока внизу. Пытается подцепить Тварь сзади. Вот ведь женщина! Любая другая в обморок бы грохнулась, услышь про такую зверюгу.

А передо мной трое защитников. Повезло мне с ними: Меченый — левша, Крант — двурукий, и оба с мечами. Не машут они ими на ширину русской души, колят. Как самураи в переполненном автобусе. А между ними и ступенькой выше — Малек. У пацана нет оружия, но он упорно маячит передо мной. Закрывает своей узкой спиной.

Блин! Никогда не прятался за чужую спину, а тут…

Еще одна ступень наверх. Там и площадка широкая скоро, и поворот направо. Достанется тогда Кранту!

Пацан толкает меня, и мы сдаем еще одну ступеньку. Я вижу глаза твари — мельком — и понимаю: не Кранту достанется — мне.

На фиг нужна та площадка, если можно вспрыгнуть на перила и добраться до добычи. Испуганной и беспомощной. Никто не остановит. Не успеет. Будь их больше, все едино не успеть им. А с ними потом можно доиграть, после дела. И со всеми остальными. Много здесь еды. Дрожащей, трепещущей… Хозяину понравится…

Меньше секунды я видел чужие глаза, а будто сам стал Ловчим, что вот-вот узнает вкус добычи.

Меня качнуло вперед, нога соскользнула и… мысленная связь лопнула.

Малек вскрикнул, когда я убрал его в сторону. Оба меча стали приближаться ко мне. Медленно. Довернуть тело и проскользнуть между ними оказалось совсем нетрудно. А вот и ребра ступеней. Поднимаются, поднимаются, поднимаются ко мне…

Блин! Да это я падаю на них. А на спину уже что-то давит, придает ускорение.

Руки вперед! Защищаем морду от ступенек или от ноги. Той, что уже поднимается. Ме-едлен-но. И Нож не спеша, входит в стопу твари. По рукоять. Прикалывает к лестнице…

Вопль, слышимый телом, а не ушами…

Все, писец всему стеклянному. В Рануловом кабаке.

Страшный удар по спине. И темно в глазах. И не вздохнуть.

Толстой гибкой веткой меня приложило. Но боли нет. Пока. Рюкзак у меня на спине. Защитил.

Это Сава отпустил ветку, и она достала меня.

Но откуда лестница такая на Кавказе? Деревянная, отвесная. И зачем вгонять в нее нож? А сверху что-то падает… пыль… тряпки… Слышатся голоса. В ушах звенит. И блевать охота. Здорово меня все-таки приложило. Не по голове, вроде, а состояние как при сотрясении. Рюкзак снимают. Голоса настойчивей. Но разговаривать мне не хочется. Смотреть тоже. Кто-то нюхает меня, облизывает. Вином пахнет… значит не собака… не встречал я пьяных собак…

После этой мысли мне становится легче. Попускает, вроде как. Соображаю, что лежу. Ноги выше головы. Лежу на чем-то неудобном. А тут как в армии: упал — отжался! И подняться надо бы.

Отжался, открыл глаза. На меня смотрит черная кошка. Большая. Прям, пантера. Закрыл глаза. Открыл. Никакой пантеры. Значит, галюны. Иногда бывает такое, после удара. Даже у врачей.

Осматриваюсь.

Никакой ветки, никакого Савы и никакого Кавказа, ясен пень. Но лестница осталась. А на ней два мужика с длинными ножиками. Но из этих мужиков такие же кавказцы, как из отмычки клизма. Оба осторожно убирают свое оружие, и пятятся. Тоже осторожно. Словно я взглядом могу убить. Не могу. Не учили.

Где-то рядом раненый. Не вижу, но запах крови ни с чем не спутаешь. Кровь и чего-то еще. Поганое. У меня волосы шевелятся от этой вони. По всему телу. А вот и он, раненый. Лежит ниже мрачных мужиков. Под плащом. Черным. Моим!

В голове щелкает, будто переключили на другой канал. И я вспоминаю. И пацана под плащом. И тех двоих, что стоят на площадке. И бабу знаю, что помогает мне сесть. Марла. Лапушка… Нет, это длинный разговор. Потом. Все потом. Сейчас раненый.

Плащ на фиг. Он только мешает при осмотре. Хотя… осмотр больного на лестнице… Терапевты обычно такого не практикуют. Повезло пацану, что я хирург. А вот делать операцию в таких условиях мне не приходилось. Но двинуть его с места, значит убить. Сломанные ребра, пробитые легкие, поврежденный позвоночник. И сине-багровый след через спину. Наискось. Будто толстой гибкой веткой приложило…

Вот он мой рюкзак. Лежит, кровоточит.

— Чем это его?

И смотрю на… Кранта. Словно он может знать.

Знает. Отвечает.

— Щупальцем.

Продолжаю смотреть. А пальцы трогают спину Малька. Опухоль. Горячая. И быстро ползет вниз.

— Я Ловчему руку отрубил. Левую. Он новую не успел отрастить, когда ты на него напал… господин. Коготь на щупальце у него был. С ядом.

— А этот… умник меня, значится, прикрыл. Так?

Кивнул Меченый, не Крант. А глаза у Меченого даже не испуганные. Совсем никакие! Видел я его пару раз таким… Ладно, потом разберемся. Все потом. Сначала пацан.

— Яд, говоришь? А противоядие имеется?

Крант качает головой. Меченый молчит, только смотрит в никуда. Марла… подходит к нему. И на меня все время поглядывает. Насторожено.

Блин! Чего они все так боятся?! Ножа? Так вот он, лежит на спине пацана и слегка вибрирует. Со стороны и незаметно совсем. Только пальцами можно чувствовать. И горячо им. И на левой руке тоже. Это опухоль ткнулась в ладонь. А дальше не идет.

Вот так мы тебя и сделаем!

Ладонь ниже опухоли, прижать плотнее и двинуть вверх. Осторожно. Чтоб ничего не выскользнуло. А Нож — вниз. Еще осторожнее. Чтоб не зарезать пацана. Двигаем, двигаем, двигаем…

Вот и сошлись ладони.

Но чем ближе к ране, тем труднее их двигать было.

Ну, с ядом справились. Рана чистая. А чего делать с переломами? Позвоночник — это не хухры-мухры. Выживет пацан — парализованным будет. Ниже лопаток. И вряд ли мне спасибо скажет.

Марла. Опять рядом. Стоит на коленях, нюхает рану, чего-то говорит. Не знаю я этого языка. Ни слова не понимаю. А вот Малек, похоже, понимает. Шевелит пальцами, тянется рукой к шее. Своей. И дергает тонкую светлую цепочку. А та не рвется. Чуть толще нитки, а держится.

Малек шепчет. Просит чего-то. На том же, незнакомом. Марла качает головой. И отвечает. На всеобщем.

— Не могу.

— Чего не можешь? Ну!

Она смотрит на меня и молчит. Самое время играть в молчанку.

— Да говори же, твою мать!

Голос, похожий на карканье полузадушенной вороны. Не Марла говорит, раненый.

— Имя… дай Имя…

— Какое имя?

— У него нет Имени.

Шепот. Едва слышный. Марла.

— На фига ему…

— Он не может измениться.

— Чего не может?…

— Залечить раны.

Мне понятно насчет ран. И только.

— Тогда дай ему это дурацкое имя!

Я уже ору. И меня трясет. Марла прижимается к перилам.

— Не могу.

— Господин… ты дай…

Сиплое карканье. Скрип несмазанного замка.

— Имя? Какое, блин?…

— Его Имя. Настоящее. Можешь узнать?

А в голосе надежда проклевывается. Слабенькая. А вдруг смогу? Ведь сумел победить слугу Неназываемого. И с ядом справился. Так может и…

Марла отводит глаза, и я перестаю ее слышать. Или читать мысли. Хрен его знает, чего между нами только что произошло.

Имя? Настоящее? Ага, как же. Только тем и занимаюсь, что имена придумываю. В свободное от работы время.

Малек вывернул шею, и я увидел его лицо. Бледное. Потное. Из прокушенной губы бежит кровушка. Кожа под глазами дрожит, а сами глаза…

Блин! Никогда такого не видел.

Зрачок то круглый, то вытягивается в нитку, а радужка — то темно-серая, то красно-коричневая.

— Имя!… — просит Малек.

А у меня язык затянуло. Намного ниже апендикса.

Кота он мне напомнил. Пацан. Молодого, домашнего. Побывавшего на настоящей кошачьей разборке. В первый раз. И ничего мне в голову не пришло, кроме Васьки. Ну, не Мурчиком же пацана называть!

А странно меняющиеся глаза тянули из меня Имя. Как здоровый зуб без наркоза. И я с трудом выдавил:

— Ва-ас-с-с…

А все остальное застряло в горле.

Глаза окончательно изменились. Перестали быть человеческими. Цепочка лопнула, и рука пацана ударилась о ступеньку. Рядом с моей ногой. Не рука — лапа! С когтями…

— Назад!

Это Марла. Мне. А я стою в полном обалдении. Даже не заметил, когда разогнулся и убрал руки от пациента.

Вой. Или крик. Глубокие царапины на лестнице. Я пялюсь на них так, будто ничего интереснее в жизни не видел. И не увижу. Считаю царапины.

Раз…

Ко мне тянется Марла.

Два…

Ее пальцы сжимают мою рубаху выше пояса.

Три…

Я сижу на перилах.

Четыре…

Пацан катится вниз, переворачивается на спину. Его трясет, как в припадке, выгибает. Затылок и пятки на полу, а все остальное — дугой.

— Скорее!

Меня сдергивают с перил. Хватаюсь за Марлу, чтобы не упасть. А она с моим плащом в руке прыгает вниз по ступенькам. Даже ран своих не замечает. Четырех царапин ниже колена.

— Накрываем его. Быстро!

Воющий, дрожащий комок исчезает под плащом.

— Зови его! Зови!!

У меня нет слов, нет букв, нет даже мыслей. В голове пусто, как после уплаты налогов.

— Зови! Он услышит…

Плащ выгибается горбом. Ткань протыкают шипы. Ряд острых, тонких, раза в два тоньше моих пальцев.

— Берегись!

Марла отбрасывает мою ладонь. Через миг плащ там тоже пробит.

— Зови! Не удержим!…

Прижимает к полу край ткани, а что-то живое рычит, ворочается под плащом. Пытается выбраться. И на полу появляются царапины. Марла отдергивает руку. Палец в крови. Она смотрит на меня так, словно я это ее цапнул.

Вспоминаю, что когда-то умел говорить.

— Васс, Вас-с, Ва-ас, Ва-асс…

Зову.

Зову, мать его, а оно дергается! Зову, а оно не слышит. Смотрю на Марлу. Она шепчет чуть слышно:

— Зови. В первый раз всегда трудно.

Зову. Меняю интонацию. Будто кота хочу приманить. Молодого. Глупого. Что первый раз увидел настоящее дерево. Первый раз залез на него. И теперь смотрит с верхушки огромными круглыми глазами. А хозяин внизу такой маленький. Не похожий сам на себя. Только голос знакомый. Чуть-чуть.

— Ва-асс, Ваассс…

Плащ уже не дергается, а я все зову. Шепотом. Сиплым.

Попить бы…

— Ваасс-С…

— Я слышу… миной… слышу…

Марла вздыхает, разгибается.

— Отпусти его. И поднимайся.

Не знаю, когда я прилег на пол. Не заметил как-то. И сколько пролежал, не помню.

— Не долго.

Это Марла. Протягивает мне руку. Принимаю. Поднимаюсь. Качает, однако.

— Бери его. И пошли к тебе.

Смотрю вниз. Из-под плаща выбирается пацан. Ваасс-С. Такое его Имя. Тайное. Не для общего пользования.

Пацан голый. Кожа блестит, как смазанная чем-то. На спине длинный тонкий шрам. Свежий. Бледно-розовый. Однако…

— Не надо. — Пацан мотает лохматой головой. — Я сам пойду.

— А сможешь?

Марла улыбается. Грустно так. И совсем не насмешливо.

— Смогу.

Пытается встать с четверенек. Тыкается лицом в пол. Валится на бок. И не двигается больше.