— Не выбрасывай… ее… — задыхаясь, попросил Само.

— На память оставить хочешь? Тоже дело: можно хороший оберег сотворить. — Отложив стрелу в сторону, дед начал вытирать бегущую из раны кровь. — Только когда это будет? Ну да ничего, ничего. Глядишь, Итабр[12] смилостивится, и ты не загнешься раньше времени. Да и я на старости лет былое вспомню… Травками полечу да заговором хворь погоняю. Было время, боги были ко мне милостивы, помогали…

— Отец… как зовут-то, — Само закашлялся, — имя твое как? За кого богов просить?

— Э, паря! Я им уже и не особо нужен. А имени своего не скажу, не обижайся. Люди раньше Белоголовым звали; так когда это было. — Ведун, бросив в деревянный таз окровавленную ветошь, начал обсыпать рану толчеными высушенными травами. — Щипать будет, ты уж не взыщи. А звать можешь, как бабы с деревни кличут — Калиной. Калина, стало быть, А тебя как называть прикажешь?

— Само, — зажмурился от боли вор, — Само из Гольлора.

— Пусть так и будет, — кивнул Калина. — Кто ж тебя так изувечил, солдатики, поди? И чего ж не поделили? Али натворил чего?

— Знаю много. Видел лишнее… — сжал зубы Само — как и предупреждал старик, рана немилосердно защипала.

— Случается… — Ведун заканчивал накладывать на рану повязку. — Ты, паря, поспи. Не мучайся. Во сне боль и не слышна, да и силы приходят. А утро будет утром. Верно я говорю? — Он положил морщинистую руку на затылок раненого: — Спи, паря, спи…

«Как же, уснешь тут!» — подумал было Само и почувствовал, что перед глазами все плывет, а душа проваливается в блаженное никуда.

— Гляди-ка, и уснул! — удовлетворенно качнул головой Калина. — Можем еще, можем. — Укрыв раненого одеялом, он начал потихоньку прибираться, то и дело поглядывая на Само. — А ведь выздоровеет, мстить пойдет, — с горечью прошамкал старик, — вор, поди!

— Я не знаю, когда и куда они ушли! Меня держали в тюрьме. Вы понимаете это?! — наверное, уже в сотый раз, дрожа, отвечал Михаэль.

Его не били, не пытали. На него даже не повышали голос. Яра просто сидел напротив стоящего навытяжку сержанта и, ковыряя сучковатой палочкой опавшую хвою, время от времени задавал вопросы — спокойным вкрадчивым голосом. Но от этого спокойствия Михаэлю было не по себе еще больше.

— Ты уверен, что это был тот самый эльф, что участвовал в убийстве короля? — Яра, поднеся палочку к глазам, рассматривал ползущую по ней букашку.

— Точно так, — по-военному ответил Михаэль, — он самый. Я хорошо его запомнил тогда.

— Все сходится. — Яра стряхнул с палки жучка. — Возникает вопрос, ушли они из города или нет?

— Я не уверен.

— Допустим, они ушли. В какую сторону? Север, юг или по прямому, западному пути?

— Господин, — осмелился человечек, — дозвольте сказать мне. — Получив молчаливое «да», он продолжал: — Какая разница, куда они ушли. Если меня таки обвели вокруг пальца, так давайте отдадим им должное — они сделали это. И теперь продвигаются по территории королевства прямиком к столице. Так не проще ли будет перехватить их у самого порога Вильсхолла? Возьму на себя смелость предположить, что они будут охотиться на вас, служа приманкой. — Михаэль понял, что лучше говорить прямо и честно, чем изворачиваться и лгать.

— А вот здесь ты ошибаешься, — прервал его заговорщик, — точнее, заблуждаешься. Пусть даже они, как ты решил, и охотятся на меня. Да ради Неба! Удачи им! — Он осклабился. — Я люблю достойного противника. Но главная задача не в этом… Они договорились с владычицей Бревтона. О чем? Скорей всего, о поддержке армией. Тогда вопрос: когда и где? Когда и где союзные войска вступят на поле брани? Винетта задумала свою игру, даже не посвящая в нее приближенных. И эти «послы» везут с собой документы, где сказано, когда и где войска Бревтона атакуют силы коалиции. И мне, нам необходимо это знать. Жизненно важно!

— А не проще ли отослать эти бумаги другим путем? Тем же почтовым голубем? Они ведь прикидывали варианты. Простая записка: число и место.

— Доверить судьбу Вильсхолла провидению, удаче? Хищная птица, охотничья стрела, непогода, человек коалиции с ловчим соколом наготове — думаю, этого достаточно! Посторонний человек? Тоже выход, но здесь свои сложности. Да и в двух словах не сообщишь о численности армии, месте перехода, маршрутах движения, условиях сделки и еще о тысяче мелочей, из-за которых вся предстоящая военная операция может обернуться провалом. Такого рода бумаги существуют в единственном числе, и они повезут их с собой, прячась от лишних глаз и выверяя каждый свой шаг. Нам необходимо найти их до того момента, когда они подойдут к окрестностям столицы. Ведь должны же они соединиться с оставшимся бароном и посольским кортежем. Я даже уверен, что им навстречу выйдет подкрепление «золотых». Только где это место? Опять же вопрос. Поэтому ты прямо сейчас отправляешься к Вильсхоллу и начинаешь прочесывать все окрестные деревеньки в дневном переходе от города. Найдешь, дашь о себе знать.

— Как?

— Внимательно слушай и запоминай.

Первыми шли Куп и Синекура. Последним Асама-Заика. Мне досталось место за братцем Дуди и молчаливым Жгутом.

Вытянувшись в длинную цепочку, мы бодро шагали через древний лес, то сворачивая на звериные тропы, то продираясь сквозь заросли чащобы. Время от времени по сигналу замыкающего Заики мы останавливались, и он, выслушивая «пожелания» идущего с ним Айдо, то заметал следы, то, наоборот, делал их еще отчетливее.

К вечеру эта прогулка мне порядком приелась: слова громко не скажи, полюбоваться красотами можно только на ходу, оружие не прячь, глазами в разные стороны стреляй, ходу не сбавляй.

Шаг за шагом навевалась глухая тоска: идешь да идешь, ни поговорить, ни выпить, ну!., бездельем маешься. Топаешь и ничего больше.

Нет, поначалу я честно оглядывал окрестности на предмет притаившихся врагов, но вскоре до того откровенно заскучал, что начал вспоминать разные песни и небылицы. Тут еще на ум взбрели легенды о дальних странствиях других парней и подростков, и я задумался о том, как же они коротали время в пути? За кружечкой пивка это вспоминалось примерно так: «Они шли долго. Не один день и не одну неделю. Износив не одну пару обувки и износив не один посох, они таки пришли к своей заветной цели, несмотря на все трудности и преграды». Все. Даже до конца допить не успел, а эти хлопцы уже до места добрались!

В детстве это представлялось даже интересно. Четыре маленьких тролля с самым серьезным выражением мордашек идут по тропинке вдоль деревни, осторожно перешагивая, перелезая, перепрыгивая и даже обходя раскиданные палки, камни и собачий помет. Правда, по мере вырастания из следующей пары штанов троллики становились крупней, тропинка шире, и она уже не изгибалась вдоль стойбища, а вела на другой конец Долины, к соседской деревне. И на пути преградами были уже не кочки и камни, а дальние и близкие родственники, жаждущие новостей и мнений по любым поводам. Верно, эти детские картинки и привели меня два года назад в славный город Уилтаван. Откуда все и понеслось…

Я уткнулся носом в затылок замершего Дуди.

— Что, пришли? — вернулся я из недалекого далека.

— Не… — качнул головой братец, — нашли чего-то.

И впрямь: шедший впереди Синекура, усевшись на корточки, разглядывал травку, полушепотом обсуждая что-то с Купом. Подошел Айдо, и вся троица начала бурно размахивать передними лапами, то указывая друг дружке на особенности местности, то тыча себе под ноги. Под конец Айдо развернулся к нам и, стукнув перед собой кулаками, развел руки в разные стороны. Единственные, кто неподвижно остался на месте, были я с братцем. Остальные разбежались в стороны, на ходу прилаживая стрелы на тетиву луков и высвобождая мечи от ножен. Пожав плечами, мы последовали их примеру. Дуди, натянув на голову свою ржавую посудину с лохмотьями перьев и сбросив с длиннющего меча тряпки, встал в позу косаря.

Перед тем как достать лук и передвинуть поудобней колчан, я распустил на спине упреждающую завязку на чехле ахаста. Подняв голову и осмотревшись по сторонам, я вдруг узрел, что мы с братцем троллем совершенно одни! Остальные попрятались за деревьями, оставив нас без указаний, куда дальше идти и что делать.

Не сказать, что я струсил или еще что-нибудь в этом роде, но вдруг стало не по себе. Беспомощно оглянувшись вокруг и встретившись глазами с братиком, я вдруг почувствовал себя одиноким и даже где-то беспомощным. Да и тролль, недоуменно покачивая своим батуриадом, тоже не выглядел особо счастливым. Не знаю, сколько бы я так еще простоял, но тут из-за ближайшего деревца мелькнул кусочек одежды. Не желая упускать видение, я со всех ног кинулся в ту сторону. И, слава Небесам и богам на них, там оказался один из братьев Храу!

— Чего застыл? — зашипел он на меня. — Дорогу потерял, что ли?

— Да вроде того, — не нашел я лучшего ответа.

— Бери своего брательника и дуй вон к тем деревцам, — указал он рукой, — будете фланг прикрывать.

С облегчением вздохнув, я махнул Дуди и бегом бросился к указанному месту. Заняв позицию, я, к своей радости, обнаружил, что большая часть наших уже здесь.

Все, как один, высматривали что-то впереди и явно готовились к смертоубийству. Вдруг ближайший ко мне, а именно Резак, поднял руку и пару раз сжал кулак, вроде как приглашая идти дальше, и сам же кинулся вперед, не оглядываясь! Я послушно последовал за ним, не забыв прихватить родственника.

Короткими перебежками мы еле-еле продвигались вперед, пока не остановились у обширной поляны. Посреди опушки возвышалась пара походных шатров, вроде наших ватга[13], только поменьше. Под закопченным котелком горел мастерски запаленный бездымный костерок, вокруг которого, скрестив ноги, восседали ни много ни мало штук двадцать с лишним орков.

Свинорылые тупо уставились на огонь, скорее всего, они были маленько под фэлом. Присмотревшись, я разглядел, что еще какая-то часть ватаги сейчас просто внаглую дрыхнет в шатрах — из палаток не одна пара ступков высовывалась наружу. Я обернулся на наших: все стояли, смотрели, молча нащупывая оружие. Наконец Айдо крутанул над готовой: «уходим». И все, как один, осторожно ступая, обошли вражеский лагерь

Отдалившись от орков на более-менее безопасное расстояние, мы сгрудились в круг.

— Можно было и поразмять косточки, — проворчал Резак.

— Согласна, — кивнула Вакара, — как бы еще в спину не надуло.

— Это уж как повезет, — разом прекратил разговоры бор-От. — Это не наш лагерь: там не было человека, которого мы ищем, а значит, наш путь дальше на север.

— Уважаемый, — вышел вперед барон Зунига, — не оспариваю ваше старшинство и уж тем более нe подвергаю сомнению ваш опыт, но не разумнее было бы уничтожить этот сброд? Я уверен, что двух-трех хороших залпов хватило бы.

— Нам это не нужно. Мы не должны светиться, все должно выглядеть естественно: мы — послы, тайно пробирающиеся домой. Пусть наш настоящий противник так и думает. А этот отряд, скорее всего… «ловушка для дураков», что ли. Попадемся? Хорошо — нас станет несколько меньше, да еще и наследив, обнаружим себя. Нет, мы не будем вступать с ними в бой. Уходим… Храу и Асама замыкающие. Вперед!

Озираясь по сторонам, мы углубились в лес. И не успели сделать с десяток шагов, как вдруг ни с того ни с сего барон Зунига запустил в ближайшие кусты один из своих метательных ножей. В ответ высоко в небо взвилась стрела, провожаемая истошным воплем раненого. Резак со Жгутом тут же вломились в заросли и выудили наружу истекающего кровью свинорылого.

Орк, держась за пробитую грудь, жалобно хлюпал, беспомощно оглядывая обступивших. Ильд-Ми бросил быстрый взгляд на учителя и, получив молчаливое согласие, прикончил дозорного молниеносным ударом в лоб.

— А теперь, — тяжко вздохнул Айдо, — сматываемся отсюда — и быстренько! — И первым же кинулся бежать. Естественно, мы за ним.

Мы неслись со всех ног, успевая только вовремя уворачиваться от попадавшихся навстречу деревьев. Раза три мы останавливались, вскидывали на изготовку луки, шаря вокруг, пока Асама-Заика на пару с Купом что-то там натягивали, рассыпали, короче, оставляли подарки и разные шалости.

И снова бег. Я уже почувствовал, как моя задняя начала предательски побаливать, когда объявили привал. Мы сели прямо на землю, вытянув копыта и переводя дух.

— Как ты? — подсел ко мне Куп. — Я имею в виду, как твоя нога?

— Почти нормально, но еще немного, и она бы отвалилась. — Стиснув зубы, я усиленно разминал предмет разговора. — Долго нам еще так нестись?

— Точно не скажу, — Эльф, глотнув легкого яблочного вина, передал фляжку мне. — Пока они найдут труп, пока поймут, в какую сторону мы ушли и организуют погоню… Думаю, мы уже достаточно оторвались, но лучше не рисковать. Конечно, мы бы разбросали их, но Айдо, как ты слышал, думает, что тем самым выдали бы себя с головой.

— Значит, еще долго. — Сделав пару глотков, я откинулся на спину.

— Я что хотел тебя спросить, — Куп прилег рядом, — как ты там, ну… — эльф замялся, — ночь провел? В смысле дежурство?

— Куп, — поднялся я на локтях, — ты знаешь, как меня называет Вакара и эти парни? «Монастырским убивцем»! Представляешь?

Эльф ответил молчанием.

— Конечно, я не праведник и кое-что успел натворить в этой жизни, но, согласись, никаких монастырей я поголовно не вырезал. Странная штука эта людская молва: двум бабулькам по голове за дело постучал, а уже через год оказывается, что не двум, а целой сотне, и не на место поставил, а жизни лишил, и… — я заткнулся, глядя на посеревшее лицо товарища. — Куп, а что ты все молчишь? Слово бы какое вставил.

— Лукка, ты в самом деле ничего не помнишь?

— Как не помнить, все отлично помню! Прямо как сейчас…

… Когда увели еле передвигающего копыта кентавра и вслед ему Куп потащил на выход наших лошадей, я поспешил задать стрекача. Тут же мою шею оседлала на редкость бойкая старуха. Визжа кошкой, старая неуспокоенная стерва, держась одной рукой за мое горло, другой полезла прямо в глаза. Как по команде, монашки, сбивая друг друга, кинулись ей на подмогу. Я крутанулся на месте, подставляя спину с беснующейся ношей под удар. Меня смяло, кинуло на землю, я выронил оружие, попытался освободиться от старухи — безрезультатно. В мою морду въехала сандалия на босу ногу, из носа хлынула кровь. Второй удар пришелся мне в ухо, третий снова в нос. Меня начали катать по земле, избивая ногами. Удары сыпались отовсюду, я заревел, как медведь, силясь изловить хоть кого-то.

Наконец удача подмигнула мне. Я зацепил одну из сестер и, изловчившись, подмял ее под себя, со всей силой припечатав бабенку к земле. Та замолчала и, закрыв глаза, сразу же обмякла. Удары немедленно прекратились.

— Убийца! Убийййцааа!..

Я так понимаю, что это была оглобля. Она врезалась в спину, вернув меня обратно на землю. Я было вскочил на четвереньки, но какая-то вконец озверевшая сестра, разогнавшись, влепила мне ступком аж в самый копчик. В глазах почернело… я почувствовал такую злобу и ненависть, что меня затошнило. Я вскочил с места, и, перекувырнувшись через голову, расшвырял толпу, дотягиваясь до рукоятки топора…

— Что было дальше?

— Дальше? — переспросил я и, слабо улыбнувшись, осекся. — Дальше… дальше… — и замолчал, почувствовав, как душу обволакивает колючий холод. — Куп, а ты знаешь, что было дальше?..

— Ты действительно ничего не помнишь? — нахмурился эльф. — И хочешь это знать?

— Я хочу знать, почему меня называют «монастырский убивец», — может, зря я хочу этого?

— Мы отвели лошадей и сразу вернулись за тобой. Дио даже подняться не мог: мы еле-еле запихнули его в повозку, там он и остался. А затем мы с Дырявым Мешком вернулись за тобой в конюшню. Живых там не было… только трупы… Мы нашли тебя под горой тел. Наверное, монашки кинулись на тебя разом. Как говорится, не умением, так числом. Когда ты очнулся, мы поняли, что ты ничего не помнишь. Поэтому и не стали рассказывать о том, что произошло.

— Выходит, это правда… — зажмурился я от стыда.

— Не знаю, откуда это стало известно, — продолжал эльф, — и странно то, что об этом не говорили в Уилтаване.

— А может, и говорили, — перевернувшись, уткнулся я носом в траву, — да только кто ж мне такое в морду скажет.

— Это точно!.. — И мы замолчали.

Летний ветерок шевелил мои волосы на затылке и мысли под ними. Только думы мои были… не очень. Сначала о том, что пора завязывать с выпивкой. Если начались долгосрочные провалы в памяти, во время которых порой происходят некоторые нехорошие вещи, то это первый признак, что последние годы искренне подорвали мое здоровье. Значит, надо либо уменьшить количество выпиваемого, либо возвращаться в родное стойбище к свежему воздуху и относительно здоровому образу жизни. Правы были те, кто утверждал, что городская жизнь отрицательно действует на нормального деревенского парня. Вся эта роскошь и беспутно-разгульный образ жизни доведут либо до погребального костра, либо до скоропостижной женитьбы. Если с первым я спешил не очень, то со вторым у меня, скорей всего, возникнут серьезные проблемы. На месте Марги Вакары я бы поостерегся связывать свою дальнейшую жизнь с парнем, который по пьяной лавочке и в минуту душевного расстройства вытворяет отнюдь не волшебные и не добрые чудеса да еще с пеной у рта пытается всем доказать, что не был, не состоял и не участвовал. Жизнь показалась пустой, как тот кувшин, из которого вытекла последняя капля.

Прозвучала команда «подъем», и мы затрусили дальше. В моей голове навязчивым собутыльником свербила одна-единственная мысль: и как же теперь овладеть сердцем моей возлюбленной, если в ее памяти накрепко засело, что таких, как я, к женщинам и на полет стрелы подпускать нельзя.

На ночевке я поделился своими грустными размышлениями с Купом. Надеясь на дружеский совет и понимание, я открылся ему весь до самого донышка.

— Значит, запал на девку? — ухмыльнулся эльф.

— Ни на кого я не западал! Просто она в точности подходит требованиям, выдвинутыми моим сердцем и жизненными обстоятельствами.

— Скажи честно: а если бы не было этих перипетий со срочной женитьбой и капитальным наездом родственников, ты бы обратил на нее внимание?

Немного погоняв под сморщенным лбом услышанное и просеяв его до полного понимания, — я утвердительно изрек:

— Куп, но это же глупо! Такие девушки — они же как звезды! Источая чудесный свет, они сверкают, манят к себе. Мимо них не пройдешь, не оглянувшись, не бросив восхищенный взгляд, жаждущий обладания этим цветком, который бы так великолепно смотрелся в твоем (то есть в моем) саду!

Не знаю, что я такого сказал, но лицо эльфа слегка вытянулось и перекосилось. Еще немного потаращившись, Куп закрыл пасть, чем вернул себе обычный облик.

— Знаешь, дружище, иногда ты меня удивляешь до крайности! — прокашлявшись, начал он. — Но сейчас не об этом. Диагноз, как говорится, налицо: ты влюблен…

— Ты уверен?! — со страхом и трепетом выпалил я, ощупывая свою рожу.

— Доверься моему опыту. Но если хочешь в этом убедиться, — по его губам проскользнула улыбка, — положа руку на сердце, признайся, в последнее время тебе на ум не приходило что-нибудь такое… — он вдруг запнулся, — этакое…

— В смысле?

— Ну… там бабочки, птички… лютики разные… Что-либо поэтического содержания?

В ответ я зарделся.

— Я что, во сне разговариваю? Раз так, признаюсь: было, только… — и замолчал, кажется, задымившись еще больше.

— Давай, друг, не стесняйся! Я хочу услышать твое творение не только из любопытства. Я знаю наперед, эти строчки идут от большого чистого сердца, но вдруг они будут не так хороши, чтобы девушка по достоинству оценила их.

Что-то здесь было не так. Но я, оглянувшись, не подслушивает ли кто, и страшно волнуясь, как перед самой первой кружкой в своей жизни, заплетающимся языком, начал:

Ты… ты такая, понимаешь, такая,

Вроде света в разбитом окне,

Мое сердце горит и пылает,

Как жаркое на жарком огне.

— Это все? — опустил голову на плечо старый товарищ.

Зря он надеялся — меня понесло!

Я тобой лишь одной восхищаюсь,

Я тобою алкаю, грежу,

Я с тобою себя забываю,

Словно выпь на холодном ветру.

Мои мысли тебя обнимают,

Моя грудь истомилась тобой,

Чтоб я сдох, если ты не такая!

И смотри, не играй так со мной!

— Как, нормально? — с трепетом в груди вопросил я.

— Да… — отвернувшись, кивнул эльф, — хорошие, только доработать надо.

— А по-моему, очень неплохо, — раздался из-за спины ровный голос Айдо, — что-то от хокку, но сразу видно, что написано от сердца. А в целом даже хорошо. И это правильно: душа воина должна быть гармонична.

Я обернулся — за моей спиной рядом с бор-Отом стоял Резак.

— Да, мужик! — согласно кивнул наемник. — Ты талант. Это я тебе говорю!

Они ушли, а у меня осталось ощущение, что сегодняшний вечер еще не закончился.

Все началось, когда раздавали вечернюю стряпню. Кто именно готовил, сказать не могу. Но явно не я. Эта… еда… была жутко недоваренной, а к тому же еще и пересоленной. Несмотря на то что все ели молча, я не удержался и поднял голову.

— Кто кухарил нынче? — грозно-обидчивым голосом поинтересовался я.

— Чего, Висельник, в горло не лезет? — откликнулся Эйн Рака. — Ну звиняйте, мы эту науку плохо знаем. Мы все как-то больше мечом, а не поварешкой…

— Это ты у нас и сготовить мастак, и подраться не дурак, — поддакнул Резак, — а уж про то, чтобы стихи и поэмы сложить — великий Ник Ляис Рубец рядом не стоял!

Горячий кусок каши и впрямь застрял где-то между лопаток.

— Че, правда? Лукка у нас стишки пишет?! — поднял заляпанную крупой морду Синекура, — Здорово! А про что?

— А про томления сердешные в груди да про обугленные страдания на обед!

Дружный хохот сбросил с ближних елок шишки и хвою.

— А кто эта прекрасная дама, чей образ подвиг нашего товарища на рифмоплетство? — смахнул крошки с губ вышитым платочком барон Зунига. — Надеюсь, она хороша собой, и у нее сговорчивый характер, и неплохое приданое?

— Ага, пара ржавых железок и целый мешок штопаных лохмотьев, — со смехом кивнул Резак на Вакару.

Лоб стал мокрым, в глазах темно, а в душе еще темнее.

Я встал, выронив миску из рук, и на совершенно деревянных ногах пересек поляну.

— Вставай, — прохрипел я, — вставай или умрешь, даже не дожевавши.

— Эй, мужики! Лукка, остынь! — дернул меня за руку подскочивший эльф. — Пошутил парень, не подумавши, не калечь болезного.

— Ни одна тварь из тех, кто на двух лапах, не может похвастаться, что смеялась надо мной и над тем, что внутри меня. Поэтому вставай, разрисованное жакхе, и попробуй умереть как мужчина… или кем ты там себя считаешь.

Почему-то никто больше не смеялся. Наемник посмотрел на меня… потом на Айдо… но тот, лишь пожав плечами, продолжал спокойно трапезу.

Отложив в сторону миску, этот гад начал медленно подниматься.

— Не надо, Резак, — попробовал вразумить его Заика, — не советую.

— Да что он может мне сделать? Он же только с бабами вояка… — И в прыжке с разворота влепил мне ногой в челюсть.

Если бы я не был так взбешен, то обязательно в который уже раз поразился бы недальновидности и тупости людей, а также тому, что они ничего о нас, троллях, не знают и знать не хотят! По делу сказано: «Знание — сила!» или хотя бы здоровье.

Что такое поединок в Вечной Долине? Становятся двое из наших друг супротив друга на расстоянии вытянутой руки и, по очереди, сначала один врежет и смотрит: поединщик еще на ногах али нет. Затем другой разок меж глаз двинет и смотрит: упал или как. И вот таким, понимаешь, — образом… пока все не кончится.

Я даже головой не повел, когда нога этого кузнечика достигла цели. А потом врезал, метя ему прямо в нос. Наемник, наверное решив показать, что тоже не из хлипких, уворачиваться не стал, а просто выставил навстречу ладони, принимая удар. Слыхивал я о таком. Говорят, бывает, что нападавший даже руки себе ломает. Да вот только не сегодня!

Резака унесло до ближайших кустов, а я, переступив сваленное бревнышко, на котором он когда-то сидел, отправился выяснять, как прошел полет. Наемники, кроме Вакары и Зуниги, разом кинулись мне на плечи, упрашивая не калечить недомерка. Я только пожал плечами, стряхнул этих муравьев и шагнул вперед. Навстречу, мотая головой и шевеля губами, порванный и недобитый, но с пеной на губах и решимостью в глазах двигался Резак.

В два прыжка он буквально взбежал на меня, лупя одним копытом в грудь и другим в лоб. (Как только себе ступни не отбил?!) Даже и не собираясь падать, я лишь ускорил шаг. Он как-то нелепо застрял на моей груди и рухнул вниз мне под ноги. Да еще и спиной. Я не удержался от искушения и поддал ему под зад с прицелом в ближайшее дерево. Сосна выдержала.

А я подскочил к этому так называемому бойцу и, шустро намотав на кулак его косу, ухватился другой рукой за портки и двинул его растатуированным лбом по стволу. Дерево закачалось, заскрипело, застонало, засыпая нас остатками хвои.

— Лукка, прекрати, пожалуйста, — упала мне на плечо женская рука. Я перестал размахивать окровавленной черепушкой, так и недораздолбав ее, чтобы посмотреть, есть там что или нет.

— Оставь его… — настойчиво сжали мне локоть. Я кое-как оглянулся. Марга смотрела мне в глаза, и там я прочитал все: сострадание, понимание и… предупреждение: если я сейчас его не брошу, то шансы мои на взаимность резко уменьшатся.

А что мне еще оставалось делать? Я его бросил… Вакара взяла меня за руку и повела за собой. Мы шли звериной тропой среди вековых деревьев, пока не очутились на маленькой опушке. Под вечернее пение пташек на землю опускалась ночь. Старшая Сестра, выглянув из-за облака, спряталась, наверное решив не мешать нам.

— Ты действительно… написал мне стихи? — скрестив руки, Вакара смотрела в сторону.

Я молча кивнул, водя языком по зубам — все ли на месте?

— Почитай…

— Нет, — прислушался я к болевшей груди: ребра, кажется, целы.

— Почему? — повернулась она ко мне.

— Я… я… — язык прилип к гортани. Мне стало как-то не по себе, что ли…

— Ты что, стесняешься? — Она попыталась развернуть меня к себе. Безрезультатно, конечно.

— Лукка, ну-ка посмотри на меня. — Кажется, она улыбалась. Я воротил морду в сторону, чувствуя, что щеки запылали, захотелось спрятаться под кусточек… под листочек…

— Так! Стихи мне писал?!

— Ну…

— Так читай… мне!

— Не буду…

— Почему?

— Они… это… — как там Куп сказал? — их это… добить, в смысле доделать надо.

Поверх татуировки на лбу у Резака наутро выросла здоровенная шишка. Я еле удержался, чтобы не сказать ему, что если дело так пойдет и дальше, то он легко сможет посоперничать с единорогами по величине и красоте надбровных украшений. Все бы ничего, только в нашей ватаге царило какое-то напряженное затишье. Шли молча, не переговариваясь, не перешучиваясь… скучно шли. И так до самого полудня.

И привал был тоже молчаливым и тягостным. Ели молча, лишь украдкой поглядывая друг на друга, словно играя в детскую игру «кто скажет первым, тот…». Я попытался было переброситься парой слов с Купом, но эльф, лишь согласно покивав, продолжал наяривать жратву, только выразительно зыркнув глазами: «потом».

Когда следы стоянки тщательно уничтожили, меня отозвал в сторону учитель Айдо.

— Что ж, Лукка, вчера ты у нас отличился.

Я гордо отвернулся, всем своим видом показывая, что это только мое дело и другим в это вмешиваться не стоит.

— Меня одно только интересует: собираешься ли ты проводить второй раунд и что у тебя к Рыси?

— Учитель, я не совсем понимаю слово «раунд», но спешу вас уверить, что, если этот урод еще раз только заикнется, я сдерживаться больше не буду.

— Так я и думал. А что насчет девушки?

— А что насчет девушки? — пожал я плечами. — Ничего. Она мне очень нравится, и я собираюсь сделать все возможное, чтобы после этого похода ввести Вакару женой в свой дом.

— А она об этом знает? — прищурился наставник.

— Узнает… потом. — Я решил действовать в лучших традициях нашей семьи.

— И как же ты собираешься добиться своего?

— Честно говоря, еще не представляю, — поскреб я затылок, — у нас в Долине все делается просто. Жених приносит под окно избранницы праздничное дерево. От обычного оно отличается всякими там ленточками, погремушками и другими украшениями на ветках. Если парень люб, девица забирает принесенное, а если нет, вешает на одну из ветвей крученую веревку с петлей на конце. Я точно не знаю зачем, но мамуля говорит, что это означает: мол, хоть повесься, а толку не будет!

— О чем-то подобном я слышал на Южных островах, — улыбнулся бор-От. — Но согласись, в данных условиях это просто не подойдет.

— Увы, — с сожалением вздохнул я, — Где у нее здесь окно, в кибитке, что ли? — Хорошенько посмеявшись на пару с Айдо, я продолжил: — Знаете, учитель, я прекрасно понимаю, что такую девушку, как Марга, будет нелегко стреножить и поставить в семейное стойло. Поначалу я хотел показать, какой самостоятельный, умелый и домовитый малый, в смысле будущий муж. И все бы хорошо, если бы ту ночь она возьми и не выложи напрямую, что видит во мне только парня, прославившегося резней монастыре, о которой, кстати говоря, я сам ничегошеньки и не помню! А теперь этот гад, подслушав мои вирши, принародно посмеялся надо мной, тем самым опозорив меня перед ней. И какого же она теперь обо мне мнения? Могу только представить: сумасшедший повар с руками по локоть в крови, извергающий из себя любовные стишки! Вы бы на ее месте на меня клюнули? Вам смешно… а она… а она… — Я оглянулся, не слышит ли кто, и быстро-быстро прошептал: — А она меня вчера за руку держала. Вот!

— Да ну? Это уже прогресс!

— Про кого? — прищурился я.

— Я сказал, что твои дела пошли лучше. Только одним словом.