Приглядимся к внешнему облику юноши на фотографии выпуска коммерческого училища. Лицо у него гладкое, овальной формы, полные щеки, небольшой подбородок тонет в, мягких складках шеи, довольно крупные прилегающие ушные раковины. Нос ровный, прямой, чуть вытянутый, рот маленький, губы выразительно очерченные, но тонкие. Черты нижней части лица мелковаты. В уголках рта чувствуется намек на легкую ироническую улыбку. Приподнятые брови, живые, умные, но немного прищуренные и словно бы скучающие глаза, придающие его добродушному лицу насмешливое и даже саркастическое выражение. Наивный, широко открытый взгляд Ярослав унаследовал от матери, ироническую усмешку — скорее от отца.
Внешне Гашек ничем особенно не выделяется. Друг его молодости Ладислав Гаек рассказывает: «Мы познакомились в коридоре коммерческого суда, вероятно, в 1901 году. У Гашека были темно-карие искристые глаза; он держался скромно, мило рассказывал о своем путешествии в Словакию».
Неукротимый темперамент девятнадцатилетнего молодого человека находит отдушину в каникулярных странствиях по Словакии. Он отправляется туда сразу же после окончания второго курса училища, летом 1900 года. Эти путешествия сыграли важную роль в его жизни, послужив непроизвольным толчком к литературному творчеству.
Еще раньше братья Гашеки обошли пешком немалый кусок Чехии, но то были всего лишь мальчишеские прогулки. Теперь это настоящее странствие, богатое приключениями. Благодаря содействию «проводника» Яна Чулена, однокашника Ярослава, происходившего из патриотической словацкой семьи, молодые путешественники познакомились с видными словацкими патриотами и будителями[5] (в частности, с доктором Душаном Маковицким, позднее — личным врачом Л.Н. Толстого).
У Чулена было ружье, и путники могли скрасить дорогу охотничьими впечатлениями. Из Нитранской Блатницы Ярослав пишет: «Край лесной, полный зверей. Есть здесь медведи и волки. Медведей мы встретили вчера — самца и самку с двумя медвежатами. Чулен в них выстрелил, и они убежали. Волки покажутся и сразу убегают. Они величиной с охотничью собаку».
Двери домов приходских священников-патриотов и двери школ всегда были открыты для молодых путешественников. Тогдашняя словацкая интеллигенция жила идеей чешско-словацкого братства, видела в нем гарантию национального возрождения и помощь в борьбе с насильственной мадьяризацией. Кто же откажет в просьбе о ночлеге бедным студентам, пришедшим из братской Чехии!
Второе каникулярное путешествие в 1901 году началось с обследования галицийских предгорий Татр. Потом братья Гашеки перевалили через горы. Этим восхождением Ярослав очень гордился. Из Липтовского Микулаша он писал домой: «Мы пересекли Татры без проводника. Видели горные озера и шли по дремучим лесам, где нужно было самим прокладывать себе путь, потому что дорог там нет. Пришлось перевалить через горную цепь высотой примерно в 2000 метров…»
Двоюродная сестра Мария, собирающая коллекцию открыток, получает весточку из Брезовой: «Милая Маня, посылаю тебе открытку из Брезовой в Малых Карпатах. Пусть тебе будет так же хорошо, как нам здесь. Малые Карпаты очень красивы и живописны. Всюду леса. Сердечно тебя приветствует Ярослав. Божа также шлет тебе привет». Другая открытка — из окрестностей Трнавы: «Дорогая Маня, привет тебе от путешественников по Венгрии. У нас хорошее настроение, особенно когда мы видим пивоварню и полное еды блюдо. Таковы впечатления путешественников. Когда на своих двоих доберемся до дому, будет что порассказать».
В Чехии тогда очень интересовались словацкой тематикой. После нескольких лет декадентской самоизоляции молодая поэзия открывает красоту непосредственного переживания, упивается культом земли, черпает вдохновение в природе. Поколение, которое в начале столетия выступает с лозунгом «Да здравствует жизнь!»[6] и в пику преодоленному символизму добавляет: «Да сгинет литература!», любит поездки в Моравскую Словакию и Словакию. Литераторов этого поколения привлекает сюда красота края и народ вопреки подъяремному существованию сохранивший неукротимый темперамент и удивительную творческую силу. Говорили, будто это область чистой, нетронутой народной культуры, а когда Роден, будучи в гостях у Йожи Упрки[7], сравнил традиции этой страны с наследием античности, прославлению Словакии не было конца.
Писатель Ян Гавласа, соученик Гашека по гимназии, публикует в газете «Народни листы» путевые рассказы, где изображает область Татр как край экзотической, дикой, романтической красоты. Привлекают внимание и рассказы Казимира Пшервы-Тетмайера, действие которых происходит в галицийских предгорьях Татр. В новеллах польского автора жители гор выступают как цельные натуры с неукротимыми инстинктами.
Очерки, которые пишет Гашек, в сопоставлении с этой чисто экзотической трактовкой словацких мотивов поражают своей конкретностью. В их основе лежит трезвая наблюдательность, репортажная запись реально увиденного. Наряду с удачными пейзажными зарисовками здесь встречаются дословные цитаты из фольклора, элементы диалекта, отрывки из цыганских песен и т. д. Молодой автор избегает приключенческой фабулы и, следуя журналистской традиции жанра путевого очерка, создает интересные этюды.
В повествовании начинающий писатель опирается на конкретные детали, почерпнутые из собственного жизненного багажа. Поэтому его литературные опыты производят впечатление естественности и оригинальности. Если он отваживается на более широкое обобщение, то подает его афористично, слегка иронически, всего лишь намеком. Вот как он рассуждает, например, о натуре детванцев[8]: «Кто часто соприкасается с судом, почитается в Детве мудрым человеком.
В какой-то деревне старушка посоветовала пришельцу, интересовавшемуся местными обычаями и нравами, пойти к одному крестьянину: «Ступайте к нему, он уже четыре раза был в Зволене у адвоката и два раза сидел в каталажке, это мудрый человек!»
Впрочем, есть существенное различие между двумя первыми странствиями Гашека по Словакии (1900—1901 гг.) и третьим путешествием в Галицию и Словакию, предпринятым после окончания коммерческого училища в 1902 году.
Перед последним каникулярным путешествием Гашек вынужден написать покорнейшую просьбу о предоставлении места в банке «Славия», чтобы угодить матери. Владея стилем коммерческой корреспонденции, он сочиняет следующее смиренное прошение: «Уважаемой дирекции банка „Славия“ в Праге. Нижеозначенный с глубоким почтением позволяет себе просить настоящим письмом уважаемую дирекцию о предоставлении ему места в досточтимом банке „Славия“, что соответствовало бы полученному им образованию.
Окончив первую ступень гимназии, я поступил в Чехославянское коммерческое училище в Праге, где приобрел разнообразнейшие познания, о чем можно судить из прилагаемого аттестата.
Что касается моего личного характера, отсылаю Вас к дирекции училища, которая на Ваш любезный запрос, несомненно, даст обо мне рекомендательный отзыв.
Если мне удастся снискать доверие уважаемой дирекции, я сделаю все возможное, дабы оправдать его самым точным и добросовестным исполнением всех своих обязанностей. С глубочайшим почтением, преданный Вам и т. д.
Крал. Винограды, 23 июля 1902 года».
Между написанным по всем правилам приличия и вежливости прошением и тем, что в это время переживает его автор, зияла пропасть. Видимо, письмо в банк было неверно датировано, потому что 22 июля двоюродная сестра Гашека Мария получает открытку из Брно с изображением крепости Шпильберк — тюрьмы для политических преступников. На открытке подписались три друга — Ярослав, Ян Чулен и Виктор Янота; Богуслав на сей раз остался дома.
Во время третьего странствия Гашек чувствует себя раскованнее. Словакия стала для молодого путешественника второй родиной, местом, где он давал волю своему темпераменту и тяге к приключениям. В самом начале пути он переживает бурный любовный эпизод. Это настоящая любовь бродяги, случайное соединение двух воспылавших страстью людей, которое произошло в крае, «где можно несколько часов идти до ближайшей деревни. А если ее и найдешь, так это несколько халуп, затерянных среди гор».
В открытках, которые он посылает с пути, проскальзывает грубоватость. Двоюродную сестру Марию Гашек называет теперь Маришкой, так же как ту девушку, с которой познакомился в одном из горных хуторов. Путевыми впечатлениями он делится лаконично, денег, как настоящий мужчина, требует настойчиво, даже в угрожающих тонах: «Привет из Штявницы. Возвращаюсь домой. В Бродске выеду 27-го (сентября), и если там не окажется денег, пойду пешком в Боснию и Герцеговину, потом на юг в Грецию и Турцию». Но угрозы эти, разумеется, только шуточные.
Меняется социальный характер странствий. Во время двух первых Гашек — студент, просящий благосклонной поддержки в домах приходских священников и школах. В период третьего путешествия он привыкает к неудобствам, может выспаться где-нибудь в стогу соломы, в копне сена, в ночлежке для бродяг. Еще студентом он умел завязывать разговоры с простыми людьми, с жителями гор — пастухами и подпасками, но всегда оставался туристом-наблюдателем. Между ним и простыми деревенскими жителями возникала некая дистанция, ему не доверяли. Теперь он один из них. Благодаря своей внешности и манерам он обретает мимикрию, необходимую для непосредственного контакта с окружением. Теперь это уже не любопытство и симпатии, а полное слияние с народной средой, интересами которой он начинает жить.
Молодой очеркист Гашек уже не выискивает особенно любопытных фольклорных и географических фактов. В одном из своих тогдашних произведений он подчеркивает: «Нас интересует не только местная природа. В первую очередь мы хотим узнать народ. Вот почему мы приходим к простым жителям гор». Раньше юношеские путевые впечатления и переживания служили вдохновляющим импульсом для литературного труда. Теперь, наоборот, литературные побуждения и замыслы вызывают в добровольном скитальце желание глубже познать действительность. Это обстоятельство оказывает влияние и на характер подачи жизненного материала.
Благодаря непосредственному общению с народной средой Гашек обнаруживает в ней свойства, которые остались скрытыми от романтических почитателей народа, потому что таились в слоях повседневной, слишком обыденной для них действительности. Чуждые современной общественной иерархии, жители гор и цыгане кажущимся простодушием, за которым прячется природная смекалка, проведут всякого, кто их презирает и недооценивает.
У хитрецов и плутов из путевых рассказов Гашека уже намечаются швейковские черты. Рассказы эти — реалистические портреты простых людей, руководствующихся особой, своеобычной моралью, далекой от общепринятых законов и правил.
Балканские скитания
В банке «Славия», куда в октябре 1902 года Гашек был принят на незначительную должность, ему становится все неуютнее. Мещанская среда, которую он видел вокруг себя, его отталкивала. Первые успехи в литературе, скорее, впрочем, в журналистике, побуждали к новым скитаниям. Подчиняясь минутному настроению, он несколько раз порывается бежать от размеренной чиновничьей жизни.
Вот как изображает начало одного из странствий Гашека по Словакии Ладислав Гаек: «Приближалась весна 1903 года. Был прекрасный лунный вечер. Гашек вспоминал, как красиво, вероятно, сейчас в Словакии. Мы добрели до Староместской площади, по привычке зашли в чайную Хороуса и немного с ним поболтали. Гашек посмеивался над ним, заставил рассказывать, как Султан, его пес, тянул возок с самоваром… и в довольно веселом настроении мы направились ко мне домой.
Но на Тынской улице, где я жил, Гашек неожиданно остановился, посмотрел на небо, на луну и сказал: «А знаешь, я к тебе сегодня не пойду, не хочу, чтобы св. Петр опять грозил нам пальцем (квартирохозяин Гаека занимался росписью церковных стекол, и в окне у них было вставлено изображение св. Петра. — Р. П.), домой тоже не вернусь. Сегодня я получил за сверхурочные, деньги у меня есть, махну-ка ночью в Словакию!»
Как решил, так и сделал. На этот раз ему не удалось исчезнуть бесследно. Брат Богуслав вспомнил адрес приходского священника, у которого они останавливались два года назад. По случайности Ярослав оказался там, и его настигло умоляющее письмо матери. Через несколько дней он ответил, что здоров и скоро вернется. Домой явился без гроша. Пришлось пообещать матери, что с бродяжьими замашками будет покончено, а в банке униженно просить, чтобы снова приняли на службу. Но вскоре Гашек опять поддается своей страсти, теперь уже окончательно.
Дело в том, что случилось нечто неожиданное. На Балканах после долгого мертвенного покоя началось революционное движение. Вспыхнуло восстание македонских и болгарских крестьян против турецкого господства. Эти события нашли отклик среди радикальной чешской молодежи.
В Праге появился человек, вербовавший волонтеров в отряды балканских повстанцев. Звали его Ян Климеш. Как вспоминает поэт Йозеф Мах, он ходил по пражским кабачкам, произносил патетические речи и призывал всех истинных патриотов отправляться на помощь братьям, сражающимся за Витошей. Под воздействием его агитации трактирный зал постепенно пустел, один только Гашек поддался тяге к приключениям. Он несколько раз посещал Климент, который квартировал у пани Отченашковой на Корунном проспекте, и обсуждал с ним план поездки. Вскоре Климеш уехал в Софию, Гашек будто бы провожал его на вокзал; но о чем они договорились, какие имели тайные намерения, мы не знаем.
В один прекрасный день испуганная мать Ярослава открыла конверт со штампом банка «Славия» и прочла следующее строгое послание: «Пан Гашек, 30 мая Вы не явились в канцелярию, в результате расспросов нам удалось выяснить, что Вы вообще отбыли из Праги, никого не известив ни о месте Вашего пребывания, ни о сроках возвращения. Вследствие этого грубого нарушения служебных обязанностей с сего дня мы увольняем Вас и сим извещаем, что более на Ваши услуги не рассчитываем». Письмо отправлено 3 июня 1903 года.
В тот день угасла последняя надежда матери Гашека на спокойную чиновничью карьеру сына, доступ в приличное общество для него навсегда закрылся. Дома Гашека нет. Куда же он исчез? Действительно ли отправился на Балканы помогать повстанцам, как пишут биографы? Встретился ли в Софии с Климешем, как намекает Мах?
Этот период жизни Гашека едва не остался навсегда тайной. В биографиях о нем большей частью не упоминали или ограничивались неопределенным замечанием. Согласно одной из легенд, Гашек отправился помогать бурам, воевавшим против англичан. Перед этим он якобы устроил в банке сбор пожертвований, прокутил собранные деньги и исчез, оставив на столе лаконичную записку: «Бастую!» Другой мемуарист пишет, что в первых числах июня Гашек уехал куда-то на юг с тремя другими «добровольцами» — Кубином, Штейнбрехером и неким Станей Владыкой. Эти имена свидетельствуют о том, что автор, вероятно, спутал балканскую экспедицию с позднейшим «миссионерским» странствием по Словакии членов партии умеренного прогресса в рамках закона. В более достоверных воспоминаниях Гаека скитания Гашека характеризуются лишь в общих чертах: «Он бродил по Словакии, добрался даже до Венгрии, и где-то там его арестовали за бродяжничество, но затем он снова вышел на свободу, забрел в Польшу, у русской границы переплыл реку, на другом берегу его схватил казачий дозор, и он снова попал под арест».
Интереснее всего, что и сам Гашек о своем балканском приключении говорил неохотно и, если его спрашивали напрямик, отделывался шуткой или мистификацией, словно бы сознательно желая сбить слушателей с толку. О том, что он и в самом деле предпринял какое-то длительное путешествие, мы узнаем из хроникальной заметки, опубликованной летом 1904 года в анархистском журнале «Омладина». В ней сообщалось, что «товарищ Гашек выступает с лекциями о России, Галиции и Венгрии, где действительно побывал». Но о Балканах и Македонии в упомянутой заметке ни слова!
Тем более возрастает наш интерес к этому загадочному путешествию, ставшему одним из ключевых моментов биографии Гашека.
Сопоставим скупые факты, которые имеются в нашем распоряжении. Основываясь на письме дирекции банка «Славия», можно установить дату отъезда Гашека из Праги — 30 мая 1903 года; нам точно известно также, что 6 октября 1903 года он наверняка вернулся. В этот день за какой-то проступок он был доставлен в полицейский участок. Единственным документом, освещающим период между двумя этими датами, был запрос полицейского отделения в Кракове от 28 июля 1903 года, действительно ли «двадцатилетний Ярослав Гашек, сын Йозефа и Катержины, приписан к Праге». В архиве пражского полицейского управления вы найдете следующий ответ: «Вышеозначенный приписан к селу Мыдловары, округ Будейовицы». Ответ был отправлен из Праги 5 сентября 1903 года, только через шесть недель.
Мы на пороге почти детективной загадки. Где был и что делал Гашек все это время?
Для освещения предполагаемого балканского странствия (и других скитаний по Европе) нам недостает дополнительных материалов фактического характера. Поэтому для объяснения этой биографической загадки мы воспользуемся историко-литературным методом.
Реконструируя маршруты странствий молодого Гашека по Словакии, мы убедились, что большинство топографических деталей в его путевых очерках и рассказах совпадает с подлинными впечатлениями автора, подтверждаемыми сохранившейся корреспонденцией. Поэтому методом «географической реконструкции» мы можем воспользоваться и применительно к его скитаниям по Балканам.
Разумеется, дело на этот раз обстоит значительно сложнее. Некоторые места Гашек посещал неоднократно. Рассказы образуют как бы несколько временных слоев, причем в более поздних новеллах варьируются ранее появлявшиеся мотивы; так что нельзя с точностью определить, к которому из путешествий относится то или иное топографическое указание. С течением времени путевые очерки утрачивают характер репортажа и обогащаются фабулой, характеристикой действующих лиц и теми жанрово-стилистическими особенностями, которые соответствуют отдельным этапам эволюции творчества писателя. Многие путевые очерки позднее приобретают черты политической и социальной сатиры. Для различения временных слоев и датировки рассказов необходим их детальный текстологический анализ. Однако тут возникают дальнейшие осложнения. Иногда автор непоследователен и фактическую точность подчиняет фабуле. Но все это исключения. В целом Гашек в передаче местных названий и примет пейзажа придерживается действительности.
Топографическую реконструкцию можно дополнить сравнительным анализом мотивов. Характерно, например, что мотив реки, «зеленой, как кукурузные поля», всякий раз появляется при изображении района озера Балатон; фигура разбойника Шаваню всегда связана с районом Баконьского леса. Все эти приемы можно успешно применять лишь в том случае, если мы используем их комплексно, сопоставляя и комбинируя данные, полученные при помощи каждого из них. Имея дело с литературным текстом, мы должны все время помнить, что перед нами не биографический документ, а плод творческой фантазии.
Первым литературным произведением, явно относящимся к балканским странствиям, был очерк «В деревенской каталажке», опубликованный 9 октября 1903 года. В нем запечатлена сценка в кутузке деревни Шашвархеш неподалеку от Сегеда и разговор находящихся здесь бродяги, цыгана и деревенского паренька. Своей темой и сюжетом рассказ соответствует тому, что утверждает Гаек: «…добрался даже до Венгрии, где-то там его арестовали…» Однако подтвердить документально название деревни не удалось. Маршрут балканского путешествия отмечен лишь неясными следами в позднейших рассказах. В них фигурирует, например, Славония (рассказ «Старая дорога»), граница Сербии и Боснии (сатира «Ослиная история из Боснии»), турецко-сербское пограничье (холм Мегадиште и Вельки Караджинец упоминаются в рассказе «Сербский поп Богумиров и коза муфти Изрима»). Далее мы находим ряд мотивов из области Косова поля. (В рассказе «Как арнаут Эмин Гивар шел креститься» автор повествует о разбойничьих набегах арнаутов и ведет своих героев далеко на юг, в греческий город Янину.)
Сопоставим теперь эти топографические данные с тем, что говорится в гашековской «Истории партии умеренного прогресса в рамках закона», которая является наиболее полным и подлинным автобиографическим источником, хотя и юмористически стилизованным.
Согласно рассказу самого Гашека в Софии он встретился со своим земляком Яном Климешем. Тот заявил, что якобы знает всех предводителей повстанцев. Молодые люди завербовались в повстанческий отряд. Они дали присягу под знаменем свободы и отправились на турецкую границу.
Под Витошей, в маленьком домишке, им выдали старые ружья. Затем отряд двинулся в поход и к вечеру достиг горы Гарван на границе тогдашней турецкой территории.
Здесь версии друзей расходятся.
В собственных воспоминаниях Климеш описывает героическую битву за гору Гарван и изображает осаду турецкой крепости Монастир (Битола).
Гашек рассказывает нечто совсем иное. Якобы он с Климешем был назначен в передовой дозор. Увидев под горой Гарван костры, разложенные низамами — солдатами регулярной турецкой армии, — они испугались и предпочли сдаться в плен. К счастью, нашелся разумный турецкий офицер, увидевший в поведении обоих «повстанцев» лишь юношеское безрассудство и отправивший их назад, на болгарскую границу. Крепость Монастир в изложении Гашека превращается в монастырь, который они на обратном пути в Софию «взяли приступом» — а именно съели там все, что было возможно. Если принять эту версию, речь, очевидно, идет о Рилском монастыре, сохранившем славянскую литургию и поддерживавшем борьбу за свободу.
Из Софии молодой бродяга не спешит вернуться домой, а предпринимает пароходную экскурсию по Дунаю, перебирается через Трансильванские Альпы и попадает в Трансильванию.
Имелись ли у него какие-нибудь причины для выбора столь кружного пути? Или попросту ему опять «случайно» пришло в голову начать новые приключения? В очерке Гашека «Из Никополя в Рущук» некий немецкий корреспондент бахвалится, как скитался по македонским деревням и какие претерпел тяготы, чтобы на собственном опыте познакомиться с войной, как потом сражался в Дринополе и как бородатый турок ранил его ятаганом.
Все это мистификация. Корреспондент возвращается через Румынию лишь для того, чтобы все подумали, будто он так долго был на полях сражений в Македонии. Не понадобилось ли и самому Гашеку продлить пребывание на Балканах, чтобы скрыть неуспех своей «военной экспедиции»? Судя по данным, содержащимся в этом репортажном очерке, он сел на пароход, не доезжая Никополя, очевидно, на пристани Черновицы. Дело в том, что здесь кончалась железнодорожная ветка из Софии. Пароходом он скорее всего добрался до Русе; Гашек описывает этот город так подробно, что наверняка действительно в нем побывал. Но он не продолжает путь по Дунаю в Силистру и низменность вокруг Кюстенже (Констанцы), а из Русе поездом отправляется на север.
Дорога из Бухареста в Трансильванские Альпы описана в рассказе «Король румын едет охотиться на медведей».
Горная узкоколейка ведет через румынские города Титу, Питешти, Картеа де Аргес. Последняя станция — городок Есер у подножия горного массива Кымпулунг. Скорее всего здесь Гашек перевалил через Карпаты и вступил в венгерскую часть Трансильвании.
В Верешпатаке он встречается с представителем румынского меньшинства в парламенте — д-ром Владо, близким другом словацкого толстовца Душана Маковицкого, с которым Гашек познакомился еще прежде, во время каникулярных странствий по Словакии.
Пережитое здесь приключение Гашек описывает в рассказе «Господин Го»: «Как раз в это время д-р Владо, изучавший экономическое положение всей страны, путешествовал по Трансильвании, убеждаясь в нищете тамошнего венгерского, румынского и сикуйского[9] крестьянства и, напротив, в хозяйственных успехах саксонских колонистов. Властям это было неприятно, потому что д-р Владо в своих статьях, публиковавшихся в румынской газете «Трибуна», вскрывал всю систему венгерского либерализма и способы экономической защиты трансильванских саксонцев, которые высвободились из-под господства разных либеральных помещиков и еврейских арендаторов, в то время как румынские и сикуйские крестьяне жили в своих полуразвалившихся хижинах в полном подчинении у венгров.
Итак, мы отправились вдвоем из Верешпатака в северо-восточные области Трансильвании.
Видели виноградники с темно-синей лозой, кукурузные поля и персиковые сады. Красивая рама для этой картины жалкой нищеты! Видели румынские хижины в два метра вышиной и три метра длиной. Вместо дверей — проем, вместо трубы — проем, и всюду запах кукурузной каши, единственной пищи людей, работающих на других, потому что собственные их поля, виноградники и сады давно отняты господами».
Из дальнейшего повествования мы узнаем, что оба путешественника остановились в Надья Банья (Бая Маре), в гостинице «Черный камень». Туда явились два жандарма и отвели пришельцев в окружную управу. После краткого разговора с венгерским окружным начальником подозрительные туристы оказались в камере для подследственных вместе с каким-то разбойником-сикуйем, обвинявшимся в преднамеренном убийстве. Сидя на тюремных нарах, они слушали рассказ этого человека о тайнах дремучих лесов, тянущихся вплоть до границ Буковины.
Область, где берут начало Белая Тиса и Марамушский Сигет, расположенная между горой Говерлой и Родинскими холмами, очаровала Гашека своей романтикой. Отсюда он черпает наиболее поэтичные мотивы позднейших юморесок («Элиндульта Айго Мартон», «Археологические изыскания Бабама» и т. п.). Можно предположить, что Гашек на некоторое время задержался в этих местах, пожалуй, заглянул и на галицийскую сторону Лесистых Карпат, в окрестности городов Станислав и Коломыя, о чем говорят в его новеллах красочные описания природы и пейзажные детали. (Знание восточной части Галиции еще раз пригодится Гашеку, когда он станет квартирмейстером 11-го маршбатальона, двигавшегося на Сокаль.) Из Буковины долиной Тисы он возвращается в Словакию. Эта область тоже служит местом действия позднейших овеянных романтической экзотикой рассказов.
Восстанавливая картину пребывания Гашека в Словакии, мы можем опереться на свидетельство художника Пацовского, который рассказывает следующий эпизод.
В 1903 году в одном ресторане Детванской округи ему представили Ярослава Гашека. Тот более всего смахивал на бродягу и оборванца. Завязался дружеский разговор. Гашек предложил Пацовскому устроить в Жилине выставку его картин и тут же стал именовать себя «секретарем выставки». В Жилине он действительно познакомил Пацовского с рядом словацких патриотов; побывали и в гостях у доктора Душана Маковицкого.
Этим балканская одиссея не заканчивается. Видимо, Ярослав Гашек ни за что на свете не хотел возвращаться в Прагу.
Он пешком перевалил через Татры и, пройдя затем Закопане, Новы-Тарг, Мысленице, попал в Краков. Припомним теперь приводившийся выше запрос. Полицейское отделение интересуется, куда приписан Гашек; как известно, такие данные требовались от бродяг и преступников. Следовательно, это означает, что Гашек был арестован. За что?
Судя по донесению полицейского отделения в Кракове, он находился здесь с июля 1903 года почти до сентября. Почему так долго?
Ответить на этот вопрос в какой-то мере позволяет рассказ «Прогулка через границу». Согласно изложенной здесь версии в Закопане Гашек познакомился с молодым археологом, который разыскивал курганы неизвестного племени, в древности обитавшего в сих местах. Вместе они дошли до Кракова и в его окрестностях стали расспрашивать Мазуров об этих курганах. На русской границе, у Босотова, за Красным камнем, их задержал казачий разъезд. Поскольку они не смогли предъявить «вид на жительство» и не имели денег на обязательную в таких случаях взятку, казаки привели их в Мехов и посадили в «темную». Оттуда один из потерпевших был якобы переведен в Кельце, где находилась большая тюрьма, а другой даже в Киев.
Теперь попытаемся заменить юмористический, анекдотический сюжет рассказа биографическими фактами. После бесславного македонского приключения Гашек решил во что бы то ни стало покинуть Австрию. Раз это не удалось на юге, он задумывает перейти северо-восточную границу Галиции. Очевидно, он хотел пройти по следам галицийских контрабандистов, как писал об этом в рассказе «Случай со старостой Томашем»: «Кто миновал первые посты, еще не выиграл дела. Между пограничной караулкой и Меховом, где контрабандисты обычно продавали из-под полы перенесенный через границу товар, находится еще один пост, а на шоссе и тропах полно русских жандармских патрулей в белых штанах…» Возможно, он попытался переплыть пограничную реку Вислу. Но его задержали и отправили в Краков. Там он был посажен в тюрьму до получения ответа на запрос, а ответ этот, как мы уже говорили, задержался. Так маленькая «прогулка через границу» затянулась более чем на месяц.
Некоторое время Гашеку пришлось провести в «Королевской городской тюрьме» над Вислой (позже он изобразит этот эпизод в рассказе «Среди бродяг») в ожидании, когда из дому придут деньги на дорогу. А поскольку деньги долго не приходили, он отправился пешком через Моравскую Остраву и Фридек. Там его, как неимущего бродягу, снова арестовали: «Я возвращался тогда из Польши пешком — через Тешин, Фридек и Мораву. Во Фридек явился в таком виде, что меня взяли под стражу и не сразу отпустили…»
Очевидно, тот же бродяжий опыт Гашек имеет в виду, когда замечает в одном из позднейших писем: «…я странствовал по Мораве точно безработный и выпрашивал кнедлики». В Гельфштине-на-Мораве обнищавшего странника приютила семья директора местной школы Гайниша. Его умыли, накормили, дали поношенные брюки, оставшиеся после умершего местного учителя, благодаря чему пражский «писатель» приобрел несколько более приличный вид. Во время прогулки в местный замок Ярослав поранил руку, и дочь директора Славка ухаживала за ним. Так возникло знакомство, о продолжении которого вы узнаете позднее.