– Надо полагать, что эта серая мышка и есть та женщина, на которой мой Коул хотел жениться? – проговорила Сара с язвительной усмешкой.

Девушка снова вздрогнула, однако не расплакалась и не убежала, хотя было совершенно очевидно, что «воскресшая» жена ее бывшего жениха вознамерилась устроить скандал. Вскинув подбородок, Кэтрин посмотрела Саре прямо в глаза и ответила:

– Да, миледи. Вы очень проницательны. Это именно я.

Доминик едва заметно улыбнулся. Ему хотелось поаплодировать девушке. Сара же, судя по всему, не знала, что сказать. Кэтрин бесстрашно смотрела прямо ей в лицо, и это оказалось для нее неприятным сюрпризом.

– Если бы вы больше думали о чувствах вашего мужа и ваших близких, вам не пришлось бы сейчас меня упрекать, – продолжала Кэтрин. – Коул так оплакивал вас! Как можно заставлять человека переживать такое?

– Ты в самом деле оплакивал меня, Коул? – Сара с веселой улыбкой обернулась к мужу: – Неужели действительно оплакивал?

Коул откашлялся и в смущении отвел глаза. Кэтрин покачала головой.

– Наша помолвка, очевидно, расторгнута, – сказала она, поднимая глаза на Доминика. Она с силой сжала его локоть, он вдруг почувствовал, что ему словно стало теплее.

Сара внимательно посмотрела на Кэтрин – и расхохоталась:

– Не может быть! Ты теперь с ним? С Домиником?

Доминик улыбнулся и жестом собственника накрыл ладонью руку Кэтрин, лежавшую на его локте.

– Да, Сара. – Он одарил Кэтрин нежным взглядом в основном для того, чтобы позлить Коула и Сару. Хоти, честно говоря, куда приятнее было выслушивать их колкости, зная, что рядом стоит человек, который на твоей стороне. – Так что твой, Сара, обман имел и положительные последствия. Я например, очень рад, что ты вернулась домой живой и здоровой.

Глаза Сары превратились в щелочки.

– Неужели? – прошептала она. – А мне как-то странно, что ты согласился взять объедки после старшего брата. Опять.

Кэтрин не выдержала и, фыркнув, выпустила локоть Доминика. Она уже открыла рот, чтобы осадить обидчицу, однако Доминик поспешил взять ее за руку и встал между двумя женщинами. Он опасался, что его невеста сейчас наговорит лишнего и в гостиной разразится страшный скандал.

Кэтрин храбро встретила атаку Сары, но все же он почувствовал, что она дрожит всем телом. Первый раз за весь этот нелегкий день она проявила слабость, и он понял, что должен защитить ее.

Доминик привлек девушку поближе к себе, чтобы она чувствовала его поддержку, и сказал:

– Теперь Кэтрин – моя невеста. Она выходит за меня. И с этого момента мы все будем вести себя так, будто она никогда и не была невестой Коулдена. Будто не было никакой помолвки. Да-да, мы все будем вести себя именно так. Причем и на людях, и в домашней обстановке.

Доминик окинул взглядом всех членов семейства, задержавшись подольше сначала на лице Коула, а потом – Сары. К его величайшему облегчению, старший брат утвердительно кивнул. Но можно было только надеяться, что Коул сумеет убедить свою жену вести себя прилично.

– А теперь мы с моей невестой немного прогуляемся. Надо думать, Коулу с Сарой не терпится остаться наедине. Доброго всем дня. – Кивнув на прощание матери и сестре, Доминик вывел Кэтрин из комнаты.

Но когда они вышли за дверь и направились к террасе, он невольно задался вопросом: откуда в нем взялась такая потребность защищать эту девушку? И куда это заведет, если он будет продолжать в том же духе?

Как ни старалась Кэтрин унять бешеное биение сердца, сердце продолжало биться так же отчаянно – похоже, потому, что она чувствовала на своей талии теплую ладонь Доминика.

Сейчас они направлялись на террасу, туда, где она впервые его встретила. И где он ее впервые поцеловал. Но если прежде заснеженная терраса была для нее надежным убежищем, то теперь это место принадлежало ему. Куда бы она ни кинула взор, везде что-нибудь напоминало о нем. О его поцелуях. О его чуть хрипловатом голосе.

Но все же на террасе было лучше, чем в душной гостиной, с этой ведьмой Сарой Мэллори. Кэтрин почему-то была уверена: внезапно объявившаяся супруга Коулдена сумеет найти вполне удовлетворительное объяснение своему продолжительному отсутствию. Но эта женщина с такой черствостью посмеялась над тем горем, которое ее легкомыслие причинило мужу… Кэтрин даже вообразить не могла, что жена Коулдена была такой жестокой, что она способна на столь безобразные выходки.

Содрогнувшись при воспоминании о сцене, разыгравшейся в гостиной, Кэтрин отстранилась от Доминика. Следовало держаться на безопасном расстоянии от него.

Как сказала Сара?.. Что-то про то, что он подбирает «объедки после своего брата». Что она имела в виду? Что ее, Кэтрин, будущий муж когда-то заводил романы с девушками Коула, возможно, и с самой Сарой? Она бросила взгляд на Доминика. Тот не сводил с нее глаз, однако приблизиться к ней не пытался.

Но какое это может иметь значение? Пусть даже и заводил романы. Это только подтверждало ее догадку: Доминик станет для нее страшной угрозой, если она подпустит его слишком близко.

Но что же с ней происходит? И отчего у нее так ноет сердце?

– Спасибо, что увели меня из гостиной, – проговорила она окинув взглядом террасу.

– Ситуация могла стать очень неловкой для всех, – заметил Доминик.

– Да, пожалуй. – Ей снова вспомнилась холодная злоба Сары. – Я никак не думала, что она окажется… такой.

Он несколько секунд молчал, словно обдумывая ее слова. Затем ответил:

– Сара всегда была такой. Она всегда вела себя точно так же, как сегодня в гостиной. Продолжительное отсутствие нисколько не повлияло на ее нрав. Эта женщина обожает ссоры и скандалы. Она наслаждается, затевая их.

В голосе Доминика прозвучало явное неодобрение, и Кэтрин взглянула на него вопросительно. Не удержавшись, она бросила на него еще один взгляд и невольно залюбовалась своим будущим мужем. Сейчас его резкие черты как бы смягчились – было очевидно, что он сочувствовал ей.

Сделав над собой усилие, Кэтрин отвела глаза:

– Ты ее недолюбливаешь.

Ей самой показалось странным, что подобная фраза сорвалась с ее губ. А впрочем, даже хорошо, что она это сказала. Если он скажет что-нибудь в ответ, то она гораздо лучше поймет, что за человек ее будущий муж. Но, конечно же, ей надо соблюдать дистанцию… Было бы слишком опасно устанавливать с ним более тесные отношения. И все же она, затаив дыхание, ожидала его ответа.

Он рассмеялся и сказал:

– Как ты проницательна! Да, я без особой нежности отношусь ко всем членам моей семьи. За исключением Джулии.

– Тогда почему ты женишься на мне? – Она склонила голову к плечу. – Если ты не питаешь к ним нежных чувств, то зачем тебе заботиться об их добром имени?

Доминик в смущении отвел глаза. Ей уже казалось, что она не дождется ответа, но тут он вдруг улыбнулся и проговорил:

– Это ведь и мое имя тоже.

Она намеревалась еще что-то спросить, но в этот момент Доминик придвинулся к ней поближе, и все мысли тотчас же вылетели у нее из головы – все, кроме одной: вот он, совсем рядом, и она чувствует его запах, чувствует тепло его тела…

– И потом, какая разница, почему я женюсь? Главное – мы завтра поженимся. Я получил специальное разрешение и уже все устроил.

Сердце у нее так и подпрыгнуло.

– Так скоро? – пролепетала она в отчаянии.

Улыбка его померкла.

– Мы ждали только приезда Сары, чтобы воочию убедиться, что она жива. И она, безусловно, жива. Чем скорее мы поженимся, тем скорее все забудут об этой кошмарной истории. А вот сплетни о Саре и Коулдене не утихнут еще долго. Я вообще сомневаюсь, что семья когда-нибудь оправится от такого скандала.

Жгучие слезы навернулись ей на глаза. До этого ей казалось: случится что-нибудь необыкновенное, произойдет какое-нибудь чудо – и все для нее разрешится самым благоприятным образом. Но теперь, когда Доминик сказал, что они поженятся завтра, она осознала: никакого чуда не будет и случится неизбежное… Да, через двадцать четыре часа она станет Кэтрин Мэллори. Но не той Кэтрин Мэллори, которой собиралась стать. И в будущем ее ждет совсем не та жизнь, к которой она готовилась. Она хотела покоя, а ее ждала пугающая страсть, которая была ей вовсе ни к чему.

Содрогнувшись, Кэтрин отступила на шаг – подальше от Доминика. И погрузила руки в снег, лежавший на парапете террасы; ей хотелось ощутить обжигающий холод, хотелось напомнить себе о том, как жестока реальность.

В следующее мгновение Доминик шагнул к ней и воскликнул:

– Что ты делаешь?! – Он поспешно вытащил ее руки из снега, затем стащил с нее лайковые перчатки и сжал ее пальцы в своих ладонях. Ладони у него были горячие и немного шершавые.

Кэтрин попыталась высвободиться, но безуспешно.

– Прошу, не надо беспокоиться за меня, – прошептала она, стараясь не смотреть ему в лицо. Только не смотреть в эти пылающие глаза. – Вам следовало бы уйти. Ведь сегодня последний вечер, когда вы еще можете наслаждаться свободой.

Тут Доминик сжал ее ладони одной рукой, а другой приподнял подбородок, так что ей помимо воли пришлось заглянуть в его серые глаза.

– Не волнуйся, Кэт. Это входит в мои планы.

И он вдруг прижался губами к ее губам – прижался с такой страстью, какую она и вообразить не могла. Предыдущий поцелуй был нежным и теплым, был «пробой пера». А этот обжигал, поглощал без остатка. И Кэтрин, к своему великому удивлению, ответила на поцелуй. Руки ее как бы сами собой обвили шею Доминика, и она запустила пальцы в его густые волосы. Темные пряди, словно шелк, скользили меж ее оледеневших пальцев, и это ощущение заставляло ее еще крепче прижиматься губами к его губам.

Она чувствовала привкус сигарного дыма и легкий привкус виски. Прежде ей и в голову бы не пришло, что такое сочетание может оказаться приятным, но сейчас она наслаждалась этим ощущением.

В какой-то момент Кэтрин почувствовала, что колени ее подгибаются, однако падением это не угрожало. Едва губы их соприкоснулись, Доминик с такой силой прижал ее к себе, что стал ей сразу и опорой, и тюрьмой. Тюрьмой, из которой ей совершенно не хотелось освобождаться.

И он был ужасно горячим, так что она, казалось, таяла в его объятиях, и из груди ее рвался стон.

– Доминик… – прошептала она, почти не отрываясь от его губ.

Он улыбнулся ей между двумя жаркими поцелуями.

– Так ты все-таки знаешь, как меня зовут. Скажи это еще раз. – Она снова потянулась к нему губами, но он удержал ее. – Скажи…

– Доминик, – повторила она так тихо, что он едва расслышал. Ну ничего, для первого раза и так неплохо. А потом он заставит ее выкрикивать его имя, и в голосе ее будет мольба.

При мысли об этом Доминик еще крепче прижал Кэтрин к себе и, внезапно оторвавшись от ее губ, принялся покрывать поцелуями ее шею. К его восторгу, она громко застонала, и пальцы ее судорожно впились в отвороты его сюртука. Воодушевленный столь бурной реакцией, он прижал девушку к стене террасы, и в следующее мгновение его ладонь легла ей на грудь.

Глаза Кэтрин широко распахнулись, но в их зеленых глубинах не было ни удивления, ни страха – только страстное желание и готовность капитулировать.

Улыбнувшись, Доминик вновь принялся целовать ее шею, и одновременно его пальцы легонько теребили ее сосок. Из груди Кэтрин то и дело вырывались стоны, и эти стоны все сильнее его распаляли. Он желал ее. Желал сегодня. Сейчас. Дожидаться до завтра – слишком долго.

– Пойдем в мою комнату, – прошептал он ей на ухо и тотчас же почувствовал, как тело ее напрягается и словно коченеет. О, черт, он слишком далеко зашел!

– Нет, – ответила она шепотом. Затем, повысив голос, повторила: – Нет!

Упершись ладонями ему в грудь, она оттолкнула его и тут же выскользнула из его объятий. Какое-то время он молча смотрел на нее, потом с усмешкой про-66 говорил:

– Я, конечно же, погорячился, Кэт. Но ты ведь не станешь отрицать, что тебя взволновала моя близость?

Кэтрин покачала головой, но было ясно, что она отрицает очевидное.

– Ты ошибаешься. Ты совсем меня не знаешь.

Губы ее задрожали, и она, резко развернувшись, направилась к двери.

Немного помедлив, Доминик окликнул ее:

– Кэтрин!

Она остановилась, затем, медленно повернувшись к нему, посмотрела на него вопросительно.

– Кэт, ты можешь убежать от меня сегодня, но завтра ты не захочешь убегать. Это я тебе гарантирую.

Она вспыхнула и на мгновение потупилась – было очевидно, что до нее дошел смысл его слов. Но уже в следующую секунду она взяла себя в руки и с совершенно невозмутимым видом проговорила:

– Всего доброго. – Кивнув ему на прощание, она покинула террасу, и дверь за ней закрылась.

Доминик сокрушенно покачал головой. Он был так близок к блаженству, которое мог обрести в объятиях Кэтрин, – и вдруг остался ни с чем. Впрочем, ничего удивительного.

Этого и следовало ожидать. Его невеста просто проявила благоразумие, свойственное невинным девицам.

Но что-то подсказывало ему: удалиться девушку вынудили не одни только мысли о приличиях и девичий страх. Он помнил, как она стояла, опустив глаза, когда брат его целовал Сару. Может, причина ее отказа в другом? Может, она отказала ему из-за Коула? Она ведь уже начала поддаваться, но что-то ее остановило, возможно – воспоминания о Коуле, верность бывшему жениху.

Интересно, его брат целовал ее так? Прикасался к ней так? Если же Коул не воспользовался такой возможностью, то он редкостный глупец. Судя по всему, он с Кэтрин не спал. Да это было бы и не в его духе, Коулден любил блюсти приличия – внешние, во всяком случае.

А он, Доминик, напротив, не задумываясь затащил бы ее сейчас в постель, если бы только она позволила. На брачные узы – или отсутствие таковых – ему всегда было наплевать.

Но она не позволила. И по какой-то непостижимой причине этот отказ обидел его.

Выругавшись сквозь зубы, Доминик повернулся и окинул взглядом зимний пейзаж, окутанный сгущающимися сумерками. Ничего, завтра он изгладит все воспоминания о Коуле из ее памяти. Завтра Кэтрин будет принадлежать ему по праву.

Шепотом проклиная свои трясущиеся руки, Кэтрин вбежала в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Ею владел такой испуг, словно все силы ада преследовали ее по пятам, хотя боялась она всего-навсего одного человека пусть и не лишенного дьявольских черт. Впрочем, кто знает – возможно, он действительно был способен пойти следом за ней. И все же бояться ей следовало себя самой. Ведь она совершенно потеряла голову, когда он начал целовать ее. И она вполне может уступить, может прельститься наслаждением, которое он предлагал. В таком случае она пойдет по той же дорожке, что и ее мать, – ослепленная любовью к мужу и жаждой близости, мать не замечала ничего вокруг. Нет, нельзя допустить, чтобы Доминик получил неограниченную власть над ней.

– Никогда и ни за что.

– Ты что это, сама с собой разговариваешь? – спросила Юстасия, выходя из смежной комнаты.

Кэтрин вздрогнула от неожиданности.

– Ох, я не заметила, что ты здесь. Но что ты здесь делаешь? Ты не собираешься переодеваться? Ведь скоро ужин.

При одной мысли о еде Кэтрин мутило, однако разговоры на гастрономические темы обычно отвлекали Юстасию. Но на сей раз опекунше было не до ужина.

– Так как завтра ты выходишь замуж, нам с тобой надо немного поговорить. – Юстасия втиснула свое грузное тело в вольтеровские кресла и, поджав губы, сказала: – Сядь.

Кэтрин хотелось возразить, но она решила, что не стоит спорить, и подчинилась. Юстасия и Стивен Уолуорт стали ее опекунами сразу после смерти ее родителей – тогда ей было тринадцать. За прошедшие семь с половиной лет она успела понять, что эти дальние родственники матери совершенно ее не любят. От своей воспитанницы они ожидали беспрекословного послушания и многократно подчеркивали это во время бесконечных споров, которые возникали из-за того, что Кэтрин, по их мнению, проявляла недостаточный интерес к женихам. А по мере приближения дня ее совершеннолетия стало совсем невыносимо. Только после помолвки с Коулом они немного успокоились.

– Ну о чем нам говорить, Юстасия? – со вздохом спросила Кэтрин. – Через несколько дней я стала бы женой Коула, если бы его жена не появилась так неожиданно. Когда я была невестой Коула, ты не заводила никаких разговоров…

– Это потому, что я ничуть не сомневалась: лорд Харборо, проявляя такт и деликатность, сумел бы приучить тебя к твоим обязанностям на брачном ложе. Но его брат… – Юстасия принялась обмахивать лицо своей широкой ладонью, словно веером. – Он совсем другого сорта человек. Такой имеет особые запросы и особые потребности.

Кэтрин в ужасе отпрянула; теперь ей наконец-то стало ясно, о чем Юстасия хотела поговорить.

– Ты пришла, чтобы рассказать мне про тайны брачного ложа?

Лицо опекунши побагровело, но толстуха взяла себя в руки и коротко кивнула:

– Совершенно верно. Если бы твоя мать была жива, она обязательно завела бы с тобой этот разговор.

Кэтрин невольно содрогнулась. Вести такие разговоры с Юстасией было ужасно неприятно.

– Но я…

Юстасия подняла руки и, перебивая девушку, с улыбкой проговорила:

– Успокойся, дорогая. Вполне естественно, что ты немного нервничаешь, но тебе придется выслушать меня, прежде чем ты отправишься с мистером Мэллори в его поместье.

– Ах, Боже мой… – выдохнула Кэтрин. Мало того, что она была сама не своя после поцелуев Доминика, так теперь еще придется вытерпеть новую пытку.

– Муж ожидает от жены, что она станет выполнять свой супружеский долг. – Юстасия неловко заерзала в креслах, словно не знала, что говорить дальше. – Он захочет… захочет воткнуть в тебя свое копье.

– Копье? – переспросила Кэтрин и прикрыла рот ладонью – ее распирало от смеха.

– Да, – кивнула опекунша, и теперь ее лицо стало фиолетовым. – Копье, которое у него между ног. – Понизив голос, она пояснила: – Его мужское копье.

Кэтрин до боли закусила губу: она боялась, что вот-вот расхохочется.

Юстасия же тем временем продолжала:

– И хотя это не слишком-то приятно, ты должна лежать смирно и терпеть. Потому что именно таким способом мы, по милости Господа нашего, можем размножаться. Потом он, скорее всего, заснет от усталости. А если тебе повезет, то он станет после этого уходить к себе в спальню.

– Что ж, этот разговор… открыл мне много нового. – Кэтрин встала и, отвернувшись к окну, снова прикусила губу. Только бы не расхохотаться, пока Юстасия не ушла.

Опекунша вздохнула и вновь заговорила:

– Впрочем, скоро ты сама все поймешь. Я просто подумала, что будет лучше, если ты приготовишься заранее.

Кэтрин повернулась к опекунше и, с трудом удерживая на лице «серьезное» выражение, проговорила:

– Спасибо тебе, Юстасия. Что ж, а теперь тебе пора переодеваться к ужину. Да и мне тоже. Увидимся попозже.

– Да, дорогая моя, ты права.

Как только толстуха исчезла за дверью, Кэтрин повалилась на постель и, уткнувшись лицом в подушку, разразилась хохотом. «Мужское копье»! Если бы Юстасия только знала, какого рода книги ее родители порой оставляли на столах и тумбочках!

Она нашла одну такую книгу, когда ей было двенадцать. Книжка состояла в основном из картинок, но она прекрасно запомнила, что женщины, изображенные на этих картинках, вовсе не «лежали смирно», да и по виду их нельзя было бы сказать, что они «терпят».

Кэтрин вполне достаточно знала о «тайнах брачного ложа», о страсти и наслаждениях. И знала о том, к каким печальным последствиям может привести страсть. Она видела это собственными глазами. Ее мать слепо обожала отца, до безумия его любила, хотя он изменял ей и жестоко обращался с ней. Она терпела от мужа немыслимые унижения, потому что позволила ему получить неограниченную власть… Такую власть над женщиной получает мужчина, которому она дарит свое сердце. И эта слепая любовь погубила, в конце концов, обоих ее родителей. Именно поэтому Кэтрин решила, что с ней ничего подобного не случится. Однако сейчас она чувствовала: Доминик Мэллори вполне способен свести женщину с ума. И конечно же, он умел обращаться с женщинами – в этом не было ни малейших сомнений.

Но почему же семейство Доминика испытывало к нему какую-то странную враждебность? Может, он из тех людей, которым не следовало доверять?

Как бы то ни было, она, Кэтрин, ни в коем случае не должна этого делать. Довериться такому мужчине – значит погубить себя. А она хочет прожить свою жизнь счастливо. Хочет жить спокойно.