ЗАГОВОР

Каждый день после завтрака я выезжала верхом. Никто не сопровождал меня в этой ставшей традиционной прогулке. В это время года, когда уборка закончилась, а до сева было еще далеко, на плантации почти не было работы, и, чтобы избавить себя от грустной необходимости проводить время под одной крышей с людьми, ненавидевшими меня, я стала ездить верхом, выбрав лошадь порезвее.

Я ненавидела свою жизнь в «Ля Рев». Не было ни дня, когда бы я не клялась себе уехать из этих мест и больше не возвращаться. Удерживала меня лишь гордость: мне хотелось доказать им, что я могу превратить «Ля Рев» в прибыльное поместье, я хотела, чтобы Гарт увидел, как я прекрасно могу без него обходиться.

Жак и Арнольд становились все нахальнее. Арнольд стал у нас частым гостем, и если маман и тетушки кое о чем догадывались, то предпочитали не подавать вида. Я переживала из-за Колетт. Бедняжка и впрямь была влюблена в Арнольда. Я знала, что старшие Фоурнеры приветствуют брак девушки с ним: Карпентеры были старым уважаемым луизианским семейством. Не важно, что Арнольд, наглядный пример вырождения, был весь пропитан пороком. Он был Карпентером и поэтому не мог быть плохим.

Жак стал для меня совсем чужим. Мы избегали друг друга и общались только в случае крайней необходимости. Он с удовольствием переложил все дела по хозяйству и дому на меня и никогда не пытался обсуждать принятые мной решения, если не считать постоянных жалоб на недостаточность суммы, которую я разрешила ему тратить на его собственные нужды.

Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой и такой несчастной. В тот памятный день, выехав из конюшни, я увидела тучи, собиравшиеся в восточной части горизонта. Мне вдруг показалось, что тучи сгустились прямо над моей головой и вот-вот разразится страшная беда.

Ливень застал меня в тростниковых зарослях на восточной окраине усадьбы, недалеко от границы, разделяющей «Ля Рев» и Хайлендс. Почти мгновенно земля подо мной превратилась в грязное болото, я погнала коня, резвого жеребца по кличке Вельзевул, к прогалине, где посуше. Я вымокла насквозь, и шерстяной плащ, набухший от воды, тянул меня вниз, словно свинцовые доспехи; ветер, особенно сильный на открытом пространстве, забирался под одежду. Почувствовав под копытами твердый грунт, конь прибавил ходу и с маху перескочил невысокую ограду.

Впереди, среди высоких сосен, я заметила камышовую хижину. Вельзевул понес меня к укрытию, разбрызгивая чавкающую под копытами грязь. Возле домика я спешилась и привязала жеребца под соснами, чтобы кроны деревьев укрыли его от ярости стихии. Я отжала юбку и поднялась на крыльцо. Хижина была такой ветхой, что внутри могло быть не суше, чем снаружи.

Я толкнула дверь, болтавшуюся на одной петле, и раздался зловещий скрип, от которого по спине пробежали мурашки. Когда глаза мои привыкли к полумраку, я разглядела мужчину у очага, пытавшегося разжечь вязанку влажного хвороста. Это был Гарт.

Увидев меня, он поднялся. Дождь барабанил по крыше, в соснах завывал ветер. Мы были в самом сердце бури, раскаты грома над головой заставляли вздрагивать наш маленький домик. Мы молчали. Гарт медленно подошел ко мне и взял мою руку. С тихим стоном я упала в его объятия и отдала себя во власть поцелуев.

Он снял с меня мокрую одежду, стащил промокшие насквозь ботинки и распустил волосы. Затем растер меня всю с ног до головы шерстяным плащом, который потом расстелил на полу. Он вошел в меня сразу. Нас обоих мучил неутолимый голод, мы наслаждались друг другом с нетерпеливой жадностью, не знающей стыда и запретов. Снова и снова мы ныряли в черный бездонный водоворот страсти. Я была в сердцевине вихря, и мне было хорошо в этом слепом полете. Я хотела одного – чтобы это волшебство, эта бархатная теплая мгла, столь долго бывшая для меня запретной, окружала меня вечно.

Когда все было кончено, я тихо заплакала. Гарт не смеялся надо мной, он только обнял меня и погладил по голове. Мы снова любили друг друга, а потом долго лежали, завернувшись в его плащ, слушая, как завывает ветер и льется дождь.

– Я еще раз попробую разжечь огонь, – сказал Гарт.

– Он будет дымить. Мы задохнемся.

– Мы будем лежать на полу, а там воздух чище.

На этот раз у него получилось, и вскоре в очаге весело затрещали поленья, отбрасывая золотые отблески на стройные ноги и сильную спину Гарта.

– Ты похож на бронзовую статую, – сказала я нежно.

Он усмехнулся, взглянув на меня через плечо. Собрав с пола мою одежду, он развесил ее перед очагом на сломанном стуле.

– Она будет долго сохнуть, – сказала я.

– Ну и ладно. У нас есть время.

Он лег рядом и снова обнял меня.

– Почему ты здесь? – спросила я.

– Я укрывался от дождя, как и ты. Но у меня по крайней мере хватило сообразительности спрятаться, пока не разразилась гроза. Ты что, не посмотрела на небо, перед тем как выезжать из дому?

– Посмотрела, но мне было все равно. Мне нравится стихия, тогда я чувствую себя свободной и храброй.

Я смотрела в огонь.

– А потом я упала в твои руки, как созревшая слива. Как, должно быть, ты веселился, глядя на меня, стоящую на пороге. – Я помолчала. – Особенно если вспомнить мою недавнюю страстную речь о том, как мне хорошо без тебя живется.

– Я никогда не обращаю внимания на женские речи. Помнится, ты еще говорила, что никогда не нарушишь супружескую верность.

– Было такое. Ты всегда получаешь то, что хочешь?

– Да, потому что я умею ждать.

– Это нечестно, – вздохнула я.

– Нет, честно. Ты ведь получила то, что хотела?

Я не ответила ему, просто придвинулась ближе и уткнулась в его плечо.

– Я уезжаю в Вашингтон, – сказал он.

– Надолго? – спросила я как бы невзначай.

– Трудно сказать, насколько. Честно говоря, меня мало что влечет домой.

Капли падали через трубу на светящиеся поленья. Я встала и начала натягивать влажную одежду. Он лежал на спине на своей самодельной постели и смотрел на меня. На губах его заиграла обычная циничная усмешка. Я хотела, чтобы он попросил меня уехать с ним, но понимала, что жду напрасно. А я не стану его умолять.

– Элиза, приходи сюда утром, – сказал он чувственным бархатным голосом, от которого я вновь почувствовала слабость в коленях. – Я хочу тебя увидеть вновь. Я должен.

Я не решилась ответить и только покачала головой. Дождь перешел в мелкую изморось. Я открыла дверь, ветер подхватил мои юбки, обернул их вокруг ног. Я вышла из домика, не оглядываясь.

Погладив Вельзевула по морде, я вскочила в седло. Гарт вышел на крыльцо.

– Я буду ждать тебя, Элиза, – крикнул он на прощание. – Завтра утром.

Он ни минуты не сомневался, что я приду, ему даже не нужен был ответ. Я пришпорила жеребца, и галопом мы поскакали к дому.

Мне открыл Джеймс, наш привратник.

– На улице был ливень, мадам. Вы попали под него? – спросил он.

– Разумеется, попала, – ответила я. – Где все?

– Леди в гостиной, мадам, а джентльмены…

Я услышала смех, хриплый и резкий. Обернувшись, я увидела, как Жак и Арнольд спускаются в обнимку по лестнице.

– Ах, она вернулась! – радостно воскликнул Жак. – Элиза, дай мне взаймы из моего содержания, ладно? Мне нужен новый сюртук.

Они с Арнольдом захихикали, как две школьницы.

– А что случилось со старым? Он порвался от слишком долгого сидения?

– Какая ты гадкая, Элиза! – закудахтал Жак. – Ну разве она не гадкая, Арнольд? Журит бедного Жакушку за то, что он не изводит себя ради этого проклятого болота!

– Твоя лень меня не удивляет, – не осталась в долгу я. – Впрочем, на эту тему мы можем поговорить и в другой раз, а сейчас мне надо переодеться.

Я направилась вверх по лестнице, но мужчины преградили мне дорогу.

– Не пущу, – заявил Жак с пьяным упрямством. Алкоголь придал ему храбрости, он почувствовал, что может наконец дать мне отпор. – Если ты хочешь попасть наверх, воспользуйся лестницей для слуг. Это моя лестница. Это мой дом, а не твой.

Жак и Арнольд схватились за руки.

– Прекрати это ребячество, Жак, – возмутилась я, поднявшись еще на одну ступеньку. – Я устала, промокла и хочу к себе.

– Это не твоя комната, – упрямо продолжал Жак, – это моя комната, мой дом, ты можешь спать на конюшне, шлюха…

Я ударила его по лицу. Он, задохнувшись от злости, пнул меня ногой под ребра, и я, тяжело упав на спину, скатилась с лестницы. Перед тем как провалиться в туман, я услышала нервные выкрики, восклицания женщин и отчетливое Джеймса: «Господи!» На одно безумно-сладкое мгновение передо мной всплыло лицо Гарта, заслоняя собой все. Потом голоса слились в один неясный гул, и я провалилась в темноту.

– Господи, Жак, надеюсь, ты ее не убил, – произнес чей-то голос.

– Конечно, нет! Это был несчастный случай, вы же видели.

Я открыла глаза. Джеймс склонился надо мной со стаканом бренди в руке. Арнольд и Жак стояли чуть поодаль. Колетт держала меня за руку, нервно поглаживая ее.

– Элиза, ну, Элиза, скажи, что ты не умерла.

Я вымучила улыбку.

– Нет, я не умерла.

Собственный голос доносился до меня издалека. Я посмотрела на Жака и сказала:

– Я… Я готова тебя убить за это, Жак.

Арнольд, усмехнувшись, сказал:

– О чем это вы, Элиза? Вы запутались в юбках и упали. При чем здесь Жак?

– Джеймс, ты же видел, как все произошло!

Негр спрятал глаза.

– Нет, мэм, я ничего не видел. Я был в столовой, полировал серебро.

Старые господа надежнее новых, подумала я. Он знал, что Жак был наследником и хозяином «Ля Рев». Я же была здесь чужой.

– Джеймс, помоги мне встать, – попросила я слабым голосом.

– Мадам, надо послать за доктором.

– Ему сюда не добраться, – сказала я уже тверже. – Все дороги потонули в грязи. Помогите мне подняться. Я в порядке. Колетт, помоги мне, пожалуйста.

– Вы уверены, что вам можно идти? – Это уже был голос маман, визгливый и властный, она тоже была свидетельницей моего падения.

Колетт и Джеймс помогли мне подняться. Меня шатало, тошнило, комната кружилась перед глазами. Я несколько раз глубоко вздохнула, а затем, отстранив Джеймса со словами: «Благодарю, я пойду сама», – медленно, но ровно стала подниматься по лестнице. Перед Жаком и Арнольдом я остановилась. Жак нервно сглотнул слюну. Он был испуган и безуспешно пытался скрыть это. Арнольд нес свою ненависть ко мне как знамя – гордо и торжественно. В тот момент я пожалела, что у меня нет при себе ни пистолета, ни шпаги. С каким бы удовольствием я отправила к праотцам обоих. На середине лестницы я обернулась. Три старухи в черном враждебно смотрели на меня из открытых дверей гостиной. На их лицах читалась лишь ненависть. Двое извращенцев наблюдали за мной молча, тоже почти не скрывая ненависти: один за то, что я помешала его роману, другой – потому что я оказалась сильнее. И лишь лицо молодой девушки выражало любовь и участие. Колетт стояла на пороге взрослой жизни, но до сих пор не могла разобраться ни в своей душе, ни в отношении к миру. Была ли я такой же в шестнадцать лет? Смотрела ли я в будущее с тем же страхом, нетерпением и надеждой? Конечно, все было так же, хотя я уже почти забыла себя шестнадцатилетнюю. А третий мужчина, раб, жизнь которого целиком зависела от хозяев, смущенно опустил глаза. Бедный Джеймс, он, как и я, был пленником. С одной лишь разницей – он в отличие от меня не мог бежать из своей тюрьмы.

Я повернулась к ним спиной. Цепляясь за перила, медленно поднялась по ступеням. В комнате силы оставили меня, и я упала на пол. Тогда я заплакала. Заплакала молча, одним сердцем.

Так меня и застала Саванна. Она молча раздела меня и уложила в постель.

– О, мисси, мы должны уехать отсюда. Здесь дьявольское место, все люди здесь злые. Нам надо отсюда уходить.

После ухода Саванны я провалилась в сон. Когда я проснулась, в доме было темно и тихо. Меня бил озноб, и болела голова, я чувствовала какое-то беспокойство и страх. Я решила спуститься в библиотеку – там в шкафу держали бренди, отличное успокоительное. Если алкоголь не поможет, можно попробовать почитать что-нибудь приятное и легкое.

Чтобы никого не разбудить, я на цыпочках спустилась по лестнице и уже взялась за ручку двери, как услышала голоса, доносящиеся из библиотеки.

– Не будь дураком, Жак, существует только один путь.

Я узнала голос Арнольда, ясный, четкий и настойчивый.

– Нет. Это… немыслимо, Арнольд, – простонал Жак. – Должен быть иной путь. Насилие…

– Это единственный путь. Чего ты боишься? Она не заслуживает жизни после всего, что она тебе сделала.

– Я не хочу больше об этом говорить! – почти прорыдал Жак. – То, что ты предлагаешь, чудовищно! Ты говоришь так, будто сошел с ума, Арнольд. Ты… ты пугаешь меня.

– Замолчи и слушай! Эта шлюха не принесла тебе ничего, кроме неприятностей. Твои родные ненавидят ее и будут тебе только благодарны…

– Нет! Арнольд! Арнольд…

Я услышала звук пощечины и следом – жалобный вой Жака. Я живо представила его – с квадратными от страха глазами и трясущимися руками, протянутыми в мольбе. Я знала, что сейчас лицо его искажено болью и мукой. Он будет стенать и жаловаться, но в итоге Арнольд победит: Жак сделает то, что ему прикажут.

– Ты жалкий трус, – процедил Карпентер. – Не знаю, зачем я с тобой связался. Я ухожу, Жак, и больше не вернусь.

Я спряталась за портьеру. Дверь открылась, и темноту холла прорезала полоса света.

– Арнольд, прошу, не оставляй меня. Я не перенесу, если ты меня бросишь. Прошу тебя, я сделаю все, что ты захочешь, только…

Дверь снова закрылась. Я не стала слушать дальше. Вернувшись к себе, я присела на край кровати, силясь унять нервную дрожь. Думай, думай, говорила я себе. Арнольд хочет твоей смерти, и Жак тоже, хотя он по слабости духа и не признает этого. В любое время могут тебя убить. Завтра, а может, и через год. Арнольд хитер, он сумеет выбрать нужный момент и представить происшедшее как несчастный случай.

Я понимала, что должна бежать отсюда как можно скорее. Гарт! Я уеду с ним. Он мне не откажет. Наоборот, он будет рад. Я не скажу ему об истинных причинах – просто хочу быть с ним рядом и все. И это отчасти будет правдой.

В эту ночь я не сомкнула глаз. За два часа до рассвета я оделась и собрала небольшой саквояж с самым необходимым. Я не могла взять с собой Саванну. Оставалось надеяться, что она поймет и простит меня.

Я написала Жаку записку, в которой сообщила, что не могу больше жить в этом лишенном любви супружестве и для нас обоих будет лучше, если я уеду. Я оставила записку на туалетном столике вместе со всей имеющейся у меня наличностью. Саванна найдет записку и передаст ее семье, а деньги оставит себе. Они понадобятся ей для возвращения в Новый Орлеан.

Перед тем как уехать, я прошла в кабинет на первом этаже. Открыв сейф, я достала оттуда все деньги – около пятисот долларов, сотню спрятала в саквояж, а остальные – в маленький мешочек у пояса и вышла из дома через черный ход. На востоке уже вставало солнце.

Забрав из конюшни верного Вельзевула, я направилась к сараям, туда, где жили рабы. Остановившись у одной из хижин, я тихонько постучала. Амо сразу же открыл мне. Он был уже одет – рабы привыкли вставать с рассветом.

– Миссис Элиза, что вы…

– Мне некогда объяснять, Амо, – сказала я быстро. – Я ухожу навсегда. Вот, держи.

Я отстегнула с пояса мешочек с деньгами и отдала ему.

– Раздели на всех. Мне жаль, что моим планам не дано осуществиться. Может быть, вы сможете купить на деньги зимнюю обувь или… оружие.

Амо удивленно округлил глаза и раздул ноздри.

– Я попрошу мистера Мак-Клелланда купить вас всех, когда Жак надумает продавать поместье. Он сделает это для меня, я знаю, и тогда, возможно, я помогу вам стать свободными. Прощай, Амо.

Я протянула руку темнокожему богатырю. Он взял мою руку и на мгновение задержал ее в своей огромной ладони.

– Прощайте, мисси. Удачи вам, и да благословит вас Господь.

Оседлав Вельзевула, я поскакала прочь с «Ля Рев», навстречу своей свободе, навстречу Гарту. Вскоре показался знакомый домик под камышовой крышей, но сейчас, в бледном предутреннем свете, он выглядел совсем не так, как вчера, – неприветливо, мрачно. Сердце мое забилось сильнее: эта убогая хижина напомнила мне о чудесных часах, проведенных здесь накануне.

С холма подул легкий ветерок. Вельзевул нервно зафыркал, прядая ушами, а когда я привязала его к перилам крыльца, он заржал и стал бить копытом землю. Я погладила его морду, шепча ласковые слова. Коню передалось мое возбуждение, подумала я.

Я поднялась по прогнившим ступеням на крыльцо. Ветер набирал силу, траурно завывая в соснах, где-то вдали закричала голубка. Мне вдруг показалось, что я очутилась в страшной сказке – одна, на опушке глухого леса, отсюда кричи – не докричишься. Но я подавила беспокойство – ведь опасность осталась позади.

Дверь висела на одной петле и так же, как и давеча, натужно заскрипела. В нос мне ударил тяжелый, спертый запах. Хорошее место для любовных свиданий! Слабый свет проникал в дом сквозь щели в стенах и рваную газету, закрывавшую окна.

И вдруг я увидела распростертое на полу тело.

Я завизжала. Стены ответили мне эхом, на все лады повторяя мой полный ужаса крик. Я оцепенела. Гарт? Превозмогая охватившую меня слабость, я сделала шаг вперед и перевернула мужчину на спину. В перекошенной смертной гримасой маске я узнала лицо Жака. Мне показалось, что покойник усмехается, пялясь на меня мертвыми остекленевшими глазами. Только сейчас я заметила, что стою в луже крови.

На виске, над правым ухом, зияла рана. Зачем-то я взяла его руку, наверное, чтобы прощупать пульс, хотя было ясно: он мертв. Впервые я узнала ощущение мертвой плоти, плоти, лишенной тепла и упругости живого тела. Я выпустила руку, и она со стуком упала, словно налитая свинцом. Смерть заполнила тесное пространство хижины, отметив своей печатью все, что в ней находилось. Перед ее лицом я и сама чувствовала себя полумертвой, лишенной воли и обессиленной. Присев на корточки, я тупо смотрела на труп.

Итак, Жак. Пришел ли он сюда, чтобы покончить с собой? Почему именно сюда? Он, должно быть, знал обо мне и Гарте. Голова кружилась от удушья. Я заставила себя встать и выйти на крыльцо. Цепляясь руками за хлипкие перила, я жадно глотала воздух. Вельзевул храпел. Конь почуял смерть еще издалека, он знал, что нас ждет здесь. Я беспомощно огляделась. Вокруг простирались болотистые заросли. Камыш покачивался на ветру, образуя зеленовато-коричневые волны. Вблизи ни дома, ни живого существа. А до прихода Гарта может пройти не один час.

Что мне делать? Бежать за помощью? Ближе всего была усадьба Мак-Клелландов. Нет, только не туда. Надо возвращаться в «Ля Рев». Внезапно я все поняла.

Я вернулась в домик, обыскала его, затем труп, но не нашла ни ружья, ни пистолета. Догадка потрясла меня: раз поблизости не оказалось оружия, стало быть, не было и самоубийства. Его убили.

Единственное, что я могла для него сделать, – это закрыть глаза и помолиться о его душе.

Услышав звук шагов по ступеням крыльца, я обернулась. Дверной проем заслонила женская фигура. Испуганно вскрикнув, я вскочила на ноги. Свет падал из-за спины женщины, и я не видела ее лица, но по осанке и росту поняла, что передо мной Жоржетта. Я вздохнула с облегчением. По крайней мере передо мной был живой человек, а не сама ее величество смерть.

– Отдаете долг покойному, Элиза? – спросила Жоржетта.

– О, какое счастье, что вы пришли, Жоржетта, – пролепетала я. – Жака убили.

Жоржетта вошла в хижину.

– И что вы предлагаете делать?

– Немедленно ехать за помощью, что же еще?

Жоржетта молчала. Я тупо смотрела на нее. Постепенно до меня начал доходить смысл произнесенных Жоржеттой слов. Она… Она знала!

– Так вы…

Жоржетта переступила через тело, поддев мертвеца ногой.

– Да, я знала. Арнольд рассказал мне. Бедный глупышка Жак. Ну что же, его печали уже позади, не так ли?

– Я не понимаю вас, – нетерпеливо сказала я. – Откуда узнал Арнольд?

– Ну… Он был здесь, когда Жак убил себя.

– Значит, он прихватил с собой и ружье? В доме его нет. Я посмотрела.

– В самом деле? Какая предусмотрительность! Прямо маленькая героиня, – добавила Жоржетта. – Давайте выйдем на воздух, здесь душновато.

Мы вышли. Арнольд ждал нас у крыльца, рядом с лошадьми. Увидев меня, он усмехнулся.

– Привет, Элиза. Вы, гляжу, ранняя пташка.

– Скажите мне, что случилось, – обратилась я к Арнольду. – Почему он это сделал? Вы поссорились?

– Жак был таким впечатлительным. Произошел несчастный случай.

У меня пересохло во рту.

– Нет, никакой случайности не было. Вы убили его.

Арнольд рассмеялся. Своей невозмутимостью он напугал меня сильнее, чем если бы набросился с кулаками.

– И вы бы хотели, чтобы меня за это повесили? Нет, меня это никак не устраивает. Я слишком люблю жизнь.

– Вы сошли с ума, Арнольд, – сказала я. – Он ни разу в жизни не обидел вас. Он… он любил вас, а вы… вам, кажется, безразлично то, что он умер.

Я слишком поздно заметила занесенную надо мной руку Жоржетты. Она ударила меня по голове камнем, и последнее, что я увидела, прежде чем погрузиться в темноту, было ее красивое лицо с дьявольски жестокой усмешкой.

Голова раскалывалась от боли. Я потерла висок, но это не помогло. Меня подташнивало, я чувствовала тяжесть во всем теле.

– Прекрасно, ты пришла в себя.

Туман перед глазами рассеялся. Я валялась на полу под окном. Трупа не было. На маленьком столике горел огарок свечи. Жоржетта стояла возле двери. В руке у нее был пистолет.

– Арнольд пошел кое-что устроить, – сообщила она.

– Воды, – попросила я, пытаясь сесть. Меня мутило. – Пожалуйста, дайте воды.

– Тихо! – рявкнула она. – Можешь сесть, но не пытайся подняться, не то пристрелю. Не думай, что я не сумею этого сделать.

– Нисколько не сомневаюсь в этом, – сказала я. Мне удалось сесть. Я оперлась спиной о стену и закрыла глаза.

– Не в этом ли состоял ваш план? – спросила я тихо. – Двойное убийство?

– Нет, – со злобной улыбкой ответила Жоржетта. – Мы припасли для тебя нечто получше. Самую подходящую участь для шлюхи. Я уже давно все продумала и рассказала Арнольду. Он был в восторге.

– Гарту вряд ли это понравится.

– Гарт! Ха! Он ни о чем не узнает. Он уехал в Вашингтон, моя дорогая, и не вернется еще очень и очень долго. Никто не удивится, узнав, что ты сбежала, убив мужа, и меньше всего Гарт. Он рассказывал мне о тебе. Мы вместе смеялись над тобой, Элиза. Он говорил, что ты как сука в течке, все тебе мало.

Она лгала, но тогда, полуживая, я почти ей поверила. Он должен был прийти. Он сказал, что придет.

– Вы лжете, – ответила я.

– Разве? – переспросила Жоржетта, хрипло рассмеявшись. – Гарт любит меня, Элиза. Он всегда любил меня, с самого детства. И я его люблю.

– И сколько детей ты ему подарила? – язвительно спросила я.

– Какая разница, есть у нас дети или нет. К тому же Гарт безразличен к детям, я знаю. Ты для него ничто, временная забава. Я – та жена, которая нужна ему. Я знаю, чего Гарт хочет от жизни, и знаю, как помочь ему добиться цели. А ты – худшее, что могло бы случиться с ним в жизни. Ты скандальная безвкусная девка! Ты вульгарна и бесстыдна!

Голос Жоржетты постепенно срывался на визг, и к концу монолога она буквально верещала от ненависти.

– Какая патетика! – чуть посмеиваясь, ответила я. – Ты злишься оттого, что не можешь его удержать как женщина. Зачем ему любовницы, если есть хорошая жена?

В два прыжка Жоржетта пересекла комнату и ударила меня пистолетом по голове, не переставая истерически визжать. Я уклонилась от удара и даже умудрилось пнуть ее ногой. Жоржетта тяжело рухнула на пол. Я вскочила на ноги, пытаясь вырвать у нее из рук пистолет, и когда мне это почти удалось, раздались тяжелые шаги Арнольда.

Он бросился на меня и повалил ничком, приставив к моему виску пистолет. Жоржетта, с трудом переведя дыхание, поднялась на ноги.

– Позволь мне ее пристрелить, – хрипло говорила она. – Позволь…

– Нет! Я знаю, как велико искушение, Жоржетта, но потерпи. Обещаю тебе, мой вариант лучше. Ты не будешь разочарована.

– Нет, ничего не выйдет, – отвечала Жоржетта. – Она убежит, вернется…

– Клянусь, ты больше никогда ее не увидишь, – твердо заявил Арнольд. – Прошу, кузина, доверься мне.

Обернувшись ко мне, Арнольд добавил:

– Ты считаешь себя очень умной, Элиза, не так ли? Я вижу, ты предусмотрительно упаковала вещи и, готов поспорить, оставила записку. Они найдут записку, а позже, когда обнаружат Жака, непременно решат, что ты выполнила вчерашнюю угрозу. Мы все слышали тебя, Элиза. Даже Джеймс подтвердит, что ты хотела смерти своего мужа. Родственники Жака будут разыскивать тебя, но у них ничего не получится, все равно, как если бы ты умерла. А я женюсь на Колетт, и «Ля Рев» будет моим.

– Так тебе нужно имение? Это все, что ты хочешь, Арнольд? Но тебе его не вытянуть. У тебя честолюбия не хватает.

– Не волнуйся, Жоржетта будет время от времени ссужать меня деньгами, пока я не встану на ноги.

– И для чего столько жертв? – спросила я. – Почему бы просто не жениться на Колетт и зажить с Жаком счастливо под одной крышей?

– Нет, дорогая, меня это не устраивает. «Ля Рев» будет только моим, а ты… ты исчезнешь, а вместе с тобой и все неприятности.

– Ты все продумал, – спокойно сказала я, а про себя подумала, что имею дело с настоящим маньяком.

– Точно, – согласился Арнольд. – Жоржетта подала идею, должен признать за ней эту роль. Правда, сейчас она готова прикончить тебя на месте, но умереть без страданий – слишком легкий для тебя исход. Нет, ты должна сперва помучиться. Для всего мира ты умрешь, и мы избавимся от тебя, так что и следов никто не найдет. Это непростая задача, однако выполнимая, особенно когда есть нужные люди. А у Жоржетты есть полезные знакомые. Настоящие выродки!

– Вы оба сумасшедшие.

Жоржетта засмеялась.

– Возможно, ты недалека от истины. Нас сводит с ума ненависть к тебе. Хватит болтать, Арнольд. Мы ведь не хотим лишить Элизу удовольствия?

Глаза Арнольда опасно вспыхнули.

– Нет, не хотим, – процедил он и вынул из кармана часы. – Почти четыре часа. Нам надо действовать быстрее. У нас еще полно дел. Раздевайся, Элиза, все снимай.

– Ты грязное животное, Арнольд, – выдавила я из себя.

– С чего ты взяла? А, ты думаешь, что я хочу заняться с тобой любовью! Нет, моя дорогая, не сейчас. Раздевайся, не то я стану срывать с тебя одежду вместе с кожей.

Я плюнула ему в лицо и получила в ответ крепкую пощечину. Я задохнулась, к глазам подкатили слезы.

– Ты прекрасно с ней обходишься, Арнольд, – восхищенно пробормотала Жоржетта. – Я бы так не смогла. Будь я на твоем месте, я не удержалась бы и прикончила ее на месте.

Арнольд еще раз ударил меня, и я начала медленно раздеваться. Он не сводил с меня глаз, и мало-помалу во взгляде его разгоралась похоть. Он облизывал губы, но не делал попытки коснуться меня. Когда я осталась в одной тонкой сорочке, он тяжело задышал, широко раздувая ноздри.

Жоржетта подавила смешок.

– Снимай сорочку, ты, шлюха. Арнольд хочет рассмотреть тебя получше. Ну что, Арнольд, мне выйти на пару минут? – И она грубо рассмеялась.

Я переводила взгляд с одного на другого, понимая, что не смогу защитить себя от его неожиданно разгоревшейся похоти. Жоржетта подошла ко мне и сорвала батистовую сорочку. Я задохнулась от ярости и, резко обернувшись к ней, успела ударить ее по лицу до того, как на меня навалился Арнольд. Жоржетта наблюдала за нашей борьбой с удовольствием, подбадривая Арнольда возбужденными восклицаниями.

– Давай, давай, Арнольд, – лихорадочно приговаривала она. – Покажи ей! Бери ее, чего ты ждешь! Чего боишься? Ты же хочешь. Давай, Арнольд, сделай это.

Я извивалась в его руках, содрогаясь от прикосновений мокрых ладоней. Он ударил меня еще раз, на этот раз с такой силой, что у меня из глаз посыпались искры, раздвинул мои бедра и со стоном всунул в меня свой тщедушный червяк. Арнольд сопел и бормотал что-то, как в бреду, и я, даже сквозь туман боли и стыда, слышала истерический смех Жоржетты, ее возбужденные возгласы, призывы к Арнольду действовать быстрее, быстрее… Грубые доски пола вонзались мне в спину. Я пыталась оттолкнуть его, но мне не хватало сил.

– Сделай ей больно, Арнольд! – захлебывалась Жоржетта. – Пусть заорет!

Наконец Арнольд скатился с меня. Он тяжело дышал, и глаза его блестели. Вдруг надо мной появилась Жоржетта с короткой плеткой в руках. Она ударила меня по груди и успела попасть по животу, прежде чем я сжалась в комок, подставив ударам спину. Град ударов посыпался на спину, ягодицы, бедра. Я поклялась, что не доставлю ей удовольствия и не закричу. Хлыст рвал мое тело, оставляя кровавые рубцы, но я, сжав кулаки, закусила губы. Боль окутала меня сплошной пеленой, и в тот момент, когда я поняла, что, если не закричу, сойду с ума, что-то остановило ее руку.

– Довольно, Жоржетта, – закричал Арнольд, перехватив хлыст. – Прекрати, или ты убьешь ее!

– Я хочу ее убить! – рычала Жоржетта. – Я ненавижу ее! Я ненавижу ее! Она заслуживает смерти!

– Перестань, она заплатит за все, клянусь, Жоржетта. Дай срок. Прошу, делай, как я говорю.

Жоржетта в изнеможении прислонилась к стене, и плеть выпала из ее безжизненно повисшей руки.

– Я наконец счастлива, – произнесла она устало. – Всю оставшуюся жизнь я буду помнить, как мне было хорошо. Единственно, чего бы мне еще хотелось, так это, чтобы Гарт посмотрел на все это, а там можно было бы ее и убить.

– Мой план лучше, – быстро ответил Арнольд. – Увидишь.

Он снова владел ситуацией и действовал четко и быстро.