Кадфаэль уже не раз навещал этот дом по требованию пожилой матроны, которой шел уже девятый десяток. Почтенная Джулиана считала, что в оплату за свои щедроты не только обеспечила своей душе местечко в раю, но также откупила себе у монахов право на попечение о своих телесных недугах. В восемьдесят лет болезни неудивительны, и Джулиана частенько прихварывала: из-за малейшей ранки или царапины у нее на ногах образовывались язвы, поэтому, занимая одну из двух комнат наверху, она редко оттуда спускалась. Если она как хозяйка дома сидела во главе стола на свадебном пиру - а это, кажется, так и было, - то, верно, клюка, от которой пострадал бедняга Лиливин, была у нее под рукой. Старушка была скора на расправу и частенько поколачивала тех, кто ей не угодил.
      Единственным человеком, в ком она будто бы просто души не чаяла, был ее внучек Даниэль, но даже он никакими уловками не мог заставить ее развязать кошелек. Сын Уолтер весь пошел в матушку и был таким же скопидомом, как она. Но в нем, по-видимому, жила непоколебимая вера в свою добродетель, благодаря которой он, несомненно, попадет в рай, а может быть, просто по причине относительно нестарого возраста ему еще не пришло время задумываться о том, что ждет его после смерти, и монастырские алтари не могли похвастаться дарами Уолтера Аурифабера. Свадьбу наследника Аурифаберы обставили с должной роскошью, однако все затраты до последнего пенни наверняка будут восполнены из денег на хозяйственные нужды за счет самой жесткой экономии в течение ближайших месяцев. Среди недоброжелателей Уолтера Аурифабера ходила невеселая шутка, что его жена, дескать, умерла от голода после того, как родила ему сына, поскольку затраты на ее содержание с этого времени стали считаться излишними.
      Следуя за угрюмо молчавшим Даниэлем, Кадфаэль миновал узкий проход между двумя мастерскими и очутился перед раскрытой дверью, ведущей в холл. В этот час весь двор лежал в густой тени, но небо сияло безоблачной голубизной. Переступив через порог, они окунулись в пропитанный запахом сухого дерева сумрак. Справа находилась дверь, ведущая в комнату дочери, за нею - кладовые с хозяйственными припасами, в которых она была полновластной хозяйкой. Дальше начиналась лестница без перил, ведущая в верхние покои. Кадфаэль уже знал дорогу и поднялся наверх. Первая же дверь на узкой галерее, пристроенной к боковой стене холла, вела в комнату Джулианы. Не доходя до лестницы, Даниэль, не говоря ни слова, повернул назад и нехотя потащился обратно в мастерскую. На ближайшие несколько дней вся работа в мастерской падала на его плечи, он остался в ней за мастера и за хозяина. Говорили, что Даниэль мог быть хорошим работником, когда не ленился или когда старшим удавалось его заставить.
      На пороге Кадфаэль столкнулся с женщиной, которая выходила из комнаты. Такая же высокая, как ее брат, с такими же красивыми каштановыми волосами, дочь Уолтера Аурифабера Сюзанна в свои тридцать с лишком лет заправляла всем в доме, вот уже пятнадцать лет на ней целиком лежали хозяйственные заботы. Холодная сдержанность и достоинство Сюзанны, казалось, исключали самую мысль о насилии и преступлении. Когда почтенная Джулиана начала прихварывать, к Сюзанне перешли домашние обязанности ее матери. Говорили, что она похожа на покойницу. У Сюзанны хранились ключи от дома, она смотрела за кладовыми, словом, на ней держался весь дом, и она деловито и спокойно справлялась со своими обязанностями. "Славная девушка!" - говорили о ней. Вот только девичество ее слишком затянулось.
      Сюзанна улыбнулась брату Кадфаэлю, но улыбка ее была сдержанной и холодноватой. У нее было бледное чистое овальное лицо с широко посаженными серыми глазами, которые удивительно гармонировали с отливающими рыжиной каштановыми волосами, убранными в строгий узел. Одета она была в простое темное платье, как полагается аккуратной хозяйке. Связка ключей на поясе была ее единственным украшением.
      Кадфаэль давно был знаком с Сюзанной, но не мог похвастаться, что хорошо знает ее.
      - Вам нечего беспокоиться, - бодро сказала ему Сюзанна. - Все уже прошло. Она только напугана. Думаю, сейчас она будет расположена к тому, чтобы прислушаться к вашим советам. С ней там сидит Марджери.
      Марджери? Ах да! Молодая жена Даниэля! Довольно необычное поручение для невесты в первый день после свадьбы - ухаживать за мужниной бабкой! Когда-то в будущем, как вспомнил Кадфаэль, Марджери Бель, единственная дочь торговца тканями Эдреда Беля, должна получить очень неплохое наследство, ведь у нее не было братьев; впрочем, она и сейчас уже принесла в дом хорошее приданое. Неплохое приобретение для семьи скопидомов! Неужели у нее совсем не нашлось женихов и родители выдали ее замуж за первого, кто сделал предложение? Или ей давно приглянулся Даниэль, и она сама выбрала этого кудрявого, избалованного красавчика, который сейчас, уединившись в мастерской, наверное, злится, хмуро подсчитывая убытки?
      - А как себя чувствует ваш батюшка?
      - Ничего. С ним понемногу все обойдется, - деловито ответила Сюзанна. Папаша был в изрядном подпитии, и это, вероятно, спасло его. Обмякнув, он плюхнулся, как мешок. Загляните, пожалуйста, к нему, когда она вас отпустит! - И, сдержанно улыбнувшись на прощание, Сюзанна оставила Кадфаэля и бесшумно удалилась вниз по лестнице.
      Если припадок и впрямь лишил почтенную матрону дара речи, то надо сказать, она на удивление быстро оправилась. Старушка лежала пластом, не поднимая головы от подушки, и правильно делала. Ей следовало провести в этом положении денька два. Зато язык ее работал не переставая все время, пока Кадфаэль щупал ей лоб, считал удары сердца и, оттянув веко, внимательно исследовал зрачки налитых кровью серых глаз. Он дал ей выговориться, не вступая в разговор, и только слушал, стараясь не упустить малейшей подробности из ее рассказа.
      - Вот уж чего я не ожидала от господина аббата! - возмущалась Джулиана, поджимая тонкие сизые губы. - Как мог он встать на сторону какого-то побродяжки! Это же настоящий разбойник - вор и убийца! А он пошел против нас - честных ремесленников, которые исправно платят подати и свято блюдут все обряды христианской церкви. Как же вам всем не стыдно было давать приют такому негодяю!
      - Насколько я слышал, - кротко возразил Кадфаэль, роясь в своей сумке, где у него был пузырек с порошком сушеной омелы, - ваш сын не умер и не собирается умирать, тем не менее ваши гости целой толпой погнались за актером с криком: "Держи убийцу"!
      - Ему просто повезло, что он не погиб, - сказала, как отрезала, старуха, - И потом неважно, жив он или мертв! Сами знаете, за такие дела полагается виселица. А помри я тогда, что бы вы на это сказали? Дело могло кончиться двумя смертями в придачу к разорению семьи. Какой-то несчастный менестрелишка, а столько бед натворил за одну ночь, что дальше уж, кажется, некуда. Ничего! Он еще за это поплатится! Хотя бы и через сорок дней, а мы своего дождемся. Уж он от нас не уйдет!
      - Если он убежал от вас, нагруженный вашим добром, - сказал Кадфаэль, отсыпая себе на ладонь щепотку порошка, - то к нам в церковь он уж точно прибежал без поклажи. Один ваш жалкий пенни - вот все, что тогда было при нем!
      Затем Кадфаэль обернулся к молодой женщине, стоявшей наготове у изголовья:
      - Найдется у вас немного вина или молока? Что есть, то и сгодится. Разведите в нем этот порошок.
      Марджери была маленькая пухленькая двадцатилетняя девушка, со свеженьким и розовощеким личиком и густой копной неприбранных светлых волос. Она испуганно смотрела на все круглыми глазами. Неудивительно, что она растерялась, очутившись вдруг в чужом доме, где все вверх дном, однако то, что от нее требовалось, она выполнила спокойно и толково и управилась с кувшином и чашкой, не пролив ни капли.
      - У него было достаточно времени, чтобы припрятать награбленное, упрямо стояла на своем старуха. - Уолтер отсутствовал уже более получаса, прежде чем Сюзанна забеспокоилась и пошла его искать. За это время негодяй перебрался через мост и спрятался там в кустах.
      Припав губами к протянутой чашке, она с готовностью выпила ее содержимое. Как ни велика была ее обида на аббата и монастырь, это не повлияло на ее веру в целительную силу снадобий брата Кадфаэля. В целом свете не нашлось бы, наверное, такого предмета, в отношении которого они с Джулианой могли прийти к согласию, но оба питали друг к другу уважение. Даже у этой жадной и властной старухи, тиранившей всю семью и до смерти запугавшей прислугу, имелись кое-какие добродетели: ее мужество, неукротимый дух и честность невольно вызывали почтение.
      - Он клятвенно заверяет, что и пальцем не дотронулся ни до вашего сына, ни до вашего золота, - сказал Кадфаэль. - Я заранее признаю, что он мог и солгать, но и вы тоже должны согласиться, что могли ошибиться.
      Джулиана ответила на это полнейшим презрением. Поерзав на подушке, она поудобнее пристроила тощую седую косицу, которая раздражала ее, мешая спокойно лежать.
      - Кто же еще мог это сделать, кроме него? Он был тут единственный чужой человек, к тому же затаивший обиду, потому что я вычла из его платы стоимость разбитой вещи...
      - О чем, кстати, он рассказал иначе: какой-то подгулявший парень толкнул его под руку, и по его вине он нечаянно разбил ваш кувшин.
      - Его дело было смотреть лучше! Уж коли ты нанялся в дом, так умей приноравливаться ко всякой компании. Да, кстати, я вспомнила, что, когда его от нас выставляли, он не успел забрать своих игрушек - раскрашенных колечек и шариков. Чужого я не хочу, но и свое, что он стащил, сумею себе воротить. Сюзанна отдаст вам его финтифлюшки, пускай забирает на здоровье! По крайней мере, он не сможет сказать, что между нами взятки гладки, - мы его тоже обворовали.
      Она была так дотошна, так щепетильна, что возвращала жонглеру все, что ему принадлежало, и в то же время без малейших угрызений собиралась отправить его на виселицу!
      - Вы ему и так уж проломили голову, так что можете быть довольны. Еще один такой удар, и, возможно, на вас пало бы обвинение в убийстве. А теперь успокойтесь и послушайте-ка лучше, что я вам скажу! Если вы будете так скандалить, то сами вгоните себя в гроб. Приучите себя к смирению и кротости и не давайте воли своему гневу, иначе с вами случится третий припадок, похуже первых двух, который может оказаться для вас последним.
      В первый раз за весь разговор Джулиана, как видно, серьезно призадумалась. Наверно, она уже и сама себе это говорила, прежде чем услышала предостережение Кадфаэля.
      - Уж какая я есть, такая есть! - сказала она, признавая правоту Кадфаэля.
      - Все хорошо до поры до времени. Предоставьте молодым сходить с ума из-за пустяков. Все это пройдет и забудется. Смотрите, вот тут я оставляю вам пузырек с сердечным отваром. Это лучшее средство для укрепления сердца, какое я знаю. Принимайте его, как я вас раньше учил, да не вставайте сегодня с постели. Завтра я снова зайду вас проведать. А теперь, - закончил брат Кадфаэль, - я пойду взглянуть на мастера Уолтера.
      Золотых дел мастер громко храпел, на голове у него красовалась повязка, и его вытянутое лицо, имевшее обычно подозрительное выражение, во сне расслабилось. Убедившись, что сон для него сейчас лучшее лекарство, Кадфаэль решил его не будить. В задумчивости Кадфаэль спустился вниз и направился на задворки, где была кухня, чтобы найти Сюзанну. У очага трудилась тщедушная девчушка. Подкинув дров в лениво теплящийся огонь, она, поднатужась, повесила на крюк большой котел. Кадфаэль уже как-то видел мельком эту девочку, ему запомнились черные глазищи на пол-лица, смуглое личико и копна спутанных темных волос. Безродная сирота, прижитая какой-нибудь безродной служанкой от хозяина или хозяйского сынка, а то и от заезжего гостя. Девочке пришлось расти в семье скопидомов, и все же она попала еще не в самые плохие руки. По крайней мере ее здесь кормили, одевали в хозяйские обноски, и, кроме требовательной и злой старой барыни, у нее была еще и другая хозяйка спокойная и мягкая Сюзанна, которая никого не тиранила и не любила браниться.
      Кадфаэль дал Сюзанне отчет о состоянии бабушки, она выслушала все, внимательно глядя ему в лицо, время от времени отвечая понимающим кивком и не задавая никаких вопросов.
      - А ваш батюшка спит. Я не стал его будить. Сон, наверно, самое лучшее для него лекарство.
      - Ночью, когда мы его нашли, я сразу же сходила за его лекарем, сказала Сюзанна. - Бабушка-то теперь ни о ком, кроме вас, и слышать не хочет, а батюшка больше всех доверяет мэтру Арнальду, что живет здесь неподалеку. Хотя батюшке понадобилось несколько часов, чтобы прийти в себя, доктор Арнальд сказал, что ушиб не опасен. Может статься, сказалось то, что батюшка перед тем довольно много выпил.
      - А он еще не приходил в себя настолько, чтобы рассказать, что с ним случилось? Видел ли он сам человека, который его ударил?
      - Пока ни словечка. Когда он приходит в себя, у него так болит голова, что он ничего не в силах припомнить. Может быть, потом сумеет.
      Ко спасению или на погибель Лиливина... Однако, как там ни обернется дело, а Уолтер Аурифабер при всех своих прочих качествах во всяком случае не лжец. Сейчас от Уолтера невозможно было ничего узнать, зато что-нибудь могли поведать его домочадцы, а Сюзанна была самым серьезным и рассудительным человеком среди жильцов этого дома.
      - Я слыхал, в чем общее мнение обвиняет этого юношу, но ничего не знаю о том, как все произошло. Я знаю, что молодые ребята побуянили, как, впрочем, всегда водится на свадьбах, и тогда разбился кувшин. Я знаю, что ваша бабушка ударила парнишку клюкой и приказала вышвырнуть его за дверь, заплатив ему только пенни. По его словам, он с тем и убрался, зная, что спорить тут бесполезно, и потому не знает, что произошло дальше, но, услышав за собой погоню и поняв, что ловят его, бросился бежать и нашел укрытие у нас в церкви.
      - Ничего странного, что он рассказал все именно так, - рассудительно согласилась Сюзанна.
      - Слова каждого человека могут оказаться правдой или неправдой, сентенциозно изрек Кадфаэль. - Через сколько времени после его ухода мастер Уолтер отправился в свою мастерскую?
      - Да, пожалуй, около часа спустя. Некоторые гости уже начали расходиться, но ребята побойчее остались, чтобы проводить Марджери до дверей спальни, и человек двенадцать толпились на галерее. Свадебные подарки были выставлены на обозрение, но тут перед концом праздника отец взял их со стола и понес в мастерскую, чтобы спрятать в железный сундук. Наверху тем временем веселье было в полном разгаре, и я, наверно, только спустя полчаса после его ухода забеспокоилась, отчего он не возвращается. Там была золотая цепочка и кольца от отца Марджери, серебряный кошелек и серебряная пектораль с эмалью - чудесные вещицы! Я вышла из холла, через двор прошла в мастерскую и там увидела его на полу. Он лежал ничком около сундука, крышка была откинута, и внутри было почти пусто, исчезло все кроме тяжелых серебряных блюд.
      - Так, значит, музыкант ушел за час до того, как это случилось. Видел ли его кто поблизости от дома, после того как его выгнали?
      Она улыбнулась и с сожалением покачала головой:
      - Стояла такая кромешная тьма, что никто не заметил бы, даже если бы там шаталось хоть сто человек. И не так уж смиренно он вел себя, как вам рассказывает! Перед тем как уйти, он так ругался, обзывал нас такими словами, каких я, честное слово, никогда не слыхивала! И он орал, что еще заставит нас расплатиться за все обиды. Впрочем, что и говорить, с ним и впрямь обошлись несправедливо. И кто же, в конце концов, кроме него, мог это сделать? Неужто люди, которых мы знаем всю жизнь, соседи с нашей улицы? Нет, уж будьте уверены, это он спрятался на дворе в темном углу, пока не увидел, что отец один пошел в мастерскую, тогда он потихоньку подкрался, увидал открытый сундук и понял, какое там богатство. Уверяю вас, для бедняка это был очень большой соблазн. И все-таки даже бедные люди обязаны не поддаваться искушению!
      - Я вижу, вы очень уверены, - сказал Кадфаэль.
      - А я и уверена. И он ответит за это головой.
      Тут маленькая служанка вдруг резко повернула к ним лицо, обратив на говорящих широко открытые глаза. До чего же они были огромны и печальны! Из ее приоткрытых уст вырвался внезапно придушенный слабый вскрик, как будто пискнул котенок.
      - Раннильт у нас немного свихнулась из-за этого паренька, - без околичности объявила Сюзанна, выказывая снисходительное презрение к глупости служанки. - Он ужинал с ней на кухне, пел ей песни и играл на скрипке. Она жалеет его. Но что случилось, того не изменишь!
      - И после того как вы нашли своего отца лежащим на полу, вы, конечно, бросились в дом звать людей на помощь?
      - Я не смогла его сама поднять. Я громко объявила, что случилось, и те из гостей, кто еще не ушел, побежали в мастерскую, а из подвала прибежал Йестин, наш работник, он спит там внизу, а в тот вечер нарочно пораньше лег спать, зная, что ему с утра придется одному управляться в мастерской... Понятное дело, он заранее готовился к тому, что хозяин с похмелья будет маяться головой, а его сын поспит подольше после брачной ночи. Мы отнесли отца в спальню и уложили, и кто-то - уж я не помню, кто был первым, сказал, что это дело рук жонглера и что он не мог еще далеко уйти. И тогда они, все как один, бросились его ловить. А я посадила Марджери присматривать за отцом, а сама побежала за мэтром Арнальдом.
      - Вы сделали все, что было возможно, - похвалил ее Кадфаэль. - Ну, а когда же случился удар у госпожи Джулианы?
      - Это было уже без меня. Она еще до всего переполоха удалилась к себе в спальню и, может быть, даже поспала, хотя, я думаю, навряд ли она могла уснуть, когда на галерее поднялся шум и гам. Но едва я успела выскочить за порог, как она приковыляла в спальню к отцу и увидала его там окровавленного, лежащего без чувств. Марджери говорит, она только схватилась за сердце и рухнула на пол. Но этот припадок был все-таки не такой сильный, как в прошлый раз. Когда я вернулась с доктором, она уже пришла в себя и могла разговаривать. Заодно он и ей оказал помощь.
      - Ну что ж! Оба на этот раз отделались испугом, - задумчиво сказал Кадфаэль. - Все обошлось благополучно. Ваш батюшка - сильный человек, при его хорошем здоровье он скоро поправится и доживет до старости. Но для вашей бабушки такие передряги опасны. Я и ей сказал что эдак и умереть недолго.
      - Утрата ее сокровищ, - бесстрастно закончила Сюзанна, - для нее самый убийственный удар. Уж если она его переживет, то ей не грозит смерть раньше положенного срока. Мы все тут люди выносливые, брат Кадфаэль. Очень выносливые!
      Вместо того, чтобы выйти прямо на улицу, Кадфаэль через боковую дверь вошел в мастерскую Уолтера Аурифабера. Вероятно, Уолтер попал туда тем же путем, когда, собрав драгоценности из золота и серебра, украшенные эмалью и сверкающими каменьями, решил положить их в кованый сундук, где хранил свои богатства. Захоти потом миссис Марджери покрасоваться в своих драгоценностях, ей было бы нелегко выцарапать их оттуда. Хотя кто знает! Может статься, что в этой пухленькой и незаметной женщине неожиданно проявится бойцовский характер. Женская наружность бывает очень обманчива!
      Войдя в мастерскую, Кадфаэль увидел по левую руку от себя дверь на улицу. У самого входа находился особый стол, на котором выставлялись изделия мастерской, а в глубине было множество полочек, маленький горн, в котором сейчас не горел огонь, и верстаки; за одним из них, хмуро сдвинув брови, трудился сын хозяина над оправой для дымчатого мохового агата.
      Однако, как ни был он занят мыслями о несчастьях, постигших его семью, пальцы его проворно управлялись с миниатюрными орудиями его тонкого ремесла. Работник Аурифаберов сидел возле горна и взвешивал на весах маленькие пластинки серебра. Какой крепко сбитый здоровяк этот Йестин! На вид ему, кажется, лет двадцать семь - двадцать восемь. Взгляд Кадфаэля упал на склоненную голову с густой шапкой коротко подстриженных прямых черных волос. Но вот Йестин обернулся, услышав, что кто-то вошел, и тогда открылось широкое, костистое, смугловатое лицо с густыми бровями и глубокими глазницами - лицо истого валлийца. Подобродушнее, чем у его хозяина, однако не такое смазливое.
      Завидя Кадфаэля, Даниэль отложил в сторону инструменты.
      - Вы осмотрели обоих? Ну, что вы о них скажете?
      - На этот раз оба отделались сравнительно легко, - ответил Кадфаэль. За мастером Уолтером наблюдает его врач, который полагает, что его жизнь совершенно вне опасности, только память пока еще не вернулась. Госпожа Джулиана оправилась от удара, но любое новое потрясение может стать для нее смертельным, что и неудивительно. Немногие доживают до такого возраста. Судя по выражению лица молодого человека, он, кажется, подумал про себя, что лучше бы и не доживали. Но как бы то ни было, он знал, что был бабушкиным любимчиком, и при случае пользовался ее слабостью. Возможно, он по-своему даже любил ее, настолько, насколько нетерпеливая молодость может любить сварливую старость. Кажется, этот юноша не был бесчувственным от природы, а только слишком избалованным. Сынки из купеческого сословия иной раз вырастают такими же негодниками, как наследники баронского рода, - и тех, и других портит их привилегированное положение.
      В дальнем углу мастерской стоял опустошенный грабителем кованый сундук Уолтера - большущий, опоясанный железными полосами ящик, надежно прикрепленный болтами к полу и к стене. Желая, чтобы любой представитель аббатства, давшего приют злодею, хорошенько проникся чудовищностью совершенного преступления, Даниэль отомкнул двойные замки, откинул крышку и показал, что осталось внутри, - там лежало несколько тяжелых блюд из серебра, слишком громоздких, поэтому вор решил не связываться с такой тяжестью.
      Все, что он рассказал и готов был неустанно повторять всякому, кто соглашался слушать его историю, полностью совпадало с рассказом Сюзанны. Йестин, к которому Даниэль после каждой фразы своей печальной повести оборачивался а подтверждением, только торжественно кивал, наклоняя черноволосую голову и давая понять, что согласен с каждым словом.
      - Так вы все уверены, что виновен именно жонглер? - спросил Кадфаэль. Ни у кого нет мысли, что кто-то другой мог быть вором? Про мастера Уолтера известно, что он богат. Мог ли нездешний человек знать о размерах его богатства? Мне кажется, что у нас в городе найдутся люди, которые способны позавидовать чужому достатку.
      - Да уж, что верно, то верно, - хмуро согласился Даниэль, - Один такой живет как раз поблизости - только через двор перейти. Я бы и сам на него подумал, да он был у меня все время на глазах. А раз так, то что тут говорить! По-моему, он-то как раз первый и заявил, что надо ловить жонглера.
      - Как? Неужели вы про вашего жильца, замочного мастера? Безобиднейший человек, как мне казалось. Платит за помещение, что положено, и сидит у себя в мастерской, как все добрые ремесленники.
      - В мастерской сидит его работник - ему помогает слабоумный мальчишка Джон Бонет, - сказал Даниэль с презрительным смешком. - Сам Печ занят другим - сует свой длинный нос в чужие дела, а потом разносит сплетни по кабакам. Такой проныра и угодник! В лицо тебе будет улыбаться, а только отвернись - за спиной как раз и охает. Если хотите знать мое мнение, то я считаю, что он кого угодно способен обворовать. Но вчера он все время был в холле, так что это был не он. И не сомневайтесь даже, мы взяли верный след, когда все кинулись за этим бродягой Лиливином, вот увидите, что так оно и окажется!
      Все в их рассказах сходилось, и, возможно, они окажутся правы. Против этого можно было выставить только одно возражение: мог ли пришлый человек, не знающий города, найти темной ночью укромное место, где он так надежно запрятал бы свою добычу, чтобы ее никто не нашел, а он сам смог бы потом легко забрать ее и унести? Расстроенная семья могла отмахнуться от этих соображений. Но Кадфаэлю они мешали согласиться с общим мнением.
      Когда Кадфаэль выходил через ту же дверь, в которую вошел, и хотел закрыть ее за собой на щеколду, через порог протянулся длинный луч солнечного света, и на сквозняке в нем вдруг затрепетала тонкая светло-желтая нить, зацепившаяся за дверной косяк на уровне его глаз. Сейчас эта сторона двери была от него справа; когда он входил, она была по левую руку, но тогда здесь не было солнечного луча, который между тем успел сюда перебраться. Тонкая, как паутинка, блестящая льняная нить. Кадфаэль взялся за нее кончиками пальцев и осторожно потянул. Льняной волосок держался на косяке, приклеенный каплей буроватого вещества, сейчас оно отлепилось вместе с волосом, рядом с которым оказался еще один, целиком прилипший к двери. Кадфаэль так и впился глазами в эту находку, но, кинув через плечо взгляд в мастерскую, он тотчас же закрыл за собой дверь. С того места, откуда смотрел Кадфаэль, был отлично виден угол, где стоял сундук; отсюда было удобно наблюдать за склонившимся над ним человеком.
      Сущий пустяк пробил серьезную брешь в перечне доказательств невиновности, от которых зависела, ни много ни мало, человеческая жизнь! Кто-то стоял на пороге и, прижавшись к дверному косяку, подглядывал оттуда за стариком - кто-то, кто был одного роста с Кадфаэлем, невысокий человек с льняными волосами и свежей раной у левого виска.
      Глава третья
      Суббота, от полудня до ночи
      Кадфаэль все еще стоял в раздумье, держа на ладони зловещую находку, но тут его окликнул кто-то из холла, и внезапный порыв ветра в тот же миг подхватил и унес оба волоска. Пускай себе летят! Они уже поведали ему свою красноречивую повесть и вряд ли могли добавить к ней что-либо еще. Обернувшись, он увидел в дверях холла удаляющуюся Сюзанну, а навстречу ему торопливо шла маленькая служаночка с узелком в руке.
      - Миссис Сюзанна сказала, что госпожа Джулиана велела отдать эти вещи, чтобы они не валялись у нас в доме. - Девушка приоткрыла узелок, в котором Кадфаэль разглядел раскрашенные деревянные предметы, кое-где облезлые от долгого употребления. - Это пожитки Лиливина. Она сказала, что вы их заберете и отдадите ему. - Черные, распахнутые в всю ширь глаза так и впились в Кадфаэля. - Правда ли то, что говорят? - пытливо спросила она, понизив голос. - В церкви его никто не тронет?
      - Да, он у нас, и там для него вполне безопасно, - ответил Кадфаэль. Сейчас ему никто ничего плохого не сделает.
      - Не очень его побили? - с тревогой в голосе спросила девушка.
      - Ничего страшного с ним не случилось, все заживет, пока он отдыхает. Сейчас можно за него не беспокоиться. Правом убежища он будет пользоваться сорок дней. Мне кажется, - сказал Кадфаэль, внимательно вглядываясь в тонкое личико с широко расставленными глазами и нежно очерченными выступающими скулами, - что тебе нравится этот молодой человек.
      - Он так хорошо пел и играл на скрипке, - вздохнула девочка. - И ласково разговаривал, и рад был посидеть со мной на кухне. Этот час был самым лучшим в моей жизни! А теперь я за него боюсь. Что с ним будет, когда пройдет сорок дней?
      - Что будет? Ну уж коли на то пошло - сорок дней ведь немалый срок, так что многое может за это время измениться, в крайнем случае он попадет все-таки в руки закона, а не в руки своих обвинителей. Закон хоть и суров, но справедлив. И к тому времени люди, которые его обвиняют, позабудут нынешнюю горячку, а если и не позабудут, то не смогут его пальцем тронуть. Если ты хочешь ему помочь, раскрой пошире глаза и уши и, если узнаешь что-нибудь новое, расскажи об этом всем.
      Очевидно, самая мысль о такой возможности испугала девушку. Кто станет прислушиваться к ее словам? Кому это нужно?
      - Мне ты можешь рассказывать все без опаски, - ободрил девушку Кадфаэль. - Ты знаешь что-нибудь о том, что происходило здесь ночью?
      Пугливо оглянувшись через плечо, она затрясла головой:
      - Миссис Сюзанна отослала меня спать, мой угол на кухне, я даже и не слыхала... Я совсем падала от усталости.
      Кухня стояла в стороне от дома; тогда было принято ставить кухню отдельно, потому что при тесной городской застройке всегда существовала опасность пожара, дома с деревянными каркасами воспламенялись быстро. Наработавшись за день, девушка действительно могла проспать всю кутерьму.
      - Я знаю только одно, - продолжила она, отважно глядя в глаза Кадфаэлю, и он увидел на ее юном, нежном лице такую решимость, которая невольно внушала уважение, - я знаю, что Лиливин не причинял зла ни моему хозяину, ни вообще кому бы то ни было. И то, что на него наговаривают, это все неправда.
      - И он ничего не крал? - тихо спросил Кадфаэль.
      Девушка нисколько не смутилась, два маяка, ни разу не сморгнув, выдержали его взгляд.
      - Может быть, что-то съестное, когда он был голоден: яйцо из-под курицы, куропатку в лесу, даже каравай хлеба... Это могло быть. Он всю жизнь голодал. - Как ей было не знать этого, то же самое она на себе испытала! Но еще что-нибудь? Украсть деньги или золото? Какой ему от этого был бы прок? Нет, он не из таких! Это - никогда!
      Кадфаэль первым заметил высунувшуюся из холла голову, и тихонько предупредил Раннильт:
      - Ну, беги! Скажешь, что это я тебя задержал расспросами, но ты ничего не знала и ничего не могла сказать.
      Раннильт мгновенно все сообразила. Прежде чем раздался нетерпеливо окликавший ее голос Сюзанны, она уже спешила к ней со всех ног.
      Не дожидаясь, когда она скроется в доме вслед за своей госпожой, Кадфаэль повернулся и зашагал через проход между мастерскими на улицу.
      Болдуин Печ с кружкой пива в руке сидел на крыльце своей мастерской. Поскольку улочка была узкой, а оба дома, обращенные фасадом на северо-запад, были погружены в глубокую тень, у него, очевидно, имелась особенная причина отдыхать именно в этом месте. Все жители города, которые вчера были в гостях на свадьбе в доме Уолтера Аурифабера, сегодня поднялись, едва только пришли в себя после вчерашнего гулянья, и с утра все были уже на ногах, а их раннему пробуждению и бодрости в немалой степени способствовал запас удивительных новостей, которыми нужно было как можно скорей поделиться с соседями, и надежда узнать все мельчайшие подробности.