Глава тринадцатая

В доме у Жерара Хью и Кадфаэля встретили приветливо, потому что всего только четверть часа назад возвратился возбужденный от радости Конан, целый и невредимый. Да и Жерар, человек приземленный, склонен был оставить мертвых мертвецам, поскольку живые отдали им последний долг, проводив достойно в лучший мир. Теперь все его домочадцы были свободны от подозрений и могли приступить к повседневным обязанностям.

Однако двух человек не было дома.

— Фортуната? — переспросила Маргарет, когда Кадфаэль поинтересовался, где теперь девушка. — Она ушла сразу же после обеда. Она сказала, что попытается опять увидеться с Илэйвом или хотя бы разузнать, нет ли каких новостей. Вы встретите ее на обратном пути в аббатство или застанете там.

У Кадфаэля камень с души свалился. В аббатстве Фортуната будет в полной безопасности.

— Мне пора возвращаться, — сказал он успокоенно, — я и так довольно долго отсутствовал.

— А мне бы хотелось услышать мнение вашего младшего брата, — сказал Хью. — При мне много раз упоминали шкатулку, которую Уильям завещал в качестве приданого Фортунате. Мне бы хотелось взглянуть на эту вещь. Правда ли, что когда-то там находилась книга? Хотелось бы узнать, что по этому поводу думает Джеван. Его руками изготовлено немало книг. Хорошо бы поговорить с ним, если, конечно, у него найдется время. Но пока разрешите мне хотя бы взглянуть на эту шкатулку.

Литвуды охотно сообщили шерифу все, что могли. Никаких дурных предчувствий, никакого беспокойства в доме не наблюдалось.

— Джеван недавно ушел в мастерскую, — сказал Жерар. — Он был уже там сегодня утром, но не успел все закончить. Наверное, он скоро вернется. Зайдите в дом и подождите, он вот-вот придет. Шкатулка? Вероятнее всего, он запер ее в комнате. Ее вчера вечером Фортуната подарила ему. В шкатулке первоначально хранилась книга, сказала Фортуната, а у Джевана имеется несколько книг, так пусть же он и владеет шкатулкой. Джеван будет рад показать ее вам. Необычайно красивая вещь.

— Раз уж его нет дома, не стоит вас беспокоить, — решил Хью. — Зайду попозже, а сейчас мне надо торопиться.

Он вышел от Литвудов вместе с Кадфаэлем и проводил его до самого Вайля.

— Она подарила ему шкатулку, — недоумевая, сказал Хью. — Что бы это могло значить?

— Наживка на крючок, — предположил Кадфаэль. — Похоже, она рассуждала так же, как и я. Но не затем, чтобы убедиться в его виновности, — напротив, чтобы уверить себя в его невиновности. Узнать правду во что бы то ни стало. Это ее любимый родственник, но девушка не из тех, кто способен закрыть глаза и притвориться, что все в порядке. Возможно, что мы ошибаемся — как я, так и она. Но даже если не ошибаемся, девушке сейчас не угрожает опасность, если она и в самом деле направилась в аббатство. Пойду разыщу ее там. И если только тот…

— Его я беру на себя, — решительно заключил Хью.

Пройдя сквозь арку ворот на монастырский двор, Кадфаэль застал там необыкновенно кипучую деятельность. Похоже, в аббатство только что прибыло некое важное лицо, встретить которое собрались все монастырские чины. Привратник, торопясь так, что развевался подол рясы, намеревался взять под уздцы лошадь приезжего; конюх, вперегонки с братом Жеромом, устремился ко второй лошади; приор Роберт спешил из братского корпуса своим размашистым шагом; брат Дэнис крутился поблизости, пытаясь выяснить, куда поместить гостя — в странноприимный дом или в покои аббата. Братья и послушники толпились на расстоянии, готовые исполнить любое поручение, если возникнет надобность, и несколько школьников, ускользнувших от неусыпного ока наставника, стояли, с любопытством глазея на переполох.

Дьякон Зерло, по-видимому, только что слез с мула и едва успел отряхнуть подол рясы. В дороге Зерло несколько пропылился, но был все так же розовощек и благодушен, хотя выглядел значительно счастливей оттого, что вместе с ним приехал его епископ, на которого можно было переложить решение всевозможных трудных вопросов.

Епископ Клинтонский только что с живостью и бодростью тридцатилетнего спешился с высокой чалой лошади. «А ведь ему уже около шестидесяти», — подумал Кадфаэль. Епископом Роже де Клинтон был уже четырнадцать лет и носил бремя власти с той же легкостью и задором, что и свое дорожное платье, высказывая во всем истинно аристократическое достоинство. Он был высок ростом и с прямой осанкой, отчего казался еще выше. Имея аскетический нрав и обладая основательными познаниями, он не нуждался ни в чем показном и был, по мнению Кадфаэля, одним из тех ревнующих о Боге епископов, которые стали такой редкостью. Резкими чертами лица и острым взглядом серых, проницательных глаз, схватывавших все мгновенно, он напоминал скорее воина, чем епископа. Бегло окинув взглядом суетящихся вокруг него людей, он передал узду конюху, и тут же к нему угодливо подоспел приор Роберт.

Вместе они направились в покои аббата, и толпа братьев и послушников понемногу стала редеть. Лошадей отвели в стойла, монахи разошлись по своим делам, а школьники отправились на поиски новых развлечений, пока не наступило время ужина. Кадфаэль подумал, что, наверное, до Илэйва через двор донесся шум всей этой сумятицы, возвещавшей о прибытии его судьи. Кадфаэлю доводилось прежде только дважды видеть епископа Клинтонского, и, конечно же, он не мог наверняка знать о его отношении к данному делу. Но, по крайней мере, епископ прибыл собственной персоной, готовый пресечь всяческие попытки осуществлять власть в епископате вместо него.

Что бы то ни было, Кадфаэлю немедленно следовало разыскать Фортунату. Он обратился с вопросом к привратнику.

— Где сейчас дочка Жерара Литвуда? Дома мне сказали, что она отправилась сюда.

— Я знаю эту девушку, — кивнул привратник. — Но сегодня ее не видел.

— Домашним она заявила, что отправляется сюда, в аббатство. Это было сразу же после обеда, по словам матери.

— Сегодня я ее не видел, — повторил привратник, — хотя почти все время находился здесь. Раз или два я отлучался, но всего на несколько минут. Ей, наверное, требовалось поговорить с кем-то из старших. Навряд ли бы она смогла это сделать, не дождавшись меня.

Кадфаэль тоже так считал. Но если бы девушка, дожидаясь привратника, увидела во дворе приора, Ансельма или Дэниса, она бы обратилась к ним непосредственно. Кадфаэль направился к брату Дэнису, который часто крутился во дворе, но тот сказал, что не видел девушки. Фортунате было известно, где располагаются владения Ансельма, и она могла направиться прямо в библиотеку, расположенную в углу северной стены. Однако и Ансельм, покачав головой, заявил, что не видел сегодня Фортунату. Похоже было на то, что в аббатстве девушка в этот день не появлялась.

Раздумывая, как ему поступить, Кадфаэль услышал наконец колокол к вечерней службе, напомнивший ему о его призвании, которое он выбрал по доброй воле и в небрежении которым столь часто себя упрекал. Трудности разрешаются не обязательно воинственным путем. Разум и воля имеют не последнее значение в этом бесконечном сражении. Кадфаэль направился к южному входу и присоединился к братии. Оказавшись на погруженных в сумрак хорах, он от всей души помолился за несчастного Олдвина и за Уильяма Литвуда, обретшего покой там, где он желал, а также за всех томящихся в темнице узников, мучимых сомнениями и страхом, как виновных, так и невинных, ибо кто еще более них нуждался в заступничестве? Ошибся ли он, полагая, что в шкатулке находилась книга, или, высказав верную догадку, навлек опасность на всех, кто, идя далее, столкнется со страшной истиной? Преступление оставалось преступлением: убит был унылый, робкий Олдвин, о котором человек, пострадавший от него, сказал: «Да, все мои слова он передал правильно». Тем не менее некто, кому он не причинил никакого вреда, воткнул ему нож. в спину и убил бедолагу.

После вечерней службы Кадфаэль вышел из храма утешенный, хотя беспокойство за происходящее не ослабевало. Было еще довольно светло, но солнце уже клонилось к закату, и краски становились прозрачней, приобретая жемчужную мягкость. Еще одного человека надо было расспросить, прежде чем делать следующий шаг. Возможно, что Фортуната, не находя удобным просить разрешения увидеть Илэйва, поскольку совсем недавно они уже виделись, попросила кого-нибудь, в отсутствие привратника, передать молодому человеку весточку — кто бы отказал ей в такой просьбе? Хотя бы просто сказать юноше, дабы придать ему мужества, что его друзья помнят о нем. То, что Кадфаэль не встретил ее на дороге, еще ничего не значит: девушка могла добраться до города прежде, чем он вернулся в аббатство, и зайти к знакомым. Однако стоило поговорить с Илэйвом и окончательно убедиться, что беспокоиться не о чем. Взяв в крытой галерее ключ от карцера, Кадфаэль отправился к юноше. Илэйв, с прищуренными от ворвавшегося света глазами и сведенными бровями, оторвался от лежащей на столе книги: это была одна из самых страстных и человечных проповедей Августина. Лицо его разгладилось, едва он только прекратил вглядываться в малоразборчивые очертания букв. «Другие опасаются за него, — подумал Кадфаэль, — а сам он ничуть не боится и не выказывает даже тени беспокойства» .

— Чем-то ты похож на монаха, — заметил Кадфаэль. — Возможно, когда-нибудь ты наденешь рясу.

— Ни за что на свете! — с горячностью возразил Илэйв и весело рассмеялся.

— Да, наверное, это было бы бесполезно, если учесть твои планы на будущее. И ты крепко стоишь на своем. Ни путешествие, ни пребывание под замком — ничто тебя не поколеблет. Что ж, тем лучше! Кто-нибудь сказал тебе, что приехал епископ? Собственной персоной! Это делает тебе честь, ибо в Ковентри всполошились еще больше, чем мы здесь: если уж епископ решился удостовериться лично, что происходит во вверенном ему стаде, это свидетельствует о том, что дело твое представляется ему немаловажным. Надеюсь, оно скоро решится: епископ, похоже, как раз из тех, кто сразу же схватывает самую суть.

— Да, я слышал, как суетились в связи с чьим-то приездом, — сказал Илэйв. — Копыта стучали по камням… Но я не догадался, кто бы это мог быть. Он, наверное, скоро меня вызовет?

Заметив вопрошающий взгляд Кадфаэля, юноша улыбнулся.

— Я готов ответить на все вопросы. И мне не терпится поскорей на них ответить. Время, проведенное мною здесь, не пропало даром. Я обнаружил, что даже Августин на протяжении своей жизни менял взгляды. Возьмите его первые труды: полная противоположность тому, что он написал в зрелые годы. Мнение свое он переменял множество раз. Кадфаэль, как ты думаешь, не глупо ли сжигать человека за то, что он написал в двадцать лет, если в сорок он, возможно, создаст труды, которые всеми будут прославляться как священные письмена?

— К сожалению, этот довод никогда не принимали во внимание, иначе люди бы задумались, прежде чем кого-то казнить. Кто тебя сегодня навещал?

— Только Ансельм. А что?

— Никакой весточки от Фортунаты?

— Нет. Что-нибудь случилось? — насторожился юноша. — Надеюсь, с ней все благополучно?

— Надеюсь, да, — ответил Кадфаэль. — Хочется в это верить. Она сказала своим, что идет в аббатство навестить тебя или узнать что-либо о твоем деле. Вот почему я спрашиваю. Однако никто ее тут не видел. Она сюда не приходила.

— И это тебя беспокоит, — настойчиво сказал юноша. — Почему? Ты что-то подозреваешь? Ей что-нибудь угрожает? Ты боишься за нее?

— Скажем так: я был бы рад, узнав, что она дома и в безопасности. Но так оно, скорее всего, и есть. Нет, я не боюсь! Но тебе не следует забывать, что среди нас живет убийца и он имеет близкое отношение к семейству Литвудов. Вот почему я считаю, что дома, среди родных, девушка находится в большей безопасности, чем когда идет куда-то одна. Но сегодня за домом наблюдает Хью Берингар, и всякий, кто войдет или выйдет, не ускользнет от его внимания. И потому можешь быть спокоен.

За разговором никто из них не обратил внимания ни на стук копыт по булыжнику и громкие голоса во дворе, ни на стремительные шаги под окном. Поэтому оба вздрогнули, когда дверь распахнулась и вошел Хью Берингар.

— Мне сказали, что ты здесь, — сказал он, запыхавшись от спешки. — Но Фортунаты со вчерашнего вечера никто в аббатстве не видел. Правда ли это?

— Разве она не дома? — оторопев, спросил Кадфаэль.

— Нет, и ее родственника также нет дома. Госпожа Маргарет начала беспокоиться. Я думал, приду сюда и сам заберу девушку, если только она еще здесь. Но здесь, насколько я понял, она даже не появлялась, и дома ее нет: я только что оттуда. Где же она задержалась? И отчего никому не сказала, куда на самом деле направляется?

Илэйв, схватив Кадфаэля за руку, сильно встряхнул ее.

— Родственник? Какой родственник? Что произошло? Неужели девушка в опасности?

Кадфаэль отстранил юношу решительным жестом и спросил Хью:

— Ты послал кого-нибудь в мастерскую?

— Пока еще нет. Я надеялся, что застану ее здесь, в полной безопасности. Сейчас отправляюсь туда сам. Идем со мной! С отцом настоятелем объяснимся потом.

— Идем, и немедленно! — согласился Кадфаэль и направился к двери, но Илэйв в отчаянии вцепился в него так, что невозможно было освободиться.

— Ты мне обязан сказать! Какой именно родственник? Что ей угрожает? Чья мастерская? — И тут же, поняв, простонал: — Джеван! Книга — ведь там была книга… Ты думаешь, это он… — И юноша бросился к открытой двери, но на пути у него стоял Хью, уперевшись руками в косяк.

— Осел! — грубо отрезал Хью. — Ты забираешься еще дальше в трясину! Мы и без тебя обойдемся. Епископ уже приехал, так позаботься же о собственном спасении, а мы сделаем свое дело. — Подавшись вперед, он велел Кадфаэлю: — Выходи и вставь в замок ключ!

Тут же он схватил Илэйва и при помощи неожиданной подножки толкнул его на кровать. Юноша вскочил с ловкостью дикой кошки, но Хью был уже за дверью. Кадфаэль повернул ключ в замке, и юноше только и оставалось, что с яростным рычанием колотить в дверь кулаками.

Идя через двор к воротам, они слышали, как он колотит по двери и яростно кричит. Наверное, этот шум слышали даже в странноприимном доме, где все окна были открыты.

— Я велел оседлать для тебя лошадь сразу же, как мне сказали, что ее нет здесь. Думаю, девушка пошла именно туда, и он ушел вслед за ней… Она, наверное, решила найти эту книгу, а он разгадал ее замысел…

Привратник выполнил указания шерифа, как если бы они исходили от самого настоятеля, и уже вел к воротам оседланного пони.

— Поедем через город, потому что в обход будет значительно дольше.

Громовые удары в дверь карцера уже прекратились. Илэйв молчал, но его молчание казалось куда опасней, чем самые яростные крики. Юноша решил не растрачивать силы попусту и только ждал удобной минуты, чтобы добиться своего.

— Не завидую я тому, кто сейчас войдет к нему, — почти беззвучно произнес Кадфаэль, берясь за поводья. — Скоро брат принесет ему ужин.

— К тому времени, дай Бог, ты уже вернешься с хорошими новостями, — обнадежил его Хью и, вскочив в седло, первым выехал из ворот.

Помимо колокола, зовущего монахов к службе, о ходе времени сообщал свет, вливающийся в окна карцера с различной яркостью в зависимости от часа дня. Илэйв сообразил, как только успокоился, что скоро должен прийти с деревянной миской и кувшином послушник, который приносил ему ужин. Послушник этот не ожидал никакого подвоха, потому что привык к спокойному, дружелюбному приему: ведь не он был виноват, что юноша сидит под замком. Для сей обязанности избрали высокого, юного и довольно добродушного силача с невинным выражением лица. Илэйв не желал ему ничего дурного, но теперь любой, кто вставал на его пути к Фортунате, поневоле становился врагом.

Сама теснота помещения способствовала осуществлению замысла Илэйва. Окно и кровать под ним были расположены так, что распахнувшаяся дверь заслоняла их от входящего, и потому послушнику приходилось сначала ставить поднос с едой в изножье кровати, а потом уже закрывать дверь. С каждым разом он становился все менее осторожен и привык уже входить стремительно, толкнув дверь плечом и локтем, растворяя ее нараспашку, и направлялся сразу же к кровати, чтобы там поставить свою ношу. Только тогда, затворив дверь, он прислонялся к ней спиной и ждал, пока Илэйв не покончит с трапезой.

Илэйв, прекратив недостойные вопли. на которые все равно бы никто не ответил, мрачно уселся дожидаться знакомых шагов, которые вот-вот должны были послышаться под окном. Безымянный послушник шел обычно размашистой поступью, сильно стуча сандалиями по булыжнику. Илэйв безошибочно узнавал его, несмотря на то, что через узкое окно не успевал рассмотреть курчавые каштановые волосы вокруг тонзуры, прежде чем тот заворачивал за угол и подходил к двери. Пока послушник открывал дверь ключом, поднос он держал на весу на руке. Илэйв сидел за дверью, затаив дыхание, когда ни о чем не подозревающий парень направился, как обычно, к изножью кровати.

Илэйв внезапно налетел на него и оттолкнул к противоположной стене, а сам метнулся за дверь и стремительно побежал к воротам, прежде, чем кто-либо успел сообразить, что случилось. Однако послушник тут же выскочил и огромными прыжками понесся за беглецом, вопя привратнику что есть мочи, и на крик его, как встревоженные пчелы, слетелись братья, и даже конюхи вышли из конюшни. Те, кто были посметливей и любили поохотиться, также бросились вдогонку — прочие же сбились в кучу и стояли, ожидая, что будет дальше. Похоже, шум достиг даже покоев аббата, ибо и Радульфус, и его гость вышли с возмущенным недоумением, намереваясь пресечь переполох.

Наконец беглеца удалось поймать. Четверо или пятеро самых ретивых братьев схватили его уже под аркой, но Илэйв разметал их по сторонам. Они вновь разом навалились на юношу и только теперь остановили. Борющегося и извивающегося, его силком поставили на колени и толкнули так, что он упал лицом вниз на булыжники, корчась и задыхаясь.

И вдруг он услышал над собой бесстрастный голос:

— Это тот самый человек, о котором мне говорили?

— Да, это он, — подтвердил аббат.

— И ранее он не доставлял вам хлопот, был не опасен и не пытался бежать?

— Нет, — отвечал Радульфус, — И я не ожидал ничего в этом роде.

— Следовательно, есть какая-то причина, побудившая его к бегству, — продолжал тот же голос. — Не лучше ли поначалу выяснить, какова она? — И властно приказал крепко державшим его преследователям: — Дайте ему подняться.

Илэйв, опершись ладонями о булыжники, распрямился и встал на колени, озадаченно тряхнул разбитой головой и взглянул на красивые наездничьи сапоги, на красивые одежды и, наконец, на мужественное, квадратное, властное лицо с орлиным носом и серыми, проницательными глазами, невозмутимо устремленными на испачканного, взлохмаченного юношу, отрекомендованного ему как еретика. Оба смотрели друг на друга не отрываясь, словно зачарованные, — судья и обвиняемый, — словно пытаясь пробраться друг к другу через пустыню недоверия, полную сыпучих песков и ловушек.

— Тебя зовут Илэйв? — мягко спросил епископ. — Ответь мне, Илэйв, отчего ты пытался бежать.

— Я пытался не бежать, а… догнать, — отдышавшись, сказал Илэйв. — Милорд, юная девушка находится в опасности. Я узнал об этом только сейчас. И я сам тому причиной! Позвольте мне догнать и спасти ее, и — клянусь вам — я сразу же вернусь сюда. Господин, я люблю ее и хочу взять в жены… Если она в опасности, я должен быть с ней рядом.

Илэйв резко подался вперед и схватил епископа за край сутаны. В душе его вспыхнула надежда, ибо от него не отшатнулись и не попытались оттолкнуть. — О, милорд! Шериф уже отправился выручать ее, позднее он подтвердит мои слова. Но это моя невеста, нас нельзя разделить, и потому я должен спешить к ней. Милорд! Вот вам моя самая святая клятва, что я вернусь и предстану перед судом, каково бы ни было решение. Но отпустите меня сегодня вечером — всего только на несколько часов!

Аббат Радульфус отступил с видом столь решительным, что все стоявшие с ним рядом и с изумлением глядевшие на юношу также отошли в сторону. Роже де Клинтон, который умел читать в сердцах человеческих, крепко взял Илэйва за руку и помог ему подняться на ноги. Властным жестом он указал на ворота и велел привратнику:

— Выпусти его!

Мастерская Джевана Литвуда, где он выделывал кожи, находилась за Франквиллем, в уединенном месте на правом берегу реки, под крутым склоном, на котором раскинулся луг, оканчивающийся зарослями кустарника. Здесь земля дыбилась холмами, река была глубже и текла стремительней, что замечательно способствовало работе Джевана.