Радульфус провел пальцами по потрескавшемуся, острому как бритва краю и мрачно кивнул:

— Понятно. Об этот же ободок она поцарапала руки. Синрик рассказал, что, когда Эйлиот замахнулся на нее во второй раз, она схватилась за посох, чтобы уберечься от нового удара.

— А он тянул изо всех сил и вырвал у нее посох себе на погибель, — докончил Хью.

— Очевидно, они стояли где-то рядом с мельницей, — сказал Кадфаэль, — так как Синрик находился от них в отдалении, там, где растут ивы. У срубленного ствола, что нависает над водой, я нашел сбоку несколько сломанных веток и этот обрывок растрепанной шерстяной тесьмы, который зацепился за пень. Оглушенный священник упал в воду — возможно, он был без сознания, — шапочка слетела с его головы, оставив на пне этот обрывок подобно тому, как за ободок посоха зацепились женские волосы. Посох вылетел у него из руки. Берег над обрывом покрыт кочками, на которых растут кустики травы, там немудрено было споткнуться, когда женщина выпустила посох, и он потерял равновесие. Он упал со всего размаху головой на пень. Давным-давно дерево кто-то срубил, оставив неровный край, и Эйлиот упал затылком на острый зубец. Вы видели рану, отец аббат. Шериф тоже ее видел.

— Видел, — ответил Радульфус. — А женщина бросилась бежать и не знала, что с ним случилось?

— Она сама не помнит, как очутилась дома. Всю ночь она в страхе ждала его возвращения, ожидая, что он выполнит свои угрозы и, выдав юношу, вернется, чтобы изобличить ее и выгнать из своего дома. Но он так и не вернулся.

— Можно ли было его спасти? — спросил аббат, равно сожалея как о возмущенной и озлобленной пастве, так и о погибшем пастыре.

— Не думаю, чтобы кто-то, как бы он ни старался, мог вытащить его в темноте из-под нависающего обрыва. Даже если бы он позвал кого-то на подмогу, отец Эйлиот утонул бы прежде, чем подоспела бы помощь.

— Боюсь, что я впадаю в грех, — вымолвил Радульфус с горькой улыбкой, которая затем превратилась в улыбку смирения, — но я нахожу эту мысль утешительной. По крайней мере, среди нас не оказалось убийцы.

— Кстати, о прегрешениях! — сказал Кадфаэль несколько позже, сидя с Хью Берингаром в сарайчике посреди травного сада, — Эти слова заставили и меня повнимательней заглянуть в себя, чтобы узнать, насколько чиста моя совесть. Я пользуюсь кое-какими привилегиями благодаря тому, что лечу людей, живущих за пределами монастыря, а также должен иногда навещать своего крестника. Однако мне не следовало бы пользоваться этим преимуществом в собственных целях, а я, начиная с рождества, несколько раз бессовестно воспользовался возможностью без спроса выходить за ворота. Отец аббат, бесспорно, знает, что я нынче утром без его разрешения покидал монастырь, но не сказал об этом ни слова.

— Наверное, он считает, что ты по доброй воле сам покаешься в этом на собрании капитула, — сказал Хью с невозмутимо серьезным лицом.

— Сомневаюсь! Вряд ли ему это понравится. Тогда мне придется объяснить причину, почему я так поступил, а я знаю, как он на это смотрит. Мы с ним два старых сокола, и бури нам не страшны, но кроме нас здесь есть и невинные души, а в мирной голубятне не должны дуть ураганные ветры. Деяния отца Эйлиота и без того уж принесли аббату много волнений, и теперь он хочет, чтобы они поскорее забылись. Я полагаю, что скоро Форгейт получит нового священника и это будет всем знакомый человек, угодный не только тем, кто распоряжается приходом, но и тем, кому потом предстоит пожинать плоды этого выбора. И это будет самый лучший способ похоронить отца Эйлиота.

— Ну уж коли на то пошло, — задумчиво сказал Хью, — то, по правде говоря, нелегко было бы отказаться от священника, рекомендованного папским легатом. В этом случае всякий, и даже ваш аббат, мог сплоховать. А тут еще такая внешность и речь, да еще и ученость!.. Неудивительно, что Радульфус решил, будто заполучил для прихожан настоящее сокровище. Пошли вам господь в следующий раз простого человека, честного и смиренного!

— Аминь! И бог с ней, с латынью! А я-то тоже хорош — если не прямой пособник, то доброжелатель злодея и врага нашего короля, грешного и преступного человека! Я говорил, кажется, что мне надо бы покопаться в собственной совести? Покопаться надо, но чтобы не переусердствовать, иначе тоже выйдет нехорошо — наделаешь людям лишних хлопот!

— Хотел бы я знать, — откликнулся Хью, глядя на горящую жаровню и добродушно усмехаясь, — выехали они уже в путь или нет?

— До темноты, наверное, не выедут. Но к утру их уже здесь не будет. Надеюсь, она даст знать о себе Жиффару, — ответил Кадфаэль, подумав. — Он неплохой человек, только попал в трудные обстоятельства, как и многие в наше время. Главным образом из-за беспокойства о сыне. Она на него не жаловалась, единственное, что она ставит ему в упрек, — это то, что он, приноравливаясь к обстоятельствам, перестал возлагать надежды на императрицу. Будучи более чем на тридцать лет моложе, она не может понять такое поведение. Но мы-то с тобой, Хью, его слишком хорошо понимаем. Пусть молодежь поступает по-своему и ищет собственных путей!

С улыбкой Кадфаэль вспомнил молодую парочку, но главным образом, конечно, Ниниана — живого, храброго, дерзкого и отличного землекопа, хотя он прежде ни разу не держал в руках лопату и должен был учиться этому ремеслу на ходу.

— Давно уже, со времен брата Джона, у меня не было такого неутомимого работника, а с тех пор прошло уже лет пять. Помнишь Джона? Он остался в Гвитерине и женился на дочери кузнеца. Сейчас уж он, наверное, и сам добрый кузнец. Бенет мне его чем-то напомнил, ему тоже — все или ничего, и всегда готов очертя голову кинуться в новое приключение.

— Ниниан, — рассеянно произнес Хью, невольно поправляя ошибку Кадфаэля.

— Правильно! Теперь его следует называть Нинианом, но я все как-то забываю. Кстати, я ведь не рассказал тебе самое забавное, что вышло под конец, — сказал Кадфаэль, сам радуясь при воспоминании. — Когда кругом всяческие невзгоды, подозрения и смерть, хорошая шутка — неплохая вещь!

— Я бы тоже не отказался от такого завершения, — ответил Хью, протягивая руку к жаровне, чтобы осторожно подложить в нее несколько кусочков торфа. Он совершал это действие с удовольствием человека, за которого обыкновенно это проделывают другие. — Но что-то я ничего такого сегодня не заметил. И где ты только углядел что-то забавное!

— А ты в это время был занят заговором с отцом аббатом. Вы остановились с ним у могилы, в то время как все остальные уже разошлись. Вам некогда было наблюдать за тем, что делается вокруг. А я был свободен, как и брат Жером, который только и смотрел, во что бы ему сунуть свой любопытный нос и натворить каких-нибудь пакостей во исполнение долга. Санан тоже все видела, — сказал Кадфаэль, добродушно вспоминая подробности. — В первое мгновение она остолбенела от ужаса, но все очень быстро разрешилось. Помнишь наши широкие двойные двери в стене?

— Я сам в них вошел, — терпеливо подтвердил Хью.

После того как с его плеч свалилась забота, он разомлел от тепла. В этот день он с раннего утра был на ногах, и сейчас в сумеречном свете клонившегося к вечеру дня, в туманном и немного дымном воздухе, его разбирала дремотная лень.

— На улице за воротами стоял на дороге молодой парень, держа под уздцы лошадь. Казалось бы, кто мог обратить на него внимание среди хлынувшей из ворот толпы? Жером гонялся по всему кладбищу, точно овчарка, подгоняя отставших. Поэтому заметил знакомую фигуру. Исполненный рвения и служебного долга, он направился в ее сторону, чтобы получше рассмотреть. Одним словом, ты же знаешь Жерома!

— Каждый, кто изобличает зло, совершает достохвальное дело, — с удовольствием довершил Хью эту легкую сатиру на брата Жерома. — Но много ли достохвального можно совершить, увидев человека с лошадью?

— А если бы он увидел в нем некоего Бенета, зовущегося также Нинианом, разыскиваемого за измену королю Стефану, и сообщил бы о нем шерифу? Извини, что я так скажу, но теперь, когда ты, Хью, утвержден в этой должности, ты очень вырос в глазах Жерома, да и в глазах Ральфа Жиффара! Так что видишь, какие возможности углядел Жером в ту минуту. Единственное, что его смутило, — это незнакомая одежда, которой он никогда не видал раньше на злодее Бенете.

— Это для меня и впрямь неожиданность, — сказал Хью и с интересом повернулся к Кадфаэлю. — Так это, действительно, был юный Бенет, зовущийся также Нинианом ?

— Он самый. Я узнал его, и Санан тоже узнала, как только взглянула туда, куда смотрел Жером. Этот отчаянный парень и тут себе не изменил и очертя голову сам полез в ловушку. Он пришел, чтобы узнать, кого обвинят в убийстве, и удостовериться, что его кормилице ничто не грозит. Одному богу известно, что он способен был натворить, если бы ты не объявил во всеуслышание, что обвиняешь Джордана. Юноша ведь ничего не знал про то, что случилось в ту ночь без него, после того как он прибежал в церковь! У него не было причин сомневаться в виновности Джордана, и, когда ты так объявил, он поверил.

— Да уж, глотка у меня луженая, как гаркну — далеко слышно! — подтвердил Хью с ухмылкой. — Хорошо, что отец аббат задержал меня, пригласив пообедать, а то, пожалуй, я столкнулся бы с твоим отчаянным молодцом нос к носу одновременно с Жеромом, который схватил бы его за капюшон. Ну и чем это все кончилось? Я не слышал никакой кутерьмы в Форгейте.

— Ее и не было, — спокойно ответил Кадфаэль. — В толпе был также Ральф Жиффар. Ты его заметил? Он на голову выше всех наших жителей. Но ты ведь был в самой середине толпы, и смотреть по сторонам было некогда. Так вот, он был там. Когда все кончилось, он собрался уходить, очень довольный, как мне кажется, тем, что ты не поймал парнишку, которого он вынужден был выдать. Посмотрел бы ты, Хью, на эту замечательную картину! Отпихнув плечом Жерома, долговязый Ральф Жиффар вышел мимо него в ворота в тот самый момент, когда наша ищейка взяла след. Тут Жиффар, улыбаясь в лицо парню, берет у него из рук уздечку, а парень держит ему стремя и подсаживает в седло, как полагается порядочному слуге. Жером так и присел на месте с разбегу, как собака, потерявшая добычу, и скорей бросился назад в ужасе оттого, что чуть было не напустил стражу на конюха Жиффара, который просто ждал своего хозяина. Тут я увидел, как Санан расхохоталась. Она так хохотала, что чуть не лопнула от смеха, но все обошлось — эта леди сделана из прочного материала! А Жиффар поехал домой по форгейтской дороге, и за ним потрусил мнимый конюх. Они скрылись — только их и видели!

— Неужели так оно и было? — воскликнул Хью.

— Сын мой, я сам это видел и никогда не забуду! А перед отъездом Жиффар еще кинул Ниниану серебряный пенни. Ниниан поймал его на лету и ушел прочь, завернул за угол и был таков. Думаю, он и сейчас ни о чем не догадывается, — закончил Кадфаэль свою историю.

Он сидел напротив открытой двери, устремив взгляд в сад, над которым уже опускались сумерки. Оставался еще час до вечерни.

— Он все еще не знает, кому обязан своим спасением, — продолжал Кадфаэль. — Как бы я хотел посмотреть на него, когда Санан ему расскажет, от кого он получил столь богатую плату за то, что часок подержал под уздцы лошадь! Готов поспорить, что он никогда не расстанется с этим пенни! Он проделает в нем дырочку и наденет на шею себе или Санан. Не часто человеку достается такой амулет, — добавил Кадфаэль лукаво. — Раз в жизни!

— Так ты говоришь, что эти двое встретились и расстались, оказав друг другу услугу, но так и не узнали, кому помогали? — изумленно воскликнул Хью.

— У них не мелькнуло ни тени догадки! Они обменялись посланиями, побывали союзниками и противниками, друзьями и врагами — всем, чем угодно. Сблизились так, что теснее нельзя! — сказал Кадфаэль с глубоким и благодарным удовлетворением. — Но ни тот, ни другой не знали друг друга в лицо. До этого они ни разу не встречались.