Но нет, ждать он не мог. Горечь отчаяния терзала душу, а кольцо Джулианы жгло его, будто раскаленное в адском пламени. Он должен сейчас же, без промедления, поведать обо всем шерифу и добраться наконец до этого Гериета. Николас готов был зубами вцепиться в горло злодея. Лишь жгучая ненависть позволяла ему справляться с болью утраты.

Николас нашел Берингара в огромном полутемном зале и, едва поздоровавшись, промокший, заляпанный грязью, с прилипшими ко лбу волосами, бросился ему навстречу, сбивчиво излагая свои печальные новости. Потоки воды ручьями стекали с его мокрой одежды на каменный пол.

— Милорд, в Винчестере я раздобыл неопровержимое доказательство того, что несчастная Джулиана, увы, мертва, а ее вещи давным-давно были проданы грабителями. Поэтому всех ваших людей до последнего необходимо немедленно бросить на поиски этого Адама Гериета. Это его рук дело — Гериета и нанятого им убийцы. Люди видели, как он платил какому-то проходимцу, платил деньгами, вырученными за драгоценности Джулианы. Как только он окажется в наших руках, ему не отпереться. У меня есть доказательство и есть свидетели, которые слышали, как он сам заявил, что она мертва.

— Тогда идем! — воскликнул Хью, и глаза его вспыхнули. — Ничего не скажешь, вы там, на юге, времени не теряли — все, что вы говорите, крайне серьезно. Правда, и мы здесь тоже даром хлеба не ели. Давайте присядем и обо всем поговорим — только сперва вам надо переодеться в сухое, а то этак и захворать недолго. Сейчас я велю подобрать подходящее платье.

Хью кликнул слуг и послал их за полотенцами и сухой одеждой.

— Милорд, — лихорадочно запротестовал Николас, схватив Берингара за руку, — обо мне не беспокойтесь. Сейчас главное — найти этого Гериета. У меня есть улика, она не оставляет сомнений относительно его виновности, а этот супостат еще гуляет на воле, скрывается Бог знает где…

— Господи, Николас, коли вам позарез нужен Адам Гериет, не стоит так горячиться. Он уже несколько дней как сидит в темнице под крепким караулом.

— Вы его нашли? Поймали этого негодяя? — вскричал Николас и вздохнул с облегчением, предвкушая скорую расправу.

— Поймали и теперь уж не упустим. У него есть сестра, которая замужем за одним ремесленником из Бригге. Вот Адам и отправился погостить у родных, а в результате оказался в гостях у шерифа. И не волнуйтесь, из темницы не выбраться. Так что нам нет нужды за ним гоняться.

— А вы уже добились от него чего-нибудь? Он признался?

— Да нет, стоит на своем. И пока нам не удалось уличить его во лжи.

— Ничего, теперь удастся, — угрюмо промолвил Николас.

Только сейчас он заметил, что действительно промок до нитки и, приняв у слуги сухую одежду, вышел в маленькую комнатушку, чтобы сменить платье.

Николас начал свой рассказ, едва успев переодеться и на ходу вытирая полотенцем взъерошенные волосы.

— …Сколько я ни спрашивал про церковную утварь, никто не мог припомнить ничего подобного. А насчет украшений я даже сомневался, стоит ли о них расспрашивать, и тут вошла эта женщина. Я взглянул на нее и обомлел — на пальце-то у нее было кольцо Джулианы. Нет, тут я, конечно, забегаю вперед, вначале у меня не было уверенности, что это ее кольцо, но я сразу заметил, что оно в точности соответствует описанию. Ну вы помните — сплошь покрытое эмалевым узором из желтых и голубых цветов…

— Я весь перечень наизусть помню, — кивнул Хью.

— Я тоже, поэтому сразу и обратил внимание. Я спросил эту женщину, откуда у нее это кольцо, а она ответила, что его вместе с другими женскими украшениями принес на продажу какой-то человек лет пятидесяти. А случилось это три года назад, двадцатого августа — она хорошо запомнила этот день, потому что у нее как раз был день рождения, и она попросила мужа купить ей это кольцо в подарок. Так он и сделал, поэтому кольцо до сих пор было у нее. Что же до других украшений, то ее муж, ювелир, как купил их, так вскоре с выгодой снова продал, но они описали мне эти вещи. Ожерелье из полированных камней и серебряный браслет с гравировкой в виде усиков или горошка. Представьте: сразу три предмета из описи — эти вещи могли принадлежать только Джулиане.

В ответ на это утверждение Хью только выразительно присвистнул.

— Ну а продавец? Что они говорили об этом человеке?

— Женщина разглядела его, и, по ее рассказу, он вроде бы смахивает на Адама Гериета, как его описывали в Лэ. Ведь сам-то я этого малого еще не видел. С виду лет пятьдесят, лицо обветренное — знать, немало времени проводит под открытым небом, вероятно, лесник или охотник… Вы-то его видели, вам лучше знать… Она говорила, у него каштановая борода, на макушке волосы поредели, а черты лица грубоватые, ровно из дуба вырезаны. Ну как, похож?

— В самую точку. И добавить нечего.

— А это кольцо, оно и сейчас у меня. Взгляните! Я попросил эту добрую женщину, и она доверила мне его — на время, конечно. Оно ведь ей дорого, и она ни в какую не хотела с ним расставаться и отказалась продавать за любые деньги. Я верну ей кольцо, когда дело закончится, а оно, похоже, уже близится к концу. Сдается мне, здесь не может быть ошибки.

— Я тоже так думаю. Крус и его домочадцы тоже смогут опознать колечко, но, по-моему, этого даже и не потребуется. А еще что-нибудь они рассказали?

— Еще как рассказали! Ювелир-то ведь видел, что это женские украшения, ну он и спросил, с чего это их продают — неужто хозяйке они уже не нужны. А тот, бородатый, возьми и ответь: «А на кой они ей, коли она померла!»

— Так прямо и сказал?

— Так и сказал. Но вы послушайте, что дальше было! Жена ювелира, видать, заинтересовалась этим малым и вышла из лавки следом за ним. И она увидела, что снаружи его поджидал какой-то молодой парень, и этому парню бородатый что-то передал. Что, она не разглядела, но это и так ясно — наверняка деньги. Тут эти двое заметили, что за ними наблюдают, и шмыг за угол.

— И все это она засвидетельствует перед судом?

— Не сомневаюсь. Эта женщина правдива и на редкость наблюдательна — лучшего свидетеля и пожелать нельзя.

— Похоже на то, — согласился Хью и, взглянув на Николаса, промолвил: — Мне кажется, что сейчас, пока не унялось ненастье, вам стоит подкрепиться и выпить вина. К чему опять лезть под дождь, коль скоро подозреваемый у нас под замком. А как только прекратится ливень, мы сразу же навестим Гериета, покажем ему эту безделушку и посмотрим, не удастся ли вытянуть из него что-нибудь поинтересней, чем уже порядком надоевшие байки про красоты Винчестера.

После обеда, в ожидании возвращения Хумилиса и его спутников, брат Кадфаэль, уже заприметивший признаки надвигающейся грозы, разрывался между мельничным прудом и аббатской сторожкой. Когда разразился ливень, монах укрылся на мельнице, откуда был виден и пруд, и дорога, ведущая из города. Кадфаэль предполагал, что Мадог может высадить своих подопечных во Франквилле, чтобы не огибать Шрусбери в лодке в такое ненастье. В таком случае «ловец утопленников» оставил бы братьев в каком-нибудь доме в предместье, а сам бы пешком пришел в обитель, чтобы рассказать, где они остановились.

Пора обмолота зерна миновала, на мельнице было пусто и темно, и тишину нарушал лишь монотонный стук барабанившего по крыше дождя. Здесь-то и отыскал брата Кадфаэля Мадог, и пришел он один. Чтобы сократить путь, дороге через ворота он предпочел узенькую тропку, которой пользовались порой горожане, приносившие зерно на аббатскую мельницу. Его темная тень показалась на пороге, и Кадфаэль сразу заметил, что вид у Мадога поникший, плечи бессильно опущены. Даже «ловцу утопленников», отличавшемуся невероятной выносливостью, нелегко далась борьба с разбушевавшейся стихией.

Брат Кадфаэль похолодел, предчувствуя неладное.

— Ну, — хрипло промолвил он, — что скажешь?

— Ничего хорошего. А вернее, все из рук вон плохо.

Мадог вышел на свет, и Кадфаэль увидел его мрачное, осунувшееся лицо. Лодочник был мокрым и грязным, точно водяная крыса.

— Ты, помнится, просил рассказать, если меня что-нибудь удивит. Так вот, я и припомнить не могу, когда последний раз так удивлялся, поэтому с дороги прямиком к тебе, как ты просил. — Он помолчал, отряхиваясь и выжимая мокрые волосы. — Господь свидетель, что тут поделать, я не знаю. Может, ты знаешь, ты ведь о чем-то догадывался, а я так в себя никак не могу прийти.

Он глубоко вздохнул и повел рассказ обо всем, что приключилось, — прямо и немногословно.

— …Ливень был сильный, но он бы нам не помешал. Однако вышло так, что молния угодила в дерево, как раз когда мы проплывали мимо. Ствол расщепился, обломок угодил прямо в лодку и разбил ее вдребезги. Она пошла ко дну, где теперь всплывут обломки — только Бог ведает. А эти твои два брата…

— Утонули? — прошептал потрясенный Кадфаэль.

— Старший монах, можно сказать, утонул… В общем, он мертв. Я его тело вытащил. Тот, молодой, мне помогал. Его-то мне пришлось бросить, двоих я никак не мог ухватить, ну да он и сам в конце концов выплыл. Но вернуть лорда Мареско к жизни я не сумел. Под водой-то он пробыл всего ничего и захлебнуться бы он не успел. Скорее всего у него сердце не выдержало — и так-то на ладан дышал, а тут еще угодил в сущий ад. Ну да как бы там ни было — он умер. С ним все. А вот насчет другого… Впрочем, навряд ли я скажу тебе о нем то, чего ты не знаешь. Это ведь я должен был удивляться, а не ты, верно? Ты-то все знал и раньше. Так что решай, что нам теперь делать.

Кадфаэль, который до сих пор слушал, не шелохнувшись, поежился, прикусил губу и уставился в окно мельницы. Дождь шел на убыль, небо светлело и очищалось от туч. Дальние раскаты грома доносились откуда-то с низовьев реки, которая еще бурлила и клокотала.

— Где ты их оставил?

— На самой окраине Франквилля, меньше чем в миле от моста. Там на берегу есть шалаш рыбаков. Туда мы отнесли лорда Мареско, и второй монах остался с ним. Потребуются носилки, чтобы отнести покойного в аббатство. Но с другим-то что делать?

— Ничего! Пусть думают, что он пропал, утонул, что его поглотил Северн. Но пока не поднимай тревоги, даже насчет носилок не заикайся. Помоги мне, Мадог, прошу тебя. Дело это очень непростое, но если мы будем осторожны, может, все и обойдется. Возвращайся и жди меня там. Сейчас мы вместе дойдем до города, потом ты отправишься в этот шалаш, а я к тебе приду, как только смогу. И никому ни слова. Никому, ради всего святого.

К тому времени, когда брат Кадфаэль подошел к воротам дома Хью Берингара, дождь уже прекратился. Блестели мокрые крыши, в сточных канавах журчала вода, но серые облака развеялись, и выглянуло солнышко — яркое и благостное. Совсем недавно оно отливало зловещим багрянцем, но теперь он пропал, вместе с бурей, умчавшейся вниз по реке.

Удивленная и обрадованная Элин поднялась навстречу монаху.

— А Хью еще не вернулся из замка. Он, наверное, задержался с Николасом Гарнэджем. Тот сегодня прискакал, в самую бурю. Хью дома не застал и помчался сломя голову в замок. Что у него стряслось, он не рассказывал, молвил только, что вести дурные.

— Николас? Вернулся? — Кадфаэль встревожился и даже на какой-то миг отвлекся от размышлений о своем неотложном деле. — Боже мой, что же он там выведал и куда это заведет? — Он вздохнул, а потом решительно сказал: — Что ж, коли так, время тем паче не терпит. Элин, доченька, ты мне очень нужна. Был бы здесь Хью, я бы, как положено, попросил у него разрешения обратиться к тебе за помощью, но в замок бежать уже некогда… Ты можешь отлучиться на час-другой и съездить со мной кое-куда — надо сделать одно доброе дело? Нам понадобятся лошади. Одна тебе — только чтобы съездить и вернуться, а другая для меня. Но мне придется поехать дальше, и мне нужна крепкая лошадка — такая, что в случае нужды снесет и двоих. Ты ведь не против того, чтобы я на время одолжил вашу лошадь? Поверь, у меня самая неотложная надобность.

— Конюшни Хью всегда для тебя открыты, — ответила Элин. — Я, конечно же, поеду с тобой, раз ты говоришь, что дело срочное. А ехать-то нам далеко?

— Нет, совсем рядом. Нужно только пересечь западный мост и проехать через Франквилль. А могу я одолжить кое-что из твоих вещей?

— Разумеется. Скажи, что тебе нужно, и я соберу, а сам отправляйся на конюшню. Там найдешь Джехана, нашего конюха, и скажешь ему, что я велела оседлать двух лошадей. А что все это значит и зачем я тебе понадобилась, расскажешь по дороге.

Услышав, что открывается дверь темницы, Адам Гериет вскинул глаза и насторожился — в такое время, ранним вечером, его обычно не беспокоили. Он увидел, кто вошел, и собрал все свое хладнокровие и выдержку. Адам привык к долгим и бесплодным расспросам, но сейчас почувствовал, что этот визит не сулит ему ничего хорошего. Однако самообладание не подвело бывалого воина — его грубоватое, точно из дуба вырезанное лицо, на которое обратила внимание наблюдательная жена ювелира, осталось спокойным и невозмутимым. Адам поднялся, воздавая должное шерифу как представителю закона и государя, однако нарочитая медлительность движений и отсутствующий взгляд как бы показывали, что он считает все эти разговоры пустой тратой времени. Дверь за вошедшими закрылась, но запирать ее не стали, да в том и не было нужды, ведь в коридоре стояла стража.

— Садись, Адам, — сказал Хью. — Давай-ка вернемся к твоему рассказу о прогулке по Винчестеру — никак он у меня из головы не идет. Не хочешь ли ты добавить что-нибудь к тому, о чем уже говорил? Может быть, что-то новое вспомнил?

— Нет, милорд. Я вам решительно все растолковал — что делал, куда ходил. Добавить мне нечего.

— Так уж и нечего? А может, тебя память подводит? И такое бывает. Ну, тогда я тебе подскажу. Вспомни-ка маленькую лавчонку ювелира на Хай-Стрит. Ту самую, где ты продал три серебряные вещицы — причем, заметь, вовсе не твои.

Лицо Адама не дрогнуло, и только глаза встревоженно перебегали с шерифа на молодого незнакомца.

— Вы ошибаетесь, милорд. Я никогда ничего не продавал в Винчестере. Если кто-то и говорит такое, значит, меня просто приняли за кого-то другого.

— Ты лжешь! — в ярости вскричал Николас. — У кого еще могли оказаться все эти вещи? Ожерелье из полированных камней, серебряный браслет с гравировкой, а главное — вот это!

И он поднес к лицу Адама ладонь, на которой мягко поблескивало кольцо. Кольцо столь редкостной работы, что второго такого не встретишь. А этот человек, знавший Джулиану с младенчества, не мог не видеть всех ее украшений еще задолго до поездки в Уэрвелль. Пусть только попробует отрицать это — найдется немало людей, которые смогут уличить его во лжи.

Но Адам и не пытался отрицать. Он уставился на кольцо с прекрасно разыгранным изумлением и воскликнул:

— Это же кольцо леди Джулианы! Где вы его взяли, сэр?

— Мне дала его жена ювелира. Она считает его своим, потому что купила, и она очень хорошо запомнила человека, который продал ей эту вещь. Хорошо запомнила и прекрасно описала, только что по имени назвать не могла, — произнес Николас, задыхаясь от негодования. — Теперь мы знаем, что ты сделал с вещами леди Джулианы. Сознавайся, что ты сделал с ней самой?

— Я вам все уже рассказал! Я расстался с леди по ее же приказу в миле или около того от Уэрвелля, и с тех пор больше ее не видел.

— Бесстыдный лжец! Ты убил ее, негодяй!

Хью едва удержал Николаса за руку. Молодой человек дрожал от гнева, точно гончая, готовая броситься на добычу.

— Адам, — спокойно промолвил шериф, — отрицая все, ты только напрасно тянешь время, усугубляя свое положение. Вот кольцо, которое, как ты сам признаешь, принадлежало твоей госпоже. Три года назад, в Винчестере, оно было продано ювелиру в присутствии двух очевидцев. Они описали человека, который его продал, и по всем признакам это был именно ты.

— Да по каким таким признакам? — угрюмо возразил Адам. — Чем я таким отличаюсь от других людей моего возраста? Что во мне особенного? Они что, пальцем на меня указали, ваши свидетели?

— Не указали, так укажут, Адам. Непременно укажут. Мы ведь можем вызвать сюда этих свидетелей, чтобы они уличили тебя во лжи. Теперь же, — твердо заявил Хью, — я предъявляю тебе обвинение. Все указывает на тебя, такие совпадения случаются только в детских сказках. Этой улики и двух свидетелей вполне достаточно, чтобы предъявить тебе обвинение в грабеже — если не в убийстве. Да, да, в убийстве! А как иначе могли попасть к тебе ее драгоценности? И если ты не умышлял против своей госпожи, то где же она сейчас? До Уэрвелля она так и не добралась, да там ее и не ждали. Можно было расправиться с девушкой, ничем не рискуя, — родственники считали, что она в монастыре, и не беспокоились о ней, а в обители никто и не слышал о том, что она собиралась у них поселиться. Так где же она, Адам? Сквозь землю провалилась — или, быть может, и впрямь уже лежит в земле?

— Я рассказал все, и больше ничего не знаю, — промолвил Адам, упрямо сжав губы.

— Ну-ну, а по-моему, все-таки знаешь! Уж наверняка знаешь, сколько ты получил от ювелира и сколько заплатил нанятому тобой убийце. Кто это был, Адам? — вкрадчиво спросил Хью. — Ведь эта женщина видела, что какой-то парень ждал тебя возле лавки. Ты отдал ему деньги, а как заметил, что она на вас смотрит, тут же припустил за угол. Так кто был твой сообщник?

— Знать ничего не знаю ни про какого парня. Сколько можно повторять, что не был я в этой лавке. — Голос Адама звучал по-прежнему твердо, однако в нем все же проскальзывали нотки тревоги. На лице ловчего выступил пот.

— Эта славная женщина и его описала. Молодой, стройный парень, лет двадцати. Верно, не хотел, чтобы его видели, — стоял, опустив голову и надвинув капюшон. Расскажи о нем, Адам, это пойдет тебе только на пользу. Ты ведь знаешь, как его зовут? Где ты его откопал — небось на рынке познакомились? Или ты загодя с ним сговорился?

— Да отродясь я не бывал в той лавке! Если все и было, как наплела эта баба, значит, она видела кого-то другого. Ноги моей там не было.

— Однако украшения леди Джулианы там были, были, Адам, и с этим не поспоришь. И принес их туда человек — точь-в-точь похожий на тебя. Это я сейчас говорю «похожий», а когда жена ювелира тебя опознает, я без колебаний скажу — ты. Лучше признавайся сам — избавь и себя, и нас от этой мороки, признайся — и дело с концом. Ну какой прок везти сюда эту женщину из Винчестера? Ясно ведь, что она укажет на тебя пальцем и скажет — ты и есть тот самый человек.

— Мне не в чем признаваться. Ничего плохого я не сделал.

— Почему ты пошел именно в эту лавку, Адам?

— Да не был я в этой лавке. Мне и продавать-то нечего. Не ходил я туда…

— Тебя не было, а колечко было. Как оно туда попало? Да еще вместе с браслетом и ожерельем! Случайное совпадение? Сам-то ты поверил бы в такую случайность?

— Я же сказал, что оставил госпожу в миле от Уэрвелля…

— Оставил мертвой, Адам?

— Клянусь, когда я расстался с ней, она была жива!

— А почему же тогда ты сказал ювелиру, что хозяйке эти драгоценности больше не нужны, поскольку она мертва?

— Да не я это был, не я. Я и близко не подходил к этой лавке!

— Хорошо, не ты. Кто-то другой, какой-то незнакомец. Только вот похожи вы с ним как две капли воды. И у него почему-то оказались с собой украшения леди Джулианы и он заявил, что хозяйка этих вещей мертва. Прямо чудеса, да и только. Может, ты их нам растолкуешь?

Адам упрямо замотал головой. Лицо его было угрюмо.

— Я же любил ее, как родную, ну как вы не понимаете! Разве мог бы я поднять на нее руку?

— А разве это не ее кольцо?

— Конечно, ее. Все, кто живет в Лэ, подтвердят вам это.

— Это уж точно, Адам, подтвердят — можешь не сомневаться. Когда придет время, они подтвердят это на суде. Но только ты один можешь объяснить, как оно к тебе попало, если ты, конечно, не убивал и не грабил. Так кому ты все-таки заплатил деньги?

— Никого там не было! Меня там не было! Это был не я…

Хью Берингар не давал ему передышки. Вопросы сыпались, точно безжалостно разящие стрелы. Вновь и вновь, то напрямую, то исподволь, не оставляя времени придумать подходящий ответ, шериф спрашивал об одном и том же. Адам начал уставать. Видно было, что если этот человек вообще может сломаться, то сломается скоро.

Все трое пребывали в таком напряжении, что позабыли обо всем на свете, и потому чуть не подскочили от неожиданности, когда раздался стук и в приоткрывшуюся дверь просунул голову взволнованный стражник.

— Прошу прощения, милорд, но есть новости, и мы решили, что вы должны узнать их без промедления… В городе прослышали, что сегодня во время грозы затонула лодка Мадога. В нее угодил обломок дерева, расщепленного молнией. Говорят, что двое братьев из аббатства потонули в Северне. Одного так и не нашли — до сих пор ищут вниз по течению…

Потрясенный Хью вскочил на ноги.

— Лодка Мадога! Бог ты мой, ведь это ее собирался нанять Кадфаэль, он же мне говорил… Затонула? А ты точно знаешь? До сих пор с Мадогом такого не бывало — он никогда не терял ни груза, ни пассажиров.

— Милорд, с молнией не поспоришь. Говорят, когда на них обрушилось это дерево, лодка разлетелась вдребезги. Вроде какой-то малый из Франквилля видел все с берега своими глазами. Может, лорд аббат пока об этом ничего и не знает, ну а в городе только о том и толкуют.

— Я иду! — заявил Хью и обернулся к Николасу, — Господь свидетель, мне будет очень жаль, если это окажется правдой. Брат Хумилис, ваш лорд Годфрид, очень хотел повидать Сэлтон, где он родился, и сегодня утром отправился туда, во всяком случае собирался, вместе с Фиделисом, в той самой лодке Мадога. Идем со мной! Нам лучше всего поскорее выяснить, что же случилось на самом деле. Дай Бог, чтобы все закончилось благополучно и они отделались тем, что промокли да продрогли. Может, все не так страшно — для Мадога река что дом родной, и плавает он почище иной рыбы. Пойдем и удостоверимся.

Николас медленно поднялся. Известие прозвучало столь неожиданно, что он, по-видимому, еще не уразумел его суть.

— Мой лорд? Но ведь он так слаб! Господи, по силам ли ему такое испытание? Да, да, я иду… Я должен все знать!

И они ушли, оставив своего узника одного. Дверь закрылась и звякнул засов. Об Адаме Гериете на время забыли. Измученный, опустошенный, почти напрочь лишившийся сил, он свалился на жесткий топчан и закрыл лицо руками. Плечи этого сильного человека сотрясали рыдания, слезы струились по щекам. Но этого никто не видел — и некому было удивляться или строить догадки.

Вскочив на коней, Хью и Николас пустили их быстрой рысью по городу, улицы которого поразительно быстро подсыхали после потопа. Было еще не очень поздно, вовсю светило ласковое солнышко, а земля, стены и крыши домов так пропитались влагой, что от них поднимался пар. Всадники, не задерживаясь, проехали мимо дома шерифа, так и не узнав, что Элин недавно уехала вместе с Кадфаэлем.

Повсюду, где они проезжали, на улицах толпились люди, они собирались кучками и что-то встревоженно обсуждали. Известие о происшествии на реке мигом облетело весь город. И, увы, оно оказалось не пустым слухом. Хью и Николас придержали коней, завидев, что дорогу им пересекает маленькая скорбная процессия. Четверо несли носилки, под которые наскоро приспособили дверь, снятую с петель какого-то дома во Франквилле. Для приличия носилки покрыли ковриками, и на них покоилось тело одного из погибших. Только одного — это можно было заметить издалека — уложить двоих на такие узкие носилки было бы невозможно. Четверо носильщиков ступали так, словно ноша их была очень легкой, хотя по спеленатому телу было видно, что покойный отличался высоким ростом.

Через восточные ворота процессия направилась к мосту и затем к аббатству. Хью и Николас почтительно пристроились сзади, и многие горожане последовали их примеру — так что по мере приближения к обители шествие становилось все более многолюдным. Николас приподнимался на стременах и вытягивал шею, пытаясь получше разглядеть неподвижное тело. Даже плотный саван не мог скрыть страшной худобы покойного. Конечно же, это мог быть только Годфрид Мареско, высокая и чистая душа которого наконец распростилась с искалеченным телом. На глазах Николаса невольно выступили слезы, и он торопливо утер их тыльной стороной ладони.

— Тот, кто во главе процессии, наверное, и есть Мадог? — спросил Николас у шерифа.

Хью молча кивнул. Видно, Мадог кликнул на помощь своих друзей из предместья. Те, кто помогал отнести покойного в монастырь, скорее всего были валлийцами по крови, как и сам Ловец Утопленников. Мадог был подавлен, но распоряжался процессией, следя за соблюдением подобающих приличий.

— А где тот, другой, — брат Фиделис? — спросил Николас, припоминая безмолвного монаха, державшегося в тени, но всегда готового услужить. Он почувствовал укол совести оттого, что, скорбя о своем лорде, чуть не позабыл об этом молодом человеке. А ведь Фиделис по доброй воле посвятил себя служению лорду Годфриду.

Хью только пожал плечами. Второго монаха нигде не было видно.

Они пересекли мост и двинулись к монастырским воротам, оставив по левую руку Гайю, а по правую — мельничный пруд и мельницу. Затем носильщики свернули направо, под арку, и внесли тело во двор, где их уже ждали собравшиеся братья. Печальная новость достигла аббатства, когда монахи пришли с вечерни. Сейчас они все были здесь — от аббата и приора до юных послушников, которым, быть может, впервые выпало воочию узреть смерть и задуматься о бренности бытия. Горожане, следовавшие за процессией, столпились поодаль у ворот в трепетном благоговейном молчании.

Мадог подошел к аббату и поведал ему обо всем, что случилось. Говорил он просто, без подобострастия, ибо как истинный валлиец почитал всех людей равными, независимо от сана. Выслушав его, Радульфус только развел руками и обратил взор к небу, признавая неисповедимость воли Господней и тщету людских помыслов. Затем он склонился над спеленатым телом, окинул его долгим взглядом и наконец откинул покрывало с лица покойного.

Казалось, смерть вернула Хумилису его настоящие годы. Лицо его, как и в последние дни жизни, было исхудалым и изможденным, но он больше не выглядел стариком. Прежде чем аббат вновь опустил ткань, Хью и Николас успели заметить, как преобразился прославленный крестоносец — лик его был полон умиротворения и покоя. Затем аббат Радульфус осенил крестным знамением носилки и носильщиков и дал знак поджидавшим братьям. Они подняли тело и понесли в часовню, где должно было состояться отпевание.

Только сейчас, заметив, что брат Эдмунд озирается по сторонам, явно ища человека, который вместе с пропавшим Фиделисом заботился о покойном, Хью понял, кого недостает среди собравшейся братии. Странно: Кадфаэль так близко к сердцу принимал все, что касалось Хумилиса, и вдруг в такой момент его нет рядом. Однако Хью не стал заострять на этом внимание — в свое время все прояснится. Возможно, отсутствие Кадфаэля связано с исполнением воли Хумилиса, и то, что делает сейчас травник, для покойного важнее, чем внимание, оказанное его мертвому телу.

Хью и Николас приблизились к аббату, почтительно выразили свои соболезнования, и шериф заверил, что его люди будут продолжать поиски Фиделиса вниз по течению, пока остается хоть малейшая надежда, что он жив. А если нет, они найдут его тело. Затем они сели на коней и неспешным шагом направились обратно в город. Вечерело, сгущались сумерки, но небо было безоблачным и чистым, а в воздухе веяло ласковой прохладой. В доме Берингара их встретила приветливая Элин и распорядилась подать ужин. Все было как обычно, только в конюшне не хватало одной лошади, правда, Хью этого даже не заметил. Он велел конюхам отвести лошадей в стойла и занялся Николасом.

— Вам лучше всего остановиться у нас, — сказал он за ужином, — вы ведь все равно останетесь на похороны. Я пошлю весточку Крусу, он, возможно, захочет проститься с тем, кто должен был стать его зятем, к тому же мне надо известить его о том, как обстоят дела с Гериетом.

При этих словах Элин навострила уши.

— А что там такое с Гериетом? — спросила она, — Право, сегодня день такой сумасшедший, что я совсем забыла расспросить о новостях. Но вы, сэр, — обратилась Элин к Николасу, — говорили, что привезли дурные вести, и так рвались в замок, что и ливень был вам нипочем. Так в чем же дело?

И они рассказали ей обо всем — начав с того, что открылось Николасу в Винчестере, и кончив тем, как они прервали допрос Гериета, получив сообщение о несчастье с лодкой Мадога. В конце их рассказа Элин нахмурилась, и по лицу ее промелькнула едва заметная тень тревоги.

— Выходит, этот стражник ввалился и давай кричать, что двое монахов потонули в реке? Он, наверное, и имена их назвал? А Гериет все это слышал?

— Точно не скажу, но вроде бы имена я сам назвал, — отвечал Хью. — Должен заметить, что известие это подоспело для Гериета прямо-таки вовремя. У него уже сил не оставалось больше изворачиваться. Теперь, конечно, он соберется с мыслями, хотя я сомневаюсь, что это ему поможет.

Элин умолкла и больше не возобновляла этот разговор, пока Николас, совершенно измотанный бурей, долгой поездкой верхом и всеми потрясениями прошедшего дня, не отправился спать. Когда он ушел, Элин отложила свое рукоделье, подошла к мужу, присела рядом с ним на стоявшую у неразожженного очага скамью и нежно обняла его.

— Хью, милый, — шепнула она, — мне надо тебе кое-что сказать. Но только тебе — Николас не должен ничего знать, во всяком случае пока все не уляжется и не станет на свои места. Может, ему лучше было бы вообще так ничего и не узнать, но он, наверное, со временем сам догадается, по крайней мере кое о чем. Но ты нам сейчас очень нужен.

— Кому это нам? — спросил Хью, обнимая жену за талию и привлекая ее к себе. Он как будто не был слишком удивлен словами Элин.

— Мне и брату Кадфаэлю, кому же еще?

— Так я и думал, — с улыбкой сказал Хью, — а я-то сдуру еще недоумевал: ведь он больше всех хлопотал вокруг Хумилиса, носился с этой поездкой, а потом сгинул невесть куда. Непохоже это на него, наш Кадфаэль никогда не бросает дело на полпути.

— А он и не бросил. Сейчас он заботится как раз о том, чтобы оно благополучно завершилось. Так что, если малость попозже услышишь, что кто-то возится в конюшне, не спеши поднимать тревогу. Будь уверен, это Кадфаэль ставит лошадь в стойло, а ты ведь его знаешь — он сначала о коне подумает, а уж потом о себе.